А что, так можно было? (СИ)

Глава 22

В этот раз в аэропорту суеты не было. Сонные, нагруженные впечатлениями, приехавшие даже немного раньше необходимого одноклассники вяло переговаривались и искали, где можно присесть и ещё хоть немного подремать. Конечно, выспаться никто не смог. Вернулась вся компания от Ивана и его команды в дом к Мирославу уже ярким и шумным солнечным утром, когда на быстрые сборы и короткий отдых до выезда в аэропорт оставалось не больше трёх часов. Вещей у всех было немного, так что компания разбрелась по комнатам и, быстро собрав чемоданы и сумки, улеглась спать. И угадайте, кому не спалось? Юля сидела на кухне, пила латте и любовалась игрой солнечных лучей в окне. Тратить время на сон казалось непозволительным упущением. Это значило не увидеть что-то важное, потерять драгоценные минуты лёгкости и счастья, которые ещё бурлили и пузырились в крови. Буквально через несколько часов самолёт оторвёт их компанию от земли, а её, Юльку — от этого города, который успел пустить корни в её сердце, связать невидимыми, но прочными нитками по рукам и ногам. Юлька думала о том, что таких насыщенных, ярких выходных в её жизни не было с тех пор, как «никогда». Может, конечно, и были когда-то в юности. Были другие, тоже яркие, тоже насыщенные. Но сейчас хотелось задержаться именно в этом состоянии. Сжать его в кулаке. Спрятать в самом дальнем кармашке души. И потом доставать хмурыми вечерами, отщипывать кусочек счастья и солнца и греться. Такого счастья должно хватить надолго, если расходовать экономно.

А потом на кухню пришёл Мирослав — он тоже не ложился. А может, и лёг, и даже попытался уснуть. Но, только возможно, не точно ведь, но вдруг — ему тоже не спалось, тоже не хотелось тратить этот день на сон? Ведь бывает такое с миллионерами? И двое сидели на кухне и говорили, говорили. Как целую вечность — три дня — назад. Говорили легко и обо всём. Юля рассказывала о том, как училась играть на гитаре и выступала на мероприятиях Эльфийской студии. Как не хотела учиться на экономиста и мечтала путешествовать. Мирослав больше молчал, но тоже делился рассказами о двух гостиницах, которые уже были в Дании и Эстонии. И как-то легко, как бы между делом, сказал «ну, сама увидишь», когда описывал, как красиво в Нарве зимой. Немного рассказал и о родителях — маме и отчиме, которые у него замечательные, но очень консервативные — живут в своём доме, который конечно уже не старый, Мирослав отгрохал им ремонт, чтобы жили в комфорте. Но ни за что не хотят переезжать не то, что в Европу, а даже в Питер. И на моря он их возил, но всё равно «в Ялте лучше» и «эх, сынок, как мы отдыхали с палатками в Алуште». И когда со второго этажа спустились уже готовые к отъезду одноклассники, то и Мирослав, и Юля как-то удивлённо заморгали, переводя взгляды то на часы, то на лица «самураев». Уже пора ехать? Но ведь ещё так о многом хочется говорить, так о многом рассказать. И расспросить.

И Мирослав поехал в аэропорт со всеми. И уже в последний момент, пожав руки всем мужчинам, кивнув Светлане, наобнимав Данелию и покрутив её в воздухе, вызывая звонкий и громкий визг у сестры, он вдруг подошёл к Юле, схватил её за руку как-то немного нервно. Юле даже на миг показалось, что он её не отпустит, будет держать, пока не закончится посадка. Глупость какая, правда ведь? Зачем ему это? Понятно же, что их знакомство, каким бы приятным ни было, закончится буквально через несколько минут. Дальше их самолёты навсегда будут летать в разные стороны, максимально далеко друг от друга. Но Мирослав сказал совсем не то, что ожидала Юля.

— Я позвоню?

Такой простой вопрос, только глаза в глаза требуют слишком сложного ответа. И Юля выбрала простой, привычный:

— Нет.

— Почему? — Вот же любитель вопросов.

— Мы слишком далеко. — Юля не стала придумывать вежливые варианты, давать неправдоподобные обещания и углубляться в объяснения. Она сказала, как есть — они слишком далеко. И речь не о километрах — хотя эти чуть больше полутора тысяч по прямой и сами по себе серьёзное препятствие. Но Юля понимала, что настоящую дистанцию между ними преодолевать не готовы оба. Как быстро социальный и финансовый уровень, опыт, возраст, старые привычки и прошлые отношения начнут давить? Как быстро погаснет этот интерес к чему-то новому? Как скоро ему станет скучно, но какое-то время будет тянуться обоюдный обман? Он будет подбирать «удобный момент» и «правильные слова», всё чаще задерживаясь с важной работы и деловых встреч, всё чаще придумывая срочные поездки, а она делать вид, что ничего не замечает. И сколько должно пройти времени, чтобы Юля снова смогла поверить, что где-то на свете бывает «долго и счастливо», если даже после двадцати лет брака люди могут неожиданно стать чужими?

