Давай поженимся! (сборник)

Давай поженимся!

Максим вымыл руки и уселся за обеденный стол на кухне. Лара поставила перед Максимом большую тарелку с сочной отбивной, горкой салата из овощей и соломкой жареного картофеля.

– Ум-м-м! – заурчал Максим, беря в руки приборы. – Ларка, ты – чудо, богиня! Кетчуп дай, пожалуйста. Объедение, – проговорил он с набитым ртом. – Целый день носился как собака и голоден как собака. Слушай, а почему мы часто сравниваем себя с собаками?

Максим умеет разговаривать во время еды, при этом не вызывая брезгливости от вида непрожеванного мяса между зубами.

– Действительно, – согласилась Лара. – «Злой как собака» и «верный как собака», «собачиться» – ругаться, «собака» – это предатель и лучший друг человека одновременно. Я очень хочу завести собаку, и когда-нибудь она обязательно у меня будет – породы некрупной, скорее – мелкой, но чтобы в душе считала себя огромным властным псом. Милая игрушка и настоящий защитник в одном лице, то есть в морде.

– У меня была собака, немецкая овчарка Веста. – На секунду Максим застывает с поднятыми над тарелкой вилкой и ножом. – Умерла, когда я учился в девятом классе. Это… – помотал головой, – жутко страшно и больно.

Максим продолжил уплетать ужин.

– Типично мужская манера избегать переживаний, – попеняла Лара. – «Пусть у меня больше не будет собачки. Потому что она умрет на моей памяти, и я буду очень страдать. Век домашних животных короток, а мои страдания священны».

– Кто-то катит на меня бочку?

– Не обольщайся. Не только на тебя. Сосед дядя Петя, когда у них незапланированно кошка окотилась, млел от вида трогательных пушистых комочков. А потом, раздав подросших котят, сказал, что, если Мурка снова в подоле принесет, будет топить бастардов. Мурка выродила – тут же в ведро с водой, одного за другим. Так спокойнее. Внимание, теперь ключевая фраза: так спокойнее, потому что к ним привязываешься. Вот это и называется типичной мужской психологией.

– Ну, да. Все мужики как были, так и остались сволочами, а женщины чудесным образом переквалифицировались в психологов. Ты у меня психолог?

– Я не у тебя, а по профессии и роду занятий химик-технолог.

– А еще потрясающая красавица и талантливая стряпуха.

– Добавки? – спросила Лара.

– Мяса и картошки, – попросил Максим, протягивая тарелку, – а силосу не надо.

– Овощи очень полезны. – Лара лопаточкой поддевала мясо с одной сковородки и картофель с другой.

– Кто бы спорил, – принял тарелку с добавкой Максим, – особенно жвачным животным. О! Классная шутка, жаль, не сам придумал. Мне всегда чертовски обидно, что не додумался до каламбура, который лежит на поверхности. Значит, приводят сегодня на фирму девицу, дальняя родственница кого-то из бонз, пристраивают в отдел маркетинга. Вот, говорят, Максим Геннадьевич, познакомьтесь: Лена – школу и институт закончила с отличием. Не пьет, не курит… «И сена не ест?» – грозно перебиваю. Народ – в ступоре. При чем тут сено, спрашивают? А при том, отвечаю, что если Лена не пьет, не курит и сена не ест, то с ней будет скучно и людям и животным.

– Остроумно, – улыбнулась Лара.

– Ты сегодня какая-то, – покрутил Максим ножом в воздухе, подыскивая слово, – непривычная, какая-то другая. Смотришь странно.

– Женщинам нравится смотреть на голодных мужчин, которые со здоровым аппетитом за десять минут сметают все, что ты два часа готовила.

– И мужикам полная лафа. Да, я ведь вино принес отличное! Там, в прихожей, в пакете, сгоняй?

– От вина сегодня воздержимся. Заберешь с собой, пригодится.

– Тебе к маме ехать?

– Нет, с мамой сестра. Прекрасно знаешь, что моя сестра Вера в дни твоих посещений моей однокомнатной малогабаритной обители бросает детей на мужа и дежурит у мамы.

– Вера – прекрасный человек. А твоей маме лучше?

– Ей не хуже, чему радуемся. Кроме того, в планах у меня доставить ей удовольствие огромное, исполнение мечты. Чай пить будешь? – быстро спросила Лара.

– Обязательно! И чай, и вино, – протягивает Максим руки с плотоядной улыбкой, – но вначале мы сгоняем в спаленку. Иди ко мне, солнышко…

– Сиди! – отмахивается Лара. – Как это, в сущности, однообразно! Пришел, налопался, желудок набил, теперь ему секс требуется, потом вином шлифанёт, захрапит. Наутро по расписанию снова секс, душ с бритьем, и гуд бай, Лара, позвоню, когда сумею к тебе выбраться.

