Белая река. Гримерша

ДАША

Ее жизнь казалась пустой, да и на самом деле была такой, какой казалась. В шестнадцать лет она носила хвостик на затылке и была безответно влюблена в мальчика с соседней парты. В двадцать — носила хвостик на затылке и была безответно влюблена в своего женатого начальника. В двадцать пять — носила хвостик на затылке и пережила свою единственную романтическую привязанность, — впрочем, об этом потом.

Когда ей исполнилось двадцать восемь, она носила все тот же хвостик. Только в нем уже замелькали седые волосы.

Вот тогда-то все и изменилось.

Аутотренингом она занималась каждый день. Уныло рассматривала в зеркале бесцветную физиономию и монотонно повторяла: «Я красавица. Какая же я красавица…»

Двадцативосьмилетней Дарье Громовой катастрофически не везло в любви. Все ее подружки (и даже толстая Надька Кошкина) давно повыходили замуж, успев до этого испытать прелести как минимум первой, второй, третьей и четвертой влюбленности. У многих появились дети. А Даша даже стеснялась идти на встречу бывших одноклассников. Потому что ей нечем — ну решительно нечем — было похвастаться, в отличие от остальных.

Она мечтала стать актрисой, как все девочки-подростки.

Она мечтала защитить докторскую диссертацию по высшей математике, как все некрасивые девочки-подростки.

Она мечтала удачно выйти замуж, как все некрасивые школьницы, обремененные к тому же безнадежно троечным аттестатом.

Серая мышка, унылая троечница, она умудрилась трижды провалится в педагогический институт. В конце концов, одна из сердобольных маминых приятельниц устроила непутевую Дашу на курсы гримеров при «Мосфильме». Полгода она кропотливо изучала строение человеческого лица и старательно пудрила физиономии мосфильмовских статистов. Даше даже говорили, что у нее неплохо получается. Один старенький педагог однажды заявил, что Даша Громова — гример от Бога.

— Ленивая ты, конечно, и руки у тебя не откуда надо растут, — сказал он, — зато ты к клиентам как к людям относишься.

— А другие как? — удивилась Даша.

— Как к манекенам, — спокойно объяснил старик, — красят по шаблону, в точности как на лекции рассказывали. Вот и получаются у них куклы Барби, красивые и бездушные. А ты, Даша, видишь в человеке характер, у тебя есть фантазия, а это в нашем деле семьдесят процентов успеха.

Что верно, то верно. Даша иногда такие подробности про своих клиентов выдумает, такие сюжеты — ну просто «Санта-Барбара»! Насквозь видит людей, ей бы телепатом в цирке работать.

Приходит, например, к ней смазливая статисточка — вытравленные перекисью кудри, приятно загорелая мордашка. Роль ее в лучшем случае состоит из хрестоматийных слов «Кушать подано!», а девчонка ведет себя, словно она Барбара Стрейзанд и Грета Гарбо в одном лице. (Даша, кстати, давно усвоила для себя киношную аксиому — чем мельче у актера роль, тем больше у него гонору. Нет никого злее и наглее эпизодников!) На Дашу и не посмотрит, сядет перед зеркалом, холодно прикажет:

— Меня красить тоном номер девять да под глазами замазать маскировочным карандашиком. А губы пусть получатся полными. А если плохо накрасишь, все режиссеру расскажу, он тебя быстренько уволит!

А Даша смотрит в запрокинутое личико несостоявшейся Шарон Стоун и понимает, что девочка она в общем совсем незлая. У стерв не бывает таких «улыбчивых» морщинок возле губ, и ямочек на щеках тоже не бывает. Скорее всего, у этой особы полно задушевных подруг, много поклонников, ее обожают родители. Просто девушке не везет, оттого она такая сердитая. Поступила чудом в театральный институт, считалась, наверное, первой красавицей на курсе. Думала, что весь мир зажат в ее кулачке. А блата никакого нет, и таланта особенного тоже, — вот и не берут ее на главные роли.

Случается и наоборот. Однажды Даше повезло — ей, недоучившейся практикантке, доверили гримировать саму Марину Коваль, знаменитую актрису, суперзвезду отечественного кинематографа.

Даша глазам не поверила, когда увидела в своем кресле приму. Марина была божественно красива — такие идеальные черты редко встретишь даже на обложках модных журналов. Гладкая смуглая кожа, миндалевидные зеленые глаза, ярко-рыжие кудри (причем Марина никогда не красила волосы, это был ее естественный цвет).

— Меня зовут Марина, можно на «ты», — приветливо улыбнулась дива, — ты уж, ради бога, сделай что-нибудь с моим лицом. Чтобы оно не так ужасно смотрелось.

— Вы… вы само совершенство, — ляпнула Даша, — даже не знаю, что здесь гримировать. Я бы вообще ничего красить не стала, только припудрила бы.

— Милая девушка, — умилилась актриса, — я тоже не люблю косметику. Но что поделаешь, раз режиссер сказал, что надо краситься, значит — надо. Я человек подневольный.

И Даша послушно извлекла из своей тряпичной сумки простенькие коробки с гримом, кисточки, пуховки. Она размазывала по знаменитому лицу легкий тональный крем, и ее пальцы слегка дрожали от волнения. Даша старалась запомнить каждую черточку — не каждый день у нее будет шанс прикоснуться к самому совершенству. И вдруг она заметила, что на самом деле у Марины немного хищное лицо — длинноватый острый нос, высокие скулы, цепкий взгляд. Даша даже кисточку выронила от неожиданности, когда разглядела эти агрессивные черты, проявившиеся на ангельском Маринином лице.

— Извините, я помою кисть, — пробормотала она.

— Да брось ты, здесь пол чистый, — неожиданно тепло улыбнулась звезда, — не бери в голову. Я и сама все роняю, когда нервничаю.

Когда Марина улыбалась, «акулий» взгляд исчезал и она снова становилась похожа на Мадонну с итальянской гравюры.

А вечером Дашу подозвал помощник режиссера, милый, краснеющий очкарик в нелепой расхристанней рубахе Он тоже был из подрабатывающих студентов, относился к Даше с пониманием и сочувствием.

— Даш, ты это… не обижайся, но… Короче, наш главный сказал, чтобы ты завтра не приходила.

— Что? — изумилась Даша. Раньше на ее работу никто не жаловался, наоборот — ее считали самой талантливой из гримеров-практикантов.

— Ну… понимаешь, он уже позвонил на твои курсы и сказал, чтобы прислали другого стажера.

— Но почему? Разве я плохо работала? Что мне сказать на курсах? Меня же из-за этого могут вообще не взять больше на практику.

— Ты, короче… знаешь, это Маринка что-то ему наплела, — признался помощник режиссера.

— Какая Маринка?

— Как — какая? Коваль, звезда наша ненаглядная. Она сказала, что больше не будет работать с такой неумехой, как ты!

— Понятно. — Даша вздохнула и пообещала себе больше никогда не иметь дела с женщинами, похожими на Мадонн.

Окончив курсы, воодушевленная Даша Громова разослала свои резюме по киностудиям и телепрограммам. Но ей в очередной раз не повезло.

Как раз в это время в Москве открылись первые школы профессиональных стилистов. Их выпускники — активные тонконогие девушки в укороченных брючках и с модными стрижками-каре заполонили кино- и телестудии. Стилистки эти непринужденно жонглировали понятиями «имидж», «типаж» и «персонаж». Они курили тонкие золотистые сигарки, а вместо туалетной воды использовали египетское ванильное масло. У каждой из них был огромный серебристый чемоданчик с миллионом отделений — настоящая пещерка Али-бабы! Чего там только не было — вкусно пахнущий блеск для губ, тени самых невероятных и смелых оттенков, румяна в нарядных блестящих коробочках. И легкая пудра цвета золотистого морского загара. И пушистые накладные реснички. И даже миниатюрные расчесочки для бровей! Причем все это было куплено в самых дорогих косметических магазинах.

А тут Даша Громова с простеньким гримом ленинградского производства, упакованным в незамысловатую пластмассовую коробку. Кто знает, может быть, и она могла бы добиться успеха, будь в ее распоряжении такой вот элитный «материал». Но у Даши просто не было денег на первоклассную косметику. Она знала, что каждый флакончик с помадой, каждый маленький карандашик стоит не меньше пятнадцати долларов. А сам чемоданчик стилиста — целых триста! Откуда ей взять такие деньги? Не у мамы же — пенсионерки! И не у папы — сторожа. Так что Даша помаялась несколько месяцев, окончательно убедилась в своей неконкурентоспособности и… устроилась секретаршей в одно известное рекламное агентство. Подносила кофе капризным руководителям, весело улыбалась не слишком вежливым клиентам и старательно игнорировала просьбу генерального директора непременно приходить на работу в мини-юбке и блузе, декольтированной до пупка… Все закончилось тем, что Дашу уволили, взяв на ее место вчерашнюю школьницу с интеллектом спаниеля и бюстом пятого размера.

Так что предстоящую встречу одноклассников Даша собиралась проигнорировать. А что делать, если все они добились гораздо большего успеха, чем она сама?

Вот, например, Маша Кравченко — они сидели за одной партой в последнем классе — стала актрисой. Правда ни одного фильма с ее участием Даша не видела, зато девушка снялась в рекламном ролике. Включишь, бывало, телевизор, а там Машка — красиво накрашенная, с голливудской улыбкой — томно поводит плечиком и с сексуальной хрипотцой в голосе сообщает:

— Moй Бобик ест только «Догги-чипс»!

Или Витя Веденеев (в него Даша была влюблена с седьмого по десятый класс) — был троечником, прогульщиком, а стал преподавателем университета. Говорят, написал гениальную кандидатскую. Его даже пригласили читать курс лекций в Принстон.

Школьная красавица Милочка Огнева мечтала стать топ-моделью. Однако что-то у нее там, на подиуме, не сложилось — зато она вышла замуж за известного эстрадного певца и живет теперь в пятиэтажном коттедже. Марина Далакян окончила Суриковку, написала несколько портретов — и про нее напечатали в журнале «Талант», — правда, совсем крошечную заметочку на самой последней странице, но ведь Даша-то не могла похвастаться и этим! А Надька Кошкина — Надька, толстая, некрасивая Надька, над которой в школе не смеялся только ленивый, — стала… балериной.

Об этом сообщила Даше ее лучшая подруга Вера Агеева, с которой они тоже учились в одном классе.

Верка позвонила ближе к вечеру:

— Здорово, Громова, ну-ка быстро включай телик, первая программа, такое увидишь, со стула упадешь!

Даша послушно схватила пульт и пощелкала кнопками. По первой программе шел какой-то концерт. Ведущий с голливудской улыбкой в смокинге торжественно объявил:

— А теперь на нашей сцене долгожданный балет «Пышечка»!!! Давайте вместе поприветствуем милых дам, которые не знают слова «Гербалайф», которые едят на ночь шоколадное печенье и ненавидят тренажерные залы. Итак, на сцене — «Пышечка»!

Ведущий торопливо удалился, а из-за кулис на сцену выбежали кустодиевского телосложения тетки, одетые в одинаковые розовые балетные пачки. Балерины выстроились в шеренгу и под знакомые аккорды «Лебединого озера» ритмично затрясли лишними килограммами. Солировала Надька Кошкина. Со школьных времен она поправилась килограммов на двадцать, но это не мешало ей кокетливо надувать губки и посылать зрителям воздушные поцелуи. После выступления у Надьки взяли интервью.

— А вы не стесняетесь своего веса? Как у вас складываются отношения с мужчинами? — спрашивала стройная наглая журналистка.

— Настоящей женщины должно быть много, — невозмутимо отвечала Кошкина. — Мужчины любят, чтобы все было на месте. — Она красноречиво встряхнула бюстом как минимум шестого размера. — Если хотите знать, мой муж работает в банке, кстати вот он. — При этих словах в кадр вступил вполне симпатичный блондин в строгом костюме. Он нежно приобнял Надьку за то место, где, по идее, должна быть талия, и влюбленно на неё посмотрел.

Даша выключила телевизор.

— Ну как? Отпад, правда? — Висящая на телефоне Верка была, похоже, в экстазе.

— Не вижу ничего смешного. По-моему, это отвратительно. К тому же накрашена Надька просто чудовищно! Нс знаю, кто с ней работал. Кто же красит веки синими тенями, когда на губах — алый блеск?!

— Ну вот? — фыркнула Агеева. — Сейчас ты в очередной раз расскажешь о том, что на женском лице должно быть только одно яркое пятно.

— Именно, — Даша не уловила сарказма в Вериных словах, — и это пятно — либо глаза, либо губы. Если губы накрашены ярко, значит — нс трогай веки. А если уж подвела глаза, будь добра, обойдись прозрачным блеском для губ. По крайней мере, так нас учили на курсах гримеров…

— Да, а вашей преподавательнице, должно быть, было лет пятьдесят!

— Шестьдесят, — поправила Даша, — она гримировала звезд, работала на лучших советских фильмах.

— Поэтому и подход к творчеству у нес совковый, — объявила Верка. — Пойми, Дашута, сейчас у нас новый век. Век торжества сексуальности! Век женской самостоятельности! Век блестящих губ и жирно подведенных глаз!

— Ты цитируешь какой-то феминистский трактат, — съязвила Даша, — или сама все это придумала?

— Да ну тебя, — обиделась Верка, — по-моему, молодец Надька — вместо того чтобы комплексовать, радуется жизни. Еще и деньги гребет лопатой, наверное. — Вера вздохнула. — Да, интересно будет на нее посмотреть. Ты ведь придешь на встречу выпускников первого апреля?

— Фиг тебе. Конечно, не приду. Да еще и первого апреля — какой идиот туда пойдет? Все подумают, что это шутка.

— А мне кажется, все придут. И ты пойдешь как миленькая. А сама не пойдешь — я тебя силой потащу, прямо в халате и тапочках. Надо же как-то тебя развлекать!

— Ничего себе развлечение. Все придут красивые, нарядные, начнут рассказывать про свою головокружительную карьеру и счастливую семейную жизнь, показывать фотки детей и мужей. А что я скажу? Здрасте, это я, я замужем никогда и нс была, живу по-прежнему с родителями, три раза провалилась в институт и семь лет проработала секретаршей — пока меня не уволили, взяв на мое место грудастую фотомодель. Так, что ли?

— Нет, не так. Ты тоже придешь красивая, нарядная, про карьеру будешь молчать в тряпочку, а насчет фотографий — могу тебе дать фотку Кутепкина. Скажешь, что это твой любовник, жутко богатый француз.

Вася Кутепкин, запойный алкоголик, был Веркиным соседом по лестничной клетке. Время от времени он начинал индифферентно ухаживать за Дашей, даже однажды пытался одарить ее вялой веткой мимозы.

— Кутепкин — француз? — невесело усмехнулась Даша. — Хотя там такие, наверное, тоже есть. Их еще называют клошарами.

— Да ладно тебе, Дашка. Я же вот тоже не замужем — и ничего.

— Ты разведена! Это совсем другое дело.

— Какая разница? — удивилась Верка.

— Такая, что на тебя хоть раз кто-то польстился, — разозлилась Даша. — В общем, я тебе сказала твердо — на встречу я не пойду. Ты меня знаешь — если я что-то решила, так оно и будет!

На встречу выпускников они отправились вместе. Благо Верка жила в том же самом доме, что и Даша, только в соседнем подъезде. Наверное, подруги давно бы уже расстались, если бы не этот территориальный фактор. Уж слишком разными они были. Вера — болтливая, веселая, немного нервная, сама она любила применять по отношению к себе хрестоматийный эпитет «чертовски мила». Энергичная, словно японский моющий пылесос, с улыбкой в пол-лица, как у убежденных феминисток. Пожирательница мужчин в алой мини-юбке и цветастых дольчиках. А Даша? Застенчивая, неулыбчивая, молчаливая, не особенно симпатичная…

Иногда Даша даже подозревала подругу в корыстолюбии. Сколько раз Агеева всепожирающим вихрем влетала в ее квартиру и, едва поздоровавшись, заявляла:

— Подруга, быстрее накрась меня поярче, сегодня у меня свидание с потрясающим мужчиной!

Надо сказать, такие свидания случались в ее жизни довольно часто — почти каждый день. Вера меняла любовников, как нижнее белье. И каждый раз Даша безропотно красила веки подружки в отчаянно-фиолетовый цвет (хит сезона!), выщипывала се брови ниточкой и мазала пухлые губы стойкой карминно-красной помадой.

— Знаешь, за что я тебя люблю? — спросила однажды Верка.

— За что? — улыбнулась Даша.

— Только у тебя есть помада, которая действительно не оставляет следов на воротничке мужской рубашки!

— Ну, спасибо! А я-то думала — мы подруги!

— Что, шуток не понимаешь? — спрашивала Верка.

А Даша только вздыхала. Она прекрасно знала, что среди Веркиных ближайших приятельниц была талантливая маникюрша, и великолепная парикмахерша, и дивная стоматологиня, и чудесная массажистка… И дипломированная гримерша — Даша Громова. Но обижаться на Агееву не было смысла, других-то подруг у Даши и вовсе не было!

— Давай поймаем тачку? — предложила Вера. — А то я сейчас все туфли испачкаю, такая слякоть!

Погода действительно оставляла желать лучшего. Тяжелые тучи, отвратительный колючий полуснег-полудождь и глубокие ледяные лужи — и это все почему-то называлось ласковым словом «апрель».

— А кто тебя заставлял надевать туфли? — ворчала Даша, обутая в немодные, зато практичные непромокаемые боты. — Все хочешь выпендриться. Учти, у меня денег на такси нет.

— Молчи уж, у тебя никто и не просит. — Верка вышла на дорогу и вытянула руку. — Лучше бы, конечно, тебе тоже надеть туфли. И платье какое-нибудь, а не эти мерзкие джинсы с Черкизовского рынка. Может, переоденешься, пока не поздно? И хотя бы ресницы подкрасишь?

— Ты уже покрасила — за двоих.

— Пойми, физиономия гримера — это как бы его витрина.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, по-моему, удачливый стилист должен классно выглядеть, как бы рекламировать свое искусство. А когда клиент увидит тебя, он в ужасе убежит за тридевять земель.

— Ты же знаешь, что я неудачливый стилист, — вздохнула Даша, — и потом, известные парижские гримеры не красятся и носят исключительно джинсы. Есть даже такое выражение — сапожник без сапог! И вообще, сейчас договоришься — я вообще никуда не поеду.

Верка на всякий случай умолкла.

В школьном гардеробе выяснилось, что на Верке надеты не только туфли, но и умопомрачительное ярко-красное платье с глубоким вырезом на спине.

— Ты с ума сошла? — выпучила глаза Даша. — Ты похожа на мадам.

— На проститутку, что ли? — кокетливо улыбнулась подруга. — Так это сейчас модно. Называется — стиль гламур.

— Нет, на хозяйку публичного дома! Я притворюсь, что незнакома с тобой, хорошо? А ты мне подыграй — делай вид, что меня не помнишь. И потом, что-то я не слышала про такой стиль. Хотя иногда читаю модные журналы.

— Нашла чем похвастаться — иногда! — фыркнула Вера. — А я читаю каждый месяц. Причем не только русские, но и парижские тоже. Мне приятельница присылает. Пойми, мода — это моя жизнь. Ты должна меня слушаться, плохого не посоветую!

— Тебя послушаешься, — пробормотала Даша, — если я тебя послушаюсь, буду выглядеть как попугай,

— Нашлась ханжа, — обиделась Вера, — ну и не слушайся. И оставайся похожей на попрошайку. Из тех, что ходят по электричкам и клянчат двадцать копеек на хлеб.

Привычно переругиваясь, подруги дошли до актового зала. Знакомые школьные коридоры казались тесными и узкими.

— Ты иди первая. — Даша спряталась за спиной подруги.

Вера не сопротивлялась — она и так всегда была первая. В их многолетней дружбе симпатичная и энергичная Верочка была явным лидером. Она очень любила Дашу, но привыкла относиться к ней немного снисходительно. На Дашином фоне Вера всегда смотрелась остроумной, удачливой и красивой.

Первым, кого они встретили, был молодой ученый Виктор Веденеев, бывший одноклассник, троечник и шалопай, а ныне — гордый обладатель наимоднейшего костюма-тройки, серебристого мобильного телефона и едва заметного пивного животика. Витя Веденеев. В прошлом — мечта всех школьных сентиментальных барышень. Даша занервничала и непроизвольно поправила челку — когда-то Витька ей очень нравился. Конечно, он не обращал на нее никакого внимания. Его интересовали первые красавицы класса, самовлюбленные отличницы, которые начали красить ресницы уже в тринадцать лет и обрезали покороче юбки школьной формы.

Даша вспомнила выпускной вечер. Как она мечтала, чтобы Веденеев хоть раз пригласил ее на медленный танец! Она и платье-то выпускное выбирала с тем расчетом, чтобы оно понравилось Витьке. Однажды он вскользь упомянул, что больше всего ему нравится коричневый цвет. И вот все девчонки пришли на выпускной вечер в нарядных воздушных платьях — белых, голубых, нежно-розовых. Одна Даша Громова была в пенсионерском коричневом. В итоге никто ее, конечно, не пригласил. Весь вечер она простояла у стены — с независимой улыбкой на слегка подкрашенном лице. А Витя Веденеев весь вечер протанцевал с красоткой Милочкой Огневой, кого рая была одета в серебристое платье.

Надо же, как время меняет человека! Прошло чуть больше десяти лет, а Витька, лоботряс Витька превратился в серьезного мужика в клетчатом костюме. Хотя костюм ему, бесспорно, идет. Интересно, а он помнит ее, Дашу Громову? Многие говорили ей, что со школьных времен она изменилась в лучшую сторону. Может быть, Витя приятно удивится, заинтересуется ею, пригласит ее на запоздалый школьный вальс. Может быть…

— О, Агеева! — Веденеев поцеловал Верку в густо напудренную щеку. — Ты прям, как кинозвезда. Так изменилась, постройнела. — Он перевел взгляд на Дашу. — Мммм… Громова, по-моему? Э-э-э… Ты тоже неплохо выглядишь…

— Ну вот, начинается, — шепнула Даша. — Говорила же я, не надо было мне сюда идти.

— Ну, бывает, — Верка кокетливо вздохнула, — ты, главное, держись поувереннее, расправь плечи! Улыбайся!

В актовом зале было уже полно народу — явился почти весь класс. Рассматривая собравшихся, Даша подумала, что Верка, пожалуй, права — надо было ей как-то приодеться. Она единственная, кто не стал наряжаться, все остальные оделись так, словно собрались на премьеру модной оперы. Женщины щеголяли блестящими платьями с открытыми плечами — прямо как у звезд на вручении «Оскара»! Мужчины же предпочли черные смокинги или дорогие костюмы-тройки. Подумать только — с ума они, что ли, все посходили?! Да это же обыкновенная встреча одноклассников в крошечном актовом зале окраинной средней школы!

Стараясь не привлекать внимания, Даша схватила с фуршетного стола пластиковый стаканчик с красным вином и какой-то бутерброд и устроилась в самом углу, у стены. Может быть, ее никто не узнает и не заметит? Ведь ни с кем из них, кроме, конечно, Верки Агеевой, Даша особенно не дружила.

А в центре зала во всей своей красе блистала бывшая школьная прима Мила Огнева. С годами она стала еще лучше.

— Вчера мне предложили позировать для обложки французского «Вог», — с самым независимым видом рассказывала она, доставая из сумочки тонкую золотистую сигарку, — жалею, что отказалась. Посоветовалась с мужем, лучше мы вместе поедем на его гастроли в Монако.

— Мне нравятся песни твоего мужа, — сказала ей Марина Далакян, инстинктивно расправляя плечи и втягивая живот. — Пожалуй, я как-нибудь напишу его портрет. Правда, это будет дорого стоить — я беру за портрет не меньше пяти тысяч долларов. Но, думаю, дело того стоит. Недаром, журнал «Талант» назвал меня многообещающим художником,

— Да, я читал про тебя, — вступил в беседу Витя Веденеев. — Мне, кстати, тоже приложили выступить в этом журнале. Скорее всего, это будет интервью на развороте. Сейчас у меня, правда, совсем нет времени на журналистов. Но вот вернусь из Принстона, тогда посмотрим.

— Журнал «Талант»? Никогда о таком не слышала, — высказалась Надя Кошкина, одетая в оранжевое мини-платье, щедро оголявшее ее складчатую плоть. — Про меня вот писали в журнале «Богема». И в журнале «Афиша». Еще показывала по НТВ, ОРТ и РТР. А еще я поеду на гастроли и Рим!

«Сейчас передерутся. Прямо убить друг друга готовы из-за того, кто из них самый успешный и знаменитый», — подумала Даша.

— Просто цирк уродов какой-то, ты согласна, Громова? — услышала Даша мелодичный, подзабытый голос.

Она обернулась и увидела звезду рекламного ролика про собачий корм Машу Кравченко. Маша выглядела потрясающе — золотистый загар, едва заметно подведенные зеленые глаза, ухоженные блондинистые кудри — ну просто ожившая Барби! А вот одета она была так же просто, как и Даша, — в синие джинсы и серый пуловер. Правда, эта одежда была приобретена скорее в дорогом бутике, чем на дешевой толкучке.

— Что же ты не идешь туда, к ним? — ехидно улыбнулась Даша. — Ты же у нас тоже вроде как звезда. Актриса.

Маша посмотрела на нее так, как породистая собака, употребляющая только «Догги-чипс», посмотрела бы на вчерашнюю котлетку.

— Ну а ты-то сама, Даш, как живешь?

«Надо наврать про любовника-француза!» — решила Даша, а вслух сказала:

— Да так… Если честно, не очень. Не замужем. Не работаю. Похвастаться мне нечем.

— Да, в общем-то, мне тоже, — смягчилась Маша, — пока нечем. Я мечтала стать русской Шарон Стоун. Но после ВГИКа меня не позвали ни на один приличный кастинг. Если и снималась, то только в эпизодах. Причем в большинстве случаев эти эпизоды вообще вырезали из фильма… Правда, сейчас мне предложили один проект. Буду играть главную роль в новом фильме.

— Ну вот, а ты говоришь, не сложилось.

— Так это первая главная роль за столько лет! И потом — фильм малобюджетный. Звездой он меня явно не сделает, но, может, меня хоть кто-нибудь заметит… А ты почему не работаешь? Ты, кстати, что закончила, я не помню, — нахмурилась Маша, — вроде ты собиралась стать учительницей?

— Да так, — Даша неопределенно пожала плечами, — я никуда не поступила, окончила курсы гримеров при «Мосфильме». Но устроиться на работу мне так и не удалось. В итоге меня приняли в рекламное агентство секретаршей. А потом генеральный директор решил, что для этой должности я недостаточно сексапильна. И вместо меня взяли пустоголовую красотку — сейчас модно, чтобы в приемной сидела порнозвезда. Не представляю, как она справляется, — вздохнула девушка.

— Интересно… — Маша задумчиво изучала бывшую подругу, — значит, сейчас ищешь работу?

— Вроде того. Только как ее найти? — усмехнулась Дарья. — Образования-то у меня нет. Не в ларек же идти торговать!

— Вообще я тут подумала… — замялась звезда рекламы, — короче, я могла бы тебе помочь. Хочешь, работать в нашем фильме?

— Ты что? — испугалась Даша. — Какая из меня актриса? У меня и дикция плохая. И вообще — я нефотогеничная.

— Никто и не предлагает тебе роль, — снисходительно улыбнулась Маша, — нам нужен гример. Правда, большая часть съемок будет проходить не в Москве. Ты сможешь надолго уехать?

— А где?… То есть… Смогла бы, наверное… А у меня получится?… Что делать-то надо? — растерялась Даша.

— Всё то же самое, — усмехнулась будущая звезда, — пудрить морды, румянить щеки.

— А почему это ты вдруг пригласила меня? — подозрительно спросила Даша. — Это что, гуманитарная помощь приятельнице-неудачнице?

— Брось, — усмехнулась Маша, — мы же с тобой никогда особенно не дружили. Я помню, ты всегда была такой серой мышкой.

— Не надо напоминать, кем я была, — нахмурилась Даша, — ты, помнится, тоже носила длинные юбки и не выщипывала брови.

— Ну не хватало нам еще поссориться, — смягчилась Маша, — в общем, я же говорила тебе, наш фильм — малобюджетный. Это значит, мы на всем экономим. А ты знаешь, сколько стоит дорогой стилист? Сто долларов в день! Ну а тебе мы будем платить долларов четыреста в месяц. Тебя это устроит?

— Четыреста? — выдохнула Даша. В рекламном агентстве ей платили сто пятьдесят. — Что ж… четыреста — это вполне! — Она попыталась не выдать своего внутреннего ликования. — А что, прямо завтра приходить?

— Нет, придешь в пятницу на летучку, на студию Горького. Я закажу тебе пропуск. А двенадцатого апреля мы уезжаем.

— А куда?

— В Адыгею, на натуру. В маленькую горную деревушку. Фильм будет называться «Белая река». Какая-то философская нудятина, в конце которой кто-то бросится в реку — наш сценарист еще нс решил, кто именно. Пошло, конечно, но зато у меня главная роль. Ну, так что, едем?

— Едем! — И Даша отсалютовала ей пластиковым стаканчиком.

Домой Даша возвращалась с Веркой. Слегка подвыпившая подруга всю дорогу загадочно посматривала на Дашу.

— Агеева, я же вижу, ты мне что-то хочешь сказать, — наконец не вытерпела та.

— Вообще хочу, — призналась Вера, — но боюсь, а вдруг ты будешь ревновать?

— Что, кто-то предложил тебе руку и сердце? — оживилась Дарья.

— Ну, почти, — замялась Вера, — в общем, Веденеев дал мне номер своего мобильника.

— И что?

— И тo, балда, — разозлилась Верка, ожидавшая явно другой реакции на это сообщение, — мы договорились, что я как-нибудь позвоню и мы куда-нибудь сходим.

— А сам он не может позвонить?

— Нет, ну я так и знала! Лучше бы я тебе вообще ничего не рассказывала. Ну, какая разница, кто из нас кому позвонит? Я, между прочим, феминистка и могу сама проявить инициативу, — важно сказала Вера. — Главное то, что я ему понравилась!

— Он тебе это сказал?

— Ну что ты пристала? — занервничала подруга. — Ничего он мне не сказал. Зато так посмотрел! — Ее взгляд стал туманным, словно у разнежившейся на солнышке коровы.

— Здорово… А мне, представляешь, предложили работу.

— В балете «Пышечка»? Я видела, как ты здоровалась с Кошкиной. Ну, для эстрады тебе придется набрать пару-тройку килограммчиков.

Даша никак не отреагировала на ядовитую реплику оскорбленной в лучших чувствах приятельницы.

— Нет, гримером в кино. Машка Кравченко.

— Да ты что? Надеюсь, шутишь?

— Почему это — шучу? Я согласилась. Давно хотела поработать по профессии. И потом, зарплата — четыреста баксов.

— Ты же никогда не работала по специальности, — усмехнулась Верка, — столько лет прошло с тех пор, когда ты закончила ли курсы! Уже, наверное, и забыла все! Не боишься опозорится?

— Ну, освежу кое-что в памяти, конспекты-то остались, — Дашу немного удивила агрессивная реакция лучшей подруги, — попрактикуюсь. Хочешь, приходи ко мне завтра, я тебя как-нибудь накрашу?

— Ты? Меня? — Вера неестественно громко расхохоталась. — Да я и сама себя могу накрасить в тысячу раз лучше. Даш, у тебя же, между нами, вкуса нет! И вообще, работать с этой крашеной куклой? С этой пустоголовой профурсеткой?

— Четыреста баксов, — деликатно напомнила Даша. — Кроме того, съемки будут проходить в Адыгее. Хоть развеюсь, а то я уже четыре года никуда дальше родительской дачи не выезжала.

Верка озадаченно замолчала и отвернулась к окну. Да, четыреста баксов — это весомый аргумент. Сама Вера — технический переводчик — получала в своей конторе чуть ли не вдвое меньше.

— И все равно, я бы на твоем месте не согласилась. Из принципа, — наконец высказалась она.

— Ты просто завидуешь, — усмехнулась Даша.

— Я?! Завидую?! — взвилась Верка.

Даша удивленно на нее посмотрела. На самом деле она просто пошутила — подруги с детства любили безобидно подкалывать друг друга. Но, на этот раз, язвительная реплика попала точно в цель — как говорится, в самое яблочко. Верка действительно ей позавидовала — как же так, незаметная Дашка, героиня второго плана, домохозяйка и классическая неудачница, будет работать в кино и даже получать больше, чем она, красивая и талантливая Вера?!

— Ну, скажешь тоже, — передернулась Вера, — было бы кому завидовать. Старая дева! Без образования и карьеры! Единственный раз в жизни повезло — бросили ей работу, как собаке кость! Да весь класс знает, что ты была влюблена в Веденеева, бегала за ним. А теперь у меня с ним свидание, вот ты и позавидовала!

— Вер, ты что? При чем тут Веденеев? Когда это было? — удивилась Даша.

— В старинные года! — огрызалась Вера. — Правильно сделал Суздальцев, что тебя бросили! — Подруга тут же осеклась, поняла, что переборщила, но было уже поздно — Дашино лицо потемнело, словно африканское небо перед близкой грозой.

Опасная тема. Об этом никогда нельзя говорить. Верка это прекрасно знала. О чем угодно — только не о Суздальцеве.

…За окном бежали тени — домов, людей, машин. Даша хмуро и, пожалуй, чересчур пристально вглядывалась в расплывчатую грязь московских улиц Леша Суздальцев… Взрослый мужчина с лицом нашкодившего ребенка, человек-ураган, человек-обман.

Он мечтал стать великим путешественником. Вечно носился по городу с какими-то картами под мышкой. Однажды купит металлоискатель и заявил, что под Москвой зарыты клады фараонов. Целые дни проводил в пыльных архивах, срисовывая какие-то схемы, слонялся по пыльным летним бульварам, вооружившись транспортиром и компасом. «Мы станем миллионерами! — с придыханием говорив он снисходительно посмеивающейся Даше. — Мы поселимся в шикарном семиэтажном коттедже на берегу океана, я куплю тебе брилльянты!» «Зачем мне брилльянты на берегу океана! — смеялась она. — Сойдет юбочка из лиан и ожерелье из тропических цветов!»

В итоге клада он, разумеется, не нашел.

Он сам сконструировал воздушный шар (правда, немного ошибся в расчетах и шар не взлетел — даже на полметра), он сам построил плот из пивных банок, он мечтал сконструировать крылья и спланировать на них с крыши тринадцатиэтажного дома.

Вечерами он сидел над своими картами, что-то бормотал, лихорадочно щелкал калькулятором — к кругосветному путешествию готовился.

Они познакомились, когда Даше едва исполнилось двадцать пять. Она уже давно считала себя старой девой, работала секретаршей в рекламном агентстве, носила хвостик на затылке и очки со стеклами без диоптрий — просто так, для солидности.

Даша точно помнила — это случилось двадцать девятого декабря. Мама отправила ее за елкой.

Пощипывающий кожу мороз, мерцающий в светлых пятнах фонарей снег, переполненный елочный базар… «Потратиться на нормальную елку или просто насобирать веток и красиво расставить их по вазам?» — мучительно соображала она. С одной стороны, елка — это непреходящее детство. Под елкой таинственный Некто оставляет по ночам долгожданные подарки, а под ветками — не факт. С другой стороны, у нее осталось всего ничего. А еще надо купить подарки папе и Верке. Хотя бы какую-нибудь мелочь, но купить!

— Вы, наверное, великий ученый и размышляете над новым доказательством теоремы Бойля? — услышала она приятный баритон и не сразу поняла, что вопрос относится к ней.

В ожидании ответа перед ней стоял невысокий мужчина в спортивной синей куртке и смешной кроличьей ушанке, лихо заломленной на одно ухо. Он широко улыбался, а на его загнутых ресницах таяли блестящие снежинки.

— Не было такой теоремы, — удивилась Даша, — по крайней мере, я не слышала. К точным наукам я отношения не имею.

— Ну, тогда задумались о судьбах мира? — не отставал навязчивый собеседник.

— Может быть. — Даша наклонилась и подняла с земли пушистую елочную ветку. Она уже приняла решение — надо насобирать веток. Что она, маленькая что ли, тратить деньги на елку? Все равно Дедов Морозов не бывает!

— А вы уверены? — удивился тип в ушанке, и Даша со стыдом поняла, что произнесла последнюю фразу вслух. — Я, если честно, всегда в них верил. И до сих пор верю… Но вообще-то я спешу.

— Вот и спешите! — ответила смущенная Даша, подбирая еще одну приглянувшуюся ей веточку. Но мужчина не ушел.

— Я не буду просить у вас номер телефона — это пошло, — сказал он, — и до дома провожать вас не буду. И даже нс спрошу, как вас зовут.

— И не надо, — удивилась она, оглядываясь по сторонам: нет ли поблизости милиционера? Мало ли что на уме у этого типа! Привязался к ней — а уже темнеет. Конечно, вокрут полно народу, но у нас такие люди, будешь кричать — а они только разбегутся!

— Я только хочу сделать вам подарок! — И он потряс перед ее лицом небольшой ладной елочкой. — Просто подарю вам ее к празднику. А я все равно встречаю Новый год один, зачем мне такая?

— Но вы же ее зачем-то купили! — удивилась Даша.

— А я ее не купил, — он подмигнул ей и заговорщицки прошептал, — я ее украл!

Девушка в ужасе отшатнулась. Надо же — связалась с уголовником, завела с ним беседу. Надо немедленно отсюда уходить.

— Эй! Я пошутил! — Он догнал Дашу и уверенно вложил елочку в ее руки. — Осторожно, не уколись.

— Да не нужна мне ваша елка! — Она раздала руки, и деревне упало на рыхлый снег. — Отстаньте!

— Жалко елочку, — он не стал её догонять, просто кричал вслед, — подберут се какие-нибудь бомжи и будут исполнять вокруг нее алкогольные пляски!

Почему? Почему, почему?! Почему она не ушла, не убежала со всех ног? Зачем она вернулась, взяла елку, спросила его имя, сказала свое? Почему нс поступила как обычно, не спрятала дурную свою голову в песок (вернее, в грязноватый московский снег)? Неужели надеялась, что и ей может когда-нибудь повезти в любви? Может быть, решила, что она смеет рассчитывать на женское счастье? Выйти замуж, родить детей (двоих, а лучше троих), нежно водить утюгом «Тефаль» по накрахмаленному воротничку чьей-то белоснежной рубашки? Растворять кубики «Maгги» в весело бурлящем кипятке и с улыбкой приглашать кого-то к столу?

Новый год они встречали вместе. Вдвоем — в его однокомнатной квартире. Верка смертельно на нее обиделась. Мама кричала на нее три дня, папа хранил из педагогических соображений суровое молчание. А она никого не послушала, поступила по-своему. («Не трогайте меня, мне двадцать пять!») И теперь будет расплачиваться за проявленную тогда самостоятельность всю жизнь. Ну, или, по крайней мере, большую ее половину.

— Верка? — хмуро позвала Даша. — Вер, ну зачем ты так? Зачем о нем напомнила?

Но подруга не ответила. Так они и доехали до самого дома — молча. И Верка тотчас нырнула в подъезд — даже не попрощавшись. А Даша поплелась к себе — перепрыгивая через подернутые тонким льдом лужи — благо жила она в соседнем подъезде.

Вечером Вера так и не позвонила. Не объявилась она и на следующий день. И в четверг. И в пятницу. Теперь уже Даша обиделась на завистливую Агееву. «Ну и ладно, обойдусь, — думала она. — Тоже мне, принцесса, бизнес-леди. И никакая я не старая дева — на Западе сейчас вообще никто не выходит замуж раньше тридцати!»

Зато в пятницу утром ей позвонила Маша Кравченко.

— Эй, Громова, ну ты даешь! — игнорируя приветствие, сказала она. — Я думала ты мне сама позвонишь. А ты так подводишь — я уж и сомневаться начала, правильно ли сделала, что тебя пригласила.

— Правильно, не сомневайся, — заверила ее Даша, — я как раз сейчас собиралась тебе звонить. Я прекрасно помню, что сегодня у нас летучка.

— То-то же. Знаешь, где находится Киностудия имени Горького? На улице Эйзенштейна. Подваливай туда часикам к пяти. Четвертый корпус, самый дальний, который со стеклянными стенами. Третий этаж, комната триста два. Там наш офис. Покажу тебе всех. И не забудь паспорт, его надо отдать администратору для покупки авиабилета в Адыгею. Ну ладно, я пошла, меня тут зовут.

— Постой, Маша, — почти закричала Даша, — а что мне надеть?

— Надеть? — насмешливо переспросила Кравченко. Вечернее платье с голым плечом и декольте до пупка.

— Правда? — ужаснулась Даша. — Но…

— А ты как думала, дурочка? Ты же в кино собираешься работать, а не в доме культуры спального района. Здесь все так ходят, в другом виде тебя и не пропустят на киностудию.

— Ладно, — вздохнула Даша, — поищу что-нибудь. А ничего, если на мне будет мини-юбка и блестящая майка на лямочках? Это самое нарядное, что у меня есть.

— В самый раз, — успокоила Маша.

— Ну ладно, тогда я пошла собираться. Пока, до встречи?

— Эй, Громова, — крикнула Машка, когда Даша собиралась положить трубку, — надеюсь, ты поняла; что я пошутила? Насчет костюма?

— То! Это была шутка, поняла? Приходи в чем хочешь! Хоть в драных джинсах!

— Точно?

— Точнее некуда! Увидимся! — И энергичная Машка повесила трубку.

Даша посмотрела на часы. Половина третьего. Час она потратит на дорогу, значит, у нее есть всего полтора часа, и за это время надо успеть привести себя в божеский вид. Даша знала, что неудобно идти устраиваться на работу в старых джинсах и растянутой кофточке. Тем более если речь идет работе в кино. Ну и пусть, что она будет простым гримером. Все равно надо выглядеть не хуже остальных — ну хотя бы в свой первый рабочий день.

Она подошла к огромному платяному шкафу и, открыв тяжелую дверцу, задумчиво уставилась внутрь. Кошмар! Только она так могла — дожить почти до тридцати лет и не собрать прилично го гардероба. Даша всегда была равнодушна к одежде. Летящим юбкам и модным шпилькам предпочитала практичные джинсы и теплые, уютные свитера.

Правда, у нее есть целых два деловых костюма. Один — поскромнее, темно-серый, со строгим двубортным пиджаком — его Даша купила позапрошлой зимой на распродаже. Другой костюм сложно было назвать деловым, поскольку он был ярко-желтого цвета, к тому же сомнения вызывали приталенный коротенький пиджак и юбка на три ладони выше колена. Этот костюм Даша сшилa сама — по выкройке из какого-то женского журнала, да так ни разу и не надела. «Надену желтый!» — решила она. Все-таки люди, работающие в кино, — это богема. Так не хочется в очередной раз ударить в грязь лицом.

— Куда это ты, Даш, намылилась? — подозрительно спросила ее мама.

— На работу устроилась, — скромно сообщила Даша.

— Да ты что?! — обрадовалась мама. — А куда?

— В кино, — не без гордости пояснила дочь, — гримером. Скоро поеду со съемочной группой на натуру. А сегодня у меня первый рабочий день.

— А ты уверена, что правильно оделась? — засомневалась мама.

Даша промолчала. Конечно, она была уверена. Этот желтый костюм так ей идет, не беда, что она одета немного не по погоде. А то, что она накрасила глаза фиолетовым — ну и что, Верка всегда так красит. И называет это — стиль гламур. Наверное, Верка все-таки права. Раз она собирается работать гримером, то и выглядеть, должна, как шоколадка «Баунти». Конечно, многие скажут, что вечерний макияж неуместен в ярко освещенном офисе. А что поделаешь, если Дашино лицо — это витрина!

Вот и колготки в сеточку, которые Верка Агеева подарила ей на позапрошлый Новый год, наконец пригодились… Теперь она выглядит, как заправский киногример — ярко, богемно, сексуально.

Даша решила поехать на новую работу на такси — теперь она может позволить себе маленькие дамские слабости. Для человека, который привык экономить на всем, четыреста долларов — целое состояние.

Первый же автомобиль остановился возле голосующей Дарьи Громовой. За рулем сидел немолодой брюнет с красным полным лицом. Он внимательно посмотрел на торчащую из-под пуховика желтую юбку и объявил:

— Полторы.

— Что — полторы? — не поняла девушка.

— Полторы штуки. За два часа.

— Ну… это слишком дорого… Я думала, что это стоит сто пятьдесят, ну максимум двести, — растерялась Даша.

— Да пошла ты? — неожиданно взвизгнул мужик, при этом его тройной подбородок негодующе вздрогнул. — Двести баксов за такую кралю, как ты! — И он нажал на газ. Резко стартанувшая машина облила ее холодной серой жижей из придорожной лужи.

«Идиот какой-то! — пожала плечами Даша. — Вот ведь страна, выдают права кому попало…»

Следующим остановившимся авто оказалась темно-вишневая иномарка. Ее водитель обладал «лицом кавказской национальности», малиновым кашемировым пальто и массивной золотой цепью на мускулистой груди. Рядом с ним сидел, похоже, его однояйцевый близнец — та же смуглая кожа, те же черные блестящие кудри и тот же огромный золотой ошейник. Даша попятилась.

— Ммм… Я не могу сесть к вам в машину. Вас двое, — вежливо улыбнувшись, отказалась она. — Вы не обижайтесь, я ничего не имела в виду, но сами понимаете… Сейчас такое опасное время, лучше* всегда перестраховаться.

Однояйцевые близнецы переглянулись и заулыбались.

— Понымаэм, — сказал один из них с сильным кавказским акцентом, — нэ волнуйса, да? Мы с братэллой, да? Тэбя на три часа возмем, да? Двэсти баксов, да?

— Нет, — машинально ответила Даша.

— Чэтырэста! — не сдавались любители продажной любви.

Женщина молча развернулась и быстро пошла по направлению к метро. Она, наконец, поняла — да ее же приняли за проститутку! Это неожиданное открытие ничуть не оскорбило Дашу Громову. «Вот деревня, — подумала она, — что они, никогда о стиле гламур не слышали, что ли?»

Даше не пришлось искать комнату триста два в четвертом корпусе Киностудии имени Горького — на проходной она встретила саму Машу Кравченко. Маша, одетая в черные джинсы и белоснежную коротенькую курточку, выглядела великолепно.

— Эй, Громова! — закричала она. — Иди сюда, опаздываем… А я тебя сначала и не узнала. Подумала, что ты одна из тех. — Она кивнула куда-то в сторону. Даша обернулась и увидела пеструю толпу гротескно накрашенных женщин, одетых в какие-то яркие тряпки.

— Кто это? — шепотом спросила она.

— Не пугайся, здесь нет подпольного публичного дома, улыбнулась Маша. — Все они пришли пробоваться на роль проститутки к Швахштейну. Меня, кстати, тоже приглашали, но пришлось отказаться — мы же уезжаем.

— Ну, спасибо, — обиделась Даша, — ты считаешь, я похожа на проститутку? Вообще-то это называется стиль гламур. Так сейчас все ходят в Париже… и в Милане, — вдохновенно врала девушка.

— Ну-ну. А ты когда в последний раз была в Париже? — невинно полюбопытствовала Маша, и уязвлённая Дарья предпочла уклониться от прямого ответа.

В триста второй комнате было накурено и многолюдно.

— Сейчас тебе всех покажу, — зашипела Маша. — Вон там, смотри, по мобильнику болтает, в длинных сапогах, — это наша главная. Режиссер и продюсер Алла Белая. Жуткая стерва.

Даша украдкой посмотрела на Аллу Белую. На вид лет тридцать, очень красивая, глянцевые черные волосы уложены, как у Умы Турман в «Криминальном чтиве», одета в простое черное платье и высокие замшевые сапоги. В длинных загорелых пальцах с острыми наманикюренными ногтями крошечный серебристый мобильник — на вид сущая игрушка, однако Даша знала, что стоят такие не меньше пятисот долларов. В следующую секунду телефончик вдруг заговорил препротивным механическим голосом: «Возьмите трубку, пожалуйста, возьмите трубку!»

— Заткнись, урод, — пробормотала Алла и пощелкала кнопками. — Але… Да. Да. Дурак ты, милый. Не хочу я идти ни на какую премьеру. Хочу просто отдохнуть. Закажи столик в «Максиме». Нет, лучше в «Метрополе».

Разглядывая властную красавицу, Даша инстинктивно приосанилась, втянула живот. Алла Белая выглядела, как картинка из дорогого глянцевого журнала. Именно такой в глубине души мечтает стать каждая женщина — уверенной в себе, стильной, успешной. «Наверное, мне никогда не стать как она, — вздохнув, подумала Даша. — А ведь мы с ней, должно быть, ровесницы».

— Чего ты так на нее уставилась? — зашептала Машка. — Она не любит, когда ее рассматривают. Вон лучше смотри — справа от тебя наш главный герой. Максим Медник. Местный секс-символ, наверняка начнет и к тебе подкатывать, хотя… — Подруга с сомнением посмотрела на сетчатые колготки, торчащие из-под самодельной желтой юбки.

Максим Медник был необыкновенно, просто нереально хорош собой. Легкий загар (такой не получишь, перекапывая картошечку на подмосковном огороде), вьющиеся блондинистые пряди, зеленые, какого-то русалочьего оттенка глаза, модная ныне двухдневная небритость — все это делало его похожим на задумчивого ковбоя из рекламы известных американских сигарет.

— А вот там, у стенки, стоит Гришка Савин. Тоже актер. Одна из главных ролей.

Даша посмотрела на актера и вздрогнула от неожиданности. «Леша! — Ее взгляд панически заметался по комнате. — Надо отсюда уходить!» Актер, казалось, заметил ее внезапное смятение и вежливо улыбнулся незнакомой девушке в кричаще-желтом костюме. Ну конечно, это не он. Она просто перепутала — как всегда. Какая же она идиотка — Маша ведь ей русским языком сказала — артиста зовут Гриша Савин. Просто очень похож. Невысокий, одетый в потертые джинсы и черный свитер, с какими-то рассеянными серыми глазами. Он немного напоминал молодого Есенина — такой же простой и романтичный.

И Лешка Суздальцев тоже был похож на Есенина. Даша неоднократно ему об этом говорила. Лешке такое сравнение льстило. Он даже пытался декламировать «Черного человека» — с выражением, с подвыванием в соответствующих местах. А однажды, будучи в гостях, невозмутимо высморкался в скатерть. («А что, твой идеал, Есенин, так всегда и поступал!» — заявил он. «Мой идеал — ты, а не Есенин, а он просто на тебя немного похож…»)

Он был сумасшедшим, этот Лешка Суздальцев. Любил играть в снежки, любил ходить с ней на танцы… Как подросток, честное слово. Подарил ей однажды… живого кролика.

— Ну, куда же я его дену? — Даша смеялась, прижимая к щеке дрожащее животное. — Отдам в детский сад, пусть детишки радуются, — говорила она, уже зная наверняка, что никому лопоухого не отдаст — даже под страхом смерти, даже если ее будут пытать раскаленным утюгом.

Они назвали зайчика Сережей — в честь Есенина. А Суздальцев фамильярно звал его Сержем — и кролик на него совсем не обижался. А прошлой весной зайчик умер, — оказывается, карликовые кролики долго не живут.

Даше очень понравился Гриша Савин. «Он совершенно не похож на остальных здесь, — подумала она, — такой простой, а ведь тоже актер, даже играет главную роль. Мне бы хотелось с ним познакомиться. У него лицо гораздо мягче, чем у Лешки. Наверное, он хороший человек, в отличие от Суздальцева… Кто знает, может быть, когда-нибудь мы…»

— Эй, даже не думай об этом! — одернула ее Маша Кравченко. — Гришка мой, я с ним уже четыре месяца сплю… Ладно, не обижайся, на него все новенькие заглядываются, Максим вот жутко злится и не понимает почему. А я могу объяснить: просто Гришка — обаятельный. В нем есть изюминка, харизма. Ты меня понимаешь?

— Вполне, — ответила Даша, а сама подумала: «Ну почему, почему если мне встречается кто-нибудь приличный, так он обязательно оказывается уже занят?» — Ты больше никого не хочешь мне показать?

— Пожалуй, нет. Ладно, помолчим, похоже, мадам Белая хочет что-то сказать!

Алла Белая действительно уже закончила свой важный телефонный разговор и вышла аккурат на середину комнаты.

— Господа, прошу внимания. — Она говорила едва слышным полушепотом, но все, как по команде, замолчали и уставились на женщину. — Кстати, посторонних я попросила бы покинуть офис. Девушка в желтом, я вас имею в виду.

— Я новый гример, — вякнула Даша. Почему-то ее голос прозвучал неестественно тонко.

— Гример? — Алла насмешливо приподняла левую бровь и совершенно беззастенчиво оглядела Дашу, которой немедленно захотелось спрятаться под стол. — Ну… ладно. Тогда можно открыть наше собрание. Начну я с неприятной новости. Нам сократили смету. Снимать будем не на кинокамеру, а на телевизионную — «Бетакам».

Все загалдели. На камеру «Бетакам» снимаются только дешевые телесериалы, снимать кино на телекамеру — это моветон.

— Замолчите, — поморщилась Алла, — потом пленка будет заретуширована под кино. Только профессионал высокого класса и отличит, зритель — никогда. Улетаем мы, кстати, не двенадцатого апреля, а через три дня, десятого. Летим я, Маша, Максим, Григорий, операторы, осветители, техник и девушка в желтом. Остальные в съемках на натуре не участвуют.

— А как же я? — вдруг тоненько пискнула некрасивая девушка с жиденькими русыми волосами и плаксивым выражением лица. — Вы же и мне обещали роль!

— У тебя будет эпизод, — Алла даже не удостоила страдалицу взглядом, — его мы снимем в Москве, уже по возвращении. Точка. Вопросы, предложения?

Все молчали.

— Да, и последнее, — Алла нахмурилась, — у нас не хватает персонала. На натуру не едет ни помощник режиссера, ни продюсер, ни администратор. Поэтому их обязанности будут разделены между членами съемочной группы.

— Просто замечательно, — шепотом заметила Маша Кравченко, — значит, я должна буду возиться с бумажками и подносить всем кофе, это она имеет в виду?

— Хотя… — Алла постучала по столу своим мобильным телефоном, — обязанностей этих не так уж и много. Думаю, что их может взять на себя — новенькая. Я имею в виду нашего гримера. Полагаю, это будет справедливо! Вопросов нет? Только всем спасибо, все свободны.

В тот день Даша Громова попала домой только в половине двенадцатого ночи. Сначала она ездила в туристическую фирму за авиабилетами, потом вернулась на студию — ей поручили проследить за упаковкой декораций. Кроме нее декорациями занимались два подвыпивших румяных осветителя, они то и дело норовили отпроситься «на минутку в туалет», а на самом деле шли в буфет за пивом. К концу второго часа работы один из осветителей мирно уснул в углу, а второй, как полуденная тень, ходил за Дашей и рассказывал ей историю своей жизни. Другими словами, ей все пришлось делать одной. И вдобавок, уже покидая киностудию, она услышала за своей спиной: «Эй, а вы видели эту новенькую в желтом? Прикол, да?»

А дома ее встретили взволнованные родители. Отец, несмотря на поздний час, был одет так, как будто он собрался на прогулку, — в теплые штаны, свитер, зимнюю куртку и шапку-петушок. В руках у взволнованной мамы была телефонная трубка. На появление дочери они отреагировали как-то неадекватно.

— Господи, вернулась! — прошептала мама и вдруг заплакала.

А отец сорвал с себя шапку-петушок и хлопнул кулаком о дверной косяк.

— Не могла позвонить, да?! — взревел он. — Мать волнуется, отделения милиции обзвонила уже, до моргов едва не добралась!

— Эй, вы чего? — удивилась Даша. — Я, по-моему, объяснила, что нашла себе новую работу. Я работаю в кино, и теперь часто могу задерживаться. Но, возможно, скоро у меня появится мобильный телефон. Сейчас они стоят совсем недорого, — не без гордости объявила Дарья и удалилась в свою комнату. Заплаканная мама побежала за ней.

— Дашенька, доченька, как же так, горе-то какое, — выла она. — Я понимаю, ты молодая, красивая, устала от бедности проклятой, но нельзя же так, это же грязь!

— Какая грязь? — устало переспросила Даша. — Ты имеешь в виду, что кино это грязный бизнес? Да очнись, ма, кто сейчас не ворует…

— Эх, Дашуля, думаешь, раз я такая старая, то ничего не поняла? А я ведь все заметила — да и газеты читаю, знаю, что происходит.

— Ты о чем?

— Ты занялась проституцией!!! — Новая волна безутешных рыданий.

— Какой еще проституцией?! — Даша не знала, смеяться ей или плакать. — Мам, ты чего?

— Думаешь, я такая дура? Соврала, что нашла новую работу, а сама! Оделась в мини, накрасилась, как обезьяна. Думаешь, я не видела в окно, как ты торговалась с этими типами в автомобилях. Даша, ты не подумай, что я вмешиваюсь в твою жизнь, но это так опасно…

— Мама, — Даша начала сердиться, — во-первых, я не торговалась. Я просто ловила машину. Во-вторых, обезьяны не красятся. А в-третьих, все это называется стиль гламур!!!

В тот день Даша легла в постели только под утро. Она внимательно читала сценарий фильма, попутно увлеченно перебирала флакончики и коробочки с гримом. Как она накрасит Машку? Какой образ придумает для Максима Медника и Гриши Савина?

Сценарий фильма был незамысловат, как детский букварь. Героиня Маши Кравченко — сексапильная красавица Тамара, фотомодель — едет в деревню к какой-то своей дальней родственнице. Там она знакомится с не менее сексапильным аборигеном (Максимом Медником) и влюбляется в него. Вскоре за красоткой приезжает ее московский жених (роль которого исполнит Гриша Савин). Вся эта душещипательная история заканчивается Машкиным (то есть Тамариным) самоубийством — она, словно доведенная до отчаяния грузинская княжна, бросается в горную реку.

Наверное, от этого момента и стоит отталкиваться Даше-стилисту. «Может быть, кто-то скажет, что я отношусь к своей работе слишком серьезно, — бормотала она, склонившись над сценарием, — но мне вовсе не кажется, что Маша Кравченко похожа на человека, готового на самоубийство ради любви». Маша, конечно, очень красива и вполне могла бы сделать карьеру на лучших подиумах мира. Но это какая-то самодовольная, глянцевая красота. Кукла с длинными ножками и безупречно белыми зубками. Стереотипная, сладкая блондиночка — сотни точно таких же красоток улыбаются со страничек модных глянцевых журналов. Нет в ее образе внутренней борьбы, надрыва, готовности к самопожертвованию. Короче, не роковая женщина. Отнюдь не Грета Гарбо. И даже не Гала Дали.

Подумав, Даша достала с пыльных антресолей альбом со школьными фотографиями и разыскала изображение Машки. Конечно, сейчас она выглядит не так — волосы перекрасила, злоупотребляет косметикой. Но в целом Маша мало изменилась. Даша вооружилась черной ручкой и подрисовала Маше длинные стрелки на веках. Поднесла фотографию поближе к лицу, посмотрела, прищурившись. И рассмеялась — до того нелепо выглядела Кравченко! Какой-то гибрид любимой жены арабского шейха и американской поп-дивы Шер. Подумав, Даша снабдила Машкино изображение легкомысленной челочкой до бровей. Челка Маше пошла, но девушка стала похожей на королеву школьного бала, а не на отчаянную самоубийцу. Даша вздохнула. Ну вот, ничего у нее не получается — только фотографию хорошую испортила. Как нелепо — подрисовала светловолосой Машке челку цвета воронова крыла! И тут Дашу осенило. А что, если, перекрасить Машины волосы в черный цвет?!

И вновь шариковая ручка запорхала над старенькой фотографией. Даша безжалостно закрашивала золотистые волны густых Машиных волос. И не поверила своим глазам, рассматривая преображенное Машино лицо. Похоже, она нашла то, что надо! У нее получилось!

Вообще-то черный цвет не очень шел худенькой, бледноватой Кравченко. Стали заметней мешки под глазами, возле губ обозначились складочки. И ничего удивительного в этом нет — еще на курсах гримеров им рассказывали, что иссиня-черный цвет волос идет только юным девочкам с гладкой розовой кожей. Всем остальным цыганская чернота кудрей прибавляет как минимум лет десять. Зато Машины глаза вдруг «открылись», и выяснилось, что они огромные и живые. Если раньше она была похожа на стервозную и легкомысленную любимицу фортуны, то теперь напоминала неизлечимо больную красотку. А Машина героиня и должна выглядеть неизлечимо больной — больной любовью.

Осталось придумать новый образ для Гриши Савина и Максима Медника. Собственно, в Гришиной внешности можно ничего не менять (или она уже смотрит на него предвзято?). Его роль невелика и проста, его герой может выглядеть вообще как угодно.

A вот с Максимом Медником дела обстоят куда сложнее. Он должен играть аборигена, полуграмотного деревенского жителя, который покорил сердце столичной кокетки. При том сам Медник похож, скорее, на звезду мужского стриптиза, а не на деревенского мужика. Он бесспорно красив, — наверное, никогда раньше Даша Громова не встречала столь безупречно красивого мужчину. Но ему определенно не хватает мужественности. Жаль, что у Даши нет фотографии Максима. Придется закрыть глаза и вспомнить его лицо — до мельчайшей черточки…

У него миндалевидные глаза, кажется, зеленые или даже голубые… Гладкая, как у холеной женщины, кожа… Красивая линия темных губ… высокий лоб… аккуратный пос… и водопад золотистых кудрей, — наверное, в юности он мог вполне убедительно сыграть роль Амура.

Даша облегченно вздохнула. Кудри — вот что здесь лишнее. Если постричь Максима покороче — он будет выглядеть как профессиональный боксер. То, что надо для фильма! А уж если вообще побрить его налысо!!!

На следующий день Даша шла на работу как на праздник. На этот раз она предпочла темно-фиолетовый костюм с юбкой почти до пола. Костюм этот выглядел бы вполне целомудренно, если бы не змеящийся вдоль ноги разрез — почти до самых бедер. Веки она накрасила фиолетовым и синим, подчеркнула скулы терракотовыми румянами, а губы слегка увеличила с помощью мягкого косметического карандашика.

Придя на студию, она первым делом разыскала Машу Кравченко.

— Маша, я такое для тебя придумала! — вместо приветствия воскликнула она. — Ты станешь великой актрисой, тебя запомнят и полюбят, я уверена!

— Интересно, — усмехнулась Машка, — Даш, у тебя что, торжество сегодня какое-то, что ли?

— Да нет, а что? — удивилась Даша.

— Просто ты так одета, как будто собираешься на деревенскую свадьбу, уж извини.

— Внешний вид гримера — это его витрина, — заученно сказала Даша, — и вообще, тебе что, неинтересно, что я для тебя придумала?

— Ну и что же? — довольно равнодушно спросила Маша.

— Мы покрасим тебя в брюнетку.

— Что-о? — Маша уставилась на Дашу, как леди из высшего света на простую поломойку — Ты соображаешь, что говоришь? Это исключено!

Даша растерялась.

— Маш, но я всю ночь думала о твоем образе. Ты совершенно не подходишь для этой роли. Ты слишком кукольно выглядишь. А черный цвет преобразил бы тебя, поверь мне. — Даша говорила быстро и сама понимала, что ее монолог неубедителен.

— Да кто ты такая, чтобы рассуждать о ролях, — вспыхнула Маша, — Алла Белая полагает, что я для этой роли очень даже подхожу. Поэтому она выбрала именно меня — из нескольких десятков претенденток. А ты, Даша, всего лишь гример, советую об этом не забывать!

— Но, Маш, ты с кем-нибудь посоветуйся, мне кажется… — растерялась Даши, — и вообще… я тебе дам телефон одного знакомого парикмахера. Он тебя покрасит, будешь как конфетка.

— Я и так конфетка, — капризно возразила Машка, — и вообще, почему я должна переться к какой-то парикмахерше? Тебя вроде бы наняли сюда гримером?! Значит, в случае чего ты и должна покрасить мне голову. А твоей парикмахерше, наверное, еще придется платить?

— Не придется, — успокоила ее Даша, — понимаешь, я ни разу не красила волосы. Только лицо рисовать умею.

— Ну конечно! Просто ты не хочешь брать на себя ответственность? Когда выяснится, что я выгляжу как уродина, ты свалишь все на парикмахера!

Даше внезапно стало смешно. Маша так серьезно относилась к своей прическе, словно речь шла о спасении чьей-нибудь жизни.

