Добро пожаловать в Сурок

Глава 1

Воспоминание 1

31 марта

Вы когда-нибудь мечтали получить письмо из Хогвартса? Ну там: приглашение, платформа с номером «что-то там и три четверти» (у меня отвратительная память на цифры), а потом сова, волшебная палочка и летающие мётлы? А вот я — нет. С детства не прониклась историей о «мальчике со шрамом» и больше знаю о нем из рекламы и восторженных рассказов одноклассников. Читали, смотрели, ждали выхода сиквелов. А потом все герои умерли. А может, и не все, я не в курсе. Помню только, как Машка Егорова лила по ним слезы на школьном подоконнике.

Так что я не фанат. Совсем не фанат. И если бы письмо с приглашением в школу магии прилетело той же не к ночи упомянутой Машке, это можно было бы счесть удачным розыгрышем. Но меня-то кто так разыгрывать додумался? Бесит.

Избавляюсь от очередного глупого письма с темой «Добро пожаловать в СУРОК» и «усыпляю» мобильник. Откидываю голову, упираясь затылком в стекло, и прикрываю глаза. Шум метро перекрывает звучание электрогитары в наушниках. А может, и не «электро» — я не музыкант, так, люблю послушать, и чтобы погромче. Бабушка всегда ругает меня за это пристрастие и говорит, что к восемнадцати годам я оглохну. Ошиблась, бабуля. Ну, если только я не оглохну в ближайшие полчаса — потому что до начала новых суток как раз столько и осталось.

Так и сижу. Прошлая композиция неизвестного мне автора и невесть как попавшая в мой плейлист сменяется «Нирваной», потом виолончелью «Апокалиптики», а я наслаждаюсь пустотой ночного метро.

Телефон в моей ладони снова вибрирует. Нехотя отрываю голову от стекла, приподнимаю съехавшую на глаза шапку. Почта. Новое письмо. «Добро пожаловать в СУРОК». Да чтоб тебя!

Закидываю письмо в папку «Спам», куда, по идее, оно и должно было попасть автоматически, и встаю; поправляю рюкзак — моя станция.

Надо завести себе новый почтовый аккаунт.

Воспоминание 2

1 апреля

Шутки в сторону: я родилась первого апреля. Ага, в день дурака, я в курсе. Говорят, рожденные в этот день должны быть веселыми и жизнерадостными людьми. Овен же, огненный знак. Только мне, по ходу, от овна досталось только бычье упрямство. Или бык — это уже телец? Я не сильна в астрологии. Точно, овен — это баран.

К лифтам у меня нелюбовь с детства, поэтому плетусь на пятый пешком — привычка. Подъезд спит, только на третьем надрывается соседский малыш. Достали: опять будет всю ночь голосить, через этаж слышно.

— Здоровья тебе, мелкий, — бурчу себе под нос, мысленно прощаясь со сном на ближайшие пару часов. Проверено: колики соседского ребенка до двух ночи не заканчиваются.

И тут наступает тишина.

Даже сбиваюсь с шага и тихо ржу про себя: ну точно пора в Хогвартс (или как там его, Сурок?) — наколдовала.

В нашей «халупке», как говорит ба, тоже тихо. Бросаю ботинки в прихожей и, шаркая носками по линолеуму, плетусь на кухню. Есть хочется зверски. С этим гребаным авралом за день толком не поела. Так, Ромка из отдела маркетинга поделился печенькой.

Бабушка опять разбросала на столе таблетки. Ну сколько можно? А если Бабай сожрет? Боб у нас уже не юный, но до сих пор напрочь лишенный самосохранения кот, явно путающий себя с пылесосом — что упало, то в пасть попало. Повезло, что не сожрал.

Собираю разноцветные блистеры и убираю в шкаф. Вернее, пытаюсь убрать, потому как со шкафа на меня прыгает затаившийся на нем Бабай. Я шарахаюсь, влипаю спиной в холодильник, с него падают зачем-то наставленные туда «пирамидкой» кастрюли (бабушка, блин!). Одна прилетает мне в голову, вторая успевает подсечь Бабая при попытке к бегству. Кот пугается и летит вверх по шторе. Карниз не выдерживает и с грохотом падает, по пути сбивая полку с посудой. Тарелки каскадом сыплются на пол. Звон бьющейся посуды заполняет уши. Соседи снизу в бешенстве стучат по батарее. Аллес капут, товарищи.

Беззвучно смеюсь и сползаю спиной по дверце холодильника; усаживаюсь прямо на пол посреди воцарившегося хаоса. По мне тут же пробегает очумевший от грохота Боб, оставляя когтями затяжки на моих любимых джинсах.

С днем рождения, Лера!

Воспоминание 156

30 июня

— Я никогда тебя не прощу, — обещаю, из последних сил глотая подступившие к глазам жгучие слезы.

Как? Как он мог? Так. Он!

— Лера!..

Он еще что-то кричит мне вслед. Но я не слушаю. Наслушалась по горло, спасибо.

