Белая орчанка и оборотень

2 глава. Бёрк

Проснувшись на рассвете морозного, ясного утра, Сфенос потянулся и собираясь встать повернулся на живот, откуда-то сбоку послышался возмущенный писк. Орк испуганно охнул, он совсем забыл, что пригрел за пазухой маленького человечка. Сфен пошарил рукой под своим импровизированным плащом и, вытащив оттуда девочку за шкирку как котенка, стал внимательно её рассматривать. Орк впервые был на этом берегу Багровой реки и с людьми раньше никогда не встречался.

Спускаясь с Темных гор, он старался держаться как можно дальше от любимого гоблинского пути и пошел не прямо вниз, а в сторону, перпендикулярно пересекая замерзшую в том месте реку. Это направление было самым безопасным, не умеющие плавать гоблины, воду не любили и потому на другой берег не совались, люди, жившие на нем, от набегов пещерных не страдали.

Багровая река брала свое начало где-то в чаще Великого леса и несла свои бурные, неспокойные воды через все огромное плоскогорье, перед Темными горами она делала резкий поворот и текла дальше уже вдоль горного хребта. Здесь течение замедлялось, потому что река сильно разливалась и мелела. В низине, на стороне людей, образовалась болотистая местность, дальше виднелись два небольших озерных зеркала, а за ними начинался лес. В голове орка сохранилась примерная карта местности, которую он знал с прошлой, мирной жизни. Сфен даже помнил, как что называлось. Горы — Темные, лес — Парчовый, топь — Безысходная, озё́ра — Бёрк. Глаза у крохи были такого чистого, синего цвета, что Сфенос решил назвать её в честь болотных озер, и так он точно не забудет, как её зовут.

Девочка оказалась совсем крошечной (ей было всего пять лет), платок съехал во сне у неё с головы и в стороны торчали светлые волосы, отчего она стала похожа на одуванчик. Человечка морщила свой маленький носик и кривила губы, давая понять орку, что ей не нравится находиться в подвешенном состоянии. Еще её видимо смущало не свежее дыхание орка. Разглядывая, Сфен поднес её близко к своему лицу и не смущаясь её реакции внимательно осматривал и даже обнюхивал, щедро обдавая густым орочьим амбре. Пахла она, проведя ночь под крылом орка, соответственно, что вполне устроила Сфеноса, а вот выглядела бледновато, но это дело поправимое, отъестся у своих.

Девочка возмущенно замахала ногами. Орк опустил её на землю и даже заботливо поправил на голове платок. Этому своему порыву он сначала удивился, но совсем не воспротивился. В ответ на это действие в душе шевельнулось что-то светлое, кажется заботиться о ней, ему было приятно и орк, нагнувшись, поправил ей еще и курточку. Девочка никак не отреагировала на это, просто быстренько побежала за угол сарая. Сфенос как заботливая курица-мамаша пошел следом, но завернув за угол, был остановлен возмущенным:

— Эй! — И смутившись, пошел обратно.

Оказывается девочка, отозвалась на зов природы. Потоптавшись на месте, он решил заняться тем же. Они встретились через несколько минут и, не говоря друг другу лишних слов, зашагали к ближайшему жилому двору. Орк на ходу подхвати мелкую за куртку и засунул к себе за пазуху, она свернулась там калачиком и прижала руки к животу, пытаясь унять голодное бурчание. Сфенос направился к ближнему дому, с его двора доносилось мычание коровы и слышны были обычные звуки деревенской жизни, казавшееся вымершим вчера село проснулось.

Деревенька, куда они с девочкой пришли, была не богатой, сложенные из бревен дома, крыты были соломой, редко где дранкой. Они стояли на довольно большом расстоянии друг от друга, каждый двор был обнесен крепким высоким забором, через который было невозможно перелезть, а на широкую улицу выходили раскрашенные яркими рисунками ворота. Из закрытых сараев сильно тянуло домашним скотом, слышалось петушиное кукареканье.

