«Кто предал женщину, тот
когда-нибудь предаст и вождя»
(М.Семенова)
В покоях первого советника императора стояла мертвая тишина. Свеча догорала, но в полумраке отчетливо был виден силуэт девушки, которая, прижав к груди край покрывала, стояла у окна.
- Этой ночью, Гордон, ты навлек на себя страшное проклятие, от которого не сможешь избавиться и которое сведет тебя с ума, – с горечью проговорила она.
Девушка с трудом уняла слезы и дрожь в голосе, она больше не кричала, не молила о пощаде и не угрожала. Больше не было боли, страха и отчаяния: холодная действительность стальным клинком вошла в сердце, убивая гордость и честь несчастной жертвы, заставляя ее смириться.
- Проклятья обесчещенной женщины: что может быть ужасней? Не думал, что ты осмелишься угрожать первому советнику империи! – с усмешкой ответил мужчина, с комфортом развалившись на своей огромной постели, он лениво рассматривал свою растерзанную добычу. Отвернувшись от него и скрывая свою наготу под роскошным каскадом огненно-рыжих волос, она все еще вглядывалась в черноту ночи, словно надеясь найти в ней избавление.
- Это не угроза, – холодно ответила девушка. По щеке скатилась одинокая слезинка, но она не пошевелилась, чтобы стереть ее с лица и, словно статуя, застыла, стягивая все свои чувства в тугой узел.
Улыбка с лица мужчины тут же пропала, уступив место задумчивости: «Ведьма?» - промелькнула мысль и тут же ускользнула. «Да нет, сказки это все: обычная, разобиженная дура!» - успокоил свои нервы первый советник. Но неприятный осадок от ее мертвенно-ледяного голоса все же остался.
- Забирай свои вещи и проваливай и постарайся не попадаться мне больше на глаза, мерзавка, – грозно рыкнул мужчина.
«Хм, а еще недавно была «очаровательным ангелочком»!» - грустно усмехнулась девушка про себя, вспоминая его наивные попытки соблазнить невинную девицу: он не вытерпел и двух дней притворства, решив, что добиться желаемого можно и другим путем.
Она заставила себя пошевелиться и отпустить подоконник, который служил ей опорой. Снова кружилась голова, снова слабость и даже тошнота, стоило только коснуться взглядом края застланного шелками ложа. Каждый шаг – боль, каждый шаг – мука, но она заставляла себя быть сильнее, чтобы только уйти как можно быстрее и дальше, где бы он никогда не смог до нее добраться.
На северной границе человеческого государства Миартания, близ маленького провинциального городка уже сгущались сумерки, и два скучающих сторожа сидели у ворот, мерно покачиваясь и борясь с подступающим сном.
Высокий, чуть сгорбленный, худощавый мужчина в потертой серой форме отодвинул кепку с глаз и уставился в чернеющую степную даль. И без того мрачное выражение лица, казалось, стало еще более суровым и недовольным.
- Эй, Сава, кажись, топливный караван прибыл: кто у нас сегодня проверяющий? – закаркал прокуренным голосом Сыч, когда увидел приближающиеся телеги с запряженными в них быками.
Его товарищ: такой же сонный, в такой же старой и выцветшей форме, но пониже ростом и с более мягкими чертами лица, тут же встрепенулся и оживился.
- Так это, - Серый, вроде бы, тока запил он: еще со вчерашнего дня не просыхал! – усмехнулся Савиан и, тяжело вздохнув и бросив в сторону урны окурок, добавил:
- Да чего там, пошли: глянем, дело то нехитрое, уж контрабанду в таких телегах не прячут.
Сыч засмеялся и снова закашлялся, обиженно сплюнул и отправился зажигать новые факелы.
Угрюмый и грязный караван стоял у ворот торгового города Камилинск уже пятнадцать минут, и два полусонных сторожа неторопливо прогуливались вдоль груженых телег, рассматривая черные угольные верхушки. Последний воз был наполнен только наполовину, и Сыч направил луч света вдоль угольной ямы.
- Глянь, уже и тут сэкономить решили, видит Темный, столичные лишка хапнули, когда разгружали! – громко и обвинительно заявил он.
Столичных Сыч терпеть не мог, потому как считал, что во всех его бедах виноваты «зажравшиеся ворюги» - так он любил именовать всех приезжих с южной окраины империи.
- Ох, не любишь ты столицу! Уже и слушать про то тошно! А то, что наши грабят за каждым кустом от северных границ до южных – это как понимать? – Савиан смотрел на своего напарника с доброй усмешкой.
- А я на эту проблему по-другому смотрю: достали они простой народ, так, что либо с голоду помирай, а либо грабь! – обиженно проворчал Сыч, растолковывая другу неписаную истину.
