8 марта, зараза!

3(4)

Встречаться Данил предлагает на третий день нашего знакомства.

Развалившись на диване и пожирая наггетсы, он пафосно произносит:

— Тебе не кажется, что нам пора перевести наши отношения на другой уровень?

Сырный соус смачно ляпается на обивку дивана. Почти рычу и убегаю за средством и губкой, оттирая, ворчу:

— Мне кажется, что кому-то надо не свинячить, а жрать за столом!

Данил заводит глаза под лоб.

— Ты от своего бывшего занудством переопылилась?

Прикрываю глаза и представляю Гектора, который валяется на диване с едой и портит мебель жирными пятнами. Картинка начинает рябить. Я хмыкаю.

— Это не занудство, а элементарная культура, господин сисадмин отдела культуры!

— Бла-бла-бла, Аллуся, я понял, — Данил переворачивается в нормальное положение и даже относит еду на кухню. Возвращается и, как обычно, чуть нахально лыбясь, спрашивает: — Ну, так что, станешь моей девушкой? Будем встречаться?

— Будем, — уверенно соглашаюсь я.

И он сгребает меня в охапку, целуя в макушку.

— Тогда приглашаю тебя на первое свидание.

— Когда? — интересуюсь я.

— А вот прям завтра.

Так начинаются наши отношения. Легкомысленные, полные смеха и дурачеств. Именно такие, какие должны быть в двадцать с небольшим. Я благодарна Данилу за то, что он не торопит меня с интимом. Максимум, что мы себе позволяем — это поцелуи в щёчку и держаться за руки. С Данилом мне удивительно легко. Мы часами можем болтать обо всём и ни о чём. Гулять в парке, есть одно мороженое на двоих, кататься на чёртовом колесе.

Весна постепенно входит в свои права, и тёплая погода манит на улицу.

Пару дней назад у нас чуть не случился настоящий поцелуй, но Данил остановился в миллиметре от моих губ, словно вспомнив что-то.

В прошлую нашу регулярную среду я рассказала Гектору о Даниле. Он принял известие буднично и так же буднично заявил:

— Если он сделает тебе больно, я ему голову оторву.

И взгляд при этом был такой — действительно, оторвёт.

С Гектором оказывается тоже неплохо дружить. Он позволяет мне выбирать простенькие, но милые кафешки (без всяких индивидуальных кабинок! нет-нет! теперь только столики у окна!), и говорим мы если не обо всём подряд, как с Данькой, то уж точно о том, о чём раньше никогда не говорили. Например, Гектор делится тем, как проходит строительство спорткомплекса. Он прямо горит этим проектом. Показал мне недавно план-макет, который ему сбросили архитекторы. Солидное намечается сооружение! В городе у нас несколько спортивных секций, которые вынуждены ютиться, где придётся. Теперь же места точно хватит всем. И я горжусь своим другом: строить подобные объекты — благородно.

Во время наших встреч Гектор не позволяет себе ничего лишнего. Даже взглядов. Лишь иногда в его глазах промелькивает что-то похожее на голодную тоску.

А я?.. Я волнуюсь каждый раз, когда иду на встречу с бывшим мужем. Тщательно выбираю, что одеть. Долго кручусь перед зеркалом, примеряя наряды и подбирая макияж.

Чтобы услышать сухое:

— Неплохо выглядишь.

Лишь на прошлой встрече, куда я пришла с лёгким шёлковым шарфиком на шее, Гектор сказал:

— Убери шарф. Он скрывает твои родинки. А они — прелестны.

И скользнул по мне таким взглядом, будто осыпал поцелуями, — мимолётным, но ощутимым.

Сегодня — очередная среда. И я опять застываю перед раскрытым шкафом. Корю себя — зачем? Он всё равно не заметит и не оценит. И вообще — не нужно мне его внимание. Он сам не нужен, как мужчина. Но ничего с собой не могу поделать — вновь и вновь выбираю наряд покрасивее.

В этот раз мои терзания прерывает мама. Она уже вполне адаптировалась в реабилитационном центре. Нашла себя в украшении тамошних клумб. Скучает по Вере, но считает наше решение отправить себя в специализированное учреждение правильным.

Перевожу на видеосвязь, устанавливаю телефон так, чтобы маме хорошо видно комнату и прикладываю к себе два платья прямо на плечиках — коричнево-серое и сине-голубое. Одно — шелковое, другое — двуслойное: нижний — плотная тёмная комбинация, верхний — шифон.

— Мам, подскажи, какое — это или это?

Она чуть склоняет голову, дважды просит меня показать то одно, то другое. И, наконец, спрашивает:

— А тебе для каких целей?

