Арестант особых кровей

Глава 1

Тана

— Как же так, гражданочка?  — спросил заместитель начальника  трудовой колонии планеты Хесс, некто «Д. Дадено»,  и посмотрел на меня с укоризной.  — Как вы оказались здесь?

 — Как и все: была доставлена на аэробусе. 

 — Я не о том. За что вы получили срок?

 — За принципы.

 — Нет, вы получили срок за превышение полномочий,  порчу чужого имущества и оскорбление начальства. — Дадено вздохнул так горестно, словно его искренне интересовала моя судьба и мой срок.  — Неприятно, гражданочка. Я привык  к самым разным  арестантам – кого только не отправляют на Хесс! – но полицейских здесь еще не бывало. Вы первая.

 «Хоть в чем-то я первая»,  — поздравила я себя и потерла  то место на плече, куда меня сегодня ужалила игла. Сразу по прибытии на Хесс мне, как и остальным  в партии новеньких, поставили блокатор психической энергии, эо. Укол не то, чтобы очень болючий, просто я «счастливый» обладатель трипанофобии и до трясучки боюсь уколов, шприцов и прочего подобного.

 — Укол будут ставить раз в неделю,   — пояснил Дадено, заметив, как я морщусь,  трогая плечо.  — Вы быстро привыкните.

 — Вряд ли, — усмехнулась я.

 — Привыкните-привыкните. Для психокинетика потеря эо  поначалу  сродни инвалидности, но скоро вы поймете, как прекрасна и удивительна жизнь безо всяких  психических способностей.

Я недоверчиво посмотрела на мужчину, желая понять, искренен он или нарочно меня дразнит.  Здоровенный,  смуглый, темноглазый, он явно был метисом – в его внешности просматривались черты как младших, так и старших рас. А эта его улыбка – что она значит?

Увы, без эо я не могу толком составить мнение об этом  Дадено – слишком привыкла полагаться на энергетику  и узоры ауры.  А по одной только внешности  решать, что он за фрукт – дело гиблое. Я  всегда проваливала тесты по физиогномике. 

— Знаете, я выпускник той же академии, где учились вы, — все тем же голосом сочувствующего доброго дядюшки  сказал Дадено. — Тот же факультет, та же специальность.  Нас с вами учили одному и тому же. Так скажите, — он склонился ко мне, и под весом его тела панель замигала, — как вы могли нарушить главное правило психокинетиков и злоупотребить силой? Что заставило вас поступить так?

Этот вопрос мне задавали в последнее время слишком часто, но  вот незадача: правда никому не была интересна. Больше я ничего доказывать не буду, итак все уже за меня решили, и подтверждение тому то, что я  здесь,  на трудовой планете.

Ядовитая улыбка  появилась на моих губах,  после чего я елейно произнесла:

— Вы хотите знать, зачем я назвала  якобы пострадавшего «оборзевшим мажором» и сломала ему нос?

— Да.

— Он меня взбесил, —  равнодушно ответила я и стала изучать ноготь, который слегка  прищемила сегодня в аэробусе.

— Когда начальник призвал вас к ответу за это, он тоже вас взбесил?

— Да, еще больше. Я была в ярости.

— И потому разбили его кар?

— Конечно. Я же была в ярости,  —   продолжая изучать ноготь, ответила я.

Дадено цокнул языком и вернул своему грузному телу нормальное положение; кресло под ним жалобно застонало.  Сложив руки на груди, волосатый кстати – курчавая поросль выглядывала из-под ворота белой рубашки – он протянул:

— Развлекаетесь? Ничего, скоро вы забудете про свои улыбочки. Не на курорте ведь вы оказались, да и сумма, которую вам надо отработать, весьма и весьма велика. — Он  свернул окошко на панели легким прикосновением, и закрыл мое личное дело. — Вы надолго здесь, гражданочка. Надеюсь, долгий срок поможет вам осознать, за что и почему вы оказались на Хессе, и сделать правильные выводы.

