Борись за мою любовь

1

Ты скажешь мне: "Никогда", но никогда не поздно.

Джарахов — Я в моменте.

— Пап, я приземлилась! — Прижимаю телефон к плечу и беру тяжелый чемодан с багажной ленты. — И багаж уже получила.

Ставлю его на колëсики перед собой и скептически оглядываю снизу вверх. Он огромный и практически неподъëмный. Пожалуй, я погорячилась, взяв столько вещей всего на два месяца.

— Очень хорошо, Даша. Ждём.

— Пап, Алёнка не слышит тебя? — понижаю голос до заговорщически тихого, как будто сестра может оказаться в шумном международном аэропорту вместо своего праздника.

Не хочется испортить ей сюрприз. Ведь ради неё я пролетела половину Европы и оказалась в родном городе, из которого уехала несколько лет назад…

Не каждый день тебе исполняется десять лет, поэтому мы с отцом и мачехой решили сделать Алёне такой подарок в виде меня, являющейся на её праздник сразу из аэропорта. Ещё утром сестра получила от меня видеопоздравление из Франкфурта и курьера с подарком под дверь. А сейчас, спустя каких-то восемь часов, я уже готова сделать последний рывок и оказаться на пороге загородного дома своего отца.

Он предлагал меня встретить. Очень настойчиво. Я отказалась. Возьму такси и буду смотреть в окно, изучать, как изменились родные места. Я выросла в городе N. Была здесь счастлива и не очень. Последний год жизни здесь дался мне тяжело. Но сейчас за моей спиной снова расправились крылья, которые когда-то мне подрезали.

Долго жившая в моей душе обида угасла. Обида на человека, причинившего мне столько боли, и на место, где это произошло.

Три года — это много или мало для того, чтобы забыть любовь всей своей жизни и начать жизнь с чистого листа?

— Нет, конечно. Я на кухне, а она в саду, с гостями, — устало говорит папа, и я представляю, как он смахивает капельки пота со лба. — У них там анимация, шарики, еда и всё остальное. Я там совершенно лишний человек!

— Прячешься? — Не могу сдержать улыбку.

Папа — большой тучный мужчина, бизнесмен и суровый руководитель десятка человек — сейчас оказался в буйстве розового цвета и единорогов. Толпа десятилеток разносит его дом, а он кажется весьма спокойным.

— Можно сказать и так. Перевожу дух. Тут пятнадцать девочек примерно одного возраста, и, судя по прибывающим гостям, это ещё не предел, — спокойно произносит отец, а потом говорит в сторону: — нет, в этом стакане не яблочный сок, Люда. Поставь на место и отойди.

Прощаюсь и, нажав отбой, выхожу на улицу. Там накрапывает мелкий весенний дождик, и я втягиваю воздух полной грудью.

Я дома.

Мне было хорошо в Германии. Адаптации после переезда я почти не ощущала. Единственный дискомфорт доставляло слабое знание языка, но и его я со временем подтянула. Во Франкфурте, где по контракту работал мой отчим, остались мама и мой маленький полуторагодовалый брат Алекс. Мама была ужасно смущена, когда пришла ко мне с этой новостью, зажав тест на беременность в кулаке. А я была очень рада. Я уже выросла, и ей явно не хватало ещё одного маленького человечка, о котором можно было заботиться, которого можно было целовать в макушку.

— Скоро буду. Целую.

Сбрасываю звонок и загружаю приложение такси.

В Германии остались не только моя семья, друзья и знакомые, но и Фил. Это расставание дается мне труднее всего. В груди тянет тяжелым грузом, когда думаю о своем русском немце. Аэропорты и самолеты — это наше место, и сейчас мне его особенно не хватает.

Он больше никогда не сможет полетать со мной, но остался ждать меня в нашей немецкой квартире. И я обязательно к нему вернусь.

— Привет, малышка. Как дела?

Филипп обожает аудиосообщения. Мурашки бегут по телу от его приятного баритона, и я на мгновение жмурюсь, представляя, что он рядом. Сидит со мной на заднем сиденье такси и травит свои шутки, обычно от смеха рядом с ним у меня начинают болеть ребра. Это ведь так легко представить, если забыть о расстоянии, времени и просто наслаждаться его голосом.

— На работе полный бардак. Хочу быстрее оказаться рядом с тобой.

Улыбаюсь.

Два месяца — самое долгое наше расставание с того самого момента, как почти три с половиной года назад мы оказались соседями в самолете.

Мой лучший попутчик. Мой лучший друг. Самый замечательный человек из всех, с кем я была знакома.

Иногда судьба что-то забирает у нас, а потом неожиданно щедро одаривает.

Фил — мой дар.

С Филиппом Ламсом мы познакомились в день моего отлета из России.

Три года назад моё сердце было разбито на миллионы мелких осколков. Моральная боль была настолько сильная, что начала перерастать в физическую, и мне казалось, я начинала сходить с ума. Вдали от дома, в другой стране, должно было стать легче, но не становилось. Было слишком много одиночества, особенно ночами. Тогда в мою голову лезли самые разные мысли, зачастую ничем хорошим они не заканчивались.

Мне очень помог со всем этим справиться мой новый знакомый. Его жизненная философия была мне близка, его шутки меня смешили, а то, что на внешность он был просто красавчик — так, маленький приятный бонус.

