Посвящаю моей маме — Елене (надеюсь, она никогда сие не прочитает!)
Стрельчатые окна украшали красные и зеленые стекла. Разноцветные лучи пронзали пар, исходящий из бадьи, в которой сидела дева не старше четырнадцати лет. Пухлые губы и вздернутый нос придавали лицу детское выражение, румяные щеки облепили волосы цвета гречишного меда.
В комнату ворвалась молодая служанка в темно-сером жилете и юбке. Она торопливо поклонилась и уставилась на деву, пританцовывая от нетерпения.
— Да говори уже, — буркнула вторая служанка, разбиравшая ткани в сундуке. Ее фигура казалась моложавой, но возраст выдавала дряблая кожа на лице и седые пряди в русых волосах, прикрытых чепчиком.
— Ваш отец приехал!
— Что с того? — Дева лениво открыла глаза.
— С ним лорд Гайди…
Едва служанка замолчала, как она рванулась вперед и застыла, прислушиваясь к плеску воды.
— Вэлли! — закричала она молодой служанке. — Платье!
— Которое, госпожа?
— Все! Доставай все! Кэйа, помоги ей!
— Ой, вы-то чего суетитесь? — буркнула Кэйа, но все же побрела к другом сундуку. — Не по вашу душеньку он здесь.
Открыв его, она достала белую простыню и взмахнула ей.
— А по чью же?! — Дева встала в бадье и топнула ногой. — Ведь он — мой жених, и отец наконец-то решил нас представить!
— Предупредил бы, если б решил. Скорее всего, он ради дел его привез. — Снисходительно улыбаясь, Кэйа закутала свою госпожу в простыню.
— Вэлли! Вэлли! — Та не слушала и визжала. Служанка выскочила из-за ее спины, нагруженная разноцветными тканями. — Беги к матушке. Если ее нет, то возьми духи и какие-нибудь украшения!
— Вам по возрасту не положено, — заметила Кэйа.
— Беги, что встала! И что, что не положено? Жених меня первый раз видеть будет, и я должна быть красивой, — дождавшись стука двери, дева улыбнулась и покраснела, — надеюсь, я ему понравлюсь.
— Ишь ты, — Кэйа хохотнула, старательно вытирая худую фигуру с прямыми бедрами и маленькой грудью, — жених-то, судя по слухам, вдвое старше.
— Что с того?
— Эх… да ничего.
Прибежала Вэлли с малахитовым ларцом и пузырьком из темно-зеленого стекла. На радостях дева перемерила все платья, но они делали ее то маленькой, то невзрачной, то были недостаточно изящными. Она металась от сундука к сундуку, сетуя на криворуких портных и дурные советы. Иногда она затихала и поджимала губы, когда Кэйа отпускала очередное замечание.
— Наденьте это, — в который раз советовала Вэлли, протягивая шелестящую ткань небесно-голубого цвета, — вы в нем такая милая, как облако.
— Правда? — Дева с недоверием посмотрела на серебристые розы и листья, вышитые на ткани. — Но оно бесформенное… груди совсем не видно.
— Так ее и в других не видно, потому что нет, — беззлобно заметила Кэйа.
— Ну перестать! — Крикнула дева и выхватила платье.
У него были узкие рукава до пола с вырезами на локтях. Спереди наряд обтягивал и распахивался под грудью, обнажая свободную нижнюю рубаху. В силу юности деве не требовалось убирать волосы в причёску, и она велела собрать на висках пряди и закрепить их сзади. А после осторожно взялась за ларец: украшения ей также не полагались, потому вызывали трепет.
Много времени это не заняло. Рубины и гранаты просто не подходили, янтарь тоже, а жемчуг терялся. Выбор пал на серьги с сапфирами и такую же брошь. Но как бы красиво ни мерцали камни, смотрелись они громоздко и не к месту, что заметили все. От отчаяния дева пыталась сопротивляться, но зеркало вынесло суровый приговор. Она сняла драгоценности и взяла пузырёк с духами, готовясь открыть его, когда позовут.
Только никто не приходил. Ни слуги, ни матушка… почему?
Дева не находила себе места и бродила по комнате. Выходить не решалась, боясь, что ее не найдут, когда придет время. Оставалось лишь прислушиваться к звукам из коридора, но редкие шаги неизменно звучали слишком далеко. Возможно, лорд действительно здесь по делам? Но он же знает о невесте, неужели не хочет встретиться?
