Глава 1

Это был второй визит к адвокату.

— И что это значит лично для меня, Феликс Анатольевич?
— Ничего хорошего, Мария Викторовна. Как вы понимаете, у меня есть свои каналы… За фирмой – многомиллионные долги и кредиты. Когда вы переписали квартиру на дочь?
— Четыре года назад, перед её свадьбой.
— Это уже лучше, хоть тут никаких проблем не будет. Но долги фирмы при разводе придётся оплачивать по долям. Если только вы не сможете доказать, что деньги выведены на левые счета. Я думаю, что не сможете. По моим сведениям, ваш муж делился с кем нужно… Так что ваша квартира, я думаю, уйдёт в погашение долгов, как и дача, и всё остальное, но этих денег всё равно не хватит. Согласно вашему брачному контракту, вам, Мария Викторовна, принадлежит три четверти фирмы. Значит и оплачивать вы будете три четверти долгов.

Помнится, когда понадобилось вливание, Мишка уговорил меня продать добрачную наследственную квартиру, тогда же он и предложил заключить этот контракт. Это было честное решение, я рисковала остаться без своего жилья. Сам-то он из "понаехавших". А ведь мне всегда казалось, что брачный контракт — защита от любых афер! Да-а-а... Пробился мальчик, ничего не скажешь...

Новости меня убили и размазали… Я сидела и тупо щурилась на деловую обстановку кабинета. Феликс Анатольевич – очень дорогой адвокат и на пустые красивости не разменивается. Очень стильно и ничего лишнего. И очень холодно…

Я прожила уже пятьдесят четыре года и тридцать три из них – в счастливом замужестве. Ну, это я так раньше думала, что тридцать три. Квартирку-трёшку на Пушкинской для своей пассии мой муж купил почти четыре года назад… Получается… Получается – сразу, после свадьбы Танюшки! И ведь все вокруг всё знали! Одна я, как слепая идиотка!

Вспомнились уставшие глаза и хрипловатый голос Миши:

— Солнце, не забивай голову! У тебя роскошно получается продавать, вот и продавай! А всё остальное оставь мне, я разберусь.

И разбирался много лет. Начиная от рождения крошечной фирмочки в далёком девяносто втором, первого собственного цеха в девяносто шестом и кончая вот этим вот всем. Пару-тройку раз я отговаривала его от явно криминальных контактов, которые, хоть и сулили большие деньги, но были слишком опасны. В остальном — он действительно справлялся.

Не могу сказать, что эти годы нас держала вместе безумная любовь. Нет… Пожалуй, я даже не догадывалась, а точно знала о паре его приключений лет ещё этак десять назад. Страсти давно не было, зато была наша дочь, была фирма, общие друзья и дачи-квартиры-машины. Тогда мы просто поговорили и решили все проблемы. И много лет оба соблюдали эти простые правила. Не светиться со своими новыми «половинками» и не рушить семью. Как писал Пушкин: «Свет… не карает заблуждений, но тайны требует для них…».

Да, страсть угасла. Пусть и незаметно, но – ушла. А вот отношения остались. Доверие осталось. За столько лет я давным-давно привыкла считать Мишку уже не мужем, но другом и партнёром.

Надёжным и проверенным временем партнёром. Ведь столько подняли вдвоём, столько пережили! Скурвился… Другого слова я не смогла подобрать.

Бабушка бы по губам меня шлёпнула и не разговаривала бы со мной целый день за такие слова. И помирились бы только к вечеру. Она всегда говорила, что нельзя ложиться спать с плохими мыслями.

Ох, ну и каша же у меня сейчас в голове… Ведь не просто так, получается, он отговорил меня от развода после Татьяниной свадьбы. Мне казалось, что ребёнка вырастили — дальше можно и не прятаться. А какие слова правильные говорил! И что сильны, только пока вместе... И что партнёр, проверенный тяжёлыми временами — лучше любых новых... И про "не чужие друг другу" не забыл! И про "фамильное гнездо" для будущих внуков!

Получается, что эту мутную схему он придумал уже тогда. И последние года медленно и планомерно губил и фирму, и меня, собирая подушку для себя и своей девки… А губить было что, прямо скажем. А делить он просто не захотел.

И ведь если бы не его идиотское поведение, я бы и не подумала подавать на развод! И не узнала бы всей глубины глубин до самого конца! Но приходить на юбилей к общим друзьям со своей очередной мадам – явно не то, о чём мы договаривались.

Я не верующая, но сейчас совершенно искренне подумала: «Слава тебе, хоссподи, что Танюшка этого дерьма не увидит!». Дочь переехала жить в Финляндию сразу после свадьбы. Я раньше расстраивалась ещё, не понимала, что она в этом Йохане нашла. Нет, хороший парень, не спорю. Но ведь уехала в другую страну, видимся не так и часто. Да что бы она не нашла – главное, моя девочка и внуки хорошо устроены, у них прекрасный стабильный брак, а моя квартира-подарок – это её личная страховка.

Получив от холёного Феликса Анатольевича список документов, которые нужно постараться найти или, если возможно – взять копии, я вышла из кабинета, ни о чём не думая спустилась в стеклянном лифте, села в машину, вдохнула-выдохнула и первым делом позвонила Танюшке.

— Привет, Мартышка! Как ты там?

Разговор был долгий и не слишком приятный.

— Нет, Таня, нет… И свою двушку ни в коем случае не трогай! Ни при каких условиях! Ты цену её знаешь? Если что, то это – твоя страховка. Она тебе и так от сдачи копеечку приносит хорошую. Но пусть будет на чёрный день. А шкатулку я уберу от греха. Номер ячейки продиктую тебе. Да, Таня, в том же банке… Мало ли что, это уже моя страховка…
— Танюша, нет! И приезжать не нужно, я справлюсь…

Первым делом я заехала в однушку на окраине, открыла потайной сейф и вынула шкатулку. Проверила – всё на месте. Квартирку эту я купила на чужое имя и получила назад по дарственной, это уже через пару лет после договора с Мишкой. И иногда встречалась здесь со старым приятелем. Поболтать и «для здоровья». Всё в рамках семейных договорённостей.

И, помня наставления бабушки – «Это – фамильное, Мария, и должно остаться в семье. Ты подаришь это своим внукам, как я – тебе», устроила здесь маленький схрон. Пару раз Мишка приценивался продать украшения, но тут я стояла насмерть. Я и так для раскрутки продала свою наследственную квартиру и нахлебались мы полной ложкой первые несколько лет. Но спустить бабушкин подарок никогда не приходило мне в голову.

Это потом уже пошли квартиры, машины и отпуска за границей. И любовь ещё была, и счастье, и рождение Танюшки, и её взросление. Тогда казалось, что надёжнее человека нет. И ведь всё это он предал… Не денег жалко. От мерзости и жадности – тошно…

Очень вовремя я спохватилась, когда всё наладилось с деньгами и припрятала. Конечно, Мишка не забыл про ювелирку, но настоящей стоимости он просто не представляет. Думает, что это подарок бабушки на моё совершеннолетие.

Эти серьги, брошь и кольцо – стоят запредельно, но продавать наследство – дурное дело. Ещё в 1915 году моя бабушка, Аристова Елизавета Фёдоровна, потомственная дворянка, выпускница Смольного, блистала в этих украшениях на своём первом балу. Влюбилась без памяти в красавца-гвардейца и, будучи восторженной и несколько инфантильно, как многие смолянки, зарыла украшения саду, поклявшись достать их только на свою свадьбу.

Ну, гвардеец погиб на фронте Первой мировой через месяц, а бабушку ждала революция, ссылка, замужество в тридцать и единственный ребёнок, моя мама, в тридцать шесть – эвакуация и смерть мужа…

Выкопала она украшения уже после Великой Отечественной, когда смогла вернуться и получить комнату, как вдова погибшего на войне капитана. Деда я не знала. Мама ушла, когда мне было девять лет, отца я не помню. У меня была только бабуля. Несгибаемая женщина! Она умерла в девяносто три года, вырастив меня, выучив и выдав замуж. Так что эта память о ней останется в семье. И моя внучка наденет украшения на свой выпускной! Точка!

Ещё один звонок дочери:

— Записала номер, Танюша? И запомнила? У тебя всегда была отличная память, как у бабушки. И помни, детка, это твоё наследство... Да я живее всех живых, малышка! Не придумывай глупостей, у меня давление как у космонавта! Я закончу здесь все дела и обязательно приеду к вам на пару недель…

Осталось последнее, что я наметила себе на сегодня после беседы с адвокатом – поговорить с мужем.
Но, пожалуй, для начала стоит выпить кофе. Хотя, это всё можно сделать и на работе. Плевать, что уже поздно и добираться аж за МКАД. Домой ехать тошно. А там, в кабинете, у меня тихо и уютно. Ещё один звонок.

— Привет, дорогой. Ты сегодня домой во сколько приедешь? Я бы поговорить хотела.
— Мариночка, если ты про «Путник», то я проверял – у них всё отлично с финансами. Оплату они случайно задержали, сама знаешь, как с банками бывает. Через четыре дня придут деньги. Так что можно отгружать товар…

Вот скотина! В том числе через этот «Путник»-однодневку выводились активы… Но я же не бухгалтер и не юротдел!

— Нет. Миша, я не про «Путник»…
— Ну, ладненько. Ты-то уже дома?
— Подъезжаю…
— У меня тут ещё дела, я сейчас с клиентами поужинаю, но к десяти буду дома, обещаю. Целую, ласточка.

Я немного послушала замолчавшую трубку и покатила на работу…

Мишкину машину я увидела на пустой стоянке сразу. Рядом стояли ещё два джипа с незнакомыми номерами. Ну, значит здесь и поговорим. Жаль только кофе не успела попить.
Голоса я услышала ещё на подходе к кабинету. Сложно сказать, чем они мне не понравились. Но что-то блеющее было в голосе Мишки, слабое и неуверенное. Это кто-же так по-хозяйски басит на него?!

Стучать в дверь я не стала, распахнула и спросила:

— О чём речь, господа?!

Господа обернулись от стола, за которым сидел Мишка, и синхронно сунули руки в карманы. Тревожная сирена внутри взвыла дурным голосом, но было уже поздно...

— Сдать нас решил, гнида?! – и эти идиоты открыли пальбу…

Уже падая, увидела маленькую ранку между бровей бывшего мужа с тонкой ниточкой чёрной крови, я схватилась за горло и всё пыталась вздохнуть, сильно жгло у сердца и огонь становился жарче…

«Во что же вляпался этот придурок… Хорошо, что Танюшке и внукам ничего не угрожает…». А потом все мысли кончились…

 

Глава 2

Проснулась я мгновенно, в секунду вспомнив всё. И жжение у сердца, и мертвые, стеклянные глаза Мишки, который всё продолжал сидеть в кресле, и пустой, какой-то неживой взгляд мужика, медленно опускающего пистолет…

Резко села в кровати, вдохнула и закашлялась. Жива, значит… Отдышалась и только тут начала понимать, что не в больнице я. Тёмная странная комната, тлеет что-то вроде маленькой лампадки, тускло освещая тело человека, склонившего голову на скрещенные руки и, похоже, уснувшего за столом. Даже не понятно, мужчина или женщина, видно только контур тела.

В кровь хлынул адреналин… Похитили! Пытать будут?! Но не девяностые же сейчас! Меня хватятся завтра же, как только не выйду на работу. Везде камеры и у нас на въезде – в том числе! Я натужно, с хрипом дышала пересохшим горлом. Пить хочется…

Человек за столом зашевелился, распрямился, потёр руками лицо. Женщина. Если судить по силуэту — полная, немного лохматая со сна. Совершенно незнакомая. Заметила меня, вскочила со стула и заговорила:

— Фания, тамино мирнат? Мирнат?

На долю секунды мне показалось, что мир плывёт, двоится и троится, что я, одновременно, падаю в безвоздушном пространстве, прямо сейчас задыхаясь и умирая, и сижу на грубой, чужой постели.

— А-а-х…

Я резко выдохнула, пытаясь прийти в себя, изо всех сил цепляясь за свои ощущения, за грубость постельного белья, за тянущие боли в груди и першение в горле, за тёплый и затхлый запах комнаты…
Натянулась и лопнула струна и мир снова стал единым целым. Я по-прежнему была в чужой комнате, ко мне склонялась чужая женщина и тревожным голосом спрашивала:

— Фания, тебе плохо?
— …ить…
— Пить? Сейчас, детка, сейчас…

Женщина повернулась к столу и в губы мне ткнулась кружка с чуть тепловатым горьким пойлом. Большой тёплой рукой женщина привычно поддерживала меня за затылок, давая мне возможность жадно глотать. Но даже эта гадость смочила мне горло и утихомирила спазмы гортани.

— Ну, лучше тебе стало? Ты три дня без сознания в жару лежишь, я уж думала…
— Вы кто?
— Святые предки! – женщина схватилась за свой подбородок рукой, как будто сама себе заткнула рот.

Наступила пауза, а я почувствовала, как я ещё слаба, как кружится голова и тянет просто лечь и ни о чём не думать. Так я и сделала. Женщина суетливо подоткнула вокруг тяжёлое одеяло, пахнущее старьём и пылью. Я уснула, как только прикрыла слезящиеся глаза. Даже тусклый свет этой лампадки меня раздражал.

Второе пробуждение было значительно легче. Я внимательно осматривалась и совершенно не понимала, где я нахожусь. Серый полумрак сочился откуда-то из-за изголовья постели. Значит, первый раз была ночь. Потрясающий по глубине мысли вывод! Кто была та женщина? Или это мне приснилось? Я неловко поворочалась в кровати и увидела, что по подушке раскиданы серые волосы. Длинные. Потянула прядь – больно! То есть, эти волосы – мои?! Рука сама потянулась к тому месту у горла, куда вошла пуля…

Я, конечно, всегда за собой следила. И лифтинг, и ботокс, и прочие массажи лица и зоны декольте, крема и маски, свой косметолог… Но ни один кудесник не способен вернуть коже тургор как у подростка! Ни один!

Закрыла глаза и решила немного подумать.

Первое – Миша мёртв, это совершенно и абсолютно точно. С дыркой в голове люди не живут.

Второе – я жива. Но я помню, как из пробитого горла текла кровь, помню её липкость и запах, жжение в груди… Но я – жива...

Третье – конечно, можно нарастить волосы. Всё можно нарастить, хоть ноги, хоть ресницы. Можно их покрасить в серый цвет, хотя я всю жизнь предпочитала родной оттенок горького шоколада. Но нельзя сделать кожу, как у молодой девочки. Накрасить – можно, но на ощупь она такой не будет никогда!

Четвёртое – и самое важное. Руки, которыми я трогала своё горло и лицо. Они – совершенно точно чужие.

На всякий случай я открыла глаза и посмотрела на свои кисти ещё раз -- чужие!

Снова закрыла глаза и попыталась подумать. Врать себе и впадать в истерику нет смысла. У меня чужое тело. Вариантов – несколько. Самый простой – я сумасшедшая, а всё вокруг – галлюцинации. И скоро придёт добрый дядя-доктор с уколом галоперидола и всё станет замечательно.

Следующий – я в чужой голове. Ну, этакий вариант воспоминания прошлой жизни. Известны случаи, когда дети вспоминали свою предыдущую жизнь, но с возрастом, как правило, забывали её совсем. Значит, меня забудут, а я исчезну.

Ну и самый идиотский вариант. Я – попаданка. Ага… Сейчас приедет принц на белом коне и… Или вампир, решивший закусить мной.

Больше вариантов как-то не придумывалось.

Шаги я услышала через несколько минут, которые провела в полной прострации. Мыслей не было, только ощущения, как у больного животного. Саднило горло, ощущалась лёгкая вялость и всё. Больше никакого недомогания.

Полная женщина средних лет вошла в комнату, что-то поставила на стол, подошла к кровати и аккуратно поправила мне одеяло. Моего лба коснулась тёплая шершавая рука. Я открыла глаза и посмотрела в уставшее, но добродушное лицо.

— Фания! Ты пришла в себя? Ты меня так ночью напугала, детка!

