Вечером этого теплого весеннего дня ничто не предвещало беды. Весь день Эдуар провел в седле, но усталости не чувствовал. Даже наоборот, чем ближе он подъезжал к Пуатье, тем большее воодушевление охватывало его. Окружающая местность была великолепна. Привыкший замечать все вокруг, Эдуар смотрел на цветущие деревья, вслушивался в пение птиц, окидывал взглядом юных и не очень женщин, встречавшихся ему на пути. А впереди его ждала слава. Он не сомневался в этом. Предчувствуя ее, или просто опьяненный пробуждением природы, самой дорогой, идущей вдоль неширокой реки, он прибывал в том состоянии, которое сам для себя определял, как влюбленность. Влюбленность в жизнь.
Его небольшой отряд следовал за ним весело переговариваясь, смеясь и напевая песни. Андрэ, его оруженосец, парнишка лет пятнадцати, смышленый и веселый, сын соседнего обедневшего сеньора, Жан, его слуга, и увязавшийся с ним странствующий менестрель по имени Жульен, который держал путь на тот же турнир, и решил, что с отрядом рыцаря ему будет в дороге намного безопаснее. Жульен целыми днями распевал песни, которые сочинял тут же в пути. Эдуар, любивший пение и стихосложение, но сам не способный ни к тому, ни к другому, с радостью принял его в свой отряд. К вечеру притомившись, Жульен замолчал, что-то сам себе нашептывая под нос, и Эдуару оставалось только наслаждаться видами заходящего солнца, золотым шаром спускавшегося за изящный изгиб реки и высокий холм на другом ее берегу.
Не будучи ни поэтом, как его старший брат, ни певцом, не умея ни рисовать картины, как его сестра Мари, недавно вышедшая замуж, ни красиво выражаться, как отец, будучи четвертым сыном графа де Гравье, Эдуар выбрал для себя искусство побед. С юности он интересовался оружием, сражениями и лошадьми, оставив старшему брату куртуазные романы. Он переезжал с турнира на турнир, изредка заезжая в родной замок, чтобы похвастаться перед отцом и братьями своими успехами. Он знал, что братья завидуют ему, тому, над которым смеялись все детство за его косноязычие, завидуют его свободе, его независимой жизни, без всяких условностей и зависимости от отца. Старшему и второму сыновьям граф строго настрого запрещал рисковать жизнью так же бездарно, как Эдуар, а третий брат давно ушел в монастырь, и теперь готовился стать аббатом.
Недавно Эдуару исполнилось двадцать три года. За его плечами было множество турниров, множество побед, множество коротких романов с прекрасными дамами, что присылали ему служанок с запиской, где указывали место, куда ему следовало прийти, либо сами являлись под покровом ночи в его синий с белым шатер. В такие ночи слугам его приходилось искать себе место для сна под открытым небом. Дамы оставляли о себе на память украшения или деньги, одаривая его часто сверх меры и шепча слова любви и восхищения.
Дамы были правы. Молодой и золотоволосый, с открытым чистым лицом, с большими голубыми глазами, высокий и широкий в плечах, победитель, любимец публики, умевший держать себя в любой ситуации, Эдаур являл собой лучший тип мужской красоты, а аура мужественности и множество побед придавали ему шарм в глазах поклонниц. Его ждали на каждом турнире, принимали наилучшим образом, и ожидали новых подвигов и побед. На его имя слетались, как мотельки, самые знатные семейства, поэтому устроить турнир и не пригласить Эдуара де Бризе было бы непростительной ошибкой. Большой турнир в Пуатье не был исключением.
...
Гостиница, в которой Эдуар планировал остановиться, показалась сразу за поворотом. Она стояла на склоне холма, будто вырастая из него, и несколько нижних этажей спускались к реке. Сразу за ней виднелись стены небольшого городка. В прошлый раз, когда граф де Патье устраивал турнир, Эдуар ночевал здесь перед началом события. Каково же было его удивление, когда явившись на двор гостиницы уже в сумерках, он выяснил, что все места заняты свитой графини де Шательро. Повсюду сновали юные девы с увитыми лентами косами, их служанки, пажи и рыцари из отряда сопровождения.
Имя графини было ему хорошо известно. Лет пять назад она овдовела, и стала одной из самых завидных невест в Пуату. Правда замуж графиня не спешила. Оставшись единственным опекуном своего малолетнего сына, юного графа де Шательро, она приняла бразды правления огромными поместьями в свои руки, и управляла ими на зависть многим господам. Турниры и прочие многолюдные сборища графиня не жаловала, чем и объяснялось то обстоятельство, что хорошо зная ее славу, молодой странствующий рыцарь Эдуар де Бризе никогда ее не видел.
На улице стремительно темнело, а Эдуар пытался уговорить хозяина пустить его хоть под крышу, но тот только разводил руками.
-Попросите госпожу графиню подвинуться, - наконец не выдержал Эдуар, - возможно, ее дамы и рыцари могут потесниться. Мне нужна всего одна кровать, которую я готов разделить со своими слугами!
-Я..., - хозяин вдруг побледнел и непонятно с чего начал заикаться, - я... нет, господин, простите старика, я нннне пойду к графине.
Разозлившись, Эдуар готов был вспылить, как вдруг почувствовал на себе чей-то взгляд и обернулся.
На лестнице стояла молодая женщина. В сумраке он с трудом мог разглядеть ее лицо, заметил только, что волосы ее черны, как вороново крыло, а губы пухлые и красные, кровавой линией прочерченные на бледной коже. Синее дорожное платье струилось вниз идеально выверенными складками, золотой пояс, ниспадал ниже колен и сиял драгоценными камнями, говоря о богатстве и знатности той, что смела носить его. Во всей ее фигуре, стройной, но не худосочной, сквозило такое достоинство, что дама могла бы называться королевой. Она сделала шаг вниз, платье ее колыхнулось, и Эдуар сглотнул, восстанавливая сбившееся дыхание. Пока она спускалась, не спеша, плавно, словно лебедь по волнам, в голове его роилось множество совершенно не относящихся к делу мыслей, он пытался понять, таковой ли была королева Гиневра, когда король Артур впервые увидел ее. Потом он подумал, что у Гиневры волосы золотые, а госпожа де Шательро обладает волосами иссиня черными, а глаза у нее светлые, будто звезды на небе.
-Я слышала, вы упомянули мое имя, господин, - проговорила графиня и голос ее звучал тихо, как у человека, который привык, что его приказы исполняются с первого раза.
Эдуар смотрел на нее, как полный дурак, в голове было совершенно пусто, он забыл, что делает здесь, в этом месте, и просто пялился на нее во все глаза. Потом он вдруг вспомнил о манерах, привитых ему с пеленок, и низко склонился перед ней, надеясь привести за это время мысли и чувства в привычное состояние. Только сердце его билось, как бешенное, а мысли разбегались в разные стороны, дыхание перехватило, а в висках стучала кровь, как перед битвой.