Как же больно-то…

Сбой системы, извините.

Нарушен порядок воспоминаний.

156 воспоминание перенесено в соответствующий временной период.

Порядок подачи воспоминаний восстановлен.

Приносим свои извинения за доставленные неудобства.

Глава 2

Воспоминание 6

1 апреля

Аллес капут — вот что вертится у меня в голове. Ну и еще: везите в дурку, я сдаюсь.

Сижу за столиком в кафе, опершись локтями на круглую столешницу и накрыв голову руками. Нет, может, все не так плохо? Может, я таки шлепнулась со скользкого крыльца, врезалась головушкой в ступеньку и впала в кому? И сейчас надо мной колдуют врачи, из моего горла торчит кислородная трубка, а это все — глюки? Ну, троллил меня кто-то со школой магии, а потом в раненом мозгу соединились реальность и вымысел, и я просто вижу красивые цветные сны?

Вот и поставленный передо мной капучино волшебно пахнет свежесваренным кофе. Отнимаю одну руку от шапки, которую в кафе так и не сняла, и пробую напиток — вкус есть. Интересно, мозг в коме может выдавать глюки со вкусами и запахами? Надо погуглить.

— Валерия, — когда пауза затягивается, окликает меня мой сокофейник, — вы подумали над моим предложением?

О чем я всерьез подумала, так это о том, что у меня поехала крыша.

Поднимаю глаза на сидящего напротив мужчину. Обычный мужик, лет сорок, может, пятьдесят. Ухоженный: стрижка короткая, ровненькая, лицо начисто выбритое, прямо как в рекламе лезвий, обещающих гладкость кожи а-ля попа младенца, руки явно с маникюром, костюм с рубашкой и галстуком — все с иголочки, ни складки или прилипшего кошачьего волоса (это я о наболевшем). В общем, со стороны мы, должно быть, выглядим, словно папа-миллионер нашел свою дочь-оборванку. Нет, я о себе очень даже высокого мнения, но мой внешний вид, как ни крути, не подходит для модного журнала. А этого типа можно смело на обложку. Причем «Форбса» какого-нибудь.

Отставляю от себя чашку с капучино, который, кстати, заказал мне этот странный мужчина, не спросив, что я буду, но ловко угадав мои предпочтения, складываю предплечья на столе, одно на одном, и подаюсь вперед, чтобы заговорщическим шепотом озвучить свою новую идею:

— Это шоу «Скрытая камера», да? Кто меня подставил? Ромка? Виталина?

Бабушка у меня любит подобные передачи, но у нее явно не хватило бы духа авантюризма, чтобы подать заявку и предложить меня в качестве жертвы.

— Валерия Владимировна, — мужчина укоризненно качает головой.

Черт, не колется, зараза. Серьезный такой, вежливый.

А что мне думать? Поверить, что он владеет магией, а у меня мощный магический потенциал, который нужно развивать, пока не поздно? Не могу я! Да, фокус с замершим городом был эффектным, но я скорее поверю в то, что на меня вышла банда гипнотизеров, чем настоящий волшебник.

— Маг, — поправляет мужчина, назвавшийся Сергеем Вениаминовичем Реутовым, рекрутером Сурка. — Можно просто: одаренный.

У меня отваливается челюсть. Может, я и помешалась, но память мне пока что не отказала, и я совершенно уверена в том, что не произносила последние слова вслух.

— Валерия, — не успеваю возмутиться, — вы не сошли с ума, а я не гипнотизер и не галлюцинация.

А может, я того? Не в кому впала, а насовсем? Виском о бордюр — и привет семье? Что-то «Город ангелов вспомнился».

— И не ангел смерти, — снова нагло влезает в мои мысли этот тип.

— Даже если вы телепат, без спроса читать чужие мысли, как минимум, неприлично, — выпаливаю раздраженно.

Но Вениаминыч не обижается, лишь кивает, что принимает мое замечание, и разводит руками над столом.

— Совершенно с вами согласен. Но при общении с новобранцами нужно быть осторожным, чтобы понять настроение и намерения будущего мага. Моя способность к телепатии не врожденная и не постоянная. Читается особое заклинание, выпивается особое зелье, и на несколько часов мысли окружающих для меня — открытая книга.

Не собираюсь я с ним общаться несколько часов, мне еще в аптеку надо, меня бабушка ждет. Черт, Лера, ты слишком громко думаешь!

В ответ на эту мысль мужчина улыбается. Не снисходительно, а так… по-доброму, что ли. Но я не спешу верить первому встречному и в его благие намерения тем более.

Выдыхаю, пытаюсь собраться. Если на минуточку (на минуточку!) предположить, что этот человек говорит правду, то…

— Давайте подытожим, — перехожу на деловой тон. А то и правда истерю не по делу. — Где-то в Сибири существует настоящая школа магии…

— Технически: в Алтайском крае.

Окей, технически. Киваю.

— И там обучают владению даром, который якобы у меня есть.