 — Не беспокойтесь, — снова улыбнулась я,  и снова ядовито, — выводы уже сделаны.    

 — Спишу вашу самоуверенность на возраст. Мы с вами поговорим еще… позже, когда освоитесь. А сейчас идите и открывайте для себя волшебный мир физического труда и дисциплины. Добро пожаловать на Хесс!

Из кабинета замначальника колонии меня вывели двое  широкоплечих молодцев с  ничего не выражающими лицами. Один шел впереди, другой сзади,  я смотрела по сторонам.  «Стороны» взгляд не радовали, смотреть особо было не на что. Коридоры, коридоры,  причем в темных и серых тонах. В этой серости вдруг появилось яркое пятно.  «Пятном» оказалась женщина, одетая в вырвиглазно яркий желтый костюм; женщина заполняла  уборочных роботов чистящим порошком. Такой яркий цвет костюма нужен, чтобы издалека видно было, что она арестантка?

 Мои «сопровождающие», напротив, были одеты неприметно, в темно-серые форменные костюмы;  мрачность костюмов разбавляли зеленые логотипы колонии.  Один из молодцев подтолкнул меня вперед, и  сделал он это довольно грубо, хотя толкать меня причины не было.

Меня провели  в душное помещение с влажным воздухом;  у правой стены стояли высокие кабины – гигиенизаторы. Какая прелесть! В таких кабинках обрабатывают больных…

К нам подошел  хозяин этих гигиенических владений, рыжий круглоглазый апранец; для своей расы, кстати, он был недостаточно круглоглаз, не слишком-то выделялись глаза на его лице, да и типичной апранской рыжести  шевелюры я не заметила. Отметив  что-то в своем служебном планшете, он окинул меня  взглядом.

 — Так-так, рост метр семьдесят пять, оволосения на теле нет…  Зайдите в третью кабину, полностью разденьтесь, вещи сложите в красный ящик, и нажмите красную кнопку. Когда процедуры кончатся, нажмите желтую кнопку. Затем достаньте из желтого ящика белье и костюм. Одевшись, выходите.

Сказав это, он  указал мне на эту самую третью кабинку.

Я пошла к кабинке, радуясь про себя, что   меня определили  в  трудовую колонию, а не  в тюрьму. В тюрьмах,  особенно в тех, куда попадают не богатые, не знаменитые и не политические, с заключенными  обходятся куда жестче,  и об отдельной кабинке гигиенизатора и обращении на «вы» остается только мечтать. Я зашла в кабинку, разделась,  с тоской посмотрела на свои вещи, свои удобные, привычные вещи,  убрала их в красный ящик и нажала красную кнопку.

Глава 2

Найте

— Я вытащу тебя, любимый, — уверенно заявила Лария. — У моего отца связи.

— У моего тоже, —  напомнил я.

Лария  махнула рукой; на ее движение силовое поле, разделяющее нас, отреагировало нервным голубоватым свечением.  

— Да, у твоего папаши есть связи, причем позначительнее, чем у моего, но он и пальцем  о палец не ударил, чтобы тебе помочь! Вот уже месяц ты гниешь здесь, на Хессе!

— Я похож на человека, который гниет? — насмешливо спросил я.

— Конечно, нет, ты никогда не сгниешь, — прошептала Лария,  не сводя с меня  глаз. — Потому что ты никогда не умрешь. Такие, как ты, не умирает. Над такими, как ты, не властно ни время, ни смерть. Ты ведь Найте – бессмертный...  

— Я смертный, дорогая. Еще одно твое слово, и я умру прямо здесь, обещаю тебе. Такая концентрация лести смертельна.

Она поджала пухлые губки.  

— Ты всегда насмехаешься надо мной.

— Потому что ты слишком меня превозносишь.

— Не могу иначе, — произнесла  Лария томно,  наклонившись вперед. — Слишком сильно тебя люблю.

