Черный к свету

Дж. С. Андрижески

Чёрный к Свету

(Тайна Квентина Блэка #17)

Перевод: Rosland

Редактура: Бреган Д'Эрт

Русификация обложки: Rosland

Пролог. Цербер

Они называют его гением.

Так его называют все интернет-журналы и газеты.

Так его называют говорящие головы во всех кусках видеороликов, текстов и аудио в социальных сетях. Я смотрю на эти вещи только потому, что не могу не смотреть на них. Потому что я в одиночестве. Потому что этот мир поглотил меня, как и всех остальных. Потому что я хочу узнать о нём больше, невольно приближаясь к нему.

Потому что я призрак.

Он не призрак.

Они говорят, что он гений. Провидец.

Микеланджело современного мира.

Но я всё равно чувствую этот свет вокруг него.

Даже в темноте и смятении, в которых я пребываю так долго, что уже и не помню, сколько именно, я чувствую правду о том, кто он.

Две стороны сражаются, разделяются, перестраиваются, распадаются на части.

Две стороны. Слишком много сторон.

Я пытаюсь прогнать это умноженное видение…

…и огни вокруг него фокусируются.

Они пьяные, тёмные, затуманенные, как водянистые щупальца.

Я узнаю это чувство.

Это заставляет меня почувствовать, что меня тошнит от стейка, сожранного всего несколько часов назад. Я так стараюсь. Я так стараюсь слиться с толпой, привести себя в норму, стать как все остальные… как он… как и все они.

Я чувствую необходимость походить на него.

Он любит стейк, значит, и я, должно быть, тоже люблю стейк.

Он может говорить и смеяться, как все остальные, значит, и я могу делать то же самое.

Он может быть любимым…

Я смаргиваю слёзы.

У меня голова идёт кругом, когда я смотрю на них, знакомых, но не знакомых, моих, но не моих.

Я вижу знакомые фотографии, знакомых людей, но всё это неправильное, ничего из этого не моё. Я смотрю на того, кто смотрел на меня дольше всех, кто смотрел на меня с любовью… и, боги, это больно. Это чертовски больно. Я борюсь с растущим во мне голодом, с несправедливостью этого, с разочарованием из-за того, что мне во всём отказывали, отдавали ему, всегда для него, всегда мне в убыток.

Я похожу на паразита, жаждущего жизни, которая никогда не могла стать моей.

Я жажду жизни, на которую, как мне казалось, у меня есть право.

Притворяюсь. Симулирую.

Краду.

Я краду то, что не было дано мне свободно.

Моё собственное тело кажется таким далёким, таким чужим, таким испорченным. Моя потерянная душа жаждет другого пропитания; мне осталось только выяснить, что это такое.

Но я знаю, что это такое. Я уже давно знаю.

Я знаю, но это знание мне не помогает.

Он уже забрал половину моей души.

Он украл у меня и это.

Я смотрю на зелёный металл на двери здания и задыхаюсь от ослепляющей ярости, которая поднимается во мне, обжигая грудь. Я благословляю искусность этих пальцев, таких сильных, длинных, чужих, ловких и, да, красивых. Они прекрасны. Всё в нём прекрасно, как снаружи, так и внутри.

Красивое, сложное… смертоносное.

Прямо сейчас я благословляю эту структуру, знания, то, как я могу управлять каждой её частью, словно кукловод, дёргающий за ниточки, заставляя их танцевать так, как я хочу, заставляя их петь, трахаться, есть стейк и смеяться так, как я хочу.

Это тот голод, который сейчас имеет значение.

Это единственный голод, который я могу по-настоящему утолить.

Единственный, который я когда-либо смогу победить.

Я охочусь на чёрный свет.

Я охочусь на дьявола с пустыми глазами.

Я охочусь, настигаю его, валю на землю, вонзаю зубы, разрываю ему горло.

И я ем.

Я ем, пока не насыщаюсь.

Глава 1. Прометей

Люциан Уорд Ракер молча стоял в стерильной наблюдательной кабине с гладкими стенами.

Что для него нехарактерно, он был один.