— Маш, остынь. Вот увидишь, тебе самой понравится! А я и для Максима Медника образ придумала…

— Интересно, какой же? — хмыкнула Кравченко. — Его ты тоже хочешь перекрасить в брюнета?

— Нет, его надо коротко подстричь, почти наголо. Он тогда будет смотреться менее смазливым и более мужественным. Как Бред Питт.

Маша вдруг рассмеялась — так громко и искренне, словно Даша была пародистом-комиком и показала ей свежий номер из своей концертной программы.

— Вот бы мне увидеть его лицо, когда ты ему это предложишь! Наверное, он заколет тебя своими маникюрными ножничками!! Ну, ты и придумала! Чтобы наш Максик добровольно лишился своих кудряшек. Да он скорее лишится нескольких лет жизни. Ну, ты меня и рассмешила!

Даша вздохнула. Нет, совсем не так она представляла свою кинокарьеру. Совсем не так.

АЛЛА

Ее жизнь была полна событий или, во всяком случае, казалась такой. В шестнадцать она носила платья от Шанель (привезли из Франции, по нереальному блату) и спала со своим одноклассником — сыном известного актера.

В двадцать она носила платья от Шанель и спала со своим однокурсником — сыном известного политика.

В двадцать пять она носила платья от Шанель и спала с собственным мужем, — впрочем, об этом потом.

В сорок она все так же носила платья от Шанель. И с кем только не спала!

Вот тогда-то все и изменилось.

Проснувшись утром восьмого апреля, Алла Белая первым делом подумала: «Да я старуха!» На тумбочке рядом с ее кроватью лежало карманное золотистое зеркальце — его-то и схватила она самым первым делом. Подозрительно уставившись на собственную сонную физиономию, она старалась найти хоть какой-нибудь признак надвигающегося климакса. Но нет — ее кожа по-прежнему была гладкой, глаза — блестящими, а губы — пухлыми и яркими. Даже несмотря на то, что сегодня ей исполнилось ровно сорок лет.

Одеяло рядом с ней слегка зашевелилось, из-под него высунулась мужская волосатая рука. Алла вскрикнула и потянулась к телефону — надо бы вызвать милицию, в доме насильник!

— Ал, чего орешь с утра? — хрипло поинтересовались из-под одеяла.

Ах да, как она могла забыть. Костик, ее последний любовник. Кажется, недавно ему исполнилось девятнадцать лет. Она нашла его в стриптиз-баре. Смазливый юноша с лицом ангела, одетый в микроскопические кожаные трусы, похотливо извивался у металлического шеста. Она заметила голодный блеск в красивых зеленых глазах и пригласила его за свой столик. Он охотно присел, тут же сообщив, что с удовольствием выпил бы шампанского — желательно «Дом Периньон».

— А хотите, могу станцевать для вас приватно? — Он многозначительно осклабился.

— Идет. У меня дома, — согласилась любившая приключения Алла.

В ту ночь мальчик постарался на славу — у нее давно не было такого темпераментного любовника. Утром, за чашкой ароматнейшего кофе, женщина объявила:

— Остаешься здесь. Я тебя покупаю. Завтра пришлю врача, пройдешь все необходимые анализы — предохраняться я не люблю.

— А как же клуб? Хозяин разозлится, — засомневался мальчишка.

— Я теперь твой хозяин, — улыбнулась она и на всякий случай добавила: — Триста баксов. В сутки.

Парень тотчас же замолчал и одобрительно заулыбался.

Он жил в ее просторной пятикомнатной квартире с окнами на Тверскую улицу уже целую неделю. «Пора его выпроваживать», — тоскливо подумала Алла. Конечно, мальчик необыкновенно хорош собой и такой опытный, но, боже, до чего туп! Интересно, он школу-то хоть закончил — хотя бы восьмилетку? Иногда Алла начинала в этом сомневаться. Например, вчера за завтраком Костик выдал:

— Слышь, Ал, тут песня меня одна тронула современная, ну просто до слез, Пугачиха поет.

— Это какая же, «Мадам Ерошкина», что ли? — съязвила она.

— Да нет, — поморщился герой-любовник, — не помню точно, стихи неизвестные. Чего-то медицинское… А, вспомнил! «Мне нравится, что вы больны не мной!»

— Так это же Цветаева написала! — удивилась Алла.

— Да? молодец девка, эта Цветаева, с талантом, — похвалили поэтессу Костя. — Наверняка ее продвинут. А она только для Пугачихи стихи пишет или еще для кого-то?

Алла настолько растерялась, что даже не смогла придумать ответной ядовитой реплики.

Да, надо немедленно выгнать его вон. Она покосилась на сонного любовника. Надо сказать, по утрам красавчик Костик выглядел не самым лучшим образом: встрепанные, немытые волосы, на щеке отпечаток рифленого покрывала…

— Ал, а че, пошли сегодня в кино? — зевнув предложил он. — Клевый фильм в «Пушкинском» идет, «Мистер Бин». Оборжешься, гарантирую. Я по телику этого чувака видел, так чуть не помер! Еще смешнее, чем Бенни Хилл. Пойдем?

— Не пойдем.

— Ну, так давай я один схожу, раз у тебя временя нет, — тотчас нашел он альтернативный вариант. — Ты только, Ал, это, денег оставь. И на билет, ну и там это чтоб в баре мороженое съесть. Баксов двести мне хватит.

— Неужели? А чего так просишь? — рассердилась она.

— Так это, можно и больше, — пожал плечами секс-символ, — давай четыреста, я тогда тебе еще и цветы куплю. Дашь? — Он нетерпеливо заглядывал ей в лицо, словно выпрашивающий угощения щенок. — Ты же любишь цветы, ну Ал?

— Не дам, — спокойно улыбнулась она, — ни четыреста, ни двести. Даже десяти баксов тебе не дам, милый. Хватит, подзаработал. — Она с удовольствием наблюдала, как вытягивается его физиономия.

— Хорош бздить. — На ангельском лице появились густые красные пятна. — Прикалываешься, да?

— Нисколько. Ты ж меня знаешь. Сказала — не дам, значит, не дам.

— А если я тогда уйду? — осторожно поинтересовался он.

— На это я и намекаю. — Ледяная улыбка. — Собирай вещички и уматывай. Ты мне больше не нужен.

— Хорошо. Две штуки баксов.

— Что?

— Две штуки ты мне должна. Отступной. Я ж из-за тебя с работы ушел, из клуба.

— Ты здесь уже две штуки заработал за неделю. В клубе, наверное, столько нс давали.

— Да я, если захочу, могу и миллион заработать! И два! — Рассвирепевший Костик вскочил с кровати.

— Вот и заработай, — мило улыбнулась она.

— Я с тебя еще мало взял! — горячился мальчик. — Триста баксов в сутки — это слишком мало за то, что я здесь вытерпел.

— И что же, интересно, ты здесь вытерпел? — равнодушно полюбопытствовала Алла.

— Да трахал столько раз такую старую корову, как ты!!! Вот что! — Костика, что называется, прорвало. Он понял, что больше ему с этой тетки денег не получить, и решил особо не церемониться. — Ты на себя-то посмотри! Все молодишься, платья носишь, чтоб жопу обтягивало. Да ты выглядишь на пятьдесят лет. Грудь обвислая, вся морда морщинистая, как у шарпея. Небось тридцать три подтяжки сделала, да?!

Она слушала гения продажной страсти с прохладной улыбкой. Ни в коем случае нельзя показать ему, что она уязвлена или обижена, — иначе он почувствует себя победителем. Алла знала, что он говорит неправду и, тем не менее, было неприятно. «Только не паниковать!» — приказала она самой себе и сама себя же не послушалась.

Конечно, он все врет, этот самодовольный, глупый стриптизер. Алла очень хорошо выглядит, никто не даст ей больше тридцати, а уж при выгодном освещении да с умело разрисованной мордашкой она может смотреться и на двадцать. И грудь у нее не обвислая, и морщин почти нет, и пластических операций она никогда не делала. Но нет дыма без огня. «Двадцатилетней девчонке он бы такое не сказал, — с досадой думала уязвленная женщина — Если бы он захотел обидеть молоденькую, он бы сказал, например, что она скучная в постели или одевается как доярка из колхоза…» Впрочем, стоит ли так огорчаться из-за какого-то вспыльчивою неудачника? Скоро он уйдет — да он уже мечется по ее просторной квартире, наспех укладывая безумно дорогие свитера и эксклюзивные брюки в дешевую объемную китайскую сумку. На вещички именные насобирал, сопляк, а вот потратиться на приличный чемодан поскупился. А зря — ничто так не выдает человека, как аксессуары. Бывало, сидишь в дорогом ресторане с приятным мужчиной — и так он перед тобой распинается, и коньяк пятизвездочный закажет, и про дом на Кипре ненароком обмолвится. А потом приносят ему счет, и он достает портмоне — от отечественного производителя, из кожзаменителя. Сразу понимаешь — дешевка.

Еще пять минут осталось потерпеть, и нахальный стриптизер покинет ее роскошную квартиру и не менее шикарную жизнь. Он уже сыграл свою жалкую эпизодическую роль, а она, вечная прима, остается на сцене, и поэтому расстраиваться ей недосуг.

Алла Белая искренне считала себя счастливой женщиной. А кто скажет, что это не так, пусть объяснит, что такое счастье. С самого детства Аллочка играла только козырными картами. Ее папа был генералом, мама — оперной певицей, почти знаменитостью. До свадьбы с генералом мама выступала в какой-то полуподвальной студии, зато сразу после бракосочетания переселилась в Большой, — правда, всегда почему-то пела во втором, а то и в третьем составе. Алла жила в элитном сталинском доме, училась в одной из лучших столичных спецшкол, без особого труда, с первой же попытки поступила во ВГИК. Жизнь была простой и приятной, как шоколадное мороженое, поскольку козырным тузом было папино высокопоставленное положение. Однако Аллочке повезло вдвойне — она могла похвастаться не только безусловной принадлежностью к элитному сословию, именуемому «золотая молодежь», но и бесспорным талантом. Лучшая ученица на курсе — и папа-генерал тут совершенно ни при чем! Ее дипломный фильм двенадцать раз показывали по Центральному телевидению. Ее вторая работа принесла ей славу, — правда, лишь в узких столичных кругах, но все-таки… Потом Алла Белая надолго покинула кинематограф, все еще удивлялись — почему, такая талантливая, в самом расцвете творческих сил. А она всего лишь пыталась создать семью, — всем известно, что работа в кино и стабильная личная жизнь понятия несовместимые. Мужа нашел для нее отец. Геннадий был сыном директора молокозавода: хотя он был на два года моложе Аллы. Через год после пышного бракосочетания на свет появился Митенька — недоношенный, болезненный ребенок. Сейчас ему уже почти семнадцать, и он учится в одном из закрытых пансионов в Лондоне. Алла оказалась образцовой мамой — она целыми днями крутилась вокруг болезного чада, словно папуас с тропического острова вокруг божества плодородия. Женщина и тогда считала себя вполне счастливой. Что же случилось? Когда закончилась ее безоблачная семейная жизнь? Может быть, в тот вечер, когда Геннадий с какой-то таинственной улыбкой предложил ей:

— А не хочешь ли ты почитать? Произведения Ярослава Гашека?

— Не понимаю, — удивилась она. Да и было чему удивиться, ведь Гена ничего, кроме газет, не читал.

— Не понимаешь? Сейчас поймешь! — И он жестом фокусника выудил из кармана комочек фольги. В фольгу было завернуто нечто твердое и земное, похожее на пластилин.

— Что это? — заинтересовалась супруга.

— Ну, ты даешь. Это же гашиш!

— Да ты что?! — перепугалась женщина — Гена, ты наркоман?

Супруг от души расхохотался. Потом посмотрел на Аллу так, словно он был мудрым учителем, а она — непонятливой второклашкой, сложившей два и два и получившей пять. И только потом объяснил, что он, Гена, разумеется, никакой не наркоман. А гашиш — это никакой не наркотик. Его можно иногда употреблять — так, для поднятия жизненного тонуса. В общем, баловство.

— И давно ты так балуешься? — спросила Алла. Пламенная речь супруга в защиту гашиша ничуть ее не вдохновила.

— Ну… попробовал года полтора назад… Да ты, Ал, не пугайся, посмотри на меня, я же нормальный, адекватный человек.

Алла внимательно посмотрела на супруга. И действительно ненадолго успокоилась. Тем более что разговор о легких наркотиках Геннадий больше не возобновлял.

А спустя почти два года Алла нашла в его кармане шприц. Маленький, одноразовый, в аккуратненькой пластиковой упаковке.

— Ал, не хотел тебя расстраивать, но у меня диабет, — потупился Гена. — Врач прописал уколы, вот и ношу все время шприц с собой.

— Какое лекарство?

— Да какая тебе разница? Там такое сложное название, у меня на рецепте записано, — объяснил Геннадий, отводя глаза.

Алла промолчала, но с тех пор стала внимательно наблюдать за мужем. И замечать то, на что раньше внимания не обращала. В последнее время Геннадий выглядел как анорексичная барышня: агрессивно выпирающие ребра, острые скулы, фиолетовые синяки под усталыми глазами. Он стал раздражительным — раньше Алла объясняла это напряженным графиком работы. И еще — он постоянно ей врал.

— Был у приятеля на дне рождения, — говорил он. — Немного выпили вина, все как полагается, так что, милая, не обессудь, я слегка нетрезв.

У Гены действительно заплетались ноги, а язык был ватным, но алкоголем от него не пахло!

Ей бы тогда забить тревогу, найти лучших врачей, подключить всемогущего папу! Но женщина опять промолчала. Тем более что Митенька в тот день как раз опять приболел — а здоровье ребенка было для Аллы всегда на первом месте.

Катастрофа случилась еще через несколько месяцев. Геннадий не пришел домой ночевать. Алла особенно не волновалась — в первый раз, что ли? Но в половине третьего ночи ее разбудил настойчивый телефонный звонок. Звонили из Склифа, где, оказывается, уже почти сутки находился ее супруг. Диагноз — острая сердечная недостаточность, вызванная передозировкой героина. Разумеется, Алла тут же наспех оделась, поймала такси и помчалась в реанимационное отделение. Когда она приехала, Геннадий уже был мертв — он скончался, не приходя в сознание.

Правильно говорят, что беда не приходит одна. В июле Алла похоронила беспутного супруга, а в начале августа неожиданно скончался генерал Белый. В сентябре Аллину маму уволили из Большого театра. А ближе к Новому году женщина обнаружила, что в кошельке осталось сто рублей, почти все золотые безделушки проданы, а впереди — долгие месяцы зимы. Надо покупать подарки к Новому году — Митеньке и маме. Надо бы купить новое пальто, а для сына — теплые зимние сапоги. «Надо срочно искать работу!» — решила она. Причем Алла, человек творческий, желала работать только в шоу-бизнесе — и нигде больше.

Ей снова повезло. В начале девяностых начали появляться первые музыкальные клипы отечественного производства — корявые и нелепые. И Алла Белая стала клипмейкером — одним из первых российских режиссеров, специализирующихся исключительно на музыкальных клипах. У нее неплохо получалось — с самого начала. И скоро она окунулась в привычную атмосферу — широкая известность в узких кругах, деньги, связи… В девяносто восьмом Алла позволила себе расслабиться — ей больше не нужно было думать о деньгах. Просторная квартира, два автомобиля — серебристый «мерс» и ярко-красный «опель», солидный счет в одном из парижских банков. Словом, у нее появилась возможность что-то сделать для души, а не ради материальных дивидендов. И Алла сняла свой третий фильм. Который с треском провалился. «Больше никогда не буду работать в кино!» — в сердцах пообещала она себе. Но Алла ошиблась. Кино манило ее, словно свет мотылька. Кино ей снилось. Не слава и общественное признание, не золотой «Оскар», не победа на кинофестивалях. Ей снилась съемочная площадка, волнение актеров, тихий шелест старенькой камеры и команда «Мотор!».

И она решила рискнуть. В конце концов, она богата и известна, она вполне может себе позволить проигнорировать общественное мнение. Пусть говорят о ней что хотят, пусть пишут гадости и сплетни в бульварных изданьицах! Так Алла приступила к съемкам. Арендовала офис на Киностудии Горького, наняла операторов, осветителей, подобрала актеров. Нашелся и сценарий. Из банальной на первый взгляд истории любви можно было сделать настоящую философскую притчу. Плюс немного здоровой эротики, плюс пару сцен со стрельбой, плюс модный саундтрек — вот вам и коктейль безусловного успеха.

Неблагодарный стриптизер Костик, в конце концов, ушел, и Алла облегченно вздохнула. Надо же, как неприятно начался день — ее день рождения. А времени посетовать на судьбу у нее нет (может, оно и к лучшему) — впереди длинный рабочий день. Послезавтра съемочная группа во главе с самой Аллой улетает в Адыгею. Надо съездить на студию — проследить, правильно ли упаковали декорации, и встретиться со стилистом, который должен был подобрать имидж исполнителям главных ролей — Маше Кравченко и Максиму Меднику.

Алла отправилась в ванную — просторное светлое помещение. На многочисленных стеклянных полочках теснились разнообразные баночки и тюбики. Чего здесь только не было! Все последние достижения французских косметических лабораторий: кремы, маски, пиллинги, нарядные коробочки с пудрой, разноцветные карандашики для глаз, флаконы с духами… Сегодня она собиралась надеть свой новый костюм от Валентино песочного цвета. Значит, ей подойдет пудра, имитирующая цвет загара. Тонкий слой коричневатых румян, мазок светлого тонального крема под глаза, коричневая жирная помада — и вот расстроенная, к тому же разменявшая только что пятый десяток лет дама самым расчудесным образом превращается в молоденькую кокетку.

Первым, кого она встретила на студии, был по-голливудски красивый Максим Медник. Такое впечатление, что он специально ожидал се у входа в павильон — гладко выбритый, только что причесанный, в модном шерстяном костюме и с огромным букетом бархатных бордовых роз.

— Алла, с днем рождения! — Он едва коснулся ее напудренной щеки сухими прохладными губами.

— Спасибо, Макс. — Она невольно залюбовалась им — безупречным, великолепным в своей агрессивной мужественности.

Впрочем, тридцатилетний Максим Медник — это уже давно покоренная крепость. Алла точно знала — этим экземпляром можно любоваться лишь издалека, в него можно даже влюбиться — но только тайно, платонически и желательно безответно. Несколько месяцев назад она провела пару ночей в его со вкусом обставленной холостяцкой квартирке. Тогда она сделала три открытия. Во-первых, Максим Медник но уши влюблен в собственное скульптурное тело, он может часами простаивать перед зеркалом, словно жрец перед священным алтарем; он жестоко страдает из-за каждого крошечного прыщика; у него есть личная педикюрша и массажистка. Во-вторых, он предпочитает женщин, которые способны искренне восхищаться его редкой красотой и которые самозабвенно поют ему дифирамбы. В-третьих, ослепительный красавчик Максим невероятно скучный любовник. В постели он напоминает резиновый манекен: создан по всем канонам эстетики, но неподвижный и холодный.

— Алла, ты сегодня выглядишь как картинка. Из журнала «Вог», — журчал он, подстраиваясь под ее шаг.

Женщина вежливо улыбнулась, но промолчала. В данный момент ее мысли были заняты другим; не опоздает ли стилист, готовы ли костюмы…

— Наверное, я не обману тебя, если скажу, что никогда не встречал женщину с таким шикарным телом, как у тебя, — продолжил он, вдохновленный ее многообещающим молчанием.

— Макс, не надо, не распинайся, — ласково сказала она, — здесь тебе уже ничего не светит.

Если он и обиделся, то вида не подал Да и не посмел бы он подать вида. Он ведь так мечтает стать кинозвездой. Не везет тридцатилетнему красавчику с карьерой, безусловно, не везет… Пара проходных ролей, одна довольно заметная роль второго плана — за нее Медник даже получил какой-то там приз на каком-то там фестивале. Неплохой багаж для выпускника ВГИКа. Но не для артиста, недавно разменявшего четвертый десяток лет.

Они шли по пыльному пустому коридору. Киностудия имени Горького — это совершенно особенный мир. Проходят десятилетия, а здесь ничего не меняется. Здесь не найдешь ультрасовременных офисов с белоснежными стенами и черными полированными столами. Не то, что престижного евроремонта — никакого ремонта не было здесь много лет и в помине: облупившиеся стены, потолок в желто-бурых разводах. А еще в коридорах киностудии живут кошки. Черные и рыжие, упитанные, с лоснящимися шкурками и тощенькие, полосатые — ну просто какой-то кошкин дом! И пахнет здесь кошками. Но никто их не выгоняет — жалко кисок, да и потом, все давно к ним привыкли. И почти возле каждой двери можно обнаружить блюдечко с мутным молоком или заветренной колбаской.

Уже подходя к триста второму офису, Алла услышала громкие звуки безутешных рыданий. «Понятно, наша команда в своем репертуаре!» — проворчала она, обращаясь к Максиму Меднику. Тот ослепительно улыбнулся и пожал плечами — он готов был согласиться с любым высказыванием Белой. Алла решительно толкнула тяжелую дверь.

Прямо на столе посреди комнаты сидела исполнительница главной роли Маша Кравченко. Ее глаза, обычно красиво подведенные, сейчас были мокрыми и красными, по щекам струились темные потеки размазанной туши, а на ухе почему-то висела отклеившаяся накладная ресничка.

— Я не переживу-у-у! — выла девушка. — Я ум-ру-у-у!!!

Вокруг рыдающей актрисы суетились две статистки и новенькая гримерша Даша, в руках у каждой было по стакану мутноватой воды.

— Машенька, ну нс надо так убиваться, ну успокойся, пожалуйста, — испуганно уговаривала ее Даша.

— Через это рано или поздно проходят все актеры и модели, ты увидишь, будет еще лучше, — вторила ей одна из статисток — совсем молоденькая девчонка с бледным, невыразительным лицом.

— Вы не понимаете! — Маша взвизгнула так, что мелко задрожали стекла.

— Что здесь происходит? — строго и холодно спросила Алла.

Увидев начальницу, Маша Кравченко мгновенно успокоилась, даже ее глаза вдруг как по команде стали сухими. Ох уж эти артистки! Сыграть истерику для них — сущая ерунда, любая абитуриентка театрального с этим справится. А люди вокруг пугаются.

— Да вот, Алла Михайловна, я считаю, что Маше надо покрасить волосы в черный, а она сопротивляется, — вежливо объяснила гримерша.

Алла презрительно посмотрела на Дашу Громову. Ну и чучело, выглядит как спившаяся клоунесса из шапито. Нацепила на себя какие-то ужасные цветные тряпки. Оголила отнюдь не безупречные, толстоватые ноги. Сама Алла вот уже много лет сидела на диете, она давно забыла о сладком и мучном. Когда-то она сама считала себя круглощекой и пышнобедрой, но овощные салатики без майонеза и диетические тосты сделали свое дело — сейчас она была не толще любой из знаменитых подиумных красавиц. Алла знала, что таких результатов может достичь любая пышечка — стоит ей только заменить калорийный ужин на двухчасовую пробежку. А девиц, пренебрегающих этими правилами, oнa просто не уважала… С другой стороны, вроде бы эта Даша окончила курсы гримеров при «Мосфильме». Алла знала, что преподают на этих курсах настоящие профессионалы. Более того, будучи человеком предусмотрительным, она позвонила знакомому гримеру, который подрабатывал на этих курсах, и спросила его о Даше Громовой. И гример тот сразу девчонку вспомнил — а это уже кое-что. Отозвался он о Даше весьма положительно. Не золотые руки, конечно, но вполне крепкий профессионал.

А Машу Кравченко давно пора проучить. Недоучившаяся старлетка, ни одной главной роли, а ведет себя как Джоан Коллинз!

— Сопротивляется — так найдем другую актрису. Более покладистую, — спокойно предложила режиссер. — Роль эта не такая уж и сложная, хоть и большая.

— Что значит — найдете другую? А контракт? — заволновалась Мария.

— Прочитай его внимательно, девочка, — улыбнулась Алла. — Я имею право расторгнуть контракт в любой момент. Без выплаты компенсации.

— Алла Михайловна, ну неужели вы сами не видите, что нс пойдет мне брюнеткой. Я натуральная блондинка. У меня тело блондинки, и характер блондинки, — заканючила девушка.

— Все. Не обсуждается. — Голос Аллы был угрожающе тих. Все знали, что женщина говорит так тихо, когда злится. — Раз стилист сказал в черный, — значит, так и будет. Перед тобой, между прочим, профессиональный гример, она работала почти со всеми нашими звездами.

Маша горько вздохнула, еще пару раз театрально всхлипнула, но не решилась продолжить опасную дискуссию. Кто ее знает, эту стервозную Белую? А вдруг правда возьмет и выгонит из фильма?

А Алла отошла к окну и достала из позолоченного портсигара «Картье» тонкую коричневую сигаретку. Тотчас же к ней приблизился Максим с дешевенькой пластмассовой зажигалкой в руках.

— Ужас, правда, Ал? — посетовал он. — Так убиваться из-за какой-то прически? Так глупо, да?

— Да, — лаконично согласилась женщина. Ей вдруг стало грустно. Красивый. словно музейный экспонат, Максим Медник так истово добивался ее расположения. Думает, наверное, что если у них будет роман, то она пригласит его в следующий фильм. Интересно, понравилась бы она ему просто так? Если бы была простым гримером? Администратором? Или незначительной статисткой, робко произносящей «Кушать подано!»? Может быть, и понравилась бы. Многие говорили Алле, что она красива и она охотно им верила. Впрочем, зачем забивать голову подобной ерундой? Слава богу, она не простой гример или администратор. Она в принципе может себе позволить быть сколь угодно некрасивой — все равно она будет нежно любима окружающими — по крайней мере, до тех пор, пока у нее есть деньги и влияние. И сейчас она получит очередное тому подтверждение.

Она достала из кармана пиджака свой крошечный мобильник и потыкала в кнопки.

— Юра? Привет, солнышко, это Алла. У меня сегодня день рождения… Что? Занят?… Ну та отмени… Перенеси на другой день… Да, буду ждать тебя в ресторане «Сирена»… До скорого!

Женщина удовлетворенно улыбнулась. Задумавшись о приятном, она не сразу обратила внимание на тихие всхлипывания за спиной. Неужели капризная Машка Кравченко еще не успокоилась? Aлла обернулась. Перед ней стоял Максим Медник. По его скульптурно гладкой щеке медленно стекала одинокая слеза.

— Что случилось? — перепугалась Алла.

— Эта кошмарная женщина, наш гример, — прошептал Максим, и его подбородок предательски задрожал.

— В чем дело, Макс? — Алла слегка погладила его мягкие кудри.

Внезапно мужчина потерял над собой контроль и разрыдался:

— Она требует, чтобы меня подстригли почти налысо!!! Я этого не переживу-у!!!

ДАША

Алексей Суздальцев мечтал стать великим путешественником. Однажды он сел за руль своей старенькой «девятки» и объявил:

— Уезжаю в кругосветное путешествие. Я, наконец, созрел. Поедешь со мной, Дашута?

— С ума сошел? — смеялась она. — У тебя же вещей с собой никаких нет.

— В том-то вся и соль. Это будет экстремальное путешествие. Без вещей, без денег.

— А как же паспортный контроль? У тебя же нет ни одной визы? И даже паспорта заграничного нет.

— Буду я еще обращать внимание на такие мелочи! — сказал он. Весело посигналил и уехал.

Задержали его через две недели в Италии. Каким образом старенькая «девятка» смогла пересечь несколько государственных границ, так никто и не понял.

«Без косметики я похожа на монстра, — грустно подумала Даша Громова, — самого настоящего монстра. Из малобюджетного фильма ужасов».

Девушка беспристрастно рассматривала собственное лицо в зеркале с двойным увеличением. Почему мама говорит ей, что она симпатичная? Ну что здесь хорошего — кожа какая-то бледно-зеленая, под глазами вечные синяки нос картошкой, глаза, правда, красивой формы, большие, но зато невыразительно серого цвета, а губы толстые, как у мультипликационного негра.

Однажды Даша случайно подслушала разговор двух девушек, вместе с ней учившихся в школе гримеров. Они оживленно болтали, сидя за столиком одного из многочисленных мосфильмовских кафе.

— По-моему, стилистка должна быть красавицей, — бросила одна из них, шестнадцатилетняя прехорошенькая рыжая девушка с завитой челкой. Даша знала, что у этой девушки очень состоятельные родители. На курсы она приезжала в серебристом новеньком «мерседесе» последней модели, а по пятам за ней ходил устрашающего вида мулат, похожий на профессионального игрока НБА, — личный телохранитель. В школу гримеров она записалась от скуки Даша сомневалась, что эта избалованная богачка когда-нибудь будет пудрить чужие лица.

— Точно! — радостно согласилась ее собеседница, не менее хорошенькая брюнетка, чем-то напоминающая Синди Кроуфорд. Эта девушка была профессиональной манекенщицей, но особенных успехов на подиуме почему-то не добилась — несмотря на свое удивительное сходство со знаменитой американкой (кажется, у нее была даже родинка над верхней губой, как у Синди). Поэтому она npeдусмотрительно решила освоить еще одну богемную специальность. — Я с тобой полностью согласна. Клиенту должен нравиться человек, который ею красит. В какой-то степени стилист — это идеал, образец красивой, ухоженной внешности. Мне кажется, что в школу гримеров должны отбирать по внешности.

— Верно! А к нам набрали каких-то непонятных особ! Неужели они рассчитывают на какую-то карьеpy? Особенно меня радует та девка, которая все время садится за первую партy.

— А, которая носит замызганные штаны? — поморщилась манекенщица. — А ты видела её свитер? Подумать только, весь в мещанских розовых ceрдечках!

Сплетницы рассмеялись, а Даша, сидевшая за соседним столиком, немного приуныла. Дело в том, что в их группе лишь у одной девушки был свитерок с сердечками — у нее самой. Свитер этот подарила ей Верка Агеева. Даша долго стеснялась его надевать, но, в конце концов, подруга убедила ее, что вещь модная и очень Даше к лицу.

— С ее физиономией только в цирке работать! — тем временем злорадствовала рыжая. — Дрессировщицей диких животных.

— Почему дрессировщицей диких животных? — изумилась манекенщица.

— Да тигры описаются от смеха, когда увидят, как она одевается. И выполнят все, что она прикажет, — из жалости!

В эту минуту в Даше проснулись все ее детские комплексы. Уродина, уродина, уродина!!! Она никогда самой себе не нравилась, поэтому и окружающие считали ее малосимпатичной. За ней никто не ухаживал в школе. У нее не было поклонников на «Мосфильме» — а ведь многие начинающие гримерши умудрились закрутить романы с актерами, статистами и операторами и даже с режиссерами!

И только Суздальцев не понимал, почему Даша так страдает.

— Дашук, ну что ты глупости-то болтаешь? — казалось, искренне удивлялся он. — Кто это тебе сказал, что ты уродина. Ты же у меня самая настоящая красавица! Честное слово.

Ага, красавица. Наверное, поэтому он ее и бросил. Может, она давно бы уже звалась мадам Суздальцевой. (Сколько раз Даша примеряла к своему имени эту благозвучную фамилию — и никакое другое сочетание слов не казалось ей таким манящим и сладким!) Или, что еще лучше, — она бы сама бросила Лешу Суздальцева. Если бы была чуточку привлекательнее внешне. Растоптала бы острым каблучком его израненное сердце, рассмеялась бы, глядя, как горькие слезы стекают по его растерянному лицу. Выкинула бы вон, как старый башмак, как засохший кактус с пыльного подоконника! Даша даже улыбнулась от сладости невольных мыслей. Она видела это как наяву: она, холеная, красивая, почему-то одетая в длинную пушистую шубу, демонически смеется вслед ему — а он уходит, сутулый, несправедливо обиженный, в растянутых трениках и легкой курточке на рыбьем меху!

Даша вздохнула и принялась меланхолично подкрашивать ресницы темно-зеленой тушью — говорят, это нынче очень модно. До вылета из Москвы оставалось еще целых шесть часов. И зачем она встала так рано? Даша очень радовалась предстоящей поездке в Адыгею. Хотя она уже успела понять, что отдохнуть ей там никто не даст. Но все равно, до чего же приятно иногда сменить обстановку!

Новая работа Дарье нравилась, несмотря на то что всю последнюю неделю она появлялась на киностудии в десять, а уходила не раньше одиннадцати.

Отбирать костюмы, закупать косметику — вся эта работа на Даше. Плюс администраторские обязанности — сортировать кассеты, упаковывать декорации, на звонки отвечать. Зато продюсер выдел ей двести долларов на закупку грима — по меркам Даши, это была фантастически огромная сумма. Она чувствовала себя, чуть ли не миллионершей, тиская в кармане хрусткие зеленые бумажки. Целых двести долларов — и потратить все это надо только на косметику!

В одном из извилистых староарбатских переулочков находится крошечный магазинчик, где продается все, что нужно профессиональному стилисту. Сколько раз она приходила сюда полюбоваться на нарядные флаконы и тюбики, пышные парики и роскошные карнавальные костюмы. Сколько раз с раскрытым ртом рассматривала заманчивые витрины. Она была даже знакома с некоторыми продавщицами — те смотрели на Дашу с некоторой долей снисхождения, впрочем, никогда ее не выгоняли — несмотря на то, что эта бедно одетая девушка так ни разу ничего и не купила.

Вот и сейчас Даша с вожделением разглядывала разноцветные пузырьки, причем вид у нее при этом был самый, что ни на есть гордый. Еще бы — она, Даша Громова, сможет наконец все это купить! И вот эту перламутровую пудру для тела, и накладные пушистые реснички, и наимоднейшую помаду золотисто-терракотового цвета!

— Что, опять маетесь? — К ней подошла одна из знакомых продавщиц. — Прямо жалко вас. Ходите сюда как на работу, все смотрите и ничего не покупаете. Оно и понятно, для меня, если честно, это тоже дороговато…

— Да? Но ко мне это не относится. Я не из бедных и собираюсь сейчас все это купить! — Даша улыбнулась, рассеянно и снисходительно, и тут же мысленно отругала себя за пренебрежительный тон. Ну вот, решила самоутвердиться за счет милой, приветливой девушки. Не смогла удержаться и напялила на себя маску хамовато-уверенной богачки. Не хватало ей превратиться в этакий клон холодной снобистки Аллы Белой! Да кто она такая? И недели еще не работает в кино, а уже такое самомнение. — Вообще-то шучу, конечно, — быстро добавила она, — для меня все это тоже дорого. Просто меня приняли наконец на работу — гримером. И деньги на покупку косметики выделили.

Продавщица потеплела и принялась выкладывать на прилавок товар.

— Вот посмотрите, здесь тени. У нас в наличии семьдесят четыре цвета. Можем упаковать те, которые вам понравятся, в специальную удобную палитру. Есть устойчивая помада. Захотите — не сотрете. Если, конечно, не купите у нас специальную смывку, — опомнившись, поправилась она, — в наличии все цвета. Хит сезона — блестящие румяна-стик. Прозрачная легкая пудра в наборе с десятью кисточками. А это наше новое приобретение — специальная тушь для накладных ресниц! — воодушевленно тараторила она.

— Постойте, — Даша поморщилась, не в силах переварить всю информацию, которой поделилась с ней словоохотливая продавщица, — а зачем накладным ресницам тушь, они же и так длинные и пушистые.

— Ну как же, — чуть ли не оскорбилась продавщица, — а цвет?! Вы что, будете искать по всей Москве синие и зеленые ресницы? Это же сейчас самая мода. Ну, конечно, не такие синие ресницы, как у Мальвины.

— А что, у Мальвины синие ресницы? — пробормотала Даша.

— И брови, и ресницы, и волосы на ногах, — авторитетно сказала девушка. — Так что, берете? Могу еще предложить маскировочный карандашик, круги под глазами замазывать!

— Мне нужен тональный крем, светлый и цвета загара, — неуверенно сказала Даша, — еще набор накладных ресничек, карандаши для глаз, тени, помады, румяна…

— Замечательно! Сейчас я вам посчитаю, — девушка азартно защелкала калькулятором, — его девяносто условных единиц! Сейчас переведу в рубли и выпишу чек.

— Постойте. Мне двести долларов выдали. Надо что-нибудь еще выбрать.

— На десять долларов? — Продавщица огляделась вокруг. — Придумала! Купите накладную лысину!

— Что?

— Накладную лысину из силикона, — без тени юмора повторила девушка, — а что, вы же сказали, что в кино теперь работаете. Вдруг пригодится!

Даша вышла из магазинчика, обвешанная кульками и фирменными пакетиками. В итоге в ее арсенале оказались: целая палитра разноцветных теней для век, набор накладных ногтей и ресничек, несколько тюбиков со стойкой помадой для губ, специальный театральный грим для тела, имитирующий смуглый загар. Румяна, прозрачная пудра, тональные кремы, золотистые блестки для лица. Еще Даша вспомнила, что по сценарию в фильме предусмотрена драка и даже убийство, и купила несколько прозрачных пакетиков с бутафорской кровью. И, конечно же, силиконовая лысина. Хотя зачем ей может понадобиться лысина, Даша так и не поняла.

Да, работа гримерши оказалась куда более утомительной, чем работа секретарши в рекламном агентстве.

Да еще и начальница — элегантная и стервозная Алла Белая, — похоже, невзлюбила новенькую гримершу. Например, вчера, когда Даша вежливо поздоровалась с ней в студийном коридоре, та просто молча, прошла мимо — как будто бы на Даше была шапка-невидимка. «Ну конечно, она же такая красивая, преуспевающая, сексуальная и богатая, — без злобно думала Даша, глядя Алле вслед, — ее любят мужчины и уважают коллеги, у нее все есть, она почти звезда. А кто такая я? С чего она должна со мной здороваться? Наверняка она думает, что я просто неудачница… Да, что там, так оно и есть на самом деле…»

Признаться честно, и прочие сотрудники особенно не баловали ее своим вниманием. Только Машка Кравченко, добрая душа, ежедневно приветливо с Дашей здоровалась и даже несколько раз ненавязчиво интересовалась ее жизнью (правда, едва ли тривиальный вопрос «Как дела?» можно принять за искренний интерес). Даша не переживала. В конце концов, кто она такая, чтобы заинтересовать этих людей? Простой гример.

А однажды к ней подошел сам Максим Медник, местный секс-символ — вот уж чего она никак не ожидала.

Красавчик заметил ее позавчера. Она как раз распаковывала огромную картонную коробку с очередной партией кассет — все их необходимо было пронумеровать черным маркером.

— Тебя, кажется, Дашей зовут? — томно растягивая слова, поинтересовался он.

— Дашей, — подтвердила она, радостно удивленная тем фактом, что хоть кто-то здесь запомнил ее имя.

— А я давно заметил, что ты за мной наблюдаешь!

— Правда? — Она вежливо улыбнулась. — Ну, я ко всем присматриваюсь., я же тут новенькая. Надеюсь, я никак вас не обидела?

— Ну что ты, — он как-то снисходительно потрепал ее по щеке, — напротив, я всегда почти на равных общаюсь с поклонницами.

— Но я не…

— У меня вообще много поклонниц, — перебил актер, — говорят, что где-то есть даже мой фан-клуб. Так что ты тоже можешь туда вступить.

— Да я вовсе не ваша поклонница, — честно призналась Даша, которая не видела ни одного фильма с участием Максима.

— Ну-ну, детка, не стоит этого стесняться, — улыбнулся он, — я же живой человек и все прекрасно понимаю. Часто женщины, у которых нет своей личной жизни, придумывают себе несуществующие идеалы. Мечтают, например, о каком-нибудь знаменитом актере. И я хорошо подхожу на эту роль — ведь, несмотря на славу, успех и красоту, я отнюдь не сноб и охотно общаюсь с поклонницами.

«Никакой ты не знаменитый актер, к тому же полный дурак!» — подумала Даша, но вслух почему-то промямлила:

— А у меня есть личная жизнь!

— Не стоит меня обманывать, — подмигнул самовлюбленный идиот. — Когда-то я мечтал поступить на психологический факультет. Я-то женщин знаю. В отношении баб я доктор наук, эксперт. Ты не замужем, и никогда не была, и, скорее всего, постоянного друга у тебя тоже нет.

— Это еще почему? — Она едва не задохнулась от возмущения. Этого только ей не хватало! Неужели отчетливая печать «престарелая старая дева» ярко сияет на ее лбу?! Любой человек смотрит на нее и понимает: о, вот эта никому не пригодилась! Все знают: коллеги, люди на улице и в метро и даже немногочисленные приятельницы, от которых Даша с ловкостью Штирлица скрывает собственное одиночество…

— Ну не смущайся, — он слегка понизил голос, — никому не расскажу. Впрочем, мне пора, — «суперзвезда» задумчиво посмотрел на позолоченные часы «Роллекс» (скорее всего, фальшивые, уж слишком шикарно они выглядели), — если хочешь, подойди попозже, дам тебе автограф!

Медник как ни в чем не бывало отошел, а Даша так и осталась сидеть на полу — хмурая и озадаченная.

— Эй, не расстраивайся, — к ней подошла Маша Кравченко.

— Да я вроде и не расстраиваюсь, — Даша непринужденно улыбнулась.

— Oн, что предлагал автограф дать? — ухмыльнулась Машка.

— Ага.

— Мне тоже предлагал, когда я здесь только появилась. Прикинь, да? Я ведь тоже актриса и тоже, между прочим, играю главную роль, а мне предлагают автограф, как какой-то… извини, я не тебя имела в виду! Короче, псих.

— Кажется, по научному это называется манией величия.

— Точно! — обрадовалась Кравченко. — Кстати, ты знаешь, у него действительно есть фан-клуб. Это меня удивляет больше всего. Парочка ролей, а поклонницы есть. Хоть на самом деле их немного.

— Откуда ты знаешь?

— Да ему иногда письма сюда приходят. Тетеньки разных профессии и возрастов признаются нашему неотразимому Максику в любви… Он эти письма вслух на летучках читает! Услышишь — обхохочешься.

Даша вспоминала эту сцену с невольной улыбкой. Что ж, всем известно — артисты — люди эксцентричные и непредсказуемые. А ей, Даше, придется найти общий язык со всеми — и с глупым Максимом Медником, и даже со стервозной Аллой Белой.

Даша подвела губы ярко-красной помадой — от этого ее и без того полные губы стали смотреться совсем толстыми, и девушка в очередной раз расстроилась. В ванную заглянула мама.

— Дашуня, я cмотрю, ты не взяла свою теплую куртку, — робко начала она.

— Мам, ты что, какая куртка? — отмахнулась девушка. — Это же Северный Кавказ, а не Северный полюс. Там уже двадцать пять градусов. И потом, у меня с собой два свитера и ветровка на случай дождя.

— И все равно мне неспокойно, — вздохнула мама. — Это надо же, ты взяла всего одни джинсы, зато три купальника. Ну, зачем тебе в горах три купальника? Где ты купаться-то собралась?

— Ma, ну там же река есть, горная, большая. В ней и буду купаться.

Этот утомительный диалог был прерван внезапным телефонным звонком — чему Даша была очень рада.

— Але, — услышала она какой-то подозрительно робкий голос Верки Агеевой, — Даш, ты?

— Ну я. — Даша немного растерялась, она никак не ожидала, что Верка сама ей позвонит.

— Даш, ты это… Не обижайся на меня, ладно? Ну, понимаешь, я тогда немного выпила, вот и набросилась на тебя, потом мне было очень стыдно. И потом, ты же знаешь, я сама всегда хотела стать актрисой, по меня не взяли в театральный, а тут ты сообщаешь, что собираешься работать в кино. — Верка говорила неестественно быстро, она, как и большинство людей, не умела просить прощения.

— Вер, но я же не актрисой буду работать, а всего лишь гримером, — резонно возразила Даша. Она говорила строго, но на самом деле Веркин звонок ее обрадовал. К ней возвращается единственная подруга! Теперь ей снова есть с кем посплетничать, сеть кому посетовать на неприходящего героя, есть, в конце концов, кому рассказать о будущих адыгейских приключениях.

— Ну, короче, ты ведь на меня нс обиделась, да? — требовательно спросила подруга. Впрочем, Верка и сама уже поняла, что Даша не обиделась, Даша, конечно же, ее простила, — тогда рассказывай, с кем из кинозвезд ты уже успела познакомиться?

— Ни с кем, — честно призналась Даша, — в нашем фильме задействованы только неизвестные актеры.

Верка вздохнула, как Даша показалось, облегченно.

— Что тебе привезти из Адыгеи?

— Высокого смуглого адыгейца, что же еще?

— Адыга, — машинально поправила Дарья, — хорошо, возьму с собой твою фотографию, и если кто-нибудь польстится…

— Toгда показывай им лучше фотку Милки Огневой и говори, что это я, — придумала альтернативный вариант Вера, — а на месте уж разберемся. И, Даш, ты уж сама-то там не оплошай.

— Что ты имеешь в виду?

— Прекрасно знаешь что. Горы, звезды, секс под соснами.

— Почему не под березами? Под соснами иголки. — Даша привычно включилась в сатирическую перепалку.

— Ничего, плед подстелите. Под соснами романтичней.

— Ладно, Верунь, все это, конечно, смешно, но мне уже пора в аэропорт.

— Да прекрати, — фыркнула подруга, — вот увидишь, припрёшься раньше всех. Киношные люди — они такие, обязательно все опоздают.

— Не говори ерунды. У нас, знаешь, какая начальница — попробовал бы кто опоздать! Ладно, Вер, я помчалась, если получится, позвоню. — И повесила трубку.

Как ни странно, дальновидная Верка и на этот раз оказалась права. Когда взмыленная Даша Громова с тяжеленной спортивной cyмкой через плечо примчалась в аэропорт Внуково, она была первая. И это несмотря на то, что до вылета оставалось всего сорок минут! Напрасно взволнованная девушка металась от одного табло к другому — коллег не было нигде. «А может, все вообще отменилось?! — в ужасе подумала она. — Ну вот, как всегда, столько планов — и бац! А мне никто ничего не сказал. Вот Верка посмеется-то!»

— Простите, а это не вы наш новый гример? — чья-то мягкая рука опустилась на се плечо, и от неожиданности Даша подпрыгнула на месте.

Ах, это похожий на Есенина актер Григорий Савин. Любовник Машки Кравченко. Интересно, почему он приехал один? Они что, вместе не живут? А может быть, поссорились? Даша молча рассматривала его круглое приятное лицо — в общем-то совсем простое, русское, без всяких там «изюминок» и «перчинок». Вблизи он нс был так отчаянно похож на Суздальцева, и все-таки… этот мальчишеский блеск в прищуренных глазах, эта постоянная полуулыбка… Как наваждение! Может быть, они вообще родственники. Вряд ли — Даша прекрасно знала всех близких и дальних родственников Леши Суздальцева.

Дашина рука непроизвольно взметнулась вверх, к спутавшимся волосам, — надо поправить челку. Хорошо бы еще подкрасить губы и припудрить нос. Наплевать, что этот Гриша Савин любовник Машки. Все равно она должна выглядеть блестяще — раз он так похож на подлеца Лешку.

— Так я не ронял, это вы или нс вы? — Его явно удивила патологическая молчаливость новой гримерши.

— Я. — Она выдавила из себя самую обаятельную улыбку. — Вообще-то меня зовут Даша.

— Гриша, — ответно улыбнулся он, демонстрируя при этом трогательные ямочки в уголках губ.

— Странно, никого из наших еще нет… Я даже подумала, что все отменилось, а мне, как всегда, ничего не сообщили.

— Не вижу ничего удивительного. Машка, например, обычно дрыхнет до двенадцати, для неё сущая пытка подняться в такую рань. Макс наверняка нс может оторваться от зеркала — решает сакраментальный вопрос — побриться или оставить щетинку, как у Антонио Бандераса. Алка где-нибудь в пробке. У осветителей очередное похмельное утро. И так далее. Одни мы с вами точны, как часы на Биг-Бене. Предлагаю по этому поводу выпить кофе.

— С удовольствием! — Не чересчур ли поспешно она согласилась? Хотя Гриша, наверное, привык, что большинство женщин так на него реагируют. Есть такой тип людей: они могут быть сколь угодно некрасивыми — и все равно дадут сто очков вперед любому Алену Делону.

— Ну, так вперед! — Он легко подхватил ее набитую сумку.

В кафе было многолюдно, им едва удалось занять столик в самом углу. Григорий тут же заказал подошедшей официантке два эспрессо и шоколадное пирожное для Даши.

Официантка, молоденькая девушка с широкой профессиональной улыбкой, вдруг, мило смутившись, протянула Грише какую-то грязноватую салфетку.

— Что это? — удивился он.

— Извините, но вы не могли бы оставить свой автограф? — зардевшись, прошептала девчонка. — Я вас узнала, вы актер.

— Да? И кого же я играл? — насмешливо поинтересовался мужчина. Даша знала, что у него еще не было ни одной большой, заметной роли.

— О, — оживилась девушка, — вы играли в фильме «Криминал». Бандита, которого убили в самом начале.

— Да, в первом же кадре, — пояснил Гриша, — если быть более точным, я сыграл труп бандита. Это был мой дебют. Меня показывали ровно тридцать пять секунд. При этом на экране было еще восемь неподвижных трупов.

— Да, но вы были так убедительны. А еще вы играли продавца в фильме… не помню каком.

— Точно, — обрадовался актер, — тогда у меня был богатый текст. Я произнес: «Не забудьте сдачу!» — если не ошибаюсь.

— Именно так, — подтвердила поклонница, — вы великолепный актер.

Григорий старательно подписал салфетку. У него была настоящая «звездная» роспись — размашистая, угловатая, с кокетливой завитушкой в самом конце. Довольная официантка спрятала трофей и тотчас убежала в комнатку для персонала — похвастаться подружкам.

— Надо же, попросила автограф у эпизодического актера, совсем неизвестного, — сорвалось с Дашиного языка. Который, она тут же пребольно прикусила — но было уже поздно. Все, теперь Григорий смертельно на нее обидится. Артисты ведь такие ранимые, когда речь заходит об их карьере. Особенно эпизодические артисты.

Но Гриша, вопреки ее ожиданиям, рассмеялся.

— Точно, прикол! Расскажу Машке, она не поверит. И как эта девица умудрилась разглядеть меня среди трупов. Ведь половина моего лица была залита бутафорской кровью.

Даша расслабилась и заулыбалась. Надо же, какой он простой и приятный, этот Григорий Савин. Впрочем, Суздальцев в этой ситуации точно так же рассмеялся бы — и всех окружающих смеяться бы заставил. Он так несерьезно относился к жизни, этот Лешка! Как романтичный девятиклассник, честное слово!

Однажды они поссорились — из-за какой-то мелочи, сейчас Даша не могла вспомнить точно, из-за чего именно. Лешка, как обычно, забыл об обиде через пятнадцать минут, а Даша упрямо молчала, надув губы и нахмурив брови.

— Дашка, да сколько можно злиться? — удивлялся он. — Мы же с тобой любим друг друга, и это была чисто символическая ссора!

— Ни за что не прощу! — твердила она, уже зная, что простит, непременно простит, вот только подуется еще минут пять — десять, и все!

— Ну что я должен сделать? — вопрошал Суздальцев. — Хочешь, переплыву Мировой океан на лодке-байдарке? Хочешь, проведу два с половиной часа и клетке с разъяренными тиграми? Или напишу матерное слово на стене Кремля?

— Это все слова, — буркнула Даша, но морщинка на ее лбу разгладилась, а уголки губ медленно доползли вверх.

— Ах, так! — воскликнул он. Потом надел шапку и стремительно выбежал из комнаты. Даша удивилась — неужели он мог на нее обидится? С чего вдруг такая истерическая реакция? Она тут ж отругала себя за твердость, за то, что вступила с ним в шутливую перепалку, за то, что… И, тут в окно постучали. Она удивленно повернула голову — как же так, все-таки одиннадцатый этаж! За окном, весело улыбаясь, стоял Леша Суздальцев. Его ноги(сорок пятого размера!) едва умещались на узком обледенелом карнизе. Даша в ужасе метнулась к окну, но на полпути остановилась. Главное, чтобы он не испугался, не поскользнулся! Но Алексей Суздальцев и не думал пугаться! Он присел перед ней в шутливом реверансе, а потом, осторожно перебирая ногами, вернулся по карнизу в открытое кухонное окно.

— Ну что, убедилась? — вопрошал он, ее за плечи. — Теперь ты знаешь, на что я ради тебя способен?

Румяный, слегка возбужденный, с холодными ладонями — он был победителем, а победителей не судят. Даша молча плакала, и гладила его по волосам и умилялась его детскости, и пугалась его отчаянности, и боялась выпустить его из кольца своих рук.

— Эй, какого черта вы здесь вдвоем сидите? — вдруг услышала Даша капризный женский голос. Прямо к их столику приблизилась ожившая картинка из легкомысленного журнала для мужчин — настоящая роковая красавица. Иссиня-черные небрежно причесанные локоны, смуглая гладкая кожа, ярко-красное мини-платье…

— Маш, не надо было опаздывать, а то уведут меня от тебя, — подмигнул красотке Гриша.

Дарья выпучила глаза. Маша?! Эта роскошная супермодель — Маша Кравченко?! И она еще не хотела красить волосы в черный цвет?!

— Машка, ты выглядишь волшебно. Тебе всегда надо так красить волосы, — прошептала пораженная метаморфозой Дарья, — а ты еще не хотела меня слушаться!

— Сама знаю, — нахмурилась подруга. — Мне вообще по-всякому идет. И беленькой, и темненькой. И даже рыжей. Правда, Гриш?

— Безусловно, солнышко, — с шутливой серьезностью подтвердил мужчина.

— Между прочим, вас там все заждались, — объявила Маша, — особенно, Даша, тебя. Алла зубами своими фарфоровыми уже скрипит от злости и грозится тебя уволить.

— С чего ты взяла, что у Алки фарфоровые зубы? — удивился Гриша. — По-моему, они настоящие.

— Ага, такие белые? Я вот два раза в месяц хожу зубы отбеливать, и все равно у нее белее. Так не бывает.

— А отбеливать так часто зубы вредно, — вставила Даша и тут же пожалела о невольно сорвавшейся реплике: красавица посмотрела на нее так, как Горгона Медуза, вероятно, смотрела на своих жертв, желая обратить их в камень.

— Не обращай на нее внимания, — украдкой шепнул ей Савин, — она со всеми так разговаривает, с кем я обедать хожу. Ревнует. — И обвешанный сумками (своей, Дашиной и Машиной), мужчина бросился догонять любовницу.

Строгая режиссерша Аллa Белая и впрямь пребывалa не в самом лучшем расположении духа.

— Явилась… — Она уничтожающе посмотрела на Дашу, и та словно стала на две головы ниже — настолько испепеляющим был начальственный взгляд.

— Я уже давно здесь, просто вы все опаздывали, и я… — залепетала Даша Громова.

— Понятно, самая точная, значит, — отрезала Алла, — приятно, когда новый сотрудник так обязателен. Похвальное начало карьеры.

— Да она, правда, здесь уже давно, — подтвердил Гриша Савин, — просто вас долго не было, и мы сходили в бар.

— Еще и алкоголичка, — подытожила начальница и отвернулась. Непутевая Даша ее больше нисколько не интересовала. Тем более что на их самолет уже объявили посадку.

Даша заметила, что у Аллы нет при себе никаких личных вещей — только крохотный, изящный рюкзачок, — похоже, из крокодиловой кожи.

— Она что, так и будет ходить все время в одном и том же костюме? — тихонько хихикнула Дарья, обращаясь к Маше Кравченко. — Превратиться в настоящего аборигена — в грязных лохмотьях, с отросшими ногтями!

— Как бы не так! — тут же отозвалась любившая посплетничать Маша. — Просто хитрая Алка все свои тридцать три чемодана оформила как декорации, и теперь их волокут студийные шоферы!

Самолет с гордой надписью «Кубанские авиалинии» выглядел угрожающе старым — словно антикварный экспонат. Узкие проходы, два ряда стареньких кресел. Даша водрузила свою сумку на полку для багажа. Интересно, кто окажется ее соседом по креслу? Конечно, лететь нс так долго — всего два часа, но все-таки… Хорошо бы это оказался Гришка Савин. Или хотя бы знойная Маша Кравченко. С ними можно было бы поболтать, обсудить предстоящую командировку. А вот если рядом с Дашей усядется, например, Алла Белая, придется весь полет сидеть, угрюмо уткнувшись в газетку с кроссвордами.

— Блин, кажется, я здесь сижу, — услышала она недовольный басок, — думал, рядом с Аллой сесть, так нет. Просто неудачный день какой-то.

Максим Медник. Секс-символ, главный герой, красавец мужчина. Нарцисс и безнадежный дурак. Полагает, что соседство в авиакресле рядом с Дашей Громовой — безусловный атрибут неудачного дня. Ну и ладно. Ей, между прочим, тоже не очень хочется сидеть рядом с таким грубияном. И потом, наверняка, он опять начнет назойливо предлагать ей автограф. Или снова скажет, что Даша похожа на старую деву. Кому приятно услышать о себе такое?

— А Алла Михайловна просила, чтобы рядом с ней вообще никого не сажали, — мстительно сказала Даша, — она еще говорила, что предпочитает одиночество плохой компании.

Последнюю фразу девушка добавила от себя — все равно Максим никак не сможет это проверить!

— Ну и ладно. Значит, на этот раз тебе повезло, будем сидеть рядом. Только прошу тебя, не надо расспрашивать меня о личной жизни. Все поклонницы этим злоупотребляют. И никаких фотографий, — буркнул мужчина, усаживаясь на место. В следующую секунду он выудил из кармана маленькое складное зеркальце и принялся придирчиво изучать собственную физиономию. Даша краем глаза с любопытством за ним наблюдала. Интересно, сколько же можно вот так тупо пялиться в зеркало?! Был бы он прыщавой пятнадцатилетней барышней. — Даша бы еще смогла оправдать подобную страсть к самолюбованию.

— Морщины изучаете? — язвительно полюбопытствовала она. — Как профессионал, могу посоветовать великолепный крем. Французский, им пользуется моя бабушка.

Максим посмотрел на нее уничтожающе и многозначительно промолчал.

— Дамы и господа! — послышался слащавый монолог стюардессы. — Приветствуем вас на борту нашего авиалайнера. Через пятнадцать минут вам будут предложены напитки на выбор.

— А еда? — заволновался Максим Медник. — Завтраков что, не будет?

К сожалению, секс-символ оказался прав — прошел целый час, а стюардессы все не появлялись.

— Вообще я совсем не злой, — вдруг заметил Медник, обращаясь к Даше, — просто вчера немного перебрал, и у меня голова болит. Сама понимаешь, богема, творческая личность. Встретил однокурсника, он, кстати, режиссер, предлагал мне сниматься.

— Очень интересно, — зевая, заметила Даша.

Но красавец мужчина не заметил ее сарказма, а может, просто сделал вид.

— Так устал, мы сидели в баре, — монотонно вещал он, — разумеется, мне не давали прохода. Просили автографы, интервью. Друг даже сжалился и проводил меня до дому, потому что нас преследовали мои поклонницы.

— Неужели? Вот и Элвиса Пресли несколько раз чуть не убили влюбленные дамы.

— О чем я и говорю. Рад, что ты меня понимаешь.

Что это? Кич? Или банальная глупость? Неужели никто еще не осмелился сказать этому типу о том, насколько он смешон? А может быть, кто-то все же сказал, просто Медник не поверил этому доброму самаритянину?

Даша откинулась в кресле.

Прямо перед ней сидели Маша Кравченко и Гриша Савин — причем Машина чернявая голова уверенно покоилась на его услужливо подставленном плече. Даша неотрывно смотрела на эту идиллию, и почему-то ей было неприятно, тошно — она и сама не могла понять почему. Не ревность же это, в конце концов! Она ведь не сентиментальная семиклассница, чтобы влюбиться в полузнакомого мужчину только потому, что он похож на какого-то Лешу Суздальцева!

Зачем, зачем? Зачем она постоянно вспоминает об этом типе?! Интересно, он тоже думает о ней, Даше Громовой, с периодичностью раз в день? Вряд ли. У такого человека, как Суздальцев, ничего в голове не держится — она-то знает это наверняка!

Сколько раз он опаздывал на свидания! Сколько раз забывал ей позвонить — а она так ждала у телефона, нервничала, бесконечное количество раз проверяла, не сломался ли аппарат. Его друзья неоднократно ее предупреждали — Лешка ребенок, он рассеянный, взбалмошный, необязательный! А она только мудро улыбалась, идиотка! Думала — ну и что, что ребенок, ну и пусть, что взбалмошный — за это она его и полюбила. Но к ней он относится иначе. С ней он повзрослеет и остепенится. А ведь сколько раз жизнь доказывала ей обратное — она все равно умудрялась оправдать беспечного Лешку. Например, однажды он забыл поздравить ее с днем рождения. Причем до этого они целую неделю обсуждали — где лучше отмечать и что лучше ей надеть! В итоге она решила собрать гостей по-скромному, дома. Верка Агеева радовалась — ей давно хотелось посмотреть на Дашиного ухажера.

Гости были приглашены на семь часов. Все пришли без опоздания — кроме Леши Суздальцева. Даша не приглашала никого за стол — почему-то ей хотелось, чтобы шампанское открыл именно Лешка, чтобы он произнес первый тост. Без пятнадцати восемь голодных гостей пришлось все-таки допустить до стола. Шампанское открыл папа, а первый тост сказала Верка. В половине девятого Леша все еще не появился. В девять Даша заволновалась.

— Наверное, с ним что-нибудь случитесь. Надо позвонить в справочную по несчастным случаям!

— Позвони сначала ему домой, — Вера, — а то чего зря людям голову морочить!

— Да не может его быть дома! — возразила Даша, и ее голос зазвенел. — Я чувствую, понимаешь, чувствую, что что-то произошло. — Она размазывала по профессионально нарумяненным щекам слезы.

Но по домашнему номеру позвонила — так, на всякий случай. И поднял трубку!

— Дашуха! — обрадовался мужчина. — Чего звонишь? Вроде мы сегодня уже с утра созванивались!

— Ты где был? — прошептала она.

— Да с друзьями в баре посидели. Делать — то все равно нечего!

Она швырнула трубку, она в ярости разбила хрустальную вазу. А потом ползала по полу и под мамино возмущенное ворчание собирала мелкие осколки — еще и палец порезала!

А он пришел на следующее утро — с огромным букетом бордовых роз. Он стоял на коленях и заглядывал ей в глаза — словно преданный пес. Еще тогда надо было насторожиться, приглядеться к нему — кто знает, может быть, она вовремя обнаружила бы гниль, червоточинку — и ничего бы не было! Но она его простила — и поэтому случилось то, что случилось. Ну конечно, ведь Даша Громова всегда была дурой. А до встречи с Алексеем Суздальцевым — особенно.

Наконец тележка, уставленная бутылочками, оказалась напротив их кресла.

— Напитки на выбор, — заулыбалась бортпроводница.

— Мне мартини, — хмуро сказал Максим.

— А мне апельсиновый сок, пожалуйста, — попросила Даша.

— А есть только вода. — Улыбка стюардессы стала еще шире и гостеприимней.

— Где же тут выбор? — удивился Медник.

— Ну как же, есть теплая вода и холодная. Вам какую?

— Мне не надо, — сказали они хором.

Город Краснодар встретил их по-летнему палящим солнцем. Потрескавшиеся светлые тротуары, кафешки с выцветшими полосатыми зонтиками и красными пластмассовыми столиками, многочисленные автоматы с газировкой — все это напомнило Даше детство. Москва за последние годы так изменилась, стала прохладно-чопорной и буржуазно-красочной — европейское великолепие бутиков и пятизвездочных ресторанов, конечно, радовало глаз, но иногда девушка скучала вот по такому провинциальному уюту. Солнечные зайчики заплясали в ее глазах, и девушка зажмурилась. И, разумеется, к разомлевшей от нахлынувшей ностальгии Дарье тут же подошла Алла.

— Между прочим, неплохо бы вам сейчас найти наш автобус, а не спать на ходу, — холодно сказала женщина, — мы вам деньги платим, а вы ничего не делаете.

Даша улыбнулась — спокойно и даже почти восхищенно. «Вот бы мне так уметь расправляться с людьми! — с легкой завистью подумала она. — Чтобы и меня так уважали, боялись! Впрочем, нет, я-то ее почему-то не боюсь…» Она мысленно показала раскомандовавшейся стервозе язык и побежала на автостоянку. Слава богу, автобус с табличкой «Киногруппа из Москвы» она нашла сразу. За рулем сидел мужчина неопределенного возраста — чумазое лицо, густая борода, вымазанные машинным маслом руки.