“Привет, Фил. У меня всё в порядке. Уже в такси. Здесь капает дождь и пахнет маем. Скучаю. ”

Наши переписки выглядят странно. Его аудиосообщения и мои эсэмэски. Я не люблю свой голос в записи, поэтому по старинке пишу ему сообщения, стуча пальцами по экрану телефона. Отправлено. Не доставлено.

2

Кирилл Морозов.

Мое наваждение.

Моя сердечная боль, мучившая меня долгие семь лет.

Собственной персоной, в расстëгнутой чёрной косухе, с падающими на лоб растрëпанными темными волосами, стоит на пороге дома моего отца. Почти не изменился. Лицо чуть заострилось, приобретя более мужественные черты. Раздался в плечах и стал, кажется, выше.

Какого...?

Смотрим друг на друга в недоумении. Он в не меньшем шоке, чем я.

Морозов тоже меня рассматривает. Скользит взглядом с головы до ног и обратно. На мне удобные джинсы, с дырками на коленях, и растянутый свитшот оверсайз. Ничего особенного, я только из аэропорта.

— Ты? — спрашивает он.

— Привет, — говорю я.

Произносим одновременно и замолкаем, снова принимаясь играть в гляделки. На этот раз глаза в глаза. Сколько мы не виделись? Почти три с половиной года. В нашу последнюю встречу он разбил мне сердце и, хорошенько потоптавшись на осколках, исчез.

Даю себе мысленную затрещину за промедление и опускаю взгляд. Нечего пялиться.

У него белые кроссовки. Точно такие же, как были у Фила.

— Я за Оленькой приехал, — первым прерывает молчание Кирилл.

Поднимаю голову.

Не сразу понимаю, о ком он.

А потом до меня доходит.

Та девочка... Оля. Его младшая сестра. Получается, она узнала меня первой.

Господи, я уже и забыла, какой маленький этот город. Все друг друга знают. Просто так не спрятаться, не скрыться... Только сошла с самолета и вот... здравствуй, моё проклятое прошлое. Когда там у меня обратный вылет? Кошусь на свой нераспакованный чемодан, стоящий прямо за дверью.

— Я рано? — спрашивает Морозов и переводит быстрый взгляд за мою спину, в доме творится какое-то детское безумие, потом возвращается обратно к моим глазам. — Ладно. Подожду её в машине. Скажи ей, что я здесь. Она не отвечает на мобильный.

Захлопнуть бы сейчас дверь прямо перед его смазливым лицом и постараться стереть себе память от этой встречи.

Я беру себя в руки. Мысленно считаю до десяти и улыбаюсь. Я его больше не люблю, он не сделает мне больно. Бояться мне нечего, нужно привыкать сталкиваться со своими бывшими страхами лицом к лицу. Трудно сделать больно человеку, который больше не боится боли. Сложно начать что-то чувствовать, когда внутри всё мертво. Выжжено. Истлело. И даже если не он причина этого пепелища, это больше не имеет значения .

— Дети сейчас заняты, им не до телефонов, — пожимаю плечами и отступаю, приглашая Кирилла зайти внутрь. — Заходи. Скоро будет торт.

Морозов неуверенно мнëтся на пороге.

— Закрой дверь с той или с этой стороны, — говорю я и отворачиваюсь.

Меня ждет Алёнка, где-то наверху спит тёплая малышка Юля. На кухне гремит сковородками Люда, и отец громко смеётся над её шутками. До Морозова мне нет никакого дела. Почему-то я уверена, что он не потеряется и найдет, чем себя занять. Ведь в этом доме он явно не первый раз.

Между лопаток покалывает, я и не думаю оборачиваться. Пусть смотрит.

Сердце стучит ровно. При виде Кирилла оно никуда не провалилось. Пол под моими ногами цел и невредим, и мне даже не хочется сбежать.

Всё не так страшно, как я себе выдумывала.

Конечно, я представляла себе нашу новую встречу. Миллионы раз. Я всегда в этот момент была не одна. Мне казалось, будет идеально, если Кирилл увидит меня с Филиппом. Посмотрит, как я счастлива. В конце концов я научилась жить без него.

Заворачиваю за угол, прижимая холодные ладони к щекам, выдыхаю и дергаю на себя дверь в ванную.

Мою руки под прохладной водой и освежаю лицо.

Достаю телефон из заднего кармана джинсов и открываю сообщения от Фила. Проматываю пальцем ленту вверх и тыкаю в первое попавшееся голосовое.

— Люблю тебя. Да-ша, я тебя люблю, — смешно растягивая слова, поёт Филипп.

— Даша! — кричит Люда с кухни и я поторапливаюсь. — Где ты застряла?

— Там в дверь позвонили. Я открыла, — говорю я и забираюсь на высокий барный стул около кухонного острова.

— Кто пришёл? — хмурится мачеха, поглядывая на телефон. — С охраны никто не звонил.

— Морозов. Кирилл.

— Ааа. Рано он. Оля не захочет уходить. Вы знакомы? Хороший мальчик.

Поднимаю глаза к потолку.

За что, Господи?

— В одной школе учились, — бросаю как можно нейтральнее, — он старше на два года.