Светлая  прядь упала ей на лилейную щеку. Гены отца-центаврианина и матери-орионки подарили Ларии эффектную внешность: черные глаза, светлые, почти белые волосы – такой контраст привлекает внимание, а  чувственная грация ее движений завораживает. Лария  знала, что ее чары на меня не действуют, но никогда не упускала возможности еще раз испробовать на мне их силы.

— Молчишь, — укоризненно проговорила влюбленная потерпевшая.  — Чтобы оказаться здесь,  я немалую сумму выложила и тысячу бюрократических проволочек прошла. Мог бы и сказать мне что-то.

— Но я ведь разговариваю с тобой, милая, разве нет?

— Нет, не разговариваешь, просто отвечаешь на мои вопросы. Признайся, ты совсем не так равнодушен и насмешлив, каким хочешь казаться. Хватит уже отрицать очевидное:  у нас особенные отношения, о нас говорит весь Союз!

— То, что о нас говорит весь Союз, это главное, да? — усмехнулся я, складывая руки на груди.

Лария фыркнула, и силовое поле снова «занервничало». Надеюсь, установка не даст сбой; не хотелось бы оказаться в одном помещении с этой  хищницей безо всяких преград… 

— Ты просто боишься любить, — с маниакальной уверенностью проговорила она. — Ты не даешь себе воли,  не хочешь показаться чувствительным, разрушить репутацию циника.

— По твоим словам выходит, что я неуверенный в себе слизняк, прикидывающийся циником. Так зачем я тебе такой нужен?

— Не ерничай, Найте. Ты знаешь, что я имею в виду.  Ты ради меня закон нарушил. Это значит, что я тебе небезразлична. Просто скажи это, хоть раз скажи…

— Могу сказать это хоть тысячу раз. Ты мне небезразлична…

Лицо красотки осветилось.

— … Мне тебя жаль,  — закончил я.

— Подлец! —  крикнула Лария, и вскочила со своего места. — Упиваешься самим собой! Думаешь, я вечно буду за тобой бегать? Думаешь, я все стерплю? Нет уж, Найте, не дождешься! Ты здесь потому, что  залез в мою голову и сделал внушение! Ты мне жизнь испортил, слышишь?

— Слышу, Лария, — поморщился я, — ты производишь весьма громкие звуки. 

— Неужели ты не сожалеешь о внушении?

— Сожалею. Что мое внушение убрали, и оно так и не сработало.

— Я просто в восторге от того, как спокойно ты говоришь об этом! Для тебя залезть человеку в голову так же просто, как почистить зубы?

— Нет, еще проще, — возразил я скучающим тоном. — Для внушения не требуется даже пальцем пошевелить.

— Мерзавец!

Глазищи Ларии метали молнии, волосы выбились из прически; не разделяй нас силовое поле, она бы кинулась на меня с кулаками. Так уже бывало.

— Гражданка Дейн, время, — напомнил охранник,   вынужденный свидетель этой сцены.

— Ты пожалеешь, Найте! Ты пожалеешь! — пообещала Лария, обжегши меня  очами, и вышла из помещения.

Я поднялся со стула, на который меня принудительно усадили – таков порядок встреч с посетителями – и  подошел к охраннику.  Обычно я не присматриваюсь к персоналу, но отвращение  этого  охранника было почти осязаемо. Я взглянул в сердитое лицо мужчины.

— Вперед, — мрачно пробасил он и добавил: — Ублюдок.

— Интересно, осмелился бы ты сказать мне это, не будь мои способности заблокированы? — беззлобно  поинтересовался я.

— Заткнись.

— Как я могу не подчиниться такому приятному человеку?