— Э-э-э… Добрый день, я из киногруппы, — вежливо сказала Даша, а сама подумала: «Интересно, он хоть разговаривать-то умеет?»

— Здравия желаю, — по-голливудски улыбнулся водила, обнаруживая несколько сияющих на солнце золоченых коронок. — Я ваш гид-сопроводильник. А зовут меня Ясиком.

«Ничего себе имечко — Ясик! Тоже мне, «сопроводильник!» — подумала девушка, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

— И ничего смешного не вижу, — обиделся «сопроводильник», — все вы, москвичи, такие важные, и зря.

— А меня зовут Даша. Даша Громова, — широкой улыбкой девушка постаралась сгладить невольную бестактность.

— Все вы, москвичи, такие высокомерные, такие… — продолжал распинаться Ясик и вдруг резко замолчал на полуслове. Даша проследила за направлением его взгляда: «сопроводильник», выпучив глаза, уставился на подошедшую Аллу Белую. По всему видать, холеная красавица, одетая в шерстяное облегающее платье, произвела на него неизгладимое впечатление. Даша осталась вполне довольна: ну вот, нашлась для режиссерши подходящая компания. Бесцеремонный Ясик теперь ей покоя не даст. Вот смеху-то будет!

Съемочная группа едва поместилась в крошечный старенький автобус. Некоторым (в том числе и Даше Громовой) пришлось даже сесть на пол. Алле же, разумеется, досталось самое удобное место — зато рядом с водителем.

— Ехать нам пять часов, поеду медленно, дорога узкая, горная, — сразу предупредил Ясик.

— Меня стошнит по пути четыре раза, — проворчала Маша Кравченко.

— Почему именно четыре? — удивилась Дарья.

— Да какая разница сколько? — разозлилась красотка. — Главное, что стошнит!

— Лучше не спорь с ней, — тихонько предупредил Дашу Гриша Савин, — ее всегда укачивает в транспорте.

— А вы с Машкой давно знакомы? — Даша решила поддержать светскую беседу.

— Учились вместе во ВГИКе, на одном курсе. И Максим с нами учился, только он на несколько лет старше… Даша, можно я скажу тебе одну вещь? Ты ведь не сочтешь меня нескромным? — вдруг серьезно спросил он.

— Говори, — удивилась она. У Гриши было такое выражение лица, будто он собирался попросить ее руки.

— Даш, тебе так не идет эта отвратительная красная помада! — выпалил мужчина. — Ты же гример, профессионал, почему ты так ужасно красишься?

Даша paстерялась и промолчала. А что она могла на такое ответить? Притвориться глубоко оскорбленной и, сузив глаза, осчастливить его парочкой ответных гадостей? Весело заржать и накрасить губы еще ярче, чтобы он не подумал, что она закомплексованная? Отвернуться и тихонько протереть губы бумажной салфеточкой?

— Да ладно, не напрягайся ты так! Это всего лишь мое мнение. Просто красная помада давно вышла из моды.

«А вот Верка Агеева считает, что это не так, — подумала Даша, — может, она сама придумала этот многострадальный стиль гламур?» Девушка отвернулась к окну — там, за грязноватым стеклом сменяли друг друга почти библейские пейзажи. Теплые светло-зеленые поля и дымка прозрачного горячего воздуха над ними, глинистые неровные дорожки… «Черный человек на кровать ко мне садится, черный человек спать не дает мне всю ночь!» — продекламировала она, разумеется не вслух. Русые кудряшки. Розовый скудный румянец. Серые глаза. Он спит с Машкой Кравченко. Ему не нравится красная губная помада. А вот Леше Суздальцеву нравилось ее накрашенное лицо. Ему вообще нравилось все гротескное, яркое, заметное.

— Носи мини, румянь щеки, — говорил он, легким движением руки превращая ее прическу в модный тогда художественный беспорядок, — жизнь одна, хватай ее охапками, пей ее залпом! А то другие разберут — и ничего не достанется!..

— Ты так странно на меня смотришь! — вдруг сказал ей Гриша Савин.

— Извини, — смутилась Даша, — просто ты мне напоминаешь одного человека. Вы гак похожи, что я не могу в это поверить. То есть ты лучше, конечно.

— Надеюсь, этот человек не твоя первая любовь? — заулыбался Савин.

Нервный румянец неаккуратными пятнами засиял на ее бледноватом лице.

— Нет, — ответила Даша, пожалуй, слишком поспешно, — конечно, нет.

Он улыбнулся и пожал плечами. Ну конечно, понял все, он же не дурак.

«Ну вот, кажется, я влюбилась», — тоскливо подытожила Даша.

АЛЛА

Там нет телефона. Оттуда видны далекие вершины высоких гор — снежные и туманные. Там, в густых заповедных лесах, живут волки и лесные коты. Там рано темнеет, там низкое небо. Это место называется Гузерипль, и ничего красивее его на свете нет.

Алла вышла на балкон своего люкса. Просто удивительно, как в такой глуши могла оказаться такая приличная гостиница. Снаружи пансион выглядел словно бутафорский готический замок — миниатюрные балкончики и многочисленные остроконечные башенки. А внутри — праздный уют недорогого мотеля западного образца — лепнина на белоснежных потолках, скрипучие кровати с позолоченными спинками, стеклянные журнальные столики. Говорят, в этом отеле любит отдыхать сам президент Адыгеи.

— Эй, может надо чего? — крикнули снизу.

Женщина перегнулась через чугунные литые перила. Под ее окнами стоял водитель Ясик, запрокинув чумазую физиономию вверх. Чистоплотную Аллу невольно передернуло — она с детства не выносила вида грязных рук. Такое впечатление, что этот абориген моется в лучшем случае раз в год. «И ведь нестарый мужик, — поморщившись, подумала она, — да ему лет пятьдесят от силы, никак не больше. Может, и жена у него есть. Неужели она не обращает на это внимания?!»

— Так надо, что ли, чего? — настаивал посетитель. — А то могу подняться к вам и все сделать. Может, вам молочка из деревни принести? Или водочки? Или воды из колодца? Ах да, у вас же там водопровод! Или…

— Спасибо, мне ничего не надо, — выдавила она вежливую улыбку.

Но назойливый посетитель, видимо, решил злоупотребить ее благосклонностью.

— Вы такая красивая, — прокричал он, — как елочная игрушка.

— Ну, спасибо… Ярик, или как вас там…

— Ясик! — с готовностью поправил он.

— Ясик, вы идите по своим делам, не отвлекайтесь. Не тратьте свое драгоценное время. Если мне что-то понадобится, я вас позову.

Однако ее интеллигентный намек не дошел до сознания навязчивого мужика.

— Да я и не трачу время, — улыбнулся он, — у меня его полно, этого времени. Я сейчас не работаю, ничем не занят. Так что не беспокойтесь.

— Эй, ты что, не слышат? — К бедному Ясику приблизился неизвестно откуда взявшийся Максим Медник. — Тебя попросили убраться.

— Убраться? — не понял «сопроводильник». — В смысле подмести и пыль вытереть? Могу.

Алла зажмурилась — она могла представить, что произойдет в следующий момент. Суперменистый Медник не упустит возможности продемонстрировать физическую силу. Вот если бы Ясик был типичным русским деревенским мужиком — косая сажень в плечах, огромные грубые ладони, — тогда Максим скорее всего, побоялся бы конфликтовать с богатырем. Но Ясик не очень высок и вполне строен. Накачанный Макс явно сильнее.

Так оно и получилось. Когда она открыла глаза, несчастный Ясик лежал на грязной земле, а сверху на нем сидел Максим.

— Прекратите, — крикнула она, — Ясик, идите куда шли. А ты, Макс, поднимись ко мне.

— Ну что я такого сделал? — оправдывался Медник. Он стоял перед ней навытяжку, словно провинившийся подросток перед грозным директором школы.

— Мы только приехали, а ты уже создаешь проблемы.

— Я просто хотел защитить тебя, — он проникновенно посмотрел ей в глаза, — ты же знаешь, как я к тебе отношусь.

«Знаю, — подумала Алла, — тебе очень хочется получать роли в моих фильмах. Я знаменита, могу прославить и тебя. И ради этого ты готов на все — бить слабых Ясиков, придумывать изощренные комплименты и спать со мной».

Он истолковал ее затянувшееся молчание по-своему. Шаг навстречу, протянутые руки, влажные глаза…

Он перебирал ее пальцы — тонкие и прохладные — своими — горячими и гладкими.

— Аллочка, ты издеваешься надо мной. — Сквозняк его теплого шепота гулял в ее слегка растрепавшихся волосах.

— Макс, очумел? — Ее голос был строгим, но неподвластное здравому смыслу тело своевольничало — оно радовалось умелым прикосновениям, податливо таяло в его холеных ладонях, словно разогретая на майском солнышке глина.

— Ну вот, — обрадовался наблюдательный секс-символ, — я так и знал, что ты меня не забыла. Что ты меня хочешь.

«Я просто хочу мужчину, — подумала Алла, — не обязательно тебя».

Она молча стянула через голову свое платье от Терри Мюглера. Дорогое черное белье, загорелый плоский живот, тонкая золотая цепочка вокруг талии.

— Мммм, ты само совершенство, — промурлыкал разомлевший Медник, и Алла некстати подумала, что Максим всего лишь играет роль. И неплохо у него получается — с этаким голливудским шиком. По закону жанра сейчас он должен сделать комплимент ее груди — Алла как раз расстегнула бюстгальтер.

— У тебя такая сумасшедшая грудь, — хрипло согласился с ее внутренним режиссером любовник. Он уже стянул свой наимоднейший свитер, и швырнул на пол эксклюзивные брюки. Алла с удовольствием рассматривала его торс, загорелый, в хитросплетениях железных мускулов.

«Надо бы тоже сделать ему комплимент. По-романтичней», — решила женщина и промурлыкал:

— Ты пахнешь золотым загаром, это так сексуально.

Актер польщенно улыбнулся и ловко стянул с нее миниатюрные кружевные трусики. В следующую секунду Алла уже лежала на ласкающем спину пушистом ковре, а настойчивые руки любовника перебирали глянцевые змейки ее волос, спускались ниже, к груди, гладили впалый, измученный бесконечными диетами живот. Глаза женщины были закрыты — она просто слушала его продуманный горячий шепот, внимала его гладким ладоням, вдыхала его дорогой парфюм. Алла Белая любила секс. Только за последний год у нее было больше двадцати мужчин. Известный спортсмен, эксцентричный политик, богатый художник, владелец сети ресторанов, знаменитый кутюрье, смазливый манекенщик. Она любила успешных мужчин, ее возбуждал запах удачи. Но иногда можно позволить себе и полное ничтожество — типа стриптизера Костика или супермена Максима Медника. «Никогда не стать ему звездой, — злорадно думала женщина, покусывая его прохладное ухо, — таланта не хватает… Боже, о чем я думаю?… Не хватало еще, чтобы этот самодовольный манекен заметил, что мне на него плевать. Начнет еще распускать слухи о моей фригидности!» Но Максим ничего не замечал. Похоже, его вообще не трогали чужие эмоции: глаза его были плотно закрыты, зубы сжаты. В следующий момент его скульптурное тело вздрогнуло, Медник шумно выдохнул ей в ухо и почти сразу же нервно полюбопытствовал:

— Ну как?

«И это все?! — подумала женщина. — Я даже не успела разогреться!» А вслух прошептала:

— Это было великолепно!

Белая река. Называется так потому, что состоит преимущественно из пены. Суровая, горная река; зимой и летом она напоминает ласковый ручеек, зато весной, когда начинают таять горные снега, превращается в грозный поток. Острые камни, огромные валы, водопады, сливы… Попробовал бы кто переплыть эту реку — его ждала бы мгновенная смерть. Температура воды в Белой никогда не превышает четырех градусов тепла. На некоторых участках река выглядит вполне спокойной, только игривые барашки белоснежной пены напоминают о таящейся опасности. Есть здесь и очень грозные пороги. Порог «Топоры» — в нем река становится пленницей двух огромных острых камней — узкий поток с ревом рвется из каменного узилища, но булыжники все равно сильнее взбесившейся воды. Порог «Киши». Два водопадных слива — почти друг за другом; в хитросплетении пенных валов мечутся огромные камни…

Алла сидела на берегу и смотрела в мутные воды своей тезки. Говорят, можно бесконечно наблюдать за тремя вещами — водой, огнем и чужой работой. Отель «Энектур» находился на пологом берегу — у его постояльцев была возможность спуститься к самой воде. А вот противоположный берег — крутой, по нему к грозной речке спускаются только молчаливые, покрытые речной влагой деревья. Женщина улыбнулась. Она не ошиблась, выбирая местность для съемки фильма. Дикое, полусказочное очарование местной природы не испортил бы даже самый плохой оператор. Пожалуй, она начнет съемки с финальной сцены — главная героиня бросается в пенные воды. Машка Кравченко наденет под просторное платье специально привезенный из Москвы гидрокостюм. К ее поясу будет привязан спасательный трос. А ниже по реке будут стоять несколько человек с веревками — на всякий случай… Нельзя же допустить, чтобы главная героиня утонула на съемках!

— Скучаете? — услышала она знакомый голос и даже вздрогнула от неожиданности.

Опять навязчивый Ясик. И даже короткая драка с Максимом Медником не заставила его держаться от Аллы подальше.

Абориген как ни в чем не бывало песок рядом с ней.

— Я тоже люблю смотреть на воду. Я здесь родился и вырос и знаю тайну.

— Какую же? — заинтересовалась Алла.

— Она живая, — заговорщицки прошептал мужик.

— Кто? Тайна?

— Река. Белая река — живая. Язычники лучше нас понимали этот мир. Они поклонялись природе — лесу, дождю, солнцу и реке. А мы придумываем себе воображаемые идеалы.

Алла с любопытством уставилась на «сопроводильника». Надо же, с виду полуграмотный деревенский мужик, а мыслит такими категориями.

— Древние греки тоже поклонялись разным богам, в том числе и реке, — некстати ляпнула она.

— И римляне, — с умным видом согласился Ясик.

С ума сойти! Может, у него дети — студенты? Или внуки — отличники? Вот и радуют словоохотливого дедулю различными историческими байками!

— Ясик, а откуда вы все это знаете?

— Да я собирался поступать в Краснодарский университет. На историка. Провалился, конечно. В сочинении сделал сорок три ошибки. Ну и по истории, разумеется, заработал пару. Ничего, в этом году снова попробую!

— Но в университет можно поступать только до тридцати трех лет! — удивилась Алла. Может, в Краснодарском университете другие порядки?

— Так мне двадцать пять, — сообщил мужчина, — зимой двадцать шесть будет. Самый возраст.

Алла изумленно уставилась на его немытую физиономию. Доминантой в этом лице была, безусловно, пыльная, свалявшаяся борода неопределенного цвета. Нечесаные длинные патлы, густые грязно-рыжие усы… Если лишить мужика этих романтических атрибутов, кто знает, может, он перестанет быть похожим на спившегося Робинзона Крузо. Глаза-то у него вполне красивые — большие, темные… Нос тоже аккуратный, а вот губ, к сожалению, не видно…

— Что это вы так на меня смотрите? — подозрительно спросил Ясик.

Алла спохватилась и отвернулась, при этом у нее густо покраснели уши. В самом деле, как она себя ведет! Вдруг Ясик подумает, что он ей приглянулся?! Вот все посмеются!

— Кстати, мой отец тоже увлекался историей, — продолжил тем временем мужчина, — вот и назвал меня в честь великого русского князя.

— Князь Ясик? — удивилась Алла. — Не припоминаю.

— Ярослав, — с достоинством представился мужик, протягивая черную от грязи руку. — Ярослав Евгеньевич Мудрый.

— Шутите?

— Нисколько. Фамилия такая у нас — Мудрые. Поэтому батя и назвал меня Ярославом. Скаламбурил, так сказать… Ну ладно, мне пора в заповедник. Я вообще работаю здесь егерем. — Он встал и отряхнул с засаленных брюк прилипшие песчинки.

А Алла Белая осталась сидеть у воды Чего только на свете не бывает! Вот теперь у нее есть знакомый Ярослав Мудрый — самый настоящий. Надо бы снять его на камеру и пристроить сюжет на Центральное телевидение. Или использовать этот колоритный образ в фильме. Только как бы поделикатней попросить господина Мудрого сбрить эту отвратительную бороду? Что ж, она подумает об этом завтра.

На следующий день она раньше еще не успевшего появиться из-за гор солнца. Выглянула в окно и не поверила своим глазам: на темных елках лежал снег! Не бутафорский, сделанный из жеваной бумаги и пены, а самый настоящий — серебристый, ледяной! Алла вздохнула — придется доставать из чемодана зимнюю куртку. Погода в высокогорных деревушках часто бывает капризней парижской топ-модели: сегодня ты лежишь в бикини на горячен траве, а завтра перепрыгиваешь через влажные сугробы, неловко задираешь промокшие ноги и прячешь в пуховый шарфик красный нос.

Режиссер должен прибыть на съемочную площадку первым. Подумать, где будут располагаться камеры, где будут стоять актеры, прикинуть, сколько времени должен занять тот или иной эпизод.

Алла решила снимать сцену смерти главной героини в грозном пороге «Топоры». Конечно, куда безопасней было бы искупать Машку возле отеля — там река почти гладкая и нет камней. Однако это будет неправдоподобно — Машка прекрасно сможет выплыть на берег и зритель не поверит в трагическое самоубийство.

— Алла! Алла? — Ее размышления прервал настойчивый крик Ярослава Мудрого. Похоже, это входит у него в привычку — бесцеремонно нарушать ее частное пространство.

Однако сегодня бородатый Ясик был настроен по-деловому.

— Алла, а вас там все ждут. Вся съемочная группа. Меня послали за вами вместе с автобусом.

— Как — ждут? — Женщина посмотрела на часы. Половина восьмого. — Что, уже в «Топорах»?

— Ну да. Там девушка такая командует, энергичная. Всех разбудила в шесть и сказала, что вы велели явится в «Топоры»!

Алла, нахмурившись, влезла в пропахший бензином, неудобный автобус. Интересно, кто это там такой деятельный? Неужели Машка Кравченко? А может быть, хитрый Ясик обманул и в «Топорах» вообще никого нет? Кто его знает, что у него на уме, у этого Ярослава Мудрого?!

Но, подъезжая к порогу, Алла поняла, что Ясик не обманул. Женщина удивленно рассматривала готовую к работе съемочную площадку. Бодрые операторы деловито переставляли с места на место массивные камеры. Совершенно трезвый (о чудо!) осветитель мирно сматывал какие-то провода. Облаченная в обтягивающий гидрокостюм, Маша Кравченко гримировалась, поглядывая в изящное карманное зеркальце. Даже любитель выспаться Максим Медник был здесь — по-утреннему свежий, пахнущий дорогим одеколоном… Алла зажмурилась. Не может быть. Сейчас она откроет глаза и мираж исчезнет. Ей придется возвращаться в гостиницу — будить похмельного осветителя, поторапливать уныло матерящихся операторов, кричать на безмятежно дрыхнущих актеров! Так было всегда.

Женщина осторожно открыла глаза. Галлюцинация не исчезла. Интересно, какая муха их всех укусила?!

К Алле подошла гримерша Даша:

— С добрым утром, Алла Михайловна. Вы вчера сказали, что в восемь уже хотите начать снимать. Вот я и решила собрать всех пораньше, чтобы не задерживать процесс!

— Спасибо… — пробормотала растерявшаяся Алла. Вчера Даша показалась ей никчемной клушей, Алла даже пожалела о том, что послушалась Машку и взяла эту неудачницу на работу. Может быть, она ошиблась? Вон как девчонка суетится, старается! Открыла на развороте последний журнал «Вог» и пытается накрасить Машу Кравченко так же, как журнальную модель. Впалые щеки, полные губы. Сегодня Даша использовала тяжелый водостойкий грим — ведь Машиной героине придется прыгать в реку — причем, возможно, несколько раз.

Алла громко хлопнула в ладоши, призывая съемочную группу к вниманию:

— Итак, мы снимаем сцену самоубийства Тамары. Машка прощается с Дамиром, то есть Максимом, на пригорке, в профиль к первой камере. Вторая камера снимает сверху. Потом она бросается в реку, обе камеры ее провожают. Потом вылавливаем Машку, сушим ей волосы и снимаем следующий дубль. Всем понятно? — Обычно Алла говорила завораживающе тихим голосом, но сейчас ей пришлось почти кричать — так громко пела бушующая река под ее ногами.

— Алла Михайловна, здесь такая бурная вода! — закапризничала Маша Кравченко. — Неужели обязательно снимать здесь? Можно найти куда более безопасное место.

— Обязательно здесь, — металлическим голосом сказала режиссер, — это даже не обсуждается. Марш надевать платье. И губы сделай поярче, на камере они пропадут.

— А платье не налезает на гидрокостюм! — торжествующе выпалила актриса.

Алла посмотрела на девушку, как бык на тореадора.

— Натяни как-нибудь… Максим, ты хоть гримировался?

— Я попудрился. Машкиной пудрой, — охотно пояснил секс-символ.

— Намажься еще тональным кремом. Пусть эта… Даша, кажется, подведет тебе глаза.

— Да, и получусь как гомик!

— Не получишься. И вообще, это не твое дело, ты всего лишь актер. — Алла давно усвоила для себя простую истину: чем строже обращаешься с актерами, тем лучше они играют.

— Ну ладно, ладно, — он хотел погладить ее по щеке, но женщина уклонилась, — лучше подумай о том, как хорошо нам было вчера. И что я с тобой сделаю сегодня ночью.

— Ничего не сделаешь, Максим, — спокойно улыбнулась она, — не раскатывай губы, больше у нас ничего не будет.

— Это еще почему? — Самодовольный Максим с продуманным кокетством приподнял левую бровь.

— А у меня свидание. С другим мужчиной, — как ни в чем не бывало, объяснила она. Пусть теперь недоумевает, где она умудрилась отыскать в такой глуши другого мужчину!

Наконец все были готовы к работе. Густо намазанный тональным кремом Медник и Машка в платье поверх гидрокостюма стояли на живописном пригорке и проникновенно смотрели друг другу в глаза. Один из операторов стоял совсем рядом с ними, другой paзместился в ветвях раскидистого дерева. К каждой камере был подключен небольшой монитор — и оба они находились возле Аллы, чтобы режиссер могла отслеживать происходящее и в случае чего приостановить съемочный процесс.

В кадре появилась Даша Громова с традиционной хлопушкой.

— «Белая река», сцена первая, дубль первый, — звонко объявила она и тут же отскочила в сторону.

— Я люблю тебя, Тамара, — прошептал Медник, — это я и хотел сказать.

— Я тоже люблю тебя, Дамир, — Машка прижала руку актера к собственному сердцу, — я люблю тебя, но ты же знаешь, я обещана в жертву. В жертву реке.

Алла удовлетворенно улыбнулась. В этом месте надо будет поставить трагическую музыку.

— Но это глупость, — возмущался Медник, — это язычество, пережиток прошлого!

— Ты никогда не говорил, что ты атеист.

— Я не атеист. Я… этот… как его… Черт, забыл! — воскликнул Максим.

— Стоп, стоп! — закричала Алла. — Что значит — забыл?! Ты роль вообще свою учил?

Максим потупился — как детсадовец, которого отругали за сломанного пупсика.

— Агностик! Ты должен сказать, что ты не атеист, а агностик. Тот, кто ни во что не верит, потому что сомневается во всем.

— Агностик, — тупо повторил Максим.

— Снимаем заново!

— Белая река, сцена первая, дубль второй, — послушно щелкнула хлопушкой Дарья.

— Ты никогда не говорил, что ты атеист, — прошептала Кравченко.

— Я не атеист, я алхимик, — трагически возразил Максим.

— Стоп! — дурным голосом возопила Алла Белая. — Какой ты, на фиг, алхимик?! Агностик, повтори три раза — агностик!

— Агностик, агностик, агностик, — пробубнил герой-любовник.

— Белая река, сцена первая, дубль третий!

— Ты никогда не говорил, что ты алхимик… Блин!

— Белая река, сцена первая, дубль четвертый.

— Ты никогда не говорил, что ты атеист.

— Я не атеист, я… агностик!

Алла поморщилась. Да, плохо, наверное, обладать интеллектом выпускника средней школы. Красивое тело увянет, останутся лишь воспоминания да фотографии, удостоверяющие былую сексапильность. Кому будет нужен Максим Медник через десять лет? Стареющий любовник, мачо на пенсии… Ладно, ничего страшного, что он выдержал такую огромную паузу перед незнакомым ему умным словом. Так, пожалуй, получится даже эффектней. Лишь бы теперь Машка Кравченко не подвела и прыгнула в воду. Желательно вниз головой.

Актриса словно услышала беззвучную просьбу Аллы и метнулась к обрыву. Напружинила ноги, готовая к роковому полету и вдруг обернулась и с глупенькой ухмылочкой, глядя прямо в камеру, поинтересовалась:

— А вдруг трос оборвется?

— Не оборвется! Прыгай, давай.

— Вода холодная, — засомневалась актриса.

— Слушай, ты, звезда экрана! — разозлилась режиссер. — Или прыгай или уволю из фильма! И сделаю так, что тебя никуда больше нс возьмут. Расскажу, что ты алкоголичка или наркоманка, к примеру!

— А нельзя воспользоваться услугами дублера?

— А где я тебе, интересно, найду этого дублера?

Аргумент прозвучал убедительно, и Машка нехотя поплелась на стартовую позицию.

Дальнейшее можно было предсказать. Максим Медник еще четыре раза спотыкался на слове «агностик». А Машка Кравченко упорно не хотела прыгать в ледяную бурлящую воду. С одной стороны Алла ее прекрасно понимала — страшно все-таки… Но с другой стороны — девушка же читала сценарий, значит, знала, на что идет! Но так или иначе, положение почти безвыходное. Угрожать она может сколько угодно, а вот уволить из фильма Машку вряд ли решится. Если бы дело происходило в Москве — тогда нет проблем, только свистни, и безработные актрисы выстроятся в километровую очередь. Но здесь, в этой глуши… Столько денег потрачено на поездку, не отменять же съемки из-за трусости капризной девчонки! Вот если бы и правда найти ей дублершу… Такого же роста, с похожей прической… Алла задумчиво повертела годовой. Ее внимательный взгляд остановился на Даше. Пожалуй, она ниже Машки, и волосы жидковаты… Но если сделать героине гладкую прическу, кто поймет? И Алла, поднеся к губам громкоговоритель, объявила:

— Громова, подойди сюда! Будешь прыгать в реку!

ДАША

Да, он был сумасшедшим, этот Лешка Суздальцев. За это Даша его и любила. Однажды (это произошло, когда она только закончила курсы гримеров) он сказал ей:

— Слушай, я тут решил разыграть одного cвоего приятеля. Мне нужна женская одежда.

— Ты что, девушкой переоденешься? — хихикнула Даша. — Не знаю, чем тебе и помочь. У тебя размер больше моего.

— Ничего. Тащи свою самую свободную блузку, мне она как раз будет в обтяжку, сексуально получится, — подмигнул он, — да, и лифчик тащи, мы его ватой набьем. И босоножки.

— У меня тридцать восьмой размер ноги, — деликатно напомнила она.

— Ничего, неси те, что без задников. Ну подумаешь, пятка будет немного свисать. Да, а еще мне надо накраситься. Доставай свой грим.

— Ты меня путаешь, — нежно сказала она.

— Это ты меня пугаешь, — заявил Суздальцев, — ты же гример, профессионал. А вдруг тебе когда-нибудь придется работать в шоу трансвеститов? Это сейчас очень модно. Вот заодно и потренируешься.

— Надеюсь, что не придется, — пробормотала она, вынимая из ящика стола коробочки с румянами и тональным кремом.

Как же это все-таки странно — красить любимое мужское лицо! Вообще Даша сделала для себя удивительное открытие: если хочешь запомнить человека навсегда, если хочешь узнать каждую его черточку — надо попробовать его накрасить. Гример — это одушевленный фотоальбом, в котором покоятся сотни снимков. Есть среди них и совсем старые фотографии — строгие лица на плотном зеленоватом картоне, а есть и свежие — сочные и яркие.

Даша, например, никогда не замечала, что у Суздальцева немного неровная кожа — вся в каких-то микроскопических бугорках и ямочках. И потом, он всегда казался ей почти ребенком, и вдруг она заметила несколько тонких морщинок возле его глаз.

Она гладила Лешкино лицо подушечками пальцев, она нежно и осторожно вбивала в его кожу мягкий тональный крем. На лоб и подбородок следует положить более светлый грим, на скулы и крылья носа — темный. Ни в коем случае не забыть слегка, припудрить веки — чтобы создать эффект «светлого» взгляда. Подчеркнуть линию губ мягким карандашиком натурального цвета. Черты менялись под ее рукой, словно податливая глина на гончарном круге.

— Постой, а как же глаза! — вдруг возмутился Суздальцев, мельком увидев себя в крошечном зеркальце пудреницы, — я хочу, чтобы глаза были яркими. Побольше синих теней, зеленых, серебряных!

— Ты будешь похож ни Бенни Хилла, — предупредила она.

— Обожаю Бенни Хила, — paссмеялась Лешка.

Его веки были мягкими и теплыми, как кожа новорожденного котенка. А губы слегка обветрились — и Даше пришлось густо намазать их специальным бальзамом. На лбу два упрямых бугорка. Небольшой белый шрамик под бровью.

Она с удивлением смотрела в Лешкино запрокинутое лицо и понимала, что он совсем не такой, каким она представляла его в самом начале знакомства. Нет, он не мальчик, не задорный прогульщик.

Никогда раньше она не замечала его морщинок. По морщинкам можно сказать о человеке все. Лешкины морщинки «улыбались».

— Ты словно совершаешь какой-то обряд, — он вдруг открыл глаза и серьезно посмотрел на Дашу, — я думал, что макияж — это куда проще!

— Я и в самом деле совершаю обряд, — улыбнулась Даша, — обряд узнавания. Я узнаю твое лицо, знакомлюсь с ним.

— Надо же, а я полагал, что мы знакомы достаточно близко. — Он ущипнул ее за талию.

— Да, я тоже так думала. Мои глаза знакомы с тобой, мои губы тоже с тобой знакомы. А теперь позволь представить тебя моим пальцам, — неловко пошутила она.

А Суздальцев неожиданно смутился. И это тоже было открытием. Даша думала, что такие, как Даша, не смущаются никогда. Они идут по жизни с высоко поднятой головой, они рождаются капитанами, и никакой конфуз не может заставить их покраснеть.

Он ничего не ответил. Он закрыл глаза. А она прикасалась к его щекам кончиками пальцев. Она его красила? Нет, вряд ли. Ее глаза тоже были закрытыми, да и тональный крем неожиданно кончился. Какое удивительное откровение! Оказывается, чтобы близко познакомиться с человеком, надо просто ощупать его лицо. Нежно, не пропуская ни одной самой мелкой черточки.

Наверное, все гримеры могли бы работать личными психоаналитиками своих клиентов.

— Даша, я больше не могу, — вдруг сказал он, обнимая ее за талию, — хватит, не пойдем мы разыгрывать моего приятеля. Останемся здесь. Вдвоем.

Так они и сделали. Весь день провалялись в постели. Ели бутерброды с засохшим сыром (единственное, что нашлось в его холодильнике), смотрели какую-то дурацкую музыкальную передачу по телевизору и болтали — непринужденно, ни о чем.

— Громова, принеси мне кофе с молоком! Я в тридцать пятом номере!

— Даша, долго еще тебя ждать? У меня подол у платья оторвался, надо пришить!

— Громова, все кассеты пронумерованы? Тащи их сюда, проверим.

— Громова, у меня сценарий разлетелся по чистикам. Помоги собрать.

— Гример! Где этот чертов гример?!

Даша поднесла ладони к горящим вискам. А она-то, наивная, собиралась отдохнуть в адыгейских горах, покрыться ровным шоколадным загаром, расслабиться вдалеке от городской суеты. Если так будет продолжаться и дальше, она вернется в Москву не загорелой красоткой, а бледно-зеленой неврастиничкой.

Но, несмотря ни на что, новая работа ей нравилась — никогда раньше она не чувствовала себя такой незаменимой.

Даше приходилось вставать раньше всех — в половине шестого.

— Это продлится недолго, — успокоила ее Алла, — просто в первые дни пребывания здесь актеры по-московскому бледны. Потом они, разумеется, загорят, а ведь мы снимаем сцены в разбивку. Понимаешь?

— Не совсем, — призналась Даша.

— Ну как же. Вот в самую первую очередь мы снимаем сцену самоубийства главной героини, так? А ведь это сцена из самого конца фильма. Получается, что в начхте она будет бледной, в середине — загорелой, а в конце — опять бледной. Что из этого следует?

— Что?

— Ну, ты и рохля, — рассердилась Алла. — Из этого следует то, что ты должна гримировать их так, чтобы они выглядели загорелыми всегда!

Поэтому Даша и поднималась в такую рань — ведь на грим для каждого актера она тратила почти часа. Накрасить человека так, чтобы он выглядел загорелым, несложно, с этим справится любой стажер мосфильмовских курсов. Но это довольно кропотливая работа, ведь приходится гримировать не только лицо, но и все тело. К слову сказать, театральный грим для тела с эффектом тропического загара пах отвратительно. Когда в первый съемочный день загримированная Маша Кравченко появилась на съемочной площадке, Алла Белая брезгливо поморщилась:

— Чем это пахнет? Маша, ты что, ела чеснок?! У нас же сегодня есть сиена с поцелуями!

Однако через несколько дней все к противному амбре привыкли.

Даше удалось узнать много нового о каждом члене съемочной группы. Нет, она не вела ни с кем задушевных бесед, она не подслушивала чужих разговоров в «курилке» и не внимала ядовитым сплетням. Лучшие Дашины шпионы — это кончики ее пальцев. Она просто работала с людьми — она красила их лица.

Маша Кравченко. У нее «спокойный» лоб, гладкий и высокий. Лоб человека, который летает во сне. Лоб знатной леди с европейской гравюры эпохи Средневековья. Хотя, средневековые красотки, кажется, сбривали волосы у основания лба, чтобы тот выглядел высоким и гладким. А Маше досталось такое «богатство» от природы. Такой лоб бывает у людей уверенных в себе, слегка флегматичных. А возле губ Маши — озорные ямочки, словно у пятилетней девочки. У нее удивительно правильные черты. Да, природа создала Марию Кравченко по всем канонам классической красоты.

Обычно не очень привлекательные женщины ненавидят красавиц. Или, во всяком случае, не слишком им симпатизируют. А вот Даша Громова стала лучше относиться к своей бывшей однокласснице, с тех пор как ее пальцы познакомились с Машиным лицом.

Однажды Даша даже не удержалась от искреннего комплимента:

— Маша, знаешь, почему ты могла бы стать знаменитой актрисой? — спросила она.

— Почему? — насторожилась Маша. Она, как и все красавицы, подозрительно относилась к женской лести.

— Потому что твоя красота позитивна, — улыбнулась Даша.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, вот ты, например, любишь красивых жен-шин?

— Мне все равно, — пожала плечами Машка.

— Врешь!

— С чего ты взяла?

— Я вот большинство из них терпеть не могу!

Маша рассмеялась:

— Надо же, а я и не знала, что ты такая злючка. Так я не поняла, ты меня, считаешь недостаточно красивой, что ли?

— Нет, дурочка. Просто я вглядываюсь в женские черты более пристально, у меня профессиональный взгляд, взгляд не просто женщины, а гримерши. И я точно знаю, что есть два типа красоты — позитивная и негативная. Вот Джоан Коллинз тебе нравится? Или Анджелина Джоли?

— Да ну, — поморщилась Машка, — сплошные амбиции. Даже не понимаю, почему они стали звездами.

— А Мерилин Монро? Клаудиа Шиффер?

— Здесь все ясно, — улыбнулась Кравченко, — Мерилин Монро одно время была моим кумиром. Я даже повесила ее фотографию над своей кроватью. А Клаудиа Шиффер вообще прелесть.

— Но Джоана Коллинз гораздо красивее Мерилин Монро. У Джоан Коллинз тонкое, породистое лицо, а Мерилин проще. Просто Монро — такая легкая, улыбчивая, как шампанское. Мужчины се хотят, а женщины с ней не соперничают. Знаешь почему?

— Почему? — тупо повторила Маша.

— Да потому, что они хотят быть на нее похожими! Есть женщины, которым завидуют, а есть женщины, которых копируют. Ты — из последних. К счастью.

— Ну, спасибо, — смутилась Машка, — хотя, вот уж нс думала, что ты так серьезно относишься к своей профессии…

Максим Медник. Его надо бы поставить в Пушкинском музее рядом со статуей Давида — тогда все посетители забыли бы о каменном изваянии и смотрели бы только на Медника. Классическая красота. Нереально зеленые, русалочьи глаза (Даша сначала подозревала, что он носит цветные контактные линзы, но выяснилось, что нет). Широкие брови. Прямой, аккуратный нос. Полные, темные губы. Подбородок, который принято называть волевым. Должно быть, женщин парализует эта совершенная красота. Должно быть, они ходят за Максимом Медником, словно крысы за волшебной дудочкой.

Даша прикасалась к лицу Максима особенно осторожно, словно он был сделан из венецианского стекла. А что поделаешь — такие данные невозможно не уважать… И, тем не менее, ей совсем не нравился Максим — и это было удивительно. Англичане считают, что безупречный костюм — это безвкусица, моветон. Во внешнем виде настоящего джентльмена должна быть хоть одна погрешность — небрежно повязанный шейный платок или расстегнутая верхняя пуговица на клубном джемпере. То же самое относится и к внешности — совершенство отталкивает. Даша словно оживший манекен красила, безумно дорогой, красивый, но все же безжизненно-резиновый.

— Даша, ты так нежно прикасаешься к моему лицу, — однажды сказал он, когда она пудрила его заблестевший нос между дублями, — у тебя даже выражение лица меняется, когда ты смотришь на меня. Я это ценю.

— Ты ошибаешься, — мягко возразила Даша, — я на всех так смотрю. На самом деле только сейчас я со всеми вами знакомлюсь.

— И все-таки меня не обманешь, — лукаво подмигнул он, — слишком я опытный!..

Гриша Савин. Между прочим, Даша иногда называла его Гришенькой, — разумеется, когда они были наедине. Больше всего ей нравилось работать именно с Гришиным лицом. Правда, пудрить Савина было достаточно сложно — его лицо все время находилось в движении. Гриша улыбался, посмеивался, травил анекдоты, округлял глаза, заговорщицки Даше подмигивал. Наверное, из него получился бы замечательный комический актер — у Гриши была более богатая мимика, чем у самого Джима Керри.

Даша обычно долго работала над лицом Гриши Савина. Гораздо дольше, чем над лицом Маши Кравченко, хотя загримировать мужчину гораздо проще, чем женщину. Женщине-актрисе надо накрасить глаза, уложить волосы и подвести губы, особенно если она играет «фамм фаталь». А мужчина может обойтись тональным кремом и рассыпчатой пудрой. Даша размазывала по Гришкиным щекам легкий крем, она нарочно медлила, подольше массировала каждую складочку. Со стороны эта сценка смотрелась довольно банально — девушка-гример пудрит актера перед съемкой. Но кто бы только знал, что чувствовала Даша, склоняясь над его лицом! Кто бы только догадался! В такие моменты по Дашиным жилам гуляли горячие волны адреналина, она чувствовала себя пилотом гоночного авто в первые секунды после старта. Иногда Даша нервно оглядывалась по сторонам — неужели никто ничего не замечает?

Вокруг нее суетились люди. Осветители мрачно спорили о том, с какой стороны лучше расположить контурный свет. Алла Белая нервно перебирала отснятые кассеты. Максим Медник, как всегда, изучал свою драгоценную физиономию в зеркальце с двойным увеличением, а в его руках поблескивали — кто бы мог подумать! — щипчики для бровей! Никто не обращал на Дашу внимания. Никто из них не замечал, что рядом происходит нечто интимное, сокровенное. Даша Громова нежно ласкает Гришино лицо. И никто об этом не догадывается. Даже сам Григорий. К сожалению.

Алла Белая. Сначала Даше показалось, что природа одарила Аллу холодной красотой. Белая была леди — от безупречно уложенной челки до кончиков гелиевых ногтей. Как Марлен Дитрих или Вивьен Ли. Она была похожа на фотомодель начала века — тогда фотографам позировали исключительно знатные, холеные дамы.

Но однажды Алла позвала Дашу.

— Передайте кто-нибудь гримерше, чтобы подошла ко мне, — небрежно сообщила она, хотя Даша в этот момент находилась в нескольких метрах от самой Аллы.

Даша, конечно, поспешила к строгой режиссерше.

— Милая, я забила в гостинице косметичку, — Алла выплюнула колечко сигаретного дыма — колечко полетело прямо в Дашино лицо, — мне кажется, что у меня нос блестит и тушь потекла. Не могла бы ты это… отремонтировать?

— Конечно-конечно, — засуетилась Даша, — вам только тушь или тени тоже положить? У меня есть великолепные золотые румяна. Сейчас это очень модно.

Алла посмотрела на нее как Ив Сен-Лоран посмотрел бы на абитуриента курсов кройки и шитья.

— Милая, я же не хочу выглядеть как панельная девка. Только тушь.

Даша обиделась, но промолчала — с начальством не спорят. Она взяла пушистую кисточку для пудры. Приблизилась к Аллиному лицу и удивленно замерла.

Надо же, а Алла Белая, оказывается, совсем не красавица. Далеко нс красавица. Просто она ежедневно гримируется, — наверное, часами просиживает перед зеркалом, бедняжка. На крыльях ее носа — коричневый тональный крем. Если его смыть, выяснится, что нос Аллы крупноват и широковат. Губы ее выглядят по-модному полными и сексуальными только тогда, когда на них лежит блестящая помада. Брови тщательно выщипаны. Глаза умело и почти незаметно подведены.

Даша усмехнулась, представив себе холеную Аллу без макияжа. Наверное, никто из съемочной группы ни за что и не узнал бы режиссершу. И в этот же момент она с удивлением поняла, что естественная Алла нравится ей самой куда больше, чем искусно нарисованная. Пусть она не Синди Кроуфорд и далеко не Одри Хепберн. Зато ее внешность мягкая и русская, как у васнецовской Аленушки. Вот если бы отрастить Алле русую косу до пояса…

Снимали сцену знакомства главных героев. По сценарию должен был идти дождь. А в день съемки, как назло, выглянуло солнышко.

— Проблем-то, — улыбнулась похорошевшая на природе Машка Кравченко, — просто снимем сегодня другую сцену, а эту — когда на самом деле пойдет дождь. Или вообще сегодня можно устроить выходной — позагораем, погода-то классная!

— Это замечательно, что ты уже все придумала, — холодно улыбнулась Алла, — но я тебя разочарую. Мы будем снимать по плану. Сцену знакомства снимаем сегодня, так что всем переодеться.

— А дождь? — поинтересовался Медник.

— Ну наверняка у кого-нибудь в деревне найдется большая лейка. Постараемся обойтись крупными планами, — беспечно улыбнулась Алла.

Десятилитровая лейка действительно нашлась, — правда, предварительно Даше пришлось обежать половину деревни. Зато она познакомилась почти со всеми аборигенами. Оказывается, жители Гузерипля живо интересовались кинематографом и охотно сплетничали о Дашиных коллегах.

— А вот эта, тощая такая, неужели она тоже актриса? — поинтересовалась загорелая бабенка лет тридцати пяти, та самая, которая в итоге и дала Даше лейку.

— Да. Она играет у нас главную роль. Ее зовут Мария Кравченко, — объяснила девушка.

— Но она же тощая! — возмутилась баба. — Да я и то лучше!

Даша вежливо улыбнулась и ушла, унося с собою лейку.

Алла Белая обрадовалась Дашиной добыче — лейку моментально наполнили чуть подогретой на костре водой и вновь вручили Даше.

— Зачем она мне? — удивилась женщина.

— А кто, как ты думаешь, будет поливать Машку и Макса водой? Я, что ли? — процедила Алла.

Даша послушно взялась за прохладную ручку — между прочим, лейка оказалась нс такой уж и тяжелой — на первый взгляд. Правда, уже через десять минут рука, удерживающая предмет огородного инвентаря, безнадежно затекла — девушке показалось, что миллионы микроскопических жал терзают ее немеющую конечность.

— Давайте снимать дубли хотя бы через перерыв. Я больше не могу ее держать! — взмолилась Даша.

— Тебе за это деньги платят, — отрезала Алла, — никто и не обещал, что будет легко!

Но никто, с другой стороны, и не предупреждал, что будет так трудно. В тот день было снято четырнадцать дублей злополучной сцены. Из них всего пять удачных, а в остальном — как всегда: то Медник забывал свой текст, то Кравченко начинала визжать, что вода в лейке слишком холодная.

А главная проблема — макияж! Под «дождем» грим, любовно наложенный Дашей, таял, словно шоколадное мороженое на июльском солнцепеке. Конечно, в Дашином арсенале была специальная водостойкая косметика — такой пользуются девушки, занимающиеся синхронным плаванием. Но спортсменок зритель видит мельком и издалека, а Машино лицо снималось крупным планом! Поэтому каждые пятнадцать минут Даша заставляла Кравченко садиться на раскладной стульчик. Маша раздраженно вздыхала, имитируя поведение капризных кинозвезд. А Дашина кисточка порхала над ее лицом. Припудрить нос, обновить контур губ, расчесать слипшиеся реснички — и обратно, на съемочную площадку. Впереди следующий дубль.

А на другое утро Даша с трудом смогла оторвать от кровати измученную руку — это непривычные к физической работе мышцы отреагировали на мучительные «упражнения» с лейкой.

А ведь с момента их приезда в крошечный отель «Энектур» прошло всего несколько дней! Что же будет дальше, если уже сейчас се буквально разрывают на части? Но так или иначе, роптать бесполезно.

Время бежало, словно олимпийский чемпион на тренировке. Каждое утро Даша выходила из отеля пораньше и спускалась к реке. Мутноватая вода завораживала, мучительно хотелось снять одежду и окунуться в нее с головой, но Даша понимала, что делать этого нельзя — слишком холодно, да и течение быстрое, может увести. Здесь, наедине с рекой, Даша могла просидеть целый час; да она бы и дольше просидела, если бы ей нс надо было работать. О чем она думала? О Суздальцеве. О несостоявшемся великом путешественнике. О Грише Савине. И его невесте Маше Кравченко.

Она давно заметила, что на природе все чувства обостряются. Когда живешь в обычном городском панельном доме на третьем этаже, бегаешь, спеша, по тротуарам, спускаешься в подземку — словом, когда ты живешь в деловом ритме, чувства притупляются. Не волнуешься особенно, не грустишь. Словно твоя тоска — это попугай, который живет в клетке, накрытой черным платком. А здесь, в Гузерипле, кто-то сбросил платок с клетки, и Даша затосковала.

Сначала ей казалось, что она оплакивает Суздальцева, вернее, их безвременно погибшие отношения, но потом Даша поняла, догадалась: нет, Суздальцев ни при чем. Все дело в одиночестве. Она, Даша Громова, одинока. Всегда была одинокой. И, видимо, навсегда такой и останется.

Однажды утром, сразу после завтрака, Даша, как обычно, спустилась к реке. Она уже давно облюбовала себе местечко для сентиментальных размышлений и никогда ему не изменяла. Огромный, поросший буро-зеленым мхом камень, стоящий наполовину в воде; сидя на нем, так хорошо мечтается.

Подойдя к заветному местечку, она вдруг с удивлением заметила, что камень занят. На любимом Дашином булыжнике сидела Алла Белая — выпрямив спину и свесив ноги в сторону реки. Шикарные, дорогие брюки режиссерши сейчас были закатаны до колен, шелковая рубашка небрежно завязана на поясе.

Даша в нерешительности остановилась. Тихонечко уйти или вежливо поздороваться? Ее размышления прервала сама Алла — она вдруг резко обернулась, словно почувствовав на себе чужой внимательный взгляд.

— Что такое? Следишь, что ли, за мной?

Даша пожалели, что ей не удалось незаметно скрыться. Алла ВЫ>выглядела рассерженной.

— Нет, просто….. это мой любимый камень… Я здесь каждый день сижу. Сразу после завтрака, с половины восьмого до восьми.

— Понятно, — Алла слабо улыбнулась, — это вообще очень забавно.

— Почемy? — удивилась Даша.

— Потому что это и мой любимый камень тоже. Я здесь тоже сижу каждый день. Тоже с половины седьмого до семи. Сейчас вот задержалась немного.

— Ну ладно, я тогда пойду. Не буду вам мешать. В конце концов, ничего удивительного в этом нет, ведь этот камень здесь объективно самый красивый.

— Ладно уж, присаживайся. Я скоро уйду. Ведь это я заняла камень в твое время.

Даша удивленно улыбнулась. Надо же, оказывается, и Алла Белая может быть обаятельной и милой.

— Ну как тебе здесь? — вежливо спросила Алла.

— Очень хорошо, — поспешила убедить ее Даша, — и коллектив мне нравится, и работа интересная. В общем, спасибо вам большое, что меня приняли. Вы не пожалеете об этом. Уж я постараюсь.

— Ты не поняла, — Алла нахмурилась, — я не имела в виду работу. Я спрашиваю. Вообще.

— Я… меня все устраивает, — растерялась Даша, — красивая река.

— Понятно, — Алла четким, рассчитанным движением поднялась на ноги, — ладно, не буду тебя отвлекать. Твоя очередь!

Время бежало.

Бежала и Даша Громова — бежала по гостиничным этажам, выполняя мелкие поручения.

В тот день она вернулась в свой номер только к часу ночи. Посмотрела на себя в зеркало и ужаснулась: усталая, бледная кожа, мешки под воспаленными глазами, вокруг потрескавшихся губ размазалась жирная помада. На курсах гримеров их учили «реанимировать» усталое лицо. Все очень просто: необходим кубик льда, салфетка, смоченная в горячей воле, и увлажняющий крем. Протереть щеки и лоб сначала мокрой салфеткой, затем обжигающим ледком. Кончиками пальцев вбить в кожу щедрую порцию крема. В глаза закапать специальное лекарство — визин. После этих манипуляций помятая физиономия перестает напоминать осетрину второй свежести и начинает походить на привычное взгляду лицо.

Но всем известно — ничто так не красит любую женщину, как многочасовой здоровый сон. «Наконец-то все от меня отстали», — подумала девушка, доставая из чемодана уютную байковую ночную рубашку.

Гостиничная постель встретила ее негостеприимно ледяными жесткими простынями. Спать моментально расхотелось. Зубы отбивали бодрый военный марш, мурашки саднящими волнами гуляли по окоченевшим рукам и ногам. Мучительно хотелось закутаться в шерстяной свитер, закутаться — и предаться мазохистским воспоминаниям, например о пресловутом Суздальцеве. Но ведь для этого придется вылезать из-под одеяла и доставать из шкафа чемодан.

В дверь постучали.

«Не буду открывать! — решила Даша, — совсем обнаглели, я не нанималась работать ночью!»

— Даша, немедленно открой! — Взволнованный мужской голос показался ей знакомым.

Да это же Гриша Савин!!!

Даша откинула одеяло и, как током подброшенная, подпрыгнула на кровати. Есть люди, ради которых она с удовольствием покинет среди ночи мерзлую казенную постель. И Григорий Савин — в их числе.

Девушка метнулась к двери, но тут же в панике остановилась. На ней надета старенькая ночная рубашка, ее лицо не накрашено! Что делать?! Суздальцев не любил видеть ее в халате, делал замечания, если она встречала его ненакрашенной и непричесанной. А однажды он подарил ей домашние тапочки — из белого пушистого меха, на изящных тоненьких каблучках. Да в таких туфельках вышагивать бы по пятиэтажному коттеджу с сауной и бассейном — а не по типовой московской квартирке. Красиво, конечно, но непрактично — ну как в таких белоснежных туфлях можно выйти к мусоропроводу?! А уж когда она увидела ценник! Да за такие деньги можно было купить импортные нарядные туфли!

— Леш, пусть это будут выходные тапочки. У меня совесть не позволит носить их каждый день!

— Нет, — его мягкие губы упрямо изогнулись, — нет, это именно будут тапочки на каждый день! Потому что они обязывают… как бы это сказать… отлично выглядеть!

— А что, я, по-твоему, не отлично выгляжу?! — расстроилась Даша. — Я и брови выщипала, как ты сказал, и губы крашу каждый день…

— Ты прекрасно выглядишь, Дашук, но тебе не хватает шика! — Он потрепал ее по щеке, нежным жестом обращая обидные по содержанию слова в милую шутку. — И вот я дарю тебе первую шикарную вещь! Эти тапочки можно надевать только на ножки с педикюром, вместе с ними не напялишь убогий халат! Дашук, мы еще сделаем из тебя настоящую леди!

На самом деле его слова ничего не значили — просто на тот момент у своевольного Алексея Суздальцева было такое настроение — он хотел видеть рядом с собою холеную леди. Позже он уговаривал Дашу одеться в стиле хиппи и заплести волосы в африканские косички, а еще позже с горящими глазами объяснял, как ему нравятся лысые женщины в ботинках на грубой подошве.

Похоже, Гриша Савин не такой. Он тоже напоминает молодого Есенина, но на этом его сходство с Суздальцевым заканчивается. Он более предсказуемый и логичный, в нем нет порыва, нет истерики, он такой простой и домашний, не любит ярко-красную губную помаду.

И, тем не менее, ее дорожная сумка летит на пол, а Даша ползает на коленях среди раскиданных вещей.

— Дашка! — орал Савин. — Ты что там, оглохла, что ли?! Скорее открывай!

— Сейчас, сейчас, накину что-нибудь, а то я прямо из душа! — прокричала девушка, напяливая симпатичный свитер апельсинового цвета и кокетливые зеленые бриджи. Последний штрих — покрыть ресницы ярко-синей удлиняющей тушью.

Ну вот, теперь и, правда, можно открыть дверь. Кто знает, может, Григорий ищет в ее одиноком номере романтики? И если так, он ее, безусловно, найдет. В конце концов, она взрослая женщина. Не красавица, но и явно не урод. Хватит ей страдать по призраку давно ушедшего из ее жизни Суздальцева! Пора распахнуть внутренние окна навстречу новым впечатлениям.

Даша открыла дверь.

— Дашка? — Он влетел в комнату, плотно прикрыл за собой дверь и плюхнулся на диван. — О, ты опять оделась как светофор! Неужели у тебя нет каких-нибудь нормальных вещей — черных, коричневых?

— Ты пришел прочитать мне парочку нотаций на сон грядущий?

— А, ладно, — спохватился мужчина, — у меня к тебе важное дело.

— Слушаю!

— У тебя случайно нет какого-нибудь сильного успокоительного? Валиума, димедрола, трамала? В таблетках, ампулах, и чем угодно?

Женщина похолодела. Неужели наркоман?

— А зачем? — осторожно поинтересовалась она. Хотя и так понятно, что валиум нужен ему не для красоты и не для работы.

— Это не для меня, — Гриша нахмурился, и Даша внезапно поняла, что не такой уж он и молодой. Возле глаз пляшут тоненькие морщинки, уголки губ вяло опущены вниз, — ты ведь никому не расскажешь? Это для Машки. У нее опять истерика.

— Что значит — опять истерика? Маша не похожа на истеричку, я ее с детства знаю.

— Я, представь себе, тоже, — выпалил он.

— Ты же говорил, что учился с ней во ВГИКе! — возмутилась девушка.

— Ага, а ты поверила. Мне на самом деле, Даша, уже почти сорок лет.

— Да ты что?! — выдохнула она. — Я-то думала, тебе нет и тридцати! Ты так классно выглядишь, честное слово, я бы не подумала…

Он не отреагировал на ее незамысловатые комплименты.

— Я с Машкой познакомился, когда ей было четырнадцать. С тех пор мы и живем вместе.

— Четырнадцать?! Но ведь это девятый класс! Я прекрасно помню Машку, она была такая скромная, болезненная… Сейчас ее не узнать.

— Вот именно, болезненная, — вздохнул мужчина, — а ты хоть знаешь, чем именно она болела?

— Ну вроде она лежала в больнице с Каким-то гастритом, я уж не помню точно, столько лет прошло.

— Вот именно, не помнишь. — Григорий нахмурился. Сейчас он выглядел даже старше своих почти сорока. — В дурке она лежала. Двенадцать paз.

— Где?

— В дурке! Дурдом, психушка, палата номер шесть, слыхала про такую?

— Но… Как же… Если человек двенадцать раз побывал… в дурке, как ты выражаешься, то он должен быть законченным психом. Транквилизаторы, сильные успокоительные… А Машка смотрится вполне… адекватной.

— Да кем ты себя вообразила? — разозлился актер, и Даша тотчас пожалела о сорвавшихся словах. — Что ты в этом понимаешь? Она же не в отделении для буйных лежала… Хотя, чувствуется, скоро загремит и туда. — Мужчина вздохнул. — Дашка, выпить у тебя есть?

— Выпить? — удивилась девушка, — но ты же должен бежать туда, раз у Машки истерика. Димедрол, кстати, у меня есть, и фенозепам возьми — он сильнее.

— Давай. Ты прости меня, что я сюда ночью ввалился… Просто Машка — это мой крест по жизни. Влюбился в свое время в легкомысленную девятиклассницу, а теперь вынужден нянчиться с истеричной теткой.

— Расскажи, — прошептала девушка, коснувшись его горячей ладони. Похоже, Гриша Савин искал в ее номере отнюдь не романтики, а срочной психологической помощи. Что ж, Даше не привыкать выступать в роли жилетки.

— Рассказать? — Он встряхнул головой и удивленно посмотрел на неё, не узнавая. Кто это? Что он здесь делает? Он спал и в лунатическом бреду пришел в чей-то номер?

— Ты что? — Дашу напугал этот тяжелый замерший взгляд. Перед ней сидел не живой человек, не сосуд с теплой кровью и мерно бьющимся сердцем, а талантливый портрет — стоишь перед ним, и становится жутко под немигающим взглядом нарисованных глаз.

— Хорошо, — неожиданно согласился нарисованный актер, — только схожу к Машке, отдам ей фенозепам. И тут же вернусь.

Он убежал, захватив с собой целую пачку таблеток. Даша спешно прибралась в номере — аккуратно застелила кровать, убрала со cтульев скомканную одежду.

Все это, конечно, очень странно. Просто в голове не укладывается. Маша Кравченко — сумасшедшая? Даша вспомнила тот день, когда она впервые гримировала Машу. Тогда лицо Кравченко показалось ей спокойным и улыбчивым. Сумасшедшие выглядят по-другому. У них напряженные морщинки, между бровями и пустота в глазах. Или это стереотип? Неужели она ошиблась? Вообще, хорошие гримеры ошибаются редко. Все они могли бы при случае стать физиономистами.

Гриша вернулся даже быстрее, чем она предполагала. Такое впечатление, что он мчался к истеричной возлюбленной, лихо перепрыгивая через четыре ступеньки. Оно и понятно — кому хочется, чтобы семейный скандал превратился в публичный? У режиссера Аллы Белой не сахарный характер, и Машку могут просто уволить.

— Ну, вот и я. — Гриша бледно улыбнулся и запер за собой дверь.

— Как она?

— Кто, Машка? — Мужчина неопределенно пожал плечами. — Да так. Дал ей твои таблеточки. Две штуки. Сейчас уснет сном младенца, а утром и не вспомнит об истерике. Мы это уже сотню раз проходили.

— Почему же ты не уйдешь от нее? — Даша присела на краешек неровно застеленной кровати, Гриша плюхнулся рядом. — Она такая красавица, еще найдет себе мужа.

— Шутишь? — усмехнулся он. — Кто ж с ней, с такой, жить-то будет? Одно дело — найти любовника, для легкого перепихона, так сказать. А другое дело — мужа.

— Но ты ведь живешь как-то, — резонно возразила девушка.

— Я? Я тебе лучше действительно расскажу, ты сама все поймешь, как и почему я с ней живу. Я, знаешь ли, всегда, особенно в молодости, любил женщин…

Гриша Савин всегда, а особенно в молодости, любил женщин. А женщины, к слову, очень любили Гришу Савина. Мягкий контур овального лица, вечно растрепанные легкие кудри, растерянный взгляд, трогательно детские ямочки на щеках — они появлялись, когда Григорий улыбался. Нет, он никак не тянул на героя-любовника, секс-гиганта, терпко-страстного мачо… Есть мужчины, которые каждым небрежным взглядом, каждым непродуманным жестом как бы намекают на возможный секс. Они томно смотрят исподлобья, кривят горячие губы в насмешливой ухмылке, в их обществе даже стеснительная библиотекарша чувствует себя минимум звездой стриптиза. Григорий Савин не из этой редкой породы, и все равно он даст сто очков вперед любому темпераментному ловеласу. Почему? Да потому, что он так похож на неоперившегося мальчишку, в его глазах сияет неразбавленная юность, он умеет так искренне смеяться, он — тот самый своевольный двоечник с последней парты, в которого почти каждая девчонка была тайно влюблена.

Разумеется, Григорий Савин прекрасно знал, какое впечатление он производит на окружающих его дам. И вовсю этим пользовался. Еще с подросткового возраста вокруг Гриши всегда были женщины — мило влюбленные, романтичные девочки и пряные, опытные дамы.

С красавицей Машей Кравченко Гриша познакомился больше десяти лет назад. Увидел ее на дискотеке в одном из окраинных столичных кинотеатров. Сам Григорий — выпускник ВГИКа, многообещающий актер, обремененный к тому же тяжёлой ношей нехилых амбиций, — попал на дешевую подростковую дискотеку случайно. Был в гостях у давнего школьного приятеля, тот и предложил: пойдем, мол, растрясемся, вспомним молодость, да и девчонок классных подцепим… Гриша скептически усмехнулся — какие классные девчонки ходят на районные дискотеки? Все классные девчонки давно оделись в откровенные бикини и побеждают в многочисленных модных конкурсах красоты. Но, как выяснилось, амбициозный артист ошибся.

Машу Кравченко он заметил сразу. Да и не заметить такую девушку было просто невозможно. Длинные, стройные ноги, шелковая волна ухоженных кудрей, белозубая улыбка…

— Гляди, вон там у стены Барби стоит! Ну, точно она, Барби! — эмоционально восхищался Гришин приятель.

Гриша ничего не ответил, он поймал блуждающий по полутемному залу взгляд красавицы и приветливо улыбнулся. Он привык считать свою улыбку, самым убедительным оружием в вечной войне полов. Сокрушительная улыбка не подвела его и на этот раз, красавица призывно улыбнулась в ответ. Все дальнейшее — дело техники, часть веками разработанной игры под названием флирт, правила которой Григорий Савин знал назубок. Еще раз недвусмысленно улыбнуться, поймать теплый, приглашающий взгляд. А потом — не обращать на атакуемый объект никакого внимания. Отводить глаза, строить глазки другим девушкам, танцевать с ними. А потом подойти к окончательно разочарованному объекту и небрежно пригласить его потанцевать.

Так оно и получилось. И неудивительно — на тактика ни разу не подвела хитрого Гришу.

— Меня зовут Маша, — хрипло представился объект, возлагая наманикюренные ручки на его широкие плечи, — мне восемнадцать лет. Скоро будет девятнадцать.

— Где ты учишься? — спросил мужчина, чтобы поддержать светскую беседу. Ведь согласитесь, неудобно же тащить женщину в постель просто так, предварительно с ней не пообщавшись. То есть ничего плохого в этом вроде бы нет, но женщины почему-то очень обижаются.

— Я учусь во ВГИКе. На актрису, — ошарашила его красавица. Откуда ей, мечтательной восьмикласснице, было знать, что танцующий с ней мужчина — самый настоящий актер, к тому же недавний выпускник вожделенного вуза?

— Да? — заинтересовался Гриша. — Ну, надо же, какое совпадение! А я два года назад как раз закончил ВГИК. И на каком курсе ты учишься? В чьей мастерской? Кто у вас преподает хореографию?

Девочка растерялась.

— Да что об этом говорить, — вывернулась она, — меня и так учеба уже достала. Могу я хоть в выходной день подумать о чем-нибудь другом?

Тут бы Грише насторожиться, проявить настойчивость, — может, ничего бы и не случилось. Судя по названному возрасту, девочка на первом, максимум на втором курсе. Таким обычно нравится обсуждать престижный институт и свое в нем обучение. Но Савин не обратил на подозрительную скрытность девушки никакого внимания. Не хочет говорить про ВГИК — не надо. Можно поговорить о кино, о музыке, о книгах, ну а если девушка вдруг окажется дурой — о погоде. Какая разница, о чем разговаривать, главное — затащить красавицу в постель. Впрочем, как выяснилось, Машу Кравченко не надо было долго уговаривать, развешивать макаронные изделия по ее маленьким изящным ушам. В половине десятого Маша посмотрела на часы и с невинной улыбкой сказала:

— Знаешь, мне уже пора домой. А если хочешь, можно сначала заехать к тебе.

