Алхимик из Леоса

Пасс 1

Юная леди Сандрин открыла глаза, потянулась, пошевелила пальцами, стягивая чепец и приглаживая непослушные светлые кудри. Нужно было собраться до прихода слуг. А замок всё ещё спал, тишина густо расползалась по его коридорам – нарушать её в этот час считалось почти преступлением. Вода в маленькой золотой клепсидре, висевшей на стене, засияла матовым синим светом, дойдя до цифры 5 и наполняя пространство небольшой комнаты бликами заснеженных скал и облаков. Дубовые резные панели на стенах комнаты стали почти незаметны. Напротив кровати висела гравюра с изображением ласточки, летящей над замком. Сандрин с грустью взглянула на картинку – в памяти возник далёкий, почти забытый образ матери, всегда ласковой, нежной, с такими же светлыми волосами, как у неё. «Моя леди Ласточка, моя маленькая смелая птичка», – шептала когда-то мать, леди Аделина Кордейн, поглаживая дочь по голове. Мать дала дочери это прозвище из-за дугообразной формы тонких бровей, похожих на крылья этой стремительной птицы. С тех пор минуло девять лет. Леди Аделина давно умерла – остались лишь милые воспоминания.

Ласточка выставила голые ступни из-под одеяла, встала на косматый ковёр и снова потянулась. Широкая кровать юной графини с балдахином из узорчатого синего дамаска занимала почти половину комнаты. На полу, рядом с сундуком, сидел большой рыжий полосатый кот с наглой мордой и изучал хозяйку янтарными глазами, облизывая розовый нос шершавым языком. Юная леди поздоровалась с ним:

– Доброе утро, милорд Плюш! Как спалось?

– Мур-р-р… – замурлыкал полосатый зверь и зевнул.

Поправив на плечах рукава ночной рубашки, Сандрин подошла к сундуку, открыла крышку, потом прошла к телескопу у окна и стала в него смотреть. Леди Ласточка всматривалась в даль, настраивала линзы, пытаясь что-либо различить за стенами замка. Туман покрывал поля. Ночная мгла рассеивалась, уступая место живительным лучам рассветного солнца. В лицо девочки из приоткрытого окна веяло прохладой.

От этого замечательного нового дня девочка ждала массу впечатлений. Вдалеке на самой высокой ветвистой сосне зажёгся и снова погас зелёный огонёк. Юная графиня улыбнулась, на цыпочках подкралась к двери, прислушалась, нет ли кого в коридоре, потом подошла к сундуку. Она увидела под крышкой наглого рыжего кота, зарывшегося в её одежду.

– Мяу! – как-то надрывно пропищал кот и хмуро посмотрел на хозяйку.

– Если вы, милорд Плюш, не станете мешать и путаться под ногами, я награжу вас куском копчёной колбасы! – пообещала Ласточка коту и не без труда вытащила пушистого толстяка из сундука.

Резной сундук, расписанный разноцветными птицами и рыбами, хранил её тайны: небольшой портрет симпатичного юноши, который она нашла в одной из комнат замка, личный дневник и шёлковый платок с инициалами «Л. Г.», вышитыми светлой шелковой нитью. Сандрин погладила платок, надела тёмно-зелёную тунику из тонкой шерсти с золотистым геометрическим орнаментом по краям. Натянула штаны и сапоги, перепоясалась широким поясом с медной кованой застёжкой.

Осталось только прибрать волосы. Ох уж эти волосы! Мелкие кудри почти не расчёсывались, обычно они цеплялись за все выступы, бахрому и даже за пуговицы случайно встречавшихся Ласточке на пути людей. Сандрин взяла черепаховый гребень и показала язык своему зеркальному отражению. На неё смотрело овальное лицо в обрамлении мелких светлых кудрей с маленьким конопатым носом и дугообразными бровями. В замке Сандрин не считали красавицей: худощавая, угловатая, похожая на шкодливого мальчишку, она всегда стремительно двигалась, странно одевалась, любила ходить в старомодных сапогах, оставшихся от матери. Слуги косились на неё, а отец был уверен, что с возрастом дочь остепенится.

