Почуяв слабину учителя, класс загалдел. На задних партах принялись плеваться бумажками, даже умница Петрова «сидела» в телефоне.
Резко подняться, привлечь внимание...
Голову прострелило резкой болью, в глазах на несколько мгновений потемнело:
— А ну тихо! — повысила голос я.
— Прости… — пролепетал кто-то совсем рядом.
В глазах начало проясняться. Где это я? В каком-то полутемном сарае. За единственным окном видны сумерки, а тусклая лампочка под потолком загажена мухами.
— Возьми это…
За меня цеплялась беременная женщина в простом длинном платье, так не вязавшемся с веселыми розовыми прядками в светлых волосах. Лицо ее кривилось в гримасе боли.
Меня прошиб холодный пот.
«Как я тут оказалась?»
— Возьми…
Мне сунули что-то в руку, и только повернувшись к свету, наконец поняла — это небольшое кольцо в виде трех звериных когтей с продетой внутри цепочкой. Хоть и массивное, но особенно дорогим не выглядело. Так, металлическая бижутерия.
— Спрячь, не показывай никому… пообещай. Это ЕГО…
Спрятать? Глаза роженицы были такими жалостливыми и испуганными, словно она украла это кольцо и теперь боялась, что ее за это казнят. Я еще раз взвесила в руке — может, серебряное?
— Его — это кого?
— Отца ребенка, — прошептала она одними губами, снова содрогнувшись в судороге от боли.
Она что — рожает? Прямо сейчас? Мамочки!
Тут дверь сарая открылась, внутрь забежала какая-то старуха. В одной руке ведро с водой, в другой — ворох серых истлевших тряпок.
— Отойдите же! — не сразу сообразила, что обращаются ко мне. — Так вы своей сестре не поможете…
Сестре?!
Вот только удивляться было действительно некогда, пришлось помогать укладывать роженицу на старый замызганный матрас.
— …Дыши, дыши, — командует старуха, — выталкивай боль из себя.
— А «Скорую» вы уже вызвали?
— Отсюда до Старославля почти сто километров, по таким дорогам, как у нас, ваша «Скорая» только через неделю доедет, — старуха сморщилась, словно речь шла о каких-то шарлатанах.
— Так ведь экстренный случай. Может, вертолёт вышлют. Надо позвонить. У вас есть сотовый? — не сдавалась я.
Я не была специалистом в медицине, а уж тем более в родах, но то, что рожавшей становилось все хуже и хуже, было видно и так: на лбу выступила испарина, тело била крупная дрожь, она уже даже не кричала, а только постанывала.
— Дорогуша! — съязвила бабка. — Еще в прошлом году у пекарши нашей я роды при свечах принимала — электричество в деревне отключили, и визжи сколько хочешь. А ты мне про вертолет. Вышки-то рядом нет. Но можешь идти попробовать на сосну залезть, может, и поймаешь сеть эту.
— Но как же так…
Как можно оставаться в такой глуши беременной? Почему заранее в город не поехать? И как я сама в этой самой глуши оказалась?
В этот момент названная сестрой ненадолго пришла в себя, снова начала громко кричать от боли — пришлось оставить все разговоры о сетях, сотовых и вертолётах на потом.
— Маруся, — беременная тянула бледные руки. — Сестра, пообещай, что не оставишь. Что позаботишься о моем ребенке!
— Все будет хорошо… — повторяла я, пыталась успокоить то ли ее, то ли себя.
Роды были не из легких, приходилось помогать старой повитухе. Выполнять в четкости все ее указания, чтобы дать шанс ребенку родиться на свет и облегчить чужие страдания.
— Сбегай до колонки.
Спорить не решилась — в таких ситуациях приходится подчиняться тому, у кого больше опыта.
Пустое ведро стояло у двери, подхватив его, я выбежала на улицу через небольшие темные сени под мелкий моросящий дождь. То ли осень, то ли весна. Огромные лужи, слякоть.
Дом стоял на отшибе, рядом только деревенский туалет с покосившейся дверью.
«Колонка… — вертелось в голове набатом. — Надо найти колонку».
Меня не было всего минуту, может, две. Но, вернувшись в сарай, я увидела старуху уже с маленьким плачущим свертком в руках.
— Вот… — протянула ведро, лишь потом сообразив, что уже не надо никакой воды.
Отставила в сторону, и в тот же момент повитуха вручила мне ребенка.
У него было сморщенное красное личико, он натужно кричал, но стоило оказаться на моих руках — затих.
— А как… — понятия не имела, как зовут роженицу. — Сестра?
Перевела взгляд на женщину на грязном матрасе, ее волосы с розовыми прядями разметались по сторонам, но та не шевелилась.
— Отмучилась, — с легким вздохом ответила старуха. — Приведу кого-нибудь, чтоб забрали тело.
— Те… ло? — кажется, всего этого слишком много для одного дня.
Кто я? Как здесь оказалась? Что вообще происходит?
Только что была в школе на уроке, а сейчас попала в какую-то глушь. Может быть, у меня амнезия? Может, я действительно выехала со знакомой беременной в деревню, где меня стукнули по голове, отчего последний… допустим, год у меня выпал из памяти?
Оглядела себя. Растянутая серая футболка, поверх нее вязаная безрукавка, джинсы. Кожа на руках шелушится, ногти в ужасном состоянии — судя по виду, я просто сгрызала их. Гадость какая.
Бледная и измученная роженица полусидела в углу. Как сломанная кукла. Повитуха даже не потрудилась закрыть ей глаза, и та, казалось, следит за каждым моим движением.
И почему она называла меня сестрой? У меня четыре старших брата, я пятый и последний ребенок в семье.
Подошла к покойнице и бережно опустила ей веки.
— Покойся с миром… сестра.
Кем бы ни приходилась мне эта девушка, она мне доверяла. Доверила самое ценное, что имела.
Малыш начал вертеть головой, открывать и закрывать маленький ротик, словно искал что-то.