— А я с его матерью в одном классе была. Такая драма. Так резко ушла, совсем молодая. Сгорела как спичка от рака. Слышала эту историю? — Жена моего отца ставит передо мной пустую тарелку и накладывает, по моему мнению, слишком много еды, не переставая при этом тараторить. — Отец-то его горевал недолго. Нашёл в одноклассниках свою первую любовь и почти два года как живет с ней в Беларуси. Ольку на Кирилла оставил, девчонка с характером, уезжать отказалась... Вот они вдвоём только и остались. Мы иногда к себе с ночевкой девочку берём.

3

3 года и 5 месяцев назад

— Даша.

— Фил.

Мы жмём друг другу руки, и мой попутчик обворожительно улыбается, демонстрируя ямочки на щеках. Тяжело вздыхаю, так как флирт — последнее, что мне сейчас нужно.

Отворачиваюсь обратно к иллюминатору и смотрю, как стремительно удаляется от меня город, в котором я выросла.

Чувство пустоты внутри разрастается. От меня как будто оторвали кусок и просто выкинули за ненадобностью, просто потеряли. И тоска по родине здесь совсем ни при чём.

Я думала... надеялась — а вдруг он приедет в аэропорт? Вдруг наберется смелости и посмотрит мне в лицо? Или записка с извинениями — это всё, на что способен Кирилл Морозов после того, как прилюдно унизил меня и плюнул на мою любовь?

Сжимаю кулаки, так сильно, что короткие ногти больно впиваются в кожу ладоней.

Почему чувства не выключаются по щелчку пальцев?

В один миг я его люблю, в другой — нажала выключатель и полностью свободна.

Слишком просто?

Глупо.

— А я вот боюсь летать, — раздается справа от меня.

— Сочувствую.

— Слышу сарказм, — усмехается мой новый знакомый.

— Это именно он.

— Люблю плохих девчонок, мы подружимся, — подмигивает мне Фил.

Фил? Это как Филипп?

Очень жаль, что я забыла наушники. Обычно мне везёт в поездках: все мои соседи до этого были молчаливыми бабушками и дедушками. А не двухметровыми красавчиками с ямочками на щеках. Только вот меня совершенно не волнуют ни его внешность, ни его улыбки, ни его попытки завести беседу.

Неплохие попытки... но, спасибо, нет.

— Я скучная девчонка. Предлагаю тебе пристать к стюардессе, — киваю на девушку в красной униформе, что катит по проходу тележку с напитками.

Блондинка, и всё при ней. Любой нормальный мужчина обратил бы внимание на неё, а не на меня. Но я уже сомневаюсь в нормальности своего соседа, потому что он вдруг выдает:

— По статистике самолёты являются самым безопасным на Земле видом транспорта.

— Класс.

— Ты так считаешь? У тебя костяшки пальцев побелели, так ты сжимаешь подлокотники. Тоже летать боишься? — хмыкает мой сосед.

Демонстративно поднимаю с пола рюкзак и принимаюсь шарить в карманах в поисках наушников. Неужели моё везение совсем меня покинуло?

— Ничего я не боюсь, — бубню себе под нос и перебираю внутренний мир рюкзака.

Ручки, блокнот, пакет с мармеладными мишками, блеск для губ, резинка для волос.

Ничего полезного и нужного мне на данный момент. Может, только мармеладные мишки на минутку смогут заткнуть парня в соседнем кресле. Достаю шуршащий пакетик и протягиваю его собеседнику.

— Держи.

Его глаза округляются в детском восторге, в таком настоящем и искреннем, что я немного подвисаю на его внешности, принимаясь разглядывать. У него тёмные волосы, со спадающими на лоб прядями, от которых меня передергивает, и хочется отвернуться, потому что именно такую прическу носит Кирилл. Но на этом их сходство заканчивается, и я могу затолкать свои болезненные мысли о Морозове обратно туда, откуда они только что вылезли. У Фила смуглая кожа, полные губы, которые он не умеет, по всей видимости, держать на замке, и потрясающе длинные чёрные ресницы. Просто мечта всех девчонок.

— Спасибо, — говорит он и смотрит прямо на меня.

Его глаза как две черные дыры затягивают меня в запретный космос.

Моргаю, прогоняя легкий морок с мозгов. Как мне там Машка на прощание завещала? “Ты еще встретишь своего человека. Может быть, прямо сейчас в самолете, а может, по прилету в Германию”.

О нет. Нет. Нет. Нет. Никогда больше ни в кого не влюблюсь. Ни за что.

В этот момент слышится треск, Фил одним движением вскрывает пакет.

Забрасывает сразу несколько мармеладок в рот и блаженно закрывает глаза, откинувшись головой на спинку кресла.

— Даже не надейся получить его обратно, Да-ша, — не открывая глаз, говорит парень.

Я фыркаю.

— Не думай, что это бескорыстная акция, это обмен. Мне нужны твои наушники во временные заложники.

— Хитра! — резюмирует Фил, приоткрыв один глаз.

Делаю невинное лицо и протягиваю ладонь в просящем жесте. Только такая балда, как я, могла не взять в поездку столь нужную вещь, как наушники. У него они точно есть. Я уверена.

— У меня есть одно условие, — говорит Филипп и демонстрирует мне аккуратный белый чехол. Я тянусь за ним, но он поднимает руку выше.

— Какое же?

— Я расскажу тебе три шутки, и если ты не засмеешься, то заберешь их. — Подкидывает и ловит коробку одной рукой.

Клоун. Мой сосед по полету настоящий клоун. И он уже начинает меня раздражать.

