Без души

Пролог

Они быстро на мне поставили крест.
В первый день, первой пулей в лоб.
Дети любят в кино вскакивать с мест,
А я забыл, что это окоп...
Редьярд Киплинг

Пролог

За магическим куполом шел дождь. Большие капли отскакивали от преграды и продолжали отбивать похоронный марш, лопаясь крупными пузырями на поверхности океана. С рассветом начался шторм. Белая звезда еще не успела подняться над водой, как тяжелые тучи прочно стянули небо. Волны с упорством накатывали на каменистый изрезанный берег, силясь прорваться за барьер. И отступали, проигрывая магии. Мир погрузился в траур. Только разыгравшаяся буря не хотела мириться с тем, что должно было произойти с минуты на минуту, и продолжала посылать высокие волны на штурм острова. И соединившись с ветром, они вновь бились о купол и осыпались пенными брызгами.

Внутри защитного барьера царили уют и покой. Безымянные слуги расставили кресла правильным полукругом так, чтобы никто не пропустил самый важный момент дня и смог насладиться предстоящим зрелищем. Да что дня? Даже не года… Эпохи. О том напишут книги, вспомнят в летописях, расскажут перед сном своим детям, как хорошую сказку со счастливым концом. Ведь на этот день назначили казнь преемника безумной госпожи. Казнь зла, которое удалось вырвать на корню. Молодой темный мастер не успел оставить наследника. Всего через несколько часов со злом будет покончено.

На этот раз — навсегда.

Сам король не побрезговал посетить мрачный остров, взяв с собой молодую жену. Они прибыли совсем недавно в окружении аристократии, также приглашенной на сегодняшнее празднество. И сейчас представители древних родов занимали свои места в ожидании зрелища.

Под бдительным присмотром стражи и магистров заканчивались последние приготовления к предстоящей казни.

Небо продолжало плакать…

Часть I Без смысла. Глава 1.1 Конец

А после мясо с размаху швыряли на блюдо,
И пили охотники в честь величайшей победы

Над силой природы, ее тонконогое чудо

Убили люди. Наши отцы и деды...

Андрей Белянин

За куполом шел дождь.

Я не слышал, но представлял мелодию, которую он мерно барабанил по тонкой поверхности. Раньше мне нравилось дремать под этот шелест, завернувшись в одеяло, и думать: как хорошо находиться в тепле, дома, когда за окнами бушует стихия. Всегда любил дождь. Даже сейчас было приятно знать, что он пришел проводить меня в последний путь. Когда-то давно мама сказала мне, что дождь в дорогу — хорошая примета.

Я стоял на краю небольшой круглой площадки, выложенной серым,  отполированным до идеальной гладкости камнем, в окружении стражи: лишенных сознания существ, некогда бывших людьми. И наблюдал за приготовлениями к казни: как слуги расставляют кресла для знатных гостей, как заботливо колдуют магистры, натягивая между эшафотом и зрительскими местами тонкую пленку защитных импульсов.

Бежать не имело смысла. Стражи поглощали и магические, и физические силы любого человека. Но нет, не они мне мешали — последний год я не ощущал этих существ. Может, помогло то, что во мне ничего не оставалось: ни сил, ни желаний, ни сомнений. Память превратилась в старую затертую кинопленку. Черно-белые кадры из прошлого у в голове не содержали никаких эмоций: ни положительных, ни отрицательных. Или виной этому стала темная магия, отравившая мою кровь и совершенно бесполезная — я не собирался ею пользоваться.

Зачем?

Бежать просто не хотелось.

Чтобы сойти с ума иногда достаточно мгновения. А мне слепая пряха отвела долгие семь лет.

Наконец, все заняли свои места, и маленький невзрачный человек в сером камзоле и забавной шляпе начал объяснять, в честь какого события достопочтимые господа собрались в столь плохую погоду на острове посредине Ледяного океана. Так подробно и красочно, словно здесь мог находиться кто-то незнающий. Речь человечка переполняли пафосные, громоздкие фразы, отступления и длинные, не несущие смысла, но красивые обороты. Все слушали так, будто бы действительно не знали. Правда, приглашения начали рассылать еще за полгода. Но разве это важно? Мне самому, например, о предстоящей казни сообщили только вчера. Какая ирония. Что бы было, если бы главное действующее лицо не появилось на арене?

