– Мама, смотри!
Голос взлетает высоко-высоко, звенит от счастья. Мое чудо, маленькая принцесса с черными, как смоль, косичками, бьет палкой по сверкающему шару и оттуда сыпется конфетти, игрушки и леденцы.
Все в восторге и хлопают в ладоши. Даже директор ресторана, который арендовал мой бывший на пятилетие нашей дочки. Натянутая улыбка выдает страх. Я этого директора понимаю. Бывший может горло перерезать от уха до уха, если ему что-то не понравится. Персонал трясется вместе с шефом.
Мой бывший сидит рядом, пьет, болтает по телефону и всякий раз хватает официантку за зад, когда та подходит. Дети празднуют в игровой комнате. Я тоже туда хочу, но вынуждена сидеть здесь. Его требование. Я его ненавижу, но терплю ради дочери. Он выставил условия, а я была вынуждена принять. Когда богатый мужик с положением и связями в криминале ставит условия двадцатипятилетней сироте, у которой за душой ничего, кроме косы – это пат. За меня некому заступиться.
У него несколько железных традиций. Ежегодные посиделки в детском ресторане – одно из них. Приглашает весь бомонд города, в том числе криминальный и на публику изображает заботливого отца. В остальное время он нас не вспоминает.
Толя был ужасно разочарован, когда узнал, что я ношу дочь. Бракованная баба. Не пацана родила.
– Мама!
Дочка, размахивая палкой и хохоча, стоит в дверях игровой комнаты. В белом сарафане в ромашках, две черные косы, а на голове красный ободок.
– Мама, я попала!
Она хвастается, что с одного удара разбила шар. Я машу в ответ и улыбаюсь. Толя морщится – мы обе его бесим. Полина тем, что не сын, а я тем, что родила Полину. А я была просто рада, что у меня есть хоть одна родная душа.
Я не знала родителей. Вместо них я придумала новых папу и маму. В детстве представляла, что они отдали меня, потому что злые люди заставили. Отправились в кругосветку и их яхта затонула. Или… Миллион причин. Они были алкоголиками, их лишили прав. Когда я выросла, предпочла об этом не думать.
Когда мне было семнадцать они умерли. После совершеннолетия я выпустилась из детдома, вступила в наследство – это была комната в коммуналке с водопроводом на улице. Жизнь была ужасна. А я красивая – черные кудри, идеальная фигура, глаза голубые. Только не во что было красоту одеть. Подруга предложила подработать в клубе. Именно там я встретила его. Толе было пятьдесят, карманы у него ломились от денег, он был щедрым и говорил красивые слова. На следующий день пригласил к себе и тет-а-тет предложил содержание. Я растерялась, а подружка спросила – что ты теряешь? Ты и так парня найдешь, только одному придется борщи варить и работать, а этому только борщи и сексуальное тело. Он о тебе позаботится. Будь я старше или умней – я бы отказала.
Но он выглядел таким крутым! Настоящий мафиози. Ласковый поначалу. Это позже началось – за что я плачу, за то, что ломаешься? Да кому этот штамп в паспорте нужен – успокаивала подружка. Ну женится на тебе какой-нибудь дурак. Детей ему рожай, стирай носки, а тут все красиво… Гражданский муж – это тоже муж. Но сказка рано или поздно кончается. Через год он откровенно начал меня унижать. Плюс у полиции к Толе были претензии, но ему удавалось выходить сухим из воды. Я была обучена, что говорить и как себя вести, если нагрянет ОМОН.
Затем я не вовремя забеременела. Он известие принял холодно. Не знаю, почему дал мне родить. На мне еще были розовые очки. Это позже я узнала, что других девочек Толя отправлял на аборт. Одну насильно. Девушку привезли в подпольную клинику и все сделали силой. Почему повезло мне? Толя сказал, что полюбил меня. Но я его страшно разочаровала – родила девочку, которая кричала и требовала внимания. Мне была куплена в качестве отступных скромная квартира на Пушкинской, куда нас с малышкой выселили бугаи из охраны Толи. Отвезли с парой чемоданов и оставили в пустой квартире. На следующий день в «нашем» с Толей доме появилась новая девушка.