4

— Алёна! — возмущенно вскрикиваю.

Сестра пытается расчесать меня и, по всей видимости, лишить остатка волос. С шипением выпутываю массажную расчëску из колтуна на затылке. Начëс не удался. Мне выходить через пятнадцать минут. Как я буду избавляться от похода в домашний салон красоты?

— Прости, прости! — хнычет Аленка и лезет обниматься.

Заваливаемся на белый пушистый ковёр в детской и хохочем. У неё не комната, а настоящий замок принцессы. Всё вокруг розовое и белое. Изголовье кровати вырезано в форме короны, сама кровать завалена мягкими игрушками. Разнообразных игрушек у неё, конечно, море. Я в своём детстве могла только мечтать о таких. С удовольствием провела с сестрой почти весь день. Мелкую Юльку несколько часов назад Люда увела спать. Алёнка постоянно отгоняла от меня младшую сестру и боролась за единоличное владение моим вниманием. Вроде десять лет уже, а всё ещё такой ребёнок. Она покрывает моё лицо поцелуями, я пытаюсь от неё отбиться, уворачиваясь. Прохожусь по её ребрам пальцами и начинаю щекотать. Отчего её смех срывается на ультразвук.

— Пощади! — завывает между приступами смеха.

— Ты мои три волосинки не пощадила! Мучайся! — изображаю устрашающий голос и надавливаю на её бока сильнее.

— Щекотно! — Сестра пытается лягнуть меня ногой и отползти подальше.

— Я знаю! — Не сдаю свои позиции.

Мне легко и весело. Совершенно ни о чем не думаю последние несколько дней. Живу как на курорте. Иногда подрабатывая нянькой для своих же сестёр.

Я давно не была так счастлива и спокойна. Атмосфера дома отца влияет на меня благоприятно. Мама была права — мне стоило ненадолго вырваться из своей квартиры и сменить обстановку.

— Даша, отец внизу, готов отвезти тебя в город. — На пороге, привалившись плечом к косяку, стоит Люда.

Точно! Я ещё пять минут назад собиралась переодеться.

В дверной проем просачивается сонная Юлька и, недолго думая, запрыгивает на нас сверху.

— Ооо. Свали, мелкая, — шипит Алёнка.

— Не смей так разговаривать с сестрой, — строго говорит Люда и добавляет, наводя на нашу кучу телефон: — Сейчас, сфотографирую вас, замрите.

— Ммм. — Я просто пытаюсь выжить и выбраться из-под этой кучи-малы. — Это невозможно.

Забегаю в ванную, на ходу скидывая домашнюю футболку. Мы с девочками сегодня рисовали, не очень аккуратно вышло. Пытаюсь пригладить растрепавшиеся волосы. Получается плохо. Ну и ладно. Мне трудно привыкнуть к такой длине, сама не знаю, зачем подстриглась. Полгода назад они были ещё короче, и к тому же жутко неровные. Самой обрезать косу было плохой идеей. Хотелось снять стресс и что-то изменить в себе. Я даже купила светлую краску для волос, но рука так и не поднялась испортить мой натуральный каштановый оттенок.

Ополаскиваю лицо прохладной водой и наношу немного туши на ресницы. По губам прохожусь неярким розовым блеском. В комнате раскрываю чемодан. Вещи разобрать и повесить в шкаф ещё не успела, хотя живу у отца уже пару дней. Просто достаю каждый день свежую майку и натягиваю удобные лосины. Зачем наряжаться, когда вокруг все свои? Сегодня папа вызвался подбросить меня до центра.

Выдергиваю белую футболку из кучи одежды. Одеваю вчерашние джинсы и натягиваю сверху толстовку.

Отца нахожу на кухне.

— Я готова.

— Отлично, хоть одна женщина в этом доме умеет быстро собираться! — возмущенно бурчит он.

В машине по привычке сажусь назад и на вопросительный взгляд отца с волнением сжимаю ремень сумки.

— Я здесь сяду, ладно? — тихо спрашиваю.

Он ведь не заставит меня пересесть вперёд?

— Конечно.

Папа задумчиво постукивает по рулю пальцами и давит на газ. Я дëргаюсь, хватаясь за дверную ручку, силюсь улыбнуться. Он настороженно смотрит в зеркало заднего вида. Сканирует моё поведение. Спасибо, что ничего не спрашивает, хотя я вижу — ему хочется.

До центра добираемся быстро и в полном молчании. Игры с девочками меня немного утомили. Смотрю в окно на несущиеся мимо дома и родные улицы. По сравнению с Германией у нас очень серо. Мало зелени, люди одеваются во всё темное. Никто не улыбается. Слишком много аляповатых вывесок непонятных магазинов на центральных улицах города. Это отвлекает от старых зданий.

Вчера вечером позвонила Машке Ивановой и рассекретила своё пребывание в стране. Звучит смешно, но мне так комфортно в своем коконе одиночества, что совсем не хочется из него выбираться.

Сестры и отец с женой отвлекают меня и вносят разнообразие в будни. Я даже почти не жалею, что приехала не на пару дней, как планировала изначально, а на два месяца. Тоска по Филу грызёт меня изнутри, я каждый день слушаю его аудиосообщения и улыбаюсь. Сколько же разной ерунды он мне записывал. Пишу ему кратко, чем я занимаюсь, не надеясь на скорый ответ.

