Бесконечные дни

Глава 1

Я освобождаю тебя…

Освобождаю тебя, Лина Бьюдон.

Веруй… и будь свободна.

Это были последние слова, что я слышала. Но даже они звучали словно издалека, словно из глубины веков — смысл их от меня ускользал, а голос, что их произносил, я не узнавала.

Очнувшись, я ощутила под левой щекой какую-то холодную твердую поверхность. По спине пробежала ледяная дрожь. Еще не открывая глаз, я поняла, что лежу ничком на деревянном полу, совершенно нагая.

Я жадно хватала ртом воздух, но горло у меня так пересохло, что получался неестественный, нечеловеческий хрип. Три натужных вдоха, а потом слабый ритмичный стук — биение сердца. Моего сердца? Как будто тысячи трепещущих крылышек. Я попыталась открыть глаза и тут же зажмурилась от вспышки слепящего света. Попробовала опять — с тем же результатом. И снова, и снова.

Каждый раз меня слепило все то же беспощадное сияние.

— Род! — закричала я.

Он должен быть тут! Без Рода мир для меня пуст и никчемен.

Я корчилась на полу, прикрывая тело руками. Поймите: я не из тех, кому естественно вдруг ни с того ни с сего оказаться в незнакомом месте, в полном одиночестве и совершенно раздетой, особенно когда все тело залито ярким солнечным светом. И все же я оказалась — и теперь лежала, омываемая потоками золотых лучей, зная наверняка: лишь несколько мгновений отделяет меня от мучительной и жестокой смерти. Иначе быть не может. Скоро, скоро из глубины моей души вырвется испепеляющее пламя.

Но ничего не происходило. Ни пламени, ни неминуемой погибели. Лишь запах нагретого дерева от дубовой двери. Я сглотнула. Горло свело судорогой. Рот наполнился… да-да, слюной. Чуть приподнявшись на руках, я повернула голову и покосилась на источник моих терзаний. Сквозь огромное окно в комнату струился поток яркого света. Небо — сапфирно-синее, ни облачка.

— Род! — Голос мой словно бы вился в воздухе, отдавался на устах дрожью. Как же хотелось пить! — Где ты? — простонала я.

Неподалеку открылась и снова закрылась дверь. Послышались неровные шаркающие шаги, а потом на уровне глаз возникли черные башмаки с блестящими пряжками. Задыхаясь, я перекатилась на спину и уставилась в потолок. Задыхаясь? Бог ты мой — я дышу?

Род склонился надо мной — но казался лишь расплывчатым пятном. Смуглое лицо все приближалось и приближалось, покуда не оказалось почти вплотную к моему. Он словно был соткан из тумана. Никогда еще я не видела его таким. Кожа обтягивала скулы очень туго, точно вот-вот лопнет. Подбородок, обычно такой гордый и четкий, заострился. Однако синева глаз осталась прежней. Они пронзали обволакивающую меня туманную пелену, заглядывали в самую душу.

— Кто бы мог подумать — ну и встреча, — произнес Род. Глаза его были обведены темными кругами, но из глубин их выглядывала смешинка. Он протянул мне руку. — С шестнадцатилетием!

Кое-как усевшись, я выхватила у Рода предложенный им стакан воды и тремя жадными глотками осушила его. Холодная вода тонкой струйкой потекла вниз по горлу, через пищевод, в желудок. Кровь, более привычный мне напиток, тоже течет по горлу тонкой струйкой, однако тело вампира впитывает ее, точно губка. Как же давно я уже не пила воды…

Следом Род протянул мне кусок черной материи. В моей руке бесформенный комок развернулся в легкое платьице из хлопчатобумажной ткани. С трудом оторвавшись от пола, я встала. Ноги подгибались. Взмахнув руками, я сумела удержать равновесие, немного постояв для верности, попробовала шагнуть вперед и затряслась так, что у меня коленки застучали друг о друга.

— Оденься и приходи в соседнюю комнату, — промолвил Род и, пошатываясь, побрел прочь из спальни.

От меня не укрылось, что, проходя за дверь, он вынужден был ухватиться рукой за косяк, чтобы не упасть. У меня у самой сейчас так ноги дрожали, что тут бы равновесие сохранить. Бессильно опустив руки, я попыталась выпрямиться. Каштановые волосы каскадом рассыпались по обнаженным плечам, облепили их, точно морские водоросли. Самые длинные пряди доходили до груди. О, я бы сейчас все что угодно отдала за зеркало! Я сделала несколько глубоких вздохов. Колени снова заходили ходуном. Я огляделась в поисках корсета, но не нашла. Ну и ну! И что будет меня поддерживать? Я надела платье. Оно доходило мне до колен.

Выглядела я ни на день старше шестнадцати, однако если бы кому взбрело в голову провести точные подсчеты, то аккурат сегодня мне стукнуло пятьсот девяносто два.

Все кругом казалось таким отчетливым — резким и ярким. Чересчур ярким. Лучи света рассыпали у моих ног крошечные радуги. Я обвела взглядом комнату. Хотя очнулась я на полу, в углу обнаружилась железная кровать с матрасом, накрытая черным одеялом. В окне напротив качались ветви, усыпанные зелеными листьями. Под окном стояла кушетка с мягкими голубыми подушками.

Я провела кончиками пальцев по деревянной стене и сама себе не поверила, что и в самом деле чувствую, каково это дерево на ощупь — как щекочет гладкую кожу неровная, шероховатая поверхность. Вампиры практически лишены осязания: все их чувства, помимо способности чуять кровь и плоть, притуплены. В бытность вампиром только воспоминания о том, как это все ощущалось, пока я была человеком, помогали мне понять, прикасаюсь я к чему-то мягкому или твердому.

— На это времени еще хватит, — донесся до меня голос Рода из соседней комнаты.

Стук сердца эхом отдавался в ушах. Воздух снова приобрел вкус. А когда я двинулась вперед, мышцы ног словно вспыхнули огнем и задергались, а потом ослабели. Чтобы унять дрожь, я прислонилась к косяку, скрестив руки на груди.

— А какой сейчас век? — поинтересовалась я, закрывая глаза и переводя дыхание.

— Двадцать первый, — отозвался Род.

Его черные волосы, которые в последний раз, как я его видела, достигали середины спины, теперь были коротко подстрижены и топорщились колючими иголками. Правое запястье было обвязано широким белым бинтом. Ухватившись за стоявший у стенки стол, Род тяжело опустился в алое кресло.

— Сядь, — прошептал он.

Я присела на голубую кушетку напротив.

— Ужасно выглядишь, — тихо пробормотала я.

— Спасибо на добром слове. — На лице его промелькнула слабая тень улыбки.

Щеки Рода так ввалились, что лицо, прежде такое красивое и мужественное, теперь напоминало туго обтянутый кожей череп. Некогда золотистая кожа пожелтела, руки тряслись. Садясь на кресло, он почти до последнего момента цеплялся за край стола.

— Расскажи мне все, — потребовала я.

— Погоди минутку, — попросил он, и я с удивлением увидела, как тяжело он дышит.

— Где мы?

— В твоем новом доме.

Род прикрыл глаза и откинулся головой на спинку кресла, вцепившись руками в подлокотники. Я обратила внимание на то, что кольца, когда-то украшавшие его пальцы, исчезли. Ни свившейся кольцом черной змейки с изумрудными глазами, ни перстня с ядом для экстренных ситуаций (перстень этот всегда был наполнен кровью). Лишь на мизинце осталось кольцо. Мое кольцо. То самое, что я носила более пятисот лет. Только тут я обратила внимание, что у самой у меня колец тоже нет. То мое кольцо было совсем простым: тонкий серебряный ободок с черным камнем, ониксом. «Ни за что не носи оникс, если не стремишься к смерти и не знаешь ее близко», — когда-то сказал мне Род. Я поверила, ему. Надо сказать, вплоть до сего момента я не сомневалась: ни один вампир не упивается смертью так, как я.

Я старалась не смотреть Роду в глаза. Никогда еще я не видела его таким слабым.

— Ты стала человеком, Лина, — промолвил он. Я кивнула, признавая этот факт, хотя по-прежнему разглядывала узоры на паркете. Отвечать я не могла. Пока еще не могла. Слишком уж страстно я этого хотела — стать человеком. Последний наш разговор с Родом — до того, как я очнулась тут в спальне — был как раз об этом. Мы спорили: давний наш спор, способный растянуться на века. Да собственно, и в самом деле, спорили мы как раз век назад.

— Ты наконец обрела то, о чем так мечтала, — прошептал Род.

И снова мне пришлось отвернуться, не в силах вынести холодной синевы его глаз, его восторженного взгляда. Род сильно изменился — как будто иссох. Когда он был в полном расцвете сил, точеные черты лица, энергичный подбородок и пронзительно-синие глаза делали его одним из самых красивых мужчин, каких я только видела. Я сказала «мужчин», хотя на самом деле понятия не имею, какого он возраста. Очень может статься, он превратился в вампира совсем еще мальчиком, но за многие годы слишком много повидал и совершил, так что пережитое не могло на нем не сказаться. Достигая зрелости, вампиры становятся столь эфирны и призрачны с виду, что отгадать их возраст практически невозможно.

Чтоб не глядеть на него, я принялась рассматривать гостиную. Похоже, Род въехал буквально только что, хотя атмосфера в комнате уже успела пропитаться его духом и стилем. У двери еще громоздилась груда коробок, но все вроде бы уже стояло на своих местах. В квартиру перекочевала всевозможная всячина, сохранившаяся с моей вампирской жизни. Особенно — разнообразные вещицы из спальни. На стене крепился золочеными застежками к металлической пластине старинный меч: один из любимых мечей Рода — эпохи ордена Подвязки, братства рыцарей, возглавляемого Эдуардом III. Особый меч, выкованный вне братства. Обтянутая черной кожей рукоять, широкое основание, постепенно сужающееся к смертоносному острию. По краю тяжелого круглого эфеса, уравновешивающего тяжесть клинка, бежала выгравированная надпись «pectus pectoris mos» — «сердце желает того».

По обе стороны от меча в массивных железных подсвечниках в виде роз, обрамленных лозами и терновником, стояли незажженные белые свечи — их надлежит зажигать в доме, если хочешь развеять злые чары или колдовскую силу. Любой вампир непременно пользуется ими для защиты от черной магии. Да-да, найдутся во вселенной вещи и пострашнее вампиров.

— Я и забыл, как ты прекрасна в человеческом обличье.

Я все же поглядела на Рода. Он не улыбался, но глаза его сверкали, и я знала — он говорит совершенно искренне. То, что я стою сейчас перед ним уже не вампиром, а человеком, лишь его заслуга. Он завершил дело, начатое много веков назад.

Глава 2

Хатерсейдж, Англия

31 октября, 1909

Вечер

Жилищем мне служил старинный каменный замок. Залы с мраморными полами и расписными высокими сводами. Я жила в Хатерсейдже, небольшом провинциальном городке, известном своими живописными холмами и ущельями. Замок стоял в стороне от большой дороги, возвышаясь над бескрайними полями.

Род спешил за мной через дальние покои замка, на каменную террасу. Я скользила сквозь толпу гостей, прихлебывающих кровь из толстостенных стеклянных кубков. Разодетые в пух и прах мужчины и женщины — в корсетах, цилиндрах, тончайших китайских шелках — смеялись, преграждая Роду путь. Каменные ступени сбегали в сады у подножия замка, зеленые лужайки простирались вокруг по холмам. Я была облачена в изумрудное шелковое платье, отделанное серебряной тесьмой, и корсет под пару к нему.

— Лина! — окликнул меня Род, но я стрелой летела через толпу, так быстро, что на миг мне самой показалось, будто я вывалюсь из корсета. — Лина! Постой!

Уже наступили сумерки. Я сбежала вниз по склону через сады — туда, где начинались поля. Нынешняя ночь была Nuit Rouge, что по-французски означает «Красная ночь». Раз в год вампиры со всего земного шара на один месяц съезжались в мой замок. Сегодня настала последняя ночь перед тем, как все снова разъедутся по своим обиталищам.

Я повела Рода вниз по холму, где нас не могли видеть вампиры из замка, и остановилась на краю широкого поля, которое расстилалось на много миль и терялось вдали. Тогда я выглядела иначе, не такой, как теперь: ни тени под глазами, ни единой морщинки на лице, белоснежная гладкая кожа — как будто бы с нее стерли все поры.

Род — в черном фраке и цилиндре, с тросточкой в руке — посмотрел на меня с гребня холма и легкими шагами сбежал вниз по крутому склону. Повернувшись к нему спиной, я устремила взор на поля.

— За весь вечер ты не сказала мне ни единого слова. Молчала и молчала. А теперь зачем-то пришла сюда. Не хочешь поделиться со мной, что, черт возьми, происходит?

— А ты не понял, отчего я молчу? Не понял, что произнеси я хоть слово, то не смогла бы хранить мои намерения в тайне? Вайкен необычайно талантлив. Он бы прочел мои слова по губам хоть с пяти миль.

Вайкен был последним моим творением — то есть последним, кого я превратила в вампира. В свои пятьдесят он все еще оставался самым молодым вампиром моего братства, а уж выглядел и вовсе на девятнадцать, ни днем старше.

— Смею ли надеяться, что наконец настал миг прозрения? — спросил Род. — Неужели ты все-таки осознала: Вайкен и эта твоя шайка куда опаснее, чем ты думала?

Я промолчала, глядя, как ветер чертит узоры в высоких травах.

— Перед отъездом я всерьез боялся, что ты начинаешь терять рассудок, — с жаром произнес Род. — Что перспектива вечной жизни пожирает тебя. Ты стала слишком неосторожной.

Я вихрем развернулась к нему. Глаза наши встретились.

— Не смей осуждать меня за создание братства самых сильных и одаренных вампиров во всей вселенной! Ты сам велел мне подумать, как защитить себя — и я сделала то, что должна была сделать.

— Ты просто не понимаешь, что натворила, — проговорил Род, скрежеща зубами, но через миг плечи его уныло поникли.

Никогда, никогда за все пятьсот лет я не видела таких пронзительно-синих глаз, таких точеных черт лица, таких красивых темных волос. Бытие вампиром всегда усиливает природную красоту, но Род словно бы светился изнутри — и это сияние, исходящее из глубин души, испепеляло мое сердце.

— Я уехал на сто семьдесят лет — и что же нахожу, вернувшись? Магия, связывающая членов твоего братства, опасна — я и представить себе не мог, до чего опасна. Что я должен по этому поводу чувствовать?

— Ты вообще не умеешь чувствовать. Забыл? Мы же вампиры, — парировала я.

Род стиснул мне руку — так сильно, что я уж думала, сломает. Я бы испугалась, не люби его так страстно и пылко. Нас с Родом объединяло родство душ, любовь, порожденная страстью, жаждой крови, смертью и постоянным осознанием вечности. Были ли мы любовниками? Иногда. В одни столетия чаще, в другие реже. А лучшими друзьями? Всегда! Мы с ним были связаны навеки.

— Ты не просто так уехал на сто семьдесят лет. Ты бросил меня, — процедила я сквозь стиснутые зубы. Род вернулся из своей «отлучки» всего неделю назад. С момента его возвращения мы были неразлучны. И вот теперь я спросила: — Не догадываешься, зачем я привела тебя сюда?

Род опустил руку. Я повернулась лицом к нему.

— У меня ничего не осталось. Ни чувств, ни желаний, ничего… — Я говорила шепотом, но в голосе звучали истерические нотки. В глазах Рода я видела свое отражение. В его расширенных зрачках плескалась синева, но я глядела в кромешную тьму. Голос мой задрожал. — Теперь, когда я знаю, что ты постиг ритуал… Род, я думать ни о чем другом не могу! Только о том, чтобы снова стать человеком… о том, что моя мечта может обернуться реальностью…

— Ты даже не представляешь себе, насколько этот ритуал опасен.

— Мне все равно! Я хочу зарыться пальцами в песок — и почувствовать это. Хочу ощущать запах воздуха. Да что угодно! Вообще — ощущать, чувствовать. О боже, Род! Я хочу улыбаться по-настоящему!

— Все мы этого хотим, — хладнокровно отозвался он.

— И ты? Тоже мечтаешь об этом? Вот уж не думала, — пробормотала я.

— Ну разумеется. Я хочу проснуться, выйти к синей воде, ощутить на лице ласковые солнечные лучи.

— Я с ума схожу! Не знаю, сколько еще выдержу. — Я на миг умолкла, тщательно выбирая слова. — С тех пор, как ты обнаружил ритуал… я только о том и думаю. О пути к спасению. — В глазах у меня появился дикий огонь, я и сама это знала. — Мне нужен, отчаянно нужен этот путь. Помоги мне Господь, Род, потому что если ты мне не поможешь, я просто-напросто выйду на солнце и сгорю дотла.

Порыв ветра чуть не сорвал с Рода цилиндр. Тогда он еще носил длинные волосы, и они рассыпались по его плечам, по безупречному фраку.

— Смеешь угрожать мне самоубийством? Не глупи, Лина. Еще никто не пережил этот ритуал. Тысячи вампиров пытались. И все — все до единого! — погибли. Думаешь, я вынесу страх потерять тебя? Думаешь, я могу расстаться с тобой?

— Ты уже, уже меня потерял, — яростно прошептала я.

Род притянул меня к себе — так быстро, что я и опомниться не успела. Уста его прижались к моим. Испустив сдавленное рычание, он впился зубами в мою нижнюю губу, ритмично и сильно высасывая из нее кровь.

Через несколько мгновений Род отстранился и вытер окровавленный рот рукавом фрака.

— Да, я покинул тебя. Но мне необходимо было отправиться на поиски столь необходимых знаний и заклинаний. Если мы когда-либо попытаемся провести этот ритуал — я должен был во всем удостовериться… И уж вовсе не рассчитывал, что за время моего отсутствия ты в кого-нибудь влюбишься.

Воцарилось молчание. Род не хуже меня знал: я боялась, что он уже не вернется.

— Я не люблю Вайкена так, как тебя, — промолвила я наконец, обдуманно и отчетливо произнося каждое слово. И, помолчав еще немного, прибавила: — Я хочу выйти из игры.

— А что, по-твоему, к тебе придет, если ты выберешь жизнь простой смертной?

— Вкус воздуха? Способность дышать по-настоящему? Счастье?

— Смерть, болезни, свойственная людям уязвимость?

— Не понимаю, о чем ты. — Я отшатнулась. — Ты же сам сказал — все вампиры мечтают снова стать людьми. Мечтают освободиться от постоянных страданий, избавиться от мук, обрести способность чувствовать. Разве с тобой не то же самое?

— О да, это желание томит и меня, — признался Род, снимая цилиндр, и поглядел на поля. — Смотри, олени.

И в самом деле, милях в десяти от нас бесшумно щипало траву стадо оленей. Мы бы вполне могли утолить ими голод — но мне очень нравилось мое платье, а на изумрудном шелке пятна крови смотрятся плохо. Кроме того, я терпеть не могла вкус крови животных и стала бы пить ее только в случае совсем уж крайней нужды. Создав свое братство, я навеки обезопасила себя от подобных случайностей.

Род обхватил меня рукой пониже спины, привлек к себе.

— Твоя красота в мире людей станет могучей силой. Твое человеческое лицо способно предать тебя, какими бы распрекрасными ни были твои намерения.

— Ну и пусть.

Я не очень-то понимала, что он имеет в виду, — и даже задумываться над этим не хотела.

Род провел указательным пальцем по моей переносице, нежно погладил губы. О, этот его пронзительный взгляд, этот лик! Даже пожелай я — и то не смогла бы сейчас отвернуться.

— Забирая тебя из садов твоего отца тогда, в пятнадцатом веке, я заранее прозревал твое будущее, — произнес Род. — Ко мне всегда льнули какие-нибудь отчаянные вампирочки. — Он помолчал. Издали до нас доносились обрывки музыки. — И я узрел воплощение своих грез.

— Так дай же и мне то, чего я хочу.

Перед мысленным взором у меня и сейчас стоит лицо Рода, каким оно было тогда. Огромные синие глаза, ясные, точно хрусталь. Сжавшиеся в тонкую ниточку губы. Теперь я понимаю: именно в тот миг, в полях, Род осознал, на что ему придется пойти. Он любил меня — любил, должно быть, как никогда и никого больше. Тогда я не понимала, что это значит.

Он перевел взгляд на оленей. Те вольным галопом скакали по зеленым холмам. Застывшее лицо Рода и решительно стиснутые губы свидетельствовали: в голове у него зреет план действий.

— Сто лет, — прошептал он, все так же не отводя глаз от оленей.

Я распахнула глаза.

— Сегодня вечером ты уснешь на сто лет. — Род повернулся ко мне и показал на холм. Я знала, что он имеет в виду: на склоне, справа от террасы, за кованой железной оградой из острых кольев, раскинулось кладбище.

Вампиры могут впасть в настоящее оцепенение, только когда тело их покоится в земле. При этом вампир погружается в глубокий сон и не пьет крови — существует специальная серия заклинаний, благодаря которым вампир пребывает в особом медитативном состоянии, почти на грани смерти. В заранее назначенный день собрат-вампир снова вызывает спящего к жизни. Однако возможно это лишь с применением магии. Только самые отважные (а некоторые говорят, самые глупые) вампиры решаются на такой сон.

— Ночью накануне твоего пробуждения, — продолжил Род, — я вырою тебя из земли и перенесу в какое-нибудь безопасное место, где тебя никто не найдет. Туда, где ты сможешь стать человеком и прожить отведенную тебе жизнь.

— А как же мое братство? — спросила я.

— К нему ты не вернешься.

Сердце мое запульсировало знакомой, привычной болью. Магические узы между мной и членами моего братства — моей верной свитой — заставят их искать меня. Я знала это так же твердо, как и то, что буду любить Рода до дня Страшного суда. Я кивнула, но ничего не сказала, глядя на оленей, что щипали траву и лизали мохнатые бока.

— Не боишься умереть? — поинтересовался Род.

Я покачала головой. Род повернулся к замку. Но я остановила его, схватила за руку, не дала уйти. Он снова поглядел на меня.

— А ты будешь со мной? — спросила я. — Если я погибну и у нас ничего не выйдет, ты будешь со мной?

Пальцы Рода скользнули по моей руке. Перевернув ее, он коснулся моей ладони и прошептал.

— Навеки.

— Как тебе удалось?

Я была потрясена, зачарована. В темной квартирке спина моя покоилась на мягких подушках. Пальцы скользили по тонкому бархату, ощупывали шелковистую поверхность кушетки. По ногам побежали мурашки. В бытность вампиром я бы осознала, что кушетка мягкая, но для меня это означало бы лишь характеристику ткани. Не вызывало бы ощущения уюта и безопасности. Просто факт «кушетка мягкая» — и все. Род вздохнул.

— В ту ночь. В последнюю Nuit Rouge. Ты отправилась спать…

— Убив одну из горничных, — перебила я, припомнив молоденькую блондиночку, которую я застигла врасплох на чердаке.

Род чуть улыбнулся и продолжил:

— Я сообщил Вайкену, что ты решила впасть в оцепенение, заснуть на сто лет — и что я должен разбудить тебя в последнюю ночь очередного отмечания Nuit Rouge. Объяснил также, что ты хочешь, чтобы тебя похоронили — чтобы сделать все официально, как полагается. Он решил, что это чудесная идея. Еще бы — ему хотелось получить возможности править всем братством.

— Я бы возражать не стала, — промолвила я.

— Именно потому он так охотно мне и поверил. Но, Лина, это была ложь. В тот миг, когда там, в полях, ты заглянула мне в глаза и взмолилась, чтобы я помог тебе стать человеком, я понял: мой жизненный путь, моя вампирская жизнь, твоя вампирская жизнь, все, что я сделал с тобой, — все это подходит к концу.

— Мне не следовало умолять тебя. Манипулировать тобой.

Род засмеялся, однако смех вышел хриплым, прерывистым.

— Уж ты такая.

Я поглядела на повязку у него на запястье, на черные круги под глазами — и ощутила прилив вины. Теперь, став человеком, я и помыслить не могла о том, чтобы пытаться подольститься к Роду или запугать его угрозами самоубийства. А прежде все это давалось мне так легко. Конечно, ведь я была вампиром, а вампиры мыслят рационально.

— Пожалуйста, расскажи мне про ритуал, — снова попросила я.

Род принялся разматывать бинт на руке — медленно, слой за слоем, пока не обнажилось запястье. И там, на внутренней стороне виднелись следы зубов, моих зубов — шесть маленьких алых шрамиков. Два слева были чуть выше, чем два справа — я всегда ужасно досадовала, что у меня неровный прикус. Отпечатки своих зубов я опознаю где угодно.

— Самое главное тут — чистота намерения. Успех жертвоприношения — а это и есть самое настоящее жертвоприношение — зависит исключительно от вампира, выполняющего ритуал. Вся процедура занимает два дня.

Род поднялся. Он всегда начинает расхаживать, когда ему предстоит сделать какое-нибудь нелегкое признание. Как-то в шестнадцатом веке я спросила его, отчего это он так. А он ответил: чтобы не смотреть мне в глаза.

— Чистота намерения, вот где терпит неудачу большинство вампиров, — продолжил Род. — Ты должен страстно хотеть, чтобы вампир, для которого совершается ритуал, остался жив. А сам ты должен хотеть умереть. Это должен быть самый бескорыстный поступок в твоей жизни. Сама знаешь — в нормальном состоянии для вампира это практически невозможно.

— Кто это тебе рассказал? — спросила я.

— Покинув тебя тогда, на столько лет, я отправился во Францию, на поиски…

— Сулиня, — закончила за него я, хотя мне вдруг стало трудно дышать. Вот это да! Род отыскал Сулиня, встречался с ним… лично.

— Именно. Он как раз вышел из пятидесятилетнего сна-оцепенения. Когда я поведал ему о твоих замыслах и мечтах, он подбодрил меня. Сказал — если и есть на земле вампир, которому хватит великодушия, чтобы исполнить необходимый обряд, то это только я.

Я вскинула брови от изумления. Подумать только, что на долю Рода выдался такой поразительный момент! Хотела бы я быть там в тот миг и видеть, как отреагировал Род, когда Сулинь сообщил ему столь важные подробности.

Я мысленно представила себе Сулиня. Он был индусом — из Восточной Индии, — во всяком случае, когда-то давным-давно он там жил. Насколько давно, даже гадать не берусь. Он самый древний из живущих на земле вампиров. Ничто в грандиозном устройстве жизни не может потрясти его или вывести из душевного равновесия. Сулинь не страшится смерти, не жаждет жизни — он хочет лишь одного: своими глазами увидеть конец света.

— Есть и еще несколько правил, — продолжал объяснять Род. — Вампир, осуществляющий обряд, должен быть старше пятисот лет. Сулинь упомянул что-то о химии вампиров этого возраста. И это жизненно важный ингредиент, без него ничего не выйдет. Но чаще всего Сулинь повторял: «Чистота намерений, Род, чистота намерений». Стремление и твердая воля — отдать свою жизнь ради другого. Вампиры эгоистичны, Лина. Эгоистичны по природе своей.

— Ты пожертвовал собой? — прошептала я и ахнула, задохнувшись, не в состоянии оторвать взгляда от пола.

Род молчал. Ждал, пока я посмотрю на него. И я ненавидела его за это. Наконец глаза наши встретились.

— Я отдал тебе кровь. Всю свою кровь. Еще толком не проснувшись, ты впилась в меня, и я позволил тебе пить вволю. Но самым главным тут были три вещи: чистота намерения, химический состав моей крови и моя любовь к тебе.

— На таких условиях я бы никогда не согласилась!

К моему изумлению, стоическое терпение на лице Рода сменилось улыбкой. Широкой счастливой улыбкой.

— Именно потому-то я и провел обряд, когда ты была ослаблена и еще не вышла из оцепенения.

Я вскочила на ноги. Настал мой черед нервно расхаживать по комнате.

— Так где сейчас Вайкен? — спросила я, пытаясь мыслить как вампир. Пытаясь сложить все куски головоломки воедино. В конце-то концов, я же проспала сто лет.

— Живет в твоем замке в Хатерсейдже вместе с остальными членами братства. Думаю, ждет твоего возвращения.

— Ты с ним видишься?

— По мне, он молод и зелен. Слишком много энергии, это меня утомляет. Нет, я общаюсь с ним не так часто, как ему бы хотелось. Однако когда появляюсь там, он почтителен и кроток. Да, я вполне понимаю, за что ты полюбила его.

Щеки у меня вдруг заполыхали огнем, я даже сама удивилась, но почти сразу же поняла, что это такое: мне стало стыдно. Я украдкой покосилась на пальцы Рода, стиснувшие ручку кушетки: все сморщенные, иссохшие, словно из них высосали все соки.

— Я не виню тебя за то, что ты полюбила другого, — промолвил Род.

— Неужели ты веришь, что Вайкен любит меня? Любит так же страстно, как я тебя?

Род покачал головой.

— Вайкен любит твою внешнюю красоту — и твою жажду густой запекшейся крови. А я люблю твою душу. Люблю в тебе спутницу в долгих земных исканиях. Ты — была — самым неукротимым вампиром, которого я только знал. За это я тебя и люблю.

Я не находила слов для ответа. Перед мысленным взором у меня стояли бескрайние поля Хатерсейджа, Род в высоком цилиндре и мирно пасущиеся вдали олени.

— Вайкен будет искать меня, — проговорила я. — Ты сам знаешь, он не может иначе. А найдя — уничтожит. Именно для таких дел я и создавала братство. Искать, захватывать, стирать с лица земли.

— Поэтому я и выбрал для тебя это место.

— Ясно. Где мы? — Я огляделась по сторонам. — Почему мы в школе?

— Это твоя новая школа.

Я резко повернулась к нему.

— Ты хочешь, чтобы я ходила в школу?

— Лина, очень важно, чтобы ты поняла. — Даже в нынешнем своем изнуренном состоянии, выпрямившись во весь рост, Род возвышался надо мной, нависал сверху, глядя с такой страстной яростью, что мне стало страшно. — Вайкен разроет твою могилу. Я обещал, что ты вернешься в последнюю Nuit Rouge. Сбор заканчивается тридцать первого октября.

— Ну, значит, тридцать первого он найдет пустой гроб — и дело с концом.

— Все не так просто. Ты же была вампиром. Одной из старейших.

— Знаю.

— Тогда не притворяйся, что тебе требуется лекция о том, как серьезна ситуация! — Род развернулся и снова принялся медленно вышагивать по комнате. Я молчала. Чуть успокоившись, Род негромко продолжил: — Разрыв могилу и обнаружив пустой гроб, Вайкен всю землю перевернет, лишь бы тебя найти. Как ты сама сказала, магия, что соединяет братство воедино, именно для того и предназначена. Ты сама сотворила эту магию. Он — и все остальные — будут из сил выбиваться, пока не найдут тебя и не возвратят домой.

— Я же не предвидела, что окажусь в такой ситуации.

— Ну да. Хорошо еще, что магия, ограждающая тебя подразумевает кое-какие остатки былой роскоши. Например вампирское зрение и сверхчуткое восприятие.

— О, так они все еще при мне?

Я поднялась и снова обвела комнату взглядом. Все верно: как и сказал Род, я различала все мельчайшие подробности — вплоть до крохотных следов от сучков в дощатых половицах и малейших неровностей гладких крашеных стен.

— Думаю, со временем, по мере того как ты будешь вливаться в обычную человеческую жизнь, все эти способности ослабеют.

Как это так — я уже не вампир, но все еще сохраняю какие-то вампирские качества? Могу ли я теперь выходить на солнце? Снова есть обычную человеческую пищу? Вопросы роились в голове, точно осиный рой. Я топнула ногой от досады. Род обеими руками обхватил мои щеки, и я вздрогнула — так холодны оказались его ладони. Сжигавшая меня лихорадка вмиг унялась.

— Лина, ты должна раствориться в мире людей. Должна пойти в школу и снова сделаться шестнадцатилетней девочкой.

Как бы мне ни хотелось заплакать, я не могла. Вампиры не плачут. Не умеют. Ни слез, ни воды — лишь кровь да черная магия. Когда у обычного человека потекли бы слезы, слезные протоки вампира просто терзает жгучая острая боль.

Мне хотелось сбежать, вывернуться наизнанку — что угодно, лишь бы избавиться от гнусного огня, сжигающего меня изнутри. Сжав кулаки, я попыталась излить смятение одним протяжным вздохом, поперхнулась и закашлялась. Взгляд мой упал на фотографию, что стояла на крышке бюро. Теперь эта фотография выглядела старой и потрепанной, хотя последний раз я видела ее в тот самый день, когда для нее позировала. На снимке мы с Родом стояли бок о бок, обнимая друг друга за талию, на задней террасе моего замка. Род в черном фраке и цилиндре, я в светлом платье, со спадающей полевой груди длинной косой каштановых волос. Мы превосходили простых смертных. Мы были пугающе прекрасны.

— И как мне, по-твоему, это сделать? — Отвернувшись от фотографии, я снова посмотрела на Рода. — Спрятаться?

— О, подозреваю, это будет легче, чем ты думаешь. Ведь тебе никогда еще не было шестнадцати лет. Я украл у тебя такую возможность.

Шагнув ко мне, Род поцеловал меня в лоб.

— Почему ты сделал это ради меня? — спросила я. Род отодвинулся, воздух меж нами заколыхался. — Ритуал.

— А то сама не знаешь? — проговорил Род, наклоняя голову набок.

Я покачала головой — я никогда даже и близко не понимала, что именно он сделал ради меня.

— Потому что, — продолжал он, — за всю мою историю я так и не нашел никого, кого любил бы сильней, чем тебя. Никого.

— Но я теряю тебя, — дрожащим голосом произнесла я.

Род обнял меня, я прижалась щекой к его груди.

— Как по-твоему, Вайкен сумеет меня найти?

— Не думаю, что он даже в самых дичайших фантазиях может представить, что произошло. Потребуются усилия всего братства, чтобы проследить нас до этого места. Я сделал все, чтобы скрыть следы. Да и потом — с чего бы он заподозрил, что ты могла стать человеком?

Я сделала шаг назад и снова посмотрела на фотографию.

— Когда ты умрешь? — спросила я и, отвернувшись от снимка, снова опустилась на кушетку, поджала колени к груди и подперла подбородок руками.

— Утром.

Я глядела Роду в глаза — долго и пристально, стараясь наглядеться в последний раз. Он рассказывал мне о том, как изменилось общество за минувшие сто лет. Машины, телевидение, наука, войны, которые никто из нас не мог понять, несмотря на весь наш вампирский склад ума. Рассказывал всякие практические вещи — самое важное для повседневной жизни. Ведь теперь я могу, например, взять и заболеть. Род поместил меня в самую лучшую школу-пансион в Новой Англии. Доктор, по его словам, находился на расстоянии всего нескольких корпусов от меня. Род умолял, чтобы я закончила школу и выросла — наверстала то, чего он сам же когда-то и лишил меня.

Мы все разговаривали и разговаривали, и я сама не заметила, как уснула. Последнее, что мне запомнилось — устремленный на меня жаркий взор. Помнится, Род поцеловал меня в губы, но это казалось уже сном.

Когда я проснулась, жалюзи на окнах были опущены. Спальню окутала тьма, и в этой тьме напротив меня светились красные цифры. Электронные часы сообщали: уже восемь утра. Я лежала на кушетке, но Рода рядом не было. Красный диван опустел. Я резко вскочила, но мышцы так затекли, что я зашаталась и вынуждена была ухватиться за ручку кресла.

— Род? — позвала я, уже зная: ответа не будет. — Нет… — прошептала я, оборачиваясь из стороны в сторону.

В квартирке было всего четыре комнаты: спальня, ванная, гостиная и кухня. В гостиной — дверь на улицу, на крыльцо. Задернутые занавески колыхались от ветра. Значит, дверь за ними открыта. Я отдернула их и шагнула на деревянную площадку патио. Прикрыла глаза рукой от солнца. Глаза привыкли почти мгновенно, и я торопливо обежала взглядом патио, вопреки всему еще на что-то надеясь. Но лишь долю секунды.

Рода не стало. Не стало в моей жизни. В моем мире.

В центре патио лежало кольцо с ониксом. Подойдя поближе, я поняла, что оно покоится на кучке поблескивающей золы — как будто бы к ней были примешаны крошки слюды или алмазная пыль. Мой Род, мой товарищ и спутник на протяжении почти ста лет, пожертвовавший собой ради меня… Солнце испепелило его. Я окунула большой и указательный пальцы в кучку пепла. Холодный, рассыпчатый прах. Подобрав кольцо, надела его на палец. Холодный гладкий металл скользнул по вновь обретшей чувствительность коже.

Отныне я осталась одна.

Глава 3

Нельзя сказать, что вампиры совсем не знают, что такое горе. Однако для них оно ощущается скорее как некоторый сдвиг, перемена ветра. Безмолвный трепет, слабое напоминание о тех многочисленных слоях боли, что определяют бытие вампира.

Нынешнее мое горе было совершенно иным.

В то же утро я собрала переливающийся прах Рода в урну и поставила ее на бюро. Род привез из Хатерсейджа мою шкатулку с драгоценностями. Я без труда отыскала старый флакон для крови, наполнила его пеплом и повесила на плетеной цепочке себе на шею.

Отойдя от бюро, я нашла на кофейном столике письмо. Вскрыла конверт серебряным ножиком для писем и принялась читать. Лишь около полудня я наконец смогла отвести взгляд от листов. В письме содержались инструкции для моей новой жизни, перечень социальных особенностей и традиций двадцать первого века, а также указания, что я должна сделать за дни, оставшиеся до начала школы. В первых же строках Род предупреждал меня, что поначалу я должна есть только самую простую пищу, потому что тело мое еще не привыкло переваривать обычную еду. Последний параграф письма снова и снова притягивал мой взор. Я без устали перечитывала и перечитывала его.

Внутри у меня так и заныло. Глубоко, неутолимо. Чтобы отвлечься, я принялась разглядывать Уикхэмский кампус. От перил моего крыльца виднелось каменное здание, над входом в которое висела надпись «Студенческий центр». Справа, чуть сзади, располагалось строение, увенчанное высокой каменной башней. Однако попытки отвлечься не сработали. Я снова вернулась к записям Рода.

Одно ясно наверняка. Сбережений Рода с лихвой хватило бы, чтобы выжить в современном обществе. Так в чем же проблема? Да в том, что я к ним прикоснуться не могу. А все мои средства по-прежнему находятся в распоряжении Вайкена и остальных членов моего шабаша. Если я попробую снять деньги со счета, прежние мои товарищи с легкостью выследят меня и узнают, где я теперь. Я не совсем разобралась в работе банков и роуминге, как ни пытался Род в письме мне все объяснить, но одно уяснила твердо: мне надлежит расплачиваться только наличными, если только не возникнет совсем уж крайней необходимости. Род оставил мне более чем достаточно.

Инструкции его были вполне ясны. Я должна работать, а его сбережения не трогать. «В один прекрасный день они тебе еще пригодятся», — так написал он. Говорилось в письме и еще кое-что: «погружение — ключ к выживанию». Мысль о том, что Вайкен может увидеть меня, бывшую свою возлюбленную и повелительницу, в столь уязвимом состоянии, повергала меня в трепет. Как и большинство вампиров, Вайкен алкал слез, крови, убийств. Большинство вампиров таковы — жаждут причинять другим боль, потому что сами постоянно страдают. Я прекрасно представляла себе примерный сценарий всего того, что он может сделать со мной, смертной… Встряхнув головой, я постаралась отделаться от этих мыслей.

Я как раз собиралась взять руководство к пользованию переносным компьютером, как стук в дверь оторвал меня от этого занятия. На ручке кресла-качалки висел простой черный свитер, когда-то принадлежавший Роду. Натянув его поверх легкой маечки, которую я надела с утра, я вернулась в квартиру.

— Предстань предо мной, — велела я перед закрытой дверью.

— Ой… — только и промолвил в ответ робкий мужской голос.

— То есть кто там? — спохватившись, переформулировала я. В конце-то концов, я уже не повелеваю свитой вампиров.

— Машина для Лины Бьюдон доставлена.

Я рывком отворила дверь.

— Машина?

Предо мной стоял долговязый тощий паренек. На рубашке у него виднелась надпись «Грэнд-кар сервис». Позади тянулся полуосвещенный коридор: стены в вертикальную полоску, отделка слегка в морском стиле — разбросанные там и сям изображения парусников и якорей.

— Да я ничего, просто доставил, и все, — пробормотал паренек с таким видом, точно явился сообщить о безвременной кончине любимого родственника.

Взяв с кофейного столика стола очень темные очки (должно быть, это Род для меня оставил, не иначе) и черную широкополую шляпу, я двинулась вслед за пареньком вниз по лестнице и дальше в холл. Однако в дверях подъезда замялась. Там, снаружи, заливались птицы, со всех сторон доносились голоса учеников. Слепящее солнце обжигало асфальтированную дорожку, что вела от фасада того корпуса, где находилась моя квартирка (этот корпус носил громкое название «Искатель»), к травянистой лужайке неподалеку. Я осторожно высунула ногу на солнце, быстро втянула ее обратно и подождала. А вдруг я сохранила не только вампирское зрение, но и чувствительность к солнечному свету? Вдруг он до сих пор мне вреден?

Повернув ногу, я со всех сторон исследовала лодыжку. Потом щиколотку. Ни красных пятен, ни ожогов.

— Так ты выходишь или так и будешь тут телепаться? — произнес вдруг чей-то голос справа от меня.

Охранница — приземистая женщина в очках с толстой оправой — сурово уставилась на меня. Как странно она говорила. Занятно. «Телепаться» — что бы это могло значить? Я подождала, не скажет ли она еще чего-нибудь, но охранница молчала, испепеляя меня пристальным взглядом. Я перевела взгляд скрытых солнечными очками глаз на долговязого парнишку. Тот вопросительно приподнял бровь. Что ж, я была в легких сандалиях, шортах и Родовом свитере, на много размеров больше, чем мне бы надо. Совершенно готова. Набрав в грудь побольше воздуха, как перед прыжком в воду, я вышла из здания.

Солнечное тепло — вот первое, что я почувствовала снаружи. Вот красота! Солнечный свет воспринимался мной как ванна, полная ревущего пламени, — как будто пот и солнце омыли меня с головы до ног. Я выдохнула. Меня переполняло ликование.

Кампус Уикхэма оказался просто огромным. Хотя с первого взгляда он производил впечатление сельской идиллии, большинство зданий построено из красного кирпича, а фасады их отделаны стеклом и металлом. По всей территории меж поросших травой лужаек вились дорожки. Вдалеке сквозь листву проступали очертания сверкающей на солнце белой церкви в колониальном стиле.

Из всех общежитий этой частной школы «Искатель» находился ближе всего к воротам. И лужайка перед ним была самой просторной. Практически у самого выхода нежилась на солнышке стайка девочек-подростков. Они расстелили одеяла прямо на траве, да так и лежали — на первый взгляд мне показалось, что в одном только нижнем белье, но, приглядевшись я поняла, что это белье вроде бы именно для такого времяпровождения и предназначено. Забавно, никогда раньше я не видела, чтобы кто-нибудь нарочно принимал солнечные ванны.

Замерев на месте, я наблюдала, как девушки втирают себе в кожу какой-то белый крем, поправляют одеяла и снова укладываются.

— Вот она, — промолвил долговязый паренек, показывая на парковку за лужайкой, где загорали девушки.

В крайнем ряду автомобилей выделялась новенькая небесно-голубая машинка. Моя машина. Пока я еще ни названия ее не знала, ни водить вообще не умела, но сама мысль, что у меня есть своя машина, необычайно радовала.

— Повезло ж вам с родителями, — заметил паренек.

Я уже направилась к машине, когда группка учеников примерно моего возраста (условно говоря) промчалась мимо, показывая куда-то вдаль, за общежитие. Слева от здания тянулась обрамленная деревьями дорожка — позднее я обнаружила, что по всему кампусу проложено множество таких вот тропок. Одна из девушек закричала чуть отставшим от нее друзьям:

— Уже час пятьдесят четыре! Скорее! Начнут через шесть минут.

— Что это за переполох? — поинтересовалась я у посыльного.

— Братья Инос. Отчаянные ребята. Устраивают лодочные гонки в гавани прямо перед частным пляжем Уикхэма. Каждый День труда, вот уж два года как. Но младшему приходится ждать, покуда стукнет четырнадцать — тогда они смогут соревноваться все вместе.

Я расписалась в бланке доставки, взяла ключи от машины и решила, что о том, как на ней, собственно, ездят, подумаю как-нибудь потом. Уж больно хотелось посмотреть состязания братьев Инос.

Я пропустила спешащих на берег учеников вперед — еще не готова была вливаться в общий поток. По обеим сторонам дорожки росли высокие дубы. Несмотря на солнечные очки и широкополую шляпу, я все равно старалась держаться в тени. Вдоль дороги стояли небольшие здания, выполненные в том же стиле, что мое общежитие: из серого камня, с большими застекленными окнами и дверями. Перед некоторыми на газоне стояли красные таблички с названиями самих этих домов и сообщением, что именно там находится. И все такое величественное, с размахом. Большинство учеников, что шли сейчас по одной дороге со мной, проходили мимо оранжереи (которая сама по себе возбудила мой интерес) и вниз по нескольким пролетам каменной лестницы, заканчивавшейся на пляже.

Так вот он какой! Вот как выглядит океан днем. Столько долгих ночей я провела, глядя, как луна отбрасывает на глади волн полоску молочно-белого сияния. Столько раз мечтала увидеть эти волны при свете солнца. Хоть я и могла худо-бедно выносить дневной свет, но на берег выйти никогда не отваживалась. Не то чтобы вампиры бросали открытый вызов природным силам — нет. И все же океан, солнце, счастье стоять на берегу днем — все это существовало в каком-то ином мире. Мире, куда мне был доступ закрыт. Мире, что для меня был лишь источником страданий.

Океан пах солью, мокрой землей и свежим, бодрящим воздухом. Солнце так задорно искрилось и играло на воде, что мне аж захотелось поймать этот свет, коснуться его, набрать полные пригоршни. Все тут дышало счастьем — я и сама была сейчас совершенно счастлива. По пляжу Уикхэма валялось множество больших камней самых разных форм. Низкие, чуть выше колена, волны лениво накатывали на берег. В бухте собралось человек пятьдесят. Как Род и сказал, острое вампирское зрение все еще оставалось при мне, так что я наскоро обвела полоску пляжа взглядом и насчитала семьдесят три человека.

А песок! Цвет его складывался из тысяч самых разнообразных оттенков — кораллового, желтого, коричневого и серого. У стенки, что отделяла пляж от территории кампуса, была сложена груда темно-синих зонтиков. Я различала полоски пластика в спицах зонтиков и складки ткани. От пляжа в море уходил деревянный причал для лодок.

Посередине бухты торчал островок, совсем маленький и почти голый: несколько дубков да полоска песка вдоль кромки воды.

Отвернувшись от моря, я подошла к каменной стенке. Она была не слишком высока, чуть выше человеческого роста. Я без труда вскарабкалась на нее, ставя ноги в трещины между камнями, и уселась по-турецки. Здесь, в тени под веткой старого дуба, да еще в солнечных очках, я чувствовала себя достаточно защищенной. Откинувшись назад и опираясь на руки, я устремила взор на океан.

Волны деревьев на островке покачивались под ветром, волны набегали на берег. И вдруг я ощутила… безошибочно почувствовала на себе чей-то взгляд. Первая моя мысль была о Вайкене, хоть я и понимала, что в такое солнечное время дня он не может быть рядом. Да и потом, он же думает, будто я еще сплю. Вайкену скоро исполнится сто пятьдесят восемь лет. В таком возрасте большинство вампиров не способно находиться днем даже в затененной комнате — правда, Вайкен не такой, как все, он особенный. Хоть я сама и создала его, но не могла не признать: он один из самых одаренных вампиров, каких я только видала на своем веку.