Светлые кудри ну никак не хотели расчёсываться! Прикладывая немалые усилия, девушка всё-таки заплела их в тугую косу. Из тайника за задней стенкой сундука она достала лук и колчан со стрелами. Этот короткий лук специально для неё смастерил садовник Крис. Он не всегда служил садовником. Когда-то давно его руки держали не лопату, а самый настоящий двуручный меч. А теперь этот воин одерживал победы лишь в борьбе с блестящими прожорливыми жуками, объедавшими листья его любимых розовых кустов.

В коридоре послышались шаги служанок.

– Пора вставать, юная леди, – прозвучал в чуть приоткрывшуюся дверь знакомый раскатистый голос няни Мирабель. Няня неспешно вошла, оглядываясь по сторонам. Это была приятная женщина средних лет с пышными формами. Она постоянно ходила в белом чепце и фартуке поверх длинного платья мышиного цвета. Няня воспитывала детей графа Эдварда уже много лет. Следом за ней, неся кувшин с тёплой водой для умывания, ковыляла сонная служанка Габриэлла, симпатичная, но с великоватым носом на вытянутом лице и длинной гусиной шеей.

– Исчезаю! – игриво воскликнула их воспитанница. Синяя дымка окутала силуэт леди Ласточки, и она исчезла на глазах няни, словно мираж в восточных пустынях Левсонии.

– Сандрин… где эта бестия? – пришла в ужас няня Мирабель и неуклюжей походкой бросилась к тому месту, где видела юную графиню в последний раз.

Носатая служанка оглядывалась по сторонам. Кувшин в её руках наклонился – вода полилась на пушистый ковёр.

– Ай, ай… держи её, Габриэлла! Что ты стоишь? Закрой дверь! – ловила воздух Мирабель, беспомощно бегая по комнате. Кот Плюш смотрел на суету вокруг, лениво позёвывал и путался у них под ногами. На кровати юной леди появились две вмятины. Мокрый ковёр смялся под невидимой подошвой сапога, и на каменном полу остались сырые следы.

Служанка поставила кувшин и бросилась помогать, рассекая воздух костлявыми руками и ловя невидимую девчонку. Но дверь хлопнула – а это значило, что в комнате девчонки уже нет.

– Говорила же тебе, ворона: закрой дверь! – сокрушалась няня, потрясая мягким кулаком.

– Не переживайте, госпожа Мирабель, – нисколько не испугавшись и зевнув, ответила служанка, – леди Сандрин всегда появляется к обеду.

Кот Плюш потянулся, выгнулся дугой, вытянул в сторону заднюю лапу, потом неторопливо пошёл к двери.

– А ты, морда ненасытная, всё под ногами путаешься! – отругала жирного кота няня, а потом принялась за сонную Габриэллу. Показала ей на полупустой кувшин и строго приказала:

– Немедленно убери воду!

Немного поразмыслив, Габриэлла выплеснула воду из кувшина в окно. Внизу кто-то вскрикнул. Мирабель вздохнула и безнадёжно махнула рукой.

Под окнами дома в воздухе повисло сырое пятно.

– Что за дурная привычка?! Чтоб ты ежа проглотила! – ругалось пятно голосом юной леди. На дорожке, вымощенной белым камнем, появились мокрые следы.

Пасс 2

Большая рысь прислушивалась к звукам, шевеля ушами с чёрными кисточками на самых кончиках. Пятнистая кошка лежала на крепком суку высокой ветвистой сосны, с которой был подан зелёный сигнал, который и наблюдала Сандрин в телескоп. Листья деревьев и высокая трава лесной поляны колыхались волнами от тёплого южного ветра. Где-то в кустах смородины допевал ночную серенаду влюблённый соловей. Туман отступал, росинки переливались цветами радуги. Синяя дымка столбом встала у смолистого ствола сосны, превращаясь в девичий силуэт. Сандрин чихнула и выжала мокрые волосы.

– Здравствуй, Ласточка, – насмешливо поздоровалась рысь, – А выглядишь ты как мокрая кошка…

– Кто бы говорил! – сердито ответила Сандрин и швырнула в рысь шишкой.

Шишка пролетела мимо. Рысь потянулась, вытягивая передние лапы и задорно задирая куцый хвостик.

