Безобразная Эльза

Пролог

– Ах ты тварь! Прикинулась тут сиротливой овцой! Тебя же, как человека, пригласили в приличный дом, принарядили даже... Так ты ещё и в постель к моему парню решила пролезть?! Очень любишь чужое, жалкая побирушка? Да ты просто мерзкая шлюха и воровка!..

Из вязкой паутины воспоминаний меня выдёргивает ЕГО голос:

– Как Вы говорите Вас зовут – Эльза? – он скользит по мне взглядом, полным недоумения, и понятия не имеет, какой ураган творится в моей душе.

– Я Элла, – сдержанно напоминаю ему, забывчивому и такому невозможно красивому… Моему первому и единственному мужчине.

Впрочем, о том, что он был моим первым, Евгений Ланевский тоже не догадывается. Это даже немного веселит, если отфутболить задетое самолюбие и перестать реагировать на шкафообразного мордоворота Гену, который не сводит с меня глаз. Кажется, на Жениного друга я произвела неизгладимое впечатление. Плевать на его гримасы. Никто и ничто вокруг не нарушит мои планы и не сможет изменить сценарий. Никто, кроме главного героя моего романа. Долгого романа… длиной почти в целую жизнь.

Я люблю ЕГО... Люблю очень давно и совершенно безнадёжно.  А он… Он без ума от другой.

Вот и сейчас – дверь позади меня распахивается, и в кабинете появляется ОНА… Словно чёрная ядовитая змея! Чтобы поглотить его внимание, затуманить взгляд, размягчить мозг… Чтобы я растворилась в пространстве вместе со своей неразделённой любовью и незапоминающимся именем. Я восхищаюсь ею – роковой обольстительницей. И как же я её ненавижу! За то, что ОН пожирает её взглядом и настолько оглушён её присутствием, что даже не реагирует на громко вопящий мобильник.

– Жень, может, ты уже ответишь на звонок? – ОНА с раздражением кивает на телефон.

Немного очумевший, он всё же отвлекается на настойчивую звонилку.  

– Кирыч, здорово, брат! – Женя настолько рад слышать неведомого Кирыча, что мгновенно забывает о нашем присутствии.

Но, главное – он больше не смотрит на НЕЁ – на чертовку Диану, которая делает моего любимого мужчину больным и слабым. И он словно оживает… А я получаю уникальную возможность разглядывать любимые черты лица, широкие плечи, крепкие руки. Возмужал. И стал ещё красивее. Женька мой… Он так искренне улыбается говорящей трубке, что мне тоже хочется улыбаться, но я не могу себе этого позволить.

Под проницательным взглядом Дианы у меня даже мышцы заныли от напряжения.

– Я не сразу узнала Вас, Элла, – и никаких эмоций. – Скажите, а Вам обязательно в свой первый рабочий день изображать пугало?

Вот же стерва!

Ей, похоже, недостаточно жёстко контрастировать со мной. Решила испытать меня на стрессоустойчивость?  

– Вы ведь знаете, Диана, я умею быть разной.

– Вижу, что умеете, – она улыбается лишь уголками губ, и напряжение начинает отпускать меня понемногу.

– Это лишь моя первая попытка, но я не намерена сдаваться, – мой голос не дрожит, и я стойко выдерживаю жутковатый огненный взгляд.

– Я так и думала. Тогда предлагаю Вам, Элла, обсудить это в моём кабинете.

Я согласно киваю и бросаю короткий взгляд на Женю. Всё, что мне нужно, я успела услышать из его разговора.

Не прощаюсь, любимый. До вечера. Я умею быть разной.

1 Женя

– Жека, скажи, за каким хером Господь Бог придумал мобильники? – трубный бас Геныча прокатился по всему этажу, а спустя несколько секунд дверь в мой кабинет с грохотом распахнулась, чудом удержавшись на петлях.

– Геныч, ты мудак, – цежу сквозь зубы, поспешно застёгивая ширинку. И всё же радуюсь, что воинственный клич незваного гостя успел предупредить меня об опасности, прежде чем малышка, с которой я проводил собеседование, с перепугу сомкнула челюсти.

Самое ценное я спас, а вот девчонке повезло меньше. Она всё же испугалась и больно ударилась головой о стол.

Я пронзил полным негодования взглядом своего лучшего друга, машинально поглаживая пострадавшую голову неудачливой соискательницы.

– Жек, ты хоть когда-нибудь бываешь мне рад? – оскорбился Геныч, нисколько не впечатленный моим гневным взглядом. – Я, между прочим, о твоём досуге беспокоюсь, в такой снегопад ехал, а вместо благодарности... А что это ты там творишь правой рукой, извращенец?

Девчонка, сидевшая на корточках у моих ног с плаксивой гримаской, от услышанных слов скукожилась ещё больше. В таком неприглядном виде её и застал дотошный следопыт Геныч.

– О-о! Так вот где проводят свои нелёгкие трудовые будни самые прекрасные представительницы рота человеческого! – взревел этот клоун, но, присмотревшись к несчастной, сокрушённо всплеснул гигантскими ручищами. – Голубушка моя, да Вы никак плачете? Что этот изверг с Вами сделал? Поднимайтесь, миленькая, давайте я Вам помогу.

Сбитая с толку нежно воркующим над ней чудищем, девчонка протянула ему руку. Геныч же уставился на девичью ладонь, как на ядовитую змею, но мгновенно нашёлся и, подхватив девчонку под мышки, легко поставил её на ноги.

– Спасибо, – тихо пробормотала она, покачнувшись на затёкших ногах, и покраснела.

– Да было бы за что, моя хорошая, обращайтесь, – галантный Геныч бережно придержал блондиночку за талию, и сочувственно поинтересовался: – В первый раз?

С трудом сдерживая смех, я закатил глаза, а лицо девчонки из розового окрасилось в малиновое. Но она воинственно задрала нос и отшатнулась от Геныча.

– Что Вы имеете в виду?

– Да не пугайтесь Вы так! Что имею – у меня надёжно припрятано, Вам вовсе не о чем беспокоиться. Я спрашиваю – Вы в первый раз... у Евгения?

Но она не отвечает и переводит на меня вопросительный взгляд.

– Геныч, да отвали уже, не пугай девушку, – приходится вмешаться, – она на собеседование пришла.

– Серьёзно? И как побеседовали?

– Так ведь ты ввалился, урод! Забыл уже?

– Жек, слово «урод» мне не нравится, ты же знаешь, – нахмурился Геныч, а мне захотелось отгрызть себе язык.

– Прости, брат, не хотел, случайно вышло, – я искренне прикладываю руку к груди, – только маме своей не рассказывай. Ага?

– Ладно, не буду, – примирительно буркнул Геныч.

Звук шагов и какое-то шуршание заставляют нас обоих вспомнить о присутствии дамы. Она предусмотрительно передислоцировалась в сторону выхода и теперь таращится на нас, как на двух идиотов. Где-то я даже её понимаю – мой друг умеет произвести впечатление.

– А-а, ну так вот, – встрепенулся Геныч и широко улыбнулся моей гостье, отчего она отступила ещё на пару шагов назад. – Возвращаясь к выбору секретарши...

– Помощника руководителя, – исправил я.

– Да, прошу прощения, – покаялся Геныч и продолжил: – Выбор помощницы – дело непростое и очень ответственное, и такие решения с кондачка не принимаются. Помощница… она ведь что? Прежде всего она должна уметь работать головой... э-э... в смысле, думать ею. Так что Вы пока идите, барышня, а мы здесь тоже подумаем, с руководителем посоветуемся, а потом Вам непременно позвоним.

– Непременно, – поспешно подтверждаю под звереющим взглядом несостоявшейся помощницы.

Ну, Геныч, сволочь! Это он мне за «урода» отомстил.

– Посоветуетесь с руководителем? А ты кто? – злобно шипит девчонка. – И где тогда руководитель?

– Ну-у, вероятно, руководит где-то, – я пожимаю плечами, ничуть не оскорбившись, что она перестала мне выкать.

– Но ты же мне сказал, что ты и есть Ланевский, – она повышает голос, обличительно направив на меня палец. 

– Так я и есть... – хочу её успокоить, что никакой я не обманщик, а заместитель Ланевского-старшего, но внезапно зависаю, услышав быстрый цокот каблучков, приближающийся к приёмной.

Геныч тоже его слышит…

– Жек, как я выгляжу?

– Херово.

Девчонка что-то тоже говорит мне, но я уже не с ней... Слух, зрение, обоняние... все рецепторы сосредоточены на дверном проёме, где спустя несколько секунд появляется ОНА.

– Что здесь происходит? – всего несколько слов, произнесённых этим невероятным голосом, вспенивают кровь и взрывают мой мозг.

Как же давно я не слышал этот голос. Как тяжело было его не слышать... И как же спокойно без него было. Мой взгляд жадно скользит по её совершенным ногам, пробирается в распахнутые полы шубы из меха какого-то невинно убиенного зверя, ласкает шею, губы... Губы, бл@дь!

2 Элла

Два года назад (Предыстория)

– ПиZдец! – хриплый возглас, усиленный акустикой, взрывает тишину просторной мансарды и действует на меня, как заклинание призыва.

Не то чтобы само слово было волшебным, но голос... Этот голос мгновенно вызывает полчища мурашек даже на самых труднодоступных участках моего тела. Женечка… Дерзкий самоуверенный красавец, пошляк и плейбой… И моя болезненная фантазия.

Я замираю на последней ступеньке лестницы, стараясь унять сердцебиение, и прислушиваюсь...

– Жень, ты нормальный?! – а это уже совершенно другой визгливый голосок, который загоняет мои мурашки туда, откуда они пришли. – Да убери руки, придурок, я тебе не девка одноразовая!

И когда только эта проныра успела сюда прошмыгнуть? Подавив тяжёлый вздох, я разворачиваюсь, чтобы вернуться назад, к шумной вечеринке, на которой я очутилась лишь благодаря великодушной виновнице сегодняшнего торжества. Здесь я чужая, но вовсе не обольщаюсь, что меня примут и полюбят. Знаю, что мне никогда не стать своей в их глянцевом обществе – мы живём в слишком непохожих мирах и даже говорим на разных языках. И я здесь вовсе не потому, что хочу быть ближе к ним…

– Конечно, не одноразовая, Викуль, я так-то рассчитывал на много раз, – Женечка мурлычет, словно большой ленивый кот, и каждое слово острым когтем по моему сердцу.

А я, как мазохистка, снова застываю на месте, не в силах уйти и прекратить эту пытку.

– И поэтому ты надрался, как свинья? – грозно рявкает Викуля.

Вика – близкая подруга Жениной сестры и мисс Университет, но это по её мнению. Хотя, должна признать, что девчонка действительно очень красивая. И, к моему горькому разочарованию, именно она сейчас рядом с Женей, а он недвусмысленно пытается стать к ней ещё ближе. Только она, похоже, против, а ещё мне совсем не нравится её пренебрежительный тон.  

Вот и Женя тоже со мной солидарен:

– Викуль, ты бы своё жало прикусила, а то ведь его можно и дверью случайно прищемить.

Да, прищеми уже её болтливый язык...

