Белым и пушистым здесь не место! Корпорация "Белый кролик"

Первая часть. В погоне за белым кроликом!

Сестра встретила нас в большом, явно не по размеру вязаном свитере и даже не улыбнулась. Любому бы стало ясно, что с ней что-то не то... Я так и спросила:

– Что-то случилось?

Она выдавила из себя вымученную полуулыбку и солгала мне прямо в лицо:

– Все просто прекрасно. – И добавила приправленное сарказмом: – Просто обожаю свои дни рождения, ты же знаешь, сестренка!

На весь дом раздавались мамины манипуляции с посудой: она с завидным упрямством пекла старшей дочери торты и утыкала их полагающимся количеством свечей. Пыталась хоть в этом быть полезной своему самодостаточному, никогда в ней не нуждающемуся отпрыску! Я, словно извиняясь, пожала плечами... Вот только Саманта глядела в окно, и взгляд у нее был совершенно отсутствующий.

Я робко, с опаской, выработанной годами, коснулась ее плеча:

– Саманта, ты можешь со мной поделиться... Я ничего не скажу маме, – пролепетала совсем тихо, не совсем понимания, как все это работает.

И не зря опасалась: сестра так и хлестанула по мне яростным взглядом...

– Отстань, Кира. И без тебя тошно! – слова тоже вышли хлесткими. Я даже выдохнула, словно они ударили меня под дых... А Саманта пересекла гостиную в три больших шага, и я услышала, как захлопнулась дверь ванной комнаты.

Чудесно... Лучше не придумаешь. Я плюхнулась на диван и поглядела на стопку бесплатной рекламы, сложенной на чайном столике. Пролистала для успокоения нервов парочку-тройку журналов с новыми модными трендами наступающего лета, подивилась ценам на электричество и вдруг заинтриговалась большим белым конвертом с оттиском кролика в правом нижнем углу...

– А это уже интересно, – пробормотала я, рассматривая его со всех сторон. Ни адресата, ни адресанта указано на лицевой части не было: должно быть, новый маркетинговый ход по привлечению внимания, подумала я и поддела ногтем клапан конверта. Мне в руки вывалился исписанный лист плотной белой бумаги с витиеватым, готическим шрифтом...

«Многоуважаемая мисс Леннон, с долженствующим почтением сообщаем, что полагаем вас наилучшей кандидатурой для службы в рядах корпорации «Белый кролик». Вы сделаете нас несказанно счастливыми, если согласитесь без промедления, отбросив всякие сомнение и неуверенность, устремив свой острый ум к решению непростых задач, во благо вверенных вашей заботе людей.

За сим позвольте откланяться и смиренно замереть в ожидании вашего ответа...

Подпись: уполномоченный представитель корпорации «Белый кролик», мистер Раббит, Самуэль».

Я поняла, что улыбаюсь во все тридцать два зуба. Вот это реклама! Вот это маркетинг. Знать бы еще, что за «Белый кролик» такой – только ради смеха откликнулась бы на подобное предложение, не задумываясь. Как тут и советуют... Подумать только, «многоуважаемая», «... с долженствующим почтением», «несказанно счастливым» – все эти высокопарные фразы буквально завораживали и веселили меня одновременно. Я повертела конверт в поисках указанного номера телефона или хотя бы Е-мейла, на который можно было бы написать... Ничего. Девственно белое полотно конверта и маленький оттиск кролика... в жилетке и при часах.

Припомнился недавний визит в дом тетушки Пейшенс, когда малышка Виктория, развитая не по годам пятилетка с огромным бантом на макушке, утащила меня в свою розовую спальню и велела читать из «Алисы в стране чудес» разными голосами: «Однако на столе оказался пузырек.

– Я совершенно уверена, что раньше его здесь не было! – сказала про себя Алиса.

К горлышку пузырька была привязана бумажка, а на бумажке крупными красивыми буквами было написано: «Выпей меня!»

Это, конечно, было очень мило, но умненькая Алиса совсем не торопилась следовать совету.

– Прежде всего надо убедиться, что на этом пузырьке нигде нет пометки: «Яд» – сказала она».

– И все равно она его выпьет, – помнится, хмыкнула Виктория, по-взрослому сморщив свой миленький лобик. – Алиса такая глупая. Я никогда бы стала делать так, как она...

Я улыбнулась:

– А мне она нравится: с ней не соскучишься. Что в этом плохого?

Ребено поглядел на меня умудренными не по возрасту глазами и с иронией произнес:

– Она заполучила кучу проблем, и что в этом хорошего?

– Не проблем, а приключений, – возразила было я, но девочка продолжала качать головой, поражая меня своим, казалось бы, неуместным прогматизмом. В этом она была похожа на свою мать, мою тетушку Пейшенс, и я, повинуясь странному порыву, проговорила:

– А я бы все равно выпила из того пузырька... Это же так интересно!

Отголосок этого воспоминания все еще теплился на перефирии моего сознания, когда позвонили во входную дверь, и мама прокричала:

– Девочки, откройте, пожалуйста, – у меня руки в муке!

Саманта все еще сидела, запершись, в ванной, и я нехотя побрела к двери.

– Добрый день! – ослепил меня белозубой улыбкой странного вида мужичонка, едва ли пяти футов ростом. К слову, белоснежной у него была не только улыбка, но даже – строгий костюм кипенно-белого цвета, как у капитана круизного лайнера, да и шевелюра на голове тоже... Пушистые волосенки белоснежным облаком покрывали его макушку, и я невольно засмотрелась на это чудо невиданное, выпучив в изумлении глаза. А он, так и не дождавшись ответной реплики, продолжил: – Мисс Леннон, не так ли? Мисс Саманта Леннон... Если бы вы только знали, насколько я рад лицезреть вас сегодня.

– Аааа... – я открыла было рот для возражения: мол, никакая я не Саманта – я Кира. Только белоснежный джентльмен поинтересовался:

Крысиные бои

Я распахнула зажмуренные от яркого света глаза и не сразу поняла, где нахожусь: в полутемном проулке с нависающими друг над другом этажами почти сплющившихся друг о друга домов... И этот запах: разрозненная рапсодия из фабричного дыма, дешевой еды и людских испражнений. Он ударил в нос похлеще кувалды, почти оглушая и полностью дезориентируя. Я вытянула руку, чтобы не упасть, и наткнулась на шероховатую поверхность противоположной стены, другой рукой я зажала себе нос.

Какой-то странной, донельзя непривычной рукой с... короткими мальчишескими пальцами.

Что?!

Я вытянула перед собой обе ладони и едва не закричала от ужаса: ни тебе аккуратного маникюра бледно-розового цвета, ни нежной девичьей кожи – всего этого не было и в помине, зато грязь под коротко обгрызанными ногтями и задубевшая, покрытая цыпками кожа присутствовали во всей своей отталкивающей красе.

Я попыталась было успокоить панику глубоким, размеренным вдохом, вот только все тот же отвратительный запах едва не добил меня окончательно... Схватившись за лицо, я ощупала его со все более разрастающимся ужасом в душе.

Я не была Кирой...

Я вообще не была женщиной.

Я была мальчишкой...

Тощим мальчишкой под какими-то грязными обносками, которые едва ли стирались ближайшие месяца два, а то и больше. Голова нещадно чесалась – не удивлюсь, если там водятся вши – а еще, ко всему прочему, мне жутко хотелось в туалет. Вот прям совсем невтерпеж...

Верно говорят про мышечную память: руки справились с привычным делом почти механически – от облегчения я даже застонала. Хотя наличие мужских причиндалов едва ли могло меня успокоить...

– Эй, дуралей, хватай ее за хвост! Не упусти! – раздалось со стороны выхода из переулка, отмеченного чуть более светлым, полуразмытым пятном белого света.

– Простите... – вместо привычного контральто из горла вырвалось нечто скрипуче-каркающее, похожее на стон несмазанной лебедки. Я испуганно замолкла, а все тот же мальчишеский голос прокричал:

– Совсем ошалел, ссыкун малолетний, хватай, говорю, крысу за хвост! Чего стоишь столбом. Сейчас как поддам по носопырке...