Совершенно незнакомый язык. Но как только я начала об этом думать, как в голове раздался гул и мне стало страшно. Какая разница, знакомый или нет?! Я же его понимаю и, наверное, могу говорить?

— А вы кто?

Тётка охнула и присела ко мне на кровать.

— Фания, деточка! Это же я, Кана… Ты не узнаёшь меня?
— Нет.

Голос у меня хоть и хриплый, но совсем молодой и довольно высокий.

— Я болела?
— Ой, детка, сильно болела! Очень сильно! Последние три дня даже в себя не приходила и горела так, что я уже опасалась…

Одежда Каны мне казалась странной. Серое платье из мятой холстины длиной почти до щиколотки. Этакий балахон, перетянутый широким поясом. На пояс сверху подвязан белый фартук. Условно белый, конечно. На голове что-то вроде округлой войлочной шапочки, этакий детский чепчик без завязок, загнутый над ушами. Даже волос не видно.

Я села на кровати и переждала минутное головокружение.

— Я тебе молочка принесла тёплого, как ты любишь! Сейчас, детка.

Глиняную кружку с тёплым молоком она не дала мне в руки, а так же, как и ночью, придержав мою голову, поднесла к губам. Терпеть не могу молоко! Но спорить не стала, выпила почти половину. Несколько капель стекли с подбородка на грубую, заскорузлую на груди ночную сорочку. Похоже, что капало на эту сорочку всё, чем меня поили, и уже не первый день. На груди ткань просто коркой взялась.

— Кана, я хочу в туалет.
— Давай, деточка, давай я помогу!

Сильные руки выдернули меня из-под тяжёлого одеяла. Я застыла, пережидая момент головокружения. Кана выдвинула на середину комнаты ночной горшок и замерла, ожидая моих действий.

— Помочь тебе, Фания?

И что, она собирается присутствовать?!

— Ступай, Кана, я сама…
— Да как же…
— Ступай.

Всё же я ещё была слабой, как ребёнок. Но сделав то, что так хотела, легла не сразу, а сперва огляделась. Большая комната с пустым очагом. Больше всего похоже на чердачное помещение. Два маленьких подслеповатых окна. А за ними – хмурый весенний день и вид на что-то вроде скотного двора. В луже валяется приличных размеров свинья, потягиваясь от удовольствия. У свиного корыта, собирая крошки, пихаются куры и маленькие цыплята. Дощатый забор, за ним что-то вроде садов – голые, ещё без листвы деревья. Только одно из них опушилось радостными жёлтыми серёжками.

Моя комната явно знавала лучшие времена. Местами на полу, особенно в углах, под пылью, видна краска. Кровать раньше имела полог, а сейчас – только голый остов, облезлый и в царапинах. Но когда-то его украсили искусной резьбой и покрыли чёрным лаком. Увы, трещины на остатках лака говорят, что это было очень давно. Грубый деревянный стол, одно кресло с высокой спинкой, такое же резное и затёртое, как и кровать. В кресле – подушка, из которой торчат нитки. Раньше, по всей видимости, это была вышивка. У одной из стен стоит старый шкаф без одной дверки. На всеобщее обозрение выложены стопки какого-то тряпья.

Осмотрела себя, сколько смогла – молодая девушка, светлые длинные волосы, обычное тело, только подмышки не бритые. Зато на ногах, похоже, волосы вообще не растут. У светлокожих такое бывает.

Я передёрнула плечами – ещё прохладно. Допила молоко, вкусное, кстати. И снова залезла в кровать. Честно говоря, особых мыслей не было. Ситуация явно вываливалась за границы моего опыта. Страха, впрочем, я не испытывала. Чего тут, собственно, бояться-то? Пожалуй, это лёгкое отупение и спасло меня, когда в комнату вернулась Кана.

— Кана, я и правда ничего не помню. Это, наверное, от болезни.

Она привычно закрыла ладонью рот. Думаю, это чтобы не ахать и не охать…

— Как меня зовут, Кана?
— Так Стефания кир Шахнон, владетельница Мончи.

Стефания кир Шахнон… С ума сойти...

— Я ещё посплю, Кана, ступай.

Пожалуй, сейчас у меня просто нет сил выяснять, владетельницей чего именно я вдруг стала…

Глава 3

Весь день я вылежала в постели. Этого требовали и организм, и то состояние лёгкой прострации, в котором я находилась. Кашель у меня уже не страшный, остаточный, в груди не сипит. Просто слабость после болезни. Отлежусь несколько дней, разберусь что тут и как, а там видно будет…

Мысли текли хоть и лениво, но были вполне разумными.

— Татьяна в безопасности, про долги она знает, в наследство вступать не станет, страховка у неё есть… Интересно, как любовница Мишкина будет выкручиваться? К ней-то точно придут… А вот малышей я больше не увижу. Так толком бабушкой и не побыла. И Танюшка моя… Для неё ведь какой удар будет – две смерти в один день. Бедная девочка…

Периодически я дремала, но просыпалась каждый раз, как в комнату входила Кана. Есть совершенно не хотелось, зато пила я бесконечно.

— Нет, Кана, обедать я не буду. Лучше молока мне ещё принеси, пожалуйста.
— Фания, лекарь велел кушать хорошо! Сказал, как очнёшься – будешь голодная, и чтобы непременно тебе бульон горячий сделали. Так я сварила, давай мисочку принесу?
— Налей тогда в чашку, я лучше выпью.

Глотать всё ещё было больно, а уж жевать я и вовсе не смогла бы – потрескавшиеся губы начали кровоточить, как только я слегка зевнула. Надо бы их смазать чем-то смягчающим. О погибшей девушке я вообще не могла думать. Так это было… несправедливо! Совсем ещё девчонка! Оставалось только надеяться, что и она теперь родится в новом мире.

Горячий бульон я выпила почти с удовольствием.

— Кана, посиди со мной немного.
— Да дел у меня ещё куча целая, когда же мне сидеть?
— А когда освободишься?
— Разве только к вечеру, детка. А к тебе скоро кир Васса придет, она ещё после обеда собиралась.
— Кана, я даже не знаю, кто она.
— Так мачеха твоя! Неужели всё-всё забыла?!
— Совсем всё – подтвердила я и жалобно посмотрела на…
А вот кто она, Кана? Тётушка Фании? Бедная родственница? Служанка? Кана тяжело вздохнула и присела в кресло.
— Расскажи мне, где я живу, кто мои родители, сколько мне лет. Ну и всё остальное тоже расскажи.
— Ой, беда-беда!
— Кана, ты не волнуйся, ты немного расскажешь, а я потихоньку и вспомню.

Стефания кир Шахнон, владетельница Мончи, единственная дочь и наследница Фердана кирус Шахнона, помершего год тому назад, аккурат весной. Невеста Жожеля кирус Пунта, девица шестнадцати лет отроду.

— Кто невеста?! Я невеста?!
— Фания, ты и есть — любимая невеста.
— Кана, а жених мой, он какой?
— Справный, один сын в семье. Вдовец, уже два сезона вдовеет. Конечно, матушка у него – не мёд, тут уж понятно…

Я смотрела на простоватое лицо Каны и спинным мозгом чувствовала – недоговаривает! И глаза вон в сторону отводит.

— Кана, а мне жених, ну, этот Жужель, раньше нравился? Ну, до болезни?
— Да кто вас молодых разберёт… То ты плакала, что за кого угодно, лишь бы из тоски этой вырваться.
А потом плакала, что матушку его боишься… А он-то сам — парень ладный и сдобный! Может, ещё и сложится у вас всё.

И в глаза не смотрит, и кончик фартука теребит нервно.

Видать, где-то в той жизни я крупно накосячила, не иначе. Может не стоило того лопуха из ИП «Снегирь» уговаривать заказ удвоить? Я ведь точно знала, что столько им не нужно… Но ведь и владелец ИП этого, сам Снегирёв, прошлый раз с деньгами нас подвёл крепко. Чуть не полгода расплачивался. За такие дела можно и посерьёзнее проблему ему подкинуть было. А то, что аванс не возвращается в случае неуплаты остальной суммы точно в срок… Ну, так нужно договора читать внимательнее, да и не кидать партнёров…

Ладно. Похоже, что эти проблемы меня больше никогда тревожить не будут. Хоть в этом плюс какой-никакой…

— Кана, а мачеха меня обижает?
— Ой, Фания… Ну, что ты придумываешь? Не обижает она, просто характер у неё такой. Строгая она очень. А ты, понятно дело, злишься, что она всем распоряжается.
— А чем именно? Ну, что у меня такого есть, чем она распоряжается?
— Ну, вот Монча. Она вся – ваше приданое.
— А это посёлок или город?
— Ой, как же ты теперь будешь, деточка?! Посёлок это. Большой!
Забавно. Посёлок большой, а я сплю на чердаке.
— Аж двадцать два дома! А как замуж-то выйдешь, так станет ещё больше!
— А сколько у жениха домов?
— Целых четырнадцать!

Я чувствовала себя полной идиоткой. Считать я всегда умела. Может, здесь невесту так сложно спихнуть с рук, что и это хорошо?! Или, всё же, следуя классике жанра, что-то мутит мачеха? К деньгам я всегда относилась уважительно. Надо будет уточнить, так ли выгоден этот брак. Да и сама мысль о браке не радовала. За последние дни я точно поняла, что никакого замужества мне даром не нужно.

Хватит уже, наигралась в семью. Может, удастся договориться с этой кир Вассой? Похоже, я просто не могу всерьёз воспринимать эту ситуацию – слишком она безумна. Какая я, к лешему, попаданка?! Только вот, похоже, что мироздание к моему недовольству абсолютно равнодушно. Сидит напротив меня эта нереальная Кана, в этом нереальном мире, и рассказывает вот это вот всё. И мнение моё никого не интересует. Мирозданию плевать, нравится мне ситуация или нет…

— Ой, Фания, заболталась я с тобой! У меня ещё со стола после обеда не убрано, сама знаешь, кир Васса недовольна будет. Я вечером приду, деточка. А вот тут я тебе попить оставила.

От разговора я устала и снова погрузилась в дремоту. Разбудили меня тяжёлые шаги за дверью. В маленькие окна светило предзакатное солнце, окрашивая лицо высокой женщины, что без стука вошла в дверь.

Тёмные волосы зализаны в высокий узел. Ярко-зелёное платье, сверху — вязаная шаль со сложным рисунком. Похоже, не столько для тепла, сколько – для статуса и красоты. Крепкая и белокожая, как будто не в деревне живёт. Пожалуй – красивая, если бы не такое постное выражение лица. Прямой нос, крупноватый чёткий рот, уголки опущены вниз, густые брови и роскошные ресницы. А вот глаза -- светло-серые, какие-то мутноватые. В ушах – довольно крупные чеканные серьги, воротник платья заколот брошкой в форме птички. Мягкие, даже на первый взгляд, белые руки – сложены одна на другую чуть ниже пояса.

— Стефания, завтра в гости придёт твой жених со своей матерью, почтенной Павой кир Пунт. Я желаю, чтобы ты была достойно одета к обеду.

Голос её подвёл. Неприятный, скрипучий, почти как пенопластом по стеклу. У меня непроизвольно поджались пальцы на руках и ногах.

Повернулась и вышла.

Ни тебе вопросов о здоровье, ни тебе сочувствия… «Я желаю…»!

Похоже, что и здесь я вляпалась по полной…

Только есть ли у меня хоть какой-то выбор? Вечером придёт Кана – нужно будет подробно расспросить обо всём подряд. И хорошо бы с утра прогуляться, посмотреть, на что похожа эта самая Монча. И очень бы не мешало вымыться и сорочку поменять. А заодно узнать, наконец, как я выгляжу. Нравится мне это или нет, но что-то я слабо верю, что меня домой вернут.

Правда, не верю я и в то, что эта тётка сможет меня в бараний рог скрутить. Я СССР пережила и девяностые. Всего наглоталась, и без денег по полгода жила, и полы мыла, и за тряпьём ездила в Польшу с челноками. И на похороны менее удачливых знакомых-бизнесменов ходила... Что-то я разнежилась тут, на этом грязном чердаке. Боюсь, никто не собирается дать мне время отлежаться.

Глава 4

Вечером, ещё засветло, Кана повела меня в мыльню.

— Фания, пойдём, пока кир Васса из гостей не вернулась. Иначе опять…

Фразу Кана не закончила, но я понимала, что вряд ли настоящая Фания ладила с этой дамой.

— Кана, а ты кто?

Она растерялась, заморгала глазами, просто не поняла вопрос.

— Ну, ты родственница моя или горничная?
— Фания, я сестра двоюродная кир Вассы. Она меня из милости взяла, когда дом сгорел мой.

Нормальная такая милость – сестру в служанку превратить. Очевидно, Кана и сама понимала всё это.

— Ты не думай, что она плохая! У меня и платье есть нарядное! И есть кир Васса позволяет досыта.
— Значит, к тебе тоже нужно обращаться кир Кана?
— Нет, что ты! Кир она стала, когда за твоего отца замуж вышла. А так-то она тоже в селе родилась, не высокородная. Бери вот, халат накинь и иди уже. Я сейчас бельё поменяю и догоню тебя.

Сперва я спустилась по крутой лестнице с чердака на трясущихся от напряжения ногах в крохотный закуток.

Дальше – небольшая прихожая и две двери, одна напротив другой – «парадный» вход и выход на тот самый задний двор, куда смотрели окна моего чердака. И по длинной стене — четыре двери, выкрашенные светло-голубой масляной краской. Напротив дальней двери – большое окно в стене, без стекла. Сейчас оно закрыто белыми деревянными ставнями.

На двух, ближайших ко входу в дом, набит рисунок по трафарету. Белый пышный букет, что-то вроде пионов. Розовые цветы и ядовито-зелёные листья.

Толкнула одну из дверей с цветочками – горница. Ну, или зал. Стол под красной плюшевой скатертью, на столе белоснежная кружевная салфетка, на ней – стеклянная вазочка с искусственной розой. Идеально ровно расставлены шесть стульев с резными спинками. У противоположной от входа стены, между двух небольших узких окон с белыми кружевными занавесочками – огромный буфет. Верхняя часть застеклённая, со средней полки свисает кружевной уголок салфетки. Там выставлены бокалы, стеклянные кувшины и развёрнуты к зрителям два больших блюда с цветочным рисунком. Деревянный диванчик с узорами на спинке и тремя одинаковыми расшитыми подушками на сидении. Над диванчиком – овальное небольшое зеркало, прибитое слишком высоко и неудобно – в него даже нельзя посмотреться.

Этакий сельский гламур. При всём этом комната выглядит совершенно нежилой. Похоже, ей пользуются только для приёма гостей. Я закрыла дверь. Открыла следующую.

Комната кир Вассы. Это понятно сразу. Стены затянуты атласом в широкую полоску. Шоколадный с розовым. Тяжело смотрится. Большое окно с роскошными плотными шторами в пол и покойное кресло с несколькими подушками рядом с окном. Маленький столик накрыт кружевной скатертью. Низкая ваза с печеньем и булочкой закрыта высоким стеклянным колпаком. На полу – небольшая корзинка с рукоделием. Две керосиновые лампы. Не крошечная тусклая лампадка, как у меня на чердаке, а новые, явно дающие больше света. Одна на столике у кресла, вторая – на цепочке под потолком.

Камин большой, но сейчас – пустой. Рядом на пол брошена пушистая шкура и стоит ещё одно большое кресло. Здесь приятно сидеть в зимний вечер и любоваться на огонь. Огромная кровать с бархатным пологом, шёлковые шнуры поддерживают тяжёлую ткань, давая возможность полюбоваться и атласным стёганым одеялом, и взбитыми большими подушками, и бельём с тонкой вышивкой.

Тяжеленный на вид шкаф, покрытый резьбой с центральной зеркальной дверцей. О, то, что нужно! Я зашла без особого стеснения. Сдаётся мне, что дама со мной тоже не слишком стесняется. Иначе я, как наследница, жила бы несколько комфортнее.