Конечно, он хотел! Маша осталась у него до утра. В раздетом виде она показалась ему еще более красивой — тонкая талия, полная юная грудь. А какова в постели! В общем, девушка осталась у разомлевшего актера и на следующую ночь. И на следующую тоже. Короче, через неделю вдруг выяснилось, они живут вместе. Гриша, кстати, и не coпротивлялся — такая темпераментная любовница ему, пожалуй, еще не попадалась. Конечно, она была не так опытна, как какая-нибудь сорокалетняя светская стерва, но было в ней что-то куда более волнующей и важное. Казалось, в секс она вкладывала всю себя, весь свой талант.

Кто знал, какая катастрофа ждет его, Гришу, через несколько месяцев? Однажды за семейным (ну или почти семейным) ужином Маша с ангельской улыбкой призналась:

— Ты знаешь, а у меня все месячные не начинаются. Я так волновалась, но сегодня наконец все выяснилось.

— У тебя начались наконец месячные? — Он был готов вместе с ней посмеяться нал коварным недоразумением природы.

— Нет, я просто купила тест на беременность. Знаешь, в аптеках продаются такие специальные полоски? Две линии, — значит, беременная, одна линия — нет.

— И что показал тест? — похолодел мужчина.

— То, что я и предполагала, — мудро улыбнулась девочка. — Гриша, поздравляю, у меня проявилось две полоски!

— Ты… то есть… интересно, — растерялся он, — интересно, а какой у тебя срок? В смысле, еще не поздно… того, а?

— Срок? — задумалась красотка. — Ну, наверное, небольшой. Месяца три-четыре всего.

— Четыре месяца? — Мужчина даже взвизгнул от неожиданности. — И ты четыре месяца молчала?! Мини-аборт делать уже поздно, остаются искусственные роды!

— Но я не была до конца уверена… И потом, мы же давно с тобой решили, что поженимся, помнишь? Поэтому я и подумала, что ничего страшного… Ты же сам мне предлагал выйти за тебя замуж, забыл?

Конечно, он предлагал ей выйти замуж. А какой, спросите, ловелас, не предлагает руку и сердце своей очередной любовнице?! Это же не значит, что он и в самом деле намерен на ней жениться. Все ясно, как божий день. А раз у глупой девочки Маши не хватило мозгов, чтобы принять эту игру, то это только ее личные проблемы. А ему, Григорию, необходимо срочно от нее избавиться. Любой ценой.

— Хорошо, Маш, мы поженимся, конечно. Можно прямо завтра отнести заявление в ЗАГС, — улыбнулся Гриша. Главное — успокоить девушку. Потом он что-нибудь придумает.

— Заявление? Здорово, но есть одна проблема… — замялась она, — короче, Гриш, мне надо получить разрешение у родителей. Учитывая беременность, это не так сложно сделать.

— Постой, какое такое разрешение? — удивился он. — Ты же совершеннолетняя, тебе почти девятнадцать.

Девушка промолчала.

— Маш, ты что, меня обманула? Тебе еще нет восемнадцати?… А сколько тогда?… Семнадцать?

Выразительное молчание. Григорий занервничал.

. — Шестнадцать?… Пятнадцать?

Молчание.

— Четырнадцать? — похолодел он.

— В точку! — радостно улыбнулась беременная любовница. — Почти угадал. Через два месяца мне действительно будет четырнадцать.

Мышеловка захлопнулась. Такая старая, банальная и вполне предсказуемая история. А он, многоопытный Григорий Савин, попался на эту удочку, словно неоперившийся птенец. Надо же — соблазнить тринадцатилетнюю! Сделать ей ребенка! Да это ж же уголовно наказуемо! Вот сейчас обидит он девочку Машу, а она пойдет в милицию и напишет заявление об изнасиловании. И никто Гришу слушать не будет. Ведь Маше всего тринадцать лет, а ему скоро будет двадцать девять. Бесполезно объяснять им, что девчонка — акселератка, что она сама напросилась. У нее, в сущности, очень детское, свежее лицо. Сексапильной фотомоделью она выглядит только в ярком макияже и в дерзкой мини-юбке. А заплетет косичку с бантиком, напялит белые носочки и трогательные тупоносые сандалики — и вот вам, пожалуйста, оскорбленная невинность. Стало быть, придется Маше угождать и потакать. Теперь ее не вышвырнешь вон, как дырявый башмак. К ней придется относиться трепетно и нежно.

— Машенька, девочка, — прошептал Григорий, мгновенно вживаясь в новую роль, — я так счастлив, я так тебя люблю!

Гриша замолчал.

— И что? — спросила потрясенная Даша Громова. — Что дальше-то было?

— Дальше? — Гриша растерянно посмотрел на нее, словно забыл, что его шокирующая исповедь была рассчитана на внимательного слушателя? — дальше я все-таки уговорил се на искусственные роды. У' меня был знакомый врач, он многих моих баб… ну ты понимаешь… Для Машки это был такой стресс. Ну и загремела она в психушку. Я тогда каждый день к ней приходил, клялся в вечной любви и говорил, что мы поженимся. С родителями ее познакомился.

— Постой, а как же родители допустили, что она полгода прожила у тебя?

— Да их не было. Они были в какой-то длительной загранкомандировке, а Машка жила у бабки, на другом конце Москвы. Никаких проблем: бабуля была уверена, что внученька проживает у подруги.

— В голове не укладывается… Ну а дальше?

— Машке поставили диагноз — прогрессирующая истерическая психопатия. Она стала регулярно ложиться в больницу — иногда по три раза в год… Я чувствую себя виноватым… Ведь в первый раз она из-за меня…

Даша промолчала. Она просто не знала, как откомментировать эту дикую и невероятную историю. С одной стороны, Гришка выглядел в ней трусливым бабником. С другой — он поступил так благородно… Ведь истеричке Маше Кравченко уже давно исполнилось восемнадцать. А он все тянет за собой эту ненужную ношу, помогает ей делать карьеру, создает ей имидж спокойной и уверенной в себе женщины… А Машка-то какова! Надо же, какая скрытная, ведь все одноклассники считали ее скромной и воспитанной девушкой. Она и модницей-то никогда не была, все ходила в одних и тех же джинсах. Многие девчонки уже с седьмого класса пользовались косметикой — кто ресницы густо намажет, кто щеки… Но, не Машка. Даже на школьные дискотеки она приходила чисто умытой и гладко причесанной. Все считали, что у нее строгие родители, что они не разрешают ей модно одеваться и подкрашиваться.

Гриша Савин ушел от нее под утро. Даша и не заметила, как пролетелa ночь — короткая, горная, беззвездная Она долго не могла уснуть — все вертелась в прохладной постели, комкала жесткие простыни. Уснула в половине пятого, а в шесть была разбужена неумолимым механическим будильником. Поплелась в душ, нехотя постояла под тонкой струйкой тепловатой ржавой воды. Кое-как замазала синяки под глазами устойчивым тональным кремом. Пора будить коллег — Алла говорила, что съемки начинаются в восемь. Как раз — пока актеры позавтракают, пока загримируются…

Завтракали все вместе — в симпатичной гостиничной столовой, изобилующей белыми мраморными арками и деревянными уютными столиками. Даша украдкой наблюдала за Машей Кравченко. Вот она взяла с тарелки кусочек поджаренного хлеба, ловко размазала по нему подтаявший плавленый сырок… Вот она размешивает в высоком стакане чай… Смотрит на Гришу Савина и ласково улыбается… Зевает, прикрывая рот изящной, маленькой ладошкой… Даже в голове не укладывается, что на самом деле эта красивая женщина с сонным, чуть припухшим лицом — клиническая психопатка.

Даша отодвинула тарелку с недоеденным стылым омлетом. Зачем тратить время на завтрак, если тебе совсем не хочется есть? Лучше выкроить минутку для непременной утренней сигаретки. Щелкнув зажигалкой, Даша вышла на улицу. И обомлела: вчера в Гузерипле было лето, а сегодня — самая настоящая зима. На стройных соснах — мокрые шапки запоздалого снега, кругом — глубокие ледяные лужи. А на Дарье надет легонький летний свитерок из тонкой шерсти. Надо срочно нестись обратно в номер и переодеваться. Как все-таки права была мама, советуя ей взять с собой теплую куртку. Даша готовилась к курортной погоде, из теплых вещей у нее только свитер. А уж про ноги и говорить нечего — ли тряпочные кеды мгновенно промокнут! У нее сеть еще резиновые вьетнамки и модные сандалии, состоящие из трех кожаных ремешков.

— О чем задумалась? — Она и не заметила, что за ее спиной стоит Гриша Савин.

— Да так, снег увидела, — улыбнулась девушка, — у меня ведь теплого с собой ничего нет.

— Да я тебе дам, я взял лишнюю куртку. Стой здесь, я сейчас сбегаю в номер и принесу. — Он дернулся к двери, но на самом пороге остановился и внимательно посмотрел на Дашу. — Даша, мы с тобой вчера так по душам поговорили…

— Гриша, я никому ничего не расскажу, — клятвенно пообещала она, — можешь быть уверенным, я не сплетница.

— Спасибо, — он улыбнулся. Его улыбка была медленной. А в уголках губ плясали по-детски трогательные ямочки.

Она ждала его, кутаясь в свой тоненький свитер, под которым уже вовсю гулял ледяной горный ветер. На крыльцо вышла очередная партия курильщиков, и все они были одеты в теплые куртки и специальные непромокаемые ботинки. На Дашу смотрели сочувственно, а она, улыбаясь, пожимала плечами: мол, что уж там, я девушка закаленная.

Рядом с девушкой остановился красавец Максим Медник. Сегодня он был похож на альпийского горнолыжника — ярко-красная дутая куртка с высоким воротником, непромокаемые утепленные штаны и смешная вязаная шапка с огромным помпоном. Еще широкий шарф грубой вязки и массивные цветастые перчатки.

— Что дрожишь, холодно, что ли? — полюбопытствовал он.

— Нет, просто у меня случайный оргазм, вот и дрожу вся, — разозлилась она.

— Понятно. Да, не по погоде ты оделась, мать, — он панибратски похлопал ее по плечу и плотнее закутался в свой шарф, — вот я молодец.

— Поздравляю, — сквозь зубы пробормотала Даша. Какой же он все-таки противный, этот безупречный Максим Медник. Нет бы одолжить ей свою куртку или хотя бы свитер. Так поступил бы на его месте любой уважающий себя мужчина. Так поступил бы Григорий Савин. А этот манекен стоит здесь и самодовольно демонстрирует ей, продрогшей, свои теплые одежки.

— Да, я всегда стараюсь одеваться тепло и уютно, — как ни в чем не бывало, продолжил свой монолог Максим, — я отдаю себе отчет в том, что мне нельзя болеть. Ведь я, Даша, принадлежу не только самому себе, но и всему человечеству. Представляешь, как расстроятся мои многочисленные поклонницы, если я вдруг слягу в постель?

— Даже и не представляю!

— Кстати, могу тебе кое-что показать! — с лукавой улыбкой Медник выудил из кармана какую-то грязноватую бумажонку: — Вот!

— Что это? — вяло поинтересовалась Даша.

— Как — что? Письмо разумеется. От поклонницы. Вот смотри — «пишу вам из деревни Грибки Тверской области!». Вчера получил.

— Откуда же эта поклонница узнала, что ты в Гузерипле? — удивилась Даша.

— Сам не знаю. Впрочем, они так изобретательны, эти поклонницы, — кокетливо вздохнул Максим, — чего только не придумают, чтобы быть ко мне поближе. Вот и ты тоже…

— Что — я?

— Преследуешь меня, — пожал плечами актер, — сейчас вот сделала вид, что тебе надо покурить, когда заметила, что я здесь стою.

— Но мне действительно захотелось…

— Понимаю, понимаю, — перебил Макс, — не стесняйся, я же вес понимаю. Ладно, я пошел, надо к съемке готовиться.

На съемочной площадке девушка разогрелась. Ей даже пришлось снять одолженную Гришей куртку. Да и попробуй тут замерзнуть, если столько всего надо успеть: проследить, чтобы операторы взяли нужные кассеты, щелкнуть хлопушкой перед каждым дублем, подать всем кофе, распаковать нужные костюмы… Даша даже не услышала искаженного громкоговорителем голоса режиссера, произносящего ее имя. Опомнилась она, только когда заметила, что все присутствующие пристально на нее смотрят.

— Что такое? — испугалась девушка. Она как раз проставляла номера на чистые кассеты, неужели что-то перепутала? — Я сделала что-то не так?

— Подойди к Алке, — тихонько объяснил ей Гриша, — она тебя звала.

— Кофе ей, что ли, подать? — деловито спросила девушка. — Не знаешь, она с сахаром пьет или без?

— Не надо ей кофе. Ты иди, иди, она ждет. — Мужчина слегка подтолкнул ее в спину.

У Даши моментально испортилось настроение. С ума сойти, начало дня, а ее уже вызывают на ковер! К чему такая спешка? Ясное дело, хвалить ее никто не собирается.

— Алла Михайловна, мне передали, что вы меня зовете… Заранее хочу сказать, что я не виновата.

— Так, Дарья, — перебила ее Алла, — быстрее, мы теряем время. Запомнила, в какой точке Машка говорила последние слова?

— Ну да. — Даша немного удивилась. Зачем ей помнить о таких мелочах?

— Замечательно, — почему-то обрадовалась режиссерша, — значит, напяливай быстрее гидрокостюм и платье, пусть тебе Машка сделает пучок — и вперед.

— Подождите, а зачем мне надевать гидрокостюм? — заволновалась Даша.

— Чем ты меня слушаешь, головой или задницей? — холодно поинтересовалась Алла. — Я русским языком три раза объявила, что ты будешь дублировать Машку. В той сцене, где героиня бросается в реку.

Даша открыла рот, чтобы с мягкой улыбкой отказаться, объяснить, что она не может прыгать в ледяную воду, она с детства боится воды и скорости, да и плавает она не очень хорошо… Но Алла Белая ее уже не слушала, она поднесла к накрашенным губам громкоговоритель и деловито раздавала очередные указания.

А вокруг смущенной Даши тотчас же засуетились люди. Машка Кравченко соорудила на ее голове нечто, отдаленно напоминающее небрежный пучок, затем намазала ее лицо гримом.

— Я и сама могу накраситься. — Даша попробовала оказать сопротивление.

— Сиди уж, — усмехнулась Kравченко, — сиди и морально готовься к подвигу. Как ты на это согласилась, ума не приложу.

«А как будто меня кто-нибудь спрашивал!» — уныло подумала Даша.

— Морду-то зачем мажешь? — скептически усмехнулся Медник. — Ее все равно будут снимать только со спины. Она ж статистка, а не актриса.

Гидрокостюм оказался прохладным и влажным.

— Он мне мал! — радостно объявила Даша, прыгая на одной ноге и пытаясь натянуть на нее липкую штанину. — Я не могу сниматься в этой сцене, потому что мне мал гидрокостюм!

— И не надейся, — ехидно улыбнулась Маша Кравченко, — гидрокостюм тебе в самый раз. Просто его сложно надевать. Я полчаса корячилась. Спасибо Гришеньке, помог.

Маша оказалась права — гидрокостюм облегал ее тело, словно вторая кожа.

— Если на него сверху налезь платье, то я буду выглядеть во всем этом как баба на чайник! — закапризничала Даша.

— Подумать только, еще актрисой не стали, а уже такие амбиции, — разозлилась Машка.

Даша замолчала и с опаской посмотрела на красавицу актрису. «Еще набросится на меня, она ведь не в себе», — подумала девушка.

— Что вы там возитесь, пора снимать! — взревел громкоговоритель голосом Аллы Белой. — Все на свои места. Машка, ты бери хлопушку!

— Вот еще, — фыркнула Кравченко, — буду я с хлопушкой бегать, как какая-то неудачница!

— Я буду с хлопушкой, — вызвался Гриша Савин. — Маш, а ты бы последила за своими словами.

— Не тебе меня учить, — огрызнулась Машка.

«Ну, ничего себе, — мысленно возмутилась Даша Громова, — человек всю жизнь из-за нее загубил, а она так с ним. Никакой благодарности!» Она сочувственно посмотрела на Гришку, он поймал ее взгляд, пожал плечами и улыбнулся.

— Все на свои места! — скомандовала Алла.

Даша заняла место рядом с Максимом Медником.

— Белая река, сцена вторая, дубль первый! — прокричал Гриша.

Максим взял ее за руку и с нежностью посмотрел ей в глаза. Это был взгляд профессионального актера-трагика, взгляд, от которого по коже бегут мелкие мурашки и почему-то хочется плакать. Даша постаралась вложить в ответный взгляд столько же боли и отчаяния. Ну и что, что ее снимают только со спины. Нельзя же равнодушно смотреть на человека с такими глазами. «А все-таки он неплохой актер, этот Медник, — подумала она, — вовсе не пустышка. Алла не права, он мог бы стать звездой».

— Внимание, Дарья, еще три секунды смотришь на него, затем прыгаешь в реку! — услышала она властный голос Аллы. — Один, два, три! Давай!

Этот крик, словно выстрел стартового пистолета, был осязаемым, он подтолкнул ее в спину; Даша бросилась к обрыву, на секунду остановилась. Внизу был ад, ледяной котел с бурлящей, пенистой водой, и эти смертоносные валы были до слез красивыми.

«Остановись, откажись, — pаccyдительно предложил внутренний голос, — а если точно решила прыгать, то не медли!»

И Даша шагнула вперед. Нога скользнула по влажной глине… Ледяная вода показалась раскаленным металлом. «Сейчас я сварюсь заживо!» — это была последняя запомнившаяся ей мысль. Даше казалось, что какая-то сверхъестественная сила тянет ее на дно. Вокруг нее водовороты белой пены. Может быть, у нее хватило бы сил всплыть, глотнуть жадно раскрытым ртом прохладный воздух, но Даша никак не могла сориентироваться — в какой стороне спасительное небо, а где — темное дно. Она беззвучно кричала и била ладонями по мягкой пене. Сильные волны толкали ее, рвали на части; она больше не была Дашей Громовой. Даша Громова бездыханным телом безвольно плыла по течению вниз, а она стала самой Белой рекой, разъяренней и сильной. Это она лизала мутными волнами прибрежные камни. Это она рассыпалась на тысячи белых брызг, взрывалась вверх, и снова падала вниз, растворяясь в мощном потоке. «Вниз, вниз, — шептала она, — к водопадам, к равнине, быстрей…»

АЛЛА

Снимали сцену признания в любви. Простенькая сценка — такую сыграли бы и участники школьной самодеятельности. Герой Медника подстерегает героиню Машки у реки, припадает на одно колено и, вручая букетик горных цветов, изливает душу. Загвоздка в одном — в конце лирическим герои должен был оросить ладони потенциальной невесты скупой мужской слезой. А Максим Медник, на этот раз, кстати, исправно выучивший текст, никак не мог заставить себя разрыдаться.

— Максим, ну ты же актер! — Алла взывала к его профессиональному долгу…

— Ага, а может быть, я комик, — ныл Медник.

— Или гомик, — пробормотала уставшая Кравченко.

— Ну, представь, что тебя бросила любимая женщина!

— Хорошо, попробую, — со вздохом согласился красавец.

Затрещала камера, Медник бросился на колени и схватил Машку за руку. Алла немного расслабилась. Все-таки Медник не такой уж и плохой актер, конечно, не Олег Меньшиков, но и не серая бездарность. Какое у него сейчас выражение лица — любой абитуриент ВГИКа скончался бы от черной зависти! Тонкая морщинка проявилась на идеально гладком лбу, горько искривились полные губы, слегка увлажнились и потемнели глаза.

— Я люблю тебя, Тамара, — еле слышно прошептал он, — правда, люблю.

Все затихли — настолько естественным и пугающе печальным выглядел Медник. Даже Алла Белая вдруг ощутила подозрительное пощипывание в носу. «Молодец, Максим, так держать, похоже, я в тебе ошиблась», — беззвучно шептала она. Нет, он не пустышка, он вовсе не тупой самовлюбленный актеришка, как она думала раньше. Он великий актер, настоящий актер, и место ему в кинематографе — рядом с Рудольфо Валентино.

— Да, я люблю тебя, — тем временем продолжил свой немногословный монолог герой, — я… я… — Его лицо как-то сморщилось, покраснел нос.

«Неужели и правда заплачет? — затаив дыхание, думала Алла. — Неужели?! Ну давай же, давай, зарыдай, ну…»

Но Максим Медник почему — то плакать не стал. И даже наоборот — он вдруг раскатисто захохотал, зажимая рот ладонью. Актер вел себя так, как будто бы только что услышал убойный анекдот. Кстати, смех его нельзя было назвать приятным и мелодичным — сотрясаясь от истерических спазмов, красавчик издавал какие-то сдавленные тонкие звуки.

— Что? Что случилось? — закричала Aлла. — Всем стоп! Да прекратите же его снимать, идиоты! Максим, что это, интересно, так тебя рассмешило?

— Ой, не могу! — корчился секс-символ. — Ой, щас умру!.. Да ты же, Ал, сама сказала, чтобы я представил, как расстаюсь с любимой женщиной… Ну вот я и вспомнил, как порвал со своей последней кралей! Это был такой прикол! Прикиньте, она все хотела меня вернуть и поэтому каждый вечер наряжалась в эротические одеяния. Причем девка-то была хорошая, но простая и неискушенная! Поэтому прикид выбирала в секс-шопах улетный. Один раз нарядилась в садо-мазо — кожаные трусы, ремешки вместо бюстгальтера, а в руках — два кнута. А один раз ей впарили конусообразный лифчик, ну как у Мадонны. До сих пор эти шмотки у меня в шкафу лежат! Ой, не могу! Ну, вы только представьте себе: внизу — натуральная брутальная госпожа, а сверху — унылая физиономия в очках и с пучком на затылке!

Алла вздохнула. Нет, все-таки первое впечатление — самое верное. Не играть ролей. Не блистать на голубом экране. И она сделала большую ошибку, что пригласила его в свой фильм. Но на пробах он играл вполне прилично, откуда она могла знать, что так получится?

Однако ничего не поделаешь, сцену снимать вce равно надо.

— Алла Михайловна, а может быть, просто нарисовать ему несколько слезинок? — вдруг вмешалась Даша Громова.

Ее-то кто спрашивал?

— Милочка, мы снимаем художественный фильм, а не мультик, ты немного перепутала, — принужденно улыбнулась она.

Неожиданно на защиту Даши встал Гришка Савин. Неужели у них и, правда, роман? Если так, то Гришка еще глупее, чем Медник. Променять красивую и не лишенную таланта Машу Кравченко на эту особу…

— Алла, а Даша права! Слезы можно, например, вылепить из воска. Я видел, так делали на съемках сериала, в котором я когда-то работал.

— Он правду говорит, — сказала Даша, — нас этому на «Мосфильме» учили. Так иногда делают. Конечно, в таком случае нельзя будет брать его лицо очень крупным планом. Но все равно получится правдоподобно!

Алла отмахнулась от непрошеного совета. Но уже через двадцать дублей стало ясно, что, похоже, воск — это единственный выход. Максим Медник старательно морщил нос и жмурился, но у него так и не получилось выдавить ни единой скудной слезинки.

— Ладно, лепите свои слезки, — вздохнула Алла, — только побыстрее, а то солнце уходит, а нам еще снимать и снимать.

На лепку слез потратили почти три часа — ради этого пришлось отменить обеденный перерыв. Все заметно погрустнели, в том числе и главный герой — и Алла втайне надеялась, что Максим расплачется от голода. Сначала слезы лепили из уже немного остывшего воска, но они не хотели держаться на щеках Максима.

— Придется капать на него горячим! — решила Даша.

— Как это — горячим? — заволновался герой. — Мне же будет больно!

— Ничего, потерпишь, заслужил, — процедила Алла.

— Но на моих щеках останутся следы! От ожогов! — возмущался актер.

— Ага, первой степени. — Алла отвернулась, давая ему понять, что этот бессмысленный спор закончен. Максим нехотя подставил лицо под зажженную свечку, которую вертела в руках гримерша.

— Так, первая готова, — бормотала она, размазывая горячий материал по любезно подставленной щеке, вторую давайте посадим внизу, ближе к подбородку… Так, а это еще что? Сюда я слезку не лепила, откуда она взялась?!

— Это настоящая! — вдруг капризно всхлипнул Максим.

— Настоящая? Ты плачешь?… Он плачет! — вскричала гример. — Может, тогда не надо больше восковых слезок?

Алла недоверчиво обернулась:

— О, Максим! У тебя получилось? Ты наконец раскачался, да?… И что ты представил на этот раз?

— Ничего не представил, — глотая слезы, ответил красавчик, — если бы тебе на рожу накапали раскаленном воском, ты бы тоже разрыдалась, спорим?

Снимали сцену драки — между героями Гриши Савина и Максима Медника. Гримерша расстаралась — лица актеров украсили вполне правдоподобно нарисованные кровавые царапины. Алла знала, что Даша потратила почти два часа на то, чтобы нарисовать на гладких, холеных лицах устрашающие синяки.

— Я воспользовалась накладными шишками! — похвасталась девушка, при этом на лице ее сияла улыбка победительницы.

— Какими шишками? — удивилась Алла. Интересно, почему эта странная Даша решила поделиться своим профессиональным секретом именно с ней? Не видит, что ли, что у Аллы и без того полно забот?

— О, это целая наука! — воодушевилась Даша. — Вы знаете, Алла Михайловна, сделать красавца уродливым гораздо сложнее, чем урода — красивым. У нас было несколько семинаров на эту тему. Но вообще, здесь практика нужна. В Голливуде есть, например, визажисты особого назначения, которые специализируются исключительно на фильмах ужасов. Уродов всяких рисуют, монстров. У нас в стране это пока не так развито. Но все равно есть специальные магазины, где можно купить приклеивающиеся раны, накладные синяки… Я и кровь бутафорскую приобрела, у нас ведь будет сцена убийства. А то раньше, представляете, актеров поливали куриной кровью. Или краской гуашь! Такой стресс… — Даша внезапно замолчала, заметив, что Алла давно перестала обращать на нее внимание.

А Алла волновалась — словно это не Грише и Максиму, а ей самой предстояло продемонстрировать искусство сценического боя.

Алла Белая чувствовала себя рефери на нелегальном боксерском матче. Вот два бойца — они стоят на противоположных концах вымышленного квадрата. Один с отрешенным лицом сжимает и разжимает довольно крепкие кулаки. Другой послушно ждет, когда гример закончит возиться с его прической. Зрители с нетерпением ждут начала боя — несмотря на то, что победитель уже известен — его определил сценарист. И вот, наконец, все готовы.

— Бой — входя в игру, скомандовала Алла.

Мужчина бросились навстречу друг другу. Четкий взмах ноги — Гришина ступня, обутая в тяжелый ботинок, едва не опустилась на безупречное лицо Максима Медника. Это чуть различимое «едва» — и есть граница между реальной дракой и сценическим боем. Любого студента театрального института обучают правилам сценического боя, любой из них вполне мог бы показать себя в каскадерских потасовках. Но на этот раз, кажется, они переигрывают. Алла, прищурившись, смотрела в монитор. Нет, зритель не поверит, сразу почувствует обман. Вон как брезгливо отворачивает лицо Максим, — видимо, боится, что Григорий все-таки промахнется. Нет на их лицах ярости, нет в их движениях должного отчаяния. Алла взялась за громкоговоритель. Это «немая» сцена, на экране герои будут драться под музыку — так что она вполне может вмешаться, ее голос все равно потом останется на монтажном столе.

— Мальчики, серьезней! — закричала Алла. — Григорий, сделай зверское лицо! Точнее удары! Ну, хоть толкнуть друг друга по-настоящему вы можете?! Максим, упади на землю, пусть твое лицо будет в грязи! А ты, Гриша, продолжай его колотить, давай!

— Гриша, давай, давай! — вдруг закричала Маша Кравченко, хлопая в ладоши и возбужденно подпрыгивая на месте.

В предложенную девушкой игру тотчас же охотно включились остальные.

— Гриша! Я с тобой! — орала гримерша.

— Бей его, Григорий! — вторил ей подвыпивший осветитель. — В морду! В морду!

— Максим! Максим!

— Гриша!

— Макс, не подведи!

Алла улыбнулась. Хорошую забаву, однако, предложила Машка. Сразу же драка стала выглядеть гораздо более естественно, мужчины разгорячились. Вот камера взяла крупным планом лицо Максима Медника. Сейчас оно отнюдь не выглядит красивым — грязной рукой он откидывает назад слипшиеся от пота прядки волос. Взгляд исподлобья, взгляд первобытного человека, взгляд разъяренного мавра. Еще мгновение — и Гриша Савин повержен, беспомощно лежит в грязи, а Макс уселся сверху и колотит приятеля по спине. Наверное, на данный момент это самая лучшая сцена в фильме. Динамично, естественно, ничего лишнего.

Но что это такое? Поверженный Григорий поднимается и вновь набрасывается на противника. Вот камера опять берет лицо Макса — он растерян и удивлен, а вот рядом с ним появляется тяжелый Гришин кулак. Гриша его действительно ударил или это всего лишь талантливая игра? Если игра, то почему же Максим тогда так странно оседает на пол, почему он так побледнел?

— Он ударил меня! — вдруг взвыл Медник. — Он ударил меня по-настоящему! Дал мне в глаз!

Алла потрясенно молчала. С одной стороны, Савин вмешался в сценарий, ведь это Максим должен был его победить. С другой стороны, этот удар бы так эффектен! А в сценарий никогда не поздно внести парочку изменений…

— Ага! А сам-то! — возмутился Савин. — Он меня так толкнул, я думал, что ребро сломает?

— А ты ткнул меня в нос, еще в самом начале!

— А ты? Заехал мне в ухо!

— Да? А кто опрокинул меня лицом в грязь?! Чуть земли не наелся!

— Вообще-то так было задумано по сценарию, чтобы ты упал! А вот ты зато чуть не ударил меня коленом в пах. Запрещенный прием! Слава богу, промахнулся!

— Интересно, а бить меня по морде — это тоже по сценарию?! Это я должен был победить!

— Вот и побеждал бы!

Они были похожи на воспитанников детского сада, не поделивших трехколесный велосипед. Алла усмехнулась. Все-таки все мужчины инфантильны. Они с умным видом объявляют себя шовинистами, они снисходительно говорят, что женщинам не место в офисе и за рулем, а сами порой ведут себя, как подвыпившие школьники.

— А мне-то что теперь делать? — ныл Максим. — Ведь фингал же будет. Как сниматься-то?

Действительно, его щека заметно покраснела и припухла, а правый глаз сузился.

— Ничего страшного, — принужденно улыбнулась Алла, — я учту твою профессиональную травму, когда буду листать гонорарную книгу.

— А сниматься-то как теперь? — уныло повторил Максим.

— Ничего, я тебе так синяк замажу, никто не заметит! — ободрила его гримерша Даша. — У меня есть силиконовые накладки. Если будет совсем плохо, можно будет приклеить их под глаза.

Максим уничтожающе на нее посмотрел, и Даша замолчала. Алле стало жаль старательную гримершу, и она строго сказала Меднику:

— Что ж, пока обойдемся планами со спины и в профиль. А там видно будет. На этой неделе будем снимать больше Гришиных и Машиных сцен. Тебе очень повезет, если Даша согласится закамуфлировать твой синяк. Но если что, это не проблема, ведь сценарий можно и переписать. Вывести на первый план Гришину роль, убрать из фильма несколько твоих сценок. Так что ты не волнуйся, поправляйся, — бодро улыбнулась Алла и повернулась к озадаченному актеру спиной. Уже уходя, она услышала, как Медник тихо говорит Даше Громовой:

— Ты, это самое, извини, если я нагрубил… Ведь мой синяк можно замазать, правда же? А я за это сфотографируюсь с тобой несколько раз подряд! Да тебе все твои подружки обзавидуются!

Алла Белая тоже играла роль — старательно и вдохновенно. Роль уверенной в себе оптимистки, роль известного режиссера, у которого все обязательно получится, роль победителя, роль любимчика фортуны. На самом деле ее настроение нельзя было назвать бодрым и радостным. Фильм явно не клеился. Все получалось совсем нс так, как она задумала изначально. Конечно, редкому режиссеру нравятся отснятые материалы — и это принято называть профессиональным кокетством. Но сомнения Аллы не имели с вышеназванным кокетством ничего общего. «Неужели я действительно полное ничтожество? Неужели я в состоянии только снимать клипы, а вот замахнуться на большое кино не смогу никогда?!»

Старая, старая, уже такая старая! Вон какая сеточка морщин вокруг глаз — если приглядеться. Глаза красивые и блестящие, но, увы, это не голодный блеск юности — просто Алла пользуется специальными французскими каплями. Как она старается выглядеть молодой! Маски для волос, ежедневный массаж лица, талассотерапия, йога, парикмахер, косметолог, стилист? Но все это осталось в далекой Москве. Не тащить же с собой в деревню целый салон красоты со всем персоналом — это будет выглядеть смешно. Всего пара дней вдали от цивилизации, а она уже чувствует себя запущенным чудовищем. Как она завидует красавице Маше Кравченко! И даже этой администраторше Даше. Они преспокойно ходят по Гузериплю в простеньких джинсах и свитерах, у них умытые, свежие лица. То ли дело она, Алла Белая. Ей приходится вставать на полтора часа раньше — чтобы с помощью дорогой косметики изобразить полное отсутствие макияжа на лице. Под черными брючками — клеш от Труссарди — у нее надеты утягивающие антицеллюлитные колготки. У ярко-красного вязаного свитера от Шанель своя функция — он замечательно увеличивает грудь. А уж если надеть под него бюстгальтер Уайдер Бра с силиконовыми прокладками, то можно стать гордой обладательницей сексуальных пышных форм.

— Алла! Эй! Алла! — услышала она хриплый голос, за которым последовал пронзительный свист.

Интересно, кто это? Хотя она и так знает кто — навязчивый Ярослав Мудрый. Только он способен соляным столбом стоять под ее балконом и нарушать божественную тишину неинтеллигентными воплями. Тяжело вздохнув, женщина отправилась на балкон. Пора наконец объяснить этому самонадеянному идиоту, кто она такая. Что он о себе возомнил? Неужели он искренне думает, что может быть ей интересен?

— Алла! Выйди! Алла! — бубнил под балконом настырный «сопроводильник».

Алла свесилась вниз и уже открыла рот, чтобы послать Ясика куда подальше, но вовремя остановилась.

Под ее балконом топтался, переминаясь с ноги на ногу, вовсе не Ярослав Мудрый, а какой-то незнакомый молодой мужчина. Тонкое, красивое лицо с огромными карими глазами, нос с импозантной греческой горбинкой и ярко очерченный, крупный рот. Небрежно уложенные волнистые волосы цвета липового меда. Фигура профессионального атлета. Впечатление портила только одежда — красавчик зачем-то нацепил на себя довольно засаленную телогрейку и не слишком чистые валенки. Впрочем, они же находятся на природе, а не на светском рауте. Не будет же он разгуливать по пыльным деревенским улицам в костюме-тройке от Хьюго Босс! Если бы Алла находилась в своем столичном рабочем кабинете, она бы непременно решила, что перед ней — пришедший на пробы киноактер. Но что делать такому великолепному экземпляру в богом забытой высокогорной деревушке?!

— Я вас слушаю, — вежливо сказала она.

— Да вот решил заглянуть… — улыбнулся незнакомец, — подумал, что раз у вас кончились сегодняшние съемки, то, может, мы прогуляемся? Например, я мог бы показать вам заповедник. Вам понравится, я это чувствую.

— Да кто вы такой?

— Как это? — Его широкие темные брови поползли вверх. — Алла, я вас что, разбудил? Мы же с вамп разговаривали у реки. Я ваш гид, Ясик… Ярослав Мудрый.

Ее глаза округлились. Она что, действительно сошла с ума? У вчерашнего Ярослава Мудрого была грязная борода лопатой и простоватое неумытое лицо. Сегодняшний же Ясик больше походит на картинку из журнала мод.

— Я… вообще, я думала сейчас почитать… так что… — растерялась она.

— Да ладно, почитать можно и на ночь. А заповедник такой красивый, — предложил компромиссное решение Ярослав.

— Ну не знаю…

— Одевайся и спускайся, — Ясик неожиданно решил перейти на «ты», — жду тебя внизу! — Он уселся на деревянную скамеечку.

Алла задумчиво остановилась перед распахнутым шкафом. В принципе Ярослав прав — ей абсолютно нечем заняться. Идея посмотреть заповедник начала казаться ей заманчивой. А после чудесной метаморфозы, превратившей Ясика в статного красавца, с ним не стыдно показаться перед коллегами. Особенно перед Максимом Медником — а то в последнее время мачо слишком много на себя берет — все пытается приобнять Аллу в присутствии съемочной группы, многозначительно поводит бровью, шепчет томные комплименты…

Итак, решено, она едет. Только вот что ей надеть?

Алла ни в коем случае нс относилась к предстоящей прогулке как к романтическому свиданию. Да, Ясик выглядит потрясающе, но, несмотря на это, он остается полуграмотным деревенским жителем, а она — все-таки пусть и средней величины, но звезда.

И все равно какая-то капризная внутренняя девчонка приказала ей — надо нарядиться. И женщина нс посмела ослушаться этой властной, настойчивой кокетки.

Алое шерстяное платье-миди, высокие замшевые сапоги на платформе и элегантный черный берет в стиле Марлен Дитрих — вот теперь Алла похожа на английскую леди, собирающуюся на осмотр около-замкового парка.

— Божественно, — прошептал Ясик, увидев ее, красивую и строгую, — выглядишь восхитительно… Но придется переодеться.

— Что значит — переодеться? — Алла надменно приподняла брови, вживаясь в образ стервозной аристократки. — Почему это ты мной командуешь?

— Просто там очень грязно. Всю ночь шел дождь, а утром еще и снег. Дороги развезло. К тому же мы едем на лошадях.

— На лошадях?! — выдохнула Алла. Ехать моментально расхотелось. — Но я нс умею на лошадях. Извини, мне, наверное, придется отказаться.

— На моих лошадях не обязательно уметь кататься. Надо суметь только сесть на лошадку, а остальное она сделает сама. Давай, Алла, быстрее, а то стемнеет и не успеем.

Почему она его послушалась? Почему не сказала, что у нее болит голова, что она занята подготовкой к завтрашним съемкам, что она, в конце концов, боится лошадей? Нет, она вежливо улыбнулась и побежала обратно в номер. Сменила сногсшибательное платье на посредственные шерстяные штаны. Зашнуровала высокие походные ботинки. Задумчиво посмотрела на свою стильную теплую куртку из голубой норки. Дорогая вещь, даже легко расстающаяся с деньгами Алла Белая не сразу решилась ее купить. А вдруг она упадет с лошади и курточка испачкается в грязи? Нет, этого допустить нельзя. Можно одолжить куртку у Максима Медника. Все равно он весь вечер собирается сидеть в баре да играть на бильярде — так что куртка ему явно не понадобится. Перепрыгивая через две ступеньки, женщина помчалась на третий этаж, в бильярдную. Но Максима Медника она там не застала. Зато стала свидетельницей колоритной сцены — на зеленом сукне бильярдного стола в какой-то нелепой позе восседала гримерша Даша Громова. На девушке был надет пошлейшего вида черный кружевной пеньюар и прозрачный тюлевый халатик. Вокруг новоявленной секс-бомбы суетился Гриша Савин с массивным фотоаппаратом в руках.

Алла замерла на пороге:

— Что это вы тут делаете?

Гримерша Даша так и подпрыгнула на месте от неожиданности. Она резво слезла со стола и накинула на плечи какую-то уродскую, растянутую кофту. А Гриша чуть не выронил свой фотоаппарат.

— Мы… мы просто фотографируемся, — пролепетала Даша.

— Я делаю Дашке портфолио, — вежливо улыбнулся Савин, — я хочу ее убедить поставить свои фотки в картотеку на «Мосфильм». Ведь одна работа в кино у нее уже есть — она же дублировала сегодня Машку, правда? Почему бы не попробовать сделать на этом поприще карьеру?

— Ладно, извините, что отвлекла. — Алла развернулась и отправилась на поиски Максима Медника. Однако увиденное не давало ей покоя. Подумать только — безвкусно одетая администраторша и Машкин любовник. Колоритная парочка, ничего не скажешь! И все-таки какая же дурочка эта Даша Громова. Неужели она не понимает, что в картотеку «Мосфильма» не берут фотографии людей с улицы. Чтобы попасть туда, необходимо предъявить диплом ВГИКа, РАТИ или Щепки. Старая как мир история — чтобы соблазнить девицу, необходимо пообещать ей головокружительную карьеру в кино. И куда только смотрит Маша Кравченко?

Максима Медника она застала в его собственном номере. Герой-любовник возлежал на кровати и лениво перелистывал какую-то газету.

— О, Алла! — обрадовался он. — Решила меня навестить? Ложись рядом, моя прелесть, я сделаю тебе эротический массаж.

— Не стоит. Я всего лишь хотела одолжить у тебя куртку. Ты ведь никуда сегодня не собираешься?

— Не собираюсь, — он был явно разочарован, — а зачем тебе моя куртка, если нс секрет? У тебя же шуба есть.

— Собралась прокатиться на лошади, — нехотя объяснила она.

— На лошади? — Он удивленно округлил глаза. — А ты разве умеешь?

— Я мастер спорта! Так дашь куртку или нет?

— Бери, конечно, — растерянно пожал плечами он, — не знал, что ты бывшая спортсменка.

Алла схватила куртку и устремилась к двери.

— Алла, а нс с тем ли красавчиком ты собралась на прогулку? — вдруг ехидно осведомился Медник. — Он уже битый час топчется под твоим окном. Ты смотри осторожнее, ты ведь поняла, о чем я!

Алла ничего не ответила, просто выразительно громко хлопнула дверью. С ума сойти, какой нахал! Вообразил, что если она несколько раз переспала с ним от скуки, то он вправе делать ей замечания!

…Просторное помещение е бревенчатыми стенами на самой окраине Гузерппля оказалось личной к конюшней Ярослава Мудрого. Алла сначала нс захотела заходить внутрь — холеной красавице с модным макияжем нечего делать в лошадиных стойлах!

— Я тебя на улице подожду, — светски улыбнулась она и хотела было присесть на аккуратную деревянную лавочку. Но Ярослав подхватил ее под руку и потянул за собою.

— Что значит на улице? — возмутился он. — Это плохая примета! Ты должна сама оседлать лошадку, иначе пути не будет.

— Знаешь, я не верю в приметы, — снисходительно усмехнулась она.

— Я знаю. Ты вообще полагаешься только на собственную интуицию, делаешь чего захочешь. От этого и все твои проблемы.

Алла остановилась и недоуменно на него посмотрела:

— Какие проблемы? Что ты имеешь в виду?

— Я, Алла, людей вижу как на ладони. Как-нибудь все тебе расскажу…

В конюшне Ярослава Мудрого было четыре лошади — все как на подбор здоровые, с литыми мускулами и глянцевыми шкурами.

— Мои лошадки породистые. Это наследство, доставшееся от отца. Он разводил лошадей. А я зарабатываю с их помощью деньги, — объяснил мужчина, — я устраиваю конные экскурсии для приезжих. Иногда даже многодневные. Уезжаем далеко в горы. Представь себе — костер, лошади, вокруг ни души. Красота! Я бы вообще никуда не уезжал. А туристы через пару дней просятся обратно. Вот ненормальные!

Алла усмехнулась. В этот момент Ярослав был похож на ребенка, вернее, увлеченного подростка. «А все-таки что-то в нем есть… — лениво подумала она, украдкой рассматривая «сопроводильника». — Так трудно встретить взрослого мужчину с горящими глазами». В последнее время Алле Белой не везло на романтиков.

— Неужели здесь так много приезжих, что на них можно заработать какие-то деньги? — Алла неуверенно погладила одну из лошадок по теплой морде. Огромная морда потянулась навстречу ласковой руке, и женщина опасливо отпрянула.

— Не бойся, нс укусит, — усмехнулся Ясик, — мои лошадки воспитанные и незлые. А насчет приезжих… Ты просто попала в несезон. Впрочем, увидишь, что здесь начнется через пару недель. Ты ведь заметила, наверное, на площади перед отелем плакат, гласящий, что Гузерипль — это международный центр туризма?

Плакат действительно был. Алла и се коллеги хорошо его рассмотрели и еще посмеялись — надо же, какое громкое заявление для заброшенной деревушки!

— А что здесь начнется через пару недель? Карнавал, как в Венеции? — снисходительно улыбнулась Алла.

Он не заметил ее сарказма или просто решил не обратить внимания.

— Чемпионат России по рафтингу, а также масштабный фестиваль водного туризма.

— Что такое рафтинг?

— Увидишь. Это сплав по бурной воде на специальных надувных плотах, — объяснил «сопроводильник».

— Неужели кто-то добровольно полезет в эту реку? У нас сегодня на съемках чуть девушка не погибла.

— Да я сам сто раз катался по Белой! — самодовольно улыбнулся он. — У меня и лодка своя есть, байдарка. Могу дать покататься!

— Ну уж нет! Я и на лошади-то вряд ли смогу, а ты говоришь — байдарка?

Ярослав открыл один из загончиков и взял за поводья огромную рыжую лошадь:

— Знакомьтесь, Алла, Комод!

— А почему не табурет? — Женщина похлопала Комода по шелковой гриве.

— Я имел в виду Коммод, — оскорбился Ясик, — был такой римский император.

— Один — ноль. — Она усмехнулась, впрочем, довольно неискренне. Не хватало еще, чтобы несостоявшийся студент-историк из горной деревушки читал ей лекции!

— А теперь, Алла, садись на лошадь.

— Что значит — садись на лошадь? — возмутилась она. — Думаешь, я знаю, как это делается?

— Очень просто, ставишь одну ногу в стремя, а другую перекидываешь через лошадиный торс — и вот ты уже на коне!

Кавказский заповедник явно был взят из средневековой сказки или из какого-нибудь романа в стиле фэнтези. Смотришь по сторонам, и так и кажется, что из огромного гнилого дупла появится гном, а откуда-нибудь с боковой, заросшей густой травой тропинки невозмутимо «вырулит» настоящий рыцарь — непременно в тяжелых золоченых доспехах. Из деревьев здесь в основном одни сосны — они легче других приживаются на негостеприимной каменистой земле. Местная природа располагает к фантазии и романтике, а может быть, виною этому необыкновенно чистый воздух — глотаешь его залпом, не останавливаясь, жадно раскрывая рот навстречу прозрачному ветру, — и через несколько мгновений ты уже совершенно пьяна!

Ясик уверенно гарцевал впереди, Алла еле поспевала за ним. Она изо всех сил вцепилась в поводья и на каждом повороте опасливо притормаживала умного Коммода. Правда, потом немного освоилась и даже несмело крикнула «Но!». Но лошадь отчего-то ее не послушалась. Наверное, Ярослав специально подобрал для неё самое меланхоличное животное.

— Это, как сказали бы буддисты, «место смеха», место блаженного одиночества! — восхищенно заметила Алла.

— Одиночества? — усмехнулся Ясик. — Ошибаешься, мы здесь вовсе не одни. Волки, медведи, кабаны, косули, олени. И лесные коты. Устраивает тебя такая компания?

— Лесные коты? Никогда о таких не слышала. А ты их видел?

— Ничего особенного, — пожал плечами Ярослав, — с виду обыкновенные мурки, только больше. Очень злые. Часто приходят в деревню — воровать кур.

— Интересно, а их можно приручить? Так, чтобы лежал у печки и урчал от удовольствия?

— Никто не пытался, — улыбнулся Ясик, — здесь народ занятой, нам не до котов. Впрочем, ты можешь попытаться. Так и быть, поймаю для тебе кота.

— Вот уж не надо, — усмехнулась Алла, — только лесного кота мне не Хватало!

Они ехали молча — по единственной протоптанной тропинке. Алла уверенно держалась в седле — такое впечатление, что всю жизнь она провела на ипподроме. К вечеру ветер запел громче, сосны отвечали ему тихим шелестом.

— Ясик, а тебе не кажется, что пора возвращаться? — спохватилась Алла. — Уже темнеть начинает, я хочу домой.

— Сейчас передохнем, попьем чайку и — обратно! — пообещал невозмутимый «сопроводильник».

— Что, у тебя с собой термос? А где мы будем отдыхать, на мокрой земле?

— У меня дома!

— Но ты же живешь в деревне… — Алла осеклась, потому что в этот самый момент лошади вынесли их на крохотную уютную полянку, в центре которой спрятался небольшой бревенчатый дом. «Тоже как из сказки», — подумала Алла. Симпатичное крохотное крылечко, гостеприимно распахнутые резные ставни, аккуратная лужайка перед входом…

— Да, главным образом я живу в деревне. Но иногда, когда мне хочется побыть одному, приезжаю сюда… В деревне, видишь ли, не жизнь, а сплошные заботы. У нас корова, лошади, куры и гуси. Еще огород и недостроенный сарай. Когда меня нет, родители и братья справляются без меня. А если я в деревне, приходится помогать.

— Значит, ты по натуре лентяй, — невесело пошутила Алла. Честно говоря, ей совсем не понравился этот вынужденный тет-а-тет. В дремучем горном лесу, в одинокой маленькой избушке оказаться наедине с полузнакомым мужчиной — это малозаманчивая перспектива.

— Я не лентяй, — серьезно ответил он, — тебе, я уверен, тоже нс понравилось бы каждый день доить корову и чистить курятник. Я всегда мечтал жить в городе, специально для этого учился, каждый день ходил в школу…

— Все дети каждый день ходят в школу, — возразила она.

— В Москве, может, и да. А в Гузерипле школы нет. Ближайшая — за восемь километров. Многие дети вообще там не появляются, только в конце четверти. А я ходил. Пешком.

«С чем тебя и поздравляю», — уныло подумала женщина. Тоже мне, героизм, в школу сходить.

Внутри дом Ярослава Мудрого совсем не был похож на деревенскую избу. Скорее он напоминал стилизованный под крестьянский дом ресторанчик. Нарядные бревенчатые стены, покрытые золотистым лаком, аккуратные красные половички, на массивном дубовом столе — кружевная белая скатерть. Маленькая, какая-то игрушечная с виду печка, широкая, ровно застеленная кровать.

— Электричества здесь нет, зато есть свечи! — улыбнулся Ярослав, вручая ей бесформенные кусочки воска, прилипшие к пыльным блюдцам, и коробок охотничьих спичек. — Ты займись светом, а я теплом. — Он кивнул на печку.

Через полчаса они уже сидели за столом и весело болтали, как старые приятели. Аллу перестала раздражать двусмысленность ситуации. Конечно же Ясик ничего не имел в виду, когда пригласил ее сюда. Просто он хотел сделать прогулку более интересной. Может, он всех экскурсантов приводит пить чай в эту симпатичную избушку. А если он все-таки решил ее соблазнить… в принципе Алла ничего не имела бы против — и с каждой минутой она все больше в этом убеждалась.

— Ты интересный, — прищурившись, заметила она, — никогда не встречала таких людей, как ты.

— И что же во мне необычного? — Он, казалось, был удивлен.

— С твоей внешностью вполне можно сделать блестящую карьеру на подиуме, — улыбнулась Алла, — это не лесть, поверь мне. И вместо того чтобы покорять мир, ты живешь в какой-то глуши, отращиваешь бороду и катаешь туристов на лошадях!

— Что ж, каждому свое. Я вроде бы говорил, что собираюсь стать историком. Еще меня интересует история религий.

— Ты верующий? — Ее взгляд скользнул по его груди. На Ярославе не было православного крестика.

— Я агностик, — серьезно сказал он.

Алла чуть чаем не подавилась.

— Что?

— Агностик, — улыбнулся Ясик, — человек, который во всем сомневается и не верит ни во что.

— Я знаю, что такое агностик. Просто… нет, это удивительно. В моем сценарии есть точно такие же слова. Героиня спрашивает героя, верующий ли он, а он отвечает: «Я агностик!» Наш актер еще долго не мог запомнить этого слова.

— Какой актер? Похожий на Алена Делона? — поинтересовался Ярослав. — Это меня не удивляет. У него такой глупый вид.

— Есть немного, — засмеялась Алла.

А Ясик даже не улыбнулся.

— А мне показалось, что у вас с ним роман. Хотя… извини, Алла, это конечно же не мое дело.

— Нет у нас никакого романа. То есть роман был… трехдневный роман, но это в прошлом. — Аллу тронула его внезапная ревность.

— А ты смелая женщина. И зря.

— Что ты имеешь в виду?

— Носишься как цунами. Тратишь свою энергию на всех вокруг. Съемки, трехдневные романы. Ты неуютно себя чувствуешь здесь, в Гузерипле, я же все вижу.

— Если честно, ты прав, — призналась она, — нет, здесь здорово, но я типичный городской житель.

— На самом деле здесь ты живешь по-настоящему. И когда-нибудь ты это поймешь.

Алла внимательно рассматривала своего собеседника. С каждой минутой Ярослав Мудрый нравился ей все больше.

Ярослав красивый — такую правильную природную красоту редко встретишь и среди столичных пижонов. Кроме того, он весьма неглуп, хотя, конечно, ему не хватает образованности. Но, в конце концов, это поправимо. А вот если у человека отсутствует интеллект — с этим уже ничего не поделаешь. Взять, например, того же Максима Медника — ведь у него прекрасное образование — какая-то там французская спецшкола плюс престижный ВГИК, а вот природного ума меньше, чем у котенка. Ну и самое главное, Ясик не москвич и вряд ли им в ближайшее время станет.

A значит, он не будет доставать ее дома, он останется для нее всего лишь приятным «курортным» приключением, необременительным и легким. Может быть, она будет вспоминать и немнго — о том, как они сидели в этой теплой избе среди дремучею леса, — разумеется, вспоминать не каждый день, но все-таки…

— О чем задумалась? — поинтересовался Ярослав, подливая в ее глиняную кружку очередную порцию горячего чая.

— Да так. Договариваюсь со своей coвестью.

— Ты это о чем?

— Уговариваю себя, что заняться с тобой сексом в данный момент — это вполне нормально и естественно.

Ясик ненадолго замолчал, — видимо, не смог немедленно придумать остроумный ответ. Потом серьезно посмотрел на нее и выдал:

— А с чего ты вообще взяла, что я собираюсь заниматься с тобой сексом?

Алла подавилась обжигающим чаем.

— Как это — с чего? А зачем же ты меня сюда привел? Чаю попить, что ли? — усмехнулась она.

— Ну… вообще-то да. А если серьезно, то у меня в Краснодаре есть девушка. Я и в мыслях не держал… насчет тебя.

— У всех где-то есть девушка, молодой человек, муж, любовник, лучший друг. Но сексом-то заниматься надо, — вполне миролюбиво заметила она, все еще не осознавая, что ее отвергли.

— Я привык заниматься любовью, а не сексом, — помедлив, ответил он и посмотрел на часы. — Вообще уже половина шестого. В горах темнеет быстро, пора бы нам вернуться.

Алла ничего не ответила, просто молча застегнула красную куртку Медника. Если бы она в тот момент посмотрела в зеркало, то увидела бы красные бесформенные пятна на своих щеках. Женщина разозлилась — давно ей так не портили настроение. Она ведь сама ему себя предложила, буквально на тарелочке преподнесла в качестве экзотического десерта, всучила, словно красочный рекламный буклет. Ее воображение уже рисовало томительно приятные картины, се уже мучили сакраментальные вопросы: а не волосатая ли у него грудь? а знает ли он, что такое оральный секс? А он так поступил!

«Ну и дурак», — решила Алла. Когда еще этому деревенскому бирюку представится возможность попробовать такое изысканное блюдо, как она? Девушка у него, видите ли, есть в Краснодаре! Да неужели эта краснодарская девка лучше ее, Аллы Белой! Такого просто не может быть.

Наверное, он все придумал, насчет этой девушки. Просто он импотент, а признаться в этом постеснялся. Или, что еще хуже, «голубой». Эти успокоительные мысли отверженных женщин немного развеселили ее, и Апла расслабилась.

Обратно ехали молча. Ясик уверенно галопировал впереди, Алла старалась не отстать от него. Возле отеля женщина сухо попрощалась, а он поцеловал ее руку, встав при этом на одно колено, словно герой рыцарского романа.

В номере Алла сменила куртку и брюки на легкий шелковый халатик. Струящийся шелк мягко ласкал кожу, женщина распустила волосы и томно зажмурилась. Там, в лесном домике, ее тело уже приготовилось к сексу. И сейчас сладкая истома все еще не отпускала ее. «Надо пойти к Меднику. Отдать ему куртку», — подумала Алла, подкрашивая губы прозрачным блеском и слегка подводя глаза.

ДАША

— Даша, открой глаза!

— По-моему, у нее остановилось сердце!

— Эй, здесь кто-нибудь умеет делать искусственное дыхание?

— Лучше похлопайте ее по щекам, да посильнее, — мигом очнется.

Тишина разноцветным салютом взорвалась в ее голове, разбилась, словно упавший на пол стакан. Какофония голосов, нестройный хор громких реплик, неприятно пронзительные возгласы — от всего этого у нее мигом разболелась голова.

— Умоляю, замолчите, — хрипло прошептала она.

— Она очнулась, пришла в себя, — крикнул кто-то. — Гриша, не надо ехать за доктором, она очнулась!

Даша медленно открыла глаза и обнаружила над своей головой неровное кольцо расплывчатых лиц.

— Мне холодно…

Тотчас же, словно по мановению волшебной палочки, появился плед — клетчатый и старенький, чьи-то уверенные руки завернули в него Дашу, но теплее ей почему-то не стало.

— Я была уверена, что умерла, — пытаясь растянуть окоченевшие губы в улыбку, призналась она, — я превратилась в реку, меня кидало головой о камни, и это было приятно.

— Может, ее правда долбануло башкой о камень? Слышите, чего несет? — предположила Машка.

— Ладно, отвезите ее в гостиницу, — приказала Алла, — молодец, Дашка, не подвела! Дубля делать не будем!

— А вы собирались еще и дубль делать? — Даша растянула онемевшие губы в стороны. — Ни за какие деньги!

— Пусть кто-нибудь ее проводит, а то мало ли что.

А нам здесь еще две сцены с Машкой снимать, — распорядилась Алла.

— Я ее провожу, — вызвался Гриша Савин.

— Ты мне понадобишься для съемок. Пусть Медник проводит, он мне до обеда вообще здесь не нужен.

— Да что я, нанимался, что ли, всяких там провожать? — возмутился секс-символ.

Даша Громова открыла рот — отказаться от посильной помощи капризного провожатого, но онемевшие губы не послушались, и вместо предполагаемой гневной тирады девушка промычала нечто невразумительное.

— Ладно уж, так и быть, поеду, а то она совсем плохая, еще коньки откинет, — смилостивился герой.

В автобусе ехали молча — Максим надменно отвернулся к окну и, казалось, демонстративно не обращал на Дашу внимания; даже обычно болтливый «сопроводильник» Ясик был нем, как айсберг, — только с неприкрытым любопытством поглядывал на дрожащую, мокрую девушку в зеркальце заднего вида.

— Вот видишь, — вдруг ожил Медник, — видишь, какой я на самом деле благородный? Провожаю тебя до отеля!

— Да уж, прямо рыцарь Айвенго на белом коне, — хихикнула девушка.

— Кто? — нахмурившись, переспросил Максим. — Даша, ну скажи, ведь я же совсем не пафосный? Ведь мне же чужд снобизм? Я знаменитость, а провожаю тебя, обыкновенную девушку.

— Польщена, — буркнула Даша и подумала: «Ну надо же, какой идиот!»

— Еще бы! — Максим обрадовался скудному комплименту. — Наверняка теперь будешь рассказывать подругам, как я тебя провожал. Хвастаться, да?

— И детям расскажу, и внукам. Это будет нашей семейной легендой, — успокоила его Даша, и красавчик замолчал.

Дорога к отелю «Энектур» змеилась вдоль реки, и Даша молча смотрела на мутную, торопящуюся куда-то воду. По венам гулял адреналин, мелко-мелко тряслись ладони. Женщина не могла отогнать от себя мысль, что только что она побывала в обманчиво мягких лапах фантастического чудовища. Честное слово, она слышала, как волны разговаривали с ней, только вот никак не могла вспомнить, о чем именно. Таким секретом нельзя поделиться с коллегами — есть риск быть отправленной в лечебницу для душевнобольных.

Отделавшись от навязанного сердобольными коллегами провожатого, Даша с некоторым облегчением скинула с синего, покрытого гусиной кожей тела насквозь мокрые одежды. Непонятно, чем же так хорош разрекламированный гидрокостюм?! Все равно ей и мерзло, и мокро — даже трусы влажные, хоть выжимай!

В дверь настойчиво постучали — почему-то сразу было ясно, что источником этого громкого стука была твердая мужская рука. На секунду Даша оживилась, — наверное, это Гриша, больше некому… Но потом вспомнила — Гриша участвует в съемках, и открывать дверь сразу же расхотелось. Тем не менее, победило женское любопытство, и, наспех натянув холодный свитер и махровые домашние штаны, она бросилась к двери. Может быть, это любопытный «сопроводильник» со странным именем Ясик?

— Ты?! — удивилась она, впуская непрошеного гостя в номер.

— Да я, я, — пожал плечами Максим Медник, — принес тебе фен. А то выйдешь с мокрой тыквой на улицу — и получишь воспаление легких. Хотя вообще-то это только предлог.

— Это у тебя тыква, а у меня вообще-то голова, — машинально огрызнулась Даша и осеклась. Какой кошмар — секс-герой пришел сюда, чтобы соблазнить ее! Вон как он посматривает на босые Дашины ноги — как ястреб-охотник на не вовремя высунувшуюся из укрытия ящерицу. И ведь рядом-то никого нет — все уехали на съемки. В случае чего ей будет даже не к кому обратиться за помощью! Все эти безрадостные мысли в одно мгновение пронеслись в ее голове. — Что ты имеешь в виду? — осторожно спросила она, одновременно пряча провокационные босые пятки в растоптанные тапочки. — Предлог для чего?

— Да вот неохота возвращаться на съемки, еще запрягут для чего-нибудь. Тебя-то там нет, а работа администратора осталась, вот ее и поделят на всех. А я в ближайших сценах не снимаюсь, делать вроде бы нечего, вот мне больше всех и достанется, — бесхитростно объяснил герой, и Даша расслабилась.

— Ну а от меня-то тебе что надо? — беззлобно поинтересовалась она.

— Ну как, не одному же мне в номере своем сидеть. Вот пришел к тебе, принес клюквенной водочки — посидим, выпьем…

— Я не пью. — Девушка уже настроилась на категоричное сопротивление.

— Я тоже, — он разлил красноватую жидкость по гостиничным мутным стаканам. — Ну, за меня!

Даша, морщась, медленно выпила водку. Как ни странно, тут же ей стало немного легче — назойливые мурашки прошли, а кожа снова стала гладкой и теплой. Она с неуверенной улыбкой посмотрела на своего невольного собутыльника. Лицо Максима раскраснелось, глаза подозрительно заблестели, в какой-то апатичной усмешке искривился красивый рот. «Может, он скрытый алкоголик?» — подумала Даша.

— Нет, я не алкоголик! — обиделся непонятным образом угадавший ее мысли киногерой. — Просто люблю выпить иногда. Особенно если холодно… Мне ведь нечасто приходится бывать на таком морозе. Мы, кинозвезды, привыкли к роскоши и комфорту.

Даша поморщилась. Дурак и сноб.

— У нас, талантов и знаменитостей, все по-другому, нс как у простых смертных, — продолжал разглагольствовать Медник, — мы изнеженные, избалованные, — он подлил себе еще клюквенной водки, — после съемок в этом фильме я планирую податься в Голливуд.

— Вот как? — вяло отреагировала Даша.

— Буду сниматься у Бессона, у Камерона, у Верховена. Главные роли, Шарон Стоун, Джулия Робертс. Поклонники, бесконечные интервью, назойливые журналисты… — уныло перечислял Максим, — особняк на голливудских холмах, с пятиметровым, нет, шестиметровым бассейном, обожание супермоделей, женщины, женщины… — Он опрокинул еще один стаканчик водки. — Ладно, мне пора. Запомни этот день, детка, — он снисходительно похлопал ее по щеке кончиками пальцев. — Когда-нибудь ты будешь рассказывать своим внукам, что ты пила водку с самим Максимом Медником! Внуки, конечно, тебе не поверят, но ты-то сама будешь знать, что это правда… Впрочем, если ты так настаиваешь, я как-нибудь могу сфотографироваться с тобой на память!