— Есть.

Стараюсь не раздражаться.

— В мире много людей со сверхспособностями, но для всеобщего спокойствия они их скрывают.

— Верно.

Выдыхаю. Спокойно, Лера, спокойно.

— Можно я договорю? — прошу вежливо. — Мне нужно систематизировать полученную информацию, — получаю кивок. — Спасибо. У кого-то дар дает о себе знать, у кого-то спит, и его нужно… э-э… будить? — снова кивает. — У меня спит, — опять соглашается. — Ну так и пусть спит, — не понимаю. — Кому от этого плохо?

Мужчина смотрит на меня с удивлением. Пауза, когда он, должно быть, копается в моих мыслях, чтобы убедиться, что я говорю то, что думаю, и удивляется еще больше.

Глава 3

Воспоминание 10

2 апреля

Гудки.

— Валерия Владимировна! Рад вас слышать так скоро.

— У меня бабушка умерла.

— …

— Сегодня.

— Валерия, мне очень жаль. Вам нужна помощь? Как вы себя чувствуете? Ваш дар…

— Сработал. Чуть не поломал меня надвое, разгромил дом и устроил землетрясение. А потом появился кто-то и все убрал, будто и не было. Ваш человек?

— Минутку, уточню… — музыка-заставка при удерживаемом вызове. — Да, Валерия. Был наш человек.

— Как он это сделал?

— Хм, Валерия. У вас родственница умерла, только что. Понимаю, вы сейчас в шоке…

— Я не в шоке, я в панике! А если я… снова…

— Исключено. После такого мощного резонанса вы не опасны как минимум неделю. Займитесь всем необходимым. Поговорим, когда вы все уладите.

— …

— Валерия?

— Да.

— Вы пропали. Хорошо? Мы договорились?

— Договорились.

Гудки.

Воспоминание 11

6 апреля

Сижу на кухонном подоконнике с полной кружкой свежесваренного кофе. Кружка большая, просто огромная, пол-литра, не меньше; давно ее не доставала. И кофе в турке тоже не варила, кажется, тысячу лет. Все бегом, да бегом: сыпанула растворимого в чашку, выпила в два глотка и помчалась. А сейчас время будто остановилось. Как и весна. Где это видано — снег в апреле? Но именно за полетом редких снежинок я и наблюдаю со своего насеста; грею руки о теплые бока нагревшейся от горячей черной жидкости керамической кружки.

Мне некуда спешить. Ты же хотела выходные, давно заслуженный отпуск, отгул в кои-то веки? Пожалуйста — получи. Как говорится, будь осторожен в своих желаниях. Отпуск мне дали на целую неделю. И даже оплачиваемый. Контора была так щедра, что и денег подкинула на похороны, а вечно недовольный всеми шеф лично позвонил, чтобы выразить соболезнования. Перестарался, правда, с пафосной речью, но за порыв и за деньги спасибо. Только лучше бы он орал и топал ногами, как всегда. Лучше бы я работала без выходных. Лучше бы… Да что угодно, лишь бы бабушка была жива.

Прижимаюсь лбом к прохладному стеклу. Еще раннее утро. Дворник пытается мести двор, но больше развозит грязь из-за падающей с неба снежной муки.

Бабушку похоронили вчера, скромно и по-семейному. Были только ее немногочисленные подружки, сосед дед Агафон с первого этажа, не пропускающий ни одни похороны, и я.

Добро пожаловать в реальность, Лера: ты копила деньги бабушке на операцию, а потратила все сбережения на ее похороны.

Вздыхаю и отлипаю от стекла, делаю глоток чересчур крепкого кофе (насыпала от души). Не буду плакать, хватит. Где-то читала, что души умерших тонут в наших слезах, когда мы их оплакиваем. А бабуля у меня вообще боялась воды и плавать не любила, так что — баста.

Глаза все равно предательски увлажняются, но я упрямо вытираю слезы рукавом свитера; хватит.

Звонят в дверь. Бабай, прикорнувший на любимом бабушкином стуле у стола (Биби тоже скучает), поднимает голову, навострив уши, но особого беспокойства не выказывает, будто знает, кого принесло к нам с утра пораньше.

Впрочем, я тоже знаю — сама позвала.

Воспоминание 12

— Вот, — Реутов выкладывает на стол железнодорожные билеты и смотрит вопросительно. — Не передумали насчет?..

Уверенно качаю головой.

— Если я поеду, то только с Бабаем.

По лицу мужчины без слов ясно, что он думает о чрезмерной любви к домашним питомцам, но, видимо, заарканить будущего мага для него важнее. Он вздыхает, снова тянется к своему чемоданчику и достает оттуда билет на кота и свеженькую веткнижку. Интересно, магией подделал? Или по-нашему, просто дал работнику ветеринарной клиники на лапу? Не буду спрашивать.

Сижу на кухне у обеденного стола. Реутов стоит напротив, проверяет, все ли бумаги отдал; лицо серьезное, напялил на нос очки в тонкой пижонской оправе.