Хозяин гостиницы начал быстро кланяться, пятиться, и что-то мямлить, и вскоре Эдуар понял, что остался с госпожой графиней наедине. Отовсюду доносились голоса, но здесь, в холле, они стояли один на один, и графиня смотрела на него совершенно спокойно, надменно и немного презрительно.
-Что вам угодно, господин рыцарь? - спросила она своим тихим низким голосом, от которого все волоски на его теле вдруг встали дыбом.
-Простите, что я не представлен вам, госпожа, - наконец-то воспитание взяло верх, он посмотрел на нее почти спокойно, и сумел даже сделать приличествующее выражение лица, - я - шевалье де Бризе.
-Мне знакомо ваше имя, - сказала она без всякого выражения. И протянула ему руку.
Эдуар опустился на одно колено, склонившись к ее руке, но не посмев ее коснуться более, чем двумя пальцами. Тем не менее, от этого прикосновения его кинуло в жар, он поспешил встать и отступить как можно дальше, насколько позволяли приличия.
Тут он пустился в пространные объяснения, что ему не хватило мест, и выглядело это смешно и глупо, слова вылетали у него из головы, а мысли скакали, как белки. Он казался себе провинившимся мальчишкой перед учителем, а она все так же смотрела на него не мигая своими светлыми глазами, опушенными черными длинными ресницами, и молчала.
-Я ничем не могу помочь вам, шевалье де Бризе, - наконец молвила она, - я приехала первой, и мои дамы и рыцари не могут освободить кровать для вас. Их слишком много.
Она развернулась, и не прощаясь поплыла к лестнице.
Эдуар задохнулся. Он не знал, что именно вызвало такую реакцию. Обычно он вел себя спокойно и сдержано, но это ее поведение, презрение в светлых глазах под тонкими бровями в разлет, вызвало настоящую бурю в его душе. Ни одна женщина не смела так говорить с ним, с одним из самых известных и популярных бойцов, Эдуаром де Бризе! Она не попрощалась, просто повернулась к нему спиной, будто он был каким-то мужиком! Он бросился за ней, когда она уже поднялась на второй этаж, буквально взлетел по лестнице, совсем не галантно схватил ее за руку и заставил обернутья. Светлые глаза снова смотрели на него не мигая. Графиня не испугалась, не удивилась, будто знала, что он невоспитанный мужлан и от него можно ждать чего угодно. В глазах ее плескалось презрение, теперь не скрываемое.
-Тогда я буду спать в вашей спальне! - вырвалось у него прежде, чем Эдуар в ужасе успел закрыть рот.
Теперь они смотрели друг на друга, и яркий румянец горел на щеках у обоих. Эдуар смутился, и готов был провалиться сквозь землю, а щеки красавицы вспыхнули алыми пятнами, а глаза загорелись настоящей ненавистью.
-Я прикажу выставить стражу, - сказала она холодно, отстраняясь, но не отступая, - и положу под подушку кинжал.
Она снова повернулась к нему спиной и пошла по темному коридору. Еще несколько шагов, и она скроется за занавесом. Тут будто нечистая сила подкинула Эдуара. Оскорбленный, опозоренный и совершенно сбитый с толку, он одним прыжком догнал ее, схватил в объятия и накрыл поцелуем ее яркие красные уста, почувствовав, что по жилам разливается огонь, горящий на губах и в чреслах.
Теперь она сопротивлялась. С неожиданной для женщины силой, графиня де Шательро вывернулась из его рук, и оттолкнула его от себя.
-Вы ничтожество, - сказала она, прошла несколько шагов, и скрылась за занавесом не обернувшись.
Эдуар остался стоять в темном коридоре. Мимо него пробежала служанка, потом прошел паж, и он удивился, как долго он мог оставаться наедине с графиней, если в гостинице полно народу. Господь испытывал его, и он не прошел испытания. Будь в коридоре или внизу хоть один человек, он бы ни за что не сделал того, что натворил. Он был невероятно виноват перед графиней, но понимал, что она не примет извинений. Что на него нашло он не знал. Его трясло, как будто он стоял на холодном ветру где-нибудь на берегу моря зимой, хотя в гостинице было жарко от натопленной печи. С трудом волоча ноги, он спустился вниз, сел на скамью за столом, и опустил голову на руки. Тут явился его менестрель, сел рядом, и поставил перед ним кружку с вином. Эдуар схватил ее и опустошил одним глотком. Жульен смотрел на него, склонив голову на бок. Эдуар полез в кошель, и вывалил перед менестрелем пригоршню серебра.
-Напиши песню о прекрасных глазах графини де Шательро и исполни ей от моего имени с извинениями. Завтра утром, - сказал он, встал и потащился к двери.
Тут появился хозяин и сообщил, что его сын готов уступить рыцарю свою комнату. Эдуар благодарно кивнул, ни в силах больше говорить, поднялся следом за трактирщиком, и упал в кровать прямо в одежде.
Слуги его поспешили за ним, и стягивали сапоги и одежду уже со спящего хозяина.
Всю ночь его преследовали кошмары. То графиня смотрела на него, и красные губы ее сочились кровью, то он сражался на ристалище, и когда соперник его поднимал шлем, он видел ее светлые пронзительные глаза. То она падала в реку, и он не успевал спасти ее, а она молча смотрела на него с презрением и укрором.
Проснулся Эдуар в полдень. Конечно же графиня уже покинула гостиницу, где воцарилась непривычная тишина. Он долго лежал на спине, размышляя, что же с ним произошло вчера, что он унизился перед женщиной, да еще перед какой женщиной. Он был достоин того презрения, что читалось в ее глахах. Что на него нашло? Всегда галантный и учтивый, он впервые вышел за рамки приличий. Обычно женщины сами искали его общества, и ему никогда не приходило в голову принуждать даму к поцелую.
Как вообще произошло такое, что он решил поцеловать графиню де Шательро?
Он встал и пошел искать свою свиту. Менетсрель играл в кости с пажом, ожидая его внизу.
-Ну как, ты выполнил мое пожелание? - он смотрел на Жульена, с замиранием сердца ожидая его ответа.
Жульен поднялся, отвесив поклон.
-Дама выслушала меня, мой господин. И даже наградила за старания. Утром тут было много народу, и песня моя понравилась госпоже. Но она просила передать вам, что вас она не простила и обязательно отомстит.
Шум стоял невыносимый. Казалось, все говорили разом, смеялись, шутили, кричали. Эстель выглянула из шатра, где были накрыты столы для самых дорогих гостей графа де Патье, желая подышать свежим воздухом, лишенным ароматов кушаний и винных паров. Она хоть и была общительна, но не любила шумных многолюдных собраний, предпочитая разговоры в узком кругу, тихую музыку и тихий смех. Она всеми силами избегала больших сборищ, но в этом году вынуждена была принять приглашение графа на Большой турнир, потому что не смогла найти предлога отказаться. Эстель знала, что граф желает свататься к ней, и предотвратить это было невозможно. Два года назад потерявший супругу, граф был еще не стар, умен и нравился Эстель. В нем было все хорошо, и к браку их не было никаких препятствий, кроме одного: Эстель де Шательро больше не собиралась выходить замуж. Ни за кого. Даже за графа де Патье. Пять лет назад обретя свободу, она не готова была расстаться с ней даже ради громкого титула и большого богатства.