Между тем что-то метнулось мимо моих ног, большое и жирное, словно домашний кот, и я, наконец сопоставив слова юнца о крысе с этой упитанной тушкой, оглушительно заверещала.

Не хочу, больше не хочу видеть этот отвратительный сон! Хочу домой. К маме и к ее шоколадному торту... Даже к Саманте с ее растянутым, старым свитером и недобрыми глазами. Да к чему угодно, лишь бы подальше отсюда!

– Ну ты и придурок, – услышала я насмешливый голос над своим ухом, и решилась-таки приоткрыть один глаз. В него-то мне и заехали кулаком... По-доброму так, со всей силы.

– Ты чего себе позволяешь?! – заорала я не своим (в буквальном смысле этого слова) голосом. – Не видишь, кто я такая... такой, – поправилась скоро, от боли и вовсе ничего не соображая.

– Да ты точно того! – мой обидчик покрутил пальцем у виска. – С Бедлама, что ли, сбежал? – И добавил: – На вот, держи, я сейчас мешок приволоку. – С этими словами он протянул мне нечто истошно пищащее и извивающееся.

Крысу. Он протянул мне живую крысу, которая так и норовила цапнуть его за палец...

Мне подурнело до мушек перед глазами... Я однажды падала в обморок, и знала, как это все происходит, и случай был тот самый.

– Убери от меня эту гадость! – взвизгнула я под стать всей той же удерживаемой за хвост крысе. – Убери, убери, убери... – С каждым выкриком я все больше вжималась в стену за спиной.

У паренька с крысой глаза полезли на лоб, они буквально сделались размером с хорошее такое блюдце.

– Видал я немало свихнувшихся в этой жизни, но ты превзошел их всех! – констатировал он как будто бы даже с уважением. Потом прошел ко входу в переулок и воротился, волоча за собой истошно извивающийся и пищащий старый мешок...

– Подсоби, – обратился он ко мне, – подсажу этим бестиям товарку. То-то они обрадуются! – Он усмехнулся, продемонстрировав мне два передних щербатых зуба неопределенного цвета.

Я отрицательно замотала головой.

– Знаешь ли ты, – произнесла я менторским тоном, – что эпидемия чумы в четырнадцатом веке была спровоцирована сбежавшими с зараженного корабля крысами? Что эти твари, – я ткнула пальцем в сторону копошащегося мешка, – являются наипервейшими разносчиками всевозможных болезней... Тебе нужно немедленно показаться врачу и пройти вакцинацию против бешенства и столбняка.

Выдав все это единым махом и едва успев отдышаться, я заработала увесистый тычок в район солнечного сплетения, так что мне захотелось продолжить медицинское образование юного наглеца, только уже в области маммологии... К счастью, я вовремя вспомнила, что груди-то у меня больше и нет, и слезы, вызванные даже не болезненным тычком, а самим фактом моего нынешнего положения, так и полились по моему скуксившемуся лицу.

Мой обидчик сунул крысу в мешок и потуже затянул горловину. Мои слезы, должно быть, его смутили, хотя он и пытался не показать этого...

– Из деревни, что ли? – поинтересовался он. – Ревешь, как девчонка.

Я замотала головой: мол, да, я девчонка и да, я из деревни, если для тебя так понятнее. Сама-то я ничего не понимала и продолжала реветь в три ручья...

– Меня зовут Питером, – продолжил парнишка, переминаясь с ноги на ногу. – А тебя как кличут?

– Ки... – я вовремя установилась, – Килианом.

– ЧуднОе имя какое-то. Сразу видно, деревенское.

– Ага, – икнула я, – мы все там с прибабахом.

Парнишка улыбнулся и по-приятельски хлопнул меня по плечу.

Ярмарка невест

Легкие сдавило так, что не продохнуть... Я подумала, что пришел мой смертный час и выдохнула жалостливое «мама», готовая к неминуемой гибели! Даже глаза прикрыла – все равно в них радуги разноцветные переливались.

– Чего орешь-то? – грубо одернули меня, и я-таки распахнула их снова.

Живая! Невредимая. И снова в женском теле...

Схватилась за перетянутые корсетом – не иначе как стальным – ребра и простонала:

– Помогите!

А тот же грубый голос скомандовал:

– Сильнее затягивай! Негоже на балу да с такой-то талией появляться. – И уже в мою сторону: – Я прикажу мисс Кларенс сократить твою порцию вечернего молока, милочка. Ты раздобрела, как на дрожжах...

Я поглядела в большое, во весь рост зеркало, стоящее передо мной, и сердце тревожно екнуло: может, я и была снова женщиной, только уж точно не самой собой... В отражении я лицезрела среднего роста блондиночку с молочно-белой кожей и тщательно завитыми волосами, которая пусть и весьма смутно, но походила на строгую женщину за моей спиной. Мать, конечно же, это была ее... ну, то есть, моя мать. Этот чуточку вздернутый нос, идентичный в двух своих вариациях – молодом и средневозрастном – был явным тому подтверждением...

– Смерти моей желаете, маменька?! – каким-то до странности капризным голосом проблеяла я, ощущая себя втиснутой в банку сарделькой. Ни вдохнуть, ни выдохнуть... В мальчишеском теле я хотя бы дышать могла полной грудью!

– Замужества я тебе желаю, глупая! Лучшего что ни на есть, – женщина поднялась со стула и подошла совсем близко, так что цветочный аромат ее приторно сладких духов окутал меня с головы до ног. – Или желаешь в девках остаться? – строгим голосом осведомилась она, приподняв мое лицо за подбородок. При этом ее собственные брови почти сошлись на переносице... И я пропищала испуганное «нет», охнув, когда горничная сильнее стянула шнурки моего корсета.

– Вот и нечего артачиться, милая, – улыбнулась «добрая» матушка с наигранным добродушием. – Сегодня один из самых важных приемов сезона: балы у Харрингтонов славятся своими размахом и роскошью – не упусти шанс показать себя во всей красе. – И уже с порога добавила: – Говорят, Харрингтон-младший намерен остепениться и найти себе достойную партию. Вдруг именно ты окажешься его избранницей?!

– Больно надо, – пробубнила я себе под нос. – Да, маменька, – произнесла вслух.

Едва за ней успела прикрыться дверь моей комнаты, как я выставила перед собой два сжатых кулака...

– Затянешь еще хоть на дюйм, – обратилась я к курносой горничной, – получишь в нос! И добавила: – Расслабляй, пока я не окачурилась.

Та выпучила перепуганные глаза и завозилась с завязками корсета. Дышать я смогла только минут через десять, когда сдавленные пластинами легкие наконец-то зафункционировали в нормальном порядке... Вот ведь адское изобретение! Я упала на оттоманку и прикрыла лицо руками.

Корсет мне все-таки пришлось затянуть: иначе я просто не влезла бы в приготовленное для бала бледно-розовое платье с мелкими рюшечками. Я, в сочетании с этим платьем, превратилась в миленький такой зефирчик с недовольно сморщенным носом...

А нос морщился от духоты нашего семейного экипажа, который со скоростью улитки вез нас по Риджент-стрит, в череде многих направляясь к ярко расцвеченному огнями особняку Харрингтонов.

Казалось, вся лондонская жизнь сосредоточилась на этой обычно тихой улочке: аристократия катила в экипажах, бедняки толпились по обочинам. Я высунула было голову из занавешанного шторкой окошка, да маменька так строго меня отчитала, что делать это повторно отпало всякое желание. Отец снисходительно мне улыбнулся... Этот тихий мужчина с пышно начесанными бакенбардами импонировал мне с первой же минуты нашего знакомства: он был такой же жертвой женщины с турнюром, как и я.

– Веди себя прилично, Джоанна! – шикнула она на меня в сто сороковой раз, когда я просто слегка поерзала на сидении. Эта пытка корсетом и долгой ездой в душном экипаже грозила никогда не закончиться...

К счастью, меня занимало два важных вопроса: если я снова приложусь к флакончику с янтарно-желтой жидкостью, таинственным образом обнаруженному среди прочего на моем туалетном столике, – смогу ли воротиться в свое собственное тело или так и буду прыгать по чужим – это, во-первых. А, во-вторых: является ли Харрингтон из паба мистера Эндрюса тем же самым Харрингтоном, которого я встречу на балу в этом шикарном доме по Риджент-стрит... И если это один и тот же человек, то, право слово, мне не терпелось ухмыльнуться ему в лицо.