– Неважно стреляешь! И почему папенька тебя только на охоту берёт? – дразнилась фелис.

– Слезай, Лили! – рассердилась Ласточка и показала на лук за спиной. – Иначе покажу, как я плохо стреляю!

– Ой, ой… – пристыдила её кошка и повисла на ветке. Тело рыси вытянулось почти до самой земли, плавно изменяя формы. Рысь превратилась в русоволосую обнажённую девушку. Глаза и уши её оставались кошачьими. Подруги кинулись навстречу друг другу и расцеловались.

– Я так скучала по тебе, Сандрин, и чуть не уснула, пока здесь ждала! Интересно: как тебе удаётся улизнуть из замка?

– Есть один способ, но тебе об этом знать не надо, – загадочно улыбнулась Ласточка и взяла Лили за руку.

Лили часто заморгала и надула губы. Но, быстро проглотив обиду, достала из дупла зеркальце и игриво сверкнула солнечным зайчиком в глаза подруги.

– Зеркальце твоего учителя – хорошая вещь, Ласточка, – улыбнулась она, мягко ступая по траве. Её одежда была аккуратно сложена у дерева. Нагота совсем не смущала девушку. Казалось, свобода текла в жилах этого создания вместе с кровью. Прохладные капельки росы засверкали на гладкой коже.

Ласточка задумчиво посмотрела на неё. В её памяти возникло лицо молодого учителя.

– Мне иногда кажется, он умнее всех на свете, – сказала юная леди. – Правда, не знаю: может ли такое быть на самом деле?

Учитель открывал ученице новые границы мира. Сколько загадок таилось вокруг, сколько учитель знал о разных странах, народах! Он рассказывал об эльфийских городах с выращенными из деревьев домами, о быстроногих кентаврах и ликиях, меняющих лица по своему желанию и населяющих земли за Лазурным морем, о могучих великанах севера с серой кожей и о хитрых полуросликах с востока, приручивших воздушных змеев. С каждым рассказом её воображение рисовало красочные картины и будило мечты о путешествиях в чудесные страны.

– О чём ты всё время думаешь, Ласточка? – прервала Лили мечты подруги. – Отбрось заботы, живи как живётся. Чувствуй как чувствуется! Жизнь так коротка, чтобы тратить её на всякие пустяки! Вот я, кошка, живу привольно: делаю что хочу, чувствую как хочу, и хожу где хочу; если люблю, то люблю изо всех сил, если ненавижу, то люто. Я – свободолюбивая кошка, а ты – быстрая Ласточка. Моя Ласточка! – весело засмеялась Лили и неистово закружилась, расставив руки. – Лети, лети… пока твои крылья удерживает ветер. Пока глаза видят красочный мир вокруг.

Сандрин засмеялась и бросилась кружиться вместе с подругой. Они кружились держась за руки, пока не упали на траву. Девушка-рысь прислушивалась к звукам сладкоголосых птиц, жмурилась в лучах солнца, вдыхала запахи леса, катаясь по траве. Ласточка с восхищением смотрела на подругу. Как хотелось и ей сбросить одежду и помчаться по лесным травам и тропинкам под трели птиц и жужжание насекомых! Как хотелось ей жить так же свободно, как и Лили! Но она была человеком, а к тому же ещё и графиней. Ох уж эти условности, правила приличия, скучные, покрытые вековой пылью законы бытия! Смыть бы эту пыль тёплым летним дождём и начать свою жизнь с неизведанной ранее тропинки! В мокрых волосах Ласточки запуталась масса разных листочков и веточек. Она села на траву и пыталась вытаскивать их, но волосы путались, не желая отдавать дары леса обратно.

У сосны, где лежала одежда её подруги, хрустнула ветка. Лили навострила рысьи уши. За сосной рядом с одеждой они заметили толстого мужчину. Его круглые, как у хомяка, щёки горели, он растерянно смотрел то на лежащее платье Лили, то на обнажённую девушку. В руках мужчина держал связку хвороста.

– Ох, негодяй! – вскрикнула Лили, щуря глаза – Вздумал следить за нами! Что смотришь? Чего тебе надо?

