Безумие в моей крови

Глава 1

Стук ножей и вилок резал слух, эхом отражался от высоких, каменных потолков трапезной, множился и превращался в надоедливый лязг. Или это был скрежет моих мыслей?

Сглатываю, поднимаю глаза, щурюсь. Все, как всегда: Трой смотрит на меня бесстрастно и немигающе. Не глядя, насаживает на вилку ломоть лосося и подносит его ко рту. Медленно, тщательно жует, при этом изучая меня, как будто разбирая на части и затем складывая обратно, пытаясь создать нечто более совершенное. "Почему он не сводит с меня глаз?" — отчаянно кричу я внутри, но мое лицо остается бесстрастным. Я отвожу глаза и тут же снова стреляю ими обратно. Наконец-то! Я поймала его! Всего на долю секунды, но я увидела в его глазах вызов. Триумф! У меня теперь есть доказательство… но чего? Что я, спрашивается, искала в его взгляде? Что бы я ни предпринимала, я не могла разгадать этого мужчину.

Мы с Троем сидели на противоположных концах стола, но несмотря на пространство между нами, я задыхалась от его присутствия. Не поднимая глаз от тарелки, я быстро раскромсала сочную дыню, давясь ее терпким, спелым соком. Мне хотелось покончить с едой как можно скорее, чтобы выскользнуть из-под невыносимого гнета его взгляда.

Не поймите меня неправильно: взгляд Троя не был враждебным. Я бы почувствовала, если бы это было так. Он всегда был вежливым, даже слишком, невозмутимым и изучающим. Но я бы предпочла никогда больше не чувствовать на себе его взгляда. Моей самой сокровенной мечтой было избавиться от будоражащего присутствия этого мужчины.

"Однажды я сделаю так, чтобы Трой исчез. Навсегда", — в который раз пообещала я себе и получила глубочайшее удовлетворение от того, что могла безнаказанно думать об этом, глядя ему в глаза. Мои мысли были гнилой сердцевиной нашего прекрасного королевского мира. Однако для окружающих, они были тщательно замаскированы нарочитой помпезностью моих нарядов и изысканностью манер.

Резко отодвинув тарелку, я направилась на балкон. Белая салфетка спланировала с моих колен под ноги тут же поднявшегося Троя. Спокойный, невозмутимый, совершенный, вот он какой. А я? Взбалмошная, загнанная в угол, безрассудная. Не желающая сдаваться обстоятельствам, которые кружили поблизости, как стая голодных волков.

Захлопнув за собой балконную дверь, я впилась пальцами в обглоданный край каменного парапета. Следуя отработанному ритуалу, я скользнула взглядом по привычному пейзажу в попытке успокоить расшатанные нервы. Металлический блеск воды, серый пух облаков, размытая линия горизонта. Скучновато, обыденно и немного безрадостно. Я вдохнула морской воздух так глубоко, что шелковый кокон платья стянул мою грудь тисками. Отсчитав ровно пять вдохов, я прислушалась к себе. Как всегда, результат не заставил себя ждать: умиротворение шустрой змейкой поползло по спине, оставляя после себя тепло и силу. Вот оно, мое спасение — одиночество и ритуалы. Они помогали мне выжить.

Ключом к моим аккуратно расчерченным будням были именно эти моменты, разбросанные среди ежедневной суеты. Каждый из них был продуман, запланирован, чтобы ничто не нарушало моего тщательно оберегаемого одиночества. Оркестрованы. Мои дни были оркестрованы до малейших деталей в попытке притвориться, что у меня существовал хоть какой-то контроль над действительностью. Однако печальная правда заключалась в том, что у меня не могло быть контроля даже над самой собой. За мной следили с пристальным вниманием. Каждый шаг, каждое нарушение рутины, перепады настроения, выходы в сад, вздохи, улыбки. Вокруг меня витали тени придворных, слуг, 'случайно' проходящих мимо и цепляющих меня мимолетным взглядом. Мои капризы выполняли с улыбкой, мои скандалы пропускали мимо ушей. Меня выращивали как растение, нежное и так необходимое для блага королевства.