Честно скажу — оглядевшись и обнаружив, что на меня глазеет всего-навсего группка стоящих у воды девушек, я испытала огромное облегчение. Они разглядывали меня с головы до ног. Занятно — среди женщин-вампиров у меня было несколько подруг, но они никогда не рассматривали меня столь тщательно и с таким видом, словно со мной что-то не так. Пристальнее всех таращилась прехорошенькая девица: чуть пониже меня, с длинными белокурыми локонами. И то сказать, верно, я выглядела диковато: вся бледная, губы ярко-алые, на лицо спадают пряди длинных каштановых волос.

— Можно сесть с тобой?

На полоске песка передо мной стоял мальчик-азиат в синих джинсах, располосованных вдоль одной штанины так, что в прореху виднелось правое бедро почти целиком, в разноцветных босоножках — красной и желтой, и синей рубашке на пуговицах. По лицу я распознала в мальчике японца и ответила на его родном языке:

— А почему ты хочешь сесть рядом со мной?

Брови у него так и взлетели вверх, губы невольно сжались. Он провел рукой по торчащему вверх гребешку черных жестких волос.

— Я не говорю по-японски, — ответил он на чистейшем английском. — Вот родители, те говорят.

— Вот странно, — удивилась я. — Чтобы японец разговаривал только по-английски?

Сняв очки, я посмотрела ему в глаза.

— А ты-то где японский выучила? — Опершись одной рукой на стенку, он ответил мне таким же пристальным взглядом.

— Да я вообще уйму языков знаю, — пожала плечами я, вглядываясь в глубину карих глаз, исподволь формируя меж нами незримую связь.

Вампиры умеют по глазам определять намерения собеседника. Если он смотрит вам в глаза, ему можно верить. Правда, иногда этот способ меня подводил — и мне лгали. Обнаружив такое предательство, я без колебаний разрывала солгавшему горло острыми клыками. Однако у этого паренька аура была белее снега, а душа невинна.

— И сколько же именно? — поинтересовался он.

— Двадцать пять, — честно ответила я.

Он засмеялся — похоже, не поверил. Я не подхватила его смех, а продолжала все так же серьезно смотреть ему в глаза. Мальчишка разинул рот от изумления.

— Тогда тебе прямая дорога в ЦРУ, — проговорил он и протянул мне руку. — Меня зовут Тони.

Я ответила на рукопожатие и украдкой взглянула на тыльную сторону его запястья. Четкие, хорошо выраженные вены — он был бы легкой добычей.

— Лина Бьюдон, — представилась я.

— Бьюдооон, — повторил он, сильно растягивая последний слог. — Здорово. Так можно?

Он показал на место на стене рядом со мной.

— Но почему?

Я говорила без тени злости или неприязни. Мне было и в самом деле страсть как интересно, отчего это совершенно нормальному с виду парнишке вздумалось сесть рядом с такой, как я.

— Может, потому, что все остальные тут слишком выпендриваются, — предположил он, кивая на группку девушек, что все еще глазели в мою сторону.

Они даже еще ближе подобрались. Я ответила им таким же вызывающим взглядом. Честность Тони пришлась мне по вкусу.

Принятый в этом столетии стиль общения меня просто завораживал. Такой небрежный, легкий, без всех этих условностей и формальностей начала двадцатого века. А мне снова — уже в который раз — придется приспосабливаться. Много сотен лет я вслушивалась в малейшие оттенки интонаций, примечала, как движутся губы, как слетают с них звуки. Я стояла на страже, я изучала многие языки, стараясь найти наилучший способ приспособиться к ним, усвоить их. Понимание того, как и почему люди говорят друг с другом, позволяло мне незаметно влиться в их общество — так было куда легче убивать.

Эти мысли пронеслись у меня в голове, но исчезли когда Тони, подтянувшись, уселся на стене рядом со мной, болтая ногами и ударяя пятками по камню. Сперва мы сидели молча. Я была рада этому — молчание позволило мне украдкой разглядеть моего нового приятеля. Высокий — чуть выше меня — и мускулистый, точно борец. Сидя почти вплотную к нему, я видела очертания выступающих вен у него на шее. Однако теперь меня интересовало другое. В каждом ухе у него было по меньшей мере по десять серег. Причем некоторые такие широкие, что растягивали мочку уха, и я видела дырки насквозь.

— Ну а ты почему сидишь тут одна? — поинтересовался он.

Проворно отпрянув в сторону, я снова надела солнечные очки и на несколько секунд задумалась, какую манеру речи мне следует избрать. Я вспомнила, как говорил тот посыльный, как небрежно звучала речь самого Тони. Простая, совсем простая манера. Слова небрежны, социальных ожиданий от формулировок — почти никаких. Этак всякий сумеет говорить, ничуть не обременяя себя формальностями. Пожалуй, у меня получится. Придется, конечно, делать поправку на культурно-временные различия, однако уж это-то и вовсе пара пустяков. Я выдохнула и улыбнулась.

— Потому что все остальные тут слишком выпендриваются.

Тони широко улыбнулся.

— Тебе сколько лет? — спросил он.

— Шестнадцать, вчера исполнилось.

Лгала ли я?

— Клево! С днем рождения! — Тони улыбнулся еще шире, глаза у него заискрились. — Мне тоже. Выхолит, ты на предпоследнем курсе?

Я вспомнила газету, которую успела проглядеть утром. Вспомнила официальное письмо о том, что я зачислена на предпоследний курс. Да. Я кивнула. Мы еще немного посидели, слушая, что происходит вокруг. Ученики болтали о начале нового учебного года, а я сосредоточилась на манере говорить в нынешнем веке.

— В этом году я ему и слова не скажу.

— Спятила? Джастин Инос — самый клевый парень на кампусе.

— И чего ради та девчонка напялила черные очки и шляпу? Загар снова в моде. Эй?

Потом характер болтовни резко сменился. Многие показывали куда-то на море. Я покосилась на высокую блондинку, что меня разглядывала. Она уже отвернулась и возбужденно подпрыгивала на месте. Я перевела взгляд на воду. В конце концов я же пришла сюда посмотреть на гонки, а не выносить назойливые взгляды какой-то там юной выскочки, которая в более привычных мне обстоятельствах разве что на легкий завтрак сгодилась бы.

— Смотри! — показал Тони. — Вон они!

С противоположных концов гавани вылетели две лодки. Очень странные лодки — из какого-то светлого металла, с острыми носами. По бортам одной были нарисованы алые языки пламени, а по бортам второй — синие. Что-то новенькое. В мои времена лодки делались только из дерева. Хотя Род вкратце успел объяснить мне про автомобили и моторы, я оказалась не готова к реву, что непрестанно издавали эти механизмы. Грохот от странных лодок эхом разносился по пляжу, у меня аж в ушах загудело.

— Что они делают? — спросила я.

Лодки все также с ревом неслись навстречу друг другу с противоположных концов гавани, поднимая за собой тучу брызг, образующих в воздухе широкие арки.

— Соревнуются. Надо дважды оплыть вокруг острова. Кто первый вернется к причалу, тот и победил. Два года назад они в этот причал врезались со всего маху в щепки расколотили.

— А что получит победитель? — спросила я.

— Респект и уважуху, — ответил Тони.

Лодки летели так быстро, что я даже не могла разглядеть, кто за штурвалом. Нет, это все же какая-то идиотская тошнотворная шутка, не иначе. Они сходились все ближе и ближе, острые носы были нацелены точнехонько друг в друга. Какая-то девушка на пляже завизжала от страха. А потом, когда до столкновения оставалось всего несколько мгновений, может быть даже, всего несколько дюймов, обе лодки изменили направление. В воздух взметнулись столбы брызг. Со своего места я видела изогнутое днище лодки с синими языками пламени. Гонщики понеслись прочь от пляжа, огибая остров каждый со своей стороны.

Народ на пляже визжал, вопил и орал так громко, что звенело в ушах. Все повскакали на ноги, прыгали на месте и размахивали руками. Лишь мы с Тони сидели на прежнем месте. Половина собравшихся выкрикивала имя «Джастин», а половина — «Кертис».

Лодки — я уже поняла, что они называются тут «моторками» — снова появились на виду и помчались с этой стороны острова. Я задержала дыхание, потому что они снова разминулись, едва не врезавшись друг в друга, буквально царапнувшись бортами. Все на берегу дружно ахнули, а моторки снова скрылись за островом.

— И это вы называете развлечением? — спросила я.

Сердце у меня билось от выброса адреналина.

— Они еще и не так могут, — отозвался Тони. — Вся семейка совершенно чокнутая. Любители острых ощущений.

— Они братья, да? — уточнила я, внезапно вспоминая свое братство. — Должно быть, они очень близки. Доверяют друг другу.

Тони ответил что-то, но я уже не слышала. Мысленно я была у себя в замке, в Хатерсейдже, и Хис, Гэвин, Сон и Вайкен сидели перед огнем. Шли девяностые годы девятнадцатого столетия. Рода не было с нами, он все еще странствовал где-то по Европе, злясь на меня. А я сидела в кругу созданного мной братства. Мои верные соратники окружили меня кольцом. Черное деревянное кресло каждого отражало его личность и характер. Кресло Гэвина украшали резные изображения мечей, потому что он был блестящим бойцом. На кресле Вайкена вились древние символы и знаки — он был нашим стратегом. Мне больше всего нравилось кресло Хиса, с латинскими изречениями. На кресле Сона виднелись лишь китайские письмена. Мое же было сделано из гладкого прекрасного дерева. На ровной поверхности виднелась лишь одна надпись — девиз нашего братства, лирическая строка, извращенная мной в злобе и боли: «Кто замышляет зло, уже злодей».

На мне было длинное темно-фиолетовое платье. Мы истерически смеялись над какой-то моей шуткой, припомнить которую я уже не могу. Помню зато, что за спиной у нас был прикован к стене крестьянин, которого я собиралась подать к обеду…

— Вон они! — возбужденно произнес Тони. Я заморгала, снова возвращаясь в настоящее. — Ух ты, как близко! — воскликнул Тони, вытягивая шею, чтобы лучше видеть.

Моторы ревели в полную силу, неся лодки к причалу так быстро, что мне инстинктивно захотелось отпрянуть назад. Но Тони не двигался, так что и я осталась сидеть. Алая и синяя лодки неслись вровень, устремив острые носы прямо в деревянный причал.

— Они врежутся! — воскликнула я.

— Не исключено, — небрежно согласился Тони.

— Они погибнут!

Мне было страшно и весело в одно и то же время.

Моторки находились уже так близко, что я и без помощи вампирского зрения могла разглядеть, что за рулем лодки с синим пламенем сидит высокий светловолосый юноша, а за рулем красной лодки — тоже светловолосый, только низенький и весьма упитанный. Я чуть прищурилась, и красная лодка словно оказалась совсем рядом. На шее у толстячка был шнурок с серебряным амулетом, в ушах — серебряные кольца. Над левой губой шрам. Однако в последнюю секунду моторка с высоким братом вырвалась немного вперед и первой скользнула вдоль причала, едва задев доски. Он так быстро развернул ее в сторону гавани, что над водой, обдав первые ряды зрителей, снова взметнулись высокие арки брызг.

Раздался общий вопль ликования. Почти вся толпа разом бросилась к причалу. Низенький толстячок и точная его копия, только гораздо меньше размером, привязали к причалу проигравшую моторку. Посреди гавани остался на воде лишь один победитель. Рев мотора умолк, раздался громкий всплеск. Победитель прыгнул в воду и поплыл к пляжу.

Тони наклонился ко мне и показал на младшего брата.

— Это Рой Инос. Первогодка. А это, — Тони показал на толстячка, — Кертис. Он на последнем курсе. Классный мужик.

Кертис был заметно упитаннее братьев. Круглое брюшко его чуть не вываливалось из плавательных шорт.

Наконец на пляже появился и третий брат, умопомрачительный блондин. Высокий — добрых шесть футов три дюйма, не меньше. Выше даже Рода. А ведь мне еще не приходилось встречать никого выше Рода.

— А это Джастин Инос, — продолжал Тони. — Он в нашем классе.

Джастин оказался настоящим красавцем: породистое длинное лицо, точеные скулы и ярко-зеленые глаза. Стройный, однако очень крепкий и широкогрудый. Но плечи! Именно они приковали мой взгляд — могучие квадратные плечи, с такими, казалось, можно сделать все что угодно — построить дом, переплыть Ла-Манш, поднять меня и нести долго-долго. Каждый парень на пляже ему завидовал. Каждая девчонка — слюной истекала.

— Так ты его ненавидишь? — спросила я, с усилием отрывая взор от Джастина и поворачиваясь к Тони, чтобы насладиться его ревностью. Так, самую малость.

Тони улыбнулся в ответ.

— Да его в Уикхэме каждый парень ненавидит.

Не сказав больше ни слова, я спрыгнула со стены и направилась к лестнице, что вела обратно на кампус. Гонка закончилась, и мне хотелось перечитать письмо Рода.

— Что, вот так вот прямо и уйдешь? — крикнул мне вслед Тони.

Я обернулась. Он все еще сидел на стене.

— Я домой.

— Обычно, уходя, говорят «до свидания».

Я подошла обратно к Тони, а он спрыгнул со стены мне навстречу.

— Знаешь, у меня ужасно плохо со всеми этими социальными штуками, — пояснила я.

— Откуда ты такая взялась? — спросил Тони, но тут позади нас, со стороны берега, раздался громкий голос:

— Хотел все восемьдесят выжать, но даже и не понадобилось! Хватило и шестидесяти.

Мы с Тони стояли бок о бок у подножия лестницы. И оба не могли отвести глаз от Джастина. Он небрежно взял у какого-то паренька примерно своего возраста брезентовую сумку и направился было в нашу сторону, но остановился возле той самой стайки девушек, что так меня разглядывала. Надев сумку на плечо (о-о-о, какие бицепсы!), он обвил рукой талию умопомрачительной блондинки. Девица вся просияла, повисла у него на плече и, томно покачивая бедрами, пошла вместе с ним к лестнице.

Завидев нас с Тони, Джастин снова остановился и пристально уставился на меня — но без тени восхищения, а так, точно нашел на земле под ногами что-то непонятное и теперь хочет изучить под микроскопом. Я поглядела на Тони, потом снова на Джастина. Тот все так же пристально смотрел на меня, теперь уже с улыбкой. Губы у него были полные и словно бы чуточку надутые. Я не знала, что и сказать. На счастье, Тони первым обрел дар речи.

— Чего тебе, Инос?

Возможно, Джастин ожидал, что я присоединюсь к толпе его поклонниц, но я не тронулась с места. Высокая блондинка испепеляла меня взглядом, крылья тонкого носика раздувались, на высоких скулах проступили красные пятна. Что, вот так и выглядит ревность у смертных подростков? Занятно! При виде чужой злости и боли я невольно ощутила приступ победоносного ликования. Инстинктивная реакция, ничего не поделаешь. В бытность вампиром я любила ощущать чужую боль: ведь она притупляла мою собственную. Но теперь, когда я стала человеком, — при первом же столкновении с чужим страданием былая тяга растравить рану, сделать жертве еще больнее, тотчас куда-то улетучилась. Я перевела взгляд на Джастина. Зеленые глаза его все так же пристально осматривали меня вместе с моей шляпой и очками. Я знала: вампирская аура способна зачаровать смертного, поработить, так что тот будет думать, что безумно влюблен или что, наконец, обрел душевный покой. Неужели Джастин Инос влюбился в меня? Вошло ли это вампирское свойство в тот набор черт, что остался со мной и после преображения? Я жадно глядела на Джастина, выжидая, что он скажет.

Наконец он нарушил молчание:

— Будешь в следующий раз выходить из комнаты, штаны не забудь.

И, подмигнув мне, зашагал вверх по лестнице.

Я опустила взгляд. Свитер Рода, слишком большой для меня, свисал так, что казалось, будто под ним ничего нет. Девицы дружно захихикали и двинулись за своим кумиром. Больше всех веселилась, конечно, кареглазая блондинка. В груди у меня разгорелся огонь негодования. Я прекрасно знаю, что такое гнев. Это чувство преследовало меня всю жизнь. Однако сейчас я испытывала что-то другое. Смущение? Стыд? Никто прежде не смел потешаться надо мной.

Я торопливо пошла по тропинке в сторону общежития. Хотелось только одного: оказаться у себя в комнате, запереть за собой дверь и лечь спать. Хотелось увидеть Вайкена, Хиса. Хотелось оказаться в знакомом, уютном полумраке.

— Эй, погоди!

Я не замедлила шаг.

— Лина!

Я остановилась. Впервые за много лет меня окликал по имени не вампир. Тони бегом поднимался с берега.

— Опять забыла попрощаться? — сказал он, поравнявшись со мной.

— Ненавижу этих девчонок! — я скрестила руки на груди. Щеки так и горели.

— Да кто их любит-то? Пошли. Придумаем, чем заняться.

Глава 4

— Придумаем, чем заняться? — А это-то что означает?

— Сейчас три, верно? Клуб открыт. Ты уже получила учебники? — спросил Тони. — Я как раз туда собирался. Хочешь, пойдем вместе.

Сколько вопросов! Получила ли я уже учебники?

— Нет, не получила, — сказала я.

Тони отвел меня обратно к «Искателю», чтобы я взяла деньги из оставленного Родом запаса и какие-то официальные бумаги, где говорилось, какие нужны учебники. Занятия в Уикхэме должны были начаться через два дня. Род оставил мне немного современной одежды — по большей части совершенно жуткой (да и не в меру откровенной), но я натянула какие-то джинсы, пообещав себе, что непременно накуплю новых нарядов, как только разберусь, как, собственно, водят машину.

Тони ждал меня на улице — сидел, вытянув ноги и закинув руки за голову, на одной из деревянных скамеек, что стояли по обе стороны от входа.

Выйдя на крыльцо, я показала ему синий автомобиль.

— Вот это мой.

— Ух ты! — восхитился Тони, глядя, как блестит новенькой краской капот. — Повезло тебе. Сможешь выезжать из кампуса. Не то чтоб Лаверс-Бэй такое уж распрекрасное место, но выбраться из Уикхэма — это клево. Рестораны, магазины, Бостон.

— Может, поучишь меня водить? — осторожно спросила я.

— А ты не умеешь? — Тони аж остановился. Я покачала головой. Он улыбнулся. — Предки купили тебе машину, а водить не научили? Ну и ну, а я-то еще своих считал малость не от мира сего. Конечно, Лина. Как только смогу.

— Замечательно!

Проходя мимо «Искателя», я оглянулась на свой балкон. Дверь так и стояла нараспашку. Мне мельком подумалось, витает ли еще прах Рода над плитками.

— Проголодалась? — спросил Тони.

Я тоскливо подумала об обеде, что ждал меня дома чай из пакетика да овсянка на воде. Подумала и о данном Роду обещании. Не хотелось бы слишком скоро встречаться с докторами.

— Немножко, — ответила я, заметив, что в животе у меня слегка бурчит и щекочет, а значит, надо поесть.

Уикхэмский клуб был выдержан в том же стиле, что и весь остальной кампус: каменное здание, двойная широкая дверь, серебряные ручки. А вот формой клуб отличался от остальных строений: он был круглый. От центрального зала отходило пять или шесть коридоров, ведущих в прямоугольные комнаты. Тони открыл дверь — и в нос мне ударили самые соблазнительные запахи, какие я только ощущала с тех пор, как последний раз нюхала матушкину стряпню в пятнадцатом веке.

Круглая часть здания как раз и представляла собой кафетерий. Вдоль стен располагалось пять окон, в которых ученики могли выбрать еду. И во всех окнах продавалось разное. В середине помещения под круглым стеклянным куполом стояли столики.

— И мы можем есть все, что захотим? — спросила я.

В одном окне подавали итальянские блюда, в другом бургеры, пиццу, вегетарианскую пищу и салаты, а еще в одном — сэндвичи. За каждой стойкой стоял ученик или продавец в белом переднике. Я распахнула глаза от изумления.

— Ну что, перехватим чего-нибудь и пойдем за книгами, — предложил Тони. А когда дверь за нами начала закрываться, добавил: — Ты так на все это пялишься, точно в жизни ничего не ела.

Гамбургеры. Жареная картошка. Фасоль. Лимонад. Шоколад. Пицца с ананасом. Бифштекс. Ну как тут выбрать? В конце концов я взяла какой-то диетический куриный супчик.

— Как думаешь, мы с тобой на каких-нибудь предметах пересечемся? — спросил Тони. Я не могла отвести глаз от того, как он жует свой бифштекс — настолько слабопрожаренный, что слюна Тони окрасилась алым. — Что ты так на меня смотришь? — поинтересовался он, проглатывая.

— Этот твой бифштекс, из него же кровь идет. Прямо у тебя во рту.

Тони кивнул.

— Чем менее прожаренный, тем лучше. Люблю, чтобы с кровью.

Будучи вампиром, я никогда не жаловала кровь животных, так что и сейчас вид крови во рту у Тони меня ничуть не привлекал. Но странно, что сейчас я даже запаха ее не почувствовала. Я принюхалась, пытаясь уловить привычный горьковато-пряный запах, который когда-то так страстно любила. Потом принюхалась еще и еще, но обоняние щекотало слишком много всевозможных ароматов: духи, куриный суп, газировка. Правду сказать, кровь животных я не любила потому, что считала нечистой — она отнимала у меня положение самого чистого и могущественного вампира последних веков.

После нашего раннего обеда Тони уговорил меня попробовать мороженое. Людская еда оказалась поразительно разной и на вкус, и по упаковке — и достать ее было до смешного легко. Когда-то, когда я впервые была человеком, мне приходилось изрядно потрудиться перед обедом в отцовском саду. Но даже тогда, в пятнадцатом веке, раздобыть человеческую еду было гораздо проще, чем кровь. А вот когда я была вампиром, требовалось немало усилий, чтобы заманить кого-нибудь в мой дом или в темную аллею, где можно было выпить у жертвы кровь и оставить умирать.

— Мне шоколадное с орешками, три шарика, и с разноцветным драже, — заказал Тони.

Глядя, как мой новый друг ест, я вдруг захотела рассказать ему о своем вампирском прошлом. Он так аппетитно зачерпывал мороженое, явно наслаждаясь каждым кусочком. Я тотчас же прониклась к нему симпатией. Сама я расправилась со своим шариком клубничного четырьмя размашистыми движениями ложки.

Вампирское прошлое было тайной, укрытой в глубине моего сердца. Меня так и подмывало рассказать обо всем Тони — чтобы он понял меня, заглянул мне в душу. Вампиров одолевает постоянная боль, неизбывная тоска и гнев. На плечи им легли все вообразимые тягости и печали. Они — жертвы, непрестанно терзаемые агонией, от которой нет спасения.

Как ни странно, единственное, что дает хоть какое-то облегчение в этом царстве страданий, — это любовь. Хотя и в любви таится свой подвох: если вампир полюбит, то уже навсегда. Он будет вечно, что бы ни случилось, любить объект своей страсти. Вампиры могут влюбляться снова и снова, но каждый раз отдают часть своей души. Я любила дважды. Один раз Рода, а второй — Вайкена. Две эти любви были совсем разными. С Вайкеном — чуть менее цельной, чем с Родом. Но в обоих случаях чувство сковывало меня. Любовь вампира — тоска и боль, вечный голод. И не важно, как страстно любят тебя в ответ — все равно этого никогда не достаточно. Какие бы слова ни говорили, какими бы поступками ни доказывали любовь — вампиры по натуре своей ненасытны. Вот какова была мука, что я носила с собой ежечасно.

Отставляя вазочку из-под мороженого, я услышала стук подноса, опускаемого на пластиковое покрытие. За соседний стол усаживался младший из братьев Инос, Рой, в компании учеников с виду чуть младше Тони. Рой посмотрел на меня, потом зашептал что-то приятелям.

— Да ты хит сезона, — заметил Тони, облизывая ложку.

— Хит сезона? — переспросила я.

Мы поднялись из-за стола, выбросили ложки и вместе отправились в книжный магазин. Там Тони прояснил свою мысль:

— Все парни на тебя так и пялятся.

— Это хорошо?

— Пожалуй, если тебе нравится бегать на свидания и все такое.

Я ничего не смогла ответить, потому что никогда еще не ходила на свидания. Во всяком случае, в людском смысле этого слова.

— Хочешь перед уходом посмотреть художественную башню? — спросил Тони. — Я там все время торчу. Это в корпусе Хоппера. Ну, знаешь, в честь художника. На первом этаже там физкультурный зал, несколько гостиных и комнат с телевизорами. Туда все ходят. Если тебе что понадобится, почти наверняка посоветуют пойти к Хопперу.

Пока мы с Тони выходили из клуба, я все поглядывала на сумку с купленными книгами. Оказавшись снаружи, на дорожке, он показал мне на большое каменное здание, что стояло слева за клубом. Справа над парадным входом возвышалась каменная башня, выстроенная в средневековом стиле. Она была обращена на север, в сторону главного входа, но я ничуть не сомневалась: поднимись я туда, мне откроется вид на весь кампус.

Мы пересекли длинный газон. На ходу я разглядывала еще одно общежитие слева. Большинство зданий, что я до сих пор тут видела, были не выше четырех-пяти этажей. Сейчас как раз наступило обеденное время, так что большинство учеников, прихватив еду, высыпали наружу.

Тони придержал предо мной стеклянную дверь хопперовского корпуса. Из вестибюля можно было либо пройти сразу прямо, в основное здание, либо наверх — в башню. Справа от главного входа начиналась винтовая лестница. Мы поднялись на четыре пролета.

— Уикхэм так не похож на все, к чему я привыкла, — промолвила я, положив правую руку на перила, а левой держа пакет с книгами.

Тони шел впереди, но после этой реплики с улыбкой обернулся.

— Мне нравится твой британский акцент, — заметил он.

Я ничего не ответила, однако приятная щекотка в груди подсказала, что комплимент мне приятен.

Поднявшись на самый верх, мы оказались в художественной мастерской.

— Как я уже говорил, меня ты тут почти в любое время найдешь, — сообщил Тони, опуская сумку с учебниками на пол.

По всему периметру каменных стен тянулся ряд маленьких прямоугольных окон, похожих на бойницы. Повсюду стояли мольберты, хотя пока еще пустые, ведь учебный год еще не начался. На тонких проволоках висели маски из папье-маше — одни наподобие бычьих морд с рогами, другие с человеческими лицами. Из металлических и пластиковых банок торчали кисти и столбики угля для рисования, а по периметру комнаты было расставлено десять деревянных столов. Каждый из них был так забрызган краской, что получился свой особенный узор. Все помещение словно бы гудело, вибрировало, такая тут стояла атмосфера творчества и надежд. Я почти физически ощущала эту вибрацию. В бытность вампиром меня бы это привело в ярость.

Вот же странно.

— Отныне я больше не зритель на чужом пиру, — пробормотала я, проводя рукой по стоявшему рядом мольберту.

— Что ты сказала? — переспросил Тони.

— Да нет, ничего. — Я развернулась к нему.

— Нравится тебе Уикхэм? — спросил он. — Я тут на художественной стипендии.

— В смысле? — Я разглядывала изображение цветочной вазы, что висело справа от окна.

— В смысле, я слишком беден, чтобы заплатить за учебу тут, так что мне позволили учиться даром. Пока я продолжаю хорошо рисовать. А ты?

— Я не на стипендии, — отозвалась я, не спуская с Тони глаз, чтобы понять, важно ли ему это. Он пожал плечами.

— Клево. Только дай слово, что ты не из этих богатеньких телок, готовых встречаться с парнем, только если он водит роскошную тачку и занимается престижным спортом.

Я понятия не имела, о чем он вообще говорит.

— Пожалуй, даю слово, — промолвила я.

— Я живу в «Кварце». Мы его проходили по пути сюда, там мужские спальни, — сообщил Тони. — Приходится жить со всеми этими спортсменами-атлетами.

— Вроде Джастина Иноса? — с лукавой улыбкой поинтересовалась я.

— О да! — Тони закатил глаза.

Но перед моим мысленным взором все еще стоял Джастин, выходящий из морских волн, — покрытый бронзовым загаром и прекрасный, как греческий бог. Я повернулась к Тони.

— Можешь не волноваться. Я не собираюсь увиваться за Джастином, как все эти девицы, если ты вдруг переживал.

— Вроде его подружки? Трейси Саттон? Их с двумя ее приятельницами так и прозвали Неразлучная Троица. Те двое встречаются с братьями Джастина. Так и шатаются вместе в спальни, не разлей вода. Вечно вместе держатся и всех окружающих грязью поливают.

Я стиснула в пальцах сухой колючий волос кисти для рисования. Предметы перед глазами вдруг расплылись. Описание Тони звучало знакомо — так знакомо.

— Знаешь, а я ведь и сама была такой. В старой школе. — Я поглядела на Тони. Он вежливо слушал. — Только не входила ни в какие группировки. Я была сама себе группировка. — Я торопливо встряхнула головой, отгоняя безумную мысль, и добавила. — Словом, терпеть не могу все эти группки.

— Можно мне тебя как-нибудь нарисовать? — спросил Тони.

Вот это неожиданный поворот!

— Нарисовать… меня?

С меня уже однажды писали портрет… в начале восемнадцатого века, но с тех пор — только фотографии.

— Ну да, — кивнул Тони, прислоняясь к деревянным полкам, что тянулись по всей окружности комнаты. Позади него, чуть выше головы, виднелось маленькое узкое окошко, в которое можно было разглядеть небо. Начинали сгущаться и темнеть тучи. — Портреты — это вроде как мой конек. Особенно мне удаются. На следующий год я собираюсь поступать в Род-Айлендскую школу дизайна.

Тони был славным и симпатичным японским пареньком, но сейчас я видела перед собой лишь лицо Сона, вампира-китайца из нашего братства. Нас было пятеро, считая меня, а Сона я сделала вампиром предпоследним, перед Вайкеном. Когда я нашла его, Сону только-только исполнилось восемнадцать и он был воином. Дело происходило в восемнадцатом веке, и я решила соблазнить его. Выбирая нового члена для братства, я оценивала ловкость, выносливость и способность убивать. Сон считался самым смертоносным воином во всем Китае, и я выбрала его, чтобы никогда больше не тревожиться о том, чтобы защитить себя.

Взгляд мой скользнул по высоким скулам и гладкой коже Тони. За спиной у него по стеклу мерно забарабанил дождь. Я чуяла запах мокрой земли, я перестала быть вампиром. Как давно уже мое обоняние не в силах было распознавать ничего, кроме запаха крови и теплого человеческого тела!

— Кроме того, — продолжил Тони, все еще имея в виду портрет, — у тебя такая своеобразная внешность. Мне нравится, когда люди выглядят необычно. Я тоже, знаешь ли, не очень тут характерно выгляжу.

— Да, пожалуй, — согласилась я и с улыбкой прибавила: — Я стала иной.

Тони улыбнулся.

— Клево, — сказал он, скрестив руки на груди.

— Ну, мне пора. — Я шагнула к двери, но уже с порога снова обернулась к Тони. — И да, насчет картины. Будет честный обмен. Ты научишь меня водить, а я буду твоей моделью.

Тони улыбнулся. Я обратила внимание, какие белые у него зубы. Признак хорошего здоровья и хорошего питания. Кровь у него, верно, сладкая и приятная на вкус.

— Идет, — сказал он.

Я зашагала вниз по винтовой лестнице.

— Черт, черт, черт! — вдруг взвился Тони и бросился мимо меня вниз по ступеньками.

— Ты куда?

— Только сейчас заметил, что дождь! — пояснил он. — Оставил окно открытым!

Он бежал, перескакивая по две ступеньки за раз, сумка с учебниками так и болталась из стороны в сторону. Подошвы сандалий звонко шлепали по полу. Вот он достиг первого этажа — раздался стук ног по каменной плитке и звук открывающейся двери.

На лестничную площадку второго этажа выходило такое же оконце, как в башне: прямоугольное и совсем маленькое, но из него открывался великолепный вид на луг и здание школьного клуба. Я опустила сумку с учебниками на ступеньки и прижала ладонь к холодному камню стены. Припав почти вплотную к окну, я смотрела, как разбиваются капли дождя о плитки дорожек внизу. И тут мне вдруг подумалось: а ведь я не стояла под дождем с 1417 года. Последний раз я чувствовала прикосновение дождевых капель в ту самую ночь, когда оставила в нашем яблоневом саду мамины сережки. В ту ночь, когда я встретила Рода и с первого взгляда без памяти влюбилась в него.

В ночь, когда я умерла.

Хэмпстед, Англия, яблоневый сад, 1417

По крыше отцовского дома барабанил дождь. Мы жили в маленьком двухэтажном маноре на задворках монастыря. От самих монахов нас отделяли яблоневые сады — два больших луга, засаженных яблонями. Отец мой был сиротой. Монахи воспитали его и выучили выращивать яблоки.

Близилась полночь, дождь тихо и мерно стучал по крыше. Я сидела в кресле-качалке, глядя за окно, на сад. Дом молчал, слышались лишь стук дождя да храп отца наверху. В камине еще тлели угли, и ногам моим было тепло. Стояло начало осени, и погода была совсем еще летней. Хотя сентябрь еще не вступил в свои права, наша семья вздохнула с облегчением — мы уже отослали первую партию яблок ко двору семейства Медичи в Италии.

На мне была лишь белая ночная сорочка. В те дни ночные рубашки шили просторными и совсем прозрачными. Сквозь тонкое полотно нетрудно было во всех подробностях разглядеть мое пятнадцатилетнее тело. Волосы у меня были такие же каштановые и длинные, как сейчас, но тогда я заплетала свободную косу и перебрасывала ее через грудь, слева. Она доходила мне до самой талии.

За мокрым стеклом уходили во тьму многочисленные шеренги деревьев, а справа, вдали, в окне монастыря тускло мерцала свеча. Я покачивалась в кресле, лениво глядя на дождь, а потом решила снять мамины сережки, что она мне позволила поносить с утра. Однако, подняв руки к ушам и коснувшись мочек, я обнаружила, что правая сережка пропала. Я вскочила с кресла. Последний раз я проверяла сережки… где ж это было? Отец еще заметил, как красиво блестит золото на солнце… ага, на краю сада, в последнем ряду!

Не успев даже подумать хорошенько, я выбежала в заднюю дверь, промчалась через сад и, бросившись на колени в последнем ряду, принялась судорожно обшаривать землю. Мне и в голову не приходило, что уже совсем поздно, что я испачкаю сорочку мокрой землей. Как я взгляну в глаза матери завтра, когда придется сознаться, что я потеряла ее любимую сережку? Она погладит меня по щеке, скажет, что это всего лишь украшение, не выкажет ни малейшей досады… Не вытирая залитого дождем лица, я ползла вдоль ряда деревьев, как вдруг прямо передо мной остановилась пара черных башмаков с серебряными пряжками. Башмаки эти были не на высокой подошве, как носят теперь, а на низкой, сшиты из толстой кожи и закрывали ногу до середины голени. Я медленно подняла голову, так что увидела сперва продолжение ног незнакомца, потом его тело — и наконец встретилась взглядом с самыми яркими и пронзительно-синими глазами, какие только мне доводилось видеть. Над ними чернели стрелы бровей, идеально сочетающихся с решительным подбородком и орлиным носом незнакомца.

— Настоящее приключение, верно? — спросил Род Льюин так небрежно, точно речь шла о погоде, и присел на корточки рядом со мной.

В ту пору волосы у него спадали по плечам роскошной гривой. Губы, как всегда, были надменны, а лоб нахмурен. Мне еще не исполнилось и шестнадцати, я никогда не покидала отцовского сада — и вот предо мной предстал самый прекрасный в мире мужчина. Он и вправду казался воплощением мужественности, хотя был с виду молод, почти одних со мной лет. Но что-то в его взгляде подсказало мне: этот гладкощекий и совсем еще молодой юноша гораздо, гораздо старше меня. Казалось, он успел повидать весь мир, вызнать все его секреты и тайны. Род был облачен в черное, и чудилось, что ярко-синие глаза глядят на меня из кромешной ночной мглы.

Я без сил рухнула на мокрую землю. Я и сама уже промокла насквозь. Отпрянув, я попыталась отползти от человека, что стоял предо мной. Под ногами у меня хлюпала вязкая грязь.

— Это… это монастырский сад, — жалко пролепетала я.

Род снова выпрямился, упер руки в бедра и огляделся по сторонам.

— А так и не скажешь, — промолвил он, притворяясь, будто сам не знает, куда попал.

— Что вам нужно? — откинувшись назад, я глядела на него снизу вверх.

Он шагнул ближе и, остановившись почти вплотную ко мне, протянул руку. На среднем пальце блеснуло ониксом кольцо. Я никогда еще не видела такого камня: черного, гладкого, плоского, без малейшего блеска или искорки. Род медленно раскрыл сжатый кулак — на ладони лежала мамина сережка. Я поглядела на нее, а потом снова встретилась глазами с Родом. Он улыбнулся, и я ощутила глубоко внутри что-то такое, чего никогда еще не чувствовала прежде. Как будто под сердцем у меня что-то затрепетало.

Я быстро поднялась, не сводя глаз с Рода. Струи дождя все так же разбивались о землю. Дрожащими пальцами я потянулась к сережке, боясь, что Род схватит меня. Дождь омывал его руку, и мою тоже, и ладонь у него стала скользкой и гладкой. Глядя на Рода, я торопливо сжала сережку и спрятала руку за спину.

— Спасибо, — еле слышно прошептала я и повернулась к дому. Даже в глухую ненастную ночь я различала очертания крыши вдалеке над вершинами деревьев. — Мне пора. И вам тоже…

Я зашагала прочь.

Род положил мне руку на левое плечо и развернул обратно к себе.

— Я следил за тобой, — произнес он. — Уже несколько дней.

— Никогда вас не видела, — заявила я, вызывающе вздергивая подбородок. Я не понимала, что тем самым показываю ему шею.

— Вся беда… твоя… в том, что я люблю тебя. — Слова Рода звучали чуть ли не исповедью.

— Вы не можете меня любить, — глупо возразила я. — Вы же меня не знаете.

— Не знаю? Я видел, как бережно ты возделываешь сад твоего отца. Видел, как расчесываешь локоны утром в окошке спальни. Видел, как ты вся светишься в каждом движении — ярко, точно пламя свечи. Я знаю тебя достаточно, чтобы понять: ты должна быть рядом со мной. Я знаю тебя, Лина. Знаю даже твое дыхание!

— Но я вас не люблю, — отозвалась я, понятия не имея, отчего говорю это. Грудь моя трепетала при каждом вздохе.

— О, полно. — Род насмешливо наклонил голову. — Так уж и не любишь?

И, наверное, я и правда уже его любила. Мне так нравилось, как он выглядит — слегка взъерошенный и небрежный, хотя кожа его сияла блеском безупречного здоровья и ухоженности. Скажи он мне, что только что со связанными руками убил дракона — ей-ей, я бы поверила. Должно быть, вампирские чары уже оказывали на меня свое колдовское действие. Конечно, тогда я еще не знала, кто он такой, но с течением времени все больше и больше убеждалась: да, я влюбилась в него с первой секунды.

Род поглядел на меня, и я вдруг осознала, какая же прозрачная у меня сорочка. Он провел пальцем вниз по моему горлу, по ложбинке между грудей и ниже, до середины живота. Меня бросило в дрожь. Я не успела ни чего осознать, как он уже обвил рукой мою талию и привлек меня к себе. Движения его были плавны и точны словно в хорошо поставленном танце. Наши мокрые тела с легким хлопком сошлись друг с другом. Лба моего коснулась его рука — он откинул с моих глаз прядь волос. Взоры наши встретились. Род глухо застонал — и в то же мгновение впился мне в шею зубами: так быстро, что я даже не услышала звука разрывающейся кожи.

Дождь вычерчивал прихотливые узоры на улице, за пределами башни. Кампус был залит водой. Когда взгляд мой снова обрел четкость, я увидела, как ученики торопливо бегут кто куда в поисках укрытия или же прыгают по лужам. На дворе было людно и шумно. Неподалеку от меня две девушки и паренек примерно моего возраста смеялись, поднимая руки над головой. Мальчик обвил рукой талию одной из девочек, и они вместе припустили ко входу в общежитие «Кварц». Я отступила от окна во тьму лестничного пролета и посмотрела себе на запястье.

В моменты страсти Род частенько впивался зубами мне в руку. «Просто попробовать», — говаривал он. Это было все равно что ласковое прикосновение губ к мочке уха. Голос его взывал ко мне, стонал во тьме. Я вздохнула и невольно потерла запястье. В груди саднило, все мышцы болели после недавно пережитого преображения. Хотелось изо всей силы бить кулаком о каменную стену, пока не разобью в кровь костяшки.

— Ох… — вслух произнесла я.

Колени подкосились, и я без сил опустилась на ступеньки.

Вот оно какое, горе.

Странно, насколько острее и отчетливее воспринималось это чувство теперь, когда я стала человеком. На людское горе не накладывались всевозможные муки и терзания, как было в мои вампирские времена. Тогда основное горе тонуло в океане невообразимой печали и тоски. Я глубоко дышала, выжидая, пока схлынет этот прилив эмоций, пройдет спазм, сжавший грудь. Неужели заплачу? Я потрогала щеки, но они оставались сухими.

Я спустилась по лестнице, вышла из главного входа в хопперовский корпус и, шагнув с дорожки на лужайку, направилась прочь. По голове забарабанили капли дождя. Через несколько минут руки у меня промокли насквозь. Свитер Рода тоже. За стеной дождя я почти ничего впереди не видела, но знала, что иду в сторону тропы, проложенной по другую сторону газона. Я вытерла залитые дождем глаза.

Настоящее приключение, верно?

Вся беда… твоя… в том, что я люблю тебя.

Остановившись посреди газона, я скинула босоножки, опустила на землю сумку и раскинула руки в стороны. Дождь хлестал вовсю. Я вспоминала лицо матери, смех отца, синие глаза Рода, привычный уют нашего братства.

Ты должен страстно хотеть, чтобы вампир, для которого совершается ритуал, остался жив.

Самое главное тут, Лина, — чистота намерения.

Капли дождя разбивались о мои щеки каскадами крошечных брызг, стекали по лицу. По телу пробежал холодок. А вот оставайся я вампиром, не ощущала бы ничего, кроме дроби капель, — как будто все тело онемело. Я бы знала, что вся промокла, но ничего бы не чувствовала. Воздев руки к небу, я закрыла глаза, наслаждаясь ощущением стекающих по рукам и всему телу струй. Вот вода пробралась и в джинсы, вот на мне не осталось ни единой сухой ниточки. Зарывшись пальцами ног в размокшую землю, я глубоко вздохнула.

— И часто ты так делаешь? — раздался издалека юношеский голос.

Я отерла глаза тыльной стороной руки. Из открытого окна верхнего этажа общежития напротив улыбался Джастин Инос. Я и не осознавала, что стою у мальчишеского общежития, «Кварца». Я полсекунды помолчала, обдумывая, что ответить.

— Может быть, — наконец промолвила я.

— Рад видеть, что ты таки разжилась штанами, — заметил он, кладя руки на подоконник. — И что это ты делаешь?

— А как по-твоему? — осведомилась я. По рукам поползли мурашки. Я заметила, что еще из нескольких окон за мной наблюдают — На что похоже?

— Похоже, что ты выжила из ума.

— Ну, в моторках на убийственной скорости я не гоняю, однако взбадривает все равно неплохо.

Я улыбнулась, и в это мгновение темное небо сотряс оглушительный раскат грома. Я даже не вздрогнула. Джастин усмехнулся.

— Ладно. Ловлю на слове, — промолвил он, закрывая окно.

Издевался, что ли? Я быстро оглянулась назад, туда, где в сотне ярдов стояло здание клуба, и снова перевела взгляд на «Кварц». Каменная арка обрамляла ведущий в холл темный коридор. Через минуту в этом проеме показался Джастин — босой, без рубашки, лишь в шортах с надписью белыми буквами «Уикхэм». Он, в свою очередь, вышел на середину газона и остановился рядом со мной.

Опустив руки по бокам, я вздернула подбородок, подставляя лицо дождю. Джастин с улыбкой последовал моему примеру. Дождь хлестал по асфальтовой дорожке, барабанил по траве у нас под ногами.

— Да, это тебе не на моторках гонять, — проговорил Джастин через пару секунд.

Я открыла глаза. Грудь Джастина была вся залита дождем, мы оба с ним промокли насквозь. Мы улыбнулись небу, потом друг другу — и я на миг забыла, что почти на пятьсот лет старше его.

— Как тебя зовут? — спросил Джастин. Зеленые глаза его были обрамлены длинными мокрыми ресницами.

— Лина Бьюдон.

Он протянул мне мокрую руку.

— Джастин Инос.

Мы обменялись рукопожатием, и я задержала его ладонь в своей чуть дольше, чем собиралась. Кожа на ладони Джастина была шершавой и грубой, но с тыльной стороны руки — гладкой и мягкой. Он первым прервал пожатие.

— Спасибо, Лина Бьюдон, — промолвил он, опуская руку так быстро, что я даже не успела разглядеть его запястье.

Взгляды наши встретились, и я не отвела глаз. Что это за новое чувство поднялось из глубин моего тела? Такое странное. Этот парнишка не Род, нет, не Род, но странным образом он что-то для меня значил. Я беззастенчиво разглядывала его лицо. Лукаво изогнутая верхняя губа, опускаясь вниз, встречалась с нижней, полной и горделивой. Нос правильный, точеный, а глаза зеленые и расставлены куда шире, чем у Рода, но очень красивой формы. Брови светлые, сейчас измазанные грязью. Зеленые… совсем не то, что синева глаз Рода. Моего Рода. Покинувшего меня навсегда.

— А вид у тебя какой-то грустноватый, — заметил вдруг Джастин, словно прочитав мои мысли.

Надо же, я и не ожидала.

— В самом деле?

Джастин запрокинул лицо, снова подставляя его дождю.

— Тебе и впрямь грустно? — спросил он, все еще глядя в небо, но тотчас же повернулся ко мне.

Я кивнула.

— Немножко.

— По родителям скучаешь? Я покачала головой.

— По брату.

Это было самым близким к истине ответом, что пришел мне в голову. Приятель — не то. Любовник — не то. Родная душа и наперсник — пожалуй, мелодрамой попахивает.

— А что бы тебя развеселило? — Джастин чуть заметно улыбнулся мне, хотя довольно-таки кривой улыбочкой. — Кроме прогулок под дождем?

Да уже и это помогает, подумалось мне. Хвала небесам, как раз начало темнеть, так что Джастин не видел, как я покраснела. — Не знаю.

— С этим надо что-то делать, — заявил он.

Энергия из него так и лучилась во все стороны. Проказливая, лукавая энергия — но сам Джастин был совершенно безобиден. Мне понравилось такое сочетание.

Он развернулся к своему общежитию и бросил на меня напоследок взгляд, в котором восхищение смешивалось со спокойным удовлетворением.

— Увидимся.

Взяв с земли сумку с книгами, я направилась к «Искателю», но выйдя на дорожку, обернулась на общежитие Джастина. Он стоял в арке, одним плечом прислонясь к каменной стене и скрестив ноги в лодыжках. Дождь все не унимался. Глаза наши встретились через пелену косых струй. Джастин еще раз улыбнулся мне и повернулся в темноту коридора.

Глава 5

Дзи-инь, дзи-инь. Я хлопнула ладонью по будильнику. Субботнее утро — тестирование учеников, распределение по группам в зависимости от уровня знаний. Мне тоже надо пройти его по прибытии на кампус. Накануне вечером я проштудировала руководства по всевозможным электронным устройствам и кое-как разобралась с таймерами и циферблатами. Удивительно, но все сработало, так что я проснулась ровно в семь утра, как и требовалось, чтобы успеть собраться и отправиться в хопперовский корпус. Судя по всему, Тони оказался совершенно прав. Что бы ни требовалось мне в эти первые несколько дней до начала занятий, за всем надо было идти именно туда.