А Мирослав вдруг широко улыбнулся, как будто всё понял, прочитал каждую мысль в светло-рыжей голове, уловил каждый смысл, вложенный в это её «далеко», услышал именно то, что она хотела и одновременно боялась передать. И… Проигнорировал всё это. Смахнул, как повисающий в воздухе дым от погасшей спички. И вдруг резко и быстро подался вперёд, так, что Юлька не успела отпрянуть. И поцеловал её в нос. А потом уже без вопроса, уверенно и спокойно, так же, как совсем недавно говорил о кокошнике, держа в руках чуть не упавшую Юльку, испугавшуюся медведя, выдал:

— Тогда напишу.

И вот теперь Юля сидела и любовалась проплывающими в иллюминаторе, как будто в портале в какой-то другой мир, облаками и мелькающими между ними ниточками рек, зелёными коврами лесов и разноцветными лоскутами полей. Мысли в голове то скакали растревоженными белками, такими шустрыми, что поймать хоть одну не получалось, то замирали, и тогда в голове звенела какая-то немая пустота. Рядом дремал Егор. Через проход Светка играла в телефоне в какую-то игру, хотя громче всех обещала проспать всю дорогу до дома.

— Гош, ну-ка переместись назад. — Дана потрепала друга по плечу и, дождавшись, когда он откроет и сфокусирует на ней сонные глаза, показала на своё место за его спиной. — Пойди там поспи.

Конечно, Юля сразу просчитала, к чему эта рокировка происходит.

— Дан, будешь воспитывать? — С улыбкой и как можно беззаботнее сразу в лоб спросила она подругу, когда та плюхнулась на гошкино место. Дана подняла одну бровь, предлагая пояснить вопрос, и Юля добавила, делая в руках «кавычки» пальцами. — Если ты обидишь моего младшего братишку, я тебя порву на ниточки для макраме.

— Хм, — Дана выглядела озадаченной, и Юля даже на секунду подумала, что ошиблась, и вообще не угадала тему предстоящей беседы. — Вообще-то Славка достаточно взрослый мальчик, чтобы за него не нужно было впрягаться. И вполне способен адекватно воспринять отказ женщины. Правда, только взвешенный и обоснованный отказ. Но в то же время он достаточно адекватен, чтобы не вешать лапшу на уши окружающим. И, кстати, довольно неплохо умеет снимать даже ту, которую некоторые окружающие сами себе навешали. Ты же уже поняла, что он ничего не говорить просто так. Если сказал, значит сделает.

По мере этой речи юлькино лицо вытягивалось всё сильнее. В голове сразу с каким-то щелчком сложились в крепкий замок и обещание достать балалайку и кокошник, и спокойное «сама увидишь» про эстонскую зиму. И финалочка — уверенное «напишу».

— Дан, ну зачем ему это? Сама посуди.

— Слушай, ты вроде девочка взрослая, Юль, — Дана беззаботно улыбнулась, — но так и быть, расскажу. В общем, когда мальчик вырастает, ему начинают нравиться девочки. И с некоторыми ему хочется уже не только дружить. А потом из них выделяется одна, и…

— Стоп, стоп, стоп. — Юля выставила ладошки вперёд и покосилась на других пассажиров, быть объектом чужого любопытства и веселья не хотелось. — Дан, лекцию про пестики и тычинки прочитаешь потом. У него уже была одна, выделенная. А сейчас, наверняка, окружает достаточно кандидатур на вторую. И даже не одну.

— Он тебе про Машку рассказал? — Лицо Данелии вытянулось в изумлении. — Ну… Может, так и лучше…

— А чего в этом такого? — В свою очередь удивилась Юля. — Логично же, Мирослав, ты сама сказала, человек взрослый. У него есть прошлое. Да, жена была, да, расстались. Я просто спросила, откуда он знаком с капитаном корабля.

— Самое забавное, что я сама не знала, что дядя Иван будет на этом корабле, — тепло и с какой-то нежностью заулыбалась Данелия. — Он хороший. Иногда я думаю, что Машка вообще не его дочь. Не могла у него такая сучка получиться.

— Дан, ну зачем ты так. То, что они с твоим братом расстались, не делает её сразу плохой.