Он фыркнул злобно и повел меня из административного здания. Думать о Ларии было неприятно, поэтому я  сосредоточился на мыслях о сегодняшнем ужине. Что нам дадут? Надеюсь, это будет натуральная еда, а не та искусственная  сублимированная гадость, которую нам давали пару раз в неделю то ли для напоминания о том, что мы здесь не на отдыхе в  санатории, то ли для того, чтобы сэкономить. Но даже если это будет сублимированная дрянь, это не  испортит моего аппетита: после стресса, а встреча с Ларией это несомненный стресс,  я всегда хочу есть.  Я из той категории людей, которые волнения заедают.

— Я сообщу начальству, — вдруг произнес сердито охранник. — О том, как ты вел себя с посетительницей, какие слова говорил.

— Зачем же говорить? Это лишнее. Достаточно будет показать записи с камер наблюдения.

— Тебе что, все равно? — поразился он и остановился. — То, что ты говорил, может добавить тебе несколько лет срока!

— Да, вполне, — согласился и я и полюбовался на вечернее небо:  сумерки и закаты здесь часто бывают красивые.

— Нет, ты не ублюдок, ты червяк, червяк без чести и совести, —   задыхаясь от отвращения, выговорил охранник.  — Какую мерзость ты внушил гражданке Дейн? Хотел воспользоваться красавицей? Что, не давала без этого?

— Дружище, — протянул я, — разве тебе не запрещено разговаривать с арестантами? Ты ведь даже не надзиратель, так, охранный песик.

— Как ты меня назвал?

— Песиком.  Что это ты так покраснел? Такое сравнение это комплимент.

Глава 3

Тана

Я боялась, время на Хессе будет тянуться невыносимо долго, но первая же неделя в трудовом поселении пролетела, как один миг. Времени на рефлексию не осталось; хоть меня и настораживали «соседи» и изучающие взгляды надзирателей, я не сильно переживала, рабочий настрой спас меня от унылых мыслей. 

Режим в поселении показался мне куда мягче, чем был в Школе полиции, где я  полтора года вкалывала, доказывая, что могу стать примерной служительницей закона. Восемь часов на сон,  десять минут на гигиену,  прогулка в столовую (отдельное здание), утренний замер уровня эо, полчаса  на завтрак, распределение по работам, работа – четыре часа, обед,  час на медитации (для психокинетиков они обязательны), затем  еще четыре часа работы, ужин, часовая прогулка в парк под охраной (да, здесь даже есть парк!), час на  беседы  с корректирующим сотрудником  или просмотр мотивирующих фильмов, затем  час свободного времени и отбой.

С нами обращались, как в каком-нибудь санатории,  не давали перенапрягаться, тщательно следили, чтобы ни у кого не было плохого самочувствия, и дело здесь не  в удивительной заботе или доброте об арестантах. Все дело в уколах, блокирующих потоки энергии эо. Блокировка потоков  очень опасна; перенапряжение, стресс или попытки самостоятельно разблокировать потоки могут привести к смерти, причем внезапной. Поэтому каждому давали ту работу, которая ему подходила и, конечно, учитывалась профессия арестанта. Если ты слаб и плохо переносишь  блок эо, тебя не отправят на работы, требующие много сил.

Кстати о работах. В «меню» у нас была работа в архиве;  туда приглашали только тех, кого лично отобрали корректирующий работник или психолог. А вот тех, кто физически покрепче, загоняли  на оборудованный под фабрику склад, где арестанты занимались монотонной работой  по обработке и производству компонентов для пищевых концентратов или корма для животных – в зависимости от заказа или приказа.  Компоненты добывались в лесах Хесса, тоже арестантами, и эта работа считалась самой желанной: гуляй себе по лесу, пусть и под бдительным  оком охраны, собирай травки, корешки, цветочки… Собственно,  на эти три вида и делились работы в нашем трудовом поселении: архив, фабрика, лес. 

Такую работу при всем желании наказанием не назовешь; многие граждане в Союзе  зарабатывают так. Для нас, психокинетиков,  наказанием является сам факт блока эо. У нас отнимают способности, учат жить без них, и неизвестно, какая отметка будет стоять при освобождении в наших личных делах: «ЭО-СВОБОДЕН», или «ЭО-БЛОКИРОВАН».