Небрежно закинув лямку рюкзака за плечо я отправилась в Хопперовку и зашагала по коридору первого этажа ко всяким административным кабинетам, краем глаза примечая висящие по стенам плакаты и объявления. Особо мне бросилось в глаза то, что возвещало: «БИОЛОГИЧЕСКИЙ КРУЖОК. МЫ ЛЮБИМ КРОВЬ!» Я улыбнулась. Рассказать бы Роду!

В самом конце коридора располагался кабинет директора. На стекле золочеными буквами была выгравирована надпись «Мисс Уильямс». Я отворила дверь. Мисс Уильямс стояла у своего письменного стола.

— Идемте со мной, мисс Бьюдон, — велела она, указывая мне на открытую дверь, и сама пошла вперед. Я двинулась следом.

Они заставили меня пройти пять тестов. Да-да, пять. Директор лично стояла у меня за правым плечом и смотрела, как я прохожу тестирование по-японскому. Она никак не могла поверить, что я говорю и пишу на каждом языке, предлагаемом программой Уикхэма. В этом людском мире повсюду, куда ни взгляни, — часы и часы. Смертные всю жизнь проживают под неумолчное тиканье. А вот вампиры проводят дни, даже недели без сна. Мы только кажемся живыми. Выглядим живыми, хотя по жилам нашим не струится кровь, сердце не бьется, органы размножения не дают о себе знать. Груди у нас не вздымаются и не опадают, и кровь не несет кислород по сосудам.

Будучи вампиром и стремясь спастись от боли и ужаса, я мечтала о том, чтоб вздохнуть. Почувствуй я воздух в глубине горла, я могла бы притвориться живой. Однако никогда, никогда я так его и не почувствовала. Лишь вечную глухую боль — постоянное напоминание, что я бесчувственная деревяшка, выключенная игрушка, что я не принадлежу более к миру живых. Вампиризм — древняя магия. Нет ничего… ничего, кроме разума.

Я не раз объехала весь земной шар, изучала множество языков, причем иные из них уже прекратили существовать. Хис, единственный в нашем братстве, сам выучился латыни и потом только на ней и объяснялся. Он был высок, златовлас и великолепно сложен. До того красив, что ни одна женщина ни разу не успела заподозрить ничего дурного, пока он нашептывал ей на ушко нежные фразы перед тем, как впиться в горло. Я покачала головой, но тут запах сладких духов вновь вызвал меня к настоящему. Мисс Уильямс вернулась к себе в кабинет. Я сидела на обитом коричневой кожей кресле перед столом секретарши.

— Ну и что нам с ней делать? — спросила директор Уильямс одну из своих коллег, чопорную пожилую даму с планшетом в руках. И добавила шепотом: — Ни в один из продвинутых классов не годится.

— Может, возьмете меня на работу? — предложила я, так, просто разговор поддержать. И надо же выполнить данное Роду обещание.

— Какие у вас еще сильные стороны, помимо иностранных языков? — спросила директор.

— А что если в библиотеке? — предложила чопорная коллега.

Они обсуждали мою судьбу так, точно меня тут вообще не было. На меня вдруг накатил приступ злости, да такой, что я сама в первый миг удивилась. Хотелось просто взять и убить их — но внутренний голос подсказывал: это не самая лучшая идея. В бытность вампиром я бы выпила из них всю кровь, убила бы просто для того, чтобы дать выход вечно душащему меня гневу. На миг я представила, как опираюсь руками на подлокотники кресла, медленно поднимаюсь и обеими руками зажимаю голову мисс Уильямс. Это так просто — я бы одним движением запрокинула ее голову назад и высосала кровь. Но сейчас я лишь кротко улыбнулась.

— Библиотека — отличное предложение, — согласилась мисс Уильямс и вытянула из ящика стола какой-то бланк.

Библиотека? Что ж, звучало вполне разумно. Я мысленно представила себе целые дни в окружении книг — и тут произошло маленькое чудо. Моя злость улеглась. Растаяла, растворилась при мысли о книгах, шелесте страниц, покое. Школьные дамы все еще о чем-то разговаривали, а я осознала: то, что я испытала только что, называется одновременными эмоциями. Как это так — испытывать радость, надежду и гнев в одно и то же время? Вот гнев и улетучился. Я подняла взор на чопорную администраторшу. Она протянула мне ручку. Нет, пожалуй, даже в вампирские дни я бы не стала высасывать из этих теток кровь — я терпеть не могла вкус крови людей старше тридцати лет.

31 октября, 1602. Англия, Хатерсейдж

В гостиной никого не было. Кожаный диван стоял перед камином, в котором потрескивало веселое пламя. По стенам были развешаны иконы с изображениями Христа — просто так, для забавы. По коридору эхом гуляли отзвуки голосов, обрывки смеха и неоконченных фраз. Я провела по спинке дивана длинным отточенным ногтем, таким острым, что за ним осталась тоненькая прореха. Пламя взревело. Камин достигал более пяти футов в вышину и четырех футов в длину, а каминная полка была целиком из черного оникса. Я прошлась вдоль нее. На дворе стоял 1602 год, закат правления королевы Елизаветы. Я щеголяла в платьях из тончайшего персидского шелка и корсетах, стягивавших грудь так туго, что я лишь поражалась, как это смертным удается в них дышать.

Покачивая бедрами, я развернулась и направилась обратно по длинному коридору. На стенах висели подсвечники в форме двух обращенных вверх ладоней, однако свечи на этих ладонях почти догорели, так что коридор тонул в полумраке. Капли воска падали матовыми шариками на пол. Шлейф моего платья при ходьбе разметал эти шарики соблазнительными зигзагами. Я направлялась к двери в дальнем конце коридора, но, немного не доходя до нее, оглянулась. Отсветы огня в огромном камине бросали во мглу коридора алые блики, высвечивая мой темный, мерцающий силуэт. Остановившись в дверях, я прислушалась к звукам музыки и смеха. Тогда я еще не знала, но та ночь, 31 октября, стала первой ночью самого первого нашего празднования Nuit Rouge.

Решительно ухватив дверную ручку в форме направленного острием книзу кинжала, я потянула дверь на себя. Навстречу мне понеслись старинные велеречивые приветствия. На полу в центре комнаты сидела на корточках пухленькая женщина в наглухо закрытом белом шерстяном платье и белом чепце. Опустив голову, так что белокурые волосы падали ей на лицо, она бормотала что-то по-голландски. Должно быть, поняла я, это чья-то служанка, хоть я ее и не узнавала. Бедняжка, наверное, и понятия не имела, что ее хозяин вампир и что она сейчас находится в моем замке.

Надо отметить, бальная зала была великолепна. Эта вот дебелая служаночка сидела на лучшем паркете во всей Англии. Своды залы подпирали четыре круглые мраморные колонны, и в них были вделаны крепления для факелов. Яркое пламя заливало сиянием все помещение, в углу играла музыка, а две сотни вампиров стояли вокруг пухленькой голландки.

Прислонясь к колонне и скрестив руки на груди, Род с улыбкой наблюдал за мной. Одет он был просто: черные обтягивающие штаны, черные кожаные туфли на тонкой подошве. В ту пору в моду вошли богатые ткани, и те вампиры, у которых водились средства, любили пощеголять. Род сегодня предпочел черную рубашку с пышными рукавами, а поверх нее набросил черный камзол. Под тонкой тканью рукавов проступали могучие мышцы. Должно быть, он только что перекусил — зубы у него сверкали и казались белее, чем я когда-либо видела.

Не отрывая глаз от Рода, я плавной походкой прошлась вдоль внутренней стороны круга вампиров, пока не остановилась напротив двери, за которой виднелся длинный коридор, где плясали отсветы пламени.

Женщина посередине залы все время поглядывала в ту сторону. Своими сверхострыми вампирскими способностями я чуяла, знала, чего она хочет. Опрометью броситься туда, убежать.

— Ты знаешь, зачем ты здесь? — спросила я жертву по-голландски и медленно-медленно обошла вокруг нее, заложив руки за спину.

Глядя на меня снизу вверх, та отрицательно помотала головой.

— А знаешь ли ты, кто я такая? — продолжила я.

Женщина снова помотала головой.

— Я хочу уйти… — дрожащим голосом пролепетала она. — Мои родители…

Подняв палец, я приложила его к губам. Перед мысленным взором у меня пронеслись видения прошлой жизни. Каменный дом, где жили отец и мать. Мокрая земля. Сережка на ладони. Отогнав эти видения, я пристально посмотрела на служаночку. Ясные голубые глаза, круглые-круглые, в обрамлении светлых ресниц. Перестав кружить, я остановилась над ней.

— Нет, ты знаешь, — медленно произнесла я и улыбнулась.

В последний миг перед тем, как вампир убивает свою добычу, у него отрастают клыки. Сперва они выглядят обычными зубами, но в момент самого убийства обнажаются, как у хищного зверя. Вот так отросли сейчас и мои клыки, я чувствовала это — как будто медленно обнажаешь клинок. Склонившись над служанкой, я заглянула в расширенные от ужаса глаза и прошептала ей в правое ухо:

— На вкус ты просто отвратительна. Только погляди на себя. — Выпрямившись, я снова заглянула ей в глаза и сделала шаг назад. — Не стану осквернять тобой свои внутренности.

Прямо-таки видно было, какое облегчение на нее накатило.

Постукивая каблучками по паркету, я прошла мимо служанки. Шлейф платья извивался за мной, как змея. Я бросила взгляд на Рода и улыбнулась. В бальной зале было тихо, все замерло. Музыканты прекратили играть. На середине коридора я подняла правую руку, изогнула запястье и щелкнула пальцами.

Две сотни вампиров в единый миг набросились на жертву. Улыбнувшись, я направилась в свою спальню.

Библиотека Уикхэма была выдержана в готическом стиле, с высокими стеклянными окнами во всю стену. Войдя через широкую двустворчатую дверь, я оглядела удобные кресла, ряды стеллажей, бродящих вдоль них учеников. Потолок украшали объемные восьмиугольники из черного дерева.

— Ваша работа, мисс Бьюдон, состоит в том, чтобы сидеть вот за этим столом и стараться как можно подробнее отвечать на задаваемые вам вопросы. Если не знаете ответа, отправляйте спросивших к библиотекарю.

Сама же библиотекарь — высокая женщина с кошачьими узкими глазами и тонким носом — и водила меня по помещению.

Ох уж эти современные смертные, даже смешно, как они ничего не понимают. Я — бывший вампир, я проспала последние сто лет. И они теперь хотят, чтобы я исполняла роль справочной?

— Зарплату будете получать каждую пятницу. В конце вашей смены, в семь часов, я дам вам расписание на семестр. Директор Уильямс также предложила, чтобы вы, раз уж так хорошо владеете иностранными языками, занимались с отстающими учениками. Я сделаю для вас объявление, повесите на доске в клубе.

Она ушла, а я рухнула в кресло, что стояло за полукруглым столом справочной. Да уж, частная Уикхэмская школа явно стремилась позаботиться о том, чтобы я не томилась без дела. Прямо передо мной стоял компьютер. Голубой свет экрана слепил глаза. А вокруг виднелось множество всевозможных вещей, каких я прежде и в глаза не видела. Дыроколы, шариковые ручки, скрепки, принтеры, электрические розетки. Клавиатуры, рабочие панели, поисковые серверы — сотни и сотни слов, которые мне надо заучить, чтобы не попасть впросак, — и поскорее. Кажется, для того, чтобы влиться в жизнь Уикхэма — или, как говорил Род, «стать обычной старшеклассницей», — мне надо будет очень и очень потрудиться. В современном обществе, похоже, все совсем не просто.

Я бросила взгляд на часы. Половина пятого. До конца моей смены еще больше двух часов. Надо бы пока ознакомиться с рабочим местом. Я двинулась меж стеллажей, любуясь красотами местной библиотеки. Откуда-то неподалеку доносился девичий смех — заливистый и звонкий, зарождавшийся глубоко внутри, скачущий под ребрами. Чистый смех. Мне захотелось увидеть, кто так смеется. Пройдя чуть вперед, я поняла, что звук доносится из одной из боковых читален — маленьких комнаток со стеклянными стенами, где стояли письменные столы и кресла.

Параллельно читальне тянулся стеллаж с книгами. Отличное укрытие — если потребуется, можно быстренько нырнуть за него. Я тихо-тихо пошла вдоль полок, время от времени выглядывая поверх стеллажа. Смех звучал уже так близко, что я кралась на цыпочках, чтоб не помешать. Оказавшись, наконец, напротив читальни, я остановилась. Там, на кушетке, привольно развалился Джастин Инос. В креслах напротив сидели его братья, Кертис и Рой. На коленях у Джастина уютно устроилась Трейси Саттон, та самая высокая блондиночка с пляжа — та что невзлюбила меня с первого взгляда. Джастин был так высок, что у него на коленях Трейси казалась совсем крошечной и хрупкой. Окажись на ее месте я, ноги бы у меня свисали, точно паучьи лапки.

Внезапно Трейси вскочила и, вся заходясь смехом, произнесла что-то неразборчивое. Остальные две участницы Неразлучной Троицы, Кейт и Клаудия, встали по бокам от нее и разом чуть приспустили джинсы — одинаковые, — демонстрируя парням бедра. Я приподнялась на цыпочках еще выше. У них у всех оказались одинаковые трусики — пятнистые, точно шкура у леопарда. Клаудия закинула руку на плечо Кейт, а Трейси скользнула обратно на колени Джастину. Я ничего не могла с собой поделать — не могла отвести глаз. Их беззаботное счастье буквально пригвоздило меня к месту.

Сильнее всех меня притягивал Джастин. Он обладал такой… такой аурой. Иными словами это и не описать — исходящую от него жизненную силу. Перед глазами у меня снова возникла та сцена под дождем. Как катились струи воды по его широкой груди. Как двигались его губы. Как он спросил у меня, почему я грущу. О, если бы только он снова заговорил со мной!

— Так что я не в утренней смене, — сказала Трейси и поцеловала Джастина в щеку.

Она поглядела в мою сторону. Ахнув, я поскорее нырнула за стеллаж. Не хотелось, чтобы меня заметили. Во всяком случае, эта компания. Теперь я выглядывала в щелочку между полками.

Интересно, правда? У меня оказалась совершенно обычная человеческая реакция на Джастина Иноса. Сердце трепещет, дыхание в груди останавливается. А на Рода — тоже была бы такая же? А Вайкен, если бы вдруг снова стал смертным, затрепетал бы при виде меня?

Джастин положил ладони на бедра Трейси. Я завороженно смотрела на него, но тут, по какому-то ужасному совпадению, Джастин, глядевший на одного из братьев, вдруг оборвал фразу на полуслове. Улыбка исчезла с его лица, брови нахмурились. Он повернул голову, так что я смогла разглядеть не только его профиль, но и весь рот целиком. Точеный нос. Глаза, глядящие прямо на меня.

Глава 6

Первый день занятий. Что надеть?

Школьная форма в Уикхэме не предусмотрена, так что приходилось рисковать наугад. Хотя сентябрь уже начался, стояла теплая погода. Джинсы и черная футболка без рукавов казались самым безопасным вариантом. Никаких странных расцветок, невесть когда вышедших из моды. Простота. Тони пообещал встретить меня снаружи и вместе пойти на общее собрание. Сила в численности, думала я после того маленького фиаско с Джастином в библиотеке. Собственно-то говоря, ничего такого и не случилось. Глаза его на миг впились в меня, но я тут же повернулась и бросилась прочь. Не думаю, что меня видел кто-то, кроме Джастина, да и он неизвестно еще, узнал или нет.

Утром первого дня учебы, за несколько минут до встречи с Тони, я заскочила на кухню. Она в моей квартирке была крохотной: маленькое помещение со скромными деревянными шкафчиками и совсем небольшой стойкой. Род припас там кастрюли, столовые приборы и прочие кухонные принадлежности. Но самое главное стояло на стойке, справа от раковины.

У стенки выстроился ряд круглых черных жестяночек со специями. Надпись на самой маленькой гласила: «Одуванчики». Ну конечно же! Сушеные одуванчики. Головки их не больше десятицентовой монетки — их носят с собой на удачу. А для того, чтобы, следуя совету Рода, влиться в жизнь обычных людей, удача мне ой как понадобится. Мысли эти крутились у меня в голове, а часы меж тем все тикали и тикали. Несколько мгновений тишины, когда вся суета нового мира словно бы притихла, я слышала, как секунды отсчитывают прошлое. Каждое крохотное тик-так приближало меня к последней Nuit Rouge. Я встряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли, сунула в карман головку одуванчика и схватила пучок сухого розмарина.

Вбив над дверью гвоздь, я повесила на него розмарин — чтобы каждый раз, возвращаясь в свою маленькую квартирку, в безопасное убежище, которое сейчас называла домом, не забывать, откуда я пришла. И сколько мне еще предстоит пройти.

Закинув за спину рюкзак, я заперла за собой дверь и вышла из корпуса. Тони ждал меня на лужайке перед входом: лежал на спине, закинув руки за голову, купаясь в лучах утреннего солнца. Я натянула на голову бесформенную панаму с широкими полями. На Тони были все те же драные джинсы с ремнем, украшенным металлическими шипами.

— Обгореть не боишься? — спросила я, надевая солнечные очки.

Тони вскочил и демонстративно указал на меня пальцем. Рюкзак у него свалился с плеча и болтался на правом локте.

— Эй, охранник сказал мне, что ты живешь в квартире профессора Беннета!

— Если это на верхнем этаже, то да, — согласилась я.

— На верхнем этаже, — передразнил меня Тони, сильно преувеличивая мой британский акцент. — Профессор Беннет умер в июле, — сообщил он. Глаза у него расширились, тонкие губы слегка приоткрылись. Он ждал, как я отреагирую. Однако видя, что я осталась совершенно спокойна, продолжил: — И никто так до сих пор и не знает, отчего он умер. Знают лишь, что у него на горле были две ранки. Теперь все психи в городе только и говорят, что о вампирах.

Я подняла глаза к небу. Ох, Род.

— Ну и что такого? — спросила я. — Какое это имеет отношение к тому, что теперь там живу я?

— Сейчас сентябрь. Профессор умер два месяца назад. Не страшно?

Я пожала плечами.

— Да нет вроде. Смерть меня как-то не очень волнует.

— И почему это, Лина, я ничуть не удивлен? — спросил Тони, закидывая руку мне за плечи. — Полагаю вампиры тебе тоже нипочем?

— А ты в них веришь? — спросила я.

— Все возможно.

Тони привлек меня ближе к себе, так что мое левое плечо прижалось к его груди. Я ощутила тепло его тела. От этой внезапной близости рот у меня наполнился слюной. Так бывает у вампиров. Сперва рот наполняется слюной, потом отрастают клыки, а потом инстинкт велит вампиру кусать. Отстранившись от Тони, я сделала вид, будто поправляю рюкзак.

Сердце стучало быстро и гулко. Я прижала руку к груди — словно желая унять его. Вытащив какой-то документ со дна рюкзака, я притворилась, что читаю его. Неужели это я так среагировала на тепло тела Тони? Неужели хотела его крови? Я пристально разглядывала острые травинки под ногами. Потом сглотнула — убедиться, что этот эффект закончился.

Тони шел по дорожке на несколько шагов впереди меня. Я невольно обратила внимание на то, какая у него забавная походка: шаг длинный, но подпрыгивающий. Казалось, будто ноги у него слегка великоваты для такого туловища. Сегодня он был в ботинках одного цвета — черного, но все-таки они слегка отличались. Не знаю, заметил бы это кто-нибудь, наделенный обычным зрением, не вампирским, — но шов на правом ботинке отличался от шва на левом.

— Ты идешь? — позвал Тони. — А то без нас начнут.

Нет, решила я. Нет, я точно не хочу его крови.

Я бросилась вдогонку. Когда я с ним поравнялась, он мне улыбнулся и мы пошли дальше бок о бок. Легкомысленная беспечность Тони облегчала мне необходимость скрывать вампирские привычки и инстинкты. Казалось, он и внимания не обращал, когда я странно себя вела. Прежде чем заговорить с ним, я провела языком по передним зубам. Просто на всякий случай, для проверки…

— А ты родом из Лаверс-Бэй? — спросила я, изо всех сил стараясь отвлечься от того, что сейчас произошло.

— Угу. — Тони вздохнул. — Мои предки живут на самой окраине Лаверс-Бэй, в очень, гм, интересной части города.

— Интересной? — переспросила я.

— Позволь выразиться так — ты бы до смерти перепугалась, если б хоть раз увидела.

Я усмехнулась. Ну да, конечно…

— А ты-то как получила в свое распоряжение квартиру на целый этаж? — спросил Тони. — Всем остальным приходится довольствоваться обычными общежитейскими комнатами.

— Отец снял ее на те два года, что я буду тут учиться, — пояснила я.

— Ух ты! — вскинул брови Тони.

Он ловко лавировал по переплетению дорожек, держа курс на хопперовский корпус. Я украдкой покосилась на него: лицо спокойно и расслаблено, на губах играет довольная улыбка. Характер у Тони был очень славный, и я ощущала исходящую от него энергию. Вампиры умеют чувствовать энергию людей и считывать эмоциональное состояние окружающих. В отличие от меня Тони в жизни никому не причинил зла, он не жил в беспрестанном страхе. Мне хотелось любой ценой защитить, уберечь его. Не успев даже понять, что происходит, я потянулась взять его за руку, но, спохватившись, тут же отдернула руку и сделала вид, будто ничего не случилось. На счастье, Тони ничего и не заметил.

Повсюду перед общежитиями, на лужайках и тропинках, ученики бросались друг к другу, вопя от восторга и фотографируя друг друга мобильными телефонами.

Тони протянул руку в мою сторону, нажимая указательным пальцем воображаемые кнопки.

— Бог ты мой! — вскричал он и театрально схватился за сердце. — Мне просто необходимо тебя сфотографировать, ведь я же не видел тебя добрых пять минут. Давай позируй!

Я подбоченилась правой рукой и улыбнулась. Тони опустил руку и скорчил гримасу.

— Могла бы встать как-нибудь и получше!

— А как? — спросила я, не совсем уверенная, какую именно позу можно считать приемлемой в этом столетии.

— Ну не знаю, выпяти бедро, что ли. Встань как проститутка.

— Э-э-э… а как стоят проститутки?

Тони выставил бедро в сторону и надул губы. Потом наставил невидимую камеру себе на лицо, как будто сам себя фотографировал.

— Вот так вот.

— Ничего смешнее не видела!

А это кое-что да значило.

Тони схватил меня за руку и потащил обратно на дорожку. Я не сопротивлялась и даже улыбнулась, когда его пальцы сжали мои. Но у его пальцев словно бы не было возраста. Мягкие, без мозолей, все в пятнах краски. Внезапно я осознала, что последним, кто держал меня вот так за руку, был Род. Я выпустила руку Тони.

— Я два месяца провела в Швейцарии! — кричала какая-то девушка неподалеку от нас, сжимая подругу в объятиях. — Ой, а ты теперь блондинка!

Мое сверхострое вампирское восприятие напоминало радиоприемник: ловило эмоции всех вокруг меня. И сколько же тут было всего разного: радость, тоска, стыд, волнение — я могла перечислить множество самых разных чувств.

Дорожка, по которой мы сейчас шли, вилась перед общежитием «Кварц». Не удержавшись, я бросила взгляд на окно Джастина. Там было темно, хотя само окно открыто нараспашку, а на подоконнике виднелась кофейная кружка.

Шагая рядом с Тони, я старательно наблюдала, как общаются между собой ученики. Уж коли мне предстоит стать одной из них, то и вести себя надо так же, как они. Они щеголяли в кольцах с драгоценными камнями, дорогих серебряных и золотых часах и прочих всевозможных украшениях. Многие девушки забирали волосы назад при помощи красивых заколок, похожих на черепашьи панцири. Надо бы и мне себе такую найти. Ой, совсем забыла! Тони же обещал научить меня водить машину! За новой работой и стараниями укротить руководства по пользованию всевозможными приборами я напрочь забыла поймать Тони на слове.

— Представляешь, я получила работу! — сообщила я, пока мы ждали в очереди учеников, собравшихся перед входом в корпус Хоппера.

— Это объясняет субботу. А то я приходил в «Исктель» с тобой повидаться, — откликнулся Тони. — А ты, верно, как раз работала. И где?

— В библиотеке.

— М-да, не свезло. Я работаю над ежегодным альбомом. Это все больше в мастерской, — сказал он.

— Ежегодный журнал? А это что такое? — спросила я.

Мы ступили в тень перед входом в Хопперовку. Собрав рассыпавшиеся по плечам волосы, я закрепила их черной заколкой.

— Не знаешь, что такое ежегодный альбом? — По взгляду Тони было совершенно ясно: просто невозможно не знать, что это такое. Однако почти сразу же лицо у него снова приняло обычное невозмутимое выражение. — Такой журнал, книжка, которая выходит в конце каждого школьного года. Мы весь год фотографируем и записываем, что происходит, а потом собираем все вместе. Ну, чтобы помнить. Помнить, что было.

— А ты, значит, фотографируешь?

Тони кивнул.

— И надо бы мне пофотографировать первое собрание. Все всегда надевают самое лучшее. Ужас как раздражает.

— Выходит, это твой лучший пояс с шипами? — шутливо спросила я.

Тони вытащил из кармана фотоаппарат — так быстро, что я даже не успела понять, что происходит. А потом в глаза мне ударила яркая вспышка. Я закричала во все горло, так сильно, что у меня гортань словно огнем обожгло. Крик вышел недолгим, однако вокруг все на меня так и уставились. Тони хохотал как ненормальный.

— Вay, — еле выговорил он. — Надо мне почаще тебя пугать.

— Ты что, совсем сдурел? Нельзя слепить людей — им же будет больно.

Тони положил руку мне на плечо.

— Лина, это всего-навсего фотоаппарат. Может, конечно, фальшивая камера тебе больше нравится, но и эта тебе вреда не причинит, обещаю.

Ладно, подумала я, ладно. Надо мне научиться себя контролировать.

Очередь начала потихоньку двигаться. Мы наконец-то вошли в здание и оказались в море учеников — хотя я не была его частью. Во всяком случае, не ощущала. Я не могла ни прыгать, ни обниматься, ни рассказать кому-нибудь что-нибудь такое, что не отпугнуло бы его от меня раз и навсегда.

Как только мы вошли в аудиторию, я поняла, почему Род выбрал для меня Уикхэм. Найти школу элегантней было бы непросто. Аудитория в Хопперовке могла бы соперничать с самыми прекрасными домами, что я только повидала за пять столетий. В моем замке в Хатерсейдже ничего не делали из металла, только камень и дерево. А вот в Уикхэме все было совсем по-другому, в современном стиле. Светильники здесь были сделаны из витражного стекла и горели ярче от легкого нажатия пальца. Ряды скамеек поднимались, расходясь вширь, от небольшого помоста в центре комнаты. Лестницы, что шли вдоль этих скамей, были устланы красным ковром, а сбоку бежала полоска крошечных лампочек.

— Здесь проходит собрание только старших классов, — пояснил Тони, пока мы поднимались по ступеням. Многие ученики уже расселись, сбившись в тесные группки. — Садись сюда, — предложил он, показывая мне на несколько рядов скамей слева, в дальнем конце.

Ученики, что уже сидели там, стилем одежды напоминали Тони. У некоторых волосы были выкрашены в странные цвета, а у одного из старших мальчиков в губе и брови висели серьги. Гэвин, вампир из моего братства любил ножи и кинжалы. Ему бы понравился пирсинг. А может, и вправду уже понравился.

Джастина я не нашла средь толпы, хотя, надо признать, надеялась увидеть. Зато заметила ту противную блондинку, Трейси Саттон, и двух ее подружек — Неразлучную Троицу в полном составе. Они сидели с другой стороны от лестницы, чем мы, и о чем-то шушукались, сблизив головы. Внезапно Трейси посмотрела наверх и перехватила мой взгляд. Я отвернулась, села на скамью, сняла рюкзак и поставила его у ног.

Я ничего не могла с собой поделать. Повернувшись, я пристально уставилась на ее губы. Она наклонилась к самой низенькой из трех блондинок и сказала:

— Та новенькая сидит с народом из художки.

Низенькая блондинка повернулась в мою сторону, но я уже успела отвести взгляд.

— А она хорошенькая, — заметила блондиночка.

Трейси нахмурилась.

— Ну, так себе. Бледнее, чем я в середине ноября. А на плече у нее что за татуировка? По мне, так мрачновато.

Меня словно ножом резануло! Я чуть не хлопнула себя ладонью по лбу. Вот ведь глупость! Я напрочь забыла. Забыла о татуировке на моем левом плече. О том, что там написано. Только у членов нашего братства была такая татуировка.

Кто замышляет зло, уже злодей.

Сжав губы, я обвела взглядом аудиторию. И что мне теперь делать? Как объяснить смысл этой фразы тем, кто обратит на нее внимание? Особенно девицам из Троицы. Они-то, небось, привыкли думать, что на татуировках бывают только бабочки да цветочки, а выполняются эти татуировки исключительно стерильными иглами. Я вжалась в спинку сиденья, чтобы больше никто не мог разглядеть татуировку, и распустила волосы, хотя знала: стоит мне встать и пойти, да что там — просто сменить позу, и любой оказавшийся рядом заметит мою татуировку без труда. Слишком тоненькие бретельки на этой майке. Да уж, фасон я выбрала неудачно. Однако бежать через весь кампус, чтобы переодеться, было уже некогда.

Пропади оно пропадом, мое умение читать по губам! И вампирское зрение в придачу! Ах, зачем я не надела свитер?!

Должно быть, Тони заметил, кого я так пристально разглядываю. Он наклонился ко мне.

— Свора сучек.

— А почему они величают себя Троицей?

— Да потому что все время тусуются вместе. Втроем: Трейси Саттон, Клаудия Хоторн и Кейт Пирсон. Богатые, популярные и опасные. Кейт живет со своей семьей в Чэтеме и на выходные всегда уезжает туда.

— Ну какая там опасность от троих девчонок?

Однако уже произнося эти слова, я поняла, что имел в виду Род в тот вечер на полях и что сейчас имел в виду Тони. Эти девушки были очень красивы — и красота давалась им без малейших усилий. Видели бы вы как небрежно и беспечно они встряхивали волосами или откидывали их легким движением руки. Они были опасны именно поэтому — потому, что считали: раз они красивы, им подвластен весь мир.

Я бы и дальше рассматривала Троицу, но тут слово взяла мисс Уильямс, и я отвлеклась на нее.

— Учеников и преподавателей просят занять места в зале, — произнесла она в микрофон.

Гомон утих, по аудитории пронесся торопливый шелест, и через минуту все расселись. Я так до сих пор и не видела Джастина.

— Добро пожаловать с возвращением в нашу школу. Сегодня, как и каждый год, мне выпала честь приветствовать вас перед началом нового учебного года в Уикхэме. Чего бы мне хотелось? Чтобы вы достигли максимально возможного уровня образования. Чтобы вы не только выросли в академическом смысле, но и повзрослели. Здесь, в Уикхэме, вы представляете собой наилучший пример будущего нашей страны. И, будучи старшеклассниками, служите примером для всех остальных учеников Уикхэмской частной школы.

— Бе-бе-бе, — прошептал Тони у меня над правым ухом.

На сердце потеплело. Я была страшно признательна, что он рядом со мной.

— Перед тем, как мы приступим к давно ожидаемым занятиям, хочу сказать еще буквально пару слов. В этом году мы приняли всего четырех новых учеников старших классов. Прошу вас, подойдите сюда, хорошо? Лина Бьюдон, Крис Анка, Стефани Уилкокс и Луис Рейкен.

Внутри у меня все так и оборвалось. Это не к добру!

Трое учеников слева от меня поднялись и начали спускаться по длинным проходам к мисс Уильямс. Я поглядела на Тони. Глаза у меня, верно, были расширены, рот приоткрыт от ужаса. Тони зажимал рукой рот, плечи у него ходили ходуном вверх и вниз, щеки раскраснелись от сдерживаемого веселья. Если бы только он знал, что значит моя татуировка… а ведь, как только я встану, ее все увидят. Начнут интересоваться.

Я поднялась с места, молясь только об одном — только бы не упасть. Ты не можешь, не смеешь упасть! Как во сне, я начала спускаться вниз, медленно и аккуратно переставляя ноги. Панаму я сняла и теперь комкала в правой руке. Так, медленно, но твердо, я преодолела весь путь до мисс Уильямс, изо всех сил стараясь не смотреть ни вправо, ни влево, а лишь прямо перед собой. Однако я уже слышала перешептывания и разговоры вокруг. Сама-то татуировка была совсем небольшой — не крупнее стандартного книжного текста, но вот почерк — весьма своеобразный. Почерк Рода, навеки впечатавшийся в мою кожу посредством чернил, крови и маленькой иголки.

Мисс Уильямс отступила влево, освобождая для нас место по центру возвышения. Остальные трое новичков развернулись лицом к аудитории. Я последовала их примеру. А потом мне на левое плечо легла рука.

— Почему бы тебе не начать первой, Лина? Расскажи нам немного о себе, — прошептала мисс Уильямс.

Я шагнула к микрофону. Раз мисс Уильямс им пользовалась, так, наверное, и мне тоже надо? Он вроде как усиливал громкость, хотя у меня-то голос и так был звонкий и сильный.

Весь зал уставился на меня. Сотни смертных глаз смотрели на меня в ожидании, пока я скажу что-нибудь что определит мое место в их мире.

— Меня зовут Лина Бьюдон, и это просто ужасно.

Зал засмеялся. Я чувствовала: они смеются не надо мной, а вместе со мной. Нервно стиснув края кафедры я поискала глазами Тони. Он ободряюще показал мне большой палец. А в следующий миг я наконец увидела Джастина Иноса: он сидел прямо у меня за спиной, на ряд выше. Сердце в груди так и подпрыгнуло. Я торопливо отвернулась. Значит, он тоже видел татуировку. Наверняка видел. Как бы там ни было, сам он выглядел просто невероятно. Соблазнительно. Бронзовая кожа того золотистого оттенка, что достигается только долгим пребыванием на солнце. Мне невольно подумалось — а вот если прикоснуться к нему, теплая ли у него будет кожа.

— Я родом из маленького городка на окраине Англии, как вы и сами, верно, уже догадались по моему акценту. Мне шестнадцать и… наверное, пока это и все.

Я направилась обратно на свое место, на сей раз продемонстрировав злосчастную татуировку сидевшим позади учителям. И пока я поднималась, мы с Джастином неотрывно смотрели друг другу в глаза. По губам его я точно знала, о чем он думает. Я казалась себе наполовину зверем, наполовину человеком — так легко мне было прочитать его мысли. Он глядел прямо на меня с самодовольной полуулыбкой. Ему не требовалось говорить со мной под дождем. Не требовалось ничего говорить вслух. Все было сказано во взгляде.

Я хочу тебя.

Глава 7

Собрание закончилось, и все принялись расходиться. Мне не хотелось, чтобы Джастин думал, будто я за ним бегаю, так что я выждала и небрежно обернулась, только когда мы с Тони наконец поднялись и начали пробираться к выходу. Но Джастина сзади не оказалось. Мне это не понравилось. Разве он не собирался пойти за мной следом? А я-то ни о чем не волновалась, уверенная, что он идет за мной. Вот досада!

Выйдя в холл, я встряхнула волосами и натянула рюкзак на плечи, стараясь прикрыть лямкой татуировку.

— А клевая у тебя татушка, — заметил Тони, подтверждая мои опасения. Мы шли по главному коридору Хопперовки.

— Да ничего особенного, — ответила я.

— Ничего особенного? Еще как, очень даже особенное. Когда ты ее сделала? И кто ее делал? Чернила какие-то особенные.

— Один мастер в Лондоне, — сказала я, а перед глазами у меня уже стояло видение из прошлого.

Я лежу на полу в гостиной Хатерсейджа, растянувшись на красном персидском ковре, что привез Род из Индии в шестнадцатом веке. В огромном камине бушует пламя. Я обнажена по пояс, но видна лишь моя спина. Род стоит на коленях рядом со мной, нанося надпись…

Вокруг нас расхаживали по холлу ученики. Большинство держало в руках папки с эмблемой Уикхэма. Толпы народа — наверное, не меньше сотни старшеклассников. Мне вспомнился один венецианский замок во время карнавала. Сотни венецианцев в костюмах масках. Львы, перья, искрящиеся драгоценности, разлетающиеся по полу мириадами осколков бокалы. Как и сейчас, мне так странно было находиться в толпе незнакомцев. Я не узнавала ни единого лица — лишь глаза, ловящие мой взгляд. Правда, тогда, в тысяча шестисотом году, я, к величайшему своему смущению, убила герцога Леонардо, который неутомимо преследовал меня по всему замку и никак не соглашался отстать. Я разодрала ему горло и к тому времени, как над каналами Венеции забрезжил рассвет, досыта насосалась крови. Конечно, наутро-то я сильно пожалела о содеянном — как-то неловко убивать хозяина дома. Но что оставалось бедной девушке? Он таскался за мной по пятам и твердил, до чего я прекрасна. А я невыразимо скучала.

— Английский этажом выше, — сообщил Тони, показывая мне на лестницу. Мы как раз добрались до конца коридора. — Увидимся вечером? В шесть часов, в клубе? Поужинаем вместе?

Я кивнула и начала подниматься по лестнице.

Английский для продвинутых учеников. Судя по всему, на тестировании в субботу меня оценили «выше прошлогоднего победителя».

Двери, что вели на второй этаж, были сделаны из красного дерева, с маленькими стеклянными окошками. Пол — сверкающий, кафельный. Миновав две или три стеклянные двери и сверяясь с расписанием, я остановилась перед деревянной дверью, на которой чернел номер 205, и вошла в класс. Он был полукруглым, в центре висела доска, а перед ней стоял учитель — профессор Линн: низенький, щуплый, с редкими волосами и намечающейся лысиной размером с полдоллара.

Большинство моих соучеников уже расселись по местам. Из знакомых лиц я увидела там только Трейси — и села как можно дальше от нее. Однако на пути к выбранной парте заметила на сиденье рядом с Трейси знакомый изгиб спины под черной рубашкой. Джастин. Я села, не глядя в их сторону.

Профессор Линн дописал что-то на доске и повернулся к классу.

— Кейт Шопен. «Пробуждение». 1899. Кто-нибудь может ответить мне, что представляет собой этот роман? Триллер? Любовная история? Какого он жанра? — спросил он, поймав на себе мой взгляд.

Похоже, тут начинали с места в карьер.

Промолчав, я достала книгу из сумки. Новенький, только с полки томик в мягкой обложке. Я купила его, когда ходила с Тони в книжный магазин.

— Ну, кто ответит? — настаивал профессор Линн. Никто не откликнулся. — Может быть, наша новая комедиантка?

Он открыл классный журнал. Я заранее знала, что так оно и будет — на счастье, вампирское умение читать чужие намерения еще оставалось при мне. Я знала, инстинктивно знала — профессор Линн намерен испытать меня. Подойдя к моей парте, он скрестил руки на груди.

— Вы прочли первые пятьдесят страниц? Вы должны были летом получить письмо и программу с инструкциями.

Я кивнула. Понятное дело, никакого письма я не получала — поди получи письмо, когда ты спишь в гробу под землей, — но решила, что не стоит вдаваться в детали.

— Тогда, может, расскажете нам свое мнение, мисс Лина… — он снова покосился на журнал. — Мисс Лина Бьюдон. Каковы ваши первые впечатления о «Пробуждении»?

— Что именно вы желаете знать? — осведомилась я не сводя глаз с профессора Линна и глядя на него так же неодобрительно, как он на меня. Глаза у него напоминали черный бездонный омут. Вампир из него бы вышел весьма устрашающий.

— Я спросил, что вы думаете о «Пробуждении». На основании первых пятидесяти страниц. Что угодно, любой аспект, — пояснил профессор Линн с такой издевкой в голосе, что меня замутило.

Еще один пример человеческой натуры, только и всего, напомнила я себе.

Джастин фыркнул. До сих пор мне никогда не приходилось бывать в классе, а я уже от души возненавидела это занятие. Трейси потерлась коленом о колено Джастина. Оба улыбались, слушая мои скованные ответы. Бросив на них короткий взор, я снова сосредоточилась на профессоре Линне.

— Что ж, — промолвила я, — сама я не из тех, кто любит, когда ими командуют. Главной героиней, Эдной Понтеллье, всю жизнь все командуют и помыкают. Вот о чем книга. Главная героиня борется против социальных ограничений. Она чувствует себя в западне. И если вы в самом деле хотите знать мое мнение, а не предвкушаете, что я не выполнила задания, то, по мне, книга просто кошмарная.

Наступила тишина. Потом школьники захихикали.

— Кошмарная? — прошептала Трейси на ухо Джастину, передразнивая меня.

— И вы говорите все это на основании первых пятидесяти страниц? — поднял брови профессор Линн.

— Я читала книгу прежде, сэр.

Вот теперь никто не смеялся. Забившись в глубь сиденья, я закинула левую ногу на правое колено. Ноги у меня выглядели такими длинными и тонкими. Профессор Линн вернулся к своему столу и снова обратился ко мне.

— Вы читали «Пробуждение»?

Болван, у меня в Хатерсейдже лежит первое издание!

— Да, сэр. Трижды.

Часом позже я убрала книги по английскому в рюкзак и, оглядев комнату, нет ли Джастина, направилась к выходу.

— Мисс Бьюдон?

Я повернулась. Профессор Линн протягивал мне листок, на котором было что-то написано от руки. Забросив рюкзак за плечо, я вернулась к преподавательскому столу.

— Поскольку вы так продвинулись в «Пробуждении», а остальной класс сильно отстает, я решил дать вам письменное задание чуть больше, чем всем остальным. А то нечестно получается, Лина. Ваш литературный кругозор дает вам значительное преимущество.

Я кивнула, хотя мысленно честила себя на все корки. Ну что мне стоило прикинуться, будто я этого романа в глаза не видела? Нет же, захотелось показать себя. Вот и показала. Как-то нечестно это получилось. Хотя мне ли о том судить? За несколько дней я едва ли могла сильно продвинуться в понятиях о справедливости.

Не стану осквернять тобой свои внутренности.

В голове эхом звучал мой же собственный голос. Глубоко вздохнув, я закрыла глаза. Накатило неимоверное облегчение. Став человеком, я уже не могу опуститься в глубины такого безграничного зла. По крайней мере пока. С этой мыслью я снова направилась к выходу.

— Так считаешь, она красивая, да? — обвиняюще спросила Трейси. Я замерла на месте.

— Да нет же, — заверил Джастин, но я знала: он лжет. Уж мне ли было не распознать на слух ложь, когда я сама была гением лжи?

— Нет, считаешь, считаешь! Ты весь урок на нее пялился!

— Просто профессор Линн над ней издевался.

— Она потаскушка! — заявила Трейси. — И я слышала, она встречается с Тони Сасаки.

— Хорошо, она потаскушка. А теперь пойдем, а? — сказал Джастин.

— Она в кампусе-то без году неделя. Слоняется в этих своих черных очках и ни с кем не общается, кроме Тони. Дура чокнутая.

Под сердцем сделалось горячо и душно. Эти людские эмоции, эти гормоны так и вскипели под кожей. Ну до чего раздражает! Я провела языком по зубам, проверяя, не отросли ли еще клыки. Вроде нет. Подождала для верности — не отросли. Я вздохнула.

— Может, хватит о ней? У меня тренировка, — взмолился Джастин.

Скрипнув зубами, я надела солнечные очки и вылетела из класса, нарочно пройдя прямо между ними. Глаза Джастина вспыхнули, он тихонько ахнул — совсем тихо, но я все равно услышала.

Я вихрем слетела по лестнице, со всех ног промчалась по длинному коридору и собиралась уже толкнуть дверь на улицу, но посмотрела налево. Напротив поднималась наверх лестница в художественную башню. Я была так зла, так зла, что на один жуткий момент почти пожалела о том, что уже не вампир и со мной сейчас нет моего братства. Уж тогда сладкой парочке не поздоровилось бы.

Но вместо мщения я отправилась наверх в поисках Тони.

— Вот правда, не понимаю. Что с ними со всеми? — спросила я.

Прошло двадцать минут, и я поглядывала на часы, нервно расхаживая взад-вперед. У меня оставалось еще пятнадцать минут до следующего занятия: по истории. Хотя, конечно, могла бы насчет часов и не нервничать — уж этого добра тут повсюду хватало, словно в насмешку надо мной. До сих пор мне не приходилось думать о времени, у меня его всегда было вдоволь.

Вся вечность.

Тони начал рисовать меня, хоть я и напомнила, что он-то меня еще не учил водить.

— В субботу, — пообещал он, включая радио на стойке слева от себя. — В субботу. Объедем хоть весь Лаверс-Бэй.

Мы были в студии одни — что к лучшему, потому что я могла говорить все что угодно, не выбирая выражений. Я сердито расхаживала по комнате, уже ни не переживая из-за татуировки.

— Кем они себя возомнили? Потаскушка! — бушевала я. — Да я даже сексом еще никогда не занималась.

Ну то есть обычным людским сексом.

— Трейси Саттон и Джастин Инос одного поля ягоды, — проговорил Тони, уткнувшись в альбом для набросков. — Трейси Саттон — просто сучка. А Джастин Инос — богатенький мальчик, который неплохо умеет писать сочинения. Естественно, они тебя возненавидели. Ты умная и только что побила их на их же собственном поле.

Он, прищурившись, посмотрел на меня, и снова принялся яростно рисовать.

— Зато ты разрумянилась. Может, им стоит почаще тебя обижать. Портрету это только на пользу, — заметил Тони, берясь за карандаш персикового оттенка.

Подойдя к окну, я потерла щеки. Между корпусами школы сновали ученики. Судя по теням на траве, было около одиннадцати. Вампиры не от природы наделены талантом определять время по тени — это умение вырабатывается у них по необходимости. Немало вампиров было испепелено в золу из-за ошибки в расчете.

Группа парней носилась взад-вперед по полю рядом с «Кварцем». Они били друг друга по головам палочками с привязанной на один конец сеткой. Сзади на футболках у них были написаны номера и фамилии. Двое из братьев Инос принимали участие в этой странной забаве. Джастин и старший брат, Кертис.

— Чем это они там, во имя всего святого, занимаются? — спросила я.

Тони поднялся и с карандашом в руке поскакал к окну в такт музыке.

— Лакросс. Государственная религия Уикхэма.

— Правда? — вытаращила глаза я. — А что такое лакросс?

Тони расхохотался. Похоже, я поняла его слова слишком буквально.

— Лина, как в следующий раз окажешься в библиотеке, сделай мне одолжение, посмотри, что такое лакросс. А то если ты и этого не знаешь, тебе тут грозят большие неприятности. Не от меня, конечно, — поспешно уточнил он, — но от всех тех ослов, которые жить без него не могут.

— Лакросс. Понятно, — отозвалась я и направилась к двери за своими вещами. — Видишь ли, — добавила я, повернувшись к Тони, — я уже и так по уши в неприятностях. На сегодняшний день все знают, что я потаскушка, да к тому же и страхолюдина.

Снова сев, Тони прищурился и посмотрел на меня, потом пальцем растер штриховку на своем наброске.

— Уж только не страхолюдина, — утешил он и потянулся за куском угля.

Глава 8

В половине четвертого мой последний урок на сегодня закончился. Выйдя из Хопперовки, я нацепила очки и широкополую панаму и шагнула на лужайку, что тянулась отсюда до «Кварца». Пора было в библиотеку, на работу.

Чем в сотый раз переживать, что Джастин Инос назвал меня потаскушкой, я старалась думать о новой работе, о том, что передо мной теперь впереди — вся жизнь о том, сколько времени мне понадобится, чтобы окончательно влиться в эту живую, дышащую жизнь. Скучала ли я по вальсам в моем замке? По темным аллеям в Лондоне и других городах, разбросанных по всем свету? По возможности убивать и мучить ни в чем не повинных людей? Нет. Не скучала. Но мне отчаянно хотелось увидеть лица членов нашего союза. Лица тех, кого я знала много веков. Кого я сама же и превратила в убийц. Лица моих братьев.