– А знаешь, Жень, мне тоже было обидно, – надрывно и плаксиво обороняется Вика, – я вчера тебя весь вечер прождала!

– Ну ты же знаешь, что у Геныча проблемы с тачкой были. Не мог же я его бросить...

– Конечно, нет! Геныч ведь важнее какой-то там Вики! Да его тачку давно пора под пресс, а он до сих пор с ней позорится.

– Ты только ему этого не скажи, а то малыш очень расстроится. А к тому же, извини, но Геныч мой друг, а ты...

– А я никто – да, Жень? – глупая самоуверенная девчонка снова включает гонор.

– А кто ты мне, Вик? – в голосе слышится насмешка, и я прикусываю нижнюю губу, сдерживая торжествующую улыбку. – Тебе ведь хочется большой, но чистой любви, детка? А с этими розовыми соплями, извини, не ко мне. Я же не пятиклассник, чтобы фантазировать о твоих недоступных прелестях, и гонять лысого перед сном.

– К-какого лысого? – недоуменно озвучивает Вика. Вот тут мы с ней синхронно недопоняли.  

– Вот этого, – его резкий ответ мне ничего не объясняет, а видеотрансляция, к сожалению, отсутствует. Да и Вика отчего-то смолкла.

Что у них там происходит?

– Но, Жень… если бы ты приехал вчера… – залепетала девушка, а я мысленно умоляю её продолжать оставаться гордой и неприступной.

– Зато я сегодня здесь, малышка, и весь к твоим услугам. Хочешь потрогать моего услужливого? Давай ручку…

О, господи, этого я точно слышать не должна! Не могу! Я торопливо и бесшумно спускаюсь вниз, стараясь сбежать от ранящих меня слов. Но они догоняют:

– Ну, смелее, Викуль.

– Жень, ты совсем охренел, ты что делаешь?! Я не хочу так! Да пошёл ты, козёл озабоченный!

Я ускоряюсь, потому что стук Викиных каблучков свидетельствует о том, что мы скоро встретимся, и вряд ли я смогу внятно объяснить, что потеряла на недостроенном этаже чужой дачи. Стремительно слетев со ступенек, я укрылась под лестницей и, придерживая руками гулко стучащее сердце, наблюдаю, как злющая красавица Вика промчалась в полуметре от меня, оставляя за собой долгий шлейф нежного и слегка сладковатого аромата. Спустя полминуты яростный грохот её набоек потонул в общем шуме веселья, доносившегося с первого этажа.

– Вот же коза! – доносится сверху рычание-стон. Не злобное, а скорее, досадливое.

Запрокинув голову, я смотрю туда, куда так сильно рвётся моё сердце, но здравый смысл настойчиво сигнализирует о том, что следует убраться подальше от искушения. Наверное, я даже понимаю Вику, ведь я и сама не выношу пьяных. Но ведь это Женька…  

Очень тихо я выбираюсь из своего укрытия и усилием воли заставляю себя вернуться к гостям.

– Эльчик, вот ты где! – веселый вихрь Наташка перехватывает меня на входе в гостиную. – А ты чего такая невесёлая? Тебе здесь плохо, да?

Замечательный человечек – она с искренним беспокойством заглядывает мне в глаза, состроив при этом такую умильно-трагичную мордашку, что я не могу не рассмеяться.

– Да ты что, Наташ, на твоём празднике просто невозможно скучать. Ты молодец, здорово всё организовала!

3

Элла

Два года назад  

Когда мы становимся взрослыми, наши детские мечты кажутся нам наивными и глупыми. Впервые я увидела Женю, когда мне было восемь. В тот день он встретил Наташку после танцевальных занятий и очень злился, что из-за сестры опаздывает на важную встречу. А я завидовала подруге, потому что такой взрослый, серьёзный и невозможно красивый тринадцатилетний парень отложил ради неё свои важные мужские дела. К слову, моему брату Юрке было уже пятнадцать, но он никогда не казался мне таким взрослым, как Женя Ланевский.

Но он тогда даже внимания на меня не обратил. Схватил сестрёнку за руку и повёл домой быстрым шагом. Маленькая Наташка телепалась за ним, как собачонка на привязи. А я бежала следом, стараясь не отстать. Я так хотела, чтобы он заметил меня, что, приблизившись почти вплотную, нечаянно наступила ему на задник белоснежной кроссовки. А он резко остановился, взглянул на испачканную обувь своими невозможно синими глазами и с досадой произнёс: «Бл@дь!» Это прозвучало так серьёзно, весомо и по-взрослому!.. Наверное, именно тогда я и влюбилась. И весь остаток пути держала дистанцию и мечтала, чтобы Женя меня тоже взял за руку и тащил за собой. Куда угодно...

Прошло десять лет... А мечты, связанные с Женей, так и не повзрослели. Серж, мой учитель танцев, и просто очень замечательный позитивный человек как-то сказал: «Птенчик мой, мечтать надо о великом и несбыточном. А всё, что в наших силах – это просто планы на ближайшее будущее».

И прямо сейчас мой план, заявленный ещё в позапрошлой пятилетке, снова привёл меня в недостроенную мансарду. Здесь очень тихо и прохладно. Я в нерешительности замираю около закрытой двери, за которой не слышно ни звука. В груди так сильно заходится сердце, что, кажется, ещё минута промедления – и оно лопнет, накрыв разлетающимися ошмётками и великие мечты, и планы на мое ближайшее будущее.

«Удача любит смелых», – говорю себе и толкаю дверь внутрь. Темно. Но терпкий запах алкоголя, смешанный с приятным ароматом мужского парфюма, подсказывает мне, что Женя ещё здесь. Отступать поздно, и я готова к недовольству хозяина...

Женя, простите меня, я правда не знала, что здесь кто-то есть. Просто внизу такая громкая музыка, а у меня от шампанского закружилась голова, и я подумала...

О чём бы я там не подумала, заготовленный текст мне не пригодился.

Освещения, проникающего из коридора в тёмную комнату, и мерцания заглядывающей в окно луны вполне достаточно, чтобы различить мужскую фигуру на широком разложенном диване. Женя спит. И я облегчённо выдыхаю. Он лежит на спине, широко раскинув руки и ноги. Красив как бог.

Я никогда не чувствовала в себе достаточно уверенности, чтобы бороться за своё счастье. И не гналась за счастьем, я за ним подглядывала. Украдкой, как воровка.

Тихо прикрываю дверь и осторожно ступаю в темноту. Но оглядываюсь и снова возвращаюсь, чтобы повернуть замок на двери. Не хотелось бы, чтобы Виктория застала меня здесь врасплох. Приближаюсь к широкому ложу и любуюсь в лунном свете на свою недоступную мечту. Мамочки мои, какое же у него красивое тело! Разглядываю очень жадно, стараясь запомнить каждую чёрточку. Хотя, казалось бы, вот он, полуобнажённый и расслабленный… Только руку протянуть. Не оторвёт же он эту руку.

Женечка, я тебя только потрогаю…

Я присаживаюсь рядом с ним на краешек дивана и кладу свою ладонь ему на живот, едва касаясь.

Я только поглажу…

Совсем немного провожу ладонью ниже, задевая подушечками пальцев аккуратную дорожку волос, убегающую под пояс джинсов. Множество иголочек мгновенно впиваются мне под кожу и начинают покалывать. Я отдёргиваю ладонь и перевожу дыхание.

Я только раз губами прикоснусь… И отпущу тебя, Женя… совсем. Пойду дальше… без тебя.

Очумевшая от собственной дерзости и смелости, я наклоняюсь и касаюсь губами тёплой кожи рядом с тёмным и манящим соском. Прикрываю глаза и вдыхаю… запоминаю…

И даже не сразу понимаю, что дыхание Жени изменилось. А в следующий миг я уже в ловушке крепких мужских рук. Резко дёргаюсь, но куда там!.. Одной рукой Женя обхватывает меня за талию, а второй зарывается в волосы и, крепко сжав, тянет на себя. Больно, страшно и... восхитительно. Я успеваю заметить ухмылку на красивом лице и полусонный взгляд, прежде чем Женин язык ворвался в мой рот.

Не сказать, чтобы я совсем была дремучая, но вот это действо вряд ли можно назвать поцелуем. Это жёсткое нападение и порабощение. В ушах шумит, губы болят, язык не знает, куда спрятаться, а в голове сражаются две противоречивые мысли – непонятно, что люди находят прекрасного в поцелуях и... Вот оно – моё долгожданное счастье!

На моей талии Женина ладонь не задерживается. Теперь она под платьем сминает мои ягодицы, а они мнутся очень плохо, и я почти сожалею о своём спортивном фанатизме. А ещё я никак не могу определиться с собственными руками. Обнять стесняюсь, а куда деть – не знаю. Так и барахтаюсь на любимом мужчине, словно птица с подбитыми крыльями. Правое крыло едва не ломается, когда подмятая сильным телом, я оказываюсь на спине. Сопротивляться даже и не думаю – мечта же сбывается!

Теперь рука Жени уже шарит по обнажённой коже ягодиц. Хоть бы внутрь не полез! Ох! Лезет! Я в ужасе распахиваю глаза и сквозь гул в ушах слышу треск... То ли колготки рвутся, то ли искры из глаз потрескивают.

4

Ложь бывает разная. Некоторые лгут ради самой лжи – это патология. А ещё бывает ложь во спасение… Моя же – ради грехопадения.

– Я не девственница, – бормочу себе под нос и отвожу в сторону лживые глаза.

– Что? – Женя дурашливо прикладывает руку к уху, отпустив свой член в свободное мотание.

– Не девственница, говорю! – повышаю голос.

– Серьё-озно? И много у тебя было партнёров? – насмешливая улыбка играет на его губах, а взгляд сосредоточен на моём лице, от чего я невольно прикрываю скулу тыльной стороной ладони.

Не смотри, пожалуйста, не смотри!

– Один, – шепчу еле слышно.

– Убери руку! – неожиданно рявкает он и отбрасывает мою ладонь.

Я совершенно не понимаю, что произошло... Женя грубо хватает меня за руки и до боли сжимает их над моей головой. Смотрит так жутко, что под его взглядом мне хочется сжаться, стать незаметной... невидимой. Ещё никогда я не ощущала себя настолько уязвимой, как в эту минуту. Сейчас я обнажена не только снаружи... Я показала свой страх и свою слабость. А ещё солгала. Наверное, он всё понял... Поэтому разозлился? Или потому что я не стала сосать его член? Да я и целоваться-то, как выяснилось, не умею... Какая уж из меня сосальщица?..

Не в силах выдерживать его взгляд, я закрываю глаза. Если ждёт, что стану хныкать и уговаривать меня отпустить, то ждать ему придётся долго. Я вдруг очень живо представляю, как Женя выгоняет меня, голую, из своей комнаты и как оживляются пьяные однокурсники...

Неожиданно сковывающие мои запястья крепкие руки выпускают меня из захвата. И что теперь? Что он станет делать? Но меньше всего я ожидала прикосновения его пальцев к моему лицу. Я вздрагиваю, но глаза не открываю. Зачем он это…

– Тебе не надо прятаться, – тихо и спокойно говорит Женя и осторожно касается подушечками пальцев моего шрама на левой скуле. – Ты сама придумала проблему. Знаешь ведь, что красивая?  