— Три суток в пути, — бормочу, глядя на оранжевые прямоугольники на скатерти в мелкую ромашку.

— Чуть меньше. Два дня и десять часов, — поправляет меня рекрутер Сурка сперва мягко, а потом смотрит так, что мне снова вспоминается мысль, которая посетила при первой с ним встрече: мой лоб — его пуля. — Валерия, вы передумали?

— Нет.

Я не передумала. Не скажу, что воспылала желанием стать магом, особенно после того, как увидела, как эта магия с легкостью вырывает вентили с батарей и расшатывает землю. Но мысль о том, чтобы продолжить привычно уходить на работу и возвращаться в непривычно пустую квартиру, мне отвратительна настолько, что я готова бежать куда глаза глядят.

Глава 4

Воспоминание 15

10 апреля

Даму в очках зовут Жанна Вальдемаровна, и она, как я поняла, кто-то вроде секретаря, на которого раз в год ложится дополнительная обязанность по встрече новичков, и эта функция ее явно не радует.

Жанна идет к нам, мелко семеня из-за узкой юбки и каблуков, а вслед за ней — две девушки. Одна — расфуфыренная длинноволосая блонди в обтягивающих ее стройные ноги, как вторая кожа, брюках и сапогах на высокой танкетке. Вторая — неформалка: бритые виски, черные волосы и розовая челка. Эмо вроде — прошлый век, хотя девчонка напоминает представительницу этой субкультуры исключительно цветом челки; одета в стиле «милитари», шаг чеканный, мужской. Ну и компания у нас подобралась — на любой вкус.

Жанна Вальдемаровна останавливается возле нашей группы, оглядывает.

— Познакомились? — спрашивает, вроде как не обращаясь ни к кому конкретно, да и ответа не ждет. — Молодцы. Это Людмила, — кивок в сторону гламурной красотки, — это Яна, — в сторону «милитари-гёрл». — А теперь — пошли, — тонкий палец с острым алым ногтем указывает на двустворчатые двери с подсвеченной табличкой: «Выход».

— Очень приятно, — бормочет Яна, мастерски вложив в слово «очень» весь свой «восторг» по поводу встречи с незнакомцами, которые ей на фиг не сдались.

Людмила лишь лукаво улыбается, глядя в сторону братьев-акробатов, то есть Мажора и Недомажора. Дэн мигом приосанивается и озаряется улыбкой. Константин, по ходу, с детства ею озаренный, лыбится ей так же, как недавно мне. И мы все дружно, как утята за мамой-уткой, двигаемся за Жанной Вальдемаровной к выходу.

— Приключения начинаются, — в восторге выдыхает у моего плеча Русик.

— Угу, — откликаюсь, со вздохом подхватывая Бабайскую переноску.

— Помочь? — тут же с готовностью предлагает паренек. Нет, он правда милый и дружелюбный, но весит чуть больше моего «крошки»-кота. И так чуть не надорвался, пока тащил его к подоконнику.

Отказаться не успеваю. Жанна резко оборачивается, отчего следующая за женщиной Яна едва не затаптывает ее своими гриндерсами.

— Осторожно, — равнодушно бросает ей Вальдемаровна. — Денис, Костя, помогите девушке, — слух у Шапокляк что надо.

Не похоже, что мажорики жаждут кидаться мне на помощь, но и отказывать представительнице училища в первые полчаса тоже не комильфо. Бабая берет мажор с веснушками и дорогими часами.

Воспоминание 16

Упаковываемся на привокзальной площади в минивэн и едем часа три точно. Автомобиль так прыгает по ухабам бездорожья, что меня начинает клонить в сон, несмотря на то, что за ночь я прекрасно выспалась.

На первом сидении за водительским креслом устроились Люда, Костя и Денис. Дэн откровенно окучивает красотку, Константин тоже чего-то там хохмит, и девушка периодически заливисто смеется, поощряя внимание к себе. Сзади, соответственно, я, Русик и Яна. Руслан посередине, сжался между нашими локтями, как воробушек на ветке. А Янка, наоборот, расставила колени а-ля мужик, натянула на голову здоровенные накладные наушники и пялится в окно с видом «я не с вами».

Я тоже не горю желанием общаться, но мой старенький мобильник умудрился разрядиться, и музыки в ушах мне не видать, поэтому приходится слушать восторженную болтовню Русика. За три часа пути я узнаю, что ему семнадцать, закончил школу он в прошлом году, потому как умный умник и «прыгал» через класс, опережая ровесников в развитии. Учиться поступил на заочное отделение, а сам работает на дому программистом, и родители на него не нарадуются. А еще у него куча друзей, и вообще он тот еще тусовщик (ну-ну, верю). Натянуто улыбаюсь и не спорю: ну хочет человек выгодно себя подать перед новыми знакомыми — да ради бога. Только о себе откровенничать не собираюсь и отвечаю на все вопросы односложно. В итоге Русик начинает общаться с Бабаем.