Теперь, став человеком, я поневоле была вынуждена думать о датах и сроках. Сегодня седьмое сентября. Осталось пятьдесят четыре дня до последней Nuit Rouge. Пятьдесят четыре дня до того, как Вайкен станет ждать моего пробуждения. Пятьдесят четыре дня до начала охоты.

Устроившись за столом для справок в библиотеке, я вытащила задание профессора Линна. С виду оно казалось совсем несложным: «Напишите сочинение в пяти параграфах. На конкретных примерах обсудите, в чем именно состояло пробуждение Эдны». Пожалуй, у меня как раз есть время. Смена тут с четырех до шести. Я взялась за работу. Как пишутся сочинения на пять параграфов? Я набрала себе кое-каких справочников и примерно уже набросала основную идею сочинения, как вдруг чей-то голос произнес у меня над ухом.

— Можно с тобой поговорить?

Я подняла голову. Перед моим столом стоял Джастин Инос.

— Нет, — отрезала я, снова утыкаясь в наброски.

Собственно говоря, я просто не могла на него смотреть. Глаза и губы у него были невозможно, невыносимо красивы. Он пришел прямо с тренировки — в спортивной форме и забрызганных грязью кроссовках. Мне нестерпимо хотелось коснуться золотистых волос, что облепили его лоб спутанными упругими завитками. На щеках еще пылал жаркий румянец, на коже блестели капельки пота.

— Мне надо сказать тебе примерно девятьсот разных вещей, — попытался объяснить Джастин.

И почему он все время надувает губы? Или они у него от природы такие пухлые? Взяв со стола несколько книг, я решительно зашагала по лабиринту проходов между стеллажами.

— Я хотел извиниться, — бросил мне вслед Джастин.

Я засунула книгу в просвет между другими томами на полке и двинулась дальше. Надо расставить эти четыре книги по местам и вернуться обратно.

— То, что говорила Трейси, было очень глупо, и мне не следовало…

— Не трать слов понапрасну, — посоветовала я и, не удержавшись, добавила: — Ты так со всеми девушками обращаешься? Сперва выбегаешь под дождь и расспрашиваешь, чего это они так грустны, а потом насмехаешься? К чему извиняться?

Джастин остановился посреди прохода.

— Трейси просто ревнует. Ты этого не заслужила.

Ты этого не заслужила…

Фраза звенела в ушах, отдавалась дрожью и звоном в голове, эхом в разуме. Последние книги я расставляла уже наугад. А потом повернулась к Джастину и скрестила руки на груди.

— Знаешь, чего я не понимаю в людях?

Джастин наморщил лоб и помотал головой — ему и в самом деле было интересно.

— То, что они наслаждаются чужими бедами. Что искренне хотят сделать другому больно. Я бы ни за что на свете не хотела снова стать такой, не хочу даже дела иметь с такими людьми.

Смущение мое нашло выход в тяжелом вздохе.

— Но я-то не такой, правда, — пробормотал Джастин, хотя я по глазам видела, как он смущен.

В этот момент я заметила краем левого глаза крупные золотые буквы на книжном переплете и повернулась посмотреть поближе. Заголовок гласил: «История ордена Подвязки». Я взяла книгу с полки и сунула подмышку. Джастин сделал несколько шагов по проходу и остановился напротив меня. Грудь его под облегающей футболкой бурно вздымалась.

— Ты и в самом деле особенная, — промолвил он. — Ну в смысле, ты так странно разговариваешь. С таким…

— Британским акцентом?

— Да нет же! Мне нравится тебя слушать. Ты очень умная.

Не знаю, он ли сделал шаг вперед — или я, но внезапно мы оказались совсем близко друг к другу. Губы Джастина почти соприкасались с моими губами. От него пахло свежим молодым потом. Я знала: сердце у него бьется часто, а кровь бежит по венам быстрее, чем обычно. Хотелось бы мне прекратить эти расчетливые вампирские мысли, но не зря говорят — старые привычки умирают долго.

— Уж достаточно умная, чтобы держаться от тебя подальше, — прошептала я, не сводя глаз с губ Джастина.

Он наклонился вперед и — в тот самый момент, когда я уж думала, что он поцелует меня, — взял книгу, что я сжимала подмышкой. Я перевела дыхание. От кожи Джастина пахло травой. Он стоял так близко. Ох, это инстинктивное стремление укусить! Кажется, вот-вот отрастут клыки. Я приоткрыла рот, стараясь не показывать зубы. Джастин выпрямился. Я судорожно вздрогнула, встряхнула головой и закрыла рот.

— Чего это ты такое читаешь? — спросил Джастин, вертя в руках книгу.

— Для уроков истории, — соврала я.

— Так можно мне как-то все загладить? — спросил он, возвращая мне книгу.

— Что именно? — не поняла я.

— Насмешки, — промолвил он, и щеки у него слегка порозовели.

— И как именно? — поинтересовалась я.

— Вот ты где! — раздался тонкий напряженный голосок.

Джастин обернулся. В конце ряда стеллажей, упершись рукой в бедро, стояла Трейси с двумя своими подружками. Видно было: Троица специально подбирает, как им одеваться. На всех троих были джинсы в обтяжку — у каждой своего цвета, — идеально облегающие стройные тела, и подобранные в тон маечки.

Рядом с ними я чувствовала себя дурно одетой великаншей.

— Кертис сказал, что видел, как ты заходишь в библиотеку, — пояснила Трейси, обвивая рукой талию Джастина.

Я развернулась и решительно зашагала к своему столу, делая вид, будто мы с Джастином вообще ни о чем не разговаривали. Еще не хватало — с Трейси связываться. Не хочу быть в положении — язык не выговаривает! — подчиненной, младшей по рангу! Две остальные девицы, так и застывшие в конце ряда, смерили меня взглядом с головы до ног. Одна из них, Клаудия, та невысокая блондиночка, что я видела утром на собрании, улыбнулась мне, когда я проходила мимо.

— Какая милая татуировочка, — сказала она, поворачиваясь к Кейт и бросая ей многозначительный взор. — Можно посмотреть?

Она шагнула ко мне, но я нагнулась к ней и прошептала:

— У тебя на зубах что-то прилипло.

На самом деле у нее там ничего не было, но Клаудия тотчас же вытащила зеркальце и принялась тщательно рассматривать свои зубы. Я оглянулась на Джастина. Тот обеими руками держался за бедра Трейси.

В тот вечер я ужинала с Тони. Дожевывая последний кусочек своего блюда — куриная грудка в каком-то кремовом соусе, — я не могла сдержать довольной улыбки. Столько вкусов сразу! Лесной аромат тимьяна, острая пряность базилика. И, конечно, сахар.

Мы уже заканчивали обедать, и я пересказывала тот эпизод с Клаудией в библиотеке. Тони так хохотал, что все зубы видно было. Он даже за едой не снял напяленной козырьком назад бейсболки. Футболка, утром такая белая, к вечеру покрылась пятнами краски и угля.

— Здорово! Клаудия Хоторн та еще стерва!

Тони обгладывал куриную косточку. Глянув поверх его правого плеча, я заметила, что в клуб входит Джастин под руку с Трейси, а за ними и вся остальная компания. Девицы, томно покачивая бедрами, направились к стойке с салатами. Хотя они были по-прежнему в джинсах, я вдруг остро пожалела, что не переоделась к ужину во что-то поприличнее. Тони проследил мой взгляд и повернул голову.

— Джастин! Займи нам стулья! — крикнула Трейси, посылая Джастину воздушный поцелуй.

Клаудия и Кейт взяли с двух сторон Трейси под руки и все вместе встали в конец очереди.

— Он прямо угорает, так хочет посноркелить, — донеслись до меня слова Трейси.

— Конечно, тем более тепло, — отозвалась Клаудия, перебрасывая волосы через плечо.

— Да, но все же сейчас сентябрь, — заметила Трейси.

— Август всего-то две недели как кончился, — возразила Клаудия, беря со стойки тарелку.

Я перевела взгляд на Джастина. Он обшаривал глазами полукруглое помещение клуба, столик за столиком. Наткнувшись взглядом на меня, заулыбался. Во взгляде его читалось радостное ожидание. Он направился прямиком к нашему столу.

— Что это ты такое сделала с бедолагой? — спросил Тони с набитым ртом, повернувшись ко мне. Кончики пальцев у него были измазаны углем.

— Что ты имеешь в виду?

— Да он же идет сюда.

Я только и успела, что пожать плечами. В следующий миг Джастин был уже рядом.

— Здорово, Сасаки, — небрежно кивнул он Тони.

Тот кивнул в ответ. Джастин обеими ладонями оперся о стол.

— Можно с тобой поговорить?

— Ты уже говорил. В библиотеке.

— Да, но я хотел у тебя кое-что спросить.

Он быстро перевел взгляд на Тони, потом снова на меня. Тони этого не видел, потому что тоже смотрел на меня.

— Если хочешь о чем-то спросить, спрашивай при Тони, — ответила я.

Тони улыбнулся мне, правда — не разжимая губ, потому что еще жевал. Взгляд его потеплел, и я поняла, что поступила правильно.

— Как знаешь. Я не успел спросить в библиотеке. Мне и правда очень стыдно за то, что я сказал. Вот и подумал — может, пойдешь с нами на сноркелинг в субботу?

Он говорил спокойно, но в глазах прыгали искорки радостного нетерпения. «Угорает, как хочет посноркелить», — пронеслось у меня в голове. Я вспомнила, как Клаудия перебрасывала волосы через плечо.

— Целый день с тобой и твоими милыми друзьями? Нет, спасибо, — сказала я.

Тони фыркнул и уставился в тарелку, чтоб скрыть усмешку. Я понятия не имела, что такое сноркелинг, но, как обычно, решила, что лучше об этом не упоминать. Трейси от стойки метала пламенные взоры в мою сторону. А вот Джастин с меня глаз не сводил. Может, и в самом деле я была права тогда, на пляже? Может, вампирская аура, когда-то помогавшая мне соблазнять смертных и увлекать их навстречу гибели, каким-то образом очаровала и прекрасного всеобщего любимца, Джастина Иноса?

— Будет весело. Мои братья тоже поедут, так что ты не окажешься наедине со мной и Трейси, — добавил он.

— Я пойду только вместе с Тони, — сказала я.

Тони, дожевывавший остаток салата, перестал жевать и разинул рот от изумления, но тут же схватился за салфетку.

— Идет! Тогда встречаемся на парковке возле «Искателя» в субботу, в час.

Джастин развернулся и зашагал обратно к Трейси, а Тони, торопливо сглотнув, посмотрел на меня.

— Ну ничего себе, Лина! Это ж первый раз с восьмого класса Джастин Инос мне хотя бы слово сказал. Терпеть не могу всю эту компанию! Всеми фибрами души ненавижу. Если я знаю, что они куда-то собираются, я туда не хожу. Вроде как из принципа, понимаешь?

— А ты подумай, сколько всего увидишь во время сноркелинга, — посоветовала я. — И сколько набросков сможешь сделать.

— Погоди-ка! — Тони сморгнул — до него наконец начало доходить. Он отложил вилку. — Думаешь, на яхте Трейси наденет бикини на двух веревочках?

Ага, значит, этот самый сноркелинг предполагает катание на яхте. Интересно.

— Ну да. — Я наклонилась ближе к нему и улыбнулась. — У тебя будет столько моделей…

Тони повернулся и бросил взгляд на компанию Джастина.

— А что, круто, — заметил он. — Смогу цельный день пялиться на их буфера и делать вид, будто я это исключительно в художественных целях.

Я рассмеялась — настоящим, идущим изнутри смехом.

Ночь стала моим любимым временем суток. Дыхание делалось мерным и ровным. Глаза переставали так часто мигать. Напряжение отпускало. Правда, минуты пролетали слишком быстро: мое новое человеческое тело требовало куда больше сна, чем мне бы хотелось. Тем вечером я уселась на диване, поджав ноги, и положила на кофейный столик перед собой «Историю ордена Подвязки». Отсветы белых свечей дрожали на глянцевой коже.

Подавшись вперед, я приподняла указательным пальцем тяжелый переплет. Под ним, на титульной странице, чернели буквы: «Полная история». Сняв массивный том со столика, я положила его на колени, задумчиво провела пальцами по толстой коже. Перелистнула страницу, другую. А потом, сама не успев понять, что делаю, открыла на главе «1348: Зарождение ордена». Там, под именным списком первых членов ордена, был напечатан портрет — грубо сработанная гравюра, а снизу подпись: «Род Льюин. Английский рыцарь, принесший присягу королю Эдуарду III». Тонкие черты лица, квадратный подбородок. Гравюра не отдавала должное знакомой мне вампирской красоте Рода. Я погладила гравюру, но, увы, под пальцами у меня была лишь гладкая бумага.

Я глянула на трюмо. Там стояли две фотографии: одна называлась дагерротипом — фотография на зеркальной поверхности, куске стекла. Дагерротип изображал наше братство, но сейчас оно меня не интересовало. Я глядела на фотографию нас с Родом, вбирая взглядом его эфирную красоту, царственный взор и, разумеется, чуть надменную улыбку. Внутри все свело судорогой, я попыталась перевести дух. Встала с дивана и, опустив голову, побрела в спальню. В груди саднило и ныло.

Книгу я оставила на столике открытой, чтобы портрет Рода глядел на потолок гостиной. Свечи мерцали, отбрасывая по квартире живые, движущиеся тени. Обычно фитили заканчивались к середине ночи, но я успевала заснуть, пока свечи еще горели. Я смотрела, как трепещут под невидимым ветром язычки пламени. Пляска темных теней напоминала о доме.

Глава 9

— Клаудия! — возопил Рой Инос.

Клаудия носилась взад-вперед перед общежитием «Кварц», зажав в кулаке белые мальчишеские трусы и подняв их над головой. Рой с воплями носился следом. Наконец он сумел ухватить ее, повалил и повозил этими же трусами ее по носу. Остальные члены клана Иносов сидели на траве и хохотали до упаду. Кейт аж за живот держалась.

Я сидела за деревом и исподтишка наблюдала за ними. Хотя эти девицы и продолжали постоянно называть меня чокнутой дурой, и все равно они меня просто завораживали. И почему только женщины этого возраста так резко и неприятно отзываются друг о друге? А может, оно всегда так было, только я не знала — столько веков я находилась вне всей этой мышиной возни.

В свободное от занятий и работы в библиотеке время я проводила дни в Уикхэме крайне однообразно: хвостом ходила за Джастином Иносом. Наверное, у каждого человека существует своя аура внутренняя энергия просвечивает изнутри, окрашивая их самих в тот или иной оттенок. Аура Джастина прорывалась наружу потоком ярко-золотого света. Он гонял на моторках, водил гоночные машины. Играл в разные спортивные игры и пару раз за эти первые дни выходил с поля для лакросса, весь перемазанный кровью.

Следить за ним было совершенно не трудно. Большую часть свободного времени он проводил на своем излюбленном месте в читальне. Выглядывая над стеллажом я видела его белозубую улыбку, его взъерошенные волосы. Меня уже не волновало, что он вечно держится с Троицей и своими братьями. Все вместе они напоминали стаю волков. Ритуальное поведение, прикосновения, социальное взаимодействие. Я и объяснить не могу, как же успокаивало меня это занятие. Ведь именно этим я и занималась, пока была вампиром: следила за вами, наблюдала, пока не узнавала про вас все — даже как поднимается при дыхании ваша грудь. А потом убивала.

Единственным моим товарищем в Уикхэме был Тони. Его дружба наполняла мои дни. Она да воспоминания о вампирской жизни, сложенные в памяти, точно стопка старых книг в кожаном переплете. Груды и груды старинных книг, уходящие ввысь под бесконечные своды.

В среду, в девять утра, у меня был урок анатомии. Накануне за завтраком мы с Тони радостно выяснили, что пересекаемся хотя бы на этом уроке. Анатомия проходила раз в две недели, по два часа каждое занятие.

— Череп и скрещенные кости? — спросила я Тони, выходя из «Искателя».

Тони сидел на скамье за парковкой. Сегодня он вырядился в черную футболку, усыпанную изображениями черепов и костей. К ней он надел черные брюки и два черных ботинка от разных пар.

— В честь крови и кишок, — отозвался он.

Мы вместе побрели от общежития по дорожке, что вела к лабораторному корпусу. На ходу Тони прихлебывал кофе из бумажного стаканчика. Идти было с четверть мили. Я, конечно, держалась в тени ветвей.

— И что ты будешь делать зимой?

— Что-что?

— Когда листья опадут и тебе будет негде прятаться?

М-да, вопросик. Тони свернул с дорожки.

— Раздобуду широкополую шляпу, — отозвалась я, вымучивая из себя улыбку и стараясь говорить как можно непринужденнее.

Корпуса, где проходили занятия точными науками, стояли прямо перед лестницей, ведущей к пляжу. Сами корпуса были полукруглой формы, из красного кирпича. В центре стоял фонтан — бронзовая скульптура мадам Кюри — ученой, открывшей радий. Из руки у нее били струи воды. Миновав статую, мы вошли в средний корпус.

Тони оглядел меня с головы до ног.

— Ну что, мы уже внутри. Можешь снимать это все.

Я спрятала темные очки в сумку и вместе с Тони зашагала мимо плакатов, агитирующих за безопасный секс, и биологического кружка. По дороге мы встречали множество других учеников, как младше, так и старше (в каком-то смысле) меня — и мы с ними с любопытством разглядывали друг друга. Тони показал на дверь в конце коридора, на первом же этаже.

— А если бы ты, когда вырастешь, могла стать кем угодно, ты бы кем стала? — спросил он.

Я опустила взгляд на линолеумный пол. Его, верно натерли совсем недавно, мои туфли цокали по нему громко и четко.

— Не знаю, — протянула я. — Понимаешь, до сих пор у меня в жизни все было… довольно сложно.

Чистая правда. И у меня никогда не было особых занятий, кроме чтения, самообразования и… ну да, убийств.

— Да полно, кем захочешь, тем и станешь. Кем нравится, — заявил Тони уже в дверях лаборатории.

А что мне нравится? Я задумчиво повертела на пальце кольцо с ониксом. Я так привыкла к нему, что обычно забывала, что оно на мне, и вспоминала только в минуты, когда хотела подумать, вот как сейчас. Мне всегда нравилась биология. Нравилось изучать, как работает человеческий организм. Главным образом для удовлетворения моих аппетитов. Я еще поглядела на кольцо, повернула его на пальце и решительно спрятала руки в карманы.

Обстановка в биологическом кабинете была совсем простой: лабораторные столы, каждый на двух человек, ряд окон с видом на скульптуру мадам Кюри, шкафчики под столами. На каждом столе была раковина и горелка для научных опытов. Я прошла вслед за Тони в глубину комнаты, где еще оставался свободный стол. К разговору о том, что мне нравится, мы больше не возвращались: весь класс был уже в сборе.

Я уселась рядом с Тони. Он снова отхлебнул кофе и вытащил из сумки учебник. Я тоже достала свой. В комнату вошла молодая учительница, а вслед за ней несколько опаздывающих, в том числе — Джастин Инос.

Сердце у меня забилось чаще. Если не считать английского, мы больше нигде не пересекались. Поспешно отведя взгляд, я уткнулась в тетрадь. Тони болтал с кем-то из сидящих перед нами, но я пыталась не отвлекаться. Мне очень, очень хотелось посмотреть на Джастина, поговорить с ним, отправиться с ним на сноркелинг. Хотелось, чтобы уже настала суббота.

— Продвинутый курс анатомии — самый трудный предмет в Уикхэме. Я пытался в прошлом семестре на тестировании сказаться больным, но моя сестрица узнала. Лупила меня по голове скрипкой, пока я сам туда не сбежал, — рассказывал тем временем Тони своему собеседнику.

— У тебя есть сестра? — спросила я. — А я и не знала, что у тебя есть братья или сестры.

— Совершенно сдвинутая на образовании. Покоя мне не дает.

Вот странно. Обо мне уже никто так давно не заботился, что казалось уже и не важным, позабочусь ли я о себе сама. Но, с другой стороны, я и тут оказалась по одной-единственной причине: потому что Род любил меня и умер, чтобы доказать свою любовь на деле.

Учительница была светловолосой, лет тридцати, как раз «ровесница» Рода. Она поставила на стол маленький чемоданчик. Народ в классе потянулся за тетрадями, но учительница улыбнулась.

— Если хотите, можете взять ручки и бумагу, но они вам не понадобятся. Пока еще рано.

Она подняла с пола и поставила на стол маленький переносной холодильник.

— Я ваша новая учительница по анатомии, мисс Тейт. В Уикхэме я первый год. Надеюсь, вы станете относиться ко мне не только со вниманием, но и с уважением. — Все промолчали, что, думаю, вполне соответствовало ситуации. — Сегодня я приведу вам пример того, чем вы будете заниматься у меня на занятиях в этом семестре.

Она вытащила из холодильника прозрачный пакет с чем-то белым внутри и положила на стол, чтобы все видели. Пакет был таким холодным, что запотел изнутри, так что содержимого разглядеть не удавалось. Даже я, несмотря на все мое вампирское зрение, не могла; в тумане вампиры ничего не видят.

— Так вот. — Мисс Тейт погасила свет и опустила на доску экран, собираясь приступить к лекции.

Пакет с чем-то белым остался лежать на столе. Мне не хотелось на него смотреть, я уже предчувствовала: там что-то мертвое — определить конкретнее я пока не могла. Джастин, сидевший чуть впереди, обернулся и улыбнулся мне. Внутри у меня все затрепетало. Я улыбнулась в ответ, но совсем слабо.

Мисс Тейт осведомилась, прочитал ли кто-нибудь заданную на лето литературу. Никто не читал.

— Что ж, а вот выполни вы задание, то знали бы, что этот семестр мы начинаем с изучения крови.

Я закатила глаза, хотя все внутри меня так и протестовало.

Раздался легкий щелчок, и на экране появилось изображение сердца.

— Так выглядит сердце человека. Если бы кто-нибудь из вас прочел заданную на лето литературу, он мог бы назвать основные отделы сердца. Это…

Мисс Тейт выжидательно умолкла.

Все молчали. Но я знала ответ.

В голове у меня звучал голос Рода. Мы с ним сидели в одной лондонской таверне поздним вечером. Я всего четыре дня как стала вампиром, и меня одолевали вопросы. Даже сейчас, глядя, как мисс Тейт показывает отделы сердца, я слышала Рода.

— Теперь у тебя появятся инстинкты, каких не было раньше.

— Например? — спросила я.

По окнам английской таверны пятнадцатого века барабанил дождь. Гладкое, точно фарфоровое, лицо Рода мерцало в отсветах свечей, и я гадала, кажусь ли ему такой же нереально красивой, как и он мне. Посетители вокруг нас, мужчины и женщины, поднимали стаканы и с аппетитом уплетали из глиняных мисок дымящееся жаркое. Я взглянула на еду, но тотчас равнодушно отвернулась.

— Ты будешь точно знать, в какое место шеи кусать. Станешь знатоком существ, о которых прежде и не слыхала. Будешь вонзать зубы в шею жертвы так, что жертва мгновенно умрет.

За долгие годы я, безусловно, отшлифовала и усовершенствовала свое мастерство, но Род оказался прав. Если вонзаешь зубы в яремную вену, то она ведет прямо к правому желудочку — тому отделу, что качает кровь из сердца. Это самый простой способ. И самый приятный к тому же — потому что укус вампира совершенно безболезнен. Напротив, он дарует самое глубокое и полное умиротворение, какое только может испытать человек.

Снова зажегся свет, но настроение в кабинете кардинальным образом изменилось. Мисс Тейт была чудовищно разочарована тем, что никто не выполнил задание на лето. Резкими движениями натянув резиновые перчатки, она достала из пакета тот непонятный белый предмет. Несколько девочек ахнули, одна завизжала. Мисс Тейт опустила мертвую кошку на металлический поднос.

— Да, я знаю, поначалу это шокирует. Но мы с вами изучаем физиологию — привыкайте к мысли, что на моих занятиях вам придется иметь дело с мертвыми животными.

Не в силах сдержаться, я приподнялась на месте, чтобы получше видеть.

— Итак, перед вами труп кошки…

Девочка спереди от меня разразилась слезами, собрала вещи и вылетела из кабинета. Когда дверь за ней закрылась, мисс Тейт обвела класс взглядом и произнесла уже куда более мягким тоном:

— У нас тут занятия повышенного уровня сложности. Получив по какому-либо предмету высшую оценку, вы тем самым не только попадаете в самые продвинутые классы, но и получаете преимущество при зачислении в высшие учебные заведения. Если еще у кого-то проблемы с тем, чтобы вскрывать и изучать мертвых животных, пожалуйста, покиньте занятия прямо сейчас.

Мисс Тейт переложила кошку на столик на колесах — совсем как в библиотеке, только что снизу на полке этого столика были разложены скальпели, ножи и пробирки.

— Ну что, кто рискнет? Надо вскрыть кошку, чтобы мы могли заглянуть внутрь и впервые своими глазами увидеть, как устроено тело.

Добровольцев не нашлось.

Я покосилась на Тони. Тот не сводил с мисс Тейт расширенных глаз. Я перевела взгляд на замершую спину Джастина.

Вскрыть кошку? Она уже и так мертвая, чего тут такого. Я совсем не боялась мертвого. Я огляделась по сторонам. Парень в переднем ряду сосредоточенно вычерчивал на бумаге какие-то узоры. Девочка рядом с ним лихорадочно листала учебник, глядя на доску. Люди испытывают перед смертью такой безграничный ужас. Я тяжело вздохнула. Да, я могла дышать, чувствовать тепло своих пальцев — но я все еще не стала человеком. Я была убийцей, вампиром, заточенным в тело шестнадцатилетней девушки.

Я подняла руку. Ну что такого трудного в том, чтобы разрезать мертвое животное?

Мисс Тейт широко улыбнулась.

— Честно говоря, не думала, что кому-нибудь и в самом деле хватит храбрости. Прошу вас, мисс Бьюдон.

Все глаза в классе обратились ко мне. Джастин вскинул брови. Я прошла по проходу между партами и потянулась к ножу.

— Нет-нет, Лина. Сначала перчатки.

— Ах да, конечно.

Я взяла у мисс Тейт латексные перчатки.

Кошка была тощей, почти без меха, и пролежала в формальдегиде так долго, что уже и на кошку-то не была похожа. Кожа вся сморщилась, как будто из нее высосали воду. Раскрытый рот, вываленный желто-белый язык. В прошлой жизни я бы ее зубами на части разорвала, но теперь я жила по людским правилам. Нельзя забывать о бактериях и глистах.

Я натянула перчатки. Пахло от них тухлыми яйцами. Взяв скальпель, я раскроила резиновую тушку так чтоб добраться до внутренностей. Когда лезвие вспороло кожу, мне показалось, будто плечи у меня сами собой расслабились. На краткий миг я выдохнула с облегчением. Наконец-то я делала то, что умела: вскрывала мертвое тело.

Грудная клетка была уже взрезана, но я хотела убедиться, что сердце будет видно, поэтому пальцами чуть-чуть оттянула кожу в стороны. Прикосновение резиновой, мертвой кожи к пальцам напомнило мне множество ночей, что наше братство провело, копая ямы в земле. Я помогала перетаскивать трупы и опускать их в землю. Эта вот кошка была мертва уже шесть недель.

Кое-кто в классе ахнул. Камера, подвешенная над подносом, передавала изображение кошки на экран.

— Да, пояснила мисс Тейт. — Внутренности кошки слишком малы, поэтому приходится показывать их крупным планом. Итак… — Она заглянула в классный журнал. — Тони Сасаки. — Куда должна показать Лина, если захочет продемонстрировать правый желудочек? Тони принялся листать учебник.

— Н-ну… — запинаясь, начал он.

— Вижу, мистер Сасаки, вы также не выполнили задания на лето.

Послышались смешки.

— Может, тогда левый желудочек, а, Тони?

Я подумала, что сначала мисс Тейт показалась достаточно мягкой, но теперь она выставляла на посмешище Тони, моего друга. Щеки у него налились краской, а студенты, даже Джастин, таращились на него во все глаза.

— С такой постановкой вопроса, мэм, нетрудно запутаться, — сказала я, не давая ей времени меня остановить. — Правый желудочек находится слева, но только для самого животного. Для нас, если стоять лицом к животному, он будет справа. — Я продемонстрировала, что имею в виду. — Вот это брюшная сторона кошки. — Я показала на тело животного. — Поскольку она лежит на спине, брюхо обращено наверх.

Мисс Тейт скрестила руки на груди и слушала, пока я продолжала показывать те части сердца, что помнила.

— И как называется система, о которой вы рассказываете? — спросила она, не отрывая от меня взгляда голубых глаз.

Я чувствовала: она хочет, чтобы я ответила правильно. В отличие от профессора Линна она вовсе не надеялась выставить меня на посмешище.

Я вспомнила книги из моей библиотеки в Хатерсейдже, вспомнила ночи, проведенные при свечах за изучением диаграмм.

— Система кровообращения, — с готовностью ответила я, откладывая скальпель.

— Благодарю вас, мисс Бьюдон, — кивнула учительница.

Я знала, что вскрыла эту кошку в виде проверки — для себя же самой. Чтобы узнать, будет ли мне труднее переносить смерть и расчленение теперь, когда я стала человеком. Но нет. Ничуть. Сердце мое трепетало, я моргала, ела, пила и спала. Делала все то же, что и остальные смертные. Однако сама человечность до сих пор ускользала от меня. Раздвигая складки мертвой кошачьей кожи, я испытывала лишь облегчение.

Я села обратно за парту рядом с Тони, а мисс Тейт продолжила урок.

— Материал, великолепное владение которым сегодня продемонстрировала мисс Бьюдон, изложен в главе пятой. Очевидно, мисс Бьюдон обладает некоторым навыком в препарировании кошек.

Мисс Тейт сделала небольшую паузу, и я почувствовала, как Тони наклоняется ко мне. От него слабо пахло мускусом. Такой чуть грубоватый людской запах.

— Итак, мы идем на высший балл, — прошептал он.

Я бросила быстрый взгляд вперед. Джастин Инос оглянулся через плечо и улыбнулся мне.

Глава 10

— Ты ведь понимаешь, что мы партнеры, да? И ты должна мне помогать, когда понадобится. — Мы вышли после урока, и Тони заскакал к дорожке, что вела назад к «Искателю».

— А ты вроде как должен поучить меня водить, — напомнила я.

— Кстати, раз уж речь об этом, — встрепенулся Тони. — Попозируй мне еще немного, а? Для портрета.

— А как насчет честной мены?

— Да брось ты. Всего час. А работа у тебя только в четыре начинается, — взмолился он.

— Но мне сперва надо взять бумажник. Пойдем, посмотришь на комнату знаменитого профессора Беннета. Сперва ланч, потом портрет.

— Отлично! — обрадовался Тони. Я достала шляпу и очки, и мы двинулись в путь. — Вот интересно, его призрак там все еще витает?

Когда мы с Тони вошли в мое общежитие, лучи утреннего солнца только начинали озарять кампус Уикхэма. Он показал охраннику школьное удостоверение, и мы стали подниматься по лестнице.

— Знаешь, а у них тут есть лифты. Ездят вверх-вниз, только знай кнопку нажимай. Потрясающее изобретение, — пропыхтел Тони, когда мы шли к пятому этажу.

— В жизни не ездила на лифте.

— Что-что? Да ты, Лина, редкая птица.

Может, я как-то неправильно себя вела? Должно быть, слегка преступила черту, когда вскрывала кошку и смотрела, что там у нее внутри.

Тони поднимался следом за мной.

— Просто в голове не укладывается, как это ты так преспокойно разрезала кошку и чуть ли не нос внутрь нее засунула. Да еще и живешь в квартире Беннета. Он был учитель что надо, спору нет. Но ей-ей, Лина, как-то оно жутковато.

Остановившись перед дверью, я сунула ключ в замок.

— Хватит глупостей, а?

— Старикан же тут и загнулся, — не унимался Тони, стоя перед дверью. Не успела я открыть ее, он весь подался вперед и понюхал розмарин, который я повесила на дверь. — Не знаю, как ты, а я вот верю в привидения, призраков, духов и все такое. И все говорят, Беннета убили.

— Будь это правдой, едва ли школьная администрация разрешила мне тут жить. Кроме того, люди где только не умирают.

— А зачем эти цветы?

— Это розмарин, — пояснила я, открывая дверь первой заходя внутрь. Очки и панаму я положила на черный лакированный столик справа от входа. — Цветок, который вешают на дверь для защиты. Чтобы напоминал о безопасности.

— Для защиты от чего? — спросил Тони, пока я закрывала дверь. — Ух ты! Да тут клево! Мой сосед страшно воняет, а ты живешь в таком месте!

Проведя рукой по мягкому дивану, он бросился к висящим на стенах картинам. Особого интереса удостоился меч Рода. Тони отправился прямиком к нему и замер.

— А что значит эта фраза, Pectus pectoris? — прочел он латинскую надпись на мече Рода и осторожно провел пальцем по мечу.

— Эй, поаккуратнее, — предупредила я. — Не трогай лезвие, порежешься. — Тони торопливо спрятал руки за спину, а я продолжала: — Это значит «Сердце желает того».

— Так это настоящий меч? А какого века? Кто его тебе подарил?

Вместо ответа я отправилась в спальню за бумажником.

— Выглядит совсем настоящим, — восторженно заявил Тони, только что не уткнувшись в меч носом.

Бумажник отыскался на ночном столике. Когда я вернулась в гостиную, Тони уже отлип от меча и теперь стоял над книгой по истории ордена Подвязки, разглядывая гравюрный портрет Рода. Буквально в двух шагах от трюмо. От фотографий! Взгляд мой метнулся со спины Тони на фотографии. Во рту пересохло. Язык словно к нёбу прилип. Тони молчал, все так же стоя ко мне спиной.

— Я готова, — кое-как пролепетала я.

— Скажи, а есть какой-нибудь учебный предмет, который бы тебе не нравился? — поинтересовался Тони, поворачиваясь ко мне. — Ты еще и истории фанатка?

Я вздохнула от облегчения и улыбнулась. Он не заметил фотографии!

— Идем, — позвала я. — Умираю с голоду.

— Отлично, Лина. Теперь включай мотор, — велел Тони.

Настала суббота. Мы сидели в моей машине на парковке возле «Искателя». Я так крепко вцепилась в руль, что костяшки пальцев побелели, а под ладонями проступил пот.

Ключ зажигания был уже вставлен. Я повернула его, и мотор тихонько загудел, замурлыкал.

Тони объяснил мне, как работают педали газа и тормоза, поворотники и зачем нужен задний ход. Все было очень интересно и слегка напоминало команды, которым научил меня отец в пятнадцатом веке, когда я наблюдала, как он управляется с волами и лошадьми у нас в саду. Начало века было омрачено чумой, работников стало совсем мало, отец с меня глаз не спускал. Должно быть, мое исчезновение убило его. А я-то в свое время даже не удосужилась выяснить, что сталось с моей семьей.

Через час или чуть больше я остановила машину на парковке напротив «Искателя» и выключила мотор. Мы опустили окна, и я закинула ноги на раму.

— А все люди загорают? — спросила я, глядя на Тони из-за темных стекол очков.

Меня-то саму сейчас более чем устраивало, что мы остановились в тени под деревом.

— А ты солнца не любишь, верно? — спросил Тони. Он откинул свое сиденье назад и лежал на спине.

— Не люблю всего, от чего мне неуютно, — откликнулась я.

— Ну, в присутствии Джастина Иноса очень многим становится неуютно. Вот я и стараюсь держаться подальше от него и всех фанатов футбола, любителей лакросса и так далее. А ты заставляешь меня к ним идти!

— Встречала я и похуже, — засмеялась я.

Мы оба ненадолго замолчали. Я покосилась вниз, на свою одежду, тихо надеясь, что ничего в ней не выдает моей «ненормальности». Сегодня я была в черных шортах, надетых поверх черного цельного купальника, купленного по настоянию Тони. Он отправился со мной в магазин и минут десять приставал, настаивая, чтобы я купила мини-бикини. Я с трудом его заткнула. Сам он был в купальных трусах до колен, но и в них оставался всем тем же Тони: на пальцах серебряные кольца с драконами и скрещенными костями, а трусы черные, с алыми языками пламени.

— А это что такое? — вдруг спросил Тони, приподнимаясь и уставившись мне на грудь.

Я проследила его взгляд, слегка удивленная, но тут же поняла, что он таращится не на саму грудь, а на флакончик, что висел у меня на шее. Флакончик с прахом Рода. Золотые крупинки в пепле чуть посверкивали в свете солнечных лучей, проникавших за ветровое стекло.

Я невольно сжала подвеску — закрытый серебряной пробкой кусочек хрустального стекла в форме кинжала. Повертела его в пальцах и тяжело вздохнула.

— А если скажу, обещаешь не проболтаться?

— Ага, — отозвался Тони, хотя голос у него звучал чуть более возбужденно, чем мне бы хотелось.

— Один мой друг умер. Это его прах.

Улыбка Тони поблекла, как будто я ее с него стерла. Выпрямившись, он весь подался ко мне, точно собирался схватить флакончик. Но вовремя остановился.

— Можно? — спросил он, наклоняясь еще ближе, не сводя глаз с моей груди.

— Конечно, — ответила я почти шепотом и протянула ему флакончик на ладони — но с шеи снимать не стала.

Тони поднес его так близко к глазам, что я видела, как крохотные янтарные отсветы танцуют, отражаясь в его зрачках.

— А оно так и должно искриться? — спросил он, кидая на меня быстрый взгляд.

— Да, — прошептала я, в свою очередь выпрямляясь на сиденье, так что флакончик снова упал мне на грудь. Сейчас я жалела, что надела сегодня кольцо с ониксом. Надеялась только, что хотя бы на него у Тони наблюдательности уже не хватит.

Через окно в машину проникали счастливые голоса и гул проезжающих по Мейн-стрит автомобилей. Глядя вверх, я видела очертания листьев и узоры на древесной коре. Сколько бы я ни отвлекалась уроками вождения и обществом друзей, Род по-прежнему был мертв, и у меня остался лишь этот прекрасный прах.

— У меня был брат, но он умер, — неожиданно произнес Тони.

Взгляд его был таким сочувственным, что я даже удивилась. Тони снова откинулся на спинку сиденья.

— Когда? — спросила я, вдруг услышав, как из стерео в чьей-то машине гулко звучат басы. Далеко, но я все равно услышала.

— Когда мне было десять. Так неожиданно — вчера он был еще жив, а сегодня — мертв. Автокатастрофа.

Я кивнула, не совсем зная, как на такое реагировать.

— Так что я не выношу, когда люди все время рады и счастливы. Жизнь иногда — ужасно паршивая штука, а они этого не понимают. Думают — во всяком случае, в этой школе большинство прямо-таки уверено, — что вся жизнь принадлежит им и только им. Им все легко. Как будто никогда не приходится бороться за то, чтобы прожить еще один день.

Я на несколько мгновений накрыла ладонью руку Тони. А что я могла сказать? Я привыкла приносить смерть. Да еще с какой радостью. У меня-то самой так здорово получалось быть мертвой.

— После смерти брата я, бывало, воображал, что могу разговаривать с ним. Когда я был маленький, то часто ложился и шепотом рассказывал ему все мои беды. А потом, засыпая, видел его во сне. Как ты думаешь, может, он и в самом деле мне отвечал?

Кожа у него была такая чистая, росистая, глаза — невинные. Мне очень, очень хотелось солгать. Но я повидала смерть. Такой, какая она есть. Те, кто умер, покидают нас навсегда — до скончания времен.

— Ты сам как-то сказал — все может быть.

Бум-бум-бум. Басы загремели из автомобиля где-то тут, на Мейн-стрит. Я обернулась — как раз вовремя, чтобы увидеть, как джип Джастина вкатывает в ворота Уикхэма и останавливается на парковке рядом с нами. Джастин опустил окно.

— Ну что, готовы?

Я взглянула на Тони. Его глаза говорили: сегодня мы достигли нового уровня понимания. Готовы ли мы?

Да, пожалуй.

Глава 11

Хотелось бы мне гордо сказать, что я сидела на носу яхты, купаясь в солнечных лучах и свесив ноги за борт. Что я смотрела, как из-под днища суденышка взлетают струи брызг, и наслаждалась тем, как холодные капли щекочут мои босые подошвы. Но нет. С той самой минуты, как мы поднялись на борт, я пряталась в крохотной уютной кабинке внизу.

Эта прогулочная яхта была гораздо больше гоночной моторки Джастина. Принадлежала она его отцу и использовалась только для неторопливых праздных поездок — или, как вот в нашем случае, для сноркелинга. Короткий пролет ступенек вел с палубы в коридор вниз. Из своей краткой прошлой человеческой жизни я помнила, какими крохотными могут быть каморки и хижины, но тут было совсем другое дело, ведь все предназначалось для плавания. Из коридора на обе стороны открывались двери в две маленькие каюты, камбуз и ванную комнату. Я направилась к открытой двери в спальню.

Сев на кровать, аккуратно сложила одежду и спрятала в рюкзак. Ожерелье с флакончиком праха тоже сняла и убрала на самый низ, подальше от любопытных глаз. Потом вытащила тюбик солнцезащитного крема, на котором крупными черными буквами было написано: SPF 50. Лучи солнца играли на ступенях, ведущих наверх на палубу. Я открутила крышку и решительно сжала тюбик. Даже слишком решительно: маслянистая белая субстанция растеклась по рукам и, просочившись сквозь пальцы, закапала ковер на полу.

Белый крем резко выделялся на фоне благородной синевы ковра. Я попыталась босой ногой втереть его в ткань, но вышло только хуже. А тут еще и мотор сбавил обороты, и я поняла, что мы уже приплываем к назначенному месту. Скоро все остальные сюда спустятся и увидят, сколько крема от загара я втерла в бледные бедра.

Поспешно вскочив, я принялась лихорадочно размазывать лосьон по ногам, ушам, рукам. От напряжения меня бросило в пот. Если я случайно пропущу хоть кусочек — что со мной будет? Вдруг сгорю? Вдруг на окончательную трансформацию требуется еще несколько дней? Лосьон упрямо не хотел втираться в кожу.

— Ты выходить собираешься? Знаешь, для сноркелинга тебе все же придется лезть в воду, — раздался сверху голос Тони.

Спустившись на несколько ступенек, он заглянул с лестницы в комнату и засмеялся. Я воевала с лосьоном на щиколотках.

— У тебя все лицо в этой штуке, — с улыбкой проговорил он и, войдя в каюту, кончиком пальца втер лосьон мне в нос и по обеим щекам. От него самого пахло кокосом, как от этого вот крема. — Отличная идея, — Сказал Тони и уселся на кровать, закинув ногу на ногу. Он сам был уже без футболки, так что я не могла удержаться, чтобы не разглядывать исподтишка его фигуру. Атлетически скульптурной красотой Джастина Тони не отличался, но был крепко сложен и мускулист.

Я тоже опустилась на кровать» но держалась очень прямо и напряженно. Пальцы мои судорожно стискивали тюбик с лосьоном.

— Все в порядке? — спросил Тони, внимательно глядя на меня.

Я кивнула, но не сказала ни слова.

Тони сдвинул солнечные очки на макушку и попытался поймать мой взгляд, но я-то очков не сняла.

— Скажи, а ты вообще когда-нибудь бывала на яхтах?

— Да… только давно, — еле слышно прошептала я.

— Мандражируешь?

Я снова кивнула и нервно сглотнула. Во рту у меня совсем пересохло. А ведь я же вроде принесла с собой воды, куда ж я ее дела?

Тони ухватил меня за плечо и развернул лицом к себе.

— Лина. Мы примерно в трех милях от пляжа. Все хорошо. С яхтой ровным счетом ничего не случится.

Я протянула ему солнцезащитный лосьон.

— Намажь мне спину, а?

Я не стала упоминать, что дело вовсе не в яхте как таковой. Нет, я боялась солнца, безжалостного солнца, и того, что оно могло сотворить с моим новым телом. Мотор тем временем все замедлял обороты. Недавний рев превратился в тихое мурлыканье.

Как я уже упоминала, мой купальник был черного цвета, с очень глубоким вырезом на груди и высокими вырезами на бедрах. Вампирская жизнь не располагает к ожирению. Если хотите, можно выразиться по-другому: мы — это то, что мы едим. Я всегда была ревнителем чистоты крови и неукоснительно придерживалась этого принципа. Что замечательно сказалось на моем теле.

Пальцы у Тони были шершавыми и мозолистыми из-за постоянной работы с кистями и карандашом. Шаги его на яхте изменились. Без своих разномастных ботинок, из-за которых походка у него была чуть припрыгивающей, он стал казаться мне обычным, разве что чуть неуклюжим подростком. Я молчала, пока он втирал мне в спину лосьон. Тони был первым человеком, после преображения прикоснувшимся к моей коже. Ладони его описывали широкие круги по моей спине. Татуировка сейчас оказалась на самом виду, и я обратила внимание, что левое плечо Тони растирал дольше всего остального. Я знала: он читает и перечитывает надпись, гадая, объясню ли я ему ее смысл.

Мотор окончательно заглох в ту самую секунду, как Тони начал было:

— Так значит, кто замышляет зло…

— Спасибо, — прервала его я, поворачиваясь. Взяв у Тони лосьон, я кинула его в сумку.

— Айда! — донесся до нас веселый голос Роя Иноса, а через мгновение за криком последовал громкий плеск.

Я вышла из каюты. По бортам яхты располагались моторы и несколько скамеек.

Трейси залезла на перила и прыгнула в воду. На ней был красный раздельный купальник, нижняя часть которого завязывалась на бедрах тонкими бечевочками. Я вдруг резко возненавидела свой купальник. И почему только я не купила бикини? Остальные члены Троицы, Клаудия и Кейт, уже плескались в воде. Тони спустился по лестнице и поплыл ко всем.

Спустив якорь, Джастин занялся подготовкой экипировки для плавания и через минуту повернулся ко мне, держа в правой руке красную пластиковую маску.

— Ух ты!

Он присвистнул, приподнимая брови. Глаза его блуждали вверх-вниз по моему телу, а я изо всех сил старалась держаться как ни в чем не бывало, а не позировать.

Впрочем, Джастин очень быстро снова отвернулся и принялся возиться с масками, дыхательными трубками и ластами — совсем как в аквариумах, что я видела в музеях начала прошлого века. Он сложил все на маленький холодильник.

Сильные загорелые ноги легко несли на себе гибкое тело. Рой Инос, голова у которого была поменьше, а лицо — поуже, чем у Джастина, рассекал воду рядом с яхтой.

— Джастин, кинь мне ласты, — окликнул он брата, переворачиваясь на спину.

Глянув за борт, я вдруг осознала, что под нами вовсе не такие морские бездны, как я думала. То есть совсем не бездны. Мы стояли в бухте, а за колышущимися на ветру деревьями я различала знакомые краснокирпичные корпуса Уикхэма. Я могла бы разглядеть даже отдельные травинки и песчинки — но сейчас старалась отрешиться от своего вампирского зрения, а потому перевела взгляд на воду. Глубина в этом месте была такая, что девочки могли как раз стоять на цыпочках. Тони остановился рядом с Трейси.

Клаудия, самая низенькая из троих, стоять не могла.

Она уже плавала вокруг лодки в маске, разглядывая дно.

Ах да, сноркелинг, вот это что такое.

— Догадываешься, что тебе надо спрыгнуть в эту мокрую-мокрую воду? — поинтересовался Джастин.

— Догадываюсь, — небрежно отозвалась я и, шагнув из-под прикрытия навеса над сиденьем рулевого склонилась над водой.