Сердце сжималось, пузырек в руке стал горячим, когда дева окликнула Вэлли и приказала разузнать хоть что-то. Спустя несколько минут та привела служанку, которую отправили к господам.
— Господин в своем кабинете вместе с гостем, — сообщила низкорослая девушка с круглым лицом.
— Ты слышала, о чем они говорят?
— Нет. Но хозяин велел подготовить лошадь гостя…
— Он уезжает?
Глаза девы защипало от слез, она опустила веки, рассматривая уже ненужные духи. С ней опечалилась и Вэлли, но серебряный кувшин в руках служанки привлек ее внимание:
— Это что?
— Господин приказал вина принести.
— Так беги, но только сперва сюда зайди. — Вэлли хитро улыбнулась и выставила вперед ладонь, успокаивая свою госпожу.
— Что ты задумала? — спросила она.
— Увидите, а сейчас давайте я вас раздену. Давайте поторопимся, пока Кэйа не вернулась.
Меня разбудил звон подков о мостовую. Я перевернулась на бок и с головой накрылась одеялом. Лежать в теплой кровати было невыразимо приятно, и дремота быстро взяла свое. Явь перемешалась со сном, и в голове мелькали образы то голубого платья с розами, то горе-жениха, то флакона с духами. Воспоминания дарили спонтанную радость, как вино, но подковы за окном звенели все настойчивее. Скоро к ним добавились недовольные голоса: какие-то мужчины ругались и не стеснялись в выражениях.
— А ну пшли отсюда, сброд! — раздался тонкий юношеский голос брата, чья спальня была по соседству.
«Сброд» в долгу не остался, крики превратились в вопли, и мое настроение безнадежно испортилось. Боги, я ведь только что снова была высокородной девой, завидной невестой с кучей нарядов и слуг. Я ненавидела этот сон-воспоминание, потому что он снился постоянно! Во всех подробностях, издевательски напоминая о случившемся.
— Сосунок! Спускайся и скажи мне это в лицо! — прохрипели за окном.
— Сейчас спущусь! Выбирай сторону, в которую драпать будешь!
— Осберт, живо уймись! — Я подскочила и ударила кулаком в стену.
Брат правда мог пойти. Ему пятнадцать — ужасный возраст. Одно самомнение и желание всем доказать свою самостоятельность. Хотя, может, он просто хотел думать, что не все решают деньги и влияние, которых мы лишились, возможно, навсегда. Мне бы тоже хотелось в это верить, но трудно не растерять грезы после стольких лет прозябания.
Я оглядела свою комнату: дощатые стены выглядели голыми, потолок — низким. На полу лежал затоптанный темно-красный ковер, в углу сгрудились сундуки, из которых торчала одежда, потому что мне самой приходилось здесь убираться. Я привыкла к этой комнатушке, но сны не давали забыть о роскоши старого замка. Его забрали у нашей семьи, как и другое имущество, из-за вероломства отца. Понимаю, что он хотел как лучше, но иногда обида так сильно клокотала внутри, что было невозможно разговаривать с ним и не дерзить.
Хуже всего то, что он даже не понимал, насколько все плохо и как мне трудно. Отец до сих пор верил, что мой муж вернется и заберет нас отсюда, туда, где мы будем жить по-королевски. Глупости. Его никто не видел со дня свадьбы, то есть уже шесть лет. Доходили только слухи: лорд Гайди поднял восстание, лорд Гайди проиграл, лорд Гайди скрывается...
Гайди — прозвище, как я узнала позже. Он и лордом-то не был, всего лишь одним из сыновей князя, правящего клочком земли в самой неприметной точке на карте. Там он пытался захватить трон, но не смог и прятался у нас в Ильмисаре.
— Елена! — Дверь скрипнула, и в комнату просунулось Осберт.
Острые скулы, нос и подбородок странно смотрелись в обрамлении густой копны волос. Темно-коричневых с насыщенным рыжим оттенком, как и у меня. Только веснушки у брата выглядели ярче.
— Мама велела тебе спускаться, — сказал Осберт.
— Ты опять не постучался!
— Ты же не спишь.
— Действительно! Зачем же тогда стучать, ума не приложу… Стой! — Осберт попытался скрыться, но мой голос остановил его. — Принеси воды умыться.