Наконец, микрик останавливается посреди леса. Я не спец по видам лесов, но, по мне, мы в глубокой тайге, и никакого здания, в котором могло бы оказаться училище, поблизости не наблюдается.

— На выход, ребятки, — командует Жанна и сама ловко спрыгивает с переднего пассажирского сидения в слой сгнившей за зиму листвы, не жалея шпилек остроносых ботильонов. И как только ноги не ломает? Это ли не магия? — Ну, чего спим? — а голос-то у нашей Шапокляк командный. — Не боимся, леший не покусает, — и чувство юмора своеобразное.

Вылезаем по очереди. Денис, как настоящий рыцарь, подает Людмиле руку и поддерживает. Костя тоже галантно предлагает сидящей ближе к проходу Яне ладонь, но та только фыркает, не снимая наушников с головы, и ловко спрыгивает на гнилостный ковер. За ней выбирается Русик. Мы с Бобкой последние. Мажор снова мне улыбается своими искусственными зубами и протягивает руку. Джентльмены прямо, все как на подбор. Руки не подаю, зато подталкиваю к нему поближе тяжелую переноску.

— Намек понят, — ржет мажористый Мажор и без возражений берет Бобку. — Ты чем его кормишь? — взвешивает домик моего «котенка» в руке.

— Борщом с пампушками, — огрызаюсь. Что за вопросы? Я же не спрашиваю, чем он отбеливал свои зубы.

Однако тот и не думает обижаться; снова ржет и отходит с переноской в сторону, освобождая мне место.

Глава 5

Воспоминание 20

10 апреля

Как и предупреждал завхоз, ровно в семь вечера звонит, видимо, во всех мирах одинаковый школьный звонок, и нам надлежит собраться в конференц-зале (знать бы еще, где он) для общего собрания. Выхожу из комнаты и с удивлением вижу множество незнакомой молодежи, наполнившей коридор. Ох, кажется, Реутов сильно преуменьшил количество одаренных в нашей стране.

Из-за соседней двери появляется Яна, приподнимает руку в знак приветствия; зеркалю ее жест. Так же, как и я, она переоделась, а заодно и залакировала свою розовую челку так, что теперь та стоит дыбом на манер ирокеза. А пока я пялюсь на ее ботинки с шипами на подошве, как на строгом ошейнике, и гадаю, для чего их можно использовать, девушка оказывается возле меня и тут же ошарашивает вопросом:

— Кошатница, тебе тоже кашу с котлетой дали? Фу, ненавижу гречку.

Пожимаю плечом. Мое воображение все еще рисует перед собой поверженного Янкиного врага, под ребра которого она вгоняет свои шипастые ботинки.

— Каша как каша, — отзываюсь. — И у меня есть имя.

Двигаемся с общим потоком девчонок к выходу из женского крыла.

— Каша — гадость, а ты — кошатница, — безапелляционно выдает моя спутница.

Вот почему у меня нет друзей — не люблю людей, не хочу заводить знакомства. Интересно, как я должна отреагировать на такое заявление, чтобы подружиться с соседкой? Улыбнуться? Сказать: ой, ладно, хоть горшком назови? Ни с кем «дружиться» не собираюсь, поэтому молчу. Еще раз назовет кошатницей, просто не отвечу.

Ускоряю шаг, двигаясь со скоростью потока. Янка сначала отстает, потом догоняет; толкает меня в плечо своим. Оно у нее крупное, как два моих, с мышцами, а футболка с короткими рукавами открывает вид на огромный узор из татуировок, покрывающий всю поверхность рук девушки от плеч до запястий.

— Еще скажи, что обиделась.

— Не обиделась, — заверяю. Я ее вижу второй раз в жизни, с чего бы она могла меня обидеть?

— Разойдитесь! Расступитесь! Да пропустите же! — доносится сзади звонкий голос, и нас на всех парах догоняет Людмила, ловко лавирующая в толпе на десятисантиметровых шпильках. Она тоже сменила наряд по сезону, только ее вариант летней одежды — миниюбка. Должна признать, ноги у нее что надо — от ушей. — Куда это вы без меня? — втискивается между мной и Яной. — Мы трое из Москвы, нам надо держаться вместе.

«Хоть вы и ущербные», — ясно говорит ее взгляд.

Сдвигаюсь в сторону. Хочет, пусть держится, только не так близко.

— Кстати, интересное у них начало учебного года — десятое апреля, — продолжает Люда, на ходу поправляя свежезавитые белокурые локоны, эффектно раскладывая их по обе стороны груди.

Бросаю взгляд в окно, мимо которого мы проходим. На улице лето, прямо над подоконником с распахнутой настежь фрамугой порхает крупная многоцветная бабочка размером с мою ладонь. Янка хмыкает, чеканя шаг.

— Не уверена, что тут тоже десятое апреля, — отвечает блондинке, вторя моим собственным мыслям. Сказала же Жанна, что мы на другой Земле. Если вообще на Земле. Вон и сезон другой, может, и летоисчисление свое — уже ничему не удивлюсь.