Лучи солнца омывали мне спину и плечи. Трейси выгнула спину назад, запрокидывая голову и окуная волосы в воду. Разве не мне полагалось быть тут самой прекрасной? Внутри у меня все так и сжалось. Я инстинктивно накрыла ладонью живот — до сих пор не могла привыкнуть, что тело у меня так живо и непосредственно реагирует на эмоции.

— Обычно бывает весело. Не знал, что ты боишься яхт, — промолвил Джастин, занося ногу над бортом.

— Я вовсе не боюсь яхт, — возразила я, опуская руки.

— Ну разумеется, — согласился он, улыбаясь коварной и дразнящей улыбкой.

Не успела я найтись, что ответить, он шагнул на борт. Я, точно зачарованная, смотрела, как сгибаются у него колени, как прижимаются босые ступни к деревянному краю. Он резко оттолкнулся и взлетел в воздух, а перед тем, как войти в воду, успел перевернуться и сделать сальто. Брызги взлетели столбом, выше моей головы.

И чего это он? Зачем? Как-то странно это — прыгать просто для развлечения. Но вся компания в воде засмеялась и захлопала в ладоши.

— Моя очередь! — закричал Рой и поплыл к яхте.

— Шею не сверни, — предостерег Джастин. — Поосторожнее.

К немалому моему удивлению, они один за другим принялись прыгать с яхты и кувыркаться в воздухе. Отчего же мне не хотелось присоединиться к ним? Всем остальным-то было так весело. Отвернувшись от всей компании, я отошла на нос яхты, села на краешке и свесила ноги за борт. За спиной у меня раздавались плеск и радостные вопли, но я уставилась на мелкие волны, что стучали о днище яхты. Хотя широкополой панамы я так и не сняла, но чувствовала, как припекает солнце. Обернувшись, я увидела, как сперва Рой, а потом снова Джастин делают сальто. Идеальные, ловкие прыжки. Все-таки Джастин — это нечто. Проделывать этакие трюки — да еще ярким солнечным днем!

Джирван, Шотландия, 1850

Я лежала на поле, что начиналось за рядом маленьких домиков. Одевалась я всегда в самые роскошные ткани, вот и сейчас на мне было, умопомрачительное черное платье из китайского щелка. Корсет украшала вышивка: алые, зеленые и фиолетовые цветы. По бокам слоились атласные гофрированные оборки. Волосы мои были заплетены в длинную косу.

Недавно пробила девять вечера. Из окошек домов перед нами сочился чуть дымный свет. Городок Джирван притулился на взморье: горстка строений среди бесконечных пологих холмов. Мы, наше братство, притаились за каменной стеной, тянувшейся параллельно главной улице городка. Сон расхаживал взад-вперед: он, как обычно, нес караул. Хис лежал на спине, гладя, как по небу медленно движутся созвездия. Гэвин метал в дерево маленькие ножики. Он всегда носил с собой в сапоге или в карманах набор небольших кинжалов. В тот вечер он выбрал дерево в двухстах футах от нас и, метнув в него нож, отправлялся за ним, приносил обратно, и все начиналось сызнова.

— Нам нужен кто-нибудь умный и образованный, — промолвила я, поднимаясь с травы, где лежала радом с Хисом, и в свою очередь начиная расхаживать взад-вперед. — Пятеро дадут сильное братство. Север. Восток. Юг, — перечислила я, по очереди указывая рукой на Хиса, Сона и Гэвина. — Нам нужен Запад, нам не хватает Запада.

Четверо защитников, и я — перекрестье, центр. С пятью членами наше братство приобретет завершенность. Узы меж нами станут навеки нерушимы. Магия заставит членов братства хранить друг другу безжалостную верность до конца своих дней. Я мерила шагами кусочек луга перед лежащим Хисом. Все они — Хис, Гэвин и Сон — знали, что я хочу найти еще одного участника нашего союза. Хотя, сдается мне, Гэвин, самый осторожный из нас, слегка побаивался силы предстоящего волшебства.

Связующая магия смертоносна. Она создает незримые узы, что связывают тебя с твоей душой. И разбить эти узы невозможно. Разбить эти узы — означает верную смерть. Именно этого я и хотела, именно это я и задумывала, когда создавала братство. Никто не предаст меня — разве что вдруг захочет, чтобы я убила его. Если я совершу правильный выбор и превращу в вампира правильного человека, мы станем непобедимы. Я хотела, чтобы нам никогда уже не пришлось волноваться о выживании. Выживание? Как я могла называть то наше жалкое существование жизнью?

— Над нами Андромеда, — проговорил Хис по-латыни. Он стал вторым моим вампиром, после Гэвина. — А рядом с ней Пегас.

Он показал мне на россыпь звезд, что образовывали мифического крылатого коня.

— Возьми меня, Пегас! — вскричала я и принялась кружиться на месте, опустив руки по бокам. — Унеси меня высоко-высоко в полночное небо, чтобы солнце светило мне в спину. О, дай мне царить на твоих крылах!

Я засмеялась, и смех мой зазвенел над лугом. Я все вращалась и вращалась, пока не рухнула рядом с Хисом. Он перевернулся на левый бок и поглядел на меня.

— Говорят, Андромеда предстает смертным в облике женщины, сжимающей меч, — сказал он и провел рукой вниз по моему телу, от плеча к бедру.

Я улыбнулась и легла на спину. Андромеду я не видела. Для меня звезды были лишь яркими точками на фоне неба.

— Ее видно только как пять самых ярких в галактике звезд.

Тишину время от времени нарушал глухой стук, с которым нож Гэвина втыкался в мишень. Сон все так же расхаживал по лугу, чуть не рыча себе под нос. В пище мы не нуждались, поскольку накануне ночью устроили налет на пансион неподалеку. Хис продолжал перечислять звезды, но я заскучала и снова поднялась на ноги. И тут услышала, как кто-то поет веселую шотландскую песню.

Прямо перед нами, за деревьями, стояла таверна — приземистая каменная постройка. Из маленьких прямоугольных окошек на луг лился свет. Вокруг было тихо, но когда я направилась в сторону таверны, пение сделалось громче, и скоро голос зазвучал ясно и отчетливо.

«Солдат был ранен в бою, и моряк стоял до конца…»

Я приподнимала подол платья, чтобы не задевать корни и ветки, торчащие из поросшей мохом земли. Я знала: моя свита смотрит мне вслед, однако сверхчуткое вампирское восприятие подсказывало: пока они все еще совершенно спокойны.

«Им обоим я вечную славу пою,

хоть давно их не бьются сердца!» —

пропел голос. Слова звучали слегка нечетко, но сам голос был хорош.

Я перешагнула через невысокую каменную ограду и, стараясь ступать как можно тише, приблизилась к окну. В таверне теплым густым сиянием светили свечи, стояли деревянные столы и скамейки, посетители — и мужчины, и женщины — поднимали стаканы с элем или виски. Вглядевшись в правый угол окна, я заметила, что на столе отплясывает джигу высокий и крепкий мужчина в красном мундире и черных штанах — шотландской военной форме. Он весело скакал и выделывал коленца — топал ногами, пускался вприсядку. В порыве веселья он даже сорвал с себя синюю фетровую шляпу и швырнул в толпу.

Манжеты и воротник мундира были желтыми. В сиянии свеч ярко сверкали круглые пуговицы. Я обвела таверну взором. В углу сидели и наяривали лихую мелодию музыканты с барабанами и волынками. Солдат все плясал, а остальные посетители хлопали и хлопали в такт.

Лицо у него побагровело, налилось кровью. Он был высок ростом почти с Рода. Тонкие черты лица, пухлые губы. Сильные руки, в одной сжата кружка с элем.

— Им обоим я вечную славу пою, хоть давно их не бьются сердца!

Выведя наконец последнюю, заключительную ноту, солдат спрыгнул со стола, расплескав вокруг пенный эль. Его карие глаза ярко горели в полумраке таверны.

Отодвинувшись от окна, я обошла здание, собираясь зайти внутрь и поговорить с этим солдатом. Да только не успела потянуть дверь на себя, как она сама распахнулась и с грохотом ударилась о стену таверны. Отбежав на другую сторону улицы, я прислонилась к дереву напротив входа в таверну. Деревья там были зелеными и стройными, но тоненькими. Кроны их тянулись острыми верхушками к небу. Мужчина в красном мундире вышел на улицу, глубоко вздохнул и сунул в рот сигарету.

Глубоко затянувшись, он выпустил в ночное небо струю дыма и перебросил сигарету в угол рта. Сощурил глаз и вытер пот со лба, а потом вытащил сигарету изо рта и шагнул вперед, вглядываясь в темноту.

— Тут кто-нибудь есть? — спросил он.

Голос у него был звучный, чуть хрипловатый, с сильным шотландским акцентом.

Я отошла от дерева.

— Привет тебе, солдат, — негромко промолвила я.

Он вскинул брови и отвесил мне преувеличенно глубокий, почти шутовской поклон. Я не сделала реверанса в ответ. Он улыбнулся, но в глазах у него затаилось любопытство. Перейдя пыльную улицу, я остановилась перед дверью таверны.

— Я предпочитаю рукопожатие, — сказала я, протягивая руку, как делали мужчины.

Я много раз наблюдала подобный эффект. В те времена мужчины считали, что не пристало пожимать руку женщине как равной. До сих пор не перестаю этому возмущаться!

Он поглядел на мою протянутую руку, потом заглянул мне в глаза. Я улыбалась, но губ не разжимала. Это всегда оказывалось очень эффективно, когда мне не сразу удавалось получить то, что я хочу.

— Пожмем друг другу руки? — предложила я.

Он, наконец, тоже протянул мне свою, и я быстро взглянула на внутреннюю сторону его запястья. На коже отчетливо проступали синие вены.

Мы обменялись рукопожатием, но солдат первым выпустил мою ладонь и медленно попятился к двери таверны. Вокруг карих глаз пролегли глубокие морщинки. Он обвел меня взглядом с головы до ног.

— Какие у тебя холодные руки, — проговорил он.

— В тебе есть что-то особенное, — отозвалась я, подходя ближе, так что свет, лившийся из-за открытой двери, осветил мне лицо.

Солдат снова шагнул вперед, чуть прищурился, отвернул голову в сторону, выпуская дым, и снова впился глазами в мое лицо, задержавшись взглядом на губах.

— Нет, прелесть моя. Это в тебе есть что-то особенное. — Рожденные смехом морщинки разгладились, теперь он глядел с глубочайшим интересом. Шутливо-галантный тон пропал. — Кто ты? — прошептал солдат.

Сознаюсь, я была поражена. Никто еще не отпускал никаких комментариев по поводу моей необычной внешности — гладкой кожи, огромных черных зрачков. Никто не смел вслух признавать, что я не такая, как все. Большинство смертных моя красота просто завораживала.

— Не важно, — небрежно отозвалась я и обошла вокруг него, как всегда ходила — томно покачивая бедрами. Настал мой черед осматривать его с головы до ног.

— Я офицер шотландской армии. Картограф. Объездил весь мир, выверяя сведения о разных местах. Я видел много лиц, самых разных, самых интересных. Но твое лицо, красавица… Ты не из этих краев.

— Те края, откуда я родом, ты и не знаешь, — промолвила я, снова останавливаясь прямо перед ним. — Как тебя зовут?

— Вайкен, прелесть моя. — Солдат шагнул ближе, и я почувствовала, как отдает элем его дыхание. — Вайкен Клоу из пятьдесят седьмого полка.

Мой пристальный взгляд он вынес, не дрогнув и не отшатнувшись, лишь спокойно моргнул.

Толи вампирское чутье меня обманывало, то ли этот мужчина и вправду совсем меня не боялся. Надо уходить. Пока я не могла ни понять, ни оценить значения произошедшего. Я бросила взгляд на луг за таверной.

— Мне пора!

Я быстро прошла мимо Вайкена и зашагала в сторону того места, где ждали меня остальные члены нашего братства. Однако Вайкен ухватил меня за руку повыше локтя.

— Мисс, не играйте со мной, не то получите именно то, чего хотите.

Выдернув руку, я продолжила путь. Быстро перешагнула каменную оградку и метнулась к трем вампирам, что ждали меня на прежнем месте, такие же спокойные и расслабленные. Приведи я с собой этого офицера, он был бы мгновенно убит. Не то чтобы я возражала, но он слишком заинтриговал меня, чтобы убивать его прямо сейчас.

— Погоди! — раздался оклик у меня за спиной. Шаги Вайкена остановились на краю луга. — Кто ты?

Я была уже слишком далеко во тьме, и он не видел меня. Остановившись под деревом, в прикрытии теней, я оглянулась назад. Вайкен занес уже ногу над оградкой, но шагать не стал. Вытянув шею, он со всех сил вглядывался в ночь. Потом выругался себе под нос и отвернулся. Я вернулась к тем, кто ждал меня.

— Кто это был? — полюбопытствовал Сон. Я не сдержала довольной улыбки.

— Очень интересный молодой человек. — Я оглянулась через плечо. Вайкен возвращался обратно к таверне. — Встречаемся на рассвете возле трактира, — сказала я и, поглядев на небо и оценив положение луны, добавила: — У нас в запасе четыре часа.

Я снова покинула их и незаметно для Вайкена проследила его до дома.

Он жил совсем неподалеку. Я снова перебралась через оградку и, стараясь держаться в тени, двинулась дальше. Когда я вышла на дорогу, Вайкен был всего в нескольких шагах впереди. Он чуть покачивался от выпитого эля. Жилище его располагалось в семи домах от таверны. Сворачивая на грязную тропку, что вела туда, он задел плечом дерево. Я глянула вперед: тропа к его дому заканчивалась крутым обрывом, за которым раскинулось безбрежное море.

К обрыву подступал густой лес, на опушке которого и стоял дом Вайкена. Основное строение, а сзади еще маленький каменный коттедж. Бесшумно проходя мимо конюшни, я услышала, как тихонько и уютно вздыхают лошади. От обрыва несся мерный гул бьющегося об утес моря.

Вайкен вошел в каменный коттедж и закрыл за собой дверь. Я повернула ручку и проникла следом. Он сказал мне чистую правду. Он любил карты, они заполонили все вокруг. Добрая дюжина висела по стенам, остальные грудой громоздились на маленьком письменном столе в правом углу комнаты. На краешке стола стоял ярко-синий глобус. В чулане висел красный военный мундир.

Задняя дверь одной из комнат была открыта, и через нее я увидела, как Вайкен во дворе устанавливает какой-то медный прибор на трех ножках.

Проходя мимо ванной комнаты, я заметила, что занавеска отдернута, а над раковиной висит пара белых носков. Когда я переступила порог дома, Вайкен поднял голову. Он не улыбнулся, но и не нахмурился — несколько мгновений пристально смотрел на меня, а потом снова принялся возиться с прибором.

— И ты совсем не боишься зверей? Чудовищ? — спросила я.

— Ты не зверь, — коротко ответил он, продолжая что-то делать с длинной трубкой, направленной в небо. Посмотрел на линзы, проверил положение самой трубки, а потом снова взглянул на меня. — Куда больше, мисс, я боюсь того, чего нельзя увидеть глазами.

Он жестом предложил мне присоединиться к нему. Я подошла к телескопу и посмотрела в окуляр. В небе ярко сияла луна, и хотя вампирское зрение не позволяло мне видеть разве лишь то, что скрыто за горизонтом, но лунные расщелины и кратеры стали для меня зрелищем новым и неизвестным.

— Как красиво, — еле слышно прошептала я и посмотрела в глаза Вайкену — он слегка улыбался. Я бросила взгляд на дом. — Так почему ты не боишься меня?

Хоть Вайкен и утверждал, что не отравлен страхом, но все же держался на некотором расстоянии от меня. Он по-прежнему не выпускал из рук телескопа, вкладывая хотя бы часть своей нервной энергии в прибор, позволяющий изучать ночное небо.

— Ты меня интригуешь, — ответил он.

Я рассмеялась, запрокинув голову. Смех мой эхом прокатился в ночной тишине.

— Интригую? Так значит, это простое любопытство? Только и всего?

Вайкен не сводил глаз с телескопа.

— Ответь мне, Вайкен Клоу из пятьдесят седьмого полка. А что, если я скажу тебе, что ты можешь обшарить всю землю, нанести на карту весь земной шар? Стать самым великолепным штурманом, какого только знал этот мир? Что ты будешь существовать, пока существует Земля?

Теперь Вайкен уставился в землю, насупив брови и заложив обе руки за спину.

— Бессмертия не бывает, мисс.

— А если я скажу, что бывает?

Он снова поглядел мне в глаза. Я ждала, что он отведет взгляд, но он все смотрел и смотрел.

— Я тебе поверю.

Я подошла почти вплотную к нему. Лица наши едва не касались друг друга.

— Что я должен сделать? — спросил он. — Чтобы остаться с тобой?

Я видела: он хочет поцеловать меня. В карих глазах сверкало пламенное желание. Ресницы у него загибались наверх, так что, моргая, он становился похож на маленького мальчика. Я улыбнулась. Начиналась моя любимая часть игры. Уж после этого он точно меня испугается. Я позволила ему поцеловать меня — губы его прикоснулись к моим губам так легко и мимолетно, что это и касанием-то назвать было трудно. У меня отросли клыки.

— Мне придется убить тебя, — прошептала я.

Дыхание у Вайкена оборвалось, он отшатнулся в страхе — но совсем не в безумном ужасе, какого я ожидала. И ни малейшего желания убежать. Единственное, чего он боялся — это сделать чего-то не то. Думал лишь об одном: что он может сделать ради меня. Вот же ситуация! Все ровно наоборот, чем должно быть! Я бросила взгляд на луну. До рассвета еще три часа.

— Даю тебе ночь на размышление, — промолвила я, обходя дом и направляясь прочь от Вайкена, к улице. — Завтра в это же время я приду за ответом.

— Ты так говоришь, что я понимаю: что бы я ни ответил, выбора у меня нет.

Вайкен вышел из-за угла домика, чтобы подольше видеть меня. В ясном свете луны я заметила, что на лбу у него выступил пот.

Я повернулась к нему.

— Почему ты так считаешь? В чем дело?

Я никак не могла понять. Ну должна же быть причина для такой покорности любому моему желанию. Вайкен криво улыбнулся левой стороной рта и оперся на каменную стену домика.

— В тебе, — отозвался он.

На миг воцарилась тишина, а потом я сказала:

— Тогда попрощайся со всеми, с кем должен проститься.

Следующим вечером я снова пришла к дому Вайкена и видела в окно каменного коттеджа, как он ужинает со своей семьей. По обеим концам стола горели длинные белые свечи. На столе стояли блюдо с какой-то зажаренной птицей и несколько мисок с зеленью. Во главе стола сидел отец Вайкена, а сам Вайкен — по правую руку от него. Отец — рослый толстяк с густой седой шевелюрой — добродушно расхохотался и потрепал Вайкена по щеке. К горлу моему подкатила знакомая горькая мука. Я ненавидела счастливые семьи. Нередко печаль вызывала во мне такую ярость, что я без раздумий убивала всех, кто мог напомнить мне о моей семье и той жизни, что я потеряла.

Почему же сейчас мне не хотелось убивать этого человека? Почему хотелось оставить его в кругу семьи, в родном доме с отцом, матерью и коллекцией карт? Неужели я нашла того, кого могу полюбить — кроме Рода? Да, решила я, пусть он будет свободен. Я уже отвернулась от окна и хотела вернуться к нашему братству, ждавшему у таверны, как поймала на себе взгляд Вайкена.

Выскочив из-за стола, молодой офицер помчался за мной, но я поспешила прочь по грязной тропе — прочь от моря, на главную улицу.

— Постой!

— Я передумала. Ты свободен, — отрезала я, повернувшись к нему с полпути. По обе стороны от меня росли высокие деревья. В воздухе пахло солью. — Знаешь, а ты был прав. Ты первый, кому я предлагала выбирать. Ступай обратно к семье.

Вайкен так быстро догнал меня, что я даже поразилась: ведь он всего-навсего смертный. Он взял мое лицо в ладони.

— Но я не хочу, не хочу возвращаться! — проговорил он так страстно, что даже заскрежетал зубами. — Я оставил их. Я не хочу провести всю жизнь тут, умереть тут, так и не повидав больше ничего.

— Чего же ты хочешь? — спросила я.

— Тебя, — задыхаясь, ответил он. — Только тебя.

— Быть по сему, — проговорила я, беря его за руку и уводя прочь от дома. — Ты вступишь в ряды вампиров, столь древних, что никто во всем мире не знает, откуда мы взялись. Ты обретешь могущество, которое сейчас и представить не можешь.

Я шла с ним к лесу, что начинался за каменным домиком.

— А ты будешь со мной? — спросил Вайкен.

— Всегда, — пообещала я.

Должно быть, Вайкен полюбил меня из-за моего вампирского обаяния, излучаемой мной ауры. Не знаю. И никогда не узнаю. Род как-то сказал мне, мол, вампиры обладают такой сильной аурой, что люди сами не замечают, как околдовываются. Могу лишь заверить: пока я вела Вайкена в лес, он держал меня за руку. А когда я вонзила зубы ему в шею, он глядел на звезды.

Глава 12

— Лина!

Встряхнув головой, я снова увидела воду, плещущуюся под днищем яхты.

— Сюда!

Я повернула голову влево.

Джастин Инос покачивался на волнах. Лучи солнца отражались от воды и били ему в глаза, так что ему приходилось жмуриться. Но я видела, что он улыбается.

— Не заставляй меня самого за тобой подниматься, — заявил он.

В тот же самый момент Тони, проплывая мимо на надувном матрасе, сфотографировал меня.

— Кто пустил сюда папарацци? — со смехом спросила Клаудия, которая тоже плавала вокруг.

Я осторожно поднялась и направилась вдоль борта яхты на корму, стараясь выбросить Вайкена из головы. Однако невидимые часы у меня в голове продолжали отсчитывать секунды, напоминая: до последней Nuit Rouge осталось совсем немного. Скоро, скоро Вайкен попытается вырыть меня из-под земли. Джастин подплыл к лесенке и к тому времени, как я до нее добралась, уже поднимался мне навстречу.

— Никогда не видела, чтобы солнце так сверкало на воде, — призналась я, когда он поднялся на борт. С него ручьями стекала вода.

— А вот я никогда не видел такой белокожей особы! — крикнул из воды Рой.

— Заткнись! — оборвал его Джастин под дружный хохот всех остальных.

Рой процедил какое-то словечко, какого я даже никогда и не слышала, и поплыл прочь. Трейси, как и обе ее подружки, с нас глаз не спускали, хотя и делали вид, будто весело брызгаются. В голове у меня царило спокойное удовлетворение. Да… даже благодарность, вот что это такое. Джастин меня защитил.

— Идем! — позвал он и протянул мне руку.

Прежде чем взять ее, я кинула взгляд ему на ладонь.

Некоторые вампиры, хотя и не все, верят в то, что по ладони можно многое узнать о человеке. Линия жизни у Джастина была длинная-предлинная, до самого запястья. На самом деле эта линия вовсе не говорит, сколько вы проживете — это показатель вашей любви к жизни, вашей жизненной силы. Из Джастина вышел бы отличный член моего братства. Однако в следующий миг он уже ухватил меня за руку, не дав довести мысль до конца, и потащил к борту.

— Боишься прыгать?

Я кивнула. Он крепче сжал мою руку. Такие теплые ладони, такая горячая кожа. До сих пор моя жизнь была слишком холодной. Пальцы ног у меня уже торчали над краем, и я со всех сил вцепилась в руку Джастина.

— Это совсем другое, чем гулять под ливнем, — промолвил он, напоминая о нашей первой встрече на лугу. — Но тоже очень весело, клянусь.

— В чем может клясться тот, кто называл меня потаскушкой?

Джастин вздохнул, но глаз не отвел.

— Ты мне это всегда будешь припоминать или все же позволишь загладить вину? — спросил он.

Я так и разинула рот, не находя, что же ответить.

— Прости, — пробормотала я после неловкой паузы. — Ты прав.

— Хочешь надеть ласты? — спросил он.

Я покачала головой.

— Как знаешь. Значит, слушай — тут довольно мелко, так что не ныряй. Просто прыгни. — Он заглянул мне в лицо и выждал, пока я тоже погляжу на него. — Ну что, готова?

Я кивнула.

— Тогда поехали?

Я поглядела на Джастина. Он взглядом ободрил меня.

— Поехали, — решительно сказала я.

Тело Джастина взмыло в воздух. Я зажмурилась, согнула колени — и прыгнула. Солнце припекало мне спину. Я вскинула руки вверх и вошла в воду — скользнула в чуть щекотные, покалывающие объятия океана. Он обхватил меня, словно сжал тысячей тонн давления. В ушах стояли гул и плеск. В уши и ноздри хлынула вода, но я задержала дыхание и, едва коснувшись ногами песка, оттолкнулась и что есть силы устремилась наверх. Вынырнув на поверхность и жадно хватая ртом воздух, я открыла глаза и вдруг принялась смеяться, смеяться без остановки. А вытерев глаза, поймала улыбку Джастина.

Джастин, по пояс в воде, шагал в мою сторону. Трейси подплывала к нему справа, со спины, но он не замечал. Он во весь рот улыбался, и, кажется, я тоже. Он открыл рот, и на какой-то миг мне показалось, что он протягивает ко мне руки, — но тут Трейси сзади обхватила его за грудь, прильнула к его спине. Лак на руках у нее был ярко-розовый. Хотя Джастин в ту же секунду накрыл ладонью руку Трейси, однако взгляд его ни на миг не отрывался от моего лица. Но вот наконец он повернулся к Трейси, и тут Тони выскочил из-под воды и щелкнул фотоаппаратом в двух дюймах от моего лица.

— Лина, откуда у тебя этот медальон? — спросила Трейси с пассажирского сиденья машины Джастина, поворачиваясь ко мне.

Мы возвращались в Уикхэм. Судя по солнцу, было около четырех. Я потрогала цепочку на шее.

— Подарок.

— Такая прелесть. Пыльца фей, — подала голос Клаудия с сиденья позади меня.

Тони фыркнул.

— Флакончик какой-то весь потертый уже. Надо бы заменить его новым, — звонким голосочком заметила Кейт.

Я промолчала. Мы уже поворачивали на Мейн-стрит, главную улицу Лаверс-Бэй. Та часть ее, что выходила к кампусу Уикхэма, кишела всевозможными лавочками и магазинами. В эту субботу там был еще и рынок.

— Не видела, чтобы носили украшения с пыльцой фей класса так с третьего, — продолжала Клаудия. — Лина, это так старомодно, настоящее ретро.

— Можешь меня высадить? — спросила я, увидев над одним из прилавков вывеску «Дикорастущие травы и цветы».

— Но тебе вовсе не обязательна вылезать, — запротестовала Кейт, хотя я заметила, как она бросила, быстрый взгляд на Трейси.

— Да-да, не надо, пожалуйста, — поддержал Тони, но Джастин уже начал тормозить.

Он остановил автомобиль с правой стороны дороги совсем неподалеку от ворот Уикхэма. Я поймала в зеркальце заднего вида взгляд Джастина.

— Увидимся, Тони, — бросила я и хлопнула за собой дверцей.

Несомненно, по возвращении мне предстояло сполна выслушать упреки за то, что я бросила его одного со стервятниками, но мне надо было кое-что сделать. По-хорошему, этим следовало заняться еще в первый день в Уикхэме.

Миновав телеги с яблоками, тыквами и разнообразными сортами яблочного сидра, я остановилась перед телегой, полной трав и цветов. Из плетеных корзиночек высовывались белые ромашки, фиолетовые маргаритки, разноцветные астры и ярко-желтые хризантемы. Изящные букеты были перевязаны коричневой атласной лентой.

— Мне нужна лаванда, — сказала я женщине, сидевшей за телегой на раскладном стуле. — Маленький пучок.

Женщина с улыбкой протянула мне цветы.

— Четыре доллара.

Я заплатила и побрела обратно к кампусу. Лаванда пахла райски, и я всю дорогу от Мейн-стрит до величественных арок ворот прижимала букетик к носу. Уже проходя в ворота, я вдруг услышала:

«Моряк был ранен в бою…»

Я вихрем развернулась. Кто это поет? Кто поет эту песню? Сзади никого не было. Я обвела взглядом территорию за воротами, но и там никто не пел. Я снова шагнула вперед, и еще, и еще. Но когда наконец походка моя выровнялась, а до общежития оставалось совсем недалеко, тот же голос послышался снова.

«И моряк стоял до конца…»

Выронив лаванду, я зажала уши руками. Сердце едва не выпрыгивало из груди. Я снова посмотрела вокруг, просто чтобы убедиться наверняка. Ученики сновали туда-сюда, из одного общежития в другое, многие расположились на травке, наслаждаясь прекрасной погодой. Я отняла руки от ушей и наклонилась подобрать лаванду.

— Позвони мне попозже.

— Ужин в восемь.

Совершенно нормальные разговоры. Никто ничего не поет, тем более с шотландским акцентом.

Призраки умеют обманывать, у них свои способы сделать так, что мысли твои станут тяжелы, точно ветви после грозы. Это голос Вайкена кружился в кронах, явившись из глубины моих воспоминаний. Даже здесь, в Лаверс-Бэй, в Массачусетсе, я знала: мой бывший собрат, мой возлюбленный, тоскует по мне.

Добравшись до двери своей квартирки, я прикрепила лаванду над порогом рядом с розмарином. Если вас кто-то преследует, лаванда защитит вас от злых сил. Благословен дом, дверь которого украшена лавандой.

Глава 13

Вам когда-нибудь в жизни хотелось сделать что-то ужасное? Я имею в виду по-настоящему ужасное, просто катастрофически? На следующее утро мне понадобились все силы на то, чтобы не призвать свое братство. Когда я проснулась, стояла тишина. И в комнате, и снаружи, в кампусе, в большом мире. Я старалась сосредоточиться на всяких мелочах. На белом и гладком потолке спальни. На щебете птиц за окном. Колыхании веток под легким ветром. Я остро, очень остро осознавала свое одиночество. И никакая прогулка к воде меня не исцелит.

Я жаждала вновь услышать, как Сон что-то тихонько напевает себе под нос, почувствовать взгляд Вайкена из другого конца комнаты и точно знать, что он сейчас думает. Я тосковала по холмам, что уводят от моего дома вдаль, так далеко, что на закате, когда можно уже приблизиться к окну, не рискуя сгореть, кажется, будто трава на склоне объята огнем.

Вцепившись в мягкое одеяло, я перевернулась на бок. В голове пронеслись слова Рода, сказанные им в ту последнюю ночь, когда мы говорили о столь многих вещах. Тогда-то он и предостерег меня:

— Лина, ты ни за что не должна общаться с членами твоего братства. Как бы сильно тебе того ни хотелось. Сотворенная вами магия заставит тебя тосковать по ним, к ним рваться. Ты не должна уступать этому зову.

Я глянула на телефон, что стоял на тумбочке возле кровати. А у них, интересно, телефон есть? Если б я вдруг взяла да позвонила, они бы поняли, что это я? Но звонить я не стала, а поспешно перевернулась на другой бок, лицом к окну, а не к телефону. Мысли постепенно уплывали вдаль, прочь от нашего братства. Может, принять душ? Когда я была вампиром, душ мне был не нужен. Во мне не было ничего природного: я была замкнутым, магически запечатанным сосудом, нелюдью в мертвом человеческом теле, заколдованном чернейшим из всех мыслимых и немыслимых заклятий. Теперь же, когда я снова стала человеком, льющиеся по спине струи горячей воды приносили хоть какое-то подобие душевного покоя.

Я встала с кровати и вышла, старательно не глядя на висящий за дверью меч Рода. Протерев заспанные глаза, шагнула на прохладные плитки пола в ванной комнате — и вдруг завизжала, отшатнувшись к стене, вжавшись в нее спиной.

— А-а-а-а-а!

Отражение в зеркале! Моя кожа! Она приобрела медовый оттенок. Даже бронзовый. Кончик носа так и золотился. Я загорела!

Чуть не прижимаясь лицом к зеркалу, я туго натянула пальцами кожу на лице и, прищурившись, внимательно осмотрела щеки, подбородок и даже шею, нет ли где подозрительной красноты. Даже крем от загара не спас! Я загорела, но при этом — неожиданно — ни капельки не обгорела. И не была испепелена на месте!

Вприпрыжку выскочив из ванной, я помчалась в гостиную — но на пороге замерла. Меч Рода все так же висел на стене. Я посмотрела на фотографию нашего братства. Все четверо глядели на меня с меланхолической пустотой в глазах. Но ведь вокруг было и в самом деле пусто! Никто не сидел в гостиной на кушетке или в кресле. Никто не варил кофе и не спрашивал, чего бы я хотела на завтрак. Никого. Я одна.

Я села на диван. Завтракать рано, а Тони сказал, он раньше полудня не встанет и есть не пойдет. В выходные жизнь кампуса текла совсем иначе, чем в будни. Часть учеников разъезжалась по домам, а остальные пользовались возможностью спокойно позаниматься. Первая неделя занятий протекла без особых происшествий и волнений, если не считать урока анатомии. Мой взор упал на кофейный столик. Книга. Библиотечная книга так и была открыта на портрете Рода. Я поглядела Роду в глаза, прекрасные глаза, что будут преследовать меня вечно, — они слепо смотрели в никуда. Никого не осталось, никто не поймет.

Внезапно снова навалилась усталость. Хотелось только снова рухнуть в постель и свернуться калачиком. Да, надо еще поспать. По пути в спальню я только и надеялась, что мне приснится Род.

Вечером я отправилась к Тони, но оказалось, он ужинает с семьей, так что я пошла одиноко бродить по кампусу. Хотя погода все еще стояла необычайно теплая для сентября, но в воздухе я улавливала новые запахи. Начинало холодать.

Уже опустились сумерки, но кампус и не думал спать. На газонах играли в футбол, из художественной башни гремела рок-музыка. Парни и девушки гуляли по дорожкам и болтали под окнами разных зданий. В это воскресенье в Уикхэме жизнь кипела вовсю.

Мимо меня прошли две девушки. Одну я узнала — мы с ней пересекались на английском у профессора Линна.

— Привет, Лина, — бросила она на ходу.

— Ой. Привет! — ответила я и поймала себя на том, что невольно улыбаюсь.

Она со мной из одного класса, вот в чем все дело. И ее приветствие предназначено специально для меня, потому что она меня знает.

Я отправилась было на пляж полюбоваться звездами, как вдруг заметила за научными корпусами оранжерею. Вспоминая свежий аромат купленной накануне лаванды, я зашагала по зеленой лужайке прямо туда.

Оранжерея, длинное и узкое здание со стеклянными стенами, уходила прочь от дорожки. Прижав ладони к стеклу, я попыталась разглядеть, что там внутри, но было темно. Я различала только самые ближайшие растения, однако и этого хватило, чтобы в груди у меня заиграло волнение.

— Настурции! Розы, лилии, тимьян, календула, — прошептала я. Все то, почему я скучала и что мечтала вернуть в свою жизнь. Двери в оранжерею были тоже стеклянными, и я потянула на себя черные ручки. Двери содрогнулись, но не поддались. Вы, верно, думаете, что, будучи вампиром, я была совершенно чужда всего природного в мире. Да, ничего природного не было во мне самой — я не нуждалась ни в воздухе, ни в воде. Но я страстно любила травы и цветы. Во всех цветах есть своя природная сила. И в камнях тоже. Все в этом мире — цветы, почва, на которой они растут, даже та темная магия, что когда-то струилась во мне, — порождено землей.

— Оранжерея закрыта.

Я вихрем развернулась.

— Зачем ты за мной ходишь?

Джастин Инос только что принял душ. И сейчас с ним не было никого из его компании. Он подошел по лужайке, что разделяла территорию вокруг «Кварца» и научные корпуса. Джастин был в синей рубашке на пуговицах и шортах цвета хаки. И словно бы весь блестел.

— Я вообще-то на стоянку иду, — сообщил он, махнув рукой в сторону дорожки. — А тебе сюда зачем? — Он шагнул ближе и тоже заглянул внутрь, в темное помещение за стеклом. — Там пахнет всякой грязью.

— Я это люблю, — прошептала я.

— Правда? — Он удивленно посмотрел на меня. Я снова повернулась к стеклу и ничего не ответила. Не хотела ничего объяснять. — Все еще злишься?

— А ты думал, одна прогулка на яхте, и я буду по тебе сохнуть? — откликнулась я.

Джастин оперся одной рукой о стену теплицы и нагнулся ко мне, так что лицо его оказалось совсем близко к моему.

— Ты так чудесно пахнешь.

— Спасибо, — почти бездыханно ответила я. Глаза Джастина пульсировали, взгляд был устремлен в мои глаза. Через несколько секунд он отодвинулся. Не знай я, что это невозможно, я бы решила, что он пытался заглянуть мне в душу, как это делают вампиры.

— И все-таки надо мне что-то с тобой делать, — заявил он чуть ли не с рычанием.

Мне прямо захотелось замурлыкать от удовольствия.

— Джастин! — окликнул его девичий голос.

Оба мы резко обернулись. К теплице со стороны клуба подходила Неразлучная Троица в полном составе, с Трейси во главе. Все трое облачены в черные вечерние мини-платьица, каждое в своем стиле, но все похожие.

— Привет, Лина, — поздоровалась Трейси.

— Как ты быстро загорела, — промолвила Клаудия.

Я посмотрела на руки.

— Да как-то даже и не заметила, — ответила я, пожав плечами.

— Никуда на вечер не уезжаешь? — поинтересовалась Трейси, продевая руку под локоть Джастина.

Я взглянула ей в глаза, как смотрят вампиры — взглядом, пронзающим насквозь. Но за ее зрачками не было глубины. Плоская душонка, дитя бездуховной вселенной. Собственно говоря, все они в Троице были жертвами собственного же эгоизма и самолюбия. А вот у Джастина в глазах горел свет. Как в окне, в котором я видела, что он гораздо, гораздо больше, чем обычный парень его возраста. В нем таились ловкость и отвага, как в Роде. У него была душа. Я отвела глаза от Трейси. В груди у меня что-то оборвалось, как будто разбились чары.

— Никуда, — сказала я, переводя взгляд на Клаудию и Кейт. — Воскресный вечер для меня не то чтобы большое событие.

— Так и будешь слоняться вокруг оранжереи? — спросила Кейт.

Платье у нее было еще короче, чем у подруг.

— Плохо дело, — скорчила рожицу Трейси и повернулась к Джастину. — Ну идем же, я хочу попасть в клуб и обратно до отбоя.

Они все зашагали прочь. Мне не хотелось тащиться сзади, так что я притворилась, будто рассматриваю что-то за стеклом оранжереи.

— Доброй ночи, — бросил Джастин, оборачиваясь ко мне.

— Доброй ночи, — ответила я, и скоро они уже потонули во тьме, а я побрела домой.

В девять утра понедельника я обнаружила Тони в библиотеке. Казалось, он там провел уже много часов. Его окружали сотни фотографий. То есть буквально штук двести. И на каждой — я. Поставив рюкзак за стол я поглядела вдоль длинного прохода между стеллажей, сняла очки и направилась к Тони.

Когда я остановилась возле его стола, Тони даже головы не поднял. Все эти фотографии были сделаны во время той нашей поездки. Двести фотографий, в разных ракурсах, на разном расстоянии. Склонив голову над альбомом, Тони крепко сжимал кусок угля для рисования. С листа бумаги на меня глядели глаза, очень похожие на мои.

— Ты хоть понимаешь, что это уже можно назвать одержимостью? — вопросила я, скрестив руки на груди.

Тони откинулся на спинку кресла, а я, признаться, отшатнулась в изумлении. Обычная его добродушная непринужденность куда-то пропала. На гладкой коже виднелись следы угля. Особенно большое пятно чернело на лбу — должно быть, работая, он подпирал голову рукой.

— Никогда еще не писал портретов, — коротко ответил он и, снова склонившись над альбомом, проворчал себе под нос: — Никак не разберусь с перспективой.

Похоже, он говорил скорее сам с собой, чем со мной. Он на секунду оторвался от наброска, посмотрел на меня, потом снова в альбом — и решительно вырвал страницу. Скомкал и швырнул на пол. Я взяла со стола одну из фотографий.

На ней мы с Джастином Иносом стояли на самом борту яхты, полуобернувшись друг к другу. Джастин дергал меня за руку, а солнце так омывало наши лица, что казалось — мы купаемся в золотых лучах. Мы глядели друг другу в глаза, и я улыбалась. Вода под яхтой отбрасывала на наши лица золотые отблески. Не успела я еще полюбоваться на изгиб своих губ и белизну зубов, как Тони вырвал у меня фотографию и небрежно швырнул ее на груду других.

— Эй, ты что! — запротестовала я.

— Не так. Везде перспектива не та, что надо.

— Тони, ну не может быть! Посмотри, сколько их тут! Наверняка можно что-нибудь выбрать.

Он помотал головой, одним быстрым движением сгреб всю груду фотографий со стола в холщовую сумку и зашагал по проходу меж стеллажами к выходу из библиотеки. Рюкзак сполз у него с плеча и болтался на руке. Тони закинул рюкзак на место, но в ту же секунду мешковатые брюки сползли вниз, продемонстрировав мне трусы-боксеры и самое начало расщелины меж ягодицами. Тони аж подскочил, поспешно натянул штаны и с чувством толкнул дверь.

— Тони, погоди! — завопила я, вылетая из библиотеки и бросаясь за ним вдогонку. Я очень старалась не смеяться.

— Нет, Лина, ты пока ничего не получишь, — заявил он мне, не замедляя шаг. — Я должен сделать все как следует. Понимаешь, это ведь не просто портрет. Это большая часть моей стипендии. Каждый новый проект, который я выбираю, должен содержать в себе какой-нибудь важный образовательный элемент. Я должен отрабатывать что-то новое.

— Выходит, мой портрет должен расширить твои горизонты как художника? — спросила я.

Взгляды наши встретились, и досада Тони тотчас сменилась улыбкой. Он положил руку мне на плечо.

— Если тебе нравится выражаться так вычурно то да, именно. Глаза у тебя хорошие.

Мы вместе направились к классу, где проходили занятия анатомией, но угодили в толпу и вынуждены были идти медленно.

— Принц с принцессой поцапались, — сообщила какая-то девочка из нашей параллели нам с Тони.

Я не знала ее, но могла сказать, что кровь у нее течет медленно (синевато-фиолетовые вены, верный признак).

На лужайке перед «Кварцем» стояли Трейси и Джастин. Трейси обличительно тыкала в лицо Джастину пальцем, только что не царапая нос бедняги изящным ноготком с французским маникюром. Джастин же скрестил руки на груди и мрачно пялился в землю. Пока мы сворачивали налево к скульптуре мадам Кюри, я успела уловить обрывки ссоры:

— В последние дни ты только одно и заладил — пошли в библиотеку да пошли в библиотеку! Хочешь, угадаю зачем? Ошиваться около единственной девчонки на кампусе, которая на тебя не вешается!

— Трейси! Да ничего подобного!

— Ну да, конечно, у нее денег куры не клюют. Подозреваю, это тоже играет свою роль. Жалко, конечно, Джастин, что тут не каждый может себе позволить заплатить за отдельную квартиру. Я-то знаю, и у тебя, и у Лины — отдельное жилье, но вообще-то заруби себе на носу, тут полагается жить с соседями.

— Ты вообще о чем?

— О том, что ты больше в мою комнату даже не заглядываешь. И не спорь! Считаешь, она красивая, я видела, видела, как ты на нее пялился на уроке английского!

— Вот это да! — прошептал Тони, когда мы свернули к научным корпусам.

Я же ничего не могла с собой поделать: мне было приятно. Очень приятно.

— Садись, — велел мне Тони после урока анатомии и перетащил табурет от одной стены в студии к другой.

Через минуту я уже сидела, а Тони погрузился в работу. От угля он отказался, заявив, что одним углем точно передать мое лицо никак не может. Выйдя из-за мольберта, он склонился надо мной, близко-близко. Пальцем, на котором блестело серебряное кольцо, отвел с моих глаз прядку волос.

— Выглядишь — зашибись. Должно выйти здорово, — с улыбкой произнес он. Мне нравилось, что в комнате пахнет краской, а ветер приносит из-за окна аромат свежескошенной травы. Тони улыбался мне, как перемазанный краской мальчишка. Я смотрела в его глаза, он — в мои. По лицу его расползлась улыбка. Сама толком не понимая, что делаю, я подняла лицо ему навстречу. Губы наши оказались так близко…

И тут в дверь постучали.

— Лина?

Тони отскочил от меня и обернулся к двери. В студию вошел Джастин Инос. Я тотчас же начала улыбаться во весь рот — ничего не могла с собой поделать.

— Я заходил к тебе в библиотеку, — начал Джастин, направляясь ко мне через комнату.

— Сперва у оранжереи, теперь вот это?

— Библиотекарша сказала, ты чаще всего сидишь тут с Тони.

— Чисто по работе, — торопливо объяснила я, вставая Тони уже отложил краски. Я так улыбалась, что у меня даже голова слегка подкруживалась.

— Пишешь портрет Лины? — поинтересовался Джастин, вытягивая шею, чтобы заглянуть за мольберт.

— Да, — коротко ответил Тони, сжимая в руке кисть.

— Клево. Можно взглянуть?

Тони торопливо развернул мольберт к стене.

— Нет! Еще совсем не готово.

— Он очень чувствителен в этом отношении, — пояснила я, все так же глупо улыбаясь.

— Тебе чего, Инос? — спросил Тони. — Обычно ты сюда не захаживаешь.

— Пришел проверить тебя на храбрость, — ответил Джастин — он обращался ко мне, а не к Тони.

— На храбрость? — я пристально поглядела ему в лицо.

— В субботу. Мы идем прыгать с тарзанки.

Я перевела взгляд на Тони. Тот быстро помотал головой.

— А что такое прыжки с тарзанки? — спросила я.

— Ты это серьезно? — поразился Джастин. Он стоял, прислонясь к письменному столу и скрестив щиколотки. Я не раз уже видела его в этой позе — удобное положение, расслабленное. Сразу чувствуется уверенность в себе. Позиция силы. Я вздохнула. Умение читать язык тела — одно из вампирских дарований. Привычка, которая у меня до сих пор так и не отключилась. — Прыгаешь с моста в озеро. Ужасно весело.

Тони шагнул между нами, воздев к потолку руки, в одной из которых так до сих пор и зажимал кисти.

— Лина! При этом тебе к ноге привязывают такой длинный канат. Эластичный, а когда ты прыгаешь с моста или с какой-нибудь высокой крыши…

— Оно того стоит! — перебил Джастин.

Тони сунул запачканные краской кисти в таз с водой, что стоял в раковине.

— Для кого, Инос? Если тебе жизнь надоела, это вовсе не значит, что Лине тоже!

— Ладно, — перебила их я. — Я пойду. — Лицо Джастина просветлело. — Но только если и Тони пойдет.

— Нет! Ни за что! И не уговаривай! — взвился Тони. — Нет, нет и нет! — повторил он, истерически похохатывая.

Он стоял перед рядом небольших отсеков, отгороженных красной шторой. Каждому ученику художественного отделения полагался такой отсек, крохотная каморка. Отдернув занавеску своего закутка, Тони швырнул палитру в металлическое ведро.

— Нет-нет! — снова воскликнул он, смеясь и отчаянно тряся головой, а потом, сунув под мышку переплетенный в черную кожу альбом, стрелой пронесся мимо нас с Джастином. — Нет! — решительно заявил он, шагая на лестницу. — Нет и нет. Ха-ха-ха. Я совершенно серьезно — ни за что на свете!

Придя вечером домой, я без сил рухнула в кресло в гостиной. Взгляд остановился на бюро напротив, на фотографиях нашего братства. Теперь мое тело уже не способно работать без передышки сколько угодно часов подряд. Ведь оно функционирует не посредством черной магии, а благодаря работе мышц, бегу крови и неустанно бьющемуся сердцу.

Стояла полнейшая тишина. Веки у меня отяжелели. За окном тоже все было тихо, лишь изредка с лестницы доносились обрывки разговоров. Я слушала, как дышу — дышу потому, что легким теперь необходим кислород. Вдох-выдох. Вдох-выдох… ритмичное движение воздуха как-то успокаивало. Веки у меня в сотый раз начали опускаться, опускаться… и на этот раз я не стала открывать глаза. А затем перед глазами у меня возникла гостиная на первом этаже моего замка, хотя и выглядела она совсем иначе, чем прежде.

Сто лет назад на полу лежал огромный восточный ковер, на окнах висели темно-красные шторы, а мебель была обита ворсистым бархатом. Во сне комната осталась прежней, однако в ней появились детали современного быта: компьютеры и плоские телевизоры.

Вайкен, одетый в черные брюки и черную рубашку навыпуск, нервно расхаживал из угла в угол. Вот он подошел к окну и нажал кнопку на стене справа. Жалюзи поднялись. Снаружи, за окном, раскинулось кладбище, омытое кроваво-рыжим заревом. На одном из надгробных камней значилось мое имя: Лина Бьюдон.

— Тут что-то неладное, — проговорил Вайкен на древнееврейском. — Вещи Рода исчезли. В спальне пусто.

— Она восстанет, — по-французски отозвался Гэвин из двери. — Терпение.

Вайкен даже не повернулся к нему.

Речь их была причудливой мешаниной языков, культур и акцентов.

— Мы ведь все это уже обсуждали, — вмешался Хис, присоединяясь к Гэвину.

Он, конечно, предпочитал латынь.

— Да, но с каждым днем, что приближает нас к Nuit Rouge, в груди у меня все больше сомнений, — объяснил Вайкен.

— Страх, — промолвил Сон, проскальзывая мимо Гэвина и Хиса и опускаясь на коричневый кожаный диван напротив окна. Он говорил по-английски.

Вайкен фыркнул.

— Страх приковал тебя к этому окну, — продолжил Сон.

Вайкен впился пальцами в подоконник — с такой силой, что на дереве остались следы от ногтей. Отвернувшись от окна, Вайкен рухнул в пустое кресло. На столике рядом стояла ваза, полная сухой сирени. Вайкен взял щепоть и медленно принялся ронять фиолетовые лепестки обратно, точно песок.

— Я не могу без нее. Если через пять недель она не восстанет, я откопаю ее голыми руками, — заявил он.

Я открыла глаза в пустой гостиной своей маленькой квартирки, задыхаясь, хватая ртом воздух и чувствуя, как пахнут сиренью мои волосы.

Глава 14

Никерсонский мост, подвешенный над рекой на высоте ста пятидесяти футов, находился всего в получасе езды от Уикхэма. В субботу мы отправились туда на джипе Джастина. Несовершеннолетним, чтобы прыгать, нужно разрешение от родителей, так что я просто подделала подпись Рода. Пройдя часовое обучение и подписав кучу бумаг о том, что в случае нашей смерти родители ни с кем судиться не будут мы взяли судьбу в свои руки и выстроились в очередь на тарзанку.

— Просто не верится, что ты меня на это уговорила. Дурацкая затея, — проговорил Тони, расхаживая взад-вперед перед мостом. Через каждые несколько шагов он останавливался и пожимал плечами. — Ты можешь, ты можешь, — бормотал он себе под нос.

— Прыгнешь вместе со мной? — спросила Трейси у Джастина, буквально повиснув на нем.

— Детка, мы все прыгаем поодиночке, — ответил тот, и Трейси потянулась поцеловать его.

Я обратила внимание на то, что у нее губы были приоткрыты, а у него крепко сжаты. Странный вышел поцелуй, какой-то неравный.

— Чур, я первая! — заверещала Трейси и по очереди обняла подруг.

— Слава тебе, господи, — пробурчал Тони под нос и уселся на край тротуара.

— Обещаешь, что прыгнешь после меня? — спросила Трейси у Джастина, пронзив меня убийственным взором, и поцеловала Джастина в щеку.

— Конечно, детка, — ответил он, и Трейси встала на стартовую позицию.

Она замерла на краю, вытянув обе руки вперед, а потом просто наклонилась вперед — и с пронзительным криком исчезла за обрывом. Мы все бросились к перилам. Кончики волос Трейси едва-едва коснулись воды. Опустив руки вниз, она летела на канате — снова поднялась почти до самого моста и опять понеслась вниз. Тело ее было так расслаблено, что сразу чувствовалось: она безоговорочно доверяет крепости каната и оборудования. А я — как я смогу? Движения каната стали замедляться, теперь Трейси плавно парила в воздухе, чуть покачиваясь из стороны в сторону. Волосы ее развевались на ветру.

Специальная лодка уже плыла снять ее с каната. Клавдия с Кейт прыгнули следующими — вместе, держась за руки. Обе всю дорогу визжали как резаные. Следующим был Кертис, потом Рой, и вот уже оставались только Джастин, Тони и я.

— Давай, Тони, у тебя все получится! — закричала Трейси с берега.

Я выглянула за перила, поражаясь тому, что Трейси сказала Тони что-то приятное. Оказалось, Троица уже загорает на бережку. Под одеждой у всех троих оказались одинаковые красные бикини. А у меня-то — трусы да лифчик.

Тони шагнул к мосту, лихорадочно сжимая и разжимая кулаки.

— У меня аж ладони вспотели. И спина тоже. Чувствую себя отвратительно. — Повернувшись ко мне, он швырнул мне свою бейсболку. — Поверить не могу, что я сюда приехал. Меня сейчас вырвет.

Работник аттракциона, стоявший рядом с Тони, вытащил словно из ниоткуда голубое ведерко и протянул ему. Тони глубоко вздохнул.

— Я художник! Мне хватит храбрости.

— Ну что, готов? — рыкнул на него дежурный — широкоплечий бородач, на футболке у которого было написано: «Толстяки любят мясо».

— Хорошая майка, — сказал Тони бородачу и оглянулся на меня. — Знаешь, Лина, так и слышу мамин голос: «Тони, Тони, зачем тебе себя убивать?»

Я так расхохоталась, что у меня даже в груди заболело Тони прижал руки к боками, закрыл глаза и с диким надрывным криком бросился вниз. Раздался всплеск, и вся Троица завопила и захлопала в ладоши.

Оставались только мы с Джастином. Дежурный начал затягивать на мне обвязку. Джастин стоял рядом. Я чувствовала, что он глаз с меня не сводит.

— Ты это нарочно! — сказала я ему.

— Может, и так, — не стал спорить он.

— Что за игру ты затеял? Твоя подружка там, на реке.

— Давай прыгнем вместе.

— Лина, ты скоро? — позвал снизу Тони.

— Если ты прыгнешь вместе со мной, Трейси все узнает.

Джастин выпрямился.

— Что узнает?

— Ну в смысле, она решит, ты это нарочно.

— Так я и нарочно.

— Эй вы, — перебил нас дежурный. — Если решили прыгать вдвоем, не закрывайте глаз. И смотрите, не столкнитесь головами. Терпеть не могу потом кровь отмывать.

— Если ты прыгнешь со мной… — снова завела свое я.

— Мне уже все равно.

Джастин схватил меня за руку, и мы вместе встали на краю площадки. Я не смела даже взглянуть на Трейси и ее подруг. Внизу все молчали. Джастин специально тянул время, чтобы прыгнуть со мной, — и теперь все это знали. Я увидела, как он поднимает ногу.

— Нет, погоди! — остановила его я, остро ощущая, как же далеко падать до воды.

Джастин сильнее стиснул мою ладонь, и я снова устремила взгляд на реку. По воде гуляла легкая рябь, моторка взрезала волны, оставляя за собой расходящийся белый след. Мне вдруг вспомнился вчерашний сон — про мой замок, про братство. Всего лишь сон — но до чего же реальным он казался. Внезапно я представила разъяренное лицо Рода. Он пожертвовал ради меня жизнью — а я собираюсь броситься вниз головой с моста?

— Такое ощущение, будто ты вообще никогда из дома не выходила! — заявил Джастин, нарушив ход моих мыслей. Я посмотрела на него, все так же держа его за руку. — Ты так смотришь, будто до сих пор рек в глаза не видела.

— А может, так оно и есть, — пробормотала я.

— Нельзя всю жизнь прятаться в каюте. Верно? — Я посмотрела вниз, на Тони. Тот вскинул кулак в воздух, а Джастин продолжил: — Когда-то придется выходить…

Я снова взглянула на него и решительно выбросила из головы образ нашего братства. Мы с Джастином еле заметно улыбнулись друг другу.

— Готова? — спросил он.

И мы прыгнули.

Тело мое было… свободно. Во время прыжка мы с Джастином разжали руки и теперь падали и поднимались, в ушах и между пальцами шумел воздух. Все внизу кричали и хлопали, но отчетливее всего я различала голос Тони. Эластичная перевязь туго обхватывала мои бедра, подбрасывая и снова опуская меня. Ветер трепал волосы, хлестал в лицо. Посмотрев направо, я увидела, что глаза у Джастина закрыты, а руки болтаются за головой. Я тоже закрыла глаза. По телу пробежал холодок. По лицу у меня расползлась улыбка. Когда канаты почти перестали раскачиваться, я снова взглянула на Джастина. Он улыбался мне.

— Ну что, уже не грустно? — спросил он.

И пока нам помогали выбраться из обвязок, пока нас везли к берегу — Джастин не сводил с меня глаз. Нет, сейчас мне было совсем не до грусти.

Глава 15

— Лина! Погоди! — окликнул меня Тони с верхней площадки лестницы художественной башни на следующий день после прыжков с моста.

Все утро он рисовал мои глаза, и теперь, когда высунулся из двери, я заметила, что у него даже нос перемазан зеленой краской.

— Спасибо за сегодня, — сказал он. — Кажется, наконец ухватил.

— Всегда пожалуйста, — отозвалась я и, уже почти спустившись, услышала, как он говорит кому-то наверху: — Дамы! Не отвлекайтесь на мою сексуальную задницу и походку. Я проведу тут весь день.

— Тони, у тебя весь нос в краске, — ответил чей-то голос, и из башни до меня донесся взрыв смешков и хихиканья.

Выйдя на улицу, я огляделась по сторонам. В небе висели тяжелые тучи, слой за слоем серых разбухших клубов. Шагая через лужайку, я с удивлением заметила Кертиса, Роя, Клаудию и Кейт. Они сидели на расстеленном на траве одеяле. Я уже хотела улыбнуться им, но тут Клаудия наклонилась к Кейт и зажала ей рот рукой. Кертис откинулся назад, смерил меня взглядом с головы до пят и как-то гадко усмехнулся. Он был чуть ниже Джастина, но гораздо толще, с двойным подбородком и толстыми надутыми губами.

Я шла медленно. Клаудия легла, положив голову на колени Роя. Ростом и шириной плеч он уступал и Кертису, и Джастину. Не хрупкий, просто худощавый. Он единственный из всех четверых помахал мне рукой. Кейт тряхнула головой, разметав по плечам светлые волосы.

— Здорово вчера попрыгали, правда? — спросил Кертис.

Кейт фыркнула. И тут до меня дошло — внезапно и резко, как пощечина, у меня даже лицо запылало. У меня не осталось вампирского обостренного, сверхчуткого восприятия. Я не могла улавливать их чувства и эмоции. Понимала, конечно, что Клаудия и Кейт так и сочатся злобой, — но это было очевидно всем и каждому. Я постаралась сосредоточиться на этой четверке еще раз и ничего не почувствовала. Понятия не имела, что они ощущают и чего хотят.

Ушло. Обостренное восприятие ушло, как не бывало.

Я ускорила шаг и посмотрела по сторонам. Ну ладно, вампирское зрение, по крайней мере, никуда не делось — я все так же различала все, до единой травинки на лугу и крылышки пролетавших мимо мух. Вздохнув с облегчением, я зашагала к научным корпусам. Тук-тук, тук-тук, тук-тук-тук-тук. Глупое сердце. В ушах так и стучало, так и пульсировало. В груди вскипало такое волнение, что даже кончики пальцев гудели. Я все быстрей и быстрей шагала мимо других учеников. Ни на кого не глядя. Даже дышать было трудно. Прижав руку к груди, я почувствовало, как тяжко и напряженно работают легкие.

Тело — собственное мое тело! — восстало против меня. Эта физическая реакция — что это такое? Волнение? Страх? Я сжала зубы. Надо пойти в теплицу и слегка успокоиться, взять себя в руки. Я как раз проходила мимо арки, что вела к «Кварцу», и вовсе не собиралась останавливаться, как вдруг услышала знакомый голос.

— Я знала! Знала, что это произойдет! — говорила Трейси.

— Что знала, Трейс? К этому шло уже давно.

— Давно? Несколько недель, да? С тех самых пор, как ты ее встретил! До того, как Лина Бьюдон перешла в нашу школу, все было хорошо.

Я ахнула и привалилась спиной к каменной стенке здания. Сердце у меня все так же стучало, точно бешеное. Ах, мои сверхчуткие способности! Ну почему они исчезли именно тогда, когда так нужны? И без малейшего предупреждения!

— Дело вовсе не в Лине, — попытался объяснить Джастин.

Трейси фыркнула.

— Будет врать-то! С первой же минуты, как она рот открыла, я уже поняла, что ты ее хочешь. Лина то, Лина се. Весь этот вздор про деву в беде. Кто там у нас никогда не бывал на яхте? Кто не выносит солнечного света?

Я юркнула вперед и затаилась слева от арки. Теперь-то понятно, отчего Клаудия, Кейт и Кертис так на меня смотрели! Верно, знали, к чему дело идет.

— Я просто не понимаю! — Голос у Трейси срывался чувствовалось — вот-вот заплачет.

Осторожно выглянув за угол, я увидела, что Джастин и Трейси стоят в тени рядом с выходом. Стеклянные двери корпуса открывались и закрывались, мимо тек поток учеников. Проходя мимо ссорящейся пары, большинство из них опускали головы, отводили взгляды и тихонько перешептывались. Джастин привлек Трейси к себе, и внутри у меня все так и засаднило.

— А как же я? — воскликнула Трейси. — Я видела вас на Никерсонском мосту. А со мной ты прыгать не захотел.

— Теперь все стало совсем иначе. Мои чувства переменились.

Трейси резко повернула голову — и увидела меня. Я торопливо отскочила за угол и прислонилась спиной к стене.

— Лина! — взвизгнула Трейси.

Я застонала.

— Что? — не понял Джастин.

— Лина! Вон там, за углом. Да что с вами обоими такое?

Звонкие каблучки процокали мимо меня по мостовой. Трейси со всех ног пронеслась через лужайку и оказалась уже на дорожке с другой стороны, когда я вдруг заметила, что Джастин стоит рядом со мной. Мне хотелось броситься вслед Трейси, сказать ей: мне очень жаль, что так все получилось. Внутри все стеснилось и сжалось. Пальцы Джастина коснулись моего плеча. Я отшатнулась.

— Лина! — Глаза Джастина пылали желанием — желанием успокоить меня.

— Я не хотела никому причинять боль, — проговорила я.

— Ты и не причинила.

Он снова потянулся ко мне. Безумно хотелось, чтобы он обвил руками мою талию, прижал покрепче — но в груди было так тяжело. Я показала вслед Трейси.

— Вот прямо сейчас и причинила.

— Нет, это все я, а не ты.

Я шагнула с дорожки на газон. Начали падать первые редкие капли дождя. Мы с Джастином не сводили друг с друга глаз. Как могут глаза совсем чужого человека сказать столь многое? Чувства, что Джастин ко мне испытывал, его связь с моим сердцем позволяли мне заглянуть ему в самую душу. В зеленой глубине его глаз, в зрачках таилась дверца, заглянув за которую, можно понять его стремления и намерения. Задыхаясь, я могла лишь надеяться. Надеяться, что, даже став совсем обычным человеком и, возможно, утратив вампирское зрение, я никогда не потеряю эту связь. Пожалуйста, молча молилась я, пожалуйста, пусть я никогда не забуду свои чувства к Джастину.

Мне приходилось делать над собой усилие, чтобы глядеть куда-нибудь в сторону, а не на собранные в тонкую жесткую линию губы Джастина. О, я бы все на свете отдала, лишь бы избавиться от чувства вины, огнем расползавшегося по венам. Чтобы остановить мир и время — и поцеловать Джастина прямо здесь и сейчас, посреди кампуса. Но в том-то и состояло мое проклятие — вечно чувствовать вину, знать, что я сама все и натворила. С неимоверным усилием, точно отрывая себя по живому, я развернулась и побрела к оранжерее.

Тук-тук. Тук-тук.

В оранжерее было тихо, лишь дождь негромко барабанил по скругленному стеклянному потолку. Перед дождем парило, так что окна в два счета затянуло белесой пеленой. Вокруг на металлических подставках стояло с дюжину горшков с папоротниками. Длинные зеленые листья были обведены лавандовой каймой. Я шла под ними к центральному проходу. По обе стороны возвышались двенадцатифутовые стеллажи. Каждые несколько минут включались специальные увлажняющие установки. Впервые за долгое время я ощутила себя в безопасности.

Я знала: магия моих сверхспособностей ослабела во время вчерашнего прыжка. Когда мы стояли с Джастином рука в руке, я отринула страх перед вампирским братством и выбрала реальную жизнь. Еще одна жертва. Род был прав. Намерение — вот что имеет значение.

Все эти мысли проносились у меня в голове, пока я шла по оранжерее. Перед внутренним взором возникло лицо Вайкена, а вместе с ним пришел и страх. Я протянула руку к розовому бутону. Чай с розами приносит любовь. Я спрятала лепестки в карман. Теперь надо достать лепестков яблони — на удачу. Вокруг в стандартных зеленых горшках росли кактусы, орхидеи, папоротники и многие другие растения. Крупные листья одних свисали в проход, а у других листочки были едва различимы глазом — в смысле, обычным, не вампирским.

Пахло мокрой землей. Однако я больше не тосковала по этому запаху. Должно быть, наконец-то поняла: я и сама вышла из той же грязи. Я тоже — часть природы.

— А ты рада, что прыгнула?

Я резко обернулась. В дверях оранжереи стоял Джастин. Тяжелые двойные двери закрылись за ним — и мы оказались наедине. Я отвернулась, но не тронулась с места. Он медленно двинулся ко мне. Кроссовки тихонько заскрипели по мокрому полу. Джастин подошел так близко, что коснулся грудью моей спины. Тело у него было твердое и мускулистое — совсем не как у вампиров: их тела остаются навеки такими, какими были на момент смерти.

Джастин дышал очень медленно. По спине у меня пробежал холодок. Плечи и лопатки покрылись гусиной кожей. Повернув голову вправо, я посмотрела на оранжевый цветок с пухлыми лепестками — некоторые чуть светлее, почти желтые, некоторые пылающе-рыжие. Края у них были немножко неровные, так что все вместе напоминало плюшевое сиденье.

— Календула, — проговорила я, чувствуя спиной жар тела Джастина. — Ее еще часто называют ноготками.

Я еле шептала, почти не в силах дышать. Джастин обхватил меня рукой поперек талии и прижал к себе. Близко-близко. Я опиралась спиной ему на грудь.

— Невероятные лекарственные свойства. Особенно от укусов, — продолжала я.

Джастин ничего не сказал — прижал меня еще крепче, обнял обеими руками. По всему телу у меня бегали мурашки, ладони и пальцы словно горели. Я шагнула вперед, медленно-медленно вдохнула, а потом так же медленно выдохнула. Джастин двинулся за мной.

Внимание мое привлек очередной цветок на полке справа от меня. Я повернулась — встретилась со взглядом Джастина и торопливо отвела глаза вниз, на цветы под его пальцами.

— Настурции, — сказала я и, нагнувшись, сорвала ярко-желтый бутон на длинном зеленом стебле. Мы с Джастином стояли совсем вплотную, ближе некуда. Я протянула ему на ладони цветок. — Его даже есть можно.

Джастин посмотрел на цветок, а потом на меня и открыл рот. Я положила цветок ему на язык. Он сомкнул губы.

Уже не думая о последствиях, я подняла голову, завороженно наблюдая, как он глотает лепестки, как двигается при этом его кадык. Руки Джастина легли на мои бедра, я запрокинула лицо навстречу ему.

— И что это означает? — прошептал он.

Губы наши были буквально в миллиметре друг от друга.

— Счастье. Мгновенное, прямо на месте.

Человеческий поцелуй. Горячие губы с пряным привкусом настурции. Под натиском Джастина губы мои открылись и сомкнулись вновь. Меня никогда еще не целовали так. Никогда поцелуи не были такими… такими живыми.

Лепестки, слюна, сбивчивое дыхание, напор. Бешеный стук сердца… зажмуренные глаза.

Ладони Джастина стиснули мои бедра, медленно скользнули вверх по моей спине, и вот он уже запустил пальцы мне в волосы. Не знаю, сколько длился наш поцелуй, знаю лишь, что когда я наконец сделала шаг назад, Джастин еле слышно застонал.

Внезапно я услышала звук чьих шагов, неровный, чуть сбивчивый. Пожалуй, только я могла бы заметить эту неровность, как будто одна нога ступала чуть тяжелее другой. Ботинки, почти одинаковые, но все же самую малость отличающиеся друг от друга. Выглянув из-за плеча Джастина, я встретилась глазами с Тони. Он моргнул, отвернулся и побрел в сторону хопперовского корпуса через поле для игры в лакросс.

Капля дождя скатилась вниз по моей руке — по запястью, через костяшки пальцев, и, сорвавшись с кончика ногтя, упала на пол. Я добрых пять минут стояла в дверях своей квартирки, мысленно снова и снова проигрывая недавний поцелуй. Я промокла до нитки, одежда липла к телу. Не в силах сдержаться, я захихикала, но тут же зажала рот рукой. К щекам прихлынула кровь. Джастин Инос целовался со мной…

Я рассеянно подняла голову. Взгляд мой остановился на мече Рода. Медленно, шаг за шагом, я подошла к нему почти вплотную, так что могла бы лизнуть. Улыбка моя поблекла и сползла с губ в отражении на металле. Даже сейчас на клинке еще виднелись капельки засохшей крови.

Я поднесла руку к флакончику на цепочке, на миг задумавшись, стоит ли по-прежнему носить на шее останки Рода, но тут же, опустив руки, направилась в спальню. Стоит. Конечно стоит. Пусть меня и целовал Джастин Инос, я все еще не готова расстаться с прошлым. Меня успокаивают воспоминания о долгих годах, посвященных смерти и разрушению. Я мельком прикинула, что бы для меня означало — снять меч со стены и убрать его в сундук, во тьму, вместе с остальными моими старыми желаниями и привычками. Нет, я еще не готова. Но пора сделать хоть что-то. Пусть даже — совершенную мелочь.

Глава 16

Сталь зазвенела, ударившись о сталь. Я описала круг, не отрывая взгляд от противника. «Ни за что не своди с него глаз», — учил меня Род. Я устремила весь свой вес в левую руку и, крепко стиснув рукоять, занесла меч над головой. Сегодня я взяла меч Рода, тяжелый и длинный. Он с оглушительным звоном ударился о клинок Вайкена и остановился. Мы замерли друг напротив друга.

— А ты упражнялся, — заметила я, отступая на шаг назад и опуская меч.

Дело происходило в тысяча восемьсот семьдесят пятом году. Мы с Вайкеном были в оружейной Хатерсейджа. По стенам висели сотни мечей, кинжалов и прочего оружия. В глубине комнаты, за черной шторой, стоял аптекарский стол для занятий магией.

Мое свободное зеленое платье совсем не стесняло движений. Вайкен любил упражняться с мечом — был уверен, что в один прекрасный день это умение ему еще пригодится. В тот раз он был в белой рубашке и кожаных брюках.

— С мечом легче атаковать, — промолвил он.

Оружейная располагалась на первом этаже, окна выходили на подъездную аллею. Вкладывая меч в ножны, я услышала чей-то смех. Вайкен уже стоял у окна.

— Кто там? — спросила я, подходя к нему.

— Парочка, — ответил он.

Влюбленные шли рука об руку. Совсем юная барышня в ярко-синем переливающемся платье и кавалер в светло-коричневом костюме.

Приподняв брови, я отступила от окна. Молодой человек огляделся по сторонам, остановился и, заключив девушку в объятия, наградил таким долгим и страстным поцелуем, что когда, наконец, выпустил, она почти задыхалась. А он уже снова целовал ее.

— Похоть, — процедила я. — Вот что губит женщин.

Отвернувшись от окна, я прислонилась спиной к стене. Вайкен оперся рукой о раму окна и устремил на меня взгляд темных, глубоко посаженных глаз. Хоть он и стал вампиром, они сверкали все так же жарко, как когда-то.

— Лина, это не похоть.

— Вот такие поцелуи?

Вайкен снова подвел меня к окну. Парочка уже повернула в обратный путь. Кавалер сорвал на обочине какой-то цветок и преподнес своей даме.

— Это любовь, человеческая любовь. Неужели за давностью лет ты разучилась ее узнавать?

Перед глазами у меня пробежала тень. Он прав. Это любовь. Я так стиснула зубы, что один из задних даже треснул.

— Идем, — сказала я, устремляясь к выходу.

— Куда это ты? — полюбопытствовал Вайкен, хотя по лицу у него уже расползлась понимающая улыбка, а из-под верхней губы показались клыки.

— Поздороваться с нашими новыми друзьями, — отозвалась я и сплюнула осколок зуба на пол. Он запрыгал по полу. — Пора немножко перекусить.

Встряхнув головой, я сфокусировала взгляд на анемическом столе. Был понедельник, я снова сидела в классе. Проведя кончиком языка по сколотому зубу в глубине рта, тихонько вздохнула. Сегодня я рано пришла в класс — не могла спать ночью, ведь Джастин Инос ни с того ни с сего вздумал меня поцеловать и тем самым изменил весь мой мир. Когда я пришла, в классе еще никого не было, но пока я грезила наяву, почти все уже успели собраться. Солнечные очки скользнули по столу и ударились о мою тетрадь. Подняв глаза, я увидела Тони. Он бегло улыбнулся мне и сел на свое место.

— Не видела тебя за завтраком, — заметила я.

— Ты очки забыла. Вчера в башне.

— Ой, спасибо!

Так вот почему он пошел за мной в оранжерею.

— Ну что, готова?

Тони вытащил ручку и бумагу. Я последовала его примеру, гадая про себя, отчего мы не достаем учебники.

— К чему?

— К лягушачьему дню. Сегодня мы вскрываем лягушек.

— Живых? — с интересом спросила я.

Сердце затрепетало от волнения. Неужели мне придется убивать лягушку? Почувствую я что-нибудь или нет?

— Это вроде первого зачета или теста, как-то так. Ты что, в классе совсем не слушала?

Не очень, подумала я.

— Только в глаза ей смотреть — дурная примета. Так что не смотри, — прибавил Тони.

— Почему?

— Папа говорит — убить лягушку, все одно что душу убить. Плохо. Но слушай, у меня к тебе есть дело и поважней. Куда как важней. — Тони повернулся ко мне. Я ждала, что так оно и будет. Ждала момента, когда он заговорит со мной о Джастине. Но лицо Тони было совершенно деловым и бесстрастным. — Мне нужно, чтобы ты опять мне сегодня попозировала. Учитель хочет, чтобы я еще там немного переделал.

— У меня уже кое-что назначено, — сказала я, думая о маленьком обещании, что я дала сама себе минувшей ночью. — После уроков.

— И чем собираешься заняться? — полюбопытствовал Тони. — Слоняться в оранжерее?

— Нет, потом расскажу.

— Опять секреты, Лина. Слишком много секретов, — вздохнул Тони. — А после обеда в Хопперовку заглянешь?

— Конечно, — пообещала я, открывая лабораторную тетрадь. Внезапно кто-то поцеловал меня в щеку. Я вскинула голову. Надо мной возвышался Джастин — невероятно хорош собой, слишком хорош. От уголков его глаз разбегались морщинки.

— Привет, Сасаки, — кивнул он Тони.

Тот кивнул в ответ, не отрывая глаз от тетради.

Не требовалось обладать вампирским чутьем, чтобы уловить источаемый им холод.

— После урока у меня тренировка, но ты ведь по-ужинаешь сегодня с нами, а? Хочу тебя кое о чем попросить, боюсь, забуду, — сказал Джастин, когда мисс Тейт уже входила в класс.

— Ага, — не подумав, согласилась я.

— А мне казалось, ты говорила, что поможешь с портретом? — сказал Тони. По шее вверх у него поползли красные пятна.

— Конечно, Тони, говорила, — подтвердила я, не давая Джастину возможности встрять в разговор. — А можно завтра, а не сегодня, а?

— Как хочешь, — проворчал Тони.

— Лина, не забудь про обед. Хочу у тебя кое-что спросить насчет Хэллоуина, — напомнил Джастин, направляясь к своему месту. Ну почему он всегда так замечательно выглядит?

— Скорее всего, он просто хочет, чтобы ты посмотрела, как здорово он играет в лакросс, — фыркнул Тони.

Сидеть на краю поля и смотреть, как Джастин бегает по полю за мячом, весь потный и разгоряченный? Какая заманчивая, какая великолепная идея! В моем воображении Джастин был весь покрыт потом, так и блестел на солнце.

— Ты превращаешься в одну из них, — добавил Тони, пока мисс Тейт распаковывала переносной холодильник.

— Из кого? — не поняла я.

— Из девиц, что за Джастином Иносом так и бегают. Становишься официальным членом Неразлучной Троицы. Точнее, если ты присоединишься, получится еще глупее — Неразлучная Четверка.

— Я не такая, как они!

— Ну это ж не я прыгал с моста, держась с Джастином за руки. Ты прыгала. Зачем ты вообще захотела, чтобы я ехал с вами?

— Думала… — начала я, но Тони меня перебил.

— Скоро ты будешь сидеть на краю поля и смотреть, как он играет во всякие идиотские игры. Будешь думать, как одеться под стать подружкам, и мозги у тебя совершенно расплавятся. Вот увидишь, просто погоди немного.

— Да я вовсе не…

Кто-то толкнул ко мне по столу металлический поднос с мертвой лягушкой. Кожа у нее от хранения во льду стала голубовато-серой. Да и вся тушка выглядела совершенно замороженной.

— Сосредоточьтесь, Лина, — посоветовала мисс Тейт. — Контрольная начинается.

Она отвернулась, чтобы поставить еще один поднос на следующий стол. Я все глядела на лягушку. Не думала, что она будет вот такой, — да вообще ничего такого не ожидала. Маленькое круглое брюшко, растопыренные лапки.

Взяв несколько булавок, Тони приколол разбухшие лягушачьи лапки к синей тканевой подложке подноса, чтоб удобнее было вскрывать крошечное брюшко. Я ахнула, на меня вдруг напала непонятная икота. Как странно — эта лягушка прыгала, скакала — жила. И жизнь эта оставалась еще в лежащем на столе тельце. Да, мертвая, покинувшая этот мир — но жизнь еще чувствовалась в ней.

Я хочу жить! Эта мысль неожиданно пронзила меня. Сколько раз меня умоляли о пощаде? Сколько раз я могла бы даровать жертвам жизнь? Руки у меня бессильно повисли вдоль тела. Ручка выпала из безвольных пальцев, покатилась по столу и свалилась на пол. — Лина, что с тобой? — спросил Тони.

Я смотрела в затуманенные неподвижные лягушачьи глаза. На какой-то короткий необъяснимый миг сама стала этой лягушкой. Я долго была мертвой и безжизненной, а потом меня колдовством вернули к жизни.

— Неужели нам не дано милосердия? — прошептала я.

— Что-что? — переспросил Тони.

Я все так же глядела на безжизненное лягушачье тельце. Сердце у меня билось часто-часто, на глаза навернулись слезы. Все словно расплылось, а перед мысленным взором возникло лицо Тони. Я ощущала вкус текущей по горлу крови, видела, с каким наслаждением Тони зачерпывает мороженое, видела оранжевый цветок на языке Джастина… дождь, милостивый дождь…

— Я хочу жить, — произнесла я, снова фокусируя взор на лягушке.

Одну за другой я вытащила из дряблых лапок булавки. Отъехала на стуле от парты, положила холодное тельце на ладонь левой руки. Встала и, подойдя к ряду высоких окон, что обрамляли наружную сторону класса по анатомии, отперла одно из них, распахнула створки. Я держала обмякшую лягушку, как держат стебли травы — почти прижимая к себе, к самой груди.

Высунувшись в окно, я перегнулась через подоконник. Под ним рос розовый куст — символ любви. Положив лягушку на опавшие лепестки, я забросала ее несколькими пригоршнями земли и произнесла по-латыни:

— Indulgeo mihi… прости меня.

А потом повернулась к классу. Без единого слова собрала свои вещи и вышла вон.

Глава 17

Я сидела на фонтане со статуей мадам Кюри, гладя на кампус. Травинки трепетали на ветру. Я различала даже мельчайшие трещины на стволах деревьев, росших по другую сторону от дорожки. В груди было тяжело даже дышать трудно. Неужели я сейчас заплачу? Я все ждала этого, но нет, пока еще плакать я не могла.

Я выискивала взором всевозможные мелкие детали, которые трудно было бы разглядеть обычным человеческим зрением. Раз у меня зрение все еще вампирское, может, это значит, я не совсем еще превратилась в человека? В первый раз мне захотелось, чтобы исчезла и эта моя способность.

Кто-то опустился на парапет справа от меня.

— Не смогла вскрыть лягушку? — тихо спросил Джастин.

— Не смогла, — убито подтвердила я, зажимая руки между колен, и повернула голову к Джастину.

Он взял мою руку в свои. Несколько мгновений мы просидели молча. Джастин поглаживал тыльную сторону моей руки большим пальцем, и от этого мне стало очень уютно. Приятно. Каким-то образом он всегда умудрялся внушить мне чувство, что все и всегда будет хорошо. Что можно справиться с чем угодно. Мы посидели еще немного, и скоро мимо прошел весь наш класс, в том числе и Тони. Он остановился у фонтана.

— Ли… — начал было Тони, но тут взгляд его упал на наши с Джастином переплетенные пальцы.

Тони посмотрел куда-то вдаль, потом снова на нас — и без единого слова зашагал прочь к хопперовскому корпусу.

— Через минуту мне тоже пора, — со вздохом проговорила я, поднимаясь на ноги. — У меня одно дело.

— Какое?

— Семейное, — объяснила я, ковыряя носком ноги землю. И поглядела вслед Тони, но тот уже одолел половину дороги через лужайку.

— Послушай, через две недели Хэллоуин, — сказал Джастин. — Для моей семьи это важный день, потому что в местной старшей школе будет чемпионат по футболу. Мой папа адвокат, но еще он как раз тренирует местную команду. Словом, я еду домой посмотреть игру, и мне очень хочется, чтоб ты поехала со мной. Кертис с Роем тоже будут.

Родители. Родители Джастина. Мне вспомнилась лежащая на ладони золотая сережка — под дождем. Я постаралась выбросить видение из головы.

— К тебе домой? — переспросила я, заправляя за ухо упавшую на лицо прядь волос.

— Ну да. Тут всего-то с час езды.

— Не знаю даже. Наверное.

Внезапно меня бросило в жар. Я провела ладонью по волосам. Последними родителями, с которыми я встречалась, были мои же собственные — в далеком пятнадцатом веке.

Во взгляде Джастина пробежала тень. Он явно ожидал, что я буду в восторге.

— Понятно. Ну да тебе вовсе и не обязательно.

Он все еще сидел на каменном парапете, хотя я уже встала. Я повесила сумку на плечо и побрела к дорожке.

— Да нет же, я правда хочу. Послушай, мне пора. Я приду к тебе в комнату после смены в библиотеке, ладно? Около шести.

— Лина, постой?

Я отвернулась и бегом помчалась по дорожке к Мейн-стрит.

Через минуту я уже прошла общежитие «Искатель». Мое «семейное дело» состояло в том, чтобы отправиться на кладбище Лаверс-Бэй. Я прошла по Мейн-стрит мимо порта в глубь города, вступила под сень железной арки кладбища и по указателям разыскала офис. Внутри все было выдержано в белых тонах, лишь картины с изображением цветов на стенах чуть светились нежно-розовым. Из-за широкого антикварного письменного стола — тоже белого — навстречу мне поднялась молодая женщина лет тридцати с небольшим. На лице у нее застыло привычно-скорбное выражение.

— Чем могу служить? — спросила она профессионально-соболезнующим тоном.

— Мне бы хотелось установить надгробие, — промолвила я. — In memoriam.

Мне вдруг отчетливо вспомнилось, что останки Рода висят сейчас у меня на шее.

— У вас оно уже есть?

— Нет, — отозвалась я.

Женщина взяла из стопки в правом углу стола брошюрку, раскрыла ее и протянула мне.

— Позвоните по этому номеру. Это местная фирма по изготовлению надгробных памятников. Там вам помогут разработать эскиз.

Я вытащила конверт, набитый стодолларовыми бумажками. Как и говорил Род, мне приходилось пользоваться исключительно наличными. И, глядя правде в глаза, у меня их было более чем достаточно. Глаза женщины скользнули по купюрам и устремились на мое лицо.

— Сколько будет стоить все в целом? — спросила я.

Женщина оглядела меня с головы до ног и вздохнула.

— Сколько вам лет? — спросила она, приподняв брови.

— Шестнадцать.

— Я не могу сделать этого без согласия ваших родителей, — решительно и властно заявила она.

Терпеть не могу таких вот особ.

— Надгробие как раз в память о моих родителях. Они оба мертвы. Так что, если две тысячи долларов вашему кладбищу пригодятся, разрешите мне его установить. Или мне придется обратиться куда-нибудь еще.

— О! — только и сказала она, легонько наклоняя голову, чтобы я не видела смущения в ее глазах, и вытащила из другой стопки бланк заказа. — Простите.

Она взяла с меня две тысячи за то, чтобы памятник Роду стоял в тени ветвей раскидистого старого дуба. Даже сейчас, после смерти Рода, у меня все не укладывалось в голове, что он был настолько слаб, чтобы умереть от солнца.

На следующей неделе, в пятницу вечером мы с Джастином шли к полю для игры в лакросс.

— Я так рад, что ты едешь со мной на Хэллоуин! — промолвил он, держа меня за руку. На другом плече он нес принадлежности для игры. — Ты ведь не передумала за неделю?

— Мне очень хочется увидеть твою семью, — ответила я.

Джастин поднес мою руку к губам и поцеловал основание пальцев.

Навстречу нам через лужайку шла группка учеников, среди которых была и Трейси. Когда мы проходили мимо, одна из девочек, высокая брюнетка в массивных очках, притворилась, что кашляет, но на самом деле довольно отчетливо произнесла «сучка». Я сделала вид, что не расслышала. Трейси оглянулась на меня через плечо, сощурилась и встряхнула головой, перекидывая волосы через плечо.

Через неделю после того, как Джастин пригласил меня поехать к нему и познакомиться с его семьей, я написала контрольную работу по анатомии. Пришлось подробно описать весь процесс вскрытия лягушки. Мисс Тейт сказала, она, мол, понимает, что произошло (ей никогда не понять, но я спорить не стала), так что пусть я просто сдам письменную работу.

И за всю эту неделю я видела Тони только на уроке анатомии. Сколько я ни заходила за ним перед завтраком или ланчем, его никогда не оказывалось дома. Сосед всегда так и говорил: его нет. На телефонные звонки он тоже не отвечал. И как только ему удавалось так успешно от меня прятаться? Художественная башня, похоже, была для Тони местом слишком святым, там я приставать к нему не осмеливалась — ведь он совершенно очевидно избегал меня.

В ту следующую пятницу — кажется, было тридцатое число — стояла необычайно теплая погода. Я ходила по улице только в джинсах и легком свитере.

— Мама готовит в твою честь царский обед, — сообщил Джастин.

Мы подходили к полю для игры. Было около трех часов.

— Твоя мама?

Я нервно сглотнула. Грудь пронзил приступ острой тревоги. Обычно я старалась не вспоминать свою маму — ее глаза и как от нее пахло свечами и яблоками.

— Ну да, она все спрашивает меня, что ты любишь. А ты, надо сказать, много ешь — для такой-то худышки. Так что я сказал ей, пусть приготовит мое любимое — ростбиф.

Я мельком подумала — интересно, какая она, мама Джастина? Он поцеловал меня в щеку: мы дошли до поля.

— Уезжаем примерно в половине шестого. Идет?

— Отлично, — согласилась я, усаживаясь на краю поля.

Кейт с Клаудией немедленно плюхнулись по обе стороны от меня. Ничего удивительного — они всю неделю так себя вели: садились рядом со мной, когда поблизости находился Джастин, — и старательно игнорировали, когда поблизости была Трейси. И как только не путались?

— Лина! Ты только посмотри, что у нас теперь есть! — возбужденно заявила Клаудия, сверкая глазами.

И у нее, и у Кейт на шее висели флакончики с блестками — игрушечная пыльца фей, в любом игрушечном магазине купишь.

— Мы пытались найти флакончики в форме кинжалов, как у тебя, но не смогли, — добавила Кейт.

— Да, и раз уж ты теперь в нашей группе, надо бы нам как-то подстраиваться друг под друга, — подхватила Клаудия.

— Подстраиваться? — переспросила я, закатывая рукава.

Парни из лакроссной команды принялись носиться по полю, перекидываясь мячом. Я подняла лицо к небу. Клаудия тоже посмотрела вверх. Она, конечно, не догадывалась, что я просто определяю время по солнцу.

— Наслаждайся, пока еще тепло, — сказала Клаудия, глупо предположив, что я думаю о погоде. — Скоро команда перейдет на зимние тренировки в зале.

Я была в солнечных очках — массивных, стиля «авиатор». Клаудия с Кейт собезьянничали и это. Мы лежали, глядя вверх.

— Фи, как тут воняет, — заявила Кейт. — И, похоже, все до одной девчонки из школы пришли посмотреть, как парни мяч гоняют. Неудачницы!

— Лина, смотри! — окликнул меня Джастин, показывая на ярко-розовые наколенники Кертиса.

Мы с ним дружно расхохотались, но тренер завопил, чтобы Джастин «немедленно прекратил флиртовать с подружкой».

— Так вы с Джастином?.. — многозначительно спросила Клаудия, улыбаясь. Эта улыбка словно бы намекала на что-то такое, чего Клаудия не произносит вслух.

— Что мы с Джастином? — непонимающе переспросила я.

— Вы пришли из «Искателя». Вместе. Вы с ним там?..

— Что мы с ним там?

— Он пришел прямиком из твоей комнаты? — спросила Клаудия.

Я помотала головой.

— Он у меня еще ни разу не был.

— Что? — воскликнула Кейт, резко садясь. — Он никогда не был в твоей комнате?

Я снова покачала головой, глядя на поле. Джастин мчался к воротам, неся мяч в своем сачке. Какой же он сильный! Когда он забил гол, Кейт с Клаудией сели — и мы все завизжали от радости. Мы-то трое не были неудачницами. Я стала популярна. Все видели, что мы с Джастином постоянно ходим повсюду вместе. Но как мне показать ему свою комнату? Все те вещи, что делали меня… ну, скажем, мной.

Впрочем, в чем-то Кейт права. Джастин уже начинал спрашивать, как там у меня — явно напрашивался посмотреть. Клаудия откинулась назад и оперлась на локти, подставив лицо солнцу. Взгляд ее небрежно скользнул по хопперовскому корпусу.

— Ух ты! — неожиданно вырвалось у нее.

Мы с Кейт разом повернулись к ней. Она вглядывалась в художественную башню.

— Опять глазеет? — спросила Клаудия.

Я изогнулась, чтобы тоже взглянуть. Из темноты художественной башни на поле глядели два раскосых миндалевидных глаза. Но стоило нам с Тони встретиться взглядом, он повернулся и исчез в глубине комнаты.

— Он на тебя всю неделю пялится. На собрании, в классе, теперь вот тут, — пояснила Кейт.

— Я не замечала, — растеряно проговорила я, поднимаясь. — Сейчас приду.

— Лина, к чему тебе утруждаться? Только его поощрять, — крикнула мне вслед Кейт, засучивая рукава свитера.

— Сейчас приду, — повторила я, глядя на окно художественной башни.

Там никого не было. Я понятия не имела, что Тони исподтишка следит за мной всю неделю — а жаль, что не имела. Наверное, надо сказать ему, что это Неразлучная Троица ко мне липнет, а совсем не наоборот. Меня интересовал только Джастин, и я уж никаким боком не вписывалась в их задушевную компанию.

Перейдя лужайку, я вошла в хопперовский корпус и поднялась по винтовой лестнице в башню.

— Эй? — окликнула я еще со ступенек. Никакого ответа. — Тони, я знаю, теперь ты меня презираешь, но не надо было за мной следить — теперь уже не отвертишься. — По-прежнему никакого ответа. Это меня не остановило. — Знаешь, ты ведь всегда можешь ко мне прийти и…

Переступив порог, я ахнула и оборвала свою речь на полуслове. На другом конце комнаты, прямо напротив входа, стояла картина. Я замерла на месте. Тони закончил его. Закончил мой портрет! Художник изобразил меня со спины — от талии и выше. Голову я повернула вправо, так, что был виден профиль. И я смеялась — радостно и безудержно, открыв рот. Небо над головой было безоблачно-синим. На левом плече у меня виднелась татуировка — совсем не зловещая, а очень стильная. Я знала: портрет написан с одной из фотографий, я видела ее в шкафчике Джастина в этом же самом хопперовском корпусе, всего двумя этажами ниже. Фотография с того дня, как мы прыгали с моста. В отличие от снимка, на котором я была в футболке, на картине спина и плечи у меня были обнажены. Я рассматривала изгиб моего позвоночника, покатые гладкие плечи. Тони не просто упражнялся в рисовании — он изучал мое тело. И душу.

— Нравится? — спросил он.

— Потрясающе, — выдохнула я, не в силах отвести глаз от картины. Как только он сумел увидеть меня такой? Как будто бы восхищаясь моим счастьем. — Это не я, — проговорила я. — Не может быть.

— Такой я вижу тебя.

— Улыбающейся? Счастливой? — спросила я, поворачивая голову вправо, к Тони.

Он стоял рядом со мной.

— Ты даришь мне счастье.

Я снова посмотрела на портрет, не в силах оторваться от света, что излучал мой улыбающийся профиль.

— Лина…

Тони взял меня за руку. Карие глаза его смотрели в мои глаза, тонкий рот вытянулся в ровную прямую линию без намека на смех или улыбку. Обычно-то его улыбка всегда поднимала мне настроение: я знала — сейчас последует что-нибудь забавное.

Я обратила внимание на то, что пальцы Тони, бережно державшие мою руку, против обыкновения не испачканы краской. Бейсболка была надета козырьком назад, на рубашке — ни пятнышка. Должно быть, он закончил картину несколько дней назад.

— Я хотел сказать тебе, пока не слишком поздно… — начал он.

Я смотрела на наши соединенные руки, пораженная внезапным осознанием.

— Не надо… — пыталась выговорить я.

— Я…

— Тони, пожалуйста, не надо!

— Я тебя люблю.

Он произнес это быстро, — точно пластырь сдирал. И взволнованно заглянул мне в глаза — как я восприму его признание. Настала тишина. По взгляду Тони я видела: он хочет, чтобы я хоть что-то сказала.

— Тони… — начала я, но он перебил меня — словно с моста в воду.

— На самом деле люблю, и давно полюбил, так что даже не пытайся убедить меня, что это не так. Знаю, ты думаешь, мы просто друзья, мы и вправду друзья, хотя ты и ходишь теперь повсюду с этим идиотом. Но я хочу большего. И ты, сдается мне, тоже.

— Я еду знакомиться с родителями Джастина. Сегодня.

Тони выпустил мои руки и попятился. Снял бейсболку и взъерошил всей пятерней торчащие черные волосы.

— О, клево. Ну ладно, пустяки.

