7 футов под Килем

Глава 34

Ник

Я в третий раз проверил телефон, одолженный у Йоханна, которого суд приговорил к ста восьмидесяти часам общественных работ, и вздохнул. Луиза молчала со вчерашнего дня, и мой желудок крутило от беспокойства.

– Хватит пялиться в телефон, – буркнул Майк, приглаживая усы и рассматривая себя в зеркале на солнцезащитном козырьке.

Я послал его куда подальше, но все-таки спрятал телефон в карман толстовки.

Мы сидели в олдтаймере Майка у центрального входа в больницу и ждали маму. Дождь мелкой изморосью покрыл лобовое стекло. Как хорошо, что у Майка в субботу не было смены и он согласился подбросить нас до дома, чтобы мы не толкались в общественном транспорте.

Лечащий врач оставил маму в больнице на неделю, чтобы проконтролировать показатели сердца и печени. Я навещал ее каждый вечер после тренировок, но разговор не ладился. Я ждал, чтобы она поклялась, что такого больше не повторится. Вместо этого она отводила взгляд и молчала.

Когда она вышла из стеклянных раздвижных дверей, Майк тут же захлопнул откидное зеркало и выскочил из машины, но дверью не хлопнул, а аккуратно закрыл обеими руками. Я не спешил, еще раз безрезультатно проверил телефон и только потом вылез из салона, хотя мысли то и дело возвращались к Луизе. Может, она все-таки решила вернуться к Патрику? Почему она вообще предложила секс по телефону, а потом пропала? От тревоги и ревности кровь запульсировала в венах. Я потер переносицу большим и указательным пальцем и крепко зажмурился, а потом посмотрел на маму. Она выглядела похудевшей – или это сошли отеки? – и очень домашней в свободном спортивном костюме и со скрученными на макушке в пучок волосами. Капли дождя блестели на ее щеках. Ее маленькую темную сумку уже подхватил Майк.

– Привет. – Мама смотрела на меня ясными глазами.

Где-то под ребрами защемило. Я кивнул и указал ей на сиденье рядом с водительским, а сам уселся на заднее, обтянутое блестящей коричневой кожей. По дороге домой из нас троих говорил только Майк, что само по себе было удивительно, учитывая его обычную немногословность.

– Мой дед обожал старые автомобили. Все детство я провел вместе с ним в гараже. Запах машинного масла был слаще, чем свежеиспеченного хлеба. Хотя я вру, бабушка приносила нам в гараж горячий хлеб прямо из духовки с плошкой масла, смешанного с чесноком и душистыми травами. Хрустящую горбушку отломишь, в масло окунешь, на язык положишь. М-м-м. – Майк довольно причмокнул. – Родители работали от рассвета до заката, и вот после школы мы с дедом сидели в заляпанных комбинезонах, лопали хлеб и любовались на эту красотку. – Майк мечтательно погладил руль машины. – Знаете, сколько километров она пробежала? Даже двадцати тыщ нет.

– Почему ты не стал автомехаником? – спросила мама.

Я непроизвольно дернулся – таким непривычно чистым был ее голос, без дрожи и ненавистного растягивания слов.

– Решил не смешивать хобби и работу.

Когда мы подъехали к дому, мама пригласила Майка зайти в гости, и он согласился. Я был рад, что момент, когда мы останемся с ней наедине, еще на какое-то время оттягивался. Выбравшись из машины, я кинул короткий взгляд на экран телефона – «0 непрочитанных сообщений» – и разозлился, что, похоже, обзавелся нервным тиком. Клянусь, раньше моя жизнь была куда проще.

В квартиру мы зашли молча. Майк уселся на один из двух стульев на кухне, зажав руки между коленями, а мама включила чайник и открыла навесной шкаф.

– Если ты ищешь чашки, то их нет, – сказал я, садясь на подоконник. В голосе против воли проскользнула с трудом сдерживаемая злость.

Мама резко обернулась и покраснела, видимо, вспомнив, как в пьяном припадке разбила весь сервиз.

– Может, поужинаем вместе? Я могла бы что-нибудь приготовить, – сказала она, вновь отводя взгляд.

– Не откажусь, – улыбнулся Майк.

Их милый разговор действовал на нервы, потому что он был пропитан ложью. Я вытащил телефон и набрал Луизе сообщение:

НИК: Умоляю, поговори со мной, иначе я сойду с ума.

Мама заглянула в холодильник, а потом принялась открывать дверцы шкафов, но за ними была лишь зияющая пустота. Последнюю неделю я питался в школьной столовой. Ходить по магазинам и готовить не было ни сил, ни желания, ни денег.

– Никлас, сбегаешь в магазин за продуктами? – спросила она, обернувшись.

Я вскипел.

– А больше ты ничего не хочешь? – процедил я и, уткнувшись в телефон, принялся строчить новое сообщение:

НИК: Я попал в какую-то фальшивую мелодраму и просто не в силах это выносить.

– Убери, пожалуйста, телефон, – сказала мама.

– Мне кажется, ты давно потеряла право указывать мне что делать, – отозвался я, не поднимая взгляда.

– Мы можем что-нибудь заказать, – предложил Майк, явно пытаясь сгладить углы. – Как насчет суши?

– Отличная идея, – приободрилась мама.

Ее реакция распалила меня еще больше. Я кинул телефон на подоконник и вскочил с места.

– У нас нет денег заказывать суши. Зарплату я получу только первого мая, а пенсию отца ты пропила две недели назад. Или ты думаешь, что я тайком разбогател, пока ты не просыхала?

Мама пошатнулась и прижала ладонь к груди. Майк поднялся, разгневанно поджав губы. Я понял, что перегнул палку, но уже не мог остановиться.

– Да что вы так на меня уставились? – закричал я. – Знаете, как я устал делать вид, что все в порядке! Вот тут уже все сидит, по самое горло! – Я приложил ладонь ребром под подбородок. – Может, прекратим притворяться, а?

Мой голос с каждым словом становился все громче, пока не сорвался.

– Никлас, не кричи на мать, – потребовал Майк и встал между нами.

– А то что? Она снова начнет пить? – злобно рассмеялся я ему в лицо, а потом оттолкнул в сторону.

Мама побледнела.

– Но мне же лучше, – прошептала она.

– Серьезно? – съязвил я. – На сколько тебя хватит в этот раз? Неделю? Две? Я ставлю на три дня. Спорим?

Я распахнул дверцу шкафа под раковиной, вытащил оттуда бутылку виски и протянул ей. Ее руки затряслись, взгляд карих глаз метался из стороны в сторону. Мама вдруг показалась мне такой маленькой, беспомощной.

Ну я и сволочь! Красная пелена гнева наконец спала. Я поспешно кинул бутылку в раковину и прижал маму к груди. Горло сдавило, а глаза защипало.

– Ну все, успокойся, успокойся, – зашептал я, целуя в макушку. – Извини меня. Я просто устал. Я не могу больше смотреть на то, как ты убиваешь себя.

– Я и сама не хочу так больше жить… – Ее плечи вздрагивали от беззвучных рыданий.

Я подвел ее к стулу и усадил, оторвал от рулона бумажных полотенец несколько листов и протянул ей. Майк шумно выдохнул и сел рядом.

– Выговорился? – спросил он меня.

– Да.

Мне стало легче, будто я сорвал пропитавшийся гноем пластырь, под которым оказалась здоровая кожа. Она зудела, но была цела.