В жаркий послеполуденный час в суши-баре с нежным цветочным названием "Ратозу" было малолюдно. Обеденные перерывы давно закончились, а вечерние посетители ещё не собрались. За столиком с видом на улицу сидели три девушки, весёлые и нарядные. Они отмечали получение дипломов.
— Лучше бы мы пошли вечером в ночной клуб, — капризно протянула сидящая лицом к окну — невысокая, пухленькая с модельной стрижкой, — а то сидим тут, словно изгои какие!
— Вот и иди, Яночка, – пожала плечами вторая, спортивная и русоволосая. При взгляде на неё на язык просилась фраза про остановку коня на скаку, — нам с Аришей и здесь хорошо.
— Девочки, — не унималась Яна, — у нас сегодня такой день! Мы ж универ закончили, а сидим тут и едим суши, которые и так каждую неделю ели. Отметили, называется!
Русоволосая Лена подцепила палочками ролл с креветкой, окунула в фирменный соус и отправила в рот.
— Значит прямо завтра выходишь на работу? — спросила она у надувшей губы Яны, — контора-то хоть солидная?
— А то! Косметикой прямо из Кореи торгует, магазины свои в городе, интернет-площадка, — со значением начала перечислять она, — там такие перспективы открываются, прямо сказочные. Может, даже в Сеул пошлют.
— Ну да, — подала голос третья девушка, — копирайтера всенепременнейше за границу отправят. На месте же никак не получится ваши дурацкие слоганы сочинять. Для этого необходимо полное погружение в культурную среду. Да вас вообще скоро нейросети заменят.
Она была высокой брюнеткой. Длинные волосы собраны в девчоночьи хвосты, что вкупе с густой чёлкой и очками в красной оправе делали её похожей на старшеклассницу.
— Уж всяко лучше, чем над тетрадками в школе корпеть! — парировала Яна, — главная мысль произведения, микротемы, синонимы-антонимы, эпитеты! Слава богу, завтра я позабуду всё это, словно страшный сон. А ты езжай в свой занюханный Междуреченск, поступишь в родную школу, где одиннадцать лет мучилась, и получишь вечный День сурка: уроки, экзамены, летняя практика, первое сентября, — и всё с начала. Кошмар!
— Зачем пошла на филфак, если настолько не любишь профессию?
— Баллов не добрала. Я на факультет журналистики поступала, а хватило только на фил. Зато бюджет. Представляю тебя, Аришка, у доски в твоей клетчатой мини-юбке. Да тебя за неделю нынешние школьнички с потрохами съедят. Или, — она прищурилась, — хуже того, Вороной звать примутся. А что? — девушка повернулась к Лене, которая ей делала ей "страшные глаза", — Воронцова — такая фамилия, что птичье прозвище напрашивается само собой.
— Умолкни! — Лена шутливо замахнулась палочками на подругу, — поди, сама в школе Мослом была.
— Не была, — показала язык Яна, — моя фамилия Мосоло́ва, а не Мосо́лова. И потом, я слишком миленькая, чтобы меня обзывали, — девушка захлопала длинными ресницами и сложила губки бантиком.
— Дура! — заклеймила её Лена.
— Да ладно вам, — Арина глотнула ледяного сока, — меня и правда вечно Вороной звали. Не привыкать.
— Зря ты, Рина, от аспирантуры отказалась, — Лена принялась за сашими, — Дмитрий Михайлович на тебя такие надежды возлагал. Я всегда думала, что ты в аспирантуру поступишь и на кафедре преподавать останешься. Ты из всей нашей группы самая умная.
— Я всегда знала, что не останусь, а домой вернусь, — ответила Рина, — у меня же столетняя бабушка ковидом переболела. Уход и помощь нужны. Я хочу жить дома с ней, а работа учителя меня и не страшит совсем.
— Что-то не складывается, — въедливая Яна подалась вперёд, — тебе — двадцать один, а бабушке — сто? Или это просто фигура речи?