Иногда, прикрывая глаза, я прислушивалась к музыке моей жизни и притворялась, что все мы — часть огромного оркестра. Вокруг жужжал постоянный фон, не настырный, но никогда не затихающий. Это были духовые инструменты: слуги, лакеи, мерный шум замка. Где-то невдалеке пилили душу пронзительные звуки скрипок, и я старалась к ним не прислушиваться. Это — придворные, советники, любопытные доброжелатели. Иногда из этого насыщенного хора выделялись отдельные соло, и каждый раз это были новые инструменты. Временами это радовало, а временами — настораживало. А какой инструмент подошел бы мне? Рояль, конечно. Знающий, что рано или поздно, но ему придется сыграть свое соло, и взволнованно ждущий того момента, когда минорная трель защекочет пальцы, заглушая другие звуки.

Мой отец — король Лиивиты. У него нет инструмента, он дарит оркестру только свое присутствие, но оно наполняет музыку замка скрытым смыслом. Рядом с ним — Трой, его друат. В переводе с древнего языка Лиивиты "друат" — это точка на правом виске, где сливаются разум и душа. Древние считали, что именно в правом виске таится способность вашей души понять и объяснить то, что придумал ваш разум. Трой — душа и разум моего отца, его помощник, друг и советник.

Инструмент Троя — гобой. Почему? Потому что он никогда не теряет строй, по нему можно настроить весь оркестр. Он ловкий и красивый, но при этом почему-то немного грустный. Я надеюсь, что Трой никогда не узнает о том, что я чувствую его необъяснимую грусть. Ему бы это не понравилось.

Можно с уверенностью сказать, что наши с Троем отношения не сложились. Мы не общались, мы кружили друг вокруг друга, но не в танце, а в поединке. Мы двигались как два рыцаря во время долгой битвы, старательно пытаясь не зацепиться доспехами. Я ощущала наше противостояние, как физическое недомогание, и постоянно задыхалась под давлением его взгляда. Он замечал все мои ошибки, все оговорки, а их было, увы, много. Мы разговаривали очень редко, строго по необходимости. Сказанные друг другу слова хрустели на зубах, как горькие кристаллы.

— Ви, уже без четверти час.

Я знала, что мое свободное время закончилось, но все равно стояла на балконе в ожидании зова друата. Трой знал об этом, это было частью нашего ритуала. Он считал меня избалованной, испорченной, обидчивой, а я втайне мечтала, что добьюсь того, что однажды его необычайное терпение иссякнет, он накричит на меня и выйдет из комнаты, хлопнув тяжелой дверью. Но я зря на это надеялась. Трой был совершенен во всем, в том числе и в своей невозмутимости. Он знал правильные ответы даже на те вопросы, которые я пока еще не придумала. Засыпая, я видела перед собой его снисходительную усмешку и мечтала о том, как однажды он исчезнет из замка. Это случится после моей коронации, а если мне повезет, то, может, и раньше. Вдруг он отправится в путешествие? Или просто найдет себе работу получше? Мне было все равно, что с ним случится. Главное, чтобы он исчез из моей жизни. Да, я знала, что его исчезновение не решило бы всех моих проблем. Более того, оно могло разрушить с таким трудом достигнутое равновесие. Все равно, как же я мечтала о том дне, когда Трой в последний раз закроет за собой тяжелые двери замка!

Я бросила последний взгляд на суровую природу и провела пальцем по изломанному краю камня. "Балкон безумия" — так называют его жители Лиивиты. Согласно придуманной кем-то легенде, мой прадед в приступе безумия попытался разрушить эту двадцатиметровую махину, нависающую над морем. Эти слухи не расстраивали меня, они — далеко не самое худшее, что я слышала о моей семье. Да и какой смысл волноваться из-за слухов, если у меня есть более значительные причины для расстройства? Безумие моего прадеда и моего отца — это и мое безумие. Оно подкрадывалось ко мне, пока еще невидимое, но гарантированное, как россыпь веснушек на моих щеках в начале лета.

Я позволила себе задуматься, и, как всегда, Трой продолжил нашу игру.

