Академия Утёс

Глава 1. Большое разочарование рода Дарм

Виктор с детства страдал мигренями.

Такими, что хоть на стену лезь: до зубного скрежета, бессонницы и одной сплошной муки.

Лекари твердили, что есть риск лишиться способностей к магии, отчего родители потихоньку списывали старшего сына со счетов и выпячивали таланты младшего – избалованного и амбиционного юношу. Виктор сквозь боль и вечный шум в голове пытался сосредоточиться и доказать то ли себе, то ли родителям, что он не безнадёжен.

– Сын, – позвал отец в излюбленной манере – будничным скучающим тоном, – Выпей микстуры от мигреней, что ты там ещё делаешь? Но такой вид не годится. Позоришь! Пёс плешивый, а не Дарм! Синяки под глазами, как у бродяги с подворотни. Загар откуда?

– Читал в саду. Мне так легче.

– Легче не позорить уважаемую семью. – наотрез мотнул головой Кай Дарм, – Приведи себя в порядок и не забывай, кто ты есть!

– Такое не забудешь. – тихо огрызнулся Виктор, едва ворочая языком и забрал у носильщика свои немногочисленные вещи.

Пытаясь сфокусировать взгляд на дороге до общежития, молодой человек прибавил скорости и шёл буквально вслепую – так невыносимо болела голова. Но при отце поддаться слабости непозволительно.

Каждый год старший Дарм провожал сына на учёбу, но не из заботы, а в жажде засветиться перед своими знакомыми и ректоратом Утёса. Престиж , пыль в глаза и реки лести – это он обожал и боготворил, как ничто другое в мире.

Виктор терпеливо шагал по проторённой до оскомины тропе и ненавидел этот спектакль. Будто раб рода Дарм: лучший в престижном лицее и в академии Утёс на факультете Зорких, а после карьера важной шестерёнкой в машине империи, договорной брак и дети семеро по лавкам до пенсии. Однажды, может, выдастся шанс выкроить уголок для милых сердцу занятий, чтобы тайком от родственников и журналистов побыть собой.

Несясь по знакомому до мелочей коридору, он и не заметил движущуюся фигуру девушки, загруженной по макушку картами, тубусами и единственным ветхим чемоданчиком.

На миг отступившей боли Виктор почувствовал шёпот дара, но сформулировать угрозу не сумел, одно лишь ухватил – рок: неминуемый узел из событий прошлого, что привлекли в эту секунду. Сердце отозвалось гулким тревожным ритмом, дыхание сбилось и волоски на теле встали дыбом.

– Аркан… чёрт! – прошептал, но среагировать не успел, через секунду теряя равновесие.

Столкновение грянуло: карты звёздного неба полетели до потолка, сумка Виктора раскрылась в полёте и высыпала всё непотребство: носки, нижнее бельё и самое сокровенное – музыкальную шкатулку, хрупкую и изящную. Вещица летела по коридору будто замедленно, разрушая надежды на сохранность.

Молодой Дарм с горечью наблюдал этот роковой полёт, прощался любимой вещью, но внезапно девушка опомнилась от падения и ловко подхватила вещицу, как сорока, углядевшая блеск сокровищ.

– Ух ты! – не удержалась она, покрутив изящную шкатулку в руке, – До чего чудесная!

Виктор забыл, в каком нелепом положении находится, и потянулся завести шкатулку. Крышка в руках незнакомки со скрипом отворилась и оттуда показалась маленькая балерина, крутящаяся под звуки шарманки.

И ничего что вдвоём они сидели посреди людного коридора в куче нижнего белья – момент неведомым чудом воздвиг границы с окружающим миром. Балерина, невозмутимо говорящая на языке музыки и танца, стала связующей нитью, отчего пространство изменило физике. Виктор и не понял, почему затеял это маленькое таинство с чужим человеком. Шкатулка с танцовщицей была его личным чудом, а не очередной вещицей, среди прочего хлама.

Позорное столкновение разозлило, только губы тянули лёгкую полуулыбку, да и головная боль осталась за границей волшебного события – нелепого и дурацкого, но яркого.

Магия зашелестела на кончиках пальцев молодого человека и вырвалась дымкой, воплощаясь в тени прошлого: закулисные сцены императорской оперы с яркими костюмами, прекрасными балеринами, готовящимися к выходу. Невероятные подъёмы изящных стоп, блеск камней и бесконечная грация.

Девушка улыбнулась, заворожённая сначала шкатулкой, затем картиной прошлого. Виктор невольно залюбовался её миловидностью, хоть и нелепостью: до чего странно она выглядела в куче вещей! Два тома библиотечных книг были явно не по возрасту, Виктор узнал их: они числились в списке литературы на грядущий семестр его курса – четвёртого! Да и факультет не девичий. Виктор фыркнул, оценивая интеллект падкой на безделушки девчонки, дополнили картину кукольные локоны неровно обрезанных волос, смазливость, капризная мимика. А главное – возраст: слишком юный для студентки академии Утёс.

Мысли подкинули задачку: с чего бы перед столкновением он уловил попадание в аркан судьбы? Перед ним обычная малолетка, пигалица – нет в ней ничего судьбоносного.

«Малолетка» заметила на себе внимательный взгляд и надменно встретила его, разя насмешливой улыбкой:

– Да уж. Педантом здесь и не пахнет. Едва ли среди содержимого найдёшь два одинаковых носка.

И Виктор осознал весь конфуз положения: по коридору разлетелись все его вещи и – ну надо же, какая шутка судьбы! – на глазах у девушки! Тени прошлого резко схлопнулись, не оставляя и следа кордебалета.

В миг этих мук стыда и настигшей мигрени, любопытных взглядов и усмешек незнакомки, подходил отец, который по натуре не сносил таких ситуаций и не давал забыть мгновения позора.

Виктор обречённо встал в ожидании грядущего скандала и быстро взялся собирать бельё. Миловидная студентка казалась символом неудач этого дня, и теперь ужасно раздражала всем существом.

– И нечего сбивать всех в коридоре! – размашистым движением девушка заткнула локон за ухо, едва не выдернув.

Её дерзость вывела из себя. И но этот… курносый, насупленный, да с этими губами кукольно-пухлыми, с соболиными бровями, сведёнными от возмущения к переносице, взгляд-претензия в придачу с убойным вызовом – как же может один человек раздражать настолько сильно – уму непостижимо! Малолетняя зараза!

– Да ты сама идёшь и не смотришь!

Как он – аристократ! – мог такое вслух сказать? Девушке! Да что с ним происходит?

Бросая друг в друга гневными всполохами взглядов, они разошлись, молодой человек обернулся, натыкаясь на вторую порцию гнева – уже от родителя, как вдруг и студентка-катастрофа развернулась ему вслед и эффектно плюнула в совершенно недворянской манере.

Ошеломлённый увиденной дерзостью Виктор даже позабыл о том, какое он беспросветное разочарование рода Дарм. Напомнило об этом наступающее в висках гудение словно кара за инцидент.

И лишь днями позже, когда голова прояснилась, Виктор перетряс вещи в поисках шкатулки. Только её и след простыл.

Глава 2. Зоркий из Зорких

В двадцать один год мужчины вступали в частичное управление делами семьи. Но Виктору эту обязанность не доверяли несмотря на его высокие баллы.

От этого он не страдал, хотя душа болела за наследие рода. По исполнению шестнадцати лет он имел неосторожность начать вникать в финансы отца и глаза полезли на лоб: вечные карточные долги, необоснованное мотовство и вопиющая неразбериха в счетах. Семейное достояние – завод конструирования дирижаблей, тоже удивительным образом не приносил дохода. Виктор догадывался, что дела плохи.

Не надо быть Зорким, чтобы понять простую закономерность: такие траты даже при щедром жаловании и пригретом месте в империи приведут к банкротству.

– Не лезь не в своё дело! – рычал отец. Его уязвляло, что ген Зоркого в нём так и не проснулся, – Корчишь из себя умника, а лучше б помог отыграться! О, небо, если б судьба подарила мне Зоркость, я бы этим непременно пользовался и не знал проигрыша! – ворчал Кай Дарм.

Но Виктор на дух не переносил азартные игры, зато в управление финансами семьи рвался настойчиво, всегда получая категорический отказ.

От него откупались чеками, с лихвой покрывавших расходы. Нет, мастер Дарм-старший щедростью не славился, однако суммы на содержание сына говорили о статусе, а ещё были пропорциональны успехам последнего в академии.

А Виктор Дарм числился первым среди лучших. И потому затеял авантюру в обход надзора отца: создать личный счёт вне семейных ячеек в привычных банках.

И это был первый шаг на Пути к сепарации.

– Мастер Дарм, ставя подпись под договором, вы открываете личный счёт в Мировом банке. В Империи или за пределами вы получите доступ к сберегательным средствам. Так. Вы можете даже оформить счёт на вымышленное имя, если посчитаете нужным – это неважно, важна лишь тёплая кровь. – она призывно постучала указательным пальцем по галочке, где требовался росчерк.

– Вымышленное? – работа мозга разбушевалась ураганом, закрутилась в торнадо и вдруг идея показалась светлой, – Тогда пусть счёт будет на имя Виктора Тефлисса.

Работница банка улыбнулась вновь, кивнула и через минуту документы были готовы. Удивительно быстро работала и даже успевала строить глазки, поправляя верхнюю пуговичку накрахмаленного воротничка и подбирая мнимые выбившиеся волоски из идеально дисциплинированной шишки на затылке.

К началу занятий студенты прижимали к груди письма от родных, газеты и журналы, присланные из дома, а Виктор Дарм договор об открытии тайного счёта.

И это не умоляло горечь в душе и даже зависть, а всё же чуть спокойней стало.

Судя по расписанию, лектор у них предполагался крайне скучный – Виктор за годы обучения хорошо ориентировался в преподавательском составе Утёса.

Однако в аудиторию зашёл легендарный ректор Утёса – сам Варфоло Крафт, и спешно разложил вещи на преподавательском месте, обозначая намерение вести занятие. Начертав мелом на доске одно только слово «Путь», он вернулся к столу и расположился, обводя студентов сосредоточенным взглядом.

Эффектный мужчина в полном расцвете сил, с высокомерным рентгеновским взглядом и самоуверенной улыбкой тонких губ ошеломлял и очаровывал окружающих. В ореоле почти осязаемого обаяния улавливалась опасность, женская же половина созерцателей этой ауры заворожённо хлопала глазками. Виктор ловил нечто неприятное в прославленном главе университета империи, хотя заслуг не умолял. Парадоксально притягательная внешность вопреки отталкивающей, но интересной личности – и это ставило в тупи́к. Наверное, потому в присутствии Варфоло Крафта люди предпочитали помалкивать.

Ректора было за что уважать и что почерпнуть – потому Виктор искренне обрадовался такой замене. Но одновременно словил напряжение, ожидая подвоха– интуитивно!

Всеобщее внимание настолько сузилось до громогласной персоны ректора (который, к слову, молчал, будто чего-то выжидая), что никто и не заметил как тихо открылась скрипучая массивная дверь. Толкнула её тонкая ручка с длинными пальцами, а затем показалась её обладательница – девушка, столкнувшаяся днями ранее с Виктором в коридоре общежития.

Молодой человек напрягся еще сильнее, сбросил с себя морок обаяния ректора и принялся пытливо наблюдать за юной воровкой. Он точно знал, что шкатулка пропасть сама не могла, и что именно эта девчонка её нагло утащила.

Но что она делала на лекции 4-ого курса среди будущих Зорких – загадка. Мел принесла? Или сообщение из ректората…

Ректор с интересом на неё посмотрел, но озадаченным не показался: присутствие незнакомки вовсе не удивило, а значит ждал. Лишь криво улыбнулся.

И поздоровался, тихо обратившись по имени:

– Рад, что вы успели, Эльза. Скорее располагайтесь, где удобно, мы начинаем. Будто её и ждали. Виктор точно разглядел отношение ректора – степенное, внимательное, располагающее. И будь это для него нормой – и ладно, но ректор славился человеком безразличным, к которому едва ли возможно достучаться. Да и лекции перестал вести давно, Виктор даже и не застал его преподавательский срок.

Пухлогубая куколка Эльза, кротко улыбнувшись, опустила глаза и засеменила к первому свободному месту – аккурат по соседству с Виктором, на первый ряд.

Он старался сделать безразличный вид, но то и дело допускал любопытные взгляды в сторону девушки – единственной на курсе среди парней.

Эльза. Да, имя подходило девушке как нельзя кстати, будто оно… о ней всецело: звонкое, амбициозное, немного капризное, слегка распевное, но краткое, будто брошено в небо богам. К такому имени ничего больше не надо – ни фамилии, ни тем более второго и третьего имени. Его обладательница о себе не кричала, но завладевала мыслями всех вокруг, что сложно в одном помещении с ректором.

И всё же, будто затравленная, девушка немного втянула голову, ссутулилась, глядя из-под густой чёлки.

– Вам повезло, друзья мои. – самодовольно произнёс ректор Крафт, чуть ли не мурлыкнув. Его манера, голос, взгляд напоминали кошачьи, что бы он не сказал, его хотелось слушать, – Ваш, по сути, главный курс обучения теперь веду я. – он выдержал паузу в обескураживающей улыбке, принимая немые овации. Виктор не отрывал от ректора взгляд, но готов был поклясться, что по аудитории прошла волна восторга, что студенты нетерпеливо заёрзали на своих местах. Новость и правда потрясла, ведь до них буквально снизошёл гуру «Зорких», лучший из живущих, – Я трижды возглавлял императорскую Зоркую палату. Но дело это суетное, напряжённое, поэтому перебрался обратно в Утёс, сохраняя место почётного советника. – он явно наслаждался своим внушительным послужным списком, который других ввергал в безмолвное восхищение, – И в этом году мы с вами рука об руку пройдём курс «прикладной навигации Пути», а по результатам… – он выдержал интригующую паузу, – Лучший ученик отправится на место советника императорской Зоркой палаты.

Аудитория взорвалась напряжением и ликованием. Беспрецедентная возможность блестящей карьеры вскружила голову и высвободила огромную энергию, даже на магическом уровне, но ректор почему-то из себя не вышел, смакуя всплеск магии.

Виктор держался спокойно, однако про себя проговаривал всё то, что минутой раньше произнёс ректор. Голова немного закружилась, напоминая о недавней мигрени, но вместе с тем, пришлось удержать улыбку – Виктор уверенно держал позицию лучшего на курсе Зорких, при том по всем фронтам. И теория и практика давалась ему не без усилий, разумеется, и всё же успешно. А секрет был прост: усердие, терпение и… аналитика. Любое своё предсказание, даже самое незначительное, Виктор проверял и просчитывал вне магии – простой логикой и известными математике формулами.

Конечно, у него был и магический талант, обремененный – увы! – мигренями, а потому пользоваться им было болезненно. Заглядывать вперёд выходило затратным по всем ресурсам организма, но вот назад куда легче. И потому любимой частью его дара были фантомы из прошлого, в основном – своего собственного. И, тем не менее, доставая фантомы из былых времен, он будто раскрывал альбом с любимыми моментами: вот он за кулисами оперы смотрит на суматошную бабушку, которая перед выходом инструктирует кордебалет; вот она исполняет главную партию на уже пустой сцене перед закрытием театра в свете единственного прожектора. И как же она прекрасна, совсем как на плакатах своей звёздной молодости. А вот она учит Виктора вальсировать, он так мал, что смотрит на неё снизу—вверх; снова фантом, но Виктор значительно подрос и уже легко крутит свою партнёршу в руках, а у неё всё такое же улыбчивое лицо, полное нежности. В уголках глаз морщинки… Фантом Виктора впервые заходит в стены Утёса, рука оглаживает старые стены академии с трепетом – молодой человек мечтал учиться в этом храме знаний.

Снова морок и импульс призывающей магии, от которого Виктор отмахнулся – не время придаваться прошлому. А вот попытаться написать бабушке письмо – обязательно надо. Может, получится обойти запрет отца?

Молодой мастер Дарм вскользь посмотрел на Эльзу, но та выглядела разве что уставшей и напряжённой криками сокурсников, нежели взволнованной возможностью головокружительной карьеры. Она подняла густые ресницы и взглянула светлыми омутами на Виктора, отчего её щёки приобрели румянец – хоть и едва заметно. Она тут же уткнулась в раскрытую на середине книгу, где на полях красовались пометки кривоватым подчерком. Письменные принадлежности Эльзы с трудом можно было назвать пригодными для обучения, а вот ветхими и потрёпанными запросто. Да и скромное серое платьице с бледно-розовыми рюшами по подолу и рукавам выглядело мило, но скромно.

Неконтролируемая волна раздражения заставила Виктора невоспитанно фыркнуть. Оттого даже стало неловко за своё поведение.

Ректор встал, застёгивая распахнутый жилет на пуговицу:

– Погалдели и будет, – оборвал он серьёзно, – Времени мало, поэтому приступим не медля. – он любовно обвёл рукой начертанное на доске слово и заговорил, – У каждого человека есть свой жизненный Путь, предопределенный свыше еще до момента его рождения, который ему надо пройти – предназначение, если понятней. Это общий Путь, состоящий из бесчисленного множества дорог от аркана к аркану. Есть дороги, которые выбираем мы сами, а есть те, которые выбирают нас.

В воздух поднялась неуверенная рука студента:

– Это как, простите?

– Вопросы – это хорошо. Но не вовремя. – ректор нахмурился, – Мы взрослеем, крепнем и выбираем себе профессию, поступаем в соответствующее учебное заведение. Мы думаем о профессии, об экзаменах, представляем себя студентом в конкретном месте, в профессии. Мысленная дорога при этом выстраивается быстро. Чем чаще мы об этом думаем, тем ярче и подробнее представляем, тем сильнее энергетический оттиск нашего желания остается в тонком пространстве жизни. – Виктор навострил уши и впитывал каждое слово, строча ручкой по тетради, – Бывают дороги милосердия, служения людям, яркие и необычные, бывают дороги разрушения и войн. Кому как повезет, в отличие от тех дорог, которые были выбраны самими. Судьба не фатальна, а многовариантна: по какому Пути пойдешь, то и получишь.

Эльза, сидевшая через парту, подняла на ректора недоверчивый взгляд, но немой вопрос не огласила.

– Именно поэтому, – продолжил Варфоло Крафт, эффектно подняв указательный палец в небо, – Так важен начальный Путь, попадание в общество правильных, нужных людей, с которыми можно начать дорогу в желаемом направлении. Можно попасть в общество разбойников, негодяев, а можно выйти на людей просвещенных, ищущих, светлых и удачливых. Можно следовать по жизни пассивно, а дорога выведет на лучшую тропу, если в вас есть какое-то начало, соответствующее назначению этой дороги. Вас может нечаянно, неожиданно завести не туда, куда вам было нужно в этот момент, а куда судьба привела вас сама.

– Мастер Крафт, – обратился Виктор в свойственной учтивой манере, – И что же тогда главенствует: предназначение или свободный выбор?

Ректор, подобно коршуну, поймал Виктора в фокус взгляда и будто просканировал, щурясь. И через секунду расплылся в довольной улыбке.

– Виктор Дарм, если не ошибаюсь? – уточнил он мягко и получил кивок в ответ, – Я благодарю вас за этот вопрос. Над ним идёт вечный спор, но ответите вы сами и позже, а я, с вашего позволения, вернусь к лекции, – он обернулся спиной к аудитории и сложил руки на груди, – Вот этот жизненный путь, состоящий из множества дорог – и есть предмет наблюдения Зоркого. Каждый человек, вернее, каждая душа, приходящая в этот мир, имеет свою задачу и свою сеть арканов: научиться чему-то такому, что не умела раньше, или отшлифовать то, что наработала. И под эти данности душе и определяется коридор этих самых вероятностей. Что судьба и есть – наш жизненный путь. Его видят ясновидцы, просматривают на картах, он записан линиями на руке. Но для тех, кто выбрал свободный от любых влияний СВОЙ путь – судьбы не существует. – он обернулся с улыбкой и развёл руками.

Аудитория в непонимании затихла. Эльза криво улыбнулась, Виктор же просто наблюдал и прибывал в лёгком шоке. Он точно знал, что ректор на такое замешательство и рассчитывал, а значит, вопрос явно ожидает.

– И как тогда ясновидение можно счесть фундаментальной магической наукой, если того самого фундамента не существует?

Пауза затянулась, но интригующая улыбка ректора давала надежду на ответ. Он обвёл взглядом аудиторию, заговорщицки поднёс палец к губам, норовя перейти на шёпот. Он остановился на скромнице Эльзе и, говоря будто только ей, поделился тайной:

– Судьбу можно обмануть. Да, это непросто. Да, это целое искусство. По сути, это исключение, которое подтверждает правило. Однако можно, будучи на два шага впереди.

Виктор уловил в теле дикую вибрацию. То ли магическую, то ли по причине возбуждения словами ректора. И всё же до боли в висках он мысленно проговаривал всё, что услышал, размашисто фиксируя слова в тетради, боясь потерять хоть одну фразу из контекста.

– Чёрт… – выругался он, когда сломал карандаш, а писать оставалось ещё довольно много.

Эльза мигом протянула свой ветхий огрызок грифеля, глядя с пониманием и вроде как таким же возбуждением. Но Виктор отмахнулся с небывалой агрессией:

– Без твоего мусора обойдусь.

Такие огромные светлые глаза, взирающие на соседа, вмиг померкли, опустели. Виктор понял: обидел, злостно задел за живое. И вроде пожалел, но вины не признал.

– Вы никогда… – продолжил ректор, – Не услышите в Утёсе таких скандальных заявлений, как то, что прозвучало от меня минуту назад. И мне остаётся лишь добавить, что… – он пронзительно взглянул на каждого подопечного, сканируя, разбирая по косточкам, – Отклониться от предназначения – это адов труд, это небывалый уровень прозорливости и непрерывного внимания: каждую секунду, каждый шаг, каждый вздох. Контроль, контроль и ещё раз контроль, помноженный даже не на талант, а на гениальность. Отказ от всего на свете ради одной единственной игры с Судьбой в кости. Жертва огромная. – он криво усмехнулся, тыкая пальцев во всех сразу, – Не для слабаков. И потому для вас Путь равен фатуму, предназначение – неотвратимой гильотине над глупыми головами. За сим лекция окончена.

Точка прозвучала хлёстко, студенты замерли обескураженные внезапными поворотами хода лекции. Лишь Эльза вроде как смотрела на ректора с искренним пониманием, ожидая его ход.

Да кто она, чёрт побери, такая!?

Глава 3. Магия крови

В библиотеке ждал сюрприз.

– Мастер Дарм. – заупокойным голосом пропела архивариус с феноменальной памятью и такой же феноменальной бесцветностью бытия, – Учебников больше нет.

– Но как? – опешил он, – Я же заявку оставлял, в наличие был экземпляр.

– Распоряжение деканата, ушёл тот экземпляр.

– Что-то я не понимаю.

– И это не мои проблемы. – архивариус захлопнула неподъёмный формуляр с грохотом, лучше слов обозначая своё раздражение, – У нас тут льготники, мастер Дарм, а это люди из неблагополучных семей, сиротки и прочие бедняжки. Вы бедняжка?

– Нет. – покраснел Виктор, не ожидая такой поворот.

– Ну так купите себе новый комплект учебников и эту злосчастную методичку.

С рычащим ворчанием молодой Дарм побрёл на лекцию. Чутьё что-то настойчиво трезвонило, но расшифровать сообщение вселенной мешала пульсирующая боль в голове, и потому настроение сыграло на оборону: просто жди неприятностей и точка.

А скучнейшую лекцию по магическим блокам заменили на ещё более скучную – совмещённую с другими факультетами, а значит, общего образования – какая досада!

– Мы же это всё на первом курсе проходили… – фыркнул Виктор.

– Повторенье – мать ученья, мастер Дарм. – недовольно надулась сизым воробьём такая же сизая низенькая замдекана Зорких, которой вверили выпускные курсы на замену, – Не моя вина, что императорская комиссия нагрянула с проверкой и инспектирует всех преподавателей разом, словно студентов. А распустить вас всех я не могу – инспекция идёт.

Виктор подпёр подбородок ладонью и надеялся, что не провалиться в сон, ведь очень хотелось…

– Итак, выпускной курс. – замдекана давно отошла от преподавательской практики в секретариат, к которому способностей оказалось больше. Дисциплину соблюдать умела, а держать её вместе с вниманием студентов – нет, а ещё её манера говорить больше походила для успокоения буйных, чем для пробуждения любопытства интеллигенции Утёса, – Давайте достанем из архива вашей памяти магическое деление и одарённость. – женщина явно волновалась и всё бегала глазками по тексту вызубренной лекции, – Вы знаете, что магия пробудилась в людях по установленным данным три тысячи лет. Тому причиной послужило смешение генов, блуждающая кровь. – Виктор улыбнулся такой формулировке, поскольку в старых книгах «блуждающую кровь» называли иначе – цыганской. Точнее иначе – именно свободолюбие и кочевой образ жизни цыган привёл к смешению крови разных народов и мутацию человека – если по-научному. Но после восстания цыган, этот народ стремительно срезали во всех новых изданиях, и заслугу по пробуждению мутаций отняли намеренно, – Магия пробудилась в виде ряда талантов, передаваемых по крови. Первыми проявились лекари. Следом Зоркие и псионики – и кто раньше – это большой спор магистров. Последними, уже намного позже проявились техномаги, но вытеснили для себя огромную перспективу среди прочих. Технари, в отличие от остальных продолжают развиваться, этот дар магии не вымирает. Лекарей за счёт своевременных усилий, надзора и скрупулёзной сертификации вывели на стабильность распространения. Зоркие же.. – кивок аудитории и смиренное пожатие плечами, – Вымирают. Если дар не развить, то он затихает, гаснет, а к следующему поколению слабеет, через одно и вовсе отмирает. Другая ситуация с псиониками. – нахмурилась женщина и поджала губы, – Этот вид дара чрезвычайно опасен. Много проблем возникало в ходе истории именно с этим видом дара, потому он послужил катализатором для образования министерств по контролю за одарёнными.

– Инквизиции. – шёпотом усмехнулась Эльза, потупив хитрый взгляд в тетрадь.

Виктор смерил её заинтересованным взглядом и увидел в сумке на сидении рядом комплект библиотечных учебников, который, как он сразу понял, предназначался ему.

– Когда псионики вышли из-под контроля, решено было искусственно урезать численность одарённых.

Виктор знал эту историю и как деликатно её обрисовали радужными красками. Двойственность ситуации аккуратно завуалировали атакой обезумивших псиоников, а то, что по факту из всех представителей своего дара ветвь осталась чуть ли не единственная – императорская династия – вроде как мелочи, не вызывающие вопросов.

– Псионики есть и ныне, штучный, так сказать, экземпляр. – нервно хихикнула дородная женщина, Буквально около сотни персон во всей империи. За этим тщательно наблюдает отдел контроля численности населения и отдел контроля одаренных.

– Псиоников тушат. – погалдел самый знаменитый разгильдяй Утёса и по совместительству сын главного конкурента отца Виктора. Молодой мужчина красноречиво заржал и повлек за собой волну смешков прихлебателей, – Размножают на убыль то есть, ну простите, мистресс.

– Благодарю за ваше мнение, мастер Бойл. Псионический дар уже давно не имеет факультета в Утёсе, поскольку нет минимального спроса. Образование псиоников идёт в частной форме от сертифицированных преподавателей императорской ложи. Дар угасает, тут вы правы. Как и Зоркость. – улыбнулась она, выводя на нейтральную тему, – Поэтому на вас, господа Зоркие, большие надежды. Каждый из тех, кто получит в этом году сертификат Зоркого, должен ответственно относиться к передаче своего дара. Многодетным императорская ложа даёт хорошие поблажки и продвижение по службе, даже плодородные земли в долгосрочную аренду по смешным ценам. – она подмигнула аудитории, будто соблазняя уже сейчас активно работать на передачу дара. Эльза за соседним столом подавила смешок, а Виктор поджал губы и тяжело выдохнул: тема жутко раздражала.

– Как скот, право слово… – фыркнул он себе под нос громче, чем следовало.

– Мастер Дарм. – замдекана сложила пухлые ручки на груди, мягко улыбнулась и захлопала глазками, – Нет ничего зазорного в том, что такой высокий спрос на брак с Зорким.

– Многие получают сертификат не ради дара, не ради карьеры, а ради того, чтобы высоко продать свой генетический материал. – недобро улыбнулся Виктор, формулируя колкость максимально нейтрально, но смысл не укрылся, как и сарказм в словах, – Договорные браки, отсутствие семейного счастья – зато в достатке.

– Уж кто бы говорил… – пронеслось по аудитории хихиканье, но Виктор его проигнорировал.

– Давайте смотреть иначе, мастер Дарм. – кивнула в примирении женщина, – Зоркость, – она подняла указательный палец вверх, – Почему она так ценна? Давайте не умолять её значимость. На ряду с псиониками, Зоркие считались опаснейшими магами, лишь они могли противостоять псионикам и делали это успешно. Именно благодаря их прозорливости, многие ситуации вышло предупредить, не заводя в крайности. Вы же понимаете, какая катастрофа может случиться, если талантливому псионику выйти из себя? Сейчас запрещено в рамках практики посещение тюрем, но в моё студенчество это входило в обязательную программу и ознакомление с даром было живое, а не теоретическое. – она выдержала задумчивую паузу, – Зрелище страшное, скажу я вам. Никакой больше теории не надо, чтобы такое запечаталось в сознании. Псионик в гневе способен просто уничтожить человека в радиусе своего дара. Одной волей, спокойно сидя на табуретке. Может внушить самоубийство, может заставить убить. Псионики – манипулируют людьми, делают из разумного существа бездумную скотину, идущую на бойню. – понимая, что заговорилась, замдекана деликатно откашлялась и смиренно улыбнулась, – Зоркий же – козырь империи. Не преувеличиваю ни сколечко.

– Зоркость вырождается. – Виктор вернулся к актуальной теме, – Не потому ли, что люди замыкают дар в рамках одной крови? И что же «блуждающая кровь»? Однажды она уже способствовала эволюции, что мешает сейчас смешению крови улучшить гены? Что будет, если, к примеру, лекарь смешает свой ген с техномагом? Или Зорким.

– Ох, замечательно, что вы про это спросили. – женщина всплеснула руками, – Два дара вступают в конфликт и побеждает сильнейший – всё просто. Увы, супермага, одаренного со всех сторон не выйдет. Если с позиции крови, то всё ещё яснее: у вашей маменьки вторая группа, у отца третья. У вас не выйдет суммы – пятой группы или второй и третьей сразу.

Виктор просто кивнул, подавляя зевок. Вся тема лекции будто поперёк горла становилась, тема генетики и скрещиваний ради крови звучала слишком цинично, холодно, искусственно.

В голове же маячили другие картины, от которых веяло свободой: блуждающая кровь просто кочевала по воле ветра или же настроения. Где зерно упало, там и проросло. А вот эти речи про группы крови больше напоминали нежизнеспособные саженцы в теплицах.

Молодой Дарм фыркнул и мотнул головой, сам себе напоминая недовольную лошадь – даже стыдно стало за свои деревенские замашки. Аристократ! Сын результата договорных браков ради сохранения дара во славу науки и магии.

И снова захотелось фыркнуть.

А ещё вспоминался разговор с одним старым учёным-техномагом. Он был бабушкиным соседом и иногда чинно покуривал трубку на ступенях их дома:

– Как, думаешь, техномаги появились? Остальные уже давно обжились в этом мире, а технарей ещё не было. Вот откуда им взяться? – он хитро посмотрел тогда на подростка-Виктора, пожимающего плечами, – Принцип дара лекарей тот же самый. Лекарь познаёт суть первого и второго плана бытия. Им понятны и подвластны органические и неорганические структуры. Зоркие же обращаются к третьему, четвёртому и шестому планам в зависимости от направления дара: прошлое к миру предков, настоящее к миру телесному и осязаемому, будущее к плану законов бытия – Судьбе. Псионики контактируют с третьим планом напрямую и мёртвой хваткой, – пожилой профессор хорошенько затянулся, изводя Виктора любопытством, – Лекари немного архаичны, если ты заметил, Виктор Дарм, и их гены подстроились под новый мир, постепенно выводя техномагов. Да-да, мой юный друг, технари – в прошлом лекари, так сказать. Не так уж это и удивительно, правда? – и когда Виктор уже готов был уйти, переваривая сказанное, профессор добавил двоякую фразу, – Но ты ведь знаешь, мальчик, что все уровни бытия – лишь формы ограничений. Седьмой уровень – само созидание, сама бесконечность.

– Но человек не обращается к седьмому плану бытия. Седьмой план – это Создатель. Творец.

Скрипучий смех и облако дыма в лицо – будто гипноз какой-то:

– Думаешь, не обращается? А как же ты к бабуле своей тогда приехал? Из лицея своего пади опять сбежал?

– Сбежал. При чём здесь Создатель?

– При том, малец. Создатель сущего – это любовь. Всякий раз, когда ты обращаешься к энергии любви – ты сильнее законов мироздания. В прах они рассыпаются под такой силой.

Бабушка ругала, что Виктор про такое смел спросить. И не понятно почему, но ссора с профессором тогда вышла значительная. И только днями спустя с настороженным видом она, всё время оборачиваясь, тайком отвела Виктора в дома соседа. Тот снова мерно выкурил сигару, улыбнулся и продолжил разговор:

– Твоя прекрасная родственница, малец, хочет, чтобы ты умел распознавать и сопротивляться программам псиоников.

– А такому можно научиться? Где?

– Нельзя, в том и дело. Но я научу, только будь добр молчи. Николас! – позвал профессор и на его оклик вышел бледный светловолосый юноша – худой, долговязый как каланча, с серыми неуверенными глазами и поджатыми губами. Мальчик посмотрел на гостей и чисто механически приосанился, склонил учтиво голову, но потом снова потерял цвет высокого воспитания, предпочитая быть скорее тенью человека, – Знакомьтесь, это мой крестник Николас. Он псионик. – профессор похлопал парня по спине и косо посмотрел на Виктора, – А ты что, Виктор, так шугаешься? Крестник это мой, хороший парень. Не дели людей из-за своих предрассудков. Николас, знакомься с Виктором и его чудесной бабушкой Фелис Тефлисс. Господа у нас Зоркие.

И так Виктор впервые увидел псионика в действии. Пусть действовать он и не желал, но отказать дядюшке не мог. Так, сначала Фелис, выглядя совершенно естественно, выполняла навязанные программы, а потом и на самом Викторе будто навязали веревок и сверху тянули, играя как куклой.

Воля Николаса зашла в его сознание мягкой силой, почти шёпотом, но всецело завладела:

– В этих старых домах толстые стены, – шептал голос в голове, так похожий на свой, – Через большие окна проходит много света, а подоконники…? Широкие, так и манят присесть. Посмотри в окно! Отрой… смотри, ещё шаг и свобода…

Виктор этот шаг сделал с лёгкой душой. Никакой инстинкт самосохранения не сыграл нужную роль, ноги вели к свободе… от жизни. И лишь рука профессора держала за рубашку, удерживала от падения с третьего этажа.

– Виктор, ну право слово, ты почему такой послушный?

Ничего инородного в голове уже не шелестело, зато обуял вселенский ужас: вот она смерть! Такая, что и без падения замучает! Сердце стучало бешено, оно не хотело умирать! Ноги едва касались опоры и вдруг заметались, руки отчаянно искали во что бы вцепиться, но судорожные попытки лишь раскачивали Виктора сильнее, а сердце ускорялось-ускорялось, страх душил и стучал в виски оглушительным раскаленным гейзером.

– Поздно. – недовольно ворчал он, – Спящее сердечко-то, сложно будет учить, Фелис! – сказал он уже бабушке.

– Но ты же научишь?

– Попробую. – и уже Виктору, – Успокаивайся и слушай. – похлопал по груди, но ясности молодому Дарму это не принесло, – Что такое человек?

За него ответил Николас, с тревогой глядя на подопытного:

– Человек, технически – плод третьего плана бытия. Точнее его тело.

– Вот именно: тело!

– Псионики подчиняют третий план. – Николас скрестил руки на груди. Всё происходящее вызывало у него почти такой же ужас, как и у Виктора.

– Учитесь, мальчики. – профессор снова набил трубку, – Да-да, оба учитесь: человек – больше, чем просто тело. Он – и душа, и тело, и разум; многомерное существо и принадлежит ко всем семи планам существования. Порабощая третий план, псионик завладевает телом, создаёт своего рода клетку для сознания.