Дверь печально заскрипела, и брат всунулся в комнату по пояс. Он скривил излюбленную гримасу и перестал на себя походить. Иногда казалось, что ему не собрать обратно свою физиономию.
— Перестань, это было мило в детстве, а сейчас ты похож на дурака, — прыснула я, — принеси, ты все равно пойдешь мимо.
Осберт закатил глаза и исчез в коридоре. Удивительно, но через несколько минут он вернулся с кувшином и глубокой миску. Наверное, теперь не одну неделю будет раздавать мне поручения за то, что втащил кувшин аж на второй этаж.
Вода оказалась холодной, и я с сожалением вспомнила горячую ванну из сна и запах масла из ветивера. Теперь масла редко появлялись в нашем доме, а ванну и вовсе никто не принимал — негде было хранить, да и наполнять неудобно.
Ледяное умывание оказалось последней каплей. В один момент стало все мешать: кувшин, крышки сундуков, платья попадались не те. Я со злостью грохотала всем, к чему прикасалась. Бедность стала обыденностью — меня душила обида. Было бы легче думать, что отец не знал, за кого выдавал меня. Но нет, он все понимал. Насколько я знала, даже сам предложил свои услуги Гайди, когда наш король отказал ему в убежище. Матушка рассказывала, что он намеревался скрыться и продолжать воевать за трон, но, чтобы удержать его, требовалась благоволение Ильмисара. Наша страна была огромной по сравнению даже с самым большим княжеством и могла свергнуть любого неугодного правителя. Гайди понимал это и женился на мне ради поддержки отца, который тогда имел влияние на короля. В случае победы я стала бы княгиней, и вся семья получила бы куда больше привилегий, чем в Ильмисаре. В случае проигрыша Гайди ждала казнь. Наш брак был тайным и не консумированным — никто ничего не узнал бы. Жаль, что для бракосочетания требовались свидетели: думаю, это кто-то из них донес на нас королю.
И сейчас, вместо атласа и бархата, мне пришлось надеть платье из коричневой шерсти. Простое, украшенное только рядом пуговиц на груди да кружевом нижней рубашки на рукавах. Причесываться я не любила больше всего. Низкородные носили короткие волосы, чтобы они не мешали заниматься делами, поэтому матушка запрещала мне стричься: надеялась, что когда-нибудь наша жизнь изменится. Раньше я была не против, но за последние годы мои волосы истончились и смотрелись некрасиво. Приходилось прятать их под капор или собирать в пучок, как сейчас.
Отца обеспокоило желание Осберта стать солдатом. Он боялся, что брат сбежит, поэтому запретил выходить на улицу всем, кроме Кэйи. Хуже и быть не могло, чем заниматься в этом мрачном, пропитанном скорбью доме? Скрип половиц, нервозность служанки и разговоры родителей угнетали, постепенно начинало казаться, что мы жили в царстве духов, где не было счастья. Другое дело снаружи: все кричали, бегали, толкались, в воздухе бурлила жизнь, ветер приносил запахи, которые хотелось узнать, найти их источник. Можно было пойти на рыночную площадь, где выступали уличные артисты, а однажды какой-то чудак пытался продать яйцо дракона! Я своими глазами его видела, коричневое, с темными пятнами, и величиной с теленка. Возможно, его подделали, но Осберт ухитрился потрогать скорлупу — сказал, что похоже на настоящую.
Через несколько дней заточения даже дышать стало трудно, и мое терпение иссякло. После завтрака я вернулась в свою комнату и надела темно-зеленый котарди с короткими рукавами. Юбка доставала только до середины икр, а ноги и руки закрывала плотная нижняя рубашка. Обычно в это время родители запирались в своей комнате, но я все равно опасалась выходить в коридор и только чуть-чуть приоткрыла дверь.
— Чем ты занимаешься? Могла бы хоть кухню проверить: на завтрак Кэйа не принесла хлеб! — Голос отца глухо звучал из темноты.
— Он закончился, — едва слышно ответила матушка, — булочник отказался обслуживать нас, пока не вернем долг.
Да, они были у себя. Я выскользнула из комнаты и тихонько закрыла за собой дверь. Половицы предательски скрипели, приходилось постоянно замирать и прислушиваться.
— Так отправь булочника к своему сыну.