— Спасибо, что подвëз. — Дëргаю ремень безопасности и отстегиваюсь.

— Просто я хотел побыть со своей старшей дочерью наедине, — говорит отец и поворачивается ко мне.

— Поэтому ты молчал всю дорогу? — улыбаюсь.

— Посмотри на меня и скажи, что у тебя всё в порядке.

5

Открываю дверь ключом, трижды проворачивая его в замке.

Раздается характерный щелчок.

Как нас никто не ограбил за эти годы? Или ограбили, а мы и не в курсе?

Дом, в котором находится наша с мамой и отчимом квартира, расположен в старом спальном районе. Место мне очень нравится, в отличие от новых частей города , здесь много зелени, и всё такое родное, что ли. Таких в городе сейчас четыре. Они активно застраиваются многоэтажками и обрастают новыми школами, торговыми центрами и детскими садами.

В этом доме я прожила всю свою жизнь с рождения и до двадцати лет. Классическая панельная девятиэтажка на пять подъездов с аркой посередине. Ничего особенного, но сердце у меня на мгновение замерло, когда я увидела родные и любимые с детства места. Машка жила в соседнем доме, и мы часто зависали на нашей детской площадке после школы.

Раскачивались солнышком и дико визжали. Так моя мама понимала, что я на пути домой.

Улыбаюсь этим воспоминаниям и убираю ключ в карман.

Тяну дверь на себя и с опаской, как воришка, заглядываю внутрь. Несмотря на то, что сейчас всего лишь десять утра, и на улице светит солнце, в коридоре темнота. Воздух затхлый и спëртый. Даже на языке я чувствую привкус пыли.

Захожу и с хлопком закрываю дверь. Бегу по памяти на кухню по длинному коридору, прижав руку к носу, чихаю. Раздвигаю шторы. С них, как снегопад, сыплется пылища! Ещё раз чихаю! Распахиваю окна и жадно глотаю свежий утренний воздух.

Боже!

У нас третий этаж. Я, не боясь, свешиваюсь по пояс и смотрю вниз. Около подъезда посадили новые кусты и разбили клумбу, на которой покачиваются от ветра белые тюльпаны.

Когда мы с Филом ездили на выходные в Нидерланды, он одним утром ускользнул из номера и вернулся с охапкой белых тюльпанов. Буквально засыпал меня ими, пока я нежилась в кровати. Он подарил мне восхитительные моменты в жизни... они везде. Навсегда в моей памяти. Как от этого убежать?

Хмурюсь.

Всё и везде напоминает о нём. В этот раз недостаточно сесть в самолет и, закрыв глаза, улететь в другую страну. Больше это так не работает.

Ветки деревьев почти стучатся в окна. Будь я смелее, протянула бы руку и коснулась бы молодых листочков. Но я в какой-то степени трусиха. Очень большая трусиха.

Раньше я любила пить чай, сидя на подоконнике, и смотреть на улицу. Одним из моих самых любимых занятий было выглядывать Морозова Кирилла.

Он жил с родителями через несколько дворов, а дорога к нашей школе проходила как раз мимо моего дома. По привычке смотрю в том направлении. Можно простить, вычеркнуть из жизни, перестать любить его, но вот какие-то такие мелочи, как посмотреть в сторону его бывшего дома, всё еще сидят во мне.

Сбрасываю отцу и Люде сообщения о том, что я на месте. Они хотели поехать вместе со мной, я еле как отбилась. Я могу справиться со всем сама. Я и справляюсь со всем сама.

Сжимаю в руке телефон до побелевших костяшек и, прикрыв глаза, кладу его на подоконник.

Новых сообщений не будет.

Уборка меня отвлекает.

Полезно что-то делать руками, чтобы очистить и разгрузить собственные мозги.

Я спускаюсь в магазин. Покупаю гору чистящих средств, тряпок и мешков для мусора.

Первым делом открываю везде окна и устраиваю сквозняк. Кутаюсь в толстовку и решаю не снимать обувь.

Фил ненавидел разуваться дома. Про тапочки даже слушать не хотел.

У нас маленькая квартира-студия. Белые стены без лишней мебели и всяких мелочей. Полный минимализм. Зато с огромной кроватью. Я скучаю. Не по кровати.

Берусь за дело. Я обещала маме заняться квартирой, пока я тут. Приведу её в надлежащий вид и найду риелтора.

Квартира в России тяготит моих родителей. Она как запасной аэродром. Всегда сидит мысль, что будет куда вернуться “если что”. А если это “если что” наступает? Возвращаться есть куда, но ты больше не хочешь быть именно там?

Сначала снимаю везде пыльные шторы и сваливаю их в ванну.

Пару раз чихаю.

Собираю мешающие и падающие на лицо волосы в два нелепых хвоста по бокам и иду в свою детскую комнату.

Здесь тоже кругом призраки прошлого, но они меня больше не пугают. Они действительно остались очень далеко позади.

Вываливаю ящики письменного стола на пол и разбираю. Решаю оставить пару блокнотов и газету, в которой меня как-то напечатали в университетские времена.

Боже... какие щёки.

Закатываю глаза, но всё же оставляю её на память. Маме понравится.

Тяну руку и замираю.

Персикового цвета картонная коробка с замком. Это позор всей моей жизни. Мой школьный дневник. Он довольно увесистый и толстый. Листы там в линейку. А почерк у меня был просто закачаешься в то время. Любой врач позавидовал бы. Ничего не разобрать!

