8 марта, зараза!

2

Двумя годами ранее

Гектор Асхадов — один из некоронованных королей нашего маленького городка. Глава самого крупного строительного холдинга. Лучшие участки в городе неизменно доставались Асхадовым. Сначала отцу, Ибрагиму Асхадову, теперь вот, после его смерти, сыну. Гордо носившему звание самого молодого и успешного бизнесмена края. Сколько ему? Кажется, всего тридцать или около того. Ранние морщины слегка старят и прибавляют солидности, но ничуть не портят. Хотя, наверное, трудно испортить статую античного бога. Такие черты только в бронзе отливать, а лучше — высекать из мрамора. И имя под стать — из древних греческих легенд.

Вот только глаза — слишком холодные, льдистые, серо-зелёные. От их пристального взгляда в упор хочется закутаться во что-то тёплое. У богов из тёплых стран не бывает таких глаз. Они бывают у судей, которые привыкли выносить суровые приговоры. И даже ресницы, слишком густые и слишком длинные для мужчины, загнутые на концах, ничуть их не смягчают.

Но он — наша последняя надежда. Так сказал отец, когда мы входили в этот кабинет. Вот и сидим теперь, как два провинившихся школьника на «ковре» у директора. Отец елозит на стуле, без конца трогает волосы и нос, а я… Я неприлично пялюсь на малознакомого мужчину.

Асхадов же разглядывает нас едва ли не с брезгливостью, как на мерзких насекомых. Когда он подносит руку к губам, чтобы сделать затяжку, манжет немного опускается и демонстрирует часы. Я не разбираюсь в марках, но они, наверняка, стоят дороже, чем наша поддержанная иномарка.

Перехватив мой взгляд и хмыкнув, Асхадов снисходит до того, чтобы начать разговор.

— Почему я должен вам помогать? — голос мужчины полон холода и презрения. — Вы, Альберт Исаевич, всего лишь партнёр моего покойного отца. Не самый честный, надо признать партнёр. После сотрудничества с вами из нашей компании пришлось столько дерьма выгрести. Извините, но у меня нет желания иметь с вами какие-либо дела.

Я тут для мебели, мне не положено возмущаться пренебрежительным тоном, не положено подавать голос. Отец сказал: «Просто сиди!» Вот я и сижу, вжавшись в спинку стула, смотрю на отца, который сейчас жалок и унижен. А ведь было время, когда он чванился тем, на чём и сколько раз вертел всю империю Асхадовых.

Понятно, что нынешний глава холдинга смотрит теперь на моего отца, как на отбросы. Досадливо морщится. Ему явно неприятен данный разговор.

— Но мне больше не к кому обратиться, — канючит отец, хватая себя за волосы. — Они уже начали действовать. Вчера подстроили аварию — и теперь моя Риммочка в больнице. А сегодня… — он всхлипывает, — сегодня они позвонили и сказали, что пустят Аллочку по кругу, если я не найду деньги…

Отец говорил мне: у нас — серьёзные проблемы, но от шока, что мама в больнице после жуткого ДТП, я не предала этому значения. Просто было неважно. Всё враз померкло. И вот теперь у меня холодеет всё внутри, когда отец озвучивает перспективы. Потому-то, доходит мне, и взял с собой, потащил на эту встречу с Асхадовым-младшим — боится оставлять одну.

Отец тихо плачет от беспомощности.

Асхадов элегантным движением стряхивает пепел с сигареты — за время нашего разговора уже третью выкуривает, в кабинете надымлено, хоть топор вешай. Скоро начну кашлять. Не выношу табачный дым. Но хозяину кабинета плевать на состояние гостей. Холодом и презрением, исходящими от него, можно убивать.

— Спрошу ещё раз — на каком основании я должен вам помогать, Альберт Исаевич? — сверлит папу тяжёлым взглядом.

— Я же не ради себя прошу, — всхлипывает отец, — жена…дочь…

— Это — ваши родные, не мои…

Отец вскидывает голову, улыбается своим мыслям, словно в его голове родилась какая-то идея…

— Ведь мы можем породниться…

— Каким образом? — красивые губы Асхадова кривит ухмылка.

— Вы можете взять в жёны мою дочь.

Асхадов закашливается, подавившись дымом, а потом кивает в мою сторону:

— Её?

И от самого тона, каким это произнесено, становится жутко обидно. Даже глаза щипать начинает. Я, конечно, не красавица, но и уродом не назовёшь. Во мне смешались папина татарская и мамина еврейская кровь. Да, верхние зубы у меня слегка неровные. И, наверное, я слишком худа. Но мама всегда учит, что тонкая кость — признак породы. А невысокий рост — только на пользу.

«Большие женщины созданы для работы, а маленькие — для любви», — любит повторять она.

Единственная моя серьёзная проблема — волосы. Они вьются, кудрявятся, не слушаются. Хоть тонну лака вылей — лягут, как хотят. И цвет определить сложно. Как писала Марина Цветаева: «И в волосах моих — все масти. Ведут войну!» Я их не крашу, меня устраивает этот странный цвет.

Косметикой тоже почти не пользуюсь. Так, слегка, оттенить.

Но всё-таки когда кто-то, настолько безупречно-красивый, как Асхадов, оценивает твою внешность циничным «её?», начинаешь чувствовать себя страшилищем.

Ах да, ноги у меня худоваты. Настоящие спички. А меня угораздило сегодня взлезть в узкую юбку до колен.

— Встаньте! — рявкает Асхадов, и я вскакиваю и вытягиваюсь по стойке смирно. — Пройдитесь.

Боже, чувствую себя товаром на рынке. Причём, не самым качественным товаром. Едва не спотыкаюсь на каблуках, будь они не ладны! Дрожу, как осиновый лист под холодным надменным взглядом мужчины. Его глаза откровенно насмехаются надо мной.

— И вот на ней вы предлагаете мне жениться? — бросает Асхадов в мою сторону. Отец кивает. — Бесформенные вешалки меня никогда не привлекали, знаете ли. И потом, я слышал, ваша дочь учится на библиотекаря…

— На музейного работника… — бормочу тихо, глотая злые слёзы.

— Ещё лучше! — фыркает он. — Да и сама — музейный экспонат. Там самое и место. А мне нужна жена, с которой не стыдно появляться в высшем обществе. Вот это… — он снова кивает на меня, — я с собой на приём у губернатора точно не возьму.

Как унизительно! Мне хочется убежать и спрятаться… И рыдать с подвываниями. Пусть лучше по кругу пустят, чем такие унижения терпеть! Папа, зачем ты меня сюда притащил?! Мама придёт в себя — голову тебе открутит.

— Сколько вы должны, Альберт Исаевич? — неожиданно переходит на деловой тон Асхадов.

Папа озвучивает сумму.

Офигеть! Где он успел так вляпаться?

— Ваша дочь не стоит таких денег. А женитьба — слишком серьёзный шаг. Я, знаете ли, его не планировал пока делать. Так что, полагаю, наш разговор окончен. Где выход — вы знаете.

И мы с отцом, униженные и оплёванные, плетёмся к двери.