Мечты…

Даже столько лет спустя во мне продолжало оставаться что-то от прежнего себя. Ироничного, наглого, преданного реалиста, который попал в сказку.  Преданного… — слишком близко к слову «предательство». 

Человечек уже подобрался к самой сути, и вот-вот должно было начаться представление. Но нет, первый номер принадлежал не мне. Так получилось бы слишком быстро и просто, а собравшиеся господа жаждали настоящей драмы. Так что меня наверняка оставили на десерт. 

То ли на сцену, то ли на эшафот два стража под руки затащили совсем обессиленного человека. Глядя на грязные спутанные волосы, еще можно было вспомнить волну белоснежных, всегда аккуратно уложенных прядей. Даже в судорожных движениях угадывалась спесь наследника одного из светлых лордов, пусть и незаконнорожденного, который решил отомстить отцу и проиграл.

Руин Авелль. Ему удалось скрываться целых четыре года. Немногие слуги темного мастера могли этим похвастаться. Но Бездне неважно, кто ты: лорд, крестьянин или обычный мальчишка. Я ведь все слышал, соседями были. Руин перестал кричать через месяц после того, как его схватили. Сегодня он перестанет существовать. Как и я.

Когда вчера мне зачитали приговор, я пару мгновений пытался найти опору… ту секунду, на которую сердце сбилось с ритма, пропустив удар. Потом вернулось безразличие. Я давно не боюсь. Только теперь прежнее равнодушие стало каким-то отчаянным. Эти несколько часов до казни я повторял и повторял, что мне все равно, что хуже не будет, что я не боюсь.

Да, я не боюсь!

Вы слышите, боги? Я не боюсь ни смерти, ни вашего несправедливого суда!

А может и боюсь. Страх ведь не грех.

Горько улыбнулся. Сколько помню, всегда любил спорить с собой. Теперь эти странные споры никогда не будут закончены. Так и останутся оборванными фразами в холодном воздухе мрачного острова Бездны. Я ведь много чего любил, еще больше ненавидел. Все исчезнет, уйдет, словно и не было: ни мыслей, ни стремлений, ни памяти. Пустота, где совсем недавно билось чье-то сердце. Так всегда происходит.

Странное ощущение — знать, что через какое-то время меня не станет. Останется пустое тело, а душа уйдет. Впрочем, никто не знает, что случается с человеком после того, как его отдают Бездне. Никто не возвращался,  чтобы рассказать. В конце концов, казнь лишь поможет мне освободиться. Наверное, это единственное моё желание, кроме мести.

Руину неспешно зачитывали приговор. Пособничество силам безумной госпожи, принятие темного знака, предательство своего дома и родного мира, убийства, пытки, запрещенные эксперименты, что-то еще. Ради него даже закон изменили, ведь до этого детей старших домов нельзя было подвергать публичному суду или казни. Но учитывая, кем является его отец — ничего удивительного нет.

Только боль. 

Невзрачный человечек продолжал зачитывать грехи, но я не вслушивался в предсмертное перечисление преступлений Руина. Мои гораздо интереснее услышать. Что они сочинили?

С Авелля сняли цепи, и человечек, поправив свою забавную шляпу, пискляво спросил о последнем желании приговоренного.

— Смерти… — ветер донес до меня.

Мудро. Я даже ощутил укол зависти: меня такой привилегии лишат. Жаль. Быстрая безболезненная смерть лучше уготованной мне мучительной агонии. 

Выражения лиц гостей говорили о незаслуженно отобранной игрушке, но просьбу Руина выполнили. Стоящий около помоста маг в черной громоздкой хламиде сотворил небольшой импульс остановки сердца и легким пассом кинул в мужчину. Миг — тело моего врага, изогнувшись дугой, упало на деревянные доски помоста. Даже отсюда, сквозь небольшую щель, была видна детская надежда, застывшая в некогда непроницаемых серых глазах. Что ж, еще одно имя можно вычеркнуть из длинного—длинного списка. Теперь моя очередь…

Глава 1.2 С чистого листа

И движутся люди, под кисточкой тая,
Такие, как есть, а не так, как мечтают.
И черная тушь растекается смело

В сражении вечном меж черным и белым.