Усмехаюсь и отправляю дневник, не открывая, в черный мусорный пакет.

Я помню некоторые страницы дословно. Многие исписаны просто именем Морозова. И миллионы сердец. Везде!

6

2 года и 5 месяцев назад.

Критически осматриваю себя в зеркало. Может, волосы завязать в хвост?

А эта юбка не слишком… юбка?

О чем я думаю?

Прячу лицо в ладони и качаю головой.

Мы же друзья с Филом…

Какой по счету это будет наш совместный поход в кино за прошедший год?

Почему именно сегодня я нервничаю, как будто собираюсь на свидание?

Может, виной тому то, что произошло накануне?

Лучше не думать об этом!

Иначе я опять переоденусь.

Оглядываю свою маленькую спальню. На кровати свалено в кучу всё скромное содержимое моего шкафа. И я всё ещё не уверена, что выбрала подходящий наряд.

Мы с Филиппом Ламсом подружились ещё в самолете.

Заткнуть его оказалось невозможно, и я с этим смирилась.

Мы вместе разделили мармеладных мишек, а потом и всю самолетную еду. Поровну.

С ним оказалось невероятно легко.

Он рассказывал какие-то невероятные шутки, после которых у меня сводило челюсть и начинал болеть пресс. Я даже не заметила, как объявили посадку. Пришло время расставаться и я опять загрустила. Не помню, когда мне последний раз вот так, с лëту, начинал нравиться человек. Хотя вру… Морозов мне понравился буквально с первого взгляда.

Что удивительно, во время общения с Филом я совсем не думала о Кирилле. Романтический подтекст в наши отношения я тоже не вкладывала. Романтика осталась дома, в России. Я была собой и не стремилась понравиться своему новому знакомому. Мне было весело провести рядом с ним бок о бок пару часов, но на большее я не рассчитывала.

Когда мы спускались по трапу, он попросил мой номер.

У меня не было местной сим-карты, поэтому мы обменялись адресами электронной почты. Я не ждала от него сообщения, но он написал.

Мы переписывались около месяца, а потом Фил позвал меня увидеться, и я согласилась. Я так одичала здесь поначалу без друзей, что была очень рада провести с кем-то время вживую.

Так мы постепенно стали видеться всё чаще. Переписки стали более личными. Фил любил записывать голосовые сообщения и петь мне жуткие песни на немецком. Мне кажется, я никогда не привыкну к этому языку. И вот, спустя почти год, мы друзья.

Мы идем в кино на какой-то авторский артхаусный фильм с английскими субтитрами в компании знакомых ребят. И я бы совершенно не волновалась, но вчера... Нет, не буду об этом думать.

Телефон мигает новым сообщением в тот момент, когда я решаю все-таки переодеться в удобные джинсы и расстегиваю молнию на юбке.

— Я внизу, — говорит Фил и отключается.

Это самое короткое голосовое от него за всё время.

Так, Даша, вдох-выдох. Это же Фил! Твой Фил. Ничего особенного не произошло и не произойдет.

Ладони предательски потеют, пальцы не слушаются, когда я дергаю молнию обратно вверх.

— Привет. А где все? — спрашиваю, садясь на переднее сиденье.

Фил барабанит пальцами по рулю и не сразу поворачивается ко мне.

На нём белая футболка и черные джинсы с дырками на коленях. На ногах белые кроссовки. Он выглядит как обычно и в то же время нет.

Смотрит на меня без своей привычной улыбки и чертят в глазах. Волоски на руках встают дыбом.

Я нервно расправляю складки на юбке и изучаю блеск вечерних фонарей через открытое окно машины.

— Решили встретиться на месте. Пристегнись, — кивает мне Филипп и машина трогается с места.

Блин.

Мы всё испортили.

Я не чувствую больше той легкости, которая была между нами всё это время.

Это моя вина? Не нужно было... или нужно, но раньше?

Господи, почему так сложно?

Он мне нравится.

Мы стоим на светофоре, ждём когда загорится наш зелёный на сложном перекрестке. Всё внимание Фила отдано дороге. Я украдкой наблюдаю за ним, чуть повернув голову. Надеюсь, не сильно пялюсь, волосы волнами падают на лицо, скрывая мой пытливый взгляд.

Он мне нравится.

Я не думала, что такое снова возможно. Но это случилось. Рядом с ним так хорошо. Комфортно. Я вообще ни о чём не думаю! Просто отдыхаю и расслабляюсь. Могу быть самой собой. Могу громко смеяться или рыдать во весь голос, а я люблю рыдать, особенно над грустными фильмами о любви. Я не боюсь показаться ему глупой, ранимой, смешной или неопытной.

Мы часто ходим в кино вместе. Вдвоём. Сегодня он пригласил меня и ещё человек пять, я видела их переписку в общем дружеском чате. Всё внутри меня было против. Вопило о том, что это несправедливо! Нам нужно поговорить и побыть вдвоём. Просто потому, что он мне нравится, и вчера он явно собирался меня поцеловать.

А я струсила и отвернулась!

Какая же я дура!

7

— У вас точно его нет? — в третий раз с надеждой спрашиваю я.

Девушка-администратор, миловидная пухленькая брюнетка, приподнимает папку со стола, демонстрируя полное отсутствие лишних предметов на её рабочем месте.