— Тони, погоди… — Я протянула к нему руку. Он был уже почти на лестнице.

— Я… мне пора.

— Не уходи! Картина. Она прекрасна.

Он развернулся и помчался вниз по лестнице с такой скоростью, что было совершенно ясно: догонять его не стоит.

Глава 18

Семейство Джастина обитало — вы только представьте — на Род-Айленде. В крошечном штате между Массачусетсом и Коннектикутом. Я не знала, чего ждать на выходные, и привезла с собой гораздо больше одежды, чем нужно. Остановив свой джип напротив входа в «Искатель» и увидев мой чемодан, Джастин ослепительно улыбнулся.

— Тебе и в самом деле все это понадобится? — Он открыл багажник. — Ты как?

Второй вопрос он задал, заметив, что я против обыкновения не улыбаюсь ему в ответ.

— С Тони поссорилась.

— Из-за чего? Из-за портрета? Он его вообще когда-нибудь закончит или нет?

— Понятия не имею.

Не мое дело — рассказывать Джастину, что Тони закончил писать портрет.

— После выходных поговорите, — попытался утешить меня Джастин. — Ему просто надо малость остыть.

Со второго ряда сидений выглянул Кертис.

— Привет, леди, — последнее время он взял манеру величать меня именно так.

С последнего ряда высунулась рука чуть потоньше и похудее, чем у Джастина. Рой помахал мне, и я поняла, что он лежит на спине. Я забралась на пассажирское сиденье рядом с водителем, и мы тронулись в путь.

Мэйн-стрит стала выездом на шоссе номер шесть, шоссе номер шесть превратилось в автотрассу. Я опустила окно. Мы мчались быстрее любого коня, какого я только когда-либо видела. Деревья сливались в одно смутное зеленое пятно. Высунув руку в открытое окно, я подставила ее ветру, и тот сразу же отшвырнул ее назад. Джастин посмотрел на меня, улыбнулся и стиснул мое колено. Я улыбнулась ему в ответ и вскинула подбородок навстречу сгущающимся сумеркам.

Сумерки затопили длинную улицу, обрамленную дубами, листья которых уже начинали буреть. Перед домами тянулись просторные лужайки, на беленых крылечках лежали тыквы. На многих тыквах были вырезаны криво усмехающиеся лица, а внутри стояли зажженные свечи.

— Сдается мне, в Англии Хэллоуин не очень-то популярен, а? — спросил Кертис, надевая легкую куртку поверх футболки. Мы направлялись вверх по пологому склону к серому особняку в колониальном стиле. — Ты на все тут смотришь, открыв рот.

Дом Джастина был трехэтажным. Голубая парадная дверь, вдоль каменной дорожки — ряд тыкв.

— У нас тут толпы детей за конфетами приходят, — промолвил Джастин, подтаскивая к двери свою сумку и мой чемодан. Открыв дверь, пропустил вперед меня, Кертиса и Роя. Потом завопил: — Мааам!

В огромном холле по стенам, над массивной мебелью из красного дерева, висели картины — пейзажи и фамильные портреты. Голос Джастина разнесся над полированным полом, эхом отражаясь от высокого потолка.

— Мы приехали! — подхватил Кертис, проносясь мимо меня куда-то направо, в сторону роскошно отделанной гостиной.

Плюхнув все свои сумки на пол, он включил телевизор. Рой последовал его примеру и устроился на другом конце длинного кожаного дивана.

Я же никогда еще не видела настоящего современного дома. Он был буквально напичкан всевозможными электронными устройствами, часть из которых я уже встретила в Уикхэме, а с некоторыми столкнулась впервые. Интерьер был украшен тоже очень современно. Гостиная не отделялась от холла стеной, они представляли собой единое пространство. На второй этаж вела широкая лестница.

Вниз по ступеням торопливо сбежала женщина лет пятидесяти пяти-шестидесяти. Роскошные светлые волосы, смешливые морщинки у глаз. Дробный перестук каблучков по деревянным ступеням.

— О! Вот и вы!

— Привет, мам.

Джастин поставил сумку у двери. Миссис Инос сгребла сына в объятия и прижала к груди. Волосы ее спадали на лицо. Она расцеловала его в лоб и щеки.

— Насмотреться на тебя не могу, — сказала она, сжимая его лицо в ладонях и снова крепко целуя. Потом отступила на шаг и посмотрела на меня оценивающим взглядом. — Ах! — проговорила она. — Какая же ты красавица!

Она обняла меня, я смущенно ответила на объятие. Ладони ее крепко сдавили мне спину.

— Ты говорил правду, — заметила она, обращаясь к сыну, наконец отпустив меня и направляясь к гостиной.

Кертис и Рой вскочили с дивана и по очереди обняли мать.

— Лина, я хочу услышать все-все. В смысле — все-все про Англию. Расскажи мне о себе, — сказала миссис Инос, когда с приветствиями было покончено. — Пойдем поговорим, пока я буду готовить салат.

Мы с Джастином переглянулись, и я последовала за его матерью на кухню. Там я ответила на все ее вопросы, но рассказала лишь то, что ей надо было знать.

После ужина я приняла душ и вышла из ванной комнаты в джинсах и футболке, сжимая в руках косметичку с умывальными принадлежностями. В коридоре было темно. Я направилась было к гостевой спальне, но через пару шагов остановилась. За спиной у меня что-то зашелестело, однако звук этот смолк в тот же момент, как я остановилась. Я резко обернулась. Позади меня в темноте стоял Джастин.

У всех людей кожа разная. Я-то знаю, я тысячи раз вонзала клыки в чью-нибудь шею. Легко и непринужденно. Как нож взрезает кожицу яблока. Но кожа Джастина в темноте просто источала сияние. Он медленно, очень медленно подошел ко мне. Я смотрела, как перекатываются у него под кожей мышцы живота.

Джастин был без рубашки, в одних свободно свисающих на бедрах джинсах. Чтобы не таращиться куда не следует, я поспешно подняла голову и принялась рассматривать скульптурные мускулы у него на плечах.

Он схватил меня за руку — и через миг дверь уже закрылась за нами, а я оказалась в постели, на спине. Совсем одетая — но как я о том жалела! Руки Джастина блуждали по моему телу. Наконец он позволил мне тоже обнять его, и я прижалась к нему всем телом, обвив ногами талию. Он застонал у меня над ухом — стон слетел с его губ почти рычанием, точно он хотел съесть меня. Прильнув губами к его шее, я лизнула ее, почувствовала на языке соль. Ладони Джастина скользнули вверх по моим бедрам, он начал торопливо расстегивать мои джинсы, но тут…

— Джастин! — раздался с первого этажа голос его матери.

— Непременно погуляй по окрестностям, — сказала мне миссис Инос, вытаскивая из духовки противень с печеньями. Мы с Джастином заговорщически переглянулись. Я взяла предложенное печенье и тотчас же решила, что в жизни не чувствовала более потрясающего запаха. — У нас по соседству буквально сотни детей, все дома украшены в честь праздника.

— Чистая правда, — подтвердил Джастин.

Щеки у него все еще пылали после наших объятий в гостевой комнате.

Его мама взъерошила сыну волосы и, улыбнувшись мне, вышла из кухни. Небрежная близость между ними разворошила во мне воспоминания. Утро в отцовском доме пахло нагретой землей и летней травой. Я, бывало, нежилась, зарывшись головой в подушку, но шепот отца пробуждал меня ото сна. Мы шли через сад, разговаривая о чем придется, стараясь провести друг с другом побольше времени до начала дневных трудов. Мама Джастина — один ее взгляд сказал мне все. Я забыла, что такое — быть дочерью. Я слишком долго была королевой.

Я уже почти ощутила вкус яблок из отцовского сада, почувствовала на языке взрыв кисловатой сладости, но тут Джастин легонько сжал мои пальцы. Нежное прикосновение вернуло мои мысли к настоящему, а образы прошлого, как это всегда и бывает с воспоминаниями, развеялись, точно дым.

Мы вышли из дома, спустились по пологой подъездной дорожке и направились вниз по улице. Было уже почти семь, так что от дома к дому вовсю носились стайки детишек в маскарадных костюмах. На всех крылечках горели разноцветные фонари.

— А ты так наряжался? — спросила я.

— Когда был маленьким.

— А для чего привез меня сюда? К своей семье? — спросила я, улыбнувшись какой-то малышке в костюме ведьмы.

Улица — примерно с полмили длиной — буквально бурлила от обилия разнаряженных детей.

— Потому что мне кажется, что ты в моей жизни надолго, — ответил Джастин.

Мне тут же остро захотелось снова очутиться с ним в гостевой спальне. Мы побрели по улице, держась за руки и жуя печенье, что дала нам его мама с собой на дорожку.

— А вот про твою семью я ничего и не знаю, — заметил Джастин. — Ты никогда ничего не рассказываешь.

Мимо нас промчался маленький мальчик с огромными белыми клыками. Я так и вытаращилась ему вслед.

— Мои родители умерли. Уже давно.

— Но ты говорила, у тебя еще и брат был. Помнишь, в тот день под дождем.

— Был. Но тоже умер, — ответила я, уставившись прямо перед собой, но ощущая на себе взгляд Джастина. — Только не надо меня жалеть.

Джастин покраснел, выпустил мою руку и поднял ладони — защищающимся жестом.

— Я и не жалею. Просто подумал… не знаю даже. Сам не знаю, что подумал. Все, кого ты любила, умерли. Наверное, тебе ужасно одиноко.

— Еще как. Но я не позволю этому наложить отпечаток на всю мою жизнь. Не позволю!

Мы помолчали. Я слушала звонкие голоса детей вокруг и шуршание конфет в наволочках, что они носили вместо мешков.

— Теперь я не одинока, — сказала я, снова беря Джастина за руку.

Он кивнул, но без особой убежденности.

— Послушай, — теперь настал мой черед останавливаться. — Ты тут ничего не можешь поделать, не можешь ничего исправить.

— Но очень бы хотел.

— Знаю. Будь такая возможность, это мог бы сделать только ты.

Джастин улыбнулся и крепче сжал мою руку.

Мы еще немного погуляли, а когда кончилось печенье, вернулись домой. Вечер прошел тихо и мирно. Приехал папа Джастина. Мы поздоровались с ним, но тут же и распрощались — было уже поздно, а я так устала, что только и думала, куда бы голову опустить. Конечно, лучше бы всего — на плечо Джастина, но его родные все время торчали где-нибудь рядом.

Слегка отяжелев от печенья и конфет, я поднялась по лестнице, закрыла за собой дверь гостевой спальни и повалилась на кровать. Как же легко приняла меня семья Джастина! Воспоминания о моей родной семье уже настолько выцвели и поблекли, что превратились лишь в смутные тени, неясные обрывки впечатлений. Я сонно раздевалась, думая о губах Джастина, о его зеленых глазах. А уже коснувшись головой подушки, вспомнила те его слова — что если бы он только мог, то сделал бы все, чтобы унять мою боль. Нет, никто не мог бы исправить того, что я натворила. Никто, кроме меня. Но теперь Джастин Инос стал частью моей жизни — и уже одно это уменьшило таящуюся у меня в сердце боль. Засыпая, я представила Джастина — как он лежит у себя в комнате на спине, думает обо мне и надеется, что я не сплю и тоже думаю о нем.

Глава 19

На следующее утро я даже сквозь ворох одеял на гостевой постели ощутила витавшую в воздухе прохладу. Перевернувшись на живот, я встала на колени и кончиками пальцев приподняла занавеску на маленьком окошке в изголовье кровати. Небо было цветом как вздох младенца, и я догадывалась, что еще слишком рано — семейство Иносов, небось, спит крепким сном и не помышляет о завтраке. Не прогуляться ли по окрестностям в одиночку? Я натянула джинсы и Джастинов свитер и, даже не причесавшись, вышла на улицу.

Небо тем временем приобрело сероватую синеву, в кронах деревьев повисла туманная пелена. От свитера пахло Джастином — такой приятный и знакомый запах, лесной, пряный и сладкий.

Немного отойдя, я оглянулась на дом Иносов. Я не собиралась идти далеко — просто немного погулять по соседству, пока все еще не проснулись. Моему телу, судя по всему, все еще требовалось не более четырех часов сна но я догадывалась, что со временем это изменится. Я неторопливо брела мимо спящих домов.

В животе заурчало, и я подумала о яичнице и горячем кофе — наверняка мама Джастина приготовит на завтрак и то и другое. Я улыбнулась. Род-Айленд, остров Рода. Ну конечно, я на его острове. Я так долго мечтала перестать поминутно вспоминать Рода и мою вампирскую жизнь. И — в некотором отношении — преуспела. Мои сверхъестественные способности пропали, вампирское зрение начало слабеть, и я, как никогда ранее, стремилась окончательно стать человеком. То, о чем я всегда мечтала, — то, к чему теперь все вело. Надо надеяться, без сверхъестественных способностей я забуду, как отличалась от всех прежде, смогу жить обычной жизнью, не считывая эмоции и намерения окружающих. По лицу у меня начала расползаться слабая улыбка…

За спиной вдруг что-то пошевелилось.

Я мгновенно узнала, вспомнила это глубинное ощущение, что за тобой следят. Нет, точнее сказать — что по твоему следу идут. Это захлестывающее чувство, когда вампир встречает вампира. Сперва — оглушительная тишина, а потом вдруг словно покрываешься маленькими сосульками. Волоски у меня на руках встопорщились, глотать стало трудно. Я вихрем развернулась назад.

Там, среди мирного спящего предместья, под фонарем стоял Сулинь.

Я ахнула. Воздух стремительно ворвался в легкие, я задержала дыхание — и снова воцарилась тишина. Сулинь стоял неподвижно. Он был облачен в традиционные индийские одеяния — белая рубаха, белые полотняные штаны и золоченые кожаные сандалии. На голове — белый тюрбан. Полное лицо, круглые щеки — и все же он совсем не выглядел дородным. Сейчас, в утреннем свете, Сулинь казался чуть ли не призраком — такой безмятежный, такой далекий от мирской суеты и забот. На лице — ни морщинки. Человек, живший на земле еще до рождения Христа.

Понятия не имею, откуда Сулинь узнал, что я сейчас на Род-Айленде, — и все же он был именно тут. Мы оба молчали. Наконец он медленно двинулся ко мне, прикоснулся ладонью к моей правой щеке. От него ничем не пахло, прикосновение было еле теплым. Темно-карие глаза внимательно всматривались в мое лицо. Он улыбнулся.

— Рад твоему перерождению, — промолвил Сулинь тихим текучим голосом и достал из кармана крохотный, меньше ногтя, лиловый цветок на длинном зеленом стебле — тимьян.

Ритуальный цветок, означающий возрождение души. Я бережно взяла стебелек двумя пальцами.

— Чем я заслужила такую честь?

Хоть прежде я и занимала высокое положение, хоть и повелевала нашим братством, но Сулинь никогда еще не удостаивал меня визитом.

— Я пришел предостеречь тебя, — промолвил он обычным своим безмятежным тоном, делая шаг назад и останавливаясь в паре футов от меня.

Я зажала ладонью рот. Сердце колотилось с такой силой, что даже Сулинь услышал этот стук и поглядел мне на грудь.

— Nuit Rouge. Бог ты мой! Я забыла, совершенно забыла, — простонала я. — Вчерашняя ночь была последней ночью Nuit Rouge. Сегодня — первое ноября. Nuh Rouge закончилась. — Я обвела взглядом землю вокруг, деревья, спящие дома, где мне так остро захотелось вновь оказаться. А потом снова посмотрела на Сулиня. — Вайкен обнаружил, что я не сплю?

Сулинь медленно кивнул в ответ.

Я оглянулась на видневшийся в отдалении дом родителей Джастина. Там было еще темно.

— Если ваше братство едино, его не победить. Но в неполном виде, как теперь, ему не преуспеть. — Сулинь помолчал. — Охота на тебя началась.

Они вернулись. Мои вампирские сверхъестественные способности взяли верх над человеческими. Должно быть — из-за близости к Сулиню, к его могуществу и силе. Перед мысленным взором у меня возник образ, рожденный не моим разумом, а в голове Сулиня: камин в комнате Рода, в моем замке.

— Есть что-то еще… — прошептала я, мысленно глядя на этот камин. Голос мой дрогнул от страха. — Ты хочешь сказать мне что-то еще.

— Они нашли среди углей наводку на след. Род сжег все свидетельства твоего преображения, кроме одного. Всего одно слово на обгорелом клочке бумаги.

— Уикхэм, — промолвила я.

В голове возник новый образ: крохотный неровный обрывок бумаги из школьной брошюры. Сейчас моя мысленная связь с Сулинем была необычайно велика — я ощущала даже его эмоции, что, признаться, изрядно меня удивило — все эти годы я считала, что ему нет дела до мелких пустяков вроде этого. Вампирские и человеческие способности сейчас сливались во мне воедино, и среди образов, текущих от Сулиня я почти осязаемо ощущала владевшую Вайкеном ярость.

Надо было перевести дыхание, но я не могла. Скрючившись, почти складываясь пополам, я уперлась руками в бедра. Сулинь, наклонив голову набок, наблюдал за мной. Должно быть, моя реакция казалась ему интересной.

— Значит, — с трудом выговорила я между судорожными вздохами, выпрямляясь и прижимая руку к груди, — они придут за мной.

— Придут предъявить права на свою создательницу. Они не знают, что ты стала человеком, Лина.

— То-то сюрприз их ждет.

Глаза Сулиня улыбались, хотя лицо оставалось бесстрастным. Взгляд скользнул на флакончик с прахом у меня на шее, и я с потрясением поняла, что вижу в этом взгляде грусть. Шагнув вперед, Сулинь потянулся к флакончику и бережно взял его.

— Им ведь еще предстоит выяснить, что такое Уикхэм и где находится, да? — спросила я.

Выпустив флакончик, Сулинь снова погладил ладонью меня по щеке. Он ничего не ответил на мой вопрос — мы оба знали: это лишь вопрос времени. Они непременно отыщут меня. Я со всех сил старалась мыслить рационально.

— Ты стала для Рода его лучшими днями, — прошептал Сулинь. Сердце пронзила острая боль. — Закрой глаза, — тихо произнес Сулинь мне на ухо. Я повиновалась, и еще через миг он сказал: — Иди же вперед, Лина, сквозь мрак и свет.

Когда я открыла глаза, улица была пуста. Сулинь исчез.

Еще через пару дней украшения к Хэллоуину сменились иными — нелепее я в жизни ничего не видела. Магазины на Мейн-стрит были завалены индюшками. Тыквы все так же сияли со всех углов, но теперь в придачу к ним появились вырезанные из картона изображения высоких кораблей, странных людей в черных сапогах и цилиндрах, и, само собой, снова — индюшки, индюшки, индюшки.

— День благодарения, — объяснил Джастин.

Мы вместе шли через кампус в библиотеку, чтобы подготовиться к контрольной по математике. Джастин пустился в долгий рассказ о том, как отмечают День благодарения у него в семье. Я слушала вполуха, мысли мои ходили кругами, вились все вокруг одной и той же темы, не отпускавшей меня с тех пор, как Сулинь исчез на улице Джастина.

Правду сказать, мне хотелось бы верить, что явление Сулиня было всего лишь видением, мороком. Что я сама все выдумала. Джастин честно пытался заняться математикой, но я не могла ни на чем сосредоточиться. Я думала лишь о предостережении Сулиня. Тот стебелек тимьяна я так и носила повсюду с собой в кармане.

— Слушай! Квадратный корень из восьмидесяти одного — это девять, да? — спросил Джастин.

Мы собирались, как обычно, засесть в отдельном кабинете для занятий. Джастин просто обожал их за то, что можно было опустить жалюзи и полчаса кряду целоваться, а не зубрить квадратные корни.

— Все равно не понимаю, с какой стати мы должны отвечать на такие вопросы, да еще и путаться в разных вариантах ответов, — отозвалась я.

— Тем-то контрольные и плохи. Но деваться некуда…

Джастин продолжал разливаться о чем-то еще, а я снова мысленно вернулась на Род-Айленд, на улицу его родителей. Ладонь Сулиня на моей щеке, образ Вайкена, ищущего, что может значить слово «Уикхэм». Как же глупа я была, что позволила себе настолько втянуться в новую жизнь, настолько позабыть обо всем остальном!

— Внимательно прочитай задачу, а потом изучи все предлагаемые ответы…

Джастин все еще описывал мне наилучшую стратегию на контрольной. Мы шли по дорожке перед библиотекой. Я смотрела, как движутся его губы — пухлые, чуть надутые, они странно не сочетались с твердым решительным подбородком. Лицо его сейчас было расслаблено и спокойно, волосы отросли чуть длиннее, чем следовало, так что аккуратный юный спортсмен выглядел слегка встрепанно.

Настало время открыть ему правду.

— Пойдем ко мне, — сказала я, придерживая дверь библиотеки, хотя Джастин уже взялся было за ручку. И уточнила: — Позаниматься.

Джастин резко обернулся ко мне.

— К тебе? — в глазах его читалось потрясение — но и глубинный восторг.

— Вовсе не за тем, о чем ты думаешь, — отрезала я и оттащила его от входа в библиотеку, чтобы пропустить идущих за нами учеников.

— А я думал, ты туда никого не пускаешь, приватность и все такое, как там ты говорила.

— Идем, — сказала я и повела Джастина по дорожке к «Искателю». Я сама толком не знала, что и как собираюсь говорить, — но пришло время ему узнать мою тайну.

Мы поднялись по лестнице к моей квартирке.

— Постой-ка, — вдруг произнес Джастин, останавливаясь посреди лестничного пролета. — Ты поэтому не показывала мне свое жилье? — Он с недоверчивым видом развел руками. На лестнице было темнее, чем снаружи. Безликие, гостиничного типа лампы в синих плафонах заливали лестницу и светло-зеленый свитер Джастина золотистым светом. — Из-за того, что живешь в старой квартире профессора Беннета? Так я это уже давно знал.

— А вот все остальные пугаются, — заметила я, продолжая подниматься.

Над порогом, как всегда, висели розмарин и лаванда — отпирая дверь, я чувствовала их аромат. Джастин вошел следом за мной.

— А здесь здорово! — восторженно промолвил он. — Хотя бывший хозяин и умер.

Я решила дать ему время оглядеться по сторонам и рассмотреть обстановку, поэтому сама прямиком направилась к двери, ведущей во внутренний дворик. Отодвинув занавеску, я выглянула наружу. С колышущихся под ветром деревьев летели листья, от хэллоуинских украшений кое-где оставались еще разбитые тыквы.

— Ух ты! — раздалось у меня за спиной. Должно быть, Джастин обнаружил меч Рода. Обернувшись, я увидела, что так оно и есть: Джастин стоял в шаге от благородного клинка. Я подошла и встала справа от него.

— Он настоящий? — благоговейно выдохнул Джастин, обегая глазами меч.

Потом взгляд его скользнул по настенным подсвечникам в виде розовых венков, переплетенных проволокой.

— Мне надо с тобой поговорить, — промолвила я, сжав теплые пальцы Джастина.

— В жизни не встречал девчонки, которая бы увлекалась оружием, — проговорил он, не сводя глаз с меча. Моих слов он словно не слышал.

— Конечно, — сказала я. — Но нам надо поговорить.

— Насчет Тони? — наконец-то Джастин обернулся ко мне.

— Тони?

— Ну вы ведь друг с другом больше не разговариваете. Я замечал. Да все замечают.

— Нет, — покачала я головой. — Не об этом.

— Или о том, почему ты не показывала мне свое жилье раньше? Мне не хотелось настаивать, потому что казалось, тебе важно хранить свою тайну.

— Тайну? — встрепенулась я.

— Ну да. Трейси на каждом углу твердит, что ты, мол, дочка миллионера или из какой-нибудь королевской семьи.

Я снова покачала головой и протянула руки вперед, прижимаясь ладонями к ладоням Джастина.

— Пожалуйста, осмотрись хорошенько по сторонам. Посмотри по-настоящему. И скажи — что ты увидел?

— Да я уж глядел. Ну, слегка готично, но, если подумать, ничего удивительного. Ты ж всегда в черном ходишь. — Джастин улыбнулся. По легкомысленному ну я поняла, насколько же он далек от осознания, кто я такая на самом деле. — Не, что, правда из королевской семьи?

— Ну погляди же по-настоящему. Пожалуйста!

Джастин вздохнул, отвернулся от меча и медленно обвел комнату взглядом. Дверь в спальню находилась у него за спиной, но стояла нараспашку, так что в нее виднелось черное одеяло и простой деревянный прикроватный столик. Потом Джастин повернулся к другой двери, скользнул взором по кофейному столику, на котором лежали мои солнечные очки и ключи от машины. Пройдя через комнату, он остановился подле бюро.

— Любишь старинные фотографии? — Он взял с бюро фотографию нас с Родом. — Ой, да я ж этого парня видел.

Молчание.

— Что? — наконец прошептала я, не веря своим ушам.

— За несколько дней до начала школы. Шатался тут по кампусу. А кто он такой? Твой прежний бойфренд?

— Нет. Ну, не совсем, — пробормотала я, не в силах скрыть разочарование — я уж начала думать, что Джастин видел Рода когда-нибудь на днях. Как ни смешно, но еще чуточку надеялась.

— Не совсем?

— Он умер. Оглядывайся дальше, пожалуйста.

Джастин поставил фотографию на место и принялся разглядывать остальные. На первых, что попались ему на глаза, была только я — позировала в разных живописных местах Англии. Но потом он взял фотографию нашего братства — единственную, на которой мы собрались все вместе. Я блистала в изумрудно-зеленом платье (черно-белое изображение, конечно, не передавало цвета). Справа от меня стояли Гэвин и Хис, слева — Вайкен и Сон. Джастин разглядывал фотографию, а я тем временем вглядывалась в лицо Вайкена, обвившего рукой мою талию. Дело происходило на закате небо у нас за спиной выглядело на изображении светло-серым, а замок на заднем плане чернел чудовищной каменной громадой. Я не могла отвести взгляда от глаз Вайкена над крепкими скулами. Глаза, что доверились мне в ту ночь, в Шотландии, когда я забрала его из мира живых. Теперь, когда меня не стало рядом, он готов перевернуть землю и небо вверх дном, чтобы найти меня.

— А эта фотография у тебя откуда? Это же даже не настоящая фотография, чудная штуковина.

— Это называется «дагерротип». Когда-то давно, в самом начале прошлого века, фотографии делали на стеклянных пластинках.

— Выглядит совсем как настоящий.

Я уцепилась за эти слова.

— Потому что он и есть настоящий.

Джастин обернулся и посмотрел на меня с удивлением.

— А где ты нашла фотографа, который этим занимается? А сама-то ты тут какая — точно героиня какого-нибудь фильма. Это твои родные?

— Эти мужчины — самые близкие, кто у меня есть из семьи. Это мой дом в Хатерсейдже.

Джастин снова поглядел на изображение.

— А чего вы не снялись на обычную камеру?

— Тогда их еще не существовало.

На лице Джастина читалось откровенное недоверие.

— Да брось ты! Фотографию изобрели больше ста лет назад. Да, кажется, все будет гораздо труднее, чем я рассчитывала.

— Все эти фотографии сделаны в начале прошлого века, — заявила я.

— Не валяй дурака!

Я вышла на середину комнаты, глубоко вдохнула и выдохнула и обвела рукой все вокруг.

— Погляди по сторонам! Черные шторы. Винтажные украшения. Мои фотографии, сделанные больше века назад. Готическое оружие. А у меня в спальне висят портреты, датируемые началом восемнадцатого века. Почему ты не задаешь мне вопрос, который у тебя наверняка уже крутится на языке?

— Да о чем мне спрашивать? Я понятия не имею, что тут происходит.

Джастин начал паниковать. В прошлом я бы пришла в восторг при виде подобного ужаса. Теперь же лишь хотела добраться до сути дела.

— Думай же! Когда мы поехали на сноркелинг… почему я никогда раньше не видела, как блещет на волнах солнце?

По виску Джастина скатилась струйка пота. Он нервно сглотнул — так сильно, что мускулы у него под ухом сжались и пот капнул на пол.

— Понятия не имею. Ты больна? Есть же какое-то жуткое заболевание, при котором нельзя на солнце. У тебя оно?

— Так легко придумывать для меня оправдания правда? — спросила я.

— Силы небесные, Лина, о чем ты? Зеленые глаза Джастина потемнели.

— Все эти люди, — промолвила я, подходя почти вплотную к нему, — все эти люди, стоящие вокруг меня на фотографии, и тот, кого ты видел перед началом школы. Все они — вампиры.

Джастин посмотрел на фотографию, потом снова на меня.

— Нет… — пробормотал он.

Типичная реакция, типичная реакция. Собственно говоря, все, кому я когда-либо сообщала этот факт перед тем, как убить, реагировали абсолютно одинаковым образом.

— Восемь недель назад я и сама была вампиром. Одной из древнейших в моем кругу. А все эти люди — члены моего братства.

Джастин оперся рукой о спинку дивана, как будто не мог сам стоять на ногах.

— Думаешь, я совсем псих? Думаешь, я поверю… — начал было он. — Неужели ты недостаточно доверяешь мне, чтобы сказать правду? Тони Сасаки ты все открыла, а я тебе нехорош?

— Да это и есть правда! — воскликнула я. — Ты бы понял, если бы я лгала.

— Я тоже так думал, но теперь догадываюсь, что ошибался, а на самом деле ничего-то не понимаю. Прямо сейчас ты хочешь, чтобы я поверил, будто ты вампир. Кровососущая бессмертная вампирша. И убивала людей. Ты что, и правда убивала людей?

Голос его звучал саркастически, почти язвительно.

Я сглотнула.

— Тысячи. Я была самой могущественной вампиршей. Встреть ты меня тогда, я предстала бы пред тобой совсем не той Линой, которую ты знаешь сейчас. Я не знала бы ни жалости, ни снисхождения. Пустила бы в ход все силы и средства, чтобы сделать тебе больно. Я слишком страдала по жизни, что утратила, став вампиром. Род, — я показала на фотографию, — считал, что чем ярче и полнее ты живешь перед тем, как стать вампиром, тем злее и безжалостнее становишься потом, после смерти. И я была чудовищна. Все эти люди, члены моего братства, были выбраны тщательно и неторопливо. Мальчики, такие же, как ты. Я выбирала их за силу, проворство и честолюбие.

— То есть ты их всех нашла? Таких же, как ты? — Как больно было слышать иронию в тоне Джастина.

— Я бы не сказала «нашла», — А как бы ты сказала?

— Я превратила их в вампиров — одного за другим.

— Что за вздор! — Джастин уже кричал. — К чему все это вранье?

Метнувшись на кухню, я вытащила все мои жестяные коробочки, открыла их и показала ему сушеные головки одуванчиков и белые лепестки ромашки.

— Как по-твоему, откуда я так хорошо разбираюсь в травах? Почему увлекаюсь медициной и врачеванием? Откуда я знала, что тот лепесток, который я положила тебе на язык, можно есть?

— Понятия не имею. — Джастин сделал шаг назад.

— Или откуда у меня на стенке настоящий меч?

Я вздохнула и отвела взгляд от Джастина. Бедняжке так хотелось упихнуть меня обратно в прежний совершенный образ. Лина из Англии. Лина, не умеющая водить машину. Лина, по уши влюбившаяся в парня который показывает ей всякие интересные места, чтобы она почувствовала, что живет полной жизнью. Подойдя к бюро, я вытащила оттуда урну с прахом и открыла ее. В воздух взвилось несколько сверкающих крупинок.

— Смотри, вот урна с прахом. Останки мертвого вампира. Зачем она мне, если я все вру?

— Зачем ты все это затеяла? — выкрикнул Джастин.

— Да я же пытаюсь защитить тебя! — закричала в ответ я, раскинув руки в стороны.

Урна полетела вниз и с глухим стуком ударилась об пол, рассыпая вокруг прекрасный прах Рода. Я же задела пальцем висевший на стене меч. Руку словно огнем обожгло. Я вскрикнула и рухнула на колени. Боль — слепящая, благословенная, убийственная, ошеломляющая боль. Пятьсот девяносто лет прошло с той поры, как мне в последний раз было больно.

Я посмотрела на ладонь — она вся словно пульсировала огнем. Задев меч, я порезала палец, самый кончик, да и порез был совсем крошечный — но кровь текла довольно сильно. Ничего опасного, однако наглядное доказательство того, что внутри я стала уже человеком.

Джастин, стоявший напротив, тоже опустился на колени. Мы вместе замерли над прахом Рода. Опустив голову, я все смотрела на крошечный порез, а потом, наконец, сделала то, что мне безумно хотелось — поддела руку ко рту и слизнула кровь. От этого знакомого, прекрасного вкуса меня охватила такая острая радость, что я даже зажмурилась. Запрокинула голову назад и вздохнула от счастья, наслаждаясь восхитительной двойственностью момента. Возможно, даже застонала от удовольствия. Да, острый, чуть металлический привкус ржавчины был мне ненавистен, но как же приятно было, что я так хорошо его помню!

Открыв глаза, я посмотрела на Джастина. Оба мы молчали. Я перевела взгляд на почти иссякшую струйку крови, а потом снова на красивое лицо моего возлюбленного.

— В чем дело? — спросил он.

— Вкус изменился, — прошептала я.

— Изменился?

— Раньше было вкуснее.

Джастин потянулся к моей руке. Я отдернула ее, но при этом резком движении умудрилась забрызгать кровью его запястье — с внутренней стороны. Маленькая полоска поперек кисти. Отчего-то вдруг взор мой расплылся, в голове зазвучал голос Рода:

Ты сама не понимаешь, что натворила!

Ему вторил Вайкен:

Но твое лицо, красавица… Ты не из этих краев…

А потом — мой собственный бесстрастный голос, в котором я узнала себя давно минувших дней:

Помоги мне Господь, Род, потому что если ты мне поможешь, я просто-напросто выйду на солнце и сгорю дотла!

Сколько же воспоминаний может пронестись в мозгу за краткий миг прежде, чем все слова и лица сольются в одной-единой пелене долгих лет мучений?

Той ночью — ночью, когда я взяла Вайкена, меня заворожили его счастье и безмятежность. Точно также как теперь завораживали счастье и безмятежность Джастина. Взор снова сам собой сфокусировался на его руке и тонкой кровавой полоске поперек просвечивающих голубых вен.

— Ты был бы совершенен, — проговорила я, проводя пальцем вдоль ржавой полоски. Кровь еще не успела засохнуть. — Я бы следила за тобой, неотступно ходила бы следом, изучила бы самое твое дыхание так точно, что могла бы исчислить секунды между двумя вдохами. Даже теперь я все еще это делаю.

Я взглянула Джастину в глаза. Он неотрывно смотрел на меня, замерев, не двигаясь. Большие сильные руки застыли в моих ладонях.

— Даже теперь я знаю все твои привычки. Знаю манеру скрещивать ноги в щиколотках — это придает тебе ощущение силы. Знаю, как выступает и снова уходит вглубь вена на твоей правой руке. От вдоха до вдоха у тебя проходит две с половиной секунды. Ровно две с половиной. О, в прежние времена я бы непременно убила тебя и забрала с собой.

Я смотрела на пол, не на Джастина, но и так знала, что он начал подниматься.

— Ладно, мне пора, потом поговорим, — пробормотал он и прибавил еще что-то столь же пустое и бессмысленное.

Одно я знала точно: через миг за ним уже захлопнулась дверь.

Джастин ушел вскоре после полудня, но я встала с пола только в половине пятого. Потерла затекшие ягодицы, пошевелила шеей, потянулась. Откинула занавески и вышла на балкон. Солнце уже начинало клониться к закату. В голове вновь зазвучало предостережение Сулиня:

Охота на тебя началась…

Итак, мне предстоит встретиться лицом к лицу с бывшими соратниками и умереть в одиночестве. Что ж, я была к этому готова. Оставался один вопрос — когда. Опершись о перила, я смотрела на учеников, высыпавших на улицу, чтобы насладиться хорошей погодой. Очень хотелось увидеть среди них Тони, окликнуть его, но я знала: он избегает меня и не станет проходить мимо моего балкона. Фактически я видела Тони только на занятиях по анатомии. Да и тогда он разговаривал со мной исключительно о том, что происходило на уроках. А стоило мне лишь попытаться заговорить о чем-то еще, он неизменно вставал и уходил или отпускал какое-нибудь язвительное замечание о том, что я превратилась в стадную овцу и заняла достойное место в Неразлучной Троице. Встряхнув головой, я устремила взор на деревья. Как бы там ни было, а я по нему скучала.

— Уже уходишь? — спросила я… да вот только эти слова были лишь слабым воспоминанием. Вслух я не произнесла ничего.

Замок Хатерсейдж… 1740 год… Правление короля Георга II.

— Ты стала слишком опрометчива! — прошипел Род, шагая рядом со мной от замка к уходящим вдаль пологим холмам.

В ту пору, утратив интерес ко всему, кроме «совершенного» существования, я начала терять контроль над разумом. Сделалась одержимой, думала лишь об одном. Чем невыносимее становилась терзавшая меня боль, тем упорнее я стремилась к совершенству. А что значит — совершенство? Пить лишь человеческую кровь. Никаких животных. Лишь сила в чистом виде.

— Я знаю, что делаю, — процедила я сквозь стиснутые зубы, вздергивая подбородок.

— В самом деле? А прошлой ночью? — Род придвинулся ближе ко мне, лицо его оказалось чуть ли не вплотную прижато к моему. Ощерив клыки, он прошептал: — Прошлой ночью ты убила ребенка. Ребенка, Лина.

— Ты сам всегда говорил, что детская кровь слаще всего. И чище всего.

От ужаса и потрясения Род аж отшатнулся.

— Говорил. Но лишь для сведения, а не как руководство к действию. Лина, ты сильно переменилась. Ты стала совсем не той девушкой, что гуляла по отцовскому саду в белой ночной сорочке.

— Я избавила это дитя от жизни, полной страданий. Теперь малютка никогда не станет старше. Не будет тосковать по своей семье. По матери.

— Избавила от страданий? Ты убила ее, предварительно разрешив поиграть в замке!

Глаза Рода затуманились. Я видела: он старается сформулировать свою мысль.

— Говорят, лет после трехсот вампиры начинают терять рассудок. Большинство предпочитает по доброй воле выйти на солнце и погибнуть, чем умирать медленной смертью, постепенно впадая в безумие. Перспективы вечной жизни невыносимы. Что же до тебя — жизнь, которую ты утратила, сводит тебя с ума. Мысли о вечности завели твой разум в такие дали, где я уже не могу до него дотянуться.

— Род, я вовсе не сошла с ума. Я вампир. Почему бы и тебе не вести себя, как пристало вампиру?

— Ты заставляешь меня жалеть о том, что я сделал тогда, в саду, — произнес Род, отворачиваясь и медленно направляясь вниз по склону холма.

— Неужто ты жалеешь меня? — бросила я в удаляющуюся спину.

— Найди себя, Лина. А когда найдешь — я вернусь.

Если бы я могла плакать, я бы заплакала. Слезные каналы мне обжигала резкая жгучая боль, как будто вместо слез к глазам подступала едкая кислота. Дикая боль скрутила меня, согнула пополам, а Род все так же безмолвно уходил в поля. Я могла бы долго еще смотреть ему вслед. Смотреть, пока он не скроется за пределами даже вампирского зрения. Но боль была слишком невыносима. Отвернувшись, я зашагала к дому, вошла в темный холл. И там, в тени гобеленов, меж серебряных кубков, поклялась себе, что больше никогда не останусь одна. Тогда-то я и решила создать свое братство. Тогда-то и отправилась в Лондон, где нашла Гэвина.

Глава 20

Тук-тук-тук. Три раздельных удара по двери. Я подняла взгляд от пола, лишь секунду назад закончив сгребать прах Рода обратно в урну. Как странно, что блистательную жизнь можно вот так вот смести прочь — двумя-тремя взмахами метлы. Я вернулась к бюро и расставила фотографии по местам.

Стук повторился.

Я не позволила себе даже надеяться, что это может быть Джастин. Не может. Просто я вдруг кому-то понадобилась. По поводу домашней работы — или это что-то, связанное с библиотекой. На один жуткий момент я подумала — уж не Вайкен ли это или еще какой член нашего братства, но, глянув на слабеющий за окном сумеречный свет, поняла, что у меня в запасе еще несколько часов безопасности.

Убрав урну обратно в бюро, я отворила дверь. На пороге, сунув одну руку в карман, а второй опершись о косяк, стоял Джастин.

— И как я могу удостовериться, что ты не чокнутая?

— Никак.

Войдя в комнату, Джастин направился прямиком к полке с фотографиями.

— Объясни мне на милость, почему последние три часа я расхаживаю по кампусу, стараясь уговорить себя тебе поверить.

— Не могу.

— И что, все эти люди — вампиры? — Он показал на фотографию нашего братства.

Я кивнула.

— А ты уже нет?

Скрестив руки на груди, он прислонился спиной к бюро. Глаза его стали чуть спокойнее, чем прежде. Нахмуренный лоб разгладился, сжатые губы разжались. Он пристально смотрел мне в глаза, выжидая ответа.

— Безусловно нет, — ответила я как можно более уверенным тоном.

— Ну ладно, давай скажем, что я рискнул поверить тебе. Поверить, что в нашей ненормальной вселенной возможно и такое. Но как это с тобой произошло? Разве вампиры не наделены вечной жизнью?

— Есть один древний обряд.

— Обряд?

— Давай будем разбираться с одним вопросом зараз, ладно? — сказала я, усаживаясь на диван и складывая руки на коленях. На миг поколебавшись, Джастин уселся рядом со мной. Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. В воздухе между нами повисла полнейшая неопределенность. Что ждет нас впереди?

Он взял меня за руку, и когда кончики его пальцев скользнули по моей коже, по руке побежали мурашки. О, как же прекрасно чувствовать свое тело! Что я испытывала — радость или успокоение? Или все сразу? Я улыбнулась, глядя на наши переплетенные пальцы. Сейчас мне даже не хотелось спрашивать, злится ли он на меня, ждет ли более подробных объяснений. Я просто радовалась, что он тут, рядом — что не бросил меня одну разбираться с позором и смятением прошлой жизни.

— Собственно говоря, я пришел забрать тебя отсюда, — промолвил Джастин, наконец нарушив молчание.

— И куда мы отправимся? — спросила я, а про себя подумала: «С тобой я отправлюсь куда угодно».

— Сперва — на ужин. А потом куда-нибудь за пределы кампуса. По-моему, нам просто необходимо куда-нибудь выбраться.

Я вошла в спальню, но дверь за собой нарочно не закрыла. Конечно, голой я Джастину показываться не стала, но высунулась в трусиках и лифчике.

— А все же, куда пойдем? Хоть намекни.

— Увидишь, — произнес он, кое-как подобрав отвалившуюся при виде меня челюсть. Я поспешно юркнула обратно. — Просто — если решишь остаться в том что на тебе сейчас, что лично я полностью одобряю, — позаботься надеть удобные туфли.

К моему изумлению и радости, мы закончили вечер в Бостоне. Вылезли из автомобиля Джастина и всей толпой двинулись по длинной улице, обрамленной серыми каменными зданиями. Клаудия и Кейт взяли меня под руки. Чудно все же, как они старались одеться так же, как я. Чудно — но я бы солгала, если бы сказала, будто мне это ни капельки не льстило. В тот вечер я надела черное платье и черные туфли на шпильках. Увидев, в чем я, обе мои новые подружки тут же кинулись к себе в спальни, чтобы нарядиться под стать.

— Надеюсь, в клубе сегодня будет людно, — заметила Кейт.

Впереди показалась длиннющая очередь куда-то. Мы пристроились в хвост.

— Какой еще клуб? — спросила я Джастина, чуть отойдя в сторону от моих спутниц.

— Мы здесь бываем чуть ли не каждую пятницу. Последнее время, правда, давно не захаживали, но вообще-то, когда хотим оторваться, обычно едем сюда.

Джастин показал на дом, к которому тянулась очередь.

— А кто состоит в этом клубе?

Джастин засмеялся и поцеловал меня в лоб.

— Не такой клуб. — Он закинул мне руку на плечо. — Танцклуб. Полагаю, в твои времена это называлось бы бальным залом.

— А-а-а, — протянула я.

Происходящее вдруг обрело смысл. Джастин обвил рукой мою талию, я прильнула к нему. Мы снова стали единым целым — но теперь он знал правду. Меня переполняли ликование, бурная, бьющая ключом радость. Кроме того, я любила, очень любила танцевать — даже в далеком пятнадцатом веке, когда впервые была смертной.

Стоя в очереди перед клубом под названием «Влечение», мы ждали, пока нас впустят. Вокруг собралось множество мужчин и женщин в обтягивающей одежде. Иные девушки вырядились в короткие юбки и минитопчики. На дворе стоял ноябрь, и я знала: все эти любители танцев дрожат от холода, несмотря на то, что осень выдалась вообще-то необычайно теплой.

Я лениво думала обо всем этом, как вдруг ощутила легкое покалывание внизу живота. Вокруг все умолкло, словно я внезапно погрузилась в глубокую вату. За мной кто-то следил — и, учитывая предупреждение Сулиня, это не могло означать ничего хорошего. Я повисла на обнимающей меня руке Джастина, но сама лихорадочно обегала глазами улицу. На первый взгляд все как всегда. Снующие из клуба в клуб люди, уличные лотки с хот-догами и крендельками. Разъезжающие взад-вперед автомобили, несущаяся из всех окон музыка, что наполняла улицу биением басов. Все как всегда.

Будем глядеть правде в глаза. Вампиры возраста Вайкена, лет около двухсот, способны видеть до самого горизонта. Возможно, он стоит сейчас где-то на много лиг от меня. Я снова обвела улицу взглядом. Хотя мое вампирское зрение ослабело, но все равно я, по своим прикидкам, могла видеть примерно на две мили. На пять шесть улиц вокруг расхаживали все больше влюбленные парочки, никого подозрительного. Пахло сигаретами, пивом и хот-догами. Я напрягала зрение, готовая в любой миг встретиться взглядом с карими глазами Вайкена, что околдовали меня, бросили вызов моей душе почти два века назад. А может, за мной следит Сулинь? Эта мысль подарила мгновенное успокоение.

— Так ты нам скажешь когда-нибудь, что означает твоя татуировка? — спросила Клаудия. Я сняла плащ, совсем позабыв о татуировке с эмблемой нашего братства на левом плече. — А вот мне мама не разрешает тоже такую сделать, — добавила Клаудия.

— Ой, да это просто… — начала мямлить я, но меня спасло то, что мы наконец оказались почти у дверей.

Джастин сунул мне в руку какой-то твердый пластиковый прямоугольник вроде кредитки.

— Покажешь при входе, — шепнул он мне на ухо. — Сюда пускают только после двадцати одного.

Какая ирония!

Я покосилась вниз. На массачусетском водительском удостоверении с моей фотографией стояла фальшивая дата рождения, по которой мне уже исполнился двадцать один год.

— Это Кертис сделал, — так же шепотом пояснил Джастин, и я протянула удостоверение верзиле у входа.

Высокий такой детина, широкоплечий, как будто специально накачивал мускулы. И все же Гэвин, когда я видела его в последний раз, был заметно крупнее. Я чистосердечно улыбнулась, и верзила пропустил меня во «Влечение».

С самого порога на меня буквально обрушилась музыка. Я ощущала, как она пульсирует где-то под ребрами. В клубе было людно — сотни, нет, верно, скорее около тысячи человек. Этажей тут было два: собственно, с улицы ты попадал как раз на второй этаж, без площадки для танцев, скорее широкий балкон, нависающий над подвалом, где царило основное веселье. Огромные рисунки на стенах изображали влюбленные парочки в момент страсти. Я вцепилась в перила. Джастин встал слева от меня.

— Подбери челюсть, — посоветовал он, — а то потеряешь.

Сам он наклонился над перилами, глядя вниз. По лицу его скользили пятна зеленого, золотого и красного света от висящих на потолке прожекторов.