Андрей Белянин

Когда—то:

…Зал сверкал сотнями волшебных огней. Высокие куполообразные своды раздвигали пространство, а тонкий аромат цветочных композиций кружил головы, унося мысли в хоровод веселья и беззаботности. Быстрые слуги в белых масках разносили по залу бокалы с искрящимися винами, закусками и десертами в ажурных, сдобных корзиночках.

Все королевство праздновало, до устали оттаптывая ноги в простых гопаках или изящных па дворцовых вальсов. Одетые в дорогие платья с соблазнительными декольте дамы и их кавалеры, щеголяющие вышитыми золотом и серебром камзолами, весело во весь голос смеялись, забыв про манеры и позволяя использовать в своей речи простонародные слова. Краснощекие крестьянские девицы в нарядных сарафанах, устроившись на плечах своих женихов, бесстрашно подглядывали за балом в настежь открытые окна и прихлопывали в такт музыке. А кто—то и вовсе подхватывал подолы и, перемахивая через изящные подоконники, присоединялся к высокородному веселью. Их никто не гнал — чуть покружившись, девицы сами уносились к подружкам, прихватив бокал какого—нибудь дорогого вина.

Праздник, праздник, праздник.

Развело могло сегодня хоть где—то случиться горе или несчастье? Радость и только радость! Она разливалась патокой по чистым городским улочкам и заливала вечерними сумерками дворцовый парк, где уже давно раздавались восхитительные песни ночных птиц. Вверху вспыхивали цветы ярких салютов. Маги добросовестно выполняли свою работу, превращая бархатистый небосвод в чудесное видение. Казалось, что в ярких вспышках отражались далекие и прекрасные миры, где сейчас жители также неистово праздновали победу. То мелькал волшебный замок с тонкими золотистыми шпилями, то сказочная фея в развевающихся одеждах  мчалась на крылатой колеснице, в которую впряжены единороги. То мерцал темными огнями добродушно прищурившийся дракон…

 И люди смеялись, веря в то, что теперь все будет хорошо.

Сейчас:

Яркая вспышка.

Память вернулась. Несколько мгновений мысли стаей испуганных птиц метались внутри пустого сознания. Затем я начал приходить в себя. Разум пытался мыслить и анализировать. Последнее, что помню — творец протягивает мне руку, предлагая стать ее игрушкой. Что—то про лекции и надзирателя, переродиться, но…

Открыв глаза, я снова зажмурился от непривычно—яркого света. За столько лет в крошечном каменном гробу с небольшим зарешеченным окошком я успел отвыкнуть от солнца. Оно казалось чем—то ненужным, чужеродным. Почти болезненным.

Через несколько минут я повторил попытку. Осторожно приоткрыл глаза, привыкая к ярким лучам. Я лежал на спине на чем—то мягком и смотрел в потолок, обклеенный белыми обоями с небольшим узором из плавных линий.

Обои. Вон тот кусочек наклеен неровно, а там дальше небольшое черное пятно. Я знал, что если повернуться к двери можно увидеть: в дальнем углу один клочок вовсе отсутствует. И шторы мама всегда открывала перед тем, как уйти на работу, поэтому в комнате светло. Сколько себя помню, я всегда просыпался именно так, начиная с того, как весной начинал таять снег и до ранней осени, когда листья на деревьях только—только желтели. Зимой все равно было слишком темно, и шторы оставались задернутыми.

Я вернулся.

Домой.

Но почему—то легче не становилось.

Какое—то время просто лежал, то ни о чем не думая и проваливаясь в Бездну, то начиная вспоминать. Память услужливо подкидывала кадр за кадром моей прошлой жизни. Казалось, давно забытые и никому не нужные фрагменты, ненужные даже мне. Пустые.