Компьютер, клавиатура, мышь и точно такой же стакан с кофе, как был у меня.

У охранника, который скучает на входе в бассейн, мы тоже только что спросили. Телефон он не видел. Какова вероятность, что я оставила его на сиденье в такси?

— Точно. Оставьте свой номер, если нам кто-то принесет ваш мобильный, мы с вами свяжемся, — говорит она.

— Какой номер? Я телефон потеряла!

— Не тот, который потеряли, другой, по которому с вами можно будет связаться, — девушка начинает терять терпение и смотрит на меня как на дурочку, но я в такой растерянности и сначала правда не понимаю, что она имеет в виду.

— Ладно. Хорошо. Сейчас.

Как назло, в голове нет ни одного набора цифр, который бы я помнила. Есть только номер Фила, только его помню наизусть. Но какой от этого толк теперь?

Отхожу от стойки информации, уступая место другим людям, за мной образовалась небольшая, но недовольная очередь.

Когда поднимаюсь по ступенькам назад, наверх к трибунам и кафетерию, не перестаю оглядывать пол в надежде увидеть свой тëмно-зелëный в горох чехол. Это не первый раз, когда я теряю мобильный, однажды он выскочил у меня из кармана куртки и угодил прямиком в февральскую лужу.

Я обнаружила плавающий смартфон спустя десять минут тщательных поисков. Просто повезло, что дорога от дома до колледжа в Германии была короткой и прямой. Это было в прошлом году. Кажется, как раз тогда я сделала последний раз резервную копию. С тех пор эта важная функция напрочь вылетела у меня из головы.

Получается, какие-то фотографии, видео и сообщения у меня всё-таки будут. Это в худшем случае, если телефон я так и не найду.

Когда я нервничаю, у меня мёрзнут руки и потеют ладони. Перед тем, как вернуться к своему месту, где я непредусмотрительно оставила свою сумку возле Морозова, украдкой вытираю руки о джинсы.

Кирилл сидит, вытянув ноги, на коленях которых покоится раскрытый ноутбук. Ухом он прижимает телефон к плечу и с кем-то разговаривает. Будто чувствует моё приближение и вскидывает глаза. Поспешно сворачивает разговор и отключает телефон, когда я сажусь через два кресла от него.

— Не нашла? — спрашивает Кирилл.

— Там нет. Тебе не ответили?

— Тоже нет. По работе звонили, сейчас ещё наберу.

— У тебя нет номера Алёнки? — говорю, подавшись вперед и опираясь на стеклянное ограждение локтями.

Наши сёстры сидят на скамейках внизу, склонив головы в синих купальных шапочках, о чём-то болтают с другими ребятами.

— Есть.

— Можешь записать его на листке? Я отнесу администратору. Если они найдут мой телефон, то позвонят ей.

— Думаешь, это хорошая идея?

— А что не так? — непонимающе хмурю брови и поворачиваю голову к Морозову.

Мне так непривычно находиться сейчас с ним рядом. Вести почти человеческую беседу, не оглядываясь на наше совместное прошлое. Я правда почти не вспоминаю то, что было между нами. У меня другая драма, в которой ему нет места. Сейчас он просто старший брат подруги моей сестры, который оказался сегодня здесь.

В данный момент меня почему-то не тяготит общение с ним. Может, потому что мы когда-то неплохо общались? Пока я его не достала — напоминаю себе и беззвучно хмыкаю.

Морозов сидит через пару пластиковых стульев красного и синего цвета от меня и задумчиво крутит в руках свой тонкий смартфон.

— Вдруг ей позвонит какой-нибудь взрослый мужик вместо девушки-администратора? Ты так легко хочешь оставить её номер, ей всего десять... просто подумай об этом, — серьезно говорит Кирилл и смотрит вниз на сестру, хмуря брови. — Я постоянно теперь думаю о чем-то подобном.

Кирилл в этот момент мало похож на того парня, любовь к которому я возвела для себя в культ. Я не узнаю его. Не испытываю к нему отвращения или чего-то подобного. Хотя головой понимаю, что должна. Он плохо поступил со мной. Но всё же не виноват в том, что не смог полюбить меня. В нашем случае звезды сошлись иначе.  В какой-то степени я ему даже благодарна: если бы не Кирилл Морозов, я бы никогда не встретила Филиппа Ламса. Никогда не узнала бы, каково это, когда любят тебя и когда ты любишь так же сильно в ответ. Так сильно, что внутри всё разрывается на мелкие атомы, а жизнь замирает... когда обрывается другая жизнь.

Кирилл сводит густые брови на переносице и хмурится, подпирая пальцами подбородок. Часть его мыслей теперь всегда занята сестрой. Ему двадцать пять и он взял на себя ответственность о десятилетнем ребенке. Я искренне рада за него. Он идет своей дорогой. Параллельно моей,  к счастью.

— Я... я… — теряюсь на секунду с ответом, — наверное, ты прав. Плохая идея. Что же делать?

Спрашиваю больше себя, чем его. У меня с собой нет телефона Люды или отца, но я почти уверена, что у Морозова они есть. Но хочу ли я получить потом от них десять тысяч расспросов?

8

Риелтор опаздывает. Я даже позвонить ей не могу и узнать, приедет ли она на встречу.