Сфенос увидел сквозь щель в досках забора движение и радостно забарабанил в ворота. Послышались торопливые шаги и створка распахнулась. В проеме показалась женщина, не старая еще, пухленькая и розовощекая, она видимо как раз подоила корову и держала в руках тяжелое ведро, полное молока. От него шел пар, и чудно пахло нежным, сливочным вкусом. Рот орка наполнился слюной, он уже сто лет не чувствовал этого прекрасного аромата. Тетка открывала двери с радостью, ожидая, наверное, увидеть знакомых, при виде орка её лицо удивленно вытянулось, и она нерешительно протянула:

— Эээээ…. — Видимо не зная, что сказать.

На этот звук из-за пазухи Сфеноса выглянула девочка, орк собрался отдать человечке ребенка и попросить позаботится о ней, но глаза женщины резко округлились, а потом черты её лица исказил ужас. Ведро выпало у неё из рук, и она громко, выжимая из легких весь воздух, закричала, с надрывом, как кричат перед смертью. Визг тетки рвал орку перепонки и, вжав голову в плечи, он попятился назад, не понимая, что происходит. Не могла же она его так испугаться? Люди и орки никогда не враждовали и врагами не были. Из разных концов деревни, в ответ на крик, послышалось хлопанье дверей и топот бегущих по обледенелой дороге ног.

— Проклятая! — Закричала женщина. — У него проклятая! Заразу нам принесли!

В голове орка, как шаровая молния полыхнуло и прокатилось воспоминание. Ну конечно! «Проклятыми» называли переболевших и выживших человечек, они считались заразными все жизнь. Сфенос на ходу развернулся и, ускоряя ход так быстро, как позволяла ему раненая нога, побежал в сторону леса. В след неслись проклятья и летели камни, кто-то спустил собаку и её зубы клацали возле голых ног орка. Сфен нагнулся и схватил толстый кусок доски, торчащий из свежего пепелища, которое они как раз пробегали, что было сил, орк ударил злобного пса. Собака взвизгнула, отпрянув, продолжая лаять, она все же отстала. Великан даже не подозревал, что пробегал мимо сгоревшего дома, в котором родилась и выросла девочка, которая сейчас от страха крепко прижималась к его груди. Ровно сутки назад в нем еще теплилась жизнь…

Суровая зима наступила после особенно жаркого, засушливого лета. Поля под беспощадным солнцем высохли, не принеся урожая. Скудная трава на пастбищах быстро выгорела. Скот голодал, большой падеж шел среди молодняка. Запасы еды, к концу зимы, были у всех на исходе. Но боги решили, что этого мало. Вспыхнула ярко эпидемия Красного мора. За сутки кожа человека покрывалась крупными пузырями, начинался сильный кашель, потом он становился кровавым, нарывы лопались, из них вытекал гной с примесью крови. Человек сгорал в трепавшей его лихорадке, за четыре дня. У оставшихся в живых на месте нарывов образовывались струпья. Выживала только женская половина заразившихся, чаше девочки от четырех до двенадцати лет. К внешнему уродству добавлялось бесплодие. Их называли проклятыми, потому что считалось, что всю жизнь они оставались заразными.

По закону им запрещено было жить среди людей, подальше от обжитых мест, несчастным строили бараки и огораживали их заборами, так проявилось человеческое милосердие. Проклятых не убивали сразу, а позволяли тихо зачахнуть подальше от себя, там они обязаны были влачить свое жалкое существование. Если покидали они места своего вечного заключения, разрешалось бить их камнями, чтоб не совались к здоровым людям и не разносили заразу.

Дома заболевших людей сжигали, иногда с не умершими еще, обитателями. Так случилось и с семьей девочки, которую подобрал Сфенос. Сначала, не стало отца семейства. Он был охотником, добывал зайцев, лис, если везло, то приносил оленей. Продавать битого зверя ходил в соседнюю деревню, которая была побогаче от их небольшой деревеньки. В ней охотно скупали свежую дичь, там мужчина и подхватил видно страшную хворь. Потом, почти одновременно, заболели трое детей и их матушка. Младший годовалый мальчик умер вторым, потом старшая девочка. На четвертый день, заболевшая позже всех мать, увидела, что вторая дочка поправляется. Женщина была уже очень слаба. Накануне ее сил едва хватило, чтоб вытащить закоченевшее тело мужа в холодные сенцы. Тела детей она не трогала, просто накрывала их одеялами. В доме было уже холодно, печь топить сил не осталось. Несчастная догадывалась, что ее малышку никто не повезет в убежище проклятых: побоятся заразиться. Дом спалят с живым ребенком. Тогда мать решила отнести девочку сама, пока еще могла идти. Прямой путь на болота, где располагалось обиталище бедных женщин, шел через лес и занял бы, у здорового человека день.