Рассматривала своё новое тело с жадным любопытством. Ну, не сказать, чтобы прямо модель и красавица, но – вполне миловидная. Густые волосы лежат массивной волной, сейчас грязные, но это поправимо. Кажется, они немного вьются. Персиковая кожа, розовые пухленькие губки и чуть курносый нос. Но он совсем не портит лицо, скорее – придаёт задорное выражение. Удачно, что брови и ресницы темнее волос. Не чёрные, конечно, но – тёмные. Веснушек нет. Кожа плотная и здоровая. Рост примерно метр шестьдесят пять. Худощавая. Можно и набрать немного. Пожалуй, мне не на что жаловаться! Я молодая и симпатичная, даже – очень!

Ноги утопали в высоком ворсе ковра. Надо же, как Васса о себе заботится. Думаю, стоит глянуть остальные комнаты.

Следующая — большая и светлая, не жилая. На мебель накинуты старые простыни и чехлы, небольшой шкаф со стеклянной дверцей, в нём видны книги.

А вот самая дальняя комната меня удивила. Тоже чехлы и простыни, но огромное окно со снятыми шторами, кровать с балдахином из кремового ситца или сатина. Никогда не разбиралась в таких тонкостях. Белые стены, а на них нарисованы бабочки и цветы, сейчас уже слегка потускневшие.

Камин низенький, сделанный для девушки подростка. Над ним – след от овальной картины или… Овальное зеркало в гостиной! Вот оно что! Красивый письменный стол с потускневшим бронзовым чернильным прибором. Я даже не сразу поняла, что это такое. Давно не видела чернильниц. Похоже, что это — детская. Странно, почему же я живу не в ней?

— Фания! Что ты там делаешь?!
— Кана, это моя детская?
— Да, раньше ты жила там…
— А потом?
— Ну, понимаешь, ты непочтительно разговаривала с кир Виссой…
— И что?
— Фания, ты требовала себе новое платье и кир Висса тебя наказала. Ну, сперва ты ночевала на чердаке один раз. Потом ещё один… А потом стала там жить.
— Кана, ты хочешь сказать, что за год, который прошёл с момента смерти моего отца, меня, наследницу, выгнали из моей комнаты и я теперь живу на чердаке?

Кана растерянно молчала. Спрашивается, что я привязалась к бедной женщине? Для неё всё это – данность и всё это – нормально. Она не видит ничего плохого. И так, возится и опекает сироту. Прислуживает ей. Ну, теперь уже, получается, мне прислуживает. Ладно, разберёмся и порешаем…

— Пойдём мыться, Кана.

Мыльня оказалась чем-то похожей на сауну. Сухой горячий воздух, чугунная печурка с котлом горячей воды, деревянные тазы-шайки, в которых Кана стирала то, что я сняла с себя. Мыло больше всего напоминало хозяйственное, но я и этому была рада. А волос-то под мышками…

— Кана, мне нужна бритва.
— Это зачем ещё?
— Я хочу вот это всё сбрить.
— Вот, кир Васса правильно говорила! Разбаловал тебя отец! Ты, Фания, не модница городская! Это в городе всякие там… глупостями занимаются! А ты – приличная девушка. Где это видано, бриться, как мужчина!

Понятно. Думаю, в следующий раз я пойду мыться одна. Не хватало ещё раздражение заработать из-за таких вот правил приличия. И вообще, как-то я не привыкла, чтобы мне под одежду заглядывали и советы давали, что можно брить, а что нельзя! Но сейчас я ещё была слишком слаба и не уверена, что не ляпну что-то лишнее. Немного можно и потерпеть.

Я молча надела чистую сорочку, накинула тёплый шерстяной халат, который мне был уже маловат и отправилась на чердак.

— Ложись уже, детка, спать. Я тебя завтра расчешу перед приходом гостей, одежду я приготовила, так что спи.

После мытья меня и правда сильно тянуло в сон.

Утром Кана принесла мне завтрак и ушла по делам. Спокойная ночь на чистом, хоть и штопаном белье, доставила мне удовольствие. Я лениво потянулась, умылась прохладной водой из кувшина и села завтракать. Ну, вполне съедобно. Рисовая каша с мёдом. И какой-то растительный напиток. Возможно – местный аналог чая. Не понравился только хлеб. Серый и не слишком свежий. Я вполне обошлась и без него. Осмотрела чердак и решила проверить шкаф. В конце концов, гости – гостями, но не могу же я до их прихода в ночнушке и халате ходить. Тем более, что запашной халат еле-еле сходится на груди. Содержимое шкафа меня уже и не удивило. Вещи недешёвые, платья, блузки, несколько юбок, красивые вышивки и дорогие ткани. Только всё уже мало.

Похоже, за последний год у местной Фании не появилось ни одной новой тряпки. Прямо классика жанра – злобная мачеха и забитая сиротка. Ну-ну…

Время до обеда я провела, убирая чердак. Заправила кровать, хотя и не нашла покрывала. Обнаружила в углу веник, смела паутину по углам, спрыснула пол водой и вымела кучу мусора и грязи вместе с пауками. В кувшине для умывания ещё оставалась вода. В шкафу, в самом низу, нашла пару совсем уж старых, ветхих наволочек, протёрла везде, где дотянулась, пыль. Попросила забежавшую за посудой и поражённую моей деятельностью Кану принести ещё воды. Вымыла окна и остатками наволочки протёрла пол. Стало значительно легче дышать.

— Фания, давай уже одеваться.
— Кана, дай мне полотенце чистое.
— Зачем это ещё?
— Я умоюсь, я вся вспотела.
— Вот ещё, придумаешь же! Что, теперь каждый раз умываться нужно?
— Кана, я не буду перепираться с тобой. Я сейчас просто возьму любое, которое подвернётся под руку.

Ворча и что-то бубня под нос, она достала ветхое, но чистое полотенце. Я умылась прохладной водой, намочила его и протёрла всё тело. Душа нет, а взмокла я от работы сильно.

— Я готова, где одежда?

Одежду Кана принесла с собой.
Первое, что подала мне Кана, были широкие, пышные панталоны длиной до колен! Сей целомудренный предмет одежды имел разрез на самом интересном месте. Ну… Слов нет… Одевалась я молча, боялась, что, если открою рот и начну возражать, это вызовет массу вопросов. Завязала портки на талии и получила тонкую батистовую сорочку, которая села на меня довольно плотно.

Кана привычно встала на колени и натянула на меня шелковистые, но толстые чулки. Их она подвязала довольно туго чуть выше коленок. Следом – туфли из мягкой серой кожи. Они подвязывались к лодыжкам лентами крест на крест.

Пришёл черёд накрахмаленной нижней юбки. Благо, хоть не до самого пола. Синее бархатное платье с белым отложным воротничком шнуровалось на спине. Идиотизм какой! И оно мне мало! Оно жало под мышками и рукава явно коротки. Но и это ещё оказалось не всё!

Мои прекрасные длинные волосы Кана разобрала на прямой пробор, заплела две косы и уложила их «баранками». А сверху нацепила на меня такой же чепец, как и у неё! Только не войлочный, а из белого крахмального полотна. И кокетливо отогнула мне с ушей уголки!
— Ну вот, Фания! Смотри, какая ты красавица!
Я молча скрипнула зубами...

Глава 5

— Ты, детка, спускайся в залу. Скоро придут гости. А я переоденусь. Нельзя при гостях в простом ходить.

Меня резануло слово «залу». Зал, а не «зала». Как ни странно, я, пусть и не понимая, на каком языке говорю в этом мире, слышала, когда слово употребляется в простонародном стиле, неграмотно, в исковерканной форме. Думаю, это связано с тем, что Стефанию учили. Надо бы выяснить, занималась ли она дома или ходила в школу местную. Хотя, меня ещё удивляло и «богатство». Двадцать два дома в деревне – не слишком большой куш, прямо скажем. Ну, что ж, посмотрю на жениха и свекровь, а там и буду решать, как дальше жить.

По узкой лестнице я спустилась к залу. Заметила, что окно в стене чуть приоткрыто и там кто-то звякает посудой. Если Кана ушла переодеваться, значит, есть ещё и повариха в доме? А там, за окном – кухня?
Мачеха, кир Васса, ждала меня в комнате, сидя, как кукла, на диванчике. Странная дама. То ли и правда такая замороженная, то ли что-то строит из себя и показывает, какая она тут «владычица морская».

Здороваться она не стала, ну и я промолчала. Села я на один из стульев у стола, руки сложила на коленях и принялась исподтишка рассматривать её. Так мы и сидели в полной тишине, прислушиваясь к звукам с кухни.

Стол был сервирован на четырёх человек. Ничего необычного, кроме одной детали – ножи столовые не с правой стороны, а с левой. Зато вилки – с правой. Ладно, это непривычно, но не критично.
В комнату зашла Кана в синем шерстяном платье, со шнуровкой на груди, белым простым воротничком, манжетами у локтя и белым передником.

— Кир Васса, Тина сказала, что первое готово.
— Гости, похоже, задерживаются, Кана.

Ужасно неприятный у неё голос!

В этот момент раздался стук в дверь и служанка пошла открывать. Несколько минут невнятного шебуршания в прихожей и на пороге возникла высокая, сухопарая дама, в коричневом тусклом платье, нелепом белом чепце-шапочке с коричневой же окантовкой и очень постным лицом. Кир Васса встала с дивана, вежливо улыбнулась и, подойдя к даме, чмокнула воздух у её щеки. Выглядело это ужасно нелепо и нарочито, но я этого почти не заметила, я с ужасом смотрела на предполагаемого жениха.

Синдром Дауна всегда оставляет на лице неизгладимый отпечаток…

— Стефания! Поприветствуй наших гостей! – голос кир Вассы резанул по нервам.

Я совершенно машинально поднялась, подошла к гостям и автоматически присела в полупоклоне. Тело проделало всю эту работу без моего участия. Какая-то мышечная память на движения. Подняла глаза – жених радостно скалился мне.

— О, кир Васса! Ваша девочка так нравится Жожелю! Он уже давно скучает без жены, бедный мальчик…

Бедный мальчик весил под сотню, имел небольшое брюхо и ростом был не обижен.

На женихе была брусничная бархатная куртка с атласной отделкой, белая рубашка с кружевным жабо, бархатные чёрные штанишки чуть ниже колена и белые чулки. Огромные туфли из чёрной кожи украшали золочёные пряжки. Если бы не его дебильноватое лицо со струйкой слюны в углу рта, то я бы сочла наряд красивым. Очень низкий лоб, чёрные, смазанные маслом или воском волосы зачёсаны назад, несколько прыщей, тщательно припудренных, пухловатый, неловкий, большие ладони с короткими жирными пальцами. И этими руками он взял меня за щёки и потискал, как ребёнка, счастливо улыбаясь при этом.

— Мама, смотри, мама… Это — жена.

Меня передёрнуло, и я, невольно, шарахнулась в сторону. И получила очень неодобрительный взгляд будущей свекрови.

— Кир Стефания! Не стоит стесняться! Жожель просто очень рад вас видеть! Он, на правах жениха, имеет некоторые привилегии, кир Стефания! И кир Васса подтвердит это.

Разумеется, кир Васса тут же подтвердила:

— Стефания, не смей капризничать!

Рук никто не мыл и сразу же сели за стол. Кана внесла фарфоровую супницу и разлила бульон с клёцками по тарелкам. Первой – кир Пунте, мамаше жениха, второй – Вассе, потом этому самому Жожелю. Он оживился и начал говорить:

— Очень-очень рад! Очень-очень суп! Жожель любит суп!

Кана подошла и повязала ему большую белую салфетку, как ребёнку. Ел он быстро, жадно и неряшливо. А мне кусок не лез в горло. Но Жожель это мгновенно исправил. Громко дохлебав свой суп, он влез рукой в мою тарелку и, смеясь, выловил две клёцки. Одну успел сожрать, а вторую уронил на скатерть. Обе дамы ласково улыбались и кир Пунта, вытерев Жожелю руки вышитой салфеткой, ласково погрозила пальчиком:

— Жожель, ты не дома! Надо кушать из своей тарелки, малыш!

Жожель закрыл лицо руками и забормотал:

— Жожель хороший, мама любит Жожеля… Любит Жожеля…
— Да, дорогой, успокойся! Мама любит Жожеля и не ругается.

Тарелку с моим супом Кана унесла. На второе подала что-то вроде бифштекса с картофельным пюре. Я успела съесть почти половину, когда в мою тарелку наведалась рука Жожеля.

В этот раз все промолчали, только кир Пунта вытерла ему руки.

Не знаю, шок у меня был или что, но сидела я тише воды, ниже травы. Теперь-то я понимала, почему настоящая Стефания не хотела выздоравливать. Выйти замуж за такое… Он, конечно, умнее растения, но, кажется – не сильно.

Когда подали десерт, я сидела и обдумывала, что можно сделать, чтобы избежать этого безумного брака. Прежде всего, мне нужны местные сборники законов. Должен быть хоть какой-то шанс вырваться из этого! Ничего, мне плевать на все местные правила. Нельзя избежать такого брака по закону – сбегу. Но уж жить с таким мужем и плодить детей с такой же генетикой – лучше сразу повеситься! Ладно, в конце концов, я не такая уж и беспомощная. Да, ничего не знаю о мире, ничего не знаю о социуме, но – разберусь. Главное, не пороть горячку и точно узнать, сколько у меня ещё времени до свадьбы.

Десерт подали странно. На тарелке каждому выставлены три треугольные пиалки. В одной – суховатый бисквит, нарезанный кубиками. Во второй – что-то вроде пропитки с вином, в третьей пиалке шапочкой возвышались взбитые сливки. Кубик бисквита накалывали на десертную вилочку, макали в вино и в сливки, а потом только ели. Чуть подвигав пиалки, я поняла, что тут может встать и четвёртая. Значит, это специальный набор для десерта. Непонятно, почему не сделать просто пирожное. Додумать я не успела.

Жожель, по традиции, полез руками в мою тарелку и опрокинул на меня вино. Я вскочила…

— Стефания! Как ты неаккуратна! Сходи, переоденься. И я разрешу вам с женихом немного погулять. У нас с кир Пунтой будет разговор о делах. Но не уходите далеко от дома. Если ты, как и в прошлый раз… Ты меня поняла?

Я кивнула, развернулась и пошла на чердак. Меня трясло от всего этого, но я знала, что нужно успокоиться и справиться.

По лестнице застучали туфли Каны – она шла помочь мне сменить платье.

— Кана, что было в прошлый раз?!
— А вот сейчас мы другое платье посмотрим… Вот, Фания, выбирай… Или лучше блузку с юбкой? Вот эта розовая тебе очень идёт.
— Кана!

Я прямо рявкнула. Потом выдохнула и спокойно продолжила:

— Кана, я задала вопрос. И хочу получить на него ответ. Быстро, потому что я тороплюсь. И не забывай. Я наследница, а не кир Васса. Я мала, да, но я вырасту. Так что, будь добра, отвечай на мои вопросы.
— Фания, да никто и не знает, что там было! Он говорит, что в ручей ты сама прыгнула! И что платье сама порвала! А ты молчала, а к вечеру слегла с жаром.
— Кана, где было порвано платье?
— Ну, так на груди! Прямо пополам разошлось. Может, ты об куст порвала, когда выбиралась из ручья?
— А может, жених порвал?

Кана потупилась.

— Может и порвал, никто же не видел…

Ну да, если он уже был женат – значит, знает, что можно делать с женщиной. Ладно, разберусь.

Я выбрала самое прочное из всех платьев, из толстого шёлка. Оно было маловато, как и прочие наряды, зато порвать его не так и просто. Сверху мне Кана накинула шаль. Ту самую шаль, в которой кир Васса ходит дома.

Чёрт, мне просто необходимо увидеть завещание и выяснить, есть ли у меня хоть какие-то права! Не исключено, что и нет никаких…

Я вернулась в комнату, молча и не глядя в глаза тёткам, присела в поклоне.

Жожель хлопал в ладоши и приговаривал:

— Жожель гулять! Жожель гулять!