– Остается душа. Пятый план? – задумчиво прищурился Ник.

– Верно. Вот через пятый план и надо сбивать программу изнутри. – мужчина закурил, – Всё воздействие псиоников, как это ни забавно, держится на внимании мага. – он хлопнул в ладоши потом ещё раз и ещё, – Ритм. Пока ритм стабильный – программа работает исправно, но стоит ему сбиться… – сбивчивое хлопанье, – Псионика выкидывает. А ведь ритм есть у всего: у часов и походки, у дыхания и сердца. Чтобы избавиться от воздействия – просто нужно заставить сердце биться быстрее. А как?

– Страх? – Виктору в ту минуту было это чувство ближе всего.

– Ну и помог тебе страх?

– Не помог.

– А если бы ты увидел, что твоя бабушка прыгает?

Виктор живо себе представил этот ужас и кивнул, потому что точно знал: нет ничего страшнее для него, чем потерять главного человека в своей жизни.

– Да, уверяю, твоё бы сердце сбило ритм, а разум скинуло программу. Но сыграл бы вовсе не страх. Помнишь, что я тебе говорил на днях?

– Про седьмой уровень?

– Да. Обращение к уровню Создателя идёт не через страх, а через любовь. – он подошёл к Фелис – она мрачно следила за всем, что происходит на тайной встрече. Пожилой профессор взял её ладонь и учтиво поцеловал, выражая уважение и восхищение, – Человек – больше, чем тело. Повторяю: он – многомерен, в нём есть всё. Просто чаще будьте…. – он не договорил, потому что Фелис вырвала руку и угрожающе зашипела:

– Не смей этого произносить. – вроде едва размыкая губы, но Виктор разобрал каждое слово, – Человек способен на очень многое, мальчики. Быть марионеткой – это выбор третьего плана. Идти по прописным законам Пути – шестого. Но всё это выбор!

Бабушка редко выходила из себя, но тогда говорила с надломом, страстно и яростно. А ещё будто со стыдом… Такой Виктор её не видел никогда и оттого все события врезались особенно остро: вспоминая, Виктор ощущал все те запахи, вереницу тревожных мыслей и догадок: Фелис подвергалась псионическому воздействию, и это далось ей не без травмы.

За жизнь она повидала многое, пережила восстание и бесчисленное множество интриг Энхерлемма, будучи в самом центре – примой главного балета империи.

И оттого много молчала, а глазах утаивала тяжесть воспоминаний.

Но это не мешало ей верить в лучшее и искренне любить.

Глава 4. Городок Архарис

Не было и пяти утра, как раздался клич старосты:

– Срочный подъём! Подъём! – он бесцеремонно стучал по дверям, вторгался в общие спальни и срывал одеяла – легко распознать людей недворянского происхождения, – Утро доброе! Бегом собираться, через тридцать минут дирижабль в Архарис. Завтрак не предусмотрен.

– Какой к чёрту арахис?

– Уши помой: Архарис! Практика!

Четвёртый курс – профильная практика в городе – догадался Виктор. Он сгрёб вещи и помчался в душевую, где царило суетное мракобесие из постоянных толчки плечами, гнусные словечки, плевки и прочие издержки мужского общежития. Виктора не жаловали по многим причинам. Ростом он не слишком выдавался, мускулатура средняя, красавцем назвать его было сложно: тёмные глаза слегка навыкате, волосы каштановыми прядями рассыпались на лоб, и никак не удавалось уложить в одном направлении назад, как было модно.

А ещё он носил фамилию Дарм, что не делало его слишком значимым, но репутация отца оставляла неприятный отпечаток, как пробивного человека, идущего по головам ради своих целей. К тому же Виктор Дарм отчаянно пытался быть лучшим благодаря знаниям и своей голове – может потому она вечно болела.

– С дороги, Вик-Фрик! – его пихнули во встречном потоке.

Виктор сжал челюсти к рейсовому дирижаблю поспел едва ли не последним запрыгнул на трап. Отрываясь от земли, увидел фигурку бегущей словно лань Эльзы.

– Стойте! Забыли одного… одну… – крикнул он в рубку, потом усиленно постучал по двери, – Стойте! Студента забыли!

– Что за ерунда, Дарм! Я всех вас в лицо знаю! – заворчал рулевой.

– Новенькая, кэп. Снижайтесь! – пожал плечами Дарм и кивнул.

Никто и не думал помочь бегущий девчонке, но та смотрела упрямо. Перекинув сумку через плечо, она прибавила ходу и почти уже зацепилась за поручень, но сокурсники помешали с гоготом.

– Придурки. – Виктор с неожиданной для себя прытью и дерзостью распихал однокурсников плечами и тут же потянулся на помощь Эльзе, – Держи!

Миг она смотрела на его руку с недоверием, но то был последний шанс, и пришлось воспользоваться. Дарм рванул на себя слишком сильно, и они кубарем полетели внутрь дирижабля, вызывая ещё большую порцию издевательств. Эльза распласталась на Викторе звездой:

– У тебя привычка падать? – с рыком сползла она, ощетинившись дикой кошкой.

– Могла бы спасибо сказать.

– Спасибо, что из-за тебя я месяц падаю столько, сколько за всю жизнь не падала. Я вообще никогда не падаю!

Он нахмурился, но помог ей встать, поднял её вещи, отряхнул и пошёл, игнорируя нападки окружающих:

– Рыцарь дырки от бублика!

– Рот заткни. – огрызнулся он, хотя раньше бы и не подумал. Но стало как-то обидно слышать грязь в сторону девчонки – милой до жути, глаз не отвести!

Эльза же стояла в ступоре недолго и вдруг увязалась за Виктором. Он старался не обращать на неё внимания, но через час пути остыл и повернулся к ней:

– Извини, что нахамил тогда на «навигации». Это было с моей стороны…

– Полным свинством. – продолжила она серьёзно, – Я привыкла. Ты Виктор, да?

– Виктор Дарм. А ты Эльза.

– Эльза Эйс. – она смотрела перед собой, сидя к нему плечо к плечу, – Экстерном на четвёртый курс Утёса – обгоняю твои расспросы.

– Так предсказуемо, что я спрошу?

– Спросил бы. – криво улыбнулась она, – Тебя же разрывает любопытство.

– Да. – признался он и хмыкнул, – И как тебе удалось? – он тут же уточнил и отвёл глаза на круглое окошко дирижабля, за которым отдалялась земля – это разжигало приступ агрофобии, – У нас самый сложный факультет, самый суровый отбор в самой привилегированной академии империи. А ты от горшка два вершка и сразу на четвёртый курс? Тебе шестнадцать-то есть?

– Будет. – уклончиво ответила она, – Пока пятнадцать. – глаза Виктора округлились, потому что держалась Эльза как зрелая совершеннолетняя девушка, природная хрупкость и миниатюрность контрастировала с умудрённым сдержанным взглядом, – А удалось талантом и упорством. – снисходительно улыбнувшись, она взглянула прямо.

– И какой талант? У меня зреть прошлое. – признался он честно, – Но с будущим большой прогресс… правда скорее аналитический.

– Искусственный то есть. – добавила она, но не уязвила, а взглянула с огромным уважением, – Это здорово, Виктор. Наверно ужасно мучаешься.

– С чего ты взяла?

Она вдруг увела взгляд сначала к его открытой на коленях ладони, а потом в сторону:

– Да предположила. – пожала плечами, но Виктор почувствовал, что она чего-то недоговаривает, – У меня развито зрение прошлого и будущего.

– Вот это да! – восхищенно выдохнул он, – Ты настоящий самородок! Вот почему Крафт тебя так выделяет!

– Наверно. Он сам обладает недюжинной Зоркостью будущего. – снова пожала тонкими плечами как-то безучастно, будто разговаривать стало не интересно. Дарм почувствовал себя неловко, и даже отвлечься не на что: за окном один сплошной источник ужаса, так что пришлось закрыть глаза и не думать о высоте, выравнивать дыхание, чтобы не показаться трусом.

Снова летели молча. А И вроде гудел мотор, но желудок Виктора проурчал громче, вызывая новую волну неловкости:

– Неловко. Завтрак пропустил, теперь буду позориться.

Но Эльза не смутилась, запустила руку в ветхий чемоданчик – тот самый – единственный, и выудила крекер:

– Держи. Всегда ношу с собой.

– Предусмотрительная! – он с благодарностью взял угощение, – И чемодан тоже?

– Там все мои вещи. – вот теперь она смутилась и опустила глаза.

– И зачем тебе они с собой?

– А вдруг не вернусь?

Его глаза немного расширились, воображение нарисовало падающий с высоты птичьего полёта дирижабль, дым, пламя и людские крики.

Бросило в холодный пот, проверил ремни безопасности и судорожно сглотнул: как же так вышло, что наследник дирижаблестроения боится высоты – уму непостижимо!

Желудки немного утихли, за окном рассеялись облака и поднялось солнце, утро вступило в полное право. Горные верхушки перестали мелькать и сменились зелеными холмами и полями. Дирижабль приземлился на станции Архариса и Эльза вновь стала непричастной, отстранённой.

– Господа хорошие, вперёд по главной улице. В вашем распоряжении час времени на все свои утренние процедуры. Встретимся у главпочтамта, а там на поиски практики, – отчеканил староста зевая и спрыгнул на землю первым, – И давайте хорошенько осматривайтесь. Ректор внёс изменения в программу обучения и теперь такие вылазки раз в неделю.

– И какую практику нам здесь искать?

– Любую, связанную с нашей сферой. Внимание, факультет Зорких! Мастер Крафт лично проверит отметки в зачетках, так что советую проявить фантазию и упорство. Остальным отчитываться перед деканами.

За сим студенты ринулись в бой. Виктор же для себя точно решил, что без хорошего завтрака не примет ни единого внятного решения. И только он об этом подумал, только сделал шаг, как сзади раздался тихий бархатный голос:

– Если хочешь развить зрение будущего, то завтрак – обязательно нужен. Ты можешь не поглощать пять блюд как принято у аристократов, но понемногу питаться надо регулярно. Иначе головные боли будут застилать глаза.

– Откуда ты знаешь о моих головных болях?

Она вскользь взглянула на его ладони, секундой позже отводя глаза:

– Я неплохо понимаю, как устроен шестой план. А ты – нет.

– Эльза, – позвал он тихо, – Можно я угощу тебя завтраком?

– Ты думаешь, что раз я пишу остатками карандашей, то не могу себя прокормить?

– Я думаю, что нам нужно подкрепиться перед тем, как искать практику. – он дружелюбно улыбнулся, – А ещё, что ты колючка.

Она мило усмехнулась и пошла за ним, таща свой страшненький чемоданчик.

– Можно тебе помочь?

– Зачем?

– Я с пустыми руками, а у тебя целый чемодан… – она недоумённо похлопала глазами и вцепилась в чемодан, будто в спасательный круг, – Эльза, не принято, чтобы женщина носила груз, а мужчина шёл налегке. Давай не будем привлекать внимания.

Она долго колебалась и вцепилась в свою поклажу будто в спасательный круг, но Виктор настоял и спокойно расцепил её руки:

– Вот смотри, ничего страшного не произошло. Я рядом и ты можешь в любой момент удостовериться, что я не лезу в твои вещи. Даже если… – добавил он с улыбкой, – Там внутри и одна моя.

Эльза даже пугливо дёрнулась, но подозревать Дарма во вторжении в её чемодан было глупо – он вёл себя предупредительно и чётко соответствовал тому, что говорит.

По-пути они зашли в книжную лавку, где Виктор приобрёл набор учебников, которых не осталось в библиотеке Утёса. Молодой человек с лёгкой душой оплатил покупку, уже не злясь, что Эльза перехватила его комплект.

Виктор нарочно выбрал кафе не слишком людное, не слишком броское и обязательно под открытым небом, но в тени цветущих деревьев. Кованая мебель с увитыми виноградом шпалерами создавали ощущение уединения от проходящих мимо горожан. Эльза с осторожностью оглядела меню и простую кашу, Виктор же омлет, но в придачу два какао. Ничего вычурного, вот только вся еда оказалась невероятно вкусной, вызывающей улыбки:

– Когда-нибудь, – Эльза мурлыкала как сытая кошка, – У меня будет такое вот кафе. Здесь здорово.

– А что тебе больше всего здесь нравится?

– Ощущение, что меня здесь ждали. Что я на своём месте. – она сладко потянулась и зевнула – так мило, хоть и вопреки этикету, – Этот городок пока вообще кажется чудесным.

– Верно, Архарис очаровательный. – он вытер шоколадные усы, – Тебя родители как отпустили в пятнадцать на факультет, полный мужчин?

– Сиротка я. – спокойно ответила она и испытывающее посмотрела на его реакцию, – Неужели не будет фразы «ах, как мне жаль»?

– Мне кажется, ты лукавишь. Или жалеть тебя незачем?

Но она лишь пожала плечами:

– Мы перекусили, что дальше?

– Метеоцентр. – уверенно сказал он.

– И почему?

– Все ринулись в пожарное и полицейское отделения, кто-то в местные газеты, но там работы нет – этот городок без происшествий. – он посмотрел на часы и положил на стол салфетку, – Через пару минут откроются, надо поторопиться.

Эльза ошарашенно хлопала глазами и поспевала за своим гидом по городку:

– Знаешь, Виктор, – с улыбкой сказала она, – А ты не зря у нас лучший. Котелок-то варит, – постучала пальцем по виску, – Настолько, что даже особо зрячим на все четыре стороны фору дашь.

И он впервые ощутил самодовольство, коим никогда не грешил – не приходилось.

– Надо же. – зевая изрёк синоптик, разглядывая документы студентов Утёса, – Впервые у нас практиканты. Ну что ж – почему нет? С кадрами небольшая текучка, надеюсь с вас выйдет толк. На жаловании опять же сэкономлю…

Господин Озоран оказался нудным, медлительным, но очень дотошным работодателем. Не поленился лично ввести в курс дела, показать рабочие места – пыльные, тесные, на солнечной стороне. Все последующие среды вплоть до октября обещали быть душными и не слишком интересными, однако Виктор и Эльза почему-то не вешали нос.

– Я никогда в жизни не предсказывала погоду. Это страшно нудно. – Эльза зависла над картами, чертежами, формулами, ничего не понимая.

– Разберемся. Тут по сути и дар не нужен. – он прислонил палец к подбородку и нахмурил лоб, – Цифры и траектории – не сложно.

– Вот поэтому прогнозы погоды часто не сбываются. – Эльза упрямо отодвинула сокурсника, – Потому что не всё поддается вычислению.

– С должным усердием уж циклон можно просчитать.

– Самоуверенное заявление. – она повернулась к Виктору и с вызовом подняла на него глаза, вздёрнула курносый нос, упёрла руки в бока, – Ты выбрал не ту сферу применения своего искусственного дара, Виктор.

– На что спорим, что я просчитаю точную погоду на неделю и ни разу не дам маху?

– На две недели!

– Две? Пусть так.

– По всей арии!

Он напряженно прищурился, но потянул ладонь для рукопожатия:

– И спорим на что?

– Продуешь и будешь каждое утро практики кормить меня в том кафе.

– Идёт. А если выиграю я, то… ты расскажешь, как избавиться от мигрени.

Сделку скрепили и, не тратя времени на пустые слова, Виктор приступил к работе. Господин Озоран лишь дивился рвению практикантов и радовался, что не побоялся взять их на стажировку.

Эльза тоже была занята, что-то мастерила из кусочка бумаги для записей. Десятки изгибов, задумчивый взгляд, который всё тяжелел и частенько переходил на увлечённого расчётами Виктора. Вздох.

– Что? – улыбнулся молодой человек, глядя на помрачневшую Эльзу. Она то ли не верила в его успех, то ли заведомо сочувствовала его провал, то ли была другая причина.

Она помотала головой и пожала плечами и вплоть до возвращения в Утёс мочала несколько мрачно.

Путь к дирижаблю Виктор преодолел нелегко – голова опять раскалывалась. От Эльзы не укрылось его недомогание и рассеянный взгляд, но слов она не нашла. Летели молча, молча расстались.

На другой день Виктор на крыльце поймал взглядом Эльзу среди толпы и показал пальцем в небо на сгущающиеся облака – мол, смотри, прогноз сбывается.

Он едва не столкнулся с худым почтальоном:

– Мастер Дарм?

– Да.

– Срочная телеграмма. – он передал бумагу и исчез.

Четверть минуты спустя эта бумага из рук Виктора падала на ступени. А Виктор мчался на утренний дирижабль.

Глава 5. Она была Примой

– Виктор, ну зачем так преувеличивать? Со мной всё в порядке! – немолодая женщина отбивалась от заботы любимого внука – бледного от испуга, который всё никак не проходил, – Вот узнают твои родители, что ты из-за меня забросил учёбу, и нам несдобровать.

– Бабуль, ну какая учёба? Ты у меня одна!

Даже странно было, что эта породистая красивая женщина приходилась такому взрослому парню бабушкой. Мистресс Тефлисс прекрасно выглядела для своих шестидесяти двух лет. Морщинки – только от улыбчивых глаз, а стать такая, что не каждая гимназистка похвастается. Невероятной красоты женщина старела изысканно, благородно. Виктор вился вокруг неё, не давал и шага сделать без помощи, всё бегал по хозяйству, пылинки сдувал.

– Сядь! – рыкнула она на него и постучала по столу легонько, – Вик, не мельтеши и поговори со мной.

– Да, ба. – кивнул он послушно и приземлился прямо на ковёр рядом креслом бабушки, – О чём поговорить хочешь?

– Что у тебя нового? – она погладила его волосы привычным движением, – Такой взрослый стал… неужели эта голова когда-то в ладонь помещалась? – он зажмурился от удовольствия.

– Что у меня нового… – задумался он, – Представляешь, ректор Крафт у нас теперь «навигацию» ведёт.

– Вот это да! – криво усмехнулась она, – С чего вдруг? Пижон и самодур.

– Ба, ну он же легенда… талантливый, разве будешь спорить?

– Талантливый, – согласилась она, – Но очень уж скользкий тип.

– Расскажешь про него?

– Говорить о людях плохое, родной, это моветон. Давай лучше скажу так: Крафт бледная тень своего первого наставника. Вот тот – легенда. А этот чисто по наработкам того гения прошёлся и лавры собрал, да императору где нужно… – она осеклась, – Ну в общем скользкий тип.

– Он сказал нам, что… волей можно переломить изначальный Путь. Судьбу то есть… – он нахмурился, – Бравада? Ты когда-то что-то подобное тоже говорила.

Знал он такие паузы: Фелис Тефлисс подбирала слова, соединяя их с тонкой нитью долгих воспоминаний. Опыт у неё был тяжёлый, как у звезды балета империи. Фелисе Тефлисс принадлежала целая эпоха танца, миллионы поклонников по всему миру и бремя искусства, в котором много жестокости. Она несла себя по жизни высоко и благородно, потому пришлось уйти красиво, но очень тяжело для своей тонкой души.

– Виктор, милый, сложные темы ты затронул, не для отставной балерины.

– Брось, меня ты этим не проймёшь: я знаю, что не одними батманами твоя голова жила. – усмехнулся внук и погладил тонкие пальцы, – Ты свидетель всех самых горячих событий эпохи: восстания, возрождения империи…

Фелис грустно улыбнулась:

– И всего, что было до. Восстание не сучилось внезапно, оно зрело. – и вдруг она словно потускнела, углубляясь в картины прошлого, – Крафт в определенной степени прав. Человек….

– Многомерное существо – помню.

– Тебе в Утёсе теперь этого никто не расскажет. Но так и есть. Другое дело, что ломать Судьбу – это соваться в шестой план, а это ужас как сложно, сам понимаешь: представь, дорогой, удерживать контроль постоянно, даже во сне! Кто такое выдержит?

Виктор хмыкнул: и правда, кто? Никто. Это слишком…

– Ректор говорил так, будто он сам это делает.

– Ректор твой – самодур, я же говорю.

– Но не его наставник? – он вздёрнул брови и поймал хмурый взгляд.

– Смышлёный, что с тобой поделаешь. Верно, Виктор, был тогда ректором Утёса совсем другой человек, о котором не слишком-то и много говорят.

– Почему?

– От рук отбился. – уклончиво сказала женщина, – Так вот он обо всём этом знал намного лучше Крафта. Одарённый Зоркий.

– Тоже Зоркий?

– О да. – недобро хмыкнув, он снова задумалась, чтобы размыто продолжить мгновением после, – Но я тебе наверняка не скажу какой он Путь выстроил, а может это было его судьбой изначально. Но поверь, человек был выдающийся.

– Уж не он ли Эйдан Вортигер? – с сомнением припомнил молодой человек из курса истории академии, – Серьёзно? Невзрачный же тип! О нем сплошная скучная каша.

– Или кто-то хочет, чтобы так оно выглядело. – многозначительно посмотрела на Виктора бабушка и устало потёрла виски, – Сложное время было, мальчик мой… сложные люди, сложные решения и столько поломанных судеб…

– Ба, тебе нехорошо?

– Устала, милый. Можно посплю? А ты мне почитай.

Вопросов оставалось слишком много, но мучать ими любимую бабушку Виктор не хотел. Утренний покой разрушили бесцеремонные родители, которые буквально вломились в апартаменты мистресс Тефлисс:

– Что вы себе позволяете? – завопила мать Виктора, – Поощрять прогулы! Нонсенс!

– Это вы себе что позволяете? – достойно парировала Фелис, набрав столько стали в голове, что не всякий человек потянет. Хотя конечно контраст с её статной фигурой ошеломлял, – Вламываетесь, как беспризорники!

Подействовало: родители Виктора поутихли, да и вид их стал больно напоминать нашкодивших детей.

– Однако, – старший Дарм всё же попытался воспротивиться гнёту своей недомогающей матери, – Выглядите вы, маменька, в добром здравии. Почему же этот бездельник торчит у вас вторые сутки?

– Виктор лучший на курсе и пара дней пропуска ничего с его учёбой не сотворят. Я напишу ректору.

– Разумеется! – отец Виктора скорчил неподобающую аристократу мину и брезгливо бросил на комок перчатки,– Какую репутацию вы ему сделаете, если танцовщица будет раздавать записки преподавателям лучшего в империи….

– Пошёл вон. – сталь зазвенела в голове Фелис оглушающе, – Пошёл, я сказала!

– Отец! – Виктор бросился выводить отца в холл, – Она пережила удар, ну зачем ты так?

– Притворство! Эту актрису ничто не косит! Всех своих недругов похоронила, отца моего и обеих его жён! А самой хоть бы хны.

– Перестань! – зарычал Виктор, – Тебе лучше уйти! – он знал, что бросается почти на амбразуру, но готов был грызть горло отца за любимую бабушку.

– А тебе лучше знать своё место, щенок! – презрительно прямо в лицо отгрызнулся отец, как-то недобро поправляя воротничок рубашки сына, – А я конечно же ни минуты в этом с позволенья сказать жилище не останусь! Гнусь.

– Но она же твоя мать…

– Она женщина, которая меня родила. Всего на всего. А ты мой наследник. – последнее было особенным образом выделено, вроде как одолжение и одновременно укор. – Знай. Своё. Место. – повторил он с холодом.

– Моё место сейчас здесь. С ней. За учёбу переживать не стоит.

– Надеюсь, Виктор, надеюсь! Это ты у нас Зоркий каким-то чудом, или же иронией судьбы, а мне только и остаётся – надеяться. – и вышел вон.

Виктор же набрал лёгкие воздуха и медленно выдохнул, чтобы через минуту вернутся к женщине, которая родила его отца, а потом вырастила своего внука в абсолютной любви.

– Забудь, Ба. – он поцеловал Фелис в висок. Захотелось отвлечь и первое, что пришло в голову – достал альбом с фотографиями, – Это же Кай. Он всегда такой…

– Такой. Как машина. Машина империи. – она подняла глаза за внука, – Никогда таким не будь, Виктор. Обещай. – в её молодых глазах надежда и любовь лучились сложным плетением. Поджатых в обиде губ коснулась нежная улыбка, от которой у Виктора сердце защемило. Он взял бабушкину тонкую ладонь и с трепетом сжал, вкладывая всю встречную нежность.

– Каким?

– Без души. Без совести. Служи государству, служи народу. – откашлялась, возвращая ослабевшему голосу привычные интонации. Но речь заметно оскудела после ухода отца – слишком много сил потратила на оборону. – Не власти, не деньгам и славе – это всё ловушка для души. – и снова отстранённый взгляд.

– А вдруг и я попадусь? Не устою…

– А ты стой. – прозвучал ласковый шёпот, – Виктор, и я стояла. И меня соблазняли, уговаривали, приказывали, давили. Иногда казалось, что я борюсь со стихией и смысла в этом нет. Но он появился. – она в упор смотрела на него, – Твоё рождение стало для меня подарком судьбы. К тому моменту я жила лишь выступлениями, но со сцены спускалась в пустоту и мрак. Мой брак не сложился, сына забрали с младенчества, а потом он и вовсе меня отрицал. Я любила, но потеряла и думала, что не оправлюсь. Не думала, что внуки – это настолько необъятное счастье. – она сделала паузу для самой искренней в целом свете улыбки.

– Я тебе не внук. – Виктор подавил острый порыв заплакать. Они никогда не произносили до боли очевидную вещь – Виктор другой матери, кроме Фелис, не признавал, – А ты мне не бабушка. – встал на колени перед её креслом и зарылся в её объятьях, будто ему снова пять лет, – Ты – вся моя семья, единственный мой родитель: и папа, и мама. И лучший друг.

– Тогда на правах всех этих людей я беру с тебя обещание: не будь засранцем. – отшутилась она, хотя голос дрожал.

– Так и быть, ба.

– «Ба» – вот что про меня. И ещё скажут «Она была Примой». Фотокарточки хоть давай посмотрим…

Виктор улыбнулся: он знал, чего ждёт бабушка – его фантомов. Она их обожала, это было для нее настоящим чудом, и потому он не зажимал в себе магию.

Фотокарточки оживали объёмными призраками, и Фелис едва не хлопала от восторга:

– Как давно я их не видела! Какой сильный ты стал, Вик, фантомы такой детальности – это шедевры!

– Просто кусочки прошлого… – он скромно убрал отросшую челку взмахом ладони, – Кому они нужны?

– Дурачок… мне нужны. Миру! Прошлое – недооцененное сокровище! – бабушка не стала менторски причитать, а заулыбалась ребенком и заёрзала в своём кресле, – Смотри! Вот в тот день мы ходили в… – договорить не успела, фантом закрутился, затянулся туманом, чтобы пробудиться новыми контурами.

– В цирк. – закончил фразу Виктор и вокруг проявился огромный бродячий цирк, – Последний легальный поход в цирк, да, бабуль? Через пару месяцев грянуло восстание цыган.

– Да… – улыбка стала печальной, а тонкая ручка пожилой балерины потянулось к туманному шатру, – Как чудесно тогда было! Цыганские таборы такие разные… а этот мирный, задорный, такой гостеприимный! Настоящее воплощение свободы.

Виктор плохо помнил представление в главном шатре. Ему тогда было чуть больше четырёх лет, всё запомнилось вспышками, запахами, ощущениями. И диким восторгом прошилось насквозь его детского сознания:

– Мир стал хуже без цирков.

– Не будь наивным: это случилось не внезапно. Просто есть точка невозврата на Пути. – смешливые цыганские дети продавали воздушные шары, Виктору так хотелось один, но он тогда постеснялся попросить бабушку. Но вдруг появился огромный мужчина с феерическими усами, нахмурился и…. бабушка в голос рассмеялась, – Ты тогда ужасно испугался! Затрясся, я думала, в обморок упадёшь!

А цыган широко улыбнулся, сверкая фантомными вставными зубами, протянул Виктору шар и добродушно потрепал мальчишескую шевелюру.

Повзрослевший Виктор улыбнулся в ответ той искренности и доброте верзилы. Да и все ощущения прошлого обнажились лишь приятными нотами.

Дарм замотал головой, сменяя воспоминание другим. Долгий вечер призраков из прошлого, которые пришли и принесли счастье в дом отставной балерины.

Она с улыбкой пила липовый чай и смотрела на свою жизнь, держа любимого человека за руку. Украдкой плакала, а Виктор всё равно видел эти сантименты и урча котом зацеловывать её морщинистые щёки:

– Не хнычь, бабуль. Ты что такая сентиментальная?

– От счастья, родной. – шептала она и сжимала ладонь.

Скрип старого граммофона затих. Старая книга воспоминаний мягко закрылась в руках Виктора.

– Хороший вечер… – прошептал он, повернулся к Фелис – наверно заснула? – Ба? Бабуль… – странно она спала. Лицо распрямилось, только тень улыбки осталась.

Сердце екнуло и заболело.

– Ба…

Но она больше не просыпалась.

Глава 6. Коридор Вероятностей.

Мастер Дарм летел не налегке. Четыре увесистых чемодана, набитых книгами, теперь стали его спутниками и обладателями почётных мест в багажном отделении.

Он на них едва дышал – боготворил, но не за коллекционные издания, а за ту память, что они собой представляли. Фелис Тефлисс успела распорядиться только своими книгами фотоальбомами – они отошли горячо любимому внуку. Остальное – его скупердяю-отцу, как и положено по закону.

Легенда балета ушла тихо и красиво, на похоронах не было никого – а так распорядился единственный сын, которого весьма стесняла её профессия, словно она была не примой императорского балета, а певичкой трактира в порту.

Виктора встретил староста с таким видом, будто ни за что на свете он не пришёл бы на пирон по доброй воле.

– Дарм, ты барахло не мог дома оставить? Тумбочек лишних нет.

– Разберусь.

Оказалось, что есть. Завхоза редко кто заставал на рабочем месте, но Виктору повезло: тот задумчиво сидел напротив стены со старой затёртой афишей, где красовалась тонкая балерина в пачке. Пожилой мужчина даже не обернулся:

– Чего тебе? – обратился он к Виктору, медленно закуривая трубку.

– Тумбочку.

– Одной мало, что ли?

– Да книг прибавилось. – он так и таскал тяжёлые чемоданы за собой, не в силах с ними расстаться.

– Знаешь, кто это? – завхоз показал на плакат, – Поколение нынче пропащее, таких легендарных людей не знает.

– Это Фелис ле Фэй, прима императорского балета. – спокойно ответил он, и вот теперь завхоз обратил на него внимание. Долгий оценивающий взгляд, уважительный кивок:

– Я был без ума от неё. Как и все, кто хоть раз видел её на сцене.

– Я тоже. – признался Виктор и невольно скосил взгляд на графин в углу стола.

– Тебе известно, что она умерла на днях? Правда, откуда… В газетах крошечная эпитафия «Она была Примой!», будто и не было ничего. Замяли! Представь!

– Известно. Это моя бабушка. И книги… – он беспомощно на них глянул, едва сдерживая эмоции, – Её.

Долгая пауза, от которой у Виктора гудело в ушах. Ну зачем он сказал это чужому человеку? Того и гляди расплачется, как девка сопливая. Вот уже взгляд заволокло влагой, не видно ничего, а в горле ком, ноги дрожат, а буквально через секунду могли задрожать и плечи, чтобы сбросить это неподъёмное горе.

– Зайди, сынок. – завхоз сменился в лице и впустил Виктора к себе в каморку. Чужой человек разделил с ним горе. Налил выпивку, хотя Дарм был чужд алкоголю. Помянули, помолчали, даже поговорили немного, вспоминая самые яркие партии Фелис «ле Фэй» Тефлисс, – Не жалей. Тебе повезло больше других.

– Знаю. – обречённо кивнул Виктор, – Она меня растила. Лучший друг – это она… и самый близкий человек.

– Родители-то где? Дарм? Дарм же вроде жив-здоров.

– Жив и здоров. И мать тоже. Светские люди…

– Так и ле Фэй публичная – звезда империи. Хватило времени на тебя как-то.

– Хватило. – пожал плечами он,– Везде с собой брала. Всё детство провёл в балетных классах с ней – она уже редко выходи́ла на сцену, всё больше ставила хореографию. К восстанию ушла из театра, мы уехали тогда. Вернулись – город был уже другой. Плохо помню, но бабушка переменилась тоже.

– Всё тогда сильно переменилось. – завхоз снова рассматривал балерину на афише, – На время восстания Утёс был закрытой школой. Ректоров меняли каждый месяц – присылали вре́менных со столицы, то солдафонов, то бюрократов, то не людей, а ходячие счёты. Порядки менялись со скоростью света, студенты кисли, да по стенке ходили. Но всё лучше, чем в столице – слишком далеко от реальных волнений. Порядок пришёл лет через пять, повезло с ректором – это был наш же выпускник техник – толковый парень. Все силы положил на новую систему.

– Технарь? Погодите, Зоркий же… – нахмурился Дарм.

– Путаешь. Зоркий Вортигер был раньше. – завхоз тяжело вздохнул, – А после восстания этот. Тяжёлая работа, нервная, личный отчёт императору – так себе привилегия, в основном одни переживания. Сердобольный был, сердце и не выдержало. Но порядок в целом навёл, а то нас и закрыть хотели тогда к чертям. Позже Крафт готовые наработки со всех забрал, да немного модернизировал. Это хорошо. Парня, конечно, было искренне жаль. – рюмка взметнулась в воздух, поминая и почившего ректора Утёса, – Про него много написано хорошего. Технари с тех пор в особом почёте, а вообще славная профессия, конечно, не поспорить.

Виктор кивнул. Удалось отвлечься на историю из первых уст, а это всегда интересно. Заколыхались фантомы на кончиках пальцев – так красочно описывал события завхоз. Виктор сжал кулаки, гася магию. В висках отозвалась мигрень.

– Спасибо. – коротко сказал он и встал, – Надо мне возвращаться. Четыре дня пропустил, надо программу нагнать.

– Иди, Дарм. Да не Дарм ты вовсе. А Тефлисс. – завхоз улыбнулся и пожал руку, задержал жест и накрыл второй ладонью, похлопывая как-то по-родственному, с тёплом, – Береги себя, сынок. И заходи, если что ещё понадобится. Тумбочку найдём самую вместительную, да и полки где-то были, собрать только – и прослужат.

* * *

– Сегодня мы поднимем из ваших пустых голов понятие «коридор вероятностей». Но что толку сотрясать воздух? Давайте расскажите, что знаете, внимаю! Дарм?

– Коридор вероятностей – это совокупность стыкующихся между собой не хаотичных событий, образующих долгосрочную цепь. – начал Виктор, – И ведёт коридор к аркану.

– Хорошо. – кивнул ректор, – Очень хорошо. Ваша формулировка?

– Моя.

– Есть что дополнить?

Виктор медленно кивнул:

– Коридор логичен,– он улыбнулся, – Это и есть своего рода рок, и из него можно формировать категории масштаба: от масштаба личности до вселенского. Это и, к слову, о классификации арканов.

– Правильно: не хаотичных событий. – он подчеркнул эту слова и поднял указательный палец вверх, – Это важно. Коридор вероятностей – есть вещь осознанная вселенной. Заходя в такой коридор, вы можете не соображать ни черта, но тогда вас будет кружить как в центрифуге, организм Зоркого непременно реагирует в этой энергии. Так что своего рода необходим «вестибулярный аппарат», чтобы выйти из коридора с наименьшими потерями, а желательно в выгоде и осознании! – Крафт взял мел и застрочил по доске, – Головокружение, тошнота, потеря ориентации, перемена давления или повышение температуры, ощущение, что земля уходит из-под ног – всё это может ощущать Зоркий в момент. – долгая пауза, – А теперь руки вверх те, кто испытывал это ощущение и понимал, что происходит? – у его озарила саркастичная улыбка, когда вверх взметнулись руки единиц из всего спектра немногочисленных Зорких, – Не удивительно…

– Коридор вероятностей являет собой цепь событий повышенной важности, верно? – Эльза выдержала задумчивую паузу, – Концентрация судьбоносных событий или же арканов на временно́й отрезок обычно разряжена. Но коридор вероятностей даёт такой энергетический оттиск для Зоркого… не потому ли, что все звенья этой цепи дают большую нагрузку на пространство и, как следствие, на тонкое восприятие Зоркого?