Связка выпала из рук несчастного.

– Ты без одежды, Лили! – напомнила и засмеялась Ласточка.

– Про…простите, – выдавил окаменевший толстяк, и его челюсть нервно затряслась. – Я… не хочу… то есть не хотел… смотреть. Я вот… хворост собираю…

Его нервно бегающие глаза остановились как раз на прекрасной груди Лили. Он нервно сглотнул и больше не мог отвести от неё взгляда.

– Вот нахал! – рявкнула Лили, подошла к нему и толкнула что есть сил.

Толстяк шлёпнулся на траву и задёргал в воздухе ногами и руками, словно упавший на спину майский жук.

Сандрин брезгливо посмотрела на него и поморщилась. Возможно, этот крестьянин жил в одной из принадлежавших её отцу деревень и работал в поле. Крестьяне редко мылись, и от них всегда воняло сыром, протухшей рыбой и луком.

– Хворост он собирает! – сердилась девушка-рысь, – А знаешь, ведь он всё время подсматривает за мной, когда я в реке купаюсь. Хворост он собирает!

– Лили, ты перепугала его до смерти! – сказала Ласточка подруге, откровенно хихикая.

Лили подошла к своей одежде, смахнула листочки и мусор с кожи, накинула грубое суконное платье, подпоясавшись плетённым из оленьей кожи пояском. Толстяк перевернулся и пополз, смешно дёргая ногами и выпятив полный зад. Девушка-рысь коварно улыбнулась подруге и на цыпочках пошла следом. Толстяк заполз в кусты, тяжко вздохнул и вытер лицо рукавом. Лили рыкнула. Мужик подпрыгнул, обернулся и увидел, как прекрасное лицо девушки покрывается звериной шерстью.

– Нравлюсь я тебе? – прорычала она, оскалив хищные клыки.

Крестьянин заорал, вскочил на ноги, в ужасе призывая на помощь всех вездесущих богов, и бросился бежать прочь. Садрин быстро вскинула лук и выстрелила в сторону убегающего крестьянина. Стрела загудела и сбила гнездо диких ос, поселившихся на ветви белоствольного бумажного дерева. Осиное гнездо упало, перегородив путь толстяку, и рассыпалось на части. Чёрная туча озверевших ос помчалась вслед за мужиком, больно жаля его в мягкие бока. Лили и Ласточка смеялись от души, маша ему вслед, словно прощаясь.

– Дошутишься ты, Лили! – воскликнула Садрин – Ох, дошутишься! Крестьяне суеверны и злопамятны. Наточат рогатины, прогонят прочь из леса, никого не спросят. Что я тогда стану делать без тебя?

Лили выпятила грудь и упёрла руки в бока:

– Не прогонят: я пугаю наглецов, но зла не делаю. Лучше пошли скорее, – поторопила весело Лили, хватая за руку Сандрин. – Папаня собирался в первый раз побрить Антуана. Вот где потеха!

Крики бегущего крестьянина ещё долго раздавались в лесу.

Кошачий народ фелисов жил в лесном мире с незапамятных времён. Они считали себя порождением Великой Рыси. Небольшой дом семьи фелисов скорее напоминал логово зверей, чем жилище. В стенах зияли щели, а с крыши густым пологом свешивался какой-то седой лишайник. Лили иногда срывала его пучками и заваривала в котле от разных болезней.

Девушки вошли в лачугу, скрипнув еле державшейся на петлях дверью. Сандрин любила приходить в их дом, наполненный лаской и семейным теплом. Фелисы не стремились к богатству, как люди, спали на голых лавках, окутываясь шкурами животных, питались дичью. В доме не было отдельных комнат или перегородок. Кособокая, наспех сделанная мебель – стол, лавки и несколько стульев с большим количеством кошачьих царапин – вот и всё. Один угол был сплошь завален силками, искусно сплетёнными из лозы.

– Доброго утра вашему дому! – поздоровалась Ласточка, выжимая влагу из рукавов туники.

Семья Ирвина давно знала Ласточку и принимала её с особым теплом и добродушием. Сандрин любила своих лесных друзей и часто навещала их и охотилась вместе.