— Я…

— Знаю-знаю, ты только об этом и мечтаешь!

Даша возмущенно выдохнула. Она так удивилась, что не смогла придумать остроумной реплики в ответ. А Максим Медник, красивый, с красным, пьяным лицом и мечтательными глазами тем временем собрался уходить. У двери он еще раз обернулся и с понимающей улыбкой заметил:

— Да ты так не смущайся, я давно привык, что все бабы от меня без ума…

— Я вовсе не…

— Ладно, понимаю, что ты бы еще со мной посидела, выпила, но я пошел! Если хочешь, заходи вечерком, дам тебе автограф. Но ни на что не надейся, я не завожу отношений с поклонницами.

Дверь захлопнулась. Даша осталась стоять посреди маленькой комнаты с наиглупейшим выражением лица: рот открыт, округлившиеся глаза удивленно изучают входную дверь. Она, конечно, всегда подозревала, что у красавца Максима Медника не все в порядке с головой, но чтобы до такой степени… Может быть, это клюквенная водка так подействовала на сознание будущей звезды Голливуда? Только бы ему не пришло в голову делиться своими мыслями с коллегами. Его же здесь все давно знают, а Даша — новенькая, авторитета у нее нет — разумеется, все поверят не ей, а Максиму. Ее же, Дашу, как обычно, поднимут на смех.

В дверь постучали. «Не буду открывать!» — твердо решила девушка. Скорее всего, это опять Медник, больше некому. Будет еще гоняться за ней вокруг стола, чтобы поставить на ее ягодицах автограф! А что, все уважающие себя суперзвезды расписываются на задницах своих обожательниц — это так называемый модный кич.

— Даша, открой, ты дома? Это Гриша Савин! Она немедленно бросилась отпирать замок.

— Гриша? А я испугалась, думала, что опять пришел этот ненормальный!

— Медник? — ухмыльнулся Савин. — Да, я заметил, что ты ему нравишься.

— Я? — удивилась Даша. — Быть этого не может. Во-первых, он любовник Аллы, а во-вторых, ему нравится только единственный человек — он сам.

— Ну, отчасти ты права, — Гриша уселся на ее кровать, — и все-таки Макс к тебе неравнодушен. Вчера, например, за ужином он поспорил с осветителями, что ему удастся затащить тебя в постель.

— Шутишь?

— Я серьезно. Так что будь бдительна — на кону тысяча рублей!

— Какая гадость! — расстроилась девушка. — Но могу тебе гарантировать, ничего у него не получится!

— Правильно! Негодяя надо проучить… А вообще, я к тебе не за этим пришел. Просто мне в голову пришла замечательная мысль, вот и решил с тобой поделиться!

— Ну! — без особого энтузиазма поддержала его Даша.

— Я считаю, тебе надо стать актрисой! Ты сегодня была так убедительна, когда прыгала в реку!

— С ума сошел? Кто же меня возьмет сниматься в кино?!

— Я все придумал! — Глаза мужчины сияли, как фотовспышки. — Одна работа у тебя, считай, уже есть. Значит, можно занести твои данные в картотеку на «Мосфильме». Только надо сделать фотографии!

— А что, в картотеку на «Мосфильме» могут занести кого попало? Мне всегда казалось, что туда берут только людей с высшим актерским образованием.

— Господи, какая же ты наивная! За это я тебя и люблю. У меня же там связи, я же уже много лет в этой тусовке! Устрою я тебя в картотеку, не волнуйся. Будешь потихонечку сниматься. Сначала — в массовочке, потом — эпизоды. Кто знает, может, когда-нибудь дорастешь и до главной роли!

— Ну… я подумаю, — растерялась Даша.

— И думать здесь нечего! — Гриша явно был настроен решительно. — Прямо сейчас и сфотографируемся. У меня и фотик профессиональный с собой есть.

— Ну… надо тогда хотя бы кровать поаккуратней застелить, а то неудобно в таком бардаке сниматься. — Даше совершенно не хотелось стать актрисой кино. Но стоит ли отказываться от перспективы провести целый час, а то и больше, в обществе Гриши Савина?

— С ума сошла? — возмутился актер. — В такой убогой обстановке собралась фотографироваться?! Пойдем хотя бы в бильярдную. Там приглушенный свет и вполне европейский интерьер. А что у тебя есть с собой из одежды?

— Ну… Джинсы есть, кофты, — замялась девушка и на всякий случай добавила: — Все почти новое.

— Понятно, значит, ничего нет, — констатировал Гриша, — ладно, я так и думал, поэтому позаботился о прикиде заранее. — С этими словами он протянул ей паутинку каких-то черных кружев.

— Что это? — Даша испуганно разглядывала принесенный им наряд. Полупрозрачный пеньюар, какие-то тоненькие тесемочки, легкомысленные бантики… И он хочет, чтобы она все это надела?! К тому же понятно, чей это наряд. Фривольные кружева принадлежат Машке Кравченко. Даша невольно позавидовала красавице актрисе. Она вообще немного завидовала женщинам, которые умеют не выглядеть идиотками в откровенном эротическом белье.

— Да не смущайся ты, как восьмиклассница! — Гриша заметил свекольный румянец, мгновенно проявившийся на ее щеках. — Ты же у нас будущая актриса! А вдруг тебе придется сниматься обнаженной? Ты об этом не подумала?

— Это… это же Машкино нижнее белье? — тихо спросила она.

— Ну… да! Но ты не волнуйся, оно же чистое.

— А если Маша узнает, что я надевала ее шмотки?

— Тогда мне отрежут уши. Или кое-что похуже, — улыбнулся он. — Но она никогда не узнает. Если, конечно, ты сама ей не расскажешь!

Даша вздохнула и приложила к себе отвратительные кружева. Господи, неужели он не понимает, неужели он ничего не понимает? Маша Кравченко — классическая красавица Ей идут любые фасоны, в том числе и нарочито — сексуальное белье. А Даша? Она же будет выглядеть как героиня порнографического комикса!

Кто бы мог подумать, что на двадцать девятом году жизни ей, скромной секретарше, придется напяливать панельные тряпки и изображать из себя секс — бомбу.

— Гриш, — pобко начала она, — а может, ну его, а? Ну подумай, какая из меня актриса? И потом мне двадцать восемь. Кто в каком возрастe начинает звездную карьеру?

— Ты будешь первой! — безапелляционно возразил он. — Ладно, Даш, кончай ломаться, время поджимает! Одевайся и поднимайся в бильярдную! Да, и захвати с собой косметику! Я сам тебе накрашу. Ты замечательная гримерша, но в отношении себя вкус тебе определенно изменяет!

У него были удивительные пальцы — прохладные и нежные, словно у холеной барышни. Они легко прикасались к ее щекам, носу, подбородку, гладили лоб и губы, а Даша Громова, прикрыв замутненные нахлынувшей нежностью глаза, молча таяла, как кусочек льда в бокале с теплым коктейлем. Она украдкой рассматривала его из-под полуприкрытых ресниц. У Гриши было cocpeдоточенное лицо — словно он пытался решить логарифмического уравнение.

— Ты со мной знакомишься, — прошептала Даша.

— Что? — удивился Савин.

— Не обращай внимания, — улыбнулась она, — я так это называю. Просто я лучше узнаю человека, когда мне приходится его красить. Можно сказать, заново с ним знакомлюсь. Иногда можно узнать такие фантастические вещи!

— Например?

— Ну, бывает, красишь красавицу, которой завидуют все окружающие, и понимаешь, что на самом деле она в душе пессимистка. И совершенно себя не любит.

— Интересная теория. А что же тебе удалось узнать обо мне?

— Ну… — Даша смутилась, — ну… ты добрый. Ты не такой, как все. Ты… похож на Есенина, — выпалила она.

Он немного смутился. Во всяком случае, Савин не ответил ничего — он торопливо перебирал коробочки с гримом.

— Так, еще на крылья носа добавим темного тонального крема, чтобы наш носик выглядел на фотографии тоньше и изящней! — бормотал Савин.

— Говорил, что не любишь, когда я ярко накрашена, а сам! — усмехнулась женщина.

— Ну, Даш, это же съемка! Я хочу, чтобы ты получилась красавицей! Роковой женщиной.

— Ну да, а главный атрибут роковой женщины — это, судя по всему, данные кошмарные тряпки, — хмыкнула Даша, закутываясь в некрасивую шерстяную кофту, которую она надела поверх фривольного кружевного пеньюара. Гриша все-таки заставил ее облачиться в сомнительный «прикид», но предстать перед Савиным в одном пеньюаре Даша все же не решилась.

— Все! Готово! — Он отошел на несколько шагов и, прищурившись, критически осмотрел ее подрумяненную физиономию. — Теперь снимай старушечью кофтенку и прими эротическую позу.

— Ни за что! — ужаснулась Даша, застегивая в качестве дополнительного аргумента несколько пуговиц. — Снимай прямо так. Пусть сверху чуть-чуть торчат кружева, а все остальное будет закрыто кофтой!

— Ага, и по получившемуся фото тебе присудят почетный титул «Девственница года»!

Даша нахмурилась. При чем тут ханжество? Она просто пытается соблюсти элементарные правила приличия. Может быть, конечно, ее слишком строго воспитали. Леша Суздальцев, например, неоднократно говорил Даше, что иногда она ведет себя, как председательница всемирного общества старых дев. Ей нравилось заниматься любовью в темноте. Прикрыть глаза и чувствовать, как воздух пахнет его ладонями. Это не Суздальцев, это сама темнота ласкает Дашу, пространство становится осязаемым. При зажженной лампочке чувствуешь себя совсем по-другому. Ласкаешь любимого, а сама мучаешься неразрешимыми вопросами: а не слишком ли я потолстела, а не обвисла ли у меня грудь, а нет ли на попе прыщиков? «Это же любовь, а не конкурс красоты! Я тебя всякую люблю!» — удивлялся Леша, а его рука тянулась к выключателю.

А еще однажды он предложил Даше посмотреть порнофильм. Не как средство мгновенного возбуждения, а просто забавы ради.

— Прикинь, у приятеля такое взял посмотреть на один день! — возбужденно говорил он, а его глаза при этом сияли, как будто бы он признавался в любви или находился на автомобильной выставке. — «Белоснежку»!

— Что, «Белоснежку» не смотрел, что ли? — Даша выразительно покрутила пальцем у виска. Конечно, он инфантильный, но не до такой же степени.

— Да не ту «Белоснежку», ты меня неправильно поняла! Они ее там всемером… ну ты понимаешь!

Даша сразу заподозрила неладное и тем не менее позволила ему усадить себя в кресло перед телевизором. С первых же кадров ей все стало ясно — на экране появились мультипликационные пенисы, снабженные зачем-то белыми пушистыми крылышками. Прошли титры, начался фильм — великовозрастные «гномы» (роли которых исполняли кривоногие мужчины с волосатыми ногами и апатичными, усталыми липами) заперли в доме «Белоснежку» (потасканную блондинку с двойным подбородком и грудью как минимум седьмого размера). Суздальцев был в восторге. А Дашино лицо покрылось подозрительными красными пятнами.

— Какая гадость? Я нс буду это смотреть! — Как и положено прилично воспитанной девушке, она выбежала из комнаты, громко хлопнув дверью.

А Лешка удивился:

— Ты бы, мать, еще затопала ногами, как пятидесятилетняя учительница литературы при виде школьницы в мини.

Может быть, он был прав? Может быть, надо было, стиснув зубы, досмотреть кино про похотливую Белоснежку, захлопать в ладоши и весело заржать, демонстрируя прилив положительных эмоций?

Даша скинула с плеч шерстяную кофту, и Савин восхищенно присвистнул.

— Да тебе ни в коем случае нельзя прятать тело! У тебя такое тело… — он рассматривал женщину в объектив фотоаппарата.

Даша смутилась. Тело как тело. Талия тонкая, плоский живот, а вот бедра в последнее время располнели, а на попе есть целлюлит.

— У тебя шикарная грудь, — ворковал Гриша, — такие длинные ноги. Так, хорошо, а теперь поставь правую ногу на бильярдный стол и немного раздвинь их!

— Кого — их? — испугалась девушка.

— Ноги раздвинь, ноги, орлеанская ты наша девушка!

Даша послушно выполнила нескромную просьбу. Получилось, на се взгляд, отвратительно — прямо королева панели. Поэтому она тотчас же приняла исходную позицию — ноги вместе, плечи ссутулены, руки скрещены на груди.

— Эй, ты что?! — вскричал новоявленный фотохудожник. — Я же не успел ничего снять.

— Вот и не надо! Снимай как есть.

Он оторвался от фотоаппарата. Подошел к ней и положил ладонь на Дашино плечо. Та замерла и недоверчиво на него посмотрела — ведь по закону жанра сейчас он должен бы ее поцеловать. Даша уже договорилась со своей строгой совестью и твердо решила на поцелуй ответить. У нее уже даже зачесался копчик языка. Именно в этот момент в бильярдную и зашла Алла Белая.

Идиотка! Даша не знала, на кого она злится больше — на не вовремя пришедшую начальницу или на саму себя. Так поступить с Машкой — а ведь именно она устроила Дашу на эту работу. Если бы не Кравченко, месила бы она сейчас растоптанными ботинками московскую густую слякоть, и не отражались бы в ее глазах эти снежные горы, и не ласкала бы ее тело эта суровая река. С другой стороны, ей ведь нравится Гриша Савин. Она понимает, как это нелегко — жить с клинической психопаткой, и искренне ему сочувствует. И несостоявшийся поцелуй — это всего лишь знак сочувствия — быстро договорилась сама с собой уязвленная женщина.

— Ладно, Даш, — Гриша похлопал ее по плечу, и почему-то этот банальный дружеский жест показался ей унизительным, — вижу, ты сегодня не в настроении. Зайду к тебе вечером, тогда и до фотографирую. А сейчас — отдыхай!

Легко сказать — отдыхай! Запершись в собственном номере, Даша нервно опрокинула недопитую Медником обжигающую «клюковку». «У меня началось самое настоящее раздвоение личности!» — невесело констатировала она. Есть две Даши Громовы. Одна — рассудительная и спокойная. Это именно она носит пресловутый хвостик на затылке и побаивается мужчин. Она бы ни за что не стала целоваться с приятелем своей подруги, да она бы на него даже и не посмотрела.

Иное дело — вторая, новая Даша Громова. Это именно она сегодня не постеснялась напялить постыдные тряпки, это она рискнула опробовать разрекламированный Веркой Агеевой стиль гламур, это она беспардонно влюбилась в почти женатого актера, это она… И, что самое удивительное, вторая Даша нравится ей куда больше!

В дверь постучали.

«Господи, опять! — досадливо подумала Даша. — Наверное, это Гриша вернулся, он определился, сейчас он меня поцелует… А что мне делать? Какая из двух Даш откроет ему дверь? И вообще, какая из них есть я?»

«Первая», — решила она и распахнула дверь, торопливо застегнув перед этим верхние пуговички на своей строгой блузе.

— Гриша, ты неправильно меня понял, я не это имела в виду, — начала она и вдруг осеклась.

Прямо перед ней стояла Алла Белая — с безупречным вечерним макияжем, в обтягивающем длинном платье из тонкой шерсти интеллигентного винного цвета, ослепительная, холодная, совершенная… Даша в очередной раз восхитилась — эта женщина умудрялась быть похожей на картинку из модного журнала, даже находясь в деревне.

— Алла Михайловна?

— Войти можно? — Не дожидаясь, Алла переступила порог и брезгливо поморщилась: — Господи, ну и бардак. Знаешь поговорку — беспорядок в комнате, — значит, беспорядок в душе!

— В моей душе полный порядок! — бодро улыбнулась Даша.

— Сомневаюсь. Впрочем, поэтому и пришла.

Даша насторожилась. При чем тут душевный порядок? Она-то была уверена, что Aллa пришла к ней затем, чтобы похвалить гримершу за ответственный подход к съемкам, за оправданный риск…

— Вообще, прежде всего я хотела бы тебя поблагодарить, — Алла села на единственный свободный стул и закинула ногу на ногу, — за ответственный подход к съемкам. За оправданный риск.

Даша невольно рассмеялась.

— Что смешного? — нахмурилась режиссерша. — Вообще-то я имела в виду, что любой хороший работник поступил бы на твоем месте точно так же.

— Спасибо, Алла Михайловна.

— Но главное не это. Не сочти меня наглой, но… у тебя что-то есть с Гришей Савиным?

— Что… я… — Даша растерялась, но быстро взяла себя в руки. — Я думала, что это мое дело. По-моему, воздержание не входит в мой контракт.

— Не хами, — миролюбиво сказала Алла, — я тебя предупредить хотела, дурочка. Я тебя опытней и старше почти на десять лет. Не удивляйся, я знаю, что выгляжу моложе но, тем не менее, не собираюсь, скрывать свой возраст. Это было бы глупо.

— Наверное, — согласилась Даша, — но при чем тут Гриша-то?

— Гриша совсем не такой, каким кажется. Я его довольно давно знаю. Ловелас. беспринципный и беспардонный. Может разбить тебе сердце, извини, что так пошло выражаюсь.

— Но вы-то тут при чем?

— При том, — усмехнулась Алла, — я всех насквозь вижу. Ты хорошая девочка, ты мне чем-то нравишься. Конечно, одеваешься yжасно и ведешь себя странно, но… В общем, когда я была молоденькой, тоже часто попадала в такие ситуации.

— Спасибо за предупреждение, конечно, — слабо улыбнулась Даша. У нее никогда не хватило бы смелости сказать навязчивой начальнице, что она думает о ее «предупреждении» на самом деле, — но думаю, что вы ошибаетесь. Гриша совсем не такой. Он искренний, неиспорченный, он самый лучший, он…

— Понятно, влюбиться успела, значит. Ну, поступай, как знаешь. Наверное, мне вообще не стоило тебе всего этого говорить. Ты наверняка считаешь, что я вмешалась в твою личную жизнь из любопытства. Но все-таки подумай о том, что я сказала. Я все-таки гораздо опытней тебя. Меня-то теперь не заставит плакать ни один мужчина!

АЛЛА

До чего же любопытна эта категория — время! То оно несется вперед, как олимпийский чемпион на стометровой дистанции, а то капризно останавливается, замирает, молчит — и никакими силами не сдвинешь его с места. Если тебе грустно или скучно, если делать решительно нечего, если ты сидишь в длинной очереди перед кабинетом зубного врача или отчаянно мечтаешь о приближающемся отпуске — тогда время превращается в старенькую черепаху. Ползет себе потихонечку, природа у него такая. А вот когда ты сжимаешь ладонь любимого на первом свидании или поглощаешь крем-брюле в ресторане — вот тогда время бежит сломя голову и упрямо тянет тебя за собою.

Съемки художественного фильма — это интересно, это волнующе. Каждый день радует чем-то новеньким, а завтра будет разительно отличаться от вчера. Поэтому время на съемках летит с космической скоростью. Прошло уже почти две недели — а Алла и не поверила. Однако в пользу времени свидетельствовали безусловные аргументы — целая коробка отснятых кассет, персиковый цвет лица (горный воздух лечит усталую кожу лучше французского бальзама), изобилие неразбавленного солнца (так всегда бывает в конце апреля на Северном Кавказе).

И, тем не менее, Алла Белая отчаянно скучала. Настоящее дитя мегаполиса, она сперва чувствовала себя крайне неуютно среди высоких сосен и огромных камней. Потом привыкла, освоилась. И скоро стала удивляться — как же вообще она могла жить запертой в каменной клетке, без этого воздуха, без этой бурлящей воды? Ежедневно она спускалась к Белой реке — помечтать о фильме или просто для того, чтобы задумчиво посмотреть на спешащую куда-то воду. Она и камень давно себе облюбовала удобный — сухой, согретый солнцем и в то же время зависший почти над самой водой. Только здесь, на этом камне, Алла Белая могла расслабиться и отдохнуть по-настоящему.

Однажды она случайно выяснила презабавную подробность — этот же камень полюбился и гримерше Даше Громовой. Она тоже приходит сюда каждый день, тоже подолгу задумчиво смотрела на белую пену… Странно, но именно этот факт немного примирил Аллу с новенькой гримершей.

Если честно, с самого начала Даша Громова почему-то очень раздражала Аллу. Она даже хотела отказать ей в работе, но потом передумала — пойдут еще сплетни, что она несправедливо привязалась к девчонке, на которую, по идее, и внимания обращать не должна… Каждый день Алла незаметно рассматривала Дашу — сама не зная почему. «Кого-то она мне напоминает, — думала Алла, — кого-то очень знакомого, только я никак не найму, кого именно… Через неделю пребывания в Гузерипле она могла бы рассказать о жизни Даши Громовой все. Слишком уж не скрывала эта Громова своих эмоций, слишком открытым было ее простоватое лицо. Во-первых, на Дашу, неизвестно почему, обратил внимание Максим Медник. Странно, обычно он предпочитает иметь дело с голубоглазыми и длинноногими. Но в этом ничего страшного нет. Максим сразу объявляет своим новым пассиям правила игры, только полная дура может надеяться завести с ним постоянные отношения. Во-вторых, что-то странное происходит между Дашей и Гришей Савиным. Григорий, прекрасный актер, умный собеседник и компанейский человек. Почему-то с самого начала он не внушал Алле доверия. Ну, вот чем могла его заинтересовать та же Даша Громова? У него ведь такая красивая и неглупая невеста, Маша Кравченко, Даша проигрывает ей по всем статьям. И тем не менее он с радостью идет на контакт. Сам к ней подходит, предлагает ей сфотографироваться, и при этом на его лице цветет такая фальшивая сладкая улыбка… Впрочем, Даша же нс кинорежиссер, ей не заметить человеческой неискренности. Тем более если фальшивит вполне талантливый актер. Впрочем, может, это Алла сама все придумала?

Может, всему виною ее собственные проблемы?

В последнее время она часто общалась с Ярославом Мудрым. Он показал ей местную плотину. Он показал ей типичную южную ротонду, спрятанную в сосновом лесу.

Однажды Ясик спросил:

— Алла, можно я сделаю тебе подарок? — и при этом посмотрел на нее внимательно и серьезно.

— Обожаю подарки, — улыбнулась она, предвкушая букет свежих горных цветов.

— Тогда я дарю тебе Коммода.

— Что?!

— Только не говори, что не помнишь Коммода. Коммод — это моя лошадка.

— Ясик, но… зачем мне твоя лошадка?

Он будто бы удивился:

— Ты что? Это хороший подарок! Коммод породистый, и потом, он добрый!

— И где он будет жить? В моей московской квартире? — усмехнулась она. — Спасибо тебе огромное, я принимаю этот подарок. И каждый день буду Коммода навещать — по крайней мере, пока я здесь. Но пусть он живет у тебя.

— Хорошо, — кивнул он, — Коммод будет напоминать о тебе. Когда ты уедешь.

С каждым днем «сопроводильник» Ясик нравился Алле все больше и больше. Иногда ее даже пугала эта внезапно возникшая привязанность. Она нарочно старалась отыскать в Ярославе какие-то отрицательные черты и искренне радовалась, когда ей это удавалось — он курит дешевые папиросы, у него руки грязные, и мешки под глазами. Она то сама с ним доброжелательно заговаривала, то отталкивала его ледяным молчанием и нарочито грубыми репликами.

И еще — она работала.

Снимали сцену расставания. Статные горные сосны, огромные лысые камни, каскад серебристых водопадов — и посредине этого великолепия герой Максима Медника должен был распрощаться с героиней Машки Кравченко. Сказать несколько точных, эффектных фраз, лихо вскочить на коня и скрыться за горизонтом.

Максим Медник задумчиво читал выбранные из сценария листки. Дойдя до фразы «лихо вскочить на коня», он как-то расстроился и потемнел лицом.

— Ал, а обязательно на коня-то? — с робкой улыбкой осведомился он, уже заранее зная ответ. Алла Белая предпочитала никогда нс отклоняться от заранее утвержденного ею же сценария. Раз написано «лихо вскочить на коня», — значит, будь добр, вскочи, не подведи. — Я вообще-то коней боюсь.

— Да ты на этого коня посмотри! — возразила Aллa.

К имеющемуся в наличии коню нельзя было применить эпитеты «вороной» и «богатырский». Это была унылая, флегматичная лошаденка пегой окраски с разъезжающимися от старости ногами. Сквозь тусклую шкуру несчастного животного ясно просматривались ребра.

— Ну все равно, — Макс не рискнул подойти к индифферентной кобылке, — может, я просто попрощаюсь с ней и быстро убегу'?

— Представь себе, как это будет выглядеть! — Алла рассмеялась. — Нет, надо не быстро убежать и не задумчиво уйти прочь, а именно лихо ускакать на коне. Поехали?

Операторы и осветители послушно заняли свои места. Максим невнятно пробормотал прощальный текст. Впрочем, это не имело большого значения — ведь на этот раз героя снимали почта со спины, чтобы не было заметно заработанного в бутафорской драке фингала.

— Теперь пора по коням! — выкрикнула Алла.

Максим обреченно подошел к лошадке и осторожненько взобрался в седло.

— Ну! Пошла! — немного осмелев, крикнул он.

Кобылка вяло повернула голову и удивленно уставилась на седока. С места она не сдвинулась.

— Ну, Макс! — кричала Алла. — С животными надо обращаться властно, они же чувствуют, кто хозяин! Давай попробуй еще разок!

— Пошла! — сверкая глазами, крикнул Медник. — Пошевеливайся, зар-р-раза!

Лошадка тихонько заржала.

— А ну, шалава, двинулась с места! — горячился секс-символ. — Щас я тебе все ребра пересчитаю, дрянь!

И тут случилось неожиданное — кобыла укоризненно вздохнула, как-то неловко подпрыгнула на месте и медленно побрела прочь.

— Есть! Снимаем! — обрадовалась Алла.

— Мамочки! Помогите! — заверещал вдруг Максим Медник. — Спасите! Она же галопом идет, сейчас меня сбросит!

Алла посмотрела сначала на мирно бредущую по тропинке лошадку, затем на нервно вцепившегося в поводья главного героя и тяжело вздохнула. «Надо было одолжить у Ярослава Коммода. Хотя этот идиот сумел бы и Коммода разозлить!» — подумала она.

Нс клеилась работа над фильмом, никак не клеилась…

Снимали эротическую сцену. До этого самого момента Алле казалось, что в деревне Гузерипль почти никто не живет. Однако стоило Маше Кравченко раздеться, как вокруг съемочной группы собралась целая толпа любителей искусства.

— Ты смотри, баба! Голая! — радостно кричал какой-то явно нетрезвый мужичонка с рыжеватой бородкой.

— Точно! Какая-то она худая. Как тощая корова, — ответил другой.

— Не, как бездомная собака, — возразил первый.

— Пусть все отсюда уйдут! — не выдержала наконец Машка. — А то всех поубиваю, доиграются! — Девушка плотно завернулась в махровый халат. — Пока всех не прогоните, сниматься не буду!

Да, не получалось кино, явно не получалось…

А время бежало… Алла стала меньше краситься, сменила норковую куртку на шикарный дизайнерский сарафан — а в остальном все осталось как прежде. Ежедневно она вставала в семь утра, вместе с другими членами съемочной группы завтракала в гостиничной небольшой столовой, а потом начинался длинный рабочий день — Алла командовала, покрикивала на актеров и на Дашу Громову, отсматривала снятый материал. Несколько раз она ездила в Краснодар, чтобы с местного телеграфа позвонить в Лондон — сыну Митеньке.

— Митяй! Как твои дела? У тебя все хорошо? Ты не болел? У тебя есть деньги? — кричала она в телефонную трубку. — Я надеюсь, ты расстался с той ужасной черной девушкой?

Прошлой весной Алла приехала в Лондон навестить сына и застала его в компании пышнотелой негритянки. Девица явно жила с Митей в одной комнате, она панибратски называла его бойфрендом, а Аллу — мамочкой.

— Привет, маман! — весело отвечал ей Митенька. — Все супер, я с ней еще месяц назад расстался, ничем не болел, деньги кончились. Ты бы прислала мне перевод.

— Конечно, прямо сейчас и устрою! — обещала Алла. — У тебя есть девушка?

— Есть! Я тебя с ней обязательно познакомлю!

Митенька… Такой уже стал взрослый, прямо не верится. Ведь совсем недавно, казалось, она водила его за ручку в детский садик (разумеется, платный и престижный), помогала ему решать задача по геометрии, лечила его от астмы…

А вечерами она отчаянно скучала. Она пробовала и читать привезенные из Москвы журналы, и гулять по крутым горным тропинкам, и играть в бильярд с Максимом Медником.

Ярослав Мудрый время от времени нарушал ее спокойствие. Например, на следующее утро после роковой конной прогулки она обнаружила под дверью своего номера огромный букет горных рододендронов. Ярко-желтые, с еще не высохшими крапинками чистейшей росы. Только Ясик мог знать, где достать такие цветы.

Но этот трогательный знак внимания не удовлетворил ее самолюбие, а, наоборот, раздразнил разбушевавшееся воображение. Она так и не могла до конца в это поверить — ее отвергли, ею пренебрегли. Такого с ней раньше не случалось. Алла Белая всегда сама выбирала мужчин, и никто никогда не смел ей отказать. А она и не задумывалась — почему это происходит. Списывала все на свою безусловную женскую привлекательность и агрессивную сексуальность. Никто не спорит — Алла объективно была красива и обаятельна. Но мало ли на свете красивых женщин? Не всем же им так везет в личной жизни! С годами женщина стала понимать — для мужчин в отношениях с нею есть не только удовольствие, но и вполне определенная выгода.

В юности она привлекала внимание тем, что у нее был богатый и влиятельный папа. Алла вспомнила Дениса — своего первого мужчину (если, конечно, мужчиной можно назвать семнадцатилетнего мальчика). Ей тогда едва исполнилось шестнадцать, и ей казалось, что она влюблена на всю жизнь.

Папа помог Денису поступить в университет, на престижный мехмат. А потом был Олег. Он получил роль в Театре Советской Армии — благодаря связям генерала Белого. Паше помогли откосить от армии. Артема устроили на престижную работу.

Алла выросла, прославилась. Вокруг нее кружили многочисленные мужчины — словно моль вокруг норковой шубы. Большинство из них были актеры, модели, статисты. Алла, не задумываясь, выбирала наиболее красивых и достойных. Мишу она сняла в двух музыкальных клипах. Игоря познакомила с известным продюсером. Абсолютно бесталанному красавцу Гоше дала эпизодную рольку в одном из своих фильмов — а теперь Гоша звезда, модный типаж. Максима Медника одарила главной ролью.

Все они радовались — ну чуть ли не плясали от счастья, когда понимали, что она их выбрала. Аллу это умиляло и веселило. Пока она не поняла, что они так ликуют не из-за нее, не из-за того, что она станет их любовницей, а из-за открывающихся перед ними перспектив. Ведь всем было известно, что Алла незлая, Алла всем своим мужчинам помогает, всех старается получше пристроить. А стали бы они с ней иметь дело, если бы она была не известным режиссером, а, например, обыкновенной продавщицей мороженого из Александровского сада? Впрочем, женщина предпочитала на эту тему не задумываться. И действительно — мало ли что было бы?! Этого же нет на самом деле.

А вот Ясик заставил ее вернуться к неприятным размышлением. Она предложила ему себя, а он вежливо отказался. Ему ничего от нее не нужно. Она никак не может ему помочь. Он не актер и не хочет им стать, он не хочет переселиться в Москву, его не интересует богемный мир, мир, где у нее есть нужные связи. Она не может быть ему полезной. Если бы он согласился стать ее любовником, то только из-за нее самой, потому что она ему понравилась бы. Но она ему не понравилась.

«Он просто хам, деревенщина, придурок!» — успокаивала себя обиженная женщина. Но как бы она его ни обозвала, это не меняло сути дела — ею пренебрегли, она нежеланна, не нужна. И он ей тоже по большому счету совсем не нужен.

Но почему в таком случае так ноет сердце, почему так подозрительно сосет под ложечкой, почему она смотрит на солнечные блики за окном и ей хочется плакать?

В конце апреля началась жара. Душное марево пустынно обжигающее солнце… Даже ледяная белая река смотрелась желанным, соблазнительным водоемом — но впечатление было обманчивым, зеленоватая вода была по-прежнему обжигающе холодна.

Тридцатого апреля Алла опоздала к завтраку. Прежде с ней такого никогда не случалось. Она никогда не смотрела на часы, носила их только в качестве украшения — и тем не менее всегда приходила вовремя. Гений пунктуальности, лучшая подруга времени — как же так получилось, что она назначила съемку на девять утра, а проснулась в половине двенадцатого?

«Какой позор! — подумала она, рассматривая припухшее от долгого сна лицо в зеркале. — Скажу всем, что приболела».

Идти в столовую было бессмысленно — постояльцев отеля «Энектур» кормили завтраком только с восьми до десяти утра. Ничего, женщине, которая всю сознательную жизнь сидит на диете, к голоду не привыкать.

«Пройдусь до места съемок пешком!» — решила она. В конце концов, ничего страшного не случилось. Актеры вот всегда опаздывают на съемки — это у них вроде как даже считается хорошим тоном. А о техническом персонале и говорить нечего — ох уж эти вечно похмельные осветители, непунктуальные операторы, неторопливые гримеры! Так что она вполне может позволить себе единственное за всю карьеру опоздание — вряд ли это событие подмочит ее безупречную репутацию.

— Что, Ал, проспала? — Услышав насмешливый баритон, женщина вздрогнула и обернулась. Прямо перед ней стоял Ярослав Мудрый — он был одет в простые голубые джинсы, небрежно причесан и очаровательно небрит.

— Вовсе нет. Голова разболелась. А тебе что? -

Она постаралась, чтобы се голос звучал как можно холодней, но Ясик, видимо, и нс подозревал о светских методах унижения личности. Во всяком случае, вместо того чтобы обиженно пожать плечами и гордо удалиться (а так на его месте поступил бы любой уважающий себя столичный сноб), Ярослав приветливо заулыбался и пошел рядом с нею. Разозленная женщина нарочно шла очень быстро, но он невозмутимо подстраивался под се шаг.

— А я все время про тебя вспоминал, но как-то не было повода подойти, — бесхитростно признался мужчина.

— А сейчас, выходит, нашел повод? — Она насмешливо вздернула правую бровь, от души надеясь, что этот многократно отрепетированный перед зеркалом жест придаст ее облику энную долю стервозности.

— Нет. Так и нс нашел. Пришлось подойти без повода. — Он улыбнулся, и ей тоже пришлось растянуть губы в вежливой улыбке.

Что он о себе воображает? Думает, что ее чувствами можно играть? Хотя о каких чувствах может идти речь?! Она предложила ему провести с ней время, он отказался. Она обиделась. А теперь он, судя по всему, передумал. Да у него на лбу написано то, что он хочет си сказать. Вон как заблестели глаза, разрумянились щеки. Да вот только ничего у него не выйдет. На этот раз проиграет он, а она, Алла, насладится его унижением.

— Да мне просто надо с тобой поговорить! Куда ты так несешься? — Он взял се за руку, ей невольно пришлось остановиться.

«Сказать какую-нибудь обидную резкость прямо сейчас? Или подождать и послушать его?» — лениво размышляла женщина. Ну конечно, лучше не разочаровывать Ясика прямо сейчас. Пусть сначала он сделает свое хамское предложение, а она его всячески к этому поощрит — облизнет ненароком якобы пересохшие губы, медленным, продуманным движением поправит безупречно уложенные волосы, нежно прикоснется холеной ладонью к его руке. Ярослав растает, разомлеет. И вот тогда жалящей пощечиной прозвучит ее категорический отказ.

Алла удовлетворенно улыбнулась.

— Мне правда очень неудобно, что тогда так неловко вышло! — тем временем распинался Ярослав. — Наверное, я повел себя как распоследний идиот!

«Конечно, ты и есть идиот!» — мысленно согласилась с ним Алла, а сама пленительно улыбнулась. Так и есть, все идет по плану. Она всегда отлично разбиралась в мужчинах. Сейчас он извинится, и она его, разумеется, немедленно простит.

— В общем… я хотел, — замялся он, — Алла, пожалуйста, извини меня! Если это возможно…

— Ну конечно, я на тебя и не сердилась, — она ласково улыбнулась и погладила его по колючей щеке, — это я должна просить у тебя прощения. Я вела себя как девушка легкого поведения. А на самом деле я совсем другая! — Неуверенная улыбка, лукавый взгляд, легкое прикосновение руки.

И вот уже он тает, как эскимо на летнем солнышке. Надо же, этот Ясик, оказывается, примитивен, как примат. Так легко предсказать его мысли и желания! И с этим человеком она собиралась разделить постель. Но ничего, зато сейчас он получит по заслугам. Теперь, по идее, он должен нежно взять ее за руку и сделать ей комплимент.

Ярослав нежно взял ее за руку. И сказал:

— Я просто растерялся тогда. Ты ведь такая красавица, как обложка журнала, никогда нс видел такую ослепительную девушку вблизи и, наверное, никогда больше не увижу.

Осторожней, не спугнуть объект, поощрить его к дальнейшим действиям!

— Ну что ты говоришь глупости! Я обыкновенная женщина, земная… — Она посмотрела ему прямо в глаза и медленно облизала кончиком языка перламутровые губки. Такой недвусмысленный жест, такой откровенный намек!

Вот теперь настал момент! Теперь он по закону жанра должен ее поцеловать. Он закроет глаза, положит руки ей на талию, едва коснется зовущими губами ее прохладных губ. И тут она засмеется, отвернется! Он, несомненно, будет оскорблен — этого она и добивается!

— Нет, ты необыкновенная, — он слегка сжал ее ладонь, — ты волшебная!

Что же он медлит? Ну конечно, он неопытный, нерешительный. Ему не верится, что она не остановит поцелуя. Его не убеждает влажный красноречивый взгляд. Ну, ничего, сейчас он еще мгновение помедлит, потом соберется с духом и…

— Ты такой умный собеседник, мне интересно с тобой общаться! — выдал Ярослав.

Алла начала злиться. Вопреки ее воле, ее тело настроилось на поцелуй — приоткрылись мягкие губы, а где-то в области пупка пульсировала сладкая истома. Что же происходит? Неужели она плохо сыграла и он ничего не заметил? Неужели ее маленькая месть не осуществится?

— Ты само совершенство, Алла, — продолжил отчего-то погрустневший Ясик, — ты божественная, но та девушка… Помнишь, я тебе рассказывал? Она моя невеста, я ее люблю и никогда ей не изменю.

Алла распахнула изумленные глаза. В первый момент она даже не поняла, о чем это он говорит. Какая такая девушка? Он же только что собирался поцеловать ее, Аллу Белую!

— Я рад, что ты меня поняла, — он истолковал ее спокойное молчание по-своему, — на этой неделе моя невеста приезжает сюда, в Гузерипль. Вот увидишь, она тебе понравится. Ее зовут Оксана, она такая красивая. И умная. Правда, совсем молоденькая, ей всего шестнадцать. Учится в школе, через пару месяцев закончит уже.

— Я… я за тебя рада, — буркнула она и собиралась пройти мимо, но настырный Ярослав удержал ее за руку.

— Ты ведь не обиделась? Нет? — допытывался он, заглядывая в ее увлажнившиеся глаза.

Алла усилием воли приподняла вверх кончики губ — кажется, должна получиться легкая, мудрая улыбка. Потом вскинула вверх подбородок и уверенно ответила:

— Ну что ты! Конечно, нет.

А потом была работа. Многочасовая работа на изнурительной жаре, работа без намека на обеденный перерыв, работа, подходящая только для истинных фанатов кино.

Алла активно участвовала в съемочном процессе — она репетировала текст с актерами, сама ставила свет, бесцеремонно устранив безропотных осветителей, указывала операторам, куда правильней поставить камеру и как с ней следует обращаться. «Мегера!» — перешептывались люди за ее спиной. Она и сама знала, что стала в последнее время невыносимой, и удивлялась иногда, как коллеги умудряются оставаться с ней невозмутимо вежливыми. Если бы они знали, что с ней произошло, если бы только могли догадаться! Ведь она больше не была Аллой Белой, она была сложным биологическим роботом — работоспособным и интеллектуальным, но все-таки неживым. Этот робот исправно вставал в половине седьмого утра (больше его не подводил часовой механизм), этот робот даже флегматично пил по утрам крепкий кофе, а по вечерам по привычке играл в бильярд.

У робота не было сердца. Оно, словно истлевшая тряпка, было выброшено вон, осталось на берегу весело поющей грозной реки. Кто знает, может быть, агрессивное течение уже унесло его прочь — и оно затерялось среди острых камней и холодных волн. А может быть, оно так и лежит там, заброшенное и никому не нужное, — и никак его не вернешь, даже если очень захочется. Капризная это вещь — сердце, и потерять его можно только однажды. Надо же, а ведь и недели не прошло с тех пор, как она распиналась перед гримершей Дашей Громовой, утверждая, что мужчины не могут заставить ее плакать потому, что она слишком хорошо знает мужчин. Вот ведь ирония судьбы! А теперь она оказалась в еще более глупой ситуации. Гриша-то хотя бы ведет с Дашей какую-то игру. А Ярослав Мудрый прост, как тульский пряник, а вот она его не разгадала…

Конечно, она могла бы найти утешение. Максим Медник по-прежнему смотрел на нее, как кот на свежую сметану, но Алла только холодно улыбалась в ответ и вежливо переводила разговор на другую тему. Ему нужна слава, и он хочет стать знаменитым с ее помощью. А она сама, Алла Белая, совсем ему не нужна. Господи, да какой же идиоткой она была. Считала себя многоопытной стервой, проницательной женщиной, а сама… Была самой настоящей идиоткой — по-другому и не скажешь.

Ее первый мужчина, Денис. Голубоглазый блондин, он выглядел, как клон Алена Делона. Всегда считался самым желанным мальчиком в школе. Все ее одноклассницы хором страдали по Дениске. Они десять лет проучились в одном классе. Денис никогда не обращал на нее внимания. Сначала встречался с признанной школьной красавицей Ксеней, потом вообще влюбился в какую-то девятнадцатилетнюю фотомодель. Алла попала к нему в гости, на день рождения, совершенно случайно. Дала ему пару раз списать домашнее задание по физике и помогла на четвертной контрольной — вот ее и пригласили из вежливости. А как она наряжалась, до сих пор помнит во всех подробностях! Выпросила у мамы дорогое французское платье, нацепила тяжелые золотые серьги и туфли на каблуках. И подарок ее был самым дорогим — спасибо папе, достал где-то ради такого дела фотоаппарат!

Денис фотоаппарату обрадовался — искренне, по-детски. Тотчас бросился всех фотографировать, — и Аллу, и свою подругу фотомодель тоже. И маму свою. Мама его честно улыбалась в объектив и с нескрываемым интересом поглядывала на шикарно одетую дарительницу.

— А кем же работают твои родители, детка? — сладко улыбаясь, спросила она.

— Мама поет в Большом театре, а папа — генерал, — простодушно объяснила девушка.

— Надо же, а я и не знала. На родительские собрания всегда ходил мой муж, а из него ни слова не вытянешь. Ты скушай еще тортика, не стесняйся… Ну а мальчик есть у тебя? — вдруг спросила она. — У такой красавицы должно быть много поклонников…

— Поклонников? — смутилась Алла. — Наверное, много… А мальчика нет.

— И у Дениски тоже нет девочки, — обрадовалась женщина.

— Как же так? — удивилась Алла. — А с ним рядом сидит, такая высокая, красивая. Они разве не встречаются?

— Ну что ты! Какие глупости! — Лицо Денискиной мамы потемнело, она моментально стала выглядеть старше своих лет. — Ну, какая же это девушка! Да она его старше, и посмотреть не на что, худоба горемычная!

На следующий день Дениска пригласил ее в кино. Прямо при всех, на большой перемене! Алла так радовалась тогда — еще бы, наконец-то се заметили! Наконец-то он понял, какая она красивая и умная, какой она будет прекрасной женой и как они могут быть счастливы. Завистливый шепоток школьных подруг казался ей сладкой музыкой.

А потом было счастье, молодое, незашторенное, крепкое — таким счастливым можно быть только в шестнадцать лет. Прогулки по Москве, обязательно держась за руки, поедание фруктового мороженого в уличных кафе, и первые поцелуи, и первая ночь! Дениска часто приходил к ней в гости, иногда — вместе с родителями. Его мама, обыкновенная парикмахерша, с жадным интересом рассматривала необъятные просторы пятикомнатной квартиры Белых, и многочисленные наряды Аллиной мамы, и импозантного генерала… Короче, через год они решили пожениться. К тому времени оба уже были студентами. Денис учился не очень хорошо, аттестат изобиловал тройками. Аллин папа поднял все свои связи, чтобы пристроить парня на мехмат. Лучше бы он этого не делал. Потому, что через несколько месяцев обучения Денис влюбился в одну из своих сокурсниц. Окончательно и бесповоротно.

Алла видела удачливую соперницу и никак не могла понять, что Дениска в ней нашел. Маленькая, тощенькая, острые коленки, реденькие волосенки, нездоровый цвет лица… Ее папа был директором крупного предприятия, и жила замарашка в самом центре Москвы, кроме того, имела собственную машину и два раза в год ездила отдыхать на море.

— Денис, одумайся! — плакала Алла. — Мы с тобой давно любим друг друга, мы же пожениться собирались!

— Да никогда я тебя не любил! Ты сама все это придумала! — кричал в ответ Денис.

Больше Алла его никогда не видела. Да и не особенно долго она оплакивала несчастную первую любовь. Потому что рядом с ней появился Олег. Учился Олег на актерском факультете, родился в каком-то Богом забытом городке в Псковской области. Он был такой забавный — отчаянно рыжий, с россыпью мелких веснушек на круглой физиономии, его хотелось немедленно согреть, напоить горячим чаем, желательно с пирожными.

Рыжие патлы, тощие длинные ноги в непременных выцветших джинсах, худенькие плечики и улыбка до ушей, — казалось, в такого персонажа невозможно влюбиться, над ним можно только безобидно посмеяться. И, тем не менее, половина вгиковских девчонок была влюблена именно в Олежку. Чем он, надо заметить, охотно пользовался. Среди его подружек была добрая половина факультетских красоток.

А вот на Аллочку Белую он внимания не обращал, хоть и учился с ней в одной группе. И неудивительно — в юности Аллу никак нельзя было назвать красавицей. Ее красота отнюдь не природная данность, а упорный многолетний труд. Вечные диеты, тренажеры, солярий, дорогой парикмахер, личный стилист — при таком арсенале любая замарашка станет Синди Кроуфорд. А как вам такая картина: круглые щеки, тяжеловатый подбородок, не очень густые волосы невыразительного мышиного цвета. Именно так и выглядела студентка института кинематографии Алла Белая.

Зато к четвертому курсу Аллочка обзавелась собственной машиной — спасибо папе-генералу. Шикарные блестящие «Жигули» вызывающе красного цвета считались в то время пределом мечтаний любого советского гражданина. И однажды Алла собралась с духом и предложила Олегу подвезти его до дому.

— Мне же все равно по пути, мы на соседних улицах живем! — уговаривала она удивленного парня.

Олег мог тогда поинтересоваться, откуда полузнакомая Алла знает, где он живет. Но он тактично промолчал и приветливо улыбнулся:

— Конечно, поехали! Так это твоя машина стоит здесь второй день!

— Папа подарил, — небрежно махнула рукой девушка.

— А папа у нас кто?

— Да так. Генерал.

Впрочем, скоро Олежка и сам познакомился с легендарным папой. Удивительно, но после той совместной поездки домой в Аллиной новой машине молодые люди тесно подружились. Наивная девушка не могла и предположить, что Олег привяжется к ней так сильно — мужчина не отпускал ее ни на шаг. Это была настоящая любовь. Везде они были вместе — по утрам вместе бежали на лекции, потом пили пиво в знаменитом вгиковском дворике, шли в кино или к Алле домой. Идиллия продолжалась год. Но вот подошла к концу последняя сессия, Алла вовсю была занята съемками дипломного фильма, а перед провинциальным Олежкой стал вопрос распределения.

— Не судьба, видимо, мне стать звездой, — горько вздыхал он, грустно глядя ей в глаза, — не москвич же я, и связей у меня нет. Распределят сейчас в какой-нибудь Мухосранск, буду звездить в деревенских постановках…

— Ну, зачем ты так! — Алла нежно гладила его по щеке. — Ты же знаешь, что я тебя не брошу в беде. Папа обязательно поможет.

И всемогущий папа действительно помог. В сентябре Олежка был зачислен в штат одного из известных столичных театров. Правда, сначала талантливому выпускнику доверяли исключительно эпизодические роли. Но Алла все равно им очень гордилась — на каждом спектакле сидела в самом первом ряду с шикарным, дорогим букетом в руках.

Надо сказать, Олежка и сам не был бездарностью. Он довольно быстро сделал карьеру в театре — без всяких связей генерала. Уже зимой он вовсю играл роли второго плана, а к лету получил первую главную роль. Вот тогда-то и произошла катастрофа, беда. Честно говоря, Алла Белая уже давно для себя решила, что лучшего кандидата в мужья, чем Олежка, ей не найти. Симпатичный, остроумный, душа компании, многообещающий актер, к тому же в последнее время зарабатывающий неплохие деньги.

Проблема была в одном — парень явно не собирался делать ей предложение. Алла ему несколько раз об этом вполне прямолинейно намекала — но он делал вид, что ничего не понимает, а может быть, и правда не понимал.

И вот однажды, под самый Новый год, девушка решила поговорить с кавалером напрямую.

— Олежа, — нежно сказала она, — нам надо серьезно поговорить.

— О чем же? — Он нахмурился. В последнее время он выглядел недовольным и усталым. Еще бы — столько репетиций! Только профану из зрительного зала кажется, что театр — это вечный праздник души. На самом деле сцена — это работа на износ.

— Не кажется ли тебе, что наш период жениховства затягивается? — выпалила она.

— Что ты имеешь в виду? — холодно спросил Олег.

— Ну… Мы встречаемся уже давно. Может, нам стоит пожениться? — промямлила Алла и на всякий случай добавила: — У нас получились бы такие красивые дети!

Она смотрела на него снизу вверх и ждала, что он скажет, хотя уже понимала, каким будет ответ.

— Пожениться? — Он старательно сыграл крайнюю степень изумления. — Боюсь, малыш, что это мне надо серьезно с тобой поговорить… Ты ничего не подумай, у нас с тобой все было здорово, но у меня есть другая. И если я когда-нибудь и соберусь жениться, то только на ней.

Это был удар в солнечное сплетение.

— И… кто она? Актриса? — растерялась Алла.

— Наша прима, — гордо улыбнулся Олежка и снисходительно потрепал ее по волосам. — Надеюсь, ты правильно меня поймешь.

…А через некоторое время разочарованная Алла познакомилась с весельчаком Пашей, жизнь которого напоминала классический корейский боевик. Дело в том, что Паша, будучи в призывном возрасте, умудрился игнорировать воинскую службу. В военкомате были наслышаны о неуловимом Павле, но поделать ничего не могли. То он лечил почки в закрытом санатории, то прятался у приятеля в шкафу, то убегал из дома ночью через окно в одних трусах. Одного звонка генерала Белого хватило, чтобы от парня отстали навсегда. Вскоре он по непонятным причинам бросил Аллочку. И даже объясниться не пожелал — просто сбежал, словно она была не любимой девушкой, а суровым майором из военкомата.

Этот список можно продолжать до бесконечности. У Аллы Белой было много любовников. Но все они почему-то бросали ее — как только получали то, что им было нужно. А она слишком поздно это поняла. Сопоставила, проанализировала и ужаснулась. Выходит, сама по себе она никому не нужна?! И все-таки Алла оптимистично верила — и к ней придет настоящее чувство, и она встретит наконец человека, материально незаинтересованного.

И вот теперь, наконец, оно, судя по всему, пришло. То самое, настоящее. Когда скулишь тихонько на луну, когда страстно впиваешься в диванную подушку, когда смотришь цветные сны. Казалось бы, вот же оно, рядышком, ты только ладонь свою протяни. Но все зря — это словно бежать сломя голову за радугой — ты пыхтишь, несешься, а она все удаляется, а потом и вовсе растает на глазах, словно и не было ее никогда… Третьим глазом его высмотрела, внутренним голосом выкричала… Влюбилась, дура и вряд ли такое еще когда-нибудь повторится, ведь не было же до сих пор, а ведь уже не девочка…

Одно Алла Белая знала наверняка — всегда лучше не тупо отчаиваться, а упорно трудиться, мелкими шажочками приближаясь к далекой цели. Кто знает, может, время каким-то волшебным образом переметнется на ее сторону.

Она вспомнила слова одной старинной молитвы: «Господи, дай мне силы изменить то, что я могу изменить, смириться с тем, что я изменить не могу, и отличить одно от другого».

ДАША

К началу третьей недели пребывания группы в Гузерипле вдруг выяснилось, что у Маши Кравченко оттопыренные уши. Диша удивлялась еще — почему красотка, которую природа наградила правильными чертами лица, все время носит одну и ту же прическу — распущенные волосы, блестящими локонами спускающиеся вдоль лица. Теперь она, наконец, поняла почему.

Собственно, Даша никогда в жизни не догадалась бы о таком незначительном дефекте, если бы не Алла Белая. Однажды она велела Даше подняться к ней в номер. Даша думала, что Алла просто хочет проконсультироваться насчет собственного макияжа. Однако строгая режиссерша устроила настоящее производственное совещание.

— Садись, — кивнула она вошедшей гримерше.

Даша скромно присела на краешек аккуратно застеленной кровати. В номере у Аллы был просто казарменный порядок, и Даша в очередной раз позавидовала начальнице. Наверное, та права: у кого беспорядок в комнате, у того и в душе бардак. Вот, например, Леша Суздальцев (господи, когда же она перестанет все время о нем вспоминать?) порядок откровенно презирал. Его однокомнатная квартирка напоминала стоянку цыганского табора. Всюду какие-то узлы, полураскрытые чемоданы, стопки книг, перевязанные грубой бечевкой. Пыльные кактусы на окне, прошлогодняя сметана в холодильнике. Грязная посуда могла находиться в раковине неделями, а насекомые-вредители постепенно обретали статус любимых домашних животных.

— Не трогай, — смеялся Лешка, когда Даша замахивалась тапочкой на меланхоличного откормленного таракана, мирно сидящего в самом центре обеденного стола. — Ну, чем он тебе помешал? Все равно всех никогда не вывести. — И он мягко стряхивал таракана на пол…

— О чем задумалась, Спящая красавица? — вдруг спросила Алла Белая.

— Так, ни о чем, — пожала плечами Даша.

— Странная ты, — улыбнулась Алла, — все думаешь о чем-то, думаешь. Вроде бы тихая и незаметная, но иногда у тебя такое выражение лица, словно ты только что убила кухонным ножом пятнадцать человек.

Даша вежливо улыбнулась и подумала, что впредь надо следить за своим лицом. Не хватало еще, чтобы ее считали чудачкой. Городской сумасшедшей.

— Собственно, я тебя позвала не просто так. — Алла перестала улыбаться. Теперь она снова была профессиональной бизнес-леди, расчетливой и холодной — Это насчет Кравченко.

— Я ничего не знаю, — перепугалась Даша. Неужели Алла догадалась, что Маша — психопатка? Или она заметила, что у Гриши сложились какие-то неформальные отношения с новенькой гримершей?

— А что ты должна знать? — удивилась Алла.

— Да нет, ничего…

— Я имею в виду ее грим, — нахмурилась Алла, — Ты ведь раньше не работала в кино, насколько я помню?

— Что-то не так? Я действительно не работала с ведущими актерами, но мне приходилось красить статистов, еще когда я училась на «Мосфильме». Я работаю, как нас учили, все выполняю, — горяча убеждала Даша, — по всем законам современного грима. Я и книги все новые про грим покупаю, и иногда журналы… чтобы не отстать от жизни.

— Слушай, а почему ты так не уверена в себе? — вдруг спросила Алла, досадливо поморщившись.

— Почему… как… Что вы имеете в виду?

— Ничего особенного. Просто я задала тебе вполне невинный вопрос, а ты сразу начала оправдываться.

— Я… извините.

— Не извиняйся, дурочка, — ухмыльнулась Алла, — да, с таким темпераментом карьеры не сделаешь. Тебе надо быть понаглее. Впрочем, наглость приходит с опытом, уж я-то знаю. Я тоже когда-то слыла скромницей.

— Вы?!

— А что в этом такого? В общем, с гримом ты справляешься отлично. Пожалуй, лучше всех, с кем я имела дело в кино. Конечно, тебе не хватает профессионализма, зато ты стараешься, даже если актера снимают только со спины.

— Спасибо. — Даша даже раскраснелась от неожиданной похвалы.

— А вот прическа… — тем временем продолжила Алла.

— А что — прическа? — Даша машинально поправила челку. Алла заметила это и рассмеялась — у нее был приятный, заразительный смех.

— Я не твою прическу имею в виду, балда, — почему-то это фамильярное «балда» отнюдь не покоробило Дашу, — а прическу Машки Кравченко! Она все время одинаковая. Ты понимаешь, Даша, действие в нашем фильме растягивается на несколько месяцев. Сначала мы знакомимся с героиней в Москве, потом она приезжает сюда, знакомится с главным героем. Ты же понимаешь, что их отношения развивались не три дня. А она, тем не менее, все время одинаковая, как героиня сериала «Богатые тоже плачут».

— И что же делать?

— Сменить прическу, естественно.

В этот же день Даша решила поработать с Кравченко — придумать ей новую прическу для завтрашней съемки.

— Бред какой-то! — возмущалась Машка. — Почему это я должна быть разной? Мерилин Монро вот везде одинаковая, и ничего — секс-символ!

Через несколько минут Даша поняла истинную причину недовольства красавицы.

Неуверенной рукой парикмахера-дилетанта она собрала густые Машины волосы в аккуратный хвост на затылке. Посмотрела в большое зеркало на результат своих «творческих поисков» и ахнула. У Марии Кравченко были уши эльфа из фэнтези-фильма. Они сразу бросались в глаза, они доминировали над всем остальным, и они были ужасны! Большие, оттопыренные как паруса у гоночной яхты. Да, при желании красавица вполне могла бы претендовать на роль Чебурашки.

Maшa перехватила ее изумленный взгляд и раздраженно заметила:

— Да знаю, знаю! Мне еще на вступительных экзаменах во ВГИК говорили, что с ушами придется что-то сделать! Причем считается, что это очень простая операция, чуть ли не под местным наркозом. А я все равно боюсь, — Маша нервно хохотнула, — по мне, так лучше с такими ушами, чем вообще без ушей.

Даша вздохнула. Да, о конском хвостике иди элегантном пучке здесь не может быть и речи. A, какие еще прически она может придумать? Вот если бы у Кравченко были короткие волосы… Вопреки распространенному мнению, для коротких волос существует миллион разных причесок, для длинных — десяток, причем все они похожи одна на другую, как яйца из одного гнезда. Похоже, придется все-таки остановиться на хвостике.

— Ладно, — Даша ободряюще улыбнулась, — кажется, у меня был с собой скотч!

— Что?

— Скотч. Прозрачная липкая лента.

— Я знаю, что такое скотч! — разозлилась Маша. — Если я натуральная блондинка, это вовсе не значит, что я совсем дурочка!!! Я спрашиваю, при чем здесь скотч?!

— Мы приклеим твои уши. Я, честно говоря, никогда не пробовала, но нам рассказывали, что в Голливуде именно так и делают.

— В Голливуде никогда не будут снимать актрису с оттопыренными ушами, — фыркнула Маша, скотч же будет видно!

— Ничего, мы порежем его на маленькие кусочки. В нескольких местах придется приклеивать. А сверху я замажу его тональным кремом и припудрю немного. Ну и предупредим оператора, чтобы не брал слишком крупных планов.

— А не отвалится?

— Брось! Тебе же надо продержаться всего один дубль! Я возьму скотч с собой и каждые пятнадцать минут буду подклеивать. А что поделаешь — искусство требует жертв!

Так они и сделали. Даше действительно никогда раньше не приходилось приклеивать чьи-нибудь уши к голове. Но, как ни странно, получилось вполне естественно. Например, Алла Белая даже ничего не заметила. А ведь перед каждой съемкой она пристально рассматривала актеров. Чуть ли не в рот заглядывала, как важный барин, покупающий крепостного крестьянина. Иногда она делала Даше замечания. Например, однажды ей не понравилось, что у Маши слишком ярко накрашены губы.

— Дарья, ты вообще сценарий читала? — раздраженно воскликнула она. — Мы снимаем сценки из сельской жизни, а у тебя актриса накрашена, как девка с Комсомольской площади.

— Но ей очень идет такой цвет, — оправдывалась Даша, — и потом, в этом сезоне в моде ярко-розовый. И самой Маше нравится.

— Первое. У нас не экранизация журнала мод. Журнал мод все забудут через месяц, а фильм останется на долгие годы. Второе. Мнение Маши меня не интересует. Третье. Может быть ты, наконец, приступишь к работе? А то из-за тебя мы задерживаем съемку!

Даша даже удивилась, что на этот раз Алла ничего не заметила.

Зато Гриша Савин долго разглядывал Кравченко. Хмурил лоб, щурился. И наконец, воскликнул:

— Понял! Я, наконец, понял. А, то думал, что совсем сошел с ума! Смотрю на человека и никак не могу понять, что в нем изменилось. Машка, а куда же подевались твои лопухи?!

Случались в Дашиной работе и другие казусы.

Например, однажды не слишком трезвый Гриша Савин решил прикурить от костра. Видимо, он не рассчитал расстояние, потому что, когда он поднял голову, на его лице не было ни бровей, ни ресниц. К тому же немного опалилась челка. Алла была в ужасе — у Савина были довольно густые брови, и их отсутствие сразу бросалось в глаза. Пришлось Даше все оставшееся время каждое утро подрисовывать актеру брови и приклеивать накладные ресницы.

Наверное, если бы эта история произошла с женщиной, Даше было бы гораздо проще. Всем женщинам-актрисам подрисовывают брови, и ничего страшного, если у них будет неестественный вид. А Гриша Савин выглядел с нарисованными бровями как трансвестит перед вечерним шоу.

— Это конец света! — Савин был мрачнее тучи.

— Не переживай ты так, — утешала его Даша, еле сдерживая при этом приступы неконтролируемого хохота, — уж до того нелепо выглядел Гриша.

— Тебе легко говорить. А моя карьера накрылась медным тазом. Господи, если бы я знал, что так получится, ни за, что не пошел бы на актерский. Говорил же мне папа, надо стать юристом.

— Если бы знал, что так выйдет с бровями? — удивилась Даша. — Но они же отрастут.

— Ничего ты не понимаешь, — горько усмехнулся он, — я имею в виду не брови, а мою карьеру в целом… Так, нахлынуло. Ведь у меня не было ни одной главной роли. Ни одной! Это первая крупная роль в моей жизни. И здесь мне не повезло. Меня, конечно, не уволят из фильма — слишком много сцен с моим участием уже снято. Но никаких крупных планов больше не будет.

— Будут. Будут крупные планы, — уверенно сказала Даша, — я тебе обещаю. Я сейчас так нарисую твои брови, что никто и не вспомнит, что на самом деле их нет.

И Даша взяла самый светлый бежевый карандашик. Ей пришлось кропотливо прорисовывать каждый волосок. На рисование одной брови она потратила почти целый час. О боже, это значит, что теперь ей придется вставать на два часа раньше! Зато брови выглядели как настоящие. И Гриша заулыбался. А ради этого она могла бы и вообще не ложиться.

А с ресницами вышло еще забавнее. Ведь все накладные ресницы — длинные, густые и загнутые кверху, как у Мальвины. Понятное дело, что мужчина-актер с такими ресницами выглядел бы глупо — если он, конечно, не Чарли Чаплин и не Бенни Хилл. И Даше пришлось реснички эти коротко стричь и немного проредить маникюрными ножничками — чтобы они выглядели как мужские.

Нельзя сказать, чтобы все это было легко, зато ее в очередной раз похвалила сама Алла Белая!

— Если мне еще когда-нибудь придется снимать кино, буду работать только с тобой, — сказала она.

А однажды отличился и Максим Медник. Видимо, он решил, что ему пойдет калифорнийский шоколадный загар, и весь день провел под палящими лучами горного солнца. А к вечеру его холеная физиономия стала напоминать спелый арбуз. Но если Гриша Савин воспринимал неприятности, связанные с внешностью, довольно стойко, то Максим убивался так, словно у него угнали новый автомобиль.

— Это кошмар, кошмар, — шептал он, и выражению его лица позавидовал бы любой актер-трагик, — я этого не вынесу, не переживу.