— Я могу подготовить твоего отца к королевскому часу, а ты присоединишься к нам, когда сможешь.

Я тут же отпустила парапет и повернулась к друату. Нет, я не собиралась лишний раз оставлять их одних, у них с отцом и так было слишком много секретов. Трой знал, какой будет моя реакция, и поэтому уже отодвинул занавесь и отошел в сторону, чтобы пропустить меня.

Трой все знал и все предугадывал. Высокий, широкоплечий, привлекательный, он заполнял замок своим присутствием. В каждом его взгляде таилось столько энергии, что становилось трудно дышать. Он был больше похож на разбойника или пирата, чем на друата, несущего в себе душу и разум моего отца. Когда я прошла мимо него, он отступил на шаг, подчиняясь правилам этикета. Наши манеры, движения и слова были легко предсказуемы, но нашим бытом управляло нечто намного большее, чем поклоны и улыбки.

Кивая вежливо расступающимся слугам, я направилась в покои отца. Серые, каменные коридоры с зарешеченными окнами дышали холодом даже в самую жаркую погоду. Хотя с балкона безумия можно было попасть прямиком в покои отца, это не приветствовалось. Дверь надежно запирали с обеих сторон.

Слуги только что помогли отцу переодеться, и теперь он задумчиво смотрел в одну точку, перебирая пальцами пуговицы камзола. Стены его покоев были обиты голубым бархатом, и вокруг была расставлена светлая, удобная мебель. Ничто здесь не соответствовало характеру моего отца — вспыльчивого, ироничного мужчины, так любившего яркие краски, старинное оружие, вино и веселье. По крайней мере, таким он был до того, как безумие поглотило его и заглушило красный шелк его роскошной жизни пресным голубым бархатом.

Небрежно приподняв длинную юбку, я стала перед отцом на колени.

— Скоро начнется королевский час. Ты слышишь меня, папа? — Отец подвигал губами, но выражение его лица не изменилось. Привычно игнорируя боль, сжавшуюся где-то под ребрами, я разгладила камзол на его груди и поправила седой завиток на любимом виске. — Пора идти, папа! Посмотри на меня. — Я повысила голос и взяла его за руку. За спиной я почувствовала немое присутствие Троя и передернула плечами. — Сейчас мы пойдем на королевский час. Ты и я. Пойдем, папа.

Я нарочно пыталась исключить Троя, каждый раз надеясь, что отец кивнет и скажет: — Конечно, моя девочка, пойдем. Только мы вдвоем, нам больше никто не нужен!

Тщетные надежды — как бабочки поздней осенью. Они все еще живы, но, тем не менее, обречены.

Губы отца сложились в трубочку, и я догадалась, что он беззвучно сказал: "Трой". Ну что ж, Трой так Трой. Опершись на ручку кресла, я встала с колен и тут же почувствовала приближение друата. Протянув отцу руку, он четко сказал: — Королевский час, Диин!

— Да, конечно, — спешно ответил отец.

Трой никогда не торопил отца, не пытался вытащить его из кресла, как это иногда делали слуги. Он терпеливо разговаривал с Диином, и существующая между ними связь будила короля. Иногда я ревновала так, что у меня ныли зубы. Ведь у отца должна быть связь только со мной и ни с кем другим! Мне казалось, что я мастерски скрывала свою ревность, пока однажды Трой не доказал мне обратное. Мы сидели в кабинете и занимались делами, когда, совсем не в тему, друат сказал:

— Не ревнуй. Самое страшное для родителей — это зависимость от своих детей. Им очень трудно меняться с нами местами и следовать нашим указаниям. Намного легче повиноваться чужаку.

Я не ответила ему и только сжала зубы, но его слова остались со мной. Глядя, как отец охотно берет Троя за руку и выполняет его просьбы, я успокаивала себя: "Трой — чужак. Отец слушается его только потому, что он чужак". И это чужак постоянно находился рядом, следя за каждым моим шагом и пытаясь управлять моей жизнью.

