И.Л.
Перед ее уходом он сказал:
– Посмотри, как я тут ночью лежу один.
Он вытянулся на спине, укрывшись по грудь ватным одеялом. Руки были направлены вдоль туловища и пущены поверх синих стёганых ромбов. Голова высоко подперта подушкой. Взгляд тяжело уставлен в заоконное небо.
– Вот так я всю ночь и лежу…
– Без света?
– Без…
Она посмотрела на человека, по возрасту годящегося ей в отцы. Вероятно, так он и лежит всю ночь. Стало жутковато.
– Я тоже по-разному валяюсь, – отшутилась.
– Но ты не одна…
Пора было уходить, чтобы не выслушивать по очередному кругу знакомые тексты.
«Чего я лишусь, – думал он, оставшись на диване, – уехав в какой-нибудь Педерастенбург?»
Телепередач на родном языке, в самой интеллектуальной из которых юные красавицы делятся воспоминаниями о съемках в рекламном ролике.
Звонков в четыре утра от заблудившихся во времени.
Литературной среды:
Там Рейн течет,
А здесь дудит стихи со сцены[1].
Загадочной фразы, произнесенной в переполненном автобусе глумливым пьяненьким голосишком: «Я писатель и поэт, известный всей стране. Фамилия моя Батяйкин. Мыкаюсь тут с вами…» Фраза, пожалуй, ключевая.
На стуле, в отчаянии обхватив голову лапами и уткнувшись лицом в сиденье, спал кастрированный кот. Непонятно было, как ему удается дышать.
Бесплодна и горька наука дальних странствий…[2]
– Ну, хватит! – рывком отбросил одеяло, энергично прошел в туалет, звучно пописал. Опять вяло лег.
Приедет домой. Потом несколько часов они с мужем будут с наслаждением грызть друг друга. С наслаждением же несколько дней не разговаривать, чтобы затем в том же чувстве помириться, завершив очередной семейный цикл.
Или так. Она ляжет и начнет читать. Муж пристроится сбоку.
– Отстань! Не видишь, я читаю.
– Читай, кто тебе не дает.
В один ненастный день, в тоске нечеловечьей…
Она ехала в автобусе. Упорно-хитроватая улыбка рябила ее губы. Никто не понимает, никто! Ежедневно отлетает душа и смотрит оттуда на них на всех.