Он, между прочим, задолжал мне денег: тех самых, обещанных Килиану и не выплаченных по причине стремительного бегства. Я невольно улыбнулась, припомнив случившееся в «Кровавой Мэри»... Быть мальчишкой было весело.

Лакей в золоченой ливрее распахнул перед нами дверцу экипажа и услужливо опустил ступеньку – я выдохнула и последовала за родителями по расстеленной красной ковровой дорожке. Словно суперзвезда на вручении премии «Оскар»... В улюлюкающих мальчишках, отгоняемых рассерженными лакеями, я узнала, как мне показалось, чумазое лицо Питера Уивера и Килиана, строивших гостям презабавные рожицы.

Особняк встретил нас тихой музыкой, раздающейся из бальной залы, и запахом множества цветов. У меня сдавило виски... Это тело, как я уже успела заметить, обладало крайне чувствительной конституцией. А тут еще это лицо, приближающееся с каждой преодоленной мною ступенькой длинной парадной лестницы. Харрингтон-младший улыбался скучающей, слегка высокомерной улыбкой, приклеившейся к его губам, словно крошка от бутерброда.

Трагедия на балу

Я очнулась на мягкой кушетке с мокрым полотенцем на лбу...

– Джоанна... Джоанна, – голос звал меня, словно издалека, из той реальности, возвращаться в которую мне совсем не хотелось. Здесь, в поле полном ромашек, мне было так легко и приятно... А там...

– Что произошло?

– Вы меня страшно напугали, – Харрингтон поднялся с колен. – У вас случился обморок... Я думал, вы умираете.

– Жаль, что не умерла, – простонала я несчастным голосом. – По крайней мере, весь этот кошмар уже бы закончился...

– Вы о перемещениях? – полюбопытствовал мужчина. – Я и сам едва могу в это поверить.

Я приоткрыла сначала один глаз, потом – второй... и села.

– Так это правда, вы тоже оттуда? – спросила я, ощущая наворачивающиеся на глазах слезы. – Я думала, я здесь абсолютно одна. – Уткнулась в жилетку своего вовремя подоспевшего спасителя и дала волю эмоциям.

Тот позволил мне выплакаться, похлопывая по спине, словно малого ребенка, а потом произнес:

– Как вы здесь оказались? Тот мальчик, что меня спас – это ваша первая ипостась, я правильно понимаю?

Я утерла хлюпающий нос и просто кивнула.

– А вы, – икая, произнесла я, – больше не прикладывались к «веселому» флакончику?

Голубые глаза Харрингтона ярко вспыхнули, и он хохотнул:

– О нет, прикладывался! Не без этого. – И пояснил: – Представьте только, я прошел через дверь и очутился в теле молоденькой горничной, отчаянно отбивающейся от неприличных поползновений старого греховодника, ее хозяина. Я, понятное дело, не стал этого терпеть и заехал мерзавцу по причинному месту... Коленом. Со всего маху. Тот едва не задохнулся от боли (знаю по себе, насколько это несладко), а потом, сумев-таки разогнуться, он указал мне на дверь... – Мужчина пожал плечами: – Боюсь, бедняжка бродит где-то без крыши над головой, и я виновник этому несчастью.

– Какой кошмар! – отозвалась я, и мы одновременно улыбнулись друг другу.

Смеяться над чужой бедой было некрасиво, мы оба это понимали, но облегчение, испытанное в обществе друг друга, как будто бы отодвинуло все беды на второй план. Все с нами приключившееся казалось какой-то нелепой шарадой, готовой вот-вот разрешиться...

– Почему вы назвали нас «белыми кроликами»? – поинтересовалась я у Харрингтона, и тот ответил, не задумываясь:

– Меня привел сюда белый кролик, а вас?

– Меня... – я припомнила странного мужичонку в белом костюме, – должно быть, тоже привел сюда кролик. Белый. – И я рассказала, как все произошло на самом деле.

Харрингтон слушал внимательно, с неподдельным интересом, только что-то едва уловимое проскользнуло в глубине его глаз и исчезло прежде, чем я успела закончить свою историю.

– У меня все было так же, как и у вас, – сказал он, глядя на часы и подавая мне руку. – Как вы себя чувствуете? Уже лучше?

– Слегка подташнивает, – призналась я честно, и Харрингтон мотнул головой, огорошив меня неожиданной информацией:

– Мне кажется, вы беременны. Определенные признаки заставляют меня склониться к такому предположению...

Боже, я вспыхнула, словно все та же викторианская барышня!

– Почему вы так решили? Вы доктор? – я приложила руку к туго затянутому в корсет животу. – Эти девицы должны бы посекундно падать в обмороки: корсет – изобретение дьявола! Не думаю, что дело в чем-то большем... – И с ужасом в голове: – Я никогда не была беременной.

– А я никогда прежде не был женщиной! – парировал Харрингтон с явным намерением подбодрить меня. – И мне это не очень понравилось.

– Быть мальчиком тоже удовольствие не из приятных, хотя и намного лучше, чем – девицей на выданье, лишенной кислорода во всех смыслах этого слова.

Мы немного помолчали, обдумывая свое непростое положение, а потом я спросила:

– Как же нам вернуться назад? Это время наводит на меня ужас, и я не готова провести в нем всю свою жизнь.

Харрингтон казался задумчивее обычного.

– Я много об этом думал, – сказал он, – но пока так и не пришел ни к какому решению. Увы...

– Возможно, вместе мы лучше справимся с этой задачей, – предположила я не без смущения.

– Уверен, так и будет, – мужчина снова поглядел на часы. – А сейчас нам стоит вернуться на бал, иначе, сами понимаете, слухов не оберешься. – И присовокупил: – Будьте осторожны.

– Как и вы, – добавила я. – Те двое имеют на вас зуб. Как вам удалось от них оторваться?

– Я выскочил под колеса какому-то экипажу, – усмехнулся мужчина, – и хозяин оного, признав во мне Мэтью Харрингтона, вызвался подвезти меня до дома. В противном случае, не знаю, что со мной и было бы... Спасибо, что спасли мою жизнь! – поблагодарил он с теплой улыбкой.

После этого я облокотилась на его руку, и мы поспешили к выходу. Его слова о спасении кружили мне голову... Я спасла человеку жизнь. Звучало чудесно! Почти как музыка.

– Будет лучше, если нас не увидят вместе, – Харрингтон выпустил мою руку и велел мне отсидеться на мягком диванчике за пальмами, сделать вид, что я провела там все время своего отсутствия. Сам он последовал дальше, и я невольно залюбовалась доставшимся ему телом: высоким, статным, с ярко-голубыми глазами... Нет, глаз со спины я, конечно, не видела, только они поразили меня еще там, в пабе у Эндрюса, и с тех пор я немало о них думала. Голубоглазые мужчины – моя давняя, непреходящая слабость! С телом ему повезло, что уж тут лукавить...

Новая камеристка

Смерть Алисии вызвала стремительный исход ранее восторженных гостей: с тем же нетерпением, с которым они стремились попасть к Харрингтонам, теперь они поджидали свои экипажи и бежали прочь...

Мы находились в числе прочих, и маменька в нетерпении прядала головой, словно застоявшаяся в стойле кобылка-однолетка – я улыбнулась бы, не будь слишком шокирована произошедшими событиями.

Наблюдавший наше прибытие простой люд уже разошелся, и улица казалась бы опустевшей, не будь она растревожена зычными перекличками возниц и стуком колес по мощеной мостовой. Именно из-за этого шума мы, должно быть, и не услышала легких шагов незнакомки, приблизившейся к нам со стороны Гайд-парка: она куталась в теплую шаль и казалась трогательно-беззащитной.

– Простите меня, господа, – ее голос заставил маменьку вздрогнуть, – я ни за что не стала бы вас тревожить, не будь мои обстоятельства столь тяжкими, взывающими к вашему состраданию и человечности. Я...