Двери в домах и дворах заболевших, снаружи подпирали палками или даже заколачивали, чтобы они не выходили и не разносили болезнь. Привычный путь во двор для них был закрыт. Женщина потеплее одела ребенка и, пока на улице еще не совсем расцвело, вышла с ней в холодный коридор. Там был небольшой чулан и в нем лестница на чердак. Обычно в деревенских домах лестницы стояли на улице, со стороны чердачного хода на крышу, но в их доме в потолке коридора был сделан дополнительный люк, для удобства. На чердаке хранили сушеные фрукты, сезонные вещи, которые подвешивали к балкам крыши, чтобы не погрызли мыши, а также там зимовал урожай лука. Луковицы, сплетенные за стебли в тяжелые косы, перекидывали через жерди, укрепленные между скатов крыши, а сверху накрывали старыми одеялами — от мороза. Через этот люк, с частыми остановками из-за сильного, разрывающего легкие кашля, женщина с ребенком поднялись на чердак, а потом и на крышу. Дом стоял, одной стороной упираясь в огораживающий его забор.

— Прыгай. — Скомандовала женщина, и сама, оттолкнувшись от края, потянула за собой дочь.

К их счастью под забором намело большой сугроб снега, и приземление оказалось мягким. Их никто не остановил, только когда они уже вышли за околицу села, донеслось злое:

— Проклятая! Охотникова дочка, проклятая теперь!

Сфенос добежал до леса, сипло дыша, словно загнанная лошадь, давненько он не бегал! Оглядевшись вокруг, он нашел высокий пень, на который тяжко уселся и задумался.

— И что мне с тобой делать? — Спросил он, скорее самого себя, чем девочку.

Из-за ворота, в узкую щель между краев шкуры, на орка смотрели заплаканные синие глазенки. Она поняла, что произошло, и ей было страшно, люди знакомые все жизнь вдруг стали врагами, желавшими её смерти. Она доверчиво прижималась к зеленому великану и незаметно вытирала о грязную рубаху мокрые от слез щеки. Сфенос снова тяжело вздохнул, ему тоже стало страшно. Он боялся не прошедшего уже нападения, а безрадостного будущего, что их ожидает. Он не сразу разобрался со своими ощущениями, ведь страх, вообще, чувство оркам несвойственное. По своей натуре они были тугодумами, частые, но короткие вспышки агрессии приводили к ранней смерти большую часть орочьего племени, а оставшиеся не особо были склонны задумываться вообще о чем-то. Сфеноса думать заставила долгая, однообразная жизнь в плену. Он научился просчитывать варианты и предугадывать последствия, каких либо действий. Сейчас он размышлял, как изменится его жизнь, если с ним останется человеческий ребенок, девчонка слабая, маленькая, её нужно кормить и греть, чтоб не замерзла, наверное, и других хлопот с ней будет предостаточно. Он мог бы не брать девочку и оставить здесь, но это означало её гибель, от этой мысли в нутрии орка что-то бурно протеставало, и Сфен сразу отбросил этот вариант.

— Еда. — Почти беззвучно прошептал орк, им нужна была еда.

Между деревьев от деревеньки шли в разные стороны две просеки. Сейчас они были заметены снегом, но это точно были дороги, одна широкая, вторая узенькая. Какую выбрать?

— «В маленьком селе и людей меньше. — Решил орк. — А меньше людей — меньше нападающих». Сделав такой вывод, Сфенос поднялся и потопал по узкой дороге, уходившей вглубь леса.

В просеке, по которой пошел орк, снег на солнце спрессовался и стал плотней, что сильно облегчало его путь. Ближе к вечеру он увидел между деревьями темные пятна строений, хутор вынырнул на их пути неожиданно. Заборов здесь не было, и он почти вклинился в заросли леса. На небольшой поляне стояло только две избы и несколько низких сараев, место было похоже на дом лесника или охотничью стоянку. Наученный горьким опытом орк не пошел к домам сразу, а стал по кругу обходить хутор, не приближаясь близко к хатам. На улицу никто не выходил, в спустившихся сумерках очертания домов поплыли и стали таять в темноте, но в окнах свет не зажигался, дым из труб не шел. Еще Сфенос рассмотрел нетронутый возле домов снег, последний снегопад был сутки назад и, белое покрывало застилавшее двор, оставалось ровным и нехоженым.