— Не делает, ага. Интересно, что тебе рассказал Мирослав? Какая она бедненькая? — Дана раздражённо взмахнула руками, как будто отгоняя муху. — Как ждала его с работы, скучала, а он её не баловал ни вниманием, ни деньгами. Он её так всегда выгораживает, мол, молодая девчонка, ей гулять, тусить надо было, а не у окна его ждать! А он сам не молодой что ли был? Не хотел по друзьям и клубам шататься? А вместо этого он в этих клубах разве что не жил. Он пахал как чертов вампир — не спал, бледный весь ходил, и от работников своих такого же требовал, крови у них попил. Чтобы к ней бежать, как только свободное время выпадет.

— Он говорил, ей было не нужно это все.

— Ага, не нужно. Она к нему присосалась в надежде на бабло. А он всё в оборот пускал и в стройку. Но при этом она не работала, по салонам-шопингам моталась. Да, отдых в Сочи и в Турции, а не на Мальдивах. Да, шопинг на Невском, а не в Милане…

— Ну знаешь, на вашем этом Невском вряд ли сильно дешевле, чем в Италии, — усмехнулась Юля, пытаясь остудить всё больше распалявшуюся Дану.

— Воооот. А «бедная девочка» прям в чёрном теле жила, ага-ага, — Дана фыркнула и вдруг вмиг вся сдулась и потёрла ладонью грудь, как будто где-то там, за рёбрами что-то заныло. — Я всё могу понять. Действительно, жить с таким одержимым работой, как он был тогда, сложно. Но это не оправдывает… В общем, классика — он приехал однажды домой раньше, чем она его ждала. С букетом огромным. С ключами от дома в большой коробке с бантом. А встретил его дома… Виктор. Точнее его голая задница. Как выяснилось, у него времени на Машу хватало всегда. А ещё… Они же вместе у него бизнес отжали. Виктор бы так один не смог. Он, конечно, гад и подлец, но не слишком умный. Без Мирослава он бы так не смог подняться. А без Машки… Это ведь она всё придумала, и за славкиной спиной Виктору документы сливала. Фактически она со своими идеями и связями всё смогла переоформить и провернуть так, что у Мирослава не осталось ничего.

Юля слушала, затаив дыхание, пытаясь представить себе, как это — потерять в один миг друга, пусть их дороги в рабочих моментах уже тогда и разошлись, любимую и бизнес. И это не какое-то случайное совпадение по времени, а взаимосвязанные события. Как это — быть обманутым людьми, которых считал самыми близкими. А Дана продолжала рассказывать, понизив голос почти до шёпота и тоже переживая в душе свою личную бурю — свою боль за младшего братишку, которому ничем не могла помочь.

— Так вот они с Машкой красиво всё провернули. Не подкопаешься. Развод с Машей плюс активность Виктора… Мы тогда мало общались — Славка отсёк от себя всех. Не терпит, когда его жалеют. А они… Они его сломали тогда. Как выключили в нём всё доброе и… А потом ему вообще пришлось уехать. Он же долгов тогда набрал под развитие бизнеса и стройку. И не только у банков. А некоторые уважаемые люди очень не любят должников. И методы разговоров у многих остались ещё… Скажем так, старые привычки плохо забываются. Хорошо, на момент разрыва дела у него шли в гору, и часть он смог сразу вернуть, расплатился, хоть и остался без сбережений и того немногого, что смог отвоевать. Но не всё. И у Славки всегда были друзья, и не только такие, как Виктор. Игнат уже тогда был не последним человеком. Объяснил всем желающим получить свои долги, что им стоит немного подождать. А если не согласятся, то тратить славкины денежки они будут из очень ограниченных условий проживания, хоть и с трёхразовым питанием. Игнат тогда ему и посоветовал уехать, пока всё не уляжется. Там… В общем, уже не в доме и не в деньгах был вопрос. А в безопасности и жизни его родных. Мы это узнали намного позже — он всегда такой был, ограждал дорогих ему людей от всех проблем. И он уехал. Сначала в Эстонию. Потом в Германию, но там что-то не задержался. Потом Дания… Ну, а потом уже и вернуться смог. Не знаю, забыли его здесь или рассчитался со всеми. Он не обсуждает это ни с кем. Вопрос решён, и всё тут.

— Он всё ещё любит её?

