А я люблю женатого

А я люблю женатого Киноповесть

Двадцать ноль-ноль. Как ненавидит она стрелки часов, достигшие этой отметки! Двадцать ноль-ноль. В это время он всегда покидает ее. А ей остается только выскочить вслед за ним в прихожую, улыбнуться, поцеловать, ласково – беспечно сказать «до завтра». И в этом «до завтра» вопрос – будет ли оно, это завтра? Дверь захлопывается. Он выходит на улицу. Садится в свой автомобиль, отправляется к своей семье. А ей остается одно – глядеть вслед и потом плакать.

Поздно они встретились. Ему сорок. Ей тридцать пять. Восемнадцать лет он прожил с женой, которую знал с детства (учились в одном классе). У него тринадцатилетняя дочь. Налаженный быт. Хорошая работа. И в придачу ко всему – она. Очень желанная, но с точки зрения здравой логики – совершено ненужная. Роман длится год. Они любят друг друга так страстно, как это бывает только в юности. Но, кажется, жена догадывается об их романе. Нет, уже знает… Поэтому «будет ли завтра?» – вопрос не праздный.

Сегодня еще светло, а Олег уже торопится.

– Пора! – говорит он и встает с дивана, молодой, спортивный, подтянутый.

Она… Не то чтобы яркая красавица. Просто ни на кого не похожа. Тонкая, точно струна, хрупкая, точно юная девушка. Первое, что обращает на себя внимание в ее облике – глаза, грустные, светлые, удивительные глаза. Лариса – художник. И здесь, в мастерской, все наполнено ею. Здесь так светло, уютно, обжит каждый уголок. Повсюду ее картины, красочные, праздничные. Психологи говорят: творчество – это компенсация того, что не дано человеку судьбой. Может быть, Ларисе не хватает праздника в жизни?

– Олег, мне надо тебе кое-что сказать… – начала было Лариса, кутаясь в вязанную шаль.

Но Олег спешит.

– Может, потом? Я же говорил, мне сегодня надо пораньше. Лариса, прости. Я очень виноват перед тобой. Прости…

Он знает, что виноват. Что забирает ее тепло и время и ничего не обещает взамен. Но ведь ей, похоже, это нравится?

– Прости…

Он ждет, что она скажет: «Ну за что же «прости»? Ему так противно быть виноватым!

И она говорит:

– За что? За что тебя прощать?

Он глубоко вздыхает, как кающийся грешник. Олег и впрямь кается. И ест себя. Грызет. Потому что разрывается на части и ничего не может решить, ничего не может поделать.

За все прости…

Он все не решается уйти. Он любит эту мастерскую. Яркие картины. Гитару на стене, на которой оба играют и поют часто на два голоса. Он любит эту женщину. Ее молчаливость и застенчивость. Ее тактичность, мягкость. Она никогда не ставит вопрос ребром – или я, или семья. Никогда не напоминает ему о его вине. О том, что в двадцать ноль-ноль он неизменно покидает ее дом.

Сегодня он уходит раньше.

– Хочешь, кофе тебе сварю перед уходом, – говорит Лариса.

– Да, очень хочу! – радуется Олег возможности еще десять минут побыть с нею. А потом мрачнеет как туча. – Ты знаешь, мне кажется… Мне кажется, что она о чем-то догадывается.

Лариса смотрит на него, потом опускает глаза.

– Кто догадывается?

– Татьяна… – тихо произносит Олег имя жены, непроизносимое прежде.

А в это же самое время жена Олега, Татьяна, нервно ходит по комнате и говорит по телефону с подругой Ниной. Татьяна ненамного старше Ларисы, но к своим сорока годам утеряла хрупкость. Достаточно ухожена, хорошо одета. Ее можно было бы назвать привлекательной, если бы не выражение лица. Она всегда и во всем хочет быть первой – госпожой и хозяйкой. Даже говорит, как прирожденные начальник, лидер. Если, не дай Бог, ситуация выходит из под контроля она превращается в фурию. Вот и сейчас фурией носится по дому.

– Ты видела их сама? – орала она в телефонную трубку. – Или это просто чей-то бред?

– Своими собственными! Пусть лопнут, если вру! – заверила Нина.

– И кто она?

– Зовут Лариса. Ей тридцать пять. Вдова. Бездетна. Так, ничего особенного. Живет на улице Голубева, дом 28.

– Ей точно тридцать пять? Скажи мне, на что мог «запасть» Олег?

– Кризис среднего возраста, – вздохнула Нина, – они все после сорока как с цепи срываются. Кризис, Таня!

– Кризис? Тогда это была бы двадцатилетняя дурочка, ноги от ушей. Я бы выцарапала ей глаза, и на этом дело закончилось. А это же старая вешалка!

– Не забывай, что ты старше этой вешалки. Что тебе давно плевать на Олега. Прости, Таня, но у тебя на уме всегда была только твоя карьера!

Это был удар – ниже пояса. И главное – правда. Сколько лет она строила свою карьеру! Сколько ночей не досыпала. Сколько унижений перетерпела. А теперь есть все, у мужа завелась любовница. Представляете – любовница! Ситуация выходила из-под контроля, и это было самое страшное. Татьяну трясло. Впервые в жизни она не могла собраться с мыслями, понять что же ей делать. Сидела жалкая и беззащитная. И впервые такой видела мать тринадцатилетняя Ника. Ника, похожая одновременно на папу и на маму. Девочка не могла признаться, что подслушала разговор, взяв параллельную трубку у себя в комнате, и знает теперь, что у отца есть другая. Ей было безумно жаль маму. И страшно – как они теперь? Она замерла в дверях своей комнаты, глядя, как мать молчит и тупо смотрит в стену, точно каменное изваяние.

Олег и Лариса пили кофе, молча глядя друг на друга как смотрят все влюбленные – ничего не видящим нежным взглядом. Ну за что их разлучает жизнь? Ведь они две половики одного целого!

– Я люблю тебя, – сказал он. И это была правда. – Я не уйду.

– Ну зачем ты врешь себе? Ты же обещал, – слабо улыбнулась Лариса.

– Понимаешь, я обещал не ей, не Татьяне. Я обещал дочери. У нее завтра контрольная по математике. Школа же с уклоном. Ну, мать так захотела. А девочка моя, она…

Лариса перебила:

– Не надо Олег. Я давно приняла тот факт, что у тебя есть другая, параллельная жизнь. И не хочу ничего знать. Ни имен, ни фактов. Имею право?

Олег тяжело вздохнул:

– Имеешь.

Лариса права. Он ничего не должен говорить о той, другой, своей жизни, которая его больше мучит, чем радует. Но разорвать эту связь он не в силах. Жена догадывается… Удручающая новость. Малоприятная. Что делать? Усилить конспирацию? Перестать встречаться? Что? Этот вопрос мучает ее и его. Но мужчины не любят радикальных мер, живут с надеждой – а вдруг всё как-то само собой рассосется. Женщины же твердо знают, что ни беременность, ни подобные тяжкие ситуации «треугольников» сами собой не рассасываются, и в том, и в другом случае нужно оперативное вмешательство. Мужчины операций боятся.

– Я все понимаю! – Лариса нежно поцеловала Олега. Она и вправду все понимает. И молчит. И не скажет сегодня того самого важного, что должна ему сказать. Это пока только ее тайна, хотя она касается их обоих.

Олег уехал, а Лариса осталась наедине со своими раздумьями – как быть дальше… Много лет она ищет личного счастья. Кисть, холст, краски – прекрасные спутники ее одиночества. Она талантливый художник. Нет, ее имя не гремит еще по миру, но разве этот «грохот» показатель таланта? Восемь лет назад она осталась вдовой известного человека, за которого выскочила еще девочкой. После смерти мужа – только короткие и пустые романы, на которые было жаль потраченного времени. И вот уже год есть он. Абсолютно ее человек. В большом и мелочах. Ее человек… но почему-то женат. Почему-то есть тринадцатилетняя дочь. А она… она, Лариса, только вчера узнала, что ждет ребенка – от него, от любимого Олега. Но как, как сказать ему об этом?

Квартира Олега и Татьяны пусть не такая уютная, как мастерская Ларисы, но зато новомодная, с евроремонтом и хорошей мебелью. С дорогими обоями и новейшей техникой, да и прочей ерундой, которая кажется людям такой важной. Татьяна снова взяла трубку, и Ника услышала, как мать закричала:

– Что мне теперь делать, Нина? На липосакцию бежать? Оббивать пороги косметологов? У меня времени на это нет! На фирме штат – сто два человека! Проблем выше крыши! Ну что ты замолкла, Нина?

– У тебя одна проблема. Ты Олега потеряла – ори не ори. А что делать, думай сама, ты же у нас сильная женщина.

Подруга повесила трубку.

Вероника подошла к матери:

– Мам, ты что?

Ей казалось, что маме она сейчас нужнее всех на свете, что та прижмет ее к себе (не так часто она это делала!) и почувствует облегчение. Но Татьяна, увидев дочь, взорвалась:

– Ты уроки сделала? Математику сделала? – закричала она визгливым голосом. – Я тебя спрашиваю, что стоишь как истукан? У тебя же контрольная завтра, о чем ты думаешь? Неучем хочешь остаться, дурочкой?

– Мам, я не думаю, я папу жду. Он обещал мне помочь, – обиделась Ника.

Упоминание о папе сделало свое черное дело. Татьяна взвилась змеей.

– Ах, папу! Папу! А сама не можешь? Ни на что не способная, да? Глупая, да? В кого ты такая глупая и бессердечная? Да в него, в отца своего! Еще бы, яблоко от яблони падает недалеко, очень правильная поговорка!

Едва она успела договорить, как вошел Олег.

– Что это у вас тут происходит? – он улыбнулся, глядя на дочку.

– А вот что! – Таня подскочила к мужу и, ничего не объясняя, влепила ему увесистую пощечину. Он пошатнулся, до того тяжелой была эта пощечина, и невольно схватился за щеку.

– Ты думаешь, я ничего не знаю! Мне все известно! – закричала Таня и дала ему вторую оплеуху.

Это был гнев привыкшего к власти руководителя и жест отчаявшейся женщины.

Олег окончательно понял… Донесли. Настучали.

Кончился мир в доме Ники! Она так любила отца! И так жалела мать! Что теперь будет? Несколько дней девочка молчала, переживая в одиночестве свою боль. Потом не выдержала, рассказала все Славке, своему однокласснику и единственному другу. Они сорвались с уроков и гуляли по осеннему парку. Славка нес ее портфель и внимательно слушал рассказ Вероники.

– Короче, там натуральная война, – подвела итог девочка, – и что делать, просто не знаю.

Друг хотел ее успокоить, а потому сказал тоном бывалого человека:

– Привыкай, я это пять лет назад проходил, когда папа от нас сбежал.

Ника вспомнила, действительно, ведь у Славки мама с папой в разводе. Но то Славкины родители, а то ее мама и папа, которые, казалось бы, столько лет вместе и так привыкли друг к другу! Она же знает, что они учились в одном классе и в институте вместе. У них столько общего за плечами.

– Я никогда не думала, что папа сможет вот так… – всхлипнула Ника.

– Ха! Я тоже не думал! – горестно усмехнулся Славка. – Думал, что я у него один-единственный, на всю жизнь. А у него еще один сынок родился, ну в той, новой семье. Братец мой, так сказать.

– Ты его видел? – спросила девочка.

– Кого? Блудного папочку? Да в страшном сне он мне не приснился!

– Нет, ну этого… брата.

Славка нахмурился:

– Слушай, если ты хочешь быть моим другом, то замяли эту тему навечно. Нет для меня никакого брата. Понятно? Из-за какого-то долбанного брата отец от нас и ушел. Потому что его эта… – Славка не мог подобрать слова и сказал «эта»… – ну, эта, нынешняя, была уже беременна. Вот так-то!

Он внимательно посмотрел на Нику:

– А твоей матери помочь надо.

– Я знаю. Она одна не справится. Она только думает что сильная. Слышь, Слав, я адрес записала этой тетки, ну к которой отец ходит!

Слава обрадовался:

– Во, уже по делу. А то одни бабские эмоции. Давай диктуй адрес, а я схожу и посмотрю кто такая! И не только посмотрю! Я еще и сфотографирую. А там решим, как с ней быть, с этой теткой. Мы ей устроим сладкую жизнь. Сами. Без посторонней помощи. И маму твою в обиду не дадим!

– Ты настоящий друг, Славик, – улыбнулась Ника.

Боль, поделенная пополам, кажется уже меньше. Ника рассказала все, и ей показалось, что не такая уж неразрешимая это проблема – отвадить отца от любовницы. Вдвоем со Славиком они справятся наверняка!

Славка деловито достал из рюкзака школьную тетрадь, ручку и аккуратно записал адрес Ларисы: улица Голубева, дом 28.

Был ясный осенний день. Солнце светило ярко. Лариса шла с работы домой с большим планшетом в руках. Выглянувший из-за угла мальчик «щелкнул» Ларису в первый раз. Лариса улыбалась солнцу и не заметила юного наблюдателя.

– Есть! – потер руки мальчик. И двинулся за ней, прячась за деревьями.

Славка шел за Ларисой до самого дома.

…Сфотографировал, как она здоровается с дворником, подметающим двор.

…Поднимается по ступеням к своему парадному.

…Входит в дверь…

Славка с радостью отметил, что мастерская Ларисы на первом этаже. Окна там огромные. И не зашторенные. Все видно!

Он быстренько поднялся к большущему окну. Стал наблюдать. И фотографировать.

Щелчок фотоаппарата – вот Лариса раскрыла планшет и рассматривает детские рисунки.