— Значит, никто тут не живет. — Решил орк и храбро пошел вперед.

Протопав по запорошенному порогу и открыв незапертую дверь, Сфенос прислушался — тишина… Он храбро вошел внутрь.

— Фу воняет! — Поморщилась девочка.

Все это время она с напряжением, как и орк, оглядывала место, высунувшись в ворот накидки.

— Да, воняет. — Согласился орк.

Сладкий запах смерти известил их о том, что хозяева не покидали свое жилье и находятся все еще здесь, только бояться их уже не стоит, никто теперь не сможет разбудить тех от вечного сна. Усадив девочку на стул у двери, и натянув ей на голову платок, чтобы она не могла ничего видеть, орк пошел вглубь комнаты. Там на полу лежал труп старика, видимо он не сумел от бессилия добраться до кровати. Сфенос завернул его в коврик, на котором он лежал и вынес на улицу. Уходя, он открыл настежь дверь, чтобы комната проветрилась, обратно он вернулся с большой охапкой дров. Растопив печь, орк закрыл входную двери, воздух в помещении полностью обновился и посвежел, можно было спокойно дышать, вонь мертвечины до конца не выветрилась, но стала вполне терпимой. Сфенос методично обыскал сначала весь дом, а потом и хутор, в итоге они оказались несказанно богаты (по сравнению с утром того же дня).

Старик был видимо единственным обитателем хутора, потому что больше никого, ни живых ни мертвых, орк там не нашел, только две свиньи в сарае, чуть живые от голода. Во втором доме хуторка никто давно уже не жил и внутри он весь был покрыт толстым слоем пыли, ничего съестного в нем не оказалось. А вот в их домике обнаружился подпол, в нем были запас продуктов, как раз, чтобы прожить до тепла одному человеку. Для орка и девочки маловато, но и этому они были рады. Сфенос был уверен: во время вспышки Красного мора в гости сюда никто не поедет, и они спокойно остались ждать весну в домике лесника.

Сварив полную кастрюлю картошки, которую даже не стал чистить, орк водрузил её на стол. В погребе нашелся полный бочонок квашеной капусты и вдобавок к отваренным клубням Сфенос принес с горкой наполненную тарелку хрустящего лакомства. Он достал одну картофелину и положил перед собой.

— Это Сфеносу. — Провозгласил орк.

Уже не первый день он приучал упрямую человечку к новому имени.

— Это…? — Сфен достал клубень поменьше и замер.

— Бёрк. — Недовольно произнесла свое новое имя девочка и протянула руку.

Орк довольно хмыкнул и вручил её картошку.

— Бёрк. — Он погладил её по голове и улыбнулся, улыбка больше походила на оскал, но ребенок привык, и зеленая морда орка казалась ей теперь родной и очень милой.

Сфенос постоянно размышлял над их будущим, складывал его как мозаику и так, и этак, и оно никак не вязалось с Белым берегом. Мир людей, больно пнув Бёрк под зад, вытолкнул её в холодное «никуда», захлопнув за ней двери. Дорога теперь им оставалась только одна, на ту сторону Багровой реки. Там в «проклятую» никто камней кидать не станет, разве что оборотень встретится…

Вот если бы кожа у неё была зеленой, то тогда она с легкостью сошла за орченка. Раздумывая в очередной раз над этой задачей, орк перебирал лежавшие в сундуке мешочки. Развязав ярко зеленый узелок, он увидел насыпанный в него порошок, понюхав и лизнув Сфен, опознал Изумрудную водоросль. Её собирали, сушили и потом растирали в порошок. Если ткань или какую-нибудь готовую вещь проваривали в её горячем отваре, то она приобретала приятный травянистый цвет, а если им испачкалась кожа, то оттереть её буде большой проблемой. Сфенос потер между пальцев щепотку порошка, пальцы и без того зеленые потемнели сильней. Он подошел к девочке, игравшей возле печки в найденные где-то лоскутки, и провел пальцами по её лбу, кожа стала зеленой. Тогда, не обращая внимания на удивленный протест ребенка, он натер порошком все её лицо. Зелень смягчила яркие крапины шрамов на лице и сделала человечку (на взгляд орка) очень милой. С того дня он стал проводить над ней эксперименты.