– Не понял! – откинулся на спинку углового диванчика Максим. – Бунт на корабле?

Лара нажала на кнопку включения электрического чайника, загорелась лампочка, чайник заурчал недовольно.

– Чай черный, зеленый, белый, красный, ромашковый? – спросила Лара с интонацией услужливого официанта.

– К дьяволу чай! Что с тобой происходит?

– А правда я сегодня какая-то другая? – вопросом на вопрос ответила Лара. – Скажи, Макс, мне очень важно! Какая другая? В чем?

– Ларка, чего ты бесишься? Месячные на подходе?

– Максим, я тебя прошу! Я часто тебя о чем-то просила? Какая я другая сегодня? Потом тебе все объясню, а сейчас просто ответь. У тебя отличный словарный запас, только не отшучивайся, пожалуйста!

– Другая… необычная… не знаю, – подчинился Максим женскому капризу против воли.

– Точнее!

– Несколько даже… Да, чужая. Глупость, конечно, но будто чужая. Хотя мы с тобой вместе два года…

– Три года и четыре месяца.

– Извини. Тем более. Чему ты радуешься?

– Слову «чужая».

– С какой стати?

– Вскипел чайник. Что тебе заварить?

– Ничего! – рявкнул Максим. – Мне надоели эти непонятки! Терпеть не могу выяснений отношений. Если у тебя что-то накипело, говори прямо, без идиотских прелюдий и разминок. Обязательно тебя полчаса выспрашивать? И рассуждать на тему какая такая другая чужая? Почему вам, бабам, обязательно требуется печальной загадочности напустить, прежде чем к сути дела перейти?

– Ненависть к прелюдиям в выяснении отношений – это у тебя наследство от первого брака?

– Совершенно верно. Моя бывшая жена, не к ночи будет помянута, могла долго дуться, пока я пылко выпытывал, что ее беспокоит. Потом надоело. Дуйся, пока не лопнешь, хоть месяц, мне до лампочки, даже спокойнее, легче жить.

– А потом?

– Что потом?

– Кто на развод подал?

– Я подал, то есть вместе, не важно, дела давно забытых дней.

– Ты никогда не рассказывал про свой первый брак.

– Я вообще не любитель мусолить пошлые бытовые дрязги. В них мало забавного, а без юмора любая история теряет интерес. Лара, ты сама скажешь, какие муравьи у тебя в голове завелись? Или под пытками?

– Сама скажу. Сейчас, минуточку.

Она поставила перед ним чашку, опустила пакетик с черным чаем, себе в чашку положила ромашковый, налила кипяток.

– Лара?!

– Да, я сейчас скажу. – Как с обрыва в воду: – Максим, я выхожу замуж, и у меня будет ребенок.

Он хлопнул глазами, несколько раз зажмуривался и открывал глаза, точно не мог уяснить смысла произнесенной фразы.

– Еще раз! – попросил Максим.

– Я выхожу замуж, и у меня будет ребенок.

Вторая попытка далась Ларе гораздо легче. Она говорила почти свободно и с улыбкой.

– За кого? – медленно спросил Максим. – За кого ты выходишь замуж?

– За Витю Сафонова.

– И кто у нас Витя Сафонов?

– Мой давний друг, любит меня с тех пор, как в детском саду сидели на соседних горшках.

– На горшках – это хорошо, романтично, как в кино… в кино запаха горшков не слышно.

Лара знала это выражение лица Максима. Это выражение никогда не было обращено к ней. Он по телефону иногда разговаривал из ее квартиры по служебным делам. Бывало, просто диктовал, приказы озвучивал. А бывало, вкрадчиво выспрашивал, явно повторяя последние слова собеседника («Вы говорите, в банковском переводе цифры спутали?» «Как-как, простите, вице-мэра Урюпинска зовут?»), собирался с мыслями, чтобы нанести удар, точный и неотразимый.

Максим убежден, что бить надо с умом: или наповал, чтобы забыть навсегда о человеке-проблеме, или больно ранить, чтобы хромая пошкандыбал выполнять, что требуется. Лара тогда удивилась: «Я думала, ты цивилизованный бизнесмен, соперников не отстреливаешь и утюги к их спинам не прикладываешь». Максим рассмеялся и сказал, что ему льстит быть принятым за бандита, но в тюрьме сидеть не хочется. Эпоха отстрела противников в российском бизнесе почти сошла на нет. И самое грозное оружие по нынешним временам – бумага и авторучка.

– Витя Сафонов замечательный человек, – прервала Лара затянувшееся молчание.

– Кто бы сомневался, – процедил Максим. – Но как я-то лопухнулся! И башка не чесалась.

– Какая башка? – не поняла Лара.

– Логично было бы предположить, что, когда рога растут, башка зудит.

– А! – рассмеялась Лара. – С твоей физиологией все в порядке. Работает как часы. Проклятые часы, заведенные дьяволом! Ребенок не Витин, а твой. С Витей у нас ничего романтичного, – она издевательски подчеркнула последнее слово, – не было. Пока не было.

– Тем не менее он на тебе женится? На беременной неизвестно от кого? Он, вообще, в курсе?

– Еще – нет. Мы завтра встречаемся. Сегодня – вечер расставания с тобой.

– Спасибо, что пригласила.

– Сам приперся, выкроил вечерок и ночку в своем жестком графике.

– Значит, ты уверена, что друг детства Витя, как жизнерадостный ишак, понесется к алтарю под ручку с невестой, осеменённой другим мужчиной?

– Макс! Я попросила бы не употреблять уничижительных характеристик в отношении моего будущего мужа. В конце концов, это человек, который станет отцом твоему сыну. И прекрасным отцом, я уверена.

– Почему сыну? Какой срок? Уже пол известен?

– Срок маленький. Пол неизвестен. Но я хочу сына.

– А дочь тебя не устраивает?

– В меньшей степени. Не хочу, чтобы моя крошка мучилась, как я, как мама. У мужиков жизнь гораздо проще и легче.

– Спорно. Так! – Максим энергично растер ладонями лицо, словно онемевшее. – Что мы имеем? Хрень чудовищная! Лара, может, ты пошутила? Разыгрываешь меня? Шутка удалась, меня прошибло, давай вместе посмеемся.

– У беременных женщин с юмором плохо. Тем более в отношении судьбы ребенка, которого носят под сердцем. Слушай, а почему говорят: под сердцем? Там же селезенка.

– Не сбивай меня на анатомию!

– Максимушка, ведь от тебя ничего не требуется. Поцелуй меня в щечку, помаши ручкой, забирай вино и катись распивать его у той, что утешит.

– Какой еще той? Мне, кроме тебя, никто не нужен.

– Сейчас. Но ты быстро и легко найдешь замену. В этом плане я за тебя спокойна.

Лара поднялась и указала Максиму рукой на дверь: выметайся.

– А я за тебя не спокоен! – Максим и не подумал встать. – Вернись на место. Выгоняет она меня! Отца моей девочки!

– Мальчика!

– А мне девочки нравятся.

– Кто бы сомневался. Особенно девочки под тридцать, одинокие и покладистые.

– Сядь, пожалуйста! – попросил Максим. – Что ты стоишь надо мной, как восставшая совесть?

– Иногда полезно, чтобы совесть восстала, – тихо бормотала Лара, опускаясь на стул. – Ты такой умный был всегда, сыночку хорошие гены достанутся…

– Что ты шепчешь?

– Я говорю, – повысила голос Лара, – что ты очень умный человек, а сейчас демонстрируешь тупость. По слогам: ни-че-го от те-бя мне не нуж-но. Это не спектакль, в финале которого герои сливаются в поцелуе, клянутся вместе жить вечно и умереть в один день.

– Если жить вечно, то умереть не получится.

– Логика мышления уже возвращается! Значит, способен усвоить, что отныне свободен, как перелетная птица. Лети, Максим, попутного ветра!

– Образ бытия перелетных птиц мне никогда не нравился. Мотайся по свету, туда-обратно, через моря и океаны, чтобы яйца отложить. Лара, а почему ты мне… мне не предложила стать мужем и отцом моего, как ты утверждаешь, ребенка.

– Я? Я должна предлагать?

– Плохо выразился. Намекнуть и ждать моего ответа.

– Как долгожданного счастья? Вот уж извини. За три года и четыре месяца ты не высказал никакого желания оформить наши отношения. Напротив, говорил, что в ЗАГС и под дулом пистолета не пойдешь. «Стреляйте, но ярма больше не надену».

– Я выражался образно, для красного словца.

– Довыражался, милый! Теперь я выхожу за другого.

– Но ему-то ты, – вспылил Максим, – находишь возможным сама делать предложение?!

– С легким сердцем. И не без мысли, каюсь, что сделаю человека счастливым. В большей степени счастливым, чем буду сама.

– Этот Витёк… он вообще кто? Чем занимается?

– Мхами.

– Чем-чем?

– Мох – растение такое маленькое. – Лара показала фалангу пальца. – Витя ботаник, изучает мхи. Кандидат наук, пишет докторскую диссертацию.

– Чудно! Она выходит замуж за замшелого ботаника!

– Второй раз тебя прошу! Не смей порочить мою будущую семью! Кстати, мне всегда очень нравились академические мужчины. Которые без пафоса и выпендрежа двигают науку вперед. Сидят часами, наблюдая растительные клетки мхов под микроскопом, или тихо изучают особенности стайных рыб, или новый химический элемент…

– Когда я заканчивал институт, – перебил Максим, – меня не только завкафедрой, даже ректор уговаривал поступать в аспирантуру и двигать по науке.

– Но в науке мало платят.

– Копейки.

– Тебя это не устраивало.

– Решительно. В детстве я назавидовался пацанам в фирменных джинсах, имевших игровые приставки к телевизору, а потом и компьютеры. У мамы просить десять рублей на проезд в метро и сиротский обед в занюханной столовой мне надоело.

– Но ты ведь говорил, – мягко напомнила Лара, – что в последних классах школы, в институте, работал – вагоны разгружал, в бетонном цехе трудился.

– Все правильно. Поэтому и не захотел свои выдающиеся способности посвятить науке – в дневное время, а по ночам мешки с цементом таскать. Тему: деньги как свобода личности – предлагаю отложить. Вернемся к нашим баранам. Лара, я прошу тебя не торопиться. Давай подумаем несколько дней. Отмени свою встречу с мховым специалистом. Насколько я понял, жениться на тебе он всегда готов. Вот же гад! Тайный воздыхатель! Как я раньше про него не знал!

– Тебя никогда не интересовало мое романтическое прошлое.

– Верно. Своего через край. Лара! Скоропалительные решения часто бывают ошибочными. Нам нужно взять паузу…

– Макс?

– Да?

– Это, – потыкала Лара пальцами в пол, – моя кухня, а не переговорная комната, где ты морочишь голову партнерам, откладываешь договор, чтобы собрать дополнительную информацию и нанести верный удар. Тут не бизнес! Тут нормальная человеческая жизнь. И твои умения переговорщика не проходят. Извини!

– Но ведь ты приготовила для меня ужин, не захлопнула дверь перед носом, не позвонила мне с ультиматумом: не приходи, все кончено!

– Маленькая женская слабость: указать на порог, предварительно накормив любимыми отбивными с картошкой. Уж прости! Хотелось посмотреть на твою физиономию.

– Понравилось?

– Нет. Мама всегда говорила, что мстить неблагородно, что осуществленная месть приносит не радость, а чувство опустошения. Завтра я поеду к маме, скажу, что беременна, что выхожу за Витю Сафонова. Мама с детства его любила и мечтала видеть нас вместе. Мамино сердце, как врачи говорят, может остановиться в любой момент. Я не хочу, чтобы моя мама умерла с сознанием того, что младшая дочь не устроена – ни мужа, ни детей.

– Лара, не плачь!

– Разве я плачу?

– Не плачешь, только слезы по щекам ручьем. Иди ко мне, я их вытру.

Лара рванулась к нему в раскрытые объятия, но, не долетев, точно наткнулась на стеклянную стену. Ушиблась, опомнилась, помотала головой:

– Плакать мне вредно. Где салфетки бумажные? Вечно я забываю их на стол поставить.

– У тебя за спиной, на подоконнике.

– Спасибо за подсказку!

Лара взяла салфетку, вытерла щеки, высморкалась. Скомкала бумажный клочок. Встала, открыла дверцу кухонного столика, за которой находилось мусорное ведро, выбросила комочек.

– Максим, уходи, пожалуйста! – попросила твердо.

– Сядь, пожалуйста!

– Нет, этот разговор затянулся. Выяснять отношения я ненавижу не меньше тебя, а может, и больше.

– Тогда я встану. – Максим поднялся. – Лариса! Я предлагаю тебе руку и сердце! Выходи за меня замуж, расти мою дочь…

– Это сын.

– Не факт. Главное, давай поженимся!

– Сядь!

– Сама сядь! Ты согласна?

– Нет!

Лариса опустилась на стул и обхватила голову руками:

– Тебе не кажется, что все это напоминает спектакль для двух актеров?

– Кажется, – Максим отошел к окну, – и даже знаю автора пьесы. Я предложил тебе пожениться, а ты…

– Отказала.

– Могу я спросить почему?

Он смотрел в темное окно и говорил глухо:

– Почему ты решила, что я отдам моего ребенка ботанику на воспитание? Почему ты не хочешь быть моей женой?

– Потому что мне не нужен супруг, которого я насильно тащу под венец. Потому что ты не любишь детей!

– Да? – развернулся Максим и посмотрел на Лару. – Точно, не люблю, с ними возня бесконечная. Но до сих пор я видел только чужих детей. К собственной дочери питаю совершенно другие чувства.

– Это мальчик.

– Оставим этот спор.

– Ты никогда не хотел детей! Ты презервативы мешками сюда таскал!

– А потом ты сказала, что гондоны отменяются, пьешь-де таблетки гормональные противозачаточные. Врала?

– Врала.

– Зачем?

– Суду не ясно?

– Ясно. Задумала и осуществила.

– Притом не забывай, что взяла одну-единственную твою клетку. Жалко, что ли? У тебя их миллионы. И ничего не требую за использование твоих генов. Дверь открывается легко, тапочки сбросил, ботинки надел и – гуд бай! Вино не забудь.

– Лара, ты меня подлецом считаешь?

– Я тебя не считаю и никогда не считала. Я тебя любила до самозабвения, до забвения элементарной женской гордости.

– И я тебя люблю! Ты – женщина, которая вписывается в мою натуру с точностью до молекулы.

– Прекрасно! Чтобы услышать от него слова любви, надо было забеременеть и показать на дверь. Максим, иди ты к черту! То есть вон из моего дома!

– Ты орешь!

– Ору, имею право.

– Лара?

– Что еще?

– Ты не понимаешь, что делаешь мне страшно больно?

– Разве? – сникла Лара и забормотала: – Я хотела, напротив, чтобы тебе проще…

– Мне проще, когда моя дочь…

– Сын…

– Заткнись! Когда моего ребенка в качестве бонуса во мхи бросают? Ты полагала, что я, пузо набив твоим ужином, сытый и довольный, выслушаю твою информацию о беременности и замужестве с ботаником, жирные губы вытру, салфеточку рядом с тарелкой положу и довольный восвояси уйду?

– Полагала. Хотя про салфетки все время забываю.

– Салфетки – к дьяволу! Как ты можешь любить меня, если держишь за бесчестного негодяя?

– Сердцу не прикажешь.

– Лара! Дура ты дура! Только любимая женщина может ударить по самолюбию так, что самолюбие в пыль разнесет. Но я тебя прощаю. Ты просто ошиблась. Выйдешь за меня замуж?

– Нет.

– Но ведь ты хотела?

– Было.

– А теперь, когда повод в твоей селезенке, когда я умоляю, выкобениваешься?

– Максим, повтори!

– Что повтори?

– Предложение руки и сердца.

Он набрал воздуха в легкие, опустился на одно колено, протянул Ларе руку и притворно пафосно, хотя на самом деле искренне, стыдясь и радуясь своему порыву, произнес:

– Миледи! Окажите мне честь быть вашим мужем.

Лара выдержала паузу и сказала:

– Прекрасно! Тут занавес падает. Спектакль удался, публика рукоплещет. Вставай с колен, еще на поклон выходить. Поклоны отвешивай за моей дверью.

Максим уронил голову и руки, из коленопреклоненного положения плюхнулся на пол, оказался в углу между стеной и мойкой. Сидел точно пьяный, не удержавшийся на ногах, свалившийся куда ни попадя.

– Театры и кино отменяются, – говорил он, явно набирая злости. – В пятый раз спрашиваю. Давай поженимся?

– Нет.

– Я буду хорошим мужем и прекрасным отцом нашей дочери.

– Это сын.

– Не доказано. После сына может быть и дочь.

– Уже не твоя.

– Лара! Я не знаю, чего мне больше хочется, убить тебя или носить на руках до рождения… ребенка, скажем общё. У меня такое чувство, будто на работу нанимаюсь, уже отказали три раза, дальнейшие попытки нелепы, а я все тыркаюсь.

– Пьете, молодой человек, курите? Сено едите? Вы можете составить команду с людьми или с животными?

– Очень смешно. Спасибо за возвращенную шутку, не мою, заметим! А чаю еще заваришь? Во рту Сахара и Каракумы вместе взятые.

– В чашке чаю не отказывают даже врагу. Вставай с пола, что ты валяешься как забулдыга?

– Забулдыге я сейчас позавидовал бы, – пробормотал Максим, поднимаясь. – Ни проблем с бизнесом, ни с беременными капризными бабами.

– Это ты про меня во множественном числе? Или ситуация для тебя привычная?

– Насмехайся, чего ж не лягнуть отказника.

Лара открыла кран, наполнила электрический чайник, установила его на подставку, щелкнула кнопкой. Убрала в мойку грязные чашки и достала из шкафчика чистые, поставила на стол. Чайник урчал, закипая, а они молчали: Максим сидел, скрестив руки на груди, глядя отрешенно в угол, где сходились стены и потолок. Лара двигалась как робот – автомат с заданной программой.

– Ведь я знаю, что ты меня любишь, – проговорил Максим, – три года и четыре месяца мечтаешь, чтобы мы поженились. Каюсь, я не проявлял никаких попыток узаконить наши отношения, даже напротив. Но в конце концов, тысячи людей вступают в брак, потому что ребенка нечаянно заделали. И сотни из этих тысяч живут вполне сносно.

– Он не хотел быть подлецом и стал по осени отцом. Максим, я не считаю тебя подлецом, и от тебя не требуется благородных жестов.

– Конечно, благородный у нас только Витя Сафонов. В глаза его не видел, а придушить хочется отчаянно. Лара, это похоже на тупое упрямство. Я как бы спрашиваю тебя: сколько будет дважды два? Мы оба прекрасно знаем ответ. Но ты не хочешь произносить «четыре». По причинам мне совершенно непонятным. Покуражилась и хватит. Какого лешего тебе надо?

– Максим, если бы ты действительно хотел, чтобы мы были вместе, то давно бы сюда переехал, и мы жили бы как супруги, пусть без регистрации, в так называемом гражданском браке, но вместе. Засыпали и просыпались, ходили в гости, ездили в отпуск, встречали новый год и ссорились из-за того, какую программу по телевизору смотреть. Я бы каждое утро видела, как ты бреешься. Мне кажется, что мужчина принадлежит тому дому, где бреется, той женщине, что видит эту рутинную процедуру. Меня мужское бритье почему-то умиляет и даже возбуждает. Наверное, потому, что я никогда не испытывала, как это: напенить лицо, водить по нему лезвием… Чертовски эротично. Когда ты брился по утрам в моей ванной, мне до дрожи хотелось видеть это снова и снова.

– Прав старикашка Фрейд: никогда не догадаешься, какие тараканы бегают в женской голове.

– Не перевирай Фрейда. Он говорил, что на великий – заметь, великий! – вопрос не было дано ответа, и он сам, Зигмунд Фрейд, несмотря на тридцатилетний опыт изучения женской души, не может сказать: чего хочет женщина? А ей лишь и надо – видеть, как по утрам бреется любимый мужчина.

– У нас еще всё впереди, и бриться я могу дважды – натощак и перед сном, и купить два телевизора. Слушай, а бородатые мужчины? Они не возбуждают женщин?

– Глупец! У каждой женщины свой заскок.

– Ага. Фрейд с самого начала был обречен на поражение.

– Помнишь, как мы познакомились? Как подростки, в транспорте, в переполненном автобусе. Ты уставился на меня, не мигая.

– А ты спросила, почему я на тебя так смотрю?

– Ты ответил, что размышляешь: «Если смотреть на это красивое лицо два года, станет ли оно менее прекрасным?» Я рассмеялась: «Вы делаете мне предложение?» Ты посерьезнел: «На два года? Легко!» Продержался три года с лишним, перевыполнение плана. Герой.

– Следовательно, самое трудное у нас уже позади, впереди только…

– Перестань! Прекрасно понимаешь, о чем речь. А я не верю в браки по принуждению, даже если оно называется мужской честью. На кой ляд ты мне нужен, снизошедший до милостивого предложения руки и сердца, весь из себя благородный?

– А Витя Сафонов нужен?

– Да, Витя Сафонов… Ладно, коль пошла такая пьянка… Вити Сафонова не имеется. То есть он, конечно, жив и здоров. Женат на моей подруге, у них двое симпатичных ребятишек. Чайник вскипел. Тебе чай с лимоном?

– С цикутой. Зачем ты приплела ботаника?

– Чтобы тебе было проще уйти, не так обидно.

– Интересно девки пляшут. Или, как говорил герой известного фильма, картина маслом. И после этого ты смеешь обвинять меня в благородстве? Сама по уши в благих намерениях, которые хуже обвинений в подлости.

– Извините, мой господин, я хотела как лучше.

– А получилось, как с противопожарной системой.

– С какой-какой системой? – удивилась Лара, опуская в чашки пакетики.

– В офисе задымилась урна, кто-то окурок бросил. Врубилась противопожарная система, с потолков хлынула вода. К чертовой матери загубила всю аппаратуру и кучу важных документов. Лара! Я не мог на тебе жениться, потому что у меня есть сестра.

– У меня тоже есть.

– Моя сестра Ленка умственно отсталая. Проще говоря, дебильная. Ей шестнадцать лет, а развитие как у трехлетнего ребенка. Ты льешь мимо чашки.

Лара ойкнула, схватила тряпку и стала вытирать лужу на столе.

– Сестра живет со мной, – продолжал Максим, – отдать ее в интернат или в дурдом я не могу. Она… как маленький ребенок, который страшно привязан к маме. Понимаешь? Мама идет в туалет, ребенок караулит под дверью, мама за порог – ребенок в рев. Малыш не может существовать без мамы, совсем не может. Так Ленка не может существовать без меня.

– Но почему ты решил, что я… то есть вообще нормальная жена не поймет ситуацию?

– Потому что я это уже проходил. Потому что подвиг – действие короткое и приятное. В каждодневном подвиге ничего приятного нет, сплошной невроз. У Лены, конечно, есть няни. Три няни – сутки через трое работают. Потому что одна няня не выдерживает постоянное нытье, вопрос: «Когда Максик придет?» – каждые две минуты. А пичкать Лену одурманивающими таблетками я не хочу.

– Можно сказать, что у тебя уже есть ребенок.

– Можно и так сказать. Да! Ты не бойся за нашу девочку, – кивнул Максим на Ларин живот, – никакой дурной наследственности.

– Я и не боюсь. Это мальчик.

– Поживем, увидим. Не бойся, потому что Лена мне не родная сестра. Вернее, я не родной сын ее родителям. Поясняю. Они меня усыновили, когда были уже сильно немолоды, а потом вдруг Ленка родилась. Мне тринадцать было, когда мы с папой маму из роддома встречали. Такая вот «Санта-Барбара».

Лара смотрела на Максима другими глазами. Когда-то она смеялась над этим выражением. Какие такие другие глаза? Глаза не очки, которые можно достать из сумки и нацепить на нос.

Максиму ее восхищенный взгляд не доставлял никакого удовольствия. Максим морщился как от горького лекарства, принятого ради спокойствия близкого человека.

– Я настолько потрясена, что не нахожу слов. И ты еще насмехался над человеческим благородством и жертвенностью!

– Ко мне эти замечательные качества не имеют никакого отношения. Я прожженный циник, бездушный бизнесмен…

– Да просто гад! Ни словом не заикнулся о своей больной сестре, о том, что тебя усыновили. Максим! Я тобой восхищаюсь.

– Лара! – скривился Максим. – У тебя приступ жалости к бедной больной девочке и умиления ее героическим братом-сироткой. Хорошо бы приступ поскорее прошел. Лена вполне здорова физически и вполне счастлива в своем маленьком мирке, когда я рядом. Ухаживать за ней никто меня не просил, и геройства тут никакого нет. Просто мне так удобнее и спокойнее. Даже выгодно до недавнего момента было – имелось веское основание избегать брачных уз.

– Но ты все-таки сделал мне предложение. И как собираешься распорядиться Лениной судьбой?

– Что-нибудь придумаю.

– А меня в придумщики возьмешь?

– С какой стати?

– Ты не пробовал купить маленькую собачку или котенка Лене?

– Она боится собак.

– Конечно, больших, которых водят в намордниках и на поводках. Но маленького трогательного щеночка или котеночка, живую игрушку? Лена влюбится в него, я уверена. И девочка не будет отчаянно скучать, когда тебя нет. И еще Лену нужно отвести в дельфинарий.

– Сестра пугается в многолюдных местах вроде цирка или театра. Хотя плавать очень любит, летом я снимаю дачу на берегу озера.

– Я читала, что в дельфинарии бывают индивидуальные занятия: в воде дельфин, инструктор и больной ребенок. Эффект, говорят, потрясающий. Мне почему-то кажется, что сестра твоя вроде заключенной, живет в золотой клетке. Игрушек, наверное, куча.

– Целая комната.

– Тебя с утра до вечера нет. Няньки кормят да смотрят, чтоб не лезла куда не следует: не подходила к плите, не толкала шпильки в розетки. Прогулки тупые – за ручку по парку. Так ведь? Киваешь. Ах, как жалко, моя мама уже… Она ведь работала с детьми, у которых задержка развития. Таких безнадежных приводили, даунов глубоких. А мама и считать их научит, и навыкам гигиены, да просто – играм самым элементарным. Я тоже кое-что от нее знаю, кроме того, есть и мамины коллеги.

– Это очень мило, – проговорил Максим с постным выражением лица. – Насчет дельфинария надо подумать, купить там время. Но! – не выдержал, взорвался: – Лара! Ты совершаешь типичную ошибку! Мол, чужую беду руками разведу. Не разведешь! Тому, кто не смолил по две пачки сигарет в день, кажется, что бросить курить легко. Тому, кто не пил по-черному, кажется, что завязать с алкоголем проще простого. Тому, кто не выгребал говно из трусов семилетней девчонки…

– Тому, кто боится принять чужую помощь, кажется, что дружеское плечо подставляют только инвалидам. Ты, наверное, в детстве был мальчиком «я сам» – сам буду уроки делать, сам с пацанами драться, сам решать, когда домой приходить. Так и вырос в мистера «я сам».

– Но я действительно все сам. Подловила! – рассмеялся Максим. – А какой ты была девочкой? Надеюсь, не плаксой-ваксой? И наша доченька…

– Это сын! Еще накаркаешь!

– Все, что мог, я уже сделал. Одним-единственным сперматозоидом. Но готов каркать с тобой всю оставшуюся жизнь, если ты это называешь каркать. Ларка, хватит воду мутить. Выходи за меня – и точка.

– После всего, что услышала и узнала?

– А что криминального ты узнала?

– Во-первых, ты мне три с лишним года врал, то есть молчал про сестру и про свое детство. Во-вторых, послал подальше, когда я только заикнулась про свое участие. Хороша семья, в которой муж жену ни в грош не ценит.

– Нормальная патриархальная семья. Муж – добытчик, жена – хранительница очага. Мой дом – моя крепость, которую, уж поверь, я смогу защитить. Лара, мы второй час диалог ведем. Не надоело?

– Нет. Скажи, а у тебя еще каких-нибудь скелетов в шкафу не спрятано?

– Вроде нет. Сын внебрачный в Америке. Но некрасиво мальчугана скелетом обзывать. Ну, что ты рот открыла и глаза вылупила? В лице переменилась. Беременным надо заботиться о здоровье. Чаю попей, остыл, правда. Я сам о нем узнал, когда ему пять лет стукнуло. Американка, партнер по первому бизнесу… У нас была любовь-морковь, но больше морковь. Потом я в другую фирму перешел и забыть забыл про барышню из Хьюстона. А несколько лет назад на одном банкете вместе оказались, дама подвыпила и разоткровенничалась.

– И ты?

– Что я? Пожал плечами, это был выбор дамы. С таким же успехом она могла обратиться в банк спермы, хотя там процедура, наверное, менее приятна.

– И ты никогда не видел своего сына? Не интересовался собственным ребенком? Как его зовут?

– Стив. Или Сэм? Маму точно зовут Джейн. Зачем мне интересоваться мальчиком, если я не испытываю к нему ни грана любви или теплоты? Ради сомнительного любопытства портить людям жизнь? Джейн вышла замуж, у них хорошая типичная американская семья с пикниками на заднем дворе, с бейсболом по субботам и посещением церкви по воскресеньям. Я не нужен этому ребенку, равно как и он мне.

– Ты чудовище!

– А пять минут назад был героем.

– Значит, твоего сына Стива-Сэма может воспитывать чужой дядя, а когда я собралась замуж за Витю Сафонова, ты взбеленился.

– Вот именно! Разницы не видишь? Очевидно, у беременных что-то с мозгами происходит. Надеюсь, процесс обратим. Сначала наврала мне с три короба, потом принялась бросаться из крайности в крайность: то я святой подвижник, то мразь последняя. А я есть такой, как есть. И я люблю тебя, сильно и по-настоящему. Сопротивлялся этому чувству, хотел видеться реже, спустить на тормозах. Не вышло. Как только представлю жизнь без тебя, свет становится не мил: и работа, и дом, и Ленка – все теряет смысл. Поверь мне, пожалуйста, эти мысли не сегодня, не два часа назад возникли, они давние. Я их утрамбовывал, да бесполезно. Просто сегодня прорвало, и мне стало легче, несмотря на твои выкрутасы. Лара! Я не резиновый. Сейчас ты будешь отвечать на мои вопросы. Только «да» или «нет», без вариантов, без лишних слов. Ты меня любишь?

– Погоди, я хочу еще узнать про твоего ребенка.

– Лар-р-ра! – пророкотал Максим. – Ты меня заставляешь жалеть о собственной откровенности. Не сказал бы – не ведала бы, не охала-ахала. Лучше бы не сказал? Платой за правду бывает головная боль. Хороша установка для начала семейной жизни?

– Если бы ты мне не сказал, я не простила бы тебе. То есть я и сейчас не прощаю!

– Подумай, прощать ли меня, на досуге. А сейчас… На чем мы остановились?

– Ты хотел какой-то тест провести или в игру сыграть, типа «да» и «нет» не говорите».

– Да. Нет! Сам запутался. Задурила мне башку! Говорить только «да» или «нет». Без комментариев! Тупо и честно. Ты меня любишь?

– Ну-у…

– Да или нет?

– Да.

– Ты веришь, что я буду хорошим мужем и отцом нашей де… нашему ребенку?

– Конечно, ты…

– Лара!

– Да, верю.

– Надо ли мне покупать пистолет?

– При чем тут пистолет?

– Если ты добровольно не пойдешь в ЗАГС, то отправишься туда под дулом пистолета. Покупать оружие?

– Нет, – счастливо улыбнулась Лара.

– Давай поженимся?

– Да!