— А ты намажь морду сметаной, — веселился Гриша, который всегда немного недолюбливал Медника.

— При чем тут сметана! У меня завтра важная съемка. Ведь я играю главную роль. В отличие от некоторых.

— Говорят, в таких случаях еще помогает моча, — невозмутимо продолжил Гриша, — хочешь, а пописаю на твое лицо? Совершенно бесплатно!

Конечно, сметаной Максим все-таки воспользовался. Потому что в высокогорной деревушке не нашлось другого средства от солнечных ожогов — здесь ведь даже не было аптеки. Но главным «лекарем» стала Даша Громова — именно ей пришлось реанимировать воспаленную кожу перед съемками. Она использовала самый светлый грим, почти белый — таким красят театральных Пьеро. Сорок минут она работала над щеками Медника — ведь надо было, чтобы грим скрыл болезненную красноту и при этом кожа имела естественный цвет. Когда Maксим посмотрел на себя в зеркало, он недоверчиво заулыбался.

— Ты просто чудо, Даша. Конечно, меня утомляют поклонницы, но ты — совсем другое дело. Если бы ты не была так давно и безнадежно влюблена в меня, разве смогла бы ты сделать мне такое шикарное лицо?

А однажды к Дашиной помощи прибегла и строгая Алла Белая.

— Могу я с тобой поговорить без свидетелей? — спросила она.

— Конечно, — удивилась Даша, — а что случилось?

— Ничего особенного. Просто у Маши Кравченко толстый нос.

— Как — толстый? — расстроилась Даша. — Я его по пятнадцать минут гримирую. Боюсь, если сделаю еще тоньше, это будет неестественно выглядеть.

— Ты меня не поняла. На экране все в порядке. Я имею в виду, что у нее от природы толстоватый нос, а у меня нет. И вот я хотела тебя спросить, как же ты ей его красишь? Я тоже хочу научиться.

Даша даже поперхнулась от неожиданности. Ее профессиональный совет понадобился Алле Белой? Алле Белой, которая тратит тысячи долларов на косметику?! Алле Белой, которая пользуется услугами самых дорогих визажистов?!

— Ну так что? — нетерпеливо спросила Алла. — Покажешь?

— Конечно. Я крашу Машин нос тенями для век.

— Как это? — удивилась Алла.

— Вот так, — усмехнулась Даша, — в центр носа надо положить тоненькую полоску белых теней. А крылья закрасить коричневыми.

— Но это будет заметно.

— Вообще-то это способ для съемки — не для повседневной жизни. Но можно попробовать взять менее контрастные тени. Должно получиться.

Они поднялись в Дашин номер. Алла стянула свои шикарные, ухоженные волосы в простенький небрежный хвостик и предоставила свое умело подкрашенное лицо Дашиным пальцам.

— Вообще-то у вас и так почти идеальный нос, — призналась Даша, — я бы на вашем месте не стала его корректировать.

— Все мы жертвы моды, — усмехнулась Алла, — я нс хочу иметь почти идеальный нос. Хочу идеальный. Хотя все это комплексы, — вдруг добавила она.

— Комплексы? — удивилась Даша. — У вас?

— У каждого человека есть комплексы, если хочешь знать. В свое время, например, мне казалось, что у меня отвратительные губы. Они тонкие, а тогда вошли в моду пухлые губки бантиком.

— Но они не тонкие, — возразила Даша.

— И я сделала силиконовую инъекцию, — улыбнулась Алла, не обращая внимания на слова гримерши, — представляешь, накачала губы силиконом. Дура была. Конечно, получилось красиво, ничего не скажешь, но они потеряли чувствительность. Я целовалась и ничего не чувствовала. Абсолютно ничего!

Даша сосредоточенно работала над носом режиссерши. Интересно, с чего это та разоткровенничалась с полузнакомой Дашей Громовой? Сама же потом пожалеет, что рассказала такие интимные вещи простой гримерше. Даша, конечно, не болтушка, и у нее нет знакомых в мире кино. И она вовсе не собирается «продать» эту сплетню сотруднику «желтой» газеты. Да, у богатых дам свои исповедники — гримерши, маникюрши, массажистки.

Алла словно прочитала ее мысли.

— Надеюсь, это останется между нами?

— Конечно, — кивнула Даша, — посмотрите, я закончила с носом.

Алле понравился ее собственный нос в Дашином исполнении. В тот вечер они расстались почти подругами.

Но на следующее утро Алла едва кивнула гримерше. И Даша поняла, что она все-таки раскаивается в своей болтливости.

Снимали сцену воспоминаний героя Гриши Савина. По сценарию постаревший герой приехал к горной реке — погрустить о погибшей подруге. Накануне Алла подозвала Дашу-гримершу.

— Завтра у нас сложная сцена, — объявила она, — надо что-то придумать с гримом.

— Почему сложная? — удивилась Даша.

— Ты хоть сценарий читала? — рассердилась Алла. — Весь фильм у нас герой молодой, а в завтрашней сцене ему за пятьдесят. Надо как-то состарить Гришку.

— Но в Москве вы о такой сцене не говорили! Это сложный грим, я должна была специально подготовиться. Вот вы, например, сказали, что будут сцены с дракой, и я купила накладных синяков и бутафорскую кровь…

— Ладно, у меня времени мало, — перебила режиссерша. — Так что будь добра, постарайся, чтобы на завтрашних съемках у Савина был самый, что ни на есть пенсионерский вид!

— У меня есть спрей с эффектом седины… — неуверенно предложила Даша, но Алла уже ее не слушала.

А утром она встретила Гришу Савина в гостиничном холле. Он уже ждал Дашу, умытый и наскоро причесанный.

— Привет, красотка! — бодро улыбнулся он. — Что это ты сегодня такая печальная?

— Полночи не спала! Все придумывала, что бы с тобой такое сделать, чтобы ты выглядел на шестьдесят. А то ведь у тебя такое мальчишеское лицо, — простодушно объяснила она.

— Похвальное отношение к работе, — усмехнулся он, — ну сделай мне волосы седыми. Нарисуй синяки под глазами фиолетовыми тенями. Еще осветители постараются. Посветят сверху, чтобы морщины обозначить, а снимать снизу будут. Знаешь, почему актрисы стараются дружить с осветителями?

— Почему?

— Потому что при желании они могут так высветить твое лицо, что ты, Даша, будешь выглядеть на экране жирной старой теткой с тройным подбородком?

— Ну, спасибо, сделал комплимент.

— Милая, при чем тут ты? Они и Мерилин Монро изуродуют, если захотят… Так, что придумай что-нибудь! Понимаю, это непросто. Вот если бы я был обрюзгшим и лысым…

В этот момент Дашу словно током подбросило.

— Лысым! — вскричала она. — Если бы ты был лысым…!

— С ума сошла? — Гриша опасливо на нее покосился. — Или, может, выпила с утра для тонуса?

— Кажется, я знаю, что нам делать!

Даша бросилась вверх по лестнице, на ходу нащупывая в кармане ключ от своего номера. Как же она раньше не подумала!

У нее же есть лысина! Накладная силиконовая лысина, которую она зачем-то купила в старо-арбатском магазинчике. Лысина стоила целых десять долларов, и Даша сто раз успела отругать себя за такую расточительность. И вот, оказывается, злополучная лысина тоже может пригодиться для киносъемок.

Когда через полчаса Гриша Савин появился на съемочной площадке, никто не обратил на него внимания. Даша даже обиделась слегка — она-то ожидала, что все обступят «постаревшего» актера, будут его внимательно рассматривать. Однако осветители продолжали возиться со своим оборудованием, Алла Белая рассеянно перелистывала сценарий, и даже Машка Кравченко, едва поздоровавшись с Гришей, уселась на камень, подставив и так уже загорелое лицо горному солнцу.

А Савин тем временем занял свое место на съемочной площадке — он решил тихонько повторить свой текст, до того как заработает камера. Вдруг Алла Белая оторвалась от сценария и недовольно на него посмотрела:

— Хватит здесь шастать, не видишь, люди работают! — довольно грубо сказала она.

Гриша удивился:

— Но я только хотел…

— Знать не желаю, — перебила Алла, — не надо подходить близко к камере, она, между прочим, дорого стоит.

Гриша и Даша удивленно переглянулись. Даша ободряюще улыбнулась и пожала плечами: мол, мало ли что может взбрести в голову стервозной стареющей красавице! А слегка обиженный Гриша решил подойти к своей подруге Маше. Он бесшумно приблизился к загорающей актрисе и приобнял ее за плечи. Машка нервно вздрогнула, обернулась и вдруг… истерически закричала — словно перед ней был не Гриша Савин, а как минимум дохлая мышь.

— Прочь, пошел отсюда, пень старый! — возопила Кравченко хорошо поставленным голосом профессиональной актрисы. — Надо же, чего придумал, к молоденьким девочкам приставать! И откуда только взялся, уродище, я всех местных жителей запомнила, а тебя раньше не видела!

— Маш, ты что, это же я, Гриша, — промямлил растерявшийся актер, — ты что, не узнала меня?

— Гриша? — недоверчиво переспросила она, близоруко прищурившись.

— Да Гриша, Гриша, — рассердился он.

— Но… как… я… как же так? — Ола протянула руку и коснулась ладошкой его щеки. — Ну, ничего себе! Ни за что в жизни нс узнала бы.

— Это все Даша Громова, — улыбнулся актер, — я и сам, честно говоря, забыл, что в гриме. Прихожу на съемку, даже нс опоздал, как порядочный актер. А тут меня так негостеприимно встречают. Алла накричала, ты чуть не избила.

— Это уж ты преувеличиваешь, — покраснела Маша.

— Ну, может быть, и не избила, зато обозвала пнем. И уродищем. Надо же какое слово придумала — уродище!

К ним подошла Алла Белая:

— Гришуля? Это ты? А Даша еще говорила, что у нее не получится тебя состарит. Да это просто… великолепно!

— И даже пень в весенний день березкой снова стать мечтает! — продекламировал Савин. И жестом мушкетера из французского кинофильма приподнял нал головой силиконовую лысину.

Гриша Савин… Даше было очень неловко перед Машей Кравченко. Она, похоже, была действительно влюблена в Гришу. А Савин в последние дни все больше времени проводил с Дашей Громовой. Они ходили гулять в заповедник — на другую сторону Белой реки. Они ходили в соседнюю деревню, чтобы купить козьего молока. Они подолгу сидели на камнях у реки. Разговаривали, а иногда он даже держал ее за руку.

Гриша рассказывал ей о своей учебе во ВГИКе, словно он позавчера получил диплом. Он рассказывал о своих немногочисленных ролях. И даже о своих любовницах!

— Однажды у меня был роман с профессиональной баскетболисткой, — смеялся Гриша, — представляешь, у нее был рост метр девяносто восемь. Почти на голову меня выше.

— Как же ты с ней познакомился?

— Очень забавно получилось. Мы познакомились на свадьбе моего приятеля. Я опоздал, все уже сидели за столом, и меня посадили рядом с ней. А у нее такая внешность — блондиночка с курносым носиком и губками бантиком. Девочка-ребенок. И очень тонкий голосок. Мне она так понравилась, я весь вечер за ней ухаживал, понравиться пытался. А потом пригласил ее на танец, она поднялась, так я чуть в обморок не упал. Кто же мог подумать, что она такая высоченная?! Но она молодец, без комплексов. Еще и каблуки нацепила. Мы с ней долго встречались, почти два года.

— А как же Машка?

— А что — Машка? — удивленно переспросил он. — С Машкой я живу. Пойми, Даша, у нас с ней все давно кончено. Никакой любви там нет. И если Машка встретит достойного мужчину, который полюбит ее, зная о болезни, я с удовольствием с ней расстанусь!

— Ты так серьезно к ней относишься.

— Я к женщинам вообще серьезно отношусь, — тихо сказал он.

А Даша тепло ему улыбнулась. До чего же он все-таки похож на Лешку, и до чего же они разные! Суздальцев — взбалмошный и нервный, а Савин — спокойный и надежный. Должно быть, они почти ровесники, и тем не менее Савин старше Суздальцева на сотни лет. Однажды Даша спросила — так, ради шутки:

— Гриш, а ты не хотел никогда стать путешественником? — и затаила дыхание в ожидании ответа.

— Хотел, конечно, в детстве, — улыбнулся Гриша, — и путешественником, и пожарником, и космонавтом. Как все. А почему ты вдруг спросила?

— Просто так. И неужели тебе не хочется быть свободным, бороздить горные реки на байдарке, рвануть за границу — без вещей и документов?

— Странная ты, — удивился Савин, — зачем мне это надо? Можно и так поехать, в хороший пятизвездочный отель. Я, знаешь ли, люблю комфорт. Может быть, это из-за детских впечатлений.

— Ты воспитывался в королевском дворце? — хихикнула она.

— Скорее наоборот. Я вырос в коммунальной квартире, у нас была крохотная комнатушечка. Мама работала уборщицей в детском саду, а отца у меня нет.

Даша понимала, что рано пли поздно они должны, как говорят в любовных романах, «познакомиться поближе». И она ждала этого момента с нетерпением и страхом. Ждала, словно она была влюбленной девственницей, в нс рассудительной женщиной двадцати восьми лет. Каждый раз, когда он брал се за руку или просто внимательно на нее смотрел, Даша чувствовала, как миллионы внутренних кулачков мелко барабанят в се виски. Она знала, что в такие моменты се лицо покрывается отвратительными красными пятнами, что ёе глаза блестят, как у средневековой барышни, опрыскавшей ресницы белладонной. Знала, но ничего не могла с собой поделать.

Разумеется, он почти сразу все понял. И, похоже, ничего против не имел.

Даша Громова вовсе не обладала телепатическими способностями. И, тем не менее, она знала точно — сегодня вечером Гриша Савин придет в ее номер. И придет он, разумеется, вовсе не для того, чтобы в очередной раз пожаловаться ей на психопатическую спутницу жизни.

Да, он обязательно придет, она была уверена. Иначе зачем, спрашивается, стала бы она красить ногти на ногах в отчаянно фиолетовый цвет? Зачем, морщась от боли, выщипывала лишние волоски на бровях? Зачем сбрызнула все впадинки на теле своими любимыми духами «Воздух времени» от Нины Риччи? И, наконец, нс просто же так у нее целый вечер такое замечательное настроение — ну просто как у школьницы, страстно мечтающей о выпускном бале!

И Григорий Савин действительно пришел. В половине первого ночи — когда Даша уже заволновалась: не подпела ли ее интуиция?

— Это я, — объявил Гриша, вручая ей вялый рододендрон на подгнившем стебельке.

— Спасибо, — она схватилась за несчастное растение как за спасательный круг, — очень красивый цветок.

— Еле нашел. Вообще-то рвать их запрещено законом. Если бы меня поймали, пришлось бы заплатить огромный штраф, — самодовольно улыбнулся он.

— Всегда знала, что ты способен на самопожертвование, — вяло пошутила Даша.

Он промолчал. Они все еще стояли друг против друга. Даше казалось, что Савин тоже нервничает, медлит, не решается протянуть к ней руки, словно ждет чьей-то беззвучной команды.

И команда эта, по всей видимости, раздалась, синим пламенем заискрил невидимый электрический разряд. Кто из них сделал первый шаг навстречу? Неважно — главное, что уже через несколько секунд его руки уверенно покоились на Дашиной талии, а ее мгновенно вспотевшие ладони слепо блуждали по его спине. Кто-то протянул руку к выключателю, другой мягко перехватил ладонь: не надо, пусть здесь будет светло.

Дальнейшее запомнилось Даше не непрерывной кинолентой, а хаотично мелькающими кадрами: бурые пятнышки веснушек на его спине, мускулистый живот, дрожащие светлые ресницы… Самым удивительным было то, что она ничуть его не стеснялась — будто бы они стали любовниками уже очень давно, а теперь лишь повторяли многократно пройденное. Даша услышала собственный гортанный крик и не поверила: она вопила как продажная девка, как шлюха из немецкого порнофильма, и самое интересное — это ей нравилось! Потолок с потрескавшейся штукатуркой, золоченые решетки на кровати, плешивый коврик — все это в лихорадочном вальсе заплясало вокруг…

— Даша, ты в порядке? — Прохладная влажная ладонь похлопала по ее раскаленной щеке.

— Я? Я хорошо. А почему ты спрашиваешь?

— Да я заволновался, — ухмыльнулся Гриша, — лежишь тут уже десять минут с закрытыми глазами такая бледная!

— Десять минут? Так много?

— Я подумал, а вдруг ты умерла. Тогда меня посадят в тюрьму лет на десять.

— Почему это на десять? — возмутилась она. — Как минимум на пятнадцать.

— Но это было бы непреднамеренное убийство.

— Преднамеренное, — улыбнулась она, — все это время, все время, пока мы знакомы, ты видел, что я умираю. Я бы даже назвала это убийством с особой жестокостью.

Простые слова, на первый, неискушенный взгляд индифферентные фразы. Какая разница, о чем разговаривать, если и так все понятно? Да и что может быть проще и понятней вот этих влажных глаз, вот этой рассеянной, теплой улыбки? Удивительна человеческая физиология. Четверть часа тесного контакта — и получужие недавно люди готовы на все ради друг друга. Жаль, правда, что эта сладкая эйфория продолжается недолго. Но тут уж ничего не поделаешь — гормоны.

Через несколько минут отросшие было крылья растаяли, рассыпались белыми хлопьями, и Даша вновь вспомнила об Алексее Суздальцеве.

Их первая ночь была мечтой, праздником.

К тому времени они встречались почти два месяца. Однажды Суздальцев ворвался в Дашину квартиру, когда девушка готовилась ко сну. Истерику дверного звонка, производимую Лешкой, нельзя было спутать ни с чем. Даша, успевшая намазать лицо жирным ночным кремом, спешно облачилась в свой самый нарядный домашний халат и выскочила в коридор как раз в тот момент, когда ее мама недовольно отчитывала его, не желая пропускать дальше в квартиру:

— Милый молодой человек, Даша уже спит. Она привыкла ложиться не позже половины одиннадцатого. Потому что она приличная девушка из достойной семьи. Чего не скажешь о тех, кто вламывается в чужой дом за полночь.

— Ну, мам! — взвилась Даша.

А Лешка Суздальцев лишь широко улыбнулся.

— Мой батяня четыре раза ходил на зону, — вежливо объяснил он, прорываясь с фланга, — а маманя каждую третью ночь проводит в вытрезвителе. Ее там все уже знают. Так что ничего не поделаешь, воспитание…

Видимо, этот аргумент показался маме достаточно убедительным. Во всяком случае, она так и осталась безмолвно стоять в прихожей, выпучив глаза и широко раскрыв рот.

А Суздальцев уже тянул хохочущую Дашу за собою.

— Подожди! — вяло сопротивлялась она. — Зачем ты соврал? Твой же папа академик, а мама преподает французский!

— Да это так, шоковая терапия!

— Леша! Куда ты меня тащишь? Мне же надо одеться.

— Одежда тебе не понадобится, — подмигнул Суздальцев, — а едем мы в бассейн!

— Что? В какой еще бассейн? С ума сошел, почти час ночи!

— Я снял на ночь бассейн, балда! Целый бассейн, только для нас с тобой! Плавать будем, с вышек прыгать!

Даша остановилась.

— Врешь! Как это понять — снял бассейн! Ты же не миллионер.

— Ничего я не вру, — обиделся мужчина. Даша внимательно посмотрела на него и поняла — и правда не врет. — Я ж. дурища, не бассейн «Чайка» для тебя арендовал! Обычный бассейн, пятьдесят метров. И потом, это в Подмосковье. У меня там одноклассник сторожем работает. Всего триста рублей ему и заплатил!

— Подожди. Ты не предупредил, я и купальник не взяла!

— Красотка, ну а купальник-то тут при чем? — сочувственно посмотрел на нее Суздальцев. — Там же никого, кроме тебя и меня, не будет. У нас есть полотенце, бутылка шампанского и два бокала. По-моему, этого должно хватить.

Еще у него оказался с собой двухкассетный магнитофон, сборник песен «Романтическая коллекция» и четыре ароматизированных презерватива. Но об этом он предупреждать Дашу не стал. Не по-джентльменски это как-то.

Центральный бассейн какого-то маленького подмосковного городка выглядел пугающе безмолвным. Скудный свет, замершая вода, пустые трибуны, Даша немного приуныла. Честно говоря, ей здесь совсем не понравилось. Но не говорить же об этом Лешке, он ведь так старался!

— А ну марш в раздевалку! Только не стой долго под горячим душем, а то в воду потом лезть не захочется, — велел Суздальцев.

Даша послушно поплелась в женскую раздевалку, аккуратно сложила одежду в одном из шкафчиков и подошла к пыльноватому зеркалу во весь роет, висящему на стене. Почему, почему, почему?!

Почему она не родилась Синди Кроуфорд? Почему она не занималась бальными танцами в детстве — сейчас у нее была бы королевская осанка!

Почему она, талантливый гример, никак нс соберется покрасить ресницы стойкой краской?

Почему она съела па ужин полкило шоколадных конфет?

Леша говорил, что она красивая. Ну да, потому, что Даша научилась ловко скрывать свои недостатки с помощью правильно подобранной одежды: она носит обтягивающие кофточки и длинные мешковатые юбки — при этом создается иллюзия, что Даша тоненькая, как балерина.

А вот сейчас Суздальцев увидит ее во всей красе — коротковатая шея, не слишком большая грудь, бесцветное без косметики лицо, мандариновая корочка целлюлита на попе.

Ничего не скажешь, красавица.

Даша вздохнула, скрестила руки на груди и поплелась в бассейн.

— А что ты под ручонками прячешь? — сально пошутил Леша, и ей стало совсем тоскливо. — Мне-то можно взглянуть?

А потом было шампанское. И заплывы наперегонки, и полеты в воду с трехметровой вышки.

— Дашка, ты прям как маленькая, — весело говорил он, — даже плавать толком не научилась, все по-собачьи!

— Да негде мне было учиться, — смутилась она.

— Ты что, море не любишь?

— Люблю, наверное, — вздохнула Даша, — в последний раз была в Крыму, когда мне было девять лет. Мама меня возила.

Леша присвистнул:

— Ну, ты мать, даешь! Почти десять лет без моря! Я бы не выдержал.

Даша хотела возразить, что поездка на море — удовольствие не из дешевых, но передумала. Для такого человека, как Алексей Суздальцев, отсутствие денег вовсе не аргумент. Ему бы даже было интереснее отправиться на море без денег.

— Ничего, я летом тебя свожу, — пообещал он, — есть у меня один проект… Хочу построить плот и переплыть на нем Тихий океан.

— С ума сошел?

— А что? Я знаю, что Тихий океан неоднократно переплывали на байдарке! Один раз даже женщина переплыла — в гордом одиночестве. Если баба сумела, значит, и я смогу! И тебя с собой возьму.

— Я подожду на берегу. Буду вглядываться вдаль и размахивать белым платочком, — улыбнулась Даша.

А он остался серьезным:

— Даша… А ты знаешь, что символизирует море? — вдруг спросил Суздальцев.

— Свободу? — предположила она.

— И вовсе нет. Любовь. — И он растрепал ее влажные волосы.

Даша расслабилась, повеселела.

Леша пытался научить ее прыгать в воду ласточкой, головой вперед. А у Даши ничего не получалось: она широко расставляла руки и плюхалась на живот. Весь живот в итоге себе отбила.

Припасенные бдительным Лешкой презервативы понадобились только под утро, когда плескаться в холодноватой воде уже надоело.

— Пойдем прыгнем с десятиметровой вышки? — предложил он.

— Ты что? — испугалась Даша. — Так и убиться можно.

— Какая же ты все-таки осторожная. Брось, ничего не случится, я тебя проконтролирую. Ну же, я сто раз с такой прыгал.

И Даша позволила ему увести себя наверх. Она плелась, за Лешкой по скользкой лестнице, не выпуская его руки. А когда подошла к краю вышки и посмотрела вниз, даже побледнела.

— Нет, я не буду! — твердо сказала Даша. — Ни за что. Никогда! И вообще, я высоты боюсь!

— Не будешь? Никогда? — усмехнулся он. — А если бы от этого зависела твоя жизнь?

— Ну… не знаю.

— А моя жизнь?

— Прыгнула бы, — ответила Даша, пожалуй, слишком быстро.

— Ну, вот видишь. А говоришь — никогда, — он усмехнулся уголками губ, — а ты прыгнула бы, если бы я сказал, что после этого поступка тебя зауважаю?

— Леш… ты издеваешься, что ли?

— Отвечай: да или нет.

— Ну… нет. То есть да. Конечно, да!

— Ну, так вперед!

— Что? — не поняла Даша.

— Прыгай. Если хочешь, чтобы я тебя уважал.

Она внимательно посмотрела на Лешку, пытаясь найти тень улыбки на его лине. Он шутит, конечно, шутит. На самом деле он вовсе не хочет, чтобы она прыгала с этой вышки. Не хочет, чтобы она рисковала, не хочет, чтобы ей было некомфортно и страшно.

Но Суздальцев не шутил.

И Даша поняла, что, если сейчас она нс прыгнет, их отношениям придет конец. Они допьют кислое дешевое шампанское, потом он проводит ее до дома и больше никогда не позвонит. Зачем ему женщина-рохля? Женщина-мямля? Которая будет ждать, размахивая платочком, на берегу?

Нет, ему нужна спортсменка, Джеймс Бонд в юбке, такая же энергичная и смелая, как он сам.

И Даша Громова решительно подошла к краю вышки. Посмотрела вниз. Зажмурилась. Что ж, она станет такой, как он хочет. Она смелая. Не рохля. Не мямля. Не…

— Даша! — Внезапно он схватил ее за руку.

Она вздрогнула и едва не потеряла равновесие, но Суздальцев уже прижал ее к себе.

— Даша, ты что, серьезно собралась прыгать?

— Ну конечно! — удивилась она. — Ты же сам сказал…

— Я пошутил, дурочка, — он ласково погладил ее по голове, — просто хотел посмотреть, как ты себя поведешь. И знаешь, ты меня не разочаровала.

Даша даже раскраснелась от удовольствия.

— Да я и, правда, могу прыгнуть, — раздухарилась она.

— Это опасно. Ты и с трехметровой неправильно прыгаешь. И потом… у меня есть предложение получше. Иди ко мне, смелая ты моя…

Там, на площадке десятиметровой вышки, это и произошло. Нельзя сказать, чтобы Даше очень поправилось. Но и разочарована она не была. Несколько нелепых телодвижений, и Суздальцев сразу стал родным, много роднее ближайших подруг, вдруг захотелось рассказать ему все-все о себе, начиная с самого детства. Девушка веселилась, как юный щенок, нежно покусывала его пахнущие хлоркой ухо и взлохмачивала его мокрые кудри.

— Даш, о чем задумалась-то?

Она встряхнула головой, прогоняя непрошенное видение. Пустой зал ночного бассейна, холодный пол, выложенный черно-белым кафелем, зеленоватая вода — все это исчезло, словно легкая шторка резко отодвинутая чьей-то грубой рукой.

А перед Дашей снова был стылый гостиничный номер, и смятая влажная постель, и голый Гришка Савин. Впрочем, нет, он уже успел натянуть на себя джинсы.

— О чем задумалась-то? — повторил он.

— О тебе, — соврала Даша, и он польщенно улыбнулся.

— Мне было очень хорошо. А тебе?

— Мне было очень хорошо, — эхом повторила она.

— Так я пошел, ладно, — он ласково растрепал ее и так уже довольно лохматые волосы, — ты не обидишься?

— Я? Нет, ну что ты… — пожала плечами женщина.

Хотя, конечно, лучше бы сейчас не оставаться одной, а, перестелив постель, свернуться калачиком, уткнуться в его плечо и крепко уснуть, вдыхая запах знакомого тела.

Савин поднялся с кровати и суетливо натянул свитер. Потом они вместе ползали на четвереньках, разыскивая его носки.

— Да ладно, оставь их здесь, — предложила Даша, — я потом спокойно поищу и верну.

— Ну да, а как же Машка? Она увидит, что я вернулся без носков, и что подумает?

Даша замолчала. Она успела совсем забыть о Маше Кравченко. Какая Маша? Кто это? Разве теперь он влюблен не в нее, не в Дашу Громову?

— Машка может проснуться, — оправдывался Савин, уже стоя на пороге, — увидит, что меня нет, и как начнет бегать с воплями по коридору и ломиться во все номера!

— Тогда иди быстрее, — вздохнула Даша, — хотя… можешь и остаться, если хочешь.

— Конечно, хочу, — он вернулся, взял в ладони ее лицо и влажно поцеловал ее в нос, — конечно, хочу, глупая. Но не могу. Ты же знаешь!

И Гриша Савин ушел.

…А Даша Громова долго еще не могла успокоиться — все меряла нервными шагами миниатюрное пространство. Еще несколько минут назад она мечтала забраться под тонкое шерстяное одеяло, закрыть глаза и задремать, но стоило Савину уйти, как спать моментально расхотелось.

Каков он, однако! Ушел, украл ее законную порцию сна.

Нет, Даша совсем не жалела о том, что произошло. И все-таки как-то не по-человечески у нее все складывается… Надо что-то изменить, нет, надо изменить абсолютно все.

Жалко припадочную Машу Кравченко, бесспорно, жалко. И человек она неплохой, и Даше в трудную минуту помогла, на работу устроила. А могла ведь предложить вакансию любой из своих приятельниц — работка-то непыльная и никаких специальных навыков в принципе не требует. А она взяла и помогла бывшей однокласснице Даше Громовой. Хотя Даша ей, по сути дела, никто и даже в школе они совсем не дружили.

Но жертвовать своим личным счастьем ради сомнительной приятельницы Даша не собирается. А если надо будет, она и постоять готова за свою внезапно материализовавшуюся любовь. Когтями выцарапает, клыками вырвет зыбкое свое счастье, налетит на соперницу, словно тайфун Наташа на солнечное побережье далекой Флориды.

Ведь Гриша Савин, похоже, в нее влюблен. Стоит только посмотреть на то, как он украдкой на нее поглядывает, как улыбается ей — еле заметно, уголками губ. А то, что произошло сейчас — разве это не есть лучшее доказательство любви? Разве это не высший момент близости между женщиной и мужчиной?

И она готова ответить ему взаимностью. Он самый красивый, самый лучший — что, разве неправда?

А в этой съемочной группе он вообще единственный нормальный человек. Максим Медник хоть и красавчик, но полный дурак. К тому же, кажется, подлец. Гриша ведь рассказал ей, как Максим поспорил на тысячу рублей, что сможет затянуть се в постель. Не видать ему тысячи, никак не видать.

А Гриша ее любит, точно любит. Зря Алла Белая пытается ее напугать. Либо она искренне ошибается, либо специально зачем-то хочет ей помешать.

Вот и Леша Суздальцев впервые признался ей в любви именно тогда, в ночном подмосковном бассейне.

— Люблю я тебя, Дашка, — сказал он, а потом, подумав, добавил; — И попа у тебя ядреная!

Почему она все время вспоминает о Суздальцеве? Столько лет его не видела, а до сих пор отчетливо помнит каждую его черточку — и еле заметный шрамик под правой бровью, и крупную родинку под коленкой, и маленькую морщинку между бровей. Даже форму ногтей его помнит, даже расположение главных линий на его ладони!

Однажды она попробовала поговорить на эту тему с Веркой Агеевой.

— Вер, а Вер, — краснея, обратилась Даша к подруге, — а ты часто вспоминаешь своего первого мужчину?

— Конечно, — радостно согласилась Агеева, и Даша немного расслабилась, — конечно, люблю вспоминать. Его звали Петя! Ой, нет, Вася!

Даша присела на смятую постель и закрыла ладонями разгоряченное лицо. Она молодец, она справится. Просто пока она не привыкла к своему новому статусу. Она почти всегда была одинокой женщиной. А кому, как не одинокой женщине, лелеять призрачные идеалы?

А теперь у нее есть любовник. И начиная с этой минуты она будет думать только о нем. Даша закрыла глаза и попыталась представить себе Гришино лицо.

Но представился почему-то Суздальцев — вот же он, как живой, лохматый, в мятом свитере, сидит, закинув ноги на стол, и раскатисто хохочет.

Она и сама не заметила, как уснула. На смятой постели, без одеяла, с косметикой на лице! Холодны горные ночи. Еще вчера она не могла уснуть без свитера, плотнее закутывалась в одеяло, проклинала особенности местного климата и молилась о наступлении утра. А сегодня безмятежно проспала до девяти — полуголая, неприкрытая даже тоненькой простынкой. И сны ей снились хорошие, правда, их содержания Даша вспомнить так и не смогла.

«Ну вот, теперь на лице появится аллергия, ведь пудру-то я не смыла!» — почти весело подумала она. И красноватые аллергические пятна действительно выступили на ее щеках, этот факт подтвердило беспристрастное зеркало. Но Даша совсем не расстроилась. Да какая разница, какого цвета ее щеки?! Кому какое дело? Ведь Гриша Савин влюбился в нее вовсе не из-за цвета лица.

Гриша Савин… Даша зажмурилась и улыбнулась. Ямочки на щеках, русые кудри… Да, она видит его, только его, Григория Савина. Никакого Алексея Суздальцева больше нет.

Она умыла лицо прохладной водой, похлопала по воспаленным щекам мягкой пуховкой — легкое облачко бежевой пудры сделает аллергические пятна почти незаметными. Достала из шкафа свежее белье, машинально накинула на плечи легкое платье из зеленоватого шелка — его одолжила ей Верка Агеева.

Скорее в столовую! Скорее к нему! Они позавтракают вместе, потом она станет для него незаменимой помощницей на съемочной площадке, потом, должно быть, они где-нибудь погуляют, а потом… о-о-о!..

Она помчалась в гостиничную столовую, на ходу поправляя ремешки кокетливых босоножек.

Гриша Савин уже был там; он с мрачным видом жевал какой-то бутерброд. А напротив него сидела цветущая Маша Кравченко. Ее кожа покрылась на зависть ровным шоколадным загаром, смоляные волосы и пухлые губы придавали ей сходство с бразильской топ-моделью. Она о чем-то весело щебетала и маленькими глоточками пила прохладный апельсиновый сок.

— Можно я сяду с вами? — Не дожидаясь ответа, Даша плюхнулась на деревянную скамейку напротив Гриши и пленительно ему улыбнулась. Долой застенчивость, долой нерешительность, сегодня ночью умерла прежняя Даша Громова и родилась новая — сексуальная и уверенная в себе, и эта, новая, женщина непременно будет счастлива. — Гришенька, как спалось?

— Да нормально. Как обычно, — пожал плечами мужчина, но глаза его смеялись.

— Интересно, а почему ты не спрашиваешь, как мне спалось? — шутливо надула пухлые губки Маша. — Ты что, влюбилась в моего Гришулю?

— Ну и как тебе спалось? — холодновато поинтересовалась Даша.

— А спалось мне превосходно! — засмеялась Маша, демонстрируя собеседникам ровные крупные зубы.

Даша с невольным любопытством наблюдала за соперницей. Не верится, что она на самом деле истеричка, постоянная пациентка психиатрической больницы, никак не верится. Обычная девушка, красивая, вежливая, веселая. Немного, пожалуй, взбалмошная. Но это ей даже идет.

— Девчонки, вы тут посидите, а я, пожалуй, пойду покурю на свежем воздухе, — вдруг сказал Гриша, отодвигая от себя тарелку с недоеденным омлетом.

— Я тоже хочу покурить! — Даша выудила из кармана слегка помятую сигаретную пачку. — Подожди меня.

— Не стоит, — улыбнулся ей Савин, уже уходя, — ты же еще не позавтракала, а впереди такой длинный рабочий день. Набирайся сил, ешь.

— Странно, — пожала плечами Машка, когда он уже ушел, — Гришуля так хотел есть, и почему-то ушел… Да он вообще какой-то в последнее время странный…

— Что ты имеешь в виду? — насторожилась Даша. — Почему странный?

— Да вот ушел вчера куда-то среди ночи. Сказал, что гулять, и ушел. А меня с собой не позвал…

«Еще бы он тебя позвал с собою! — ядовито подумала Даша. — Ты бы, наверное, очень удивилась!»

— Ну, может, он просто хотел побыть один…

— Не знаю, — погрустнела красавица, — иногда я его не понимаю. Он может быть таким сумасшедшим иногда.

«Это кто бы говорил! Психопатка!» — мысленно возмутилась Даша, а вслух с приветливой улыбкой произнесла:

— Все мы порою нестабильны!

— Но, понимаешь, я так давно его знаю. Мы даже хотим пожениться. Только никому не говори.

— А он тебе не изменяет? — не удержавшись, спросила Даша.

— Изменяет? — рассеянно переспросила Кравченко. — Да, иногда, наверное. Как правило, я все равно об этом, в конце концов, узнаю.

— Откуда же? — насторожилась Даша.

— Да сам рассказывает. В моменты страсти нежной…

— И что же ты делаешь?

— А что я могу делать? — удивилась Маша. — Я считаю, что все мужчины по своей природе полигамны. Погуляет и вернется. Между нами, я тоже не святая… А Гриша… Вce равно он все время возвращается ко мне. Он же меня по-настоящему побит.

— Откуда ты знаешь?

— Что? — Маша пристально посмотрела на нее, и Даша занервничала: не перегнула ли она палку? — Неужели ты не видишь, когда мужчина тебя любит, а когда нет?

«А меня никто не любит… Кроме Гриши!» — подумала Даша, а вслух сказала:

— Ну… Есть, конечно, какие-то признаки… Если он любит, то постоянно говорит о любви. Носит меня на руках, цветы дарит…

— Какая сентиментальность, — хмыкнула Машка, — нет, не в букетах дело. Влюбленный мужчина смотрит по-другому. Он держит тебя за руку, и ты чувствуешь ладонью его энергию. Он хочет, чтобы ты родила ему ребенка… Да, Гриша меня очень любит! — весело подытожила она.

«Как бы не так! — злорадно подумала Даша. — Не хочется разочаровывать бедную красотку, но любит-то он меня!»

— Ну ладно, Маш! Я уже позавтракала, пойду покурю!

— Курильщики! — улыбнулась девушка ей в спину. — Курение вредит здоровью. Ты должна думать об этом как будущая мать.

Будущая мать! Издевается она, что ли? Эта сумасшедшая еще будет ей советовать, как поступать! И вообще, что-то слишком часто она говорит о ребенке. Может быть, она беременна? Хотя это маловероятно — ведь Гриша сказал, что между ними давно нет никаких близких отношений. Впрочем, Маша могла завести отношения на стороне — она такая легкомысленная!

Ну, ничего, скоро карты будут раскрыты, и все станет на свои места. А сейчас хорошо бы найти Гришу и наконец, объясниться.

Она рассчитывала встретить его на крыльце, среди прочих курильщиков. Но Гриши там не оказалось. Зато к ней подошел широко улыбающийся Максим Медник. Сегодня он так обильно надушился дорогим одеколоном, что возникало желание деликатно зажать двумя пальчиками нос.

— О, Даша, а ты опять меня преследуешь! — почти обрадовался он. — Куда я, туда и ты. Не надоело тебе?

— Надоело, — весело согласилась девушка, решив, что спорить с самовлюбленным идиотом б полезно, — надоело, и я уже как раз ухожу!

— Да ладно, постой, — он удержал ее за рукав платья, — ты пойми, меня совсем не раздражает твое постоянное внимание, скорее веселит!

— Угу, — промычала Даша и постаралась незаметно освободить плененный рукав, но у секс-символа оказалась крепкая хватка.

— Ты такая смешная и трогательная… Такая влюбчивая.

— Давай поговорим об этом позже! — начала злиться Даша.

— Да ты не смущайся так, — мудро улыбнулся Максим, — если ты иногда будешь находиться в моем обществе, это меня совсем не обременит. Главное, чтобы ты не преследовала меня постоянно. А так, ты же знаешь, я привык к женскому вниманию.

— Сочувствую. А теперь мне уже пора. Отпусти, пожалуйста, мой рукав.

— У меня всегда было много поклонниц, — его взгляд затуманился, и Даша поняла, что он ее попросту не слушает, — поклонницы, поклонницы, сплошные поклонницы… Но знаешь что я тебе скажу?

— Что? — машинально переспросила она.

— Пожалуй, ты самая искренняя и преданная из них. — Его глаза увлажнились, или ей показалось? — Меня еще никто так не любил, как ты.

— Вот и замечательно. Так я пойду?

— Иди. Можешь зайти ко мне после обеда, дам автограф.

Даша выдавила из себя самую вежливую из возможных улыбок и нырнула обратно в отель. Надо подняться в Гришин номер и расставить все точки над «и».

Однако, остановившись перед дверью в Гришин номер, девушка замешкалась. Правильно ли она поступает? Не торопит ли события? Может быть, стоит подождать возвращения в Москву?

Когда-то она задавала себе те же вопросы, стоя перед дверью московской квартиры Лешки Суздальцева. Правильно ли он ее поймет и не сочтет ли ее решительный поступок за непростительную наглость. Тогда, как и сейчас, Даша Громова решила признаться в любви. Как это было давно и как недавно!

Тогда она решилась. Совсем недолго потопталась перед входной дверью, а затем резко надавила на кнопочку звонка. Кстати, как потом выяснилось, Лешка все это время стоял по ту сторону двери, прильнув к глазку, и с любопытством за нею наблюдал.

— Ну, ты мать, даешь, — такими словами он ее приветствовал, — топчешься на лестнице уже пятнадцать минут. Губы зачем-то красила. Не могла, что ли, у меня покрасить? Свои же люди все-таки. Или нет?

— Как раз об этом я хотела с тобой поговорить, — промямлила она. — Леш, ты меня любишь?

Суздальцев так и замер — с ее курткой в руке. — Ты чего это вдруг?

— Да так. Просто интересно, — улыбнулась она, чувствуя, как к щекам приливает кровь.

— Ну… люблю. И что?

— Тогда… может, поженимся? — Даша чувствовала себя полной дурой. Нс так все должно было быть, не так. Это он, Лешка, должен был сделать ей предложение. Припасть на одно колено и застенчиво протянуть нарядную коробочку, в которой покоилось бы бриллиантовое кольцо. А потом он с замиранием сердца ждал бы ее ответа. А она… ну а она, конечно, помялась бы — как и положено приличной девушке. А потом, разумеется, согласилась бы. Он бы заключил ее в объятия, и с тех пор они бы жили долго и счастливо, а если повезет, и умерли бы в один день — конечно же в глубокой старости… А еще у них родились бы замечательные, красивые дети — двое, нет, лучше трое, а потом у этих детей появились бы свои дети, а у этих самых, очередных детей…

— О чем задумалась-то? — ухмыльнулся Суздальцев, привычно опрокидывая ее на диван.

— Рисую перспективы семейной жизни, — вяло пошутила Даша.

— А… ты все об этом. Ну… раз тебе так этого хочется… давай поженимся… как-нибудь…

— Даш! Даш, ты чего здесь стоишь с таким странным выражением лица? — перед ней стоял Гриша Савин.

Надо же, она так глубоко задумалась, что совсем забыла, где находится. И это происходит с ней не в первый раз. Так недолго и с ума сойти. Бедный Гриша Савин — у обеих его девушек не все в порядке с головой!

— Я… А я к тебе вот пришла.

— С ума сошла? — неожиданно грубо спросил он. — А если бы Машка здесь была? И так ты зачем-то села с нами за один столик в столовой. Хочешь, чтобы у меня были проблемы?

— Но. Гриша… Я думала… Сегодня ночью… — Даша никак не могла сообразить, с чего начать столь волнующий для нее разговор. Гриша, конечно, заметил ее смятение и немного смягчился.

— Дашута, я тебя обожаю. Ты супер, и сегодня ночью у нас все было замечательно. Уверен, это была не последняя наша ночь.

Ее лицо просветлело.

— Но, Дашенька, мы должны быть осторожными.

В Москве, конечно, можно будет немного расслабиться и иногда появляться вместе на людях. Не на громких премьерах, разумеется. Но здесь, когда Машка всегда рядом…

— Об этом я как раз и хотела поговорить… Гриш, ведь теперь ты се бросишь?

Уголки его губ медленно поплыли вниз, за одно мгновение он, казалось, постарел лет на пятнадцать.

— Даш, я думал, что мы прояснили этот вопрос. Я заранее тебе обо всем рассказал, и у тебя был выбор.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты все знала, — спокойно объяснил он, — знала, что Маша больна и что я несу за нее ответственность. Я ее никогда не брошу, я же тебе говорил. И дело тут не в любви, а в чувстве долга.

— Но нельзя же так! Ты давно искупил свою вину. Нельзя же портить себе жизнь из-за душевнобольной! — возмутилась Даша.

— Тебе легко говорить, — вздохнул он, — все, Даш, не будем об этом. Надеюсь, ты меня правильно поняла.

Он отвернулся и принялся нарочито медленно запирать входную дверь, тихонько насвистывая при этом какую-то популярную мелодию. Видимо, такое поведение должно было означать, что этот разговор окончен. Даша немного постояла рядом, наблюдая за движениями ключа в замке, потом развернулась и медленно пошла прочь — она все же надеялась, что Савин закончит наконец возиться у двери и догонит ее. Но никто не стремился за ней следом…

Быстрой тенью проскользнула она мимо гостиничного крылечка — только бы самонадеянный Максим Медник ее не заметил.

Что же делать? Неужели ее опять обманули? И почему она все время вляпывается в подобные ситуации? Говорят, что есть Бог, который все видит и распоряжается — кого наградить, а кого наказать. Вот Верка Агеева свято в него верит, и, если у нее что-то не клеится в личной жизни, она непременно идет в церковь — поставить свечку за собственное благополучие.

Даша Громова тоже в Бога верит, правда, вот в церковь никогда почему-то не ходит. Может быть, дело в воспитании — коммунисты родители были, конечно, атеистами. А сейчас идти в церковь как-то неудобно — ведь она не знает даже, как себя там вести, чтобы особенно не выделяться из толпы. Кажется, надо голову повязать платком, и еще надо надеть юбку — только, конечно же не мини…

О чем она думает? Сейчас не время думать, надо действовать. Ее судьба зависит только от нее самой. Кто знает, будь она порешительней, может быть, сейчас гордо звалась бы мадам Суздальцевой!

Ясно одно — Гриша Савин — слабохарактерный и инфантильный субъект. Он не способен принять самостоятельное грамотное решение. А ее, Дашу Громову, угораздило в такого типа влюбиться. Логика проста — она должна принять это самое решение за него, причем сделать это как можно быстрее. И тактика тут может быть одна — надо поговорить с Машей Кравченко. Пусть будет скандал, пусть у красотки случится истерика, Даша все равно откроет ей глаза. Причем сделает это немедленно.

АЛЛА

Не клеился фильм. Определенно не клеился.

Снимали последнюю сцену — герой Гриши с помощью тупого ножа убивал героя Максима Медника. Макс явно нервничал — не мог он забыть полученный фингал, никак нс мог. II Гриша тоже нервничал — только виду не подавал, но Алла все равно заметила — да и нельзя было не обратить внимания на его натянутую веселость, на изобилие плоских шуток и нервный смешок. Хотя, может быть, эта нервозность продиктована другими причинами. Зря Григорий думает, что никто не замечает его курортного романа с гримершей Дашей Громовой. То есть, конечно, так оно и есть — никто не замечает, но от нее, Аллы Белой, таких вещей не скрыть.

Бедная Машка, ходит такая счастливая, с пленительной улыбкой смотрит на своего Гришеньку, а он ей давно изменяет, и с кем!

— Если ты меня поранишь ножом, подам на тебя в суд! — шипел Максим. А Даша Громова в этот момент закрепляла на его груди мешочек с бутафорской кровью.

— Что я, дурак? — улыбался Савин. — Синяк поставить — это я могу, хоть сейчас. За синяки срок не дают.

— Идиот! — возмутился Макс. — Так ты еще и гордишься тем, что поставил мне синяк? Но это была нечестная драка. Я-то играл по сценарию, а ты напал на меня со спины.

— Почему же со спины? — удивился Григорий. — Попал-то в рожу!

— Я с тобой еще после съемки разберусь! — театрально сверкнув глазами, пообешал Медник.

— Конечно. Давай после съемки, ладно? А то вдруг я опять испорчу твою физиономию и ты не сможешь играть? — миролюбиво согласился Гриша.

— Да что ты о себе возомнил? — Максим толкнул приятеля в грудь, и Гриша повалился на землю, словно кегля.

Еще минута — и Макс оказался на нем. Мужчины самозабвенно колотили друг друга, не обращая внимания ни на включенные камеры, ни на истошные крики режиссера.

— Мальчики, перестать! — вопила Алла. Женщина давно привыкла считать свой голос магическим — все всегда с удовольствием подчинялись ее приказам. Но в этот раз ни Гришка, ни Макс даже не посмотрели в ее сторону. — Прекратить съемку.

Камеры выключились.

— Стоп! Включить камеры! — передумала женщина. Пускай эта драка будет зафиксирована на пленке — может быть, пригодится когда-нибудь для фильма.

— Ой! — вдруг завопил Медник, падая на землю. — Он меня убил! Убил! — Голос мужчины слабел, тускнели глаза.

Алла недоверчиво посмотрела на Гришу. Мужчина держал в руках окровавленный нож. Он изумленно посмотрел сначала на страшное оружие, потом на бездыханного Максима.

— Убил. Я его убил, — слабо прошептал Савин.

— Врача, врача! — заверещала режиссерша, кидаясь к Меднику.

— Надо снять с него куртку! — посоветовала Даша. — Скорее всего, там полостная рана, так что дело плохо. Он так быстро потерял сознание! — Девушка наклонилась над Максимом. — Вообще пульс нормальный, даже странно. Похоже, никакой раны нет!

— А откуда тогда кровь? — возразила взволнованная Алла.

— Блин, да бутафорская это кровь! — Гриша Савин устало вздохнул. — Что не помните, как сами пачкали ножик?… Да я вас разыграл.

— Фантастика, — Алла недоверчиво смотрела на обморочного секс-символа, — он играет потрясающе! Так изобразить предсмертный испуг, глубокий обморок. Даже я поверила.

— А он и не играет, — презрительно сплюнул Гриша, — он на самом деле испугался. А разве иначе можно заставить этого пня играть?… И вообще, надоело мне это все. Поскорей бы в Москву.

Фильм не клеился. Явно не клеился. Не клеилась и ее личная жизнь.

Жесткие, давно не мытые рыжеватые волосы (их обладательница явно злоупотребляла весьма недорогой краской максимум польского производства), круглые зеленые глаза, коротковатые ноги… Дешевая сиреневая помада скаталась на пухлых губах. Полные щеки нарумянены так густо, словно их обладательница хочет быть похожей на русскую матрешку.

Сопливая обезьяна!

Алла сразу ее заметила, как только эта девушка появилась в Гузерипле. Их еще никто не познакомил, а какое-то шестое чувство уже подсказало ей, что это и есть Оксана, невеста Ярослава Мудрого.

Если бы Алла Белая просто встретила такую девчонку на улице, она, скорее всего, и головы бы в ее сторону не повернула. Но сейчас ее придирчивый, ревнивый взгляд невольно выискивал в «сопливой обезьяне» всяческие положительные черты. У нее такие ровные белые зубы. У самой Аллы, конечно, не хуже, спасибо парижским протезистам. А этой мымре явно не приходится тратиться на дантиста.

У нее свежая кожа, и такой нежный персиковый цвет лица, какой бывает только у молоденьких девушек. У нее мелодичный смех и приятная улыбка.

Нет, все неправда, все пустое. Она обыкновенная провинциальная клуша с толстыми ногами и характерным южным говорком.

Потом их, конечно, познакомили.

— Алла, самая красивая женщина. Оксана, моя любовь, — представил их друг другу Ясик, нежно обнимая «сопливую обезьяну» за полноватую талию.

— Очень приятно. — Алла старательно растянула уголки губ в разные стороны.

— Уж а мне-то как приятно, вы даже себе не представляете! — радостно затараторила девушка. — Вы такая прям вся из себя удивительная, столичная, сразу видно, что светская дама. А какая на вас кофта. Дорогая, наверное, да?

А обезьянка-то, похоже, ко всему прочему, еще и полная дура.

— Дорогая, — лаконично ответила Алла, пытаясь поймать взгляд Ярослава. Наверняка мужчине стыдно за свою неделикатную невесту. Сейчас они вместе над ней посмеются.

Но Ярослав нежно смотрел на Оксану и восторженно ей улыбался.

— У меня тоже есть дорогая! — радостно возопила девушка. — Красная такая, с зелеными блесточками. На рынке прикупила, триста рублей отвалила.

— Да? А моя кофточка стоит триста долларов. Ну, может, чуть больше, — бесхитростно сообщила Алла и гордо удалилась — надменная и невозмутимая, словно индийский слон.

У нее даже лицо не покрылось характерными яркими пятнами. И никакой дипломированный психолог ни за что не догадался бы, что в этой пуленепробиваемой скорлупе гуляли горячие ветры и бушевало пламя. Внешне спокойная Алла медленно шла по главной улице Гузерипля и светски улыбалась встречным прохожим, но дай она волю чувствам — в истерике билась бы головой о бетонные стены и глухо выла на луну.

Самое интересное — она и поверить нс могла, что все это действительно произошло именно с ней. Она, Алла Белая — светская львица, искушенная, опытная, умная, взрослая, — она действительно умудрилась влюбиться в полуграмотного абитуриента Краснодарского университета! Причем влюбиться безответно — что и говорить, классика жанра! И у нее есть удачливая соперница — деревенская толстушка с крашеными волосами и интеллектом морской свинки. Просто прелесть!

А может быть, она все это сама придумала? Может быть, на самом деле нет никакой любви? Просто Алла привыкла сама выбирать мужчин, и никто никогда ей не отказывал? Да, скорее всего, так оно и есть. Целый месяц на природе, вдали от привычной Москвы, а рядом — ни одного достойного внимания объекта. Не брать же в расчет карьериста Максима Медника. Вот ей и приглянулся Ясик — симпатичный, обаятельный и неглупый. Недоступность, как известно, притягивает. Самое заветное желание — неосуществимое. Так что вся притягательность пресловутого Ярослава — в его недоступности. Вот если бы он воспользовался ее слабостью — кто знает, может быть, он опостылел бы ей через пятнадцать минут?

Эти размеренные логичные мысли немного ее успокоили. Во всяком случае, в гостиницу она вернулась почти довольной. Надо же, какой простой и понятной выглядит жизнь, если разложить сумбурные эмоции по полочкам! И не беда, что струны внутренней арфы натянуты так, что, того и гляди, лопнут от напряжения. Рецепт спокойствия, как и все гениальное, прост. Окунуться с головой в работу да поменьше встречаться с катализатором всех неприятностей, то есть с Ярославом Мудрым. Не обращать внимания, не думать, игнорировать. Скоро она уедет в Москву, и все пройдет самой собой. Через несколько недель она о нем и не вспомнит. И его необычное имя, и затаенная улыбка, и его близорукий взгляд — все это останется здесь, в Гузерипле, на радость крашеной Оксане, а ее, Аллу Белую, ждет совсем другая жизнь, яркая, полная событий и интриг.

Однако, как только Алла Белая решила предать забвению унизительную для нее историю, как мерзкая парочка стала попадаться ей на глаза практически ежедневно, а то и по нескольку раз в день.

Стоило ей, например, отправиться в деревенский крошечный магазинчик за топленым молоком (говорят, оно способствует улучшению цвета лица), как на ее пути возник Ярослав — гладко выбритый и приветливо улыбающийся. Алла хотела было незаметно перейти на другую сторону улицы и легкой тенью проскользнуть мимо, но «сопроводиильник» оказался проворнее.

— О, Алла! — вскричал он. — Как хорошо, что я тебя встретил! Мне как раз надо было с тобой посоветоваться.

Посоветоваться. Это что-то новенькое.

— Слушаю. — Она посмотрела на часы, но Ясик не обратил никакого внимания на этот весьма красноречивый взгляд.

— Твое мнение очень много для меня значит. Ты такая умная, к тому же звезда.

— Ну и? — Она инстинктивно расправила плечи.

— Мы с Оксаной решили пожениться!

— Поздравляю.

— То есть не совсем так. Короче, это я решил сделать ей предложение, и вот думаю, а согласится ли она?

— Так у нее и спроси, — перебила Алла. — Я-то тут при чем?

— Я приготовил ей подарок. Кольцо, как и положено в таких случаях, — он запустил руку в карман грязноватых брюк и выудил оттуда нарядную бархатную коробочку, — ну и хотел посоветоваться. Как ты думаешь, ей понравится?

Щелкнул золотистый замочек, Ясик бережно приподнял крышечку, и Алла увидела дешевое мельхиоровое колечко с еле заметным, бледным камушком посередине. Такими украшениями торгуют чумазые цыганки в подмосковных электричках.

Сама Алла не примерила бы такое, даже если бы ей заплатили за это тысячу долларов.

— Милая вещица, — улыбнулась женщина, — Оксане такое пойдет.

— Правда? — оживился Ярослав и не без гордости пояснил: — Это фамильная драгоценность, единственная. Прабабка пережила две войны, а не продала побрякушку, сохранила. Его ей привезли из Парижа к свадьбе, стоит бешеных денег. Камень — голубой топаз. Моя мамка, когда напьется, любит об этом рассказывать.

«Врет твоя мамка, когда напьется, — подумала Алла, — никакой это не голубой топаз, а обычная стекляшка, причем из самых дешевых. Уж я-то знаю толк в камнях. Купила, наверное, в галантерее за рубль десять, а историю красивую о прабабке выдумала!»

— Это такое яркое детское воспоминание, — продолжал рассказывать Ясик, — мама наприглашает подружек, достанет из буфета бутылек, картошечки сварит… И вот они садятся собутыльничать, а я тихонечко под столом сижу и слушаю. После третьего стакана мамуля обычно кольцо и доставала.

— Да? Очень интересная история. Впрочем, мне пора. — Алла покровительственно потрепала его по щеке и быстро пошла прочь.

Если бы Ярослав Мудрый бросился бы ей вдогонку, крепко схватил за плечи, резко развернул к себе, заглянул в лицо, он бы обомлел — она плакала! Алла Белая плакала! Нс подумала о том, что едкие слезы обязательно оставят заметные ручейки на ее безупречно накрашенном лице! Нс вспомнила о том, что уродливо покраснеет нос, что расплывутся идеальные черты!

Черт возьми! Фамильная драгоценность! Пьяная мамаша хвастается подружкам якобы бесценным колечком, потому что больше, видимо, похвастаться нечем. А мальчик, сидящий под столом, ей верит. И, превратившись во взрослого бородатого дядьку, продолжает верить и не думает сомневаться в маме!

— Алла Михайловна, вы меня чуть не убили!

Алла с удивлением поняла, что она только что столкнулась с гримершей Дашей Громовой и совершенно не обратила на это внимания.

— Алла Михайловна, вы что, плачете? — удивилась Даша.

— А ты что, думала, что я никогда не плачу, что ли?

— Ну… честно говоря, да.

Алла улыбнулась:

— Да все так думают. Я Снежная королева, неприступная, холодная. А человеческие эмоции — это не для меня.

— Ну, я совсем не то хотела сказать, — Даша смутилась, — просто вы так себя ведете, как будто бы вы самая счастливая. Никто и подумать не может, что у вас тоже есть повод расплакаться.

— Наверное, у меня тушь потекла? — подозрительно спросила Алла.

— И не только тушь. Еще смазалась помада, и тональный крем поплыл.

— Что же делать? — Алла почти запаниковала. — Я еще никогда не появлялась на людях в таком вот виде. Что делать?

— Идемте скорее к реке! У меня с собой грим есть. Сейчас умоетесь, а потом я вас так накрашу, словно и не было ничего. Кстати, без косметики вы тоже очень симпатичная!

— Без косметики мне сорок пять, а в макияже нет и тридцати, — проворчала Алла, но послушно пошла за Дашей Громовой.

Они спустились к реке. Алла то и дело озиралась по сторонам — она бы с большей готовностью снялась в порнографическом журнале, — чем показалась на людях без макияжа.

— У меня, вероятно, началась аллергия, — на всякий случай заметила она. А то вдруг гримерша Даша подумает, что Алла и в самом деле плачет. — Да, аллергия. Всегда мучаюсь весной.

Даша Громова деликатно промолчала.

Ледяная чистая вода немного отрезвила Аллу. Нет, ей по-прежнему было тоскливо и неуютно, но, по крайней мере, она перестала плакать — а это уже большой плюс.

Почему она стала такой сентиментальной? Почему ее запросто может растрогать полузнакомый мужик, нс способный отличить голубой топаз от тусклой стекляшки?

Внешняя Алла терпеливо уговаривала внутреннюю, спорила, доказывала. Но на этот раз внутренняя Алла не поверила и поступила по-своему. Все неправда. Не полузнакомый мужик, а человек, внезапно показавшийся родным и теплым. Нет больше смысла притворяться. Незачем себя уговаривать.

Даша Громова заставила ее сесть на большой плоский камень в тени.

— Я думала, что краситься лучше на ярком свете, — пробормотала Алла.

— Что вы, нет, конечно! Когда свет слишком яркий, очень сложно не переборщить. В гримерных ведь всегда немного приглушенный свет. Нас этому еще на курсах учили.

Дашина болтовня подействовала на Аллу как хорошее успокоительное. Она закрыла глаза и подставила лицо умелым пальцам гримерши. Дашин грим пах не так приятно, как ее первоклассная косметика. В следующий раз надо будет выделить ей больше денег на грим.

— Так что случилось? — вдруг спросила Даша. Надо же, а Алла уже успела забыть о ее присутствии. — Если не хотите, можете не рассказывать.

— Ну почему же…

И неожиданно Алла Белая рассказала ей все. На верное, это случилось потому, что Даша Громова не была похожа на заправскую сплетницу, а может быть, потому, что Алле хотелось хоть раз в жизни рассказать кому-то правду… Ведь у нее совсем не было подруг. Никогда. Самое страшное и разрушительное чувство — это женская зависть, и нет на свете ничего чернее нее. Она всегда боялась продемонстрировать немногочисленным приятельницам свою слабость, потому что знала наверняка — это их непременно обрадует.

А вот Даша Громова не обрадовалась.

— Но может быть, это все-таки не настоящая любовь? — наконец спросила она.

— Нет, не может быть, — Алла улыбнулась, — но я постараюсь себя в этом убедить.

— А я видела эту девушку. Она не очень-то и красивая. Думаю, что все шансы на вашей стороне. Ведь человек сам хозяин своего счастья, или не так?

— Ничего ты не понимаешь. У него было уже сто шансов полюбить меня, если бы он этого захотел, если бы была хоть искорка… Хотя странно все это. Я редко ошибаюсь в людях. И мне показалось, что Ярослав ко мне относится как-то особенно.

— Ну вот, значит, так оно и есть! — почти обрадовалась Даша. — Хотя в моем случае вы все-таки ошиблись. Ну, помните, насчет Гриши Савина?

— И что у тебя с Гришей?

— Любовь! — безмятежно улыбнулась Даша Громова.

…Что ей оставалось? Работа. Только работа.

А после того как прозвучало последнее «Снято!», Алла Белая заперлась в своем номере люкс, умыла лицо, переоделась в уютный спортивный костюмчик и с ногами забралась на диван. Выпить красного вина, расслабиться, забыться, уснуть и по возможности посмотреть приятные сновидения.

Она не сразу услышала стук в дверь. А когда услышала, решила не открывать. Во-первых, она устала и не ждет посетителей, а во-вторых, на ней нет ни грамма косметики, а кому хочется обнародовать свое настоящее, природное лицо?

Однако человек по ту сторону двери, видимо, и не думал сдаваться — он терпеливо топтался под дверью, сопел и мерно стучал кулаком о деревянный косяк. «Свои бы уже поняли, что я не открою и ушли, — решила женщина, — горничная бы что-нибудь сказала. А значит, это опять он».

Но на этот раз она ошиблась. На пороге ее номера стояла… сама «сопливая обезьяна»! Девушка, видимо, надела свое самое лучшее платье — во всяком случае, Алла еще никогда не видела подобной безвкусицы — на ярко-желтом бархате красными нитками вышиты какие-то американские слова.

Оксана перехватила ее колючий взгляд, но истолковала его по-своему:

— Нравится платье, да? Мне тоже очень нравится. Американское. На распродаже отхватила, пятьсот рублей отвалила, дорогое.

— У тебя замечательный вкус, — фальшиво улыбнулась Алла.

Дверь так и осталась приоткрытой всего на несколько сантиметров — Алла не собиралась пускать девчонку в свой номер.

— А я пришла не просто так, — заявила гостья, — Ясик присоветовал к вам обратиться.