Значит, души нет. Сознание, откликаясь на приказ, начало сканировать тело. Да все верно. Память, навыки, знания. Пустота рядом с сердцем — обжигающе холодная Бездна.

На какой—то миг мне показалось, что сейчас я почувствую сожаление, но не смог. Сознание услужливо подкинуло мне ассоциацию, и больше ничего не пришло. Потом я медленно проверил то, что досталось мне от Эрика. Знания выплывали из памяти неохотно, словно говоря, что еще рано тревожить их. В себя бы окончательно придти. Я не стал настаивать.

Просто не мог заставить себя захотеть.

В коридоре раздались тихие шаги. Кто—то, стараясь меня не разбудить, прошел на кухню. Дальше комната Леши — моего старшего брата. Память, словно преданный пес, подбросила несколько воспоминаний, как мы, маленькими, таскали конфеты, разыскивали по шкафам припрятанные подарки на Новый год. Когда выросли: он делал за меня домашние задания, я его прикрывал, если Лёша приводил в дом компании или своих девушек, а также, обладая умением подделывать подчерка, писал записки для учителей, чтобы они отпускали его с занятий.

Брат… И снова ничего. Только Бездна. 

Не захотелось броситься на кухню, чтобы обнять его, рассказать, что со мной произошло, и доказать свои слова. Даже сердце чаще не забилось. Вспомнил, когда Лёша разбил любимую чашку отца, я взял на себя вину. А потом он выгораживал меня, после того, как я случайно выбил в классе окно. Какими же хулиганами мы были. Нет, по—прежнему пусто.

Я медленно сел на кровати, осмотрел свои руки, изучая узкие кисти и маленькие ладони с тонкими пальцами: они оказались обезображенными порезами и шрамами. Потом изучил свое тело. Оно было таким легким и маленьким, что на секунду, пока я ощущал свою наготу, стягивая одеяло, сознание провело ассоциацию с дискомфортом.

Бездна.  

Наверное, осматривая себя, я ожидал увидеть высохший скелет. Хотя и обычная внешность всегда вызывала у меня горький смех, заставляя коллекционировать комплексы до встречи с Ирэн, когда я понял, что это не главное.

Глава 1.3 Сказка с плохим концом

Я могу не говорить ничего

Отшумела песен пьяная рать

В светло—розовом сиянье снегов,

Оказалось, так легко умирать...

Андрей Белянин

Сейчас

Проснулся, с трудом выдергивая себя из теплой ласковой Бездны. Несколько секунд никак не мог вспомнить, что же произошло и где я. Была какая—то беспомощность и легкость пустого разума. Мгновение я даже испытывал что—то сродни удовольствию от этой легкости. А потом осколки мёртвой памяти поставили всё на место. Да, я дома. И, кажется, я неправильно начал новую жизнь.

Впрочем…

В этот момент я понял, что в комнате находиться кто—то ещё и пристально меня разглядывает. Взгляд не был неприятен, но это внимание… Как же не хочется открывать глаза — просто повернуться на другой бок и снова уснуть. Я слишком долго не мог нормально выспаться, а теперь, когда у меня появилась приятная возможность, снова что—то нарушает мои планы. Приоткрыл глаза, привыкая к царящему комнате полумраку.

На стуле возле кровати сидел бледный Леша и напряжённо вглядывался в моё лицо. Книга снова лежала на столе и, судя по всему, была уже прочитана. Неужели он действительно сидел всё это время рядом со мной? Увидев, что я проснулся, брат странно дернулся и мотнул головой. Это движение я расценил как вопрос.

— Со мной все в порядке, — сообщил я хриплым ото сна голосом. Потом, подумав, добавил, чтобы не соврать: — Насколько это вообще возможно. Не устал сидеть?

С трудом поднявшись с кровати, сжал пальцами ноющие виски.

— Знаешь, — тихо, словно это было страшной тайной, сообщил брат, — я посидел, почитал, сходил чаю на кухне выпил, только потом до меня дошло, что все—таки случилось. Вернулся и ни на шаг от тебя не отходил. Да и как можно? — воскликнул он, обращаясь неизвестно к кому.

