8 марта, зараза!

2(4)

Падаю на пол, упираюсь руками в дорогой паркет, роняю голову и плачу. Нет, вою, как раненный зверь. Ощущение дикого одиночества, брошенности, ненужности накатывают на меня вместе со свинцовой усталостью.

Не выдерживаю, заваливаюсь набок, подтягиваю колени к груди и продолжаю реветь.

Горько, надсадно, тоскливо.

Была бы рядом мама, я могла бы обнять её и разделила бы с ней горе. Но нет никого. А мне до боли хочется, чтобы кто-то большой и сильный (вернее, не абстрактный кто-то, а вполне конкретный) подошёл и сгрёб в охапку, убаюкал, укрыл от всех бед мира. Шептал бы нежности. Уверял, что всё будет хорошо.

Память — гадина! — раз за разом подсовывает мне воспоминание о том кратком миге в его объятиях. О силе, уверенности которые исходили от мужчины.

Желанного мужчины. Такого нужного мне.

Хочется нырнуть в его тепло, но вместо этого я лишь плотнее заворачиваюсь в его пиджак, всё ещё висящий на моих плечах.

Я не понимаю, за что судьба так сурово обошлась со мной? Жила себе и горя не знала. Обычная девчонка из среднестатистической семьи. Мы не бедствовали, и я никогда не думала, откуда в семье берутся деньги? Училась я тоже средне, но никто не ругал меня за это. Мама вообще говорит всегда: «Главное — корочка. А в приложение с оценками работодатель заглядывать не будет». Я себе ни в чём не отказывала — ходила с девчонками в кафе и кино, покупала ненужную мелочёвку в сувенирных магазинах, торчала вечерами в ВК и Инсте. Словом, жила, как тысячи двадцатилетних девчонок по всей стране.

И, конечно же, мечтала о любви. О том единственном, с которым расстанусь с девственностью. Одногруппницы глумили меня: мол, старомодно, никто не оценит, целок парни не уважают. Но в этом плане я для себя всё решила — только с любимым и, желательно, после свадьбы. Именно поэтому и отметала всех кандидатов — они были не те.

Тот самый ОН явился сегодня. И моё сердечко дрогнуло и… разбилось о глыбу льда.

За что судьба так со мной? Что я натворила?

Хнычу, скулю, размазываю слёзы по щекам.

Слышу сверху:

— Ох, горюшко!

Надо мной склоняется худощавая женщина средних лет. На ней — форма горничной. Лицо узкое. И сама она напоминает юркую ящерицу.

— Вставайте, скорее. Гектор Леонидович будет ругаться, если увидит вас на полу… Он строгие распоряжения на ваш счёт дал.

Из всей её речи я выхватываю только одно — отчество Леонидович. И вспоминаю слова отца, что Ибрагим Асхадов дал ему свою фамилию, а усыновлять не стал. Не знаю почему, но мозг цепляется за эту деталь.

Я поднимаюсь с помощью горничной и позволяю ей себя увести. Да, в одну из тех комнат за лестницей, о которых и говорил мне хозяин этого дома, когда мы приехали сюда.

Комната оказывается неожиданно уютной. В тёплых тонах. В ней — кровать-кушетка с множеством разнокалиберных подушек. Пушистый плед небрежно наброшен с краю. Уютно.

— Посидите здесь, я приготовлю вам ванну. Вы совсем продрогли.

Я запоздало понимаю, что не представилась и не познакомилась. Ложусь на кровать, натягиваю на себя плед и понимаю, что тут же проваливаюсь нет, не в сон. В черноту. Густую, вязкую, тяжёлую.

Просыпаюсь от того, что по моему лицу скачут солнечные зайчики. Кровать, на которую я улеглась, не застилая, разобрана. Подо мной чистая простынь, одеяло вправлено в пододеяльник. Но главное не это, а то, во что я одета — длинную, как говорит мама — бабушачью, ночную сорочку! А под ней — нет белья!

Аааа… Значит, вчера меня раздели, помыли и спать уложили, а мозг так и не включился, перегрузившись за день.

Но прежде чем он сегодня начинает генерировать панику и стыд, раздаётся стук в дверь.

На автомате отвечаю:

— Войдите! — и тяну одеяло до подбородка, заливаясь краской.

В дверях появляется высокая полная девушка. А точнее, молодая женщина. С большим пакетом в руках.

— Я — Зина, — говорит она и начинает выкладывать вещи на небольшую тумбочку у кровати — светло-сиреневый домашний костюмчик из плюша, розовую футболку с котёнком, нижнее бельё — при взгляде на него вспыхиваю, наверное, до кончиков ушей — пушистые комнатные тапочки. — Вот, — отчитывается девушка, — Гектор Леонидович велел купить для вас. Одевайтесь.

Одежда куплена женщинами — это приносит облегчение.