— Вот как? — надменно приподняла брови Алла. Неужели этот остолоп надеется, что она станет другом семьи?!

— Мы, видимо, поженимся. Ясик, правда, еще не сделал мне предложения, но я думаю, что так оно и будет.

— Поздравляю.

— Одна у меня проблема. — Лицо девушки вдруг погрустнело. — Не знаю, какое платье выбрать на свадьбу… А у вас такой хороший вкус, вон как красиво вы одеваетесь. И платье мне ваше красное нравится, и шубка у вас норковая есть.

— Так в чем проблема? — удивилась Алла. — зайди в любой салон свадебных нарядов, тебе там консультант все подберет.

— Ага! Салон! — Ее вздернутый носик подозрительно покраснел, а зеленые выпуклые глаза увлажнились. — А вы знаете, сколько там все стоит, в этом салоне?! Как же это несправедливо! Одним платье за триста баксов, а другим фиг без масла… Ой, извините, вырвалось наболевшее. Нет у меня денег по салонам разгуливать. На платье тысячу рублей накопила, почти полгода собирала.

— А от меня-то что требуется? — удивилась Алла. Неужели обезьянка пришла к ней выпрашивать деньги?

— Вот если бы вы съездили со мной в Краснодар и помогли бы выбрать фасон, — застенчиво заулыбалась Оксана.

Алла чуть не задохнулась от возмущения. Да что эта пигалица о себе воображает?! Будет сама Алла Белая ходить за ней по магазинам, словно личный стилист!

— Извини, детка, — в ее глазах серебристыми гранями переливались льдинки, — я здесь на работе, и у меня нет времени, чтобы поехать с тобой.

Только идиотка не поняла бы, что за нарочито корректным ответом кроется откровенная неприязнь. Но Оксана, видимо, как раз и была идиоткой.

— Ну, вы же работаете только по утрам, мне Ясик рассказывал, — заканючила она, — а еще он сказал, что почти все уже отснято.

В принципе девчонка была права. В арсенале съемочной группы осталось всего несколько чистых кассет. Еще от силы неделя — и можно, наконец, возвращаться в Москву.

— А поездка в город займет всего полдня. Ну, максимум день, — страстно уговаривала «обезьяна», — вам-то это ничего не будет стоить, а для меня так важно!

А может, и правда поехать с ней? Придумать для наглой мымры такой наряд, что счастливый жених сбежит прямо из ЗАГСа, мелко-мелко крестясь от праведного ужаса.

— И все-таки нет, — отказалась она уже менее решительно, — слишком далеко до Краснодара.

— Да почему далеко? Близко же. Если на такси, за три часа обернемся! — От возбуждения Оксанины щеки покрылись некрасивыми розовыми пятнами. — Ну, пожалуйста!

— Ладно, посмотрим.

— Ура-а! — довольно вскричала «обезьяна».

— Я еще не дала окончательного согласия, — напомнила Алла и не без удовольствия захлопнула дверь.

Тривиальное «воронье гнездо» на голове, склеившиеся от дешевого лака пакли волос, тонна дрянной косметики (обязательное условие — карминно-красные катышки дурно пахнущей помады на губах и сине-бурые разводы теней вокруг воспаленных от некачественной туши глаз), вышедшее из моды платьишко, скрывающее вполне приличные ноги, тончайшие иглы высоченных каблуков — достойно передвигаться в такой обуви сможет лишь профессиональная манекенщица, обычная же женщина будет сильно смахивать на прихрамывающего пингвина.

Именно так и будет выглядеть очаровательная невеста. Алла улыбнулась. Терзаемая заурядной женской ревностью, она мысленно рисовала все новые приятные сердцу картины: вот невеста выходит из машины и падает навзничь, не спрашивать с каблуками, ее платье перемазано грязью, гости украдкой переглядываются и презрительно смеются. А вот и счастливый Ярослав — на нем классический «жениховский» пиджак, выглаженные брюки со стрелками и заляпанные грязью резиновые калоши — свадьбу-то наверняка будут справлять на свежем воздухе, а по кавказским горам не походишь в лакированных ботиночках! Жаль, что ее самой не будет на этой свадьбе. Остается надеяться, что ей хотя бы пришлют фотографии и она сможет здорово над ними повеселиться.

Замечательный план! Невесте так хочется, чтобы Алла выступила в роли стилиста? Пожалуйста. Посмотрим, что скажет Ясик, увидев будущую жену в платье, купленном Аллой. Уж она-то постарается, чтобы Оксана выглядела типичным огородным пугалом!

Вечером она вызвала в свой номер гримершу Дашу Громову.

— Мне надо с тобой посоветоваться, — без предисловий сказала Алла, — это вопрос личного характера, надеюсь, что ты неболтлива.

— Конечно, нет, — удивилась Даша. Неужели режиссерша спросит ее, какая пудра лучше скрывает мешки под глазами?

— Скажи, как с помощью прически можно изуродовать человека? Так, чтобы наверняка?

Даша поперхнулась.

— Что?

— Изуродовать человека, — спокойно повторила Алла, — молодую девушку. Нужно придумать какую-нибудь стрижку.

— А… а вам это зачем?

— Неважно. Просто ответь на вопрос.

— А эта девушка красивая? У нее овальное лицо?

— Не очень красивая, — поморщилась Алла, — но и не урод. Лицо круглое, простое. Вздернутый нос, глаза большие, губки бантиком.

— Значит, это должна быть совсем короткая стрижка, — уверенно сказала Даша, — под мальчика. Лучше с коротенькой челочкой — это убийственно для круглых лиц, и потом, челочку никуда не спрячешь. Девушка останется такой, пока волосы не отрастут. Можно еще ярко покрасить волосы, например, сделать разноцветное мелирование, чтобы привлечь к прическе еще большее внимание.

— Понятно. — Алла замолчала.

Даша собралась уходить. Она была удивлена, если не сказать — шокирована. Может быть, Алла выпила лишнего за ужином? Когда Даша уже открыла дверь, Алла спохватилась:

— Даша, постой! Ты только ничего не подумай. Мне это нужно для моего нового фильма. Есть одна актриса, круглолицая, и вот по фильму нужно, чтобы сначала она была симпатичная, а потом — нет. — Она говорила быстро-быстро. Алле и самой было противно — она оправдывается перед гримершей, как нашкодившая первоклашка! Наверняка Даша все поняла. Она ведь не дурочка. Правда, молчунья — и это хорошо.

На следующий день они уже были в Краснодаре.

— Сначала купим ткань, потом сходим в ателье, — скомандовала Алла, — так получится дешевле, чем покупать готовое платье. Ну а потом тебя надо сводить в парикмахерскую. Перед свадьбой надо обязательно менять имидж, говорят, что это хорошая примета.

Оксана серьезно слушала и готова была согласиться с каждым словим.

В магазине тканей девушка заметно оживилась и попробовала проявить самостоятельность. Ее цепкие обезьяньи пальчики с длинными, не слишком аккуратными ногтями тотчас ухватились за кусок отвратительно алой синтетики.

— Слышала, что в этом сезоне носят красные свадебные костюмы, — самым светским тоном заявила она, прикладывая к себе убогую ткань, — а ведь мне идет, верно?

Аллу едва не передернуло от отвращения, невольно представив дешевую ткань на своем собственном теле. «То, что доктор прописал!» — удовлетворенно подумала она, но вслух почему-то сказала:

— Просто ужасно!

— Ужасно? — расстроилась девушка. Однако она тотчас же воспряла духом, заприметив на прилавке массивный рулон канареечно-желтого бархата. — О, а вот это точно супер! Мне так идет желтый цвет!

«Желтый цвет идет только загорелым стройным брюнеткам, — подумала Алла, — тебя он будет толстить и бледнить».

— Да, тебе это, безусловно, пойдет! — Алла с удивлением отметила, что реплика прозвучала недостаточно убедительно. А она-то считала себя магистром интриги!

— Значит, берем эту, желтую? — Круглое лицо Оксаны сияло таким неразбавленным счастьем, словно она собиралась приобрести «мерседес-бенц».

Алла пожалела дурочку:

— Давай посмотрим что-нибудь, еще. Нельзя же хватать первое попавшееся.

В следующие четверть часа неунывающая «обезьяна» представила на строгий суд новоявленного стилиста зеленый ситец в трогательно белый горошек («А что, буду альтернативной невестой!»), грязно-розовый занавесочный тюль и тяжелый темный бархат, сильно смахивающий на диванную обивку.

Приунывшая Алла каждый раз собиралась с широкой улыбкой объявить:

— Дорогая, это как раз то, что надо!

Но вместо этого она почему-то говорила правду: выбранная Оксаной ткань настолько отвратительна, что даже Жан-Поль Готье не в силах сшить из нее приличное свадебное платье.

В итоге Алла, брезгливо порывшись на полках недорогого магазина, приобрела для Оксаны несколько метров нежно-сиреневого шелка.

— А не слишком ли это будет незаметно? — заволновалась «обезьянка». — Не потеряюсь ли я в толпе?

— Ну, если ты собираешься прослыть светофором, купи что-нибудь на свой вкус, — отмахнулась Алла, — так, теперь марш в ателье, а потом к парикмахеру! А то времени у меня мало.

— Хорошо, пошли, — покладисто согласилась Оксана, — закажем в ателье фасон. Мне хочется, чтобы было побольше всяких оборочек, воланов и рюшечек. А еще пусть пришьют к нему разноцветные стразы, а сзади приделают огромный бант!

«Промолчу, — решила Алла, — это просто. Мне надо только сдержаться и не открывать рта. Тогда и совесть моя будет чиста, и эта дура будет выглядеть как ассистентка фокусника из деревенского цирка!»

Но, в итоге, она в очередной раз сжалилась над «обезьянкой», да и как не пожалеть — полное отсутствие вкуса! Она сама поговорила с мастером и осталась вполне довольна результатом. Портной должен был сшить для девушки модное в этом сезоне платье-комбинацию на тоненьких серебристых лямочках и с интеллигентным декольте.

Та же история повторилась и в парикмахерской.

О, как ждала этого момента Алла! До рассвета почти не спала, все предвкушала акт превращения Оксаны из милой провинциалки в уродливого монстра. По мнению Аллы, эта чудесная метаморфоза должна была произойти именно в парикмахерской. Всем известно — «талантливый» мастер может в четверть часа изуродовать даже топ-модель. Не говоря и уж об Оксане — тут ему не придется особенно стараться.

«Уж здесь-то я не постесняюсь!» — мстительно думала Алла. Она вспомнила о том, что сказала ей гримерша Даша Громова. Похоже, эта Даша знает толк в своей работе. По крайней мере, она фантастически ведет себя в экстремальных ситуациях. Как ловко она рисовала брови Савину? А как умудрилась приклеить уши Маше Кравченко? Даша-то думает, что Алла ее искусства не заметила.

Поэтому, когда весело щебечущая Оксана плюхнулась в крутящееся кресло, Алла властно приказали индифферентной парикмахерше:

— Этой девушке сделайте что-нибудь поэкстравагантней. Стрижка пусть будет совсем короткая, желательно маленький «ежик». И сделайте молодежное мелирование.

— Это как? — проснулась наконец парикмахерша.

— Ну, красные прядки сделайте, зеленые. Можно и синие. Чем ярче, тем лучше.

— А вы уверены, что данной особе пойдет такое безобразие? — ухмыльнулась женщина. — По-моему, у нее лицо для такой короткой стрижки кругловато, да и щеки полные. Лучше давайте сделаем классику — каре, градуировочку или стрижку на длинных волосах.

— Делайте то, что я сказала, — перебила Алла, вручая ей десятидолларовую купюру.

Парикмахерша мгновенно умолкла и принялась деловито перебирать испорченные крыской волосы Оксаны. Девушка каждую секунду оборачивалась на Аллу, и даже, кажется, пыталась заговорщицки ей подмигнуть: мол, мы-то с тобой знаем, какая я скоро буду красивая и модная.

Алла старалась не смотреть в это светящееся детской радостью лицо. Недолго осталось веселиться этой круглолицей толстушке. Пару щелчков ножничками, и она завоет от ужаса, глядя на свое собственное зеркальное отражение. Закричит, запричитает, возможно, даже зарыдает в голос. Но будет уже поздно. Волосы несчастной «обезьянки» превратятся в ярко разукрашенную ботву.

Алла отвернулась к окну. Какое-то странное чувство железным червячком свербело под ложечкой. Может быть, это сомнение? Доставит ли ей, Алле, «обезьянкино» горе удовлетворение? В конце концов, это ненадолго: девушка привыкнет к своему новому образу. А Ясик? Вряд ли он ее разлюбит из-за каких-то дурацких волос. Чего же тогда она, Алла, добивается?! Славы отвергнутой женщины, решившейся на месть?

Да эта мелкая месть — почти, что признание в любви. Акт полной капитуляции. Вот она я, на тарелочке подана, съешьте меня, ну хоть маленький кусочек попробуйте, все равно счет уже оплачен!

Она обернулась. Парикмахерша уже вымыла Оксанины волосы и обмотала вокруг ее шеи огромное цветастое полотенце. С влажными, налипшими на лицо прядями девушка напоминала унылого больного сенбернара.

Алла решительно встала и подошла к парикмахерше.

— Я передумала. Не надо нам никакого молодежного мелирования, — безапелляционно заявила она, — сделайте ей обычное каре по плечи. Да, и покрасьте волосы в какой-нибудь приличный цвет. Темно — каштановый, например.

Мастер пожала плечами и достала из кармана рабочего халата изящные золотистые ножницы.

Она, вероятно, будет самой красивой невестой, эта сопливая Оксана. Классическое, строгое каре с кокетливой пышной челкой удивительно преобразило простоватое лицо «обезьяны». Кроме того, волосы девушки больше не выглядели как пучки пересохшей на полуденном солнце соломы, они аккуратными глянцевыми прядями спускались вдоль лица. Если еще умело подобрать макияж: тонкое облачко дорогих духов, немного серых теней в уголках глаз, блестящая бледная помада — и Оксану вполне можно присоединить к малочисленной группе неотразимых женщин.

Когда они наконец покинули парикмахерскую, солнце уже было не таким обжигающим и по-вечернему золотым.

— Выпьем кофе где-нибудь, и надо ловить такси обратно, — скомандовала Алла, — а то мне лично не хочется ехать по серпантину среди ночи.

— Ну, хорошо, — устало согласилась похорошевшая Оксана, — тут неподалеку как раз есть приличное кафе. И недорого.

При других обстоятельствах Алла Белая ни за что не почтила бы своим присутствием подобное заведение. Легкое отвращение вызывало все: и грязноватые пластмассовые столики, и покосившиеся стулья, и выцветшие полосатые козырьки. Но как же она устала — причем ее утомило вовсе не многочасовое хождение по магазинам, а именно перманентная внутренняя борьба, закончившаяся к тому же полным поражением. Поэтому Алла безропотно присела за один из менее заляпанных столов и с вежливой улыбкой приняла из рук хмурой официантки пластиковый одноразовый стаканчик со стылым растворимым кофе.

А потом она маленькими глоточками смаковала тошнотворный напиток, время от времени украдкой поглядывала на Оксану и сама не верила своим глазам. Неужели эта симпатичная девушка со строгим правильным лицом и есть пресловутая «обезьяна»?! Она, Алла, зачем-то превратила дурнушку в красавицу. Зачем? Надо было отказаться, не ехать с ней в Краснодар. Тогда Оксана обязательно прикупила бы алую синтетику или канареечный бархат.

А сама «обезьянка», между прочим, казалась не слишком довольной произошедшей с ней метаморфозой. А может быть, она просто немного устала. Во всяком случае, вместо того чтобы радостно благодарить Аллу, она со скучным видом пила сладкий чай и откусывала большие куски от круглого песочного пирожного. «С ее весом еще позволять себе мучное и сладкое, — брезгливо подумала Алла, — да еще и во второй половине дня!»

— Я все поняла! — вдруг вскричала Оксана, вскакивая с места.

— В каком смысле? — удивилась Алла.

— До меня, наконец, дошло! Господи, какой же дурочкой я была!

«Ты и сейчас вроде бы не отличаешься особенным интеллектом», — подумала Алла, а вслух произнесла:

— Да что случилось-то?

— Ты еще спрашиваешь, что случилось? — Девушка фамильярно перешла на «ты». — Случилось! Просто ты подлая, а я тебе поверила!

— Что ты несешь?

— Не притворяйся, — она прищурилась, — да я давно заметила, что Ясик тебе нравится. Просто поверить в это не могла. Ну, зачем такой, как ты, Ясик, а?

— Белены объелась? — разозлилась Алла. — И это мне приходиться выслушивать вместо благодарности. А я, между прочим, весь день с тобой здесь провела.

— Да, провела! О, у тебя была своя цель — изуродовать меня! Из ревности.

Алла округлила глаза. Надо же, а» обезьянка» — то оказывается, вполне проницательна. Или это она, Алла, не сумела закамуфлировать свои истинные эмоции?

— Так ведь не изуродовала же, — вполне миролюбиво сказала она.

— Не изуродовала?! — Оксана достала из своей дешевенькой тряпочной сумочки пластмассовое зеркальце и несколько секунд внимательно изучала собственное изображение, а потом вдруг уронила голову на руки и горько разрыдалась. — Теперь я понимаю, в чем дело. Ты все время боролась сама с собой. Не могла решиться на такой мерзкий поступок. Но все-таки решилась.

— Ты выглядишь замечательно. Намного лучше, чем раньше. Еще одно слово, и я уйду.

Но Оксана, казалось, ее не слушала:

— Теперь я все поняла! Помнишь, в магазине тебе понравился желтый бархат? Он тебе действительно понравился, я же не слепая. Это была очень красивая ткань, и ты не смогла скрыть своих чувств. Но вместо этого заставила меня потратить деньги на какое-то бледное уродство!.. А ателье? Я сама выбрала такой замечательный фасон, с бантом сзади. Как у сказочной принцессы! А ты! Посоветовала мне сшить незаметную ночнушку. Да меня же в ЗАГСе теперь все засмеют!.. А парикмахерская?! Здесь у тебя, наконец, проснулась совесть! Ты решила искупить свою вину и придумала для меня замечательную прическу. Я все слышала, ты просила парикмахершу постричь меня коротко и сделать молодежное мелирование! Я так обрадовалась! Это была моя мечта — разноцветные прядки на коротеньких волосах. Но ты и тут все испортила. Я сначала так удивилась, когда увидела, что мне делают обыкновенное каре, а потом все поняла. Ты просто подлая, мстительная, мелочная стерва! Но Ясик тебе все равно никогда не достанется. Все равно он будет любить только меня, пусть ты и превратила меня в серую мышь! — Девушка встала и, гордо откинув назад аккуратно причесанную головку, пошла прочь.

Алла молча смотрела ей вслед, изумленно округлив глаза. Она даже не обратила внимания на то, что все посетители кафе, привлеченные громким скандалом, с любопытством на нее смотрят. Бред. Абсурд. Пьеса Кафки. Картина Босха. И тому подобное.

Конечно, Оксана отправилась в Гузерипль одна, не дожидаясь напакостившего «стилиста». В Краснодар они добирались на авто какого-то «обезьянкиного» родственника. А это значит, что придется искать такси, а потом отчаянно торговаться — наверняка ведь хитрый шофер запросит не меньше сотни долларов.

Алла вздохнула и решила завернуть на телеграф. Раз уж она в городе, надо позвонить Митеньке. В комнатке его студенческого общежития персональный телефонный аппарат. Вообще-то Алла хотела поселить сыночка в один из самых дорогих лондонских отелей, но Митяй наотрез отказался.

«Мам, ну что я буду как идиот! Здесь не принято демонстрировать богатство своих родителей», — заявил он. И поселился в обыкновенном общежитии. Да еще и не в одноместной комнате. Квадратные метры делили с ним два подростка — русский Артем и англичанин Тодд.

Ей быстро удалось дозвониться до Лондона. Слава богу, по знакомому номеру ответили по-русски:

— Але! Я вас слушаю!

— Митенька! — Алла чуть не расплакалась от неожиданности. Все-таки великое это изобретение — телефон. Ее сыночек — за тысячи километров, а его голос — вот он, крепко зажат в ее холеной ладошке.

— Это не Митенька, — немного помедлив, признался невидимый собеседник, — это Артем. Это тетя Алла, да? Я вас помню, вы же к нам приезжали.

— А Митя где? Позови его. — Ее голос поскучнел.

— А он… его ceйчаc здесь нет.

— Как жалко, — настроение мгновенно покатилось по невидимой американской горке вниз, — а как у него дела? Он сдал экзамены? Все в порядке?

— Сдал все, даже биологию, — ухмыльнулся Артем.

— Он по-прежнему встречается с той темнокожей девушкой… ну как там ее?

— Мишель?… А, нет. Давно уже.

— Ну и хорошо. Артем, ты передай Мите, что мама звонила, хорошо? Передай, что скоро буду в Москве и позвоню еще раз. Да, и денег пришлю.

— Алла Михайловна… я… это… — Звонкий голос потускнел, телефонный собеседник явно хотел, что то сказать ей и никак не решался.

— Что? Говори быстрее, а то сейчас у меня время кончится.

— Это самое… ну, Митяй в больнице, в общем.

— Что? В какой больнице? Почему я ни чего не знаю? Давно? Что с ним? — Ее испуганное сердце забилось, словно пойманный голубь.

— Так звонили мы вам, а ваша домработница сказала, что вас в Москве нет… Пять дней уже…

— Что с ним?

— Он в реанимации… Только вы ничего не подумайте… короче, буду с вами честен, все равно же узнаете. Короче, похоже, он что-то себе вколол!

ДАША

А может быть, Белая река вовсе и не такое первобытное чудовище, каким кажется с самого начала? Прошло больше месяца, бурный поток ослабел, угомонился. Нет, острые камни остались на местах, и их послушно облизывали пенные валы. Но несколько изменился масштаб этого зрелища, река смотрелась теперь не грозным воином, а ветераном-богатырем. Сидит он в неизменном кресле-качалке, задумчиво смотрит вдаль, жует мятую папироску и, смакуя воспоминания, рассказывает шаловливым внукам геройские байки. Говорят, что в конце лета река напоминает приветливый прохладный ручеек — обнажается каменистое дно, а водопады и пороги становятся трогательно игрушечными.

Она застала Машу Кравченко у реки. Просто пастушка, сошедшая с пасторали: смоляные волосы нечесаными кудрями раскиданы по загорелым плечам, босые ноги опущены в воду — Машка весело ими болтает, а вокруг нее летают серебристые брызги. «И как не холодно ей, совсем не боится придатки застудить!» — мрачно подумала Даша, останавливаясь за спиной у приятельницы.

Маша не сразу ее заметила. Видимо, девушка репетировала какую-то роль.

— О, я люблю тебя, поскольку… — важно декламировала она, — поскольку… блин, забыла! Поскольку я люблю тебя…

Даша интеллигентно закашлялась.

— О, Дашка! Ты меня напугала! — расхохоталась Маша.

— Чего тебе бояться?

— Ну мало ли… Вдруг кто-то изнасилует? — Она кокетливо округлила блестящие темные глаза.

— Не надейся, насильников здесь нет, — подыграла ей Даша, — мне вообше-то надо с тобой поговорить.

— Говори. У тебя такое лицо, как будто ты хочешь сообщить мне неприятную новость.

— В какой-то степени да. — Даша нахмурилась. Впервые она шла на такой шаг, впервые затевала подобный разговор. — Маш, ты мне можешь ответить на один вопрос? — О господи, да она же ведет себя как полная дура! Однако мосты уже сожжены, и справиться с губительным огнем не сможет и целый внутренний пожарный отряд.

— Смотри на какой! — пожала плечами красавица.

— Как познакомилась с Гришей?

— А, это. Я давно, еще в Москве заметила, что он тебе понравился. Помнишь, как на первой летучке я тебя сразу предупредила, что он мой?

— Помню, — пришлось согласиться Даше.

— Так что без обид.

— И все-таки? Как вы познакомились?

— Да никакого секрета в этом нет, — пожала плечами Машка, — он учился на пятом курсе, а я на первом. Во ВГИКе.

— Но он же тебя намного старше. Не на пяти лет, — прищурилась Дарья.

— О, ну ты прямо темная какая-то. ВГИК тебе не какой-нибудь мясомолочный институт. Туда десять раз люди поступают. На режиссерском, например, вообще почти никого нет сразу после школы. На актерском, конечно, много семнадцатилетних, но есть большой процент и тех, кому под тридцать. Гришуля поступил с пятого раза, Правда, он успел получить и первое высшее — в строительном институте. А об актерской карьере он мечтал всю жизнь!

Даша недоверчиво смотрела на подругу.

— Я тогда была такая худенькая, такая хорошенькая, — с удовольствием вспоминала Машка, — все наши мальчики за мною увивались.

За ней увивались все мальчики. Она была похожа на девушку с мыльной обертки, на самую настоящую королеву красоты. Когда девушка с блеском выдержала экзамены в такой престижный институт, родители разрешили ей отрезать длинные косы и сделать модную стрижку каре. Вдобавок Машка осветлила некоторые пряди, добившись эффекта, как будто бы они выгорели на солнышке. Да и одевалась она всегда как куколка, спасибо родителям. У нее были и фирменные американские джинсы, и французские шифоновые платья-клёш, и изящные туфли на супермодной платформе. Кто не обратит внимания на такую девчонку? Однако яркая внешность и стала причиной кошмарной истории, случившейся с ней в самом первом семестре первого курса.

Однажды на эффектной красотке остановил свой скучающий, рассеянный взгляд третьекурсник Олег Панфилов. Высокий блондин с ярко-голубыми глазами и фигурой профессионального атлета, он давно был предметом острого вожделения впечатлительных вгиковских барышень. Ко всему прочему, папа Олега был знаменитым актером, и с его подачи молодой человек успел засветиться в нескольких довольно заметных картинах, причем в одной из них даже сыграл главную роль. Все понимали, что парня ждет блестящая карьера. Поэтому у него не было бы отбоя от невест, даже если бы он был одноногим горбуном с огромным крючковатым носом. Но Олег, ко всему прочему, представлял собою некое подобие древнегреческого Аполлона.

Так что в объятиях везунчика побывала почти вся женская половина института кинематографии, — разумеется, речь здесь идет только о хорошеньких девушках. Однажды Олег подошел и к Машеньке Кравченко.

— Никогда не видел такой красавицы! — голливудски улыбнулся он. — Может, сходим после лекций в кафе?

Разумеется, она согласилась. Да еще и подружкам всем похвасталась — как же, у нее свидание с самым красивым мальчиком в институте.

— Да, он хорош, тут не поспоришь, — вздыхали девчонки, — но ты, Машка, все же будь с ним осторожней. Не первая ты у него, он же бабник!

Но наивная Машуня списала многочисленные предупреждения на обычную бабскую зависть.

В понедельник она сходила с Олегом в кафе. А уже в субботу оказалась в его постели — родители молодого человека проводили выходные на даче.

— Не слишком ли мы спешим? — pобко спрашивала Маша.

— Да что ты! Мы же любим друг друга, — улыбался Олег.

Должно быть, Маша действительно ему понравилась. Во всяком случае, она продержалась в его подружках до зимы. Машины завистницы ycпокоились. Всем было понятно — ветреный Олежка наконец нашел свою настоящую любовь. Маша даже купила себе несколько свежих номеров журнала «Невеста» — она подолгу изучала глянцевые странички, выбирая самые эффектные свадебные фасоны. Наверное, они могли встречаться и еще дольше, если бы в начале декабря не случилась вполне предсказуемая катастрофа.

Маша забеременела. Ничего удивительного в этом не было — она еще несколько месяцев назад легкомысленно перестала принимать противозачаточные пилюли. А зачем пичкать свой организм гормонами, если все равно она собирается замуж?

Приятную новость Маша узнала в пятницу вечером. Все выходные она просидела на телефоне, пытаясь дозвониться до счастливого отца. Как назло, Олег не поднимал трубку, а его звездный папа довольно холодно сообщил ей, что его не будет в Москве до понедельника.

— И вообще, не могли бы вы больше не звонить сегодня? — раздраженно спросил он. — Вы меня отвлекаете, я, между прочим, репетирую!

Маша совсем не расстроилась. Посмотрим, что он запоет через несколько месяцев, когда неожиданно для себя самого станет дедушкой.

Она еле дождалась понедельника, она на полтора часа раньше приехала в институт. И подкараулила Олега перед первой лекцией.

— Нам надо поговорить, — прошептала она, дернув его за рукав.

— Солнышко, у меня сегодня зачет, — поморщился Олег, — может, завтра поговорим?

— Но это очень важно.

— Неужели? — Он насмешливо приподнял бровь. — И что случилось? Нас пригласили на очередную вечеринку?

— Вовсе нет. Олежка… У нас будет ребенок! — радостно выкрикнула она.

А Олег повел себя как-то неадекватно.

— Не кричи ты на весь институт, — пугливо озираясь, пробормотал он, — вечером встретимся у меня, тогда все и обсудим!

Удивленная такой реакцией, девушка еле дождалась окончания занятий. Чтобы сэкономить время, она поехала к своему возлюбленному на такси, потратив при этом, между прочим, последнюю десятку.

Олег уклонился от чувственного поцелуя, мрачно поставил чайник и хмуро спросил:

— Слушай, а ты уверена, что этот ребенок мой?

— Как это? — Маша чуть чашку не выронила от неожиданности. — А чей же еще? Ты же прекрасно знаешь, что стал моим первым мужчиной.

— Первым-то да, — усмехнулся любовник, — но кто мне докажет, что я оставался последним?

— Не сомневайся. Могу поклясться! — заявила Маша и, краснея, добавила: — На Библии!

— Как и любой порядочный советский человек, я атеист, — спокойно возразил Олег. — И что же ты от меня хочешь?

— Ну… это самое… — Маша растерялась, — я… вообще-то… короче, у нас получился бы такой красивый ребенок!

— Вот пятьдесят рублей! — перебил он. — Это все, что у меня на данный момент есть. Ты же знаешь, много дать не могу. Коплю на машину.

— А зачем мне пятьдесят рублей? — не поняла девушка.

— Добавишь еще сотку, и можно сделать аборт! — пожал он плечами.

— Но я думала… но как… и аборт где делать?

— В любой женской консультации, — усмехнулся Олег, — есть там такой врач. Гинекологом его зовут.

Шел восемьдесят восьмой год. Аборт грозил незамужней студентке немедленным отчислением. К тому же у Маши не было денег, а впутывать в эту историю родителей почему-то не хотелось. Вот тут-то и появился Гриша Савин.

То есть нет, появился он давно. У Маши Кравченко, как и у любой уважающей себя красавицы, были поклонники. И Гришка считался самым активным из них. Конечно, она не удостаивала вниманием нескладного пятикурсника.

Интересная это вещь — сплетня. Природа ее появления неизвестна. В начале декабря о Машиной беременности знали только двое, в конце месяца перипетии ее личной жизни обсуждал уже весь курс. Маша сначала злилась, потом смирилась — все равно недолго ей осталось учиться в приличном вузе! Видимо, не судьба ей стать известной актрисой…

Григорий Савин подошел к ней перед одной из лекций.

— Надо поговорить, — улыбнулся он.

— О чем это еще? — устало вздохнула Маша и заправила за ухо засалившуюся прядь. В последнее время она совсем перестала за собой следить.

— Ну… мне, конечно, очень неудобно поднимать такую деликатную тему, — замялся Гриша, — но ты же сама знаешь, что все про тебя сплетничают.

— Не верь ни единому слову. Все это полный бред.

— Пусть так, — он понизил голос, — просто я хочу, чтобы ты знала: моя мать работает в центральной больнице. Она гинеколог. Так, для информации.

Маша покраснела. Обсуждать такие интимные вещи с полузнакомым человеком! А вдруг он вообще над ней издевается?! Скорее всего, так оно и есть.

— Спасибо за информацию, но она для меня неактуальна, — холодно улыбнулась девушка. И отправилась на лекцию.

Маша замолчала.

— Подожди, а этот Олег Панфилов не тот случайно артист, который снимался в…

— Тот! — нервно перебила Дашу подруга, — другой актер с таким именем мне неизвестен. Но мне так неприятно об этом вспоминать.

— Понимаю. А что дальше?

— Дальше? Сама догадайся. Конечно, я рискнула и обратилась за помощью к Гришкиной матери. И не ошиблась. С тех пор мы и вместе.

Даша недоверчиво смотрела на Машу. Похоже, девушка не врет. Хотя нет, она же актриса. И слову ее — грош цена.

— Вот как? А у меня другие сведения! — ядовито улыбнулась она. — Ты, по-моему, забыла рассказать про больницу!

— Про какую еще больницу?

— Ту самую. В которой ты лежала.

— Когда делала аборт? — Маша усмехнулась. — Милая, тогда было другое время. Никто не стал бы класть меня в больницу, это же была нелегальная операция! В этот же день я вышла на улицу.

— Я имею в виду не аборт. Другую больницу.

— О чем ты? — разозлилась Кравченко. — Причем тут какая-то больница?… Ну в школе лежала с гастритом. Еще мне вырезали гланды.

— Хорошо, я тебе напомню. Я имею в виду психиатрическую лечебницу! — Даша чувствовала себя Эркюлем Пуаро, разоблачающим злодея.

— Что?

— Ты лечилась в дурке! Неоднократно!

Маша сочувственно посмотрела на собеседницу.

— Понятно. Солнечный удар. Я бы посоветовала тебе не появляться на солнце без головного убора.

— Гриша мне все рассказал, — разозлилась Даша. — Между прочим, у меня с ним роман. Мы уже стали любовниками, и он меня любит, а тебя нет!

Даша ожидала, что Маша удивится, потребует объяснений, на худой конец, расплачется. Но красавица помолчала несколько минут, а потом закрыла лицо ладошками и… расхохоталась.

— Ой, не могу! — повизгивала она. — Ой спасите меня! Ничего забавнее со мной еще не случалось!

— Что смешного? — подозрительно спросила Даша. Хотя чего она удивляется: Машка же сумасшедшая.

— Вот уж не думала, что Гришуля такой изобретательный, — вполне дружелюбно объяснила Маша, — вообще, у нас с ним так называемый открытый брак. Мы иногда изменяем друг другу, но никогда друг друга не бросим… Так что лучше тебе сейчас уйти и ни с кем своими догадками не делиться. А то тебя же поднимут на смех!

— Вот еще! — фыркнула Даша. — Так я тебе и поверила. Всем все расскажу. А если хочешь сохранить все в тайне, отвяжись от Гришки. Его держит возле тебя только чувство долга.

— Ладно. Я не хотела тебе говорить, но раз уж ты так безобразно себя ведешь, то так тебе и надо. — Лицо Машки стало серьезным. — Гришка поспорил, что ему удастся уложить тебя в постель.

— Врешь! Это Максим Медник спорил.

— Максим? Да Максима интересует только. … собственная физиономия.

— А с кем же он поспорил?

— Со мной, — спокойно улыбнулась девушка, — со мной и поспорил. Я сказала, что ты старая дева и никто не сможет тебя совратить. — Маша комично сморщила носик, как будто бы рассказывала милую, забавную историю.

— Не верю! — растерялась Даша. Однако какое-то шестое чувство подсказывало ей, что приятельница не врет. А ей, Даше Громовой, опять не повезло. На ее жизненном пути встретился очередной подлец, к тому же с извращенным воображением. Хотя у этой пугающей закономерности есть вполне логичное объяснение. Просто Даша Громова дура. Она думает, как дура, и ведет себя так же. И окружающие воспринимают ее соответственно. Ну зачем, спрашивается, она полезла к Машке Кравченко? Если бы Гриша действительно бы влюбился в нее, Дашу, то никакая сила не удержала бы его возле нелюбимой женщины. Ни десять лет брака, ни четверо детей, ни семейный бизнес — стоит ли упоминать в этом списке какое-то чувство долга?

— Эй, ты в порядке? — забеспокоилась Машка. — Слушай, Даш, ты же сама виновата! Если бы ты не начала мне грубить, то и я бы ничего не сказала…

— Маш, а ты все-таки уверена, что так оно и было… Насчет этого спора. Я понимаю, тебе, наверное, неприятно, что Гриша тебе изменил, так, может, ты все мне назло придумала? Да?

Та отрицательно покачала головой:

— Нет, к сожалению, так и было.

Преодолев внезапное смущение, Маша сдалась и рассказала все в мельчайших подробностях. Оказывается, на девушку в желтом летнем костюме, пришедшую на Киностудию Горького на летучку, обратили внимание все.

— Что это за чучело к нам приходило? — спросил Максим Медник, когда вполне довольная собой Даша уже отправилась домой.

— Да так, моя одноклассница, — призналась Кравченко, — в общем, неплохая девка и неглупая. Осталась без работы, вот я ее к нам и пригласила.

— А я рассчитывал позвать на это место свою племянницу, — вмешался один из осветителей, — она только что школу закончила, а вот в институт не поступила, зато работает фотомоделью. Снялась на днях для журнала «Ню»!

— Вот блин! — расстроился Медник. — Лучше бы эту фотомодель взяли! С ней можно было бы по крайней мере… ну вы понимаете!

— Да ладно, тебе, Макс, — рассмеялся Гриша Савин, — все женщины устроены одинаково! Какая тебе разница, с кем… ну ты меня понял. Тем более что тебя интересует только та женщина, которая искренне тобою восхищается. А фотомодели, они знаешь какие капризные. Им самим требуется всеобщее поклонение. Так что соблазни лучше даму в желтом.

— Ну уж нет, — рассмеялась Машка, — с Дашкой у вас ничего не выйдет. Она у нас синий чулок, еще со школы. Убежденная старая дева.

— Спорим, выйдет? — усмехнулся Гриша. — Старых дев, между прочим, даже легче соблазнить!

— Ты смотри у меня, — Маша шутливо погрозила любовнику наманикюренным пальчиком.

— Да ладно тебе, Маш! — отмахнулся актер. — Это же так. Ради чистого эксперимента!..

Машка замолчала.

— Понятно. — Даша присела на камень. Приятельница плюхнулась рядом и погладила ее по плечу.

— Да ладно тебе, Дашух. Все мужики сволочи! — неуверенно изрекла она, но Даша предпочла оставить утешительную реплику без ответа.

…А ведь все это происходит с ней, Дашей Громовой, не в первый раз. Однажды ей уже довелось испытать такое чувство — тебя словно обволакивает темная звуконепроницаемая пелена, и становится так трудно дышать, и еще очень хочется плакать, но почему-то никак не получается.

Лешка Суздальцев…

А ведь он все-таки сделал ей предложение. В свойственной ему оригинальной манере. Однажды он позвонил ей рано утром — Даша еще спала.

— Але, Дашута, все дрыхнешь? — Его бодрый, насмешливый голос расколол на мелкие кусочки ее уютный рассветный сон.

— А что я, по-твоему, должна делать в воскресенье s в половине седьмого утра? — зевая, полюбопытствовала она.

— Выглянуть в окно.

— Что?

— В воскресенье в половине седьмого утра ты должна приподнять штору и выглянуть в окно.

— И увидеть там тебя? — хихикнула Даша. — Ты что, купил мобильник?… Ладно, жди, сейчас посмотрю!

Даша резко отодвинула почти прозрачную занавеску… Во дворе никого не было. Ярко-голубой весенний рассвет висел над сонными домами и влажными тротуарами — даже местный дворник еще не приступил к работе. Она хотела было вернуться к телефону и выговорить Леше за глупую шутку, но тут увидела на асфальте: «Я тебя люблю, выходи за меня замуж!!!»

Кривые буквы белели прямо под ее окном. Причем вчера вечером этой надписи не было, а Даша вернулась домой за полночь — засиделась в гостях. Выходит, он встал в такую рань специально, чтобы сделать ей сюрприз? Заранее приготовил мел. Ползал на коленях под ее окнами, рисовал огромные буквы, высунув кончик языка.

— Я согласна! Леша, я согласна! — радостно прокричала она в телефонную трубку.

А потом было лето — душное, жаркое — прямо как в солнечной Испании. Mосква млела, Москва словно испарялась, медлительные, потные люди неспешно плавали по раскаленным улицам, женщины с заклеенными пластырем пятками переставали краситься — да это было бы бесполезно, любая косметика потечет на такой жаре. Даша чувствовала себя почти замужней дамой, но все-таки она еще числилась в невестах. Она похудела на пять килограммов и словно сбросила десяток лет. Ей снова исполнилось семнадцать, нет, шестнадцать. Молодая, лихая, веселая, предвкушающая беспроблемное будущее… Она носила подаренное Суздальцевым простенько, золотое колечко. Теперь они встречались почти каждый день. Катались на чертовом колесе на ВДНХ и на теплоходиках по вечерней Москве-реке, ходили в модные кинотеатры на соответственно модные фильмы. В общем, ничего лучшего Даша Громова и желать для себя не могла.

— У нас все будет хорошо, — мечтательно говорил ей Леша, — мы поедем в кругосветное путешествие. Или нет, уедем жить в горы, прямо этой осенью. Желательно в Гималаи. Ты ведь любишь приключения, да? Будем жить как снежные люди. Я буду охотиться, а ты — ловить рыбу.

Даша смеялась и заглядывала в его глаза: шутишь, да? Он был таким романтиком, этот Лешка Суздальцев.

— Лучше поедем на Северный полюс! — хохотала она. — Ты будешь строить чум, а я — дрессировать пингвинов!

— Пингвины живут только на Южном полюсе, балда!

Как только взбалмошный приятель получил cтатус официального жениха, к нему подобрели Дашины родители, которые раньше чуть ли не в обморок падали при упоминании одного его имени.

Дашина мама даже подарила ей свое свадебное платье.

— Конечно, его надо немного перешить, я-то была гораздо тоньше тебя, когда выходила замуж!

В свое время платье было привезено маме из Германии. Конечно, его никак нельзя было назвать супермодным — блестящая ткань, рукава фонариком, какие-то бесчисленные бантики и рюшечки… Но в конце концов, какая разница, что на тебе за платье! Главное, идти с Ним рука об руку под оглушительный марш Мендельсона, и подставить Ему безымянный пальчик правой руки, чтобы Он надел на него тонкий ободок обручального конца… А потом — рвануть на Красную площадь, на Поклонную гору или… ну куда там обычно стремятся молодожены в свадебный день! Ловить восхищенные, любопытные или даже немного завистливые взгляды прохожих.

Свадьбу запланировали на двенадцатое сентября. Отмечать должны были в небольшом кафе на старом Арбате.

Леша пригласил бесчисленное количество каких-то близких и далеких друзей. А с Дашиной стороны должна была прийти только одна Верка Агеева (конечно, не считая родственников и многочисленных маминых подруг). Вера так радовалась, даже прикупила в честь Дашкиной свадьбы платье в дорогом бутике.

— Прикинь, Дашук, оно такое клевое, обтягивающее, черное, с вырезом на слипе, — тараторил телефон Веркиным голосом в последний предсвадебный вечер, — короче, буду красивей тебя, это факт!

— Верусь, завтра обсудим. Надо выспаться, все-таки свадьба завтра у меня! — Даша даже не вступила в привычную шутливую ссору с лучшей подругой.

А уснуть она все равно так и не смогла — хоть и накапала себе на ночь в стаканчик валокордин.

Завтра.

Завтра.

Завтра наступит через сто двадцать лет. Если вообще наступит когда-нибудь.

В детстве Даша так же ждала наступления Нового года. В их семье было принято заранее наряжать елку, скрупулезно готовиться к празднику, закупать деликатесы… Даша ждала, нервничала и даже обыскивала мамин шкаф в поисках подарка, а праздник все медлил и не приходил.

В школе она с упоением ждала выпускного.

А сейчас она взрослая дама, вполне самостоятельная личность, и все равно с детским упрямством продолжает твердить — завтра не наступит, я не верю в собственную свадьбу…

— Дашенька, вставай, пора уже! Парикмахер пришел. — Мама гладит ее по голове. Совсем как в раннем детстве, когда надо было вставать в школу, а так не хотелось, казалось, что ничего важнее этих пятнадцати минут утреннего сна нет. Тогда Даша предпочитала клянчить лишние полчасика или вовсе притворялась больной.

— Сколько же сейчас времени? — Она села на кровати и попыталась раскрыть глаза, но какой-то невидимый магнит словно притягивал ее веки друг к другу.

— Половина седьмого, — ласково повторила мама, — парикмахер пришел.

Роль парикмахера исполняла бегемото-образная тетка, одна из маминых подруг, она же должна была сделать Даше макияж. Даша сопротивлялась, она же сама была профессиональным гримером. Но мама сказала, что делать свадебный макияж самостоятельнo — плохая примета. Знала бы она, как все получится…

— Ой, деточка, а с лицом-то у тебя что? — заохала тетка, едва увидев Дашу. — Как же такое лицо красить?

В итоге девушку заставили четверть часа стоять под прохладным душем и протереть сонное розовое лицо кубиком льда.

— Волосы поднимем наверх, чтобы была видна шейка, — бормотала парикмахерша, запуская огромную круглую щетку в свежевымытые Дашины волосы, — а тональный крем надо выбрать потемнее, а то у тебя какой-то болезненный вид.

Даша скептически смотрела на «мастера». Если она такая умная, то почему же сама выглядит как монстр?

Однако через несколько часов, когда ей наконец разрешили подойти к зеркалу, девушка нс узнала себя. Она недоверчиво смотрела на стройную красавицу в глубине зеркальной поверхности — ровная загорелая кожа, блестящие огромные глаза, аппетитно пухлые губы, густые волосы…

Все-таки мужчины намного искренней прекрасного пола, подумала она. Вот он, перед тобою, вместе со всеми своими недостатками — плохо выбритые щеки, нечесаные волосы, легкая сутулость… То ли дело женщины. Уютно уснешь на круглом плече распрекрасной топ-модели, а проснешься утром в компании бесцветной Даши Громовой!

В половине одиннадцатого утра они уже топтались возле ЗАГСа.

— Говорила же я тебе, мама, первые придем! — ныла Даша.

Вопреки оптимистичным прогнозам Гидрометцентра, погода была отвратительная — мелкий ледяной дождик, ветер. К одиннадцати Даша окончательно продрогла, ее нос покраснел, как у алкоголика со стажем, а зубы отбивали лихой военный марш.

К одиннадцати к их компании присоединилась запыхавшаяся Верка с пыльной картонной коробкой в руках.

— Сервиз хрустальный. Свадебный подарок, — объяснила она, вручая подруге неподъемный презент.

Даша старалась держать коробку на вытянутых руках, чтобы пыльный картон, не дай бог, не испачкал белоснежное платье. Наверняка хитрая Агеева отыскала сервиз на собственных антресолях — врял ли в современном магазине ей вручили бы такую грязную упаковку. Причем, скорее всего, данный презент в свое время вручили Вере на ее собственную свадьбу, а сейчас хозяйственная приятельница решила передарить никчемный сервиз Дарье. Что ж, это русская традиция, преподносить в качестве свадебного дара набор ненужной посуды.

— Ой, Дашка, что ты делаешь?! Что ты делаешь-то, дуреха?! — вдруг заверещала Агеева.

Даша удивленно посмотрела на подругу, и тут злополучная коробка выскользнула из ее ослабевших рук.

— Ты же на скользком стоишь, так и знала, что уронишь! — Верка причитала, словно плакальщица на старорусских похоронах.

Даша растерянно посмотрела вниз — весь асфальт под ее ногами был усеян мелкими осколками дешевого хрусталя.

— Ничего, это к счастью! — натянуто улыбнулась ее мама. — Чтоб тебе в семейной жизни повезло!

Но на этот раз прозорливая родительница ошиблась.

В половине двенадцатого Даша заволновалась. Бракосочетание было назначено на полдень, а жених так и не появился.

— Да ладно тебе, он же такой непунктуальный! — отмахивалась Агеева. — Помнишь, как он забыл про твой день рождения?

— Эх, Даша, надо было оставить его ночевать, — вздохнула мама, — а все ты со своими дурацкими народными приметами. Видите ли, нельзя ему видеть невесту в свадебном платье до самого момента бракосочетания.

В двенадцать Даша по-прежнему стояла на крылечке возле Дворца бракосочетаний и упрямо всматривалась в даль. Опаздывает? Передумал? Решил сделать сюрприз?

От такого, как Суздальцев, всякого можно ожидать — это обстоятельство Дашу и успокаивало. Сейчас она расстроится, может быть, даже заплачет, размазывая тушь, и как раз в этот момент из-за угла появится он — со связкой воздушных шариков в руке.

«Что, старушка? Испугались, что я передумал?» — и откроет бутылку шампанского.

Оптимистичные мысли немного развеселили Дашу, она смотрела на дорогу и улыбалась.

В половине первого закапризничали гости.

— Мы так не договаривались, — ныла Верка Агеева, — я же тебя предупреждала, что у меня легкое платье, декольтированное! Прикинь, как мне здесь стоять, на таком ветру!

— Может, придет еще? — надеялась мама.

— Да обыкновенный он проходимец! — злился Дашин отец. — Столько денег потрачено, а он…

В половине второго Даша еще стояла на пороге ЗАГСа. Поплыла тушь, испачкался грязью подол красивого платья. Мимо нее постоянно ходили улыбчивые женихи и счастливые невесты.

В три часа Даша наконец догадалась ему позвонить. Трубку никто не снимал.

— Дашут, ты не обижайся на него, — потупив глаза, объяснял Вадик, лучший Лешкин друг, — просто Суздальцев такой человек. Ненадежный, импульсивный. Он ведь уже как-то собирался жениться, несколько лет назад, но все отменилось в самый последний момент — мы еще все удивлялись, что у вас все так четко получается… Все равно ты не была бы счастлива с таким человеком.

В половине четвертого унылые гости отправились в заказанный ресторан — не пропадать же свадебным вкусностям! Даша пришла домой, чисто умыла лицо, скинула атлас и кружева, достала из шкафа любимые джинсы и какой-то свитерок. Только вот куда она собралась идти? Не в ресторан же… Странно, но слез не было. Вообще никаких чувств, словно не с ней это произошло. Она забралась под пуховое одеяло (постель так и осталась неубранной с утра) и уснула — может быть, перенервничала, а может, просто устала. День получился очень длинным.

Потом она старалась не вспоминать о «свадьбе». Никому об этом не рассказывала, да и вряд ли кто-нибудь ей поверил бы — ведь эта ситуация так напоминает классическую сцену пошлейшего любовного романа. Но почему? Почему именно она стала героиней этого фарса?

— Ладно, Маш, пойду я, — пожала плечами Даша.

— Да ты так не переживай. — Красавицу явно расстроило то, что она невольно стала катализатором чьего-то несчастья.

— Да чего уж там…

Даша Громова никогда не слыла плаксой. Не хныкала на публике, не ревела по ночам в подушку. Поэтому она так удивилась, когда вдруг крупные слезы ниагарским водопадом хлынули по щекам. Что же это такое происходит? Кого благодарить за потоки соленой воды, безжалостно смывающие тщательный макияж? Лешу Суздальцева? Григория Савина? Машку Кравченко? «Скорее в отель, — думала Даша, — запереться, встать под горячий душ, а потом нырнуть под тонкое шерстяное одеяло и постараться уснуть. Забыться. Никого не видеть».

— Даша? Куда так несешься? Ты плачешь?

Даша остановилась. Прямо перед ней стояла Алла Белая.

«Прямо как в плохом кино, — подумала Даша Громова, — сначала я случайно встретила ее плачущую, а теперь вот она меня…»

— Алла Михайловна… ты была права! — Даша неожиданно перешла на «ты», но Алла, казалось, совсем не обратила внимания на эту внезапную фамильярность.

— В каком смысле?

— Гриша… Гриша Савин, — глотая обильные слезы, объяснила Даша, — он, оказывается, поспорил, что ему удастся со мной… меня… ну вы понимаете! На тысячу рублей.

— Какой кошмар! я же тебе говорила! я же сразу поняла, что что-то здесь не так, я почувствовала в нем фальшь!

— Вам легко говорить. Вы такая уверенная в себе, красивая. С вами никогда ничего подобного не произойдет. — И Даша, которой вдруг стало стыдно за внезапную истерику, быстро пошла прочь, размазывая слезы по щекам.

— Я поняла, кого ты мне напоминаешь! — вдруг закричала Алла ей вслед. — Меня! Мы же с тобой похожи, неужели ты не заметила?

Но Даша вряд ли могла ее услышать.

— Эй, ты чего под ноги совсем не смотришь?

Она невольно отшатнулась, услышав так близко знакомый голос. Ничего себе, оказывается, она вторично чуть не сбила с ног человека и совсем этого не заметила. Максим Медник. Красивый. Глупый.

— Извини, — она хотела было проскользнуть мимо, но Медник удержал ее за рукав.

— Эй, ты что, плачешь, что ли?

— Нет. Не плачу — проревела Даша, чувствуя, как слезы льются за воротник. — Отпусти меня.

— Да ладно тебе, Даш, — ей показалось, что красавчик напуган, — не плачь, не надо. Пойдем ко мне в номер, я тебе «клюковки» налью!

А что, может, и правда напиться в обществе секс-символа? Да и в очередной раз сделаться объектом недоброго внимания окружающих?

— Нет, Максим, спасибо. Я пойду лучше.

И тут случилось неожиданное. Максим Медник, самовлюбленный красавчик, бездарный актер, не слишком умный эгоист, вдруг мягко притянул ее к себе — не успела Даша опомниться, как ее распухшее от внезапных рыданий лицо оказалось зарытым в складках его свитера.

И тогда Даша стала плакать еще громче.

— Ну не плачь, не плачь, пожалуйста, — он гладил ее по волосам, — я все понимаю…

— Ты же ничего не знаешь!

— Я сам виноват.

— Виноват? — Даша оторвала заплаканное лицо от любезно предоставленного свитера. — Очень интересно, в чем же? Значит, ты все же спорил?

— Я виноват, — глухо повторил он, — я же знал, прекрасно видел, как ты страдаешь, и все равно не обращал на тебя внимания.

— Что это ты имеешь в виду? — Даша наконец заподозрила неладное.

— Это мой рок, — грустно улыбнулся Максим, — женщины в меня влюбляются и страдают. Но знаешь, Даш, что я тебе скажу?

— Что? — машинально спросила она.

— Меня никто не любил так, как ты. Думаю, у нас с тобой могло бы что-нибудь получиться.

АЛЛА

Снились ей корабли. Много кораблей — наверное, целая флотилия. Трехпалубные белоснежные великаны и крохотные, подпрыгивающие на зеленых волнах суденышки, шхуны с развевающимися парусами, скоростные спортивные яхты и даже массивные субмарины. Все они плыли вверх по течению, ловко запрыгивали на водопады, шутя преодолевали грозные пороги.

Они плывут по Белой реке, поняла Алла — и проснулась.

— Дул северо-восточный ветер, — сказала она вслух, отмечая, как охрип голос, — моряки называют его норд-ост.

— При чем тут моряки? Ты что, мам?

Митенька. Он так похудел в больнице. Бледные, впалые щеки, костлявые ключицы.

— Действительно, ни при чем, — сонно отозвалась она, — ведь я уже давно не моряк.

Алла спала долго. Очень. Вообще все события прошедшей недели запомнились ей как смутный рассветный кошмар. Бывает такое — коротко вскрикнув, просыпаешься на влажных простынях и понимаешь: ну слава богу, это был всего лишь сон. Но все равно сердце стучит быстро-быстро и тоскливо ноет под ложечкой.

Она отменила натурные съемки. Для всей съемочной группы были заказаны авиабилеты, а сама Алла Белая покинула Гузерипль на два дня раньше остальных. С Ярославом Мудрым она так и не попрощалась. Собственно, Ясик перестал для нее существовать, — наверное, в тот самый момент, когда телефонная трубка голосом Артема сообщила о предсмертном состоянии сына.

Зачем ей курортные романы? Поездки в Париж на выходные, новые фильмы, премии «Оскар», слезы в подушку, кольца на память? Зачем, когда гибнет ее единственный ребенок?!

В аэропорту Хитроу ее никто не встречал. Пришлось искать такси и платить пятьдесят фунтов стерлингов за проезд.

— В Aнглии самое дорогое в мире такси, — похвастался улыбчивый водитель, пряча в карман полученные банкноты.

Ее пропустили в реанимацию — и то был нехороший знак, потому что Алла знала, что туда пускают только к безнадежным больным.

— У него плохая наследственность, — объясняла Алла седому строгому врачу, — его отец был наркоманом. Он умер от передозировки героина.

Митя Белый пришел в сознание только через два дня. Мать он не узнал. Принял за медсестру и попросил воды — на английском. Алла не обиделась — она вскочила со стула и с удвоенной энергией засуетилась вокруг болезненно худого мальчика с темными синяками вокруг глаз.

Через неделю Алла перевезла сына в Москву. Митенька вяло сопротивлялся.

— Мам, учебный год еще не закончился! Я здесь так привык. У меня здесь друзья. Там я не смогу.

— Сможешь. Заведешь новых друзей. В твоем возрасте это легко. В институт поступишь.

— Ну, в какой институт?! — злился сын. — Ты хоть понимаешь, что у нас разные системы образования?

— Школу закончишь экстерном, — решила Алла, — найму тебе самых дорогих репетиторов. В иняз пойдешь, там тебе будет просто.

И жить стало проще, волевым решением Алла отменила житейские проблемы.

Она позвонила бывшему любовниц — знаменитому спортсмену. Тот обрадовался, пригласил ее на матч. Алла пришла — в джинсах и обыкновенной майке, она истошно кричала и размахивала каким-то плакатом, болея за cвоегo мужчину. Она пила отвратительное теплое пиво и ела хот-доги, заправленные майонезом и кетчупом, как все остальные болельщики.

Потом они отправились на загородную виллу спортсмена и прожили там три дня. У спортсмена был великолепный, ухоженный сад — яблони, вишни, облепиха, аккуратный английский газон, оформленные дорогим дизайнером клумбы. Почти все время они провели в постели, Алла вылезала из-под влажной простыни несколько раз в день — спортсмен отпустил домработницу, так что готовить приходилось ей. У него был аппетит молодого волка, он с одинаковым удовольствием поглощал приготовленный ею омлет и заказанную по телефону пиццу, он за несколько минут опустошал литровые бутылки прохладного пива.

Через несколько дней темпераментный спортсмен надоел Алле, она возжелала вернуться в Москву. Он заказал специально для нее красный лимузин.

А на следующий день в одной из бульварных газеток появилась пропитанная чьей-то ядовитой слюной статья — «Неприличное поведение известного клипмейкера». Аллу словотворчество безымянного корреспондента позабавило, а спортсмен обиделся и написал в газету опровержение.

Она позвонила бывшему любовнику — пытающемуся стать знаменитым политиком. Тот привез ее в ресторан на самой окраине Москвы. Алла не любила дешевые московские рестораны. Сонные официантки, повар-самоучка, влажная посуда — вот типичные атрибуты подобного заведения. То ли дело Европа! Где-нибудь в Париже или Риме в уличном кафе с выцветшими, грязными зонтиками вас могут угостить наивкуснейшим крепким кофе и божественными сырными пирожными.

— А почему не в «Максим»? — удивилась Алла. — Что, с финансами плохо? Ну, так можно за мой счет, мы же старые друзья.

— С финансами полный порядок, — поморщился политик, — просто я не хочу, чтобы нас видели вместе. Сплетни, знаешь ли, репутация…

Алла поскучнела. Она заказала диетические тушеные овощи — eй принесли нечто, внешним видом напоминающее строительную вату. Она заказала самое дорогое вино — ей принесли бокал с мутноватой красной жидкостью (на вкус — типичное «Арбатское», продающееся в каждой ночной палатке за семьдесят три рубля…).

А политик, казалось, ничего этого не замечал. Он с аппетитом ел разогретые магазинные пельмени и запивал их дешевой водкой. К концу вечера захмелел так, что заказал местным музыкантам «Лезгинку» и пустился в пляс.

Алла предпочла уйти по-английски, при этом позабыв на столе безумно дорогие очки, сделанные на заказ в салоне «Интероптика».

Политик ей больше никогда не звонил.

Она позвонила бывшему любовнику — стриптизеру Костику.

— Пятьсот за ночь, двести за три часа, — хрипло объяснил юноша, — я уволился из клуба и теперь на вольных хлебах.

Она не видела Костика всего несколько месяцев, но за это время он постарел на десять лет. Куда исчезло ангелоподобное лицо? Почему пропала трогательно-розовый свежий румянец? Даже его глаза как-то потускнели. Теперь он был больше похож на парижского клошара, чем на героя — любовника.

И все-таки она улыбнулась ему, и все-таки ласково погладила его по небритой щеке. Костик прожил у нее почти двое суток, после чего был безапелляционно изгнан из шикарных апартаментов — на этот раз, видимо, навсегда.

В респектабельном закрытом клубе она познакомилась с влиятельным немецким бизнесменом, — к собственному ужасу, Алла даже не могла вспомнить, как его зовут (приходилось обращаться к нему «мой дорогой»). Бизнесмен пригласил ее в Питер, она, не раздумывая, согласилась. Алла словно на двадцать лет помолодела — влажный ветер над Невским проспектом унес с собою ее возраст. Они ночами напролет гуляли по кривоватым переулкам, Алла все каблуки свои переломала об отвратительные питерские мостовые. Было жарко, они целовались на лавочках, как сбежавшие из дома подростки. Оба свободно говорили на английском; он рассказывал о своей фирме, о своих школьных друзьях, о своем последнем отдыхе на озерах Финляндии; он рассказывал, что в Мюнхене у него есть жена и дочки-близняшки.

— А у тебя, Алла? У тебя кто-нибудь есть? — однажды спросил он.

У него было простое загорелое лицо, седина на аккуратно подстриженных висках, дорогие круглые очки. Он спросил об этом не потому, что хотел ее обидеть, он ведь не знал, что никого у Аллы нет. Это скорее было не праздное любопытство светского сплетника, а бесцеремонность полудруга-полулюбовника.

— Есть, — уверенно улыбнулась она, — у меня замечательная семья. Муж и четверо детей. Три девочки и мальчик Митенька.

Зачем соврала? Не смогла удержаться… Захотелось примерить на себя роль кухонной королевы — в красном нарядном фартучке с цветастой вышивкой стоит она над ароматно благоухающими кастрюлями, а вокруг копошатся чумазые дети.

Немец удивился:

— Четверо детей? Но… ты так замечательно сохранилась, у тебя фигура как у школьницы. Моя жена носит пятьдесят восьмой размер. Она одевается в специальных магазинах для полных.

— Тебе не повезло.

— Да, Алла, — грустно вздохнул он, — мои дочери тоже любят сладкое, они тоже полноваты для своих лет. Наверное, станут похожими на мать… А ведь она была миленькой, когда мы только познакомились. А я люблю таких девочек, как ты, я люблю, чтобы бедра были узкими, — его влажная ладонь накрыла ее колено, обтянутое дорогими летними брючками.

Это была их последняя питерская ночь, они вернулись в отель пораньше. Он заказал в номер бутылку французского вина шестьдесят седьмого года. Как ни странно, Алла не любила дорогие старые вина, ей казалось, что они пахнут пробкой и плесенью.

Они вместе приняли ванну, они всю ночь пили вино и слушали французские шансоны, они уснули, когда уже начало светать. На следующее утро он должен был встать раньше Аллы — он собирался лететь в Мюнхен прямо из Питера. Она пообещала приготовить ему завтрак, но, разумеется, проспала. Проснулась в полдень, рассеянная и томная, и обнаружила на соседней подушке записку и… доллары. «Русской девушке Алле в благодарность от ее сладкого немецкого друга». Алла машинально пересчитала деньги — двести пятьдесят долларов. Ее купили за двести пятьдесят долларов! Двести пятьдесят долларов в неделю стоит общество знаменитого клипмейкера Аллы Белой!

Устраивая свою личную жизнь, Алла как-то позабыла о Митеньке. Не привыкла жить рядом с сыном.

А вокруг Мити кипели какие-то понятные ему одному страсти. Сначала он ныл, что хочет обратно в Лондон, но со временем привык и к Москве. Освоился. В Лондоне Митя учился в колледже с юридическим уклоном, Алле хотелось, чтобы сын поступил на юрфак.

— Я использую все свои связи. Экзамены уже начались, но ты сможешь сдать их отдельно. У тебя есть два месяца, чтобы подготовиться.

— За два месяца я не успею ничего, — фыркнул Митя.

— Значит, будешь поступать на следующий год, — спокойно улыбнулась она, — но в этом случае я ограничу тебя в расходах.

Все это время Митя пользовался ее кредитной карточкой. Алле казалось, что сын тратит немного. Во всяком случае, он был равнодушен к одежде, он никогда не покупал диски или видеокассеты. Но однажды, придя в один из своих любимых бутиков, Алла услышала от вежливого продавца:

— Извините, но лимит по этой карточке превышен.

— Как? — растерялась она. — Я всего лишь хочу купить блузу за семьсот долларов. Неужели на этой карточке нет и семисот долларов? Еще месяц назад здесь было пять тысяч! Наверное, вы ошиблись, проверьте еще раз.

— Я уже много раз проверял. На этой карточке денег нет.

В тот вечер она внимательно посмотрела на Митю. Щеки горят, блестят глаза. У сына постоянно хорошее настроение, он вслух рассказывает бородатые анекдоты и сам же заливисто над ними хохочет. Господи, как же он похож на отца! У Гены было точно такое же нервное тонкое лицо.

Ну, конечно же, кокаин. Наркотик миллионеров. Белая пыль, которая стоит дороже золота. Только на кокаин можно было потратить все эти деньги. Одна доза хорошего кокаина стоит в Москве почти двести долларов.

— Мать, а что это ты так на меня смотришь? — вдруг спросил Митя.

— Ты принимаешь наркотики, — сказала она. Сказала — не спросила.

— Да ты что? — возмутился сын — Конечно, нет! С чего ты взяла?

— Да ты в зеркало на себя посмотри. Выглядишь как египетская мумия. А глаза блестят. И веселый как Олег Попов.

— Глаза блестят, потому что я хорошо высыпаюсь. И, вообще, другая мать радовалась бы, что у нее такой веселый сын.

— Ну, хорошо. А куда в таком случае делись деньги с моей кредитной карточки?

Митя замолчал.

— Что, никак не можешь придумать правдоподобный ответ? — гневно усмехнулась она. — Интересно, где же ты теперь возьмешь деньги на дозу?

— На какую дозу?! — взвился Митенька. — Мам, ну да, я потратил эти деньги. Я бы и сам тебе сказал, но боялся, что тебе это не понравится.

— Конечно, мне не нравится, что семнадцатилетний подросток, который не проработал ни одного дня, тратит пять тысяч долларов за один месяц. Так куда же ты их потратил? Если не на дозу?

— Мам, ну… я потратил их на девушку…

— Что?

— На девушку, мам, я люблю ее, правда, мы собираемся пожениться, она меня тоже любит! Правда! — затараторил он.

— Неудивительно. Я бы тоже, наверное, влюбилась в человека, который за один месяц готов платить на меня такие деньги.

— Да не в деньгах дело, — горячо возразил Митя, — ты не понимаешь. Просто она… она такая… Она красавица, настоящая красавица. И, мам, она меня немножко старше, ей уже двадцать шесть.

— Ничего себе «немножко»! На целых десять лет.

— Она фотомодель, шикарная. У нее знаешь какие поклонники. Она рассказывала, что один из них хотел подарить ей яхту, а другой — возил ее на Каннский фестиваль.

«Все понятно! — решила Алла. — Стареющая «вешалка» решила запудрить мозги богатому молодому олуху. Скорее всего, никаких любовников у нее нет».

— Я купил ей норковую шубу, — тем временем восторженно рассказывал Митя, — и эксклюзивные японские духи за восемьсот долларов. Я снял ей трехкомнатную квартиру на Арбате, и каждый вечер мы развлекаемся в ресторанах.

— Раз так, может быть, ты пригласишь ее в гости? Интересно было бы посмотреть, — сказала Алла и мысленно добавила: «Уж я-то поставлю эту пиранью на место?»

Она ожидала, что Митя под каким-нибудь предлогом откажется, но сын радостно согласился:

— Конечно! Тебе будет интересно посмотреть на Натали.

«Тоже мне Натали, — поморщилась Алла, — а при ближайшем рассмотрении, должно быть, обычная Наташка! Натали! Не имя, а название для дешевого салона интимных услуг?»

В тот же вечер «пиранья» посетила их дом. Высокая (на полторы головы выше Митеньки), костлявая, толстогубая, с россыпью крашенных в иссиня-черный цвет кудряшек и с характерным украинским говорком. На роскошную топ-модель девчонка никак не тянула. Скорее всего, пашет в одном из мелких модельных агентств и между делом пытается найти любовника повлиятельнее. «Пиранья» была одета как итальянская кинозвезда — наимоднейшее летнее пальто из венецианских кружев, белые полусапожки из страусиной кожи, солнечные очки от Валентино. «Вот куда делись мои деньги», — печально подумала Алла, рассматривая тысячедолларовые наряды.

— Добрый вечер! — тепло улыбнулась она. — Митя не говорил, что у нею такая молодая и красивая мама.

— Сапожки можете не снимать.

— Что вы, у вас такая чистота, я так не могу, — засуетилась девчонка, скидывая обувь, — я принесла торт. Сама испекла. Никто не умеет готовить медовые тортики, как я. Митеньке вот очень нравится, как я готовлю.

Митя зарделся, как застенчивая восьмиклассниц а Алла грустно подумала: «Похоже, девчонка настроилась серьезно. Наверное, действительно намылилась замуж, раз так старается мне угодить. Надо срочно что-то придумать».

Они пили зеленый чай с медовым тортиком («пиранья» и правда готовила восхитительно), Натали щебетала о своей работе, а Митенька влюбленно на нее смотрел.

— На самом деле я очень устала от работы манекенщицы, — кокетливо вздохнула Натали, — знаете ли, съемки, кастинги, восхищенные поклонники, это так утомляет. Иногда просыпаешься в Париже, а засыплешь в Милане. Я вообще нарасхват. Сам Версаче незадолго до гибели назвал меня своей музой. Я работала и с его сестрой Донателлой. Демонстрировала ее замечательные костюмы в стиле милитари. И со Стеллой Макартни. Многие девушки позавидовали бы мне, а мне так хочется осесть у домашнего очага.

«У Донателлы Версаче не было кocтюмов в стиле милитари», — подумала Алла, а вслух сказала:

— Наверное, ваша работа достойно оплачивается.

— Не жалуюсь, — улыбнулась Натали, — но вообще-то деньги не имеют для меня особенного значения.

— Это мудро, — похвалила ее Алла, — тем более, если вы собираетесь замуж за моего сына Дмитрия.

— О, он уже вам рассказал, — зарделась «пиранья», — я счастлива, что Митенька выбрал именно меня. Ведь у такого блестящего молодого человека, как он, должно быть, много невест.

— Да, Дмитрий перспективен, — улыбнулась Алла, — он ведь будет поступать на юридический факультет, знаете? Станет преуспевающим юристом и когда-нибудь будет зарабатывать очень много денег. Хорошо, что вы работаете, потому что, пока он учится, вы сможете жить на ваши средства.

Митя уничтожающе на нее посмотрел, а лицо Натали немного вытянулось, но ей быстро удалось взять себя в руки:

— Что вы, Алла Михайловна, мне не нужно много денег. Того, что есть у нас обоих, вполне хватит на первое время.

— Вот как? Но у Мити нет ничего. Он потратил свои последние накопления. Мы откладывали эти деньги на колледж в Англии, там, знаете ли, очень дорогое образование, гораздо дороже, чем в Москве. Так что теперь он живет на мои деньги, а у меня дела идут, если честно, не очень. Поэтому я очень рада, что вы так хорошо зарабатываете… Что ж, у меня есть журналы с последними коллекциями свадебных платьев. Хотите, вместе что-нибудь подберем?

— Но… я…

— Конечно, вряд ли мы можем позволить себе дизайнерский наряд. Но можно украсть фасон и сшить платье в ателье, — Алла бесхитростно улыбнулась, — а что, у меня есть знакомая, всего пятьсот рублей берет. Так и быть, это будет моим свадебным подарком.

Чай допивали молча. Митя мрачно жевал медовый тортик, а Натали то и дело посматривала на часы. Через двадцать минут она, сославшись на головную боль, ушла и больше Мите не звонила. Митенька почти неделю нс разговаривал с Аллой. Потом они, конечно, помирились.

Однажды за завтраком он даже объявил Алле:

— Мам. представляешь, у меня появилась новая девушка.

— Вот как? Опять, наверное, фотомодель. Хочет, чтобы ты купил ей норковую шубку? Или она предпочитает песца?

— Ну, при чем тут шубка? Мы любим друг друга. Она небогатая девушка, но порядочная. Ей никаких денег не надо, я ей сказал, что пока не работаю.

— Вот как? — умилилась Алла. — Где же ты с ней познакомился?

— Да в клубе «Ночная бабочка»! Она там стриптиз танцует! — бесхитростно объяснил сынок. — Ее зовут Элен, она у нас сегодня ужинает.

— Она что, иностранка? — вздохнула Алла.

Элен оказалась кенийкой почти двухметрового роста, черной, как крымская ночь. Она вежливо улыбалась Алле, а ее холодные глаза прощупывали интерьер.

Через несколько дней девушка переехала к ним.

— Элен живет в общежитии, — объяснил Митя, — не волнуйся, она не займет много места, будет жить в моей комнате. А если хочешь, можешь снять нам отдельную квартиру.

— Ну, уж нет, — возмутилась Алла, — живите лучше здесь, под присмотром.

— Мы собираемся пожениться через пару месяцев, — «успокоил» сын, — представляешь, какие прикольные получатся дети. Цвет кафе-оле, кофе с молоком.

А через неделю из секретера Аллы исчезла бриллиантовая брошь, вместе с ней испарилась и Митенькина невеста. Впрочем, обманутый сын переживал не слишком долго. Уже через неделю он представил Алле свою новую пассию — манекенщицу Юлю. У Юли были пережженные перекисью снежно-белые кудрявые волосы, длинные загорелые ноги и огромные глупые глаза. Чем-то она смахивала на молодого спаниеля — доброжелательная, игривая, но непоправимо тупая.

Юля прожила в Митенькиной комнате четыре дня. Нет, она не сбежала, прихватив драгоценности и деньги — как это сделала ее более сообразительная предшественница. В один прекрасный день Митя самолично выгнал девицу.

— Собирай свои шмотки, и чтобы через час тебя здесь не было! — кричал он, швыряя в подружку ее собственным раскрытым чемоданом. Девочка, глотая слезы, ползала по полу, собирая раскиданные повсюду колготки и блузочки. Алла все это время лежала в своей спальне, вставив в уши силиконовые немецкие затычки. Но скандал был таким громким, что все равно она слышала почти каждое слово.

— Мить, а может, не надо было так сурово? — поинтересовалась она, когда зареванная девушка уже ушла.

— От кого я это слышу? — присвистнул заметно повеселевший сын. — Ты же сама пару дней назад выгнала этого парнишку, Костика! Он еще похлеще моей Юльки орал! Мам, да я весь в тебя, мы одного поля ягодки.

Алла замолчала, поскольку педагогически корректного ответа не нашлось. Единственное, что она может сделать, — это не приводить больше своих любовников домой. «Бред, мне почти сорок лет! — думала она. — А надо теперь скрываться, словно восьмикласснице!»

И, несмотря на многообразие волнующих кровь событий, Алла отчаянно скучала. Начался монтаж фильма. Алла ходила на Киностудию Горького без всякого удовольствия — фильм явно не получался. Самой удачной сценой была та, где гримерша Даша Громова прыгала в бурлящую реку. «Надо использовать этот момент для какого-нибудь клипа!» — решила Алла.

Она скучала. Каждый ее вечер начинался с пролистывания толстенной записной книжки. Женщина методично обзванивала бывших любовников, встречалась с ними. Ходила в рестораны, на какие-то бесконечные премьеры и даже в модные ночные клубы.

И скучала все равно. Как она могла считать, что живет весело и интересно?

Время от времени Митя знакомил ее со своими новыми пассиями. Все они обладали длиннющими, крепкими ногами и мозгами, как у цыплят.

Она наняла для сына репетитора по математике — строгую немолодую даму, профессора. Митя занимался охотно, Аллу даже удивила такая внезапная любовь к точным наукам. Потом все стало на свои места — вернувшись однажды несколько раньше обычного, Алла застала репетиторшу в одной постели с сыном.

В тот день она впервые пожалела о том, что забрала Митеньку из Лондона.

— В принципе ты мог бы поехать обратно, — однажды заявила Алла, — или нет, лучше я отправлю тебя не в Лондон, а в Бельгию. Знаешь, там есть замечательные закрытые пансионы. Я не буду за тебя волноваться, ведь там железная дисциплина.

— Что ты, мам! Я лучше останусь здесь, в Москве, — широко улыбнулся сын, — я здесь уже привык, да и по тебе буду скучать.

Алла промолчала, но начала собирать сведения о швейцарском пансионе. Митя непременно отправится туда — хочет он этого или нет. Он слишком повзрослел, слишком изменился, они давно стали чужими, и ей с ним теперь не справиться.

Однако процесс перевода сына в пансион все откладывался — слишком много надо было соблюсти различных формальностей. А у Аллы не хватало на это времени.

Она приступила к съемкам нового клипа. Один бывший любовник — известный в шоу-бизнесе продюсер — просмотрел ее адыгейские съемки и предложил выгодный заказ.

— Есть у меня один начинающий певец! Классный голос, красивая внешность, и вообще — харизматическая личность. Надо делать ему первый клип. Твоя река как раз подошла бы. К тому же он очень похож на одного из ваших актеров — ну вот этого, с родинкой.

— Его зовут Григорий Савин.

— Да мне все равно, как его зовут. У тебя здесь столько эффектных сцен. Особенно та, где девица бросается в реку — так натурально снято! И про драку, и про признание в любви.

Алла подписала контракт — уж лучше снять хороший клип, чем плохое кино. К досъемкам были привлечены и Максим, и Машка Кравченко. Снимали долго — главный герой, начинающий певец Алексей, оказался на редкость необязательным человеком. Он то опаздывал на съемки, а то и вовсе забывал о них.

— У тебя же превосходные данные, — ласково уговаривала его Алла. — Голос такой хороший. Сейчас на эстраде так мало хороших голосов. Ты мог бы стать по-настоящему знаменитым.

— Да меня это не интересует, — улыбался певец, — я вообще-то мечтаю стать великим путешествеником. Покорять Альпы, плыть куда-то по горным рекам, с парашютом прыгать. Вот накоплю побольше денег и обязательно организую экспедицию.

Алла пожимала плечами, а когда сумасшедший музыкант отворачивался, выразительно крутила пальцем у виска.

А певец был явно к ней неравнодушен.

Так или иначе, клип полупился оригинальным — каким-то нервным и очень выразительным. Во всяком случае, и сам певец, и его продюсер остались ее работой довольны.

— Устроим презентацию на днях. В самом престижном ночном клубе, — пообещал продюсер.

Алла купила шикарное вечернее платье — специально для презентации. Пригласила на дом дорогого парикмахера, массажистку и визажиста из престижного салона красоты.

Примерно в эти дни Митенька ушел из дома. Сначала она не волновалась — в последнее время сын часто ночевал у каких-то своих подружек. То, что он на самом деле ушел, она поняла только через неделю. Заглянула в его комнату и обнаружила пустые полки в шкафу.

Она не стала писать заявления в милицию: Митя взрослый, почти совершеннолетний. Он ушел сам, никто его не заставлял. В конце концов, пусть делает, что хочет. Все равно рано или поздно вернется — ведь его кредитную карточку Алла вовремя заблокировала.

Так оно и получилось. Дверной звонок раздался, когда она собиралась пообедать — диетический творожок и шпинат. Она говорила себе: не торопись, сохраняй чувство собственного достоинства, покажи ему, кто в доме хозяин. Говорила — и, тем не менее, выронила тарелку, и суперполезный шпинат оказался на полу, бросилась к двери, теряя на ходу домашние туфли. Первый замок, второй, третий… В свое время она позаботилась о собственной безопасности — ее входная дверь по степени надежности могла конкурировать с лучшим сейфом центрального австрийского банка.

— Митя, наконец-то! — воскликнула она и замолчала.

На пороге стоял Ярослав Мудрый.

Свежевыбритый, нерешительно переминающийся с ноги на ногу. Он, видимо, был одет в свои лучшие вещи — коротковатые заношенные брючки, белоснежную рубашку с воротничком «заячьи уши» и остроносые лакированные туфли. Так одевались провинциальные интеллигенты годах в восьмидесятых.

— У отца вещи одолжил, — смущенно объяснил он, перехватив ее насмешливый взгляд, — я ж такое и не ношу совсем.

— Ну, проходи, раз пришел, — Алла посторонилась, — адрес-то откуда узнал?

— На Киностудии Горького, — потупился Ярослав, — я уже три дня в Москве. Снимаю комнатку.

— Понятно. А зачем приехал? Что-то купить к свадьбе надо?

— Свадьбы не будет. — Ясик уселся на табуретку.

— Как это — нс будет? От тебя сбежала прелестная невеста?

— Не совсем так, — у него было лицо человека, которого замучила зубная боль, — я се бросил.

— Кофе будешь? — Не дожидаясь ответа, Алла включила чайник. — К сожалению, у меня только растворимый. Что ж, а ко мне-то ты зачем пришел?

— Ну… я подумал… — растерялся он, — Алла, ты будешь смеяться, но я тебя люблю.

В этом месте Алла действительно рассмеялась, — правда, несколько натянуто и ненатурально. Интересно, кем он ее считает, товаром второго сорта, что ли? Запасным выходом?

Ясик словно угадал ее мысли:

— Ты только не подумай, что я пытаюсь тобой заменить Оксану. Нет, я в тебя и тогда был влюблен, просто мне казалось непорядочным бросать невесту перед самой свадьбой… Алла, я же все прекрасно видел.

— Видел — что?

— Я знаю, что нравлюсь тебе. Ты… ты так на меня смотрела. На меня никто так не смотрел.

— Ну, я творческая личность, режиссер, — усмехнулась она, — мало ли как посмотреть могу.

— И все-таки, Алла, ты самая потрясающая женщина из всех, кого я встречал.

— А как же Оксана?

— Оксана… Она хорошая очень и так переживала, когда я уехал. Но… она пустая. И потом…

— Что? И почему ты ее в итоге бросил? Что случилось? — спросило голосом Аллы одушевленное женское любопытство.

— Ну, она стала просто невыносимой. Мне так неприятно об этом вспоминать… Сначала устроила истерику из-за тебя. Что ты ее изуродовала.

— Так не спрашивала бы моего совета, — пожала плечами Алла, — по-моему, я ее приукрасила, но оправдываться не собираюсь.

— Понятно, — его голос сразу потускнел, словно антикварное серебро, — ты просто ищешь предлог, чтобы со мною не общаться.

Она пожала плечами:

— Понимай как знаешь.

Он улыбнулся, вежливо пожал ей руку. И ушел, столкнувшись в дверях с не слишком трезвым Митенькой.

— Маман! — Сын явно собирался сделать реверанс, но поскользнулся на шпинате и грохнулся на пол. — Маман, вижу ты времени даром не теряешь! Завела себе мужчинку!

— Как ты разговариваешь! — поморщилась она. — Я тебя отправляла в Англию не для того, чтобы ты говорил как периферийный сутенер!

— Да что я сказал-то? — Митя икнул. — Пошутил просто. А я вот вернулся. Деньги у меня кончились, и что-то случилось с кредиткой. Ты, кстати, не знаешь что? — На этих словах Митя закрыл глаза и преспокойно уснул — прямо на полу. Алла склонилась над сыном и не почувствовала запаха алкоголя. Значит, опять наркотики. Запаниковав, она вызвала «скорую». Усталый врач похлопал спящего по щекам, приоткрыл его глаз и вынес вердикт:

— Ничего серьезного он не принимал. Так, марихуана. Максимум — какой-нибудь легкий стимулятор. Проспится, и все будет в порядке.

— Что же мне с ним делать? — Вопрос скорее был риторическим.

— Надо увлечь его чем-нибудь, — доктор уже надевал куртку, — рисование, теннис, спортивная рыбалка.

Алла разозлилась. Только в Москве, наверное, остались еще такие равнодушные эскулапы. А ведь она заплатила за прием почти сто долларов — сунула доктору в карман, надеясь, что, приняв подношение, он отнесется к Мите внимательнее. Спортивная рыбалка!

Врач оказался прав — утром Митя выглядел свежим и бодрым. Он как ни в чем не бывало продефилировал мимо нее на кухню, намазал поджаристый тостик черной икрой.

— Проголодался, — дружелюбно объяснил он остановившейся в дверях Алле, — такое впечатление, что я неделю не ел. Хотя… так оно и есть.

— Митя, мне нужно серьезно с тобой поговорить! — без предисловий начала она.

— А что такое? — как будто бы удивился сын.

— Значит, так. Либо ты не пьешь, не куришь марихуану и не жрешь таблетки. И в этом случае остаешься здесь. Либо на следующей неделе едешь в Бельгию. Я присмотрела для тебя славное местечко. Мужская закрытая школа с православным уклоном.

— Очумела, мать? — возмутился Митенька. — В монастырь меня решила упрятать?!

— Я все сказала. Понимай как хочешь.

— Ну вот. А я-то собирался тебя обрадовать.

Она демонстративно отвернулась к окну и принялась поправлять веточки на идеально ухоженной герани. Старая герань досталась ей от мамы — сама бы Алла ни за что не поселила бы у себя дома столь немодное растение.

— Обрадовать тебя хотел! — повторил Митенька. — У тебя, похоже, завелся преданный ухажер.

— Заводятся тараканы.

— Я заглянул в почтовый ящик и нашел там конверт. Незапечатанный. Ну я раскрыл его и обнаружил вот что. — Сын вытащил из кармана мятый, грязный листок.

— Что это за гадость? — Алла брезгливо, двумя пальцами, взяла протянутую ей бумагу.

— Ну, извини, мама. Я его вообще-то уронил пару раз, пока сюда нес. Ты же помнишь, в каком состоянии я был!

— Странно, что ты сам это помнишь, — пробормотала Алла, разворачивая бумагу.

Это было письмо от Ярослава Мудрого. На пяти с лишним страницах Ясик коряво объяснялся в любви. Не дочитав послание до конца, Алла выбросила бумажку в мусорное ведро.

— Ты что делаешь, мама? — удивился Митя. — Хороший же му-жик, по-моему!

— А ты-то откуда знаешь? Прочитал, что ли?

— Глянь, — сын показывал ей на кого-то сквозь занавеску, — он у тебя под окнами всю ночь простоял, наверное.

Алла отдернула полупрозрачную занавеску. Прямо под ее окнами, на кособокой лавочке устроился Ярослав. Должно быть, он просидел здесь всю ночь — его пиджак помялся, а сам мужчина крепко спал, уронив растрепанную голову на колени.

ДАША И АЛЛА

Она проснулась рано — еще не было семи. Протянула руку и мягко погладила лежащего рядом с нею человека. Она так и не привыкла, что теперь в ее кровати ежедневно спит мужчина. А если быть более точным — это она просыпается в его кровати.

Стройное мускулистое тело. Крепкие длинные ноги. Шикарный загар. Мягкие волосы. Он необыкновенно хорош собой. И кажется, влюблен в нее — нет, действительно, влюблен.

Когда это началось? Как это получилось? История их отношений напоминала вульгарный анекдот. Вроде бы это было в Адыгее, в крошечном горном поселке Гузерипль. Кажется, она, Даша Громова, была чем-то до слез расстроена. Она бежала в поисках спасительного одиночества и невероятно каким образом угодила в его объятия.

— Я знаю, ты плачешь, потому что любишь меня! — сказал тогда Максим Медник. — Пожалуй, еще никто не любил меня так, как ты. Наверное, у нас могло бы что-нибудь получиться.

Она бы рассмеялась, если бы ей так не хотелось плакать. Она бы оттолкнула его, если бы у нее хватило сил. Она бы непременно сказала что-нибудь обидное и резкое, если бы нашла слова.

Но все случилось как случилось. Она позволила ему приобнять себя за плечи увести в свой номер. У него было тепло, и она сняла свой легкий летний свитер. А потом и платье сняла — не без его, разумеется, помощи. Ей запомнились его руки — красивые и крупные на ее красноватом от чрезмерного загара теле.

Короче, когда она, наконец, пришла в себя, они лежали рядом абсолютно голые.

— А ты горячая девушка! — улыбнулся Максим.

— Ты просто воспользовался моей слабостью, — вяло возразила она.

— Меня никто нс любил так, как ты.

Даша удивилась:

— А как же твои многочисленные поклонницы?

— Да нет никаких поклонниц, — устало вздохнул Медник, — кто меня знает? Я же не звезда. То есть… я мог бы ею стать, но не знаю, получится ли.

— Но письма! Ты получаешь письма! Даже в Гузерипль несколько пришло.

— Даша, не будь такой наивной, — красавчик грустно улыбнулся, — эти письма пишу я сам.

— Как это?

— А вот так. Меняю почерк и пишу.

Она не выдержала и рассмеялась, поражаясь этой самолюбивой глупости. А он, вопреки ожиданиям, не обиделся и тоже рассмеялся в ответ.

В течение следующего часа Даша Громова сделала для себя несколько удивительных открытий. Во-первых, Максим Медник — отнюдь не глупец, скорее заложник собственного имиджа.

— Я хотел бы быть комедийным актером, — признался он Даше, — но все привыкли, что я играю мачо. Если я не буду мачо, то меня не купят.

Во-вторых, красавчик оказался необыкновенно ранимым человеком.

— Знаешь, как мне обидно иногда. Вот Гришка Савин никакой, если честно, актер, а ему однажды пришло письмо от девчонки!

А потом вообще случилось нечто из ряда вон выходящее. Съемки отменили, Алла Белая покинула Гузерипль.

Даша заволновалась — то, что началось как банальный курортный роман, должно либо иметь пышное московское продолжение, либо оборваться вмиг.

«В самолете он извинится и скажет, что еще не дозрел до серьезных отношений. Или скажет, что не достоин меня. Или… что еще говорят в таких случаях мужчины? Это будет конец. Я окончательно разочаруюсь в мужиках и умру старой девой. Все поднимут меня на смех».

Но ничего подобного Максим Медник не сказал.

В самолете он уселся рядом с нею, купил для нее какой-то глянцевый женский журнал. И до дома проводил — когда они уже прилетели. А вечером предложил прогуляться по Москве.

Через неделю они стали жить вместе. Нет, она вовсе не была влюблена в Максима Медника. Просто понимала — вряд ли ей еще раз подвернется такой шанс: выйти замуж за человека, при виде которого все подружки будут пускать слюнки. В конце концов, это было чисто женское самолюбие.

Даша была плохой хозяйкой. Привыкшая к родительской заботе, она никогда не готовила ничего сложнее яичницы. Но, как выяснилось, Максим Медник был отнюдь не избалован женской заботой. Он с радостью ел приготовленные ею бутерброды, и пригоревшую яичницу тоже ел. Хотя чаще они обедали в ресторанах.

Каждое утро Максим вставал в половине восьмого утра — для того, чтобы успеть в тренажерный зал. Возвращался оттуда в одиннадцать, раскрасневшийся и потный, завтракал низкокалорийными йогуртами. Даша только вздыхала — надо же, какая у него сила воли! Сама она валялась в постели до двенадцати и питалась бутербродами с колбасой и шоколадными конфетами.

И только через несколько недель Даша поняла, что сила воли тут ни при чем. Просто Максим Медник боготворил свою внешность. Он горько плакал в кресле стоматолога но, тем не менее, был готов терпеть любую боль, если речь заходила о красоте. Он стоически выщипывал перед зеркалом брови, он посещал солярий и маникюрный кабинет.

А однажды Максим, окончательно освоившись, заявил Даше:

— Слушай, у меня сегодня кастинг. Меня хотят пригласить на роль в одном фильме. Не могла бы ты меня накрасить?

— Что? — усмехнулась она. — Это шутка, да? Ты же не на съемки идешь! Там наверняка есть гример, который тебя припудрит.

— Да, но мне необходим тональный крем, чтобы кожа выглядела ровной, — без тени юмора заявил Максим, — и тушь, подчеркнуть длину ресниц. И румяна тоже.

Конечно, Даша выполнила его просьбу. Она даже почувствовала что-то вроде вдохновения — ее руки порхали над загорелым лицом Максима. Через несколько минут его и без того безупречное лицо стало выглядеть как настоящее произведение искусства. Никто бы и не заподозрил, что Максим довольно сильно накрашен. Даша использовала самый легкий грим — чтобы добиться эффекта свежего лица.

— Спасибо, малыш. — Он поцеловал ее в щеку, вернее, поцеловал воздух возле ее щеки. Видимо, боялся смазать тональный крем.

— Пожалуйста. — Даша смотрела на его лицо и с удивлением думала, что нет ничего уродливее совершенства.

И все-таки она продолжала жить в его квартире.

Конечно же она познакомила Максима со своими родителями. И, кажется, он им понравился. А может быть, они просто обрадовались тому, что у великовозрастной незамужней дочери наконец-то появился кавалер.

А через две недели, после того как Даша вернулась из Адыгеи, позвонила Верка Агеева.

— Вера? — удивилась Даша. — Откуда у тебя мой новый номер?

— Мама твоя дала. А ты, мать, совсем, видно, возгордилась. Не звонишь, не интересуешься! А у меня, может, в жизни большие перемены!

— Да ты что! И какие же?

— Да нет никаких перемен, — вздохнула подруга, — я же сказала «может быть»… Л я про тебя все знаю. У тебя шикарный мужик, красивый и богатый. Мне твоя мама похвасталась.

— Мы, наверное, поженимся! А хочешь, приезжай сегодня к нам в гости, сама на него посмотришь! — вежливо предложила Даша.

— Конечно, хочу, — быстро согласилась Верка, — через два часа буду, — и повесила трубку.

Даша вздохнула и подумала, что надо бы прибраться. Да и переодеться не мешало бы. Подумав, она достала из шкафа совершенно новое ярко-алое платье — последний подарок Максима. Верка так любит яркое, она просто умрет от зависти! Даша напялила платье и повертелась перед огромным зеркалом — в квартире Медника везде были зеркала. Да, к такому платью нс подойдут домашние тапочки, придется втискивать ступни в туфельки на тончайшем каблучке. Именно так она и собиралась нарядиться на презентацию нового клипа Аллы Белой. Наверное, и макияж придется сделать. Впрочем, зачем производить впечатление? На кого? На Верку, подружку детства?

И Даша решительно сменила дорогое платье на тривиальные джинсы и застиранную светлую футболочку.

А вот Верка Агеева вырядилась так, будто бы собиралась на прием к английской королеве. Обтягивающее черное платье — строгое спереди и глубоко декольтированное сзади, туфли на шпильке, изящная миниатюрная сумочка. В общем, Максим Медник уставился на Дашину гостью с явным интересом. И даже сказал ей:

— Вы такая красивая. Даша даже не говорила мне о том, что у неё есть такие подружки!

Верка раскраснелась и смущенно заулыбалась.

— Даша у нас вообще молчунья. Опа и мне не сказала, что у нее такой красивый бойфренд! Вы прямо как с обложки журнала!

Лицо Максима раскраснелось. Даша никогда нс баловала его такими комплиментами.

— Ну, у меня профессия такая, я же актер, — несколько смутился он.

— Да что вы говорите? Никогда нс видела живого актера, — бесхитростно заявила Верка, — хотя я должна была сразу догадаться. Такое выразительное лицо, такая фактура. О, я уверена, что вы станете звездой!

— Предлагаю перейти на «ты», — оживился Макс, — я налью тебе шампанского, и мы мило поболтаем.

Они уселись за низенький журнальный столик. Максим принялся рассказывать о своем последнем кастинге — давно Даша не видела его таким оживленным. А Верка рассказала о своем новом поклоннике — судя по се словам, миллионере.

— Он обещал подарить мне яхту и загородный домик. Но я не приняла. Он мне не нравится, я никогда нс беру деньги у мужчин. Из принципа.

— В наше время редко можно встретить такую принципиальную девушку. — Он подлил ей шампанского.

А Даша почти не принимала участия в оживленной беседе. Конечно, она прекрасно видела, что происходит между Веркой и Максимом. Агеева готова выпрыгнуть из своего декольтированного платья — только чтобы он обратил на нее внимание. Конечно, это не слишком хорошо с ее стороны, все-таки Максим — жених се лучшей подруги. Но, как ни странно, Даше совсем нс было обидно. И даже наоборот, она испытала нечто вроде облегчения. Может быть, ей стоит серьезно поговорить с Веркой Агеевой? Пусть забирает холеного красавчика Максима Медника себе. Вместе с его увлажняющими кремами для век, теркой для пяток и щипчиками для бровей.

АЛЛА И ДАША

Зря все думают, что Москва — огромный аквариум, в котором легко затеряться и спрятаться полупрозрачному мальку. Нет, Москва на самом деле — это крошечный пятачок, в котором хочешь ты или не хочешь, но обязательно встретишь старого знакомого.

Например, на пути Аллы Белой с подозрительным постоянством стал попадаться Ярослав Мудрый. Сначала она встретила его, когда пошла в магазин за хлебом. Откуда он только узнал, что она здесь будет? Ведь обычно Алла посылала за продуктами домработницу — просто в тот день женщина отпросилась пораньше.

— Кто последний за хлебом? — поинтересовался Ясик, пристраиваясь за ней. Алла не ответила.

Люди из очереди посматривали на них с нескрываемым любопытством.

— А вы не скажете, который час? — через несколько минут прошептал он, склонившись близко к ее затылку — Алла почувствовала ветер его дыхания на своих волосах.

— Половина пятого, — небрежно сообщила она, взглянув на свои часики.

Купила хлеб и ушла, не оборачиваясь. Когда она подошла к собственному подъезду, Ярослав уже сидел на лавочке у двери и безмятежно улыбался.

— А я знаю короткую дорогу. Да и бегаю быстрее, — объяснил он удивленной Алле.

— С чем тебя и поздравляю, — лучезарно улыбнулась она, захлопывая тяжелую дверь прямо перед его носом.

Алла вовсе не кокетничала, не пыталась, как говорится, набить себе цену. Просто в московских интерьерах Ясик как-то растерял лучшую часть своего очарования. Там, в Гузерипле, он был героем на коне, царем природы, мудрым язычником. А здесь? Просто растерявшийся провинциал.

И все же ей было любопытно. Утром она выглядывала в окно — не сидит ли на лавочке сонный Ярослав? И если он там был, она пренебрежительно усмехалась и резко задергивала занавески. А если не было — долго смотрела в окно — почти с разочарованием.

И все-таки чаще он там был.

И не только там.

Он с независимейшим видом прогуливался по аллейкам близ Киностудии имени Горького, он приобрел светскую привычку пить кофе в ее любимой кофейне на Чистых прудах, он вежливо здоровался, «случайно» встречаясь с ней на улице.

Аллу такая внезапно проснувшаяся преданность забавляла, но не более — слишком много у нее самой было нерешенных проблем.

И первая проблема — сын Митенька.

После его очередного неудачного романа с какой-то начинающей актриской Алла отказала ему в карманных расходах. То есть она, конечно, давала ему деньги — пятьдесят рублей в день.

— Мам, да что на полтинник купишь-то? — Митя едва не плакал, сжимая в кулачке мятую купюру.

— Ну почему? Мороженое можно купить, пива бутылку можно. С орешками за пять рублей. Большинство твоих ровесников располагают именно такими деньгами.

— Я не большинство, — буркнул сын. Но деньги все-таки спрятал в карман.

И ей показалось, что она одержала первую победу. Почти целую неделю Митя возвращался домой до полуночи, причем абсолютно трезвый.

А потом все началось сначала — вместе с ним однажды пришла девушка. Вульгарно накрашенная, в блестящей мини-юбке, с невозможно белыми кудрявыми патлами. Сын вяло улыбнулся и, как водится, произнес заученную речь:

— Мам, знакомься, это Лена. Мы на следующей неделе подаем заявление в ЗАГС, а пока она будет жить здесь, в моей комнате.

Лена радостно вступила в прихожую, скинула туфли, продемонстрировав драный чулок, и хотела было проскользнуть в комнаты, но Алла ненавязчиво загородила собою дверь:

— Что ж, пусть Лена подождет на лестнице. А мне надо с тобой поговорить.

Лена громко засмеялась, и Алла поняла, что девица нетрезва.

— Па каком вокзале ты ее подобрал? — зашипела Алла, когда Лена наконец обулась и вышла.

— На Киевском, — ничуть не смущаясь, пояснил сын, — мам, она из Твери, приехала в Москву на конкурс манекенщиц, и у нее украли все деньги. Неужели ты выгонишь Лену на улицу?

— У нас не приют для бродяжек, — напомнила Алла, — а для конкурса манекенщиц твоя подружка слишком толстозада.

— Понятненько, — Митя спокойно улыбнулся, — что ж, тогда мы уйдем вместе. И пусть тебя замучает совесть, — надел куртку и ушел, хлопнув дверью.

Однако совесть не успела приступить к истязаниям Аллы, потому что на следующее утро Митенька вернулся — бледный, расстроенный и с синяком под глазом.

— Она оказалась такой дрянью, — поведал он, — мы отправились на вокзал, в зал ожидания. Уснули, а ночью я проснулся и увидел, что она собирается сбежать вместе с моим рюкзаком, курткой и каким-то мужиком. А когда я попробовал протестовать, мужик мне двинул в глаз.

После этого инцидента Митя как будто присмирел. Стал вежливее, перестал выпрашивать деньги на карманные расходы. Ложился спать не позже десяти, рано вставал.

Сначала такое послушание показалось Алле подозрительным. Она пессимистично ждала удара — вот-вот Митя приведет очередную пассию, или вернется к наркотикам, или…

Ее настораживало поведение сына. Почему он ежедневно ставит будильник на семь утра? Куда торопится? Где пропадает целый день? Почему вечером у него так горят глаза?

Однажды она решила выяснить это наверняка. Подождала, пока сын выйдет из дома, прыгнула в свой автомобиль и порулила за ним. Правда, на полдороге ей пришлось вылезти из машины — Митя предпочитал пользоваться общественным транспортом.

Алла не была в метро почти десять лет. Спустившись в подземку, она растерялась и едва не упустила «объект». Такая толпа, угрюмые люди в китайских куртках, едва не сбила ее с ног, а она в свою очередь чуть не опрокинула лоток с дешевой польской косметикой.

— Смотри, дура, куда идешь! Корова недоделанная, — немедленно отреагировала дебелая продавщица, которая до этого момента мирно дремала на раскладном стульчике, прикрыв лицо какой-то бульварной газеткой.

Алла вежливо извинилась и даже улыбнулась противной тетке. Какой кошмар, а ведь кто-то спускается в метро ежедневно! Впрочем, для нее самым важным было не упустить Митеньку.

Видимо, из нее получился бы хороший сыщик. А может быть, просто Митенька был слишком невнимательным и беспечным. Во всяком случае, сын не заметил «хвоста». И вообще, он вел себя так, как будто бы поездка в метро была для него самым обычным мероприятием. И это было странно, ведь в Англии у него был свой арендованный автомобиль, да и здесь, в Москве, она до недавнего времени давала ему деньги, которых вполне хватило бы на такси.

Алла не обращала внимания на то, куда она едет. Кажется, они сделали три пересадки. В итоге Митя вышел на улицу на станции «Беговая». Алла удивилась — на машине она бы доехала до Беговой за пятнадцать минут, а в метро добиралась почти час.

Но самым удивительным открытием стал для нее пункт назначения сына — Митя направился аккурат на Московский ипподром. У Аллы опустилось сердце, а перед глазами замелькал назойливый видеоряд: бега, ставки, долги, счетчик… Ведь это вполне в характере ее сына. Она никогда не забудет о том, как год назад сводила Митю в казино. Сын тогда приехал в Москву на зимние каникулы. Алла совсем не знала, как развлечь вдруг ставшего взрослым сыночка. Она пригласила его в зоопарк, но Митя так выразительно посмотрел на мать, что та не рискнула повторить предложения.

— Тогда, может, боулинг? В Москве это сейчас очень модно!

— Ma, я тебя умоляю. В Лондоне уже никто не играет в боулинг, только в трик-трак.

— Ну, я не знаю, — растерялась Алла, — ресторан? Кино? Большой театр? Опера, балет?

— Ну, я же не замшелый иностранец, чтобы водить меня в Большой театр! — рассердился сын.

— Ну, тогда можно сходить на дискотеку. В ночной клуб, казино.

- Ó, казино! — оживился Митя. — Это можно.

Сама Алла, хоть и считала себя крайне светской особой, почти никогда не ходила в казино. Была, конечно, пару раз, делала какие-то мелкие ставки на рулетке, понятное дело, ничего не выиграла. Поэтому се поразила Митенькина осведомленность в вопросах игры. Он по-свойски называл крупье дилером, легко жонглировал какими-то непонятными ей терминами — слить, открыться… В итоге проиграл (или, как он сам выразился, «слил») всю ее наличность — а именно почти семьсот долларов.

— Ничего, можно завтра еще раз сходить. Обязательно отыграюсь! — пообещал сын, когда они уже садились в машину, а глаза его сияли лихорадочным огнем.

— Ты что, играешь? — подозрительно покосилась на него Алла.

— Мне же всего шестнадцать, в казино не пускают! — широко улыбнулся сын.

А Алла ему поверила. То ли действительно в то время Митя казался ей крылатым ангелом, то ли легче ей было поверить, нежели затевать допрос с пристрастием, который бы непременно закончился некрасивой ссорой.

Теперь она была уверена на все сто: Митя — опытный игрок. И, между прочим, в свои шестнадцать он выглядел на все двадцать пять — так что пройти в любое казино — не проблема. Тем более, при наличии денег.

И вот теперь история с ипподромом. Видно, что Митя пришел сюда не впервые — он так уверенно шел по аллеям и даже поздоровался с шедшим навстречу человеком в жокейской форме.

— Добрый день, Дмитрий Геннадьевич! — почтительно приветствовал его жокей.

Алла чуть не задохнулась от возмущения. Подумать только, Дмитрий Геннадьевич! Да, она сама виновата, что так запустила воспитание сына. Такая глупость — отправить подростка за границу совершенно одного. Но ничего, пусть только Дмитрий Геннадьевич вернется вечером домой, уж мало ему не покажется.

А Митя тем временем зашел в один из ангаров, Алла тенью проскользнула за ним. Хорошо, что сегодня она надела старые джинсы и какой-то свитер, а холеные волосы стянула в хвостик на макушке. Сын привык видеть ее в полном макияже, да в короткой юбке, да в изящных туфельках на высокой шпильке!

— Дмитрий Геннадьевич, Аякс вас ждет, — обратился к сыну какой-то мужик в грязноватой телогрейке, — видимо, он присматривал за лошадьми.

«Аякс!» — досадливо поморщилась Алла. Ну, понятное дело, речь идет о члене бандитской группировки. Только у такого сомнительного типа может быть псевдоним Аякс.

Митя кивнул и прошел в один из небольших загончиков. Алла проскользнула в соседний. Через несколько минут до ее ушей донеслось подозрительное чавканье и довольный голос сына:

— Аякс, хороший мой, я знал, что тебе понравится жженый сахар! Мне самому нравится. Я еще и хлебушка черного тебе принес, горбушку, как ты любишь!

Алла приподнялась на цыпочках и заглянула в загон. Митя был там, он нежно обнимал за шею огромного мускулистого коня. А рядом с ним стоял… стоял Ярослав Мудрый, с шикарным кожаным седлом в руках.

— Ну, на Аякса садиться тебе еще рано, — Ясик покровительственно похлопал Митю по плечу, — он на самом деле серьезный конь, строптивый довольно. Вот в соседнем загончике живет Буренка, все начинающие сначала обкатывают ее, она уже старенькая, а раньше была королевой бегов!

— He хочу Буренку, — закапризничал сын, — что я, слабая девчонка, что ли? Только Аякс. Никакой Буренки.

— Буренка — имя для коровы а не для лошади! — не выдержала Алла.

Митя нервно обернулся, и его лицо вытянулось.

— Ma! Что ты здесь делаешь?! Следила за мной, да?

— Вовсе нет! Я, видишь ли, интересуюсь конным спортом, вот и забрела на ипподром'

— Врешь! — рассердился сын. — И как вырядилась — в джинсы, свитерок убогий! Специально, чтобы я не заметил! Да я краем глаза видел тебя в метро! Еще подумал, что тетка на мать мою похожа. А это, оказывается, ты и была!

— Глупости, — улыбнулась Алла, — ты же знаешь, что я никогда не пользуюсь общественным транспортом. Приехала сюда на такси.

— А по-моему, твоей маме очень идут эти джинсы, — вступил в разговор Ярослав, — она выглядит в этом совсем как девчонка. Старшеклассница.

— Ага, а ведет себя как дошкольница, — надулся Митя.

— На себя лучше посмотри! — отрезала Алла. — Губишь свою жизнь. Одни гулянки на уме и проститутки. А теперь вот еще бега. Ставки. Учти, я тебе денег на это не дам.

— Какие ставки? — округлил глаза сын.

— Митя просто интересуется лошадьми, — пояснил Ясик, — учится кататься. Аякс — его фаворит. Он приезжает к нему каждый день, кормит его и чистит его загон.

— Понятно, — ядовито улыбнулась Алла, — что-то раньше я за ним не наблюдала такого благородного увлечения.

— Так я всего неделю назад уговорил его сюда прийти!

— Это правда! Я еще давно с Ясей познакомился! — затараторил Митя. — Он давно говорил, что у меня получится кататься на лошадях, но я все не верил, а тут попробовал — и правда говорят, что у меня есть задатки настоящего жокея!

— Это верно, — согласился Ярослав. — Алла, оставайся, посмотришь, как он ловко управляется с лошадью! Тем более что я сегодня хотел к тебе зайти. Мне надо кое-что тебе сказать!

— Ну, я пошел! — засуетился Митя. — Надену седло на Буренку.

— Ну и что ты хотел мне сказать? — спросила Алла, когда Митя их оставил. — Учти, долго я слушать не стану. Ты и так за последние дни мне ужасно надоел.

— Да я много и не скажу, — спокойно улыбнулся Ярослав, — просто я завтра уезжаю обратно в Адыгею и хотел попрощаться.

— Замечательно. Значит, я больше тебя здесь не встречу.

— А ты изменилась. Но не в этом дело. Просто я хотел тебе кое-что подарить. На память о нашем знакомстве. — Он порылся в кармане и извлек на свет уже знакомую ей бархатную коробочку.

— О, где-то я уже это видела. Кажется, ты собираешься одарить меня фамильной драгоценностью. Не слишком ли опрометчивый шаг? Ведь мы больше никогда не увидимся. Ты потом не пожалеешь, что отдал мне этакую ценность?

— Не надо смеяться, я и сам знаю, что это дешевка. Мама в галантерее купила, а для всех придумала непонятно что. Но ты открой коробочку.

Алла машинально распахнула протянутую коробочку. На ее ладошку выпало два кольца. Одно, уже знакомое ей, металлическое, с бледным голубеньким камушком. Другое кольцо явно стоило целое состояние. Тяжелое, золотое, с огромным кровавым рубином.

— Откуда это у тебя? — выдохнула она. — Ограбил, что ли, кого-нибудь?

— Я знал, что тебе понравится, — улыбнулся Ясик, — специально для тебя купил в ГУМе.

— Это что, тоже фальшивка? — подозрительно осведомилась Алла, заранее зная правильный ответ.

— Нет, оно настоящее.

— Что-то ты не похож на прекрасного принца. По-моему, ты вовсе нс был богатым.

— Нс был. А теперь стал.

— Наследство? Преступление? Клад? Или врешь? — Алла насмешливо приподняла бровь.

— Не вру. Я продаю лошадей.

— Кого?

— Не притворяйся, что не помнишь, как мы катались на лошадях!

— При чем тут мы?

— Ты каталась на Коммоде. Помнишь Коммода?

Я еще подарил его тебе, а ты не захотела везти его в Москву. Так вот, он теперь здесь. Так что можешь взять свои слова обратно и принять подарок. Он породистый. А я возвращаюсь в Адыгею. За лошадьми. Скоро снова буду в Москве и привезу еще.

— И не жалко тебе продавать их?

— Так я и сам сюда хочу перебраться. Уже и работу нашел, здесь, на ипподроме.

— Рада за тебя, — Алла спрятала кольца обратно в коробочку и протянула ее щедрому дарителю, — впрочем, мне пора. И оставь моего сына в покое.

— А я ему и не навязываюсь, — удивился Ясик, пряча руки за спину, — а колечки обратно не возьму. Они твои.

Алла пожала плечами и спрятала коробочку в карман:

— Что ж, спасибо.

— Ладно, если ты спешишь, то иди уже. Я и сам скоро поеду — надо вещи собрать. Я, кстати, остановился в отеле «Метрополь»! — крикнул он ей в спину.

Алла не обернулась. «Метрополь»! Не упустил возможности похвастаться дорогим отелем. Да, видно, неплохо идут дела у торговцев лошадками.

Она достала из сумочки мобильный и позвонила Максиму Меднику.

— Аллочка, ты? — Голос у него был, как у сытого кота.

— Я, разумеется. Ты не забыл, что завтра презентация клипа? Ты должен толкнуть речь.

— Разве о таком забудешь? Я уже и фрак приготовил!

— Хочешь, приезжай ко мне. Только быстрее, а то Митька вернется.

— Рад бы, — замялся Максим, — но никак не могу. Понимаешь — никак.

Ах да, он же теперь живет с этой сумасшедшей особой, администраторшей Дашей Громовой. Эта сплетня уже успела устареть, а она, Алла, как-то об этом забыла.

Алла позвонила продюсеру певца, для которого она сделала клип. Но его телефон был отключен. Тогда она позвонила самому певцу.

— О, Алла! — обрадовался певец. — Увидимся завтра на презентации! А хочешь, я приеду прямо сейчас?

— Нет, Алексей, — поморщилась она, — сейчас никак не могу. Никак.

Она еще могла бы поддержать тлеющую старую связь, но только не начинать новую. Только не сейчас. Только не с очередным ветреным субъектом.

Алла собиралась было поехать в офис, но в конце концов передумала: ведь работа над клипом уже закончена, делать на киностудии нечего.

Дома она сварила себе густое какао, забралась с ногами под плед из верблюжьей шерсти, достала с полки какой-то американский любовный роман, нацепила очки.

Ранним вечером вернулся Митенька.

— О, мам, привет! — Она почувствовала его холодные мокрые губы на своей щеке. — Ты такая смешная в очках, такая… пожилая!

Она машинально сняла очки, и Митя рассмеялся.

— О, ты в своем репертуаре! Не беспокойся, я пошутил. У меня вечно молодая мама.

— Как лошади? — полюбопытствовала она.

— Круто! — оживился Митя. — Наверное, завтра мне все-таки можно будет опробовать Аякса. А я с девчонкой познакомился, она на нем уже каталась, и у нас сегодня свидание! — Митя скрылся в ванной, прихватив чистое белье.

Алла вздохнула. Что ж, остается надеяться, что банальные шлюхи и легкомысленные дурочки не увлекаются конным спортом.

Ей было скучно. По телевизору шли какие-то очередные сопливые сериалы. В квартире не осталось ни одной непрочитанной книги.

Она спешно проинспектировала телефонную книжку и даже набрала несколько номеров, но неудачно — занято, занято, никого нет дома…

И тогда она наконец решилась. Быстро приняла душ. Подкрасила розовым блеском губы. Накинула легкий плащ, выбежала из дома, поймала такси.

— Мне в центр, к отелю «Метрополь»!

ДАША И АЛЛА

Возле входа в модный клуб «Персона» стоял высокий мужчина в темном костюме. Это охранник — догадалась она. Только у них бывают такие безликие, одинаковые костюмы-тройки.

— Сегодня здесь частная вечеринка! — строго предупредил ее страж.

— Знаю, посмотрите меня в списке. Алла Белая, — пробормотала она, глядя через его плечо, — а мой спутник тоже в списке. Ярослав Мудрый.

— Проходите.

Как всегда, она опоздала. Все уже собрались, на крошечной полукруглой сцене с микрофоном в руке стоял продюсер начинающего певца и говорил какие-то ничего не значащие слова. Какая скука. Сплошные знакомые лица.

Максим Медник. Загорелый и свежий. Пьет мартини — судя по всему, уже не первый бокал. Как бы не свалился до выхода на сцену.

Даша Громова. Алла подошла к ней и небрежно отсалютовала хрустальным бокалом.

— Как ты?

— Как видишь, неплохо. — Даша подмигнула и покосилась на Максима Медника.

— Да уж, никто от тебя такого и не ожидал. Надеюсь, ты счастлива?

— Да… — Даша замялась, — а вообще-то, не очень. У меня теперь как-то все стабильно и чего-то не хватает…

— Может, ошибаешься? Вроде Максим к тебе очень хорошо относится. Всем про тебя рассказывает.

— Да… но… тебе, наверное, я могу сказать. Ал, я его не люблю… Впрочем, что мы все обо мне? Я вижу, у тебя все хорошо! Наконец ты вместе с единственным человеком, кого ты любишь.

— Да, — вяло согласилась Алла.

— Что-то не так?

— Вообще теперь я уже не уверена, что его люблю, — неожиданно призналась она и тут же сама испугалась своих слов. — Ладно, пойду я. Не слушай, я какие-то глупости говорю!

Ярослав Мудрый. Ясик. Уже три дня живет в ее квартире. Интересно, надолго ли задержится? Вроде бы он отлично ладит с Митей. Каждый день они вместе уезжают на ипподром. И все-таки что-то здесь не так. Он совершенно другой, не такой, каким казался в далеком Гузерипле. Он не умеет пользоваться ножом для рыбы, а курицу вообще ест руками — какая гадость! И все же — не выгонять же его на улицу? Ведь именно из-за нее он оставил привычный образ жизни и перебрался в Москву!

— Внимание! Прошу внимания! — объявил со сцены подвыпивший продюсер. — Сейчас давайте поприветствуем нашего главного героя, будущую звезду эстрады, талантливого исполнителя Алексея Суздальцева, и его новый хит — «Белая река»!

Загремела музыка, из-за кулис появился улыбающийся певец. Непричесанный, без грима, в каких-то драных джинсах.

Многочисленные зрители жидко зааплодировали.

А Даша Громова выронила хрустальный бокал с шампанским. «Вот неуклюжая», — подумала Алла. И отвернулась.

Даша Громова прибыла в ночной клуб «Персона» около девяти вечера — усталая и раздраженная. К презентации она готовилась с самого утра. В половине десятого по настоянию Медника к ней прибыл стилист. С бесстрастным лицом он положил на ее физиономию пару килограммов жидкой пудры, приклеил к ее векам километровые шелковистые ресницы, а губы сделал жирными и блестящими.

— Со сцены будет смотреться изумительно! Только предупреждаю — ничего не ешьте, а то помада сотрется. Сами так ни за что не накрасите!

К полудню прибыл молчаливый парикмахер — он соорудил на Дашиной голове многоэтажную халу и мрачно предупредил:

— Только головой не трясите, а то сломается еще!

В три часа дня Даша не выдержала и плотно пообедала, правда вся еда отчего-то приобрела вкус губной помады.

Около шести развалилась многоэтажная хала — сама по себе сломалась, Даша к ней даже ни разу не прикоснулась.

А в семь приехала Верка Агеева, почему-то в сопровождении Максима Медника.

— Дашута! А мы с Максиком ездили по магазинам. Я помогала ему выбирать бабочку для смокинга. Представляешь, случайно на улице встретились!

— Даш, а что с тобой случилось-то? — вступил в разговор Медник. — Почему ты так ужасно выглядишь?

Даша посмотрела на себя в зеркало. Ее лицо напоминало стандартный грим циркового клоуна — жирно подведенные глаза и изобилие яркой помады — не только на губах, но и под носом, на подбородке…

— А мне кажется, Дашута отлично выглядит! — улыбнулась Верка.

Между прочим, если кто-то и выглядел отлично, так это сама Агеева. Кокетливая Верочка нацепила ярко-зеленое платье — пусть оно немного старомодно, но зато так ей идет! Глаза подружки сияли так, как будто бы она была влюблена.

— Ты что, влюбилась, что ли? — спросила Даша, стирая салфеткой помаду.

— Ой, ну скажешь тоже, — Верка недвусмысленно стрельнула глазами в сторону Максима Медника, — я бы вообще с радостью влюбилась, но Максик уже занят.

Медник довольно заулыбался, а Даша пожала плечами и продефилировала в ванную.

…В половине девятого поймали такси. Причем Даша уселась на переднее сиденье, чтобы не помять пышное платье. Благородная Верка заявила:

— Дашута, ты же там чуть ли не основная персона, тебе нельзя быть в мятом, так что садись вперед. А я так, ну кто на меня посмотрит, кому я нужна? Мы тут с Максиком на заднем сиденье, как-нибудь.

Даша промолчала. Разумеется, она заметила, что подруга уделяет слишком много внимания Меднику, но не лезть же к ней с необоснованными претензиями? Верка ее на смех поднимет, да еще и Максиму расскажет о Дашиной глупой ревности.

Когда они приехали в клуб, Даша помчалась здороваться с многочисленными знакомыми, ну а Медник предпочел остаться в стороне, и Вера Агеева его поддержала:

— Правильно, Дашута, ты иди пообщайся, а мы тут с Максиком пока шампанского попьем!

Даша хотела было сказать разгулявшейся подруге что-нибудь резкое, но нс успела — в зале погас свет, светское многоголосие заглушила громкая музыка, а на сцену вышел певец, посмотрев на которого Даша разжала пальцы и уронила на пол хрустальный бокал.

Это был он. Алексей Суздальцев. Он стоял на сцене и хрипло пел про любовь. А сзади него, на огромном экране, Даша Громова бросалась в ледяные волны Белой реки.

А он совсем не изменился. Тс же растрепанные кудри, та же рассеянная улыбка.

— Даша, что с тобой? Ты что стаканами-то швыряешься? — рассердился Максим. — Позоришь меня перед друзьями.

Она не ответила. Просто стояла молча и смотрела, как Леша Суздальцев поет.

В конце концов, он тоже ее заметил. Прищурился, помахал рукой. А после того как песня кончилась, спустился в зал. И подошел к ней первой.

— Привет, старушка! — Oн, говорил так, будто бы они расстались буквально вчера, расстались добрыми друзьями и договорились обязательно созвониться на днях. — А я же не раз видел клип, но так и не понял, что это ты в нем снимаешься. Думал, что это та девчонка, Машка Кравченко.

— Меня и гримировали специально под нее, — пробормотала Даша.

— Хочешь сказать, что это не монтаж? Ты и в самом деле прыгала в эту реку?

— Не монтаж.

— Класс! Я всегда знал, что ты молодец! Кстати, а чего это ты не звонишь совсем.

Даша вяло улыбнулась. Он что, издевается?

— Смеешься?

— Ты о чем?

— Ты же бросил меня. Сбежал со свадьбы. Опозорил меня перед друзьями и родителями!

— Глупости! — махнул рукой Суздальцев. — Просто в тот день я сломал ногу.

— Ага, и не мог позвонить?

— Так я же был без сознания, — серьезно сказал он и на всякий случай добавил: — В реанимации.

— В реанимации? Со сломанной ногой?

— Ой, ну не придирайся. Я же плохо переношу физическую боль. И потом, я сам на тебя обиделся.

— За что?

— Ну, ты же меня ни разу не навестила. А я потом так долго лежал в больнице. Со сломанной ногой.

— И где же ты ее умудрился сломать?

— Долго объяснять, — вздохнул он, — короче, знаешь, где-то в Центральной Африке есть племя, а у них есть такой свадебный обряд — подвесить жениха и невесту вниз головой и чтобы они целовались! Понятно?

— Ты что, уже пьян?

— Ну вот, а я хотел то же самое устроить на нашей свадьбе. Специальную тарзанку изготовил, чтобы мы вместе прыгнули на ней из окна. Вроде бы все рассчитал. А утром перед свадьбой решил проверить — не оборвется ли? Ну и проверил. Ударился о стену дома. Сломана нога и два ребра. Но сейчас уже все в порядке.

«Врет!» — подумала она, а он вслух сказал:

— Не вру!

А Даша все равно ему не поверила. И повертела головой в поисках Максима — пусть Медник разберется с этим самовлюбленным сумасшедшим!

— Что, мужика своего ищешь? — насмешливо поинтересовался Суздальцев. — Да вон же он, танцует с твоей подружкой!

Даша обернулась. Только человек с большой фантазией смог бы назвать увиденное ею танцем. Максим нежно обнимал Агееву, ее пальцы запутались в его волосах, а он что-то шептал ей на ухо, видимо, нечто смешное, потому что Верка счастливо смотрела на него и хохотала, хохотала…

А Леша Суздальцев между тем схватил ее за руку и весело предложил:

— Старушка, а может, нам стоит начать все сначала?!

ЭПИЛОГ

А потом наступила зима. Которую почему-то никто из них не ждал. Самая настоящая, не московская, с обильным снегом и колючим ветром.

В январе Алла Белая вышла замуж. За свадебным столом собрались все те же — Кравченко с Савиным, Медник с какой-то насквозь силиконовой фотомоделью, Даша Громова с эстрадным певцом Алексеем Суздальцевым, Митенька… Разумеется, все они узнали Ярослава Мудрого, были крайне удивлены неожиданным выбором строгой режиссерши и потом долго об этом сплетничали. А в начале весны Алла подбросила новый повод для кулуарных бесед: у нее вдруг стремительно стал расти живот. В феврале все думали, что Алла Мудрая просто слегка поправилась, но уже в конце марта стало ясно, что дело тут отнюдь не в изобилии калорий.

Больше всех радовался этому обстоятельству Ярослав. Он забросил конный бизнес, вновь отрастил густую бороду и целыми днями носился по лучшим магазинам, выбирая пеленки, коляски и памперсы.

Ну а Алла по-прежнему играла роль светской дамы, ее постоянно видели на модных вечеринках в сопровождении то знаменитого спортсмена, то известного певца. А на днях, говорят, она была замечена в модном стриптиз-баре. Алла о чем-то договаривалась с симпатичным белокурым танцором. Причем уехали они вместе — в неизвестном направлении.

А Маша Кравченко тоже забеременела, причем примерно в то же время. Гриша Савин обрадовался и тотчас предложил ей сердце вместе с рукою. Маша предложение с благодарностью приняла, но потом что-то у них не сложилось, и актриса сделала аборт. Сама она при этом нисколько не пострадала и выглядит еще лучше, чем прежде. А вот бедный Гриша пережил нервный срыв, и сейчас проходит курс лечения в одной из столичных психиатрических больниц.

Лечиться ему, видимо, придется долго, поэтому актерскую карьеру пришлось на время оставить. Впрочем, он еще надеется прославиться. И восторженно рассказывает соседям по палате о своей будущей звездности.

— Вы еще обо мне услышите, — кричит он. — Я ведь так же гениален, как и Станиславский.

Между прочим, местные врачи так и называют его — Станиславский. А, что — удобно, сразу понятно, о ком идет речь. Тем более что его соседей по палате зовут — Наполеон, Билл Клинтон и Владимир Ильич Ленин.

Верочка Агеева мечтала выйти замуж за Максима Медника и даже, кажется, приобрела свадебное платье. Но за несколько дней до предполагаемого торжества Максим увлекся кем-то там еще, и Вера осталась ни с чем.

Ну а Даша Громова наконец сменила фамилию и стала Суздальцевой. В марте сыграли свадьбу, в апреле съездили в свадебное путешествие — в Адыгею. На речку Белая.

А в июне неугомонный Алексей начал строить плот. Это было огромное сооружение из бревен и досок, в центре которого возвышалась брезентовая палатка. Лешка совершил несколько пробных заплывов по мелководной подмосковной речке Истра. Дашу он тоже брал с собою, и не только ее — на самодельном плоту уместились и многочисленные Лешкины друзья, и даже несколько журналистов. Между прочим, на следующий день после этой акции в нескольких центральных российских газетах появилось сообщение о том, что «эстрадный певец Алексей Суздальцев, автор сингла «Белая река», собирается совершить кругосветное путешествие на самодельном бревенчатом судне!».

— Круто! — восхищался сам «эстрадный певец», просматривая газеты.

— Но я надеюсь, это неправда? — спрашивала Даша. — Ты же не собираешься в кругосветное путешествие?

— Разумеется, нет! Но зато какой ход! Это сделает меня знаменитым! Но ты не волнуйся, никуда я не поеду! — Суздальцев говорил твердо, но его глаза при этом подозрительно блестели.

В июле он отправился на Черное море — один, без Даши. В одном из грузовых вагонов экспресса поехал в Крым и самодельный плот.

— Не волнуйся, я просто хочу опробовать его в море, — успокоил ее Суздальцев, — дальше буйков и заплывать не стану!

Попрощались они в спешке.

А в ночь на одиннадцатое июля Лешка вышел в открытое море на своем самодельном плоту. Очевидцы утверждают, что он был бодр и счастлив, и разбил о бревна плота две бутылки шампанского — на удачу.

Больше Алексея Суздальцева никто не видел.

Но Даша Громова еще долго его ждала.

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.