В холле третьего этажа толпа девчонок сливается с толпой мальчишек, и уже общим потом тянемся по лестнице вниз. Зато теперь с полной уверенностью можно сказать, что мои опасения заблудиться были напрасны. Сколько нас тут? Человек пятьдесят, не меньше. Кто-то уж точно знает дорогу.

— О, вон наши! — Люда попрыгивает прямо на ступеньке, вытягивая длинную шею и пытаясь рассмотреть кого-то в толпе ушедших вперед. Не сразу понимаю, о ком она, а когда доходит, блондинка уже поясняет сама, и ее тон резко меняется от дружелюбного на угрожающий: — Имейте в виду, подружки, — выделяет интонацией слово, — на Дэна и Костяна рот не развевайте. Я еще сама не поняла, кто мне больше нравится, — Яна в ответ на это громко фыркает. — Ах, ну да, ты же не по этой части, — Люда тут же делает вывод об ее ориентации и свысока косится на меня. Она выше ростом сантиметров на пять плюс еще каблуки, так что «свысока» получается как в прямом, так и в переносном смысле. — А ты Русика себе бери, — разрешает, поразмыслив. Щедра.

Сразу ее послать далеко и надолго? Несколько ступеней даже всерьез подумываю над этим вариантом. Но вежливость же, вдолбленная мне бабушкой в голову вежливость…

— Спасибо, что разрешила, — все же огрызаюсь.

Люда улыбается и спешит вперед, оставляя нас с Янкой далеко позади.

— Кто-то не шарит в оттенках интонации, — комментирует Яна.

— Пусть, — отвечаю. — И ей приятно, и мне — плевать.

Еще мужиков я тут не делила.

Воспоминание 21

В нашей школе тоже имелось помещение с модным названием «конференц-зал», только по сути это была столовая. Для устроения собраний там отодвигали столы, а стулья подтаскивали к возвышению а-ля сцена в театре. Здесь же размер зала соответствует размаху самого замка, и сцена тут — именно сцена, еще и с кафедрой посередине. Думаю, при желании в этот зал поместилась бы не только вся наша школа, но еще парочка из соседних районов. Подвох в другом: стулья тут не прикручены к полу, как обычно бывает в местах подобного назначения или кинотеатрах, и количество их, кажется, строго соответствует числу новобранцев.

Глава 6

Воспоминание 23

11 апреля

Группа «А»

Список учащихся:

Аршанская Людмила,

Глотова Полина,

Грецкий Виктор,

Грецкий Дмитрий,

Климов Денис,

Кожухова Яна,

Любимов Руслан,

Резеда Валерия,

Холостов Константин.

Пять групп. И в нашей — девять человек. Хмыкаю, читая имена. Я, конечно, по фамилии никого, кроме Холостова, не знаю, но по именам сильно подозреваю, что в списке не просто какие-то Люда, Яна и Руслан. Похоже, не только Людмила считает, что раз мы приехали на одном поезде, то и держаться нам следует вместе.

— Ну, харе тупить! — рычит кто-то у меня за спиной, и я, в последний раз бросив взгляд на список, отхожу в сторону, пуская жаждущих к доске для объявлений.

Воспоминание 24

Странно идти на первое занятие с пустыми руками. Не покидает мысль, что что-то забыла. Школьную сумку например. Или хотя бы тетрадку и ручку. Полагаю, нам все выдадут на месте, раз ничего не сказали раньше. А может, это я такая ворона, что не подумала о канцелярии, собирая чемодан? Сомнения покидают быстро: ни у кого из тех, кого я встречаю в коридорах, нет в руках ничего, кроме схемы замка, которые для новобранцев специально сложили стопками в холле.

У меня тоже есть карта-схема. Вот только в картографии я не сильна: в походы не ходила, а для перемещений по незнакомым районам города у меня в телефоне есть приложение с джипиэс-навигатором. Там, ясное дело, тоже карта, но еще и «говорилка», которая вовремя командует, куда повернуть. Тут диктор отсутствует, и я пару раз откровенно туплю и поворачиваю не туда; потом возвращаюсь.

Ну идиотизм же. Обычно если этаж первый, то и помещения там с номерами: 101, 102, 103. Если второй, то 201, 202 и так далее. Но мы же не на Земле, а в Сурке, видимо, в порядке вещей вывернуть все привычное на новый лад. Потому как мне нужна аудитория 415, и расположена она на втором этаже. Рандомно они, что ли, номера назначали? У меня уже ощущение, что из-за очередного угла вот-вот выскочит Безумный Шляпник и предложит чаю.

Может, я и зря против компанейства. Если бы дождалась в женском крыле Люду или Яну и отправилась бы вниз вместе с кем-то из них, то, скорее всего, управилась бы с поиском аудитории быстрее (не может же у всех сразу быть такой топографический кретинизм, как у меня) и не пришла бы… последняя.