Крафт повернулся лицом к аудитории, сложив руки за спиной и обаятельно улыбнулся:

– Верно, мистрис Эйс. – но он нагнетал внимание студентов каждым жестом и не разрешал эффекту рассеяться, – Высшее мастерство Зоркого влиять на события. – у Эльзы расширились глаза, но перебить она не посмела, – Предвидеть, отсеивать события низкой эффективности и насыщать временно́й отрезок эффективными, судьбоносными.

– Нет же! – возразила Эльза, чем лопнула пузырь очарования моментом. Однокурсники взирали недоумённо, но она не потеряла уверенности в споре с самим Варфоло Крафтом, – Можно понять предвидение, можно понять отсеивание неэффективных лично для своих интересов событий, – с каждой чеканной фразой она привставала и нависала над партой всё более грозно, – Но насыщение – это область фантастики, простите мастер Крафт. Здесь недостаточно формул, – она небрежно бросила это скорее Виктору, – По энергетической раскладке уровень дара Зоркости должен подавлять аркан, а значит, это местечковый уровень и то чисто на теории. По факту подготовка к проекции одного лишь звена коридора вероятности – это скрупулёзный расчёт, помноженный на сильнейший энергетический оттиск в прогрессии, а за скобками феерическая дальность Зоркости при высокой чёткости. Это фантастика!

Виктор впервые видел, что ректор не сразу нашёлся с ответом. Он потупил глаза в пол, открыл рот, закрыл, но всё же изрёк:

– Это возможно, Эльза. Я повторяю то, что уже говорил на первой лекции: воля может противостоять судьбе. Ни в одной реплике я не утверждал, что это легко, наоборот – это титанический труд при природных данных.

– И высокой мотивации. – случайно произнёс вслух Виктор, делая заметку на полях. Сам испугался своего голоса и откашлялся, – Простите, сорвалось.

– Однако вы правы, Дарм. И о природе мотивации как раз бились тысячи Зорких. И вот вам секрет, почему именно ген Зоркости ценится выше прочих: именно из-за мифической роли в судьбах, где Зоркий – уже не просто ясновидец, но и… – ректор задумался и странно добавил, – Вершитель.

По спине прошёл зябкий холодок от одной мысли, что это может значить.

Оглушающий хлопо́к ректорских ладоней будто окатил ледяной водой и выхватил из пузыря интригующих гипотез.

– Однако прочь мифы и догадки! – с новой волной задора Крафт хлопнул в ладоши вновь, возобновляя концентрацию студентов, – Пишем: вероятность является количественной мерой возможности появления события. Вероятность события называют соотношение числа благоприятствующих элементарных исходов к общему числу равновозможных элементарных исходов, образующих общую группу… – и лекция перешла в привычное мерное русло.

Виктор скосил взгляд на соседку, выводящую вместо слов лектора одно единственное:

Гравитация.

Что?

Глава 7. Бесславный бывший ректор

Музыкальное вдохновение: zack hemsey – Vengeance

Каждый из дней расширял горизонты знаний и без того лучшего студента Утёса. Виктор отчётливо понимал: никто, кроме него самого, не позаботится о его будущем. Библиотека предыдущие четыре года стала ему почти домом – он обожал здешние запахи, этот благоговейный полумрак, величие, шорох страниц и бескрайние стеллажи, уходящие под высоченные потолки. Дух знаний шептал невероятные вещи, он жаждал, когда к нему придут юные умы, но был к ним и строг, и ласков одновременно. Железобетонные правила библиотеки нерадивых студентов отталкивали, зато Виктор чувствовал себя в своей тарелке.

Здесь проще избежать мысей об утрате, загрузив себя учёбой. Так он и делал в любую свободную минуту.

– Фрик, ты прописался здесь? – нахально бросил самый именитый сынок приближённого к власти аристократа. Стефан Бойл-младший излучал неприятности и вечно искал жертву. Часто грушей для битья становился Виктор, хотя бы потому что их отцы были в делах оппонентами, пусть и регулярно резались в азартные игры за одним столом.

– Зато ты редкий гость… – буркнул себе под нос Виктор, не отрывая глаз от повидавших многие поколения студентов страниц книги.

– Что ты там бубнишь? – Стефану требовался повод, чтобы сцепиться с Виктором, но последний знал наверняка, что кара настигнет где угодно, только не в библиотеке.

– Это что за шум в мою смену? – откуда ни возьмись, появилась брюзжащая архивариус, которую за глаза прозвали цербером, – Ты кто такой? – она поднесла к носу монокль-лупу, – Не припомню такого громкого… здесь тихо себя ведут, или уходят орать на улицу. Ясно?

Стефан недовольно фыркнул, как вдруг лицо его просветлело, недобрая ухмылка отозвалась тревогой у Виктора. Источником внезапного вдохновения для заядлого нарушителя порядков оказалась Эльзой Эйс, которая обычно появлялась в библиотеке лишь к ночи. Девушка в своём скромном платьице спокойно двигалась вдоль уже знакомых стеллажей и столов с книгой в руках. Она настолько задумалась, что явно не ожидала внимания со стороны Бойла. А когда заметила пристальный взгляд, насторожилась и тенью пропала среди книг.

Виктор сильнее ощетинился. Знал, как подло может повести себя Бойл – не подставит, так напугает или заставит отдать то, что приглянулось. Хорошенькую сиротку так и вовсе принудить к чему может – легко, ведь её и защитить-то некому!

Виктор сжал кулаки в ярости, просчитывая варианты будущего.

В стенах Утёса ещё можно пройти по безопасному маршруту, а вот если выбрать путь через акведук, то неприятностей с шайкой Бойла не миновать. И уж Эльза точно закончит свои приступы изучения библиотеки не раньше закрытия основных коридоров, пойдёт через улицу и тогда…

Снова в поле зрения появилась Эльза: села через стол от Виктора, зарылась в десятке книг, иногда поднимая на него настороженный взгляд.

Ну какая же странная! Нелепо юная для такого сложного мужского направления обучения.

Не понимал он, зачем Эльзе такой тернистый путь. Почему не выбрать другую академию, получить работу по контракту после обучения в менее сложных условиях. Может, конечно, дело в лицензии…

Любой выпускник Утёса получал лицензию на использование способностей, и в большей доле своей уходил на госслужбу, реже – в частные организации, но непременно проходя под надзором у империи. Ни одна «искра» дара не терялась просто так, все её носители – люди с лицензией. А кто академию не заканчивал, оставался без неё, а значит, использовать дар никак нельзя под страхом и огромных штрафов.

Незадействованный дар со временем тускнел, гас. Если не развить его в юности, то жить придётся как носитель, использовать не выйдет. Фелис Тефлисс в своё время выбрала балет, пожертвовав даром, благо потенциал Зоркости был не слишком высок. Она не жалела о своём выборе никогда в жизни.

Талант Эльзы вызывал много вопросов, как и выбор академии – не единственной в империи, но наиболее сложной, оттого и котируемой. Каждый семестр в Утёсе давался не просто потом и кровью, но и огромными взятками, а ещё невероятным везением.

В фортуне Эльзы Эйс Виктор почему-то не сомневался. Его настолько мучило любопытство, что не мог сконцентрироваться на чтении параграфа. Стало тяжело усидеть на месте, потому он резко встал и пошёл блуждать вдоль стеллажей, чтобы немного размяться и сбросить скопившуюся энергию.

В надежде отвлечься, он вспомнил нечто, что не давало его мыслям покоя несколько дней. Бабушка зародила в нём любопытство, с которым он по привычке не боролся, а удовлетворял. Пальцы побежали по корешкам почтенных книг, нащупали знакомое издание, что входило в базовую программу первого года обучения «История академии Утёс». В оглавлении нашёл список ректоров и сощурил уставшие глаза в поисках нужного имени.

– Вот же… – прошептал он, – Ректор Эйдан Вортигер… и всё? – разочарованно погладил пальцем один крохотный абзац с сухой информацией и захлопнул книгу.

– Что ищешь? – уютно прошелестел по другую сторону стеллажа бархатный голос однокурсницы. Виктор наклонился и посмотрел сквозь полки, тут же попадаясь в плен обворожительных глаз – хитрющих!

Ему нравилась их ясность. Светлая зелень успокаивала, как солнечный свет, притягивала. Лёгкая россыпь веснушек отзывалась детской радостью. Завитки каштановых волос выглядели такими мягкими, но при этом упругими, что захотелось непременно оттянуть один локон.

Пришлось дышать нарочно медленно, чтобы вернуть самообладание, хотя с чего бы ему вообще пропадать?

– Что? – будто очнулся он, понимая, что не помнит вопрос.

– Что ищешь?

– Что ищу? – нелепо повторил он, попадая в ловушку этого простого вопроса. А что он искал? Посмотрел в свои руки и беспомощно повертел книгу. Глубокий мыслительный процесс выудил ответ откуда-то из густого марева, – Информацию о бывшем ректоре. Но пока пусто… на удивление.

– И что удивительного? Не всем дано стать выдающимися личностями.

Это странно укололо – неприятно:

– В сравнении с кем? С нынешним ректором? И что напишут о нём потомки? – в голосе появилось раздражение, – Ну да, соберут все бульварные газеты с фотографиями, прошьют и будет многотомник с картинками. Но где заслуги?

– Имя?

– Чьё?

– Ректора, про которого ты хочешь узнать. – улыбнулась Эльза.

– Эйдан Вортигер.

Эльза отвела задумчивые глаза и пожала плечами:

– Действительно, ничего про такого не помню.

– А ты знаток истории?

– Просто знаток. – отозвалась она сквозь препятствие из книг, – Тебе помочь? Найти про этого Эйдана.

Виктор хотел ответить грубо, уже открыл рот, но всё тело протестовало этому необоснованному порыву. Выдохнул и припал лбом к дереву:

– Помоги.

Шорох раздался позади, и Эльза словно бабочка закрутилась перед ним. Необычно смешливая, непривычно проворная, абсолютно неугомонная. Как будто всё время до этого держала себя в узде и двигалась меньше, чем хотела. Она сладко потянулась в счастливой ухмылке, прикрыла глаза и тряхнула локонами:

– Пахнет здесь умопомрачительно, да?

– Угу. – пробубнил Виктор, засматриваясь на непосредственность своей знакомой, да, что греха таить – не только этому он поражался, но и застревал взглядом на частях тела и чертах лица. И всё это созерцание сопровождалось неуместными реакциями всего тела, а сердце пустилось в пляс. Что творилось в мыслях – вообще необъяснимо: тихо, как в пустыне ночью.

Ужасное чувство: когда контроль над собой принадлежит уже вовсе не тебе, а по капле переходит к другому человеку.

– Надо подняться на второй ярус, может, в архиве старых журналов что-то найдётся?

– Верно… – нахмурился Виктор и со скорбью обнаружил, что эта светлая идея почти очевидна, но к нему отчего-то не пришла, – Надо архивариуса позвать…

– И что случится? Она будет карабкаться туда до следующей реинкарнации, брось! – Эльза поправила подол и преисполненная решимости нацелилась на выступ в каменной стене.

– Ты что? Всерьёз полезешь?

– Почему нет?

– Так нельзя.

– Разве? Где написано? Я читала правила, там такого нет.

Виктор ошарашенно похлопал глазами, задумавшись на секунду «почему нет?», и вроде ответ очевиден: так не принято. В высшем обществе ни одной мистрис не придёт в голову лазить по стенам.

– Подсади, если всё ещё горишь от любопытства. Эй! Отомри! – она постучала по щеке парня и сморщила носик, – Ой, какой ты колючий! Ничего себе! – но тут же преобразилась в улыбке, – Как ёж! – и потрепала по щеке, – Смешной ёж.

– Смешной… – буркнул он в ответ и сложил руки, подобно ступеньке, – Я, если что, буду ловить тебя.

– Не мечтай, не упаду.

И была права: с ловкостью белки, прыгающей по ветвям, она абсолютно бесстрашно цеплялась за выступы, прыгала и подтягивалась на руках. Виктор и оглянуться не успел, как Эльза уже стояла на втором ярусе, цепляя корешки папок с журналами.

– Вик, а сколько лет назад это всё было? Двадцать?

– Двадцать шесть лет назад вплоть до… он вроде в отставку ушёл за год до восстания.

– Так вот же… – Эльза зашелестела страницами и углубилась в чтение.

– Ну что? – Виктору ощущения не нравились: его нутро словно и правда превратилось в ежа: насторожилось, ощетинилось. Но он узнал коридор вероятностей, от которого знакомо заложило уши, – Эльза, спускайся!

– Ой, не занудствуй! Сейчас… здесь газетные вырезки, немного, но уже кое-что. А ещё заметка на полях…– она говорила всё тише, будто увядая, а голос стал испуганным.

– Что написано?

– «Однажды ты… упадёшь» – пролепетала она и ойкнула. Виктор задрал голову и едва уловил момент, как бледная Эльза отрешённо обернулась, покачнулась и будто на секунду потеряла сознание. Из её рук фонтаном полетели газеты, она будто провалилась в бездну и падала неестественно медленно.

Виктор ощущал вязкое время, а навязчивая мысль крутилась снова и снова «коридор вероятностей». И он в этом коридоре неслучайно, не бездарно, а потому вытянул руки, сделал рывок и всё на одном дыхании.

– Поймал. – прошептал он в момент, когда коридор закрылся и время пошло с былой неумолимостью.

Ах, как закружилась голова! Он был словно пьяный, и не мог постичь всего объёма произошедшего, без возможности осмыслить, потому что просто не мог. Невероятное опустошение пришло вслед закрывшемуся коридору, и Виктор отчаянно сжимал в руках хрупкую Эль, так и не зная, что произошло и правильно ли он среагировал.

Да как это могло оказаться неправильным? Что за бред? Она бы упала! Не разбилась бы, хотя… кто знает? А вдруг перелом?

Эльза забрыкалась в его объятиях, а листы газет окончательно осыпались на студентов дождём, возвращая в реальность.

– Я поймал. – повторил он.

– Я не падаю! – зло рыкнула Эльза, – Отпусти!

Он повиновался, бережно опуская брыкающуюся гордячку на пол. Она то и дело фыркала и раздражённо жестикулировала:

– Я не падаю! – повторила и принялась судорожно искать глазами газету, – Где эта чёртова записка?!

– Какая? – и тут же вспомнил, хмурясь, – «Однажды ты упадёшь»! – произнёс он и тоже принялся искать, – Это что за шутка? Ты поэтому упала?

– Я не падаю, Виктор Дарм! – фурией обернулась она, едва не брызгая ядом, – Никогда! Вообще!

– Хочешь сказать, тебя столкнули? – усмехнулся он и тут же тушевал, – Брось, Эльза, ну с кем не бывает!

– Со мной!

– Но я же поймал?

– А кто тебя просил?!

– В каком смысле?! – взбрыкнул он, абсолютно теряя ход мыслей Эльзы, – Ты что бессмертная? Кошка с девятью жизнями?

– Я не падаю! А ты не лови! Герой нашёлся!

– Ты совсем ку-ку? – Виктор взбрыкнул и сжал кулаки. Точно знал, что сто́ит промолчать, а сказать хотелось так много!

Эльза бурей вылетела из библиотеки, предвосхищая все попытки преградить ей путь. И пускай Виктор и не планировал, но в какой-то момент он выглянул из-за стеллажей, чтобы удостовериться, что Бойл за ней не увяжется. Осталось только навести порядок в журналах и газетах, разложить книги… на глаза попались вырезки, найденные Эльзой.

– Интересно… – один за другим он поднимал их и хронологически выстраивал, позабыв о ссоре с загадочной Эйс, потому что Эйдан Вортигер затмил всех других персонажей дня.

И не только дня.

«Под эгидой ректора Вортигера впервые проходят международные академические игры с призовыми фондами и стипендиями. Практика обмена адептами третий год проходит в академии Утёс, как первопроходце на пути примирения враждующих империй…»

«Открытие границ империи лоббировал временный член императорского совета и ректор академии Утёс Эйдан Вортигер» – и лишь невзрачные крохотные заметки по углам изданий, без фото и пояснений, но Виктор внимательно читал, потирая колючий подбородок.

«Загрязнение реки Айяра привело к мору речных и морчких обитателей и послужило следствием многих отравлений прибрежных жителей. Пострадал урожай и скот, убытки империи огромны, а компенсации пострадавшим вызвали вспышки народного гнева. К источнику загрязнения подоспела группа адептов академии Утёс во главе с ректором Вортигером. Технари показали чудеса изобретательности в экспедиции – отклонили русло реки, уже через сутки замечено снижение роста отравляющих веществ, изобретён антидот для пострадавших животных. Конечно, устранить последствия полностью невозможно, но группа студентов борется за каждое живое существо, как настоящие патриоты империи. Вортигер, как всегда, лаконичен в комментариях, однако пояснил, что пока источник катастрофы не локализирует полностью, он не сомкнёт глаз…»

«Героизм молодых людей на реке Айяра немного сбавил обороты в нарастающем недовольстве граждан империи. Однако уничтожены многие поселения и вряд ли в ближайшее десятилетие земли обретут былую плодородность, хотя временный член императорского совета и ректор академии Утёс, возглавляющий локализацию катастрофы, заявил о неустанной работе над этим вопросом, целый курс многообещающих технарей отправлен на место событий. И тем не менее дома в деревнях брошены, беженцы двинулись с прибрежных районов Айяры в столицу с требованием к власти…»

«Всего за один день все программы по открытию границ империи свёрнуты. В одночасье депортированы студенты по обмену, расформирован штат иностранных преподавателей, ликвидированы международные мозговые штурмы среди молодых поколений. Императорская комиссия прибыла в академию Утёс с проверкой. Как известно, академия Утёс с начала своего существования находится на самообеспечении и имеет обособленную систему управления».

«Группа Зорких личного выпуска ректора академии Утёс показала высокий балл сертификации, на которой лично присутствовал император. Отныне приём студентов и сертификацию принимает императорская комиссия, а руководящий состав и финансирование академии находится под юрисдикцией императорского совета».

– Вот так дела… – Виктор нервно пропустил пряди через пятерню и зачесал их назад. Усталость давила на виски, в глазах ощущения песка, но кровь бурлила, а с кончиков пальцев срывались неугомонные фантомы. И пусть они не до конца определились с формой, скорее изображая хаотичные клубы тумана, обволакивающего привычный образ академии Утёс, однако так много в них таилось тревоги и напряжения, которое витало в года событий восемнадцатилетней давности. Фантомные клубы расползлись по доли́не и рассеялись, а следующая статья поставила многоточие:

«Попечительский совет единогласно одобрил отставку ректора академии Утёс Эйдана Вортигера. Временно исполняющим обязанности назначен его заместитель….»

И на ней стояла пометка на полях «однажды ты упадёшь» написанная от руки.

Виктор всё это сложил в папку, подкатил скрипучую лестницу на колёсах и забрался на второй ярус библиотеки. В месте недостающей папки была ещё одна, а там целый кладезь хроники за почти девять лет управления академией Утёс. И даже его проект реформ империи в разных сферах.

Проект реформ вышиб пот на лбу Дарма-младшего, он осел по стеллажу на пол и потерялся ещё на два часа, которые пронеслись на одном дыхании. На последней странице красовалась императорская печать и размашистый вердикт сиятельной рукой «отклонено». На обратной стороне приписка

«Нелепо и к тому же опасно. Окстись!».

Виктор всегда гордился феноменальной памятью, но так боялся, что в этот раз она подведёт и упустит хоть одну строчку из этого документа – нелепого и к тому же опасного.

Действительно опасного! Столько потрясающих шагов в нём таилось, столько смелых решений! Кто бы мог подумать, что такое вообще возможно, но как же могло это потрясти и всколыхнуть закостенелую жизнь империи. Виктор не мог унять мысли, понёсшиеся вдаль – туда, где побывал в своих фантазиях гениальный ректор Вортигер. И всё это знание досталось Виктору.

Она ещё раз пролистал недооценённый труд бывшего ректора и вдруг заметил ещё одну заметку на полях:

«Ещё не время. Спрячь».

Теперь и Виктору стало дурно. Он оглянулся, а по спине пробежала холодная волна мурашек.

Невозможно так далеко видеть! Совпадение!

Или нет? Галлюцинации?

Потёр переносицу. Глаза и правда устали ужасно, глубокая ночь напомнила о себе, пустая библиотека вернула к реальности, но эта записка на полях…

Зачем-то он кивнул бумагам в своих руках и как истукан пошёл исполнять волю человека, судьба которого оборвалась спустя полгода после отставки, как гласила крошечная эпитафия в газете.

«Не стало очередного подданного империи – бывшего ректора академии Утёс, который любил власть. Он много говорил о Пути, много начинал и ничего не заканчивал. Не оставил он за собой ни семьи, ни детей, ни богатств. Эйдан Вортигер был незаконнорождённым сыном разорившегося аристократа, унаследовавшим дар Зоркости по счастливой случайности. Бесславный и алчный он, вопреки дару Зоркости, недальновидно пренебрегал лояльностью императора, закончил также бесславно, окутанный забвением».

– Автор статьи Варфоло Крафт. – прочитал Виктор в конце и криво улыбнулся. Он и не заметил, как все огни в читальном зале затухли, кроме одного единственного, что освещал его поиски.

Глава 8. Мигрени и звери в клетках

Регулярно Виктор попадал под прицел внимательных глаз сокурсницы, но она тут же делала безразличный вид.

Истекал срок спора после первой практики в метеоцентре, и пока прогноз полностью совпадал с реальностью. Это радовало. В остальном Виктор уставал неимоверно. От зари до зари читал учебную литературу, забегая вперёд, зубрил лекции, вникал в дополнительные материалы, погружался с головой во всё новое. Кое-что давалось сложно, особенно по части физических нагрузок. Эльза Эйс занималась вместе с парнями, но выходило у неё ловко. Виктор лишь наблюдал издалека с некоторой завистью – всё-то ей давалось легко: от стрельбы, метаний копья, до лёгкой атлетики, прыжков, растяжки и даже борьбы.

Преподаватели хвалили её всестороннюю развитость, лишь в командных играх она не особо справлялась.

Виктор же провисал по всем спортивным мероприятиям. Конечно, он не был безнадёжен и вообще от природы был очень даже метким, выносливым на зависть, однако головные боли обрезали любую двигательную активность практически полностью, а пожаловаться он считал ниже своего достоинства. И потому получал неуды.

– Так нельзя. Замалчивать эти твои… – Эльза подловила его на пути в раздевалку и покрутила у виска, – Боли.

– Тебе какое дело?

– Смерть конкурента омрачит мою победу. – криво усмехнулась она, – Ты хоть в медпункт сходи.

– Толку? – огрызнулся он, пытался ускользнуть от разговора, но Эльза просто преследовала, – Меня освободят от занятий, назначат обследование, выяснится, что я насилую себя тем, что пытаюсь развить зрение, и будет медотвод от моей профессии – класс! Вернуться домой? Ни за что на свете.

Он вдруг понял, что сболтнул лишнего, искоса посмотрел на почти бегущую рядом девушку и прикусил себе язык, но Эльза не спросила про семью – почему-то понимающе кивнула и посмотрела в сторону.

И только захотелось спросить что-то про её физическую подготовку, как девушка отстала и затерялась в толпе однокурсников.

– Ничего, завтра всё равно практика в метео… – пробурчал он себе под нос.

Хорошей новостью было только то, что тринадцать дней прогнозов из четырнадцати сбылись с предельной точностью, а значит, он выиграл и получит рецепт избавления от головных болей. Это казалось нелепицей, но чему-то надежда на чудодейственный совет пятнадцатилетней Эльзы Эйс окрыляла.

А в среду рано утром Виктор проснулся от грохота оконной рамы – ночной штормовой ветер настиг внезапно и нёс с собой изменения в погоде, которых Виктор не смог просчитать. Точнее просчитал он погожий день, а не резкую смену курса циклона.

Он впился пальцами в подоконник, душу обуяло отчаяние. Сдуру хлопнул ладонью по ставням:

– Что за муха укусила надеяться на совет малолетки?

И уснуть уже не удалось. Потому в дирижабль он погрузился напряжённый, злой, не выспавшийся.

– Все сели? – спросил рулевой, – Ну держитесь, шатать будет знатно. Погода – сущее дерьмо.

Бывалый рулевой то и дело грязно ругался, удерживая штурвал своего летательного аппарата. Пассажиры в панике вжимались в поручни, Виктору и вовсе стало дурно, он сдерживал рвотные позывы, пока в поле мутного зрения не попалась абсолютно невозмутимая Эльза.

Он со злостью отвернулся, но потом тяжело вздохнул, осознавая всю нелепость своих обид. Через усилие и преодоление тошноты вперемежку с диким страхом падения он подобрался к Эль, сел рядом и посмел взглянуть на неё прямо:

– Я проиграл. Последний день не сбылся. И – представь! – я ужасно разозлился – дурак! – он хмыкнул и опустил глаза, – Да и откуда тебе знать, как справиться с головной болью подобного рода? Дурак.

Он не ожидал прикосновения.

Прикосновения, которое прошибло молнией, разогнало сердце, будто то спало мёртвым сном. Тошнота вмиг испарилась, в глазах прояснилось, кровь ударила в виски.

Эльза держала его ладонь и смотрела на пальцы. Гладила.

От каждой секунды этого ощущения сознание будто теряло оковы.

Виктор ничего не понимал. И не хотел понимать. Ему было волнительно, приятно. Оострота́ ощущений казалась запредельной, какой он никогда ещё не ощущал. Хотя знал женское тело, хоть и ловеласом назвать его совсем не выходило. При чём здесь плоть и мужские нужды? Бред. Эльза совсем другая – эфемерная, полная волшебства и тайн, от неё кружилась голова.

Фыркнул про себя: малолетка! Даже противно стало от своих мыслей.

– Твоя боль не из-за Зоркости, а из-за отрицания. Прости, но пути будущего ты не увидишь, ты ведь отрицаешь саму суть шестого плана бытия. Он отвергает тебя в ответ. И зря ты расстраиваешься на этот счёт, – она провела кончиком пальца от запястья по ладони к среднему пальцу – у Виктора пошли мурашки и сладко отозвалось в животе – чисто мужская реакция, от которой чуть не взвыл, – Твоя интуиция не имеет глаз, но имеет сердце, – касание он основание указательного пальца к основанию мизинца, – Без глаз жить можно, без сердца нет. И твоё – очень большое, Виктор. – она улыбнулась, – Просто прими себя с Зорким сердцем. А… родители не примут. – её улыбка померкла, – Как только ты перестанешь им что-то доказывать и начнёшь жить свою жизнь, приняв всё это, боль пройдёт.

Магия закончилась, Эльза отвернулась и отпустила ладонь, делая вид, что держится за поручни, хотя это ей было совсем ненужно – с равновесием у неё всё ладилось на ура.

Молодой человек чувствовал себя до крайности странно, а потому молчал – не знал, что сказать. Больше турбулентности он не замечал, буря шла фоном. Все мысли разом сконцентрировались на словах странной малолетней предсказательницы, и Виктор не искал аргументов против, а верил безоговорочно. Просто было в Эльзе что-то неразгаданное, что-то непостижимое, неведомое самому Виктору, чем он не обладал даже близко.

– Однако, я проиграл… – задумчиво сказал он, когда почувствовал землю под ногами. Он галантно подал руку ничего не ожидающей девушке, а она робко и с недоверием вложила свою тонкую ладонь, – Завтрак. – уточнил он и улыбнулся поводу закрепить традицию завтраков с Эль, – Идём, накормлю. И буду кормить всю практику – мы же договорились.

У Эльзы было ещё одно интересное качество, к которому Виктор оказался не готов в силу воспитания – она ничем не прикрывала своё восторженное живое любопытство. Даже не пыталась. В этом смысле она казалась настоящей, не наигранной, чем не могли похвастаться особы круга Виктора.

Снова завтрак, снова одно на двоих доброе утро в хорошей компании.

Однако Эльза при всём дружелюбии, очевидно, держала дистанцию. Виктор же это уважал, да и не требовал открытости. Он умел участливо молчать, умел поддержать беседу, не навязывать свои аристократические манеры, и не упрекать в их отсутствие тех, кому преподаватели этикета не промыли в своё время мозги.

А Эльза – надо отдать должное – обладала редкой наблюдательностью и быстро схватывала азы.

– Сидеть. – тихо подсказал Виктор ей, когда она после оплаты сорвалась с места, – Мужчина встаёт первым, женщина – садится. И не торопись, даже если опаздываешь.

Эльза нахмурилась:

– Я что для тебя обезьянка из зоопарка? Сама знаю!

– Не бухти. – он удержал улыбку, – Ты очень особенная, Эль, и это здорово. Но не уверен, что хочешь привлечь внимание. Верно, я понял?

Она недоверчиво кивнула и больше спорить не стала. Взяла под руку Виктора, хоть и было непривычно:

– Да, с манерами у меня беда. И да, я не хочу привлекать к этому внимание.

– Ерунда, наверстаешь. – успокоил её молодой человек.

И самое ужасное то, что Виктору нравилось просто смотреть на Эльзу. Замечать маленькие очаровательные детали вроде завитка волос на границе головы и тонкой шеи, маленькие жёлтые крапинки в зелёной радужке глаз, родинки на плече, которая чаще прячется под кромкой платья. А милые едва заметные веснушки на курносом носу? Умопомрачительные! Лучшие на свете!

Просто смотреть. Виктор получал от этого какое-то одурманивающее удовольствие – пугающее, словно неуместный хмель.

Двадцать один год – это полное юридическое совершеннолетие. А ещё время, когда заключают договорные браки. Виктор невольно опустил глаза, предвещая скорую церемонию с девушкой, которая его скорее раздражала.

– А ты чего такой кислый стал? – в Эльзе же было столько солнечных лучей, что хоть город освещай. Её глаза умели заразительно улыбаться.

– Ерунда. Просто здесь хорошо.

– Да. Очень…

Практика же в этот раз удалась на славу. Стараясь за целый штат, молодые люди решили объединить силы для более высокой точности прогнозов. Работодатель был вне себя от восторгов, отпустил раньше, смотрел масленым взглядом вслед своим звёздным практикантам:

– Давайте ребятки, погулять ещё успеете! У нас здесь на центральной площади чудные забавы!

Виктор оживился, чего он не сказал бы о настороженной Эль.

Её надутые губы и напряжённая осанка говорили не в пользу развлечений:

– Да брось, колючка! Не всё же над учебниками виснуть!

– Что-то дерьмовое ощущение. – пробубнила она недовольно, прищурилась в пустоту и помрачнела, – От таких забав бы подальше держаться.

Он отмахнулся и двинулся в центр стремительно.

А там и правда столпилось много народу, вышедшего даже в непогоду. Люди шли к монументу в честь подавления восстания, заслоняли спинами друг друга, галтели, хохотали, улюлюкали.

Виктор кожей чувствовал что-то не то в воздухе. Протискиваясь через зевак, он начал хмуриться, улавливая звон бубна.

У подножия монумента стояла высокая клетка, от неё вела толкая железная цепь. А на цепи чумазый мальчик лет десяти.

Его чёрные глаза метались в поисках путей отупения, но цепь держала крепко. Мужчина в цилиндре смотрел на своего «зверька» колко, требовательно с недоброй улыбкой, а рукой отбивал по бубну, заставляя танцевать.

– Цыганёнок. – сорвался шёпот с губ Виктора, – Да ребёнок же совсем.

– Скажешь тоже ребёнок. – Эль за спиной воплощала само безразличие. Глаза стали совсем незнакомыми, чужими, вроде даже смотрели с презрением или высокомерием – холодно, без души, – Цыгане – дети лет до семи. Дальше хозяева своей жизни.

Но Виктора такая реакция разозлила, на него будто чан с помоями вылили, стало отвратительно неприятно, особенно ловя взгляд бедного мальчишки, который при этом не был затравленным – наоборот, рвался с цепи, не слушался своего тюремщика, не хотел удовлетворять любопытство публики.

– Танцуй, говорят! – неприятно бросил мужчина в цилиндре и ударил плетью близ босых ног цыганёнка.

И мальчик прыгая от ударов своеобразно затанцевал. Публика зааплодировала в восторге, а Виктор кипел от бешенства. Он небрежно сбросил руку Эльзы с себя и ушёл прочь из толпы.

Он точно знал, что на центральной площади бессменно дежурит жандарм и даже не один – служащих правопорядка-то он и искал:

– Добрый день, любезнейший. А не разогнать ли вам тот балаган? Субъект издевается над ребёнком.

Жандарм же, вытянутый в струну отдал честь и хмыкнул через густые усы:

– Не имею полномочий, мастер. Балаган-с санкционированный, у «Субъекта», как вы назвали, и бумажки-то имеются, и разрешение градоначальника. Нынче как, сударь? Цыгане официально признаны людьми второго сорта, к тому же в розыске. – он поджал губы, – Зверушками держать можно. В клетках. Регистрацию только пройди и выставляй напоказ.

– Ну как же так? Ребёнок же.

– Дитя цыган, дитя обезьян – разница?

– А разрешение на что?

– А вам дело какое?

– Правозащитник по специальности. – приврал Дарм, – У мастера есть разрешение на побои? Или только на публичное выставление беглого цыганёнка? Чем оправдана жестокость над человеком? Если вы, пользуясь служебным положением, приравняли мальчика к животному, то позвольте уточнить, в каком правовом акте вы видели разрешение на избиение животных? Даже в цирке на это ввели запрет.

– Как и на сам цирк! – огрызнулся жандарм.

– Из какого вы отделения? – Виктор сам не знал, как поразительно он переменился: приосанился, породистое лицо стало требовательным, а взгляд ледником пробирался под кожу. Всё, что раньше разрозненными крупицами напоминало о его происхождении, собралось в кучу и разило в цель, – Сударь, я жду, когда вы начнёте вспоминать протоколы, а если нет, то я напомню и не поленюсь отписаться в…. – он нахмурился и пробежался по форме, не удержался и ударил по фантому в месте, где на груди жандарма когда-то красовалась эмблема Энхерлемма, – Пожалуй, бесполезно обращаться в территориальную жандармерию, а лучше сразу во второе отделение канцелярии Его Императорского Величества к генералу Олдорфу. Вас же оттуда распределили? Точнее сказать уволили.

Жандарм поутратил дерзости и поражено ссутулился:

– Пожалуй, следует ограничить рукоприкладство над цыганёнком.

– И толпу разогнать, а то будьте уверены, я и журналистов позову.

Подействовало. Жандарм зашевелился, засвистел и не слишком уверенно пошёл разбираться с ужасным представлением.

– И что изменилось, Виктор? – холодно уточнила Эльза, – Его перестали бить на публике. Ему всё равно не жить. А на другой площади десяток таких людям на потеху.

Дорога в Утёс прошла тихо. Текучие мрачные раздумья поглотили Виктора, но и Эль вела себя отстранённо. Веяло от неё холодом и чем-то до крайности чужим. Никак бы в этот момент ей не дали пятнадцать лет – смотрелась она взрослым, побитым жизнью человеком, а вспоминая реакции на площади, ещё и редким циником с толстенной бронёй. Виктор не знал, что делать с этими впечатлениями – хрупкая тонкая девчушка в платье с рюшами почти исчезла под гнётом последних событий.

Он пропустил густые волосы сквозь пальцы и решил взять паузу в общении.

Тем более, в Утёсе было чем заняться, подтягивая все хвосты, решая контрольные и едва успевая конспектировать лекции.

– Оболтусы… – фыркнул Крафт, обводя аудиторию надменным взглядом, – Так дело не пойдёт. Вы просто заучиваете средничковые учебники, но в них проку дырка от бублика. Чем они помогут вам на практике? Придёте вы на работу устраиваться и что же дадите работодателю? Заученный параграф? Вы не раскручиваете свой интеллект, не расширяете зрение. Кучка летучих мышей. – он картинной подбросил стопку вложенных в папку листов и они медленно разлетелись по аудитории, движимые сквозняком, – Я начисто перепишу эту устаревшую неэффективную программу, пусть даже всё министерство образование воспрепятствует! – он ожесточённо написал на доске слова «Прошлое», «настоящее» и «будущее», – Вы должны чётко различать применение зрения по этим трём направлениям, даже если способностей к остальным не имеете. Вы. Должны. Понимать! Понимать то общее, что фокусирует дар ясновидения, и те различия, что делят направления – планы бытия. Всё это зрение, всё это о Пути, только с разных ракурсов. – он неестественно замер и довёл аудиторию до неестественной тишины и напряжения, когда даже дышать боялись. И вдруг заговорил как-то отстранённо, значительно тише, – К концу курса вы чётко поймёте потенциал непросто направления вашего зрения – в прошлое, настоящее или будущее, но и… дальность. Дальность или дальновидность – это ключевой критерий вашей самоценности, как зрячего.