– Наша Ласточка! – нежно пропела мать Лили Глорис и ласково улыбнулась.

– Лили, подай полотенце, – обратился к дочери Ирвин, заметив мокрые волосы гостьи.

Сандрин застала семью Ирвина за обычными повседневными заботами. Глорис плела силки для ловли диких птиц. Ласточке казалось, что годы совсем не меняли её лица. Пшеничные с проседью волосы Глорис пахли как-то особенно.

Фелис Ирвин склонился над сыном; солнечные блики из маленького оконца, затянутого сомовым пузырём, бегали по его могучей спине. Отец и сын были раздеты по пояс. Все фелисы почти не стригли волос на голове, считая их хранилищем силы, поэтому не только женщины, но и мужчины отращивали их как можно длиннее. А вот бритьё бороды считалось добрым знаком. Особенно перед охотой. Правда, бороды Антуан ещё не имел. Юношеский пушок кое-где пробивался на подбородке. В доме пахло мокрыми волосами, шерстью и мылом.

– Мыль, мыль тщательнее, кожу… кожу, надо распарить, – учил отец сына, строго смотря на его неумелые действия. В янтарных глазах Ирвина было выражение отцовской гордости. – Намочи мыло, намочи лучше. Ты бриться собираешься или вешаться?

– Не дави на него, Ирвин, он сам справится, – мягко попросила Глорис, ловко сплетая прутья.

– Папа, – протянул ломающимся голосом взъерошенный угловатый парнишка с намыленным до самых кисточек рысьих ушей лицом; под носом у него надулся и лопнул огромный пузырь, – Много ещё мылить?

Юный Антуан был особым предметом заботы для всей семьи. Как-то весной, пока ещё лежал талый снег, мальчишка попал в волчий капкан. Ирвин нашёл сына только к вечеру сильно замёрзшим. С тех пор рысёнок Антуан часто болел и немного прихрамывал. Сейчас ему было четырнадцать лет – он взрослел, рос и превращался в мужчину.

– Достаточно, – присмотрелся к его худому лицу отец и взялся за нож.

Глорис, до этого спокойно мастерившая силки, занервничала и подошла к мужу.

– Котик, – нежно окликнула она Ирвина, положив руки ему на спину, – будь аккуратнее, он у нас один сын!

Мужчина немного обмяк, чувствуя руки жены, и отложил нож в сторону.

– Папань, мамань, ну хватит, – растерянно пуская пузыри, пробурчал насупившийся Антуан. Тёмно-русые намокшие волосы парнишки топорщились в разные стороны. Он смотрел на них своими кошачьими глазами и боязливо трогал воду в маленьком корыте.

– Я пришла к вам с приятной вестью, – сообщила Ласточка, вытирая полотенцем светлые волосы. – Наш егерь видел в лесах целое стадо упитанных копуль с поросятами.

Мускулы заходили под кожей Ирвина. Он вытер приготовленный для бритья нож о штанину и отложил в сторону. При слове «копуля» его рысьи глаза засверкали от азарта и радости. Теперь в его доме, возможно, появится несколько ценных клыков, вкусное мясо, а у сына – отличные сапоги.

– Папа, – протянул, чуть ли не плача от досады, намыленный по самые уши Антуан, – А я?

– Смывай мыло, сын, живо, мы идём на охоту! – оборвал капризы отпрыска Ирвин и убрал нож за голенище сапога.

Антуан бросил мыло. Глорис отложила силки в угол и схватила мешки для добычи. Лили снова превратилась в гибкую пятнистую рысь. Леди Ласточка гладила её по мягкой гибкой спине, перебирая пальцами рыжую шерсть.

– Пора, – скомандовал Ирвин семье, и все отправились в чащу, где, по словам егеря, кормились копули.

Ирвин ступал бесшумно, мягко, принюхивался и шевелил кошачьими ушами. Лес полнился пением птиц и жужжанием насекомых. Над головой Ирвина пронеслась, шурша прозрачными жилковатыми крылышками, сверкающая синевой пучеглазая стрекоза.

– Долго ещё ждать? – недовольно проворчал рысёнок Антуан, спрятавшийся в высокой траве и отмахивающийся лапами от назойливых мошек.