Я вслушиваюсь в интонацию голоса, пытаясь уловить в нём насмешку или фальшь... А в следующую секунду моей скулы касаются его губы. О, Боже! Это настолько дико и необъяснимо, что я просто замираю и перестаю дышать.

Он целует меня долго и очень нежно, зарываясь руками в волосы... Так восхитительно! Его руки ласкают мое тело то осторожно, то грубо... Но мне всё очень-очень нравится. Потому что его дыхание учащается, и я знаю, чувствую, как он меня хочет... Его твёрдое желание очень недвусмысленно упирается мне в бедро. Всё по-настоящему... Вот такую! – целует и хочет! И я хочу! Больше всего на свете! А потом... Хоть потоп! Хоть ураган! Хоть смерть... Мне не важно потом!.. Ведь красивее и желаннее, чем сейчас – С НИМ! – я никогда себя не чувствовала.

Нетерпеливо ёрзаю под тяжёлым телом.

Ну сделай же это, Женя!

– Женя, пожалуйста! Хочу тебя очень! Очень хочу! – почему-то просить совсем не страшно.

Его пальцы снова там, а я бесстыдно подаюсь им навстречу.

– Знаю, что хочешь, – усмехается, а пальцы внезапно сменяются горячей и твёрдой мужской плотью.

Я ещё успеваю подумать, что он ни за что не пролезет… Как в следующее мгновение мою девичью честь пронзил раскалённый кол. От невыносимой боли даже крик не долетел до выхода, рассыпаясь жалящими искрами где-то в груди.

– Вот дура! – рычит мне на ухо Женя. – Терпи теперь!

А я что делаю? Только глаза вылезли из орбит и короткие ногти намертво впились в мужские плечи. Удивительно, что я ещё продолжаю воспринимать звуки, когда моё тело разорвано надвое. А ещё я думаю, что бабочке, нанизанной на иглу, наверняка легче. Меня же нанизали уже не один раз и, кажется, ни конца, ни края этой пытке.

– Бл@дь!

Воистину это волшебное слово! Потому что, как только я его услышала, раздирающая боль прекратилась. Но у Жени секс ещё продолжается с собственной рукой. И продолжается... и продолжается... А я завороженно наблюдаю, как в его широкой ладони, словно поршень, мелькает огромный член. И вдруг выстреливает горячим и липким мне на живот.

Наконец, хозяин убойного члена падает рядом со мной. Дышит тяжело и молчит. Я тоже молчу. И обсыхаю. И мечтаю о тёплом душе. В голове бардак, между ног – пожар.

– Пожалел тебя, идиотку, – произносит Женя спустя целую вечность. – А надо было долбить до победы.

Молчу. Ну и долбил бы. Дятел!

– А соснула бы – и была б сейчас бодрячком.

– Я ведь не спать сюда пришла, я дома выспалась, – тихо ворчу в ответ.

На целую минуту повисает молчание, а потом раздаётся ржание. Чокнутый, что ли?

– Ой, бля-а-а… Откуда ж ты взялась-то?

Наверное, это риторический вопрос… Но что не так-то?

Неожиданно Женя подтягивает меня к себе и, прижав к своему горячему боку, шепчет доверительным тоном:

– Ведь чувствовал, что врёшь! Зачем, а?

– Я хотела... – голос от волнения совершенно осип, – хотела, чтобы это был ты.

– М-м-м, что ж вы, дурочки, вечно не в тех вляпываетесь? – со вздохом произносит мой любимый мужчина и целует меня в макушку.  

5 Женя

Два года назад

– Так, всё! Пьянству бой, бляDству – хYй! – громко провозгласил Геныч, выплескивая содержимое моего стакана в раковину.

– Повторяешься, брат, – я поморщился, глядя на произвол друга, но бычить не стал.

– А повторение – мать учения! Слыхал о таком?

– Это ты бате тогда моему скажи, – выплюнул я со злом.

– Не, Жек, с батями, ты же знаешь, я стесняюсь.

Вот и я сегодня постеснялся позвонить отцу и объяснить, какой он мудак. И из дома мотанул, как спринтер. Мать с утра голосит на всю квартиру, как по покойнику. Я её успокаивал, как мог, скрипя зубами от желания проредить отцу улыбку. Шестой десяток мужику, а он всё не успокоится. Это надо додуматься – позвонил утром матери, а вызов не сбросил после разговора, и она полчаса сосредоточенно слушала, как он клянётся какой-то шмаре в вечной любви и обещает свалить из семьи. Но позже! Старый мудила! Он чем её вечно любить собирается? Она же, небось, как обычно, моя ровесница.

И матушка тоже хороша – нет бы внутри семьи всё порешать, так она собрала дома целый консилиум стервятниц предпенсионного возраста. Представляю, что они ей насоветуют. Я же два часа слушал её рыдания, а когда рискнул высказать своё мнение, то выяснилось, что я такой же кобель, как и отец.  

О ситуации в своей семье я мог рассказать только Генычу – он и сам когда-то варился в подобной каше, правда, ему пришлось ещё хреновее. Его отец свалил четыре года назад. Геныч очень старался оценить ситуацию с философской точки зрения, но сорвался... Уходя, его батёк имел неосторожность упрекнуть жену в потере физической привлекательности, а как итог – на несколько месяцев потерял собственную привлекательность.

Не знаю, смог бы я втащить своему бате... Но у Геныча с матерью какая-то особенная связь. Он над ней, как наседка, трясётся, и забота друг о друге у этих двоих в приоритете. Если честно, то я даже завидую. У моей же маман во главе угла иные ценности. Чтобы дом большой, муж статусный, дети – умные и красивые. И как бы она нас с Наташкой не любила, прежде всего ей важно нами гордиться. И вот тут самое интересное! Поводом для гордости может быть только успех, который непременно влечёт за собой материальные блага. Поэтому Геныч никогда не узнает, что его обожаемая мамуля заслуживает лишь жалость и презрение, по мнению моей продвинутой матушки.

Никогда не забуду случай, как я впервые привёл домой девчонку. Я тогда в десятом классе учился и здорово запал на баскетболистку, но она была на пару лет старше. Через неделю крепкой дружбы привёл её к себе. Перепихнулись, как положено, а потом мамуля проявила гостеприимство – предложила нам присоединиться к чаепитию. Она тогда со своей подругой чаёвничала. Я-то, лох, сразу и не просек, в чём подвох – обрадовался! И две душевные акулы так распотрошили биографию моей баскетболисточки, что она это чаепитие всю жизнь будет помнить. А ещё тонко ей намекнули, куда заплывать не следует. Так тонко, что я и сам не понял. А уже доступно расшифровала мне моя подруга, едва не обратив мои яйца всмятку. Стоит ли говорить, что это было наше последнее свидание. Но когда я наехал на маман, она совершенно невозмутимо ответила: «Дорогой, ни к чему такому красивому мальчику терять время на бесперспективных подружек. У неё отец – сантехник, мама – повар! И ты считаешь, что она тебе пара? А ты видел, какой у неё размер ноги?»

Взбесился я тогда страшно, но в следующий раз приволок домой девчонку только через год, когда нашёл с сорок третьим размером. Зато матушка, глядя на её модельные лыжи, вовсе не расстроилась, ведь её-то отец был депутатом.

– Да не грусти, Жек, прорвёмся! – Геныч лихо перевернул ароматный блинчик на сковороде. – Ну, хочешь, в «Трясогузку» завалим, отпиZдим кого-нибудь?

– Сыночек, что ж ты так ругаешься? – в кухню вошла маленькая, пухленькая и улыбчивая родительница Геныча. – Здравствуй, Женечка.

– Привет, мам Галь! А ты всё хорошеешь?   

Я не льщу – эта женщина всегда вызывала во мне восхищение. Добрая, неунывающая, умная и всегда готовая прийти на помощь – накормить, приютить или дать ценный совет. Как-то так вышло, что её советы всегда были в кассу. И «мамой Галей» она стала неслучайно – давно и заслуженно.

– Мамуль, а кто ругается?! Так, к слову пришлось. Это Жека на меня плохо влияет. А ты чего так рано, ничего не случилось? – Геныч чмокнул мамулю в румяную щёку и заботливо отодвинул для неё стул.

– Ох, да что у меня может случиться? Отстрелялась раньше. Ген, не суетись, я кушать не буду, только чайку с вами попью и пойду, у меня там последняя серия скоро начнётся. Женька, а ты чего серьёзный такой?

– А его, мам, женщины любить перестали, – отвечает Геныч, а я сокрушенно киваю в знак согласия.

– Болтуны! – смеётся мама Галя. – Вы сами-то кого-нибудь любите?

– Что за вопрос? – возмущённо гудит Геныч. – Я тебя люблю! И Жеку вон терплю.

– Я тоже тебя люблю, мам Галь. Можно?

– Можно, сынок, – великодушно соглашается. – Только очень уж заелись вы, деточки. Пока будете носами крутить, всех хороших девчонок замуж разберут.

– Да где их взять-то, хороших, мам Галь? Одни шамотры...

Фразу жёстко обрывает прилетевшее по губам скрученное полотенце.

6

Женя

– Жень, да что за фигня? – возмущённо пищит Наташка, вырываясь из моих объятий. – Ты решил мне весь праздник испортить?

– Ты матери звонила? – игнорирую её наезд.

– Конечно! – недовольно фыркает. – Но у неё там женский совет, так что папе лучше задержаться в Москве и переждать бурю.

– Вот дура! Надеюсь, ты ему так не сказала?

– Женечка, какими судьбами? – Вика, до одури красивая и серьёзная, оттесняет от меня насупившуюся сестру.

– Де-евочка моя, похоже, мне здесь никто не рад. Может, хоть ты утешишь? – распахиваю объятия, но Вика брезгливо морщит нос.

– А мне кажется, ты уже утешился вискариком. Ложка дорога к обеду, Женечка.

– Надо чаще обедать, Викуль, а то ведь так недолго и гастрит заработать. Но хозяин – барин. Удачной диеты, малышка!

Я обхожу хмурую Вику и отправляюсь к себе наверх. Знаю, что не продержится и десяти минут и придёт выяснять отношения. А вернее, отсутствие таковых.

Вика явилась минут через пять.

– Жень, а ты ничего не хочешь мне сказать? – наезжает прямо с порога. – Извиниться за вчерашнее, например.

– А я вчера был виноват? Ну, извини, малыш! – развожу руками, и Вика взрывается.

Говорит много, запальчиво, неинтересно. Красивая. Хитрая. Любит меня. Нетронутая – для меня.

«Вы эгоисты, мальчики. Научитесь ценить отношения». «Вы хоть раз ухаживали за девушками?»

Ухаживал. За баскетболисткой. В десятом классе. Влюбился тогда. А потом... Потом поухаживать как-то не пришлось – сами косяком пёрли. Вот и Вика приперлась. Да неужто за романтикой?

Впрочем, с ухаживаниями я, кажется, перестарался, и компромисс так и не сложился. Вика вылетела из моей берлоги, как подстреленная. Ну, значит, не судьба.