Сказать, что моя жизнь разбилась – ничего не сказать. Это был шок. Я удивленно смотрела на голые стены, отсутствие мебели, даже холодильника не было… В чемоданах скромные пожитки и немного денег. Еще вчера я ела с золотых блюд, а сегодня никому не нужна и с малышкой на руках. Без поддержки, друзей. К концу месяца Толя без объяснений перечислил небольшую сумму. Он официантке под настроение мог оставить больше. Через месяц – еще чуть-чуть. Я поняла, что буду получать подъемные, пока малышка не подрастет. У меня была квартира. Помощь от Толи плюс пособия – получалось нормально. Я не голодала, у ребенка было все необходимое, но не больше. А в роскошном «порше» ездила другая, другая носила мою блэкгламу и пальто из свакары. За те же подачки, что Толя мне кидал, спрашивали с меня по полной…
Детская часть праздника шла к концу. Полина устала, подходит и прислоняется ко мне, зевая.
– Детям пора домой, – Толя залпом допиваетстакан с виски, и вальяжно подманивает няню. – Полинку домой вези. Мы еще посидим.
– Я тоже поеду, – спохватываюсь я.
– Нет, ты останешься, – тоном, не терпящим возражений, отрезает он.
Черт. Я скованно целую дочь и улыбаюсь.
– Мы с папой еще посидим.
Она маленькая – не замечает подвоха. Бежит за подарками, затем уходит с няней. Потихоньку дети разъезжаются. В зале остаются подозрительные мужчины с женами: Толины друзья и коллеги.
Я рассматриваю скатерть и молюсь про себя, чтобы время шло быстрее. Я страшно хочу домой. У него подружки нет что ли, зачем мне здесь сидеть? В зал входит опоздавший гость, я со скуки вскидываю глаза.
Опасный человек – кричит инстинкт. Я у Толи на таких насмотрелась. Выбить долги, избить кого-то, наехать – для этого нужны люди особой категории. Этот из таких. Только в отличие от них одет прилично. На нем итальянские туфли, облегающие джинсы и модный пиджак. Молодой, не старше тридцати пяти. Взгляд скользит по гостям, ни на ком не останавливаясь, пока он идет через зал к нашему столику.
– Его не хватало, – улыбаясь, сквозь зубы цедит Толя.
Мужчина без разрешения садится к нашему столу. Кладет сверху руки – мол, не дергайся, пушку не прячу. У него крупные ладони, а костяшки разбиты в хлам.
– Привет, – на моего бывшего он смотрит прямо и без страха, замечает меня и спрашивает. – Жена?
Я тоже на него смотрю. Впервые его вижу. У него нос с горбинкой, голубые глаза и светло-русые волосы. Я поскорее опускаю взгляд, пока Толя не заметил. Я должна выполнять несколько правил: никогда не перечить ему, жить одна и не встречаться с мужчинами. Иначе у меня отберут дочь. Возможно, когда-то мне очень повезет и Толя ослабит контроль, но пока я не дам ни малейшего шанса в себе усомниться.
– Ты по делу?
Шестым чувством я ощущаю, что мужчина все еще заинтересованно смотрит на меня.
– Жена? – с неуловимой агрессией повторяет он и бывший неохотно уступает.
– Баба бывшая. Содержанка, – презрительно кидает он. – Мы в детском ресторане, Беспредельщик… Имей совесть. Давай не сегодня о делах.
– Я тебе не Беспредельщик. Ты что? – незнакомец презрительно щурится.
– Прости, Алекс. Вырвалось. Давай потом, у дочки день рождения.
– Не вижу тут детей, – он снова смотрит на меня. – Тебе отец бабки давал. Навар получил?
– О, надо же, – Толя смеется, глотает виски, изображая довольного жизнью человека, но на шее выступает пот. – Вы мне не доверяете? Если сказал – все хорошо, я слово держу. Передай папе, что он выгодно вложился. Алекс, вы меня обижаете. Все верну с процентами, месяц покрутить надо.
Он пододвигает Беспредельщику стакан, наполняет виски. Толкает тарелочку с оливками и тонко нарезанным лимоном.
– Посиди с нами, выпей за мою дочку. Ей пять.
Беспредельщик мерит его взглядом. В голубых глазах презрение, затем цыкает, берет стакан и делает первый глоток. Морщится, словно виски плохое.
– Хорошо у вас тут. Весело, – хотя в зале висит мрачная тишина, только громко играет грустная французская песня о том, как «мой малыш застрелил меня».