Она вышла замуж в пятнадцать лет за уже пожилого человека, который относился к ней как к дочери. Муж ее бы добр и покладист, но слово его было законом. Он решал, что Эстель будет делать, что надевать, куда поедет, и с кем будет общаться, что ей подадут на первое и на второе, в какую церковь и когда она поедет, и о чем будет молиться. Все в ее свободолюбивой натуре протестовало против мягкого диктата графа. Поэтому, когда он отдал Богу душу, Эстель, хоть и искренне оплакивала его, дала себе слово, что больше никогда не пойдет под венец. Ее сын Виктор унаследовал титул, а она стала вдовствующей графиней и обрела полную свободу. Первое время, не веря в такое счастье, она несколько раз за день могла менять платья, выбирая странные и неуместные фасоны, заказывать и отправлять обратно любые кушанья, выезжать в одно место, а прибывать в другое, от чего обрела репутацию весьма взбаломошенной особы. Но все ее странности ей готовы были простить за ее ослепительную темную красоту.
Эстель расцвела после двадцати лет. Выходя замуж, она была неуклюжей девчонкой, худой и плоскогрудой, с копной непослушных черных волос в то время, как повсюду ценились златокудрые стройные красавицы. Но после рождения сына она округлилась, грудь ее поднялась, а талия осталась тонкой и гибкой. Она наняла служанку, которая умела из ее непокорных волос делать самые модные прически, убирая их золотыми сетками и жемчугами, подчеркивая ее длинную шею и гордую посадку головы.
Вместе с красотой пришла и слава. Мужчины, прознав о красоте и богатстве вдовы де Шательро пытались завоевать ее сердце, складывая к ногам ее стихи и подвиги, титулы и богатство. Тогда-то Эстель и узнала, как грубы бывают мужчины, как несдержанны и невоспитаны. Они поджидали ее в коридорах замка, и набрасывались с поцелуями, почему-то считая, что она и сама желает того же. Два раза попавшись в ловушку, Эстель стала ходить с охраной, старалась держаться подальше от мужчин, презирая их за грубость и животные инстинкты, которые воспитание призвано было скрывать, но почему-то не скрывало. Мужчины присылали ей фривольные стишки, завуалированные рифмой и двузначными словечками, считая, что она должна поощрять такие вещи. Эстель же они оскорбляли, и при встрече с подобным стихоплетом серые глаза ее становились холоднее льда. Презрение, вот что заслуживали мужчины! Эстель убеждалась в этом все чаще и чаще! Своего сына она старалась воспитывать так, чтобы ему в голову не могло прийти оскорбить женщину. Животные инстинкты должны быть глубоко спрятаны под лоском, скромностью и умением себя держать! В себе Эстель добилась этого в наивысшей степени. Ее холодность и надменность стали пословицей. Ей даже дали прозвище - Ледяная Звезда.
-Кто растопит лед Ледяной Звезды получит великую награду, - услышала она и быстро задернула полу шатра, оставив только небольшую щель для того, чтобы увидеть насмешника.
Под высоким дубом, шагах в десяти от шатра, на синем мягком ковре сидели двое: второй сын графа де Патье Марсель де Сен-Жен и ее вчерашний знакомец. Кровь бросилась Эстель в лицо. Нахал, посмевший воспользоваться тем, что она вышла без охраны, беззаботно играл травинкой, прокручивая ее между пальцами. Его красивое лицо было повернуто в ее сторону, и она видела, как он улыбается.
-Ледяная Звезда? - сказал он с усмешкой, и Эстель снова покраснела, - звучит заманчиво. Она и впрямь холодна, как лед. Но такие дамы не для меня, большее, чем ночь в шатре, мне не положено, - он пожал плечами, - так что нечего и пытаться.
-А я попытаюсь, - Марсель де Сен-Жен казалось был вдохновлен перспективой, - мой папенька желает иметь ее женой, но меня совсем не устраивает такая мачеха. Пусть отец получит красавицу-невестку.
Эдуар поднял брови, отбросил травинку и встал:
-Вот это страсти у вас кипят, друг. Смотри на обожгись.
-Ты говоришь так, будто я не способен сладить со строптивой дамой, - заносчиво сказал Марсель.
-Нет. Я говорю так, чтобы вы с отцом не устроили войну за серые глаза на потеху соседям.
-А ты?
Эдуар снова пожал плечами.
-Мне не с руки играть в такие игры. Мне она не нужна.
Не нужна? Эстель с трудом сдержалась, чтобы не выскочить из шатра и не надавать ему пощечин, стереть с его красивого лица эту мерзкую усмешку. Он вчера испортил ей весь вечер своими замашками, а сегодня говорит, что она ему не нужна! Кто он такой, чтобы сравниться с ней? Господин двух слуг? Ее свита не умещается в гостинице, тогда как все его слуги могут разместиться на одной кровати! Кто он такой, чтобы посылать к ней менестреля с дурацкими песнями о звездных очах? Нет, нельзя сказать, что песня была плоха, но это заслуга менестреля. “Тогда я буду спать в вашей спальне!” - каков наглец! Эстель вздохнула. Несмотря на свое возмущение, она должна была признать, что подобное заявление вполне могло бы покорить знакомых ей дам. Неужели бродячий рыцарь де Бризе на самом деле желал разделить с ней постель на одну ночь и предложил ей себя в такой грубой форме? Эстель больше всего на свете ненавидела грубость, и Эдуар был ей противен.
Никакие песни и извинения не помогут ему получить ее прощения. Как посмел он думать, что она желает его? Неужели женщины готовы на все, чтобы только заманить его в свою спальню, и он настолько обнаглел, что принял ее за одну из таких дам?
Эстель села на низкий табурет, и сложила руки на коленях. Ей хотелось плакать, а губы ее горели, будто он поцеловал ее не вчера, а сегодня. Как смыть с себя следы его похотливых рук? Вечером Эстель наверно часа два отмокала в бочке, потом служанки растирали ее тело ароматными маслами, но она все еще чувствовала, что не чиста. Мужлан, мужлан, недостойный быть рыцарем! Недостойный сражаться с лучшими мужами Пуату! Привыкший к легким победам, и не ведавший горя! Эстель встала, ни в силах усидеть на месте от переполнявших ее чувств.
Вдруг в ее голове мелькнула заманчивая мысль. Эстель закусила губу и прижала руки к груди. Он будет наказан за свою грубость. Она знала, что делать.
Эдуар чувствовал себя на турнире в своей стихии. Шум, яркие краски, множество лиц, то знакомых, то не знакомых, юные девы с маменьками и нянюшками, безусые юнцы в одеждах пажей, отцы семейств, окруженные слугами и домочадцами, и сами участники, в ярких одеждах в цвет своего флага.