На хрен я вообще сюда приперся?

Позвонил матушке и оптимизма слегка прибавилось. Алла Дмитриевна пребывает в боевом настроении и сдаваться не собирается. К Генычу, что ли, вернуться? Бросаю взгляд в окно – опять метель. Февраль в этом году лютый.

***

Прохладная ладонь несмело шлифует мой пресс. Так и знал, что вернётся.

Смелее, Викуль.

Губы едва касаются, обжигая кожу на груди горячим дыханием. Ну, хватит играться.

Что это ни хрена не Вика, понимаю уже, когда впихиваю девчонке в рот свой язык. Глаза ещё не привыкли к темноте, но на ощупь фигурка гораздо крепче и задница каменная. Похоже, спортсменка. Вот только испуганная и совершенно неопытная.

– Тебе сколько лет, мелкая?

– Восемнадцать, – еле шепчет.

– Точно? – переспрашиваю на всякий случай. Хотя на ощупь совсем не ребёнок. Но кто же их теперь разберёт, когда сопливые школьницы выглядят, как тридцатилетние?

Луна выбралась из-за туч и сквозь потолочное окно освещает её лицо, отчего кожа кажется голубоватой. На скуле четко заметен шрам – небольшой, но кривой и глубокий, словно рвали кожу.

Кто же тебя так, девочка?

Губы её подрагивают. Такой большой красивый ротик, но судя по испугу в тёмных глазах, явно нерабочий.

Может, заблудилась? Ну, да – и решила разбудить поцелуем, чтобы спросить дорогу.

Лучше б я ужрался вусмерть и остался у Геныча.

По-хорошему, надо было выпроводить девчонку. Не слушать, гнать её ко всем чертям!

Но такая она залипательная… И вкусная… Очень вкусная девочка. И какое тело! Податливое, гибкое – очень красивое. Красивая и закомплексованная. Прячется, дурочка, а ведь шрам нисколько её не портит. Меня же – только заводит. Извращенец, сука!

И отзывчивая очень. И невинная… Была.

Терпела – не пискнула даже.

Видел же, что больно и еле остановился. Животное. Не зря Геныч до смерти целок боится. А эта – совсем дитё. Наивная и влюблённая. Проглотив своё запоздалое и наверняка неуместное «прости», прижимаю её к себе.

– Ведь чувствовал, что врёшь! Зачем, а?

– Я хотела... хотела, чтобы это был ты.

Вот же… И не отмотать уже.

– Что ж вы, дурочки, вечно не в тех вляпываетесь?

«Вы же потребители оба! Потому у вас и нет хороших девушек».

Твоя правда, мам Галь. Употребил уже… хорошую… Злоупотребил даже.

***

Низко нависшие над головой тучи неумолимо приближаются, окутывая верхушки деревьев густым ледяным туманом и угрожая поглотить всё живое. Мир накрыла паника – все бегут куда-то, орут и только спокойный Геныч стоит, запрокинув голову, в самом эпицентре шумной суеты и невозмутимо цитирует Булгакова: «Что бы ни говорили пессимисты, земля все же совершенно прекрасна, а под луною и просто неповторима». Я хочу сказать, что он дебил, и нет никакой луны, и пора валить… Но резкий порыв ветра бьёт по лицу, срывая с губ слова и развеивая их в потемневшем холодном пространстве. И друга я больше не вижу, и люди кричат, барахтаясь и задыхаясь в страшных тучах.

«Ах ты, сука е*учая!», – кто-то рявкает из темноты. Стонут, перекликаются…

Открываю глаза – всё так же темно и холод никуда не делся. И люди... Хотя нет – это какие-то дерзкие полупокеры устроили замес буквально в метре от меня. Балкон настежь, и оттуда ломится ещё один незваный гость. Но когда по длинным голым ногам понимаю, что в центре месива девка и расправу чинят над ней, глаза застилает кровавая пелена.

7 Элла

Элла

А ведь мы с Наткой не только собирались быть свидетельницами друг у друга на свадьбах. Когда нам исполнилось одиннадцать, мы договорились, что своё совершеннолетие будем отмечать в самом модном клубе нашего города. Вместе! Смешно.

Как же давно это было, Наташка… Будто и не со мной…

***

– Где моя принцесса Лиз?

Моё полное имя Элиза, а принцессой Лиз меня называет лишь один человек.

В приоткрытую дверь моей комнаты заглядывает букетище разноцветных тюльпанов, зажатый в крепкой руке.

Это мой папочка. Он появляется вслед за цветами. Высокий, плечистый, бородатый и всегда весёлый. И красивый… Очень красивый.   

А из-за папиной спины выглядывает Юрка – долговязый, с длинными, рассыпанными по плечам, волосами. Он тоже улыбается и прячет руки за спиной. Я знаю, что у него там подарок, и даже знаю какой – это новый телефон. Но мы все продолжаем разыгрывать этот чудесный спектакль – я принимаю поздравления мужчин и пищу от радости, обнаружив в подарочной коробке модный мобильник. Мы все целуемся, обнимаемся…

И, наконец, появляется мама. Она красавица – высокая, стройная, с копной длиннющих волос, заплетенных в толстую русую косу. Мама у нас очень серьёзная и строгая. Но сегодня она улыбается и в её в руках тоже коробка. Там может быть только полезный подарок, но я знаю, что это не поваренная книга и не набор для кройки и шитья, а крутые кроссовки. Поэтому я счастлива.

А потом мы все вместе завтракаем. Сначала непременно геркулесовая каша, даже несмотря на праздник. А потом эклеры и конфеты! Это такое счастье, когда мы все вместе собираемся за одним столом, и никто никуда не спешит. Мой папа пилот гражданской авиации, и его выходные дни нечасто совпадают с нашими. Сегодня совпало всё – и воскресенье, и мой день рождения, и папа дома.

Юрка заглатывает уже шестое пирожное (и куда только вмещается?), облизывает свои тонкие музыкальные пальцы и торопливо покидает наше уютное застолье. Ему скоро восемнадцать, и через каких-то три с небольшим месяца он уже окончит школу. А ещё он у нас крутой рок-гитарист, поэтому мой праздник – это для него вовсе не повод пропускать репетицию.

Мама смотрит на меня укоризненно, когда я тянусь за третьим пирожным. Юрке можно, а мне – ни-ни! Я же девочка, и должна следить за своей фигурой. Впрочем, папа тоже обязан следить за своей. В нашей семье только Юрка неподдающийся, неспортивный и никому ничего не обязан. Он у нас творческая личность, и мама с этим смирилась.

Наша мама – тренер по спортивной гимнастике, и она буквально помешана на здоровом образе жизни. Папа говорит, что у неё профессиональная деформация и, кажется, он всегда радуется длительным командировкам. А когда возвращается, мама заставляет его взвешиваться и сажает на диету. А мне его жалко, ведь папа такой сластёна. Я-то уже привыкла к режиму, ведь у меня не бывает командировок, где я могу отъедаться.

Зато у меня ежедневные тренировки. Уже три года я занимаюсь спортивными танцами. Спасибо папе – помог мне отвоевать право заниматься любимым делом. Мама же мечтала о другом. Гимнастикой я занималась с трёх лет, хотя папа говорит, что с самого рождения.

Но, вопреки маминым ожиданиям, не вышло из меня звезды большого спорта. Длинноногая и длиннорукая, я почти на голову переросла всех хлипких гимнасток из нашей группы. Меня сперва и в танцах-то не очень приветствовали. А недавно я взяла первенство на межрегиональном турнире. И маме пришлось смириться с тем, что я на своём месте.

После завтрака я целую маму и папу и сбегаю к Наташке. У нас всего один час, чтобы поздравить друга друга, похвастаться своими подарками и просто побыть вместе. Месяц назад моя подруга переселилась в новую квартиру и теперь живёт в другом районе, а с нового учебного года и учиться будет в другой школе. Нам очень не хватает наших прогулок, но сегодня её специально привезёт водитель, чтобы мы смогли встретиться.

А вечером наша дружная семья снова соберётся за праздничным столом. К нам придут гости и будут дарить мне подарки. И будет трёхъярусный торт с одиннадцатью разноцветными длинными свечками. Я их задую и загадаю желание...

Если бы я знала, что это наш последний семейный праздник, я бы загадала другое желание. Но я тогда не знала... Я была так счастлива! Привычно счастлива. А Юрка... Мой талантливый брат сочинил для меня красивую песню и сыграл её при всех. Наши гости его хвалили и говорили, что он будет звездой...

Через год Юрки с нами уже не было. Я верю, что он стал звездой... Но уже не на земле.

Папы с нами тоже не было. Нет, папа не стал звездой. Он продолжает быть лётчиком, только из полёта он возвращается в другой дом. В другом городе. Горе не сплотило нас, оно разбило вдребезги нашу семью.

Мой двенадцатый день рождения мы отмечали с мамой вдвоём в нашей кухне. Я ела торт, а мама продолжала соблюдать строгую диету. Перед ней стояла бутылка водки и мюсли, запаренные кипятком. Мама весь вечер говорила о сыне и плакала. А я не знала, что сделать, чтобы она вспомнила обо мне. А ещё, встретившись в тот день с Наташкой, я даже представить не могла, что прощаюсь с ней на долгие шесть лет.

***

Это было слишком давно, Наташ.

Так давно, что ты не вспомнила, что мы рождены в один день. Я правда не понимаю, как человеческая память может быть настолько избирательна. Но, возможно, именно поэтому я здесь. Надеялась, что твоя забывчивость избавит меня от ненужного и неудобного внимания однокурсников. Не помогло. Я сама всё испортила. Испортила в тот самый, свой одиннадцатый день рождения, когда задула свечи. Желание сбылось сегодня. С довеском. Тогда я загадала, чтобы Женя меня поцеловал.

8

«Февраль пришёл в конце зимы. Холодный он, но рады мы…»

Это придумал человек, смотрящий на зиму из окна своей тёплой квартиры и наверняка попивая при этом горячий ароматный чай. Посмотрела бы я, как он радовался, сидя на морозе с голым задом и прижимаясь к ржавой заледеневшей железяке.

Хотя, если задуматься, то можно извратить и опошлить любое творческое начало. Кто-то воспевает весну и пору цветения, а у кого-то аллергия на почки-цветочки или того хуже – страшная трагедия. И тогда всё это буйство цветов и всеобщей радости кажется человеку жестокой насмешкой.

«Ведь очень скоро снег сойдёт! Подснежник нежный расцветёт!»

А это как раз обо мне. Криминалисты называют подснежниками трупы-нежданчики, проявившиеся из-под таящего снега. Думаю, что мне недолго осталось, если я не выберусь из своего укрытия и не начну шевелиться. Ног я уже не ощущаю и, кажется, даже чувствую, как замедляет движение кровь в моих венах, а вокруг сердца кристаллизуется ледяной кокон.

