Глава 21
Лу
– У Стива был план! – негодовал Ник. – Свадьба на носу! Как он мог ее отменить?
– Он же влюбился в Мэри, – ответила я, зачерпывая столовой ложкой растаявшее в ведерке мороженое.
Фильм я решилась посмотреть после второго сеанса с фрау Кох. Она сказала, что не стоит избегать вещей, связанных с Эммой, – это часть и моего прошлого. Я думала, что буду реветь в три ручья, но Ник крепко обнял меня, и рядом с ним все оказалось не так страшно. В середине фильма глаза защипало от слез, когда я осознала, что за болью прятались и счастливые воспоминания. А ближе к концу притащила круассаны, две ложки и полукилограммовое ведерко шоколадного мороженого с кусочками печенек. После финальных титров мы с Ником переместились на кухню, где я заварила нам чай, и устроились рядом друг с другом на диванчике доедать мороженое.
– Все эти чувства – зло! Столько денег впустую потрачено.
– Но Стив был бы несчастлив с Фрэн. Они совсем не подходят друг другу. Стив последовал за своим сердцем.
– Стив – дурак, – фыркнул Ник.
Ник наклонился над нашим ведерком, касаясь плечом моего плеча, и зачерпнул полную ложку мороженого. Я исподтишка наблюдала за ним. У него был прямой нос и длинные ресницы, а на шее чуть выше того места, где у ключицы бился пульс, – маленькая родинка. Мне захотелось коснуться ее губами.
Я услышала звук открывающейся двери, потом голоса и топот в коридоре. Черт! Я совсем забыла о времени. Глянула на часы на микроволновке – 21:13.
– Луиза? – позвала мама.
– На кухне, – крикнула я в ответ и отсела на расстоянии вытянутой руки.
Никлас напрягся, переводя взгляд с меня на дверь в коридор. Я же взволнованно зажала руки между коленями, сообразив, что он был единственным парнем, которого я когда-либо приглашала домой помимо Патрика.
Первым в дверях появился папа. Он уже успел снять верхнюю одежду и выглядел сбитым с толку.
– Ты не одна?
Ник вскочил со стула напротив меня и протянул отцу руку.
– Никлас Райнхард. Очень приятно.
Папа без колебаний сжал его руку и энергично встряхнул, но не отпустил.
– Арне Штарк. Чем вы тут занимаетесь?
– Обсуждаем «Свадебный переполох», – поспешно отрапортовала я, посматривая на папины побелевшие костяшки.
Я подошла к ним и встала рядом с Ником.
– Нашли что смотреть! – Папа хохотнул и наконец отпустил Ника. Прошел к холодильнику, достал бутылку лимонада, глянул на Ника и спросил: – Будешь?
– Спасибо, но мы уже чай выпили.
Уголки папиных губ дернулись, будто он хотел рассмеяться.
На кухню ввалился Колин. Щеки красные, глаза блестят. На голове желтая шапка с помпоном, на плечах желтый флаг с черной эмблемой «Боруссии», его любимой футбольной команды.
– Твои победили? – догадалась я.
– Разгромили «Вердер» со счетом пять три! – воскликнул брат и только тогда заметил Ника. – О, а ты кто? Новый парень Лу?
В этот момент я узнала, что Ник умеет краснеть от стыда. Его шея, щеки и даже уши покрылись багровыми пятнами. Я еле сдержала смешок.
– Про дружбу между мужчиной и женщиной не слышал? – спросила я.
Колин показал мне язык.
– Слышал, но не верю.
Секунду спустя на кухне появилась мама.
– Надо же, второй раз за неделю, – сухо сказала она Нику.
– Думаю, мы теперь чаще встречаться будем, – сказала я и только потом сообразила, как двусмысленно прозвучало мое высказывание, поэтому поспешила добавить: – Ник помогает мне с выпускным.
– Не знал, что это сейчас так называется, – хохотнул папа.
Мама возмущено округлила глаза. Я посмотрела на Ника.
– Ну я пойду… – сказал он.
– Спасибо, что посмотрел со мной фильм.
Когда он оказался у двери, папа спросил:
– А машина у тебя есть? На улице потоп мирового масштаба.
Я выглянула в окно – папа не преувеличивал. Как глубоко мы погрузились в разговор с Ником, что я ничего не замечала вокруг? По стеклу потоками стекала дождевая вода.
– Нет, но это не беда. Если что, я доплыву, мне не привыкать, – то ли серьезно, то ли в шутку сказал он и вышел в коридор.
У меня внутри все оборвалось. На улице темень, дождь, а Ник на велике. Я бросилась следом, поймала его запястье и заставила обернуться.
– Давай такси вызовем?
Он нахмурился, взглянув на меня.
– Не волнуйся, я и не в такую погоду ездил. Меня дождем не напугать.
Я крепче сжала его руку. Он опустил взгляд, положил свою вторую руку поверх моей, аккуратно отцепил от своего запястья и спрятал между двумя горячими ладонями. Паника немного отступила.
– Лу, со мной ничего не случится. Обещаю, – прошептал он, наклонился и оставил легкий поцелуй у меня на лбу. – Если хочешь, я поеду другой дорогой.
В горле возник комок, глаза заволокли слезы. Он обо всем догадался.
– Хочу, – с трудом выговорила я. – И напиши мне, как будешь дома.