Савиан не спорил - он внимательно рассматривал каменные груды и вдруг полез на телегу.
- Ты чего удумал под старость лет?! – снова закашлявшись, спросил Сыч.
- Глянь, брат, тут чего-то неладно! – старый сторож уже перемахнул через перегородку и уверенно шагал к концу воза, похрустывая угольной крошкой.
Когда факел осветил то, что привлекло его внимание, мужчина изумленно ахнул, затем громко выругался и уже после этого поспешил выручать свою находку.
- Ну, чего там? – раздраженно проворчал Сыч, которому не терпелось сдать ночную смену и вернуться в каморку, где у него уже была припасена бутылочка горячительной водички. Уж ему-то и дела никакого не была и до угля, и до того, что в нем спрятано. А потому он нервно сплевывал и недовольно косился в сторону последнего воза.
- Живая? – с сомнением спросил Савиан. Он все еще не мог поверить в увиденное: в куче угля, кое-как укутанная в тонехонькое серое пальтишко, сидела девочка. Она испуганно жалась к стенке и шевелила губами, силясь что-то ему ответить, однако ни единого звука при этом он не услышал.
- Ну, иди сюда, не трону! Ты как тут? Сама что ли забралась? Замерзла? Я помочь хочу, не пугайся, ну? – мужчина старался успокоить ребенка, но девочка теперь совсем замолчала и, словно не слыша его слов, пыталась отползти подальше.
- Ты это с кем там разговариваешь? – послышался удивленный хрип Сыча.
- Да ты не спрашивай, ты давай помогай, ребенок тут, достать надо бы, – проворчал Савиан.
- Ты, брат, заговоренный что ли: вечно, как с тобой дежурю, в истории влипаю! – недовольно подметил напарник и полез в телегу.
* * *
- И чего там Халиф сказал про нашу находку? – без особого интереса спросил Савиан.
- Да и так ясно: он понятия не имеет, откуда она взялась! Думаешь, оно ему надо – похищать сопливых девчушек и прятать их в куче угля? – усмехнулся Сыч.
- Нет, конечно! Он мужик суровый, по законам совести живет… - Вот только странно это все, – сторож перевел задумчивый взгляд на маленькую девочку лет десяти. Она по-прежнему ничего не говорила, все время ревела и тряслась от страха - с огромным трудом ему удалось напоить бедняжку. У Савиана никогда не было детей, но по отношению к этой худенькой и напуганной девочке он испытывал почти отцовское чувство долга: помочь и защитить!
- А чего она говорит? - недовольно вопрошал Сыч.
- Ничего она не говорит, - огрызнулся в ответ мужчина.
- И куда ее теперь? На Серого повесим? – с надеждой спросил злой и сонный Сыч.
- А смысл? Я сам ее пристрою, без всяких… - пробормотал Савиан и с тяжелым вздохом уселся на скамью рядом с девочкой.
Она испуганно вжалась в стенку и затряслась еще сильнее, и даже при тусклом свете масляной лампы можно было разглядеть, как расширились от страха ее глаза, и как вздрагивают хрупкие плечики после каждого всхлипа.
- Тьфу ты, – недовольно сплюнул Савиан и снова стал со скамьи.
- Себе что ли возьмешь? – насмехаясь, прокаркал Сыч.
- Еще чего, - возмущенно пробурчал в ответ Савиан. - Я ее Мидленке отдам, она сейчас вроде бы как приютом заведует - пусть сама и разбирается с нашей находкой – это по ее части случай!
- Ну, здравствуй, подруга, давно не виделись! – с искренней теплотой в голосе поприветствовал свою давнюю знакомую Савиан.
Женщина сидела за высоким письменным столом из темного дерева: одета она была по-официальному, в строгое закрытое платье, прикрывающее плечи и пышную грудь, темно-каштановые волосы были собраны в высокую прическу, а на кончике носа гордо возвышались модные очки с узкими оправами, придающими ее лицу более строгий и стервозный вид, на губах же играла чуть заметная полуулыбка.
- Савиан? Ты ли это? Какими судьбами?- удивленно защебетала женщина, узнав в вошедшем своего друга детства.
- А ты изменился! Эх, годы берут свое, друг: и ты постарел, – она вздохнула и протянула руку для приветствия, улыбаясь в ответ на его улыбку.
- Зато ты только похорошела, – не обижаясь, хмыкнул мужчина.
- Сав, я рада тебя видеть, но дел по горло, ты зачем пришел? Я могу чем-то помочь? Или, в самом деле, ТАК соскучился, что решил прийти прямо ко мне на работу? – Мидлена вопросительно выгнула бровь.