— Нет, не фигура, — Рина отбросила хвосты за спину, — просто она моя прабабушка. Вырастила меня и воспитала после того, как родители погибли, — и бросив суровый предостерегающий взгляд в сторону открывшей рот для следующего вопроса Яну, проговорила, — автокатастрофа на Тамбовской трассе. Никаких подробностей не будет, поняла?
Подруга, сделав вид, её ничего и не интересовало, переключилась на Лену.
— В газету пойдёшь работать?
— У меня же целёвка была. Настало время отрабатывать вложенные в меня денежные средства.
— Мечта! — театрально закатила глаза Яна, — специальный корреспондент какого-нибудь захолустного «Вестника Александровска»! Звучит. Внушает. Эксклюзивный репортаж об уборке полувековой свалки мусора на берегу реки, как там у вас? Неважно. Наш корреспондент Петрова Елена передаёт прямо с места событий. Так и вижу нашу Алёночку в кедах, бейсболке с фотиком лазающую по разным неудобьям. А потом ты за дишманским редакционным ноутбуком крапаешь скучные статейки, сетуя на западающий пробел.
Арина сняла очки, и стало видно, что глаза у неё большие и зелёные благородной зеленью нефрита, а брови — тёмные и почти прямые.
— Тебе бы, Янка, романы писать, — девушка довольно кивнула, принимая слова подруги за комплимент, но та продолжила, — только романы эти читать никто не станет, потому что ты злая и завистливая. Во всём всегда норовишь плохое увидеть. Странно это, у тебя в жизни всё хорошо, откуда столько злобы?
— Откуда? Интересуешься? — Яна поставила бокал с остатками вина, — действительно, — в её голосе звучала неподдельная горечь, — откуда таким, как ты знать про настоящую зависть и злость? — Красотка, даже с твоими идиотскими хвостиками и юбкой младшей сестры. Талант к литературе, врождённое чутьё на язык, происхождение, манеры. А тут, — на глазах подруги выступили злые слёзы — ЗАУРЯД! Понимаешь, я по всем статьям — зауряд.
Приходила в себя Арина тяжело. Навалилась дурнота и пульсирующая боль в висках. Она попыталась открыть глаза, но ей что-то не давало этого сделать. Этим чем-то оказалось мокрое полотенце у неё на лбу. Убрав полотенце, девушка поняла, что лежит на кровати в бабушкиной спальне. Взгляд Рины приковал к себе бархатный мужской сюртук насыщенного синего цвета, накинутый на спинку кресла. Сверху лежал шелковый шейный платок. Сам же хозяин этих странных вещей обнаружился на диване с недоеденным куском пиццы в одной руке и рининым телефоном в другой.
— Очнулась, наконец, — вместо приветствия проговорил незнакомец. И она сразу узнала голос – приятный, с небольшой хрипотцой и характерным растягиванием гласных. Тот самый голос, что выругался в конце вызова, — вторые сутки уже пошли.
Девушка отложила в сторону полотенце и села. К её удивлению, дурнота и головная боль исчезли без следа, она чувствовала себя совершенно здоровой.
— Я уже измаялся тут со скуки, — продолжал мужчина, отправив в рот последний кусок пиццы, — какому умнику пришло в голову провести ритуал, а расхлёбывать последствия отката оставить, можно сказать, ребёнка. Итак, куда подевался твой папа?
Немного растерявшаяся от неожиданного напора Рина наблюдала, как незнакомый парень (а на вид ему можно было дать лет двадцать семь – двадцать восемь) сунул ноги в сапоги и стянул с кресла сюртук.
— Насколько я понимаю, вы и есть героическая душа, откликнувшаяся на мой зов?
— Твой? – замер с шейным платком в руках незнакомец, — я не ослышался? Ты сказала: «Мой»?
— Да, — подтвердила Рина, — никого другого здесь нет и не было. Вас призвала я.
— Катастрофа! – шелковый платок был скомкан и полетел куда-то в сторону, — жуть! Ужас! Меня призвала гимназистка. Слушай, подруга, давай ты отправишь меня назад, а себе подберёшь кого-то более подходящего тебе по возрасту: какую-нибудь Снегурочку или там Золушку-Белоснежку.