– Тише, Антуан, не сопи так громко! Распугаешь всю дичь. Терпение – лучшее качество охотника, – тихо ответил Ирвин сыну. Отец остался в человеческом обличье и затаился за толстоствольным дубом.

Ласточка сидела в кустах, неподалёку от Ирвина, поджидая гона зверя, натянув тетиву и придерживая кончиками пальцем оперение стрелы.

Из чащи послышался визг и хруст ветвей, низкие молодые деревца и кусты заходили ходуном. Копуля размером с коня графа Эдварда выскочила на поляну и понеслась во всю прыть. Из ноздрей вытянутого в небольшой мясистый хобот носа вырывалось прерывистое тяжёлое дыхание. Слюна обильно капала из полуоткрытой пасти зверя. Восемь довольно острых клыков уродливо торчали в разные стороны. Копуля неслась напролом, вытаращив полные страха коричневые глаза. Её преследовали две большие гибкие рыси. Рыжая шерсть фелисов блестела на солнце. Чёрные крупные крапины ярко выделялись на гибких кошачьих боках. Рыси бежали почти бесшумно и стремительно. Одна из них попыталась схватить копулю за ногу.

– Берегись! – предупредила дочь рысь Глорис, а сама попыталась прыгнуть на спину несущегося во всю прыть зверя. Копуля ловко повернула в сторону. Глорис промахнулась.

– Она не туда бежит! – крикнула в панике отставшая Лили.

Копуля громко взвизгнула, оглушив охотниц, и кинулась к тому месту, где сидел затаившийся Антуан. Рысёнок остолбенел от страха, беспомощно ощерившись.

Сандрин, словно молния, выскочила из своей засады и выпустила несколько стрел в голову зверя. Одна из них попала точно в глаз. Копуля завизжала, растопырив ноздри широкого хобота, и даже ослеплённая на один глаз, пыталась поддеть рылом Антуана. Рысёнок сделал рывок в сторону и растянулся на скользкой траве. Следом за Сандрин навстречу разъяренной копуле из кустов выскочил Ирвин и, перевоплотившись на лету в большую кошку, вонзил клыки в шею зверя. Копуля завопила, зарычала, роя копытами землю. Из хобота на траву закапала горячая кровь. На некоторое время зверь замер, тяжело и хрипло дыша, а потом рухнул прямо на Антуана. Ирвин разжал челюсти. Глорис и Лили подбежали к копуле.

– Что с Антуаном? – спросила бежавшая следом за ними Ласточка.

– Он жив, – заключил превратившийся в человека Ирвин, вытирая рукавом пот с лица.

Фелисы с трудом вытащили придавленного телом копули Антуана. Рысёнок был напуган, но цел. Добычу разделали прямо на месте. Ирвин довольно поглаживал снятую с копули шкуру. Часть остатков зверя закопали у дерева, принося жертву Великой Рыси. Остальное разложили в мешки и понесли домой. Ирвин пел, жмуря от удовольствия рысьи глаза. Антуан приплясывал с мешком на плечах, забыв о своей больной ноге. Глорис шла гордой походкой, мурлыкала и радостно обнимала дочь. И только Ласточка плелась следом, наблюдая за счастьем фелисов со стороны. Она смотрела на солнце, всё дальше поднимавшееся от горизонта, и думала о возвращении в замок с каменными бездушными стенами, башнями и даже людьми. Охотники перенесли мясо в ледник рядом с домом.

– Возьми кусок мяса себе, дитя, – предложил довольный Ирвин, снимая мешок с плеча – Такую копулю не каждый добудет!

Видел бы он те яства, что подавали с кухни лорда Эдварда! Юная леди немного грустно улыбнулась, поправляя лук за спиной:

– Я не люблю мясо, – ответила она, – К тому же мне нужно спешить домой.

– Как знаешь. Вы, люди, странные создания: совсем не цените то, что даёт вам природа, – удивлённо пожал плечами Ирвин.

Глорис подошла, приласкала Ласточку, поглаживая по светлым волосам. Сандрин прижалась к ней и долго не хотела отпускать. Когда-то, совсем давно, её так же обнимала мать – леди Аделина.

– Я провожу тебя, – напросилась непоседливая Лили.

Они побрели по узкой тропе. Лили всегда провожала её до самой высокой сосны у оврага. Аромат лесных трав и цветов будоражил чувства, цветные бабочки стайками вылетали из зарослей высокой изумрудной травы.

– Как хочется жить так, как живёшь ты, Лили! Выбирать свой путь в жизни. То есть жить так, как хочется. Быть свободной, – вдруг с завистью сказала Сандрин. – Отец того и гляди выдаст меня замуж за какого-нибудь богатого и породистого балбеса. И я стану терпеть мужа каждый день, рожать от него детей, почитать и притворяться.

Лили удивлённо посмотрела на неё раскосыми кошачьими глазами.

– А как же любовь? Разве можно жить без любви? Терпеть неприятного тебе мужчину? Смотреть и раздражаться от того, как он ест, спит или даже пускает ветры…

– Что? Ветры… – рассмеялась Сандрин.

– Что смешного? Любимому можно и ветры простить. Стукнешь лапой по носу и простишь. А если нелюбимый, да ещё и рулады всякие… так по мне лучше глотку ему за это порвать, чем терпеть такое. – Лили сморщила свой аккуратный носик.

– Как говорит моя няня Мирабель, такова участь знатной девушки: выходить замуж без любви, соблюдать приличия и делать всё так, как принято делать в приличном обществе, – ответила Ласточка подруге, изображая умное и строгое лицо няни Мирабель.

– Кто придумал такую глупость?!

Ласточка задумалась:

– Умные люди, наверное.

– Это то же, что жить в клетке и питаться дохлыми крысами! Сидишь себе в собственных какашках, гниёшь заживо, молишь Великую Рысь о скорой кончине! Так с фелисами люди некоторые поступают. Сажают в тесные клетки, возят по ярмаркам и кормят дохлыми крысами…

– Ужасно! – передёрнула плечами девочка.

– Не то слово! Тебя послушать – ты тоже живёшь в клетке. Только она большая и из камня. Разве может Ласточка жить в клетке?

Сандрин не ответила подруге. Иногда ей казалось, что в клетку можно заключить не только фелиса или человека, а даже сердце, чувства, свободу, совесть и любовь. Некоторые люди, которых Ласточка встречала часто даже среди слуг, в своих головах городили клетки сами для себя, садились за преграды и с завистью смотрели сквозь решётки на свободный и прекрасный мир. И при этом желчно и жестоко карали и осуждали тех, кто жил не так, как они, кто позволял себе искренность чувств, свободу мысли или любви.

– Пора возвращаться в свою каменную клетку. До следующей охоты, – попрощалась Ласточка с Лили и исчезла в окутавшей её силуэт синей дымке.

Став невидимой, юная леди спустилась в овраг, нажала на рычаг, открыла каменную, покрытую зелёным мхом и плесенью дверь. За дверью Ласточку ждали мрачный подземный ход, огарок свечи и огниво. Сандрин зашла за дверь и нажала на второй рычаг на внутренней стене. Дверь закрылась за ней.

К полдню юная леди Сандрин вернулась в свою комнату. Она сидела, растрёпанная, на кровати и ждала, когда Габриэлла принесёт воды. Няня Мирабель суетилась вокруг девушки и пыталась её расчесать. Ласточка грустила, вспоминая вольнолюбивых фелисов. Кот Плюш, блаженствуя, грыз жирный виток кровяной колбасы у ног Сандрин.

Сонная Габриэлла принесла кувшин с водой.

– Почему холодная? – потрогав пальцем воду, спросила няня Мирабель. – Да будет тебе известно, что юная леди умывается только тёплой водой! Немедленно поменяй!

Габриэлла мотнула головой в знак согласия, заметалась по комнате и выплеснула воду в распахнутое окно. С улицы раздались крепкие мужские ругательства и злобный голос сенешаля Джека Матвина, который как раз проходил по дорожке под окнами. Ласточка злорадно улыбнулась.

Габриэлла покраснела и стыдливо опустила глаза, закатывая пальцами в трубочку край белого фартука.