Виктор предпочитал не смотреть на ректора, но внимать каждому слову. Сердце разогналось от сказанного, никто из профессоров и близко не подходил к дальности применения таланта, всё это обсуждать не принято. Осмеливался только Варфоло Крафт, будучи на особом положении у императора.

Рука непроизвольно взмыла вверх, Виктор и сам не понял, как это произошло, но отступать поздно – ректор заметил и в удивлении вскинул брови:

– Дарм? Что-то не доходит? Не ожидал от вас.

– Ректор… вы сказали про единственный критерий. – он изо всех сил пытался излагать мысль внятней, – Однако какое значение имеет дальновидение без чёткости увиденного? Какой удельный вес, к примеру, у картинки далёкого будущего в сравнении с детальной картинкой ближайших событий?

Ректор резко и громко захлопнул книгу и часть студентов подпрыгнули на своих местах от испуга, но не Виктор. При всей своей многолетней трусости он вдруг понял, что смотреть в глаза тому, кто откровенно подавляет – это своего рода удовольствие.

Ректор криво усмехнулся.

– Хороший мальчик. – будто пса похвалил ректор то ли за вопрос, то ли за маленькую ничью в борьбе взглядами, – Но какое же латентное хамло, вы только посмотрите… – он издевательски покачал головой, – Дарм, критерий чёткости на близких расстояниях это скука и уныние. Ладно, вшивенькую работу найти, конечно, можно, особенно с корочками Утёса, но… звёзд с неба не поймаешь. – он оценивающе посмотрел на своего адепта, – Хотя кому я рассказываю…

– Широта? Диапазон взгляда на любом расстоянии в сочетании с чёткостью дают полную детальную картину. Если прибавить направление будущего, помноженное на дальность, это уровень… «бог»? – чеканно зазвучал беглый голос Эльзы, которую никак не трогали перепады ректора и его давящая манера, – В то время, как то же будущее при внушительной дальности, но при маленьком нечётком фокусе больше об абстрактном пророчестве, нежели о прогнозе. Инвариантность вторичных коридоров событий смещает или вовсе стирает такой фокус, обесценивая зрячего, как единицу. – подытожила она на одном ровном дыхании.

Виктор едва сдержал смех, струна напряжения звякнула на всю аудиторию, адепты загалдели.

А ректор потерял контроль над дисциплиной.

– Бунт. – недобро улыбнулся ректор, устремив колкий взгляд на Эльзу, – Ну что же. Я обещал вам, мальки, что проверю вас в открытом океане. Там вам и широта, и чёткость, и дальность по всем направлениям… – он снова обвёл указкой прошлое, настоящее и будущее, – Вот с этим пока определитесь, у кого два направления – выберите профильное, второе откиньте как хобби, что ли. В ближайшую неделю старосты раздадут мою практическую программу – о, она будет интереснейшей!

– Профессор! – взметнулась чья-то рука, – Это будет как у былого четвёртого курса командные соревнования по направлениям?

– А вот и нет. – хохотнул ректор, – Ничего, кроме чувства локтя, такие испытания не дают. Мне даром сдалась ваша командная игра, мне нужны кадры, специалисты для империи. Каждый сам за себя. – смаковал он, глядя снова на Эльзу, – Иначе потоплю всех. Вы меня, зайки, поняли?

И снова Виктор ощутил внутренний бунт на фоне дичайшей неприязни к ректору. Признаться, никакой командной игры сам Дарм сроду и не предполагал – не сложилось ни с друзьями, ни с семьёй и единомышленниками. Но отчего-то служба всегда представлялась именно в команде единых целью людей. И эта цель была общая, как вектор. И все в его утопии несли свой вклад ради большого общего результата. Как к большой цели может прийти один человек за одну жизнь – он не имел представления. Да и желания представлять.

Он сгрёб свои вещи в кожаный портфель и хмуро вышел прочь. Проветриться хотелось до ужаса, обдумать… а ещё что-то сказать Эльзе, но наверно не нужно.

Какая же она! Раздражающая! Непостижимая! Манящая…

От последнего накатило отчаяние. Никак в его планы не входило влюбляться. В планах Виктора Дарма числилось успешное окончание Утёса, перспективная госслужба, самостоятельный путь и полная сепарация от родителей. В идеале, и как можно скорее! Иначе они обязательно навяжут брак и жизнь, от которой тошно.

Но Эльза… выбивала все эти планы из головы. Вместо них, в мыслях поселились бесчисленные вопросы, например, взять хотя бы особые отношения между ней и ректором. Её чудесное появление на четвёртом курсе при явной нищете… и прочие!

Глава 9. Непрошеные чувства

Староста ходил побитой собакой. Впервые этого вышколенного сноба стало жалко.

– Проблемы?

Тот сначала отмахнулся от Виктора, но развернулся, задумчиво окинул взглядом с ног до головы и медленно заговорил:

– Мистика, ей-богу. Совет старост сейчас до костей протрясли на тему воровства – вообрази, Дарм!

Виктор нахмурился:

– Не припомню такого в Утёсе.

– Нет, тема регулярная, но потому и не говорили – легко всё это вскрывалось. Бедные детки-льготники от зависти тырят у соседей, мстят за судьбу тяжелую. Или аристократия клептоманит – это тем более заминается на раз-два. Но в этот раз всё совсем иначе: кражи несистемные, скорее случайные, при закрытых дверях, сейфах, и вещи неприметные, но на оценку дорогие. И ни следа. Это тебе не воровство склянок с кремами в женском общежитии. У нас здесь эксперт завёлся.

– И сколько инцидентов?

– Три кражи.

– Установлена связь?

– Её нет! – староста эмоционально замахал руками, а глаза полезли из орбит, – Дарм, ты слушал вообще?

– Так может это два – три разных клептомана?

– Может. – тут же собрался молодой человек и призадумался, – Это больше похоже на правду.

– А может, и не крали вовсе? Три кражи не система, если системы не выявлено. Может на лицо переутомление студентов?

– Было бы так, если среди потерпевших сегодня не нашёлся преподаватель.

– Даже так… меняет дело.

– Вот именно! – всплеснул руками снова разбушевавшийся староста и ринулся смерчем по коридору.

Но только беседа рассеялась, и Виктор приобрёл суровый вид, сменил маршрут, точно зная, что не пойдёт этим утром выходного дня в библиотеку. Во время завтрака в женском общежитии было почти пусто, но те из девушек, что попадались на пути, бросали лукавые или осуждающие взгляды.

– Не видела тебя здесь… – повела обнажённым плечом студентка факультета целителей – хорошенькая точёная блондиночка, на которой он иногда застревал взглядом. Она только что вышла из купален и не особо обременяла себя прикрытием тела – полотенце едва на ней держалось, – Что здесь Зоркий потерял? Кого – если точнее.

Виктор не нашёлся с ответом, да ещё и зарделся от такого внимания. Надо думать: девушка почти обнажённая, под большим банным полотенцем никакой одежды, румяная, разгорячённая.

– Где… – голос сильно подвёл и выдал ломоту, – Проживает…. – снова нелепая пауза, – Эйс.

Игривость стёрло с лица нимфетки, которая ни капли не стеснялась своего неприличного вида, наоборот, она откинула влажные волосы с плеч и дала вдоволь собой полюбоваться, но подсказку кивком головы всё же дала:

– А дикарка у нас вот там на самой галёрке, как и положено шизикам.

И потеряла интерес, но всё же выдала добросовестное покачивание бёдрами напоследок, словно отговаривая от затеи найти Эльзу.

Удивительно, но с этой приманкой Виктор справился без труда.

– Я к такому не готов… – шёпотом выдал молодой мужчина и с тяжёлым выдохом повернул к «галёрке».

Учтивый стук в обшарпанную дверь был лишь предупреждением – ждать приглашения он не собирался, знал, что наверняка где-то ходит завхоз и легко поймает нарушителя порядков. И потому спустя секунд пять после стука повернул ручку, хорошенько толкнул дверь, взламывая закрытый чисто символический замок и вторгся внутрь.

Как только дверь полумрачного мансардного этажа под самым скатом закрылась, Виктор проморгался, привыкая к полумраку. Окно всего одно да мизерное – для голубей, что ли? Которые, к слову, заполонили весь подоконник.

– Это же голубятня… – нахмурился он и принялся ходить по небольшому помещению, рыская газами.

Скрип двери возвестил о прибытия хозяйки:

– Ты что здесь забыл, Дарм?! – возмутилась девушка и встала, прислонившись к двери, – Замок выбил? Ты полоумный что ли? Аристократы, чёрт вас дери!

– К делу. – Виктор грозно наступал, – Извини за дверь, я возмещу. А ты пока быстро отдай всё, что украла в Утёсе. Ох, не надо только вот так нос морщить, Эльза, не пройдёт этот номер. Я знаю, что это ты.

– В жандармы подался? Из синоптиков? Ты о чём, Дарм?

– Давай пропустим эту сцену, ты сразу перейдёшь к раскаянию и отдашь награбленное. Я уйду и замнём.

– Что заминать?

И он гневно зарычал:

– Ты. Украла у двух студентов их вещи. И пошла дальше! К преподавателю! – он не позволил перебить, выставляя перед носом палец, – Каким образом – я разбираться не хочу, зачем – вот это просто уму непостижимо! Ты на стипендии, Эльза, ты идёшь в первой пятёрке факультета, тебе нельзя подставляться по идиотизму, на кону твоя жизнь! – чеканил он гневно, но тихо, отчитывая, как нагадившего котёнка.

– А ты кто такой, чтобы меня отчитывать?

– Признаёшь?

– Ещё чего!

– И шкатулки, то есть, у тебя нет? Той, что у меня украла.

– О чём ты?

– Открывай свои закрома, Эльза, иначе…

– Что? Сдашь меня?

– Так признаёшь?

– А ты сдашь?

Он быстро выдохнул и завис.

Он не знал ответа. Здравый смысл велел ему немедленно прекратить эту грязь, но отчего-то сделать это было тяжело, струной натягивалась какая-то нить, резонирующая тоской и беспокойством.

Ещё шаг назад.

Он сел на край расправленной кровати. Будь он собран – такого бы себе не позволил, но ситуация не располагала к приличиям, да и к трезвым мыслям. Эльза тоже будто сдулась и потеряла кураж, повторяя его движения – плюхнулась на стул, завешанный халатами и убогими ночными сорочками.

Виктор смотрел на неё – теперь беззащитную, выжидающую его вердикта, потерянную. Она больше не отрицала своей вины, а будто признавала, но спорить или умолять о пощаде не рвалась. Такая, какая есть – Эльза Эйс, несовершенная, сумасбродная, да и, как выяснилось, воровка.

– Зачем? – хрипло спросил он без обиняков, – Просто скажи, зачем ты это сделала? Учебники у тебя библиотечные, письменные принадлежности можно получить по льготе, питание тоже, за проживание платить не надо, одежда… ты бы и не стала её покупать – это значит засветиться. Ты клептоманка? – она брезгливо насупилась, – Тогда… родственники больные и ты им деньги пересылаешь?

Эльза задумалась, прищурилась, будто в душу заглядывая, и неуверенно мотнула головой. Виктор тяжело выдохнул и…

Позволил себе то, что раньше подавлял: всего один взгляд. Самый настоящий, потаённый, такой, какой передавал всё сокровенное – он посмотрел на Эльзу, как на единственный вектор, увлекающий его мысли, подавляющий здравый смысл.

А Эльза потеряла неподвижность, повела головой и нахмурилась в непонимании.

Состыкованные пальцу рук и упор в коленях Виктор говорил о крайней степени задумчивости, но прошла минута молчания и он заговорил:

– Сейчас ты отдашь мне то, что забрала у преподавателя.

– И что будет?

– Я подкину её в деканат.

– Они извлекут фантом и выяснят обстоятельства.

– И выйдет промах. – махнул головой Виктор.

– Ты подавляешь фантомы? – удивилась она, – Это очень сложная формула концентрации. К тому же… наведёт на след факультета Зорких.

– Достаточно подавить фантом последних пары дней – это не так сложно, как с теми, что ты украла раньше. Вместо подавленного я вытяну тот, что наведёт на мысль о рассеянности профессора Виндерт – он стар и это будет выглядеть правдоподобно.

– Запутаешь следы? – и новость для Эльзы казалась хорошей, но почему-то плечи её совсем поникли, – А остальные предметы?

– Один ты вернёшь сама через три – четыре дня. Тот, что из женского общежития. Третий… – он тяжело вздохнул, – Если я правильно понял, то украла ты не реликвию и не раритет. Куплю такие же часы и подкину через ещё пару дней.

– Вик… – она неуверенно выудила из платья часы и протянула, – Они ещё у меня.

Он даже руки не протянул и сурово взвесил взглядом безделицу:

– Ну как тебе они? Цацки эти. Стоят твоего будущего? – Эльза вздрогнула будто от пощёчины, – Горстка шестирёнок из драгметалла против образования, сертификата дара Зоркой и, возможно, службы в министерстве. Эльза, ты совсем дура? Так и не скажешь.

Она хищно встала и расправила острые плечики:

– А ты? Просто пойди да сдай меня с потрохами в деканат. И победа у тебя в руках.

– Она и так будет моей без таких грязных схем. – взбрыкнул он и повысил голос, – Против меня обычная пигалица. И что с того, что ты одарённая – твоей осознанности ещё зреть и зреть, раз ты готова поставить на кон образование ради безделушек!

– Да что ты понимаешь! – зашипела фурией и стремглав подлетела к нему, – Откуда пригретому в роскоши аристократу знать, что такое быть одному против всего мира в нищете! Аристократишка никчёмный!

– Малолетка безмозглая!

– Кретин!

– Ну, знаешь! – дальше продолжать обмен оскорблениями он не мог и потому лишь протянул ладонь: – Монокль профессора, быстро!

– Подавись! – Эльза ногой отодвинула тумбу и приподняла половую доску. В тайнике лежало несколько вещей укутанные в платки, и краем блеснула знакомая округлая музыкальная шкатулка. Виктор отчётливо её видел и вправе был потребовать, Эльза же мельком взглянула на него, ожидая едкой реплики насчёт той первой кражи, но её не последовало, как и попыток забрать шкатулку. Парень смотрел в упор на свою пропажу:

– А это пусть принадлежит тебе. Не продавай, прошу.

Получил монокль, спрятал за пазуху и покинул женское общежитие ни разу не обернувшись, хотя Эльза смотрела ему вслед, борясь с нахлынувшим коктейлем чувств от ненависти, гнева, непонимания, до благодарности, которую выражать просто не умела.

* * *

А впереди предстояло возвращение монокля.

Виктор просто не представал, как Эльзе удалось проникнуть в астрологическую башню к профессору – она казалась неприступной. Он же рассчитывал подкинуть в личные вещи профессора в деканате, куда и правда собирался зайти с обновлёнными документами.

Осадок от скандала в общежитие не давал покоя, а на языке был привкус чего-то неизбежного и ужасающего. Он догадывался, как всё это называется, но в стенах академии сформулировать не решался. И потому хотел сбежать этой ночью.

– Мастер Дарм? – из-за круглых очков стрельнул колкий взгляд декана, увлечённого чтением одной из работ студентов, – Отвлекаете.

– Добрый день. Я думал, сегодня никому не помешаю своими документами.

– Однако Зоркие должны не только думать, но ещё и зреть. Бросьте документы на стол и покиньте помещение. Ну же!

Виктор не мог уйти от цепких глаз. На спине выступили капельки холодного пота. Он чётко понимал, что не может вот так подкинуть монокль, но и далеко уйти с ним не получится: на станции дирижаблей рамки с чарами – заверещат. Судьба решалась в эти секунды.

– Дарм, вы что-то ещё хотели?

Вызвать подозрение у декана факультета Зорких это огромный риск, и Виктор ходил по краю. Он видел, как медленно зрелый отёкший поутру мужчина медленно снимает очки и сощуривается.

Миг отделял Виктора от разоблачения, но вдруг дверь заскрипела и появился старый профессор Виндерт, чей монокль оттягивал нагрудный карман Виктора.

– Приветствую. – отозвался он, – А я вот подумал поработать сегодня, да так рад, что буду здесь не один. Знаете, я ведь совершенно не переношу одиночества, однажды было, захожу… – понеслась монотонная история, обещающая стать бесконечной. Глаза декана расширялись с каждый сказанным словом, он нервно захлопнул журнал записей, сгрёб одним движением все свои принадлежности в портфель и поспешил на выход, бубня под нос:

– Нет, это полнейший цирк… в общежитии нездоровая обстановка, в деканате тоже… где мне работать?

Дверь распахнулась, унося подозрительного декана прочь, что сразу отразилось горечью утраты на лице старого профессора. Его мутные глаза едва не наполнились влагой, а губы сжались в ниточку. Виктор на миг подумал сказать что-то ободряющее, но эту самую секунду потратил на единственно важное – выудил из нагрудного кармана монокль и подсунул под стопку бумаг на столе профессора.

А дверь за деканом так и не закрылась. Мужчина замер и с недобрым прищуром покосился на Дарма:

– Мастер Дарм, так что вы хотели?

– Тумбочку. – брякнул он, понимая: лицо его выдаёт с потрохами – по лбу пошла испарина, щёки горели, горло сдавливал ворот наглухо застёгнутой рубашки, – Так вышло, что я взял у заквхоза, а формуляров не было. Не оформил да забыл как-то. По факту значит, что украл у академии – нехорошо.

– Мелочь, а по факту кража, верно. – медленно проговорил декан, Виктор же чётко ощущал воздействие магии. Декан славился Зоркостью настоящего, притом широкого спектра. И потому перевёл задумчивый взгляд на профессора, – Профессор, как дела с вашей пропажей?

– Ой, как хорошо, что вы спросили! – и тут же лицо его посерело ещё сильнее, – Это моего деда вещица, войну империй прошла – невероятная потеря. Я буду писать заявление в жандармерию, уж простите меня, что сор из избы выношу, но я уже даже черновик накидал… где он был-то! – и старый профессор зашустрил руками по столу, наводя ещё более ужасающий хаос.

– Вам помочь? – хрипло отозвался Виктор, унимая сердцебиение.

– Да, Дарм, было бы неплохо…

И Виктор кинулся на помощь, прочь от внимательных глаз декана. Заявление нашлось на горе быстро, Дарм только сфокусировался на неразборчивом подчерке профессора, как тот поражено заохал:

– Всемогущий праведник! Да что же?! Да как же? Декан, ну, смотрите же…

– Вижу. – лицо декана стало непроницаемым, зато носок лакированных начищенных туфель выдал тахикардию, – Вы едва не пустили факультет на всеобщее посмешище и огромные убытки, многоуровневую комиссию и огромный геморрой. Жандармы бы вцепились мне в горло, потому что вы забыли свой монокль на рабочем столе. Под горой непроверенный контрольных. Кстати, почему они не проверены?

– Я, наверное, пойду? – осторожно спросил Виктор.

– Да подите вон, Дарм, со своей идиотской тумбочкой! Вор нашёлся! Да вы даже списать шито-крыто не можете, хронический чистоплюй! ВОН! Маразм, всюду один маразм!

Виктор вылетел пулей, расслабляя по пути ворот. Адреналин стучал в виски: никогда ещё он не попадал в такую идиотскую ситуацию! И из-за чего? Глупости какие…

А с этими мыслями пришло бессилие и разом словно всю энергию выкачали, выпили через соломинку. Виктор волочил ноги к станции, поднимая ворот пальто, но от колкого ветра так и не скрылся. Премерзкая погода пробирала до костей и вроде даже издевалась.

Зато путешествие помогло привести в порядок мысли.

В цветочной лавочке под закрытие удалось купить букет эустом – нежных, прекрасных и таких ранимых. Молодой мужчина отчаянно скрывал из за пазухой от ветра. Когда пришло время, он положил их на немного подмёрзшую землю и отрицательно качнул головой:

– Он так и не занялся памятником. – Виктор поджал губы, лицезря намешанную вокруг свежей могилы грязь, – Прости, что с похорон не заходил… – и он рукавом пальто вытер забрызганный портрет Фелис Тефлисс, – Ба, – позвал он отрешённо, – Я, кажется, влюбился… по уши.

И с этими словами стало почти что легче: удалось выдохнуть эту мысль, но не освободиться от неё – больной, как будто постыдной. С признанием легче стало это принять.

– В малолетку. – Виктор наморщился, – Сиротку и воровку. – усмехнулся, – Ты была бы в восторге от неё. Но это заведомо крах по всем фронтах, хроническое «нельзя», родительское табу и прочее и прочее. – пришлось от смятения прикрыть глаза, а мысли так и метались в голове, словно ветер пробрался и туда и наводил свои бесчинства, – Ну до чего же дурак!

Фелис и при жизни умела слушать. Одно её умиротворённое ласковое молчание имело способность успокоить Виктора, а ласковая улыбка исцелить любые раны и снять боль. Удивительным образом смерть не забрала этот не признанный обществом дар: Виктору становилось легче, хотя озяб он до косточек. Он поделился с близким человеком тайной и чувствовал себя опустошённым, но это значило лишь то, что всегда повторяла бабушка: «не вешай нос, пустой стакан всегда можно заполнить тем, чем нравится. А вот полный вылить или выпить – сложнее и не всегда приятно».

– Пустой стакан. – хмыкнул Виктор, примеряя на себя образ и побрёл к станции.

Редкие фигуры серых горожан казались безликими. И самый безразличных из всех людей смотрел на него – о да, лицо его казалось холоднее октябрьского ветра.

– Где же ещё быть Виктору Дарму! Конечно! – протянул Кай Дарм, предвещая голосом сплошные неприятности, – И ты наверняка этот самый никчёмный Виктор думал, что побег удастся.

– Этот самый никчёмный Виктор – не узник крепости, не преступник, а студент на выходном. Совершеннолетний студент. Не больной, не инвалид, не мот или картёжник. – последнее слово он бросил нарочно колко, ведь картёжником был именно отец, – Пришёл этот Виктор к бабушке на могилу, хотел памятник посмотреть, а вот незадача – нет его. У бабушки был сберегательный счёт на чёрный день – каким и стал день её смерти – это оговаривалось в цели счёта. Денег там было и на проводы, и на прощание, и на памятник. Где памятник? Или так: деньги целы?

Отец побледнел и даже растерял слова от напора, но Виктор не стал давать ему времени опомниться:

– Отец, я был эгоистом и недооценил твою горечь от потери матери. – он сделал решительный шаг к отцу, прекрасно зная, что будет делать дальше, – Ты просто не мог весь этот месяц заниматься привычными делами: ведь это было время скорби и траура – какие памятники? И потому этим займусь я и прямо сейчас. Не трудить снимать наличные, – он протянул руку для рукопожатия, отец ответил чисто на автомате, но Виктор лишь перехватил его запястье и стремительно снял часы, – Думаю, часов на памятник хватит. Остальное добавлю.

– Ты совсем умом тронулся! – дёрнулся Кай, препятствуя, но сын держал крепок и справлялся с застёжкой успешно, – Это втрое дороже, чем я рассчитывал потратить!

– Где деньги? – уже тихо и без пафоса спросил Виктор, – Ты их проиграл, верно?

– Да куплю я этот чёртов памятник!

– Не надо чёртов. Надо такой, какой заслуживает твоя мать. Она была Примой императорского балета и легендой. Вот такой памятник надо. – спокойно проговаривал Виктор, кладя часы в карман, – Чтобы тебе было не позорно, когда мимо этой могилы пройдут твои партнёры. И твои часы стоят чуть больше того, что было на бабушкином счёте. А теперь купи цветы и иди положи на могилу. До Утёса я доберусь без твоей помощи. – фыркнул он напоследок и пошёл к кассе за билетом.

Мысли больше не метались.

Стакан начал наполнятся тем, чем должен. Хотя поздновато взрослеть в двадцать один год, однако лучше поздно, чем никогда.

Глава 10. Сирот ангелы берегут

Аудио для настроения: Kamik – Не болей (cover)

Ursu – Babel

Впервые в руках Виктора были не стопки книг, а стопки журналов и каталогов. Он вёл переписку со скульптором и портретистом, и, кажется, удачно. Даже пришлось слетать в Архарис целых два раза – всё официально: с отгулом из деканата, занесением в журнал отбытий, чтобы отец не подкопался. А ещё Виктор уже по привычке брал все чеки с печатями и отсылал отцу, отчитываясь по тратам.

Памятник обещали сделать на славу – изящный, лёгкий, как и сама знаменитая балерина. Ещё тремя днями позже Виктору прислали отчёт о том, что работа кипит и будет сдана раньше срока – так мастера вдохновились идеей и образом почившей Фелис.

Молодой Дарм пропустил волосы сквозь пятерню, захлопнул папку с договорами на исполнение работы и улыбнулся удивительной энергетике бабушки, которая со смертью никуда не исчезла.

И вообще, он всё ещё не мог поверить, что занимается всем этим, и что бабушки уже нет. Ощущение, что она всё ещё ждёт его в квартире.

– И ничего не осталось… – нахмурился он, вспоминая, что квартира, которая теперь отошла по наследству единственному ребёнку Фелис сразу подверглась ревизии, все вещи наспех упаковали в коробки и по большей части раздали в благотворительность – Виктора никто не спрашивал. В квартиру же заселили постояльцев на полгода до вступления в силу наследства, а там Кай её точно продаст – к гадалке не ходи.

И потому прийти к бабушке и просто побыть в её доме невозможно. Принять то, что смерть случилась так быстро и внезапно.

Виктор впервые столкнулся со смертью напрямую, и это событие разделило жизнь на "до и после", изменения начались в одной точки и стремительно вплетались в его бытие. Дерзость по отношению к Каю на тему памятника стала тому подтверждением, ведь раньше ничего подобного он себе не позволял.

Всё это происходило внутри него, он чувствовал. В остальном же за пределами его мыслей жизнь шла своим чередом ровно по расписанию и без сюрпризов… если не брать в расчёт один непредсказуемый фактор – Эльзу Эйс – ещё одну тревожную тему для Виктора.

– Угораздило же… – выл он себе под нос и снова утопал в унынии.

Но возвращаться в реальность – необходимость, тогда он расправлял плечи и делал этот неприятный, но отрезвляющий шаг.

Слова ректора об особой практике привели студентов в трепет и предвкушение. Только об этом и галдели, строили догадки, кто-то пытался обратиться к дару, но что толку – ректор славился непредсказуемостью даже для палаты императорских Зорких.

– Как он это делает? Блокировка чужих способностей? – шептались студенты.

– Пользуется разработками технарей. – Виктор точно это знал и ничего зазорного в том не видел, наоборот – тяготел к внедрению в работу изобретений. Часто наведывался к знакомым технарям, смотрел выставки открытий, знакомился с изобретателями, – Невероятно! Будущее в этих изобретениях! – искренне улыбался он, рассматривая новшества, опережающие своё время.

Виктор стал замечать всё больше корреспондентов газет в стенах академии. Первая статья вышла в ту неделю, когда из жизни ушла балерина Тефлисс. Притом весть о смерти была крошечной, а на Утёс выделили целый разворот. Двумя неделями позже на обложке еженедельной газеты красовался ректор Крафт. Разворот посвятили уже его персоне и вкладу в жизнь империи.

И вот новый выпуск с обзором потенциальных победителей. Виктор в первой пятёрке.

– Перспективный подданный империи… – через его плечо прочитала Эльза и фыркнула, – Звучит как-то оскорбительно. Ещё бы про экстерьер пропели и «приучен к горшку». – секундой позже она заливисто рассмеялась, – А вот же: из древней ветви Фа Дармов, чистой дворянской крови. – снова заливистый смех, – Сейчас животик надорву! Вик, тебе сам бог велел не в Советники метить, а в жандармы. Идеально: жандарм Виктор Дарм!

– Здесь ещё сказано про загадочного вундеркинда в юбке, который появился на злобу дня и метит ввысь. Но по возрасту на соревнования не проходит.

– Как это не проходит?

– Шестнадцати нет.

– Будет. Совсем скоро. – она состроила рожу и высунула язык, – Не жди таких подарков судьбы: я не сольюсь по такой мелочи. Буду бороться.

– Кто бы сомневался. – он безразлично пожал плечами, – Упорство или талант: твои ставки? Тотализатор уже открыт, кстати. И не только в Утёсе.

– Ты о чём? Талант – это у тебя. А я гениальна. – повела плечами, обольстительно захлопала ресницами и ловко обошла Виктора, проводя кончиками пальцев по его форме. Его сердце едва не вырвалось из груди, во рту пересохло, но виду не подал.

Завис. Сам не понял, как так ловко она двигается – будто танцует.

– Завтра среда. – захрипел он и прочистил горло, – Позавтракаешь со мной?

– А ты как думаешь?

– Почему-то ощущение, что нет. – он нахмурился.

Эльза замерла. Глаза будто остекленели и она тоже нахмурилась:

– Я тебя недооцениваю: ты правда Зоркий. Только не в привычном понимании.

– М?

– Твоё ощущение правдиво. Завтракать я буду не с тобой. – она замялась и скинула пелену фантома, – Странно. Среда же!

И это Виктора расстроило, ведь каждую среду он ждал с нетерпением. На практике они делили пополам всю работу и общались мало, в дирижабле особо не поговоришь, но завтрак – это их особый ритуал, почти… свидание? Виктор помотал головой, прогоняя такие дикие мысли подальше: Эльзе пятнадцать, ну какие свидания?

С другой стороны, он ловил плотоядные взгляды адептов на Эльзе. Оттого раздражался, едва не роняя из ноздрей пар.

– Ты какой-то буйный, Вик. Что с тобой?

– Ничего. – прорычал он, пробивая своей грудью путь к аудитории.

– Вик, а сколько тебе лет?

– Тебе зачем?

– Интересно. – пожала плечами Эль, – Двадцать?

– Двадцать один. – нехотя ответил он.

– Оу… – реакция ему не понравилась, настроение упало ещё сильнее, – У тебя, наверное, и звание какое-то есть?

– Да, в Утёсе предусмотрена военная кафедра. По физухе у меня, конечно, провал.

– Из-за мигреней?

– В том числе. – увильнул он.

Не хотел признаваться, что командные испытания он провалил, или что остальные его категорически не воспринимали и даже топили при любой удобной возможности. Вся военная кафедра вспоминалась одним сплошным кошмаром. Только бабушка знала все муки внука, поддерживала как могла. Когда он получил звание, они отпраздновали вдвоём, как большую победу. Хотя отец позорил за отсутствие наград.

– Вик. – Эльза покраснела и ладонью рассеяла фантом, – У тебя виде́ния материализуются. Я, кажется, видела больше, чем мне положено.

Он вынырнул из тяжких воспоминаний и тоже залился краской:

– Да уж. Неловко вышло.

– Дар-то сильный. – криво улыбнулась она, – Не хочешь выбрать профилем прошлое?

– С таким профилем надо квалификацию другую защищать, да и министерство мне не светит.

– Министерство внутренних дел…

– Не с «прошлым» – мотнул он головой, – Ты сейчас меня пытаешься из колеи выбить? Переориентировать, чтобы я с состязаний слетел?

– Может, и так. – хмыкнула она.

***

И всё же среда без завтрака с Эль стала хмурой.

Впервые понадобилось утеплиться, повезло, что уютная осень затянулась. Припоздавший первый снег решил наверстать упущенное время и валил, не прекращая, застилая холмы. Конечно, Виктор о погоде знал заранее, будучи одним из уже опытных предсказателей, а потому хорошенько подготовился, и даже кое-что взял про запас.

Он расположился на привычном месте в дирижабле, вокруг смех и гомон однокурсников. Эльза показалась за минуту до отлёта, укутанная в скромную шаль. Румяные щёки и снег на пышных ресницах – Виктор отвёл глаза, чтобы не пялиться.

Она села по другую сторону от прохода среди не самой спокойной публики.

– Ну что, снежная конфетка, – обратился к ней Бойл, – Отогреть?

Эль лишь зло прищурилась:

– Мозг свой крошечный отогрей.

– Зубастенькая моя, леденец, а не девочка! – и он сделал неприличный жест, от которого Виктор ощетинился.

Но Эльза закатила глаза, не вступая в перепалку. Да и заревел двигатель, дирижабль резко оторвался от земли, хорошенько встряхнув пассажиров.

– Держитесь, котятки! – из рубки забасил капитан, донёсся запах терпкого табака, – Кто позавтракал – тот глупец! Блюём только в бумажные пакеты!

– Где взять-то?

– Не мои проблемы.

Снежные перемёты были повсюду на станции, пришлось хорошенько помахать лопатами, чтобы пройти к городу. Любимое кафе свернуло летник, но внутри казалось невероятно уютно, Виктор лишь горько улыбнулся мысли, что без Эльзы и аппетита нет – прошёл мимо.

На метеостанции работа шла полным ходом, адептов завалили дополнительными заданиями, времени на перерывы не осталось. Виктор выкроил пару минут и пошёл заварить чай, но не только себе.

Поставил лишнюю кружку перед занятой Эльзой, она лишь подняла подуставшие глаза и потёрла переносицу.

– Спасибо. – кротко проронила и непонимающе посмотрела на свёрток рядом. Виктор просто кивнул, мол разверни.

Недоверчивые жесты, настороженность во взгляде немного смазала удовольствие молодого мужчины от подарка. Внутри оказались тёплые мягкие рукавицы с отворотами. Подкладка – слой меха, сверху изображены чудесные пушистые совы. Эльза похлопала ресницами и молниеносно натянула рукавицы на обветренные ладони. Её напряжение вибрировало в воздухе, она смотрела то на руки, чудом спрятанные в тёплом меху , то на Виктора:

– Я не отдам! Ни за что на свете! Они мои!

Он громко рассмеялся, выбитый из колеи такой репликой.

– Да расслабься ты, ну не подразнить же я пришёл! Твои-твои!

– Это ничего не меняет: мы всё равно соперники, все дела....– настороженно прищурилась она, но снова перевела взгляд на рукавицы, откровенно любуясь, но не находя слов.

Однако они были не нужны: Эльза от некоторой агрессии перешла в умиление, потом зелёные глаза и вовсе стали печальными. Она села на стул и просто смотрела на обновку, гладила, рассматривала.

Виктор не стал мешать. Всё, что хотел, он получил – эмоции, а потому развернулся и пошёл дорабатывать остаток своих часов. Вроде как в желудке объявилось тянущее ощущение голода, а всего-то и надо было…

Город вычистили за время рабочего дня. До дирижабля оставалось полтора часа, которого как раз хватило бы на полдник.

Дарм двинулся к уличному ларьку с готовой едой, взял себе свежей выпечки и горячий напиток со специями. И просто пошёл по улицам, созерцая его мерную, но уютную жизнь. Небольшой городок, гостеприимный, все друг друга знают, никаких происшествий. Работа здесь налажена давно, каждый знает своё дело и никогда не откажет в помощи другому.

В переулке на площади играли музыканты, да так задорно и чисто, что Виктор не упустил возможности пойти послушать. Шёл не спеша, подмечая скопление людей. И через толпу виднелась танцующая фигурка, она крутилась словно юла, ловко беззвучно переступала с ноги на ногу, россыпь таких знакомых волос ворожила.

И сердце участилось, а глаза ловили каждое мелькание, будто чудо – так необыкновенно волшебно танцевала Эльза. С чего ей вообще пришло в голову танцевать посреди площади? И вроде это странно, но на самом деле так знакомо для Виктора, даже глаза защипало от воспоминаний о Фелис Тефлисс, которая не искала оправданий танцу, а всегда тащила внука в самый эпицентр музыки, говоря лишь «Вик, это настоящее! Просто смотри сердцем!».

А сердце уже сходило с ума.

Зрители поощрительно выбивали хлопками ритм, уличные музыканты задорно покрикивали, атмосфера стала настолько азартной, оживлённой, что остаться в стороне невозможно.

А Эльза была прекрасна, как нимфа или фея. Будто сама стала музыкой, но совсем другой мелодией, нежели когда-то Фелис Тефлисс – оттого не менее прекрасной. Платье сползло с острых плечиков, притягивая к себе взгляд, юбка не успевала подчиняться гравитации, обнажая волшебной грациозности ножки в кожаных полусапожках.