Еще раз шелчок – Лариса вытирает пыль в мастерской.

Щелчок – она подходит к висящему на стене портрету пожилого мужчины и грустно смотрит на него.

…Лариса кормит зверька в клетке. Что это за зверек? Слава загляделся. Ага, шиншилла! Такая толстая серая полубелочка-полукрыса! Животных любит тетенька. Ишь, добрая!

Слава завис на выступе окна и тут…

Его заметил толстый дворник, с которым здоровалась Лариса, и стукнул метлой по мягкому месту:

– Интересно, да?

– Ага! – честно признался Славка.

– А ну, слазь оттуда! – приказал дворник, перестав мило улыбаться. – Ах ты мерзавец! Ты что в окна подглядываешь, а?

Слава учуял опасность, быстро спрыгнул с уступа, но дворник поймал его и схватил за ухо:

– Я тебе покажу как подглядывать! Ишь, умник! Еще раз здесь увижу, уши напрочь оторву!

Слава вывернулся из рук дворника и бросился наутек. Ухо болело нещадно…

Он разложил свои фотографии на полу в комнате Ники, они принялись их внимательно рассматривать.

– Вот что дала разведка боем. Но предупреждаю, мне там больше светиться нельзя. Обещали уши оторвать, а они мне еще, сама понимаешь, пригодятся.

Ника разглядывала любовницу отца. Нет, совсем не такой она себе ее представляла. Ей виделась женщина «вамп» с обложки глянцевого журнала. Такая классическая роковая красотка-разлучница. А эта… Какая-то невзрачная, не глянцевая. Обыкновенная. Что же отец в ней нашел? Странно.

Она взяла в руки фото, где Лариса стояла у портрета пожилого мужчины.

– Это что, отец ее?

– Ну отец там или дед – это ж не написано, какая разница!

– Художница, говоришь? – Ника закусила губу.

– И еще учительница. Я узнал, там через два квартала художественная школа для дарований, которые картинки малюют. Она в этой школе и преподает.

– И со скольких лет туда принимают? – спросила вдруг Ника.

Слава засмеялся:

– Ты чего, надумала учиться рисовать на старости лет? Ты же в жизни ни одной ровной линии не провела! Я за тебя на рисовании пять лет отдувался. У тебя крыша поехала?

Ника не успела ответить. В коридоре хлопнула дверь – пришел отец. И мать Ники встретила его опять криком:

– Где ты был? Где шлялся?

– Ты же знаешь, Таня, у меня по пятницам совещания, – оправдывался он.

– Ха! Так я и поверила! Я теперь знаю, знаю про все твои совещания! Учти, Нечаев, тебя я из дому запросто выгоню, но дочь останется со мной и ты ее больше никогда не увидишь. Заруби это на носу!

Родительский скандал не умолкал еще долго. Слава и Ника притихли.

Ника вздохнула:

– Крыша поедет от такой жизни!

Она встала, сгребла фотографии и чуть не заплакала. Увидев эти едва заметные слезинки, Слава попытался ободрить подругу.

– Миллионы людей так живут! Ты думаешь, только твои родители? Ты ошибаешься. Миллионы, я тебе точно говорю!

– А я не хочу быть миллион первой. Понимаешь, не хочу и не буду! – упрямо заявила Ника. – Я буду бороться. А ты…

– А я буду тебе помогать! – с готовностью заявил юный рыцарь.

На другой день Ника уже сидела в кабинете директора художественной школы и умоляла директрису – пожилую даму с хитрыми глазами, глядящими из-под очков на юную леди очень подозрительно.

– Меня мучают ночные кошмары, – врала девочка, – я не могу спокойно спать. И только вы можете мне помочь.

Директриса еще более хитро посмотрела на посетительницу:

– Да, и чем же? Чем я могу вам помочь?

– В своих снах я рисую. Красками на холсте. Или карандашом, на простой бумаге. Однажды я проснулась и поняла, что если не начну рисовать, то просто умру!

– Вот как? – удивилась дама.

– Вы что, мне не верите? – чуть не заплакала маленькая лгунья, которая и карандаша-то в жизни в руках не держала, разве что в первом классе, пока не убедилась окончательно, что к рисованию она совершенно не способна и это занятие ничуть не влечет ее.

– Я буду платить за обучение сколько нужно! Я знаю, учебный год уже начался, но мне очень надо у вас учиться! – просила девочка.

Директриса вздохнула, сняла очки.

– Плата за обучение не главное, детка. Главное – есть ли у тебя способности.

– Есть! Есть! Вот увидите!

Директриса задумалась.

– Занятная история! У нас с начинающими работают два педагога – Сергей Станиславович и Лариса Дмитриевна. Я бы, конечно, посоветовала Сергея Станиславовича…

Ника, не выдержав, закричала от нетерпения:

– Я хочу заниматься только у Ларисы Дмитриевны. Пожалуйста, пожалуйста! Я про нее столько слышала хорошего! Я вас очень прошу!

Это был вопль отчаяния.

– Ну что ж, попробуем! – ухмыльнулась директриса, – я ее сейчас позову!

«Ура! – ликовала про себя Ника. – Первый шаг сделан!»

В обеденный перерыв Олег вышел прогуляться с другом Виктором. Они знали друг друга сто лет, работали вместе. Невысокий, кругленький Витя всегда был не дурак поесть. Ну и выпить тоже. В отличие от Олега, в свои сорок оставался убежденным холостяком и потому никогда особо не торопился домой.

– Давай хоть зайдем перекусим, – предложил друг, увидав симпатичное кафе. – Кухня здесь очень приличная!

– Она не поверит, что я был с тобой, – испуганно отнекивался Олег, – скажет, что в обеденный перерыв тоже ходил к любовнице!

– Мужик ты или тряпка, Нечаев? Пошли, тебе говорят! – Витя схватил Олега и поволок туда, где хорошо кормили.

Посетителей в кафе было немного. Обслужили их очень быстро. Если вы думаете, что Витя не заказал графинчик водки, значит, вы не знаете Витю.

Выпили по одной. На душе у Олега стало легче.

Выпили по второй. Потом по третьей… Витя жевал свои салаты и бифштексы, а Олег заговорил, потому как три рюмки – это уже повод к исповеди.

– Дурость какая-то, – всхлипывал он. – Никогда не думал, что это со мной случится. Помнишь, фильм был «Осенний марафон».

Витя добродушно покивал, не отрывая взгляда от тарелки:

– Помню. Фраза там была душевная: «Хорошо сидим!». Мы тоже сидим неплохо. Надо еще налить!

Он налил себе и Олегу. Оба выпили.

– Да я не про это, – сказал Олег после четвертой рюмки. – Герой там был, главный, вот как я сейчас, меж двух огней метался. И любимую женщину бросить не мог, и от жены все не уходил. И всем троим было больно.

– «Осенний марафон», говоришь? Ты что задумал, бегать что ли по утрам? Так на тебе и так ни грамма лишнего жира. Смотришься как мальчик, – продолжая жевать заметил Виктор, – чего тебе бегать-то?

– Да ты опять не про то! Я про треугольник, а ты…

– А! Это ты про баб, что ли? Про Татьяну свою и Ларису? – Виктор засмеялся так, что Олегу стало неприятно.

Он стукнул кулаком по столу:

– Стоп! Их нельзя называть словом «бабы». Татьяна выдающийся человек в своей области. Она всего достигла сама. Я помню ее с детства, с первого класса! Татьяна…

– Да, знаю я, знаю, – перебил Витя, кровожадно заглатывая кусок мяса. – Вы дружите с детства. И ты в свое время принял эту детскую дружбу за большую любовь. Ну давай, за Татьяну!

Олег не мог отказаться от тоста. И они снова выпили, уже по пятой рюмке.

Таня впервые за много лет отменила совещание и, послушавшись совета единственной подруги Нины, поехала искать помощи.

К дому на окраине города подкатила ярко-красная иномарка Тани.

– Толик, подожди здесь и никуда не отлучайся, я не знаю, когда освобожусь, – сказала Таня, как обычно, водителю.

– Не вопрос, Татьяна Борисовна! – также привычно рапортовал вышколенный Толя.

– Это точно здесь? – спросила Таня у Нины.

– Конечно. Я же сюда сама ездила, когда меня Екимов бросил! – заверила лучшая подруга. – Пойдем!

Они вышли из машины и двинулись к подъезду. Таня и Нина с юных лет представляли собой презабавную пару. Крупная брюнетка (Таня) и маленькая блондинка (Нина), про которую говорят: «Маленькая собачка – до старости щенок». В сорок лет до старости еще далековато, но первая молодость уже безвозвратно потеряна. Незамужняя Нина ощущала это особенно остро, даже болезненно, а потому ей хотелось выглядеть девочкой. Она носила коротенькие джинсовые юбочки, яркие молодежные курточки, белые сапожки и модные большие сережки. Рядом с ней деловой стиль одежды Татьяны был свидетельством безупречного вкуса.

Итак, Татьяна размашистыми шагами уверенного в себе человека шагала к подъезду. За ней, как Пятачок за Винни Пухом, семенила Нина.

– Говоришь, ты приезжала к ней, когда тебя Екимов бросил. И что, помогло? – иронично спросила Таня, хотя прекрасно знала – не помогло. Екимов испарился из Нининой жизни, как и сто предыдущих кавалеров, на которых Нина так наделась!

– Так слава тебе, Господи, что не помогло! – откликнулась подруга. – Что Екимов! Так, проходимец, герой курортного романа. Жиголо. А у тебя другая ситуация: муж, дочка, семью надо сохранить. – Она заговорщически прошептала: – Что мне тот Екимов? Все равно бы не женился, только украл бы лишний драгоценный год жизни. Ау женщины в сорок лет каждый день на все золота.

– Догадываюсь, – отрезала Таня, которая по-своему тоже переживала рубеж сорокалетия. Особенно теперь, когда она шла, в сущности, расправиться с любовницей мужа. – Какой этаж, говори.

– Третий! Она хороший профессионал, вот увидишь! – обещала Нина. – Порядочная и не жадная, что удивительно!

– Деньги для меня значения не имеют, – бросила Таня.

– Я знаю! – вздохнула подруга.

Они вошли в подъезд и нажали кнопку лифта.

Услышав звонок, крупная дама, мывшая пол, быстро упрятала швабру и ведро, накинула поверх простенького халата нечто вроде пурпурной мантии с золотыми звездами. Потом вспомнила, что на голове нет парика, и зычно крикнула:

– Минуточку! Сейчас открою!

Черный парик был водружен на голову с беспрецедентной быстротой. Никто бы теперь не узнал в скромной поломойке госпожу Тамару, колдунью, ту самую даму, что снимет сглаз и порчу, приворожит, отворожит и что там еще… В общем, вроде бы все над этим смеются, но и ходят все – интеллигенты и пролетарии, молодые и старые. Женское горе, оно одинаково для представительниц любой профессии и любого социального слоя.

Хозяйка открыла дверь и царственным жестом пригласила гостей.

– Здрасьте, Тамарочка, можно? – пропищала Нина.

– На семь минут раньше положенного, – буркнула госпожа Тамара. – Вытирайте ноги, уважайте труд моей домработницы, и проходите в гостиную.

Нина, как послушная школьница, следовала указаниям колдуньи. Таня все проделывала с явным неудовольствием. Нина, Нина притащила ее сюда, Нина убедила, что к госпоже Тамаре надо идти с своим горем. А она, она, Таня, не хотела этого!

Тамара царственно села за стол, покрытый скатертью с бахромой. Зажгла свечи, достала волшебный переливающийся хрустальный шар и потрепанную амбарную книгу.

– Насколько я понимаю, неприятности в бизнесе? – она оглядела с ног до головы Татьяну.

Таня усмехнулась.

– Нет, ошиблись. Муж… – Она задумалась как бы попроще объяснить ситуацию. И тут увидела на стене картину – сатир бессовестно тискал полуголую нимфу.

– Муж завел любовницу, – кивнула Таня на картину.

Тамара поймала ее взгляд, оценила Танин юмор и добродушно хмыкнула:

– Ерунда! Ситуация типичная! Решается просто. Так и запишем. – Она открыла амбарную книгу: – Возврат мужа, первый взнос…м-м… – пятьсот у.е.

– Однако! – не могла удержаться от замечания Таня.

А Нина просто схватилась за голову:

– Тамарочка Амвросиевна, ведь в прошлом году двести было! Я же помню!

– Инфляция! – грозно рявкнула колдунья. – Ну так что, будем оформляться? Насколько я поняла, в бизнесе-то у нас неприятностей нету? – Она хитро посмотрела на Таню.

Таня достала деньги:

– Пусть будет пятьсот.

– Фамилия ваша? – совсем другим тоном заговорила Тамара.

– Круглова.

– Так, замечательно. А мужа?

– Нечаев! – в два голоса ответили подружки.

Колдунья вывела каракулями имя заказчицы и мужа и жадно выхватила у Тани из рук первую часть гонорара. Пересчитав деньги, просияла:

– Отлично! Ну-с, приступим!

В кафе тем временем пошел в ход уже второй графинчик с водочкой. Разомлевший Олег рассказывал Вите:

– А Лариса она… Она удивительная! Она тонкая. Она так понимает меня! Вить! Она талантливый художник! Если б ты видел ее картины, полные света и… тьфу, да что я говорю. Разве дело в этом! Она просто… Я сказать про это не умею. Она моя половинка. Только я встретил ее, когда мне сорок. Я же не виноват!

Виктор налил еще по одной (шестая это была рюмочка или десятая, сказать уже сложно).