Лично я жизни без эо не представляла. Это как  если лишить собаку острого обоняния, оставив обычное: вроде бы жить можно, и нюх остался, но это совсем, совсем не то…

Новенькие арестанты быстро  нашли  себе подходящие компании, как по половому признаку, так и по расовому,  а  может и еще по какому признаку, неизвестному мне,  вечному неудачнику в социуме.  Я была уверена, что тихо и незаметно проживу  в поселении положенное время, не обзаведясь ни компанией, ни друзьями,  но Птичка, та говорливая женщина, сразу взяла надо мной шефство (кстати, арестанты звали ее «Токи»). Птичка Токи старалась опекать меня во всем, чуть ли не следила за тем, сколько я ем. Почему-то она решила, что, раз я выгляжу очень юной, то  обязательно нуждаюсь в покровительстве.  Она представила меня своей разношерстной компании, в которую входили как мужчины, так и женщины  младших рас и пообещала, что в таком чудном обществе у меня не будет  причин грустить.

«Чудное общество»  действительно произвело на меня впечатление. Шумные, бесцеремонные, наглые,  они уверили меня, что являются самыми  нормальными людьми в этом поселении и что мне чрезвычайно повезло оказаться  среди них.  Я смотрела то в одно  самодовольное лицо, то в другое,  помалкивала, и думала о том, как же драгоценна скромность… Но я и не ожидала  повстречать здесь обладателей особых добродетелей. Так, неожиданно обзаведшись покровительницей и примкнув к группе «нормальных» арестантов, я  спокойно прожила неделю.

Спокойствие было нарушено в последний день недели.

Время подходило к отбою; арестанты уже расходились по спальням, но большая часть еще сидели в зоне отдыха и занимались кто чем:  читали на замученных планшетах книги, играли в настольные игры, просто общались. Никто не ругался, не лез на рожон и драк, тем более, не было: новенькие быстро поняли, что Курид был прав и здесь ничего не останется незамеченным, а старенькие давно были в курсе.  Словом, атмосфера царила такая благая, что не верилось в то, что еще  несколько дней назад здесь собирались надрать задницы новоприбывшим центам.

  Я уже приноровилась пропускать бессвязную нескончаемую болтовню Птички мимо ушей и изредка вставляла в разговор ничего не значащие фразы. Это был максимум моего социального взаимодействия с арестантами.

В  комнату вошла Марла, единственная, с кем мне хотелось бы  по-настоящему пообщаться.  Она, как и Курид, была здесь на особом счету.  Хоть надзиратели и корректирующие сотрудники и уверяли нас, что с любой проблемой или вопросом мы можем подойти к ним, на самом деле все вопросы арестанты решали через Марлу или Курида. 

Марла подошла к нашей компании.

— Благочки, дорогая, — расплылась в улыбке Птичка, мигом забыв о том, о чем говорила.  У нее была неприятная черта: как только находился более интересный собеседник, она забывала о предыдущем,  словно его и не существовало.

— Блага. У вас все хорошо, ребята? — обведя взглядом нашу компанию, спросила Марла.

— Прекрасно, как всегда!

— Я и не сомневаюсь. Тана, мне надо с тобой поговорить.

Я обрадовалась  так, словно пришел приказ о моем освобождении.

— Конечно, — быстро ответила я,  и встала со своего места.

Марла пошла к выходу; я следовала за ней и думала, что же в ней такого особенного, что взгляд так и липнет.  Внешность у нее не яркая, не эффектная, не породистая, и все же она выделяется. Эх, будь мои способности не заблокированы, я бы уже знала, в чем дело, увидела бы,  какие энергии делают ее такой!  Даже самые примитивные замечают этот особый флер ее привлекательности; на Марлу всегда глазеют и всегда ей улыбаются и не потому, что она на особом счету: у некоторых людей просто врожденное умение очаровывать. Или управлять.