Виктор пробрался в первый ряд и тоже захлопал, тут же ловя задорный взгляд Эль. Она на секунду сбилась с ритма, но он помахал головой и одним взглядом велел продолжать. Только девушка всё равно растерялась.

– Идём? – она поманила Виктора к себе,– Станцуй!

– Нет-нет, я не танцую!

– Я научу!

– Испорчу всё твоё соло… – упрямо продолжил он и улыбнулся, – Продолжай…

И публика вторила, вынуждая не останавливаться.

И Эль кружила, вилась гибкой ивой, преображаясь в каждом движении, творя магию. У Виктора даже закружилась голова от этого зрелища. Он словил себя на чётком ощущении, что пропал. Назад дороги нет, и, кажется, дорога сменила курс настолько радикально от изначально заданного вектора, что и подумать страшно. Теперь это не прямая линия, а извилистая, или даже не линия вовсе, а точка в пространстве – магнит, который очень быстро перемещается.

И вот он, а точнее, она: центр притяжения – Эльза.

С осознанием пришла тоска, хотя моментом он искренне наслаждался. Настолько, что запомнил каждую деталь, лишь доводя всё до совершенства – мысленно отодвигая чужих людей из фокуса внимания, оставляя только Эльзу, музыку и себя.

Сердце билось в ритм танца, синхронизируясь с каблучками Эль. Виктор мог буквально потрогать плетение магии, но так боялся сделать движение.

И вдруг странная тяжесть зависла в воздухе, буквально продавливая узор волшебства вокруг танцовщицы. Люди невольно стали расходиться, буквально за спиной почувствовался источник давления. И секундой позже тяжёлые хлопки.

Виктор обернулся.

Позади толпы стоял ректор, недобро поглядывая за действом. Дорогое пальто с меховым воротником, шапка по последней моде из лоснящегося чёрного меха, подмышкой зажата свежая газета. И рядом стоял клерк с любопытно-бегающими глазками. Вдруг из-за пазухи показалась фотокамера с заводом – журналист! – но Крафт, не отрывая глаз от маленького представления, перехватил аппарат с мягким замечанием:

– Не стоит, милейший. Пусть ваши глаза радуются, незачем вспышек камеры.

Ледяной тон, звенящий. Эльза вынырнула из танцевального морока, и музыка зафальшивила.

Виктор невольно сделал шаги наперерез Эльзе, закрывая ту спиной, и тогда ректор медленно перевёл на него взгляд, будто на блоху или на плесень:

– Дарм. Как без вас. Всюду-то вы успеете.

– Сопровождать юных особ кто-то должен, разве нет?

– Сопроводили? Куда? – и неприятная полуулыбка, – А я вот тоже пришёл за юной Эльзой Эйс, – он кивнул на корреспондента, – Вами, Эйс, заинтересована газета, уж больно таинственна ваша история. Интервью просят.

– Эльза несовершеннолетняя, – снова преградил путь Виктор, закрывая Эль, – И интервью может давать только с разрешения и в присутствии родителей и опекунов.

– Эльза сирота и по договору обучения под опекой Утёса. Я ректор, соответственно…

– Соответственно вы можете дать согласие на чётко регламентированное интервью на территории академии Утёс, но после решения попечительского совета и фиксации им согласия Эльзы. Для этой процедуры нужно официальное уведомление и созыв совета, протокол собрания и письменное разрешение и только потом, – Виктор учтиво кивнул, – Ваше разрешение с точки зрения интересов академии и империи. Вы не опекун, защита несовершеннолетних сирот – юрисдикция попечительского совета.

Корреспондент скрыл смешок под неловким кашлем, но получилось несносно.

– Дарм. – будто выругался ректор, заводя руки за спину в замок, – Вам бы в юротдел, а не погоду предсказывать. – Крафт покосился на журналиста, явно не желая выяснять отношения с адептом при свидетелях, – Но это всего лишь интервью о лидерах соревнований за главный приз. И ваш черёд придёт, не нужно такой очевидной зависти. Просто ваша история несколько пресная и совершенно читателю неинтересная. – он специально издевался и давил на Виктора, – Благополучный сынок благополучной семьи, которому всё дали готовенькое. И вся его заслуга – это хорошие отметки, даже дар-то при этом ну так себе, откровенно! Ради всего святого, Дарм, не обижайтесь, но я склонен быть честным в оценке способностей своих студентов. Просто скучный заучка. Мистрис Эйс же просто кладезь талантов, неординарная, яркая звёздочка, жаждущая приключений. Ей скучно в этих ваших рутинах и рамках. – он обольстительно взглянул на Эль через плечо Виктора, – Она пришла в Утёс, чтобы обуздать талант, перенять опыт у лучших. И я готов придать огранку такому самородку. Правда правила всё же придётся соблюдать. – подытожил он холоднее, – Какой интересный союз из двух основных конкурентов. А вы, молодые люди, наверно не поняли: каждый сам за себя. Или вы, мастер Дарм, думаете, что неудача в соревнованиях, сделает вам честь в глазах отца? Укрепит его в позициях? Это будет его позор, его падение. Крах вашей семьи, по сути, учитывая исходник нынешнего дня. – он вдруг посмотрел вдаль отрешённо, что означало обращение к Взору. И продолжил мысль самодовольной улыбкой, – У мастера Дарма – старшего слабое защитное поле.

– Он не Зоркий.

–…Стало слабым! – здесь уже откровенно Крафт хмыкнул и с вызовом посмотрел на студента, – Видимо, раньше он заручался поддержкой Зоркого, и вот – на тебе! – остался без защиты. Какая досада! Тут-то его конкуренты и сожрут с потрохами. Мне даже не нужен для этого очевидного грядущего факта широкий диапазон зрения.

Конечно же, говоря о поддержке Зоркого, Крафт имел в виду Фелис Тефлисс. Мать даже при всех разногласиях с сыном всю жизнь прикрывала его Путь от других Зорких, на что уходили все её недоразвитые в полной мере способности. Оставшись без неё, Кай Дарм стал уязвим.

И Виктор, услышав то, о чём догадывался, совсем поник. Судьба семьи как наковальня зависла над головой, норовя раздавить.

– Однако, Дарм… вам нужно держать статус. А то невесту опозорите. В вашем личном деле отметка о помолвке, если я не ошибаюсь. Ну как там Жасмин Виченсо поживает? Ждёт милого с сертификацией дара? – Крафт же воспользовался минутой слабости и тут же отодвинул студента, – С дороги юноша, мистрис мёрзнет, пока вы тщетно пытаетесь думать. Эльза, прошу вас на борт моего дирижабля.

– Эльза, поедем на регулярном. – возразил Виктор, отчаянно пытаясь уберечь девушку от компании ректора, да и мысль об интервью вызывала опасения, – Эли… – он поймал её неуверенный взгляд, – Ты не обязана общаться с журналистами. Это… может боком вылезти. Ты можешь отказать. И…. поехали со мной?

– «Эли» поедет в тепле и комфорте в компании приличных людей. С дороги, Дарм! – и тогда ректор властно перехватил Эльзу под локоть и буквально потащил за собой.

– Эльза!

Она лишь растерянно обернулась.

Виктор ложился спать в жутких метаниях о судьбе семьи, о ректоре и о том, что не знает, как следует поступать. Зато он знал как хочет поступить.

С пальцем будто дыханием в морозную ночь сошёл фантом и обрёл форму Фелис Тефлисс, передающей в раскрытой ладони ему музыкальную шкатулку.

– Ох, я помню эту вещицу. Ба, спасибо, конечно, и она мне очень нравится, но куда я её дену?

– Возьми. – подмигнула она хитро, – Здесь есть секрет. Я очень хочу, чтобы она принадлежала тебе. И когда-нибудь, ты откроешь то, что внутри. И подаришь. – снова хитрая улыбка. Тонкие пальцы легко повернули корпус хитрым способом, потом снова, лёгкий музыкальный щелчок и потайное отделение открылось, демонстрируя кольцо с розовым бриллиантом, – Представь, что это твоё сердце, Виктор. Кому попало, его не дари.

– Бабуль. – невесело хмыкнул внук, – Ты что? Я обручён.

– Обручён – это когда подарил обручальное кольцо. А вот же оно. Это отец там что-то кому-то обещал. А ты?

Фелис Тефлисс в своё время выступила категорически против обручения внука. На то, собственно, они с сыном окончательно и разругались.

– Я… нет. Но это твоё кольцо. Тебе дед подарил.

– Не дед. Твой дед, мой мальчик, это ещё одна жертва брачных союзов. А тот человек, который подарил мне кольцо – это про любовь. Вот любви я тебе и желаю. И не спорь. Если женишься на той пигалице, тогда моё кольцо не отдавай, а своим детям пожалуйста – может, они умнее будут. Но если полюбишь кого-то по-настоящему – подаришь.

– А вдруг потеряю?

– Сердце потерять нельзя. А вот украсть – пожалуй! – фантом распался дымом, оставляя лишь едва слышное шепчущее эхо.

Виктор же провёл ладонью по лицу вверх и к волосам, зачёсывая их назад:

– Забавно. А ведь и правда украли… сердце-то!

И вспомнил первую встречу с Эль: как столкнулся, как не обнаружил шкатулки со спрятанным «сердцем».

Бессонная ночь для смирения. И горечь: украденное сердце чувствует, что история эта невесёлая.

Глава 11. Лишний Дарм в Дармхолл

Аудио для настроения:

Феликс Ильиных – Белый снег

Бесконечный серый ноябрь подошёл к концу. Снег валил не переставая. Практику перенесли на весну, но Виктор наладил переписку с работодателем и отправлял все прогнозы через почту. И за себя и за Эльзу. Это позволило получить запись об успешно пройденной практике.

Бесцветные унылые будни вызывали раздражение и постоянную сонливость, а пересечения с Эль добавляли к этому неприятному коктейлю ещё и щемящую тоску по утраченному сердцу. Виктор то и дело бил себя по лбу и щекам, чтобы прогнать эти сантименты и неуместные мысли прочь, но они на минуту исчезали, а потом нагоняли с двойной силой.

Статья про Эльзу так и не вышла, журналисты покушались и на интервью с Виктором, но он категорически отказал, хотя недовольный Кай Дарм и высказал своё «фи» в письме, что негоже шарахаться от публики, будучи Дармом. Объявил старшего сына хамом и пригрозил не принять его на Рождество домой.

– Как же такую потерю пережить…, – огрызнулся Виктор и закатил глаза, читая последние строки, отвечать не стал.

Однако на родительский день всё же адептов отправили по домам, кому было куда ехать. И здесь уж Виктору пришлось лететь.

Сюрприз ждал в гостиной отчего дома:

– А вот и он! – раздался весёлый женский голос, только отдавал фальшивыми нотками.

Виктор врос в пол, сжимая в руке скромный чемодан. Нахмурился и понял, наконец, почему мать так настаивала, чтобы в такую метель Виктор сел на дирижабль.

– Здравствуй, Жасмин. – он смиренно согнул спину в учтивом поклоне, – Не ожидал тебе увидеть.

– Виктор! – откуда ни возьмись, нарисовалась мать и всплеснула руками, – Где твои манеры?

Она театрально поцеловала щеку сын, будто клюнула, чего сроду не делала.

– Маменька, я бы отложил этот интереснейший ритуал приветствия, мне необходимо сменить одежду. – пожал плечами, – Вымок, замёрз, хорошо, если все пальцы ног отогрею.

– Виктор, ну как же, неужели ты добирался без комфорта? Как такое возможно? – забеспокоилась невеста и в ужасе посмотрела на ноги своего наречённого, наверняка беспокоясь, сколько же пальцев она застанет когда-то в брачную ночь.

– С Утёса сейчас остался всего одни рейс. Переполненный. Транспорт едва ковыляет, а холода ударили нешуточные. – он переступил с ноги на ногу, – Все разговоры позже. Согреюсь, выпью горячего и спущусь. Иначе придётся вам терпеть моё воспаление лёгких.

Вообще-то, он мечтал провести в ванной пару сотен лет, желательно в забвении. Ну а что: редкий комфорт персонального душа, хорошая сантехника, большое мягкое пропаренное полотенце и безлимитная тёплая вода – наслаждение, что и говорить. А вот за дверью то, что он не любил ужасно: проповеди матери о достопочтенности, о долге, о том, как он обязан каждый божий день благодарить мать с отцом за долгий список их милости к нему.

Спустился к полднику свежий и чистый, ловя на себе совсем уж не влюблённые, но заинтересованные взгляды той, кто вызывала лишь настороженность, хоть и была красива: белокурая, образованная, изящная Жасмин совершенно точно знала, как и что говорить, как реагировать и вести себя на публике.

Она бы ни за что на свете не пошла танцевать на площади под уличную музыку.

Звякнула ложка.

– Виктор! Ты оставил этикет в академии? Вернись, пожалуйста, таким, как я тебя воспитала и немедленно извинись.

Он затравленно посмотрел на брошенную ложку:

– Сегодня в десять рейс до Утёса. Ещё успею.

– Как же? – Жасмин надула губки, – Ты же только приехал.

– Увы. – отозвался Виктор, ловя себя на раздражении. И дело было не в само́й Жасмин: ей ведь тоже приходится мириться с мыслью о замужестве с тем, кто ей навязан, – Дэмиан, я слышал, что на вашем с Жасмин факультете теперь преподаёт профессор из Утёса. Сильнейший техномаг, вам повезло! – завёл он разговор с братом, с которым в последний несколько лет они совсем отдалились.

– Повезло. Повезло, что кто-то из самого Утёса до нас снизошёл. – огрызнулся Дэмиан и невольно посмотрел на покрасневшую Жасмин.

– Да, он читает лекции дважды в месяц. Я мало что понимаю в его предмете, но Дэмиан уже выделиться успел!

Её светлые глаза стрельнули в Дэмиана и попали в цель. Девятнадцатилетний парень сжал челюсти и помрачнел.

– Я горжусь тобой, Дэм! – Виктор отчаянно хотел наладить с братом хоть какой-то разговор, но с каждым словом тот уходил в себя всё глубже.

Снова беседу перетянула на себя Жасмин:

– Виктор, я так надеялась, что ты сопроводишь меня на бал в столицу! Будет что-то невероятное!

– Прости, Жасмин, балы – это не по моей части. Я книжный червь, не люблю публичность.

– Виктор! – снова всплеснула руками мать.

– Что? Лучше, если Жасмин узнает об этом сейчас. Непоздно передумать.

– Виктор!

– Мама! Я двадцать один год как Виктор! Скучный Виктор, а не тот, что будет бегать по балам, прожигать жизнь на скачках. Жасмин, – он обратился к невесте, – Ты понимаешь, на что идёшь? Или надеешься, что попади я в твои коготки, тут же забуду себя и буду хвостом за бегать? – она нерешительно кивнула, не ожидая напора от обычно воспитанного тихого Дарма, – Спешу расстроить. Для этого тебе надо быть либо псиоником, либо мне хорошенько влюбиться. Ни того ни другого не случиться. – он бросил салфетку на стол, – При моём к тебе уважении, прими данность: этот брак сломает жизнь нам обоим. Я тебе неинтересен, правда? – она опустила взгляд и поджала губы, – Не прячь правду, она меня не обидит. Встречная правда: ты тоже мне абсолютно как женщина неинтересна. Буду бесконечно рад, если мы сохраним добрые отношения. На остальное не рассчитывай. И прости за прямоту. – он поклонился ей, кивнул опешившей матери, перевёл глаза на молчаливого брата, опустившего глаза в тарелку, – Дэмиан, ты бы мог составить компанию Жасмин на балу, коль уж я так разочаровал её и сломал планы. Ты ведь любишь балы…

Дэмиан поднял такие же тёмные, как у старшего брата глаза на белокурую неприступную девушку и тихо ответил:

– Люблю.

Виктор же уловил в этом нечто большее, чем любовь к светским мероприятиям, но, не имея близких отношений с братом, решил, что это не его дело. Важнее было в этот миг успеть на рейс до академии.

Брата он похлопал по плечу, перехватил тонкую ладошку невесты и коротко поцеловал:

– Прости, Жасмин. Я всей душой надеюсь, что настоящее женское счастье ты обязательно найдёшь. Но не я твоя судьба, поверь мне, как Зоркому. – он добился от неё растерянного кивка и отпустил руку.

Ну что же.

Путь выбран. О да, Виктор осознавал и чётко видел дорогу, по которой идёт. И рядом родителей не видел.

***

Запоздалое прибытие, зато в кромешной тишине.

– Мастер Дарм, поставьте отметку о прибытии и сдайте отгульный лист. – зевающий станционный смотритель.

С бумагами Виктор дружил, всё с ними всегда было чётко.

– Доброй ночи. – попрощался он и двинулся… в библиотеку – конечно же!

Вверх по парадной, западное крыло, коридор, просторное помещение со стеллажами и любимый запах книг. Тихо, ни души. Виктор не сел внизу за столами, как обычно, а пошёл по винтовой лестнице вверх на второй ярус, где часто пряталась Эльза.

Улыбнулся тому, что и в эту ночь она оказалась здесь. Она подняла удивлённый взгляд:

– Тебе чего не спится? Почему ты вообще в Утёсе? Все же разъехались.

– Вернулся уже.

– Уже? Так… – она нахмурилась, вычисляя, – Быстро!

– Да. – он предупредительно подошёл к подоконнику, который уже обжила Эль, – Можно присесть? – вообще это переходило границу приличий во всей отношениях: и ночь не располагала к встречам, и дистанция совсем не та. Только Эльзе всё нипочём, поэтому она добродушно кивнула.

Виктор оценил корешок обложки и улыбнулся:

– Классику изучаешь?

Она покраснела, это бросилось глаза даже в тусклом свете:

– Ты знал, что в этой библиотеке полно́ экземпляров книг из первых тиражей?

– То есть уже читала?

– Нет. – признала она и оторвала от строчек глаза, – Я научилась читать три года назад.

– Серьёзно?! – опешил он и тут же прибавил, – В жизни не скажешь! Ощущение, что ты на стопке книг росла! – и это вызвало благодарную улыбку, – Этот сборник совсем скучный, возьми лучше Льюиса Бана и его «Тёмные коридоры воображения» – там лучшее!

– Не страшно? – уточнила Эльза.

– Захватывающе и ни капли не страшно. Мистика, пробирающая до мурашек, при этом классика.

– У меня на классику только ночи и правило – никаких ужасов – я потом шарахаюсь каждой тени. – тихо призналась она и вытянулась на подоконнике ноги.

Виктор невольно поймал во внимание то, что Эльза не надела чулок. Голые лодыжки высунулись из-под привычного платья совершенно без задних мотивов. Для девушки такое поведение вроде не казалось постыдным, а скорее естественным.

– Эль… – прочистил горло Виктор.

– М?

– Так не принято сидеть.

– Да? – она окинула взглядом свою позу с искренним непониманием, – Почему? Так удобно. Наверное, вообще не принято по ночам из спальни выходи́ть. Но я же в библиотеку. Да и не видит никто, кроме тебя. Что в этом плохого?

И это поставило в тупи́к.

– Ничего плохого. – улыбнулся он, – Ты забавная.

– В этом меня ещё никто не обвинял. – она звонко хихикнула.

– Никаких обвинений, констатация. Давай я тебе перескажу эту историю, – он указал на книгу, – А потом возьмём что-то поинтересней и почитаем.

– А так можно?

– Почему нет? – этот факт стал лучшей новостью за последнее время, да и новый ритуал, помимо потерянных завтраков по средам – укрепил в прекрасном настроении.

Он рассказывал сюжет каждой из историй с азартом, а Эльза оказалась прекрасной слушательницей, напоминала ребёнка под рождественской ёлкой, совсем никакого жеманства, лишь искренность, живое детское любопытство. Даже голые щиколотки под боком перестали привлекать столько внимания молодого мужчины, особенно когда Виктор и сам разулся и также вытянул ноги. Сидели бок о бок, вытянув друг к другу ноги, слушали истории целую ночь до зари.

– Зеваешь. – хмыкнул он и сам невольно зевнул, – А солнце встаёт. Надо успевать выспаться.

– Да уж… – хрипло засмеялась девушка и потянулась так невоспитанно очаровательно, будто разбудили принцессу в волшебном лесу, – К чёрту завтрак, я буду до обеда спать.

– Пожалуй, отличная идея.

– А ночью ещё почитаем, да? – она с надеждой посмотрела на него и тут же промямлила, – Впереди ещё один выходной.

– Хоть каждые выходные, Эли.

– Давай! – подхватила идею и вскочила, являя взору Виктора свои ноги в полной красе, – Здорово! С тобой я точно всю программу гимназии усвою! Ты так здорово рассказываешь!

Пока она щебетала и собирала вещи, он уныло сгрёб томики книг, предвкушая грядущие искушения и, как он про себя выразился, «испытание щиколотками», но, однако, с трепетом ожидая каждую из подобных ночей. Кто бы мог подумать, что нарушение приличий может быть таким невинным?

Он помог с книгами, довёл Эль до общежития – как и положено.

А следующей ночью вооружился какао и фруктами, хотя в библиотеку с едой нельзя. Но так весело стало правила нарушать!

– Вик. – Эль забрала у зависшего в смятении одноклубника надкушенное яблоко и с улыбкой откусила, – Ты странный. Что-то сказать хочешь?

Это вызвало ещё большую растерянность: дикость какая! Никто никогда так не делал. Снова неприличия, но отзывались они нежно, доверительно.

– Показать. – смущённо улыбнулся он, – Можно?

– Конечно.

– Это эскиз. Памятника… – улыбка стала виноватой, – Это тебя не смутит?

– Вовсе нет. Показывай. – она с интересом пробежалась по эскизу, – А можно вот тут сбавить пафос? Чуть-чуть. – она не жалела и не искала слов соболезнования, неловкость исчезла, – Это лучший монумент, что я видела.

– Ты видела много? Неловко спрашивать.

– Никаких личных трагедий, Вик, просто люблю кладбища. Это ведь история. – она пожала плечами, – На стыке с лирикой и искусством. Очень увлекательно вообще-то. И вот это… – она указала на эскиз, – Просто чудесно. И мне жаль твою родственницу. Я вижу твою боль, но за ней нечто прекрасное.

Странно было это слушать, однако попадало в самое сердце.

– Тебе повезло иметь светлую историю, Вик. Не всем это дано. Если ты поймёшь, какой это дар судьбы, то легче будет отпустить горе. Я верю… – снова взгляд на эскиз, – Что такое сокровище случается с людьми высокого Пути. Именно высокого, а это куда мощнее величия.

Вот снова тупи́к – ну сколько можно? Они замолчали, Виктор позволил Эльзе внести свои штрихи в эскиз, и она умело захлопотала своим «огрызком» от карандаша по бумаге. Итак ценно было её участливое молчание, которое дало переварить слова. Мужчина сидел в бессилии и обожал каждую секунду, когда можно побыть собой, побыть даже слабым, в своей тоске, и одновременно в обожании девичьих лодыжек, кудряшек, свалившихся на задумчивое лицо.

Она корпела над эскизом памятника, доводя идею до совершенства. Когда Виктор взглянул на результат, то снова потерял слова:

– Ты чудо, Эли. Я… поражён. Так тонко… и глубоко. Как будто ты её знала. Завтра же отошлю скульптору.

Она просто улыбнулась в ответ, как никто и никогда прежде.

А потом Виктор развернул платок с небольшим, но невероятно искусно оформленным экземпляром этикета:

– Такого библиотека Утёса ещё не знала: мало того, что пришли с едой, так ещё и со своими книгами! – усмехнулась Эль, но глаз от книги оторвать не могла.

– Сегодня никаких историй, будем тебя учить этикету по канонам.

– Камень в мой огород?

Виктор расплылся в улыбке:

– Ни единой детали бы в тебе менять не стал, Эль, но в этом мире надо выживать по его правилам. Позволь объяснить азы, остальное… – протянул он книгу девушке, – Сама освоишь. Это тебе. Он маленький, удобно носить с собой.

Эльза серьёзно взглянула на парня и просканировала его на предмет серьёзности намерений:

– Это дорогая вещь. Что взамен?

– Спрячь от меня свои лодыжки, ради всего святого! – рассмеялся и сразу пожалел, потому что Эль подтянула под себя ноги и смущённо их осмотрела.

– Они уродские?

– О преисподняя! – взвыл Виктор, – У тебя музыкальные кисти, балетные стопы, породистые лодыжки и… просто давай изучать этот чёртов этикет, и начнём с того, что лодыжки мужчинам не показывают.

– Вик, ты зануда! – она закатила глаза и демонстративно вытянула ноги. Капризно надутые губки и сведённые бровки ещё можно было пережить, но под прожигающим взглядом Виктор смирился с неизбежным:

– Давай так: остальным ты свои лодыжки не демонстрируй, а я потерплю.

– Уж потерпи. – передёрнула она с обидой, – Договорились. Что там ещё из занудства и приличий?

Лукавые лучики осветили карие глаза Виктора. Он пропустил чёрные волосы через пятерню и погрузился в обучение дикарки.

Глава 12. Костяной Венец

Daniel Pamberton – The Legend of Excaliur

– Сегодня особенный день.– ректор смаковал интригу на протяжении всей экскурсии в императорский дворец.

Студентов не предупредили о поездке, не объяснили, куда и зачем они едут, но и вопросов они задать не осмелились, взяв курс на молчание и терпение. Иных Путей у них не было, ведь всё, что связано с ректором Утёса, было всегда под покровом слепоты даже самых Зорких.

– Я приготовил для вас испытания. Сложные, но волнительные!

Уже одно это крайне будоражило молодых людей. Всё-таки мужская кровь бурлила гейзерами и норовила вырваться. Потому ректор держал дисциплину жёстко, не давая выйти за рамки. Он любил оставлять пространство для вычислений, догадок, прогнозов, заставляя мозги своих студентов постоянно работать, искать варианты, решения, причины.

И вот конвой проводил группу в величественное помещение, одно из сотни в императорском дворце. Эльза открыла от восторга рот, взирая на невиданное великолепие замка. Виктор же такой очаровательной невоспитанности улыбнулся. Сам он десятки раз бывал во дворце или в его окрестностях, да и будучи здесь впервые находил убранства и архитектуру вычурной, помпезной до отвращения.

– За этими дверьми начинается сокровищница империи. – ректор встал спиной к массивным золочёным дверям с бронзовыми ручками, – Перед вами окажутся чёрные ящики, в каждом из которых спрятано нечто особенное. Вам предстоит выбрать тот, что покажется на ваш взор наиболее ценным среди других. Победу присужу тому, кто найдёт ценнейшую из выбранных вещей. – он хитро ухмыльнулся.

– Но там… – бестактно оборвала его речь Эльза, глядя на двери пространным взглядом, – Там ловушки. – она нахмурилась, – Пустышки?

– Подделки, моя прозорливая Эйс. – довольно кивнул ректор, – Копии артефактов и драгоценностей. Ловушки тоже есть, так что будьте осторожны и зрите!

Виктора подзадорила похвала в адрес Эльзы, и он не намеревался уступать в прозорливости. Настроение было азартным, тем более и Эль нравилась эта игра. Она вскинула тёмные бровки и криво улыбнулась, выжидая его ход.

– Задира! – прошептал он с улыбкой, и уже громче добавил, – Нас ждёт встреча со своими страхами. – дерзко выдал он. На самом деле никто ничего не утверждал с такой уверенностью, если Варфоло хоть пальцем касался пути. Виктор же осмелился на удивление себе самому. Даже имея догадки или вполне чёткие виде́ния, люди молчали, зная, что ректор – мастер путать и проецировать ложь, – Часть ларцов… это фобии. У фобий есть своего рода персональный энергетический оттиск, сбивающий с толку и выводящий Зоркость из строя.

– Гравитация… – задумчивый шёпот Эль прозвучал странным эхом, но Виктор пожал плечами.

Ректор же чуть заметно кивнул, но не стал заострять внимание на наблюдении отличника – как обычно, игнорировал.

Эльза недоверчиво на него посмотрела, очевидно, не видя этого развития событий. Она покрутила головой, разминая шею, сощурилась, потом закрыла глаза, но… ничего не увидела.

Варфоло Крафт наблюдал за мыслящими студентами с нездоровым азартом, его происходящее жутко забавляло.

– Сегодняшнее испытание определит лидеров. Итоговые баллы пойдут отдельным пунктом в вашу характеристику. Считайте это экзаменом-сюрпризом! – он обольстительно улыбнулся и театрально всплеснул руками, – Знали бы вы, сколько энергии ушло на этот сюрприз, чтобы ни один из вас, даже самый прозорливый, – он подмигнул Эльзе, – Не подсмотрел этот коридор вероятности. А теперь, оболтусы, вперёд! Так за дверьми каждый сам за себя, но приз прекрасен. Вам позволено дотронуться до сокровищ империи: отличить пустышки от оригиналов, добраться до самого заветного!

Тяжёлые двери напоминали произведение искусства. Но за ними хранилось ещё более ценное – императорская сокровищница. Показалось внутреннее убранство, только сегодня экспонаты были скрыты под колпаками и чёрными накидками.

– Правил нет. Вы найдёте то, чего достойны.

– А как будет оцениваться результат?

– Ценностью найденного. Кто найдёт пустышку – 0 баллов.

Но ректор глядел маниакально, и потому Виктор насторожился ещё сильнее.

Внезапно тяжёлый фон заглушающего сигнала, который всегда окутывал ректора, поутих, сжался до небольшого дымового облачка и лёг в раскрытую ладонь Варфоло Крафта, чтобы тот его сжал, пропуская испаряющийся дым сквозь пальцы. Всё-таки невероятно одарённый человек: такой диапазон магии, так искусно вплетает разнообразную магию в свою профессию.

Но Виктор сосредоточился на загадочных целях. Лично в нём азарт не проснулся, проснулся страх неизведанного, а ещё он отчего-то сильно переживал за Эль, которая всё сильнее хмурилась и крутилась на месте, пытаясь присмотреться к каждому из закрытых ларцов. Сверху на чёрных накидках были отверстия:

– Мастер Крафт, – обратилась она, когда один из сокурсников уже потянулся к такому отверстию, – Зачем надрезы?

– Как же: надо засунуть туда руку. – и это рассмешило ректора, он с любопытством наблюдал за студентом, скрестив руки на груди, – Вот, смотрите.

И парень несмело засунул руку внутрь, после чего взвизгнул как девчонка и пошёл пятнами. Его било в панике, которая нарастала и выходи́ла из-под контроля. Ректор лениво поднял руку и откуда ни возьмись, появлюсь санитары, только и ждущие сигнала.

– Страх. Интересно: что там? – как не в чём ни бывало, Крафт подошёл к ларцу и эффектно сдёрнул ткань. На его лице любопытство сменилось разочарованием, – Это ведь просто пауки. Всевышний, да что же это за поколение Зорких?

Но на адептов такое представление произвело другой эффект: они лишились боевого духа и навстречу ларцам уже так не бежали. Эльза и вовсе застыла, глядя сквозь выставку, куда-то вглубь зала.

Большими усилиями Виктор заставил себя оторваться от беспокойств об Эльзе и самому искать то, что отозвалось бы. Решение пришло само: если будущее ему не откроется так просто, то надо искать в прошлом! Именно на минувшем временно́м отрезке артефакты и сокровища скрыли от глаз, глупо этим не воспользоваться!

Маленькие фантомы с минимальным сигналом дара побежали по рукам и помогли ему обойти многие ларцы. Безболезненно, легко и сразу по нужному руслу. У другого экспоната он встал с чётким ощущением: пришёл. И пусть решение не отзывалось в сердце, но фантомы искрили, не предвещая беды.

Без промедлений рука потянулась в прорезь, разум твердил: бояться нечего. По сути, самый осознанный страх его – высота, а потому коробка своим содержимым не страшна.

Внутри, казалось, пусто. Это смутило и даже немного разочаровало.

Одиночество? Пустота? Замкнутое пространство? Виктор всего этого не боялся.

И вот что-то холодное, неживое.

Он спокойно сделал вдох и нащупал крупный камень на подставке. Даже ощупал дно в поисках хотя бы крыс или змей, но их не оказалось.

Всё это уже попалось его сокурсникам, слышались вскрики, панические возгласы. Некоторым посчастливилось найти инкрустированные кубки и даже диадемы.

Разочарование.

С выбранного Виктором ларца полетела тряпица и оказалась в руках ректора. Брови последнего поползли вверх:

– Поздравляю, Дарм. Вы нашли истинное сокровище… – но договорить не успел, потому что Виктор узнал его:

– Бриллиант Раджа. Один из одиннадцати самых крупных и чистых драгоценных камней мира. – нахмурился, – В императорской сокровищнице есть его сводный брат – изумруд Халиф.

– Именно. Так что бегом искать его, пока наша прекрасная фея не опередила вас.

– Вроде задание было открыть один ларец?

– Именно этот экспонат зачитывается в паре.

– Такого правила не было.

– Дарм, я повторять не буду. – скривился ректор.

И Виктор, не желая продолжать, этот спор, пошёл на поиски, чётко осознавая, что правила придумываются на ходу. Но волновало его не это.

Эльза заворожённо шла куда-то прочь, в тень.

И смотреть на это было по-настоящему страшно. Так вот в чём его настоящий страх! – осознал Виктор. И стремительно двинулся наперерез, нагнал в несколько шагов, преградил путь, но Эль настойчиво пыталась его обогнуть, а взгляд… будто знала всё наперёд, но шла одержимо.

– Эли. – позвал он тихо, – Стой.

– Ты стоишь у меня на пути. – хрипло отозвалась она.

– Я стою на твоём Пути, – повторил он, но значение вложи более глубокое, – Прости, колючка, не злись. Но нельзя тебе туда.

– Почему?

– Разве не чувствуешь?

– Там… вещь. Самая значимая вещь. – её губы дрожали, глаза казались обезумевшими.

– Самая значимая вещь – это жизнь.

– Эта вещь стоит сотни тысяч жизней. – холодна отозвалась она, – Буквально или фигурально – без разницы!

– Может. – согласился Виктор, – Эли, я найду тебе другую. Такую же значимую. Не ходи.

– Такой же значимой нет.

– Есть вещи драгоценней! Здесь! Я точно знаю… – он буквально брал слова из воздуха, отбитые своим бешеным сердцем, – Пойдём! – он указал к оставшимся ларцам.

– Ты хочешь эту вещь себе присвоить? – она нахмурилась и поджала губы.

– Нет, глупая… я бы так не сделал.

– Ты мой конкурент! Конечно же, ты бы так сделал.

– Нет… не с тобой. Клянусь, – неконтролируемый порыв то ли захныкать, как дитя, то ли на колени кинуться – лишь бы помешать Эльзе, – Эли, просто не ходи…

Но она оказалась неимоверно быстрой, нечеловечески гибкой. Виктор видел лишь движение юбок, пряди распустившейся косы, пролетевших по воздуху, дуновение ветра и острый запах беды.

Эль уже стояла позади и опускала ладонь внутрь ларца, тем временем навстречу этому роковому событию бежал Крафт и, оказавшись рядом с Эльзой, сдёрнул полотно.

Послышались тяжёлые медленные хлопки на каждый удар сердца Виктора, которое всё замедлялось и замедлялось. Виктор будто наблюдал всё издалека, как механизм, лишившись чувств и души.

– Браво, Крафт. Это было великолепно. Я объявляю завершение испытаний. – новый голос раздался из-за ширмы. Медленно показался богато одетый мужчина с портретов на купюрах империи.

И пока студенты восхищённо шептались, сгибали спины, ректор же улыбался:

– Позвольте, Ваше Величество, у нас ещё на десерт кое-что осталось.

– Что же?

– Один из лучших студентов нашёл Раджу. С вашего благословения я хочу, чтобы он нашёл и своего «брата».

– Это будет забавно.

Виктор ощутил на себе пристальное внимание всех собравшихся в сокровищнице. На виски больно задавило, пульс зашкалил, казалось, в одну секунду всё возможное давление обрушилось на одну его бренную голову.

– Ну же. Император не будет ждать вечность. – подогнал ректор, явно наслаждаясь растерянностью Виктора.

Он сделал шаг, будто в забытьи – не к цели, а просто лишь бы двигаться. Дар придавило мигренью, интуиция молчала, да и все органы чувств прогнулись под тяжестью боли. Тянуло его совсем в другую сторону: где Эльза.

Больная мысль и шёпот Эль из минувших мгновений: гравитация.

Шаг, ещё шаг.

Препятствие возникло внезапно, среагировать он не успел.