– Ну, давай за Ларису! – торжественно провозгласил он. – До дна!

И они выпили.

Никогда бы не догадался Олег, что сейчас делает его возлюбленная. А Лариса шла по коридору, сопровождая свою новую ученицу в класс. И была этой ученицей его дочь, тринадцатилетняя Вероника. Лариса улыбнулась девочке, желая ее ободрить:

– Тебе наверняка у нас понравится!

Вероника разглядывала картины ребят, вывешенные вдоль всего коридора и понимала, что она никогда не сможет сделать ничего подобного!

«Блин, что я наделала! Идиотка!» – подумала Ника и попробовала отставать от нового педагога.

Лариса шла чуть впереди нее грациозной, легкой походкой. Она обернулась к новенькой:

– Ну же, пойдем быстрее! Там нас ждет целый класс!

Ника мучительно улыбнулась и прибавила шагу.

Наконец они приблизились к аудитории, где ей предстояло заниматься с Ларисой Дмитриевной.

– Здесь наша студия, проходи!

«Я даже худшая идиотка, чем думала» – сказала про себя Вероника, войдя в студию и увидев двадцать пар любопытных глаз, с любопытством уставившихся на нее.

– Минуточку внимания, дорогие ребята! – сказала Лариса. – Это наша новенькая. Знакомьтесь: Вероника…

– Круглова, – добавила сама девочка, – фамилия моя Круглова.

– Вероника Круглова будет заниматься с нами! – улыбнулась Лариса. – Садись, вот твой мольберт и краски. У нас урок композиции. Рисуем сегодня наш город.

– Что? – не поняла Ника.

Кто-то прыснул со смеху. Лариса взглянула на насмешника весьма неласково.

– Сейчас поймешь! Мы рисуем город таким, каким его видим, любим, понимаем. Ты можешь выбрать любое место – улицу или дом, сквер, сад, которые тебе нравятся, которые тебе дороги. Главное – выразить себя. Свое настроение. Свое отношение к этому месту. Ну, пробуй!

Все склонились над своими работами, только одна Ника не знала, с чего начать. Она мучительно грызла карандаш, ведь прежде ей не приходилось заниматься подобным делом.

Лариса будто угадала смятение Ники. Подошла к ней. И тихонько, чтоб никто другой не услышал, сказала очень тепло и ласково:

– Не бойся! Я знаю, у тебя получится.

«Это конец!» – прошептала Ника. Но надо было что-то делать! И она провела первую линию на бумаге…

Лариса ходила между мольбертами, советовала, делала замечания, подсказывала что-то. Ника не рисовала, а следила за ней. Наконец Лариса снова подошла к девочке:

– Мне всегда вначале тоже бывает страшно: новая работа – это как будто надо нырнуть в холодную воду. Ты, главное, никогда не думай: получится не получится, понравится не понравится. Просто делай то, что хочешь!

Ника кивнула.

И вдруг рука сама начала рисовать. Тогда она отложила карандаш и взяла кисть. Так, словно много раз уже пользовалась ею. И начала рисовать дом, в котором когда-то жила у бабушки маленькой. А потом вспомнила свою детскую мечту – она так хотела научиться летать! И над домом появилась маленькая Ника с крыльями, точно эльф или фея, летящая над крышами домов.

Лариса молча наблюдала за тем, как работает новая девочка. Ей было очень интересно узнать, что она напишет, но она ждала конца урока, чтобы не спугнуть новенькую.

А папа Ники так и не ушел из уютного кафе. Теперь он уже в открытую плакался другу:

– Почему? Почему мы так поздно встретились? Ведь если бы это случилось раньше, вся моя жизнь приняла бы другой оборот! Я бы жил, а не существовал все эти годы. Но мне сорок! Почему так поздно?

Витя уже почти не слышал Олега. Он хрюкал над своим кофе с рюмочкой коньяка. Вдруг до него дошло.

– Поздно! – повторил он, потом посмотрел на часы и, почти протрезвев, подвел итог: – Поздно, обеденный перерыв уже кончился! Пора! Сматываемся, Нечаев.

– Да подожди ты со своим перерывом! Тут жизнь под откос катится. Мне-то, мне-то что делать? Я же не могу распилить себя на две части. Что мне делать, Витя?

Витя выразительно посмотрел теперь уже не на часы, а на расчувствовавшегося друга:

– Ладно, Нечаев, ты что, один такой, что ли? Полсвета так живет! Двигаемся!

Лариса осталась одна в пустом классе. Дети разбежались. И новенькая ушла, как то очень странно поглядев на нее на прощание.

Лариса подошла к ее мольберту и увидела поразительную картину: над домом, над городом, парила девочка-птица. Или фея. У нее были огромные крылья и она смотрела на мир взглядом удивленным и завораживающим. Самым поразительным было то, что когда-то, очень давно, почти такую же летящую девушку рисовала сама Лариса. Она разглядывала рисунок Ники и не заметила, как в дверь просочилась директриса и из-за плеча Ларисы поглядела на рисунок. Усмехнулась.

– Очень странная девочка.

– И очень талантливая, – смело добавила Лариса. – Другие просто копируют реальность, а она ее создает. И не боится. У нее маловато техники, но есть душа, это видно сразу. И взгляд свой есть. А ведь это в нашем деле главное.

– Любите вы, Лариса Дмитриевна, белых ворон, – хихикнула директриса.

Лариса не обиделась, улыбнулась:

– Наверное, потому что я сама белая ворона.

– Самокритично! Не могу не согласиться! – Директриса направилась к выходу, но у самой двери остановилась и добавила: – Смотрите, две белых вороны – это уже почти стая.

Лариса не слышала ее, она рассматривала птицу-девочку, парящую над городом.

А тем временем, покинув гостеприимные стены кафешки, порядочно выпившие Олег и Виктор шествовали по шумной улице города. Как им казалось – в направлении офиса. Они плоховато держались на ногах, а говорили так громко, что прохожие слышали этот разговор.

– Куда ты торопишься? – негодовал Виктор. – Я звонил на работу, мне сказали, что шеф уже уехал. Никто нас не ищет. Мы можем сегодня отдохнуть, расслабиться… Мы что, каждый день так поступаем? Нет, раз в сто лет! Да ладно ты, не торопись уже!

– А я тороплюсь. Я тороплюсь жить! – громко заявил Олег. – «Земную жизнь пройдя до половины, я оказался в сумрачном лесу…». Помнишь, у Данте? Я дошел уже до половины. Витя, мне страшно в этом лесу! Вить, она не удалась, моя жизнь. Пять лет назад Таня сказала: «Брось журналистику. Она плохо кормит». И я бросил. Десять лет назад Таня сказала: «Перестань писать стихи, их все равно не публикуют». И я перестал. Теперь, если даже захочу, то строчки у меня не зарифмуются.

– Нечаев, ты достал меня своим нытьем! – прервал его жизнелюб Витя. – А кому удалась эта жизнь? Двум-трем олигархам? Так и тех теперь преследуют по закону. И правильно делают.

– При чем здесь олигархи? Я разве о деньгах? – возмутился Олег.

– Не о деньгах? – воскликнул Виктор. – Что, опять о бабах? Ладно. Вот не хотел, а придется повторить! Пошли, тут за углом заведение в сто крат приятней!

И он затащил безвольного Олега в ближайшее кафе.

… Во дворе художественной школы Нику встречал Славка.

– Ну?

– Кажется, на первый раз все прошло неплохо! – гордо заявила девочка. – Ей даже, по-моему, понравилось то, что я рисую!

– Ну, это ты брось! – засмеялся Слава. – Мне-то известно, что из тебя художник, как из меня балерина. Ладно, не обижайся. Ну а по делу?

Ника вздохнула:

– Ноги я ее не рассмотрела. Длинная юбка.

– Факт, что кривые! – сказал Слава, чтобы сделать Нике приятное.

– Глаза… – Ника задумалась, вспомнив большие выразительные очи новой учительницы. – Нет, у мамы не хуже! Да к тому же она почти не красится, эта Лариса Дмитриевна. Воображает, что и так хороша! Что еще остается?

– Другие особенности фигуры… – подсказал Слава, за что схлопотал по башке.

– Фу, дурак, и не стыдно тебе говорить пошлости! Ладно, если быть откровенной, там тоже ничего особенного. Как она отца околпачила, ума не приложу. Была бы хоть фотомодель, а то…

– Тебе надо проникнуть к ней в дом, – посоветовал Слава, – там ты ее узнаешь получше. И поймешь, как ей лучше насолить! У человека всегда есть ахиллесова пята – самое больное место. По нему и надо бить!

– Если уж я город нарисовала, то в дом к ней проникнуть – раз плюнуть, – гордо сказала Ника. – Подумаешь какая, картинки она малюет! Это, оказывается, каждый может. Мама бы никогда не стала заниматься глупостями.

В комнате были плотно закрыты шторы. На столах и на полу горели десятки свечей. Колдунья священнодействовала над Никиной мамой.

– И порошок этот следует подмешать ему в питье в день полнолуния! – провыла Тамара.

– Он не пьет! – гордо сообщила Таня.

Тамара Амвросиевна обиделась:

– Разве я имела в виду спиртные напитки? Я произносила эти слова?

– Нет, нет, вы про водку ничего не говорили! – вступилась за хозяйку Нина. – Продолжайте, Тамарочка, продолжайте! Никакой водки. Чай, кофе, лимонад…

– В водку, кстати, тоже можно, – вдруг задумчиво сказала колдунья. – И в коньяк. Если хороший, пятизвездочный – особенно эффективно.

– Я повторяю, он не пьет! – раздраженно сообщила Таня.

Но он, то есть Олег, пил. А в этот день пил много.

В новом кафе они уже не ели, только выпивали. В результате Витя тихо закемарил, а Олег читал вслух стихи, размахивая вилкой.

На этих словах Витя внезапно открыл глаза. Посмотрел на друга вполне осмысленным взглядом и заявил категорично:

– Я убит. И такие стихи тебе Танька запретила писать? Стерва она после этого. И душа у ней, как сухарь. Я всегда это чувствовал, Олежек. И Нику она твою такой воспитает! Вся ее поэзия сумма прописью. Зачем ты на ней женился, Нечаев?

– Это не я. Это поэт Анненский Иннокентий, – развел руками Олег.

– Какой, на фиг, Анненский, она же твоя жена! – возмутился Витя.

– Стихи Анненский написал. Поэт такой, – улыбнулся Олег. И печально заметил: – Я б такие не смог.

– А какая разница – ты или он? – завопил Витя. – Он их написал, да. Но ты их про-чув-ство-вал! А она за-пре-ти-ла. В кафе с друзьями ходить тоже запретила. И кто она после этого, твоя жена? Дура! Правильно сделал, что завел любовницу. Честь тебе и хвала. И вот тебе моя мужская рука, в знак солидарности!

Олег схватил Виктора за руку, но вовсе не для того, чтобы ее пожать.

– Как ты можешь так про Таню? Она мать моего ребенка.

– Пусти! Она вырастит себе подобную. Да, именно так! Они вдвоем – Татьяна и Вероника, – торжественно провозгласил Виктор на все кафе, – сгрызут тебя, как две фурии, Нечаев. И ты на старости лет останешься один как перст! И никто тебе не подаст даже стакана воды! Кроме меня!

– Не смей! – кричал Олег, схватив Витю за галстук. – Не смей, это моя жена!

– Пусти, это мой галстук!

Они кинулись драться, опрокинули стол. Сбежались официанты, пытаясь разнять их, но это было нелегко.

– Охрана! Охрана! – кричали официанты и посетители…

Огромная Тамара ловко двигалась по комнате, произнося зловеще:

– В полночь, на растущей луне, в ночь с пятницы на субботу, медленно наматывайте красную нить на указательный палец левой руки. И приговаривайте: «Встану я в несеяный луг, встану я в ведьмин круг. Закличу тоску-печаль из темных болот, из топей, из омутов, из гнилых колод. Ты, тоска-печаль, по нитке ведись, чтоб обо мне одной тосковал-печалился…

Таня не выдержала, вскочила с места:

– Все, хватит, довольно с меня этой чуши!

Тамара не растерялась:

– Нет, милочка! Вы никуда не уйдете! Я стою на страже семейных ценностей. На страже я стою! – проорала она.

Таня побежала к двери, но Тамара преградила ей путь.

– Нет, милочка, я всегда добросовестно отрабатываю свой гонорар, я даже согласна сделать вам скидку!

– Нина! Нина, мы уходим! – завопила Татьяна. – А гонорар можете оставить себе! И скидок мне от вас не надо!

Но Тамара продолжала наступать на посетительницу, страшно округлив глаза и замогильно завывая:

– Чтоб обо мне одной тосковал-печалился и при светлой луне и при темном месяце…

– Вам еще надо денег? Пожалуйста! Только пустите! – Таня полезла в сумку.

– Танечка, Танечка, успокойся, Тамара Амвросиевна хотела как лучше! – пыталась удержать ее от неразумного шага Нина. – Правда ведь, Тамарочка?

– Я еще не рассказала вам, что говорят карты! – зловеще прошипела Тамара.

– Мне плевать на карты! Нина, дай мой плащ! – Таня оттолкнула колдунью и вылетела в прихожую.

Нина, как верная собачонка, побежала за ней. Но колдунья успела крикнуть им вслед:

– Карты вещают о том, что ваш муж в казенном доме! В казенном доме, запомните!

– Танечка, я как лучше хотела, – извинялась Нина, когда они оказались во дворе колдуньиного дома, – а она совсем взбесилась. И ставку подняла, и глупости болтает. Казенный дом – это учреждение. На работе твой Олег, вот и все.