Но в этот раз небеса избавили меня от прогулки. На крыльцо нас выпустила Кана и даже не успела закрыть дверь, жмурясь на солнце, как Жожель попытался взять меня за руку. Я шлёпнула его чисто машинально. Он надул губы и начал что-то говорить:

— Жожель…

Договорить он не успел. Крошечный желтопухий цыплёнок вывернулся из едва проросшей клумбы ему под ноги и тихонько пискнул.

Всё с той же дебильноватой улыбкой он присел, протянул ладонь к цыпленку и, слегка погладив пушистую спинку, раздавил его в кулаке. А потом протянул мне влажную тушку и снова улыбнулся.
Вот вроде я и взрослая, много повидавшая женщина, а сомлела, как институтка, просто от омерзения…

Глава 6

Очнулась я в зале на том самом неудобном диванчике с мокрой тряпкой на лбу. Жожеля и его маман рядом не было, так что я с облегчением вздохнула и, буквально через несколько минут, в коридоре раздались шаги, и я услышала скрипучий голос:

— Вечером приедет доктор, Стефания. Он осмотрит тебя. И если он скажет, что ты притворялась…

И тут во мне что-то лопнуло:

— И что будет?!

Я резко села и тут же в глазах потемнело. Рано мне ещё так вскакивать. В дверях комнаты стояла мачеха, а за спиной у неё, с кружкой питья для меня – Кана.

Но какой же мразью нужно быть, чтобы довести молодую девочку до такого состояния! Я легла – не хотела снова потерять сознание.

— Что будет, Васса, если я притворялась? Как ты думаешь, если я повешусь, предварительно завещав всё своё имущество Святому Храму, ты сможешь снова вернуться в свою деревню? Ну, за свиньями там убирать или коров пасти? Я беспокоюсь о тебе, милая…

Кана охнула…

А моя мачеха аж задохнулась и не сразу сообразила, что нужно сказать.

— Ты… Ты, мерзавка, не смеешь так со мной разговаривать!

В чём-то она была права, безусловно. Я не знала, могу ли позволить в обращении с ней такой тон и такие слова. Но и сдавать назад я не собиралась. Слишком уж гадко пахнет от моего замужества.

— Завтра я хочу посетить Святой Храм.

Не представляю, что там за Храм Святой, но раз есть такое словосочетание, значит, есть и храм.

— Мы пойдём туда в выходной, как обычно!
— Васса, я не спрашивала тебя, как и когда ты, обычно, ходишь туда. Я тебя поставила в известность, что нуждаюсь в духовном наставлении служителя храма. Ты хочешь запретить мне это?
— Не Васса, а кир Васса!
— Только в обмен на кир Стефанию. Я, если ты напряжёшь память, урождённая кир. В отличие от тебя.

Понимала, что злю её неимоверно, но и спускать ей даже такие мелочи не собиралась. Хуже, чем есть – всё равно не будет. Не знаю, насколько послушной была Стефания, но я-то – вовсе не она!

— Васса, ты можешь идти. Я больше не держу тебя. Кана, принеси воды и тряпки, нужно прибрать мою комнату. Сегодня я буду ночевать там.

Похоже, Васса ни разу не встречала отпора. Я села и посмотрела ей в глаза.

— Я повторяю, ты можешь идти.

Чувствовала её ненависть, злость, бешенство… И – растерянность. Она не знала, что нужно сделать и как меня унять. Развернулась и выскочила, зло отпихнув с дороги сестру…

Побледневшая Кана трясущимися руками подала мне кружку с тёплым травяным питьём. Я выпила половину и повторила:

— Сегодня я буду ночевать в своей комнате.

Кана часто-часто закивала головой и, пятясь, выскользнула за дверь.

Я откинулась на вышитую подушку, положила голову на жёсткую спинку диванчика и задумалась, что именно и как спросить в храме. Есть ли здесь тайна исповеди? Что из себя представляет вера? Судя по отсутствию крестика у меня на шее – точно не наше христианство. Возможно, это и к лучшему. Я, совершенно точно, не была готова выслушивать разглагольствования храмового служителя о покорности и прочей ерунде. Интересно, как здесь называются священники?

В коридоре, тем временем, раздавался быстрый шёпот, шаги нескольких людей и хлопанье дверей. Значит, Кана не единственная служанка в доме. Кто-то ещё помогает ей. И не думаю, что это – повариха. С кухни в дом прорублено окно в стене и нет двери. Значит, поварихе вход в дом запрещён.

К приезду доктора детская комната была вычищена и вымыта. Нашлись и шторы на окна.
Доктор был стар, толст и равнодушен. И ко мне, и к моим болезням, и к вопросам Вассы.

Послушал лёгкие через сорочку смешной деревянной трубочкой, нащупал пульс и что-то посчитал, заглянул в рот и заявил:
— Потеря сознания у юной кир от излишней впечатлительности. Лёгкая еда, фрукты, крепкие бульоны, на ночь можно тёплое разведённое вино. Обязательно ежедневные прогулки на свежем воздухе. Некоторая слабость и бледность – следствие болезни. Так же, как и её дерзость вам, уважаемая.

— Доктор, я хочу завтра посетить храм.
— Отличная идея, отличная. Разговор с пастырем благотворно повлияет на ваше нервное состояние! Если будут проблемы со сном – можете принимать вот этот сироп. Но не более одной ложки на ночь!
— Что это за лекарство, доктор?

Я с подозрением смотрела на тёмный стеклянный пузырёк с жидкостью.

— Это знаменитый сироп госпожи Уинслоу. Он содержит небольшую дозу морфия, который служит прекрасным успокоительным. Его дают даже младенцам, очень рекомендую!

Ой, что-то я такое слышала про старинные лекарства. Думаю, обойдусь и без этой дряни.

Доктор привычно протянул руку, в которую Васса сунула крупную желтоватую монету.

Дождавшись, пока Кана проводит доктора, я позвала её к себе в комнату.

— Кана, пожалуйста, перенеси сюда все мои вещи с чердака. И ещё, подскажи, далеко ли находится храм? Я так ничего и не вспомнила…
— Кир Стефания, не очень далеко. Вы всегда туда пешком ходили.

Ох ты… И на «вы», и «кир Стефания»… Возможно, это и к лучшему. Кана слишком мягкая, чтобы идти против сестры. А вот доносить на меня она вполне может. И даже не будет считать, что делает что-то гадкое. Не считает же она моего жениха неудачной партией. Как она тогда сказала про него, когда я выспрашивала? «Справный»… Ага, справный. Только забыла упомянуть, что жених больной. И ведь думаю, не одна она понимает, что Жожель этот пытался девочку изнасиловать. Но – нет, все будем стыдливо молчать и отводить глаза. Так что пусть я буду кир Стефания.

Когда ни на кого не полагаешься – не получишь плевок в спину. Это я прекрасно запомнила по своей прежней жизни.

— Завтра проводишь меня в храм, Кана.
— Слушаюсь, кир Стефания.

___________________________________________
Успокаивающий сироп госпожи Уинслоу (морфий).

В 1849 г-жа Шарлотта Н. Уинслоу предложила всем свой Успокоительный Сироп. Коктейль, который объединил компоненты, такие как карбонат натрия и аммиак, возможно, был относительно безопасен – за исключением одного момента: он содержал 65 мг. морфия. Сироп был популярен для успокоения маленьких детей во время прорезания зубов и других недугов. Нью-Йорк Таймс написали, что эффект сиропа был «как волшебство; малыш быстро засыпает, и вся боль и нервозность исчезают». К сожалению, дети стали часто погибать от передозировки морфием. Американская Медицинская ассоциация осудила сироп, как "детоубийцу" в 1911 г., несмотря на то, что он оставался на рынке Великобритании до 1930 г.

Глава 7

Проснулась я от шума за дверью – Кана возилась в комнате с посудой и тихонько звякала серебром под скрипучее бурчание своей сестры. Терпеливая она всё же женщина.

Есть вместе с Вассой я не захотела. Неторопливо умылась, нашла платье, которое мне сегодня понадобится, оделась.

Завтракать я предпочла в своей комнате и Кана безропотно накрыла мне стол. Сладкая каша со сливками, тёплые ванильные булочки и совершенно божественный кофе! Аромат его я почувствовала ещё до того, как села завтракать. Но у меня на столе в кувшине была простая вода. Мне опять пришлось надавить на Кану. Я слышала, как она ходила спрашивать разрешения у Вассы и готовилась к очередной перепалке, но Кана вернулась, неся красивую джезву и сахарницу. Я получила свой утренний допинг! Это несколько примирило меня с действительностью.

После завтрака, подождав, пока поест Кана, я надела дурацкий чепец и мы, наконец-то, вышли на улицу. Дом, довольно большой, из песчаника, стоял на взгорке, но из-за разросшейся небольшой рощицы ту самую Мончу я всё ещё не видела. Широкая дорожка больше напоминала аллею – по обе стороны, густо сплетая ветви, стояли совсем ещё голые деревья. И только с середины склона через ветки я увидела первый дом. Он был скрыт от дороги высокими зацветающими деревьями. Не знаю, яблони или что-то другое.

— Кана, что это такое?!
— Так это семьи Суров дом.

Я даже не представляла, что бывают такие дома. Более, чем странное строение! Как-будто великан-младенец взял и слепил вместе кучу различных домов и домиков. Все полуторноэтажные, с каменным первым этажом и фахверковой надстройкой, но с разными окнами, разной формой крыш и крылечек. И все – сросшиеся между собой!

— Кана, а почему у них отдельные входы?
— Так детей когда отделяют – они пристраиваются. Вот, кир Стефания, которая часть в центре – там сейчас старший сын Суров живёт с женой и детьми. А раньше там прадед его жил. А младшим – пристраивают.
— Кана, а почему нельзя сделать отдельные дома?!
— Так налог на каждый дом платить придётся. А это всё – один дом считается.
— Это сколько же сейчас здесь семей живёт?
— Ну, вот считайте, кир Стефания, сами Суры-старшие, у них четверо детей было, дочку выдали замуж, а сыновья тут пристраивались. А у сыновей тоже дети взрослые уже… Суры-старшие помрут – их дом займут те внуки, что ещё не обзавелись своим. А не помрут – так будут всем кагалом новое пристраивать.

Всего я насчитала в этом странном доме восемь крылечек. Возможно, что и ошиблась – слишком часто загораживали этот человейник садовые деревья.

— Кана, а чем они живут?
— Так землю вашу пашут, кир Стефания. Огород у них огроменный. Средний сын у них овец держит, зимой девки ткани вырабатывают. Богатая семья получается.

Мне такой колхоз показался несколько странным, но следующий дом был ещё длиннее. Мы прошли уже пару километров, а эти забавные дома всё не кончались.

А вот людей на улице я практически не видела. Только пару раз мне кланялись молодые женщины, одетые в похожие на мой чепец головные уборы и аккуратные холстинковые платья. Одна из них попалась нам навстречу с большой корзиной, прикрытой белой салфеткой. Вторая сидела на низенькой скамеечке в ажурной тени раскидистого дерева и вязала, а рядом с ней возились трое малышей. Увидев меня и Кану, она торопливо встала и низко поклонилась. А потом долго-долго смотрела нам вслед, заслонив лицо ладонью от солнца.

Я оглядывалась несколько раз, а она всё продолжала смотреть. Наверное, редко видела меня. Похоже, особо гулять Фанию раньше не выпускали.

Из болтовни Каны поняла, что дома специально ставят очень далеко друг от друга. И ведёт эта улица к храму. А от храма, дальше, и начинаются дома Жожеля. Кана притомилась и замолчала, а я задумалась. Возможно, это и не самое плохое решение – жить вот такими общинами. У каждой семьи есть свой угол, но в тоже время есть к кому обратиться за помощью. Вряд ли все три малыша были детьми этой молодой женщины. Скорее всего, мамы-соседки скооперировались и оставили своих детей на одну, и у двоих из них появилось время на работу.

— Кана, а по сколько детей обычно в крестьянской семье?
— Когда пятеро-шестеро, а бывает, что и больше…

Я чуть не присвистнула. Это получается, что в таком доме живут человек пятьдесят…

— Так ведь можно и до бесконечности дома разращивать.
— Нельзя! Больше двенадцати в ряд не разрешают ставить.
— А если семья дальше разрастётся?
— Значит, будут ставить отдельный дом, новый. Или уйдут в город, учениками. Бывает и так. Ваш батюшка начинал когда управлять – домов только четырнадцать было. Это уже при нём разрослась Монча.
— Столько рожают детей в семье, значит – очень медленно растёт, значит – люди предпочитают в город уходить?
— Что вы, кир Стефания! Умирает-то их сколько? Батюшка ваш завёл коров специально, аж трёх держал, когда голодные годы были – матерям и детям молоко отдавали. А до него, говорят, больше половины детей умирало. Ежели изо всех рождённых трое или четверо вырастут – это счастливая семья.

Ох, не по себе мне от такого счастья…

— А сейчас?
— Что сейчас?
— Сейчас где эти коровы?
— Ну, так кир Васса продала. Сказала, что старые очень, толку от них мало.
— А новых купила?
— Пока нет.

Понятно…

Храм был сложен из такого-же сероватого песчаника, как и мой дом. С остроконечной черепичной крышей и странной формы звездой на небольшом шпиле.

Внутри было тихо и прохладно, даже зябко. Толстые каменные стены ещё не прогревались на солнце. Стены внутри были оштукатурены и расписаны цветами и травами, пахло свечным воском, тянуло каким-то сладким ароматом, приторным и тяжёлым. В центре храма, на невысоком пьедестале, стояла каменная статуя в полтора человеческих роста. Седой старец держал на ладони всё ту же странную звезду. У ног его, на специальной каменной подставке, горели несколько огоньков. Кана правой рукой коснулась своего лба, губ и груди и низко поклонилась статуе. Отошла в сторону и в одной из стенных ниш взяла коротенькие тонкие свечки. Положила монетку на пару уже лежащих там.

Ой, как неудобно! Я даже не подумала, что придётся тратить какие-то деньги. Вряд ли Васса платит сестре достойно.

— Кана, я верну, обещаю!

Она улыбнулась и кивнула мне. Протянула одну из свечей, свою зажгла от горящей и что-то неслышно забормотала под нос, забавно шевеля губами.

— Дочь божья, говорят, ты болела?

Я вздрогнула – голос раздался из-за спины, но я совершенно не слышала шагов. Развернувшись, я застыла с открытым ртом – слишком уж нереально выглядел служитель.

Глава 8

На свете я прожила не так и мало. И красивых мужчин видела достаточно. Умных, интересных, разных…

Священник, который стоял за моей спиной, отключил у моего тела все двигательные функции. Он был не просто красив, он был – идеален! Начиная от голоса, который густым бархатом окутывал разум, и кончая потрясающей формы руками. Вот прямо-таки – анатомически-правильными.

Золотистой волной, идеальной в своём изгибе, на широченных плечах раскинулись волосы.

Прекрасное в своём совершенстве лицо, удивительной яркости и синевы глаза, тёмные брови и густые длинные ресницы… Такие губы мог бы сделать гениальный пластический хирург!

Сердечко бедной Стефании норовило пробить мою грудную клетку. Она, именно она, а не я, покраснела так, что полыхнули уши… и потупилась. Это была самая яркая физиологическая реакция на моей памяти.

Посмотрев на грязноватый пол, я мысленно сосчитала до десяти, подняла глаза и ответила:

— Добрый день.

При такой внешности – что он делает в этом захолустье?! Да и девочка, похоже, была влюблена в него. Ему лет двадцать пять-двадцать семь, он не может не знать, какое впечатление производит на Стефанию. И, тем не менее, стоит передо мной с победной ухмылкой на лице. Это настораживало. Я ответила – теперь ваш ход, красавчик.

— Благословите, патроно Серджио!

Кана стояла чуть сбоку от меня, низко склонив голову и ожидая этого самого благословения. Патроно несколько нетерпеливо, даже не поворачиваясь к ней, левой рукой то ли произвёл это самое благословение, то ли отмахнулся от неё…

Всё так же ласково-снисходительно улыбаясь, он спросил:

— Твоя душа в смятении, дочь Божья? Ты хочешь поговорить об этом?
— Да, патроно Серджио, я бы хотела поговорить…

Кана, я так понимаю, вовсе не та божья дочь, о душе которой беспокоится патроно.