Большая поляна под стенами города, к которым были пристроены ряды для зрителей и ложа графа, покрылась шатрами прибывших на турнир рыцарей. Эдуар поставил палатку на отшибе, почти у реки, надеясь, что ночью удастся поспать. Приз граф выставил прекрасный, и было за что повоевать. Уверенный, что хороший сон - залог его побед, Эдуар обычно не участвовал в ночной жизни. Песни, танцы, костры и веселье были для тех, кто не стремился к победе любой ценой. Эдуар же был честолюбив, а призы оказывали ему большое подспорье в странствиях. Наверняка какая-нибудь знатная дама в случае победы пожелает подарить ему свое ожерелье, а таинственная незнакомка передаст через графа де Патье кошель с деньгами, куда будет вложена записка. Сам же граф предложил побороться за прекрасной работы золотой кубок, усыпанный драгоценными камнями. Кубок стоял на специальном возвышении, где каждый мог полюбоваться им, и охранялся двумя крепкими стражниками. Эдуар пробрался к постаменту и долго смотрел на кубок, представляя его в своей руке. Жаль стражи не позволяли коснуться его, чтобы определить, каков он на ощупь. Эдуар сжал пальцы, почти реально ощущая, как сжимает теплый от солнечных лучей металл.
-Эдуар!
Он обернулся и тут же расцвел в улыбке. К нему приближался его друг Арман де Ла Сав под руку со своей сестрой, Розой. Совсем юная девушка, она часто сопровождала брата на турниры, распоряжаясь в походах всеми слугами и имуществом. Волосы у нее были светлые, губы же постоянно улыбались, будто она и не грустила никогда. Роза была эталоном красоты, но Эдуар поймал себя на мысли, что в последнее время черные волосы нравятся ему намного больше модных золотистых. Настроение его резко спикировало вниз. Черт бы побрал эту ведьму, графиню де Шательро. Сбила его с толку своим презрением и алыми губами. У Розы губки были тонкие, розовые, готовые к поцелую в темном коридоре, что мелькнет и забудется через несколько минут. Эдуар тряхнул головой. Образ надменной графини преследовал его с самого утра, не давая покоя.
-Ты не в духе, Эдуар? - Арман хлопнул его по плечу, - или настраиваешья на победу?
Эдуар отогнал призрак красавицы графини и усмехнулся:
-Мне не нужно настраиваться, - сказал он, - кубок и так будет моим.
-Это мы еще посмотрим!
-Но я все равно желаю вам удачи, - промурлыкала Роза, и снова улыбнулась.
Когда же он отдаст ее замуж? - подумал Эдуар с раздражением, впервые в жизни не желая беседовать с друзьями, - уже почти двадцать лет, и все таскается за братом. И так приданое ее невелико, а через год-другой и срок выйдет.
Отвязавшись от брата и сестры де Ла Сав, он побрел к ристалищу, которое слуги посыпали песком из огромных корзин, а потом ровняли граблями. На трибунах скамьи для зрителей застилали коврами, убирали цветами. Знатные сеньоры с лож повыше вывешивали свои флаги, от разноцветия которых начинало рябить в глазах. Обычно приготовления к сражениям радовали Эдуара, вдохновляя на подвиги, но не сегодня. Он облокотился о парапет, глядя вперед, но ничего не замечая вокруг. Какая ему к черту разница, простила она его или нет? Он сжал голову руками. В таком состоянии совершенно невозможно выходить против всадника. Он либо должен взять себя в руки, либо расстаться с доспехом. Учитывая ограниченность его средств на выкуп доспеха, этого он себе позволить не мог.
Но вот герольды поднялись на помост и затрубили в горны, призывая всех участников отправиться в свои шатры и облачиться в доспехи. Эдуар медленно брел к реке, потом так же медленно одевался, надеясь, что в голове его прояснится. Поэтому он чуть было не опознал на представление участников.
Как один из знаменитостей, Эдуар выходил на круг в числе последних. Зрители давно заняли свои места, но при виде Эдуара в красно-золотом облачении с черными крестами, в плаще, отороченном черно-бурой лисицей, повскакивали с мест, приветствуя его. Дамы махали платками, кидали ему под ноги цветы и ленты или браслеты, в надежде, что он поднимет их вещицу и объявит одну из них дамой сердца. Раньше Эдуар любил представление, когда судьи оглашали имена и заслуги каждого участника, он буквально купался в своей славе, и с удовольствием приветствовал зрителей. Но сегодня Эдуар мрачно оглядывал радостную толпу. Та, которую он искал глазами, сидела в ложе рядом с графом де Патье, и смотрела холодно и гордо. Вот она отвернулась, что-то говоря графу, и виден был только ее тонкий профиль. Платье ее на этот раз было голубым, из легкой материи, вышитое алыми цветами в тон ее губ. Эдуар судорожно вздохнул, потом поднял руку, приветствуя поклонниц. Снова полетели на поле цветы, а одна из девушек сумела кинуть свой шарф так, что он упал ему на плечо. Отбросить его было бы верхом невоспитанности, поэтому Эдуар кивнул красавице, зардевшейся от счастья, и повязал ее шарфик себе на руку. В случае победы он вернет ей шарфик вместе с одним из выигранных призов, а она поднесет ему кубок вина и одарит одним из своих украшений. На приеме графа де Патье, который состоится сразу после окончания турнира, сидеть они будут рядом, деля трапезу и танцы.
Завязывая шарф, Эдуар вдруг понял, что не помнит, как выглядит девушка, объявленная им дамой сердца. Потому что та, ради которой он готов был совершить ни один подвиг, не смотрела на него.
На пир по случаю открытия турнира Эдуар не остался, убравшись к себе в шатер и пытаясь уснуть под звуки музыки и смеха. Он всегда любил эти празднества, но сегодня у него не было настроения. Он перебирал в голове события последних дней, и наконец признался себе, что графиня де Шательро глубоко задела его, ранив прямо в сердце. Почему он не понял этого раньше? Он должен был публично принести ей свои извинения и объявить дамой сердца! Она не посмела бы отказать. Он метался на своем жестком ложе, жалея об утерянной возможности. Она была бы вынуждена смотреть на него, и даже, возможно, улыбнуться. Как был он глуп!
До самого утра Эдуар не мог уснуть. Забылся он, когда звуки празднества совсем стихли, но вскоре проснулся. Не в силах больше оставаться в темноте и слушать сопение Жана и Андрэ, он вышел прогуляться к реке. Голова гудела от бессонной ночи. Он прислонился спиной к дереву и смотрел, как восходит солнце, медленно поднимаясь из-за деревьев и золотя их верхушки. Когда эта несносная женщина успела пустить стрелу, застрявшую занозой в его сердце? И что же ему делать, чтобы избавиться от наваждения?