Таня не отвечала, молча шла к машине. Нина еле поспевала за ней и все тараторила:

– Танюш, говорить не хотела, а сейчас скажу. Мы все в классе в твоего Олега были влюблены. Все по нему с ума сходили, но он тебе достался, потому что ты была самая достойная – и отличница, и комсорг школы. Все справедливо, Тань. Мы даже не плакали, когда вы поженились – все по совести, все хорошо. Но чтоб вот он так другой достался, неизвестно к какой дамочке перешел, как переходящее красное знамя, нет, никогда, ни за что. На, Тань!

Нина вытащила из сумки пакет, протянула подруге.

– Себе покупала, но мне теперь совсем и не нужно, а тебе пригодится.

– Что это? – оторопела Таня.

Нина, недолго думая, развернула пакет, вытащила из него пояс и приложила к себе для наглядности:

– Это, Танечка, пояс антицеллюлитный. В Интернете заказала. За неделю дюймовочкой станешь, не хуже его крали.

Таню передернуло:

– Да иди ты! Буду я еще на нее равняться! – У нее зазвонил мобильный: – Да! – закричала она, – слушаю!

И вдруг изменилась в лице. – Что? Что вы сказали? Где? Как к вам подъехать? Да, сейчас…

Она захлопнула крышку телефона и осталась стоять на месте как громом пораженная.

– Что такое, Танюша? – Нина вопросительно смотрела в глаза подруги.

– Ты не поверишь, Олега забрали в вытрезвитель!

– Ах! – всплеснула руками Нина. – Это же и есть казенный дом!

Громко каркнула в тишине двора ворона, будто подтверждая – ох, права была Тамара Амвросиевна!

Машина Тани притормозила под самой табличкой вытрезвителя.

– Ждать здесь! – приказала она водителю.

– Не вопрос, Татьяна Борисовна, – привычно откликнулся Толя.

Нина рванулась было за Татьяной: «Танечка, я с тобой!» – Но та оборвала ее: «И ты жди тут!»

Шипучая таблетка растворилась в стакане воды.

– На, выпей, тебе полегчает.

Таня поставила стакан перед Олегом. Помятый и несчастный он сидел за столом. Потом она поставила перед ним тарелку с супом.

– И поешь!

– Не хочу!

– Ешь, тебе говорят!

Ника наблюдала в узкую щелочку приоткрытой двери. Отец, закрыв лицо руками, неподвижно сидел, мать, стоя у окна, беспрерывно курила.

– Отпусти меня, Тань, будь человеком.

– Нет.

– Тань, я не могу так больше.

– Бог терпел и нам велел. Не для радости, а для долга человек живет. Пьешь. По бабам шляешься. Никогда ты таким не был, Нечаев. Надо будет – к врачу отведу. Или к психологу. А развод не проси. Не дам.

Ника закусила губу.

Олег вдруг открыл лицо.

– Но я ведь чужою жизнью живу. А она у меня одна-единственная. Я ненавижу контору, в которую ты меня пристроила. Я ненавижу одежду, которую ты мне покупаешь. Я себя ненавижу, Таня! И тебя – тоже!

Таня села напротив мужа:

– Я из тебя человека делала двадцать четыре года. Я здоровье свое угробила и молодость. Все курсовые тебе в институте писала. Дочку родила, когда ты орал: рано, рано, не теперь! Хату эту своими руками построила! Все здесь мое, слышишь, Нечаев, все, до последней табуреточки. И ты тоже – мой.

– Нет! Нет! Так нельзя с человеком, – чуть не плакал он. – Ты робот, Таня, ты не живое существо!

Таня спокойно погасила сигарету.

– Будет орать-то. Робот! Жизнь меня роботом сделала, чтоб с голоду не подохнуть в трудные времена. На тебя, Нечаев, никаких надежд не было, ты бы так и питался своими стихами всухомятку. Мне пришлось сильной стать. Это не мой выбор, Олежек. Так время распорядилось, родной мой. Время, в которое мы живем. И я все смогла. И все сделала для того, чтобы мы трое были счастливы – ты, я и Ника! И жили в достатке и покое.

– Ты бы никогда этого не сделала, если б это тебе не было выгодно или удобно. Я всегда был тебе просто удобен. С детства, со школы. Я удобная вещь. Бессловесная. Дисциплинированная. Я даже мусор выношу без напоминаний. А от достатка твоего и покоя меня тошнит, понимаешь, тошнит!

Татьяна нехорошо засмеялась:

– Тебя тошнит от плохой водки, Нечаев. Сколько раз говорила – не пей по забегаловкам. Хочешь – пойдем в приличный ресторан.

– Не хочу, ничего не хочу!

– Иди-ка ты спать, пока дочь тебя в таком виде не узрела. Спать, Нечаев! – привычно скомандовала она.

И он встал. Шаркая тапочками, покорно пошел в спальню.

А Ника еще долго не могла уснуть. Ей было очень жалко отца.

Класс рисовал натюрморт. Фрукты с кувшином на фоне драпировки.

Лариса ходила между рядов, заглядывала в работы, делала замечания, а кого-то, наоборот, хвалила. Ника сидела, опустив руки. Она не рисовала, ждала, когда кончится урок и Лариса подойдет к ней.

– Ну, что у нас такое? – спросила Лариса, когда все разошлись, а девочка так и осталась сидеть.

– У меня не получается. Ничего! – Ника шмыгнула носом.

Она была ужасно расстроена вчерашним разговором родителей. И краски не ложились на холст. Но была еще одна причина…

– Почему не получается? – ласково спросила Лариса.

Девочка молчала. Выдержав паузу, наконец сказала:

– Помогите мне, Лариса Дмитриевна.

– Хорошо! Давай-ка собирайся, пойдем ко мне в мастерскую. Попробуешь порисовать там, а я тебе помогу.

– Вот здорово! – обрадовалась Ника. – Спасибо! Лариса Дмитриевна, вы такая добрая…

Ура! Шаг за шагом она шла к своей цели. Теперь она проникнет в «логово врага», увидит тот дом, где вечерами бывает ее отец.

Из школы они вышли вместе. Лариса несла кувшин, а Ника – искусственные фрукты для натюрморта.

У Ларисы зазвонил мобильный.

– Да, Олег! – заворковала она. – Нет, прости, сегодня не получится. У меня дополнительные занятия с одной очень талантливой девочкой. Да, позвоню потом. Целую.

– Талантливой девочкой? – удивленно спросила Ника. – Это вы так про меня?

– Про тебя. Думаю, если я назову вещи своими именами, ты от этого не зазнаешься?

– А Олег, это, извините, кто? Ваш бой-френд? – ответила вопросом на вопрос девочка.

– По-моему, ты чрезмерно любопытна. Просто хороший приятель.

– А вы замужем? – продолжила Ника.

– Нет!

– А были?

– Это допрос?

– Нет, но просто о человеке, который тебе интересен, хочется знать все, – мило улыбнулась Вероника.

– Чем же я тебе так интересна? – в свою очередь спросила Лариса. – Почему ты пришла учиться именно ко мне?

– Это тоже допрос? – усмехнулась Ника.

Ника быстро расправилась с натюрмортом. Вышло очень даже неплохо. Но натюрморт был только предлогом. Ей хотелось получше разглядеть жилище художницы.

– Дай-ка я кое-что подправлю! – Лариса забрала у девочки кисть. Несколько профессиональных штрихов, и натюрморт ожил.

– Классно! – похвалила Ника. – У вас вообще так много интересного. А картины ваши? Почему вы не хотите сделать персональную выставку?

– Это очень хлопотно.

– А я бы вам помогла!

Лариса засмеялась:

– Спасибо, детка!

Она, стоя у этюдника, продолжала поправлять натюрморт, а Ника разглядывала картины Ларисы, мимоходом трогала книги на полках и даже побрызгалась духами, которые нашла на столе.

– Тебе тортик отрезать? Ты же, наверное, голодная? – спросила Лариса.

– А вы сами печете? – поинтересовалась в ответ Ника.

– Нет, я не умею. Я купила его в нашей булочной еще утром.

– Значит, хозяйка вы никудышная, – удовлетворенно заметила Ника. – А моя мама умеет все. И это при том, что она очень деловая женщина. Папа в ней души не чает. Представляете, они вместе уже двадцать пять лет. С девятого класса.

Снова звонок.

Ника услышала знакомый голос отца:

– Я на улице совсем промерз. Может, пригласишь меня выпить чаю?

Интересно, что сейчас будет?

– Нет, Олег, прости, ну никак не могу. Давай завтра, – попросила Лариса, – мы все еще работаем!

Ника испытывающе посмотрела на нее.

– Какой у вас, однако, назойливый знакомый. Может быть, вы хотите, чтобы я ушла?

– Нет. Вовсе нет.

– А… наверное, он вам неприятен?

– Тоже не угадала! Давай-ка лучше вместо ненужных вопросов есть торт! Ну-ка, ставь чайник на плитку! – приказала Лариса.

Дочь пила чай у любовницы отца.

Ничего не подозревающий отец мерз на улице, в надежде, что Лариса освободится и он хоть на полчаса встретится с нею.

А Мать… Мать мерила пиджаки у большого зеркала в прихожей.

Таня любила пиджаки и денег на них не жалела. Их у нее было множество, она даже не могла бы сказать, сколько именно. Они делали ее строже и сильнее. Это был ее панцирь. Ее латы. Ее защита. Пиджак не только стройнил, он внушал Тане, что она – бизнес-леди, и это ее первое звание. А мать и жена – второе и третье. Даже ее домашняя одежда напоминала больше одежду деловую. Так уж она привыкла. И вот, меряя очередной, сто первый пиджак, Таня вдруг с ужасом обнаружила, что тот еле-еле сходится у нее на груди, а пуговка у талии и вовсе не застегивается. Она запаниковала. Срочно набрала номер Нины.

– Нин, это я. Нет, не пришли. Я одна. Слушай, помнишь, ты мне пояс предлагала – ну тот, целлюлитный.

– Антицеллюлитный. Привезти?

– Ну да…То есть вези срочно!

– Слышь, Татьян, а может, я бутылку вина возьму хорошего, а? Можно?

– Нужно! – приказным тоном ответила Таня.

Ника уплетала торт из булочной и рассказывала Ларисе:

– Когда они учились в девятом классе, ну мои мама и папа, они играли в школьном театре, он – Онегина, она – Татьяну. Там все и началось. Ну, в смысле, их роман…

Таня ела пирожные, принесенные Ниной вместе с антицеллюлитным поясом, и запивала их вином:

– …Фрак на нем сидит, как на корове седло. И он встает передо мной на колено в этом образе Онегина, а у него в глазах слезы… – вспоминала она, как это ни удивительно, ту же самую историю в то же самое время. – Ты помнишь нас, когда мы играли Онегина и Татьяну в девятом классе, на вечере Пушкина?

Нина восторженно закивала головой ибо это было воспоминание об общей, давно ушедшей юности:

– Да! И он текст забыл, да, я помню, и мы всем залом подсказывали: «Предвижу, все вас оскорбит…» А он только смотрит на тебя – и молчит. Растерялся совсем, будто в рот воды набрал.

– И по щекам слезы текут… Господи, как он меня любил! Как он на меня смотрел! – чуть не заплакала сорокалетняя Таня, вспоминая себя девочкой-девятиклассницей.

– Да, двадцать пять лет назад это было! – прошептала Нина столь же восторженно.

– Двадцать четыре! Почему ты думаешь, что теперь все в прошлом? – перебила ее Таня.

– Потому что люди со временем меняются.

– И что, он так изменился? – съехидничала Таня.

– Нет, Тань, ты изменилась.

– Я? Да, я на четыре размера поправилась. Но ты ж мне приперла свой пояс, а? Ты ж его принесла, этот анти… анти… Как там?

Нина обняла подругу:

– Антицеллюлитный, Танюш. Только при чем здесь целлюлит? Не в нем дело.

– А в чем? – не отставала Таня. – Нет, ты скажи, в чем?

Подруга не знала, что сказать. Время сожрало чудную девочку-девятиклассницу с распущенными локонами, читающую Пушкина звонким голосом со сцены. Теперь это вечно крикливая тетка, которой перестали лезть пиджаки сорок восьмого размера. Ее размер пятидесятый. Да! И следующий ее юбилей – пятидесятый! Господи, как же быстро катится жизнь! И как страшно меняет она нас! Увы, не только внешне меняет… Как объяснить это человеку?

Об этом думал и Олег, сидя в вечернем кафе. Лариса почему-то не отвечала на его звонки, а он продрог шатаясь по улицам. Погода ветреная и дождливая. Он пил кофе и ждал, что она ответит ему. А в голову лезли стихи Пушкина, который очень любил осень. И Олег вдруг вспомнил, как в девятом классе играл на сцене школьного театра Онегина. И увидел Татьяну, свою нынешнюю жену, в образе Татьяны Лариной. Эти образы так перемешались, что он влюбился не то в Таню настоящую, не то в вымышленную, пушкинскую. Влюбился так, что немедленно потребовал от нее клятвы жить вместе до гроба. Потом, после последнего школьного звонка, чуть не силой поволок ее а ЗАГС. Нет, она любила его, но верещала – зачем жениться так рано, мы еще в институт не поступили! А он стоял на своем, будто боялся ее потерять. Ему надо было немедленно объявить всему свету, что Таня – его Таня, его жена. Ой, зачем же он это сделал! Ведь смеялись над ним мальчишки, родители отговаривали – погоди, сынок, проверьте свои чувства. Но тогда было не до проверок. А было одно – Таня заполонила всю его жизнь. И все казалось бесконечным и неизменным – молодость, их любовь. А потом с годами все куда-то стало улетучиваться. И вот исчезло.

Олег совсем не любит Таню. И молодости нет. И больше не будет.

Но тогда, двадцать пять лет назад он был действительно влюблен! Он собирал ее записки. Он «глотал» книги, которые она велела прочесть. Он провожал ее каждый вечер, хотя жили не близко друг от друга. Он читал ей стихи, как теперь читает их Ларисе…

Почему Лариса не отвечает? Он снова набрал ее номер, ожидая услышать в трубке родной голос. Он поглядел в темное окно кафе. Осень. Желтые листья на мостовой. Воет ветер. В осени ничего романтичного…

И снова звонок Олега нарушает беседу Ники и Ларисы.

– Да отключите вы его! – Девочка решительно схватила аппарат и выключила.

– Но так нельзя, – слабо возразила Лариса.

– Можно и нужно, – назидательно сказала Ника. Ей нравилось, что она имеет влияние на эту взрослую женщину. Да, Ника почувствовала свою непонятную, но совершенно неоспоримую власть над Ларисой.

«Номер абонента выключен или находится вне зоны действия сети», – сообщил аппарат Олегу. Он тяжело вздохнул. Расплатился и вышел на улицу, прямо под холодный дождь.

Он шел под дождем. И ему было все равно – простудится ли он, заболеет ли завтра. Жизнь без Ларисы, как он теперь четко понимал, не имела смысла. Так когда-то, очень давно, жизнь не имела смысла без Тани…

Одинокая фигура Олега исчезает в глубине улицы. А Ника все еще сидит в мастерской, хотя натюрморт написан и торт съеден.

– Жалко мне вас. Детей у вас нету. Одинокая вы, – говорит девочка.

– Так было не всегда.

– И у вас был муж?

– Да.

– И вы его любили?

– Очень сильно. Я даже не знаю, зачем я тебе это рассказываю…

В мастерской тишина. И только тихонько скребет в клетке серая шиншилла – не то крыса, не то белочка.

– Я пойду! – сказала наконец Ника. – Дайте мне зонтик, там дождь.

– Я тебя провожу! – засобиралась Лариса.

– Нет! Нет! Ни коем случае! Я уже большая! – отбивалась Ника. – Уберите лучше со стола да ложитесь спать!

Войдя в свой подъезд, Ника предусмотрительно спрятала зонтик Ларисы в сумку – вдруг отец опознал бы его? – поднялась на третий этаж пешком и увидела, что ее папочка сидит на ступенях, под дверью квартиры.

– Что, никого нет дома?

– Ника? Ты где была?

– В библиотеке сидела. У меня завтра опять контрольная. А ты чего? Мамы нет? Ты ключи забыл?

– Мама дома, – вздохнул Олег, – но меня не пускает.

– Поняла, не дура! – Ника села рядом с отцом. Ей стало почему-то обидно – сегодня он точно не был у Ларисы, а мама думает, что был!

Она сама позвонила в дверь. Открыла злая Таня.

– Можете проваливать оба туда, где пропадали. Вы мне не нужны!

– Таня, пусти ребенка! Холодно же.

– Ты вообще молчи! От тебя несет дешевыми духами. Ее духами. Ты думаешь, я еще не выучила этот запах? Да я его наизусть знаю, этот поганый запах!

Ника украдкой обнюхала свой свитер. Вот дела! Это же она надушилась духами Ларисы, вовсе не папа! А досталось ему!

– Таня, пожалей девочку!

Но Таня не слышала слов мужа. Дверь Таня захлопнула прямо перед их носом!

– Вот так-то, – печально сказал Олег. – Давай лучше думать, что мы будем делать.

Ника обняла его. Сегодня отцу досталось почем зря.

– Не волнуйся, она сейчас спать ляжет, ей в семь ноль-ноль вставать. А мы дверь своим ключом откроем! Вот так и поступим.

– Это сегодня. А вообще – что делать?

– А вообще – тебе сорок лет. Тебе, пап, и видней, как поступать!

Стояли последние солнечные дни осени. Ника и Славик прогуливали уроки.

Они сидели в парке на качелях. Славик раскачивал Нику.

– Помнишь, портрет старого мужика, которого ты сфоткал у этой Ларисы? – спросила она.

– Ну, этот дед…

– Это не дед, а ее бывший муж.

– Блин! Реальный дед!

– Он, оказывается, известным скульптором был. Лариса у него училась. А потом влюбилась.

– А потом?

– А потом они прожили пять счастливых лет, про которые она говорит, что никогда их не забудет. И еще она говорит, что так любить можно только однажды. А потом скульптор умер. И она осталась вдовой!

– А твой отец? Что она про него говорит?

– А про него она не раскололась. Подожди, всему свое время. Если я сама начну ее об этом расспрашивать, она может догадаться, для чего все это. Ну понимаешь! Пусть лучше живет как живет. А я послежу. За ней и за папой.

– Разумно! – одобрил Слава. – А точно она пока не догадывается, кто ты?

– Да она дура дурой, – засмеялась Ника. – Знаешь, про таких говорят «не от мира сего»!

– Значит, мужчины предпочитают дур, – сделал вывод Слава. – Ну, это если судить по вкусам твоего отца!

– Замолчи! – отрезала Ника. – Знаешь, не такой уж у него плохой вкус. Она интересная, эта Лариса. Мне с ней не так скучно, как с другими взрослыми!

Вспомните «Онегина». Вот что писал Пушкин про свою героиню Татьяну.

Таня Круглова не была похожа на тот персонаж, который однажды сыграла на школьной сцене. Не верила гадалкам и преданьям. Но очень доверяла науке. Ей сказали – в вашем случае лучше всего обратиться к семейному психологу. Это показалось вполне рациональным. А раз рационально – значит правильно.

Психолог – мужчина средних лет сочувственно смотрел на Таню.

– Послушайте, Татьяна Борисовна, вы переполнены негативом. И это ужасно. От вас, простите, исходит энергия разрушения. Так вы не сможете сохранить ни свой брак, ни свое внутреннее спокойствие. Почему вы все время смотрите на часы?

– Потому что у меня в пять часов совещание.

И тут она заметила, что психолог заглянув в разрез ее блузки. Таня застегнула все пуговицы. Даже ту, что у самого ворота.

Нет, не сочувствие в глазах мужчины, скорее вожделение. Так уж ей показалось. Он близко-близко подошел к ее креслу, встал сзади и заговорил голосом, очень похожим на завывания колдуньи Тамары:

– Ох уж эти деловые женщины! Все помыслы бизнес-леди концентрируются вокруг того, чтобы двигаться вперед, бороться с конкурентами, самоутверждаться. Да? Все должно подчиняться интересам дела. А что в итоге? В итоге вы рабыня своего бизнеса, милая Татьяна Борисовна. В итоге – конфликт между семьей и карьерой, личным и социальным. Я угадал? А у человека всегда есть выбор. И вы знаете это не хуже меня. Что вам важнее – сохранить отношения с мужем и дочерью или…

Он почти обнял ее за шею. Таня вскочила.

– Извините, я приду в другой раз.

– Куда же вы? – изумился психолог. – Ведь я вам еще ничем не помог!

– Не надо! Я сама! – на ходу выкрикнула Таня, выбежала из консультации и скомандовала верному Толе: – В офис, срочно, стрелой!

– Не вопрос, Татьяна Борисовна, – отрапортовал бойкий парень.

Директриса вертела в руках бумажку. Это было письмо. Не просто письмо – жалоба. Напротив нее сидела Лариса, готовая выслушать очередную директорскую белиберду (обе женщины не скрывали антипатии друг к другу). Пауза затянулась.

– Так зачем вы меня звали? – первой не выдержала Лариса.

– Очень уважаю ваш дар, Лариса… Дмитриевна, но вынуждена сказать: дети жалуются. Кроме Кругловой вы никого не замечаете. Это странно. Вы посвящаете ей все время на уроках, не говоря уже о занятиях у вас дома во внеурочное время.

– Простите, но последнее – мое личное дело! А то, что я много занимаюсь с Никой – это нормально. Вы видели ее работы? Она растет на глазах! А мне призналась, что только-только начала рисовать. Я ей нужна, я это чувствую!

– А все остальные дети для вас просто серая масса? – хитро улыбнулась директриса.

– Я этого не говорила! Есть еще способные ребята в этой группе – Битюгов, Анохина…

Директриса перебила ее:

– Однако родители этих способных тоже жалуются. Об этом они пишут в своем письме, на которое мы обязаны отреагировать! Это, между прочим, не последние люди!

Лариса ухмыльнулась, мол, уважаете жалобщиков, ну-ну. Однако спорить не стала, считая это ниже собственного достоинства.

– Хорошо, я учту! Я могу идти? – И она быстро выбежала из кабинета.

Чувство в очередной раз победило здравый смысл: Татьяна снова пошла к колдунье Тамаре, потому что ни чтение специальной литературы, ни консультация психолога-маньяка не дали ей ничего. А Тамара все-таки оказалась права и относительно пристрастия мужа к алкоголю, и насчет казенного дома.

Таня шла одна, без Нины. И пешком, чтобы никто не догадался, куда и зачем она направляется. Нашла и двор, и дом, и квартиру. И позвонила в тот же звонок. Только дверь открыла совсем другая женщина – шатенка с жидкими волосенками, в простом ситцевом халате, и вся зареванная-зареванная.

– Простите, я, кажется, ошиблась! – отпрянула Таня, но женщина остановила ее.

– Да нет, милая, ты не ошиблась! Я это, я, только без парика и прикида. Ну я, Тамарка, чё, не узнаешь?

– Н-нет!

– Вот, смотри!

Колдунья сняла с вешалки уже знакомую мантию, показала Тане.

– А там, на кастрюле, парик надет. Да я это, я! Да проходи ты, ноги вытирать не надо. Я это, рожа только вот опухла. Плачу третий день.

– Неприятности в вашем бизнесе?

Тамара зарыдала:

– Если бы в бизнесе! Муж ушел!

– От вас? – обалдела Таня.

– А что ты удивляешься! Даже от принцессы Дианы муж ушел, даже от Николь Кидман этот Крузик несчастный и то удрал, а я чем лучше?

– К кому ушел? – без стеснения спросила Таня.

Тамара зарыдала громче:

– Какая разница – к кому. Главное, что от меня. Тридцать семь лет вместе. Внуку пятый год – и на тебе. Я вообще выходной взяла, мысли надо в кучу собрать – как жить дальше. Просто тебя жалко, вот и открыла…

– Неужели вы сами себе не можете помочь? Ну охмурить его по новой. Как это у вас?… Приворожить!

Тамара печально покачала головой.

– Не-а. Не получается. Думаешь, я не пробовала? Поговорка такая есть, знаешь, сапожник без сапог. Сижу и плачу, как крокодилища старая.

– А я у психолога была, – вдруг призналась Таня. – Такой дурак. К тому же мне показалось, что он ну… не совсем уравновешен.

– Приставал, что ли? – спокойно спросила Тамара.

– Практически да! Проделывал какие-то пассы над моей головой и все пытался схватить за шею!

– Главное скажи – сколько содрал денег? – поинтересовалась колдунья.

– Столько же, сколько и вы, – смущенно улыбнулась Таня.

– Жадюга, – обозлилась Тамара. – Все его премудрости вон, в Интернете. Открой да читай. А хочешь, я тебе бесплатно на разлучницу порчу наведу, а? Ну вот так, из женской солидарности, в подарок.

– Нет, порчу не надо, – твердо сказала Таня, – точно, не надо порчу! И проклятий тоже. Мне бы другое! Вот если бы… Наколдуйте ей кавалера нового. Чтоб от Олега отцепилась. Пусть он будет покрасивее Нечаева. Ну там побогаче, помоложе…

– Можно! – пожала плечами госпожа Тамара. – Добрая ты! Хотя, если трезво рассудить, это лучший выход из ситуации. И ты чиста как агнец. И ей приятно. В дерьме только твой муж. Но он мужик, переживет! Ну чего, пробуем?

– Пробуем! – махнула рукой Таня.

Лариса стояла у холста, когда раздался стук в дверь. Радостная, она бросила кисть и побежала открывать.

Олег!

Улыбка сбежала с ее лица. Нет, это был не Олег. Это был щегольского вида высокий красивый брюнет в черном бархатном костюме и в шляпе.

– Боже, ты меня не вспомнила, Ларочка?

В ту же секунду Лариса повисла на шее у незнакомца:

– Данька! Родной! Это ты!

– Значит, его зовут Олег? А меня Даник.

– Господи, Даник. Мы не виделись двенадцать лет, с самого выпускного в училище. Где ты, что ты? Проходи!

Даник принялся разглядывать ее работы.

– Хорошо, отлично. Растешь! А я вот галерейщик. Десять лет в Германии живу. Женат на большой толстой бюргерше, наследнице еще большего состояния. Не думай, я ей не изменяю, она славная. И потом, в жизни много других радостей. Езжу по миру, скупаю симпатичные работы – вот у тебя уже кое-что присмотрел! Знакомлюсь с симпатичными мне людьми и часто провожу жизнь в прелестной праздности. О, какая вещица!

Даник увидел старый патефон, поставил пластинку. С шипучей пластинки полились звуки танго. Даник схватил Ларису и повел в танце. Она двигалась легко, прекрасно.

– Я совсем не рисую. Но люблю танцевать, – говорил он. – Ты также прелестна, как двенадцать лет назад. И, говорят, одна.

– Пусть говорят, – отшутилась Лариса.

– Приезжай к нам. Выйдешь замуж за богача, получишь собственную галерею. Я серьезно!

Лариса высвободилась из его рук.

– Я рожать к вам приеду! В Германии ведь хорошие врачи?

– О как! – растерялся Даник. – Вот это номер! Приезжаешь повидать красивую женщину, а она, оказывается, в разгаре беременности!

Лариса сурово посмотрела на однокурсника.

Он поспешно поцеловал ей руку:

– Прости, я сказал пошлость! Прости, милая!

Подойдя к дому Ларисы, Ника услышала за окном мастерской музыку, смех. Приподнявшись на цыпочки, заглянула и увидела… Стоит посреди мастерской Лариса, а ее обнимает за плечи красавец.

– Ну и тихоня, – разозлилась Ника. – Значит, папа у нее не единственный!

Она прильнула к стеклу, пытаясь расслышать, о чем говорят Лариса и ее гость.

…– Ну ты что? Мы же просто старые друзья. У тебя кто-то есть?

– Да. И я его очень люблю, – твердо сказала Лариса.

Даник занервничал, стал ходить по мастерской широкими шагами.

– Господи, как я переживал, когда ты вышла замуж за этого… – он посмотрел на портрет мужчины, – …за этого Сергея Васильевича. Старый, прости, козел и лучшая девчонка курса… Я просто взбесился.

– Не смей так! – остановила она.

– Я сначала думал, что это брак по расчету. Это утешало. Он все-таки был тогда знаменитостью. А когда понял, что брак-то по любви, по любви взаимной, так вообще чуть не удавился.

– Не надо об этом, Даня.

– Еще раз прости! Господи, я совсем забыл!

Даня кинулся к подаркам, которых он принес в изобилии. Извлек бутылку дорогого вина и прелестную винтажную шляпку.

– Ну-ка, примерь! Тебе всегда нравились такие штучки.

Лариса надела шляпку. Это была абсолютно ее вещь. Эдакое ретро, с бисером, перышками и вуалеткой.

– Носи на здоровье и дай мне штопор! Нам надо выпить вина! – скомандовал Даник.

Лариса кинулась за штопором, а Ника поудобнее устроилась на выступе окошка, чтобы подглядывать дальше. Ей непременно надо знать, что это за герой-любовник!

Она увидела, как они чокаются. Как пьют вино.

– А кто он, тот, кого ты любишь? – спросил гость.

– Он Олег. И он один-единственный за все эти годы, – улыбнулась Лариса.

– Сильно! Ну давай за него. Ну и за мою женушку Гретхен. Она славная, она тебе понравится. Сейчас здесь, в Москве, бегает по музеям. Как нибудь приведу ее к тебе. Нет, правда, приезжай к нам! С визой помогу в два счета. Я не рисую давно, но ты знаешь, у меня все везде схвачено. Давай, Ларисочка, выпьем… не за Олега и не за Гретхен. За тебя!

Он выпил до дна. Лариса задумчиво вертела бокал в руке.

– Все могло быть по-другому у нас с тобой, – вдруг тихо сказал Даник. – Ты никогда об этом не думала? Я ведь любил тебя все эти годы. И помнил… Все могло быть по-другому!

– Да, но тогда бы ты не жил в Германии, не имел возможности путешествовать и пользоваться состоянием своей жены… – также тихо проговорила Лариса. – Знаешь, мне однажды подарили фразу «Все будет так, как надо, даже если будет иначе». И я ею дорожу.

Даник повторил:

– «Все будет так, как надо, даже если будет иначе». Как печально. И как правильно!

Он снова поцеловал руку Ларисы.

И тут Ника не выдержала, вбежала в подъезд и забарабанила в дверь маленькими крепкими кулачками.

Даник и Лариса вздрогнули.

– Ой, это Олег, – обрадовалась Лариса, – я вас познакомлю!

Она распахнула дверь. На пороге стояла Ника. Лариса улыбнулась ей:

– Проходи!

– Здрасьте, я заниматься приехала, вы обещали! – сказала девочка.

– Да! Конечно! – и обернулась к гостю: – Рекомендую тебе мою самую талантливую ученицу, Даниил. Зовут ее Вероника. Сейчас принесу ее работы! – И ушла в глубь мастерской.

Девочка и Даник остались одни.

– Вы не здешний? – спросила Ника.

– Здешний. Просто живу за границей, – приветливо ответил Красавец.

– Вы Ларису заберете с собой? – обрадовалась девочка.

– Боюсь, она не захочет. А вот кое-какие работы ее заберу. И твои тоже, если мне понравятся.

– К ней вчера хахаль приехал из Германии. Ничего чувачок. Смазливый и не бедный, – рассказывала Ника Славке.

– Ну?

– Отказала. – Ника удовлетворенно кивнула. – Нет, тоже понятно – отец мой повиднее будет. Дураковатый этот Даник. Он ей не пара.

– Да ты на нее посмотри хорошенько, кто она такая? Одета как чучело гороховое.

– Неправда! – закричала Ника. – Никакое она не чучело! Это стиль! Как ты не понимаешь, Лариса очень стильная.

– Это что же, ты ее защищаешь?

– Нет, но даже у врага можно научиться чему-то хорошему.

– Да, например носить длинные юбки. Офигеть! – ехидно улыбнулся Слава, поглядев на новую юбку Ники, сшитую на манер Ларисиных любимых – длинных, почти до полу.

– Юбка – это очень женственно! Я никогда в жизни еще не носила юбок, – вступилась Ника за свой новый наряд, а заодно как бы и за Ларису.

– Ой, мне смешно! – захихикал Слава. – Она теперь ее защищает! Держите меня сто человек!

– Раз тебе смешно – можешь убираться! – рассердилась девочка. – Понял?

– Да и не больно ты нужна! Не подойду к тебе сто лет!

– Ну и не подходи!

Лихо! Никогда они так не ссорились. Никогда! С самого первого класса!

Не прошло и дня…

Ника сидела за столом и рисовала. Теперь в любую свободную минуту она непроизвольно бралась за карандаш или кисточку. И начинала творить! Это происходило как-то волшебно, само собой. И ей нравилось нарисованное.

Сейчас она рисовала. Женское лицо. Большие глаза. Печальные. Кудри над бровями. Кто это? Ника удивилась, обнаружив, что портрет ужасно похож… на Ларису!

В этот момент в дверь комнаты просочился Слава.

– Ну и что? Сто лет прошло? – спросила Ника, перевернув рисунок.

– Девяносто девять. У тебя пропусков по математике до фига. Классная накатала письмо твоей маме. На, я его выкрал. Вот! – Слава протянул ей листок бумаги, исписанный злыми каракулями их классной руководительницы.

Ника разорвала послание на тысячу мелких кусочков.

– Думаешь, это решение вопроса? – усмехнулся Слава. – Ты весь месяц пропадаешь в этой художественной школе, как будто тебе и впрямь надо научиться рисовать! Я не понял, ты проникла туда зачем?

– Я не буду отвечать на твои вопросы! – Ника отвернулась. Но потом, вспомнив, что Славка, рискуя собственной шкурой, принес ей выкраденное письмо, пожалела его. – Ты друг! Прости, что я ору! Ладно, Слав?

– Да это у тебя от Татьяны Борисовны. Наследственное, – вздохнул мальчик. – А чего ты рисовала? – он кивнул на перевернутый рисунок.

– Потом! Потом покажу, – Ника улыбнулась как можно более приветливо. – Пошли лучше гулять, а?

Они помирились.

Взъерошенный Олег ходил по мастерской.

– Почему я никогда ничего не слышал про этого Даника и про Германию!

– Разве это так важно? Я с тобой про другое хотела поговорить, Олег! – Лариса печально посмотрела на возлюбленного.

Шло время, а она все никак не могла признаться, что ждет ребенка. Сказать необходимо! Но как?! Олег не переставал возмущаться визитом Даника. Лариса сама честно рассказала – приходил однокурсник, который был в нее когда-то влюблен. Попросил картины для выставки в его галерее…

Олег нервничал. Он вспомнил, что видел фотографии Даника. Приятель Ларисы был слишком хорош собой, чтобы не вызвать ревности. И Олег откровенно ревновал. Ходил по мастерской Ларисы как медведь в клетке. Говорить с ним сейчас было бы делом трудным. А тут еще он заметил шляпку с вуалью – подарок Даника.

– Это что за безвкусная вещица? Он подарил? – спросил Олег, брезгливо взяв двумя пальцами несчастную шляпку.

– Да, он. Не хочешь, я не стану ее носить. Олег, послушай, мне надо с тобой поговорить…

– Мне тоже! Как ты к нему относишься, к этому Данику? Ты до сих пор… – он потряс шляпкой у лица Ларисы.

– Да нет, брось о нем думать! Мне надо поговорить о другом! – просила Лариса, но любимый не слышал ее.

– Ну и вкус у твоего приятеля!

Швырнув шляпку, Олег сел на диван и погрузился в мрачное молчание.

– А как же я? Как? Как? – наконец спросил он. – Почему ты не подумала, что мне это неприятно и больно!

Лариса хотела возразить, что ей тоже неприятно и больно от того, что она не жена, а любовница. Что каждый день в двадцать ноль-ноль он покидает ее, уходит к себе домой. Но она промолчала. Обняла несчастного Олега, запутавшегося, слабого, но такого родного.

– Ты ведь останешься у меня сегодня?

– Не могу, она меня живьем сожрет, – чуть не заплакал Олег. – Потерпи, пожалуйста. Очень прошу!

«Потерпи…» Она привыкла терпеть. И в этот вечер так ничего и не рассказала Олегу…

На другой вечер Лариса ждала его, но вместо возлюбленного явилась Ника. Не гнать же ее! Усадила девочку пить чай.

Горела свеча в витом подсвечнике. Ника распаковывала принесенные пирожные, а Лариса безмолвно и неподвижно сидела за столом.

– Шла мимо. Дай, думаю, зайду. Как чувствовала, что вы тут одна кукуете. А почему бы вам не поехать с Даниилом? Он такой красивый. И, видимо, успешный. Вы его давно знаете?

– Учились вместе.

В дверь постучали. Лариса вздрогнула.

– Это Олег! Он все-таки пришел! Я сейчас тебя с ним непременно познакомлю.

Птичкой она полетела к двери. Но Веронику не радовала перспектива встречи с отцом – она нырнула под стол.

К счастью, это был не Олег, а дворник.

– Лариса Дмитриева, – галантно сказал он, – вы, голубушка, свою стремянку оставили во дворе. Я ее нашел и принес.

– Спасибо! Большое спасибо, – скрыв разочарование, приветливо проговорила Лариса.

Увидав дворника, Ника радостно вылезла из под стола.

– Мне, конечно, неловко, – продолжал дворник, – но не могли бы одолжить мне эту стремянку, на пару дней?

– Да, конечно, берите-берите.

– И где же ваш Олег? – с иронией спросила Ника, выбравшись из-под стола. – Не придет, видно, сегодня. Знаете, мне кажется, он какой-то несерьезный. То доканывает вас звонками, а то пропадает. Тут дело не чисто!

Лариса укоризненно посмотрела на Нику, но промолчала.

– Ладно, давайте я пока картины упакую, которые Даник отобрал для выставки, – «подлизалась» к ней Вероника. – Он сказал, что придет за ними в понедельник. Давайте, давайте, а то вы сами не управитесь.

– Спасибо! – улыбнулась Лариса, – ты меня балуешь!

На другой день Ника со Славкой отправились в любимое кафе. Ели мороженое, слушали музыку и продолжали обсуждать свои проблемы.

– Короче, эти картины можно смело полить кислотой. Она разъест их насмерть, и никакой выставки в Берлине. Кислота есть у нас в гараже, – радостно сообщил Славка.

– Нет. Там и мои работы тоже, – сказала Ника.

– Ну ты даешь! Ты же хотела быть экономистом!

– Мама так хотела. Не я.

– Поедешь в субботу на рыбалку? Говорят, будет тепло! А?

– Не могу. Я с Ларисой на дачу еду. – Ника отвернулась к окну. – У нее домик есть, она там давно не была. Надо его проведать перед зимой.

– О! Не хочешь картины портить, можно ей дачу подпалить! – обрадовался Славик. – Жаль, конечно, что ты на рыбалку не поедешь, но мать твою спасти важнее! Давай дуй на эту дачу и там…

Ника удивленно посмотрела на Славика:

– Да не буду я устраивать никакого пожара! Мы природу писать будем! Там места красивые!

– Блин, я не понимаю! Ты же сама предлагала устроить Ларисе райскую жизнь в кавычках. Пожар на даче – это круто. А ты про какие-то пейзажи!

– Я подумаю над твоим предложением! – сказала Ника, чтобы он отстал.

– Чего тут думать? Дело делать надо! – не унимался друг.

– Я подумаю! – пообещала Вероника и вдруг поняла – ей просто хочется поехать с Ларисой на дачу. Не из-за отца. Не из-за того, чтобы выручить маму. А просто потому, что с Ларисой хорошо. Она умница. С ней легко и комфортно. И еще – она талантлива. Ее картины, наполненные солнцем, согревают душу.

Олег и Лариса в мастерской. Все было привычно.

Она рисовала. Он перебирал струны на гитаре. Пел в полголоса. Потом отложил гитару:

– Слушай, а давай в воскресенье махнем на природу. Я в Интернете прогноз смотрел. Тепло! Последние теплые денечки, дальше морозы! И главное, – он улыбнулся от счастья, – у Тани в воскресенье на весь день совещание – очень удобный день.

– Нет, не могу, прости. Мне бы за дачей приглядеть, – тихо сказала Лариса.

– Хорошо! Поехали на твою дачу. Далеко, правда, но ничего.

– Со мной едет один человек… – робко начала Лариса.

– Так-так, это кто же у нас такой прыткий? А? Я ревную! Твой немецкий дружок?

– О, этого на природу калачом не выманишь! – засмеялась Лариса. – Нет. Не он, успокойся. Я говорила тебе про девочку. Моя ученица, очень талантливая. Она много мне рассказывает про свою счастливую семью, а у самой глаза грустные. У меня нет своих детей, Олег, вот я и… очень привязалась к ней.

Олег подошел, обнял Ларису за плечи.

– А я вот к тебе привязался. Насмерть привязался. Ты что-то хотела сказать все эти дни. Что-то очень важное, а?

Он начал целовать Ларису в шею. Потом притянул ее к себе…

Она выронила из рук кусок угля, которым рисовала свою картину.

– Вот вернемся с дачи, тогда расскажу непременно… – пообещала Лариса.

– Да, – тихо прошептал Олег, целуя ее в газа, в шею, в губы.

Он не видел картины, которую нарисовала Лариса за те полчаса, что он бренчал на гитаре. А нарисовала она на бумаге углем одинокую девушку, что сидит в постели у открытого окна. И ждет, ждет, ждет кого-то или чего-то. И это вечное грустное ожидание утомило ее, вымотало. И иссушило.

Ждать и надеяться – два самых трудных занятия в жизни…

Из электрички повалили дачники. Среди них Лариса и Ника, груженные этюдниками, провизией. Ника солгала, что отпросилась у родителей на два дня, а Лариса поверила, потому как сама врать не научилась.

Ей было не по себе сегодня. Ника это заметила – Лариса бледна, идет медленно. «Переживает, наверное» – подумала Ника. И сказала:

– Давайте я понесу ваш этюдник и сумку, а рюкзачок лучше наденьте на спину, так ведь удобнее. Господи, вы прямо как ребенок! Как бы вы без меня сюда доехали, не знаю.

Нагруженная добром девочка зашагала по проселочной дороге к деревеньке, Лариса еле поспевала за ней.

– А вот и мой домик! – показала она.

Из-за забора старой деревянной дачи доносилась громкая музыка.

– Что это? Почему у вас играет музыка? – насторожилась Ника.

– Не знаю, – пожала плечами Лариса.

– А это точно ваш домик, вы не ошиблись?

Лариса покачала головой.

Ника открыла калитку, сбросив у забора тяжелую ношу.

Во дворе с комфортом расположился молодняк – три парня и две девицы. Жарили шашлыки, пили пиво. Самый старший из них качался безмятежно в кресле-качалке на веранде. Орал магнитофон.

Лариса замерла от неожиданности, а Ника смело шагнула вперед. Первое, что она сделала – нажала клавишу магнитофона. Музыка умолкла.

– Здравствуйте, господа! – храбро сказала девочка. – У вас есть пять минут, чтобы покинуть чужую территорию.

Лариса схватила ее за плечо:

– Не надо, ради Бога, пойдем обратно. Ты же видишь, сколько их! Это хулиганы какие-то!

– Я вижу, что хулиганы. Тем хуже для них!

Вероника не собиралась отступать. Парень в кресле-качалке усмехнулся:

– Это кто к нам в гости приехал?

– Законные владельцы замка! Принцесса и ее фрейлина, – показала Ника на себя и Ларису. – А вы, я вижу, замочек в калиточке выломали, в дом проникли незаконно. Плохо, мальчики! Уголовщиной пахнет.

– Это что за сопля? – поинтересовался другой парень.

– Соплю зовут Ника Круглова. Советую свернуть манатки и убраться за пять минут.

– Она любит давать советы, – насмешливо сказал парень друзьям. – А мы тебе советуем самой убираться отсюда подобру-поздорову! А то ведь не посмотрим на то, что ты еще сопля, девочка, и так отметелим! Вали отсюда и тетку свою забирай.

Ника схватила головешку из горящего костра.

– Считаю до трех! – Она смело пошла на «захватчиков». – Лариса Дмитриевна, звоните пока в милицию.

Парни такого натиска не ожидали, попятились, но один попытался кинуться к Нике, выбить из рук факелок. Она очень умело опрокинула его точным борцовским броском.

– Э, ребята, пошли отсюда! Она ненормальная. Валим, говорю! – скомандовал главарь – тот, что качался в кресле на веранде.

Компания быстро схватила свои пожитки, смылась мгновенно.

Лариса не могла пошевелиться от растерянности.

– Ты… Ты сошла с ума…

– Нет! Я как раз совершенно вменяемая. Это у вас надо спросить, почему дом не охраняется? Вы даже собственницей по-человечески быть не можете. Они бы могли у вас запросто оттяпать хату, а вы б и молчали!

– А это ты где освоила – бросок через бедро? – вдруг спросила Лариса почти восхищенно.

– А! – просияла Ника. – Славка, мой друг, год назад борьбой занимался, обучил паре приемов. Ну чего, добро пожаловать в ваш замок, принцесса!

… Войдя в дом, обе ахнули. Здесь все было перевернуто вверх дном.

– Не парьтесь! Главное, что стены на месте! – весело сказала Ника.

Она чувствовала, что Ларисе плохо, а потому взяла на себя всю черную, тяжкую работу, приговаривая:

– Ничего, ничего! Мне полезно!

Подмела пол. Вынесла чужие бутылки. Вытерла пыль со старой полурассохшейся мебели. Завела часы над камином. И даже дрова наколола, чтобы тот камин растопить.

Вечером они сидели у камина, было тепло и уютно, несмотря на то, что за окном завывал ветер. Лариса перемешивала тлеющие угли.

– С тех пор как Сергей Васильевич умер, я приезжаю сюда редко, дом совсем рассохся. А так, бывало, здесь целое лето проводили. Места очень красивые. Лес, речка, – рассказывала Лариса.

– Значит, вот откуда ваши пейзажи.

– Ну да. Энергетика у дома была хорошая. Гостей всегда много…

– А давно он умер? Ну, этот муж ваш?

– Восемь лет назад. Знаешь, если любишь человека, он уходит только физически. Ты не можешь к нему прикоснуться, услышать его голос, но он все равно с тобой…

– Так и у вас получилось?

– Да, – вздохнула молодая женщина. – Я долго-долго была одна. Совсем одна. И не представляла никого рядом с собой. Дай Бог тебе, девочка, никогда не узнать, что такое одиночество.

Ника села поближе:

– А потом?

Лариса долго молчала, глядя на разгорающийся огонь – девочка только что подбросила в камин несколько поленьев.

– Скажите, я опять устраиваю допрос? – виновато спросила Ника.

– Да нет… Потом я встретила его. Второго мужчину за всю мою жизнь… И поняла, что жизнь эта только начинается. И еще поняла, что мы такие одинаковые. Даже страшно. Я не успеваю подумать – а он уже мысль мою произносит. И стихи любит те же, что и я.

Лариса вдруг как на исповеди стала рассказывать, как они с Олегом познакомились, как она пригласила его к себе в мастерскую, как он читал ей первый раз стихи и как совсем по-юношески смутился, когда она его первый раз сама поцеловала.

Ника слушала, а потом вдруг спросила так зло, что Лариса растерялась, откуда ей взяться, такой злости у тринадцатилетней девочки?

– Что же вы с ним не живете? Что же вы не выходите за него замуж, не варите ему кашу, не рожаете ему детей? Вы так дорожите своей свободой?

– Я раньше дорожила. А теперь – нет, – честно ответила Лариса. – Я свободна. Он не свободен. Он женат. Давно женат. Она попыталась улыбнуться. «…Парней так много холостых, а я люблю женатого». Как в песне поется, так и у меня в жизни.

– И у него есть дети? – вдруг подозрительно спросила Ника.

– Да. Дочь. Кажется, твоих лет.

– И он вам никогда-никогда про нее ничего не рассказывал?

Лариса отрицательно покачала головой.

– Нет! Да и какое это имеет значение.

– Его Олег зовут? – с вызовом спросила Вероника.

– Откуда ты знаешь?

– Просто он тогда вам слишком настойчиво названивал. Обычные знакомые не бывают такими… настырными.

– Да. Я люблю женатого. Его зовут Олег. И он ничего не изменит в своей жизни. И я это знаю. Но мне все равно так хорошо, что он есть.

Ника встала и склонилась над Ларисой:

– Но ведь вы – воровка!

Лариса не поверила своим ушам.

– Что?

– То, что слышали! Вы воровка. Вы просто воруете чужое счастье. Свое не нажили, а вот так, как эти пацаны, заняли чужой домик, качаются в чужом кресле-качалке, шашлык в чужом дворе жарят. Так и вы поступаете!

– Не надо, пожалуйста. В жизни все сложнее, чем ты думаешь, – попыталась возразить Лариса. Она не понимала, почему оправдывается перед этой девчонкой.

Но Ника не сдавалась:

– Сложно? Просто некоторые за этой сложностью прячут свои комплексы. Вы не умеете жить. Денег у вас не водится, хотя картины рисовать вы умеете здорово. Свободных мужиков вам поймать не удается, вот вы и шарите по чужим гнездам. И сами знаете, кто вы такая, раз строите свое счастье на чужом горе и чужих слезах…

Накричавшись, Ника обернулась и увидела, что Лариса плачет.

– Плачьте, плачьте, правда – она глаза колет!

– За что ты меня ненавидишь? – всхлипнула Лариса.

Ника внимательно посмотрела на нее – неужели и теперь не догадается?

– Если бы ненавидела, ничего этого не сказала. Ну вот, съездили на дачу… Отдохнули…

Она встала, натянула пальто, взяла рюкзачок:

– Я поеду. Есть еще ночная электричка.

Лариса преградила ей путь:

– Нет, я не разрешаю тебе! Никуда ты не уедешь! Потому… потому что ты права, во всем права. И я прощаю тебе твою дерзость. И то, что ты лезешь в мою жизнь, тоже прощаю. В конце концов, я сама пустила тебя…

Ника перебила ее:

– Это не ты пустила меня. Это я захотела прийти. Чтобы узнать тебя поближе. И знаешь, зачем?

– Зачем? – еле слышно спросила Лариса.

– Потому что Олег – это мой папа! – тихо, но очень внятно проговорила девочка.

– Как? Ты же Круглова, а он – Нечаев. Ничего не понимаю! Зачем ты мне лжешь? Зачем ты это придумала, Ника? – Лариса хваталась как утопающий за соломинку. Ну, конечно же, она это придумала! Это просто злой розыгрыш!

– Нет. Я ничего не придумала. Я не лгу! Я ношу мамину фамилию. Она так захотела. Я и рисовать научилась, чтоб поближе узнать тебя. И в художественную школу пришла за этим. И все это время ходила к тебе только для того, чтобы узнать поподробнее всю твою жизнь! Теперь все понятно?

У Ларисы подкосились ноги.

– Да, – сказала она помолчав, – теперь мне все ясно. Ты уедешь утром. Одна. В девять ноль-ноль электричка. Вот тебе деньги на билет…

– Спасибо, у меня есть. И мне от вас ничего не надо!

– Я… пойду к себе!

Лариса едва держалась на ногах и оттого, что плохо себя чувствовала, и от пережитого только что ужаса, и оттого, что теперь было совсем уж непонятно, как жить дальше. И надо ли?

– Меня не буди, хочу выспаться. И не ходи в мою комнату. Я лягу на втором этаже. А ты спи тут. Вот плед.

Она ушла. Ника видела, что Лариса еле-еле поднялась по лестнице.

«Что же я наделала!» – с ужасом подумала Ника. Ей и самой теперь было страшно…

Таня пила валокордин и орала на мужа:

– Ты понимаешь, какой ты ей пример подаешь, если она с тринадцати лет шляется? А? Это все ты! Ты! Насмотрелась на папашу и туда же! Яблоко от яблони…

– Я вспомнил! Она предупредила, что поехала с друзьями на дачу, – спокойно сказал Олег, продолжал смотреть телевизор, там шел ответственный футбольный матч.

– С друзьями? В тринадцать лет на дачу? Ты представляешь, что это такое? Чем это пахнет, а? Они уже с этих лет изучают Камасутру на практике! Немедленно звони в милицию!

– Я ей верю. Она не наделает никаких глупостей! Я ей доверяю. И не буду ее подставлять. Я обещал…

– Что ты обещал? – подскочила Татьяна к супругу. – Звони, кому сказала, ты, ничтожество, ни на что сам не спосо…

Она не успела закончить фразу. Всегда спокойный, Олег вдруг быстро вскочил и так толкнул ее, что Таня отлетела на диван.

– Ты? Ты… посмел? – удивленно прошептала она.

– Да! Впервые за двадцать пять лет – я посмел! Я! – закричал Олег. Таня никогда не видела его кричащим. – И не смей звонить в милицию. С Никой все будет нормально. Я сам ее привезу, если надо!

Он ушел из дому, громко хлопнув дверью.

Ночью было тепло. Тлели угли в камине. И плед был уютным. Но Ника не могла спать. Она мучалась, ворочалась с боку на бок и наконец решилась – встала, открыла дверь, вышла к лестнице. Что бы ни было, она хочет поговорить с Ларисой! Ей нужен этот разговор больше всего на свете! Она обидела Ларису, оскорбила ее. А ведь Лариса так добра была к ней все это время. Надо идти!