- Миди, тут такое дело…- он задумался, решая, как лучше объяснить. - В общем, мы тут девочку нашли в товарной телеге. Чья она никто не знает, сама ничего не говорит и вообще ревет в три ручья, от меня шарахается, как будто я ее пришиб чем! – в голосе пограничного сторожа отчетливо прозвучало недовольство. - Определить бы надо куда-нибудь, молоденькая совсем, пропадет ведь.
- Удивил, честно говоря, - устало проговорила женщина. - Веди, посмотрим: может, определим, а может, заговорит и родителей найдем. Как-никак - это моя работа.
Мужчина вздохнул с облегчением.
- Спасибо, дорогая, за мной должок! - и он тут же скрылся за дверями кабинета.
Женщина нахмурилась, вперив напряженный взгляд в дверь. Последнее время она сильно уставала: детей в приюте было много, и каждый имел свой характер и свою грустную историю, а также свой шрам на маленьком детском сердце. Хуже всего было то, что государство не особо стремилось помочь этим детям: лишь изредка она получала от чиновников жалкие подачки. Современное общество также не воспринимало сирот: бедняки все равно не могли им ничем помочь, а представители родовитых семейств не могли позволить себе смешение «голубой» крови с безродными.
Впрочем, исключения все же были, но от одного воспоминания об этом ее передергивало: богатые вдовцы иногда обращались к ней, желая «удочерить» молодую особу, дабы скрасить свое одиночество. Она ненавидела себя за это, но и деньги были крайне необходимы для выживания всего заведения, да и для девочек иногда это был единственный шанс увидеть свет.
Нет, она не вынуждала их, она всего лишь предлагала, подбирала красивые формулировки, корректно разъясняла, но последнее слово всегда было за девочкой – слабое утешение для измученной совести, но другого, увы, у нее не было. Каждый раз она убеждала себя, что больше не пойдет на это, не прогнется в угоду богатеньких и влиятельных выродков, заставит их подавиться своими грязными деньгами, но год заканчивался, детей становилось больше, счета выше, а выбор все тяжелее.
* * *
Страх и ужас: два обжигающих и затопляющих сознание чувства, которые не отпускали, мешали думать и понимать. Она не знала, сколько дней пребывает в таком оцепенении. Пока караван двигался и ее никто не трогал - было легче. Внутри все словно умерло, и не было других мыслей, кроме желания убежать далеко-далеко.
От чего же она бежит? Она и сама этого не понимала и не помнила. Но, как только этот мужчина увидел ее и залез в телегу, этот страх с новой силой начал душить, заставляя плакать, вырываться, отчаянно бороться за жизнь. Она не понимала ни его слов, ни его действий: она видела в нем врага и тогда словно красная пелена прикрывала ее от всего остального мира. Кровь, боль, смерть…бежать – это все, что она помнила и знала.
Незнакомец втащил ее в какое-то помещение и усадил на стул. Она уже не вырывалась, только испуганно озиралась по сторонам и вдруг наткнулась на теплый, почти материнский взгляд женщины.
- Как тебя зовут? – осторожно поинтересовалась Мидлена.
Девочка молчала и с недоверием поглядывала на стоящего у двери мужчину.
- А ты прав: не знала бы тебя, Сава, подумала бы, что ты и впрямь обижал бедняжку! А почему она в таком виде?
- Она была в куче угля черт знает сколько времени, как, по-твоему, она должна выглядеть? – с укоризной ответил мужчина.
- Ну, да, ты прав…- поспешно согласилась Мидлена.
- Знаешь, а ты иди, наверное, без тебя ей легче будет! Уж не знаю почему, но на меня она так не смотрит, - женщина улыбнулась доброй и открытой улыбкой.
- Она и Сыча боялась…- словно оправдывался Савиан.
- Ну, этого старого тролля и я бы испугалась, если бы встретила в темном переулке, – усмехнулась в ответ женщина.
- Ладно, я пойду, Миди. Думаю, ты не обидишь ребенка, – он развернулся и направился к выходу.
В ответ ему в спину горько вздохнули, но ничего не сказали, кроме грустного:
- До встречи, приятель.
Как только дверь закрылась, девочка выдохнула и немного расслабила напряженные плечики.
- Ну, малышка, давай знакомиться! Меня зовут кета* Мидлена, я здесь за маму, – она тепло улыбнулась, сняла очки, подошла к девочке и постаралась заглянуть в ее глаза, чтобы внушить ей доверие.
- А как зовут тебя? Откуда ты у нас? Тебя кто-то обидел? Это твои родители? – в ответ по-прежнему тишина. - Не надо меня бояться, ты в безопасности, – она говорила тихо и ласково, стараясь не спугнуть ребенка. Мидлена придвинула стул поближе к девочке и протянула ей платочек, чтобы вытереть слезы.