Ближе к полудню участники турнира собрались на ристалище в полном боевом облачении. Лошади пока стояли привязанными в тени деревьев, ожидая своего часа. В групповом сражении готовилось принять участие около пятидесяти рыцарей. Их шлемы оруженосцы выставили на всеобщее обозрение перед ложей судей. Герольд созвал всех участников в центр ристалища, чтобы вытянуть жребий, но сначала судьи и дамы должны были обойти все шлемы, принимая решение по допуску того или иного участника. Дамы стайкой спустились на песок и прогуливались вдоль шлемов, отпуская шутки и обсуждая их владельцев. Если одна из них коснется шлема, и рекомендует рыцаря, то судьи выслушают ее аргументы. Оскорбивший даму рыцарь не достоин участия в турнире чести, и, если аргументы дамы будут приняты, шлем его будет сбит с постамента, а сам рыцарь избит другими участниками, пока не запросит пощады у рекомендовавшей его дамы, встав на колени и выкрикивая слова покаяния. Судьи, пожилые уважаемые рыцари, совещались, изучая длинные списки заслуг собравшихся рыцарей, боясь допустить к сражениям тех, кто не благороден по рождению или женат на недостойной женщине. Эдуар же ждал, когда все формальности закончатся, оруженосцам позволят ввести лошадей, а сам он возьмется наконец за копье.
Когда почти все дамы удалились на трибуны, а судьи заняли свои места, вдруг в ложе графа де Патье возникло движение. Графиня де Шательро встала со своего кресла, и Эдуар залюбовался грацией ее движений. Никакой спешки. Она медленно подошла к лестнице, спустилась, и неспеша пошла вдоль вереницы шлемов. Голубое платье ее сияло на солнце, а алая вышивка вдруг показалась Эдуару каплями крови. Он залбовался ее походкой, плавными движениями бедер, сиянием черных волос. Вдруг она остановилась около одного из шлемов, немного постояла, будто размышляя, протянула руку, и коснулась его пальцами. Тут же подскочил герольд, столкнул шлем с постамента, а судьи подались вперед, слушая то, что графиня говорила тихим голосом. Потом они закивали, признавая ее причину достойной. Эдуар все силился разглядеть, чей же шлем рекомендовала госпожа де Шательро. А потом шлем надели на копье, поднимая на всеобщее обозрение. Кровь отлила от его лица, а на лбу выступил холодный пот. Эдуар смотрел и не верил своим глазам. Это был его шлем.
Вокруг начался невообразимый хаос. Рыцари заговорили все разом, дамы повскакивали с мест, что-то крича и размахивая руками, а потом Эдуар вдруг оказался один в центре ристалища, и в него полетели камни и палки, потом кто-то из рыцарей подошел первым, и Эдуар растерявшись, пропустил удар. Тут подскочили второй, третий, и он, хоть и пытался защищаться, получил несколько ударов в лицо, в грудь, и задохнулся, согнувшись пополам. Теперь он был легкой добычей, удары следовали один за другим пока он не упал. Тогда два судьи направились к нему, подняли, подтащили к тому месту, где стояла гордо вскинув голову графиня де Шательро, и заставили его встать на колени. Эдуар, получивший несколько тяжелых ударов в голову, соображал с трудом, не понимая, что от него требуется. Мир шатался и качался, к горлу подступила дурнота, и он думал только о том, как бы не опозориться еще больше, при всех опорожнив желудок.
-Давай же, проси прощения! - крикнул кто-то, и он узнал голос Антуана де Ла Сав.
Усилием воли Эдуар заставил мир остановиться, поднял глаза на женщину, стоявшую перед ним. Она молчала, но между красивых бровей ее залегла глубокая складка. Последнее, что видел Эдуар, это ее светлые глаза, смотревшие прямо на него. Мир снова закачался, а потом и померк, низвергнув его в спасительную пустоту.
Очнулся Эдуар у себя в шатре. С трудом разлепив глаза, он долгое время просто рассматривал складки ткани. Попытавшись сесть, он быстро понял свою ошибку, но было поздно. Дурнота была настолько сильна, что его начало рвать прямо на одеяло. Он позвал Андрэ, потом Жана, но ответа не было. Где-то далеко снова играла музыка, наверняка были танцы, и Андрэ вместе с оруженосцем покинули его ради праздника. Или бросили совсем, ведь никому не нужен господин-неудачник, подумал Эдуар.
Он свернул грязное одеяло и отбросил его подальше. Это движение заставило его сжаться от боли и резко выдыхнуть. Каждое движение причиняло острую боль. Дышать и то было невыносимо больно. Он поискал глазами флягу, и нашел ее на низком столике в другом конце шатра. Боль и слабость не позволяли ему двигаться быстро. Несколько долгих минут он пытался добраться до стола, во рту пересохло и стоял привкус горечи. Голова гудела так, будто ею играли в мяч. Эдуар не мог думать ни о чем, кроме воды, но усилия его прошли напрасно. На лбу выступила испарина, он уже не сдерживал стонов, но столик оставался недостижим.
Совсем отчаявшись, он попытался найти положение, в котором тело болело бы меньше. Дыхание его срывалось, а из глаз текли слезы. И в этот момент ковер, закрывавший вход, вдруг шевельнулся, и Эдуар решил, что у него начался бред. В проеме стояла графиня де Шательро собственной персоной. Ее светлые глаза сияли, как две звезды. Платье теперь на ней было зеленое, бархатное, расшитое блестками, которые от каждого ее движения вспыхивали холодным светом. Она сделала шаг к замершему на ковре Эдуару, вся засияв, и за ней вошли несколько слуг.
-Осмотрите его, - сказала она, и Эдуар снова вздрогнул от звука ее голоса. Толи думал, что снова его будут бить, то ли еще почему.
Один из слуг, оказавшийся доктором, склонился над ним, расстегнул его одежду, изучил раны и кровопотеки.
-Дайте воды, - приказал он.
Доктор достал инструменты, какие-то бинты, и стал промывать раны, накладывая повязки. Сначала он перебинтовал голову, потом - сломанную руку. Изучил его торс, отыскав два треснувших ребра.
-Пить! - взмолился Эдуар, страдая не столько от жажды, а от того, что надменная графиня видит его в таком состоянии.
Она сама поднесла флягу к его губам, легко коснувшись пальцами волос. Эдуар инстинктивно прижался к ее руке, ища спасения у той, что была причиной его кошмаров.
-Ему нужен покой и хороший уход, - сказал доктор, закончив с перевязками. Нельзя бросать его одного. Если жар поднимется выше, то, возможно, его жизнь окажется в опасности.
Графиня поднялась на ноги, и перевела глаза на доктора, и Эдуар почувствовал глубокое разочарование от того, что ее рука больше не касалась его волос.
-Если его можно перевозить, то я прикажу доставить его в свой замок.
-Можно, госпожа. Только постарайтесь сделать так, чтобы ваши слуги несли его очень аккуратно. Каждое движение причинят ему боль.
Эдуара ждали два дня ада, когда его везли на повозке, нещадно тряся. Измотанный бесконечной болью, он окончательно перестал понимать, что происходит, к тому же поднялся жар и началась лихорадка. Эдуар понимал только одно. Графиня приказала отвезти его в замок, но сама осталась на турнире. В редкие моменты просветления, когда слуги останавливались на обед или на ночь, Эдуар размышлял о том, что графиня будет вручать награду победителю, и сама станет наградой графу де Патье, чьи планы не были тайной. Мечась в жару, он страдал физически, когда же жар спадал, сердце его разрывали на части обида и ревность. Он не знал, что хуже. Иногда ему казалось, что лучшим выходом для него была бы смерть.