Позади стягиваются мужчины из числа приглашенных – охрана Толи. Беспредельщик безразлично сидит к ним спиной. Он приканчивает виски до конца, холодно и неискренне улыбается Толе.
– Значит, через месяц мы сказочно разбогатеем, – он смеется и кидает мне. – Пойдем, потанцуем.
Огромными глазами я смотрю на Толю. Тот делает вид, что ничего не происходит. Он ведь сам сказал, что я бывшая… Даже не жена – содержанка. Пока я пялюсь на Толю, Беспредельщик встает, берет меня за руку и ведет на середину зала. Он не похож на человека, который умеет танцевать, но уверенно притягивает меня за талию к себе. Как я ни пытаюсь держать дистанцию, мы вплотную. Он сладострастно прижимается ко мне всем телом – словно положить на себя хочет. Я пытаюсь обернуться – Толя игнорирует мой полный мольбы взгляд. Скрипит зубами, наполняя стакан снова. Бесится.
Кажется, я понимаю, почему меня пригласили на танец. Это отличный повод облапать меня на глазах у публики. Танцуем только мы, а остальные смотрят – Беспредельщика это не смущает. Кажется, даже доставляет удовольствие. Ладонь развязно скользит по моей спине, второй бережно, но твердо он зажимает мою руку в стальных пальцах.
– Как тебя зовут? – он наклоняется щекой к щеке.
– Ника…
– Расслабься, Ника. Получай удовольствие.
Он почувствовал, как я напряжена. Есть с чего: как бы за попытку подразнить Толю публично, потом не влетело мне. Беспредельщику он ничего не сделает, а вот я… Я испуганно дышу. Танцует он так себе, но ведет уверенно. Песня неожиданно заканчивается и он наклоняется, словно хочет что-то сказать.
– Спасибо за танец.
Мы танцевали не больше минуты, но я перепугана насмерть. Бегу в туалет и склоняюсь над раковиной, промокая водой горящие щеки. Пульс лихорадочно бьется в висках. Кто-то входит, я боюсь, это Беспредельщик, но все хуже – это Толя.
– Ты охренела? – мне приходится пятиться, пока он идет на меня.
– Я ни причем… Я не виновата, – у меня срывается голос. – Ты рядом был, ты же видел, что…
Меня обрывает пощечина. Не очень тяжёлая, но звонкая и болезненная.
Так и знала.
– Будешь еще хвостом вилять? – цедит он.
Я не виновата, но бормочу оправдания. От обиды дрожит губа: он же сам все видел, почему не вмешался.
– Нет…
– Быстро домой, – сумочку, которая висела на моем стуле, он швыряет мне в руки.
Я выхожу из туалета и поскорее пересекаю зал. Мне хочется на воздух, потому что грудь сдавило от обиды, я не могу дышать. Беспредельщик за нашим столиком как ни в чем не бывало пьет виски. Они все одинаковые. Этим мужчинам плевать на женщин. Деньги, власть, самоутверждение. Средние ценности криминалитета.
Дома я ложусь на кровать рядом с дочкой, перебираю черные косы, плачу и засыпаю рядом с ней. Моя девочка – самое дорогое, что у меня есть. Награда за страдания.
Утром я дергаюсь от каждого шороха, постоянно проверяю телефон, но Толя забыл обо мне. Я благодарю высшие силы, услышавшие мои мольбы. Наверное, надрался, проспался, и забыл об инциденте. Ну, ничего. Забыли. Лишь бы не приехал качать права и не забрал дочь.
К полудню я окончательно успокаиваюсь, дожидаюсь няню и спускаюсь в кондитерскую за булочками к чаю и свежим багетом. Не успела выйти со двора, как сзади просигналили. Я шла дальше, устало глядя под ноги. Я к этому привыкла. Толя говорил: у меня лицо, как у куколки. Черные густые волосы, длинные ноги и хорошая фигура. На меня часто обращают внимание мужчины. Главное, не поднимать глаз, не поощрять их и сами отстанут.
Просто смотри вниз и иди.
– Ника! – долетает развязный окрик, и я останавливаюсь, как вкопанная. Меня догоняет массивная красная тачка со спортивными формами. Низкая, с широким длинным капотом. – Садись в машину, поговорим.
За рулем сидит Беспредельщик. Он что, сумасшедший? Зачем он меня преследует? Щека еще зудит после вчерашнего удара.
– Не бойся, приставать не буду. А сама не сядешь, украду и закрою, красавица.