Блуждаю уже час по совершенно пустой квартире и заламываю руки. Часть мебели я оставила, что-то помогли выбросить папины рабочие. Кухонный гарнитур демонтировал и увез себе на дачу папин друг. Всё равно новые хозяева будут менять здесь всё под себя.

Целых четыре часа я руководила волосатыми потными дядьками, показывая им, куда и что перетаскивать из мебели. Часть выставила на продажу по минимальной стоимости. Но пока я не могу узнать, нашлись ли покупатели. Всё упирается в потерянный телефон.

Приобрести новый не проблема, но в груди всё ещё теплится надежда: а вдруг мне повезёт, и случится какое-нибудь чудо. Мой родной, любимый и такой важный для меня предмет техники опять окажется со мной. Когда Люда приехала за Алëнкой, я оставила её номер у администратора. Мы ещё несколько раз позвонили по моему номеру. Гудки шли, но ответа не было.

Морозов тоже оставил номер своего телефона администратору, и мне показалось, она несказанно обрадовалась этому факту. На её лице растеклась томная улыбка и ресницы запорхали вверх-вниз, как крылья бабочки. Почему он производит такой эффект на женщин? Я бы не сказала, что он суперкрасив. Да, определенно хорош собой, этого я отрицать не могу и не буду. Может, всё дело в феромонах и энергетике? Хорошо, что меня это больше не касается и не заботит.

Мне оставалось только закатить глаза, наблюдая за этим спектаклем. Кирилл и бровью не повёл, просил лишь связаться, если не смогут дозвониться до Люды, и улыбнулся мне.

Алёнка проиграла на предварительном заплыве Оле и расстроилась. Ревела она так, как будто собиралась наплакать на собственный мини-бассейн. Люда повезла её и Юлю в торговый центр успокаивать нервы вкусняшками и подарками. Поражения всегда выбивают из колеи, даже если подготовиться к ним морально. Зато закаляется характер и вырабатывается стойкость для продолжения борьбы. Главное — не переставать бороться.

Вздыхаю и ложусь спиной на стену.

Обвожу взглядом узорчатые обои, которые украшают коридор. В Германии у родителей более лаконичный дом. У нас с Филом, вообще, всё вокруг было белое.

Каждый дом и каждые стены хранят внутри себя миллионы воспоминаний. Хороших и плохих. Разных.

Я, возможно, немного того, но иногда, оставаясь одна в нашей пустой квартире, воспроизводила в голове череду таких воспоминаний, вплоть до запахов и звуков. Вспоминала наши дни, что мы тогда делали вдвоем с Филом и как проводили время. Мы были так счастливы.

Сердце больно сжимается под ребрами и начинает биться быстрее. Отдаёт тупой болью, которая медленно, словно яд, разливается по всему телу.

Сползаю вниз по стене и роняю лицо в ладони.

Говорят, время лечит.

Врут.

Оно не лечит.

Просто... просто всё проходит и забывается. А я не хочу забывать. Я хочу всё помнить. Переживать всё снова и снова. Не хочу ничего нового, хочу то, что было у нас. Ничего не прошло. Ничего не ушло. Всё живо внутри меня. И будет жить, пока живу я.

Люди, которые уходят, — они всегда внутри нас. Проживают рядом с нами горе и радость. Никуда они не уходят. Так и остаются в сердце и памяти, в отведённых для них местах. Я представляю это как комнаты. Вот я открываю дверь и захожу в комнату, где мы с Филом надуваем матрас, который первое время служил нам кроватью. Он был жутко неудобный, мы постоянно с него скатывались, если не спали в обнимку ровно по центру. Я ворчала о том, что он нам не нужен, проще просто спать на полу, потому что так или иначе мы оказывались именно там.

Тянусь к карману толстовки и отдергиваю руку. Телефона там всё равно нет. Как и Фила, его тоже больше нет. И я совершенно не могу к этому привыкнуть. Как привыкнуть к тому, что больше никогда не сможешь с ним поговорить? Дотронуться. Обнять. Поцеловать. Как?

Всхлипываю громче и громче.

То, что стучат в дверь, я понимаю не сразу. Поднимаюсь на онемевших от неудобного сидения ногах и вытираю ладонями зарëванное лицо.

Да уж. Вот так подготовилась к встрече с риелтором. Раньше в коридоре висело зеркало и я по привычке смотрю на то место, где оно было. Сейчас там лишь выцветший кусок обоев. Вот и жизнь моя такая же. Бесцветная. Всё вокруг блестит и переливается, а я как будто померкла. Все говорят, нужно выбираться из этой темноты и ада. Только как это сделать, если не хочется? Для начала нужно захотеть сделать это ради кого-то.

Дергаю дверь на себя и закрываю лицо рукавом толстовки.

Это не риелтор, с которым у меня назначена встреча.

Опять он.

Кирилл Морозов.

Сейчас у меня нет настроения болтать с ним, поэтому я грубо интересуюсь, пряча заплаканные глаза:

— Чего тебе?

Он молчит несколько долгих секунд, а потом делает шаг внутрь. Я его не приглашала, поэтому не двигаюсь с места, продолжая держаться за дверь, преграждая ему путь внутрь.

— Раньше ты была более вежливая, Даша, — тихо говорит Кирилл, уголки его губ приподнимаются, но улыбка тут же гаснет. — Ты чего плачешь?

— Времена меняются и люди тоже, — бормочу, отворачиваясь.