Эдуар не умер. Наоборот, достаточно быстро от пошел на поправку. По прошествии месяца он чувствовал себя пленником. Графиня выделила ему большую круглую комнату в одной из башенок
замка, и целыми днями Эдуар был предоставлен самому себе. Сначала он был болен и постоянно пребывал между сном и явью, то забываясь коротким тяжелым сном, то выскакивая в реальность, то снова засыпая, ощущая страшную мигрень и боль во всем теле. Но через некоторое время движения перестали причинять ему боль, он научился снова нормально спать, стал садиться в постели, а потом и вставать. Он просил принести ему книги, и получил сочинение святого Августина “О Граде Божьем”. Огромные тома возлежали рядом с ним на столе, но Эдуар с трудом мог заставить себя читать рассуждения святого о времени и пространстве. Его интересовали совсем другие материи, и больше всего - гостеприимная хозяйка замка. Госпожа де Шательро ни разу не явилась к нему в башню, и он ничего не слышал о ней. По его рассчетам она должна была уже много дней находиться дома, если только не осталась гостить у графа де Патье в качестве нареченной невесты.
Лежа на ложе и грезя наяву, Эдуар позволил себе сколько угодно мечтать о ней. Он смирился с тем, что влюблен. Ему даже нравилось это чувство. Несмотря на то, как она поступила с ним, прекрасная графиня казалась ему ангелом милосердия. Она спасла его от неминуемой смерти, забрав из шатра, где слуги бросили его умирать в одиночестве. Впервые в жизни влюбившись, Эдуар мечтал, ревновал, бесился от собственной беспомощности, одновременно надеясь на благосклонность графини и ненавидя ее за нанесенную ему обиду.
Примут ли его на турнирах в следующий раз? В любом случае ему придется пропустить несколько сражений прежде, чем рискнуть снова выйти на ристалище. Допустят ли судьи его к дальнейшим сражениям? Наказание считалось достаточным, если дама прощала обидчика. Но зрители не так милосердны, как дама. Даровала ли ему прощение госпожа де Шательро? Потеряв сознание, он не знал, что сказала она судьям.
Когда одиночество стало невыносимым, и Эдуар уже вполне здоровый, метался по комнате, как зверь в клетке, вошла служанка и сообщила, что к нему пожаловал посетитель. После своего позора Эдуар не ждал, что кто-то пожелает общаться с ним, но остановившись напротив двери увидел, как по лестнице поднимается никто иной, как Марсель де Сен-Жен.
Марсель хлопнул его по плечу, потом обнял, и долго разглядывал, отметив, что Эдуар выглядит неважно, сильно похудел и побледнел.
-Графиня тебя совсем не кормит, - рассмеялся он, садясь кресло и откидываясь на подушки.
Эдуар был безумно рад видеть друга. С Марселем они были ровесниками и воспитывались при дворе графа де Шатильон, которому служили пажами, а позже оруженосцами. Склонный к философствованиям неторопливый и сдержанный Марсель прекрасно дополнял его горячую натуру. Волосы у него были каштановые, с рыжиной, на солнце отливая медью. Римский нос и тонкие твердые губы выдавали его ослиное упрямство, с которым Эдуар смирился много лет назад.
-Как твои шансы у графини? - спросил Эдуар, одновременно желая ему удачи и боясь положительного ответа.
Марсель вздохнул, закидывая ногу на ногу.
-Никак. Отец запретил мне даже думать о ней. И ты знаешь... я влюбился.
Эдуар поднял брови.
-Ты же был уже в нее влюблен.
-Да не в нее!
-А в кого же?
-Ты не поверишь! - Марсель рассмеялся, - в Розу де Ла Сав!
Чувствуя, как с сердца скатывается камень, Эдуар с удивлением смотрел на друга, который еще месяц назад готов был бороться с родным отцом за расположение прекрасной графини.
-Граф де Пуатье сосватал графиню? Вы поссорились?
-Нет. Мы не ссорились. Отец сделал ей предложение еще на турнире. По всем правилам послал к ней герольда, преподнес великолепное ожерелье, такое, что все красотки рты порасктывали от зависти. Но графиня оставила себе месяц на размышление. И сегодня я явился за ответом.
Эдаур замер, чувствуя, как кровь отливает от лица. Ноги отказались держать его, и он сел, боясь выдать свои чувства перед другом.
-И что ответила графиня?
Марсель вытащил из кармана небольшой мешочек, поднялся, подошел к столу и выложил из него великолепное ожерелье, усыпанное изумрудами.
-Вот, полюбуйся. Не приняла. Сказала, что очень ценит внимание моего родителя, но она скорбит по памяти усопшего супруга, и не считает себя в праве вступать в новый брак, - Марсель прошелся по комнате, заложив руки за спину, - и что прикажешь мне делать? Как отцу это все передать? Он же убьет сначала меня, а потом ее!
бъятья и никогда не отпускать.
-И уж точно не позволит жениться на Розе после такого провала. Отец уже и свадьбу распланировал, кого пригласит, кого куда посадит. Он не ждет отказа! Ушлет теперь меня в Святую Землю...
Марсель был настолько расстроен, что Эдуар пожалел друга, несмотря на собственный восторг.
-Может быть оно и к лучшему. Зачем вам в семье такая строптивая дама?
-Которая посмела коснуться шлема? - глаза Марселя зажглись любопытством, - кстати, что произошло между вами? Я даже не знал, что вы знакомы.
Эдуар скривил губы.
-Считай, что мы неудачно познакомились, - сказал он, уходя от прямого ответа, - госпоже де Шательро не понравилось наше знакомство... и, должен признать, я тоже вел себя не лучшим образом.
На лице Марселя отразилось разочарование.
-Жаль, что ты не желаешь рассказать мне. При случае, если посмеешь теперь явиться на турнир, поблагодари Антуана де Ла Сав. Он буквально вытащил тебя из свалки. Иначе бы убили тебя. А мне пора, - он сложил в бархатный мешочек драгоценное ожерелье, и направился к выходу, - если что имей в виду, что я всегда на твоей стороне! Что бы ты не натворил. Так и знай.
И он вышел, застучав шпорами по каменным ступеням лестницы. Эдуар смотрел ему в след. На душе пели птицы. Как бы жалко ни было ему друга, несмотря на его бесчестие явившегося к нему и обещавшего дальнейшую поддержку, радость наполняла его сердце. Графиня де Шательро свободна! Значит у него есть призрачный шанс завоевать ее расположение. Заставить сиять от счастья ее прекрасные глаза, когда она будет смотреть на него. Эдуар закружился по комнате, потом бросился на кровать и так лежал, упиваясь своим счастьем. Он был уверен, что прекрасная графиня будет принадлежать ему!