Он пришёл даже без Виктора, что само по себе было практически достижением, и обычно для этого требовалось привязать Виктора к стулу или выбросить его из движущегося автомобиля и запереть двери. Его личный ассистент, работавший на него долгое время, редко осмеливался по какой-либо причине отойти от Люциана хотя бы на расстояние крика… в первую очередь потому, что он был бесхребетным червём, который точно знал, что с ним случится, если его не окажется рядом, когда Люциан захочет его видеть.

Тем не менее, то, что раздражало Люциана в Викторе, в то же время делало его бесценным. Преданность была бесценна.

Беспрекословная, непоколебимая преданность — это всё, что действительно имело значение в сотруднике.

В конце концов, это единственное истинное требование. Любой, кто предаст это доверие Люциана, будет не только занесён в чёрный список его компаний, его личного присутствия и любой части его социальной орбиты, но и будет полностью уничтожен без всякой пощады.

Это причина, по которой Виктор всё ещё был рядом, в то время как большинство сотрудников Люциана уже не были здесь. Люциан даже взял эту маленькую подобострастную жабу с собой в свадебное путешествие.

Он ухмыльнулся при воспоминании об этом.

Габриэла была недовольна.

Возможно, это стало началом конца самого короткого брака в его жизни.

Последним гвоздём в крышку гроба, конечно, послужило то, что несколько недель спустя Габриэла застала его в джакузи их дома в Сан-Франциско, где ему отсасывала та черноволосая старлетка-подросток, с которой он познакомился на том или ином гала-концерте. Он не хотел, чтобы его застукали таким образом; он думал, что его милая, наивная, любящая, слабоумная молодая жена будет работать моделью в Цюрихе, или, возможно, в Осло, или… где угодно… но она вернулась домой на несколько дней раньше.

Ну, или, возможно, он перепутал даты. Он никогда не слушал внимательно, когда она говорила о своей работе. В любом случае, её работа была банальной ерундой, недостойной того, чтобы он тратил на неё хоть часть своего внимания, так какое это имело значение?

Теперь это определённо не имело значения.

После Габриэлы он нашёл себе гораздо более привлекательную компанию.

От этой мысли его член дёрнулся под обтягивающими дизайнерскими джинсами. Он взглянул на часы и невольно улыбнулся.

Приближалась их годовщина. Где-то в этом месяце. Что он сделает для неё? Что он подарит ей? Что бы он хотел, чтобы она подарила ему?

Целых два года. Или уже прошло три?

Он задумчиво посмотрел вверх.

Три. В конце первого года их совместной жизни он привёз её в Рим.

В прошлом году они были на Мальдивах.

Невероятно, что прошло так много времени, но он не мог представить себе жизни без неё. Она ему никогда не надоедала, он никогда не уставал от её лица, её тела, звуков, которые она издавала, её запаха. Он никогда не уставал ни от чего в ней. Никогда.

Это невероятно.

Это делало её чудом. Это делало её богиней.

Он снова взглянул на часы, забыв, что только что это сделал.

Боже, перевезти её в Сан-Франциско было его лучшей идеей на сегодняшний день.

Почти все эти три года он держал её в Европе, в своём доме в Марокко, зная, что власти будут смотреть сквозь пальцы, если кто-нибудь что-нибудь заметит. После этого она некоторое время жила с ним в Дубае, практически по той же причине.

Но теперь все важные события в жизни Люциана происходили в Соединённых Штатах.

Все его компании базировались здесь, в Сан-Франциско.

Он хотел, чтобы она была с ним всегда, а не только тогда, когда он мог оторваться от работы. Все частные самолёты в мире не могли пересечь расстояние настолько быстро, чтобы он мог удовлетворять этот зуд так часто, как ему хотелось. В конце концов, он решил, что к чёрту риск. Около трёх месяцев назад он перестроил свой дом, чтобы приспособить его для неё, посадил её на свой самолёт и перевёз сюда, чтобы она жила с ним постоянно.

Она отвлекала, но гениям нужно время, чтобы перезарядиться, не так ли?

Блестящим умам нужна отдушина, отдых.

Он уже чувствовал, что теряет интерес к виду, открывавшемуся из окон его лабораторий.