«Он же есть хочет!» — осенило меня. И вместе с этим озарением пришло понимание, что кормить его нечем. Меня окатило волной страха. То, что я попала не пойми куда, не вызывало столько эмоций, сколько мысль о том, что нечем накормить малыша.
Зашевелившийся на руках ребенок заставил встряхнуться и взять себя в руки.
За окном что-то хрустнуло, и я подпрыгнула от неожиданности. Покойница точно не причинит мне вреда, а вот можно ли сказать то же самое о жителях деревни? Что, если и меня местные сочтут проклятой? «Придушите младенца, — вспомнились слова бабки, — а я всем скажу, что он тоже не выжил».
Надо обыскать сарай. Если найду деньги, может, удастся добраться до… как там назывался город? Старо-чего-то-там. Обращусь там в какой-нибудь благотворительный или социальный центр помощи женщинам, попавшим в трудное положение, пройду обследование в больнице. Если у меня действительно проблемы с памятью, наверное, есть какая-то травма, и она может быть опасной...
А ребенок? Малыш ведь не мой. Главное — увезти его из этой деревни, где повитуха хотела его убить.
Наметив план действий, я немного поуспокоилась и обошла по кругу помещение.
Я погорячилась, назвав его сараем. Стоявшая почти посередине печь говорила о том, что комната предназначена для жилья. Ее стены были сложены из круглых почерневших бревен, между которых торчал побелевший сухой мох, которым затыкали щели. Скрипучий пол из черновой доски. Из мебели — только заваленный всякими пакетиками стол и две криво сколоченные табуретки. Еще матрас на полу. На нем два одеяла и две подушки. Один матрас мой, второй… сестры?
От всего этого становилось жутко. Как я могла докатиться до такого? Может, я попала в какую-то секту? В них все называют друг друга братьями, сестрами… Если это так, то меня могла искать моя настоящая родня. Если удастся позвонить кому-нибудь из братьев, то меня обязательно вытащат отсюда.
Положила ребенка, соорудив ему кокон из одеял. Было очень страшно случайно что-то сделать не так, надавить чуть сильнее или повернуть слишком резко. Малыш, завернутый в одну тоненькую пеленку, казался очень хрупким. Он снова начал недовольно кукситься.
Взяла простынь, накрыла ею с головой тело «сестры». Даже дышать стало немного легче.
Затем принялась обыскивать эту развалюху. На то, что найдется банка смеси, не надеялась, но, может, хотя бы сотовый, документы, деньги… верхняя одежда?
В печке еще горел огонь, но скоро нужно будет где-то брать дрова — у растопки не лежало ни одного полена, только ножка от стула. А не мы ли с «сестрицей» пустили на дрова мебель?
Взгляд постоянно сам соскальзывал на ее тело под простыней. И смотреть страшно, и отвернуться невозможно. Жутко.
Спустя минут пятнадцать поисков я нашла смартфон, зарядку, два паспорта, пластиковую карточку незнакомого банка и пару тысячных купюр. Ещё две теплые куртки. Одна, видимо, моя, вторая – сестры.
Из съестного — маленький пакетик с какими-то леденцами, засушенный иван-чай, полбуханки уже успевшего зачерстветь хлеба, открытую пачку макарон.
Самое главное — нашлись большой кухонный нож и тяжелая кочерга.
Первым делом проверила паспорт. Первый принадлежал матери ребенка: «Ирина Ивановна Березина». Я удивленно вскинула брови. Девушка была старше меня на пару лет, хотя я думала, что ей нет и двадцати.
Второй паспорт оказался моим… или не моим. Марьяна Ивановна Березина, двадцать семь лет, прописка… Фото в паспорте было мое, а вот все остальное… Меня зовут Мария, а не Марьяна. Да и фамилия у меня другая.
Может, мы бежали из секты, и для этого нам пришлось подделать документы?
Выдохнув от этой мысли, я рассмотрела остальные находки.
Пин-код от карточки не прилагался, смартфон попросил отпечаток пальца, и мой, к сожалению, не подошел. Минут пять ушло на то, чтобы собраться с духом и подойти к телу роженицы, приложить ее палец, чтобы разблокировать телефон. Мне вспоминались всякие ужастики, казалось, что она сейчас очнется и вцепится в меня. Я несколько раз полузадушенно всхлипнула, едва не ударившись в истерику. Но истерить было некогда: надо выбираться из той дряни, в которую я угодила.
Кольцо на цепочке, висящее у меня на груди, исчезло, а вместо него появилась черная татуировка в виде точно такого же кольца.
Я дотронулась до нее пальцем, надеясь, что мне привиделось и она все-таки исчезнет.
Но нет.
Вскочила на ноги, обыскивая пол. Я уронила кольцо в темноте, а татуировка была давно, наверное, это какой-то символ секты…
Вот только настолько больших щелей в полу, чтобы кольцо исчезло с концами — не было. Как же такое возможно?
Нужно бежать из этой деревни как можно скорее. Переждать ночь, а там, на попутках, в город, на трассе уже ловить сеть — звонить родственникам.
Малышка по-прежнему хотела кушать, так что делать было нечего, попробовала покормить сама.
Серые глазки-бусинки, нежные светлые волосики и аккуратный носик — глядя на нее сверху вниз, прижавшуюся к моей груди, я начала испытывать странное очарование.
У меня самой детей не было, и я не знала, как правильно прикладывать младенцев, но, похоже, инстинкты работали. Потому что довольно скоро малышка затихла, заснула, и я смогла снова уложить ее на матрас.
Надев теплую куртку, отодвинула стол и вышла в сени. Подсветив фонариком в телефоне, к огромной радости, нашла небольшую кучку дров.
Все, что там было, сразу перетащила поближе к печке. Ночь все равно придется пережидать.
Затем снова забаррикадировалась, проверила единственное окно — жаль, не было доски, чтобы попытаться перекрыть и его, но хотя бы закрыла поплотнее на шпингалет. На улице стало ощутимо темнее. Во сколько завтра с утра придут деревенские? Не хотелось бы с ними пересечься.