После того, как Марсель де Сен-Жен прокинул замок, Эстель наконец-то смогла расслабиться. Она долго думала над словами, которыми откажет графу де Патье. Ей хотелось верить, что он не обидится на нее настолько, чтобы послать свой отряд к ее замку или пойти на какую-либо другую подлость. Теперь, когда все слова были сказаны, а ожерелье лежало в кармане сына графа, можно было подумать о чем-то другом. Или о ком-то.
Эдуар де Бризе был фактически ее пленником, потому что Эстель приказала запирать башню, в которой его содержали. Клетка его была золотой, но выхода из нее не было. Отпускать рыцаря она не планировала, пока не услышит от него покорных слов, долгих извинений и мольб о прощении. Пусть все узнают, что покушение на честь графини де Шательро чревато последствиями. Возможно, тогда мужчину наконец-то оставят ее в покое.
Ославив шевалье на турнире, Эстель не получила удовольствия. Жестокость была чужда ей, но она не знала, как еще наказать наглеца и одновременно показать всему миру свое отношение. Идея казалась ей блестящей до того самого момента, как красавчика Эдуара поглотила толпа. Она закусила губу, и смотрела, как его бьют, совершенно безжалостно по ее прихоти, и молилась, чтобы он остался жив. Потом его бросили к ее ногам, и она еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Еще несколько минут назад перед ней был блестящий рыцарь, теперь же он больше походил на труп.
Он не произнес извинений, лишившись чувств. Толпа замерла в ожидании ее решения. Эстель смотрела на юношу у своих ног, и брови ее сошлись на переносице.
-Прощаете ли вы шевалье де Бризе? - главный судья стоял рядом с ней и тоже смотрел на лежащего на песке Эдуара.
Она помолчала, сжав губы. Сердце ее тоже сжалось. Возможно, он все же не заслужил такой мести. Можно было просто влепить ему пощечину.
-Да, сир.
-Позволите ли вы, госпожа, вернуть ему право сражаться с достойными людьми?
-Да, сир.
Она ушла, не оглядываясь поднялась на трибуну и весь оставшийся день думала о нем. Ее не интересовали сражения, она смотрела на них просто потому, что надо было куда-то смотреть. Ее не интересовали разговоры графа де Пуатье, его восхищенные взгляды и постоянные намеки. Она знала, чего он хочет, поэтому держалась гордо и отстраненно. Ее интересовала только судьба юноши, который, стал утехой ее гордыни, и, возможно, поплатится за это жизнью.
Эстель знала, что некоторые дамы, возлюбив кого-то из участников турнира, ночами позволяли себе посещать их в шатрах. Сама она была слишком горда, чтобы опуститься до такого. Но не на этот раз. На этот раз с трудом дождавшись возможности улизнуть с пира, Эстель нашла доктора и почти бегом отправилась разыскивать шатер рыцаря де Бризе. То, что она увидела там, повергло ее в шок. Эдуар катался по полу от боли, протяжно стонал, слезы текли по его лицу, на котором не было живого места от кровопотеков и синяков, но в шатре не было больше никого. Слуги бросили раненого его судьбе!
Возмущенная до предела и перепуганная, Эстель попросила доктора облегчить участь раненого, и сама помогала ему перевязывать его. Всю ночь потом она лежала без сна, то вдруг начиная молиться, то глотая слезы и боясь, что служанки, спящие у окна на сундуках, услышат ее рыдания.
Прошло некоторое время, и Эстель наконец-то убедилась, что ее жестокий и отвратительный поступок принес и свою пользу. Пример Эдуара де Бризе дал понять всем наглецам, которые до этого делали ей неприличные предложения, что она не будет терпеть никаких поползновений в свой адрес. Когда она проходила мимо мужчин, те склонялись в нижайших поклонах, толпа расступалась, а люди долго смотрели ей в след и шушукались. Эдуар де Бризе пострадал не зря. Вокруг Эстель образовалось свободное пространство, и никто, кроме графа де Патье, не желал нарушать его. Да и тот вдруг стал очень вежлив. Эстель усмехнулась. А как красиво он сделал ей предложение! Поднес ей прекрасное ожерелье, встал на колени и говорил красивые слова! У нее даже в какой-то момент возникло желание сказать ему “да!”, но она во-время одумалась. Она не должна позволять себе слабости, которые обернутся потерей свободы. Возможно, граф де Патье будет ей хорошим супругом, но он будет иметь право не только спать с ней в кровати, подносить ей подарки и сидеть подле нее на пирах. Со всем этим она могла бы смириться. Граф не был противен ей, и она считала, что они могли бы вполне ужиться как муж и жена. Но неотъемлемое право супруга лезть во все ее дела приводило Эстель в панику. Вдруг граф окажется тираном и будет следить за каждым ее шагом, не позволяя даже слушать музыку вечерами в обществе других мужчин? Она знала такие случаи. Ее родная сестра вышла замуж за милого юношу, который запирал ее в спальне, сам же наполнил весь замок своими бастардами.
Никогда подобного не случится с ней! Эстель долго не думала, и составила отказ в красивых фразах. Каждое слово она запомнила наизусть, и высказала посланнику графа в лицо. Слова лились, как музыка, тем более, что ее новый менестрель Жульен наигрывал на арфе. Она вышла к Марселю де Сен-Жен в белом платье с лиловым поясом, символе своего вдовства. За ее спиной стояли девушки из ее свиты, одетые в разноцветные платья, чтобы оттенить ее белый цвет. Под ногами ее был мягкий ковер, которому не было цены, привезенный ее покойным мужем из Сирии. В руках она держала серебряный поднос, на котором на красной подушечке покоилось великолепное изумрудное ожерелье, подарок графа де Патье. Ей жалко было расставаться с ожерельем. Но она не могла себе позволить променять на него свою свободу.
Эстель закрыла глаза. Ей нужно быть очень осторожной. Граф де Патье не из тех, кто прощает отказ.
В любом случае решение было принято, а дело сделано. Эстель подошла к окну и посмотрела на круглую башню, которую отсюда было хорошо видно. Признаться, она каждый день смотрела на нее, гадая, что же делает сейчас узник башни. Ее порадовало, что, оправившись немного, Эдуар потребовал книгу. Она специально отправила ему душеспасительное сочинение вместо фривольных романчиков, которых в ее библиотеке было видимо-невидимо, благо почивший супруг любил развлекаться их чтением сидя у камина. Он читал в слух, а Эстель слушала, занимаясь рукоделием. Из ее груди вырвался вздох. Вот что она не любила, так это рукоделие, но ее супруг считал, что хорошая женщина должна шить, вышивать и вязать. Ей приходилось каждый день сражаться с нитями, которые не желали слушаться ее неуклюжих пальцев. Теперь с этим покончено. После смерти мужа она закинула шкатулку для рукоделия как можно дальше и с тех пор ни разу не доставала ее.