Ника в темноте осторожно поднималась по ступеням. Вот и дверь Ларисиной спальни. Она постучалась – никто не ответил. Тогда Ника вошла в комнату. И увидела…

Лариса лежала на полу с закрытыми глазами. В постель она не ложилась, кровать так и осталась застеленной. Девочка включила свет, наклонилась:

– Лариса Дмитриевна, Лариса!

Она била ее по щекам, пытаясь привести в чувство, но Лариса не открывала глаз, лишь тихо постанывала. Ника увидела рядом с Ларисой пустые упаковки лекарств. Их было много…

– Господи, зачем ты это сделала? Лариса, Лариса!

Она метнулась за мобильным, быстро набрала номер:

– «Скорая», примите вызов! Срочно, срочно, вы слышите, срочно!

«Скорая» мчалась по ночному городу. Лариса не приходила в себя. Ника сидела в машине, кровь судорожно стучала в ее висках…

Она ждала бесконечно долго, почти всю ночь. Только под утро в пустой коридор больницы вышел немолодой уставший врач.

Ника сидела в уголочке на кушетке, прижавшись к стене.

Врач подсел рядом.

– Ты кем ей будешь?

– Я… я племянница, – шмыгнула носом девочка.

– И что ж, из взрослых никого?

– Я уже взрослая. Мне скоро четырнадцать. А других родственников у нее просто нету.

– М-да… Даже не знаю как сказать.

– Скажите, что она будет жить, пожалуйста!

– Жить будет, детка. Интоксикация сильная. Таблеток она наглоталась снотворных. Ну, она-то выкарабкается, а вот ребенок… – врач вздохнул.

– Какой ребенок? Чей ребенок? – не поняла Ника.

– Беременная была твоя тетя. Ну как тебе объяснить? Ты говоришь, что уже большая… Плод погиб.

– Плод погиб, – почти беззвучно повторила Вероника. И тут до нее начало доходить случившееся. – У нее должен был кто-то… родиться? Послушайте, но у нее даже не было большого живота!

Врач усмехнулся:

– Это потому, детка, что срок маленький, всего четыре месяца.

– Умер ее ребенок? А как же теперь? А больше у нее никогда не может быть детей?

– Вряд ли, если честно, – опять вздохнул сердобольный доктор. – Возраст-то не девичий. И здоровье не ахти… Ну а так – через неделю выпишем твою тетю. Ты уж за ней присмотри, если больше некому. Чтоб таких кошмаров больше не повторялось.

– А можно мне сейчас к ней? – вскочила Ника.

– Нет! – твердо сказал доктор. – Ни сегодня, ни завтра я тебя к ней не пущу! Ты это учти! Иди-ка домой. Метро уже открылось.

Врач ушел, а Ника долго смотрела ему вслед, пытаясь осмыслить произошедшее.

Она подъехала к дому как раз в то время, когда Слава, живший в соседнем подъезде, шел в школу. Он обрадовался, увидев Нику.

– Эй, ты где пропадаешь? И откуда идешь в такую рань?

У Ники не было сил говорить.

– Что, язык проглотила? А! Дачу подожгла и от ужаса лишилась дара речи? – засмеялся Слава. – Я вспомнил, ты ж у этой тетки на даче была!

– Замолчи! – крикнула Ника.

Слава встревожился:

– Слушай, может у тебя дома что стряслось, а?

– Дома нормально. Лариса в больнице.

– Ух ты! Так ей и надо, – обрадовался мальчик. – Видишь, справедливость торжествует. Даже без нашего участия!

– Это я ее довела, понял? Это я виновата. Она отравилась. Таблетками. Она не хотела жить.

Ника упала на скамейку и разрыдалась.

Слава присел рядом.

– Ты что, ее жалеешь?

– А что, по-твоему, я должна танцевать от счастья?

– Ну, по крайней мере, не рыдать в три ручья. Может, она поумнеет и бросит твоего отца!

– А ты уверен, что это нужно? – снова закричала Ника. – Ты уверен, что людям надо портить жизнь, если они любят друг друга?

– Ты чего, Ника? Ты же мать предаешь! – обалдел Слава.

– Я никого не предаю.

– Нет, предаешь!

– Уйди, видеть тебя не хочу, понял? Убирайся и больше не подходи ко мне! – Ника толкнула его и побежала к подъезду.

Доктор сдержал свое слово, не пустил Нику к Ларисе ни на другой день, ни на третий.

Отцу девочка побоялась рассказать о случившемся, да он и не появлялся – сказал, что пока ночует у дяди Вити.

Ника жила в тревожном ожидании, жила с одной только мыслью – повидать Ларису, поговорить с ней.

Дома был страшный скандал. Мать, узнав про ее занятия живописью, разорвала все рисунки. А потом… потом отправилась к директрисе…

Директриса встретила Татьяну приветливо, они были одного поля ягоды! И сразу поняла суть проблемы. Она ласково улыбалась:

– Господи, ну будет все так, как вы хотите, милейшая Татьяна Борисовна! Мы никого силой не держим! Хотя не скрою, ваша дочь – способная девочка!..

– Плевать мне на ее способности, – перебила ее Татьяна. – Мне сегодня ее классная звонила. Одни прогулы! Математика – профилирующий предмет, а у нее две тройки. Куда же годится? Я требую, слышите, требую прекратить ее общение с этой особой!

– Не волнуйтесь, Татьяна Борисовна. Я вам сейчас расскажу кое-что интересное!

А в это время Ника входила в класс художественной школы.

Ларисы, конечно же, не было. Ника сразу почуяла что-то недоброе… И не ошиблась! Стая волков смотрела на нее, а не десяток девчонок-ровесниц.

– Что вам нужно?

Они уже окружили ее кольцом.

– Без году неделя у нас, а Лариса Дмитриевна с тобой только и нянчится, – усмехнулась одна из учениц.

– Думаешь, так и будет?

Кольцо вокруг Ники сжалось плотней.

– Думает, что она самая умная и Лариса Дмитриевна будет всегда за нее заступаться!

– Фиг ей! Вали ее, девчонки!

И они впрямь повалили ее на пол. И били ногами – жестоко, безжалостно. Ника почти не сопротивлялась, у нее не было сил…

Директриса же успокаивала разбушевавшуюся Татьяну:

– Ваши молитвы услышаны, Татьяна Борисовна. Особа эта вчера уволилась. Даже сама прийти не соизволила, по телефону объявила о своем уходе. Я никогда не питала симпатии к Ларисе Дмитриевне, уж поверьте! И прослежу, чтоб ваша девочка здесь больше не появлялась, если вам так угодно.

Таня чуть не расцеловала директрису и, попрощавшись, поспешила в класс.

Нику она нашла избитую, в изорванной одежде. Но жалеть не стала. И выяснять не стала, за что били ее девчонки. Взяла за руку, потащила к машине:

– Так тебе и надо, дуре. Садись в машину!

– Нет! – вырвалась из ее рук девочка. – Я больше тебя слушать не буду. Я буду жить так, как захочу. Я поеду к Ларисе.

– Давай, топай! Домой можешь не возвращаться! И знай, что ее уволили! Такая она чудная была, Лариса твоя. Ничтожество с дешевыми духами!

– Она не ничтожество, слышишь! – закричала Ника. – А ты изверг, ты настоящий изверг! Ты отцу жизнь испортила! Ты во всем виновата!

Таня не выдержала и использовала свой обычный метод – влепила Нике пощечину.

– Я тебе еще не такое покажу! Толик, да помоги же! – крикнула она водителю. – Держи ее!

– Не вопрос! – Толя выскочил из салона, метнулся за Никой.

Татьяна видела, как бежала по двору школы дочь, а за ней Толик. Он нагнал ее, но девочка с силой вырвалась, перемахнула через забор и крикнула матери:

– Ненавижу! Ненавижу тебя!

Татьяна рухнула на скамейку. Она еще не успела отойти от этого крика дочери, как позвонил Олег.

– Я ушел из дома. Больше не вернусь. Нике передай, если хочет меня видеть, я живу у Вити. Вот и все, Таня…

«Вот и все…» А она-то считала, что с отъездом Ларисы можно праздновать победу…

Татьяна впервые зарыдала. Толя подбежал к ней, спросил удивленно:

– Вы чего, Татьяна Борисовна? Вы чего… плачете? Нам же это… к обеду в офис, там американцы приедут, встречать надо!

– Пошел ты вместе с американцами, знаешь, куда! Проваливай, ну, кому сказала! Слышишь ты!

Окончательно перепуганный Толик сел в машину и растерянно смотрел, как плачет на скамейке его босс, его строгая начальница, хозяйка и глава фирмы. Так ничего и не поняв, завел мотор и уехал.

А Таня ревела белугой, оставшись на лавочке одна-одинешенька…

Ника прибежала в больницу. Тот же самый врач, что принимал Ларису, встретил ее.

– Выписалась твоя тетя и вот прямо сегодня – на поезд, кажется, в Германию едет. А ты говорила, никого у нее нет. Муж с женой приходили за ней. Он красивый, она толстая. Увезли твою тетю. Может, оно и к лучшему. Отдохнет, развеется…

Она догадалась! Это был Даник со своей Гретхен! Они утащили в свою дурацкую Германию не только картины, но и саму Ларису!

– К лучшему все! – улыбнулся врач.

– Как вы не понимаете, какой же вы дурак! Она теперь не вернется, никогда не вернется! – крикнула Ника и бросилась бежать.

Отца она нашла у дяди Вити. Как она объяснила ему про Ларису и ее отъезд, не помнит. Пришла в себя только в такси, по дороге на вокзал. Как назло – пробка. Выскочили – и пешком, взявшись за руки…Только бы не опоздать! Только бы успеть к поезду!

…Лариса в привокзальной толчее катила по перрону свой чемодан. Подойдя к вагону, остановилась, стала вглядываться в толпу, точно ждала кого-то.

А те, кого так хотела бы увидеть, неслись на вокзал, неслись со скоростью ветра.

Отец и дочь. Бегут-летят, точно две птицы – большая и поменьше…

Лариса последний раз обернулась и вошла в вагон.

Еще немного, и поезд тронется. Вот уже и провожающих просят выйти.

Лариса посмотрела в мутноватое оконное стекло. Пошел дождь. Осень кончается. Скоро зима. Ну почему ее удел – расставания? Ей придется забыть тех, кто был так дорог.

Олег и Ника увидели только хвост отъезжающего поезда.

– Папа, мы не успели! Вон! Поезд ушел, папа…

Олег тяжело дышал, Ника тоже.

Они старались не смотреть друг на друга.

– Я с работы уволился, знаешь? – сказал вдруг Нике Олег. – Я у дяди Вити пока поживу. Не зови меня домой. Я не приду. И не обижайся. Постарайся понять, доченька!

Ника обняла отца:

– Ты у меня большой и такой смешной.

– Я не смешной, Ник, я дурацкий. Я не смог ничего дать ей…

– Поживем-увидим, – ободрила его Ника.

– И перед тобой я виноват! Ты-то меня простишь? – Голос его дрогнул.

И тогда Ника крепче прижалась к отцу:

– Не говори глупостей. Я люблю тебя, папа. Я уже выросла. Я все понимаю.

Они долго стояли обнявшись, а поезд Ларисы набирал ход, увозя ее в дальние края.

Прошло два дня. Ноги невольно привели Нику к мастерской Ларисы.

Она знала, Ларисы нет, никто не откроет. И не увидит Ника больше чудных картин, таких ярких и солнечных.

Ника хотела заглянуть в окно мастерской, но оно было плотно зашторено.

И вдруг голос сзади заставил ее вздрогнуть и обернуться.

– Культурная девочка, а подглядываешь в чужие окна! Поди сюда! – подозвал ее толстый дворник.

Ника хотела было уйти, но дворник остановил ее:

– Ключ она тебе оставила и письмо! Вот!

Через минуту Ника уже была в знакомой мастерской. Отдернула шторы с окон – как хозяйка. Протерла пыль. А потом села читать Ларисино письмо.

«Ты придешь сюда, я знаю. Обязательно придешь, – писала Лариса. – Так вот знай, я на тебя не в обиде. И запомни, все будет так, как надо, даже если будет иначе. Прошу об одном – рисуй. У тебя здорово получается. Это твое, понимаешь?»

Ника подошла к этюднику, где осталась незавершенная картина Ларисы. Робко коснулась кистью холста, потом ее движения становились все уверенней и уверенней. Над городом летел человек, не то эльф, не то бабочка. Очень взрослый человек. Глупо думать, что летают в своих мечтах только дети!

Ника стала дописывать за Ларису эту странную картину. Потому что она знала как бы это сделала сама хозяйка. И улыбалась, будто слышала слова из письма: «Все будет так как надо, даже если будет иначе. Прошу об одном – рисуй. У тебя это здорово получается…»

В дверь тихо кто-то вошел. Ника повернулась, увидела – Славка, а рядом с ним – мальчик лет эдак пяти. Ну вылитый Славка, с точно такой же рыжеватой челкой и веснушками.

– Вот… это он, брат мой младший. Нас вчера папа познакомил. Его оставить не с кем. Ну не выкинуть же его, брат все-таки. Пошли с ним… погуляем?

Он выжидающе смотрел на Нику. Ника улыбнулась и кивнула:

– Конечно пойдем! Это здорово, что вас папа познакомил! Это просто замечательно!

Она надела куртку. По хозяйски взяла ключи.

– Пошли в парк, мальчики! Тут рядом!

Все трое выбежали из мастерской. А картина с летающим человеком осталась неоконченной. Осталась ждать, когда снова придет Ника. А она придет обязательно! Пока же все трое, девочка и двое мальчишек, звонко смеются в парке, забрасывая друг друга охапками золотистой листвы…