Замираю на пороге, потому что все уже в сборе, и восемь пар глаз сразу же уставляются на меня.

— Это всего лишь я, — бормочу.

Явно же препода ждали. Ну, или еще какое суроческое чудо. А тут — я.

Пробегаю взглядом по рядам парт: два ряда, по три стола в ряд. Парты рассчитаны на двоих. Итого: аудитория вмещает двенадцать человек, а нас всего девять — отлично! И то, что стол в заднем ряду у стены свободен — тоже просто супер; устремляюсь туда.

Стоит мне сесть, тут же звенит звонок. Ух, успела! Ну точно, здравствуй, школа, я твой потерянный сын. Ну то есть дочь. Какая-то ересь с утра лезет в голову. Просто спать надо ночью, а не считать ворон или пялиться в окно.

— Привет! — не успеваю выдохнуть, а на меня уже смотрят целых четыре голубых глаза.

Не сказать, что увидеть два совершенно одинаковых лица удивительно, учитывая значащихся в списке группы Дмитрия Грецкого и Виктора — тоже Грецкого. Но я все же на миг зависаю, потому что поражает меня не сам факт наличия близнецов, а их возраст — ну лет двенадцать же!

— Привет, — отвечаю с заминкой.

— Я Митя, — тут же получаю в ответ рот до ушей. — А это Витя!

Я Зита, а это — Гита…

— Привет, — здоровается Витя, кажется, не самый общительный в мире мальчик. Мне он уже нравится.

— Приятно познакомиться, — боюсь, получается не слишком-то радостно. Зато в тон Вите. — Лера. А вы?..

— Мы ранние, — тут же заливается смехом Митя. — Уй! — получает тычок от брата под ребра.

— Так бывает, — серьезно сообщает Витя. — Иногда дар просыпается в тринадцать, а иногда — в семьдесят.

— Гы, ну ты загнул. В семьдесят! — гогочет Дмитрий. Наверное, он младший, я где-то слышала, что у близнецов старшие умнее и серьезнее младших.

Виктор бросает на Митю взгляд, который ясно говорит: «Извините, но мой брат — дебил». Давлю в себе смешок. Забавные: лица одинаковые, а даже мимика разная, не то что манера поведения. Вите бы очки на носу не помешали. Имя у него самое подходящее: очень похож на мальчика из старой новогодней сказки про Машу и Витю. Бабушка очень любила Боярского в роли кота, и, пока я была маленькая, мы часто ее смотрели.

— И вам, значит, тринадцать? — уточняю.

Глава 7

Воспоминание 27

— Кыс-кыс-кыс! Бабай! Биби! — иду по садовой дорожке, заглядываю под низкие ветви кустов и «кыс-кысаю» как дура. Кто увидит со стороны, покрутит пальцем у виска.

Семен Евгеньевич (я наконец-то запомнила, что он не Семен Семеныч) весьма пространно обозначил территорию, где мне следует вести поиски. Завхоз куда-то спешил, поэтому, когда я напала на него в коридоре с расспросами, просто махнул рукой, указывая направление. Ну и ладно, сама найду.

А вот одеться бы не помешало. Я выперлась на улицу в футболке, как была на учебе и на ужине, не подумав, что к вечеру похолодает. Первооткрыватели Междумирья, чтоб их. Могли бы уж не гнаться за реалистичностью погоды до такой степени.

Иду по тропинке, обняв себя руками, зову кота, матерюсь, опять зову. Да уж, сторонних наблюдателей мне сейчас не надо, особенно из преподавательского состава. На улице уже совсем темно, сад мягко освещен фигурными фонарями, установленными по краям дорожки из цветных плит. Зато шаг влево, шаг вправо — расстрел, то есть тьма — хоть глаз выколи. Небо черное, луны нет, звезды, видимо, тут отсутствуют в принципе. А радиус действия у фонарей совсем небольшой. Видимо, те, кто их устанавливал, не предполагал, что кому-то взбредет в голову бродить в темноте по кустам.

Хм… Или наоборот, предполагал и устроил для студентов лазейки для приятного времяпрепровождения. В темноте за деревьями едва-едва угадываются очертания белой беседки, и оттуда раздаются весьма характерные звуки. Спешу убраться подальше, на сеанс порно я не записывалась.

Наконец, мои мытарства вознаграждаются осторожным «мяу» в ответ на мое уже придушенное «кыс-кыс», а из-под куста высовывается белый нос. Вернее, нос классически розовый, а переносица белая.

— Бибитто! — радуюсь шепотом. — Живой, зараза.

А этот действительно зараза разворачивается и чешет обратно в кусты!

— Бабай! — кидаюсь за ним, но тут же чуть не ломаю ногу в притаившейся в засаде канаве. — Черт-черт-черт! — уже забываю и забиваю на любвеобильную парочку в беседке неподалеку и матерюсь в полный голос, одновременно пытаясь сохранить равновесие.