Гогот.

Прописная гравитация из учебников дала о себе знать. Виктор вспомнил её в полной красе, а ещё хмыкнул: Эльза-то может и никогда (почти) не падает, а вот он это делает регулярно, особенно если недруги ставят подножки.

– Это точно один из лучших, мастер Крафт? – поинтересовался император Бернгард. Надо отдать должное – непредвзятое лицо держать он умел.

Крафт лишь самодовольно хмыкнул.

Злость вскипела в Викторе, он сжал зубы и поднялся с пола. Подножку стоило этого ожидать. Глупо получилось, подло. Но винить надо только себя.

Виктор указал пальцем на ближайшую витрину, даже не глядя. Точнее, глядел он на источник своих унижений – на ректора. И пока стальная нить жгучей неприязни между ними натягивалась, позади послышался шорох, упала пелена с витрины по воле императора.

– Недурно. – цокнул он, – Талант. Из какого ты рода, парень?

– Дарм. – машинально ответил Виктор и поправил форму, отряхивая воображаемую пыль, – Прошу прощение за свою неловкость, Ваше Величество.

– Не так важно изящество, когда результат так впечатляет. – изрёк он задумчиво, а Виктор почуял на себе новую волну оценивающего взгляда.

И не только.

Молодой Дарм сглотнул ком и ощутил вязкость времени, сродни ощущению, когда попал в трясину и медленно уходишь на дно. И чем больше сопротивляешься, тем стремительней вязнешь.

Вот так под властью псионика, особенно такого одарённого, как император. Это было совсем не так, как под воздействием старого приятеля Николаса, но вибрация совпадала. Виктор ощущал, как его словно луковицу избавляют от слоёв: от страха, от головной боли, от предрассудков и тревоги. Ножом. Казалось, ещё слой – и он лишится сознания, станет тряпичной куклой. Всё нутро запротестовало, хотело защищаться, но нечем. Все судорожные усилия восстановить целостность сознания пресекались, будто щелчком по носу – непримиримо, тиранично.

И эти щелчки так напоминали стук сердца… где оно? Будто затерялась, совсем неслышно.

Миг и император лениво отвёл взгляд. Всё вернулось на свои места, и Виктор судорожно вздохнул. Вернулись все былые ощущения, но вместе с ними и осознание: лучше с ними, чем пустой марионеткой в руках кукловода. Следом пришла навязчивая идея: никогда больше он не хочет ощущать эту податливую пустоту и воздействие псионики.

После чужого вмешательства осталось ощущение насилия над нутром, саднящая почти детская обида.

– Впечатлили, Дарм. – замурлыкал император, вопреки явному недовольству ректора.

В ларце же сиял Халиф – сводный брат бриллианта Раджа.

– Однако, Ваше Величество, – ректор снова заговорил, – Прошу вас оценить результаты всех студентов. И определить победителя. От себя же скажу, что результат при наличии изящества двойне ценен. – он повернулся к Эльзе, – И при всей номинальной дороговизне камней, есть кое-что более символически важное для империи, разве нет? Ваше Величество?

Будто удав, глядя на жертву, император поймал в фокус внимания беззащитную бледную Эльзу, замершую у Венца.

– Соглашусь. В этом помещении, да и во всей империи, нет ничего более ценного, чем этот Венец. Он есть символ власти, символ победы над сомнениями, бунтами, великой дерзостью. – император стремительно пошёл к Эльзе, своим авторитетом вжимая бедную девушку в мраморную колонну. – Думаю, справедливо будет примерить такую драгоценность на победительницу.

Она отрицательно махнула головой и склонилась, выцветая и словно превращаясь в тень той лучезарной Эльзы Эйс, что бессменно притягивала внимание, как самая яркая звезда на небосклоне.

– Я недостойна, Ваше Величество.

– Разве? Твоё имя, дитя?

Голос подводил девушку, казалось, она вот-вот и равновесие потеряет. Однако она подняла на императора глаза, и промелькнуло в них столько храбрости в коктейле с терпением, что Виктор невольно заёрзал – нельзя так, не принято, опасно! Хотелось заслонить девушку собой, он сделал шаг вперёд, но ректор будто ждал этого:

– Стоять, Дарм. С ума сошёл?

– Она…

– Стоять я сказал.

Император же так увлёкся подавлением гордячки, что не замечал ничего вокруг. Он въедливо рассматривал Эльзу во всех деталях, его улыбка менялась от дежурно-вежливой до плотоядной.

Будто она не человек, а блюдо или дичь на убой.

– Хорошенькая девочка. – будто заклинанием прошептал он, плевав на церемонии и свидетелей, – Имя! – требовал он жёстче.

– Эльза. Эйс.

– Эльза Эйс. Славная! Я тебя запомню.

– Это честь. – слетело бесцветно с её уст, а в глазах жило совсем другое чувство. Виктор голову сломал, чтобы понять, что происходит, догадки ему не нравились, как и всё происходящее.

– Крафт, откуда взял такое чудо?

– Сирота, льготница.

Виктор и сам понимал, как это звучит для императора: бедная сиротка да с таким даром – чушь. Натянутые ужимки Крафта отразили панику, глаза императора недобро сощурились, губы поджались – и ничего более, но воздух зазвенел. Виктор видел, как из звонкого самодура ректор перевоплощается в тусклого троечника, как сутулятся плечи, а вся бравада тает прошлогодним снегом.

Эльза же в смещении фокуса внимания с неё на ректора, собралась и будто остекленела. Виктор ощутил чуждый незаметный глазу панцирь, но он почти осязался.

Удивительная! В свои пятнадцать вот так себя вести перед лицом сильнейшего псионика, да к тому же императора. Невероятно быстро подстраивалась под обстоятельства!

Глава великой империи не спрашивал и действовал слишком быстро. Обойдя девушку, он достал сокровище нации из хрустального убежища, благоговейно поднёс к волнистой макушке Эльзы и торжественно опустил творение из костей бунтовщика.

Вещица представляла собой небольшой платиновый обруч, в который впаяны рёбра Рамина Творца, а вместо отделки из драгоценных камней выступали выпиленные костяные бусины.

Ресницы девушки обречённо сомкнулись. Блеснула на них капля – единственная, но столько в ней было боли, которая казалась своей собственной. Сердце Виктора сжалось, за эту каплю он хотел перевернуть мир и свергнуть цивилизации.

Но мерный вдох Эльзы развеял тягучую паузу.

Виктор уверял себя: ничего страшного не происходит! К чему паника? К чему драма? Просто испытание для Зорких, просто четвёртый курс и прихоти ректора. Подумаешь: император и его Венец.

Эльза странно качнулась.

И время снова лакрицей тянулось в невидимых руках, пока хрупкая Эльза падала без чувств на мраморный пол.

«Она не падает!» – колыхнулось в голове Виктора. И он полетел навстречу этому утверждению, не давая падению завершиться. Подхватил голову девушки, замедляя гравитацию, что так отчаянно тянула Эльзу к себе в стальные объятия.

Венец же остался в руках Его Величества:

– Что и требовалось доказать: не всем по плечу бремя власти. – изрёк он с улыбкой.

Виктор подгладил бледные девичьи щёки, но привести в чувства Эльзу ему не дали. Санитары грубо оттащили его, а Эль погрузили на носилки.

– Ну же… мелочь, приходи в себя…

– Дар выматывает, ничего удивительного. – собрался с мыслями ректор и сделал жест санитарам, – Унесите мистресс Эйс и приведите в чувства. Ваше Величество, даже не буду просить прощения за эти юношеские причуды. Надеюсь, мы вас развлекли.

– Премного. Я увидел больше, чем планировал. – несколько странно прищурился император, – Любопытные адепты у вас, Крафт. Жду вестей по итогу выпуска.

– Разумеется. Благодарю, что уделили время.

Церемонии, этикет, тишина, отдающая на каждый шаг эхом высоких сводов. Виктор последним залез в дирижабль, надеясь увидеть Эль. Но так и не дождался.

– Отчаливаем! – проскрипел капитан.

***

Почти весь путь до Утёса Эльза провела в отдельной каюте с ректором.

Виктор врос в своё место и в вибрирующем напряжении замер, словно сторожевой пёс, не сводя глаз с дверей.

И вот в моменты полной безнадёги, она появилась.

Такой беззащитной и обессиленной, что Виктор тяжело вздохнул.

Не умел он утешать, находить нужные слова. Бабушкин чай бы помог – наверно! – но где же его взять в небе? Да и вообще…

Ещё гаже на душе стало. А Эль на секунду замерла в проходе рядом с ним и решилась посмотреть в его глаза.

– Не смей мимо идти, колючка. – едва слышно прошептал он и ладонью постучал по сидению рядом с собой.

Эль скорчила жалостливую мордашку и бухнулась рядом, смотря на эти чёртовы сантиметры их разделяющие.

А Виктор вскипел:

– Да к чёрту это всё! – и если б мог, то сжёг бы все экземпляры этикета на свете в одном большом гневном костре. Вместо этого, протянул ладонь за спину Эльзе и притянул девушку в свои объятия. Почувствовал небольшое сопротивление, но преодолел его.

И Эльза обмякла. Найти её глаза не вышло – она зарылась лицом в его шарфе, прильнула отчаянно, благодарно на тихой истерике.

Из неё полилась боль слезами.

Не стал смущать поиском ответов, хотел сцеловать все эти горькие слёзы, но сдержался. Прижал Эльзу крепче и гладил по спине с такой теплотой, на какую был способен.

– Бедный ребёнок… – прошептал ласково.

– Сам ты… – навзрыд попыталась она огрызнуться, отлипая от его плеча. Шмыгнула сопливым носом, сотряслась в новых рыданиях и снова пропала в фирменном кашемире.

– Ох, теперь всё в твоих соплях. – это осознание насмешило Виктора, от напряжения он нелепо захихикал, а потом понял, что остановиться уже не сможет – тоже истерика. Эльза отстранилась и ошарашено на него посмотрела, потом глаза налились яростью, сопливый нос снова шмыгнул. Маленький кулачок угодил мужчине в грудь, он перехватил второй, нежно сжал и потянул к своим губам, чтобы поцеловать, – Где твои рукавицы, маленькая катастрофа?

– Ах, какое же ты хамло, Виктор Дарм! – зашипела она, пыталась выдернуть руку, но снова получила поцелуй.

Бледность после обморока стёрлась без следа ярким румянцем смущения. И пока Эльза недоумевала, Виктор снова привлёк её в свои объятия и с улыбкой зашептал:

– Я с тобой. С тобой. Всё будет хорошо.

До ужаса некрасноречиво. Но именно эти слова были необходимы Эльзе. Боль уже не разрывала, страхи отступили, стало спокойно и уютно.

– Спасибо, Вик. – нашла в себе силы на благодарность и вдруг стало ещё уютней, – Ты лучший. – а признание, которое раньше отзывалось недоверием и таким ужасом, придало сил из ниоткуда, – Шарф постираю.

И он снова тихо засмеялся:

– Не брезгую я твоими соплями и слезами, сохраню на память.

«…Для наших внуков» – хотелось прибавить, но не осмелился.

Глава 13. И загремели скелеты в шкафу

Впереди ждал выходной. Стоило обрадоваться, но у Виктора на душе царил зябкий холодок.

Эльзу видел всего однажды за сутки. Её больной вид заставил кулаки сжаться. Никогда до этого он не испытывал такую жажду опекать, защищать, заботиться. Хотел купить все на свете витамины и лекарства, фрукты, побрякушки, лишь бы она снова улыбалась и заливалась румянцем.

А она избегала его. В столовой её не видел, искал в библиотеке – тоже безуспешно. Соваться к ней в общежитие не решился.

То и дело он в жажде сделать хоть что-то шёл в библиотеку, но смысл книг не доходил до цели, он захлопывал их и ставил назад на полки. Новостями империи особо не интересовался, и всё же взял у стойки архивариуса газету с анонсом ближайших событий. В опере открылся новый сезон, и вдруг захотелось сводить Эльзу, знал точно – балет она оценит! И пусть билеты баснословно дорогие – это мелочи, пусть придётся несколько часов лететь в дирижабле с пересадками до столицы, но оно того точно стоит. Сложив точный поминутный маршрут в голове, он заполнил бланк на билеты и отправил в почтовый ящик с чеком.

На душе немного полегчало, осталось только найти Эль, предложить и молиться, чтобы она согласилась. На худой конец, можно же просто вручить ей билеты и пусть идёт без него?

А с кем ещё? Эта мысль вызвала раздражение, Виктор поймал себя на том, что пыхтит, как паровоз и злится в пустоту – как же глупо!

Но ведь она правда могла отказать. И вообще, он ей не опекун, чтобы без тени на её честь сопровождать в свет. Надо что-то придумать, чтобы сгладить момент.

Ноги повели по привычной дороге, но потом он решил сменить маршрут и пойти через акведук – прогуляться на свежем воздухе.

Снежный ветер колол кожу, устрашающе выл и пробирался под одежду. Уже пожалев о выборе дороги, Виктор вдруг услышал помимо ветра то, отчего в прежние годы старался держаться подальше: зловещий гогот компании сокурсников. Ничего хорошего эти звуки не сулили, но Дарм, вопреки здравому смыслу, пошёл в сторону шума.

Там за каменными сводами акведука парни поймали и окружили жертву. И вроде всё как обычно, но больше проходить мимо Виктор не хотел. Тем сильнее заклокотало нутро, когда взгляд сфокусировался на личности жертвы…

– Эльза! Ну что за страсть к приключениям?! – сквозь зубы прорычал он.

Он на миг спрятался за стеной, наладил дыхание в отчаянной попытке вернуть трезвость мысли, включить дар, в конце концов, но ничего из этого не сработало, лишь прибавилось адреналина в крови.

И он целеустремлённо кинулся в гущу событий, где четверо парней теснили Эльзу вкруг будто голодные звери.

Виктор ополоумел. Знал он о вседозволенности в отношении детей аристократических родов, особенно по отношению к безродным сироткам, вроде Эльзы. Не раз Бойл не на шутку пугал девушек, притесняя в коридорах, и ровным счётом ничего не могли жалобы студентов сделать против взяток богатой семьи.

Эльза что-то дерзко ответила главарю, и тот заиграл желваками, но отступать не собрался. Он совсем не боялся расправы, пусть даже Эльза заработала себе защиту академии. Сын одного из главных меценатов и попечителей может просто уничтожить сироту и откупиться от властей – никто особо плакать не будет.

– Руки убрали. – громко прорычал Виктор, – Живо!

– Зря ты из своей скорлупы вылупился, Дарм. Здесь тебя никто не спрячет.

– Девушку отпустили, я сказал!

– А что ты нам сделаешь?

Три спины прикрыли главаря и скрыли из виду притеснённую Эль.

– Вик Фрик. – хмыкнул Бойл, выходя из-за спин своих подельников.

И в этот миг Виктор ударил, в челюсть массивному главарю, а Эльза, воспользовавшись заварушкой, ловко скользнула между парнями и бросилась наутёк.

С Виктором не нежничали. Держали под руки и всё били и били, не желая останавливаться.

Не в первый раз. Первые два года обучения Виктор получал чуть ли не каждую неделю. Вечные гематомы тогда вошли в привычку, как и гневные письма отца. Кай Дарм срывался за каждый свой служебный промах и карточный долг, как и сын главного конкурента. И это противостояние юношей ещё больше доводило Кая. Замкнутый круг! Лишь к третьему курсу Виктор научился избегать неприятностей, ни в одну заварушку не попал, а вот на четвёртом курсе вылез сам навстречу неприятностям – вселенная дала сбой.

Он уже всерьёз думал, что, пожалуй, не переживёт побоев или как минимум замёрзнет на мостовой, потеряв сознание, но вдруг в обидчиков полетели камни. Согнутый пополам, Виктор отплёвывал кровь, пытался выровнять дыхание и хотя бы немного приглушить боль. Искры из глаз уже не шли и отчётливо различили на выступе по ту сторону акведука силуэт Эльзы. Она протянула руку и зашипела:

– Ко мне иди! Быстро!

– С ума сошла! Разобьёмся!

– Иди, говорю!

И он перекинул ногу через парапет, с ужасом посмотрел в про́пасть и сглотнул от страха.

– Ты сумасшедшая! И решила меня убить! Заодно от конкурента избавишься, – бурчал он невесть что.

– Если б хотела твоей смерти, оставила бы здесь.

И с этим он поспорить не решался. К чему ей возвращаться? Спасти хотела? Но странный способ выбрала…

Однако пока его било от ужаса и немного пошатывало от потери координации, Эльза уверенно шагала по узким выступам, ведя Виктора за собой. И вот закончилась спасительная кладка, никаких проёмов не ожидалось: сплошной гладкий монолит уходил в отвесную скалу, а дальше только про́пасть и бушующий ветер. Один лишь стальной трос связывал их ледяной тупи́к и уютную башню завхоза.

– Обвяжи руки шарфом и перехватывайся за трос, когда перестанешь съезжать вниз. – велела Эль и стянула с его шеи шарф, – Лишнюю одежду скинь, стеснит движения.

– Эльза, ты серьёзно? Мы не переправимся. Лучше назад.

– Не лучше. – она осторожно пихнула его в бок, – Давай-ка включим зрение и посмотрим коридоры вероятностей. Пути три: замёрзнуть здесь, вернуться, где ждут эти садисты – а они садисты. Или третий путь – вперёд. Посмотри, какой наиболее успешный.

Но дар не откликался. Ни в какую. Скупой расчёт тоже не особо помог: все три пути казались безнадёжными.

– Я высоты боюсь.

– Вот как! – усмехнулась Эль и взяла Виктора за руку, что отозвалось где-то в душе, – Тебя называют трусом. Но мне кажется, что надо иметь много храбрости, чтобы жить как ты. Зная твои шансы против этих четверых, пуститься им наперерез – не Путь труса. Ты выручил меня, теперь просто доверься, ладно? Мы не умрём сегодня, обещаю.

Он искренне усмехнулся и сжал шарф, чтобы через секунду обмотать замёрзшие ладони и ухватиться за канат над пропастью. Он сам себе не поверил, что вообще решился на такое безумие, да к тому же мигрень, побои и дикий страх ужасно мешали. Но на этом фоне где-то бился неизведанный доселе азарт перебраться через про́пасть, а если это удастся… он обещал себе поцеловать Эль. Потому что больше не мог думать о её губах, стыдиться своих мыслей, во снах проходить тысячу мук желания при одном только фантоме Эльзы – а он навязчиво выходи́л из снов наружу!

Руки занемели к середине пути. Эль осталась позади, уверенно пообещав, что обязательно поползёт следом. Он отчего-то поверил, а зря. Паника ударила прямо в грудь, когда он оглянулся и не увидел Эль.

Потому что она не поползла, а пошла прямо по канату, обгоняя его так быстро, будто бабочка перепорхнула про́пасть.

– Что за чёрт. – он невольно нахмурился и попытался перехватить пальцами трос, но… – Приехал.

– Онемели? – Эль уже цеплялась за выступ башни и тянула руку к нему, – Виктор, пожалуйста, сделай это! Сделай, Вик!

Единственное, чем пригодился в эти адреналиновые минуты дар – это ощущение приближения к аркану. Как будто именно здесь на тросе между башнями Утёса с замёрзшими пальцами – переломный момент и место, где он обязательно должен очутиться.

Виктор посмотрел назад: в то прошлое он возвращаться не хотел. Там остались побои и тотальное непринятие себя. Взгляд вниз: там только страх.

Нечего выбирать, ведь впереди эти испуганные глаза, полные веры в него! Ветер метал её волосы, шарф растянулся на тонкой шее, снежинки танцевали на фоне прекрасного лица. Губы обветрены… но это не унимало жажду завладеть ими. И одна эта мысль велела пальцам оторваться снова ползти, повиснув на канате в нелепой позе. Как её можно подвести или разочаровать? Невиданная сила, долгие годы спавшая внутри, пробиралась горячим вулканом и заставляла онемение отступать. Каждое следующее движение могло обернуться крушением в про́пасть, но Виктор смотрел на Эль и всё полз, забывая про боль и холод.

Протянутая рука вцепилась в него клещом и потянула на себя, они потеряли равновесие и упали внутрь башни в обнимку.

Минута на дыхание, и Виктор уволок продрогшую Эль за ближайшую дверь колокольни, оттуда вниз в коморку завхоза.

Тихо стало, тепло так, что руки и ноги жгло и распирало.

Они лежали на полу и смотрели в потолок, пока Виктор не решился:

– Ты цыганка. – произнёс он тихо, но Эльза дёрнулась, будто над ней ударил главный колокол, – Не пугайся. Я никому не скажу.

Снова молчание. Эль обняла себя продрогшими руками, и тогда Виктор притянул её к себе на грудь и крепко обнял, шепча на ухо:

– Я не разрушу твой секрет.

– А что взамен? – она упрямо привстала на руках, – Что ты делаешь, Виктор? Сейчас. Я должна тебе что-то за молчание? – она с опаской посмотрела на его руки.

– Просто не беги. – он криво улыбнулся, хороня надежду на поцелуй, застывший на губах, – И не дави мне на рёбра локтем… там совершенно точно трещина. Больно очень.

– Ох, прости, конечно! – она тут же позабыла обо всём прочем и заметалась в поиске первой помощи, – Согреть тебя надо, обморожение может быть… что же делать?

Виктор огляделся и, на счастье, застал в коморке чугунную печку и небольшой ворох полугнилых досок:

– Огонь разожжём, ладно? – слова никак не вязались вместе, а мужские инстинкты боролись с разумом, – Вот так… – он едва справился со спичками, Эль помогла разжечь огонь. Они сели рядом у огня и снова замолчали на некоторое время.

Небольшая коморка быстро озарилась пламенем и стала уютным убежищем, пусть не кричащим лишним комфортом. Зависла странная тишина под треск огня: предстоял серьёзный разговор, но пауза ощущалась бережной, нужной, сладкой. Эль глубоко вдохнула и на выдохе начала первой:

– Я сама себя выдала, пройдя по канату.

– Не только этим. Танец на площади, много мелочей до и после. Я просто не хотел замечать очевидное.

– Боялся. – кивнула Эль, – И что теперь?

– А что это меняет? – прошептал он и посмотрел в её глаза, – Играем на старых правилах, разве нет?

Но девушка не спешила верить этим обнадёживающим репликам, просто убеждённая, что людей, которые действительно так думают – не существует.

– Разве это возможно?

– Посмотри Пути. – просто пожал плечами Виктор, – Тебе проще. А я с твоего позволения полежу… – и простонал, разгибаясь на полу.

Она растерянно зависла, созерцая коридоры вероятностей. И вдруг резко обернулась:

– Ты серьёзно можешь об это молчать?

– А что ты видела? Неужели меня прорвёт со всеми поделиться? Вот в это с трудом верится.

Она повернулась к нему, пряча пылающие щёки в своих разметавшихся по плечам волосах.

– Что? – спросил недоумевающий Дарм, – Я бы упал в про́пасть молча?

– Нет… Я видела… – она замялась и отвела взгляд – Ты собирался… поцеловать.

Виктор сглотнул, но юлить не стал:

– Да, была такая возможность. Что здесь удивительного?

– Наверно ничего. Но ты не стал этого делать.

– Эль, – он с усилием сел, как раньше рядом и откашлялся, – Давай с азов: тема такая… провокационная. Не стоит наедине с мужчиной об этом говорить, закончиться может непредсказуемо.

Он посмотрел на неё снова и пожалел – её щёки были пунцовыми, ресницы часто хлопали, скрывая смущённый взгляд.

– Ну вот, смутил тебя, а ты меня.

– Так почему ты этого не сделал? – зазвучало бойко, будто претензия.

– Вот несносная! – он нервно усмехнулся, – Эль, тебе пятнадцать лет. Мне двадцать один. И снова: тебе пятнадцать!

– Шестнадцать сегодня. – она обречённо опустила голову, – Это ты из-за возраста? Или потому что цыганка?

– Я… – голос захрипел и вовсе пропал, осталось только глазеть на поникшую замёрзшую девушку, либо…

Он склонился над ней, опёрся на руки по обе стороны от её бёдер и осторожно обхватил обветренную губу своими губами. В груди заклокотал необузданный порыв, внизу живота завязался узел пульсирующего всё чаще напряжения, отдающего в голову назойливой мыслью: брать, присваивать, сминать.

Стон-рык от безответности, но он же о смирении. Правильно, что Эльза не отвечала – это проще, оборвать сейчас, пострадать и забыть. Виктор вдохнул её запах, прощаясь с её губами, не ожидая, что и мига не пройдёт и Эль раскроется навстречу, впуская, потянется ближе к нему. Беззащитно ткнулась носом в его щёку и обожгла дыханием.

А он с ума сошёл. Снова стон и Виктор пощекотал губы Эльзы, драхня, чтобы в миг её слабости углубить поцелуй. Эль задрожала, задышала часто-часто, хныкнула. Он даже испугался, что она убежит, а потом аккуратно погладил по волосам, успокаивая, давая понять: он не принудит, не обидит. Только всё продолжал искать кроткий язычок, пока не встретил. Эльза всхлипнула, прильнула к Виктору, вцепилась в его плечи.

– Так-так-так… – страстно зашептал Виктор, чувствуя, как стремительно теряет контроль. Уткнулся в лоб девушке и поймал хмельной взгляд, – Ну всё, нам хватит, Эли.

– Да… – слетело вместе со сбитым дыханием, – Совсем нестрашно…

– Целоваться? – со стоном усмехнулся он, давно позабыв о путешествии по канату, побоях и вчерашних приключениях, – Видимо, мне достался твой первый поцелуй?

– Угу… – она сглотнула и опустила глаза.

Он этому признанию ошалело улыбнулся: проснулось какое-то невообразимое счастье. Дурман в голове, да и только! Мысли повели далеко вперёд, а там слишком жарко – нельзя туда! Виктор в сердцах дал себе оплеуху и заставил отвести взгляд от Эльзы:

. – Было бы здорово сменить тему, потому что мне жизненно необходимо остыть.

Она кивнула, хотя совершенно не знала как себя вести и куда деться. Виктор же тоже особо не осознавал, что дальше, а главное – как. Но спокойно выпрямился, обнял Эльзу рукой и притянул в покровительственные объятия:

– Просто обниму, если ты не против. Мне так спокойно и хорошо. Ладно: очень хорошо и совершенно неспокойно, но обещаю, что не трону сверх этих объятий. Так что можешь расслабиться, моя цыганочка.

– Мне тоже хорошо. – призналась она и положила голову ему на грудь, открывая макушку для безобидных поцелуев. Виктор улыбнулся и понюхал волосы.

– Что было с тобой на испытании? – спросил он и ощутил сильнейшее напряжение в теле Эль.

– Ты всё видел.

– Видел, но не понял. Ты упала в обморок, когда на тебя надели Венец.

– Мне засчитали победу, но это… провал.

– Победителей не судят.

– Это не победа, Вик. Я нашла свой главный страх, а не самую великую ценность.

– Возможно это тождество?

– Возможно. Но тогда победа…

– Неважно кто победил. – ласково поправил он, – Важно то, что тебя это лишило чувств. Ты даже сейчас едва говоришь.

– Потому что страшно.

Виктор растёр её плечо, ободряя, и Эль была благодарна, потираясь ухом о его грудь.

– Полегче. Я ещё не остыл. – усмехнулся он невесело, – Но, зато есть ещё много вопросов. Вроде как цыгане поодиночке не обитают.

– Обычно не обитают, верно.

– И тебя явно не послали родители на обучение.

– Да.

– А ещё ты выглядишь не вполне цыганкой. Глаза…

– Не все цыгане черноглазые. И не все цыгане полностью цыгане, я вот метиска. Выросла в таборе… – она осторожно выползла из тёплых расслабляющих объятий, полных заботы, – В 13 лет сбежала.

– Это ведь не так просто…

– Это ужасно непросто, учитывая, что мой табор… не совсем дружелюбный и открытый и миру.

– Хм. – Виктор нахмурился, пытаясь разложить по полочкам новые факты об Эльзе Эйс, – Тебя ищут?

– Да. – едва слышно подтвердила она, – У меня один шанс начать новую жизнь – получить образование и работу у империи. Чем ближе к столице, чем меньше вероятность быть обнаруженной ими.

– Но…

– Да. Но не слишком близко к императору, потому что рано или поздно второе отделение канцелярии или журналисты заинтересуются моим происхождением. Есть надежда, что я смогу достать документы на новую жизнь.

– Как ты без них в Утёс поступила?

– Вошла в очень длинный и узкий коридор вероятностей. – она поджала колени к груди и обняла их. В задумчивых глазах отражался танец огня, – История загадочная, если честно. Я пока не нашла никакого разумного объяснения, кроме… в общем, кажется, у меня есть Хранитель.

– Ангел-хранитель. – откашлялся Виктор, – Серьёзно?

– Не веришь, не удивительно. Но несколько раз в моей жизни имело место кое-что вне логики и начертанных Путей. Это записка или… бутылка с водой в пустыне – деталь, которая удерживает для меня коридор ускользающих вероятностей. – Виктор нахмурился, понимая, о чём говорит Эль. И не поверил бы, если сам не столкнулся с такой запиской в библиотеке, – Однажды я уходила от погони и заблудилась в пустыне. Поверь, выживать я умею, но тогда уже буквально умирала, как вдруг прямо подо мной провалилась земля с тайником, а там… консервы, кусок мыла и бутыль с чистой водой. А мой побег из табора? У моей матери сильный дар настоящего, нет ни единого шанса её обвести вокруг пальца. Но… – здесь Эльза замолчала и в глазах мелькнули трагические тени прошлого, – В тринадцать лет меня… выдали замуж. – она сделала паузу и отвернулась, гася необузданные порывы в голосе, – Я искала пути побега и раньше, но всё было тщетно, пока не сыграла череда невероятностей. Я буквально своими глазами видела разыгранную дистанционную цепь вмешательства в события.

Виктор не ослышался, но причин счесть рассказ Эльзы выдумкой не нашёл. Упомянутый феномен он никогда не видел вживую, но несколько раз читал о нём противоречивые вещи: некоторые сторонники феномена утверждали, что он есть верхушка впечатляющего дара Зорких по направлению будущего, противники – что это лишь выдумка и бред опиумных наркоманов.

Лишь несколько секунд раздумий и прокрутки в мыслях слов Эльзы, натолкнули его на то, чего он сперва не заметил:

– Замуж? Ты замужем? – столько новой информации, а именно эта ударила больнее всего. Не напугало происхождение или упоминание о тайном помощнике, а вот брак…

Эль кивнула и спрятала голову в коленях.

– В тринадцать лет? – Виктор слишком резко поднялся на ноги, но перетерпел боль сквозь сжатые челюсти, – Собирались или выдали? – он нашёл безмолвный ответ в поведении девушки, – И что с тобой успели сделать?

– Всё. – просипела она, – Но это дало мне шанс сбежать.

Виктора будто ужалили, он метался по коморке и не знал, куда деть ту ярость, что теснила его нутро. Он мельком поглядывал на сжавшуюся в комочек Эльзу, хотел пожалеть, а как – не знал.

Такая маленькая… беззащитная. Сегодня ей 16 лет, но и сейчас пачкать похотью эту эфемерную девочку – сущий кошмар. А три года назад?

Тело бурлило жаждой снова вступить в бой, только с кем – непонятно. Руки потряхивало эхом былых перенапряжений, какие здесь нежности?

Не найдя ничего разумней, Виктор подошёл к одинокому полену, взял топор и ударил с силой, рассекая на три части. О пол звякнул металлический цилиндр и упал к ногам молодого мужчины. В непонимании он поднял сосуд, повернул, а внутри оказалась записка с одной лишь фразой:

«Пожалеешь, если её не пожалеешь».

Мужчина не поверил глазам. Трижды перечитал, а потом посмотрел на Эль – её плечи жалобно тряслись. Он неловко подошёл, сел рядом и прижал к себе плачущую, поглаживая её мокрые щёки, разделяя стыд и муку:

– Ну же, мелочь, не плачь. Я не умею бороться с женскими слезами, прости… не знаю, что говорить. Но то, как с тобой поступили – ужасно, так быть не должно́. – он гладил, заглядывал в глаза, – А я тебе верю. В Хранителя твоего. Есть в этом какая-то мистика, которую сложно разоблачить. – он протянул крохотную записку и Эльза почти ревниво вырвала, шмыгая сопливым носом:

– Где ты это взял?

– Расколол полено. – он нахмурился, – Представь, чтобы так её спрятать, надо знать это дерево молодым. Спрятать за долгие годы… диапазон Зоркости… можно посчитать кольца на срезе. – он рванул к печи, но было поздно – дрова уже окутало пламя, – Чёрт, вот олух. Сжёг… теперь даже примерный промежуток времени не узнать… – замолчали, – Тогда в библиотеке ты тоже получила записку. Помнишь, что мы искали?

– Угу.

Виктор решил смолчать о своей догадке, тем более о той находке. Эль мало интересовали реформы, а потому не время делиться такими открытиями.

Но Эльза притянула его обратно и положила голову на его грудь:

– Обними. – второй раз просить не пришлось, её обвили заботливые руки, прижали крепче к пылкой груди, – Я никому никогда не рассказывала о себе.

– И я не расскажу. Обещаю. Но вопросы ещё остались: зачем ты украла мою шкатулку?

Вздох. Самые уютные секунды в непередаваемой гармонии за всю жизнь Виктора. Он уже не думал о шкатулке и боялся, что новые ответы нарушат их уединение. Мысли о губах Эль закружили голову, только он старался держать себя под контролем и не пугать ту, кого в тринадцать лет безжалостно лишили детства.

– Там балерина. Я в детстве мечтала стать балериной.

– А стала ходить по канатам?

– Не только. – ухмыльнулась она и отстранилась из объятий, сжимая в руках карманные часы Виктора, немного наличных, буклет из библиотеки и даже запонки, – Ещё воровкой.

– Эль! Ах ты… ловкачка! Как ты умудрилась?! Думал, ты завязала с этим

– «Обними» – повторила она и хохотнула, – Даже если б не обнял, я бы всё равно тебя обобрала за секунду. Шкатулку прибрать и вовсе просто. – и тут же прибавила, – Прости! Я верну…

– Нет. – к своему удивлению, он в сердце уже имел ответ на эту маленькую задачку, – Она твоя. И пусть взяла без разрешения, она теперь твоя. Но береги её, ладно? – «там моё сердце» хотел прибавить он, но не стал пугать такой ответственностью, а просто улыбнулся.

– Спасибо. – и к неожиданности Виктора, девушка потёрлась носом о его колючий подбородок, но, очевидно, зря, потому что секундой спустя он опустил взгляд на её губы, потом снова посмотрел в глаза и, кажется, сыскал в них лишь поволоку.

Медленно он приблизился к её губам и снова поймал их своими. Пил эту дивную мягкость, дышал взаимной лаской. Нарочно не углублял, не тревожил горячие глубины своим языком – знал, что остановиться будет сложно.

– Эли… – простонал он, когда Эльза привстала на коленях и прижалась к нему крепче, переходя черту безобидных ласк, – Эли, маленькая моя, хватит… – но она как голодный зверёк, добравшийся до еды, с жаждой изучала меню. – Доиграешься… Эль-Эли-Эли, я сейчас сорвусь и…– отпрянул, но она прильнула плотнее. И тогда Виктор решился на ужасную вольность в надежде отрезвить Эль: взял её ладонь, положил к себе на грудь и повёл ниже, повышая градус ласк, нарочно пугая серьёзностью последствий. Мука для него была страшная, он весь дрожал от желания, молясь, чтобы испугалась Эль сию же секунду. И вдруг подействовало: она отпрянула и напряглась, хлопая испуганными глазами, мотая головой в неготовности.

– Дошло, ура. – Виктору только и осталось что отстраниться, поправить одежду и нервно рассмеяться, – Соображай, мелочь: меру надо знать. Не испытывай моё терпение, договорились? Его нет. Разум просто вылетает… нельзя, маленькая ты.

Смотреть на её опухшие от поцелуев губы, алые щёки и хмельные глаза было невыносимо сладко и мучительно одновременно. Даже появилась мысль снова зависнуть над пропастью, чтобы взбодриться, а может и в драку ввязаться? Всё это отогнало бы навязчивые мысли о том, как безвозвратно он влип.

Он хотел и дальше так сидеть, но вдруг в башне раздались шаги. И прятаться особо было некуда, Эль начала паниковать.