– Убирайся отсюда! – прервала ее моя лже-матушка, указав рукой куда-то в сторону. – Убирайся и не смей приставать к благовоспитанным людям, к коим ты, конечно же, не относишься. Прочь! Пошла прочь, грязная попрошайка.

Девушка потемнела лицом, но не дрогнула, чем вызвала мое невольное восхищение.

– Не прогоняйте мня, умоляю! – взмолилась она трепетным голосом. – Я порядочная девушка, пострадавшая во имя своей добродетели... – Сказав это, незнакомка одарила меня быстрым взглядом. – Мой бывший хозяин, человек крайне непорядочный и... сластолюбивый, прогнал меня из дому, стоило мне только отказать в его мерзких поползновениях.

Матушка смущенно хмыкнула: тема была не из тех, которые, как она полагала, могла касаться нежных, девичьих ушей.

– Он оставил меня без рекомендаций и полагающейся платы, велел ночевать в подворотне... среди крыс и всякого отребья, – слова «крыс» девушка выделила особенным акцентом. – Если вы не проявите хотя бы толику сострадания, то меня ждет либо работный дом, либо клеймо падшей жен...

Моя матушка оборвала ее громогласным покашливанием в кулак.

– Мы вас поняли, моя дорогая, – снизошла она до снисходительно тона. – Только чего вы хотите от нас? Нам нечего вам предложить. Маркус, – обратилась она к супругу, молча стоявшему в стороне, – возможно, у тебя найдется несколько пенсов для этой бедняжки. Будь добр, проверить свои карманы...

Тот растерянно заморгал глазами.

– Я никогда не беру денег на бал, дорогая, – отозвался он обеспокоенным голосом.

– Вот видите, – пожала плечами его супруга, – нам абсолютно нечем вам помочь. – И отвернулась в поисках своего экипажа, который все еще стоял в очереди себе подобных...

Девушка просигнализировала мне глазами, и я, уже догадавшись, кто скрывается за ее личиной, поспешно произнесла:

– Маменька, а как же моральные принципы вашего женского комитета, в котором вы так много говорите о помощи бедняжкам, попавшим в положение, подобное нашей просительнице? Что бы сказали уважаемые патронессы, узнай они только, что мы отказали в помощи одной из заблудших овечек христовых... – И с кротким смирением: – Почему бы нам не предложить этой девушке место горничной в нашем доме. Уверена, такой поступок выделил бы вас в лице многих и вызвал горячее расположение со стороны дам женского комитета.

Мои слова, я видела это, угодили точно по назначению: спесивость боролась с тщеславием, и первая явно проигрывала... Для верности я присовокупила трагическим голосом:

– Энид рассказала о своем скором замужестве и отъезде в деревню. Кто станет смотреть за моим гардеробом? Найти хорошую камеристку – дело нелегкое. Милая, – обратилась я к не совсем девице, – кем ты служила в доме своего бывшего хозяина?

– Личной горничной, мэм, – потупила та свой якобы смущенный взор. – И госпожа была мной очень довольна.

Я с победным видом уставилась на маменьку, мол, поглядите, это просто судьбы, подарок небес, дар, ниспосланный свыше, и та сдалась, сморщив для вида свой аристократический нос.

– Хорошо, ты можешь сесть рядом с возницей. Поглядим, что получится для тебя сделать! – сказала она, с видом королевы, поворотившись в сторону своего мужа.

Я едва не запищала от восторга, но позволила себе лишь краткий взгляд в сторону нанятой в услужение девицы – та ответила мне скромной улыбкой. И я, сопоставив ее образ с высоким, голубоглазым Харрингтоном, прикусила палец правой руки: уж больно презабавным казался симбиоз двух таких непохожих друг на друга ипостасей. Впрочем, мой «Килиан» тоже мало вязался с блондинистой аристократочкой в розовом платье, коей я сейчас и являлась...

С этими мыслями я и садилась в поданный наконец экипаж и тряслась до самого дома, полная тревожного нетерпения.

Энид, моя нынешняя камеристка, с которой мы успели свести не сказать, чтобы близкое, но достаточно комфортное знакомство, помогла мне снять бальное платье и облачиться в ночную сорочку. Я, наконец, выдохнула с облегчением и поспешила отослать ее прочь, намереваясь так или иначе дождаться свидания с Хелен Лэйн, моей новообретенной прислужницей. Ту определили в комнату наверху, и я была уверена, что она ждет не дождется нашего разговора с тем же нетерпением, что и я.

В дверь постучали в начале третьего ночи, когда я едва ли не начала грызть ногти от нетерпения.

– Харрингтон? – спросила я, распахивая дверь и впуская ночную гостью... гостя в комнату.

Девица усмехнулась.

– Вы меня с кем-то путаете, дорогая Джоанна Синглтон, – произнесла она высокопарным голоском, так не похожим на ее умоляющий тон в разговоре с моей матушкой. – Разве я хоть отдаленно похожа на мужчину?! – и она выставила вперед свою пышную грудь, прикрытую только тканью сорочки. – Ну, что скажете?

Любопытные открытия

Энид действительно собиралась замуж и, получив мое разрешение провести день вне дома, ухватилась за него, не задумываясь. А присовокупленный к отпуску шиллинг заставил ее и вовсе едва ли не в ноги мне кинуться... Я же предпочитала, чтобы она не путалась под ногами.

И едва она покинула мою комнату, мы с Хелен приступили к намеченному обыску – тут-то мужское мышление Брайана и проявило себя во всей красе: если я осматривала книжные полки и заглянула под матрац, то он простукивал стены и ощупывал половицы.

– Не думаю, что у нежной викторианской барышни имеется шифрованный железный сейф, – улыбнулась я маленькой камеристке, заглядывающей за каждую картину на стенах.

– Не будем исключать никаких возможностей, – сказала она, продолжив свое занятие.

В конце концов, искомое нашла именно я: сложенные аккуратной стопкой, подписанные и адресованные различным лицам, письма заинтересовали нас невероятно. Мы уселись прямо на кровать и прочитали каждое из них... Три любовных и два деловых.

Каким образом личная переписка неких Томпсона и «Влюбленного одуванчика» попала в руки мисс Синглтон оставалось для нас полной загадкой, и Хелен высказала единственно верную догадку:

– Полагаю, наши барышни занимались шантажом. Заполучив подобное письмецо, они могли предъявлять своим жертвам определенные требования, и тогда слова Алисии «денег там не было» становятся предельно ясными. Вполне возможно, – продолжала она хмурить свой юный лобик, – некто, попавший по той или иной причине им в руки, не пожелал платить, и, выяснив личность шантажиста, загодя запасся шприцем с морфием, направляясь на бал к Харрингтонам.

– То есть кто-то из этой стопки? – решила уточнить я.

– На мой взгляд, здесь нет ничего достаточно значимого, из-за чего стоило бы убивать человека, – ответила Хелен. – Однако иных убивали и за меньшее.

И я снова спросила:

– А как же я, убийца знает и обо мне тоже?

Хелен поднялась и заходила по комнате.

– Возможно, он проследил только за мисс Хэнсли и ничего не знает о вашем существовании. Будем опираться именно на это предположение!

В дверь постучали, и служанка внесла поднос с завтраком. От него исходил дивный аромат поджаренного бекона и тостов – у Хелен вспыхнули глаза, а вот у меня так скрутило внутренности, что пришлось крепко сцепить зубы. Так я и процедила:

– Спасибо, милая. Оставьте поднос на столике – Хелен поможет мне с завтраком.

Девушка сделала, как я велела и вышла за дверь. А я метнулась к ночному горшку, и меня выполоскало желчью... Желудок был абсолютно пуст. Даже не знаю, когда эта мисс Синглтон ела в последний раз!

Хелен скривилась, зачерпнув стакан холодной воды из тазика для умывания:

– Нате вот, прополощите рот. – И пока я боролась с мерзким привкусом во рту, добавила: – Давайте решать проблемы по мере их поступления. Предлагаю начать с отца вашего ребенка. Надо узнать, кто он, и сможем ли мы устроить их с Джоанной помолвку.

– И как вы намереваетесь это сделать? – простонала я болезненным голосом.