Одним плавным жестом руки он выдворил Кану из храма и, нежно прихватив меня под локоток, отвёл к глубокой нише. Больше всего это напоминало боковое место в вагоне поезда – столик и два сидения напротив. Только вместо окна с белыми шторками – глухая каменная стена с вырезанной звездой.

— Присаживайся, дитя… Я слушаю тебя.

Слово «Божье» после «дитя» патроно аккуратно упустил.
Я села и, не поднимая глаз от стола, изо всех сил изображая смущение, сказала:

— Патроно Сержио, я не знаю, как мне быть… Вчера у нас присутствовал в гостях мой жених, Жожель…
— Что смутило твою душу, Стефания?

Ах, какой голос!

— Патроно, мне показалось, что он болен разумом.
— Стефания! Как истинная дочь Божья ты не должна произносить таких слов!
— Почему, патроно?!

Я подняла глаза и села удобнее. Вот с этого места – поподробнее, пожалуйста!

— Ты же знаешь, Стефания, печальную историю молодого Жожеля! Как же ты можешь отказать ему в любви и опоре?
— Патроно Сержио, я боялась сказать…
— Говори и ничего не бойся! Я здесь именно для того, чтобы развеять твои сомнения, Стефания.
— Я болела, это правда. И у меня был сильный жар. И теперь в памяти путается многое, а кое-что из прошлой жизни я так и не вспомнила. И никто мне не хочет сказать, от чего именно я заболела?

Интересно будет выслушать твою версию, дружок.

— Всевышний, в своём милосердии, послал тебе испытание. И только пройдя его с честью, ты сможешь взглянуть ему в глаза и сказать: «Я выполнила своё предназначение, отче!»
— Моё предназначение выйти замуж за Жожеля?

Я сделал грустное лицо и заморгала – вот-вот слезу пущу. Но я прямо чувствовала, что сейчас патроно ляпнет что-то важное, и я узнаю ещё одну грань этого мира. Ничего, я всегда была сильным человеком. Я соберу знания о мире по крошкам и по осколкам и научусь жить, не выдав себя.

— Конечно, дитя Божье! Ведь этот брак даст надежду стольким людям!

Вот вопрос бракосочетания с больным человеком меня интересовал. Неужели местная церковь считает такой брак Божьим делом?

— Патроно Серджио, а разве Всевышний одобряет браки с такими, как Жожель?
— Не тебе, дитя, судить об умственном здоровье будущего мужа! Ты должна быть покорной и послушной женой, а не интересоваться тем, что тебя не касается!

Но при этом лицо брезгливо скривил. Интересно, действительно разрешены такие браки или добрый патроно решил закрыть глаза на болезнь жениха? Правду он мне, конечно, не скажет. Но хоть сколько-то информации нужно из него вытащить.

— Патроно Серджио, когда вы говорите со мной, то я всё понимаю, правда-правда! А когда ухожу домой – мысли путаются! Расскажите мне ещё раз, кому я смогу помочь этим браком, как я смогу заслужить с его помощью благоволение Всевышнего?!

Дальше мне оставалось только молча офигевать от распахнувшихся перспектив. Патроно Серджио пел соловьём о милосердии, о посильной для меня ноше, о радости дарить помощь и оказывать поддержку… Но это всё я и без него могла придумать, не напрягаясь. А вот то, что касалось моего имущества, он упомянул вскользь и очень обтекаемо. Пожалуй, уточню.

— Но ведь материальное тоже имеет значение, патроно Серджио! Я беспокоюсь о кир Вассе. Что останется у неё, когда я перейду к мужу?
— О, доброе дитя! Не беспокойся! Твой отец, как ты знаешь, оставил достойной жене своей четыре дома. Это большие дома, но, конечно, ты отдашь малую толику в благодарность за заботу о тебе. Но совсем немного, дитя Божье. Даже меньше, чем ты пожертвуешь храму. Согласись, стыдно было бы одарить человека более, чем ты одариваешь храм? Это было бы не слишком достойно истинной дочери Всевышнего!

Ага… Вот мы и добрались до самого главного… Но уточнять дальше я не рискну. Важно понять одно – и храм, и мачеха в моём браке заинтересованы материально. То есть, им выгодно спихнуть меня за агрессивного дебила.

— Патороно Серджио! Вы такой умный! А ещё я беспокоюсь о будущем. Я не слишком разбираюсь в законах и боюсь ошибиться. Но вы же мне поможете? Что будет, если мой муж, вдруг, умрёт? Ну, вот как мой папа? Кому достанется его имущество?
— Разумеется, его почтенной матери, кир Пунте!
— А я? Как же тогда я?
— Ты, Стефания, будешь жить с кир Пунтой и покоить её старость.
— А потом? Ну, вы простите, патроно Серджио, что я спрашиваю, но я же из всех самая молодая. Должна же я знать, как я буду жить потом. Вдруг кир Пунта напишет завещание и всё отдаст храму? А куда денусь я?!

Ухмылку патроно сложно было понять по-другому – он точно понимал, что уж кир Пунта-то переживёт меня. Но она так же мгновенно исчезла, как и появилась перед этим.

— Двери Божьего Приюта всегда открыты для детей Всевышнего. Ты должна быть любезна с кир Пунтой и покорна её воле, и тогда она внесёт за тебя вклад в Приют. Есть не слишком требовательные Божьи Приюты, Стефания, и достаточно будет двух-трёх домов.
— А если она мне откажет? Старые люди бывают капризными, патроно Серждио. Да вы и сами должны это знать. Наверняка не все ваши прихожане одинаково ласковые и добродушные.

Он значительно покивал головой и ласково улыбнулся.

— Ты права, Стефания, но не мне, скромному патроно, на это жаловаться. Пусть Всевышний простит им их невольные прегрешения, как я им прощаю…
— Но вы не ответили, патроно Серджио, что мне делать, если я не сумею угодить кир Пунте?
— Думаю, что эту тяжесть я смогу снять с твоей души, дитя Божье. Я поговорю с кир Вассой и мы внесём этот пункт в твой брачный контракт.

Очень-очень мне не понравилась эта оговорка – «мы внесём»… Даже интересно, какое отношение этот патроно имеет к моему брачному контракту? Заодно уж и спрошу сейчас…

— Патроно Серджио, а могу я сама посмотреть свой брачный контракт?

Патроно разгневался! Он обрушил на мою голову громы и молнии, упрекая в недоверии к себе, в том, что я не ценю заботу и пренебрегаю словами кир Вассы, что не дело юной кир портить глаза документами и разбирать недоступные её уму договора, что я очень огорчила сейчас и Всевышнего, и самого патроно…

Бедный патроно! Какая неблагодарная зараза свалилась на его голову за скромный куш для храма! В общем-то, мне всё было уже понятно… И даже финальное заявление патроно Серджио ничего не изменило в моём понимании ситуации:

— Ты обязательно увидишь свой брачный договор в день свадьбы. Утром к вам приедет архаус с помощником, привезёт уже готовые документы и убедится в том, что вы сами, лично, подпишите его. И ты, и твой муж! Всё будет совершено в соответствии с законом! Ты очень, очень обидела меня своим недоверием, Стефания!

Прямо захотелось пожалеть беднягу...
 

Глава 9

Свадьбу мою нужно ожидать осенью – раньше и неприлично, и невеста, то есть — я, ещё не вступила в брачный возраст. До семнадцати лет никто не проведёт церемонию в храме. А вот возраст совершеннолетия женщины – двадцать шесть лет. И до этого она не имеет возможности принимать решения о замужестве, распоряжаться финансами и иметь собственность.

Все эти сведения проскользнули в беседе с пастором, скрытые слоями бесконечных «дитя Божье», «всё во власти Всевышнего», «девице приличествуют покорность и незлобивость», «твоё недоверие расстраивает…» и прочая, прочая, прочая…

Я просто задыхалась от недостатка информации! Да, до осени ещё есть время, но я даже не представляю, где и у кого я могу разжиться необходимыми знаниями. Я уже третью неделю в этом мире, а даже не представляю, нужно ли мне готовить побег из дома или есть возможность уладить всё миром.

Я не знала, равен ли местному дворянству титул «кир» или это просто вежливое именование обеспеченных людей. Я не представляла строения местного общества и не знала, есть ли какие-то местные институты или социальные обычаи, способные меня защитить от чудовищного брака. Дни мои проходили в тошнотворных занятиях уборкой комнаты, ремонтом моей одежды, прогулках под присмотром кир Вассы, которая, после моего визита к патроно, сопровождала меня всюду и прочей мутотени. Я просто физически чувствовала, как время сочится водой сквозь пальцы…

Спорить с мачехой я больше не спорила, у нас установилось что-то вроде нейтралитета. Мы практически не разговаривали с ней, но и не мотали друг другу нервы. Так проще, да и я боялась насторожить Вассу, а она, очевидно, опасалась скандалов – к неподчинению она не привыкла. Думаю, списала мою непокорность на то, что я не слишком ещё выздоровела после болезни. Или на что-то другое. Я совершенно не понимала эту тётку.

Но в седьмой день местной недели, день отдохновения, как его называли, мы отправились в гости к кир Пунте и Жожелю. Ответный визит, так сказать.

Вчера, в день славословия, мы совместно посетили храм. Именно там я и заметила то, что, в общем-то, заподозрила с самого первого разговора с патроно Серджио. Васса была влюблена. Не стану утверждать, что они были любовниками, но то, как эта мороженая баба смотрела на красавчика – говорило само за себя. И то, что патроно прекрасно понимал ситуацию – тоже было понятно.

Скорее всего, он не рискует спать с ней – слишком маленький мирок и скрыть это будет невозможно. Но вот когда он распинался перед толпой о братской и духовной любви – он кинул на Вассу несколько весьма жарких взглядов. Так что, скорее всего, он, Серджио, просто морковка, повешенная перед мордой ослицы. Она его любит, а он – весьма хладнокровно пользуется этим. Мне, всё же, не пятнадцать лет, а со стороны такие эмоции видны практически сразу. Поэтому я особо в своих выводах и не сомневалась. Мне вот только интересно, здесь местные священники женятся или это запрещено?

Именно в день отдохновения, местное воскресенье, я предприняла первую попытку вбить клин в дружное и любящее змеиное кубло.

Одевалась я с помощью Каны, но платье тщательно выбрала сама. И очень внимательно проследила, чтобы некоторые детали остались ею не замечены. Шаль на мне была лишней, погода стояла тёплая, но я сослалась на озноб, и Васса не стала возражать. В дороге мне было жарко, но и снять её раньше времени я не могла. Приходилось даже слегка сутулиться, чтобы финальный момент не наступил раньше времени.

Дом кир Пунты был поменьше и победнее моего и, пожалуй, требовал ремонта. Не критичное состояние, но облупившаяся местами краска, некоторый разор в придомовом цветнике, повреждения на мощёных дорожках, которые, если не устранить, грозили дорасти до проблемы.

Зал, который являлся почти копией нашего, за исключением зеркала и бархатной скатерти. Скатерть здесь была явно попроще и не слишком новая. Всё то же самое, что и в моём доме, плюс – Жожель и кир Пунта. Он потянул руки к моему лицу, но я уже успела запомнить его манеры и шлёпнула по рукам. Ощутимо так шлёпнула.

— Кир Васса!

Вопль кир Пунты прозвучал так, как будто я избила её мальчика. Жожель хныкал и обиженно тряс рукой перед лицом мамаши.

— Больно-больно! Мама, она больно-больно!

Не позволив набравшей в грудь воздуха Вассе открыть рот, я сказала:

— Патроно Сержио уже укорял меня и говорил, что юным незамужним девам приличествует скромность! Вот когда мы получим благословение в храме – тогда и только тогда муж будет иметь на меня все права! И вы, как взрослые женщины, должны оберегать мою невинность!

Сказала я всё это, потупив глазки в пол. Не думаю, что они мне поверили, но растерялись обе. А что тут можно возразить? А вдруг и правда патроно что-то такое говорил?! И что сказать вслух, чтобы вывернуть ситуацию в свою пользу? Сразу, в первую секунду, они не сообразили, а потом уже было поздно – вошла служанка, дебелая блондинистая девица лет двадцати, спросив:

— Кир Пунта, можно подавать?

Кир Пунта, с багровыми пятнами на щеках, пригласила нас к столу. Девица повязала Жожелю на шею большую салфетку, а он, очевидно в благодарность, погладил её обширную задницу. Все сделали вид, что ничего особого не происходит.

Залезть в тарелку с супом я Жожелю не позволила. Ждала момента и дождалась. Как только он протянул руку к моему бульону с яйцом, я ткнула его в руку вилкой.

— Ой, какой ужас! Жожель, прошу у вас прощения, я не думала, что сделаю вам больно! Я хотела только слегка указать вам, что это моя тарелка!

Крови не было, я же не зверь, да в этот раз Жожель не ныл и, кажется, задумался.

— Кир Васса!

Это вступила кир Пунта. Ответ мачехи не заставил себя долго ждать.
Васса аж порозовела, собираясь учинить мне приличный выговор.

— Стефания, что ты себе позволяешь?!

Я протянула руку, побулькала в её тарелке и вытащила оттуда четвертинку яйца. Рукой. И съела. А потом посмотрела ей в лицо и сказала:

— Очень-очень вкусно!

Тишина была более, чем глубокая. Шаль я оставила в коридоре, поэтому сидела сильно сутулясь. И сейчас решила, что это наилучший момент для нового конфликта. Я гордо выпрямилась и расправила плечи. Ветхая и тонкая ткань на груди перекосилась, не зря же я вчера её в нужных местах поскоблила ножом, разъехалась и появилась небольшая прореха. Ничего особенного, даже сорочку почти не видно, но я, глядя в глаза кир Пунте, спросила:

— Кир Пунта, после свадьбы вы сошьёте мне новое платье? Будет неловко, если такое произойдёт в церкви. Я, к сожалению, ещё расту, а эти платья шили ещё при папе, они все такие ветхие…

Служанка наблюдала сцену с жадным любопытством, явно никакие силы не заставят её молчать о таких происшествиях. Обе дамы пребывали в глубокой задумчивости. Багровые пятна на щеках кир Пунты грозили захватить всё её лицо, тогда как молчаливая и холодная Васса побледнела. Она не могла себе позволить публичный скандал, но и что делать с открытым неповиновением – не знала.

Васса взяла со стола высокий стакан с водой, сделала пару глотков и подавилась. Я потянулась, отчего ткань у меня на груди поползла ещё сильнее, и похлопала мачеху по спине…

Жожель вытащил из тарелки мамаши яйцо и теперь, совершенно успокоенный, начал облизывать пальцы.

Глава 10

Праздничный обед закончился в полном молчании, но, как только кир Пунта заикнулась насчёт погулять, я твёрдо ответила:

— Только все вместе, кир Пунта! Я дорожу своим добрым именем и не позволю бросать на него тень! Все прогулки вдвоём – после свадьбы, не раньше!

Она ещё пыталась сопротивляться:

— Кир Стефания, не вижу ничего дурного в прогулке жениха и невесты! Я и сама перед замужеством любила гулять со своим женихом. Ах, это были чудесные времена, кир Стефания, уверяю вас!
— Возможно, Всевышний и наказал вас за отсутствие девичей скромности!

И я демонстративно указала на Жожеля.

Её лицо аж перекосило от ненависти, но она взяла себя в руки и промолчала. Ох, думаю — откладывает в памяти каждое моё слово, мечтая рассчитаться после свадьбы.

Понимаю, что дамам было необходимо побеседовать с глазу на глаз, но отходить от кир Вассы хоть на шаг в сторону я отказалась. Взять себя за руку Жожелю я тоже не позволила. Тут, как ни странно, всё вышло совсем просто. Дамы двинулись по садовой дорожке парой, а я прямо на крыльце достала из бокового кармана платья вилку и показала Жожелю. Это его несколько отвлекло от меня и он, в сопровождении той самой дебелой служанки, Парсы, отстал и от меня, и от идущей впереди парочки. А я с удовольствием грела уши в беседе.