Я вовсе не хочу умирать. Так я с уверенностью сказала бы себе ещё полчаса назад. Но инстинкт самосохранения, наверное, тоже замёрз. Я подумала о том, что не чувствую больше боли. Морозная анестезия справилась даже с тошнотой. И всё же я не готова так бездарно и позорно погибнуть. И пусть в моей застывшей голове нет ни одного оптимистичного плана на ближайшее будущее, но там присутствует страх. Даже ужас! Стоит лишь представить, что, когда меня здесь обнаружат, моё безобразное посиневшее лицо увидит Женя…  

И уж совсем дико и ненормально замёрзнуть из-за его неравнодушия. Ведь если бы он не бросился меня искать, я уже давно добрела бы до трассы… А вот здесь очередной затык. Кто захочет подобрать меня у дороги в таком виде? Разве что голодные волки. Наверное, странно, что в списке телефонных контактов современной девушки нет ни одного номера службы такси. А если бы и был – что толку – старенький телефон мгновенно окочурился на морозе. И нет человека, который примчится меня спасать.

Мне хочется верить, что папа обязательно сорвался бы мне на помощь. Наверное, так и было бы, но папа в Москве или в очередном рейсе. И я бы ни за что его не попросила. Но верить-то я могу. Есть ещё Серж… Он очень великодушный и милый, но мы не друзья. И вряд ли я посмею потревожить своего учителя глубокой ночью, у него ведь жена и дети…

– Эльчи-и-ик! – это поскуливает Наташка, подпрыгивая у ворот и кутаясь в тёплую меховую шубку.

Нас разделяют метров двадцать, и я могу наблюдать за ней в щель межу бочкой и чужим забором. Я почти уже отважилась на то, чтобы обнаружить себя, но только встать не получается.

Я видела, как Женя с фонарём носился вдоль леса, а потом умчался на машине кого-то из гостей в сторону трассы. Слышала, как негодует Вика вслед отъезжающей машине и как Наташка истерично приказывает ей заткнуться. А потом я услышала приближающиеся шаги и увидела, как Вика промчалась в полуметре от меня, раздражённо тыча пальчиком в экран телефона. Дальше по улице тупик, поэтому в этой стороне меня не искали.

Вот и Виктория на обратном пути едва не проскочила мимо, но её телефон внезапно пиликнул. Она остановилась прямо передо мной, и наши взгляды неизбежно встретились. Мой, затравленный до отвращения к себе самой, и её – полный лютой ненависти и презрения. Наверное, целую минуту мы молча смотрели друг на друга, а потом Вика перевела взгляд на экран мобильника и устремилась к дому.

А там взбудораженные однокурсники строили немыслимые предположения – от трагичного варианта, что меня сожрали дикие звери, до оптимистичного – я уехала на такси или с попуткой. А судя по весёлому оживлению, первая гипотеза по душе большинству из них. Обидно ли мне? Эти эмоции тоже замёрзли.

Теперь на пустынной улице осталась только жалобно хнычущая Наташка. Она что-то тихонечко бормочет себе под нос и семенит короткими перебежками вдоль ворот.

– Наташ, – мой голос осип до такой степени, что я и сама себя не слышу. – Наташ!

Ветер уносит мой слабый хрип в обратную сторону. Но подруга вдруг останавливается и прислушивается. Разворачивается и смотрит прямо в мою сторону. Не видит, конечно, но несмело приближается, опасливо озираясь по сторонам.

– Элка! – взвизгивает она и бросается ко мне.

– Тихо, не трогай, Наташ, у меня что-то с ногами, – умоляюще смотрю на неё, надеясь, что она понимает. Потому что язык плохо меня слушается.

Мне стыдно, что по своей глупости я оказалась в таком беспомощном положении, но кажется, что если попытаюсь выпрямить ноги, они просто переломятся и осыплются осколками.

– Так, я сейчас… – Наташка бросает быстрый взгляд в сторону дома.

– Нет! – перебиваю резко, даже голос прорезался. – Я не хочу туда, Наташ, пожалуйста. И чтобы Женя меня не видел… Вызови мне такси.

– Ты совсем, что ли? – сокрушённо причитает она. – Да ты не доживёшь до такси! Тебе в больницу надо! Ой, какая ты, Элка, дура! Какая дура!

Она смотрит на меня с жалостью и отчаяньем – невыносимо! Но спустя несколько секунд сосредоточенно рыщет в телефоне и с победным «Ага!» прикладывает мобильник к уху.

– Спишь, что ли?!. Подъём, страна в опасности! – непривычно командным голосом рявкает подруга. – Я, конечно! А кто ещё?.. Ну, значит, богатой буду! Так, Лёсик, хорош блеять, давай – ноги в руки, заводи свой ржавый драндулет и сюда! Ну, здесь, конечно!.. Всё узнаешь… Бегом, я сказала!

9 Элла

Наши дни

– Эльза-а-а! Эльза!

Начинается. Я с трудом разлепляю сонные веки и смотрю в окно. Январское утро не добавляет позитива. Кап-кап-кап... Разве это январь? Впрочем, зимы в этом году пока так не случилось. Возможно, она наверстает своё в феврале, а пока...

– Эльза, ё* твою мать! Ты долго будешь лытки тянуть?

Отвратительный будильник! Не выношу, когда к нецензурной брани приплетают мать. Кап-кап-кап... За окном – не пойми что, а в комнате, кажется, ещё холоднее, даже ватное одеяло не спасает. Я замоталась в него, как в кокон, и прикрыла глаза, зная, что всё равно не смогу уснуть. Не позволят.

– Ах, ты, падла кривомордая! – неприятный голос приближается, а я закрываю глаза и притворяюсь спящей.

Фу, как некрасиво сказал!

Дверь в мою комнату с грохотом распахивается, звякает по полу оторванный шпингалет (к слову, уже четвёртый), и тяжёлые шаги приближаются к моей кровати. Не скажу, что мне совсем не страшно, но продолжаю упрямо спать. Это иллюзия моей независимости, и с ней я намного сильнее Элизы Смирновой – глупой, прилюдно растоптанной, влюблённой девочки, готовой даже умереть ради недолгого счастья в руках любимого мужчины.

Теперь я Элла Образенская – толстокожая и поумневшая. Я не перестала любить... Но не готова умирать из-за мужчины. Разве только со смеху... Не Эльза – Элла! Не падла и не вобла мороженая, как частенько меня величает господин майор. Именно он сейчас и издаёт злобное сопение над моей кроватью. Размышляет, куда бы меня пнуть? Кишка тонка.

– Я же знаю, что ты не спишь, – рычит нервный Яков Иванович. – Подъем, страхуила!

Бессовестная ложь! Мы оба знаем, что я не такая. А это лишь недостойный способ уязвить меня. Неуязвимую. Сплю.

– Ты специально меня выводишь, тварь?

Да!

Подавляю рвущуюся улыбку и одновременно стараюсь унять свой дрожащий фантомный хвост. А в следующий миг тёплое одеяло слетает с меня, и домашняя непогода обрушивается зябкими мурашками на моё разнеженное в тепле тело. Считаю до трёх и лениво открываю карий глаз.

– А разве уже доброе утро, Яков Иванович?

– Уже давно недоброе, Элиза! – он выплёвывает это имя, словно ругательство. Не мое имя.

Взгляд у майора очень недобрый. И где-то там, за блекло-голубыми радужками, притаилась похоть. К счастью, он никогда в этом не признается, так же, как и не сможет упрекнуть меня в его совращении. Я всегда готова к войне, поэтому экипирована правильно. На мне плотная свободная футболка и пижамные бриджи. Но майор знает, что скрыто под целомудренной упаковкой. Однажды он ворвался ко мне в ванную комнату, после чего наградил меня всеми грязными эпитетами, несправедливыми даже по отношению к очень легкомысленной женщине.

– Вы опять забыли моё имя, Яков Иванович, я – Элла, – напоминаю укоризненно и открываю второй глаз – цвета моего настроения.

– Ведьма, бл@дь! – нервно реагирует майор. Значит, глаз зелёный.

У меня гетерохромия – очень редкая врожденная аномалия. Но мне повезло с цветами моих радужек, и сейчас я ни за что не отказалась бы от своей уникальности. В детстве я очень стеснялась разноцветных глаз и считала себя бракованной, несмотря на заверения родителей и брата в том, что это подарок природы. Теперь я тоже так думаю, хотя и приходится частенько маскироваться. Но это, скорее, из осторожности.

– Может, оторвёшь уже свою жопу от кровати или так и будешь телесами передо мной сверкать?

– Верните мне одеяло, и сверкать не буду, – говорю спокойно, благоразумно игнорируя оскорбления.

– Не бабы, а какие-то заблудшие овцы, – продолжил лютовать майор. – В холодильнике мышь повесилась, а им по херу! Одна шляется где-то второй день подряд, а вторая только бока отлеживает! 

Несложно догадаться, кого имеет в виду наш грозный диктатор, но я снова сочла за благо промолчать.

Надеюсь, мамочка, этот гамадрил стоит моих нервов.

Майор Яков Иванович Бойко страшно не любил, когда мама уезжала к бабуле. Бабушка живёт в небольшом городке всего в ста километрах от нашего Воронцовска, и обычно мама оборачивалась за один день. Но в этот раз у бабули сильно прихватило спину и маме пришлось задержаться. Меня бесила и одновременно умиляла привязанность майора к моей маме. И если бы этот мужчина не был таким придурком, я бы сказала, что это любовь. А если бы я не понимала, насколько мама нуждается в этом психе, то давно бы избавила её от общества чокнутого майора.

С этим воякой я познакомилась два года назад. Это несчастье приключилось как раз в мой незабываемый день рождения, когда под утро меня из травмпункта доставил домой Наташкин друг Лёсик. Вправленный нос (к счастью, не сломанный!) болел нещадно, голова страшно раскалывалась, а дома – сюрприз! В крошечной кухне бардак после недавнего застолья, а заглянув в единственную маленькую комнатку, я поняла, что беда не приходит одна.

На разложенном диване спала моя мама в опасных объятиях огромного мужика с очень волосатыми ручищами и совершенно лысой головой. А по всей квартире витало просто смертоносное амбре. Судя по остаткам торта с воткнутой в него ложкой, парочка отмечала моё совершеннолетие.

Ещё даже не зная, что передо мной совершенно отбитый майор, невзлюбила я его с первого взгляда... Вероятно, потому, что мой первый взгляд случайно упал на его кучерявый зад, торчащий из-под одеяла. В ту ночь, а вернее, уже утро, оставив «молодых» наедине, я собрала самые необходимые вещи и с первым автобусом уехала к бабушке зализывать свои раны.

10

Я никогда не могла назвать себя искательницей приключений. Но так случилось, что с определённого момента моя жизнь стала походить на паршивый боевик. Искушённого зрителя, конечно, не проймёшь. Но если ты не в танке и не мастер спорта по боевым брыканиям, а юная беззащитная девушка, то приходится рассчитывать только на собственную смекалку. И на удачу, конечно.

Этот эпизод произошёл со мной примерно год назад.

В тот день в танцевальной студии у Сержа была гостья – его драгоценная бывшая ученица. Именно тогда я впервые увидела Диану и решила, что Серж устроил для меня психосеанс «Почувствуй себя ничтожеством». Оказалось, он специально хотел показать меня своей любимице. Похвастаться мной – талантливой. Наверное, я ещё никогда не танцевала хуже, чем в тот день – сказалось волнение, что лишний раз указывало на мой непрофессионализм. Как итог – от королевы танго прилетел вердикт «Сексуальности ей не хватает».

Подавленная и несексуальная, домой в тот день я возвращалась около восьми вечера. Посёлок Сокольское, куда нас с мамой переселил майор Бойко, теперь считается отдалённым микрорайоном города, правда от городской цивилизации его отделяют десять километров леса. Обычно на остановке «Кладбище» в такое время всегда выходит много народа. Конечно, не для того, чтобы навестить усопших родственников, просто через дорогу от кладбища, за посадками, и начинается жилой микрорайон.

Но в тот раз из полупустого рейсового автобуса вышли только трое. Мужчина с женщиной, вопреки моим ожиданиям, сразу рванули к оградкам. Я даже знать не хочу, что можно делать на кладбище зимой в тёмное время суток. Да там снега по колено! Идти одной было очень страшно. Я даже хотела позвонить майору, но ждать его здесь было гораздо страшнее, чем пробежать триста метров через посадки.

Автобус скрылся из виду, а парочка экстремалов уже затерялась меж сосен, крестов и памятников. На пустыре перед огромным кладбищем я осталась одна. Тишина. Вокруг чёрный лес, а укрывающий землю снег делал эту картину ещё более жуткой.

Я сняла правую перчатку и, сунув руку в карман, погладила холодный ствол моего защитника. Пистолет мне перешёл в наследство от брата. Мы случайно нашли его, разбирая Юркины вещи после... После. Папа тогда сказал, что это газовое оружие, и чтобы я к нему не прикасалась. Ну и перепрятал, конечно. А потом и сам о нём забыл – наверное, торопился очень. А я вспомнила и нашла.

Оружие меня никогда не интересовало, но после того, как я получила на лице боевую отметину, этот маленький пистолет стал сопровождать меня повсюду. С ним я чувствовала себя гораздо увереннее.

Уже переходя дорогу, я заметила на остановке одинокую мужскую фигуру. Казалось, не было ничего странного в человеке, ожидающем автобус. Но сердце отчего-то затрепыхалось подбитой птахой, и я снова сунула правую руку в карман.

Уже миновав остановку, я заметила краем глаза, что мужчина остаётся на месте, и шагнула в посадки. Сейчас сложно вспомнить и прочувствовать своё состояние в тот момент, когда я услышала за спиной хруст снега под ногами преследователя. Помню, что дышать стало очень трудно, а ещё я поняла, что мне уже не добежать до двухэтажных домиков, светлеющих далеко впереди.

В следующее мгновение меня грубо схватили за рукав и резко развернули. Мужчина оказался невзрачным, худощавым и невысоким, даже ниже меня ростом. Одной рукой он удерживал меня за предплечье, а второй давил в живот.

– Тихо, девочка! Будешь дёргаться, и я разнесу тебе кишки всмятку, – говорил он почему-то шёпотом. – Давай, за мной потихонечку отсюда.

Он кивнул в сторону, вероятно, намереваясь отвести меня вглубь посадок, и сделал первый шаг, увлекая меня за собой. И лишь тогда я посмотрела вниз, чтобы обнаружить, что в живот мне упирается зажатый в мужской руке пистолет. Точно такой же, как у меня, только из светлого блестящего металла.

Я не паникёрша и если именно в тот момент я испытывала страх, то его не запомнила. Зато мои мысли работали очень ясно и чётко. Я понимала, что это могла быть просто игрушка либо газовое оружие. Но у меня не было уверенности в том, что пистолет не боевой. Мы передвигались, словно в неуклюжем медленном танце, а я осторожно, по сантиметру, запускала правую руку в карман, не теряя зрительного контакта с мужчиной. Даже через минуту я не смогла бы его узнать – видела только глаза.

Моя ладонь обняла рукоятку пистолета, а большой палец сдвинул предохранитель. Я не произнесла ни звука, но в тот момент, когда незаметно вытягивала из кармана оружие, мне кажется, я улыбалась.

Ясность ума меня покинула в тот миг, когда, вскинув руку, я впечатала дуло в глаз своему противнику и нажала на курок...

Прозвучал тихий щелчок, и мы с мужиком отпрыгнули друг от друга одновременно. Я немного запоздало поняла, что произошла осечка, а что понял мужик, я не знаю... Наверное, что он счастливчик. Если бы мой мозг мыслил с той же ясностью, что минуту назад, я бы рванула наутёк. Но в голове сформировалась несвоевременная мысль – почему осечка? И было очень важно в этом разобраться немедленно. Зачем? До сих пор себя спрашиваю.

Я по-деловому передернула затвор, а сверху выскочила маленькая жёлтенькая пулька и воткнулась в снег. Каковы действия нормального пуганого человека? Даже если килограмм золота упал! У меня же родился вопрос – почему пулька вылетела сверху? И тут же возникла потребность её найти. В снегу! В лесу! В темноте!

Что в это время делал мужик? Я не знаю! Я не следила за ним! Я бросила на землю мешающий в руках пакет и, опустившись на колени, искала пулю.

11 Элла

В центре города царит весёлое предрождественское оживление. Даже совсем не январское «кап-кап-кап», разбавленное праздничной атмосферой, здесь вовсе не кажется унылым. Я долго стою на центральной площади около торговой палатки-теремка и, обняв озябшими ладонями картонный стаканчик с горячим чаем, почти с детским восторгом разглядываю гигантскую нарядную ёлку. Площадь похожа на волшебный городок – фигурки сказочных персонажей, кукольные домики, световые инсталляции по всему периметру и потрясающие арт-конструкции для фотозон.  Я с удовольствием наблюдаю за счастливыми лицами горожан и тоже улыбаюсь.

Удивительно, ведь мой университет находится совсем рядом, а я лишь сегодня заметила, как сильно преобразился город. Хотя, чему удивляться – будни студентов-заочников иногда пролетают мимо праздников. Мои последние две недели просвистели в супермаркете рядом с домом, где я бессменно трудилась до вчерашнего дня. Туда я больше не вернусь, так же, как и в опостылевшую сырую квартиру в этом Богом забытом Сокольском.

Майор не мешал моему побегу – он и сам сбежал куда-то, наверняка испугавшись, что прибьёт меня ненароком, и тогда уж вряд ли сможет заслужить мамино прощение. Маме я тоже пока не звонила, потому что ещё не решила, что ей скажу.

Сдавать дурачка Бойко мне не хотелось, зная как сильно расстроится мама, а волноваться за её безопасность у меня нет оснований – майор с неё пылинки сдувает. Орёт иногда, конечно, – куда ж без этого! – но никогда не оскорбляет, и уж тем более ни за что не причинит ей физический вред. Это ко мне у майора особое отношение. Он так и не смог мне простить тот наш побег и свои унижения, когда ему пришлось умолять меня о прощении.

Когда Яков Иванович впервые назвал меня уродиной, он и сам испугался и очень просил не рассказывать маме. Я и не собиралась, но ему пообещала, что подумаю и посмотрю на его поведение. Этого он тоже мне не простил. Когда он «обласкал» меня повторно, то больше не унижался, а просто напряжённо ждал моей ответной реакции. Не дождался. И тогда совсем распоясался, придя к выводу, что я никогда не пожалуюсь маме, оберегая её спокойствие.

Я сперва переживала, даже всплакнула один раз, а потом начала диверсионную войну. Самое жёсткое вредительство я учинила в ночь на 9 Мая, когда связала шнурки майорских парадных ботинок пятнадцатью тугими узелками. По-детски, конечно, в отличие от его взрослого поступка. Буквально накануне за распитием горячительного успокоительного он громко жаловался своим сослуживцам на то, что я никогда не слезу с его шеи, потому что… Цитирую: «Тупая ленивая корова! Кто станет драть эту дуру? Если только нахлобучить ей мешок на голову…»

Было обидно, потому что это неправда. Я хорошо учусь и много работаю на совершенно нелюбимой работе. А всю зарплату приношу домой – это мой обязательный вклад в семейный бюджет. Потому что наше государство недооценивает труд таких работяг, как майор Бойко, а о маминой зарплате и говорить нечего. А насчёт мешка на голове... Это тоже неправда. Я помню ночь с Женей. И всё, что он говорил, тоже помню.

Но пьяные дружки майора смеялись, и никто не закрыл ему рот. А ещё офицеры! Вот я и устроила ему встряску перед парадом. Мама меня тогда чуть не прибила... Ай, да ну – не хочу вспоминать даже.

***

Несмотря на весёлую январскую капель и плюсовую температуру, оставаться дольше на площади было нельзя. Ноги без движения сильно замёрзли, а на моё приплясывание уже среагировал очень нетрезвый Дед Мороз. Вообще, количество этих белогривых дедов со Снегурками зашкаливало до неприличия.

– Извините, мне уже пора, – я улыбнулась назойливому «дедушке» и отцепила от своей талии его крепкую молодую ладонь.

Через три минуты я стояла перед стильной вывеской «Леди Ди» и собиралась с духом. Не думала, что приду сюда. Хотя, возможно, предложение почти годовалой давности уже неактуально. Дверь напротив с мелодичным звоном распахнулась, и из салона вышли две девушки. А мне очень захотелось уйти. Нет, я не выгляжу, как нищая попрошайка, и одежда на мне чистая, аккуратная. Только сильно диссонирует с этим заведением и с двумя полушубками, выпорхнувшими оттуда. Но отступать некуда.

Я сделала глубокий вдох и вошла внутрь, всем своим видом выражая высшую степень решительности.

– Здравствуйте, – с вежливой улыбкой я поприветствовала девушку за стойкой администратора.

– Добрый день, – она скользнула по мне равнодушным взглядом и снова вернулась к кокетливому чириканью с посетителем.

Не очень-то профессионально, но от её собеседника за версту разило большими деньгами и дорогим парфюмом. Таких клиентов, наверное, облизывают, не отвлекаясь на сереньких мышек-замухрышек. Несколько минут в моём случае ничего не изменят и, чтобы не мозолить людям глаза, я присела на удобный кожаный диванчик и заняла руки журналом. Дверь снова тренькнула и вошла девушка, совсем юная, наверняка ещё школьница – пушистые наушники, короткий задорный хвостик разноцветных волос и улыбка до ушей.

– Добрый день! Чем я могу Вам помочь? – встрепенулась администратор.

Странно – а на таких почему-то можно отвлечься. Что со мной не так? Улыбка не такая широкая? Или я недостаточно яркая? Может, мне линзы снять и выпучить глаза?

Следующие пару минут я слушаю увлечённый девичий щебет, после чего малолетке было радушно предложено скрасить своё ожидание чашечкой горячего шоколада. Девчонка, сняв верхнюю одежду, устроилась в кресле неподалёку от меня и придвинула к себе вазочку с конфетами. Я же вся слюной истекла на это лакомство с момента своего появления здесь, но взять постеснялась.

12

От аппетитных запахов местной кухни у меня кружится голова и противно ноет желудок. Хорошо, что ещё не воет. Я всё же позволила настойчивому мужчине угостить меня обедом, раз уж он занимает моё время. Мы сидим в кафе-ресторане, расположенном в том же доме, что и салон красоты, из которого я так стремительно улепётывала.