В ответ на ее слова девочка отрицательно покачала головой и снова опустила глаза.
- Ты не можешь говорить?– мысль о том, что бедняжка может оказаться немой расстраивала больше всего.
- Я не помню, – чуть слышно прошептала девочка, не поднимая глаз.
Конечно же, никто не уснул после ухода няни. Девочки тут же по скакивали со своих кроваток. Двое почти сразу оказались возле Камилы. Она зажмурилась и притворилась спящей.
- Ну и уродина же ты, - заявила одна из них.
- Да и мозгов, что у курицы! Макс от нее не отстанет теперь, - с усмешкой заявила другая.
- Эй, мы знаем, что ты не спишь! – возмутилась еще одна.
Но, пока никто к ней не прикасался, Камила продолжала усиленно изображать крепкий сон.
- Завтра Макс до нее доберется, и будет она, что мышь по норам, прятаться! – явно веселясь своей догадке, сообщил еще один голос.
- А ты видела ее волосы? Жуть какая-то, так и хочется взять ножницы и отхватить побольше, чтоб не выделялась тут, - злобно заявила одна из тех, что стояли совсем рядом с кроваткой новенькой.
Камила затаила дыхание и приготовилась к драке: она не собиралась сдаваться без боя.
- С ума сошла? Директриса с нас шкуру спустит, если в первую же ночь мы ее изуродуем! - деловито заметила одна из воспитанниц.
- Да, ты права, пусть пока отсыпается! Слышь, рыжая, спи, сегодня мы добрые! – захихикали девочки.
«Бежать…», - промелькнула мысль в голове.
Камила подождала, пока в комнате совсем стихнет, а потом медленно откинула прочь тоненькое одеяльце. Она осторожно ступала по холодному полу через всю комнату к тонкой полоске света под дверью, потом потянула ручку и также осторожно скользнула наружу.
Ночью коридоры приюта показались особенно жуткими и неприветливыми. Свет лился из единственной масляной лампы, подвешенной высоко под потолком, и девочка робко кралась, пробираясь к выходу, то и дело ей приходилось оборачиваться и прислушиваться к каждому шороху.
Детские спальни располагались на втором этаже, вниз вела широкая лестница, старые половицы которой постоянно скрипели. Сердце раненой птицей билось в груди. Она затаила дыхание и медленно ступала вниз.
- Не думал встретить тебя так скоро, - голос знакомого ей мальчишки заставил вздрогнуть и закрыть рот ладонью, чтобы не закричать.
Камила так старалась разглядеть ступени в полумраке, что никуда кроме как под ноги не смотрела, иначе она бы сразу заметила темный силуэт Макса, который затаился прямо у входной двери.
- Ну, и чего ты там застыла? Назад пойдешь? Уже не такая смелая, да? – он сделал несколько шагов ей навстречу и оказался у основания лестницы. Макс держал руки в карманах, а потом вдруг достал из правого связку ключей и потряс ею в воздухе.
- Сбежать хотела?
Камила осторожно сделала шаг назад, не оборачиваясь и не переходя на бег: маленький шаг на одну ступеньку выше.
Макс тоже сделал шаг, и снова раздался звон ключей.
- Я могу открыть любую дверь, хочешь выйти, попроси меня! Только сначала тебе придется как следует извиниться за свое поведение! – в голосе отчетливо слышалась насмешка.
- Я не стану! – тихо, но твердо отозвалась девочка.
- Гордая, значит, - хмыкнул мальчик и деловито убрал ключи обратно в карман.
Камила бросила тоскливый взгляд на входную дверь и тяжело вздохнула.
- Я пойду спать.
- Иди, - щедро разрешил Макс, склонив голову на бок.
Девочка тут же оживилась и бегом, спотыкаясь на скользких ступеньках и едва не разбив лоб, побежала прочь.
Макс пошел следом, медленно и тихо, уж он-то знал каждую дощечку в этом насквозь прогнившем здании. Новенькая вызывала в нем странные чувства, противоречивые. С одной стороны, она совсем маленькая, года на три-четыре младше, безобидная, несмышленая, но с другой, в ней чувствовался характер и такая прорва упрямства, что невозможно было не обратить на это внимания, а еще она с первых минут отгородилась ото всех, будто они ей не ровня, не достойны вроде как. Странной была и ее внешность, особенной: девчонка, должно быть, вырастит настоящей красавицей! Таких сюда еще не приводили, и уж он-то должен приглядеть за тем, чтобы особенная девочка досталась именно ему.