Он кивнул и отпустил мою руку. Через полчаса я получила от него сообщение:
НИК: Я мокрый до трусов, но совершенно целый и невредимый.
* * *
Понедельник начался просто отвратно. На первой перемене я призналась Марте и остальным, что зал, который ездила смотреть, уже занят, на что Джули пренебрежительно цокнула языком и обратилась к Марте: «Ну я же сразу сказала, что это бессмысленная трата времени. Нужно искать что-то реальное, что нам по карману, а не тратить еще больше времени на идиотские фантазии».
После уроков я влетела к фрау Кох, полыхая от обиды и отчаянья.
– Луиза, что случилось? – с нежной заботой в голосе спросила она.
– У меня из-под носа увели самый лучший зал… – взвыла я, отпуская на волю переживания.
Психолог непонимающе нахмурилась.
– Зал? Для выпускного?
Я всхлипнула и быстро закивала.
– Я опять не справилась! Всех подвела! Девочки в оргкомитете меня презирают. Я сама им предложила этот зал и не смогла договориться. Я тянула. Если бы сразу взялась, в январе, все бы мы успели. А теперь… Все из-за меня! У нас не будет зала…
Фрау Кох подняла руки, останавливая мой бессвязный поток слов.
– Давай попробуем рассмотреть эту проблему по частям, – медленно сказала она. – И начать с того, что твоя подруга погибла чуть больше двух месяцев назад. Луиза, это очень короткий срок, чтобы справиться с горем. Никто не ждет, что ты на следующий день после похорон подскочишь и бросишься заниматься делами, будто ничего не случилось. И даже через месяц или два.
Два месяца… Как по-разному они одновременно воспринимались: я горевала по Эмме, словно она ушла вчера, и боль потери лишь слегка успела притупиться. С другой стороны, мне казалось, что прошли года и даже десятилетия, такой одинокой я себя ощущала за исключением тех моментов, когда в мою жизнь врывался Ник.
– Ждут! – заныла я.
– Кто? – искренне удивилась психолог.
– Ну… Все?
– Вот прям-таки все? Например, я от тебя ничего не жду.
– Зато мама ждет! Что я за пять минут разберусь со своими проблемами и снова стану прежней.
В памяти холодной змеей скользнула другая фраза мамы, которая не давала покоя.
– В январе я каждую ночь просыпалась от кошмаров и шла смотреть телевизор. Только так получалось снова заснуть. По утрам мама находила меня в гостиной перед телевизором. Каждый раз она спрашивала, – я сделала паузу, надеясь совладать с эмоциями, но в итоге полным сарказма тоном произнесла: – «Когда это закончится, Луиза?»
Фрау Кох шумно втянула воздух. Я опустила взгляд на свои руки, чувствуя себя виноватой. Разве хорошая дочь будет с такой злостью говорить о матери?
– Мама за меня просто волнуется, – попыталась я оправдаться, но потом я вспомнила, как мама позвала Мадлен, даже не посоветовавшись со мной. С каким презрением говорила о фрау Кох. И с каким высокомерием смотрела на Ника, хотя он мне так помогает. – А еще она постоянно ко мне лезет. Сделай это, пойди туда, не чувствуй этого! Будто я такой же робот, как она!
– Ее родители живы? – вдруг спросила фрау Кох.
Господи, ну какая разница?
– Бабушка жива, – нетерпеливо ответила я. – Мы не так часто видимся, к сожалению. Она прямо как ребенок. Мама рассказывала, что раньше бабушка чуть что сразу брала кредиты, даже на всякую ерунду типа новой сумочки, но сама никогда их не возвращала. Пока был жив дедушка, он за нее расплачивался. Потом мама.
– А когда не стало твоего дедушки?
– Мне было пять лет. Рак легких. Он курил как паровоз. За ним всегда тянулось облако дыма, а руки жутко воняли табаком. Причем здесь он?
– Твоя мама, наверное, сильно переживала потерю отца?
Я пожала плечами.
– Да нет… Не знаю. Плохо помню. Я понимаю, что организовывала все мама: похороны, и отпевание, и поминки. А вот бабушка плакала.
Проговаривать детские воспоминания было странно. Будто я стирала пыль со стеклянного куба, внутри которого прятались и жались друг к другу картинки прошлого, и рассматривала их в свете яркой лампы.
– Я не могу сказать наверняка, – осторожно проговорила фрау Кох, – но мне кажется, что ей не дали шанса оплакать смерть отца. Ты была совсем маленькой, ей нужно было заботиться о тебе, а бабушка заняла роль ребенка, свалив на твою маму всю ответственность. Может быть, мама думала, что если даст себе волю горевать, подведет вас всех?
Я вдруг вспомнила, как бабушка сидела в церкви в первом ряду, закрыв лицо руками, а мама стояла в проходе между рядами, огромный живот выпирал под черным платьем. Ну конечно, тогда она была беременна Колином! Как же я забыла? Папа держал меня на руках, пока мама разговаривала со старыми друзьями дедушки, успокаивала их и принимала соболезнования.
– Это всего лишь опыт, которая она получила, – сказала фрау Кох. – Ее не научили иначе справляться с горем, кроме как решать проблемы и заботиться о других. Но это не значит, что ты должна идти тем же путем. Ты свободна проживать свои эмоции так, как комфортно именно тебе. Родители лишь направляют, но выбор делаем мы сами.