– Ну что, убедились, что я не маньяк? – Игорь Иванович взирает на меня с насмешливой снисходительностью.

– Полагаете, меня должно убедить отсутствие соответствующей отметки в паспорте?

Указательным пальцем я отодвигаю от себя раскрытый паспорт Литвинова Игоря Ивановича, женатого москвича, сорока пяти лет от роду. Впрочем, на свой возраст он и выглядит, хотя очень ухоженный дядька. И маникюр у него идеальный. Даже слишком! Разве что стразиков на безупречных ногтях не хватает.

– А Вы совсем неглупая девочка, – мужчина улыбается.

– Неожиданно, правда? Похоже, Вы разочарованы.

– Да бросьте, Вы мне сразу понравились, Элла. Ваше лицо внушает доверие. Но как только Вы заговорили… Знаете, что у Вас волшебный голос?  

– Откуда же мне это знать? Будем говорить обо мне?

– А почему нет? Хотя можем и обо мне. Мне хочется, чтобы у Вас сложилось обо мне приятное впечатление ещё до того, как нам принесут обед. Тогда Вы будете есть с аппетитом. А потом, на сытый желудок, моё предложение Вам покажется манной небесной.

– Своими загадками, Игорь Иванович, Вы рискуете меня запугать до полной потери аппетита. Так что выкладывайте уже своё предложение, а то я сейчас такого себе напридумываю!..

– Хорошо, – покладисто согласился мужчина, а его мобильник сообщил о входящем звонке. – Простите, Элла, я отлучусь на минутку.

Прижимая телефон к уху, Игорь Иванович направился к выходу, а я занялась ментальным призывом официанта с подносом. По оконному стеклу внезапно застучал дождь, и я порадовалась, что нахожусь по эту сторону окна – в тепле. И на грани голодного обморока.

Из окна хорошо просматривается наводнённая людьми площадь, и народ вовсе не спешат укрыться от непогоды. Парковочная зона у тротуара плотно забита автомобилями. Люди с готовностью покидают тёплый салон, и никакой дождь не способен подорвать праздничный настрой горожан. Ещё один водитель выходит из авто, и мой взгляд прилипает к высокой мужской фигуре. Из груди вырывается судорожный вздох.

Как же давно я тебя не видела…

Мозг сигнализирует об опасности – не твоё, не смотри, забудь… Но как? Если сердце, как заполошное – бьётся со стоном, распирает грудь, сдавливает лёгкие, не позволяя вздохнуть.

Женя со своим другом направляются прямо в кафе, но у самого входа останавливаются и о чём-то спорят. А когда войдут – что мне делать?

О! Вариантов масса!

Не войдут. Поворачивают назад и… оба провожают заинтересованными взглядами длинноногих девчонок. Но это ведь естественная мужская реакция, правда? И это не мой мужчина. Почему же мне больно?

– Знакомых увидела? – голос над головой прозвучал неожиданно и заставил меня вздрогнуть.

А я уже успела забыть о своём случайном спутнике. Неопределённо пожимаю плечами и снова прилипаю взглядом к окну, чтобы увидеть, как удаляется по тротуару высокая фигура. Неужели в салон? Продолжает сохнуть по Диане? Всё же хорошо, что её нет в городе.

А я здесь, совсем рядом… Со своим волшебным голосом и внушающим доверие лицом. Когда-то показавшимся ЕМУ красивым…

– Позвольте? – официант ставит передо мной чашку и пузатый чайничек.

– Спасибо.

Чай я попросила сразу, чтобы хоть немного унять чувство голода. Делаю первый глоток…

– Дело в том, что у меня есть мама, – неожиданно и очень серьёзно произнёс Игорь Иванович и задумчиво уставился на меня.

Ах, в этом всё дело!

Табун совершенно неподходящих комментариев пронёсся у меня в голове, но я благоразумно промолчала, опасаясь задеть сыновьи чувства.

Целую минуту напряжённо молчим.

– Понимаю, – я звякнула чашкой о блюдце и поощрительно кивнула мужчине, а он будто проснулся.

– О, простите, Элла, пытался подобрать правильные слова и задумался. Так вот, я почти тридцать лет живу в Москве, а мама у меня здесь, в Воронецке, и за ней нужен пригляд.

– А я здесь при чём? – спрашиваю с несвойственным мне вызовом, уже понимая, к чему он клонит.

– Хочу попросить Вас, Элла, составить компанию моей маме, – мягко стелет Игорь Иванович и поспешно добавляет, – за хорошее вознаграждение.

– Послушайте, я даже не знаю, что заставило Вас обратиться с этим ко мне, но можете дальше не продолжать. Я искала работу иного рода и не собираюсь, да и не умею быть сиделкой. Поверьте, я очень сочувствую Вашей маме, но...

Игорь Иванович вдруг заржал, как конь, и моё сочувствие к бедной старушке возросло многократно.

– Ради бога, Элла, не подумайте ничего плохого. Я очень люблю свою маму, но она – последний человек, нуждающийся в сочувствии. И не смотрите на меня так строго, я, возможно, неправильно выразился. Дело в том, что моей маме нужна не сиделка, а компаньонка. И очень желательно – с проживанием.

Слова о проживании ложились на благодатную почву, но... Было слишком много этих «но».

– Так заберите свою маму в Москву и составьте ей там компанию.

– Не получится, – вздохнул мой визави. – Мама – очень сложный человек и плохо ладит с моей супругой.

13

Визуально определить возраст этой женщины не представляется возможным. Но присутствие уже немолодого сыночка позволяет предположить, что даме за шестьдесят. Невероятно, но мама с сыном выглядят ровесниками. Невысокую, худенькую и очень бледную женщину вряд ли можно назвать красивой… Но она необычная и притягательная. Единственное яркое пятно на бесцветном узком лице – её губы. Алые и насмешливые, они образовали аккуратную букву «О» и выпустили навстречу родной кровиночке сизое колечко дыма.

– Мам, вообще-то у нас гости, – смущённо заметил Игорь Иванович и помахал ладонью перед своим носом, разгоняя сигаретный дым.

– У нас? – белесые, едва различимые, брови взлетели вверх, а в голосе женщины послышались язвительные нотки.

Судя по хищному прищуру её глаз и презрительно искривлённым губам, я догадываюсь, что сейчас последует едкое продолжение, и подаю голос:

– Здравствуйте, – принимаю удар на себя, растягивая приветливую улыбку во всю ширину своего внушающего доверие лица.

Игорь Иванович кивает мне ободряюще и представляет:

– Мам, познакомься, это Элла. Надеюсь, Вы подружитесь, – и уже мне: – Элла, а это моя мама – Инесса Германовна. Прошу любить и жаловать.

Свой ответ женщина, как нарочно, пропевает хрипловатым голосом вместе с исполнительницей шансона:

– «Вы мне франками, сэр, за любовь заплатите… А все остальное – дорожная пыль».

Совсем несложно догадаться, что к просьбам моего спутника здесь не очень-то прислушиваются, поэтому на любовь я изначально не рассчитываю. И всё же еле сдерживаю рвущийся смешок.

– Мам, имей совесть! – начинает нервничать Игорь Иванович.

– Рюнечка, а скажи, пожалуйста, на кой ты притащил ко мне этого ребёнка? – молвила Инесса Германовна, скользнув по мне раздражённым взглядом. Кажется, она даже не собирается приглашать нас в квартиру.

– Объясню, когда мы войдём. Или ты так и будешь держать нас за дверью?

– А я вас и не держу, дети мои. Уёбен зи битте! – Инесса Германовна взмахивает тонкой рукой с зажатым между пальцами мундштуком, указывая своим изящным жестом нам на обратный путь.

Мне и смешно, и неловко одновременно, но, памятуя о том, что в компаньонки к старой грубиянке я вовсе не напрашивалась, принимаю единственно верное решение.

– Извините, Инесса Германовна, за доставленные Вам неудобства. Я, пожалуй, пойду.

Выпаливаю уже обоим «Всего доброго!» и, не дожидаясь очередного «вежливого» посыла, устремляюсь вниз по лестнице. Реагировать на оклик Игоря Ивановича не считаю нужным – свой скромный обед, как мне кажется, я уже отработала. Слышу, как Рюнечка что-то тихо и быстро бубнит своей экзальтированной мамаше, но это меня уже не касается.

Стараюсь прогнать сожаление от потери заработка. Я ведь на него и не рассчитывала… Но за две недели мужчина обещал заплатить больше, чем я зарабатываю за месяц. Да ещё с проживанием! Я так быстро успела себя настроить и даже размечталась, как буду смотреть из окна на нарядный город, а в рождественскую ночь схожу к главной ели на площади. Тут же рукой подать.

– Эй! Как там тебя... Стой! – грубоватый и бесцеремонный окрик Инессы Германовны настигает меня на третьем этаже, но я даже не думаю останавливаться.

Ещё чего! Я собака ей, что ли? Слышу, как за мной топает Игорь Иванович и тоже зовёт. Ускоряюсь. Я вовсе не для того сбежала от сумасшедшего майора, чтобы сейчас терпеть чокнутую чужую бабку.

– Элла! – это снова Германовна. – Да постойте Вы!

Ну, надо же – имя моё вспомнила! И даже на «Вы» обратилась... Я замедляю шаг и позволяю Игорю Ивановичу нагнать меня у самого выхода.

– Эллочка, ну Вы и бегаете, а я ведь уже не мальчик, – высказывает мне укоризненно, но выглядит довольным. – Простите, Элла, на маму иногда находит. Но я ведь сразу предупредил, что она непростой человек. Но, поверьте, она совсем не злая.

– Да перестаньте меня уговаривать, я нисколько не обиделась.

Ну, если только самую малость расстроилась…

– Ох, какая же нервная молодёжь пошла! – отчитывает меня Германовна вместо извинений. – Наша жизнь, деточка, и так слишком коротка, чтобы растрачивать её на глупые обиды.

Я не хочу оправдываться и молча пожимаю плечами, не забывая выдерживать вежливую улыбку. Мы расположились за круглым столом в просторной гостиной, а Игорь Иванович суетится вокруг нас, организовывая чаепитие.

– Так ты, значит, решила со мной подружиться, – женщина сканирует меня испытующим взглядом. – И даже собираешься у меня жить?

От волнения у меня даже лоб вспотел – и что говорить? Отвечаю, как есть:

– Откровенно говоря, ещё час назад я ни о чём таком не думала.

– Ценю откровенность, – похвалила Германовна. – Но теперь-то думаешь?

Я окинула гостиную, больше напоминающую склад антиквариата. Очень богато, но до безвкусицы захламлено многочисленными статуэтками, вазочками и причудливыми фигурками животных. Я снова передёрнула плечами.

– Если Вы сочтёте это необходимым и удобным…

– Я, деточка, вообще терпеть не могу посторонних на собственной территории, – фыркнула хозяйка квартиры и почему-то покосилась на сына.

– Ну, тогда… – я пытаюсь как можно корректнее спросить, зачем же она меня вернула. Но Инесса выдаёт новый вопрос:

14

Этой ночью я вряд ли смогу уснуть. День, настолько перенасыщенный событиями и эмоциями, не даёт расслабиться, не отпускает...