Нет, это надо спрашивать у меня — крошечный импульс, — единственное из магии, чем я владею в совершенстве, и на какое—то время мозг человека подчиняется последней услышанной команде. Мне было не нужным, чтобы у брата затекли все конечности  в сидячем положении. Но видимо, что—то я не учёл или забыл, раз Алёша так быстро преодолел воздействие. Об этом я и сообщил брату. Умолчав о небольшом влиянии Бездны на его создание. Да,  она действовала куда как изящнее, сначала устранив прямую угрозу, а теперь медленно изменяя его восприятие. 

Леша помотал головой и продолжил:

— Если честно, не понимаю, зачем ты это сделал. Как только я пришёл в себя, тут же захотел броситься обратно и разбудить тебя. Потом понял, что сначала надо всё до конца осознать. Так что минут семь я просто просидел на кухне, опасаясь, что это были мои галлюцинации, а ты сейчас один и тебе страшно, потом всё—таки не выдержал и побежал в комнату. А ты так странно спал — словно бредил. В какой—то момент подумал, что мне всё это привиделось! Вот, сел читать — ждать, когда ты проснёшься, — чуть виновато закончил он, потом добавил: — Ты во сне что—то говорил, слово непонятное, «ирен». 

На какой—то момент я подумал, что сейчас моё сердце болезненно сожмётся, к горлу подступит комок, и я отвечу на этот вопрос хриплым, но уже не из—за сна, голосом, пытаясь скрыть боль. Но нет, ничего не случилось. Даже пришла ассоциация досады.

— Ирэн — это имя. В прошлой жизни этот человек был мне дорог… очень дорог, — теперь точно придётся всё объяснить. Впрочем, я и так собирался рассказать свою историю. А что соврать родителям, мы придумаем уже вместе.

Брат поступил именно так, как и должен был поступить. Точнее так, как бы поступил в прошлой жизни. Он быстро сходил на кухню и принёс цитрусового сока и оставшиеся бутерброды. Забрался ко мне на кровать, отобрав подушку, и приготовился слушать.

— Всё началось… — тут я задумался, пытаясь сосчитать, сколько же прошло с этого момента лет, — знаешь, я уже и не могу точно сказать, когда всё началось. Мне было семнадцать с половиной, я удачно поступил на филфак. Увлекался историей и фэнтези, но относился к той группе людей, которая просто читает весёлые лёгкие книжки, но никак не верит в параллельные миры. Потом за мной пришли. Трое. Я тогда гулял по нашему парку. Назначил свидание…

Попробовал вспомнить лицо той девушки, но в моих воспоминаниях оно было смазанным и слишком тусклым, чтобы разобрать черты.

— Не помню кому. Она мне нравилась, но я у девушек популярным не был, — добавил под сочувствующим взглядом Леши. Вот уж кто точно не знал отбоя от девчонок, — она так и не пришла. Я гулял по парку, думал о будущем и никак не мог его себе представить. И вдруг ко мне подошла очень милая девушка. Тёмноволосая, темноглазая, с насмешливой, но доброй улыбкой, красивая… Таких девушек в нашем мире и не найдёшь.

— Ирэн?

— Нет, Ларин, — снова нечего. Я помнил лицо бывшей подруги во всех деталях: родинка на подбородке, выбившаяся из причёски прядка чуть—чуть вьющихся волос, острый носик и внимательный взгляд.

А ещё я помнил, как в этом взгляде появилось то, чего я ожидал увидеть меньше всего — презрение. Как Ларин кричала на меня, что это я предатель и убийца и она ненавидит меня больше тёмного мастера. Помнил тот последний взгляд, брошенный на ободранного заключенного, помнил свою ненависть. Но этого больше не было: ни сжигающего желания превратить её жизнь в ад, ни простого желания убить. Я знал, что отомщу. Но это потом, когда—нибудь.

— Ирэн тоже там была, но я сначала её и не заметил. Она совершенно терялась за красотой подруги и брата. Ларин, Далик и Ирэн… Они рассказали мне, что пришли из другого мира, доказали это, показав портал. Объяснили, что я спаситель и им нужна моя помощь, чтобы убить тёмного мастера.