На Арину с недобрым прищуром смотрели самые голубые глаза, какие встречались ей за её двадцать один год жизни. К глазам прилагалось смуглое аристократическое лицо, словно сошедшее с картины из Третьяковской галереи. Высокий и крепкий брюнет, волосы вьются непослушными прядями.
— Не получится, — Рина уже полностью пришла в себя, — мы с вами теперь связаны на всю жизнь. Я –ваш мастер, а вы – слуга, героическая душа. Вы ведь заключали контракт?
Мужчина мрачно кивнул.
— Давайте хотя бы познакомимся для начала. Я – Арина Вячеславовна Воронцова, Чародейка Поволжья. И так, к сведению, я – вовсе не гимназистка, а взрослая самостоятельная женщина. Мне скоро двадцать два года стукнет.
Собеседник только скептически хмыкнул в ответ. Затем застегнул сюртук и безуспешно попытался придать своим волосам цивильный вид.
— Граф Фёдор Иванович Толстой по прозвищу Американец, можно – Алеут. К вашим услугам, — мужчина поклонился с издевательской церемонностью, — господи! –пылко воскликнул он, и его сдержанный аристократизм испарился без следа, — чем заслужил я такое наказание! Почему в роду Воронцовых не нашлось ни одного мужика? Почему мне досталась девица отроческих годов, которая изо всех сил пытается доказать, будто она взрослая самостоятельная женщина? А я так надеялся стать слугой чародея моих лет. Ух, с ним бы мы повеселились: вино, карты, жен…, — он осёкся под строгим взглядом зелёных глаз, — получается, про духовную близость, соответствие, внутреннее сродство – всё сказки? Какое у меня может быть соответствие или духовное сродство юным созданием женского пола? Кроме цвета волос – никакого! Эх, Прасковья, Прасковья, подвела ты меня под монастырь.
— Однако ж, как я вижу, вы, граф, вполне освоились, — чародейке надоели сетования. Она забрала свой телефон и кивнула на пустую коробку из-под пиццы.
— Пришлось, — Фёдор уселся на диван, — ещё кошака твоего покормил. Нет, цивилизация в твоём времени на высоте, спора нет. Нашёл пакет корма, насыпал, даже руки не запачкались. У нас обычно котам хлеб в молоко крошили. Что по поводу освоился, — он задумчиво повертел в руке крышку от коробки, где лежала пицца, — я уж не знаю, каким макаром, только мне много чего о вашей жизни известно. Должно быть, во время вызова часть твоих знаний мне передалась. Не взыщи вот, пиццу заказал за твой счёт. В холодильнике ничего порождающего желание съесть не нашлось. Мороженая мелкая рыбёшка, как я понимаю, предназначается коту.
Арина осознала происходящее. В её доме обосновался парень из девятнадцатого века, но после Марфы Посадницы она ничему уже не удивлялась. Вместе с этим накатило чувство утраты. Хоть бабуля и наказала не горевать о ней, слёзы, не спрашивая ничьего разрешения навернулись на глаза.
— Ты колдовать-то умеешь? – в голосе Фёдора слышалось откровенное сомнение.
— Пока нет, — Арина вытерла слёзы, ей почему-то было неприятно признаваться в своей некомпетентности, — но я обязательно научусь. В моём распоряжении бабушкина Волшебная книга, то есть теперь это – моя Волшебная книга.
— Ага, ага, — скривился Фёдор, — научишься, и лет через сто я смогу гордиться своим мастером.
Это замечание было последней каплей.
— Если вы полагаете, будто я в восторге от своей героической души, то глубоко заблуждаетесь, — вспылила чародейка, — даже не знаю, какая от вас может быть польза: дуэли в наше время запрещены, в кругосветное путешествие я пока не собираюсь, в карты играть ни во что, кроме «Дурака» не умею. Вина почти не пью, а мне откликнулся: