Что тебе я сделала? (СИ)

Глава 27

Недолгий путь до машины мы проделываем в тишине. Рука Марка, задержавшаяся на моей талии до самого открытия пассажирской двери, наконец исчезает, и я вздыхаю — от облегчения и мгновенно поселившегося в сердце неуютного ощущения покинутости.

Мне кажется, я чувствую, как внутри скребется выбравшаяся из глубин тоска — не сомкнувшая глаз в ожидании удачного часа для воскрешения, она, карабкаясь, бесцеремонно взбирается то по одному органу, то по другому, пока не оплетает легкие и горло. Глаза печет в сотый за сегодня раз.

Слева с глухим щелчком открывается дверь. Салон, заполнившись присутствием еще одного человека, созданными им шорохами, запахами и колыханиями воздуха, внезапно перестает быть самым безжизненным на планете местом. Внутри становится теплее. Спокойнее.

— Сейчас включу печку. — Марк бросает на меня обеспокоенный взгляд. — Ты вся замерзла.

Я вяло качаю головой. Сама не знаю, чего ради. Мне действительно прохладно. Но продрогшей до костей я бы себя не назвала. Только если метафорически. Холода во мне сейчас и правда предостаточно, но причина ему далеко не физическая.

— Отрицаешь очевидное? — Марк, конечно, по-своему воспринимает мой бессловесный ответ. — Тебя трясло, пока мы шли к машине. Да даже сейчас сидишь, сжавшись.

— Я… — Горло перехватывает, и я сглатываю очередной вязкий ком. — Спасибо.

Ограничившись хмурым взглядом в мою сторону, Марк сосредотачивается на вождении. Едва мы сворачиваем на шоссе, о лобовое стекло с упругим стуком начинают бить крупные капли дождя.

Уже через несколько минут тучи окончательно смыкаются в единое дымчатое полотно и полностью застилают небо. Дождь теперь льет мутной стеной и на улице значительно темнеет. Настолько, что свет фар пролетающих нам навстречу авто кажется ослепляющим. Я закрываю глаза.

И дергаюсь, очнувшись от тяжелой, одурманивающей дремоты, когда монотонный гул, вызванный беспрестанной работой дворников, нарушается резким и возмущенным воплем чужого гудка. Ему вторит чей-то не менее возмущенный ответ, но понять, что такого случилось на дороге, я не способна.

Стоит мне подтянуться в кресле, как Марк поворачивает голову вправо.

— Разбудили?

— Я что, спала? — Мне сразу становится до жути неловко. — Я думала, я на секунду отключилась.

Губы Марка вдруг складываются в почти смеющуюся улыбку. Всего лишь на миг, однако его достаточно, чтобы подскочивший из-за резкого пробуждения пульс стал еще чаще.

— Минут десять проспала. Только и всего. — Марк снова улыбается, прежде чем вернуть свое внимание дороге впереди. — Мало спишь?

Растерявшись, я молчу слишком долго. Никогда бы не подумала, что после всего случившегося между нами будет возможен настолько незатейливый разговор.

— М-м, когда как. К утренним сменам я обычно не успеваю выспаться. Не могу рано уснуть, а вставать надо в пять. — Марк вдумчиво кивает, а у меня краснеют щеки.

Вряд ли он желал услышать подробный ответ. Да и поинтересовался наверняка только из вежливости. Какое ему дело до моего графика сна? Очевидно, что никакого.

— Но тебе нравится? — Марк продолжает разговор, чем изумляет меня еще больше. — Работать в кофейне?

— Да, очень. — В этот раз я нахожусь с ответом быстрее, хотя вести с Марком беседу о личном странно.

Странно и неловко. И, может быть, вовсе не нужно.

Вот только Марк, похоже, считает иначе.

— Да? И почему?

— Я… Я даже не знаю, — говорю я, озадаченная. — Я люблю кофе. И оказалось, что в его приготовлении есть целая уйма нюансов. Это интересно. Разбираться в этом всем, учиться, постоянно экспериментировать. Меня это увлекает. И даже успокаивает, наверное, можно так сказать. И… — Я резко замолкаю, когда приходит осознание, что моя речь непозволительно затянулась для вежливого обмена любезностями.

Марку неинтересно, приходится мне напомнить самой себе. Он и без моего ответа прекрасно знаком как с ресторанным, так и с кофейным бизнесом. Я не расскажу ему ничего нового.

— Почему ты замолчала? — Он кидает на меня непонимающий взгляд.

Я пожимаю плечами.

— Ты ведь сам все это знаешь. Что я такого могу рассказать? — Не выдержав очередного анализирующего взгляда, я избегаю смотреть Марку в лицо.

Приборная панель, размеренно скользящие по стеклу дворники, скрытая пеленой дождя лента дороги, вспышки фар, крепко сжимающие руль мужские руки… Я не представляю, куда отвести глаза.

— Мне интересно, что думаешь ты, — возражает Марк. Уверенно, с ударением на последнем слове. — Я знаю технический процесс: как заведение работает, что необходимо для его функционирования и так далее. Но это неважно. Я спрашиваю о другом, Аля.

Мне вдруг становится невыносимо жарко. Моргнув, я провожу по лицу подрагивающей ладонью, словно надеюсь вытереть несуществующий пот.

— Прости, — бормочу я, дергая молнию на куртке. — Я не думала, что тебе и правда интересно.

— Я бы не спросил, если бы было иначе, — сообщает Марк сразу.

«Да? — едва не вырывается у меня язвительно. — Однажды я уже поверила, что ты искренне во мне заинтересован».

Прикусив язык, я старательно игнорирую всколыхнувшийся внутри осадок обиды. Она устарела и не имеет прежнего смысла. Но эмоциям, конечно, совершенно плевать на доводы осознающего всю сложность наших с Марком отношений разума.

— В принципе я все сказала, — отвечаю я примирительно, ничем не выдав некстати развернувшуюся в душе бурю. — Мне нравится варить кофе. Нравится, что многие люди ходят в кофейню погреться. Не физически, а…

— …морально, — подхватывает Марк. — Яр постоянно говорит, что кофейням особенно важно быть уютными, не пафосными.

— Да. — Я невольно улыбаюсь. — Он и сам иногда чем-то похож не на успешного крутого бизнесмена с обложки делового журнала — хотя он явно бывает и таким тоже, — а на этакого книжного владельца кофейни.

— Книжного? — В голосе Марка слышится веселье. — Что это значит?

Немного стушевавшись, я все же объясняю:

— Ну знаешь, есть уйма книг, где на обложках в теплых тонах нарисована милая-премилая кофейня в огоньках гирлянд и зарослях цветов, например. Мне кажется, там обязательно есть мудрый хозяин или хозяйка. С мягкой улыбкой и располагающим к откровенному разговору взглядом понимающих глаз. И кофе в такой кофейне должен быть почти что целебный. По-моему, я даже читала что-то такое еще в школе. А еще такое же настроение царит во всех мелодрамах девяностых и нулевых, — добавляю я вдруг уже не к месту. — Как будто за окном льет вялый осенний дождь, на улице промозгло и сыро, а ты забежала в теплую кофейню за углом и пьешь горячий кофе и вокруг люди — и все они рады там быть, и никто не злится, и не спешит. И тебе сказочно уютно.

— Ого. — Марк косится на меня с непонятным выражением в глазах. — Да ты романтик.

Мне хочется провалиться на месте. Ну зачем, зачем я выболтала свои дурацкие рассуждения? Кто тянул меня за язык?

— Извини, я наговорила какой-то сахарной чуши без всякого смысла, — мямлю я сконфужено, в мыслях проклиная себя за неуместную откровенность.

Давно пора бы понять, что подобные пафосные речи звучат оригинально и значительно лишь внутри моей головы, но никак не высказанные вслух. Поразительно, что Марк не рассмеялся в ответ.

— Это не чушь, — заявляет он, кажется, с искренней серьезностью. — Я сейчас даже посмотрел на индустрию общепита под другим углом. Яр и раньше затирал что-то очень похожее на то, что сказала ты, но я не вникал. В том, что говорит каждый из вас есть смысл. Что люди ходят в кафе и рестораны не только ради еды или какого-то престижа, если заведение элитное, но и ради атмосферы и общества других людей. Что это… — Он задумывается, а затем формулирует с легким, будто над самим собой смешком: — В каком-то смысле еще и терапевтическая процедура?

Я киваю, не продолжая поражаться и тону, и теме нашего разговора. И реальности этого разговора вообще.

— Да, ты подобрал очень точное определение. Наверное, именно поэтому я всегда так любила именно маленькие кофейни, а рестораны так и не оценила. Мне там некомфортно.

— Бары ты тоже не любишь, — добавляет Марк неожиданно, — я помню.

Его реплика, наверняка призванная показать, что он хотя бы немного, но знает меня, производит иной эффект. Отрезвляющий.

Я вдруг особенно ясно и отчетливо понимаю, с кем именно веду душевный разговор. Кому озвучиваю свои личные мысли, которыми ни с кем и никогда не делилась.

— Да, — отвечаю я глухо. — Бары я не люблю больше всего.

— Аля, — зовет Марк спустя одну недолгую, но напряженную паузу. — Я ляпнул, не подумав, слышишь?

Я киваю, но сказать хоть слово не получается. Словно молчанием можно компенсировать недавний поток откровений.

Рядом тяжело вздыхает Марк. С раздражением и злостью.

Я невольно ежусь и прижимаюсь ближе к двери. Лес за окном начинает проноситься мимо еще быстрее.

В грудной клетке поселяется озноб. После аварии я особенно не люблю езды на высокой скорости, однако ничего не говорю Марку.

Следующие двадцать минут мы привычно храним молчание. Мне кажется, я кожей чувствую исходящее от Марка раздражение, и выносить его становится тяжелее с каждой секундой.

На въезде в город я выдыхаю с облегчением. До спасительных стен моей квартиры осталось не так уж и много.

— Жалеешь, что мы поговорили как нормальные люди? — Марк бьет прямо в цель. Замерев, я думаю, что сказать в ответ, но не успеваю вставить и слова. — Что ж, тогда взамен на твою честность — моя: я был рад, что ты захотела поехать к Мише со мной. Потому что это паршивый день. Потому что я всегда там один. Потому что потом я обязательно напиваюсь в хлам. — Голос Марка яростен и полон нервного, пугающего меня запала. — И вот тебе откровение номер два: сегодня я тоже напьюсь. И, чтобы окончательно тебя ужаснуть, предлагаю тебе присоединиться. Что скажешь? Пойдешь со мной в какой-нибудь ненавистный бар?

Внимание Марка приковано к полотну дороги целиком и полностью. Словно не он несколько секунд назад выдал невозможную для нас ранее по степени своей откровенности тираду. Словно его совсем не волнует мой еще не прозвучавший ответ на повисшее в воздухе предложение.

Вот только у него неестественно расслабленны мышцы лица: как у очень старательно имитирующего спокойствие человека, — взгляд сосредоточен до неподвижности, плечи напряжены, а пальцы с излишней силой держат руль. И с каждой следующей секундой нервозности в нем становится больше.

— Я поеду с тобой, — вырывается у меня, когда кажется, что еще секунда — и Марк вслух пожалеет о сказанных пару минут назад словах. — Но с одним условием: мы будем говорить.

Оторвавшись от наблюдения за дорогой, Марк кидает в мою сторону полный смятения взгляд.

— Предполагалось, что мы будем пить молча?

Я отвечаю ему нервным смешком.

— Нет. Наверное, нет. Но я имею в виду другое: мы будет говорить честно о неприятных вещах. Не отмалчиваться и не уходить от ответа. Я… — засомневавшись, я все-таки заставляю себя следовать заявленным мною же требованиям: — Я хочу понять, какой ты человек на самом деле. Без притворства.

На последних словах Марк с видимым усилием сглатывает и медленно, будто тело ему не подчиняется, кивает:

— Согласен.

Я отвечаю безмолвным кивком. Пальцы дрожат, а предплечья горят от постепенно нарастающего под кожей зуда. Закусив губу, я снова зажимаю руки между колен.

Успокоиться. Мне нужно успокоиться. Ничего катастрофичного не происходит. И не произойдет.

Скоро мы вливаемся в плотный поток городского движения. Машин становится больше, скорость — меньше, но выдохнуть и расслабиться мне не под силу. Сейчас, когда наш с Марком разговор временно сошел на нет и отвлечься не на что, нетерпеливо топчущаяся внутри тревога быстро набирает головокружительные обороты.

Вспышки фар, короткие и длинные возгласы гудков, резкое торможение — привычные для пассажира наземного транспорта приметы городского час-пика будят во мне страх. Невольно вжавшись в спинку сидения, я отчаянно зажмуриваюсь после очередного маневра, вынудившего Марка выругаться сквозь зубы.

Похоже, в последние месяцы мой страх парадоксальным образом стал более выраженным и острым.

— Аля? — Встревоженный голос Марка доносится до меня как через толстую стену. — Ты чего?

— Все нормально. — Выпрямившись в кресле, я пытаюсь непринужденно улыбнуться. Плескающееся в синих глазах недоуменное беспокойство свидетельствует, что вид у меня мало убедительный.

— Ты боишься, — констатирует Марк, в миг помрачнев. — Тебе стоило мне сказать. Я бы ехал по трассе медленнее.

Я качаю головой.

— Разумом я понимаю, что все нормально. Просто нервничаю, ничего такого.

— Конечно, — хмыкает Марк недоверчиво и тут же виновато добавляет: — Прости. Просто… Не хочу, чтобы ты снова из-за меня боялась и нервничала. Не хочу быть источником… этого для тебя.

— Все в порядке, — заверяю я растеряно, желая скорее перевести разговор на другую тему, — правда.

— Я не замечал. Раньше, — признается Марк с сожалением в голосе.

У него снова крайне виноватый вид. И его затянувшееся самобичевание отчего-то меня злит.

— Раньше, — мой голос звучит резко и нервно, — я не знала, чем на самом деле обернулась авария.

— Прости, — повторяет Марк.

— Может, — срываюсь я неожиданно, — хватит каждый раз извиняться?

На этот раз он молчит. Только на осунувшемся лице отчетливого ходят желваки.

— Извини меня, — говорю я тихо спустя несколько минут. — Я не знаю, что на меня нашло.

Марк отрывисто кивает, не оборачиваясь и не отвечая на мои слова. До самого центра города мы едем в неуютной тишине, иногда нарушаемой громкими звуками снаружи.

— Приехали, — объявляет Марк, и я вдруг осознаю, что последние несколько минут мы кружили по переулкам в поиске свободного парковочного места.

За окном — сияющий блеском гирлянд центр. Дождь закончился, и растекшиеся по асфальту и брусчатке лужи слепят глаза, как и светящиеся повсюду вывески. Баров и ресторанов в ближайших нескольких кварталах столько, что угадать, какой из них выбрал Марк, невозможно. Да и не хочется.

Пока я прибываю в полусонных размышлениях, Марк успевает выйти из машины и возникнуть напротив пассажирского места. С его помощью дверь открывается прежде, чем мне удается нащупать ручку со своей стороны.

Ощущение дежавю оседает на языке горечью. Совместные поездки, галантные жесты, бары и рестораны — все это уже было. В финале прошлой зимы. Лишь я была тогда совсем другой.

И Марк тоже был другим. Ненастоящим.