Отец встал и, расправив плечи, последовал за Троем к двери. Я поспешила за ними и подхватила отца за локоть. Сильный, плечистый, он выглядел бы совсем молодым, если бы не седеющие волосы и отсутствующее выражение глаз. Ему не нужна была наша поддержка, его физическое здоровье было отличным. Но ему важно было наше присутствие, как постоянное напоминание о том, что на какое-то время он должен вернуться в реальную жизнь.

Мы подошли к двери большого зала. Я бросила критический взгляд на нашу троицу, не заметила очевидных изъянов и напомнила отцу:

— Королевский час, папа!

На какую-то долю секунды он снова стал таким, как раньше, и в его глазах сверкнул смех. Я охнула и прижалась поближе, надеясь, что он отругает меня за излишнюю опеку или сострит по поводу королевского часа, который он никогда особо не жаловал. Но его глаза снова затуманились, и он пододвинулся поближе к Трою, нетерпеливо кивнув в сторону двери. Поджав губы, я пнула дверь ногой, не желая дожидаться помощи слуг.

Неровные каменные стены, чуть побеленный потолок, серый каменный пол. Иногда мне казалось, что вся моя жизнь сделана из равнодушного серого камня. Войдя в зал, мы остановились, и Трой подозвал слугу. Ах, как же я ненавижу королевский час! Пожираемая взглядами, я стояла в дверях, впившись глазами в ненавистный каменный пол. Передо мной красовались десятки ног, обутых в элегантные ботинки, разноцветные туфли с лентами и пряжками или даже в стоптанные башмаки. Гул голосов отражался от стен и вибрировал в моей груди. Потом все замерло, и наша троица, двигаясь как одно целое, проследовала через зал. С опозданием подбежав к нам, слуга объявил дрожащим голосом:

— Его Королевское Величество Диин Риссольди и Ее Высочество принцесса Вивиан Риссольди.

Мы всегда двигались по одной и той же траектории: медленно, с остановками обходили зал по периметру, потом подходили к окну и усаживали отца на трон, а сами садились на ступени. Это шествие занимало ровно семь минут, и, игнорируя толпу, я не сводила глаз с отца. Во время королевского часа в нем появлялось нечто волшебное. Воздух вокруг нас внезапно становился разреженным настолько, что я почти не могла дышать, а когда мы проходили мимо окон, свет преломлялся вокруг отца вопреки всем известным законам природы. В эти и только эти минуты я верила, что мой отец отнюдь не безумен, а действительно перешел порог другой, непонятной мне реальности. Я следила за окружающими, пытаясь понять, замечают ли они эти проблески радуги, но по разинутым ртам и любопытным лицам трудно было определить, что именно занимало наших гостей. А Трой, конечно же, объяснил мне, эта "магическая" радуга была всего лишь следствием плохо обработанной оконной слюды.

После того, как мы усаживали отца на трон, к нам по очереди подходили гости, чтобы засвидетельствовать свое почтение великому королю, который своим безумием платит за их благополучие. Перед уходом они бросали на меня любопытный взгляд, как будто по моему внешнему виду надеялись определить, ожидает ли меня такая же участь в недалеком будущем. Иногда мне ужасно хотелось напугать их какой-нибудь гримасой, чтобы потом понаблюдать, как по Лиивите расползутся слухи о том, что дочь Диина вскоре станет королевой, достойной своего безумного отца. Каким-то чудом мне до сих пор удавалось сдерживаться, но я предчувствовала, что придет день, и я сделаю нечто весьма неразумное.

Отец смотрел куда-то в потолок и беззвучно шептал что-то понятное только ему. Гости наблюдали за этим, восхищаясь и кланяясь, а потом обращались ко мне:

— Принцесса Вивиан, у вас воистину замечательный отец!

Их улыбки были любопытными, жалостливыми, благодарными. Какими угодно, но только не искренними. Чему они могут улыбаться, кроме как мысли о том, что это не им приходится сидеть на безумном троне, принимая благодарность жителей Лиивиты?