Хелен кивнула в сторону флакона на моем туалетном столике.

– Нет, – скривилась я, – вы ведь это не всерьез, правда?

Хелен пожала плечами, мол, серьезнее не бывает, и я заныла:

– Ну почему вместе с телом мне не могли достаться и воспоминания этой викторианской девицы?!

– Потому что тогда это было бы слишком просто, – девушка подошла к подносу с моим завтраком и намазала тост маслом. Сдобрила его ломтиками поджаренного бекона и запихнула в рот почти целиком...

– Боже, – простонала я: мне стало плохо уже от самого вида еды, – я выпью его уже хотя бы только для того, чтобы избавиться от этого мерзкого ощущения в желудке.

Хелен улыбнулась и продолжила чистить вареное яйцо. Похоже, она надо мной издевалась!

Я кое-как дотащилась до туалетного столика и подхватила злополучный флакон:

– А что, если в этот самый момент этот безымянный мальчишка держит в руках крысу или, не знаю, ест таракана? – произнесла я, ощущая новые позывы к рвоте. – И как я узнаю, что мне пора возвращаться? Я совершенно не знаю этого Лондона, он пугает меня до чертиков.

Моя паника нарастала, и Хелен, оторвавшись от еды, положила руку на мое плечо:

– Оказавшись в теле мальчишки, возвращайтесь сюда, на Парк-Терррейс, – сказала она. – Входите черным ходом – я скажу кухарке, что ко мне должен прийти брат. Повидаться. Отсидитесь на кухне, пока я не выясню, кто является папашей вашего ребенка.

– А вдруг она сегодня с ним не увидится?!

– Надейтесь на лучшее. – Хелен похлопала меня по щеке и махнула головой, мол, давай уже, пей.

Скрепя сердце именно так я и сделала...

Перенос произошел безболезненно, только голова слегка закружилась, и я затрясла ей, разгоняя туман.

– Что ты творишь, маленький негодяй?! – отчитали меня сквозь не до конца сошедшую дурноту, и я, сконцентрировавшись, наконец увидела свою руку с щеткой для обуви и носки мужских туфель, гневно переступающих с ноги на ногу.

– Простите, сэр! – пролепетала я на автомате, сама толком не зная, за что, собственно, извиняюсь.

– Негодный мальчишка, – еще раз процедил сердитый джентльмен, ненароком или нарочно опрокинув круглую жестянку с несколькими пенсами. Та покатилась по мостовой, и я бросилась собирать разлетевшиеся во все стороны монетки.

– Что, все еще считаешь отлов крыс грязным делом? – насмешливый голос Питера Уивера прозвучал прямо над моей головой. – Брось уже всю эту дребедень и пойдем-ка со мной: поработаешь вместо хорька... – И мечтательным голосом: – Вот накоплю на настоящего, хорошо обученного, попляшут потом у меня эти серые бестии. Во, погляди, цапнули за палец! – и он продемонстрировал мне загноившуюся ранку с самым геройским видом.

Не пей – козленочком станешь!

Верзила-бобби потащил меня в сторону полицейского возка, и я попыталась дотянуться до волшебного флакона в своем кармане. Хватит – пора возвращаться!

– Что это у тебя тут? – от неожиданности я едва не выронила флакон на мостовую. – Ну-ка, давай сюда! – Варвар в форме рванул вожделенную бутылочку из моих рук и всмотрелся в ее янтарную глубину. Поцокал языком, поглядывая на меня с хитрым прищуром...

– Отдайте! – насупилась я. – Это мое! – Сама не знаю почему, но я ощутила жгучее желание заехать ему по носу или... пнуть под коленку. Наверное, малыш Джонни проявился под воздействием адреналина...

– Теперь уже мое, приятель! – осклабился полицейский, засовывая флакон в карман своей формы. Я стиснула зубы, чтобы не заорать матом и не разреветься одновременно... Как же сложно быть и мужчиной, и женщиной в один и тот же момент! В итоге сошлась на золотой середине: плюнула наглому бобби в лицо; плевок вышел скудным и угодил всего лишь на форменный рукав, однако, рассерженный подобным оскорблением, верзила зашвырнул меня в возок знатно... Я припечаталась о стену и сползла по ней вниз, с трудом проталкивая залипший в легких воздух.

– Ты у меня еще попляшешь, – пообещал он, захлопывая дверцу.

У меня сжалось сердце: что же теперь будет? Хелен знать не знает, где я, а я знать не знаю, как вернуть свой флакон. Вот теперь я расплакалась по-настоящему...

Вскоре ко мне присоединились еще несколько человек: два уличных мальчишки – таких же, как я – и пятеро китайцев неопределенного возраста. Не густо, однако. Где же сама хозяйка притона? Где укуренные господа, размахивающие руками над своей головой? Обошлись малой кровью, так сказать. Взяли тех, кто не смог откупиться...

Только бы этот верзила-констебль не потерял мой флакон с превращайкой!

Только бы не выпил его ненароком...

Что тогда будет? Я так и останусь тринадцатилетним мальчишкой, побирающимся по помойкам?!

Не хочу. Только не это!

Под эти нерадостные мысли меня и втолкнули в полутемную камеру и захлопнули решетку.

Следы недавно просохших слез все еще были заметны на моем грязном лице, и мой личный недруг состроил насмешливую рожицу, потирая кулаками свои якобы заплаканные глаза.

– Я – маменькин сынок и ною, словно девчонка! – произнес он плаксивым голосом.

Ну я тебе покажу, подумалось мне с неожиданной злопамятностью! Ты у меня еще получишь.

Правда, последующие четыре часа, все время которых я провела на тонком соломенном тюфяке, заменяющем в камере матрац, несколько охладили мой пыл... Однако ровно до того момента, как все тот же констебль не появился в поле моего зрения, демонстративно похлопывая по карману.

– Ну, приятель, – ухмыльнулся он во весь рот, – не хочешь рассказать, что это за штука такая. – Мой флакон оказался у него в ладони с откупоренной крышечкой.

– Это лекарство, – ответила я дрогнувшим голосом, и негодяй это сразу подметил. – Хозяйка отправила меня в аптеку за сердечными каплями.

– В аптеку? Как любопытно, – он поднес флакончик к своему носу. – И вместо аптеки ты забрел в опиумный притон. – Почти злобно: – Не держи меня за идиота, пацан. Что в этом флаконе? Новая опиумная настойка? У твоей хозяйки расшалились нервишки? Признавайся, если не хочешь гнить в этой камере веки вечные.

– Это лекарство! – заорала я что есть мочи. Нервное напряжение давало о себе знать! И констебль, зыркнув на меня глазами, опрокинул в себя половину содержимого бутылочки.

Я заорала, словно раненое животное – у меня даже в глазах потемнело.

– Перкинс, – появившийся в дверях констебль окинул нас внимательным взглядом, – что здесь происходит? За мальчишкой явился хозяин, надеюсь, ты не позволял себе лишнего.

– Никак нет, сэр, – отозвался тот, пряча флакон в карман своей формы.

Камеру отперли, и я вышла наружу, почти повалившись на пол от облегчения при виде высокой фигуры Харрингтона-младшего.

– За что его задержали? – спросил он грозным голосом, обращаясь к констеблю Перкинсу, моему личному неприятелю.

– Мы делали облаву в опиумном притоне, и ваш мальчик был арестован в числе прочих...

Харрингтон взглянул на меня, как бы прося объяснения данному факту.

– Я шел из аптеки, – сказала я твердым голосом, – миледи Харрингтон отправила меня за сердечными каплями, а тут налетели эти наглые бобби и повязали меня. Вон, у этого в кармане купленное мной лекарство... Пусть вернет его или выплатит полную стоимость!

Перкинс глядел на меня с плохо сдерживаемым раздражением: выхватил из кармана флакон и швырнул его мне в руки. Я едва успела его поймать...

– Можно я пройду в уборную, сэр? – обратилась я к Харрингтону, сжимая в руках вновь обретенную свободу. – Мне надо избавиться от... ну, вы сами понимаете.

– Иди. Я подожду тебя!

Я не могла больше ни секунды оставаться ни в этом ужасном месте, ни в этом мальчишеском теле в грязной, завшивленной одежде. Я глянула на плескавшуюся на донышке янтарную жидкость и пригубила ее по минимуму...

… и не сразу поняла причину странного раздражения, буквально пузырящегося в моей голове. С чего бы это мисс Синглтон быть столь раздраженной и почему у меня... мужские руки?! Я заметила лацканы казенной полицейской униформы и обомлела: я – Перкинс! Я этот несносный верзила с насмешливой улыбочкой... Быть такого не может. Почему?

Удивление и испуг накрыли меня одновременно, а усатый мужчина – должно быть мой начальник – продолжал как ни в чем ни бывало:

– В особняк сэра Денбери проникли неизвестные и учинили погром в комнате покойной мисс Алисии Хэнсли, жертвы на балу у Харрингтонов. По словам хозяев, похищено ничего не было, и это лишь усложняет и без того непростое дело... Я хочу немедленно отправиться по указанному адресу и переговорить с родителями девушки. Будьте готовы сопровождать меня незамедлительно!

Тайный любовник и прочее

Хелен – настоящая Хелен, без Брайана в голове – оказалась тихой, унылой девушкой, даже в половину не столь очаровательной, каковой она бывала, сидя на моей кровати и хмуря в задумчивости лоб. Ей явно не хватало харизмы и уверенности в себе...

– Помоги снять платье, – попросила я, расстроившись, что Брайан еще не вернулся. Что могло его задержать?

Девушка принялись расстегивать пуговки на моем платье с осторожностью сапера, опасающегося наступить на заложенную в земле мину. Ее покрасневшие глаза заставили меня устыдиться поступков мисс Синглтон: похоже, та устроила девушке ужасную взбучку. Бедняжка! И уже во время расшнуровки корсета я почувствовала, как почти невесомые пальцы Хелен-настоящей вдруг обрели твердость и уверенность ее более совершенной версии.

– Ты вернулся, – констатировала я. – Наконец-то. – Хотела было обернуться, но та продолжила работать руками.

– Не понимаю, о чем вы говорите, мисс, – произнесла плутовка своим обычным, казалось бы, голосом. Но разница была слишком разительна, чтобы перепутать...

– Я знаю, что это ты! Не думай, что сумеешь обмануть меня.

– Жаль, – вздохнула Хелен-неХелен. – Вернись я чуть позже, могла бы застать вас полуобнаженной.

Я улыбнулась:

– Чтобы увидеть обнаженное женское тело, тебе достаточно раздеться перед зеркалом.

Хелен справилась с завязками корсета и отбросила его в сторону. Потом развернула меня к себе лицом и протянула руку к прическе... Признаться, ее взгляд меня смутил: мужской, тяжелый, он заставил мое тело покрыться мурашками.

– Вожделеть собственное тело было бы извращением, вы не находите? – поинтересовалась девушка, вынимая шпильки из моей прически. Ее фиалковые глаза и розовый маленький ротик находились в непосредственной близости от моего собственного лица.

Я сглотнула, поймав себя на крамольной мысли о возможном поцелуе...

Этого еще не хватало!

– Полагаю, дальше я могу справиться сама, – сказала я, разрывая наш зрительный контакт. Потянулась за пеньюаром и накинула его на себя, стыдливо запахнув на груди. Поинтересовалась: – Где вы так долго пропадали?

– Проводил Харрингтона до дома, – ответил тот, – не хотел, чтобы он узнал о собственном визите в полицейский участок. К тому же я почел своим долгом позаботиться о малыше Джонни... – Хелен поглядела на себя в зеркало. – Вы ведь заботитесь о моем втором теле, пристроили его к такой «милой» барышне, как мисс Синглтон, вот я и решил отплатить вам тем же.

– Отличное решение, – не смогла не похвалить я. – Хватит с меня грязных подворотен и чрезмерно щепетильных джентльменов в грязных ботинках.

– Кстати, о джентльменах, – улыбнулась Хелен. – Не торопись вы так скоро покинуть полицейский участок, могли бы стать свидетельницей презабавного зрелища: ваш непосредственный обидчик опозорился перед всем коллективом, закукарекав и лишившись штанов одновременно. Не думаю, что такое скоро забудется! Бедняге долго еще придется терпеть насмешки коллег по работе.

Я произнесла с самодовольным видом:

– Он не кукарекал, он блеял, как баран. Так и было задумано изначально!

– Но как? – недоумение на лице девушки потешило мое самолюбие. – Как такое возможно?

– Не знаю, – призналась я честно. – Это произошло абсолютно случайно. Возможно, все дело в выпитой им превращайке, моей превращайке, которую этот верзила опустошил почти полностью. У меня осталось только несколько капель на самом донышке...

Хелен продолжала глядеть на меня во все глаза.

– То есть после парнишки вы переместились в этого бобби?

– Именно так, – подтвердила я. – Перепугалась поначалу, думала, что могу больше не вернуться в мисс Синглтон – к счастью, все обошлось, и после новой порции напитка я снова вернулась на Парк-Террейс в этом незабываемом образе беременной барышни. Кстати, – охнула я, припомнив разам несколько новостей, – комнату Алисии обыскали неизвестные, должно быть, искали письма, с помощью которых их шантажировали.

– Если обыскивали комнату погибшей, значит, преступник или преступники не знают о вашем участии в этом деле.

– Я тоже так подумала, – откликнулась я. – Но не это самое главное!

– Есть что-то важнее? – скептически заметила девушка.

Я восторженно замотала головой.

– Конечно! Мой намечающийся позор важнее всего, как я полагаю. Но, – я подняла вверх указательный палец, – я знаю, как сделать из мисс Синглтон добропорядочную девушку. Мы должны выдать ее замуж, и вы завтра же сделаете мне предложение...

– Я?! – изумилась Хелен.

– Не вы в образе Хелен, не будьте смешным, а вы, будучи Харрингтоном. Тем более, что наше отсутствие на балу наделало шуму, как вы и опасались... А ваша репутация, по словам матушки, загодя делает любую девицу опозоренной, проведи она в вашем обществе лишние две минуты наедине.

– Какой же я страшный человек, право слово! – произнесла Хелен наигранно басовитым голосом. И осведомилась: – Не хотите узнать, как прошел мой день? Вы-то, как я уже знаю, времени зря не теряли: сначала – крысиные бои, теперь – опиумный притон. Нескучно живете, моя дорогая мисс Синглтон.

– На самом деле меня зовут Кирой. Вы так ни разу об этом и не спросили...

– Подумал, вы сами меня просветите, что вы и сделали только что.

Я только покачала головой от подобной находчивости, граничащей с наглостью.

– Рассказывайте уже, – кинула я насмешливым голосом. – Вам удалось узнать о личности таинственного любовника?

Это было последней каплей...

Утро следующего дня встретило меня очередными утренними недомоганиями вкупе с невеселыми мыслями, связанными с Брайаном. Осуществил ли он свои грандиозные планы и наведался ли в бордель к продажным женщинам? Мысль об этом была особенно удручающей. И явится ли он сегодня просить моей руки... Эта мысль казалась на порядок лучше предыдущей.

А еще припомнились мама и Саманта: скучают ли они обо мне, волнуются ли... Конечно, волнуются, ответила самой себе, а вот скучают ли... Наверное, и это тоже. Самую малость... Мама уж точно скучает, о сестре сказать того же я не могла – мы с ней никогда не были особенно близки.

И новая мысль: надо бы расспросить Брайана о его местожительстве... Вот так вернемся домой и даже не сможем найти друг друга.

Тьфу, и чего это я не могу выбросить его из головы, уж не влюбилась ли ненароком в бестелесного призрака? В сгусток сознания, блуждающий по чужим телам... Рассмеялась в голос, почти доведя бедняжку Энид до нервного срыва.

А красивое платье все-таки надела... так, на всякий случай. Все-таки не каждый день делают предложение руки и сердца!

Правда, солнце уже перевалило за полдень, а мой суженый и не думал появляться... Я почти было решилась приложиться к последним каплям превращайки, когда дверной колокольчик звякнул, возвещая о визите незваного гостя.

С верхней ступеньки лестницы я слышала, как камердинер докладывает матушке о сэре Харрингтоне-младшем, и сердце мое дрогнуло самым предательским образом.

Явился...

Явился!

Явился, распутный негодяй. Я пощипала щеки и спустилась в гостиную на зов матери...

Взгляд оскорбленного достоинства, готовый излиться на голову недостойного женишка, пропал втуне: Харрингтон был только Харрингтоном и никем другим, я поняла это с первого же мгновения. Харрингтон-Брайан на сватовство не явился... Но как?

– Куда ты? – воскликнула матушка, когда я выскочила из комнаты почти бегом, нарушая все неписаные закона светского этикета.

– Дайте мне минутку, – крикнула я на ходу, торопясь вверх по лестнице. – Где Хелен? – спросила я Энид, пришивавшую отпоровшуюся тесьму на моем платье. Та выпучила глаза...

– Я не знаю, мисс. С утра ее не видела...

Час от часу не легче... Я попыталась унять громко ухающее сердце и вплыла в голубую гостиную с приветливейшей улыбкой на устах. Будем решать проблемы по мере их поступления, решила я: и сейчас мне предстояло сыграть идеальную невесту.

– Мистер Харрингтон желал бы переговорить с тобой, милая, – от приторности материнского голоса у меня заломило зубы. – Полагаю, пяти минут наедине будет вполне достаточно... – И она сложила руки на груди, вроде как умоляя меня быть хорошей девочкой.

У мужчины в комнате дернулось правое веко. Ого, кто-то не очень рад предстоящему браку! Что и понятно: мисс Синглтон была той еще штучкой, впрочем, если верить слухам, сам жених тоже не отличался целомудрием.

И ведь красивый, зараза: руки так и зачесались провести по его подбородку руками, запустить пальцы в волнистые волосы... куснуть нижнюю губу, выдохнув короткое имя прямо в его аккуратное маленькое ушко.

– Этим утром я переговорил с вашим батюшкой, – оторвал меня от возбуждающих мыслей Харрингтон-младший. – Я просил у него вашей руки... – Он дернул головой: – Я, право слово, не понимаю, как могло произойти это нелепейшее недоразумение на балу: я совершеннейшим образом не помню ни наш с вами танец, ни последующее исчезновение... Все случившееся похоже на туман, морок, если хотите. Однако, считая себя истинным джентльменом, я просто обязан восстановить ваше доброе имя и сделать предложение руки и сердца, которое, я надеюсь, вы примите с долженствующим почтением и кротостью.

– Я всегда знала, что вы достойный человек, мистер Харрингтон, – произнесла я с полуулыбкой, слишком занятая мыслями об исчезновении Хелен, чтобы разыгрывать еще больший спектакль. – После того, что было между нами... вы были просто обязаны позвать меня замуж, и я рада, что вы не поступились своими принципами.

Харрингтон тяжело сглотнул – его адамово яблоко дважды скользнуло вверх-вниз.

– А что между нами было? – поинтересовался он с настороженностью.

Я прикрыла лицо ладонью, вроде как стыдясь самого воспоминания о случившемся.

– Боюсь, от этого дети родятся, – шепнула я абсолютно шокированному подобным признанием Харрингтону. И добавила: – Вы дважды поцеловали меня в губы... с языком.

Тот шумно выдохнул: то ли с облегчением, то ли еще как иначе, только я не сдержалась и присовокупила: – Но и еще кое-что делали, – и демонстративно отвела глаза от его бежевых бриджей. – Поэтому я принимаю ваше предложение с великой радостью. Уверена, мы будем самой счастливой парой сезона!

Впорхнувшая в комнату матушка расцеловала нас обоих в ярко пылавшие щеки. И новоиспеченный жених, страшась даже глядеть в мою сторону, поспешил откланяться, сославшись на важные дела, связанные с предстоящим событием... Я была этому только рада: снова бросилась искать Хелен – даже на кухню заглянула – и закричала почти в истерике, узрев ее невозмутимое личико на пороге своей спальни:

– Где ты была?

Девушка поспешно прикрыла за собой дверь и опустила на пол сундучок с одеждой.

– Ходила забрать свои вещи. Что за истерики, право слово?

– Право слово?! – взвизгнула я. – Право слово?! Вы должны были явиться на сватовство – и не явились. Что я должна была, по-вашему, подумать?

– Что я занята своими делами? – предположила Хелен, и ее спокойствие разъярило меня еще больше.

– У вас не может быть никаких своих дел, – прошипела я в сердцах. – У нас с вами одно общее дело, и вы не имеете право от него отлынивать.

Похищение

Первым, что я увидела, была маленькая тихая улочка с рядами однотипных домов и... наемный экипаж, притаившийся поодаль, за раскидистыми липами, сама я сидела на каменной ступеньке и пожевывала зубами сухую травинку.

Первым делом я выплюнула ее на мостовую, а потом уже принялась гадать, что я, собственно, здесь делаю... Долго гадать не пришлось: Харрингтон появился на пороге дома в компании светловолосой женщины, обвившей его на прощание руками и запечатлевшей на его губах смачный поцелуй. Я постаралась ничем себя не выдать, хотя удержаться от комментария было непросто, а уж скривиться от омерзения – святое дело. Но и этого я не сделала! Просто плюнула на мостовую. Дважды.

– Вызови экипаж, – обратился ко мне Харрингтон, продолжая наслаждаться объятиями страстной незнакомки. Могу представить, что она себе позволяла за закрытой дверью, если даже посреди улицы вела себя подобно коралловому полипу.

– Так вот же он, прямо под носом, – буркнула я, направляясь к ранее подмеченному экипажу. – Эй, кэбмен, ты туточки? – вопросила я на полпути, однако ответа так и не получила. По крайней мере, ожидаемого ответа: поскольку стремительно распахнувшаяся дверца едва не огрела меня по носу, и выскочившие мужчины – числом не менее трех-четырех – толкнув меня на мостовую, побежали в сторону Харрингтона, все еще миловавшегося с блондинистой кокоткой.

– В чем дело, господа? – прокричал тот, выхватывая из кармана револьвер. Вот только один из нападавших сумел перехватить руку Харрингтона прежде, чем тот сумел направить на него оружие.

– Лучше не трепыхайся, – прохрипел этот детина под два метра ростом. – Иначе урою. Все понял?

Жертва покорно мотнула головой, а я, сумев наконец-то подняться на ноги, бросилась вперед и вцепилась зубами в руку одного из бандитов. Тот дико взвыл, почувствовав на себе мои острые зубы, и залепил такую оглушительную затрещину, что я на мгновение потеряла всякое представление об окружающей меня действительности. Даже ноги ослабели...

– Беги отсюда, Джонни! – прорвался до меня голос Харрингтона, другой же, глухой и захлебывающийся, прогоготал:

– Ничего не получится, приятель, нам лишние свидетели ни к чему, – и меня, подхватив за воротник, швырнули рядом с Харрингтоном в недра экипажа.

Говорить при похитителях мы не могли и потому последующие две четверти часа, никак не меньше, тряслись по дороге в полнейшей тишине, нарушаемой лишь чавканьем одного из громил: тот жевал отвратительно вонючий табак, провонявший как саму его одежду, так и воздух внутри экипажа одуряющим амбре самого пренеприятнейшего толка.

Наконец мы прибыли к месту назначения, и все та же шальная троица препроводила нас в полутемное помещение, похожее на каменный «мешок» в каком-нибудь средневековом замке.

– Ждите, – велели нам таким тоном, словно мы явились непрошенными гостями на званый светский раут.

И я сказала:

– А у нас есть выбор?

Харрингтон тут же повернулся ко мне и щелкнул по кончику носа:

– Я же велел тебе сидеть дома, непослушная ты девчонка!

– Девчонок не терплю! – отозвалась я, подбоченившись. И другим тоном: – Я волновалась. И не зря, как видите.

– Проку, однако, от тебя было немного.

– Это еще как посмотреть.

Мужчина покачал головой, мол, некоторых не переспорить, и вдруг... взъерошил волосы на моей макушке.

– Мальчишкой ты нравишься мне даже больше, – сказал он с улыбкой. – Дерзишь и умничаешь, как настоящий бесенок. Интересно даже, как ты выглядишь на самом деле?

– Маленькой и очень даже хорошенькой, – отозвалась я, припомнив себя обычную. – Я играю на фортепьяно, ты знал?

– Впервые слышу. И как, тебе это нравится?

– Очень. Большая фуга си-бемоль мажор Бетховена – моя любимая! – И спросила: – А где ты живешь?

И тот ответил:

– В Лондоне... на Кортни-лейн, в Ислингтоне.

– Так и я живу там же, в трех улицах от тебя. – От удивления я даже позабыла, где мы находимся, и весело рассмеялась. – Здорово будет встретиться дома, в обычных обстоятельствах. Увидеть нас настоящих!

Харрингтон не казался воодушевленным подобной перспективой, и я начала было пытать его новыми вопросами, но тут появился мужчина в черной полумаске, маскарадной, как мне подумалось, и обратился к Харрингтону:

– Ну что, попался, голубчик?! Так и знал, что эта девка Хэнсли не могла действовать самостоятельно. У нее бы мозгов не хватило провернуть нечто подобное... – И с особой язвительностью: – Значит, вот кто стоял за ее спиной – богатенький Мэтью Харрингтон – очень и очень любопытно!

– Можете не утруждать себя маской, дружище мой Кирквуд, – произнес Харрингтон насмешливым тоном, – я достаточно изучил ваш голос минувшей ночью. Полагаю, Вудворт тоже где-то рядом, не так ли?

– Так вы признаете свою причастность к шантажу? – осведомился мужчина, стаскивая с головы ненужную теперь маску.

– Признаю, – произнес Харрингтон спокойным тоном, так, словно признавался в карточном проигрыше. И спросил в тон: – Так это вы подослали ко мне убийц в пабе на Ленктон-стрит? В день бала, когда умерла Алисия Хэнсли...

– У тебя много «друзей», как я погляжу, – усмехнулся Кирквуд в ответ на заданный вопрос. – Нет, это были не мы, Харрингтон. О твоей причастности к грязным делам этой девки Алисии мы узнали только этой самой ночью, из твоих собственных слов. – И добавил: – Зря ты злоупотребляешь выпивкой, приятель, – в твоих обстоятельствах это небезопасно.

Откуп и... любовь

Получилось!

Я обнаружила себя в теле мисс Синглтон на верхней ступеньке лестницы и метнулась в сторону спальни в поисках заветной шкатулки с письмами. Энид и Хелена, дружно занимающиеся починкой моего чайного платья, уставились на меня удивленными глазами...

– Хотите переодеться, мисс? – осведомилась первая, должно быть, привыкшая к подобным выпадам своей уже почти бывшей хозяйки.

– Я собираюсь на прогулку, – ответила мимоходом, распахнув секретер и выискивая нужные письма.

– Да, мисс, лошади уже, должно быть, готовы.

– А? – я глянула на свой наряд и скривилась: зеленая амазонка. Только не лошади. Пожалуйста! Эта бессовестная девица снова собралась миловаться с собственным грумом. Впрочем, в данном случае это мне даже на руку... – Спасибо, Энид, – улыбнулась я еще более удивленной горничной. – Не будем заставлять лошадей ждать!

У конюшни меня, действительно, дожидались два оседланных «чудовища» под красиво украшенными сбруями... Одно даже под женским седлом. Мамочка моя родная! Я тяжело сглотнула и перевела взгляд на огромного детину с внушительным размахом плеч: вот и наш герой-любовник, поняла я в то же мгновение с новым тяжелым вздохом. Справиться с таким будет, пожалуй, посложнее, чем с лошадью... Вон какие глазищи, так и горят предвкушением... чего, спрашивается? Сладкого тебе сегодня не дождаться.

Я подошла к кобыле под женским седлом, мысленно примеряясь к ее огромному росту и высоко умостившемуся стремени: мне ж никогда ногу так высоко не задрать.

И тут меня подхватили за талию и буквально забросили в седло... Я только и успела, что удивленно пискнуть.

– Благодарю, – выдавила я через силу, ощущая себя античным воином на боевом коне. Эти викторианцы – безумный народ: ну кто в здравом уме и трезвой памяти усадит женщину на лошадь в такой вот неудобной... даже опасной для жизни позе?!

– Не за что, любовь моя, – прозвучало в ответ, и я сделала вид, что не услышала этого. Тронула поводья и направила кобылу в сторону ворот, радуясь тому простому факту, что Гайд-парк находился буквально за ближайшим углом... Фигурально выражаясь. Мой... кхе-кхе, грум следовал за мной несколько в отдалении, чему я не могла не радоваться, и подхватил поводья моей кобылы уже в тот момент, когда мы скрылись от глаз любопытных зевак, прогуливавшихся по дорожкам парка.

– Можешь больше не притворяться, – сказал он мне, и наши лошади замерли друг подле друга, словно давние приятели. Что так и было, если подумать... – Расскажи, что происходит?

Я пожала плечами.

– Я и не притворяюсь. Помоги слезть с этого «чудовища»!

Парень послушно опустил меня на землю, по-хозяйски примостив руки на моей талии. Горячие и большие, они были даже приятными...

– А происходит вот что, – я попыталась изобразить максимально возможную строгость. – Сейчас ты уберешь руки с моей талии, приятель, и отправишься ловить кэб... Мне нужно отбыть по важному делу и разводить всякие там сюси-пуси мне не с руки. Ну, прочь с дороги! – подпустила я металла в голос. – Пора выдвигаться.

Безымянный грум, опешивший от моего напора, послушно отступил в сторону:

– Зачем тебе кэб? – поинтересовался он только. – Куда ты собралась?

– Ну-ну, – одернула я его, – без фамильярностей, пожалуйста. Не настолько мы с тобой в приятельских отношениях, чтобы позволять себе такие вольности.

– Приятельские отношения?! – возмутился молодой человек. – О чем ты вообще говоришь, Джоанна? – Сказав это, он ухватил меня за руку, удерживая на месте.

– Повторяю для особо непонятливых, – припечатала я недрогнувшим голосом, – мы с тобой не приятели, понимаешь теперь или нет? Поэтому отпусти меня и беги ловить кэб.

Наши с ним взгляды перекрестились, словно лезвия двух остро отточенных шпаг, и что-то внутри меня болезненно дрогнуло... Кажется, у этого парня была душа! Влюбленная и теперь оскорбленная моими словами.

– А как же наши планы? – поинтересовался он, все так же не отпуская моей руки. – Как же наш отъезд в Америку? Ты передумала, это хочешь сказать?

– В Америку? – опешила я. Ничего себе, поворот!

– Хватит притворяться! – возмутился мой собеседник. – Мы сотню раз обсуждали это с тобой, и ты сказала, что достанешь деньги на билеты. Не надо, – смягчился он, подавшись в мою сторону, – не надо играть со мной, умоляю... – При этих словах он приложил руки к моему животу и с нежностью провел по нему ладонью. – Ради нашего ребенка перестань вести себя, словно избалованная дамочка из высшего общества – мы оба знаем, что ты не такая.

Правда?! Его слова искренне меня удивили. Мне казалось, что Джоанна Синглтон именно такая и есть: избалованная и испорченная сверх всякой меры. У меня даже язык к небу прилип, отказываясь произнести необходимое, вот только я с трудом, но переборола себя:

– Я замуж выхожу... уже все решено.

– Ты шутишь?

– Ничуть, Харрингтон-младший просил моей руки, и папенька с маменькой согласились.

– А ты?

– Что я? – неискренне отозвалась я. – Я тоже этому рада. Наконец-то стану честной женщиной...

Молодой человек, мрачный и совершенно раздавленный моими словами, ударил кулаком по стволу ближайшего дерева. Я заметила выступившую кровь и ахнула...

– Что ты творишь?!

– А ты? – отозвался он мрачным голосом. И, заметив, должно быть, мое раскаяние, оттеснил спиной к тому же стволу и впился в губы обжигающим поцелуем.

Я почувствовала такой выброс адреналина в крови, что даже в глазах потемнело...