И всё же он заставит её подождать ещё немного.

Она нравилась ему голодной.

Она нравилась ему голодной, влажной, благодарной… Но больше всего покорной его требованиям. Он сомневался, что когда-нибудь устанет от этого проявления власти, или от того, насколько сговорчивой она может быть, независимо от его настойчивости, независимо от его прихотей, независимо от того, насколько эксцентричным или развратным он становится.

Абсолютно, бл*дь, ненасытная.

Безусловно, она была лучшей покупкой, которую он когда-либо совершал.

Даже если считать компании, которые принесли ему миллиарды за годы, прошедшие с момента их приобретения. Компании появлялись и исчезали. Существовали миллионы, десятки миллионов компаний, и все они ждали, когда их приобретут, все ждали прикосновения золотой руки Люциана. Его питомица, с другой стороны, была редкостью за гранью редкости… она принадлежала к настолько редкой породе, что он сомневался, что в живых осталось больше нескольких особей.

Он никогда не встречал существа, которому бы так нравился член. Он никогда не спал с женщиной, которая была бы настолько неспособна насытиться тем, что её трахают жестоко и часто. Он усмехнулся, когда его эрекция стала ещё сильнее. Он переступил с ноги на ногу и скрестил руки на груди.

Ему не нужно было спешить. Ему ещё предстояло пойти на вечеринку в Норт-Бич.

Конечно, он мог бы взять её с собой туда.

Он мог бы послать за ней своего водителя, отвезти её в бар, где она встретилась бы с ним, одетая только в прозрачный топ, туфли на шестидюймовых каблуках, чёрные гольфы под клетчатой юбкой школьницы, задранной так высоко, что каждый мужчина в этом заведении захотел бы засунуть пальцы между её ножек, и ошейник на её прелестной шейке.

Ему очень нравилось одевать её и требовать, чтобы она носила самые откровенные, унизительные, раболепные наряды, какие он только мог придумать. Иногда он часами просматривал порносайты, фетиш-сайты и аниме-сайты в поисках идеальной вещи, какой-нибудь детали или экстравагантности, которая заставила бы каждого знакомого ему мудака буквально сойти с ума от зависти при виде неё.

Ему всегда нравилось учить своих женщин, как ублажать его перед аудиторией. Конечно, большинство из них не были такими податливыми, как это создание; даже спустя столько времени он всё ещё проверял, насколько она соответствует его самым возмутительным фантазиям, когда дело доходит до публичного эксгибиционизма.

Ему в особенности очень понравилась идея показать её этой толпе.

Они никогда раньше не видели её; он ждал удобного момента, чтобы представить её подходящей выборке своих коллег. Он знал, что она вызовет безумную ревность, даже ярость у некоторых из его соперников. Но знал ли кто-нибудь из них, кто она такая? Догадаются ли они, что у неё настоящие глаза, а не контактные линзы или косметическая операция?

Поймут ли они, что это значит? Насколько редкой и ценной она была?

Сколько она, вероятно, стоила?

Ему было интересно узнать.

Он любил рисковать, выставляя её напоказ, открыто, нагло.

Ему нравилась мысль о том, что некоторые из них могут узнать и возненавидеть его ещё больше.

То, что происходило в лаборатории внизу, было гораздо важнее в более широком плане. Это важно не только для него самого; это важно для всего мира. Но мысль о том, чтобы выставить свою маленькую безделушку напоказ, доставляла ему гораздо больше удовольствия.

Он хмыкнул и снова сосредоточился на лаборатории.

Было бы неплохо, если бы у него имелась команда хотя бы с половиной тех мозгов, которые ему нужны.

А так он не мог позволить себе даже на секунду оторвать взгляд от своих грёбаных сотрудников. Он давно понял, что не может положиться ни на кого, кроме самого себя. Даже лучшие учёные, которых он мог найти, были слишком склонны к риску, слишком привязаны к своим примитивным системам убеждений. Они были слишком ограничены устаревшими идеологиями и узкими представлениями о возможном.

Дальновидные люди всегда несли на своих плечах бремя трусов, которые их окружали.

На стороне Люциана не было ни правительства, ни отраслевых регуляторов, ни даже большей части Уолл-стрит. Он был мятежником в своей области, что его устраивало, но это означало высокий риск при высоком вознаграждении. Отсюда и секретная лаборатория. Отсюда и многочисленные подкупы таможенных чиновников. Отсюда и изоляция учёных меж собой, чтобы держать их подальше друг от друга, чтобы они не знали слишком много об общем проекте. Отсюда и его теневые инвесторы, не говоря уже об его людях в правительстве, в регулирующих органах, искусственно перекачивающие его активы на Уолл-стрит и на мировые рынки, предварительно продающие их конкурирующим правительствам… и так далее.

Весь смысл богатства заключался в том, чтобы наплевать на это нахер.

Это также означало, что не нужно быть обременённым устаревшими представлениями о морали и этике.

Мелкие умы всегда стремились сдерживать гениальность.

Именно поэтому они оставались мелкими.

С другой стороны, у каждого была своя цена. В эти дни у Люциана имелось мало реальных препятствий, и их не будет вообще, как только его проект увенчается успехом.

В его ухе мягко завибрировал звуковой сигнал.

Люциан мысленно включил интерфейс дополненной реальности.

Пейзаж вокруг него менялся — как-то странно, неуловимо, но с заметными причудами. Он взглянул на тёмно-чёрного дракона с шипастым хвостом, который прильнул к окну справа от него, затем просмотрел слова на появившемся перед ним виртуальном текстовом экране.

«Проверьте новости, — говорилось в сообщении. — Акции выросли на десять пунктов благодаря последней кампании в социальных сетях. Инвесторы довольны».

В конце появился смайлик с изображением улыбающегося дьявола.

За ним последовал второй смайлик с изображением ножа.

Люциан Уорд Ракер, «Люк» для СМИ… и иногда для своих друзей… и особенно для всех, кто хотел расположить его к себе, а это включало всех… улыбнулся. Он слегка усмехнулся, когда перечитал сообщение.

Иногда было трудно не чувствовать себя богом.

И всё же его раздражало, что его инвесторы всегда удивлялись.

Он устал от того, что люди недооценивали его, хотя и понимал, что должен радоваться этому. Это означало, что он мог беспрепятственно претворять в жизнь свои планы, даже если недалёкие умы думали, будто они манипулируют им и сдерживают его. Недооценивание его неизбежно приводило к их падению.

Но да, это раздражало.

Он был грёбаным Прометеем.

Если они не могли этого понять, то могли бы, по крайней мере, убраться с его пути. Они больше походили на Сизифа, удивлявшегося, почему камень каждый раз падает прямо на них, вместо того чтобы, как он, подниматься на вершину горы. Старая гвардия слишком привыкла считать себя создателями королей, людьми, которые держат марионеток за ниточки.

Их эра тоже подошла к концу.

Роланд Ракер, его отец, был одним из них. Он был впечатляющим человеком, которому невозможно было угодить, но он не достиг высот своего сына. О Люциане уже было написано с полдюжины бестселлеров, и книги о нём будут продолжать выходить ещё долго после его смерти.

Его отец считал деньги второстепенной целью.

Роланд Джеймс Ракер был доволен тем, что делал всё незаметно, в тени, дёргая за рычаги власти, оставаясь безликим и неизвестным. Его не волновало, что его никто никогда не узнает, что никто никогда не слышал его имени.

Люциан не собирался жить в тени.

Он не верил в это, даже если это могло бы обезопасить его.

По правде говоря, ему нравилась известность.

Какой смысл воплощать необычные вещи, если никто не знает, что ты их автор? Нет, Люциану было наплевать на «безопасность».

Ему нравилось жить в опасности.

Быть скандально известным, вызывающим страх ему нравилось даже больше, чем быть обожаемым.

Он проверил время на экране дополненной реальности, который заставлял пустую комнату наблюдения светиться, мигать и кружиться, затем выключил его.

Он ждал достаточно долго.

Пришло время.

Машина ждала его внизу.

Он повременит с показом своей безделушки. Для этого у него будет достаточно времени позже.

Пришло время появиться в качестве царя царей.