– Не бойся. – Виктор спрятал её за своей спиной и смело встретил угрозу:

– Мастер Дарм. – Завхоз настороженно оглядел незваного гостя, – Спасибо, конечно, что пришёл, сынок, и натопил старику коморку, но… – он заглянул за спину студенту и увидел сюрприз, – Молодёжь! Дарм, а не маловата ли барышня? – дружелюбие слетело с морщинистого лица и приобрело оттенок угрозы, – И это, случайно, не мистрис Эйс, которая мне заочно всю плешь проела своими стычками в женском общежитии?

– Она. – говорил Виктор за неё, – Я её сопровождаю.

– Куда, Дарм? – скрестил завхоз руки на груди, – Виктор, я думал ты приличный юноша, честный. Эйс – сиротка, лет ей мало – это очевидно.

– Ничего такого, мастер. – замотал Виктор головой, – Не осмелился бы!

– Смотри у меня! Сирот обижать – грех большой. Постыдись! А вы, мистрис, – он назойливо заглянул за плечо Виктору, – О чём думаем? Он аристократ, у них браки договорные! На что надеемся?

Эльза стремглав выскользнула из-за своей тёплой крепости и сурово посмотрела на завхоза:

– Ни на что я не надеюсь.

Хотела вылететь вон, но Виктор перехватил за руку и бросил завхозу:

– Неправильно вы поняли. До свидания! – и уже в коридоре нагнал её, прижал к стене и зашептал с жаром в маленькие очаровательные ушки в коконе растрёпанных локонов:

– Эльза, перестань. – впился в у́шко губами – это лишь остановило Эль, но не успокоило, – Он прав в одном: я должен держать себя в руках. – рассмеялся самому себе, – Ужасно сложная задача. Во что же я ввязался? – потёрся щекой о её лоб и закрыл глаза от удовольствия, – Я не причиню тебе зла, колючка. Клянусь.

Упёрся подбородков в её лоб, нащупал пальчики и нежно сжал, не вербально выражая весь трепет и готовность идти на подвиги ради неё.

А в сознании всплыли все воспоминания о том, какой он никчёмный, бездарный, ошибка природы и позор рода. Слова отца о том, что такой мужчина о семье заботиться не сможет, что на нормальную работу не возьмут и раздавят бюрократической машиной, как мелкую сошку.

И как заботиться об Эльзе?

Обмякла, вбуравилась в него носом:

– У тебя ужасная семья. Холодная и жестокая. – прошептала она, – Столько злых фантомов в тебе. Они же тебя грызут.

Он распахнул глаза и увидел их всех за спиной – чёрные поганые тени.

Прогнал.

Устыдился. Всего себя – такого какой есть, предоставил на растерзание талантливой красивой, правда, совсем юной Эльзе. Один предельно честный взгляд через упавшую на лоб чёлку в её светлые глаза.

Но она и слова не сказала. Странная и загадочная. Ни да ни нет – ничего.

Просто взмах руки, чтобы убрать его отросшие волосы с глаз.

Глава 14. Сертификация дара или Дать последний урок

Аудио: The Devil's Waltz -Trevor Morris

Как же тяжело оказалось вести себя как раньше.

Виктор тщательно побрился, обработал нешуточные побои, завязал галстук, поправил форменный жилет академии и начистил туфли. Опьяняющая ясность взамен вечной головной боли ужасно радовала. И пусть он почти не спал, но дела это не меняло – любовь окрыляла, снимала недуг.

– Любовь…. – подхватил он свою мысль и рассмеялся, привыкая к мысли, – Любовь!

Она, кажется, серьёзно перестраивала приоритеты.

Занятия начались вполне нудно, впрочем, как всегда. Эльза села подальше, даже взгляда не подняла на него, выглядела при этом уставшей. Но подойти значило навести на неё серьёзные подозрения.

– Ох, Зоркие мои… какой курс? Четвёртый? Вы-то мне и нужны, соколята… – из ректората нагрянула секретарь и без конца поправляла пенсне, так ничего через него и не видя. Жмурилась, хмурилась, чтобы, в конце концов, бросить это бесполезное дело и не объявить, – Молодёжь, слушаем внимательно: сегодня вас снимают с занятий после первой лекции и живенько в тренировочный корпус, но – внимание! – в танцевальный класс. Там вам всё объяснят.

Интрига тянулась до самых дверей танцевального класса. Встретили их напряжённо, а по щелчку пальцев в зал зашли форменно одетые кокетливые дамы. Эльза хлопала глазами, пытаясь уловить логику событий, но Виктор среагировал быстрее, откашлялся и медленно подступал к ней боком, но не успел буквально на миг:

– Вот ещё. Это что за сюрприз? На факультете девица, вот это неожиданность. – жеманный балетмейстер сверил списки и фыркнул, – Не заметил. Редкость, что же делать… – Ещё и сиротка. С кем же тебя ставить? Ты же наверняка не особо обучена, так?

Эльза не успела ответить, на помощь пришёл Виктор и подхватил её под локоть:

– Со мной поставьте. Дарм, Виктор. – кивнул он сухо и напоролся на оценивающий взгляд тренера по танцам.

– Дарм. Дарм… – тот снова взглянул на списки, – И, я так понимаю, мистрис Эйс? С вас двоих спрос особый, здесь пометка, что вы ведёте новогодний бал. Нельзя вас вместе, с профессионалами надо, а то всю картину сломаете, я опозорюсь.

– Посмотрите нас в деле, а там и решите. – Виктор не стал долго думать и за руку вывел Эльзу на паркет, встал в позицию и прошептал, – Светским танцам не обучена?

– Н-нет. – не уверенно промямлила она, – Но я быстро схватываю.

– Уверен, что так и есть. Повезло, что подол длинный. Давай, Эли, вставай мне на ноги.

– Ты же не танцуешь! – припомнила она.

– Не танцую. Но не значит, что не умею.

– Ну да, дворянин без танцев, что лошадь без узды.

Дарм реагировать на укол не стал, зазвучала музыка и он уверенно повёл. Лёгкая ноша в его руках даже прибавляла уверенности в своих силах, в незаменимости и нужности. Эльза быстро подстраивалась, где надо прогибалась сильнее, покорялась там, где нужна кротость, позволяла себя вести и инициативу не перехватывала. Другие пары вступили на паркет и постепенно закружились смешиваясь. Эль совсем осмелела и начала вплетать нужные узоры в танец, затем и вовсе дерзкие, но балетмейстер лишь наблюдал, хмуро кивал. Через пару минут прозвучал звонок и все остановились.

– Вы двое… – обратился тренер, – Дарм и… Эйс. Вы станцевались, к вам вопросов нет. С остальными будут замены… – он перешёл в рабочий процесс и раздавал указания, а Эльза довольно улыбалась и смотрела исподтишка на Виктора:

– Вовремя ты сообразил. А кто эти женщины? Танцовщицы? Балерины?

– Нет. – хмыкнул Виктор с иронией, – Это женщины лёгкого поведения. Ради бога, не суди их, у них благородная цель. Видишь одеты по форме? Таких вызывают в основном на обучение, например, к будущим офицерам, в том числе танцевать и обращаться с женщинами.

– «Обращаться с женщинами»? – Эль помимо румянца выдала суровый скепсис, – Это под юбку лезть – наука?

– Кхм… – прочистил горло парень, – Первый шаг – не бояться, не шугаться, не падать в обморок. Знаешь, страшно же на самом деле. Мы не знаем, как вас понимать, а спрос большой. Как вести, что говорить, помимо этого, организм так устроен, что оплошать легко, а нельзя. Вот эти женщины как раз для таких тренировок и есть. Никто здесь греху предаваться не будет, не бойся.

– И ты тоже через такое проходил.

Виктор кивнул:

– Обязательная программа в гимназии по достижению полового созревания. Брось, Эли, это куда гуманней, чем традиции некоторых народов. – аккуратно прибавил он, – Никакого принуждения, ничего неприятного. Неприятно облажаться, всё остальное мелочи и опыт. Эти женщины настолько деликатные, что никогда не вгонят в депрессию своей реакцией. Лишнего себе не позволяют.

– Есть в этом разумное зерно, ладно. – согласилась Эль и тяжело вздохнула, – А ты здорово танцуешь. Дамочки научили? Много же практики у тебя было.

– Очень много. – подтвердил он, но без бравады, – Но научили не дамочки.

– Ой… – Эль подняла сочувствующие глаза, – Бабушка, да? Как-то не подумала об этом, прости.

Снова танец, и снова на лёгкости и эйфории. Виктор опьянел Эльзой, но чёрту близости не переходил, зато позволил запечатать в сознании её улыбки, движения, ладонь в своей руке и ощущение, что они вдвоём. Пахла она совершенно особенно, не духами, которых у неё сроду не было, но так дивно, что один этот запах уносил сознание высоко над землёй. Под конец в шумихе Виктор не удержался и уткнулся носом в висок девушки, как ошалелый ей дыша:

– Вик, увидят… – забурчала растерянная Эль и подняла на партнёра суровый взгляд. И наткнулась на тёплую улыбку:

– Прости. – только и ответил он, хотя, по сути, ничего плохого не сделал – просто невинная ласка, повлёкшая жар в юном теле.

– Не надо…

– Не буду. Или буду… – рассмеялся он и снова наладил дистанцию, бережно поддерживая её чуть выше талии, периодически выписывая большим пальцем круг. Снова вёл, кружил, подхватывал над собой и в этот момент смотрел так, что мир вокруг выцветал, концентрируя краски только на них.

– А ты самый надёжный партнёр. В цирке бы тебе цены не было, поверь! – усмехнулась она.

– Тебя бы ни за что не уронил.

– Странно конечно, учитывая, в каком падении произошло наше знакомство! – звонкий смех утонул в музыке, – А потом дирижабль – снова падение.

– Голова болела.

– Сейчас не болит?

– Нет. С тобой проходит. Не волнуйся, не уроню я тебя.

– Знаю. – улыбка её померкла, – Не уронишь. Скорее сам упадёшь. – и наивные глаза вдруг стали не по-юношески взрослыми, что не вязалось с её образом, – Погублю я тебя, – прошептала едва слышно.

– Что? Прости, не услышал…

– Ничего, Вик. Ничего.

***

Эль пришла ночью в библиотеку с диким волнением. Виктор на лекции передал записку «ночью в нашем месте» – и это могло трактоваться очень двояко. Но всё же Виктор Дарм не мог предложить что-то запретное, да к тому же в библиотеке, однако Эльза всё равно шла и волновалась, раздираемая странными мыслями.

Почувствовала шорох, развернулась юлой уже в горячих руках, подняла глаза, а там лукавый взгляд и улыбка – немного хищная.

– И не страшно тебе, мелочь?

– Чего бояться?

– Что мне крышу сорвёт, – замурчал он котом, а в глазах кромешная тьма. Но губы чмокнули в кончик носа с обволакивающей нежностью, в которой можно смело тонуть, – В юношестве я общался с одним псиоником… – начал он медленно, холодея взглядом, а Эль в его руках напряглась, – Мы изучали третий уровень бытия вместе – полезное занятие.

– Я ещё не изучала. Мы здесь для этого?

– Почти. Ник научил меня сбивать программу внушения. – глаза Эль расширились то ли в ужасе, то ли в предвкушении, – Даже думать не хочу, что однажды ты попадёшь под пси-влияние вновь, но всё же лучше, если ты сумеешь защищаться или сбивать чужие программы. Или умеешь? – она отрицательно мотнула головой.

– Получалось иногда избегать, предсказывая, но защищаться или сбивать – нет! А почему ты тогда императору не сопротивлялся? – скептически прищурилась она.

– Императору? С ума сошла, – обаятельно усмехнулся, – Он очень сильный псионик – это раз, а два – сопротивление императору – это вызов империи. А я в ней жить хочу. Долго и счастливо. Но знать "как" – всё же не помешает.

– Научи! – она мило насупила нос и положила ладонь на его грудь, ощущая там звонкий стук.

Виктор накрыл рукой её ладонь и улыбнулся:

– Представляешь, вот в этом и есть ключ: в ритме. Надо переключиться на ритм, а потом его сбить. Шаг, часовой ход, стук сердца – что угодно может сбить программу и срезать нити кукловода.

– То есть… – она нахмурилась, – Некая закономерность в настоящем.

– По сути, да. – ему понравилась эта формулировка, – Пожалуй, этот приём можно применить и не только к третьему плану.

– Как легко…

– Вовсе нет. Услышать своё сердце иногда непросто. – они говорили шёпотом, не разрушая ночную тишину библиотеки, но это было лишь причиной быть ближе.

– Но ты всегда слушаешь?

– Стараюсь. – его голос совсем стих и зашелестел. Виктор медленно склонился над губами Эль, накрыл их томлением и всей возможной нежностью, на которую был способен. В нём клокотало ожидание – оно изводило дни напролёт без её пухлых губ, о которых Виктор думал, пожалуй, бесконечно.

– Это ловушка? – через минуту ласк Эльза висела на его шее, потому что ноги потеряли силу, – Заманил меня ночью в библиотеку.

Но Виктор грустно улыбался и гладил её волосы, усмиряя страсть доводами рассудка. Ужасу давался, высчитывая, сколько же придётся обходиться поцелуями до того, как можно будет назвать Эльзу своей.

Но его Зоркости на эти цифры бы просто не хватило.

– Давай читать, мелочь. У нас сегодня третий план бытия в программе.

– Давай.

***

Днём после назначили серьёзное для Зорких событие – выбор профиля, его защита и сертификация дара. Комиссия собралась самая уважаемая, в аудиторию вызывали по одному.

Виктор серьёзно нервничал. Всё утро делал дыхательную гимнастику, и надо сказать успех она имела, только отдалённо пугающей волной настигали старые мигрени – а ведь он так надеялся, что больше с ними не столкнётся.

За дар прошлого он не переживал и собирался в любом случае его засвидетельствовать, но скорее как запасной вариант, ведь с одними лишь фантомами прошлого внятной должности не получишь. И потому он упирал на не слишком ра́звитое зрение будущего, оттачивая дальность, точность, широкий фокус, подкрепляя всё целой огромной работой по вычислениям и пониманию шестого плана бытия с его бесчисленными закономерностями, которые он дотошно наложил на свой дар, нераздельно сплёл не слишком выраженный магический талант и науку. Его теоретическое изложение вместилось на тридцать страниц талмуда, практическое же применение с доказательной базой ещё сверху на столько же. Он аккуратно сшил свою итоговую работу, даже заказал твёрдую обложку, и всё это сокровище понёс с собой на защиту и сертификацию.

Жеребьёвки не было, списки фамилий вывесили на дверь, алгоритм расстановки очереди простой – самые слабые сначала, сильные в конце. Виктор обнял свой талмуд и пошёл искать себе место для долгих ожиданий. Прошло около трёх часов, голод давал о себе знать, и только тогда появилась Эль:

– Не говори мне, что ты знала о порядке своей очереди. – она лишь виновато улыбнулась.

– Ты почему не позавтракал? – спросила она, вызывая румянец на его выбритых щеках: живот урчал от голода совершенно вопреки приличиям, – Тебе нельзя голодным на защиту, ты же знал! – из сумки выудила сэндвич, будто и она знала, что он придёт голодным.

– Кусок в горло не лез… – он с благодарностью взял сэндвич и заурчал от удовольствия, – Эли, как же вкусно! Сама готовила?

– Как всегда.

– У тебя обязательно должен быть ресторан! Восхитительно! – он набил рот совершенно невоспитанно, но зато искренне. Урчал, фырчал, а потом втихаря зацеловал её руки, вызывая на девичьих щеках румянец, – Спасибо, ты фея!

– Виктор Дарм! – позвал секретарь из аудитории, откуда вышел уже не один потерянный и поникший адепт, – Ваш черёд.

– Пожелаешь мне удачи? Или провалить испытание? – усмехнулся он вставая.

Но Эль лишь хитро улыбнулась, поджав пухлые губки. Раззадорило, воодушевило! Виктор помчался в бой с совсем другим настроением, нежели собирался с утра.

– Приветствую уважаемую комиссию. – поздоровался он и,не тратя времени, положил талмуд на стол комиссии.

– Это Виктор Дарм? Молодой человек, вы сильно изменились с прошлого года. – прищурился член коллегии императорских Зорких, который ежегодно инспектировал будущие кадры, – Вы принесли внушительную работу, но лишь в одном экземпляре.

– Я знаю её наизусть, копия мне не понадобится.

– Самоуверенно. Ну что же… ректор Крафт? Здесь заявлен дар зреть будущее как основной, а вспомогательный – прошлое. Что скажете?

– Скажу, что несогласен. Амбициозно оценивать этот скромный дар Зоркости, как основной. Я бы сменил приоритеты ровно наоборот.

Виктор ожидал этой реплики, как и того, что возможность опротестовать всё же оставят за ним.

– С вашего позволения, соглашусь с ректором в плане буквальной оценки моего дара, однако если ознакомиться с моей работой и результатами трёхлетней разноплановой практики в разных сферах, а также результатами испытаний, то можно убедиться в действенности моего метода. Он заключается в коллаборации магического таланта и научного подхода. Я плотно занимаюсь этим симбиозом уже полных два года. И в моей работе наглядно видно динамику до начала вплетений научных методов в мой, как ректор метко выразился – скромный дар и после.

Виктор замолк, давая комиссии ознакомиться с эмпирической частью работы, красочно обрисовывающей и бережно собранной информации. Шли долгие минуты, прежде чем председатель комиссии заключил:

– Впечатляет. Ваш метод… необычный, мастер Дарм, в том самом смысле, что не каждому по плечу. Будь это так просто, те студенты, что сегодня срезались на сертификации дара, ушли бы с победой. Что уж говорить о сотнях тех, кто ушли из Утёса ранее.

– Я не сказал, что мой метод прост. – усмехнулся Виктор, – Будь он прост, я бы не претендовал на столь значимый приз и высокую службу империи. Каждый попрошайка с улицы мог бы оказаться на моём месте, но не оказался. Потому что я и есть коридор вероятностей для дара видеть, дара считать, дара анализировать. И формулировать так, чтобы вас впечатлить. – отчеканил Дарм и вышколено задрал подбородок, выжидая вердикт.

– Молодой человек, пока решение не принято, просьба продемонстрировать ваш вторичный талант, коль скоро он не так красочно изложен в вашей работе.

Виктор кивнул и дал к охладевшими пальцам магический импульс. Кровь пошла по жилам сильнее, напряжение вышло десятком фантомов, формировавшихся в такую же, но зеркальную аудиторию, с почти тем же составом комиссии, но на несколько лет моложе.

– Остроумно! Дарм, когда это было? – хихикнул член комиссии, – Глядите, а мне шли усы.

– Четыре года назад. В этом же составе был приём на факультет. – улыбнулся Виктор.

В фантомную аудиторию зашёл некрасивый сутулый парнишка, смотрелся он жалко. Виктор вспомнил, как в тот момент ужасно себя чувствовал – едва держался на ногах от болей. С его пальцев тогда и искры не сошло, не говоря уже о полноценном фантоме.

– Ловко. – изрёк ректор, – Показать каким убожеством вы пришли в эти стены, и что из этого удалось слепить нечто годное к службе. Гадкий утёнок. – пауза, в которую Крафт перевёл взгляд с фантома на реального Виктора, – Но вот беда, лебедь такой же гадкий. Или сносная утка?

– Селезень. Самец утки – селезень.

– Что-то между «Слизнем» и «Селёдкой». – подмигнул Варфоло, чувствуя победу в словесной перепалке.

Виктор сжал челюсти, гася порыв нахамить в ответ. Но спустя секунду, тело сотряс нервный смешок:

– Всё верно: жалкое начало. Слепое. Но я по-настоящему прозрел. Оттого благодарность преподавательскому составу ещё выше. И преданность государству.

Ректор, до этого вольготно расположившийся в своём удобном кресле, теперь перенёс вес на локти, упёртые в стол, свёл подушечки пальцев и, криво улыбаясь, наблюдал за каждым движением своего адепта.

– Вы правда изменились, Дарм. – изрёк он тихо, но председатель комиссии подхватил:

– И я этому рад, мастер Дарм. Вы очень талантливы – надо же: десять фантомов высокой чёткости передачи, взаимозависимых и достоверных! Но одного этого мало. Однако… Сейчас я вижу, что упорства в вас ровно столько, чтобы засчитать защиту – в этом никаких сомнений, лично у меня. Господа, есть ли у вас возражения? – он обернулся к остальным, и, убедившись, что решение обоюдное, ударил печатью по бланку, – Поздравляю, ректор Крафт, достойное поколение Зорких.

– Это вы ещё последнего студента не видели.

– Эйс, конечно! Любопытно! Дарм, прошу вас, пригласите мистрис Эйс к нам, если вас не затруднит. И удачи вам.

Виктор учтиво согнул спину и вышел вон.

Сотрясала мелкая дрожь, нервы всё не отпускало, но пришла пора выдохнуть.

– Эли. – позвал он. Почти все студенты разошлись, стало обычно тихо, а потому Эльза тут же встала и подошла, в ожидании заглядывая в глаза, но Виктор не ответил, а, пользуясь замешательством, нагнулся и коротким поцелуем запечатал пожелание удачи, – Добей их.

И он ловкой тенью скользнула внутрь.

Виктор ни на секунду не сомневался – сертификацию она пройдёт успешно, звездой сияя перед комиссией.

Глава 15. Главная партия

Из-за снегопадов почта запаздывала. Виктор терпеливо рассчитал все сбои в доставке писем вместе с прогнозом погоды, но всё равно нервничал в ожидании.

А ждал билеты на балет, только они не пришли.

– Что за чёрт? – он получил совсем другой конверт, который сразу узнал – от отца. И там таился ответ: в отместку за срыв помолвки, Кай Дарм урезал расходы сына и обещал ад после окончания Утёса.

В это утро вышла воскресная газета со статьёй о Викторе, а там ни слова о расторжении брака, упрямая заметка о скором союзе перспективных наследный аристократической крови с геном Зорких и даже фото Жасмин. В остальном ничего примечательного, лишь долгие рассуждения о том, как империя бережёт магические таланты и выпестовывает каждый, способствует благоприятным бракам, ждёт потомство и скрупулёзно блюдёт честь аристократии, что означало одно – никакой самодеятельности в выборе второй половины, иначе не уйти от гнева высшего света.

Эльза показалась на занятии с задумчивым видом, села рядом. Бледный, как призрак прошлого Рождества лектор нудно рассказывал хронологию восстания цыган, а Виктор всё пытался поймать взгляд Эль:

– Эй, мелочь. Уж не статью ли ты такая суровая прочитала? Там всё ужасно скучно.

– Действительно, скучно у вас у аристократов.

– Ты не в духе?

– Почему же? Я на пике внимания, учусь, впитываю знания. Всё своим чередом, спасибо, что спросил.

– Эль… – он не знал, как начать, – Я хотел позвать тебя…

– На балет? – она даже голову не повернула, – Ускользающие вероятности. Я видела. Но передумал. А потом статья.

– То есть без шансов на сюрпризы, да? Подглядывать нехорошо.

– Не приходило ли тебе в голову, гений, что сложно сделать сюрприз человеку, который видит будущее?

Виктор снисходительно поднял брови:

– Эльза, я хотела сделать тебе запоздалый подарок на шестнадцатилетние и сводить на балет. Послал запрос, но… – он поджал губы, – Мой чек отклонили. Мне стыдно в таком признаваться, хотелось этого избежать. – она недоверчиво прищурилась, но так и не повернулась к нему.

– А выглядит так, будто тебе просто неприлично появляться со мной, пока невеста ждёт.

– Это глупо и не обо мне. – он пожал плечами и устремил взгляд на лектора, будто тоже переводя внимание на учёбу, – В любом случае, мой сюрприз сорвался.

Эльза молча слушала и строчила конспект, хотя сопела громче обычного:

– Подарок ты всё равно подарил.

– Разве?

– Рукавицы.

Он прыснул:

– Эль, ну какие рукавицы? Это просто так, чтобы ты не мёрзла.

– Ну, для вас снобов и аристократов, может, это ничто, а мне такого никто никогда не дарил. Поэтому зачтено. – и здесь она повернулась с хитрецой, – А ты, наверное, хорошо столицу знаешь?

– Неплохо.

– И в опере был?

– Разумеется, – он криво усмехнулся, – Я несколько лет почти жил в ней.

– А как ты относишься к идее пробраться туда без билетов?

– Эль! – удивлённо шикнул он, – Что за авантюра?

– Не авантюра, а шалость. Ради искусства и культурного просвещения. Ну же, Вик, не будь занудой! – она подмигнула, – Или страшно?

Он знал, что это провокация чистой воды. Вестись не хотел, или… хотел? Выдохнул и взмолился о том, чтобы разум взял своё, а не внезапно проснувшийся азарт.

– Верёвки из меня вьёшь… – сдался он и получил в ответ коварное хихиканье. Зато Эль оттаяла и атмосфера разрядилась.

***

К вечеру другого дня Виктор ждал Эльзу в холе на диване. Она показалась вовремя в обычном своём платье, в привычном пальто, шали и любимых варежках, но на лице недоумение:

– Вырядился! Иди быстро переодевайся, а то на дирижабль опоздаем.

– Но мы в оперу!

– Но не через главный же ход! Соображай, Вик! Бегом!

Он чувствовал себя идиотом – гладко выбритым, лощёным идиотом в нарочно скромном, но выходном костюме-тройке. Переоделся наспех, взъерошил волосы и настиг Эль на причале.

– Чувствуешь себя идиотом? – угадала она.

– Именно.

– А теперь запомни, Вик-Фрик. – ледяным тоном начала она и повернулась, распахивая свои огромные салатовые омуты глаз, – Ты не идиот. Ни на йоту. Ты лучший человек, который мне встречался. Просто совсем не знаешь как себя вести с такими, как я.

– Никто не знает: таких, как ты, нет. – тихо отозвался он и выбил у неё очаровательную улыбку.

– Это верно. Но и ты совсем неплох! – хихикнула она задорно, запрыгивая в дирижабль.

Первый час полёта говорили без умолку, постоянно смеялись до боли в щеках. Эль рассказывала смешные истории из цирковой жизни, а Виктор всё не мог понять плохие это воспоминания или хорошие, но ставить этим вопросом в тупи́к не хотел.

– Цирк – как стихия, его невозможно не любить. И мой народ… ну это особая кровь, мы в этом как рыба в воде, понимаешь?

– Я видел, как ты по канату бегаешь, охотно верю и в остальное. – с улыбкой сказал он, наслаждаясь рассказом Эльзы, её эмоциями и искренностью, – Мне бы хотелось увидеть тебя в твоей стихии, – и он тут же прибавил, – Но не в твоём таборе, не в неволе, а именно… в цыганской первозданности.

– Невозможно. – натянутая улыбка отразила скорбь, – Сам знаешь как в империи с цыганами. Раньше иначе было, но не теперь. Теперь и цирк – пережитки, никто уже не рвётся под шатёр поглазеть на представление.

За весельем пришла тихая задумчивость, а потом Эль зевнула и смущённо посмотрела на Виктора:

– Не положено, да?

– Эли… – прошептал он хрипло, – Мне совершенно без разницы на правила приличия. Если ты устала, то можешь поспать.

Она благодарно улыбнулась и милейшим образом утрамбовала его шарф, придавая нужную форму для головы, которая через секунды обрела опору для сна.

Ощущения лучше Виктор не мог вспомнить. На его плече дремала девушка, укравшая его сердце. Обстоятельства их конкуренции стали такими неважными, как и её непростое происхождение, правила империи, отсутствие билетов и средств на них… всё это сущие мелочи, а важно лишь то, как мерно засопела Эльза и как тепло разливалось по её телу и переходило в его. Он смотрел в окно и старался дышать не слишком рьяно, чтобы не нарушить такой сладкий сон девушки.

И всё-таки она совсем ещё маленькая, доверчивая и беззащитная. Виктор пообещал себе не торопить, не пугать своей разницей в возрасте, а позволить насладиться моментом в доверии, приучить Эльзу к себе и к тому, что близкий человек рядом просто так, а не взамен на что-то.

В голове появлялись схемы, что им делать после окончания Утёса. Ведь обоим, скорее всего, негде жить, а жить вместе – это пересуды. Порознь – всё равно нельзя оставлять девушку одну – не положено.

Вдруг даже мелькнула мысль оформить опеку над Эльзой, тогда можно вместе жить, в разных комнатах, конечно, а по достижении ею 18 лет – жениться. Целых два года терпения, но вечера вместе, бабушкины книги, прогулки – замечательный досуг! Успеется встать на ноги на новой службе – вроде гладко? Отучить Эль воровать – вот это задачка, сделать счастливой – тоже. Ресторан открыть… вместе. А пока пусть взрослеет спокойно – он ещё раз пообещал не переходить грань, а любоваться и ждать.

С нежностью поцеловал в лоб, внюхиваясь в каждую ноту её аромата – сумасшедшего, уютного, родного. Таким всю жизнь хотелось дышать до одури. Любимый запах!

В какой-то момент и сам задремал, откинув голову на изголовье сидения, и всё же сквозь дрёму сторожил их общий покой – и это ощущение нравилось.

А по прибытии в столицу они оба молчали, будто между ними стало больше секретов и в целом произошло нечто такое, о чём не решались заговорить. Но Виктор чувствовал – они стали ближе, это вроде как новой степени доверия.

Ходили по городу, держась за руки – так трогательно и ново! Эльза замерла в переулке, посмотрела бесцветно, перевела глаза на близлежащий рынок и показала Виктору пальцем в самый центр:

– Ты видишь этот золотой фантом? – золотыми были те, что отражали будущее.

Виктор лез из кожи вон, лишь бы увидеть то, что видит Эль, но не вышло:

– Не вижу. Что там?

– Памятник. Однажды здесь будет памятник – очень вероятно! – Эль наклонила голову и подошла ближе, рассматривая нечто не видимое другим. На её лице застыла боль, – Чудесный… ужасный.

– Это как?

– Он будет об ужасной трагедии города. Но от него столько света, что люди будут сюда стекаться сотнями.

В такие моменты слова терялись. Виктора стало зябко, но пробрала его не вьюга, а ощущение непостижимости таланта Эльзы. Такая юная, тонкая и очаровательная, но теперь стало понятно, откуда в её глазах столько взрослых переживаний. Впервые молодой Дарм своей небольшой дальнозоркости обрадовался: видеть грядущие трагедии, которые уносят спектром масштабной и не только своей боли – ужасно, пожалуй.

Виктор встал с Эль рядом у памятника, которого ещё нет, и приобнял, разделяя момент пополам. И всерьёз почувствовал, как через их с Эльзой связь в него вливается нечто запредельное, из будущего, которое может и не случиться.

– Пойдём, глазастая.

К опере пробрались со служебного входа, где Эльза словно надела чужой лик и вписалась в рабочую атмосферу театра.

– Как у тебя это выходит?

– Вик, ну я же актриса, – задора и уверенности ей было не занимать, – Мне это забавно – надевать чужие роли. К тому же о театре я мечтала с детства… всевышний, как здесь красиво! – она восхищённо оглядывала чуть ли не единственное здание столицы, которое в своём убранстве было гармонично и впечатляюще, – Это невероятно!

– Согласен. – проурчал он, погружаясь в воспоминания, – Этот театр пережил так много разных времён, а атмосфера всё равно совершенно потрясающая! Здесь будто крылья вырастают.

Эль потянула Виктора к лесам:

– Идём. Лучший обзор всегда под куполом.

– Эль, уверен, что и внизу неплохо видно.

– Из-за своего страха ты упускаешь возможность быть выше всех. – подмигнула она, – Ну же, Виктор!

Он напряжённо сглотнул и побрёл следом. Леса казались ненадёжными, но девушку лёгкая качка не пугала, она ловко взбиралась всё выше и выше, пока не оказалась под самой крышей, откуда даже потухшая люстра показалась в деталях.

– Ну не чудо ли?

– Угу. – Виктор не мог разжать напряжённые челюсти при всём желании. Страх сковал, но Эльзу одну он отпустить не мог.

Однако несколько минут спокойного созерцания сцены принесли гармонию в его тело. И вот знакомый балет с выученными партиями вызвал улыбку:

– Смотри, сейчас кордебалет появится будто из ниоткуда. Это визуальный эффект из-за преломления света…. И вот эта партия на самом деле невероятная по лексике, кажется…

– Кажется, что ей не стоит усилий так стоять, но это ад. – понимающе продолжила Эль, – Сколько в этом эмоций!

– Ты видишь?

– Конечно… Вик, а твоя бабушка долго здесь танцевала?

– Долго для балерины. Она была примой. – мечтательно прищурился он, – Когда она выходи́ла на сцену, мир вокруг замирал, и не было равнодушных зрителей.

Эльза нахмурилась, выдавая активный мыслительный процесс:

– А… звали её?

– Фелис ле Фэй. – у Эльзы округлились глаза, а Виктор улыбнулся, – Да, это моя бабушка. Сначала её в шутку прозвали феей на сцене, а потом это перешло в псевдоним.

– Фелис ле Фэй! Быть не может! – Эльза обхватила лицо ладонями, – Это же легенда…

– Ага. – кивнул он.

Живая музыка под куполом превращалась в настоящее волшебство звука, световые блики то и дело блуждали по тёмному залу, полному зрителей, а когда представление закончилось, Эльза едва не закричала «браво». Аплодисменты отражались от стен, энергия в зале бурлила и наполняла, но Виктор будто этого не замечал, ловя эмоции только одного человека – Эльзы.

– Какая чудная идея была сходить на балет! – уже по дороге в Утёс Эль не унималась, всё говорила и говорила без передышек, махала руками и крутилась волчком.

Дирижабль на первом пироне оказался заполненным, и пришлось стоять. Эльза держалась за поручень в самом хвосте летательного судна и вдруг неожиданно мечтательно закрутилась.

А Виктор всё смотрел на неё и не смел нарушать пространство наболевшим, пока оно не сорвалось с губ само по себе:

– Эли.

– М?

– Посмотри что дальше? Я не вижу.

Мечтательность с её лица испарилась. Она затравленно уткнулась в плечо Виктору:

– А дальше надо спускаться на землю, Вик. – она прикрыла глаза и зарылась в вороте его пальто. Приятное ощущение, но отдавало грустью, – И взрослеть.

– Мне надо знать, Эль. Конкретно… – он протянул ладонь, – Посмотри!

– Не надо… – она сплела его пальцы со своими и тяжело вздохнула, – Помнишь лекцию Крафта? Первую. Он говорил про…

– Путь, конечно. Я слушаю про Путь уже четыре года.

– Вот мне нужен этот шанс отклонения от Пути.

Виктор нахмурился:

– Ты далеко видишь, да?

– Да. И вполне чётко на большой дальности. – отстранилась, чтобы поймать глазами темень за окном дирижабля, – Ничего хорошего там нет.

– Например?

Эль долго молчала, мрачнела с каждым мигом, а потом её будто сломало от фантомов, видимых только ею. Голос охрип:

– Например… – вздох, – Памятник: девочка с цветами в руках. Чудесная, чистая… Её разорвали собаки. – и голос потух совсем, а на глазах выступили слёзы, – А за ней огромный аркан, полный боли и крови. Столько огня, что в глазах белым-бело, целый город то взрывается, то на куски рвётся от боли. И я… – она зажмурилась, – Я хочу это изменить. Не попасть в тот аркан.

– Вот какой ответ ты постоянно ищешь в библиотеке?

– И я найду! – упрямо уточнила она, – И уже близка. – наморщив нос, она выдала неожиданное, – Гравитация. В ней дело.

– Что?

– Не смейся. Путь – это непрямая линия, и даже не извилистая. Это скорее цепь узлов… как же объяснить? – слова давались ей с трудом, оттого она даже зарычала, – Представь себе определённые завязки в будущем, точки притяжения, это как магниты! Ты можешь разными траекториями идти, но придёшь всё равно к одной точке.

– Но если так, то… теория про то, что есть шанс избежать судьбы – фантастика.

– Я не утверждаю.

И Виктор задумчиво помахал головой, но не чтобы успокоить или дать надежду, он и в самом деле чувствовал, что даже гравитацию можно как-то обхитрить. Недаром же случились такие странности в библиотеке, бабушкин рассказ про забытого ректора, да и эти удивительные записки, как свидетельство попытки судьбу перехитрить.