Зина немного смущённо сообщает мне:

— Мы с Людмилой Васильевной о вас позаботились — раздели, искупали, уложили. Вы даже не проснулись! — хихикает она.

А мне становится ещё легче.

— Спасибо, — выдавливаю. — Не могли бы вы выйти, чтобы я переоделась.

— Хорошо, — кивает Зина. — Поторопитесь. Гектор Леонидович ждёт вас. Он встречи с утра отменил.

До моего ещё расслабленного и не проснувшегося окончательно мозга доходит, что Гектор — в своей холодной манере — но всё-таки позаботился обо мне. Горничных прислал. Одежду мне купить велел. Теперь вот и на работу не поехал, ждёт.

— Который час? — спрашиваю, голос хрипит, горло дерёт.

— Одиннадцатый, — сообщает Зина уже от двери. — Для хозяина — нонсенс так поздно на работу ехать. Он у нас очень пунктуальный.

Киваю — доставила проблем я Гектору. Хоть бы отменённые встречи не были суперважными.

Зина уходит, я спешно бегу в ванну, привожу себя в порядок, переодеваюсь в чистое. Интересно, как женщины угадали, что я люблю котят? Футболочка очень милая и смешная.

Свои непослушные волосы собираю в хвост и выхожу из комнаты.

Асхадов сидит на диване — он у него просто громадный, угловой, обитый серой кожей — и что-то быстро печатает на ноутбуке. Скорее почувствовав моё появление, вскидывает голову:

— Доброе… — поднимает руку, смотрит на часы, — наверное, ещё утро. Это последний раз, Алла. И то, учитывая, что вам пришлось пережить. Подъём в этом доме в семь утра, завтрак — в восемь. Ради вас режим никто менять не будет.

Я смотрю на него, и мне приходит в голову мысль, что этот человек — робот. Он снова безупречно-элегантен, с иголочки, тёмно-русые, отливающие золотом волосы, идеально уложены. Ни малейшей небрежности.

— Присаживайтесь, — кивает на кресло, куда я опускаюсь совсем неизящно, почти плюхаюсь, что непременно отмечается ехидным хмыком. — Я оставлю вам карточку. В субботу у нас роспись. Постарайтесь организовать всё по высшему классу. Будет пресса, приедут из администрации края.

Хлопаю глазами:

— Я понятия не имею, как организовывать свадьбы, — признаюсь честно, потому что ощущаю лёгкий ужас от такого поручения. — Я вообще никогда ничего не организовывала. Этим всегда занималась мама.

— Google вам в помощь, если не умеете. Пора вырастать и учиться. Никто не станет делать всё за вас всю жизнь.

Асхадов чеканит слова. Мне интересно, у него вообще когда-нибудь включаются эмоции? Кроме глухого раздражения, презрительности, цинизма. Что-то человеческое. На это и пытаюсь надавить, когда, сглотнув непрошенные слёзы, произношу:

— Какая свадьба, Гектор Леонидович! У меня и мать и отец в больнице!

Он вскидывает на меня взгляд, смотрит, как на молекулу какую-то, пыль у его брендовых туфель.

— У меня вся семья на кладбище — и что? Будем с вами в равном положении.

— Вы не понимаете! — взрываюсь я. — Свадьба — это так важно для девушки! Нужно, чтобы в этот момент мама была рядом. Благословляла, поддерживала. Чтобы отец вёл к алтарю.

Асхадов морщится и вскидывает вверх свою красивую ладонь:

— Алла, стоп! Избавьте меня от этого розового бреда и сентиментальных рюшек. У нас с вами — деловое соглашение. Я не помогаю чужим — не благотворительный фонд. Мне придётся вывести из оборота солидную сумму…

На этом моменте я перебиваю его.

— Зачем? Ржавый же — ваш приятель. Вы можете договориться и вообще ему не платить.

– Мой друг — не вашего отца, который ему задолжал, раз, — с явным раздражением произносит Асхадов. — Два — долги надо платить всегда. Там, где начинаются неуплаты, заканчивается дружба. Это — манипуляция и злоупотребление хорошими отношениями. А потом прощённый долг, как и прощённое преступление, всегда имеют плохие последствия. Ваш отец тому наглядное доказательство. Очень жалею, что простил ему пять лет назад мошеннические схемы.

Асхадов поднимается, кладёт на журнальный столик ноутбук и пластиковую карту.

— И, Алла, постарайтесь без вычурности. Если купите себе платье в виде торта, я стяну его с вас прямо перед камерами. Помните, у нас свадьба публичная. Всё должно быть строго и элегантно. — Ещё раз окидывает меня таким взглядом, будто сожалеет, что приходится поручать столь сложное задание такой, как я. — И да, лечение ваших родителей я оплатил. — Он говорит так, будто добавляет сумму к долгу отца. — Надеюсь на ваше благоразумие, — бросает, наконец, и стремительно идёт к двери…

А я сижу, раздавленная и растерянная, и совершенно не представляю, с чего начинать…