Краска с кожи человечки, хотя не сразу, но смывалась, а девчонка к тому, же еще и любила мыться, и Сфенос пробовал красить её разными способами. Он заваривал водоросль в кипятке и заставлял Бёрк умываться этим отваром, еще натирал сухим порошком и пробовал другие способы, каждый раз считая дни, за сколько очищалась кожа. Самым лучшим оказалась масляная болтушка, он смешал порошок с нагретым подсолнечным маслом, оно загустело и приобрело консистенцию густой сметаны, на ощупь смесь была приятной и шелковистой. Она мягко ложилась на кожу и, хорошо впитываясь, не смываясь больше недели. Девочка восприняла все эти манипуляции как игру, попутно Сфенос учил её и вести себя как орк.

— Сфенос. — Резко кричал он и ударял себя в грудь кулаком.

Потом он коротко рычал, показывая клыки: обычное приветствие среди орков. Бёрк (она стала спокойно откликаться на новое имя), в точности повторяла его действия и получала одобрительный кивок великана.

Каждое утро человечка расчесывала свои длинные, светлые волосы, она важно доставала из кармана красивый гребешок с искусно вырезанным на нем узором и рассказывала про свою сестренку, которой он принадлежал. Одевая вязанные, теплые носки, она вспоминала маму, которая сплела их ей, еще был яркий поясок, Бёрк объяснила Сфеносу, что собиралась подарить его своему маленькому братику, когда тот вырастит. Однажды утром гребешок пропал, девочка старательно обыскала всю постель, потом весь небольшой дом, но потеря не обнаружилась.

— Крысы. — Покачал головой Сфен.

В доме под полом, действительно водились крысы, которые часто шуршали по ночам. Малышка горевала о потере несколько дней, а потом забыла. Без вещи- напоминании из памяти маленького ребенка быстро стерся образ сестры. Потом пропали носки, затем поясок и постепенно из дома исчезли все вещи девочки, которые были одеты на ней, когда её нашел орк. Они заменяли пропажи другими найденными в доме, все конечно было большое, приходилось что-то подшивать, что-то подворачивать, но к счастью малышка умела отлично шить. Последним Сфенос бросил в огонь маленький деревянный кулон, который Бёрк носила на шее. Он осторожно, чтобы не разбудить девочку, разрезал крепкий шнурок, на котором висела с любовью выструганная вещица и, потянув за край, аккуратно вытащил её из-за пазухи спящего ребенка. Он был вырезан её отцом в качестве оберега, перед сном она видимо молилась своим богам, сжимая в кулаке овальный образок,

— Ты больше не человек… — Тихо прошептал Сфенос, погладив по сбившимся в колтуны волосам.

Наутро он уговорил её подстричься. Бёрк даже всплакнула по горящим в печке косам, а дом наполнился неприятным запахом паленой курицы. Девочка провела по непривычно голой голове руками, ощупывая новую прическу, теперь на голове красовался короткий неровный ирокез старательно выстриженный Сфеносом. Он подал ей зеркало: зеленая кожа и ежик темных от краски волос.

— Настоящий орк! — Гордо заявил Сфен и стукнул себя в грудь кулаком.

— Орк! — Повторила девочка и тоже ударила себя в грудь, эта игра ей определенно нравилась.

Они покинули свой хутор после того как весь снег растаял, а дни стали теплыми. Не дожидаясь, когда все продукты, которые они тщательно экономили, закончатся, они собрали кое-какие пожитки и отправились в путь. За плечами орк нес увесистую котомку, а за пазухой, как и раньше, сидела Бёрк. Она высунулась и, глядя на приютивший их на спокойных три месяца домик, помахала ему рукой.

— До свиданья. — Прокричала она.

— Прощай. — Поправил её орк, быстро глянув за плечо, и пошагал в сторону реки.