Подкинула дров в топку печи, поставила в котелке греться воду, которую принесла еще по поручению старухи, и принялась собираться.
На улице холодно, а надо собрать вещи так, чтобы я могла их нести на себе вместе с ребенком. Хорошо было бы соорудить некое подобие слинга из шарфа.
В скором времени собрала в большой пакет все, что удалось найти съестного и нужного, заварила иван-чай, отварила макароны. Есть особо не хотелось, но кто знает, когда я смогу перекусить в следующий раз.
Убедившись, что не оставила в этом доме ничего лишнего, что все нужное собрано, поставила на телефоне будильник на пять утра и прилегла рядом с ребенком, положив рядом кочергу. Малышка сладко причмокивала во сне, и, глядя на нее, я практически сразу отключилась.
***
Я собирала корень аира на болоте. Если его растереть, то можно было изготовить заменитель зубного порошка. Сосредоточенно обрывала длинные стеб
Неожиданно перед глазами мелькнула странная тень, словно бы предупреждение. Сердце подскочило в груди, заколотилось как у загнанной лошади.
Я вскрикнула, отступая назад. Что это? Дикий зверь? Птица?
Но хохот за моей спиной был вполне человеческим.
— Кто ты? — незнакомый голос был обманчиво мягким.
Не помня себя, бросилась бежать, под ногами чавкала болотная земля.
Но как бы быстро я ни бежала, тень все равно была быстрее.
Я слышала зовущий шепот то сзади, то слева, то справа, то чуть впереди, то снова сзади. Силуэт преследовавшего меня был неясным, видела лишь светлые волосы, мелькающие между деревьями.
— Назови мне свое имя…
Ухали совы, дорогу преграждали упавшие ветки, чаща не хотела отпускать меня из своих цепких лап.
В один момент тень уже почти схватила меня. Я видела тянущиеся к моим запястьям руки, как вдруг я тоже ускорилась. Стала гораздо быстрее, легче, как пушинка, летящая по воздуху. Деревья замелькали с бешеной скоростью, словно на перемотке, мне стало страшно, что я попросту убьюсь об одно из них, если вдруг, то вырастет у меня на пути.
Но вот маленький покосившийся домик на отшибе деревни, тяжелая дверь. Я забежала внутрь, навалилась на дверь всем своим весом.
— Просто скажи свое имя, — навязчивый шепот звучал прямо в моей голове. — Впусти меня… в себя.
Я зажала непослушными руками уши.
Кто-то скребся о дверь с наружной стороны. Уперлась ногами что было силы. И, как назло, рядом ни одной палки. Подпереть совершенно нечем!
— Я хочу, хочу, хочу тебя… Выйди ко мне. Отдайся мне, — не сдавался шепот. — Ты должна принадлежать мне, просто скажи… имя…
Грудь сдавило от боли. Меня бросало то в жар, то в холод. Этот навязчивый голос сводил с ума. Но сдаваться я не собиралась.
— Не причиню тебе зла, обещаю…
Я не могла этого видеть, но отчего-то знала, что эта тень сейчас гладит дверь с той стороны руками, и будто чувствовала эти поглаживания на себе. Они распаляли, лишали воли… Ведь так легко ответить на простой вопрос, мне это совершенно ничего бы не стоило:
— Как тебя зовут? Я могу защитить тебя…
— Убирайся! — что было силы закричала я и в этот же момент проснулась.
Резко села на жестком матрасе. Малышка рядом плакала, но прежде чем взять ее, я поспешно кинулась проверять, крепко ли заграждает дверь стол и не открыто ли окно.
Следующие полчаса ушли у меня на попытки войти в свои соцсети, электронную почту и найти в интернете хотя бы кого-нибудь из знакомых. С каждой неудачной попыткой моя паника становилась все сильнее и сильнее.
Видимо, в той деревне я основательно приложилась головой, потому что все, что я знала и помнила, — оказалось неверным. Никакой Марии Сорокиной попросту не существовало. Педагогический вуз, в котором я училась, существовал, а вот меня в списке выпускников моего года не значилось. Как не значилось еще несколько имен одногруппников, которых я помнила.
Потом я кинулась проверять основные исторические факты — войны, теракты, названия столиц разных стран. И даже здесь оказались несоответствия. Их было немного, в основном, все совладало, но взять хотя бы то, что острова Мартиника и Гваделупа оказались вдруг принадлежащими Испании, а не Франции, как я помнила.
«Прощай, знание географии…» — мысленно ужаснулась я.
А вдобавок ко всему, я таки смогла зайти в одно из установленных приложений-мессенджеров в телефоне и найти переписку Ирины со… мной?
Я листала наши совместные фотографии, которые мы друг другу перекидывали. Вот это наше совместное фото год назад. Мы радостные и довольные, стоим на фоне какого-то памятника, и никаким похищением и сектой даже не пахнет…
Я полистала еще несколько фотографий.
Ирина была миниатюрной блондинкой и все время красила волосы в яркие цвета, я же была более рослой, с густыми каштановыми волосами. Если мы и правда были с ней сестрами, то, наверное, сводными, потому что более непохожих друг на друга людей найти сложно. Разве что глаза у обеих были одинаковыми — глубокого сине-зеленого оттенка.
Читать переписку между сестрами, зная, что одной из них уже нет в живых, было грустно.
Но это был бесценный источник информации.
Например, я выяснила, что отец ребенка погиб, а гинекологи в один голос говорили, что и малышка не выживет, и уговаривали мать прервать беременность, но Ирина не сдавалась, она искала способы и была готова поверить даже в чудо.
Постепенно от равнодушного просматривания коротких диалогов с чужими мне людьми я начала приходить к негодованию. На того идиота, что порекомендовал Ирине сбрендившую бабку, на саму повитуху, пообещавшую чудо за деньги.
По всему выходило, что в Песье Ирина оказалась не случайно. Бабка-повитуха пообещала ей, что за кругленькую сумму поможет ребенку родиться живым.
Сухие короткие строчки оживали перед глазами. Ирина с яркой прической, но потухшими глазами. Она упрямо сжимает кулаки, сдерживая бессильные слёзы...
«Я выставила нашу квартиру на продажу»
«Мы уже об этом говорили. Квартира общая. Продавай свою долю»
«Марусенька, пожалуйста. Иначе мне не хватит денег. Я все тебе верну, обещаю»
«Да ладно бы ты в Израиль собиралась, в какую-нибудь частную клинику. Или в Швейцарию. Ты хоть понимаешь, что шарлатанам деньги отдаешь?»
Что заставило Марьяну согласиться с волей сестры, было неясно. Но, так или иначе, квартира была продана.
Когда по обрывкам переписок я наконец сумела понять, что произошло, мне захотелось схватиться за голову, желательно за голову того, кто надоумил их во все это влезть.
— Дура… ой, дуры… — прошептала я, не сдержавшись.
Сами же себя за свои деньги угробили!
— Угу. Ребенок-то родится, да только потом вы его придушите, пожалуйста. Он же «проклятый»! — с сарказмом произнесла вслух, обращаясь не то к Ирине, не то к этой самой повитухе, пусть они и не могли меня слышать. — И да, в договоре про то, что мать останется живой, речи не было. Удобно!
Вот так вот две сестры продали квартиру, в которой жили, чтобы расплатиться с бабкой из глухой деревни, и оказались в мрачном, богом забытом месте.
Я нашла диалог, как Марьяна предлагала Ирине купить с собой детские вещи, но та возразила: «Плохая примета покупать заранее!»
Угу. Плохая примета рожать ночью в глухой деревне без элементарных удобств в виде кровати. А покупать необходимый минимум — это благоразумие.
И, тем не менее, после того, как я около часа вчитывалась в строчки на экране смартфона, я невольно начала чувствовать, что обе эти женщины действительно мне родные.
Перед глазами встали розовые волосы, разметавшиеся по грязному матрасу, то, как я держала Ирину за руку, когда свет в хижине вдруг отключился. Меня запоздало начало накрывать горе. В горле встал ком, слезы выступили на глазах, и я их сердито вытерла рукой.
Нет, все еще не время раскисать.
Ведь было совершенно непонятно, как в теле одной из сестер оказалась при этом я. И как мне теперь жить дальше. Жилья нет. Сколько денег осталось на карте после перевода бабке из Песье — неясно. Других родственников у Ирины и Марьяны Березиных, судя по всему, не было. А может, и были, но они с ними не общались.
Отложив телефон в сторону, я наклонилась над малышкой. Смогу ли я отдать ее кому-то? А если не отдавать, смогу ли я оставить ее? Будет ли ей так лучше?
В голове вдруг вспыхнул безумный план. А что, если выдать ее за свою дочь? При мысли об этом даже сердце забилось чаще. Я закусила губу, сомневаясь и в то же время отчаянно желая, чтобы это сбылось.
Нужно было вставать. Третий день в постели сводил Мирослава Барса с ума, но он держался, хотя знал, что могло ему помочь. И это нечто так манило, звало…
Просто протяни руку, и вот оно — облегчение, освобождение, сладкий восторг, проникающий в каждую клеточку его истерзанной души.
Выпустить проклятье, позволить ему победить снова. Ведь иначе он просто не сможет встать. Но какое же отвращение при этом вызывает мысль о том, что после он увидит в зеркале ванной свое искаженное тьмой отражение, вызывающее только ненависть.
А ведь когда-то он смеялся над этим. Считал, что ему даже повезло, что проклятие делает его сильнее. Но тьма ничего не дает даром. Чем большую силу он использовал, тем большую ломку испытывал. И теперь докатился до того, что проклятье было ему нужно, даже чтобы просто встать с постели.
До чего же он докатился…
Мирослав приподнял руку, по кончикам пальцев струился черный, едва заметный дымок. Стоит только пожелать, и он сможет ухватить его, раскрутить посильнее, исполнить задуманное.
В дверь тихо постучались.
Мирослав тут сжал руку в кулак, с силой стискивая зубы. Нет, он не будет этого делать. Если и использовать проклятую силу, то с умом, рачительностью и скрупулёзным расчетом. Не повезло один раз, повезет в другой. Он найдет способ избавиться от этой дряни, так или иначе.
Не дождавшись ответа, в комнату буквально на цыпочках с приклеенной на лицо вежливой улыбкой зашел Антон. Парень дрожал, как лист на ветру, но все же занес в комнату поднос с кофе и вазочкой с печеньем.
Мирослав скривился при виде помощника, но запах кофе был слишком хорош и хоть немного, но прояснял мысли, чтобы выгнать Антона прямо сейчас.
— Положи сюда.
— Да, конечно, Мирослав Мстиславович, — парень старался, даже чересчур, это было заметно в каждом его движении, жесте. Боялся не угодить, сболтнуть лишнего. С одной стороны, было приятно, а с другой безумно раздражало.
— Деньги на счет поступили?
Вопрос явно выбил помощника из колеи, но тот быстро взял себя в руки.
— Да, еще вчера, от той фирмы, про которую вы говорили. И сегодня был второй платеж от физлица, на сумму… — он задумался на мгновение, а затем бойко отрапортовал: — Четыре миллиона четыреста тридцать тысяч.
Мирослав прикинул, сколько всего получилось денег, и мысленно сделал несколько расчетов.
— Хорошо, нужно будет провести все, что есть, через вторую мою компанию, чтобы обналичить. Обратись к Наталье, она бухгалтер, знает, как это делается. Потом берешь весь нал и дуешь с ним в эту шарагу имени Хандошкина.
— Мирослав Мстиславович… — улыбка сползла с лица парня, как растекшаяся от воды краска. Нижняя губа дрогнула, будто тот и впрямь мог заплакать. — Мирослав Мстиславович, пожалуйста, я готов все что угодно для вас сделать, вы же знаете, как я вам признателен, но прошу вас, не заставляйте меня…
Мирослав нахмурился и потряс головой, словно бы это могло помочь ему восстановить слух. Ему ведь послышалось, да?
— Я не совсем понял, — он чуть понизил голос и добавил в него мелодичности, как делал всегда, когда общался с клиентами. На тех такая манера действовала гипнотически: — Радость моя, повтори, что ты сказал? Что мне не надо заставлять тебя делать?
— Идти в театр, — Антон произнес это едва слышно, на выдохе.
— А ну повтори! — неожиданно сам для себя гаркнул на него Мирослав.
Да как он смеет?! Он что, не понимает, что ему физически необходимо то лекарство, что производит чертов баран?! Ему что теперь, ради того, чтобы не ранить чужие чувства, курьерскую службу нанимать, чтобы отправить тридцать миллионов мелкими купюрами в одну сторону и довезти бесценную жидкость, способную хоть ненадолго помочь ему, в другую?!
— Пожалуйста, Мирослав Мстиславович. Меня ж туда на порог не пустят после всего, что я сделал! А Герман Игнатьевич меня попросту убьет, — захлебываясь от волнения, заторопился объясниться помощник.
— Угу. На рога поднимет, — съязвил в ответ Барс. — И будет прав, ибо не надо предавать тех, кому служишь. Предателей презирают и ненавидят и свои, и чужие.
От Антона потянуло тошнотворным приторным запахом страха. Он вдруг ни с того ни с сего бухнулся на колени и ухватился за край простыни, на которой лежал Мирослав.
— Я усвоил урок, Мирослав Мстиславович, я ни за что не повторю ошибок! Вас я ни за что не предам, я лучше умру…
Барс невольно фыркнул. Какой талант пропадает. И почему только в театральное не поступил в свое время? Или парнишке просто не повезло, что его не вовремя приметил Нагицкий?
И ведь, главное, сам верит тому, что говорит. Талант, однозначно, талант. Надо бы попробовать использовать его вместо себя на групповых занятиях, глядишь, и толк выйдет.
— Неужели ты думаешь, что Нагицкий все еще не в курсе, где ты и с кем? — скривился Барс.
— Да, я знаю, что вы заступились за меня, вытащили из того дерьма, в которое я сам себя загнал, но… — его глаза заблестели в приглушенном свете спальни. — Я просто не знаю, как мне в глаза смотреть…
Это вызвало очередную вспышку гнева. Нет, этот малец определенно над ним сегодня издевается. Собственная ярость и злость вкупе с чужим страхом образовывали жгучий коктейль, заставляющий быстрее течь кровь по венам и против воли резонирующий с проклятьем.
Все утро, пока я звонила по инстанциям, консультировалась в больницах о своем положении рожавшей дома, я не переставала думать о ночном кошмаре.
Хотя кошмаром это назвать сложно. Пусть страшно, жутко, но теперь мне самой хотелось знать — кто же такой этот мужчина из сна?
Неужели он действительно существует? И… я тоже ему снюсь? Но почему?
«Никто никому не снится. Это просто психоз», — осадила я себя, пытаясь сосредоточиться на том, какие документы нужны и как их достать.
По всему выходило, что нужна справка от гинеколога о том, что я действительно рожала, а также устные или письменные показания хотя бы одного свидетеля этих самых родов.
«Не в Песье же возвращаться за свидетелями?» — нервно усмехнулась про себя, вспоминая чокнутую старуху, которая предлагала убить малышку.
Маленькая, словно поняв, что речь идет о ее судьбе, моментально проснулась, возвестив об этом громкими криками.
— Тише, моя красавица. Иди сюда, — осторожно взяла я ее на руки, прикладывая к груди. Все же какая она крошка. Как можно даже просто подумать навредить такому беззащитному существу?
— Ее отец был проклятым… — передразнила я повитуху. — Ну ничего, да, мое солнышко? Родителей не выбирают. А всяких старых клуш мы слушать не будем.
Малышка перевела взгляд на меня и неожиданно чихнула.
— Правда, — умилилась я. — Надо бы тебе имя выбрать.
Но в голову не приходило ничего подходящего, так что решила оставить это на потом. Сначала нужно было решить вопрос со всеми справками и пособиями.
Не откладывая в долгий ящик, собралась сама, одела малышку в выменянные вчера вещи. Шапочка, ползунки, осенний комбинезончик. Пусть всё старое и слегка потрепанное, зато чистое и подходящее по размеру.
Взяв карту, паспорт и скудные наличные, спустилась вниз, оплатив еще день проживания. Терминал успешно провел операцию, и мне не удалось сдержать облегченного выдоха.
Первым делом решила попытать счастья в частной клинике. Прием будет стоить денег, которых может не хватить в любой момент, но идти в государственную я опасалась. Мало ли куда те могут сообщить.
А тут, может быть, удастся получить нужную справку без осмотра.
На выходе из гостиницы на меня залаяла собака. Я подскочила, чуть не спрятавшись снова за дверь. Большая овчарка с ошейником, но без поводка и намордника, сидела недалеко от входа.
Малышка, испуганная громким звуком, заплакала.
— Тише, маленькая, тише, моя хорошая… — зашептала я, прижимая ее к себе. А затем повернулась к собаке и как можно строже произнесла. — А ну фу! Иди к своему хозяину. Фу!
Овчарка неожиданно заскулила и, поджав хвост, убежала.
С минуту я еще постояла около двери и, лишь убедившись, что собаки нет, отправилась на остановку. Администратор сказала, чтобы попасть в город, нужен автобус номер четыре.
Вчера я не особо рассматривала Лебяжье, но сейчас, проходя мимо невысоких частных домиков, то и дело крутила головой. Было довольно тихо и уютно. Ровные, практически одинаковые заборчики, постриженные лужайки, сейчас то тут, то там покрытые начавшей опадать листвой, большая детская площадка с горками, качелями и песочницей.
На остановке стояла всего пара человек, так что я уселась на скамейку и стала ждать.
— Гляди-ка, какая морда, — вдруг услышала я ворчание женщины лет сорока в красном платке и зеленой куртке.
— Угу. Клыкастый. Наверное, держали на цепи, тот сорвался и убежал. А теперь вот ищут, — ее оппонентку мне было не видно из-за стенки остановки, за которой я сидела, но возмущалась она не менее громко.
Животных я любила, и как биолог, и как человек. И была категорически против того, чтобы собак держали на цепи, как это до сих пор иногда делают в деревнях. Потому случайно услышанный разговор заставил поднять голову.
— Так ладно бы еще вознаграждение обещали. А тут «вознаграждение не гарантируем». Пусть сами своего шелудивого ищут, а не писульки клеят, только забор портят, — продолжала возмущаться женщина в красном платке.
«Может быть, собака потерялась у старушки какой-нибудь, у которой просто нет денег на вознаграждение», — подумалось мне, но вслух я ничего не сказала.
Вместо этого решила сама взглянуть на «клыкастую морду». Каково же было мое удивление, когда, выйдя из остановки, я посмотрела на забор.
Женщины стояли рядом с тем самым объявлением о поиске завхоза, которое я видела вчера, и тыкали в него пальцами.
На всякий случай обшарила глазами всю линию забора, но других объявлений не было.
— Подскажите, пожалуйста, — обратилась я к той, что была в платке. — А где вы про собачку увидели, а то я заметила овчарку, которая одна гуляла около гостиницы. Может быть, как раз та, которую ищут.
— Глаза разуй, — невежливо буркнула женщина в ответ и ткнула пальцем в забор. — Тут что, по-твоему?
По-моему, там было крупными буквами написано, что ищут завхоза, но, похоже, считала так я одна.
— Заборы только портят своим зверьем, — вторая женщина, тем временем, сорвала объявление и, скомкав, выбросила прямо на асфальт. — О, пойдем, Люба, наш автобус.
Сумка была тяжелой, и нести ее одной рукой, а второй удерживать малышку, было не так-то просто. Антон, конечно, предложил посидеть с девочкой, пока я отношу все в театр, но я даже мысли не могла допустить о том, чтобы оставить ребенка.
«А если в сумке какие-нибудь запрещенные вещества? — с содроганием думала я, поднимаясь по высоким ступенькам. — Тут сейчас меня и повяжут… А там никакие справки и показания не спасут… Ох, зачем я только согласилась…»
К тому моменту, когда я подошла вплотную к высокой тяжелой двери, я накрутила себя до такой степени, что была готова бросить свою ношу прямо здесь и удрать.
«Театр оперы и балета имени Ивана Евстафьевича Хандошкина», — название было выбито золотом.
Повернулась на автостоянку: Антон вышел из машины и благодарно мне улыбался.
«А парень все-таки мне поверил, посадил к себе в машину и повез, когда я выглядела еще подозрительнее, чем его сумка!» — с такими мыслями кивнула ему в ответ и толкнула от себя дверь.
На входе дежурил тощий благообразный старичок в строгом костюме. Завидев меня, он высоко поднял свои кустистые брови:
— Кассу ищите?
— Я к… — запнулась, рассматривая огромный холл, украшенные лепниной потолки, стены. Очень красиво, величественно, торжественно… и волшебно. Доносились приглушенные стенами звуки оркестра, чьи-то голоса. Последний раз в театре я была вместе с шестым «Г» классом на экскурсии, да и то смотрели они, а я смотрела за ними.
— Что вы сказали?
— Я к Герману Игнатьевичу, — спохватившись, ответила я — Отнести посылку.
— Герман Игнатьевич в зале, смотрит генеральный прогон. Вам вверх по лестнице, — старик, кажется, ничуть не удивился.
В этот момент малышка снова напомнила о себе. Разразившись плачем, она начала поворачивать головку, показывая, что очень хочет кушать. И ведь ничего удивительного, с тех пор, как я уехала из Лебяжьего, прошло часа два-три минимум.
— Подскажите, а где тут у вас туалет?
Пришлось бежать в уборную, и там, закрывшись, кормить мою девочку. Было неудобно, но другого выхода я не видела. Вот только после, когда я ее переодевала, поставив сумку рядом с собой, она умудрилась срыгнуть прямо на этот черный баул. Пришлось спешно вытирать еще и «посылку», изведя на это практически весь рулон туалетной бумаги.
Уже почти заканчивая приводить в порядок, открыла молнию, чтобы дополнительно обтереть со всех сторон, да так и замерла над расстёгнутой сумкой.
Внутри лежали ровные пачки купюр, перевязанные бумажными ленточками.
«Это точно подстава!»
Сообразив, что вообще это может быть такое и чем может мне грозить, я закрыла молнию и, судорожно прижимая девочку к себе, пулей выскочила из туалета.
«А если денег не досчитаются? Скажут, что я утащила. И пойди докажи, что ты в туалете малышку кормила, а не деньги по карманам прятала».
На лестницу, про которую говорил старик на входе, я заскочила буквально секунд за пять, если не быстрее. В какой-то момент мне показалось даже, что я снова могу мчаться быстрее ветра, как тогда, убегая от повитухи и волков из Песье.
Еще одна дверь. На этот раз ведущая в амфитеатр, откуда было видно сцену. Музыка лилась навстречу, но мне уже стало не до нее и не до порхающих по сцене балерин. Лишь бы избавиться от проклятой сумки.
В зале был лишь один человек, так что выбора особого не оставалось.
Аристократичные тонкие черты лица, чуть вьющиеся черные волосы, выдающийся вперед нос.
— Герман Игнатьевич? — слегка запыхавшись, спросила я, остановившись рядом с ним. И, не дожидаясь ответа, шмякнула на соседнее кресло сумку. — Это вам.
Мужчина медленно повернул голову, при этом продолжая глазами следить за происходящим на сцене.
— По какому вопросу?
— Эм…
Вот черт!
Антон просто попросил передать сумку, он мне больше ничего не говорил. Как же там звали его начальника?
— Это от Мирослава… — фамилия напрочь вылетела из головы, кажется, там было что-то звериное. Рысь? Тигр?
Лицо Германа стал жестче, губы сжались в одну тонкую полоску. Он наконец повернулся ко мне, разглядывая со странным прищуром. Встала боком, неосознанно пряча малышку от его взгляда, и невольно сама засмотрелась на сцену.
Красивые декорации, девушки в белых пачках, на пуантах порхающие по сцене. Мужчины в обтягивающих костюмах, ловящие их в свои объятия, поднимающие вверх…
— Гончарова! — вдруг услышала я перед сценой голос балетмейстера, решившего указать одной из балерин на ошибку. Но в тот же момент Герман громко кашлянул, прерывая его речь. Балетмейстер осекся и прошептал уже тише: — Прогон без моих замечаний, но после… я вам все выскажу!
Замечания и недостатки тут мог увидеть разве что профессионал. Потому что я не видела ничего, кроме того, что балерины продолжали порхать, а мужчины в трико — сопровождать их в этих полетах. Танец на сцене был словно продолжением музыки, которую играли в оркестровой яме. Красиво, захватывающе, до трепетной дрожи.
— Разве это твоя машина? — голос, принадлежавший чудовищу из моих кошмаров, вызывал странное чувство нереальности происходящего. Я даже ущипнула себя тайком побольнее, хоть это не работало даже во сне. — Ты не боишься сломать чужую игрушку?
— Простите... — одними губами произнесла я.
«Он может узнать тебя по голосу!» — в голове словно красная лампочка вспыхнула. Нужно попытаться изменить голос, а лучше вообще молча свалить отсюда.
Дёрнулась влево, но рука в браслете дорогих часов перегородила мне дорогу.
— Красивые игрушки очень легко ломаются, — вдруг доверительно сообщил незнакомец. — Мне почему-то кажется, что мы уже знакомы. Меня зовут Мирослав. Мирослав Барс… а ты…
Пепельные волосы, чуть вьющиеся и доходящие до основания шеи, бледная, почти прозрачная кожа, сквозь которую просвечивали голубые дорожки вен. Несмотря на широкие плечи и идеальную осанку, выглядел он болезненно. Возможно, виной тому были лихорадочно блестящие глаза над длинным широким носом.
Сейчас они были вполне человеческими, но, смотря в них, я видела лишь узкие зрачки на кровавой радужке, которые преследовали меня во снах…
— Простите… — снова пролепетала я, намеренно гнусавя.
Я готова была извиниться хоть миллиард раз, лишь бы отделаться от ожившего кошмара. Но кошмар не отставал. Кажется, он просто развлекался от скуки, как сытый кот с пойманной мышью.
Мужчина, не дождавшись от меня имени, ногтем поднял мой подбородок. При этом он ничуть не смущался малышки, спящей на моих руках, и будто и не замечал ее вовсе:
— Так что ты делаешь здесь? На угонщицу не похожа. Хотя настоящая воровка никогда не будет похожа на воровку, так? — он нахально подмигнул, придвигаясь чуть ближе.
Я вспыхнула от возмущения.
— Не собиралась я ничего красть!
Ну да. Украла чужого ребёнка. Забрала чужое кольцо. Присвоила чужую личность. Но больше не собиралась ничего!
— Неужели? — в этот момент порыв метра разметал мои волосы, и одна из прядей мазнула его по щеке.
Ноздри мужчины затрепетали, брови сошлись к переносице. До меня неожиданно дошло, что он вот-вот узнает меня.
Мирослав задумчиво провёл языком по верхней губе.
— Обычно у меня хорошая память на лица… что же с тобой не так…
Он перевел взгляд с меня на малышку и чуть наклонил голову, я тут же перехватила ее, скрывая лицо девочки, и неожиданно сама для себя выпалила:
— Меня… Мне эта машина выезд перекрыла, а хозяина нет! Это ваша? Не могли бы отогнать?
Автомобиль Антона перекрывал выезд только одной машине, да и то не перекрывала, а скорее, слегка затрудняла выезд малоопытному водителю с парковки. С другой стороны, я на опытного водителя не слишком-то и похожа, поэтому без зазрения совести ткнула в нее пальцем. Мол — это моя.
— Не мог бы, — отрезал Барс. Он наклонился ко мне, будто принюхиваясь, и проникновенно прошептал: — Но я бы мог составить тебе компанию, чтобы подождать водителя. Ты точно не посещала мои тренинги?
Я вжалась лопатками в капот так сильно, что, кажется, тот затрещал.
— Отойдите, — гнусаво пискнула я. И тут же отвернулась, не в силах выносить этот ленивый интерес в глазах хищника. «Еще чуть-чуть, и он точно поймет, где меня видел». — Вы нарушаете моё личное пространство!
Мужчина фыркнул и проникновенно улыбнулся мне:
— Личное пространство? Какая неловкость! Наверное, тебе стоит позвать полицию. Чтобы они арестовали меня… — он вдруг резко замолчал, словно застигнутый врасплох какой-то мыслью. Его взгляд снова опустился на малышку у меня на руках, — …за нарушение личного пространства. Мне кажется, или ты и правда не человек? Кто ты?
«Еще один! Или тут массово закрыли психбольницы и выпустили на улицы сумасшедших, или со мной и правда что-то не так».
— Зато вы вполне человеческий хам. К тому же неадекватный.
— Адекватный, я сейчас лежал бы и подыхал, не вставая с постели, — хохотнул он. — Так что да, я сейчас не совсем адекватный. Прошу простить, если…
Извинения прозвучали с такой иронией, что становилось ясно — даже толики раскаяния у него не было.
В этот момент кто-то окликнул Барса, и он отвернулся, делая шаг в сторону. Этого мне хватило, чтобы броситься бежать. Я боялась, что Мирослав не даст далеко уйти. Погонится за мной, и все мои кошмары станут реальностью. Что я могу одна, с ребенком на руках, против взрослого здорового мужчины?
Я оббежала театр, несколько раз чуть не поскользнувшись на листьях на мокром асфальте, и — о чудо! — прямо у заднего входа стояло такси.
Дернула на себя пассажирскую дверь:
— Подвезете?
— Здравствуйте. У меня детского кресла нет, а без кресла нам нельзя…
— У меня бывший дочь грозится отнять! Бежит за мной. Хоть куда-нибудь отвезите, пожалуйста! — выпалила я, удивляясь, как легко ложь сходит с губ.
Водитель неодобрительно поджал губы, но кивнул. Уже когда машина тронулась, я позволила себе оглядеться. На дорожке у черного входа никого не было — Барс меня не преследовал и не гнал, как во снах. Быть может, пронесло? Он меня не узнал и просто махнул рукой на несговорчивую девицу.
Новый день — новые силы, и я со всем справлюсь. По крайней мере, следующие пару недель я говорила это себе каждый раз, вставая с постели.
Хорошенько все взвесив, я все-таки заключила трудовой договор со школой, несколько раз съездила в ЗАГС, узнав все какие можно подробности по оформлению документов, и даже успела-таки подать необходимые документы в суд для оформления моей малышки.
Лев Львович обещал посодействовать, чтобы заседание, которое было назначено почти через месяц, прошло гладко и ДНК экспертизу не потребовали.
К тому времени мне нужно было также решить, какие имя и отчество я дам своей девочке. И если насчет имени я склонялась к тому, чтобы назвать девочку в честь матери, которая подарила ей жизнь — Ириной — то отчество загоняло меня в тупик.
Еще одним трудным, но нужным действием было то, что я подала заявление в полицию о пропаже сестры.
Да, было опасно привлекать внимание ко всему, что произошло, но я очень боялась, что если ничего не сделаю, то рано или поздно кто-нибудь да хватится Ирину, и тогда все ниточки точно приведут ко мне. И вопросов будет уже куда больше. С другой стороны, я надеялась, что, если девушку признают без вести пропавшей — я наконец смогу получить доступ к счетам и, возможно, еще какому-то имуществу.
— Вы говорите, что ваша сестра была беременна? — прищурившись, записывал полицейский, подозрительно поглядывая на ребенка у меня на руках.
— Да, но у нее была патология развития, в больнице, где она наблюдалась, есть все документы. Она каких только врачей не прошла. Шансов, что ребенок бы родился живым, — не было. Вообще-то поэтому я сама и не стала наблюдаться, когда узнала о собственной беременности. Боялась, что мне скажут то же самое. Знаете, иногда счастье — в неведении.
На всякий случай, чтобы отвести от себя подозрения, приложила справку из «Алмаз мед» о том, что действительно рожала сама.
Выйдя в тот день из полицейского участка, я долго думала, а не совершила ли я ошибку. Но что сделано — то сделано.
Были и позитивные изменения — я наконец съехала из гостиницы, поселилась в одной из комнат в интернате, рядом с детским общежитием для девочек.
На выданный мне небольшой аванс купила с рук маленькую переносную люльку для малышки, кое-что из одежды для нее и даже небольшую коляску.
О еде беспокоиться было не нужно — в интернате кормили, пусть и не слишком разнообразно, но, как говорится, «на убой».
Первые пару дней что ученики, что учителя смотрели на меня, что называется, «волком».
— Не переживайте, постепенно я вам все объясню и расскажу, а пока «обживайтесь», у меня три конференции на этой неделе, все в разных частях света, так что… ну как-нибудь пока сами, хорошо? — сетовал директор каждый раз, когда я пыталась расспросить его подробнее о моих обязанностях.
— Онлайн? — уточнила я с интересом.
— Ну какой онлайн заменит живое общение? — маг смешно всплеснул руками. — Конечно, порталы буду использовать. Но это же силы, время. Такт что бегите, делайте пока что-нибудь. Или вот у Ниночки спросите. Она о школе знает все. Даже точное число тараканов в столовой.
— В столовой есть тараканы?
— Ну нет, конечно, — директор сделал страшные глаза и помахал по направлению к двери. — Бегите, бегите.
«Ниночка» от обязанности что-то мне объяснять тоже увильнула:
— Вы через два месяца уволитесь, а мне потом опять новичку все объяснять. Нет уж. Разбирайтесь сами, — отрезала она. — У меня своих дел по горло.
На вопрос, почему я должна уволиться через два месяца, она мне заявила с таким видом, будто уже битый час пытается объяснить мне, что у кузнечиков ухо на ноге:
— Потому что у нас по вашей должности ТЕ-КУ-ЧКА!
В итоге из всех обязанностей пока только и начала, что разбор комнаты с инвентарем, которую показал директор в первый день моего посещения школы.
В очередной из дней я сидела в столовой, поедая картошку с рыбными котлетами.
Урок еще не закончилось, а потому рядом почти никого не было. Разве что пара учителей через два стола от меня, у которых, видимо, было окно.
Малышка лежала в переносной люльке. С собой на всякий случай была веревочка с узелками — если она проснётся и заплачет, я смогу отнести девочку к себе в комнату, никого при этом не побеспокоив.
Параллельно обеду искала в интернете информацию о мужчине, что так и продолжал мне сниться каждую ночь. Я до сих пор так и не отнесла неизвестную пробирку в театр, хотя собиралась это сделать не раз. На одном из сайтов наткнулась на его фотографию. Таинственный взгляд чуть исподлобья, идеально уложенные волосы, насмешливая полуулыбка.
Засмотревшись, я все продолжала пялиться, беззастенчиво рассматривая его черты, забыв вообще, зачем я открыла этот сайт.
— О! Мирослав Мстиславович!
Я вздрогнула от восклицания за спиной и тут же нажала на кнопку блокировки на телефоне.
Позади меня стояла невысокая девушка с подносом в руках. Чуть полноватая, с модной короткой стрижкой, вздернутым кверху носом и короткой верхней губой, из-за которой казалось, что она все время улыбается.