— Мы уже отправляли к нему бакалейщика. Ты же сам велел больше не обращаться к нему в этом месяце.
Я стиснула зубы от злости. Ее всегда вызывали подобные разговоры: отец имел в виду мужа моей старшей сестры, лорда Тарваль. Он нам не кровный родственник, просто по традиции родители называли его сыном, а мы с Осбертом — братом. Король велел ему устроить и содержать нас. Поначалу мы опасались, что он разведется с сестрой. К тому времени она уже родила двоих наследников, но женился-то он по расчету, на дочке влиятельного и богатого лорда. Этот страх впитался в стены дома и до сих пор изводил семью: что мы будем делать, если это случится? Я успокаивалась тем, что каждый год-два у четы Тарваль появлялся новый ребенок.
Внизу у входной двери обнаружилась Кэйа. Она поправляла платье и ругалась на мешавшую корзину, которую держала в руках. Выяснив, что нужно было сходить в мясной ряд, я забрала у нее столь надоедливый предмет и выскочила на улицу.
— Куда? Вот ведь девка! Ишь ты! — послышалось за спиной.
Ее голос терялся в шуме и напоминал кудахтанье. Она не станет жаловаться отцу, сама ведь ругалась, что нельзя держать семью в доме, как узников в темнице. Отойдя подальше, я замедлила шаг и глубоко вдохнула. Запахи города не всегда были приятными, но у меня вызывали трепет, предвкушение чего-то нового. Вокруг мелькало множество лиц, интереснее всех казались те, что скрывали бороды или края капоров. Забыв обо всем, я жадно рассматривала людей, хотелось бы поговорить с каждым и узнать что-нибудь о них. Например, почему от той девушки пахло выпечкой и корицей? Щеки у нее были впалыми, а платье изношенным — наверное, она служанка, и ходила к пекарю по поручению хозяев.
На рыночной площади толпа сжалась вокруг меня. В мясном ряду стоял тяжелый запах крови, почти с каждого прилавка смотрели поросячьи головы, мелькали топоры и слышался треск костей. Пока мясник взвешивал заказ, я рассматривала разложенный товар и заметила говяжий язык. Сырым он выглядел ужасно, но на зубах так и почувствовалось мягкое нежирное мясо. Может быть, взять немного?
Я покосилась на замок лорда Тарваль, который находился за городом и возвышался над ним, как стражник с сотнями глаз-бойниц. Остроконечные башни будто собирались выстрелить в небо, а оранжевые флаги извивались на ветру, как предупреждение. Брат никогда не ограничивал нас в средствах, но мы покупали только самое необходимое — родителям было стыдно. В детстве я злилась из-за этого, а позже поняла, как трудно принимать подачки. Пусть они правили небольшим клочком земли, но были в почете, все им кланялись и считались с их мнением, а теперь приходилось просить, чтобы купить хлеб. Нет, брать больше необходимого не стоит, а иначе заметят и будут ругаться.
— На счет нашего господина, как всегда? — спросил мясник, протягивая мне покупки.
Он улыбнулся, и пшеничные усы на его полном лице забавно шевельнулись. Я бы посмеялась, но щеки загорелись огнем — родители приучили к стыду и меня.
Чем ближе я подходила к дому, тем тяжелее становилось переставлять ноги. Даже просто стоять на улице было лучше, чем сидеть взаперти. Но Кэйа ждала покупки, а родители не просидят в комнате долго. Приходилось идти и крутить головой, чтобы увидеть как можно больше напоследок.
— Эй, красавица, давай понесу, — раздалось за спиной.
Звонкий мужской голос ласково окутал меня. Я не сопротивлялась, чувствуя, как от него приятно теплеет в животе. Но тут кто-то дернул мою корзину, и блаженная нега растаяла.
— Не нужно, мой дом уже близко.
Сбоку мелькнула тень, и передо мной вырос Ласвен — высокий, худощавый юноша с невероятно красивым лицом. Я уже много раз видела его, но все равно залюбовалась веснушками на ровном носе. Зеленые глаза ярко блестели и напоминали драгоценности, а всклокоченные волосы придавали внешности задорный вид. Темно-медными прядями они спускались на грудь и лежали на черном жителе, надетым поверх рубашки с широкими рукавами. И не важно, что она была мятой и посеревшей от времени: среди неопрятной толпы Ласвен казался бриллиантом в навозе.