Я вздохнула. Трой знал значение этого вздоха и чуть слышно прошептал: "Осталось двадцать минут". Я расслабилась и откинулась на ноги отца, приняв совсем-не-королевскую позу. Отец не пошевелился. Ах, как бы мне хотелось, чтобы он положил свою тяжелую руку на мою голову и растрепал эту дурацкую, замысловатую прическу. И чтобы Трой это увидел. Наша связь с отцом должна быть глубже всего, что происходит между безумным королем и его друатом. Я настойчиво потерлась затылком о колено отца, как игривая собачонка. Трой заметил мое движение и скользнул по мне взглядом. Я тут же впилась в него глазами, надеясь увидеть жалость, но ее не было. Как обычно, его взгляд был спокойным и вежливым. Ах, как я ненавидела эту вежливость! Я хотела увидеть жалость или презрение, так как выискивала в его поведении что-то, за что можно было зацепить ненависть, которая расползалась во мне, как ядовитый плющ. Иногда я разрешала себе ненавидеть его просто за то, что в будущем он вернется в свое поместье и заживет веселой, беспечной жизнью. В то время, как меня ждали безумие и мой собственный друат. Мой друат. При этой мысли меня, как всегда, передернуло. Я не хочу познать душевной близости с друатом, я не хочу познать близости ни с кем. Я приняла это решение очень давно, в тот день, когда я поняла, что потеряла отца.

Перед нами с поклоном остановилась молодая пара. Они держались за руки, впиваясь в отца восторженными взглядами.

— Я рад за вас! Нет ничего прекраснее правильного выбора. — В голосе отца слышалась улыбка. Я даже не потрудилась повернуть голову, чтобы увидеть отца, и, вместо этого, впилась взглядом в женщину, пытаясь объяснить ее изумление. Такие моменты являлись неотъемлемой частью королевского часа. Увидев кого-то в толпе, отец вдруг как будто просыпался и обращался к ним с порой мало что значащей фразой, которая, тем не менее, наполняла их пиететом. В течение долгих месяцев я пыталась понять, как Трой подстраивает это "пробуждение", и, в конце концов, признала, что не могу разгадать эту тайну. Эти простенькие ритуалы имели невероятный эффект на наших гостей. Что разузнавал Трой о наших гостях и как, я не знала, но незамысловатые фразы отца попадали в точку. Иногда я садилась вплотную к друату, чтобы понять, как он возвращает отца к реальности, но не замечала ни толчков в бок, ни щипков за ногу. Просто в какой-то момент отец вдруг приходил в себя и поражал гостей.

На королевский час могли прийти любые жители Лиивиты, вне зависимости от сословия и достатка. Вокруг сновали слуги с закусками и напитками, и гости оживленно жевали предоставленные угощения, бросая на нашу троицу любопытные взгляды. Троя знали все. Его титулов никогда не объявляли, к нему не обращались, но его присутствие было так же символично, как и корона на голове моего отца. Друат являлся живым символом того, что короли и королевы Лиивиты жертвуют собой на благо их народа, теряя разум и становясь зависимыми от других. К их помощи прибегают тогда, когда монарху не хватает поддержки их наследника и слуг. Друаты являют собой и другой знак. Когда в королевстве приживается друат, это предвещает скорую смену власти. А смена власти — это я. Как только ко мне придет безумие, бразды правления Лиивитой перейдут в мои руки. Именно поэтому ко мне так и липнут взгляды наших гостей, которые пытаются найти во мне первые признаки безумия и определить, стану ли я достойной королевой Лиивиты и буду ли защищать народ ценой своего разума.

Я так надежно запуталась в своих мыслях, что не заметила, как передо мной с поклоном остановился слуга. Конец королевского часа, наконец-то. Я встала, взяла отца за руку, и он тут же встрепенулся, глянув на меня помутневшими глазами.

— От имени великого короля Диина Риссольди благодарю вас за то, что вы посетили замок Лиивиты. Как видите, Его Величество в добром здравии и живет во имя народа нашего прекрасного королевства.

Живет во имя народа.

Как же я ненавидела эти слова! Я произносила их в конце каждого королевского часа, ровно в 13:57, обращаясь к толпе людей, которые приходили в замок перекусить и поглазеть на безумного короля. Эту обязанность мне навязали ирриори, пятеро старейших приближенных отца, которые помогали коро…