— В жизни ничего подобного не видела, — призналась я и тоже посмотрела вниз.

Внизу танцевали. Так, словно все разом занимались друг с другом любовью. Прижимались друг к другу так плотно, что я совсем запуталась в этом сплетении тел, рук и ног. Из огромных колонок гремела музыка. В мое время так не танцевали. Потом мелодия изменилась и танцующие задергались в новом ритме. Барабаны стучали так бешено и быстро, что я поняла: это искусственные звуки, не настоящие. Неужели в эти дни и музыку уже играют механизмы, а не живые музыканты?

Бумс, бумс, бумс. Вся толпа ритмично запрыгала. Разом. Вся. Вверх-вниз, вверх-вниз. Над танцплощадкой раскатилась бешеная дробь.

Клаудия — а я и не замечала, что она стоит справа от меня, завизжала от восторга. — Оооо! Обожаю эту песню! Она ринулась к эскалатору, располагавшемуся посередине балкона второго этажа, и поехала вниз. Кертис, Рой и Кейт последовали ее примеру. Я провожала их взглядом до самого низа. Вообще масса народа вокруг меня устремилась к эскалаторам (еще два вели вниз с обеих сторон балкона). Джастин взял меня за руку.

— Идем.

Я отпрянула.

— Ни за что! Я ж не знаю, как под это танцуют.

— А тут никто не знает, — рассмеялся он и потянул меня к эскалатору.

Мы уже ехали вниз, а я все пыталась объяснить:

— Когда я последний раз была на балу, никакой стереомузыки и в помине не было. А послушать ее можно было только на концерте. Джастин!

Не успела я опомниться, как мы уже оказались внизу, на танцплощадке, в самой гуще народа. Ритм в песне был переменчивым: то быстрый, то медленный. Когда мы спустились, как раз наступила медленная часть. Люди вокруг покачивались, переступая с ноги на ногу в ожидании момента, когда музыка снова переменится и увлечет всех за собой в ритме, под который можно и в самом деле танцевать. Сейчас же звучало лишь тихое рокотание барабанов.

— Закрой глаза, — сказал Джастин. — Скоро они вдарят на полную катушку. Тогда все тут с ума посходят.

Я крепко обняла его. Наверное, я слегка сгибала колени в такт музыке, но по сравнению с Джастином можно сказать, что я стояла совсем неподвижно. Он был великолепен — все тело его пульсировало и ходило ходуном в ритме песни. Тем временем рокот барабанов учащался и нарастал, а люди вокруг тоже начали танцевать.

Какая-то девушка рядом с нами покачивалась под музыку, закрыв глаза и подняв руки, — все сильнее и сильнее, потому что и темп песни все ускорялся и ускорялся. Внезапно она так толкнула меня бедрами, что буквально отшвырнула от Джастина. К тому моменту на танцплощадке было уже столько народу, а басы гудели так энергично, что я опомниться не успела, как меня окончательно оттеснили в сторону.

— Лина! — услышала я голос Джастина, но не смогла даже с места сдвинуться: две танцующие пары напрочь сдавили меня с обеих сторон. Привстав на цыпочки, я разглядела то и дело появляющуюся поверх этого людского моря голову прыгающего Кертиса, но Джастина так и не увидела. Ритм все нарастал, сердце у меня в груди билось часто и гулко. Стиснутая со всех сторон толпой, я беспомощно озиралась. Все танцевали, одна я стояла столбом. И тут вдруг кто-то прошептал мое имя.

— Идем… — сказал голос, хотя на самом деле я была не совсем уверена, ко мне ли это обращаются.

Может, шепот велел мне успокоиться — но я сделала глубокий вдох. Вокруг пахло вином, пряными духами, разгоряченными телами. Последний раз, когда я находилась в зале среди такой толпы, я натравила всю эту толпу на несчастную беззащитную женщину, обреченную мной на смерть.

— Давай же.

И я наконец вышла из оцепенения. Закрыла глаза и позволила ритму музыки захватить меня — и когда песня понеслась вскачь, а вся танцплощадка словно разом взбесилась, я бесновалась со всеми: раскачивалась, подняв руки над головой, прыгала, сталкивалась спиной с совершенно незнакомыми мне людьми и ничуть не смущалась, когда и они в свою очередь налетали на меня. Музыка все ускорялась, но мои движения постепенно становились медленнее и медленнее. Соприкасаясь плечами с незнакомцами, я позволяла им брать меня за руки. По носу и спине у меня катился пот, я затерялась в безликом людском море. Я понятия не имела, как сейчас выгляжу — да меня это и не волновало. Ни прыжки на канате с моста, ни какой бы то ни было опыт, пережитый в одиночестве, — лишь это вот растворение в общей массе позволило мне наконец осознать.

Я — Лина Бьюдон. Не вампир самого худшего сорта. Не предводительница братства ночных скитальцев. Я обрела свободу.

Глава 21

Китайская ваза разлетелась вдребезги, разбившись о стену тонувшей в тенях комнаты. Вайкен с нетерпеливым стоном упал в кресло.

— Где она? — прорычал он, скрежеща зубами.

— Должно быть, у Рода возникли какие-то сложности с тем, чтобы ее разбудить, — попытался внести ноту здравого смысла Гэвин.

— Вздор! — окрысился Вайкен. — Ее в той могиле и вовсе не было.

Вскочив, он принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Дело происходило в библиотеке. Все до единой книги, стоявшие на бескрайних полках, были посвящены колдовству, истории или иным темам, возбудившим интерес вампирского братства. Я провела немало лет, подбирая и дополняя нашу коллекцию. В углу, в камине, пылало пламя. Члены братства сидели в расставленных полукругом креслах. Два места пустовало: то, что принадлежало Вайкену, и мое.

Вайкен стремительно и плавно расхаживал перед ними, заложив руки за спину. В изысканном костюме, с современной стильной стрижкой, он выглядел настоящим эстетом-декадентом. В руке он сжимал обрывок бумаги, на котором значилось одно-единственное слово… Уикхэм. Руки у него были все в грязи, даже под ногтями — черные полоски. Неужели он рыл землю голыми руками?

— Наверное, она умерла, — снова подал голос Гэвин.

— Глупец! Думаешь, мы этого бы не почувствовали? — спросил Вайкен.

Хис кивнул, а Сон что-то буркнул в знак согласия.

— Мы свели воедино результаты поисков? — осведомился Вайкен.

— Думаю, Род мертв. Я это чувствую, — заявил Гэвин.

Настал черед Вайкена кивать.

— А о Сулине никто ничего не слышал? — продолжил он спрашивать.

— По-твоему, он бы взял да и показался нам вот так открыто? — пожал плечами Хис. — Он в такие дела не вмешивается.

— Только он может ответить на мои вопросы. Воцарившаяся тишина подтвердила слова Вайкена.

— Пора, — промолвил он, усаживаясь в кресло.

Я с криком распахнула глаза. Холодный сквозняк из окна коснулся моей правой щеки. Я заснула прямо в машине, привалившись виском к окну, когда машина выезжала на скоростное шоссе. Кто-то сжал мне коленку. Я вскинула глаза на Джастина, и образы мимолетного сна испарились сами собой.

— Ты уже битый час спишь, — сообщил он. Выглянув в окно, я обнаружила, что мы и правда уже вернулись в Лаверс-Бэй и теперь ехали по аллее на территории кампуса. Джастин остановил машину на парковке перед «Искателем». Оказывается, он уже успел развезти всех остальных по домам, а я так все и проспала.

— Натанцевалась? — спросил он, открывая окно в крыше джипа.

Я посмотрела на осеннее небо.

— В жизни так не веселилась, — честно ответила я, снова откидываясь на сиденье. Растрепавшиеся волосы у меня липли к вспотевшей шее, по губам все так и блуждала счастливая улыбка. — Спасибо огромное. А можно будет на следующей неделе опять поехать?

Джастин запрокинул голову назад и громко расхохотался, стиснув правой рукой мое плечо. С минуту мы оба молчали. Я прислушивалась к звукам ночного Уикхэма. Где-то вдали с мягким шуршанием накатывали на берег волны.

— Уже давно собираюсь тебя спросить, — наконец проговорил Джастин и сдвинул руку с моего плеча вниз, на спину, так что мне пришлось чуть податься вперед. — Что значит эта твоя татуировка?

Вопрос застал меня врасплох — но если я и могла кому-то на всем белом свете поведать свой секрет, так только ему, Джастину. Наверное, раньше он не спрашивал лишь из уважения к моим тайнам. Или просто боялся узнать правду? Я набрала в грудь воздуха.

— Когда-то давным-давно Род, тот вампир, которого ты опознал по фотографии, входил в братство рыцарей. В четырнадцатом веке очень многие люди — совершенно здоровые люди — умирали от черной чумы. У них появлялись огромные гнойные язвы по всему телу. Дети испытывали жуткие, невероятные страдания. Насмотревшись на ужасы Черной Смерти, Род решил стать вампиром. Я не знаю эту историю целиком, но вернувшись, он рассказал королю, Эдуарду Третьему, что совершил. Не так-то легко скрыть от окружающих вампирское преображение.

— Почему? — удивился Джастин.

Рука его все так же лежала на моей спине, только теперь он нежно поглаживал мою кожу большим пальцем.

— В вампирском обличье мы выглядим иначе. Черты наши становятся неземными, воздушными. Самое потрясающее, что король Эдуард принял Рода. Ты только представь — внезапно узнать, что твой любимый рыцарь, твой номер первый, решил вступить в ряды соратников дьявола. Вернувшись и рассказав королю о произошедшем, Род сказал: «Кто замышляет зло, уже злодей». Так и появилась на свет эта фраза. Для Рода смерть была наивысшим…

Я была вынуждена остановиться. Голос у меня срывался, глаза жгло, точно огнем. Я с трудом сглотнула, несколько раз моргнула — глазам стало легче. Я вскинула взгляд на Джастина. Улыбка на усталом лице поблекла, однако он все столь же спокойно смотрел на меня.

— Он не мог вынести даже мысли о смерти. Поэтому принял меры, чтобы надежно защитить себя от нее, — закончила я.

— Он стал вампиром, чтобы никогда не умирать? Я отвернулась к окну. Вьющаяся меж деревьев тропа справа от корпуса тонула в тени. Слабо колыхались деревья. Там, за окном, все дышало миром и покоем.

— Ну да. А фраза стала визитной карточкой ордена Подвязки, сохранившегося в Англии и по сей день. Также она стала девизом моего братства, хотя я без конца оскверняла ее.

Поджав ноги к груди, я уперлась подбородком в колени, глядя на приборную доску. Все эти маленькие экраны и циферблаты расплывались, сливались в одно неясное пятно. Перед мысленным взором у меня стоял Род — такой, каким я видела его на кушетке в моей гостиной. Ввалившиеся щеки, сильный, волевой подбородок, общее ощущение хрупкости, изнурения. А глаза! Синева этих глаз навсегда впечаталась мне в память еще в мои вампирские годы. Однако тем вечером они поблекли. О, я узнала бы их цвет где угодно — в цветах, в небе — в любой мелочи. Я попыталась сглотнуть еще раз — но вдруг с изумлением обнаружила, что не могу. Надо было срочно вылезать — джип был слишком мал. Я сама была слишком мала. Мне казалось, я вот-вот лопну, там, под кожей.

— Мне пора, — промолвила я, открывая дверцу, и шагнула на парковку.

Джастин опустил окно со своей стороны и окликнул меня:

— Лина! Постой!

Мотор умолк, открылась и хлопнула, закрываясь, водительская дверца. По асфальту у меня за спиной застучали шаги. Я обернулась к Джастину, стиснув кулаки. Льющийся из общежития свет озарял скамейки и вход в здание у меня за спиной.

Должно быть, я сейчас выглядела устрашающе — зубы стиснуты, глаза сощурены и устремлены в землю, дыхание с трудом вырывается через ноздри, точно у бешеного быка. Джастин остановился в нескольких шагах от меня.

— Что случилось? — спросил он. — Что я такого сказал?

— Ничего. Дело во мне. Мне захотелось взорваться, вырваться из собственной кожи. Перебросить разум в другое тело. Хотелось забыть, все, что я делала до того, как стала человеком три месяца назад.

Я не говорила — цедила слова сквозь стиснутые зубы. Изо рта у меня брызгала слюна, но сейчас мне было все равно.

В глазах Джастина отражалась неприкрытая паника. На лбу выступил пот, рот был чуть приоткрыт.

— Это как прыгать вниз головой на канате.

— Что-о-о? — Мягко говоря, неожиданная реплика.

— Стоишь на мосту и знаешь, что собираешься совершить ужасно глупый поступок. Но все равно совершаешь. Приходится. Чтобы хоть что-то почувствовать. Потому что делать глупые вещи — все равно куда лучше, чем просто стоять на обочине жизни со всеми этими идиотскими ошибками и ответственностью. Прыгаешь — потому что у тебя нет выбора. Потому что если не прыгнешь, то просто рехнешься.

— По-твоему, решение после шестисот лет жизни в шкуре безжалостного вампира снова стать человеком — все равно что с моста на канате спрыгнуть?

Несколько секунд мы оба молчали.

— А ты совсем не видишь связи?

Я не могла сдержать смех. Как он только это проделывает? Как заставляет меня взглянуть на все в новом свете? В моменты глубочайшего смятения он заставил меня осознать, что жизнь, которую я вела сейчас, полна смеха и веселья.

Обхватив Джастина за шею, я поцеловала его так страстно, что он аж застонал. Я всем телом ощутила дрожь этого звука — и, в свою очередь, задрожала. Прильнув к нему, я целовала его в шею, в изгиб между плечом и шеей. А потом — отпрянула, но лишь самую малость.

— Идем со мной наверх, — прошептала я, не успев даже сама осознать, что говорю.

Джастин вытаращил глаза — но так разулыбался, что ямочки у него на щеках стали еще больше обычного.

— Ты уверена?

Я кивнула. Да, я была уверена.

Украдкой проскользнув мимо охранника, Джастин встретился со мной наверху. Я остановилась перед дверью и, оторвав листочек от висевшей над порогом связки розмарина, протянула его Джастину.

— Держи. Храни у себя в бумажнике. Как посмотришь на него — вспомнишь эту ночь.

Скоро мы уже стояли лицом к лицу в гостиной. Вокруг меня повсюду были талисманы моей прошлой жизни. Мечи, фотографии, флакончик с прахом Рода на шее.

— Я так рада, что ты знаешь правду, — прошептала я. — Ты и не представляешь. Даже понятия не имеешь, чем для меня стала наша сегодняшняя поездка в клуб.

Шагнув вперед, Джастин накрыл ладонью мою правую щеку. Такой знакомый жест — жест, без которого жить я уже, кажется, не могла.

— Я люблю тебя, Лина, — промолвил он, и я потрясенно увидела, что глаза его увлажнились.

— Я никогда еще не говорила этих слов ни одному человеку, — произнесла я, глядя в пол. Я не смела посмотреть на бюро — чтобы не встретиться взглядом с глазами Рода. Это была совсем иная любовь — любовь, которую я ощущала всем своим бешено бьющимся сердцем.

— Все хорошо. Тебе и не обязательно этого говорить — отозвался Джастин и наклонился, чтобы поцеловать, меня.

Я уперлась ладонями ему в грудь и шагнула назад. Сперва надо снять с шеи останки Рода. Дань уважения. Дань моему вампирскому прошлому. Я положила цепочку на кофейный столик.

Джастин поцеловал меня и подхватил на руки. Я обвила ногами его талию. Он зашагал к спальне и, войдя туда, ударом ноги захлопнул за собой дверь.

Глава 22

— Лина? — прошептал Джастин.

Я лежала, уютно устроившись головой у него на груди, а он поглаживал меня по волосам. Я слушала, как сердце его мало-помалу начинает вновь биться в привычном, размеренном ритме. Небо за окном было полно звезд.

— Да? — сонно отозвалась я, уже почти задремав под теплым пушистым одеялом.

— Ты пойдешь со мной на зимний бал?

— Конечно, — прошептала я, уже не борясь со сном. — Джастин?

— М-м-м? — протянул он, сам уже засыпая.

— А что такое зимний бал?

Джастин так расхохотался, что щека у меня запрыгала на его трясущейся от смеха груди.

Сквозь занавески спальной сочился свет позднего утра. Что-то в окружающем мире выглядело не так, как всегда. Все предметы обстановки вокруг словно чуточку расплылись — я протерла глаза и выскользнула из постели, стараясь двигаться как можно тише. Джастин все еще спал, лежа на животе, лишь до пояса прикрытый одеялом. Я вытащила из шкафа вешалку с ночной рубашкой, натянула через голову черное хлопчатобумажное платьице и, снова протерев глаза, подошла к выходившему на залив окну. Тогда-то я и осознала, как же переменился мой мир всего за одну ночь.

Деревья сделались плотными, однородными. Я больше не могла различить отдельных волоконец коры. Стебельки травы единой массой покачивались под ветром, но взгляд мой уже не улавливал покачивания и подрагивания каждой отдельной травинки. Вдали виднелся пляж, но и он теперь представлялся мне лишь расплывчатой, нечеткой полосой песка. Я снова протерла глаза, однако ничего не изменилось. Род был прав. Я утратила вампирское зрение и, как он и мечтал, окончательно сделалась человеком.

Наверное, прошло несколько часов, а я все сидела на подоконнике, глядя на кампус. В какой-то момент, замерзнув, я набросила на плечи одеяло, но так и не отошла. А затем сзади меня раздался шелест.

— Лина? — сонно окликнул меня Джастин.

Я повернулась и посмотрела на него. Волосы растрепались, грудь обнажена. Завернувшись ниже пояса в простынку, он подошел и уселся рядом со мной. Я снова уставилась в окно. Джастин тоже посмотрел туда, а потом перевел взгляд на меня.

— Что стряслось?

Я посмотрела ему прямо в глаза.

— Пропало, — проговорила я и снова отвела глаза на переменившийся мир за окном.

— Что? Ты о чем?

— О моем вампирском зрении.

Джастин вздохнул.

— Ох ты! — И, помолчав минуту, поинтересовался: — Это из-за меня, да?

Я чуть не рассмеялась вслух, но все же сумела удержаться и с улыбкой покачала головой.

— Нет.

Я снова устремила взор на мерцающую гладь океана и неясные очертания волн.

— Может, смертные именно оттого и поглощены так сильно своими мыслями, — проговорила я. — Потому что не видят, каков мир на самом деле. А увидели бы — сумели бы заглянуть за пределы своих снов и забот.

Джастин ничего не ответил, и я посмотрела на него. Его глаза, эти зеленые шальные глаза, что всегда замышляли очередную сумасшедшую выходку, сейчас были тихи и спокойны.

— Я люблю тебя, Лина.

Я перевела дыхание. Настал мой черед любить. Выбирать, люблю или нет. И никакое проклятие длиной в вечность больше не связывало меня.

— Я тоже тебя люблю.

Джастин потянулся ко мне и сдернул с меня одеяло.

Неделя шла за неделей, осень повернула на зиму. Все старались держаться в помещении, чтоб не замерзнуть, — и мы с Джастином тоже. Мы стали буквально неразлучны. О вампирском братстве я вспоминала все же, все туманнее. Наверное, Сулинь ошибся. Наверное они не нашли тот обрывок бумаги в золе. Мог ведь он случайно дать мне неверную информацию?

Просто удивительно, как легко убедить себя в чем угодно, если хочешь спрятаться от правды.

Я смотрела очередную тренировку по лакроссу. Сезон подходил к концу. До каникул на День благодарения оставалось уж меньше недели, а тренировки скоро должны были перенести в зал. Из общежитий неслись звуки музыки. По газонам и лужайкам перед оранжереей сновали ученики. Я давно уже не носила в карманах сушеные цветы. Из прежних атрибутов у меня остался лишь флакончик с прахом Рода. Сидя на краю поля с ноутбуком на коленях, я дописывала черновик очередного сочинения по английскому. Джастин носился по всему полю, сачком швыряя мяч товарищам по команде.

Клаудия вернулась из клуба, неся стакан кофе для меня и чай для себя.

— Тони Сасаки опять слоняется рядом с Хопперовкой, — сообщила она, усаживаясь справа от меня. — Глаз с тебя не сводит.

Я взяла у нее стаканчик с кофе и повернулась взглянуть сама.

Рядом со входом в хопперовский корпус рос высокий дуб. Как и все остальные деревья вокруг, он уже изрядно порастерял листву, однако несколько ветвей еще сохранили по горсти-другой красно-рыжих листьев. А около дуба в черной вязаной шапочке стоял Тони. Глаза наши встретились. Он быстро взмахнул рукой, подзывая меня.

Я встала.

— Сейчас вернусь, — бросила я Клаудии, чей взор яснее ясного говорил, что она не сомневается — что бы Тони ни собрался мне сказать, ничего хорошего из этого не выйдет. Все эти недели он по-прежнему держался со мной сухо и холодно.

— Привет! — поздоровалась я, не отрывая глаз от стаканчика, но потом вскинула взор на лицо Тони.

— Можно с тобой поговорить? — спросил он сквозь стиснутые зубы и вызывающе посмотрел мне в глаза.

— Последний месяц ты со мной разговаривать не хотел, — отозвалась я.

Порыв шального ветра швырнул мне в лицо пряди волос. Я крепче сжала стаканчик с кофе.

— Идем внутрь.

Тони мотнул головой на вход в Хопперовку и повернулся первым. Я оглянулась на поле. Джастин остановился и вопросительно смотрел на меня. Я неопределенно пожала плечами и двинулась вслед за Тони.

Ноги его выбивали привычный чуть неровный ритм. Он поднимался прямиком в художественную башню. Как же мне знаком был звук его шагов, легкое шарканье по деревянному полу. Я шла следом, издавая заметно меньше шума, хотя тоже была в тяжелых ботинках.

Поднявшись в башню, Тони свернул налево, к своему закутку. Мой портрет висел в раме на стене. Тони остановился справа от него, возле мольберта. За спиной у него начинались просторные открытые стеллажи, на которых ученики хранили кисти, карандаши и прочие рисовальные принадлежности.

— И о чем ты хочешь поговорить? — поинтересовалась я, сделав пару шагов в глубь комнаты и скрестив руки на груди.

— Я должен был догадаться. Конечно, это кажется совершенно невероятным, но я должен был догадаться. В смысле, с самого начала. В тебе с самого начала было что-то особенное, — проговорил Тони, словно бы уговаривая сам себя.

— Что-что?

— Когда ты начала проводить все время с Неразлучной Троицей и Джастином. Это была не ты. По крайней мере, я не думал, что тебе нравятся люди, издевающиеся над всеми кругом. Надо мной.

— Тони, ты же узнал их поближе. Ты сам с ними общался. Они не такие уж плохие, особенно Джастин.

— Это ты заставила меня с ними общаться. Против воли.

Щеки у меня вспыхнули жаром. Я не могла смотреть на Тони. Он толкнул в сторону мольберт, да с такой силой, что деревянные ножки жалобно заскрежетали по полу. Только теперь я заметила, что шкафчик Тони, находившийся за мольбертом, занавешен красной бархатной тканью.

— Что это? — спросила я.

Тони отдернул занавеску вправо. В ящике лежали стопкой восемь или девять книг. На самом верху — очень знакомо выглядящий толстый том в твердом переплете. Покрытая металлом обложка, золоченый обрез. Да это же библиотечная книга про орден Подвязки! А рядом с ней — фотография нас с Родом.

— Ответь мне, Лина. Я знаю, красть чужие фотографии нехорошо. Знаю. И я вовсе не сошел с ума. Но тогда, в тот день, как я признался тебе в любви, а потом убежал… — Тони вытащил из шкафчика фотографии и книжку и положил их на письменный стол. — А пару недель назад я разбирался с фотографиями — сортировал, всякое такое. И на каждой, на каждой ты — бледна как смерть. В смысле, ты ведь всегда физически прячешься от солнца. Это послужило мне первой уликой. Я отправился к тебе и постучался. Но ты не заперла дверь. Я повернул ручку — думал, может, ты дома, просто не слышишь. Зашел внутрь и хотел тебя там подождать. Сел на диване и ждал, пока ты придешь. Собирался извиниться, что так глупо сбежал после того, как сказал… — Он на секунду остановился, но все же продолжил: — Сказал, что тебя люблю. И вот тогда-то, тогда я и увидел.

Книга была заложена алой закладкой — и когда Тони открыл том, сердце едва не выскочило у меня из груди. Указательный палец Тони упирался прямо в изображение Рода. Я ахнула — скорее нервно икнула, как бывает, когда вы не можете даже дышать толком после пережитого потрясения.

— На столе лежала вот эта книга. Открытая на этой самой странице. Я и раньше ее видел, да только никак в голове не связывал одно с другим. А теперь заглянул на страницу, на которой ты оставила. А потом — совершенно случайно — на твое бюро. И этот же самый тип глядел на меня с фотографии!

— Ты украл их у меня? Когда?

— Несколько дней назад. И после этого все словно с цепи сорвалось. Я никак не мог перестать об этом думать.

Тони снова показал на гравюру.

— Объясни-ка мне, Лина. Как человек, живший в 1348 году, мог оказаться на этой фотографии, на которой вы стоите с ним вместе? И все эти мечи на стенах, флакончик с пеплом на шее. И ты не выносишь солнечный свет.

— Да как ты посмел? — прошептала я. У меня даже уши горели. Пальцы тряслись. — Ты даже не поговорил со мной.

Тони последовательно, один за другим перечислил все приметы… все мои тайны. Сняв шапку, он провел пятерней по волосам. Я стояла почти на самом пороге, тяжело дыша, широко раскрыв глаза. На голове выступили капельки пота.

— Неужели ты? Боже! — Тони перевел дыхание и докончил фразу: — Неужели ты — вампир?

Я ничего не сказала. Мы стояли, яростно меряясь взглядами. Где-то снаружи ученики слушали громкую музыку, болтали друг с другом. Я облизала внезапно пересохшие губы.

— Ну же, Лина. Ты всю осень сидела в тени — да и сейчас всегда выбираешь тень. Ты знаешь систему кровообращения, биологию. Даже вскрывать кошек умеешь.

— Прекрати!

— Любишь ножи. А в первый день нашего знакомства сказала, что говоришь на двадцати пяти языках. Я сам слышал, как ты говорила по меньшей мере на десяти разных языках.

— Я сказала, прекрати!

— Ты вампир! Сознавайся!

Ярость, что так долго ждала во мне, наконец выплеснулась на поверхность. Одним броском преодолев комнату, я швырнула не ожидавшего такого поворота событий Тони о стену и придавила к ней, придерживая локтем за горло. Он бы, наверное, мог оттолкнуть меня, но даже не попытался, а так и замер, ошалело открыв рот и глядя мне в глаза.

— Хочешь знать правду? Хочешь знать, что я думаю? Я думаю, что ты — жалкий влюбленный сопляк, одуревший от ревности. Ты всегда был набит суевериями, а все твои так называемые наблюдения отлично туда укладывались. Говоришь, ты меня любишь? Да ты вообще знаешь меня?

Отпустив его, но все так же пристально глядя в глаза, я попятилась к столу и схватила лежавшую на нем фотографию. Тони потер шею.

— Ты был моим другом, — процедила я, еще на несколько мгновений задержала на нем взгляд, а потом повернулась и со всех ног бросилась прочь из башни.

Глава 23

Пляж Уикхэма был пуст и безлюден, но я все равно устроилась на привычном месте — на каменной стене. Пологие волны бились о берег в мерном, успокаивающем ритме. Кое-где виднелись белые барашки. Я пыталась осмыслить произошедшее. Если Тони отгадал мою тайну — значит, и другие тоже догадаются, это лишь вопрос времени. За то короткое время, пока я бежала от хопперовского корпуса до пляжа, я успела решить, что завтра же отправлюсь в банк и спрячу все вампирские фотографии и прочие сокровища прошлой жизни в какой-нибудь сейф покрепче. А заодно пора и сменить обстановку в квартире.

Сняв с шеи ожерелье с прахом Рода, я подставила флакончик лучам солнца. Частицы пепла сверкали и переливались так же ярко, как и в день его смерти. Я несколько секунд поиграла мыслью спрятать цепочку в карман — но нет, я еще не готова была расставаться с памятью о Роде. Еще не готова. Я надела цепочку обратно. Пока хватит с меня и того, что я обставлю квартиру по-новому.

Вдруг кто-то уселся на стену рядом со мной.

Занятая своими мыслями, я даже и не заметила, что на пляже появился еще один человек. Не заметила, как он подошел к стене. Несколько месяцев назад я бы заметила его приближение даже с закрытыми глазами, но теперь все изменилось.

Тони.

— Я… я самый худший идиот в мире, — пробормотал он.

Я ничего не ответила.

— Вампир? — фыркнул Тони. — И какого дьявола я себе навоображал.

— Не знаю, — отозвалась я, хотя в груди тотчас же разгорелся огонь стыда. До чего же противно было лгать ему снова и снова!

— Наверное, это я просто с отчаяния. И ты права — я не в меру суеверен.

Я кивнула.

— Но как же все-таки с тем типом на фотографии? Он ведь вылитый рыцарь с гравюры.

— Тони, это ж рисунок. Может, случайное совпадение.

— Совпадение, — повторил он.

— Забудь, ладно? Неужели так трудно поверить, что я — самая обычная школьница?

Тони кивнул.

— Хочешь кофе? — предложил он.

— Давай, — согласилась я.

Тони поднялся, протянул мне руку и помог слезть с холодной каменной стены.

Поверьте, мне очень хотелось открыться ему! Но после предупреждения Сулиня о том, что вампирское братство уже идет по моим следам, я должна была следить за каждым своим словом. Речь шла о жизни и смерти.

Мы с Тони уселись за столик посреди зала в клубном кафе.

— Я уже говорил, что раскаиваюсь? — спросил он, опуская свой поднос напротив моего.

На его тарелке высилась дымящаяся горка индюшки с подливкой.

— Раз этак четыреста.

Тони с жаром вгрызся в индюшку — ни дать ни взять малыш, набивший рот так, что прожевать уже не может.

Я улыбнулась и перевела было взгляд на свою тарелку, но тут краем глаза заметила под столом ботинки Тони.

— Слушай, давно хочу тебя спросить…

— Чего? — с набитым ртом выговорил он.

— Это у тебя новые ботинки? В смысле, ты давно их носишь? Всегда хотела армейские ботинки.

Тони сглотнул.

— Знаешь, с ними смешно вышло. Летом я один из пары потерял — и страшно расстроился. Но мне свезло. Я вернулся в тот магазин и угодил на распродажу, за полцены. Так что я купил вторую пару, а лишний ботинок кинул в аквариум. Гуппи он нравится.

Внезапно Тони словно окаменел. Выронил вилку и уставился на что-то позади меня. Я обернулась и проследила его взгляд. Мимо шла Трейси в обществе девиц, которые теперь всегда на меня злобно косились из-за нашего с Джастином романа.

— Тони?

Он все так же пялился в ту сторону. И тут случилось невероятное. Трейси повернула голову и улыбнулась ему. Не широко, а скорее застенчиво. Словно говоря… ну что-то вроде: «Приди и возьми».

Я вся подалась вперед.

— Тони! — прошептала я.

Он поспешно уткнулся взглядом в тарелку.

— Ты что, встречаешься с Трейси Саттон?

— Нет, — промычал он с набитым ртом.

— Врунишка! — засмеялась я и, в свою очередь, налегла на еду.

В глазах Тони плясали озорные чертики, а мир вдруг снова стал прежним, правильным миром.

— Ну, она может иной раз заглянуть ко мне, просто поздороваться.

— Ты что, и вправду ей доверяешь?

— Она не такая уж и плохая, — пожал Тони плечами и откусил еще кусок индюшки.

— Ты проводишь с ней время? И вы по-настоящему разговариваете?

Тони не отводил глаз от тарелки.

— Да ты втюрился! — заявила я, улыбаясь во весь рот. Тони отложил вилку.

— Ничего подобного!

Я засмеялась и принялась за еду.

— Лина, хватит! Ни в кого я не…

— Ага, конечно, — согласилась я, все еще продолжая смеяться.

На миг повисла тишина, а потом Тони произнес:

— У меня еще остаются ее фотки в бикини.

Я так прыснула, что чуть не расплевала всю еду по столу. Да, что-то в мире наконец встало на свои места.

Глава 24

Здоровенный снежок со свистом устремился мне в лицо — и угодил прямо в лоб. Клаудия и Трейси, держась за животы от хохота, рухнули в сугроб. Уикхэм тонул в снегах. Я вытерла лицо варежкой, а Тони уже лепил новый снежок. Стояло пятнадцатое декабря, вечер зимнего бала. Через пару недель настанут зимние каникулы — я собиралась провести их на кампусе. Справа от меня Джастин швырнул в Тони снежок и перебежал поближе ко мне.

— Ты так ничего и не слышала? — прошептал он. Я покачала головой.

— Тот тип — Су… су…

— Сулинь, — подсказала я.

— Ну да. Он сказал, они придут. Разве нам не надо как-то подготовиться?

Я нахмурилась. Мы с Джастином дружно присели, уворачиваясь от снежка Тони.

— А как, по-твоему, мы можем подготовиться к нападению четырех самых одаренных вампиров во вселенной?

У Джастина вытянулось лицо. И я прекрасно понимала его. Ведь я буду совершенно беззащитна против них.

— Если они придут, то за мной.

— Если они придут за тобой, то и за мной тоже. Они попытаются убить тебя?

— Какое-то внутреннее чувство мне подсказывает, что нет. Они ж не знают еще, что я стала смертной.

Я уже раньше рассказала Джастину про обряд — как могла. Ему было трудно вместить это все в голову.

— Ты говорила, Родов ритуал — страшная тайна. Ты хотя бы смутно представляешь, как он все это проделал?

— Ну, слегка. Во-первых, тебе должно быть не меньше пятисот лет. Во-вторых, ты даешь второму вампиру выпить всю твою кровь. Магия обряда заключена в первом вампире. Все дело в чистоте намерений. Если твои намерения недостаточно чисты, обряд провалится и вы оба умрете.

По лицу Джастина было невозможно понять, что он думает.

— Ну и что нам делать?

— Давай пока не думать об этом — пока гром не грянул, — отозвалась я. Правда же заключалась в том, что если братство все же явится за мной — а я уже начинала помаленьку верить, что они не придут, — то вопрос будет решен между ними и мной. Я брошу Джастина, если понадобится — чтобы защитить его. И Тони.

Снежок угодил Джастину прямо в лицо, залепив глаза и ноздри.

— Урра! Я — бог снежков! — завопил Тони и от восторга принялся носиться туда-сюда.

На бегу он налетел на Трейси и сшиб ее с ног.

— Тони! — возмущенно заверещала она. Тони помог ей подняться, а Трейси чмокнула его в щеку и повернулась ко мне. — Идем, Лина! Надо ведь еще волосы уложить. Пора браться за дело всерьез.

С тех пор, как Тони закрутил роман с Трейси, у нас с Неразлучной Троицей отношения тоже наладились. Не могу сказать, чтоб мы с Трейси стали лучшими подругами, но, по крайней мере, могли общаться. Я так и не поняла для себя, правда она заинтересована в Тони — или просто соскучилась по всей компании. Похоже, теперь она на своей шкуре прочувствовала, каково приходилось мне — потому что больше никогда не была со мной груба. Да и в любом случае: если Тони был счастлив, то я была счастлива за него.

Трейси поцеловала Тони на прощание, и мы с ней, Клаудией и Кейт оставили парней играть в снежки друг с другом.

— Лина, дай угадаю — у тебя черное платье, да? — хихикнула Клаудия.

Мы одевались в спальне у Трейси. Платье у меня было и в самом деле черным — и длинным, в пол. Тони помог мне выбрать его. Я поднесла к лицу длинные сверкающие сережки и взглянула на свое отражение. Взгляд мой задержался на ониксовом кольце Рода.

— Потрясающе!

Голос Клаудии прервал мои думы. Сама она в обтягивающем ярко-розовом платье была похожа на кинозвезду.

Пока Трейси, Клаудия и еще несколько старшеклассниц с этого этажа наносили последние штрихи в ванной, я на минутку осталась одна. Подойдя к большому зеркалу, что висело на двери, я посмотрела на себя во весь рост. Черное платье плотно обтягивало изгибы высокого тонкого тела. Высоченные — в жизни таких не носила — каблуки и распущенные по плечам локоны подчеркивали высокий рост и стройность. Пристально глядя в глаза своему отражению, я подняла руки за шею, расстегнула ожерелье с флакончиком и бережно спрятала в сумочку. А потом снова взглянула в лицо отражению и коснулась того места на груди, где флакончик покоился все эти долгие месяцы. Сердце мое билось под кончиками пальцев, точно отзвук дальних барабанов.

Через пару минут я уже спускалась вниз, в холл. Собравшись в вестибюле, мы ждали парней. Вот из-за угла показались Кертис и Рой, оба в смокингах. Следующим шагал Тони. Завидев Трейси, он расплылся в широкой улыбке, от которой у меня потеплело в груди. Однако, обнимая Трейси, он смотрел на меня. На лице его читалось: он все еще любит меня, однако это была такая любовь, которую мы могли пронести через всю жизнь. Любовь двух лучших друзей. Последним в вестибюль обычной своей плавной походкой вышел Джастин.

Мы медленно шли навстречу друг другу. Он тоже был в смокинге, лицо даже среди зимы сохранило бронзовый загар. Вот он улыбнулся — и меня затопила волна любви и восхищения его волей к жизни, его желанием любить меня и снова и снова демонстрировать свои чувства открыто, у всех на виду.

— Ты так… — выдохнул он, когда между нами оставалось всего несколько дюймов. — Так прекрасна, что я просто вынести этого не могу. Не знаю, как объяснить.

Я опустила взгляд. Джастин протягивал мне коробочку с орхидеей, прикрепленной к ленте, которую надо было повязать на руку. У остальных девушек уже были точно такие же браслеты.

— Помнишь, ты как-то сказала… — промолвил Джастин, открывая пластиковую крышку коробки. Он заметно нервничал, мялся, отводил взгляд. Так мило. Да он же сам не свой от смущения! — Ты как-то сказала, что разные цветы символизируют всякие разные вещи. Так что я выбрал орхидею, потому что она символизирует… символизирует…

— Любовь, — закончила фразу я.

Зимний бал проходил в банкетном зале Уикхэма. — А ведь, казалось бы, могли найти и что поприличнее, — посетовал Тони. — Свозить нас в какой-нибудь отель или еще куда.

Мы всей компанией шли по заснеженным тропинкам к корпусу, где располагался банкетный зал: большому современному зданию с выходящими на океан панорамными окнами.

Перед главным входом сновали машины, привозящие на кампус всевозможные припасы. Отворив двери, мы вступили в длинный холл. Изнутри уже доносились звуки музыки — играла приглашенная группа. Войдя в сам зал, я задрала голову, осматриваясь по сторонам. Все кругом было украшено белыми сверкающими снежинками из самых разных материалов. Серебристые блестки и подвесные шары отбрасывали по всему помещению мириады ярких лучей. По правой стороне зала тянулась вереница окон, а за ними на много миль — безбрежный океанский простор. Ну теперь-то, конечно, я уже не видела на много миль, но океан никуда не делся, и над ледяной водой сияла луна.

— Нравится? — Джастин сжал мою руку.

— Не то слово! — восторженно выдохнула я.

Скоро торжественный обед закончился и мы танцевали — так, что у меня даже ноги заболели. Мы отплясывали все вместе, выстроившись широким кругом. Мы были несокрушимы. Тони выбрасывал ноги в стороны, выделывая какие-то замысловатые коленца, — точно припадочный. Учителя — мисс Тейт и остальные, в том числе невыносимый профессор Линн — наблюдали за нами с периметра зала. Все сегодня были такими красивыми, а музыка гремела так лихо, что никто не мог усидеть на месте.

Было уже совсем поздно. Я страшно вспотела, волосы у меня начали выбиваться из-под заколок. Выскочив из нашего сумасшедшего круга, я пошла к дверям — чуть-чуть отдышаться и привести себя в порядок.

— Волосы поправлю! — с улыбкой крикнула я Джастину.

Тот тоже уже весь блестел от пота. Он кивнул мне, и я повернулась уходить.

— Не, Лина, погоди! Никаких, пожалуйста, передышек. Ты еще не видела моих лучших па, — заорал Тони, оттопырив зад и вертя им прямо перед Трейси, необыкновенно хорошенькой в длинном синем платье. Она хлопала Тони по заду в такт музыке, и скоро я уже покатывалась со смеху.

Все так же хохоча над этой парочкой, я добралась до дверей и остановилась перевести дух. Обернувшись, я послала Джастину воздушный поцелуй. Джастин улыбнулся в ответ, не выходя из общего круга. Правда, ему пришлось попятиться, чтобы освободить побольше места для Тони.

Я шагнула в коридор — и тут вампирская душа во мне воскресла вновь. Как же давно я не ощущала ее — с того самого прохладного октябрьского утра на Род-Айленде, когда меня отыскал Сулинь. Волосы наэлектризовались. Даже зрение мгновенно обострилось. Каждый вздох обдавал жаром.

Где-то рядом, в этом самом здании, затаился вампир.

Я замерла на месте, прямо за дверью. Медленно, очень медленно повернула голову направо.

В конце коридора, прислонившись к стене, стоял Вайкен. Волосы у него были зализаны назад, а при виде бледного, мертвенно-белого лица у меня перехватило дыхание.

Я задрожала всем телом. Горячее жжение в глазах, от которого я страдала сотни лет, вернулось, разлилось по щекам. Я дотронулась до щеки, сама не веря, что наконец настал этот момент — что я наконец научилась плакать. Отняв руку от лица, я посмотрела на слезы — крохотные капельки блестели в лучах ярких флюоресцентных огней. Такие красивые. Вот они покатились вниз по пальцам мне на ладонь. Руки у меня задрожали, глаза распахнулись. Я не видела своих слез уже шестьсот лет. Вайкен направился ко мне — так медленно, что к тому времени, как он оказался рядом, я уже дрожала всем телом.

— Так значит, слухи правдивы, — с заметным шотландским акцентом промолвил он.

Я почти забыла звук его голоса — низкого и чуть хрипловатого, точно у джазового певца, выкурившего слишком много сигарет. Слухи, о которых он упомянул, должно быть, заключались в том, что я стала смертной. Слезы выдали меня — мгновенно и неопровержимо.

Опершись локтем о стену у меня над головой, Вайкен склонился ко мне, почти касаясь полными губами моих губ.

— Старшеклассница? Ваша светлость, вы выставляете себя полной дурой.

— Если ты явился убить меня, так убивай, — заявила я, стуча зубами и не отрывая взгляда от его глаз. Темных бесстрастных глаз.

Он нагнулся к моему уху и шепнул:

— Через двадцать минут, Лина. Перед входом. Иначе мальчишка умрет.

Я рухнула на колени и, не в силах подняться, изогнулась, глядя вслед Вайкену. Он же, не оборачиваясь, прошел по коридору и скрылся за двустворчатой дверью. В зале гремела музыка. Народ веселился вовсю, а я рыдала, сидя на полу спиной к празднику. Как же глупо, неимоверно глупо я вела себя после предупреждения Сулиня! По моей милости Джастин, Тони, я сама — мы все оказались в ужасной опасности. Я должна, должна была им все рассказать. Должна была их защитить. Неужели я так ничему и не научилась? Неужели так и буду всегда думать лишь о себе?

Я резко вдохнула. Надо собраться, взять себя в руки. Остается только двадцать минут. Музыка бьет по ушам, а мне надо подумать. Принять решение. Невыносимо даже представить, что Джастин может умереть. Я уже потеряла Рода — а теперь еще и Джастина? Нет, невозможно, немыслимо!

Поднявшись на ноги, я вытерла глаза. Пойду попрощаюсь со всеми и отважно встречу свою участь. В бытность вампиром я совершила слишком много чудовищного, пролила слишком много невинной крови. Настало время платить по счетам.

Спотыкаясь, я кое-как добрела до двери. Слезы все так же текли у меня по щекам, я ничего не могла с ними поделать. Да и поздно уже было сдерживаться. У дверей мне пришлось опереться на косяк, чтобы не упасть. В зале играла медленная музыка. Кертис и Рой танцевали с Кейт и Клаудией. Я перевела взгляд на сплетшихся в тесном объятии Трейси и Тони. Она уткнулась носом ему в шею. Со своего места я видела ее опущенные длинные ресницы. Может, я и ошибалась насчет нее — может, всем нам надо, чтобы о нас заботились. Джастин поднялся из-за стола, за которым сидела вся наша компания. Но стоило ему увидеть меня, улыбка сбежала с его лица. Он ринулся через весь зал ко мне навстречу.

— Что случилось?

— Потанцуй со мной, — попросила я. Ужасно не хотелось устраивать сцену, а я знала: у меня осталось лишь несколько минут.

— Конечно, — растерянно пробормотал он, и мы вышли на середину зала. Нас окружали другие танцующие пары. Сильные руки Джастина легли мне на талию, и я на миг словно воскресла.

Мы начали танцевать. По щекам моим вновь покатились слезы.

— Послушай меня. Я должна сказать тебе кое-что очень важное, — начала я. Каждая минута была на счету.

— Лина, что случилось? — Он попытался вытереть мои слезы, но они все текли и текли — и ни за какие блага мира я бы не стала останавливать их. — Твое братство? — потрясенно прошептал он.

— Слушай как можно внимательнее. Ладно?

Джастин кивнул.

— Если все дело в твоем братстве…

— Тс-с-с. Я должна сказать, — прервала его я. — Все, что произошло. Встреча с тобой. Все, что ты для меня сделал.

Лицо Джастина было воплощением трагедии. Губы сжались в тонкую линию. Он понятия не имел, почему я плачу. А я не могла объяснить — и не хотела. Не хотела, чтобы он, исполненный гнева и решимости, бросил вызов целому братству вампиров, любой из которых способен убить его за считанные секунды.

— Ты показал мне, что такое — жить. Знаешь, что это значит для вампира? Знаешь?

— Я не понимаю.

— Ты вернул меня к жизни. — Я уже рыдала вовсю, а отпущенное мне время почти закончилось. Чуть отодвинувшись от Джастина, я обеими руками обхватила его лицо. На миг заглянула в глаза, а потом поцеловала страстно и крепко, надеясь почерпнуть в этом поцелуе силы для всего, что ждало меня впереди. — Мне надо ненадолго отойти. Подышать свежим воздухом. Я скоро вернусь. Очень-очень скоро.

— Лина…

— Я скоро, — задыхаясь, с трудом выговорила я и, повернувшись, бросилась прочь.

Назад я не оглядывалась — просто не могла. Выскочив за дверь, я высоко вскинула голову, сжала кулаки и двинулась в обжигающую морозом ночь. Передо мной на разъездном кругу стояла моя машина — роскошный синий автомобиль, неделями скучавший на стоянке у меня под окном. Вайкен взял мою машину! Водительское окно отворилось.

— Залезай, — приказал ледяной голос.

Я повиновалась, и Вайкен повел автомобиль прочь от банкетного зала, маневрируя по кампусу так легко и непринужденно, точно провел здесь многие годы. Я с тоской оглянулась на окна своего корпуса, но мы уже свернули налево и выехали на Мейн-стрит.

Я не смотрела на своего похитителя. Прижавшись ладонями к холодному стеклу, я наблюдала, как мимо проносятся знакомые и любимые места. Кондитерская, пустой тротуар, где когда-то раскинулся сельский рынок. Ресторанчики, магазины.

— Нам надо о многом поговорить, — произнес Вайкен.

— Куда ты везешь меня? — спросила я чуть окрепшим голосом. Вайкен больше не увидит моих слез. Непостижимым образом, но я знала: Джастин сейчас бегает вокруг банкетного зала, отчаянно выкрикивая мое имя.

— К тебе домой, детка, куда же еще?

Через два часа мы уже сидели в частном самолете. Я покинула эту страну.