Уже завтра я переберусь к Инессе. Женщина потребовала называть её именно так. Смешная она. И, кажется, очень одинокая. Я до сих пор не понимаю, что будет входить в мои обязанности, и это несколько напрягает. Но Инесса сказала – «Разберёмся!» Так задорно и уверенно, что на душе стало сразу очень легко... Словно мою хлипкую лодку во время шторма в открытом море каким-то чудом выбросило на островок суши. Вокруг по-прежнему штормит, впереди неизвестность, а на моём спасительном маленьком острове карнавал, дым ментоловых сигарет и «приют эмигрантов».

Вот только Игорь Иванович выглядел слегка озадаченным. Поглядывал на меня с тревогой и недоверием, будто я его намеренно обманула и, сбросив лягушачью шкурку, обернулась змеей, явившейся искусить и растлить бедную старушку. Почему-то моя танцевальная деятельность вызывала в мужчине ярый протест, а ведь вначале он показался мне таким продвинутым и уверенным. Игорь Иванович дотошно изучил мои документы (благо, они были с собой), отсканировал и паспорт, и студенческий билет. Он бы и отпечатки моих пальцев снял, но снова вмешалась Инесса:

– Рюшечка, тебе пора проведать столицу, а то, боюсь, Жоржетта не вынесет долгого испытания верностью и запрет от тебя свою... эм… своё сердце.

– Не беспокойся, мам, у меня имеется ключ к её сердцу.

– Ключ, сынок, должен быть твёрдым и негнущимся, а у тебя возраст, нервы... Так что отцепись уже от моей девочки и вали к своей.

И Рюшечка свалил. Даже выдал мне перед отъездом небольшой аванс и пообещал часто звонить.

Инесса, уже после того как мы с ней распрощались до завтра, успела мне позвонить дважды. В первый раз попросила купить ей утром молоко и банку зелёного горошка, а во второй – блок сигарет и презервативы. Я едва удержалась от вопроса: «А зачем Вам?» Даже и не знаю, как я их покупать-то буду, но пришлось пообещать. XXL – О, господи! К этому стоит подготовиться. 

Звонка от мамы я ждала целый день и нервничала. Но, когда она позвонила, выяснилось, что мама и сама вернётся домой только завтра. И в первую очередь её интересовало, почему майор не может мне дозвониться. Почему-почему – дурак потому что! В чёрном списке он у меня!

– Плохо, наверное, пытался, – ответила я беззаботно, чтобы мама себя не накручивала.

– Элиза, ты разве ещё не дома? Поздно ведь уже! – растревожилась она, а я даже поморщилась от того, как резанула слух эта «Элиза». Мама упрямо отказывается принимать моё новое имя.

– Я Элла, мам, – уже привычно её исправила и попыталась отвлечь расспросами о бабушке.

Отвлечь получилось ненадолго.

– Дочь, чем ты там нашего Яшку-то кормишь? У него ведь режим.

Хотелось бы крысиным ядом, но мама не одобрит. Режим у него! Он даже свою ритуальную ежемесячную пьянку с друзьями впихнул в график. Всё по плану и для здоровья. Какое же счастье сбежать, наконец, из этой тюрьмы строгого режима!

– Прости, но мне некогда его кормить. Я сегодня танцую и останусь в городе, – бессовестно вру, утешая себя, что это ложь во благо.

– Это ведь не опасно? Ты у Витюши? – мамино беспокойство заставляет меня ещё больше нервничать из-за собственного вранья.

Знал бы майор о моих танцах – придушил бы неизбежно. Он-то думает, что я балетом занимаюсь! И то постоянно дует маме в уши, что все балерины – проститутки. Эх, видел бы он меня на пилоне!

– У Витюши, мам, – скрещиваю пальцы на обеих руках, мысленно делая пометку предупредить Виктора, что сегодня я у него танцую.

Предупредила!.. Лучше бы я ему не звонила.

– Эл, ты куда пропала? Ты ж у меня так форму потеряешь! Давай уже, приобщайся, а то народ скучает. Кстати, тут твои друзья недавно снова тобой интересовались.

– Какие друзья? – спрашиваю Виктора, но ответ уже формируется где-то в солнечном сплетении.

– А то ты не знаешь, какие! Ох, коварная искусительница! Что ж ты сотворила с парнем, что он уже целый год мается?!

Больше года, Витюш… Мается? Это вряд ли! Просто охотничий инстинкт включился. А ещё мужское эго задето. Ему нужен реванш. И это не я – это он со мной сотворил.

Год назад

Ноябрь

В тот вечер я впервые танцевала на пилоне перед публикой. Замечание Дианы не пропало даром – я стала старательно оттачивать свою сексуальность. Но тогда перестаралась…

Я знала, что был день рождения Жени и не ожидала встретить его в клубе. Но всё же очень надеялась. И он там появился. Только совершенно не в праздничном настроении. Методично и угрюмо Женечка напивался в компании своего неизменного друга Геннадия. Я же ликовала оттого, что рядом с ними не было девушек. Свой первый публичный смелый танец я посвятила ему – любимому и первому мужчине. И он меня заметил.

Я видела заинтересованность в его взгляде и танцевала, как в последний раз – манила, играла, соблазняла. И среди всех девчонок он выбрал меня. Выбрал взглядом. Конечно, он не мог меня узнать – чёрный парик, широкая полумаска, скрывающая мой шрам, и вызывающе алые губы. А ещё мое гибкое соблазнительное тело. Всё это настолько сильно контрастировало с той испуганной и зажатой девственницей в его спальне… И лишь я знала, что это всё та же влюблённая девочка, отчаянно мечтающая быть красивой и желанной для него.

15

Одно на другое наслаиваются воспоминания, обида за прошлое, тревога за будущее… Лишь под утро я проваливаюсь в беспокойный мучительный сон…

***

«И вот я проститутка… Я фея из бара… Я чёрная моль… Я летучая мышь… Вино и мужчины – вот моя атмосфера…» – грубоватым развязным голосом выводит певица, аккомпанируя моему танцу.

Шест неприятный и скользкий, словно маслом облитый. Гнётся и извивается, будто живой, не позволяя мне на него взобраться.  

«Уёбен зи битте, девочка! На тебя даже шест не стоит!» – Инесса хлопает чёрными крыльями и окутывает меня густым облаком сигаретного дыма.

«Я же говорила – в ней нет секса!» – насмешливо комментирует Диана, сверкая в темноте огненными янтарями глаз. – «Это же ритмы танго, дурочка!»

Она звонко щёлкает пальцами и на подиум из темноты выходит Женя. На меня даже не смотрит. Уверенной походкой он направляется к ней, расстегивая на ходу ширинку. «Будут танцевать», – понимаю я, наблюдая, как из Жениных штанов выдвигается массивный ключ. Но Диана грозит ему пальцем.

«На моём сейфе замочек с секретом, Женечка, мне подходит только уникальный ключ. Пристраивай свою отмычку к калитке попроще», – и кивает на меня.

А мне вдруг так становится обидно за свою калитку...

***

Открываю глаза, когда на улице ещё не рассвело и, находясь в плену недавнего сна, продолжаю лелеять свою обиду. Всё же мне стоило остаться у Инессы. Но вчера я так радовалась, что удалось снять этот недорогой номер в отеле, и очень спешила в нём укрыться от суматошного дня. Хотелось подумать в одиночестве, всё взвесить, оценить перспективы... Но, как показала практика, одиночество действует на меня удручающе. Уныние – и так-то большой грех, а унывать в сочельник вообще непростительно.

Интересно, будет ли прилично приехать к Инессе – я взглянула на часы – часиков в десять? Двух часов мне за глаза хватит, чтобы без спешки собраться, сделать необходимые покупки и доехать до центра.

Как выяснилось, это я сильно погорячилась. На покупку одних презервативов я потратила почти час – несла караул возле аптеки, ожидая, когда иссякнут посетители. В итоге – дождалась, но как назло, когда произносила заветное «XXL», в аптеку вошёл мужчина и понимающе мне подмигнул. Я не знала, куда глаза девать, и очень хотелось объяснить и покупателю, и аптекарше, что это не для меня. Но глупо же!

И, уже покупая продукты в супермаркете, я поняла, что зря страдала у аптеки – эти резиновые чехлы целыми батареями висят около кассиров. И почему я раньше их не видела?

А потом позвонила мама.

– Элиза! – её голос звучал очень взволнованно. – Яша говорит, что вы поссорились, и ты на него обиделась, поэтому ушла из дома. Это правда? Ты забрала много вещей – я проверила! Дочь, что случилось?

Пустяки! Просто твой Яша хотел меня удавить.

– Мам, с наступающим Рождеством! Прости, не хотела тебя волновать, пока ты у бабули. Мы почти и не ссорились с Яков Иванычем, просто так совпало – я нашла хорошую работу и теперь буду жить недалеко от универа. Ты рада?

– Что моя дочь выросла эгоисткой? Нет, Элиза, я расстроена! Ты хоть знаешь, что Яша всю ночь не спал и переживал? Думал, ты из-за него ушла! Да он чуть с ума не сошёл!

Давно сошёл, мам.

– Прости, мамуль, всё вышло незапланированно…

Но короткие гудки известили меня о том, что мама в бешенстве. Встрепенувшееся было настроение снова шмякнулось под ноги – прямо в слякоть. Мама скоро успокоится, конечно… Но почему я должна чувствовать себя виноватой?

***

В начале одиннадцатого я остановилась у железных ворот и задумалась, как бы попасть в закрытый двор Инессы Германовны. Проще всего позвонить в домофон, но вдруг Инесса любит поспать подольше. Что я знаю о её привычках, кроме того, что она курит, матерится и слушает громкую музыку? А так – подойду к квартире, послушаю, и если тишина за дверью, то подожду ещё полчасика.

С какой-то доброй бабулькой я проскочила во двор и с ней же повезло попасть в подъезд.

В квартире Инессы стояла такая тишина, что я даже разволновалась. Не зря же меня попросили за ней приглядывать… А вдруг с сердечком неполадки? Я позвонила женщине на мобильный, но осталась без ответа. Насколько я знаю, у пожилых людей сон очень чуткий – не может же она не слышать звонка. За пять минут я успела основательно себя накрутить и решительно позвонила в дверь. А услышав торопливые шаги в квартире, облегченно выдохнула.

Да так и застыла на выдохе перед распахнутой дверью.

– Привет! – с жутким акцентом и с искренней радостью меня встретил очень симпатичный, улыбчивый и... голый мужчина. То есть парень.

Может, внук? На вид ему не больше двадцати пяти. Я ведь даже не знаю, есть ли у Инессы внуки. И если он внук, то почему тогда в таком виде? Даже если убрать с его бёдер крошечное полотенце, он вряд ли станет более обнажённым, потому что эта тряпочка ничего толком и не прикрывает. Мучительно краснея и не зная куда деть глаза, я отступила на шаг назад. А в голове засела неприличная мысль, что XXL явно нужен для каких-то других целей – здесь этими напальчниками делать нечего.