– Чисто теоритически, твоя теория выглядит складно. Но… у магнита можно поменять полюса, или… спровоцировать более мощный магнит, например. Или же, как и сказал Крафт, бороться с этим притяжением.

– Бороться с притяжением… – странно повторила Эльза и подняла на него глаза. Виктору этот взгляд не понравился, а ещё он не понял в каком ключе она поняла фразу, ведь прозвучало двояко, – Может, ты и прав. Если гравитацию и может что-то победить, то только разум и воля…

– Поспорю!

– Разумеется. – хмыкнула она и сделала шаг к освободившемуся на станции месту, – Пока ты споришь, я буду побеждать гравитацию.

Он молчаливо наблюдал, как между ними с каждой секундой вырастает про́пасть. Эльза буквально отдалялась от него, или же… Пути расходились?

– Нет-нет-нет!

Глава 16. Да начнётся бал!

Moulin Rouge – Ell Tango de Roxane

Феликс Ильиных – Белый снег

– Весь следующий семестр у тебя будет практика в министерстве. В Утёс ты не вернёшься.

Укололо: не вернуться в Утёс почти больно. Он привязался к академии, к местному микроклимату, к горам и этому чудесному воздуху. А архитектура? Библиотека, запахи, этот одухотворённый камень кладки, величие и уют, фантомы прошлого… и Эль.

– Если выиграю… – добавил Виктор, – А если нет, то…

– Без шансов. – ухмыльнулся Кай Дарм, – Ты выиграешь. Не позволят какой-то шестнадцатилетней пигалице вступить в такую должность! Подумай головой. А ты сын аристократического рода, рождён в высшем обществе и хорошо воспитан… – Кай сконфузился и фыркнул, – По крайней мере, с виду. Если не присматриваться.

– Ты щедр на похвалу, отец.

– Поговори ещё. Я то и дело получаю тычки от Бойла за твои проколы, это же смешно! Соревноваться с безродной сироткой и едва-едва добирать эти никчёмные балы! Виктор, это уму непостижимо!

– Всё так, но отчего же тогда самородок-Бойл в списках навылет каждый семестр?

– Это верно. – усмехнулся отец коварно, но очков интеллекту и дару сыну это не дало, – Ещё больший ноль этот Бойл, чем его папаша. И даже, чем ты.

Виктор пожал плечами и завёл руки за спину.

Создавать видимость светской беседы было несложно, как и прогуливаться по скверу с щегольски одетым отцом прямо под окнами издательства еженедельной газеты – вроде как совсем случайно, но по факту Кай Дарм отчаянно привлекал внимание и всё мечтал залезть на первую полосу. Для этого даже снизошёл до прогулки с сыном, о котором недавно опубликовали целый разворот высосанной из пальца информации.

– Не мог, что ли, интервью нормально дать? Нам с матерью пришлось выдумывать на ходу…

– Вы справились. – он мог в красках представить, как радовались родители общению с журналистами, как мать горделиво показывала фотографии семьи и наигранно вплетала подробности детства «обожаемого Виктора», о котором мало что знала. Пока обожаемый Виктор рос у бабушки на руках (которой к слову пришлось отказаться от продолжения успешной карьеры ради внука), мать с отцом не пропускали ни одного приёма или бала, мотая наследство на светскую жизнь.

– Нет, тебе на самом деле сложно!

– Хотел интригу сохранить. – слукавил Виктор в усмешке, – А то потом не о чем будет писать…

– А ведь верно! Нагнетаешь, это хорошая стратегия. О тебе напишут ещё не раз, тебя ждёт великое будущее, если не сойдёшь с Пути.

Слова в голове пронеслись эхом, а мысли улетели туда, где он застрял – в тот дирижабль и теорию гравитации. Виктор чувствовал, что нужно копать в этом направлении, но терялся, углубляясь в слишком непостижимые материи, будто не созданные для понимания простого человека.

Гравитация.

Действительно, же похоже на правду. В ней дело!

Но как… что делать? Эльза так много не договаривала, при всех их совместных открытиях, оставляла так много непознанного.

И стала она ещё задумчивей. Ещё собранней и усердней в последних рывках учёбы, хотя и смысла уже в этом не было – сертификация прошла, все основные испытания и даже практика… оставались чисто условные занятия скорее для тех, кто вне борьбы за главный приз.

Как назло, в эти дни у Виктора всё сыпалось из рук. Влюблённость начисто вышибла разум и не давала сконцентрироваться на простейших заданиях. Он не узнавал себя. И отчаялся искать глазами Эль – она старательно избегала его, в чём оказалась мастером.

– Как ты решил ситуацию с отцом Жасмин? – спросил Виктор отца.

– Рад, что ты спросил! Пришлось, между прочим, отдариваться! Вообрази, мерзавец потребовал мою лошадь!

– Ты всё равно не ездишь…

– Да какая разница! Но это хотя бы заткнуло его на месяц.

– В смысле «На месяц»? – Виктор остановился и повернулся к отцу, – Через месяц я не переобуюсь в намерениях. Не будет этого брака.

Отец очутился нос к носу с Виктором в одночасье и источал отнюдь не радость:

– Ты женишься на Жасмин или я дух из тебя выбью.

– Попробуй, отец. – улыбнулся молодой человек и одним взглядом указал на окна корреспондентов газеты, – Ты же мечтаешь о первой полосе? – он развернулся прямо к объективу высунувшегося фотографа и приобнял отца, – Смотри, как всё просто: можешь прямо сейчас начинать, потому что брака с Жасмин не будет.

Каю пришлось ослепительно улыбаться и продолжать держать марку на публику, однако его тон выдавал яд.

Странная эйфория бушевала в теле. Открыто выступать против отца нравилось! Он вдруг чётко осознал, что не обязан соответствовать ожиданиям отца, который к нему из всего спектра чувств испытывает лишь раздражение и разочарование.

Разочарование испытал и Виктор. Но давно, очень давно: когда сидел часами и ждал, что отец приедет встретить его на вокзале, или ждал, что отец заступится в гимназии, или принося высшие баллы, что отец будет горд – ничего этого не было. Всегда Виктор вставал между Каем и его интересами, всегда приходил не вовремя, путался под ногами – не то, что младший Дэмиан – вот это сын, вот это гордость и радость! Дэмиан воплощение всех ожиданий: и на приёмах не плакал, и умильные щёчки давал потрогать, и дул на игральные кости, чтобы выпадал куш.

В минуту открытого противостояния же Виктор ощущал свободу, уверенность, что твёрдо стоит на ногах и главное – на верном Пути. И что терять нечего, позади нет ничего важного, кроме Фелис Тефлисс, и всего нематериального, что она подарила. Оценив прошлое, казалось, Виктор играет роль, притом бездарно. Эта роль не его, а он не актёр. Он хочет жить.

– Удивительно. Единственное ценное, что могла дать Фелис – это свой ген Зоркости. И я бы взял с благодарностью.

– Ты взял. Без благодарности.

– Не в полной мере. Я лишь носитель. И сыновей судьба подарила, но так бесполезно: перспективу запечатала в Дэмиане, но не дала дар; тебе же не дала перспективу, но раскрыла ген – ирония. Ещё большая в том, что по последним исследованиям генетиков, два холостых носителя гена не могут дать активный дар. Ген затухает с каждым пассивным носителем. – на это Виктор лишь пожал плечами, – Вероятность, что Дэмиан передаст талант – минимален. Остаёшься ты. – и здесь челюсти Кая сжались и сквозь них прорвался сжатый в пружину гнев, – И потому я выжму из тебя всю возможную пользу для нашего рода, Виктор. Если в тебе я опоры не сыщу, то твоих детей заберу сразу и буду им и мамкой, и кормилицей.

– Это надо было сделать, когда родился я, а не по балам гулять. – Виктор достал карманные часы и нахмурился, – Надеюсь, у тебя всё. Потому что хоть кому-то в нашей благочестивой семье надо получать диплом. Второгодником, как ты, я быть не хочу.

Он знал, что ходит по грани, перегибает с дерзостью. И это ужасно нравилось. И голова-то совсем не болела, наоборот – ясность пьянила. Плечи расправились, в тело налилось силой и лёгкостью, Виктор едва не летал.

***

Обманчиво яркое солнце пробивалось сквозь витражи. На улице трещал мороз, но Виктор лишь улыбался, хваля себя за верность прогнозов.

– Эль! – фыркнул он и подсёк её, тут же подставляя руки для падения.

Она юлой выскочила, перепрыгнула через подножку, но Виктор дёрнул за подол и сцапал добычу как паук, – Знаешь, я уже бешусь от твоих пряток.

– Я думала, ты любишь поиграть. – она надумала губки, и Виктор засмотрелся, но тут же где-то внутри сработал сигнал тревоги: кукольно, театрально.

Не хотелось обижать её этими своими параноидальными звоночками, а потому он решил проигнорировать свою реакцию:

– Эль, завтра бал.

– Я знаю.

– Ты прогуливаешь все репетиции. – он недобро прищурился, – Я, конечно, понимаю: сертификат уже у тебя в руках, главное испытание Крафта пройдено, как и практика, но семестр ещё незакончен.

– К чему это, Виктор? – снова нечто напускное, капризное, – Репетиции… – всплеснула руками, – Я умница и станцую этот чёртов танец.

– Чёртов танец? – непонимающе усмехнулся он и потёр быстро отросшую щетину, – Почему чёртов?

– Потому что это прелюдия и спектакль.

– Разве? – вдруг настроение упало до нуля. А лучше бы в минус, или в плюс, потому что мир вокруг просто замер, лишился красок, – Я думал, что это наш с тобой танец.

Она стрельнула в него взглядом и пожала плечами:

– Ну раз так, то мы станцуем отлично, разве нет?

– Да, мы же отличники. – вторил он её циничной манере, – Эль, что происходит? – хотя он и так уже чувствовал нутром, – Гравитацию побеждаешь? Что там ещё в твоих теориях?

– Виктор, – снисходительно улыбнулась она и положила руку на его грудь. Но не отозвалось его сердце тёплом, наоборот обожглось холодом, – Какая к чёрту гравитация? Где ты её здесь увидел? Завтра выпускной бал, я прогуливаю репетиции какого-то идиотского танца, который и так станцую хорошо. Технику я поняла, а практики у меня было выше крыши на высоте без страховки. Трапеции, выступления… – в подтверждение своим словам, она в одно мгновение тряхнула великолепной копной каштановых волос натянула руку в картинном жесте, сделала ею изящный толчок, переводя вес в корпус и уводя его в вытянутую ножку, чтобы вокруг Виктора совершить кувырок c нечеловеческой скоростью и кошачьей грацией. Такого даже в цирке не показывают, а уж то, как показалась стройная ножка в чулке и развевались юбки – Виктор опешил, – Ну вот… – прозвучал позади бархатный шёпот прямо на ухо остолбеневшего мужчины, – Ты делаешь из мухи слона. Я справлюсь.

– Справишься. – просипел он. Его сковало льдом, разум отказывался воспринимать происходящее за действительность, искал внятное объяснение, но разбивался о холодную стену раз за разом, – Эль, ты и я…

– Всё будет отлично.

– Отлично. Будет. – кивнул болванчиком, – Сыграем. – повторял он ключевые слова из всей беседы.

Он дал ей уйти.

Он хотел, чтобы она ушла.

Ушла, а вернулась прежней. Он бы обнял и простил всю эту дурь и игру. Может, подростковые гормоны? Может, обида? Он что-то не так сделал?

Долго стоял и думал. Как и все репетиции напролёт, когда приходил туда и обнаруживал, что Эльза опять прогуляла. Вместо бордельных дамочек, уже пришли студентки с факультета лекарей и технарей, образовались пары. Смех, флирт, танцы и предновогодняя суета творили волшебство, ожидание бала пленило.

– Ах, Виктор Дарм… – маячила перед глазами та самая блондиночка-лекарь, что когда-то привлекала его внимание. Её встречный интерес проснулся после статьи о претендентах на победу. Виктор стал лакомым кусочком среди девушек, а слухи о расторжении его помолвки лишь подогревали интерес, – Одинокий и загадочный, полный интриг… – она откровенно ластилась.

– Странный, скучный и неинтересный. – огрызнулся он, вспоминая, как она же с подружками раздавала ему характеристики двумя годами ранее.

– Раскрылся! Как гадкий утёнок.

Это даже не раздражало, а проходило фоном.

Несколько репетиций напролёт он стоял как часовой на службе, смотря в точку. Его пара не пришла, а другие девушки разбивались о неприступную выдержку сторожевого то ли пса, то ли истукана.

– Мастер Дарм, – обратился балетмейстер, – Вы же открываете бал, вам обязательно нужно тренироваться.

– Я отличник. Не волнуйтесь за этот танец.

И упорно ждал Эльзу.

***

В идеальном фраке, в рубашке с накрахмаленном воротничком и вишнёвом нашейном платке Виктор смотрелся статно. Туфли сияли новизной и отстукивали нервный ритм по паркету.

Стрелки часов в холле перед большим залом отмеряли секунды, затянувшиеся в вечность. И вот ровно семь вечера.

Четверть восьмого.

Пары давно зашли в зал, но Виктор всё ждал. Прибыли родители и силком потащили сына на ходу, громко отчитывая его за несуществующее опоздание:

– Негодник! Решил выставить нас полными идиотами?! Где твоя дисциплина!? Сегодня решается твоя судьба, Виктор!

Мать лишь поддакивал в свойственной манере, раздражая ещё больше.

Балы для Дармов были родной стихией, целью в жизни, подтверждением статуса. А Виктор всему этому отказался подыгрывать – просто катастрофа!

В свой двадцать один год уже никак не реагировал на старую традицию родителей воображать его маленьким несносным ребёнком.

Он не слушал. Искал глазами свою скромно одетую цыганку, для которой припас цветочный браслет в пару своей бутоньерке. А она всё не шла и не шла…

– Виктор, да что ты такой несносный! Вон ректор уже пожаловал, быстро соберись с мыслями, иначе я лишу тебя наследства сию минуту!

И Виктор рассеянно окинул взглядом ректора, шедшего под руку со своей яркой спутницей, в которой на больную голову не сразу можно было признать Эльзу Эйс.

Если не знать её черты досконально: от милых веснушек до тонких породистых щиколоток. До каждой ужимки.

Она утопала в дорогих украшениях и шелках, платье модного фасона сидело идеально и кричало о баснословных деньгах, за него уплаченных. Виктор за спиной смял цветочный браслет и кинул в сторону. Сердце ухнуло до боли, отдало в виски и всё вокруг слилось в гул и неразборчивую мазню. Кто-то что-то говорил, ходил, смеялся, спрашивал, а Виктор всё стоял в непоколебимой выправке, натянутый как струна.

Танец выпускников, где именно он должен был выводить фигуры по паркету в первых рядах, он простоял в одиночестве.

– Виктор, снимают! Почему не танцуешь? – мать походила на мелочную торговку, цепляясь взглядом за каждого гостя, оценивая тяжесть кошелька, – Ты пройдёшь мимо воскресного выпуска!

Ректор хамовато улыбался, танцуя с Эльзой, ведя её по залу, как юлу, кидая из стороны в сторону. Но ловкости ей было не занимать, потому она грациозно кружилась в отрепетированном с Виктором танце.

Круг подошёл к Дарму, и Эльза словила на себе взгляд. Обернулась и побледнела, встретившись с Виктором глазами. А он стоял слишком неподвижно, создавая впечатление творения одного из местных скульпторов.

Зоркое сердце ослепло от боли и перестало биться.

А разум неумолимо подкидывал в огонь сознания фантомы, которые едва не срывались с пальцев. Цепкая аналитика сращивала тени прошлого в одну картину, и она уже не казалась такой радужной и счастливой, как раньше, поражая деталями.

И спящая на его плече Эль больше не выглядела трогательно.

Впервые Зоркость воспринималось в её образе не провидением, а чистой воды расчётом такой невероятной скрупулёзности и чёткости, что Виктор почувствовал себя кромешным дураком.

Пока он влюблялся, оберегал, учил – она выигрывала. Просто отвлекала его от цели, плавно замещая всё филигранно выверенные им когда-то Пути.

– Так, хватит. – он зажмурился и потёр переносицу. Чудилось, вот-вот хлынет кровь носом. Грудная клетка сковалась, и каждый вздох давался с болью, отдавая в голову.

Хлопо́к ладоней заглушился шумом бала, зато позволил немного прийти в себя. Взгляд стал безразличный, мертвенная бледность могла легко сойти за благородную.

Снова взгляд на Эльзу, чтобы подтвердить – не сон, реальность – смирись. Мог бы сбежать, но оставалась уже незначительная деталь – узнать результаты конкурса.

Он напряжённо думал, просчитывал, лишь бы чем-то себя занять. Имя победителя оставалось под покровом тайны, однако многие прекрасно понимали, кем ограничивается список претендентов: Эльзой и Виктором.

– Ну же… – мистрис Дарм нервно теребила край платья, глаза её, казалось, лезут из орбит, кожа натянулась на худом лице неприятной маской, – Ну же, не тяните!

Ректор чинно поднялся на трибуну и сказал вступительное слово под шум аплодисментов. Благодарственные слова попечительскому совету, слово о выпускниках и факультетах, об успехах и планах, кратко об империи и, наконец…

Репортёры то и дело щёлкали затворами фотокамер и это порядком раздражало. Виктора, по сути, раздражало абсолютно всё вплоть до разношёрстных запахов и звуков, нарядов и энергетического фона. Стараясь зацепиться за внутренние ощущения, он пытался понять: а что же лично для него решает эта чёртова победа?

– В этом году у нас был нешуточный отсев: две трети, а, надо напомнить, что в академию по определению попадают лучшие. И вот лучшие из лучших… – он обвёл немногих дотянувших до конца семестра студентов. Умолчал тот факт, что некоторые студенты лучшими оказались не в знаниях, а в качестве связей и щедрости взятки, – Но и это не весь отбор. Беспрецедентная возможность от императорской палаты представилась лучшему студенту выпускного курса Зорких. Все мы знаем, что следующий семестр – последний в их обучении – пройдёт за практикой. И вот императорская палата позвала одного счастливчика в советники – вообразите только! Судьба подкидывает такие сюрпризы редко, уж я-то знаю.

Слова о комиссии, о личном участии ректора в отборе. О восстановлении его практики преподавания, о чём-то ещё… Виктор утёр платком вспотевший лоб. Слова сливались воедино, гул в ушах нарастал. Он похлопал по потайному карману, где прятал чек мирового банка – подарок Эльзе, на случай его победы – чтобы она открыла ресторан и занималась любимым делом. В случае проигрыша этот чек бы обеспечил его жизнь на какое-то время.

Её вероломное появление в этот вечер не меняло решения Виктора. И пусть его сердце будто разорвали на части – это ничего не значило, он хотел подарить Эльзе уверенность и свободу. Будущее, какое мог.

Ректор нарочно долго возился с сургучом на конверте. Интригу сопровождала торжественная музыка, шутки и наигранная дрожь в руках Варфоло. И вот…

– Надо же, как волнительно! – его глаза пробежали по строчке с именем победителя и будто бы удивились – будто бы не он его писал, – Эльза Эйс.

Виктор ожидал чего угодно – что хотя бы в последний миг кровь застынет в жилах и он грохнется в обморок, что будет горько, обидно или невыносимо от осознания, что весь план его жизни вдребезги разбился.

Губы невольно дрогнули в сдержанной улыбке, не наигранной. И вот он тихо смеётся, отпуская напряжение и всё то, что его вело от самого детства вплоть до последних месяцев упорной учёбы.

Это просто не его Путь. Не его. Совсем! И он так чертовски рад хоть за это: он знает, он чувствует, что шёл не ради победы, а ради чего-то другого.

Ладони сами собой потянулись похлопать вместе с другими гостями бала. Хлопал и за себя, и за победу Эльзы.

Горько было одно: кажется, теперь он точно не нужен. Никому. Ни семье – хотя это небольшая потеря, ни Эльзе – бесперспективный, посредственный, некрасивый и скучный. Без работы и, вероятно, наследства. Даже чек теперь Эльзе не понадобится, уж кольцо, спрятанное в шкатулке, и подавно. Да и она всё сказала ещё накануне – он средство достижения цели. Выходом с ректором подтвердила это.

Но почему так больно? Он её потерял. Не победу – её.

Она в министерстве, а он? Метеоролог? Жандарм на участке?

Другое дело – Эль теперь в безопасности от преследований табора. При работе, не в бегах. Это всё же лучше, чем иной расклад. И может ещё есть шанс стать достойным её внимания? В конце концов, ей всего шестнадцать, есть время.

Это осознание вернуло спокойствие, надежду не опускать руки.

Ей всего шестнадцать. Он найдёт способ! И ресторан ей откроет, заработает как-нибудь!

Стало легче. Легче улыбаться в поддержку победительницы, принимать своё поражение, но не сдаваться. И хлопать.

Ректор прошёл от трибуны к застывшей на месте Эльзе и взял её под локоть, потянул на трибуну, увлекая за собой. Она рассеянно обвела зал поражённым взглядом, не зная, что сказать. И вдруг ректор склонился над её ухом непростительно близко, рукой же скользнул по плечу и ниже к открытой спине. Виктор со своего места видел это прекрасно, хотя вряд ли остальным гостям открывался такой же прекрасный обзор.

И вот рука Варфоло начала выписывать круги по спине Эльзы, а губы шептать и шептать. Эльза же не двигалась, принимая всё это, безжизненно повторяя слова Варфоло:

– Я признательна за великую возможность показать себя на службе у императора. Благодарю преподавательский состав и попечительский совет…. – её голос сорвался, она снова забегала глазами по толпе, повернула голову и встретилась взглядом с Виктором.

Он же медленно принимал волну на этот раз абсолютного поражения по всем фронтам. С гордо натянутой осанкой. Только хлопать перестал и завёл кулаки за спину. Обида душила, рвала на части. И дело было не в том, что он проиграл. И даже не в том, что Эльза решила обойти его грязным путём – нечестно, продавая себя за победу.

В этот миг рушилось его доверие, его прекрасное и возвышенное чувство к Эльзе Эйс, которое ослепило его настолько, что он готов был игнорировать её воровские замашки, происхождение и всё прочее.

Как назло, первыми от шока отошли его родители. Мать лила слёзы в платок, отец выражал презрение, не удосужившись отложить разборки до приватного разговора:

– Ничтожество. Продул мелкой дряни без рода и племени. Что ты морду свою воротишь, смотри сюда! – уже громче рявкнул он сыну, начиная с тихой речи сквозь сжатые зубы.

Весь зал теперь смотрел не на ректора и Эльзу, а на него – Виктора Дарма – позор и наказание древнего рода.

Подоспели и двое Бойлов: старший и младший. Не подоспели даже, а подлетели, будто проигрыш главных светских и бизнес-конкурентов подарило им крылья:

– На этом тотализаторе я заработал больше, чем на всех скачках за год! Вот уж ирония! – старший Бойл едва дышал в истеричном смехе, – Нет, серьёзно! Проиграл!

Это его добило, если бы имело значение. Но Виктору вся суета чудилась мышиной или даже жужжанием насекомых. Он вообще не понимал, что здесь делает, как и то, что будет делать завтра.

Волновала лишь рука, скользящая от обнажённой спины к талии, губы, нашёптывающие обещания и перспективы, глаза, в которых бесновалось похотливое животное.

Виктор Дарм развернулся на каблуках и вышел вон, звонко чеканя шаг по паркету в гулкой тишине. Он готов был поклясться, что слышал, как трещали горевшие свечи в канделябрах. Как от сквозняка колышется хрусталь на люстрах.

И ноги привели его в спальню общежития. Долгие минуты раздумий пронеслись оцепенением.

Он открыл чемодан и стал бросать туда вещи и книги в одну кучу, хотя в остальное время никогда бы такого хаоса не сотворил бы. Каникулы начинались сразу после бала, но Виктор уже решил – в Утёс не вернётся. Сертификат у него на руках, практику прошёл экстерном, дело сделано.

Стало душно, открыл окно проветрить и выругался, увидев, как тонкий силуэт уже без драгоценностей и тяжёлых юбок движется по стальному тросу, натянутому к шпилю башни:

– Сумасшедшая… – выругался он снова, но стоять в стороне не мог. Высунулся из окна и протянул руку, – Можно было просто через дверь!

– Ты бы не впустил. – её зубы дрожали.

Он подхватил её за тонкую талию и опустил уже в комнате, запирая окно. Бросил ей одеяло:

– Грейся.

Выйдя из оцепенения, он глубоко вздохнул, лишь бы не накричать на неё.

Не хотел её видеть. И слышать. Или? А может, и хотел: узнать, что это всё розыгрыш, и между ними ничего не изменилось.

– Виктор, – мягко позвала она, переполненная виной, – Твой отец… кажется, он всерьёз…

–…Лишит меня наследства? – холодно спросил он и кивнул, – К гадалке не ходи.

– Не знала, что у вас так… серьёзно может это закончится.

– Не знала. – хмыкнул он горько, – А знала бы, то что? – язвительно добавил он и бросил на цыганку колкий взгляд, – Я хочу услышать правду, Эль: наше соревнование было честным? – деликатно спросил он, буквально кусая себя за язык, – Ты не смухлевала? Не пошла на «уловку»? Не воспользовалась… связями? – и всё же звучали его слова совсем неделикатно.

Эльза шарахнулась, как ужаленная:

– Что ты имеешь в виду, Виктор?

– Ты отказываешься пойти со мной на бал, приходишь в бриллиантах под руку с этим… – он набрал в лёгкие воздуха и чуть было не выдал отборную ругань, – Он тебе в отцы годится! Наглаживает тебя прилюдно, целует в уши, руки распускает, а ты позволяешь! А я дурак… – он вибрировал от гнева, но отчаянно сдерживался, пока что-то пошло не так и его кулак впечатался в стену со всей дури, – Так вот скажи мне, что соревновалась ты честно! Что то, что было между нами… – его голос сорвался, – Что это не авантюра с целью убрать конкурента, притупить моё внимание! Не та твоя забава разыграть роль…

– Виктор… – она замешкалась под шквалом вопросов, не зная, с чего начать, но Виктору этого оказалось достаточно.

– Эльза. – позвал он остывая. А точнее, каменея сердцем, – Как ты, цыганка с улицы без гроша за душой, попала в Утёс? Сразу на четвёртый курс. Ответь.

Он помнил, как она впервые вошла в аудиторию. Как ждал её появления ректор, который давно бросил преподавательскую деятельность. Как он взялся за их курс и сразу благоволил Эльзе. Как знал её имя, как она не удивлялась его речам, будто слышала их до этого.

Как уверенно она шла к намеченной цели, словно зная, что выиграет. Как если бы имела за плечами гарантии.

– Ты знала, что выиграешь. – произнёс он тихо.

– Виктор…

– Знала?!

– Диапазон вероятностей был огромный. – тихо сказала она, и неуверенно показала пальцем на лоб, будто это оправдывало всё, – Но я не знала, что…

– Что я останусь на улице без поддержки рода. – зло ухмыльнулся он, а она кивнула, роняя на бледные щёки крупные слёзы, – А когда поняла, то я уже стал особо не нужен? Можно выбрать ректора, конечно… хотя какой же это выбор – расчёт. И ведь всё стало ясно, когда мой чек отклонили. Скучный Виктор стал ещё и бесполезным.

– Это не так.

– Знаешь… – он вернулся к сбору чемоданов, – Мне вдруг стало очевидно – даже мне! – что бы я ни сделал, ты пойдёшь со мной не по Пути. – и он ужасно не хотел подтверждения своей мысли, но глаза Эльзу выдали, – Прекрасно, – голос осип, лишившись силы. Как только на ногах стоял? Но показать слабость он не хотел, – Рад, что ты наигралась. Кто бы мог подумать, что в пятнадцать лет у девочек рождаются такие многоходовые схемы. Столько цинизма и расчёта, браво! Ты и вправду гений, куда мне до твоего уровня… идиот… – он нервно застёгивал чемодан, – Туше!

– Виктор… куда ты поедешь?

Он рыкнул в ответ:

– А ты предскажи. Работу искать. Хотя у нас, у дворян, всё ужасно просто, да Эль? Кутим, прожигаем жизнь, отнимаем у бедных нажитое… нам всё легко даётся. – схватив последний учебник с полки, он тут же швырнул его в стену и зарычал, – Ты зря пришла, я зол. Но… это пройдёт… однажды. – и он впервые после бала посмотрел в её глаза с той болью, что скрывал за злостью, – Просто… мне очень больно, Эль. Знаешь почему?

– Потому что все твои мечты крахом?

– И да и нет. – горько улыбнулся он, – Я не мечтал служить на этой должности. Не мечтал о красном дипломе. Я мечтал о тебе. – знал, что реакции ждать не надо – она не обрадует, а потому быстро отвёл взгляд и тихо сгрузил чемодан на выход, – Удачи, Эльза Эйс.

***

Дирижабль оторвал его от земли и унёс из Утёса.

Виктор смотрел на удаляющиеся шпили и принимал неизбежное: это расставание навсегда.

А Утёс всегда отзывался в его душе тёплом, в отличие от Дармхолла. Последний курс и вовсе сделал из академии фантом особой важности. Жаль только, что это привело к боли.

Но ночь не закончилась.

Виктору жизненно не хватало сжечь все мосты окончательно, обрезать прошлое безвозвратно. Разбить всё в пух и прах так, чтобы возврата не было.

Всего два часа путешествия по воздуху, час до Дармхолла и к четырём утра он уже был в отчем доме, где отец не сомкнул глаз, зато опустошил графин с алкоголем.

Мастер Дарм потратил несколько часов на скандал. Он будто готовился к этому с рождения старшего сына, подмечая каждый промах, а потом в один момент вывалил всё в протухшем от времени виде, подкрепив отборным сквернословием, какого поместье Дармов не слыхивало.

Виктор держался омерзительно спокойно, отважно расправив плечи, не отводя взгляд. И пусть отец угрожал, костерил, проклинал, но ударить так и не решился.

Кай Дарм вдруг увидел перед собой уже не мальчика для битья, а взрослого мужчину. Мужчину, которого ударами не испугать и не исправить.

И оттого трусоватый Кай скривился ещё пуще, ловя себя не на гордости, а на крайнем презрении. Он нёс по жизни принцип: тебе не пригодится человек, который тебя не боится. А Виктор больше не боялся, ему было всё равно.

– В глаза смотри! – рявкнул он от отчаяния, а сын перевёл на него безучастный взгляд, – Проиграл. Ты. Проиграл. Шлюшке.

И это укололо Виктора.

– Она талантливей меня.

– Ох, в этом я не сомневаюсь! Базарная торговка талантливей тебя! – и здесь отец коварно рассмеялся, – Ваша звезда Зорких просто легла под ректора! Он, видимо, совсем дальновидность утратил и не слишком скрывался. Попечительский совет его за жабры-то потрясёт, уж будь уверен, я постарался описать императору все подробности! И красноречиво изложил, как будущая глава императорских Зорких бегает по канату над шпилями Утёса. – впалая грудь главы рода редко вздымалась колесом. Казалось, это непременно должно отдавать болью и хрустом.

А вот это уже за гранью личных обид сжало сердце в панике. Слишком много потрясений за один вечер! Мозг непременно грозил взорваться в поисках решений, но вдруг в дверь зашёл дворецкий и чинно протянул серебряный поднос с письмом. Молодой человек быстро узнал теснение сургуча – попечительский совет Утёса. Кай быстро справился с конвертом, пробежал безумными глазами по строкам письма и победно улыбнулся, бросив Виктору лист с брезгливым комментарием:

– Без меня ты ничто и никто.

Виктор схватил письмо, заведомо предрекая ход событий – безумных, губительных, возвращающих его головную боль.

«В результате своевременного вмешательства главы империи и немедленного расследования, выявлен преступный сговор ректора академии Утёс и его студентки-преступницы цыганского рода Эльзы Эйс.

Второе отделение тайной канцелярии от лица императора выражает Виктору Дарму благодарность за раскрытие измены и выявление преступников. Попечительский совет единогласен в решении присудить победу в соревновании выпускного курса факультета Зорких и присудить приз Виктору Дарму…»

– Что будет с Эльзой? – только и вымолвил Виктор.

– Что? – переспросил отец, – Ну как же? Цыган ловят по всей империи, садят по клеткам, судят… что там? Каторга или гильотина? Какая разница? Собаке собачья смерть.

– Почему… совет решил, что я раскрыл преступный сговор? – молодой человек нахмурился и сжал кулаки, – Ты подписался моим именем?

– Дурак неблагодарный! Я своей головой пробил тебе Путь в отличное будущее! Снова всё сделал за тебя! – отец рвал и метал, пиная всё, что попадалось под ноги, но до Виктора так и не дошёл, – Ты, неудачник, теперь при должности у самого́ императора! Цыганка в каталажке, смазливый трижды награждённый авантюрист Варфоло на обочине жизни, а ты, неудачник, всё ещё Дарм при наследстве!

Виктор поправил рубашку, вытащил несвежий платок и вытер холодный пот со лба.

– Нет. – коротко заключил он.

– Что «нет»? – удивился Кай.

– Пусть я Дарм, но твоё наследие – это грязь и трусость.

– Это я-то трус!? Я?! – со смехом переспросил отец и ткнул пальцем в грудь сына, – Ты… да что ты без меня?

– Не знаю. – честно ответил он, – Но я не трус. И не хочу иметь с тобой ничего общего. Победа такой ценой, такими методами мне не нужна.

– Легко! Тогда вон из моего дома и оставь всё, что я тебе дал!

– Так тому и быть. – кивнул Виктор и спрятал руки за спиной, – И бабушкины книги подарены мне лично. Беру с собой.

– Пошёл вон.

– С радостью.

Виктор сухо кивнул и вышел вон не слишком быстро, не слишком медленно. На пути в свою аскетичную спальню прощался с коридорами родового поместья, пытаясь пробудить светлые детские воспоминания.

Без толку. Здесь он счастлив не был.

Повсюду в закоулках сидели страхи и обиды. Боль и несбыточные надежды. Проигнорированные просьбы, невыслушанные мысли, неотвеченные вопросы. Безответная любовь, превратившаяся в хроническую.

Одна сплошная мигрень. Землистого цвета, покрытая слоем книжной пыли, лишённая света и внимания.

Молодой человек так задумался, что едва не врезался в дверях спальни с дворецким:

– Вам конверт, мастер Виктор.

– Ещё? – удивился он, но дворецкий лишь вскинул бровь.

Этот был увесистый.

Внутри круглая шкатулка с балериной, разбитая при транспортировке. Виктор потряс конверт в надежде на вложенный листок, но его не было.

Вздох. Молодой человек повернул корпус шкатулки, щелчок, снова поворот и вдруг открылось потайное отделение. Внутри кольцо, хотя он надеялся, что его нет.

– Кажется, отправитель весьма скуп на бумагу, мастер. – жеманно произнёс дворецкий, указывая на каракули прямо изнутри конверта.

Виктор горько улыбнулся и развернул склеенный листок, криво исписанный тупым карандашом изнутри. Остервенело вырвал фантом – сбивчивый, истеричный, будто в помехах. Знакомая рука срывала с карандаша слова, а на бумагу капали слёзы – такие отчаянные, что Виктор едва с места не сорвался – хотел немедленно защищать, но куда бежать – не знал.

Сердце трепетало, выло, умоляло, скучало и готово было простить всё на свете, стерпеть обман, заставить голову забыть обо всём плохом, а ноги бежать на край света… лишь бы узнать, что Эльзе удалось сбежать.

– Жива… не взаперти.

«Я украла всего лишь шкатулку, а ты мой единственный шанс на нормальную жизнь. Ты мог ограничиться обвинением в сговоре с ректором, но ты решил срезать на корню и сказал, откуда я родом.

Возвращаю: Туше!

Блестяще сыгранная партия, Виктор Дарм, имперская ищейка!».

Он спрятал листок в карман без эмоций и покинул стены родового поместья навсегда.

Закрывая за собой дверь, он не жалел, что уходит. Жалел лишь, что не может сказать Эльзе о подставе отца, о том, что тайны не раскрывал. Что не может отдать ей чек, заранее выписанный на её имя, помочь хоть как-то.

Волновался – ужасно, невыносимо за неё. Одна, в свои шестнадцать, без гроша за душой, со склонностью к авантюрам, со злобой на весь мир, со своими чёртовыми генами и грузом прошлого… одна во враждебном мире.

Конец первой части.