— Данию? — Пошутила Дана, прекрасно понимая, о чём спрашивает подруга. — Хорошая страна, да. Но мне кажется, что Эстония ему больше по душе пришлась. Ой, нет, Юль. Не делай такое лицо. Поняла я, поняла. С Машкой всё в прошлом. Сначала бесился, конечно. Искры летели. Только тронь — вспыхивал такой лютой ненавистью, что страшно становилось. Мы все очень боялись, что от такой ненависти обратно к любви можно долететь быстрее, чем от Питера до Нарвы. Что стоит ей поманить, он всё простит. Что не проходят такие эмоции. А потом он ушёл с головой в бизнес. И успокоился. Я много не знаю. Хоть он и стал мне ближе родного брата, но не всё мог открыть. Славке вообще сложно с разговорами, ему проще делами что-то показать. Вот они и показали. Машка ведь потом просилась обратно. Виктор… я не знаю, но то ли разорился, то ли вообще сел. Я спрашивала Славку, он молчит и запретил вообще обсуждать эту тему. Вот Машка и решила, что надо обратно, к деньгам присосаться. Она приезжала. Даже к матери славкиной явилась, набралась наглости, плакалась там, как жалеет, как скучает по «Мирику», как жить без него не может. А он… Он с ней повидаться не отказался, не злился даже, ни в чём не обвинял. Спокойно согласился на встречу в кафе, пришёл… И даже за столик не сел. Мне потом уже рассказали — знакомая там работала. Как он подошёл к Машке, сказал, что не понимает, о чём им говорить, попросил не беспокоить больше ни его, ни его семью. И всё, ушёл. И по тому, что она исчезла с радаров, могу представить, как он это сказал. Он умеет.

— Да уж, я заметила, — поёжилась Юля, вспоминая свою панику, когда над ней нависал разъярённый медведь, отчитывая за загул. Не хотела бы она стать объектом его настоящей ненависти.

— О, Юль, это тебя ещё рикошетом зацепило, поверь. Так, по касательной, — засмеялась Дана. — Уж я точно знаю, что тебя он не тронул бы. Но и кричать ему не всегда нужно. Он умеет так сказать, тихо вроде. Но в такой момент глохнешь и перестаёшь вообще воспринимать что-то кроме его глаз и голоса. Хочется поджать хвост и исчезнуть. Надеюсь, он эту Машку-промокашку именно так и припечатал. Но знаешь, со временем я, да и вся семья, заметила, что он стал спокойно относиться… Ну, знаешь, когда можешь обсуждать человека, не шарахаясь от звука его имени. Думаю, он больше не злится на неё. На себя больше, это есть. А она… Она для него больше просто не существует. Ни она, ни Виктор. Он им даже не мстил никак. Хотя я бы прям не против. Но он… Просто взял, собрался. И стал тем, кем стал. Знаешь, как говорят? Хочешь отомстить врагам — стань счастливым, сами сдохнут от зависти. Но мне кажется, ему сейчас и на это наплевать — завидует ему кто-то или нет. А то, что не обвиняет эту гадину, даже может показаться, что выгораживает, это не показатель. Даже не думай. Просто он такой. Всю ответственность на себе тащит. Но вот с доверием проблемы определённо остались. Всех держит на расстоянии. Он ведь и Ивана вычеркнул из жизни, и если б не этот звонок…

— Зачем ты мне это рассказываешь, Дан? — Не выдержала Юля. Слишком близко к сердцу она воспринимала каждое данкино слово, слишком ярко представляла взбешённого Мирослава, и его шок от вида друга со своей женой, и его обиду и непонимание, и его ярость, и его бессилие, и снова злость. И он отстранился ото всех, кто мог бы быть рядом, кто мог бы поддержать, утешить. Просто показать, что он не один. И зачем ей, чужой для него Юлии Белкиной, всё это знать и переживать? Ненужные эмоции, лишние, непрошеные. А Дана долго-долго смотрела в глаза Юле и, поднимаясь с кресла, чтобы вернуться на своё место, ответила:

— Я хорошо знаю Славку. Не так хорошо, как раньше… Но он давно не был таким, как с тобой. Мне понравилось видеть его живым.

И до конца полёта, и потом, прощаясь с друзьями в аэропорту, добираясь до дома, гремя ключами в подъезде, долго пытаясь попасть ими в замочную скважину, и даже обнимая сына, как будто выросшего за эти короткие дни на пару сантиметров, Юля не могла отделаться от мысли, что ей тоже понравилось быть живой. И возможно, только возможно, самую малость, немножечко, она представляла, что им обоим было бы неплохо быть живыми вместе. И может быть, совсем чуть-чуть, надеялась, что такой человек как Мирослав Медведев, действительно, ничего не говорит просто так. А он сказал, что позвонит. Или напишет. И внутри Юли, где-то глубоко под слоем цинизма и усталости, маленькая девочка, верящая в сказки, даже шикнула на всех тараканов. Ведь можно же немного помечтать? И Юля даже думала, что ответит одному медведю. И составила штук десять разных вариантов диалогов. Которые не пригодились, потому что он так и не написал.