— Сегодня же среда! — напоминаю я. — Встреча с Гектором.

Мама хмурится: мой развод она не приняла.

— Зачем ты мучишь его? — склоняет голову набок, рассматривает меня.

— Мучаю?

— А как ты думаешь — впархиваешь в кафе всегда такая нарядная, красивая, свежая, а ему только и остаётся — смотреть и облизываться.

Пожимаю плечами:

— Это было его условие.

— Глупая ты, Алла, — качает головой мама. — Он же любит тебя. С ума сходит. Вот и выпросил себе хоть раз в неделю.

Начинаю злиться:

— Это Гектор тебе нажаловался? — знаю, что они созваниваются. Он по-прежнему оплачивает мамино лечение и пребывание в центре.

— Ой, дура! — всплёскивает руками мама. — Где Гектор и где — жаловаться? По-моему в его лексиконе и слова-то такого нет.

Это точно — безжалостный. Невольно вспоминаются два случая из прошлой жизни, когда я умоляла его о пощаде и не получила её.

— Алла, я поболее твоего на свете живу. Мне говорить не нужно, и так вижу. И что любит, и что в отчаянии. Причём в таком, что готов на что угодно, лишь бы тебя хоть иногда видеть. Даже на дружбу. Эх, Алка-Алка, вряд ли ещё кто-то будет любить тебя вот так же — перечёркивая себя!

— Мама! — возмущаюсь я. — Ты же видела меня после свадьбы! Знаешь, что он сделал?! Как ты можешь его защищать?!

— Алла, я видела и другое, — говорит она серьёзно и строго. — Когда он тебя в больницу отвёз, вернулся сам не свой. Пришёл ко мне и говорит: «Римма Израилевна, напишите на меня заявление в полицию, что я вашу дочь изнасиловал. Вот медицинское освидетельствование». Положил передо мной документы, бумагу и ручку. А сам — ждёт. Я с его глазами встретилась, и мне показалось — они кровоточили. Алла, я в жизни не видела такого раскаяния, такого сожаления. Я, конечно же, ничего не написала, ещё и поворчала. Сказала, что тебе он здесь важнее и нужнее. Только, Алла, он в тот день сам себя приговор подписал.

Зачем мама всё это рассказывает? Зачем сеет смятение?

— Мама, он всё время бросал меня, — пытаюсь воззвать к ней. — Уходил внезапно, нередко ночами. А недавно — и вовсе пропал почти на полмесяца. Ничего не объясняя. Я чуть с ума не сошла. А потом явился, как ни в чём не бывало, на восьмое марта, с цветами и подарками. Я не могла так больше, мама. Устала выгуливать его тараканов. И постоянно ждать, когда ему снова захочется «защитить от боли». С меня довольно!

— Успокойся, Аллочка! — остужает меня мама. — Ты уже взрослая, вправе сама выбирать свою судьбу. Я лишь высказала своё мнение. И платье лучше надень голубое, ты в нём юнее.

Мама отключается, а я продолжаю собираться. Только уже без особенного энтузиазма. После разговора с мамой видеть Гектора не хочется. Злит, что она — на его стороне. А меня же ещё и делает виноватой.

Зачем ты мучаешь его?

Всё! Точка! Мучить не буду! Сегодня приду и выскажу всё. И прекратим эти дурацкие встречи. В конце концов, у меня Даня есть. Нужно начинать налаживать с ним отношения. А пока Гектор будет стоять между нами — подобного не случиться.

В кафе Гектор уже меня ждёт. Рядом стоит вытянувшийся в струночку официант с будто приклеенной вежливой улыбкой.

Я, конечно, не буду устраивать сцен в общественном месте. Более того — понимаю, что действительно скучала.

Гектор говорит:

— Ты сегодня просто чудесна. Будто сама весна.

Сегодня у нас безалкогольный вечер. Во-первых, он за рулём, во-вторых, как сказал сам, ещё предстоит работа, а завтра — важная встреча, сдача одного из этапов проекта.

Последнее время мне интересно слушать о его работе. Прямо ловлю себя на том, что жду среду, чтобы узнать, как продвигается стройка.

Неожиданно Гектор предлагает:

— А поехали посмотришь сама. Это так грандиозно, что в слова не вместить.

И я загораюсь.

Ведь никогда прежде не была ни на одном его объекте.

И только когда мы уже садимся в машину, и Гектор по своей привычке, перегнувшись через меня, пристёгивает ремень безопасности, в сознании всплывает: мы едем на стройку, а за окном уже смеркается.

Вмиг становится неуютно от накатывающего дурного предчувствия…