— Кир Васса, я считаю необходимым внести некоторые изменения в контракт.
— Какие именно, кир Пунта? Мне кажется, мы уже всё обсудили!

Голос мачехи был таким естественным, а недоумение столь натуральным, что я просто восхитилась. Какова?! Ей бы на сцене театра блистать, сам Станиславский бы аплодировал и кричал:

— Верю-верю!
— Меня смущает недостаток одежды у кир Стефании. Всё же достойное приданое высокородной чётко указано в «Уложении о браке».

Я насторожила уши – что ещё за «Уложение» такое? Не тот ли это свод законов, который мне и нужен?

— Смею вас заверить, кир Пунта, количество туалетов Стефании даже больше, чем требует уложение.
— Количество, дорогая кир Васса, может быть и больше. Но вот качество этой одежды, которая юная кир продемонстрировала сегодня – явно неудовлетворительное!
— Кир Пунта, вы и так получаете в приданое больше, чем могли бы получить с другой невестой!
— Но и вы, кир Васса, получаете некоторые излишки! И это даже не одежда, которая рано или поздно износится! Мне кажется, вы обязаны побеспокоиться о достойных облачениях!

Дамы так увлеклись беседой, что кажется слегка позабыли про меня. Но тут с воплем прибежал укушенный пчелой Жожель и кир Васса быстренько свернула разговор.

— Хорошо-хорошо, я жду вас завтра после обеда, дорогая кир Пунта!

По дороге домой Васса начала было скандалить со мной, но быстро прекратила. Я пообещала, что возле церкви кинусь молиться со слезами и воплями:
«Дорогой Всевышний, сделай так, чтобы я больше не росла! И мне так жаль, что кир Вассе придётся купить мне новое платье!»

— Как вы понимаете, кир Васса, я буду стараться, чтобы мои мольбы услышало как можно больше народу.

Васса, всё же, тётка с характером. Вздохнула, постояла минуту, сдерживая «справедливый» гнев, и достаточно спокойно сказала:

— Завтра после обеда мы обсудим твой гардероб с кир Пунтой. И не радуйся, как идиотка, Стефания. Уж мы побеспокоимся, чтобы твои платья являли собой образец скромности. Вряд ли они тебе понравятся. Если ты хочешь новый гардероб – он у тебя будет, детка. Болотного цвета и обязательно на вырост. Ты же ещё растешь, детка! — и она улыбнулась.

Если бы вся эта безумная история не касалась меня лично – я бы, возможно, даже восхитилась её характером. Хоть и гадина, но какая последовательная и хладнокровная! Умеет даже чужой выигрыш обернуть в проигрыш. Её бы в бизнес запустить – цены бы не было! Акула, а не высокородная дама! Но мне веселиться не приходилось.

Уже у самого дома я спросила:

— Кир Васса, а где у нас лежит «Уложение о браке»? Я хотела бы лично проследить, что с моим приданым всё правильно.
— Я пришлю тебе книгу после ужина.

О, это просто замечательно! Я хоть узнаю, смогу ли я читать! Эта мысль не давала мне покоя уже несколько дней. Кто знает, вдруг я просто не умею, тогда нужно будет придумывать фокус какой-нибудь, чтобы меня обучили. Хоть сколько-то. Для меня это жизненно важно.

И после ужина Кана действительно принесла мне небольшой толстенький томик «Уложение о браке, изданное в помощь высокородным девицам и их почтенным родителям».

Читать я смогла. Достаточно бегло. Каждая буква была мне знакома, но легче всего я воспринимала текст, когда читала вслух. Странно, конечно, но хоть так.

Книга меня несколько разочаровала.

Это самое «Уложение» — просто сборник всякой мути. Подробно описан минимальный достойный размер приданого – одежда, обувь, бельё, посуда. Даже указано, сколько чулок должно быть непременно новых, а сколько – дозволительно ношеных. Отдельно глава посвящена была наряду невесты, свадебным блюдам, даже несколько меню примерных привели. И всякое прочее – как рассадить гостей, как себя держать с королевским архаусом, как – с его помощником, какой суммой оплачивается брак в разных случаях – если подписание брачного контракта проходит в доме архауса, если в доме новобрачных, если в одном городе и если архаус или его помощник вынуждены приехать в рейт. Прямо целый прайс на услуги. Рейт, как я поняла – это вот и есть моя деревня, та самая Монча, владетельницей которой я была. Ну и прочая муть.

Но эта книжонка дала мне возможность понять несколько важных вещей о мире.

Уже существуют печатные книги. Это очень хорошо. Это говорит об уровне развития мира. Всё же не совсем глухое средневековье. Архаус – королевская должность. И очень-очень важная! Они, если верить книге, славятся неподкупностью и большой властью. Ну, насчёт неподкупности – очень уж… недостоверно. Но всё же…

Вечером я уговорила Кану посидеть у меня и поболтать.

По этому «Уложению» мой покойный папенька, со слов Каны, собирал приданое для своей жены.

Очень уж ему не терпелось молодуху в постель заполучить! А откуда у крестьянки такие деньги?

— Кана, а скажи, кир Васса охотно за него пошла?
— Ой, уревелась тогда она! И в ноги родителям кидалась! Да разве ж кто будет девку молодую слушать?! А потом и ничего так… И стерпелось, и слюбилось у них. И вон как славно жили! Семь лет всего и дал им Всевышний счастья…

Ну, понятно хоть, почему Васса такая стервозная. Но вот мстить мне она зря взялась. Я, всё же, не папенька. Стефания тогда совсем ребёнком была, когда они женились, что ж отыгрываться теперь на мне?

Кроме того, я выяснила, что мир в государстве стабильный. Потому что книга старая и затёртая, а цены всё те же самые. Это я специально уточнила у Вассы за завтраком. Ну и главное – узнала названия монет! Хотя, конечно, не представляла ещё, как они выглядят. Ну, ничего – успею ещё.

Не думаю, что здесь, в Монче, можно купить чулки и ткани. Скорее всего, если нужен новый гардероб – придётся ехать в ближайший город. Где бы ещё узнать, как он называется?

После обеда пришла кир Пунта и дамы, вдвоём, очень тщательно, перебрали весь мой гардероб, заставив меня перемерять каждое платье. Немного спорили, но в целом – договорились.

Я видела, что Васса уступает кир Пунте. Уступает и улыбается. Очевидно, что мысль выдать меня за Жожеля и остаться хозяйкой подросшего хозяйства греет ей душу. Интересно, сколько же домов она собирается «отщипнуть» от моего наследства?

Глава 11

Поездка в город состоялась через день. Из сарая выкатили некое подобие открытой коляски, Кана и ещё одна служанка обмыли это «великолепное» сооружение и протёрли от пыли тряпками.

Из рейта прибыл крепкий пожилой крестьянин в парадной одежде, ведя в поводу двух коней. Это входило в обязанность жителей рейта – предоставлять коней и кучера четыре раза в месяц. Кроме того, каждый из них должен был отработать на моих землях не меньше двух дней в месяц. И поставить мне определённое количество битой птицы, яиц и молока с каждого дома. А осенью – отдать четверть урожая. Ну и были ещё кое-какие привилегии. Кана точно не знала.

— Не моё это дело, кир Стефания. Это бумаги нужно смотреть, а я худо читаю. А вот кир Васса всё знает, можно у неё спросить.
— Нет, пока не нужно, Кана. Спасибо тебе за помощь. Кстати, а как называется город, куда меня повезёт кир Васса?
— Думаю, что в Рикберс, кир Стефания. До Катенга и дольше ехать, да и цены там выше. В больших городах всегда так – всё дороже.

Я с любопытством разглядывала мужчину, запрягающего коней. Белая рубаха, чёрная суконная жилетка с яркой вышивкой толстыми цветными нитями, короткие, чуть ниже колен, чёрные же штаны и яркие чулки. Башмаки кожаные, довольно забавные, с чуть задранным носом. И шляпа с петушиным пером, похожая на тирольскую. И роскошные, прямо-таки вызывающе-пышные рыжие усы.

В город Васса приоделась. Платье из шелковистой ткани, серьги, брошь, скрепляющая шёлковый воротничок. Очаровательный бархатный жакет, хотя по такой тёплой погоде мне он показался лишним. Тонкие светлые перчатки с кружевной вставкой. Больше всего мне в её наряде понравилось отсутствие головного убора. Возможно, мой уродский чепец носить вовсе не обязательно? Или это только замужние женщины могут ходить без шляпок? Плохо то, что такие вещи любая девушка знает чуть ли не с рождения. Я даже не могу спросить – сразу появятся вопросы…

Уточню у Каны, когда вернусь домой. Она, кстати, так и не проболталась никому про мои проблемы с памятью.

В город ехали молча, Васса слегка улыбалась своим мыслям. Я тряслась на сидении и понимала, что даже подушки под попой не спасут от синяков – рессор ещё не придумали.

До Рикберса мы добирались почти два часа по моим прикидкам. Кстати, здесь часов я пока не видела.

Дома на въезде  в город такие же необычные, как и в Монче. Город не слишком велик, чуть больше получаса мы ехали до центра. Улицы узкие, на некоторых с трудом могли бы разъехаться две коляски. На некоторых и одна еле-еле проходила – дома стояли плотно. Улочки петляли, иногда сливаясь и становясь чуть шире. Тогда по краям появлялись цветущие деревья. Я всё не могла определить, какие именно.

Почти весь город – одноэтажной и полуторной застройки. Только в центре – двух- и трёхэтажные дома с кучей лавочек на первых этажах. Думаю, что на вторых этажах жили владельцы торговых мест. Кстати, я узнала, что каждый подъезд дома называется -- въезд номер такой-то...

Небольшая, почти идеально круглая мощённая булыжником площадь, где с краю, у фонтана, женщины стояли с полными и пустыми кувшинами и увлечённо болтали, по периметру обсажена цветущими деревьями.

Как ни странно, мы почти не встречали повозок и колясок. Большая часть народу ходила пешком. Только раз в конце улицы мелькнули силуэты трёх мужчин на конях, и дважды попадались коляски, похожие на нашу. Надо бы узнать у Каны, почему так мало людей на конях. Обычай местный или дело в чём-то другом? Мне вот всегда представлялось, что в средние века на улицах полным-полно было всадников и карет.

Храм невелик, разве что чуть выше, чем Монченский. Одна половина площади вся занята лавочками и магазинами. Обувь, ткани, ювелирная. Продуктовых здесь не было. Думаю, что торгуют и в других местах, мы проезжали парочку мелких заведений, но здесь явно центр для тех, кто побогаче.

Швейная мастерская была в этом ряду единственной и располагалась в самом центре торговой дуги, между магазином, где окна были тщательно занавешены, а вывеска гласила: «Тайная одежда для дам» и лавочкой с полосатым навесом, укрывающим от солнечных лучей витрину, где были выставлены огромные рулоны тканей.

«Тайная одежда для дам» оказалась бельевой лавкой. Здесь две худенькие девушки сняли с меня мерки и хозяйка, такая же худенькая и вёрткая, пообещала за неделю сшить пять комплектов сорочек и панталон и не забыть чулки. Ткань Васса выбрала плотную и довольно грубую.

— Кир Васса, мне кажется, это не самый удачный выбор! Эта ткань грубовата и может натирать нежную кожу, позвольте посоветовать вам…
— Ман Лерна, зато эта ткань будет очень долго носиться. И никакой отделки, это – лишнее.

Смотрела при этом Васса мне в глаза и слегка улыбалась. Я молчала. Следующая точка – ателье.
Три платья из грубой бурой шерсти, глухих, уродливых, с нелепыми защипами на талии, которые сделают меня похожей на колонну.

— Кир Васса, эта ткань предназначена для подкладок. Она, безусловно, очень тёплая, но для платья молодой девушке…
— Нет-нет, ман Кронг, это именно то, что нужно. Ежедневные платья молодой жены должны быть практичными!

Средних лет женщина, в довольно элегантном платье, посмотрела на меня с жалостью, но промолчала. Клиент всегда прав.

Три платья из тонкой ткани для лета – тёмно-серого цвета.

— И вот здесь, ман Кронг, пожалуй, можно допустить и украшение. Обшейте, пожалуйста, манжеты и воротник коричневым репсом. Он достаточно плотный и платья будут значительно дольше носиться!
В данном случае, вся власть у Вассы именно потому, что у неё все деньги. Не более. Я смотрела, как она расплачивалась, и понимала – понадобится украсть у неё – украду. И совесть мучить меня не будет. Тем более, что эти деньги – моё наследство.

Сейчас она мстила мне за свой неудачный брак и за то, что я стараюсь оградить себя. Ладно, терпение, терпение и ещё раз – терпение. Слишком мало я знаю о её возможностях испортить мне жизнь. Я посмотрела ей в глаза и радостно улыбнулась. Так, как будто эти ублюдочные наряды – предел моих мечтаний.

Магазин тканей мы миновали молча. Зато в обувной лавке купили две пары грубых туфлей, больше похожих на мужские.

— Ничего, что они велики, кир Стефания. Можно подложить соломы и они станут даже теплее! Зато носить их можно ещё долго, пока нога не перерастёт!

Но мне издевательства Вассы были по барабану. Неприятно, но не более того. Когда мы переходили из ателье в обувную лавку, я заметила нужную мне вывеску «Помощник архауса». Она располагалась через несколько магазинчиков от ювелирной и раньше её загораживали деревья. Но теперь я точно знала, куда мне необходимо попасть.

За сегодняшний день я узнала, как выглядят местные реймы – серебряные монеты, как выглядят медные терсы, сколько стоит ткань, обувь, одежда. Это уже хорошо. Можно считать, что день прошёл не напрасно.

Глава 12

Следующие два дня после поездки в город я потратила на очень важное дело.

Из шкафа я вытрясла несколько платьев, долго вертела-крутила их и, наконец, решилась. Маленькое кружевное платье, которое уже не застёгивалось на мне и было безнадёжно мало, распорола, срезала кружевные детали и оторочку и принялась за красивый ситцевый наряд. 

Он тоже был мне маловат, но не так критично. Если обрезать рукава, сделав их на три четверти, и обшить кружевными рюшами, то будет вполне даже мило. Сложнее пришлось с верхней частью наряда. Шёлковый воротничок под горло я спорола и отложила. На нём очаровательная вышивка, может когда и пригодится. Вырез сделала неглубокий и узкий. Края спрятала под кружевными полосками. Пришлось распарывать боковые швы и расставлять верхнюю часть туалета. Длину юбки доставила кружевом. Тут уже не хватило на рюши, поэтому нижние десять сантиметров были игриво-прозрачны. Теперь платье доставало до косточек на ногах и выглядело довольно интересно.


Из крошечных обрезков и остатков кружева я скрутила что-то вроде трёх розочек. Не стану я носить этот уродский чепец. Ни одна горожанка не носила, ни старая, ни молодая. Похожие головные уборы я видела только на крестьянках. Сочетание нежно-голубой ткани в мелкую розочку с тонкими белыми кружевами делало меня юной и беззащитной. То, что мне и нужно.

Сложнее было с обувью. Старые туфельки были безнадёжно малы, все. Я долго крутила в руках очаровательную пару из мягкой белой кожи с пряжками-сердечками и на крошечном каблучке, не больше пары сантиметров, достаточно новые. Длина их казалась мне подходящей, но вот или нога с тех пор стала шире, или изменился подъём, но внутрь я влезть не смогла.

Пряжки пришлось спороть. Каждую туфельку я разрезала почти до начала пальцев на ногах. Да, так они на меня налезли и стали даже вполне удобны. Но – некрасиво! Углами, как собачьи уши, торчат куски кожи.

И тут я додумалась до очевидной, в общем-то, вещи. Если Стефания была единственной и любимой папиной дочкой, то у неё должны быть украшения! Хоть какие-то, хоть самые простые!