Он неторопливо спустился по винтовой лестнице из чёрного металла, ведущей к частному лифту, которым могли управлять только он и Виктор с помощью своих гарнитур дополненной реальности. Он вошёл в двери лифта — двери, на которые он потратил смехотворную сумму денег, чтобы запрограммировать их при открытии и закрытии издавать звук из оригинального телесериала «Звездный путь» — и снова включил свою дополненную реальность.

Он нажал на виртуальные клавиши.

Дракон выпустил голубое пламя поверх его плеча. Руки Люциана тоже изменились в виртуальном интерфейсе. Он заметил, что на нём всё ещё были металлические перчатки, в которых он играл со своей питомицей в последнюю игру, где он был её мучителем в средневековой темнице.

От этой мысли его член снова затвердел.

Он думал о своей питомице всю дорогу, пока поднимался из подвала.

Он думал о том, что бы он хотел получить на их годовщину.

Лифт прибыл к месту назначения, двери звякнули, и когда они открылись, раздался звук из «Звездного пути». Люциан прошёл по тёмному коридору, украшенному виртуальными картинами, открыл толстую металлическую дверь, которая вела на заднюю парковку у здания.

Он вышел на улицу, навстречу холодному ночному ветру, который обдувал здание в Южном Сан-Франциско ледяными порывами пахнущего морской солью воздуха.

Он ничего не слышал.

Каким-то образом он почувствовал, что происходит что-то необычное.

Что-то беспрецедентное.

Возможно, что-то духовное, как тогда, когда он в последний раз принимал ЛСД.

Возникло странное ощущение давления. У него зазвенело в ушах. Перед глазами вспыхнули цвета и свет. Он почувствовал, что движется назад, возможно, даже очень быстро, но он ощущал себя невесомым, и это не причиняло боли.

Звук отразился эхом только после того, как всё закончилось.

Он наполнил его уши, оглушительный, похожий на раскат грома.

Он задержался там, отдаваясь эхом, которое заглушило все мысли в его в высшей степени незаурядном уме. Вспыхнул солнечный свет, несмотря на темноту ночи. Всё стало очень-очень ярким, как будто солнце взошло только для него, только в его сознании. Он представил, что смотрит на солнце. Ему почудился в этом какой-то смысл.

Затем свет этого солнца начал меркнуть.

Люциан Уорд Ракер… «Люк» для прессы и абсолютно ни для кого из своих друзей, поскольку долгие годы он чувствовал, что у него их на самом деле нет, и от этой мысли ему иногда становилось грустно по ночам, хотя он никогда бы в этом не признался… утратил свет этого слепящего солнца.

Он погрузился в темноту, тишину и забвение так легко и непринуждённо, как будто его вообще никогда не существовало.

Глава 2. Перемотка

— Тебя ждут люди, — Кико прислонилась к дверному косяку, глядя на него, а он сидел, развалившись в офисном кресле, сделанном на заказ, за письменным столом, сделанным из части крыла самолёта.

— Их двое, — добавила Кико с лёгкой ухмылкой на губах. — Потенциальные клиенты. Одеты в очень приличные костюмы. Они будут разговаривать только с тобой.

Когда это не привлекло его внимания, она склонила голову набок.

— Если бы не костюмы, я бы приняла их за чиновников, босс, — озвучила она следом. — Может быть, правительство. Может быть, ФБР, но с другой стороны… Эти костюмы. Действительно хорошие. Слишком хорошие для федералов.

Блэк по-прежнему не поднимал глаз.

Он вроде как услышал её, но не переставал пялиться на свой стол и стопки бумаг, лежащие на нём. Он уставился на новенький компьютер и чувствовал, что ничего из этого не узнаёт.

Но, с другой стороны, он действительно не узнавал это.

Они переделали весь этаж… на самом деле, всё здание целиком… выпотрошили его изнутри. Складывалось ощущение, будто только так и можно было сделать, учитывая то, что Блэк сотворил с этим местом за последние несколько лет, думая, что ему предстоит вести полномасштабную войну за возможное будущее.

Войну, которая теперь закончилась.

За что он должен быть благодарен.

За что он определённо был благодаре…