Интересно, чем занят шевалье де Бризе? Она знала, что он здоров. И, конечно, она не могла удерживать его насильно в башне. Но Эстель настолько привыкла, что он в ее замке! Иногда она говорила с ним, раскрывая окно, будто он мог слышать ее, и, казалось, даже подружилась с ним, придумывая за него ответы. Гордость не позволяла ей самой подняться в башню. Скоро придется выпустить его, и тогда она лишится его общества, даже воображаемого. Ей стало грустно. Она села на скамью в нише и долго сидела, хотя домашние дела ждали ее распоряжений. Что с ней? Зачем ей пленный рыцарь? Она должна немедленно отпустить его на все четыре стороны! Она и так причинила ему много зла!
Проснувшись утром Эдуар обнаружил на своей кровати большую белую лилию. Лилия лежала прямо на одеяле, распространяя дурманящий аромат. Сначала Эдуар не понял, откуда взялся цветок, но вдруг сон как рукой смахнуло, он подскочил в постели и взял лилию в руку. Щеки его ярко вспыхнули, он повертел лилию за стебель, а потом задумчиво поднес к лицу. Все тело охватила какая-то безумная радость, а дыхание его участилось.
Ночью или на рассвете она была здесь. Тихо вошла, чтобы не разбудить его, придерживая подол платья рукой. Лилию она держала именно так, как он сейчас - за стебель, чуть выше, чем принято. Вот и листик примялся от ее пальцев. А потом она стояла около его кровати и смотрела, как он спит. От одной мысли, что графиня де Шательро была здесь, рядом с ним, Эдуара бросило в жар. Он сжал лилию крепче и сломал стебель.
Чертыхнувшись, шевалье вскочил с кровати, отбросив цветок, и стал метаться по комнате. Лилия не могла появиться тут просто так! Это было приглашение. Он бросился к перекладине, где висела одежда, и обнаружил на ней свежее платье и шикарный синий плащ с золотой брошью в форме лилии. Госпожа де Шательно не бросалась лилиями направо и налево. Ее репутация говорила о том, что, возможно, он был первым, кому она подарила цветок. Руки его дрожали от возбуждения, пока он одевался. Потом он буквально скатился со ступеней и обнаружил, что дверь, которая до этого всегда была закрыта, теперь настежь отворена. Графиня всеми способами показывала ему, что его ждут.
Эдуар явился к утренней трапезе, и служанка провела его в большой зал, где во главе стола восседала госпожа де Шательро. Именно восседала, подумал Эдуар. Она держалась очень прямо, и вкушала жареную перепелку, в окружении нескольких дам и рыцарей. За столом было пустым только одно месте. И именно на него, по правую руку от госпожи, указали Эдуару. Он поклоном приветствовал даму и ее домочадцев, и занял место на скамье, покрытой мягким ковром. Тут же ему предложили отведать жареных в пряностях цесарок, печеных яблок и засахаренных орешков. Он отдал должное прекрасному вину, но кусок не лез ему в горло, ибо прекрасная графиня сидела совсем рядом с ним, но ни разу не посмотрела на него. Зато юные девы и дамы постарше, что сидели за столом, то и дело кидали на него восхищенные и любопытные взгляды. Графиня обсуждала с каким-то пожилым рыцарем планы на сегодняшний день. Эдуар вслушивался в ее речь, наслаждаясь звуком ее грудного голоса, который имел над ним какую-то тайную власть. Он терял волю, и готов был выполнить любой каприз прекрасной графини.
Не поняв ни единого слова из сказанных ею, только слушая ее голос и витая в облаках, Эдуар изредка отвечал на реплики, обращенные к нему, надеясь, что собеседники от него отстанут. Неожиданно графиня повернула к нему голову, отложила ложку, и некоторое время смотрела на него молча. Глаза ее, будто две звезды, обволакивали его своим светом, окончательно лишая разума. Она была так близко, что протянув руку, Эдуар мог бы коснуться ее руки. Но он замер, боясь пошевелиться, а щеки его ярко вспыхнули. Если бы лилия не лежала у него за пазухой, он бы ни за что не поверил, что графиня интересуется им, настолько холодным и спокойным был ее взгляд.
-Вы ничего не едите, шевалье де Бризе, - проговорила она, положив руки ладонями на скатерть, - возможно, ваше здоровье еще не восстановилось?
Он вспыхнул, как паж, впервые удостоенный поцелуя, и медленно поднял на нее глаза. Лилия жгла ему кожу, мысли спутались, и язык, казалось, прилип к нёбу. Когда-то в детстве он и слов двух не мог связать, и до сих пор, когда волновался, замолкал, и не мог выдавить из себя ни слова. Обычно подобное принимали за гордыню, но сейчас его молчание было просто смешно.
Графиня некоторое время смотрела на него, изучая его лицо. Эдуар не опускал глаз, пытаясь сложить ответ в том хаосе, что царил в его голове.
-Если вы пожелаете принести мне свои извинения, которых я не услышала на турнире, вы можете сделать это сегодня вечером, господин рыцарь. Я приглашаю вас принять участие в нашей беседе о любви, которую буду вести я, а так же менестрель Жульен де Мирек, и наша прекрасная госпожа де Самерье.
Он хотел ответить, что никаких извинений не будет, но вновь промолчал, пожирая ее взглядом. В этот момент Эдуару больше всего хотелось бросить лилию перед ней на стол и уйти, но он понимал, что подобного поступка графиня ему не простит, и вряд ли ему удастся не только быть призванным ею стать ее рыцарем, но и просто хоть когда-либо оказаться рядом. Изгнание было худшим, что могло произойти с ним, поэтому он сдержался, встал, поклонился даме, и готов был уже покинуть зал, как графиня тоже поднялась, и следом за нею и все присутствующие.
-Шевалье, я надеюсь, вы сумеете найти слова, чтобы убедить меня даровать вам прощение.
Он снова поклонился, и увидел, как она махнула рукой, позволяя ему удалиться. Эдуар бежал с поля боя, проиграв второе сражение подряд.
Оказавшись в своей башне, Эдуар с разбегу бросился на кровать и долго лежал, зарывшись лицом в подушку. Теперь, когда необходимости что-то отвечать не было, он наконец-то придумал нужные слова. Они вертелись у него в голове, но возможность была упущена. Если он хочет стать рыцарем и тайным возлюбленным графини де Шательро, он должен научиться говорить в ее присутствии. Он перевернулся на спину и стал с улыбкой вспоминать ее образ. Хочет ли он этого? Нет. Совсем нет. Но воля его сломлена, графиня еще в гостинице сумела украсть его сердце и теперь оно находится в полном ее распоряжении. У Эдуара не было выбора, ибо человек всегда стремится туда, где живет его сердце. Ему казалось, что если он расстанется с графиней, не сможет видеть ее хоть изредка, то просто умрет от тоски и безнадежности. Ледяная звезда сумела растопить его чувства своими холодными лучами. Он снова улыбнулся. Достал помятую лилию и погладил ее белые лепестки, поднес к лицу, вдыхая аромат. Черт с ними, с извинениями. Он заучит слова и произнесет их перед ее троном. И пусть видят все его унижение. Если это первая ступень любовной игры, он готов и на это.