Комнату я обыскивала больше часа, но совершенно безрезультатно. Сходила даже на чердак – ничего.
Кана, напевая под нос себе что-то вроде куплетов, гладила бельё в гостевой комнате. Большая стопка отутюженных простыней и наволочек лежала на стуле рядом, слегка пахло жжёной тканью и сладковатым запахом отдушки. Атласные саше с этим ароматизатором лежали в глубокой глиняной миске.

Я устроилась в старом неудобном кресле, покрытом от пыли простынёй, и заговорила:

— Кана, скажи, а чем набивают вот эти мешочки, что так сладко пахнут?
— О, я каждый год весной хожу на луг и собираю баюльник. Даже когда высушишь – замечательно пахнет! А потом набиваю новые мешочки и перекладываю бельё в шкафу.
— Мне ты тоже положишь такие?
— Конечно, кир Стефания, обязательно!
— Скажи, Кана, а ты не помнишь, куда я убрала свою шкатулку с украшениями?

Кана растерянно посмотрела на меня и даже оглянулась на дверь. Заговорила, сильно понизив голос, почти шёпотом:

— Вы забыли, что ли, кир Стефания?! Сами же боялись, что кир Васса найдёт!

Я тоже существенно понизила голос:

— Я многое вспомнила уже, Кана. И шкатулку вспомнила! Но вот куда мы прятали – не помню!
— На чердаке, кир Стефания. Там, где самая большая балка примыкает к крыше, там такое углубление есть рядом… Вы сами-то не могли поставить, так я и прибрала туда. Вы же говорили, что вам батюшка ваш показывал.
— Точно, вот сейчас я и вспомнила… Ну, ты работай, а я пойду, у меня дела ещё. И знаешь, Кана… Можешь звать меня не кир Стефания, а кир Фания. Так даже лучше будет.

Второй раз на чердак я полезла не сразу. Сперва выглянула в окно и убедилась, что Васса сидит с вышивкой под цветущим деревом и нежится на солнце. Надо бы, всё же, узнать, что за деревья дают такой очаровательный розовый цвет. Запах у них, правда, не слишком приятный, но красиво цветут, что уж говорить.

Чтобы достать шкатулку, мне пришлось подставить кресло и то – еле дотянулась. В комнату не понесла, рассмотрела на месте. Довольно большой и тяжёлый сундучок внутри поделен на несколько частей. Бусинки и бусики, стекляшки – для ребенка. Я сразу выбрала нитку голубых бусин – отделаю туфли.

Несколько мешочков в которых детские, но уже – ювелирные украшения. Один из них, где были серёжки, колечко и тонкие парные браслеты, я взяла с собой – это вполне можно продать. Камушки дешёвенькие и дурно гранёные, но – золото. Какие-то понятные только самой Стефании «ценности» — два голыша серых с белыми полосками, таких на любом морском берегу – тоннами, крошечная коробочка с сушёным цветком и стеклянный синий флакончик, пустой, но сохранивший тяжёлый и пряный аромат когда-то бывших в нём духов. Несколько аккуратно свёрнутых атласных и бархатных лент. Нормальный детский тайник.

И три мешочка из серого льна. С деньгами. Это – вообще замечательно! В одном, самом тяжёлом – горсть медных терс. Кстати, покрутив такую монетку в руках, поняла – не чистая медь, какой-то сплав. Монетки разные, по пять терсов, по два и по одному.

Десяток серебряных реймов. Это уже деньги. Я видела, что за все мои платья Васса заплатила только один серебряный рейм и немного мелочи. Значит, десяток реймов – уже приличная сумма.

Третий мешочек самый маленький, почти пустой. Но в нём лежат четыре золотых монеты. Я таких ещё даже не видела. Маленькие, с десятирублёвую монету. Тяжёлые, на ребре, вместо привычной насечки – что-то вроде мелкой сетки нарезано. И чётко выбит рисунок — воин на коне. А на реверсе монеты – цифра один и чёткие буквы – лам. Значит, один лам.

Хорошо бы ещё понять, сколько в нём, в этом ламе, реймов. Ну, успею ещё. Деньги я забрала все. Шкатулку убрала на место. И отправилась к себе в комнату, собираясь шить знаменитый советский «карман на трусы». Ну, не в прямом смысле, конечно. Но я собиралась устроить тайник на теле и носить все деньги всегда при себе. Мало ли, что и как повернётся. Может, мне придётся сбежать.

Туфли я закончила делать к самому вечеру. Завтра с утра всё это мне понадобится – нам нужно ехать на примерку. Больше такой уродиной, как в прошлый раз, я в город не поеду.

Конфликт я погасила в самом зародыше, при первом же замечании Вассы:

— Кир Васса! Я уже предупреждала, что ко мне следует обращаться кир Стефания. Если вы сейчас позволите себе ещё одно высказывание о неприличности моего наряда, я просто уйду гулять и на примерку можете ехать без меня.

Васса скрипнула зубами весьма отчётливо. Она совершенно не привыкла к неповиновению Стефании и в таких ситуациях просто терялась. Бить меня она пока не пробовала. Наконец, она решила, что до свадьбы можно и потерпеть, и мы вышли во двор.

Но поездка сорвалась из-за какой-то странной паники. Прибежала, именно – прибежала, кир Пунта и, задыхаясь, сообщила Вассе, не обращая внимания на меня, кучера и провожающую нас Кану:

— Кир Васса, сегодня ночью скончался Блонг кирус Дарко…

Васса побледнела, после чего наша поездка была отложена на неопределённое время, крестьянин остался досадовать и злиться, бормоча себе под нос:

— Рази ж так можно… и время идёт и идёт… и животину томить… И идёт время, и не едем никуда! А потом и удивляются…

Дамы удалились в гостиную, Кана пошла требовать у поварихи, которую я ещё так ни разу и не видела, чай и сладости, а я, стараясь не терять даром время, выбрала в своей комнате небольшое рукоделие, которое не успела закончить вчера и, с трудом оттащив всё, вместе с табуреткой, под окна гостиной, устроилась слушать.

По жаре все окна в доме были открыты с самого утра, пока в них не начинало бить солнце. Думаю, здесь мне будет не только удобно сидеть, но и всё можно отлично слышать.

Глава 13

Начало разговора я пропустила. Это я, конечно, сглупила. Надо было наплевать на приличия и не прикидываться рукодельницей, а просто идти и подслушивать. Ловить меня всё равно было некому. Но и то, что мне удалось услышать, наводило на очень разные мысли.

— Вполне возможно, что архаус захочет сменить помощников. И даже – скорее всего захочет! Всё же кирус Токсо уже очень пожилой человек… Вы понимаете, кир Васса, к чему это может привести?! И ведь совершенно неизвестно, удастся ли с новым договориться! Понимаете?! Всё же родственник, хоть и дальний, это одно… А тут – чужой человек!
— Успокойтесь, кир Пунта! Это, конечно, не самое приятное известие. Позвольте выразить вам свои соболезнования…
— Да-да, благодарю вас, конечно — ужасное горе, но что же нам теперь делать?! Даже если мы поедем прямо сегодня – это ничего не даст… Кирус Токсо не станет так рисковать, ей же ещё не исполнилось семнадцать…
— Я думаю, нам стоит сейчас съездить и посоветоваться с патроно Серджио. Возможно, он сможет взять на себя переговоры с новым помощником? В любом случае, его советы всегда бесценны! Так что успокойтесь, дорогая кир Пунта. Сейчас мы выпьем по чашке чая, вы возьмёте себя в руки, и мы посетим храм. На примерку я смогу её вывезти и в другой день…
— Ах, кир Васса, право, как это всё не вовремя! Кирус Дарко всегда помогал родне, а уж дядюшка Токсо… Я с детства его любимица! А теперь он, скорее всего, будет вынужден уехать… Как всё не вовремя!

Зашла Кана.

— Чай готов, кир Васса.

В комнате забрякали посудой и разговор дам свернулся, наступило тяжёлое молчание, они ждали, пока уйдёт Кана.

Дальнейшее моё сидение под окном ничего нового не дало. Я выслушала целую речь с сожалениями о безвременной кончине кируса Дарко, немного нытья на тему: «Как тяжело одинокой вдове растить сына» и ещё кучу бесполезной чепухи. Пожалуй, стоит скромно посидеть в своей комнате, пока меня не выловили, и обдумать всё, что я услышала. А когда уедут дамы – уточнить детали у Каны. Кое-что она, безусловно, должна знать.

Пришлось тащить табуретку к себе – не стоит оставлять следы.

Из разговора я уяснила следующее. Дарко, очевидно, и был местным архаусом. Как бы ещё уточнить, что это за должность? Я, пока что, знаю только одно – архаус или его помощник обязателен при заключении брака.

А дядюшка Токсо, значит, служил у него помощником. Сейчас кирус Дарко помер, а новый архаус приедет со своей свитой. И, раз уж кир Пунта так засуетилась, значит – у меня есть надежда. Значит, мой брак далеко не так уж идеален с точки зрения закона, есть в нём какие-то мутные детали. И кир Пунта опасается, что вот на эти самые мутные детали новый архаус откажется закрывать глаза.

Для меня – прекрасная новость. Просто прекрасная! Но ведь я даже не знаю, что и как спросить… А Кана, она, конечно, женщина незлобивая, жалеет меня, но ведь… Васса её сестра. Да и умом, если уж честно, Кана не блещет. Она может мне навредить вовсе и не со зла, а под давлением Вассы или же наоборот, желая мне благополучия. С её точки зрения, брак с Жожелем – это очень даже нормально, а вдруг у нас с ним стерпится и слюбится? Она ведь искренне желает мне добра! И так же искренне не поймёт, что для некоторых чужое «добро» – хуже горькой редьки.

Дамы уселись в коляску и укатили. Разумеется, никто не стал ничего мне объяснять. Кто я такая? Какая разница, что речь идёт о моей жизни, если они уже всё распланировали?

Кана убирала в гостиной посуду, складывала чашки на большой поднос. Я ухватила со стола булочку и спросила:

— Кана, а ты случайно не знаешь, кто такой кирус Токсо?
— Так это очень уважаемый человек, кир Фания! Он в Рикберсе аж помощником архауса сидит! Вашей свекрови дядя будет. Так что в хорошую семью замуж вас отдают, кир Фания!

Мысли мои Кана подтвердила, а больше я ничего уточнять не рискнула.

Васса вернулась из храма спустя часа полтора. Долго же они там судьбу мою решали. Я просто чувствовала, что есть, есть у меня шанс вырваться. Но слишком мало понимала в реалиях этого мира.
Например, я пока так и не уяснила социальную лестницу мира. Есть крестьяне, к ним – по имени. Есть мастеровые, например – портниха. Она – мана, сапожник – ман. Хотя можно и к селянину обратится -- ман. Но -- не обязательно. 

Есть кир и кирус. Это дворянский титул в местных реалиях? Или просто более высокий доход даёт право на такое наименование? Как называются верхние «этажи»? Как к ним обращаться?

А ведь это знает каждая местная девочка. Такие сведения получают в раннем детстве, даже не задумываясь. Просто впитывают с явлениями окружающего мира, запоминают на уровне подкорки.

У меня был план. Как мне казалось – вполне даже правильный. Я собиралась после портнихи зайти в дверь с табличкой «Помощник архауса» и, ссылаясь на собственную юность и бестолковость, попросить совета. Даже не консультацию. А уж там – как пойдёт. Может быть, оплатила бы разговор, как профессиональный, может быть, удалось бы кое-что выяснить бесплатно.

Сейчас, подслушав разговор, я сидела и пилила сама себя. Какой бы идиоткой я выглядела, если бы сунулась за консультацией к любимому дяде кир Пунты! Да бог с ним, что выглядела бы идиоткой! Это ещё и не самое страшное. А вот то, что я насторожила бы всех охотников на моё нежное тело и большое приданое – вот это было бы реально ужасно.

Вечером, пригласив к себе Кану, я уточнила одну деталь, которую, по уму-то, давно следовало выяснить.

— Кана, скажи, а у нас в доме есть книги? Ну, кроме той, что мне кир Васса давала.
— Вроде есть несколько, кир Фания. Только кир Васса убрала их в свой шкаф и трогать вам не разрешала. Она их сама читать любит.

Интересно-то как! Что ж там за книги, которые Васса читает?

— Кана, а где продают книги?
— Как-то я даже и не знаю, кир Фания…

Кана явно растерялась и задумчиво покусывала губу.

— Может в Катенго есть специальная лавка? В Рикберсе-то точно нет. Я там книги только два раза и видела, у мана Лориса. У него лавочка на окраине, он старые вещи скупает и продаёт. Дядя – это мой и кир Вассы. Только я его видела-то три раза в жизни. А кир Васса с ним и вовсе теперь не знается. Видать, стыдно ей такого родственника иметь. А он хороший, только старый уже очень. И когда я маленькой была – платье мне подарил, а потом ещё и куклу!

Я заинтересовалась.

— Кана, расскажи мне про своего дядю.
— А что про него рассказывать? Холостяк он, старый уже. Ему сейчас лет шестьдесят, наверное. Он в городе учился, вроде бы на писаря. А потом что-то там не так пошло и его выгнали. Ну, а в дом, в Мончу-то, он и не захотел возвращаться. Нанялся к старику какому-то помогать. А потом старик помер, а лавка ему и перешла. От него в Мончу подарки раз в год привозили. А сам он сюда и не приезжал. Я с ним в городе познакомилась, ещё когда мама моя жива была. Мы пешком ходили, ой, как далеко! И у него в доме и ночевали… А больше и не знаю, что сказать!
— Хорошо, спасибо, Кана. Ступай. И спокойной ночи тебе.

Пожалуй, стоит обдумать новый план. Возможно, я и ухвачу ниточку, которая поможет выбраться из этого болота.

Глава 14

План я придумала отличный, только вот выполнить его оказалось на порядок сложнее, чем я думала. Я собиралась съездить в город, к новому архаусу. Без Вассы. Просто вот взять и приказать подать мне коляску, а потом уехать в Катенго. И город крупнее, и архаус находится именно там. Зачем идти к помощнику, если есть возможность договориться с начальством? Деньги у меня есть, так что нет смысла городить огород, если сведения, самые точные, можно купить, заплатив за консультацию.

И я, как идиотка, узнав у Каны, кто является старостой Мончи, отправилась к нему в дом. И приказала прислать завтра ко двору коней и кучера.

Через час после моего возвращения, староста, этот самый Марон, стоял перед Вассой, мял шляпу и говорил:

— Дык я потому и пришёл, значится… никогда барышня сама ничего не велела, а тут, значится — вот… ну, я и пришёл, значится, сказать…

Был неприятный разговор с Вассой, но мне хватило ума пустить слезу и начать вопить, что я не стану носить её платья – они уродские! И вообще, я так несчастна!

Это успокоило её, но, похоже, не до конца. На следующий же день из деревни взяли в дом женщину лет сорока. Молчаливую и неприятную.

— Это жена Маронга, кир Стефания.

Васса лучилась от удовольствия, сообщая мне это. Ей как будто нравилось теперь называть меня «кир Стефания» и подчёркивать при этом, насколько я беспомощна перед ней.

— Её зовут Паса. Она будет твоей горничной до самого замужества. А уж в доме кир Пунты пусть твой муж решает, нужна ли тебе личная горничная!

Это был полный провал моих планов!

Тётка крепкая и здоровая, выше своего Маронга и крупнее вполовину. И она тупо приставлена следить за мной. Теперь я не могла сходить даже в храм с Каной. Паса меня сопровождала на всех прогулках.

А ещё меня настораживало то, что Васса резко активизировалась. У нас в доме устраивали чаепития с кир Пунтой, с патроно Серджио и с внезапно приехавшим навестить племянницу кирусом Токсо.
Разжиревший старик с сальными волосами и колючим взглядом. Именно по его просьбе меня, однажды, вызвали пить чай.

На этом странном чаепитии все молчали, вещал только патроно Серджио. Но я понимала – меня «прощупывает» кирус Токсо. Потому и сидела, не поднимая глаз.

Этот старик всю жизнь был властью. Пусть не самой высокой, но – властью. Он, наверняка, поднаторел в различных интригах и нарушениях закона. Ну, не похож он на бессребреника и «отца солдатам». Уже одно то, что он родственник кир Пунты, мне давало знать, что он никогда не будет на моей стороне.

И ничего из их разговоров подслушать я не смогла – кирус Токсо приходил к нам всегда со своим лакеем – мрачным мужиком, который неотступно сидел в прихожей на низком стульчике, но как только я собиралась выйти на улицу – выходил следом. Он, вроде бы, даже не смотрел на меня, но при этом я всегда была в зоне видимости. Это – не говоря уже о таскающейся за мной следом Пасе.

А иногда Васса делала ещё проще – уходила на полдня к кир Пунте. Возвращалась раздражённая и, однажды, я слышала, как она, только зайдя в дом, приказала Кане:

— Принеси декокт от головной боли, Кана. Этот идиот бывает просто невыносим!

Я так понимаю, что этим эпитетом она наградила Жожеля.

Прошёл почти месяц. Цветущие деревья давно сбросили розовые лепестки и были усыпаны мелкими зелёными плодами-завязями. Похоже на яблоки, но не совсем они. Лето было просто восхитительным и, если бы не грозящее мне к осени замужество, я бы вполне наслаждалась жизнью.

Раз в седьмицу или мы шли обедать к кир Пунте и распоряжавшемуся всем в её доме кирусу Токсо, или они приходили к нам. При нём, кстати, Жожель не рисковал лазить по чужим тарелкам.

Зато на меня усилили давление, подключив патроно Серджио, и заставляли гулять с Жожелем после еды.

— Дочь Божия, твоя скромность не может не радовать Творца всего сущего! И я молюсь, чтобы после свадьбы ты оставалась такой же благочестивой и послушной, но нет греха в прогулке с наречённым женихом! Тем более, что вас буде сопровождать достойная мать семейства! Моя прихожанка, Паса, женщина простая, конечно, но скромная и богобоязненная. Ты можешь без страха довериться ей, дитя Божье!

Серджио пел соловьём…

Но после того, как я опростоволосилась со старостой, я не доверяла никому из этой компании. Точнее, не доверяла я и раньше. Но сейчас просто физически ощущала, как они давят меня. Конечно, могу и ошибиться, но думаю, что права. Достаточно дать Жожелю возможность изнасиловать меня и, с их точки зрения, деваться мне будет некуда.

Я-то, безусловно, так не считала. Но и позволять Жожелю хоть что-то – не входило в мои планы. Он был мне глубоко противен. Меня каждый раз передёргивало при воспоминании о его улыбке в тот момент, когда он раздавил цыплёнка…

Все мои прогулки с Жожелем и Пасой ограничивались сидением в саду. То, что при необходимости Паса «деликатно» исчезнет, не вызывало у меня сомнения.

Я стала плохо спать, так как не представляла, как я вырвусь из этой ловушки. Идти в город пешком – просто глупо, меня выловят сразу же. Тем более, что в Катенго Кана ни разу не была и знала только, что город «далеко»…

Мысль подружиться с кем-то из деревенских давно пришла мне в голову, но с кем? Я практически никого не знала. Кому из людей можно доверять? Даже если я напишу письмо – я не знаю, как и на что мне жаловаться. Я до сих пор не выяснила, законен ли брак с умственно отсталым человеком. То, что какая-то муть с моим браком есть – понимала. Но – какая именно?!

Мысль познакомиться с соседями пришла мне в голову случайно. Вокруг, я точно знала, в зоне доступа есть ещё несколько владельцев земель. Ну, не могут же все окрестные соседи мечтать угробить мою жизнь?! Раньше я о соседях просто не подумала, но разговор за обедом в доме кир Пунты заставил меня насторожиться.

— И представляете, кир Васса, они разрешили ей брак с этим нищим, да ещё и выделили приличное приданое! У него всего шесть домов, да и те не более пяти-шести въездов. Хотя, надо сказать, что и невеста ненамного богаче. Да к тому же – старая дева. Так что в её возрасте и на за такого выйдешь, лишь бы в девках не сидеть!

Я слушала, глядя в тарелку с бисквитом, с совершенно постным лицом. Вроде как мне и дела нет до местных сплетен! Но то, что где-то рядом живут вменяемые люди, меня радовало.

— Замолчи, Пунта! Ты слишком много болтаешь! Не дело обсуждать соседей в обществе.

Вот ведь зараза какая! Кирус Токсо прервал разговор и внимательно посмотрел на меня. Я вежливо улыбнулась и отправила в рот кусочек бисквита, даже забыв обмакнуть его в варенье. Не понимаю, почему десерт подают так странно.

— Кир Пунта, а вы не могли бы дать мне рецепт этого варенья?

Взгляд у меня — совершенно безмятежный, ни одной мысли у меня нет, смотри-смотри, старик, я интересуюсь только рецептами и нарядами!

Первый раз я удостоилась кислой улыбки кир Пунты.

— Кир Стефания, когда вы войдёте в мой дом, я обязательно научу вас варить такое! Жожель очень любит этот десерт!
— Очень-очень любит! Больше всего любит! – подтвердил мой жених, капая на салфетку розовой от варенья слюной…

Мне нужно было хоть ненадолго освободиться от Пасы и поговорить с Каной. Так, чтобы другие не видели и не начали у неё выспрашивать, что именно я хотела узнать. Из тех людей, что меня сейчас окружают, я не могу доверять никому. Кане, кстати, тоже. Поэтому, очень желательно, чтобы никто и не видел, что я вообще с ней говорила. А мне нужно выяснить следующее.

Кто у нас соседи, в какую сторону к ним идти, как обращаться, дружил ли с ними отец Стефании и прочие подробности.

Никто же не знает, что я совершенно не помню прошлую жизнь Стефании кир Шахнон. Но если узнают о моих вопросах – у них возникнут свои, на которые мне придётся как-то отвечать…

У меня вторая жизнь, молодое здоровое тело, это – восхитительно. Но я бы с удовольствием вернулась в своё, родное, лишь бы не биться, как муха в паутине, в этой круговерти. Постоянный страх выдать проблемы с памятью, а точнее, с незнанием самых обычных реалий этого мира, липкое отношение ко мне Серджио и кир Пунты, омерзительный Жожель и дядя Токсо – как же мне всё это опротивело!

Надзор и невозможность заняться хоть чем-то, кроме вышивания дурацкой тряпки для храма, тошнотное присутствие сопящей за спиной Пасы, необходимость хоть что-то придумать, что может помешать браку – я устала от всего этого…

Глава 15

Свой план я начала приводить в исполнение с утра. Внутри – мелкая дрожь, но никто не должен заметить. Я стискивала зубы и жалобно улыбалась, но изо всех сил старалась показать, как мне плохо. Я даже выпила на глазах у Пасы мерзкий декокт от головной боли. Пусть все знают – хрупкая барышня приболела… Грустно посидела в кресле, откинув голову и запретив Пасе даже шевелиться.

— У меня от шума голова болит, Паса! А ты ещё тут возишься…

Уличные грубые башмаки я надела сразу с утра, как встала. Именно тогда, когда Паса выносила воду после умывания. Так что до обеда я просто ждала подходящий момент. Обедать я не пошла – мне так плохо, что не хочется! И Пасу не пустила:

— Тебе бы только брюхо набить! А если мне без тебя воды нужно будет – кто подаст?!

Зато, когда Кана кончила брякать посудой и Васса вышла в сад, на ежедневные посиделки в тенёчке, я смилостивилась над горничной.

— Ладно, Паса. Сходи, поешь, только не долго!

Селянка промолчала, хотя я видела, что она не привыкла ни к такому обращению, ни к таким капризам. Скорее всего, у неё есть невестки, которых она гоняет. А тут гоняют саму и ей это сильно не нравится. Не знаю, что именно пообещала мачеха за службу, но терпит он мои закидоны сегодняшние с большим трудом!

Время я рассчитала очень удачно. Паса уже вышла из дома, а Кана несла во двор скатерть – стряхнуть крошки. В коридоре я её и поймала.

— Кана, я давно хотела спросить, а с кем из соседей папа дружил? И почему к нам в гости никто не ходит, кроме кир Пунты?
— Он частенько с кирусом Пайком общался. Ну, с тем, что живёт за храмом.
— Как за храмом? Ну, вот до храма если дойти, то потом в какую сторону?
— Так если к дверям храма лицом стоишь – то налево идти нужно. Там дорога есть, а потом она поворачивает, как раз к его дому. Ну, а ежели вы к нему в гости собрались – то зазря это. Они с женой недавно дочку замуж выдали, да не слишком удачно. Потому и соседи с ними не больно-то рвутся общаться.
— А неудачно – это как?
— Ну, так муж ейный – пришлый. Года два назад купил у кируса Дорна сколько-то малых домов. Ну, вроде как – бедный он очень. Говорили, что третий сын в семье был и наследства не досталось. И дома эти он сам заработал.
— А как зовут кируса Пайка и его жену?
— Жену – так и не знаю. Я её и не видела никогда. А кируса Пайка так и зовут – Мардон кирус Пайк.
— А почему его жену не видела?
— А она и не ходила никуда. Только в храм, но в день рандий в храм только благородным зайти можно.
Я-то в другие дни ходила, а она – нет.

Надо же, как интересно! Я и не заметила, что во время похода в храм с Вассой остальные тоже были все не крестьяне. Думала, что слуги из-за тесноты за дверями остаются – храм-то внутри маленький.

Ещё и удивилась как-то мельком, что у дверей же есть место, но никто не заходит. Не слишком я поняла и местечковый снобизм – пять домов у жениха и пять у невесты – не слишком и мало. Чуть меньше, чем у той же кир Пунты на двоих с сыном. Но и разбирать тонкости местного этикета мне было совершенно некогда. Главное я уже узнала. Мне нужен для разговора папин друг, кирус Пайк. Возможно, я хоть у него узнаю что-то стоящее.

Когда Паса вернулась после обеда, я была уже полностью готова.

— Паса, возьми вот эту шаль! Я хочу прогуляться до храма – может быть Всевышний поможет и избавит меня от мучений!
— Жара на улице, зачем шаль-то?
— А вдруг станет холодно?! И возьми ещё вот это покрывало. Если мне станет плохо, я расстелю его на земле и немного посижу в тенёчке.

Паса что-то бурчала под нос, но довольно тихо. Я сделала вид, что не слышу.

К храму я шла не спеша, часто прикладывая руку к голове. Паса, нагруженная, как ослик, покрывалом и большой тёплой шалью, в храм заходить не стала. На моё счастье, патроно Серджио не оказалось на месте – днём храм всегда должен быть открыт, но караулил и следил за порядком часто не сам патроно, а его помощник – подросток лет пятнадцати, хмурый и молчаливый. Я даже не знала его имени – просто молча кивнула ему. Была в храме только старая крестьянка, которая молилась у статуи. Положила медную терсу, взяла свечку и, несколько минут пошевелив губами у статуи, вышла на воздух.

— Ой, Паса, волей Всевышнего мне стало намного лучше. Пожалуй, я сейчас прогуляюсь, чтобы голова совсем прошла.

И я двинулась в направлении, которое указала мне Кана. Некоторое время мы шли вдоль высаженной полосы деревьев, обрамлявших дорогу, в тенёчке, не торопясь. Потом, завидев нужный мне поворот к соседям, я вышла на солнце и прибавила ходу.

— Кир Стефания, да не бегите вы так! Я же не поспеваю! Да и жарко мне с вашими тряпками!
— Не смей называть мою шаль тряпками! Я пожалуюсь патроно Серджио, что ты пыталась оскорбить меня!
— Да я запыхалась совсем, кир Стефания. Солнце-то как жарит! Давайте в тенёчек вернёмся и пойдём тихонько домой! Иначе кир Васса гневаться будет.
— Хочешь идти домой – иди. А я тебе не собачка – за собственной служанкой бегать.
— Я ведь всё расскажу кир Вассе – вам не поздоровится!

Я резко остановилась, дождалась, пока ко мне подойдёт изрядно отставшая Паса, даже дала ей минутку отдышаться и утереть грязной тряпицей пот со лба. А потом посмотрела ей в глаза и улыбнулась, как молодая акула – во все зубы.

— Я не поняла, Паса… Ты сейчас мне что, угрожать пыталась?! Ты точно понимаешь, что делаешь, когда угрожаешь своей хозяйке?! Или ты думаешь, что тебе всё с рук сойдёт? И что кир Васса за тебя заступится?!

Паса потупилась и молчала. Уж не знаю, что она там себе думала раньше, но силу такие Пасы всегда чувствуют.

— Молча идёшь за мной, молча всё несёшь. Поняла? Или проваливай домой, жалуйся кир Вассе, а я потом с тобой разберусь. Но запомни, дорогая – память у меня хорошая.

Результатов я ждать не стала, развернулась и пошла. До виднеющегося в стороне от дороги дома было ещё километра полтора-два, не меньше.

Когда дорога вильнула, я увидела медленно бредущую назад Пасу. Ну, вольному – воля. Но и я на память не жалуюсь. Поставила на Вассу – за неё и прячься.

Солнце действительно припекало изрядно, и к дому кируса Пайка я подошла не только запылённая, но и изрядно пропотевшая.

Стучать в дверь мне не пришлось. На крылечке дома, под широкой полосатой маркизой, дававшей густую тень, сидела моложавая женщина с корзиной цветов у ног и составляла букет. Всё крыльцо было засыпано зеленью, обломками стеблей и веточек, но композиция в руках кир была довольно элегантна.

— День добрый, кир Берго.
— Добрый, юная кир. Не хотите ли бокал холодного лимонада?
— Мне кажется, кир Берго, я готова продать за него свою бессмертную душу!

Женщина рассмеялась, встала с лёгкого креслица и посторонилась, пропуская меня в дом.

— Сейчас Луша принесёт вам прохладной воды и поможет привести себя в порядок. А я жду вас в зале, юная кир.
— Меня зовут Стефания кир Шахнон.
— Я так и подумала.
— А вы можете называть меня просто кир Стефания.
— Кир Лисса – представилась мне она.

Бывают люди, которые вызывают расположение и доверие своими манерами. Кир Лисса была как раз из таких. Мы успели проговорить с ней больше часа, и эта беседа пролилась бальзамом на мою душу. Всё было совсем не так страшно, как мне казалось. Она даже успела немного рассказать о себе и это сблизило нас ещё больше. А потом приехала моя мачеха, кир Васса. В сопровождении патроно Серджио.

Меня очень настойчиво попросили сесть в коляску и поехать домой, не забывая натужно улыбаться кир Лиссе и обещая непременно отпустить меня в к ней гости дня через два-три.
— Чтобы она не успела надоесть вам своим присутствием, милая кир Берго – улыбалась Васса.

Домой мы доехали практически в полном молчании, а потом Васса меня буквально впихнула в комнату для гостей и закрыла дверь снаружи.

— Ты наказана, Стефания. За непослушание. За общение с недостойными особами. Вода в кувшине – это на два дня. Учти, выпьешь раньше – будешь сидеть без воды. Еды тебе тоже не полагается.

И шаги за дверью показали, что Васса и патроно ушли в зал. Очевидно, выпить прохладненького после изнуряющего солнца.

Ставни были заперты, так что моя попытка открыть окна не увенчалась успехом. Кувшин с водой и два пустых горшка без крышек – питьё и туалет. Все матрасы и мягкие вещи были вынесены из комнаты заранее. Даже чехлы с мебели поснимали. Еду мне не носили.

Через два дня дверь открыли первый раз. За дверями стоял высоченный мужик, который пропустил вперёд Пасу. Та выставила новый кувшин воды, положила рядом несколько кусков хлеба, забрала горшки и вернулась через минуту, даже не сполоснув их…

— Вот тут до свадьбы и посидишь, кир Стефания. А то больно резвая ты – гадко улыбнулась она.

В этот раз взгляд не прятала и в глаза мне смотрела, не стесняясь. А уж её тыканье, по местным меркам, и вообще не лезло ни в какие ворота.

Загрузка...