Выходит дерьмово: падаю в траву, лодыжку обжигает огнем. Чееерт. В потемках ощупываю ногу над кедом. Вроде все цело, пошевелить могу, но растяжение точно имеется. Сейчас опухнет, и буду я одноногий пират на ближайшие пару дней. Ну Бабай, ну гад.

— Ты живая?

Черт-черт-черт — это я уже мысленно, потому что последний, кому я хотела бы показаться валяющейся в канаве, это Холостов. Откуда его принесло? Из беседки, что ли, на шум выскочил? Только не это, тогда и Люда — как там ее, Аршанская? — тоже сейчас примчится, чтобы засвидетельствовать мое фиаско.

— Живее всех живых, — огрызаюсь. Пытаюсь подняться, но нога предательски подгибается. Спокойно, Лера, это просто растяжение, что ты, раньше ноги не подворачивала, что ли? По детству, так вообще, как за здравствуй. Бабушка даже говорила, что у меня «привычный» вывих. — Эй! — возмущаюсь, когда меня просто берут за плечи и ставят на ноги.

— Точно все нормально? — я на границе света и тьмы, сам Холостов прямо под фонарем, и ему приходится вглядываться. Я же его прекрасно вижу: в отличие от меня, Мажор оказался догадливее и, выходя наружу на ночь глядя, нацепил поверх футболки джинсовую куртку.

— Порядок, — огрызаюсь.

Отступаю от него, стараясь поменьше давать нагрузку на поврежденную ногу, хватаюсь за фонарный столб, чтобы сохранить вертикальное положение. Надо бы поблагодарить, но мне больно и досадно. Если не передумаю, то завтра скажу спасибо.

Холостов щурится, глядя на меня, и улыбается, ехидно так, аж не могу.

Перевожу дыхание, собираясь с силами. Надо дохромать до комнаты и перевязать лодыжку. Не хочу в медпункт. На ночь перетяну, завтра чуть-чуть похромаю, и пройдет. А Бобка жив-здоров, попробую потом выбежать в светлое время суток, чтобы найти этого гаденыша без членовредительства.

— Тебя там не заждались? — бурчу, пялясь в темноту и всячески избегая встречаться с Холостовым взглядом. Неуютно мне с ним, проваливал бы.

— Да меня вроде никто не ждет, — усмехается.

Хмурюсь.

— А Люда?

— Аршанская? — тоже, значит, фамилию запомнил. Красивая, кстати. Фамилия в смысле.

— Какая ж еще? — подпрыгиваю на здоровой ноге, сдвигаясь ближе к фонарному столбу — так стоять полегче. — В беседке-то не околеет?

В ответ — тишина. Надо сказать, интригующая; приходится повернуться. Оно того стоит: вижу, как Костя хмурится. А то вечно как довольный жизнью удав.

— В какой беседке? — спрашивает осторожно. Ну не иначе решил, что я еще и головушкой того — о камень хлоп.

Хм, а может и «того». Не похож он на быстро одевшегося человека, только-только выпрыгнувшего из жарких объятий. Я, конечно, не спец, но слишком уж он аккуратно выглядит, волосы причесаны, одежда вся разглаженная, будто только из-под утюга или отпаривателя.

Что-то мне стыдно: придумала то, чего нет. В Сурок прибыло пятьдесят человек, мало ли кто вышел поразвлечься на свежем воздухе. С чего я только решила, что это мои одногруппники?

Глава 8

Воспоминание 31

19 апреля

Седовласый пожилой преподаватель расхаживает перед кафедрой, рассказывая о том, что личный магический резерв сродни мышце, и его можно «растянуть» и увеличить упорными тренировками, что в будущем даст возможность оперировать большими объемами энергии. Сегодня у нас общее занятие у всего потока, сидим в огромной аудитории, выполненной амфитеатром, а Борис Юрьевич, сухонький старичок с удивительно мощным голосом для такого тщедушного тела, вещает нам об основах владения даром. «Теория магии» — предмет называется.

Конспектирую почти бездумно. Это у меня метода такая еще со школы, да и при приеме на работу так же вникала в нюансы профессии: записать, выслушать, потом уже обдумать и сделать для себя выводы. Поэтому мне куда проще на вот таких лекциях, чем с той же Верой Алексеевной, которая уже вторую неделю пытается высечь из моей руки огонь. В аутсайдерах нашей группы, кстати, только я и Денис. Остальные уже могут обходиться в быту без зажигалок. Дэн бесится из-за того, что у него не получается. Меня больше бесит повышенное внимание преподши, которая не намерена от нас с ним отставать, пока не добьется успеха.

Борис Юрьевич продолжает вещать о таинственном резерве, который лично я понимаю, как некий «мешок», вместилище, куда можно вобрать энергию вселенной и швырнуть обратно для каких-то магманипуляций. Мой привыкший к реальности мозг пока не способен все это постичь: резервы, энергетические каналы и прочее. В то же время я помню утро, когда умерла бабушка. Реутов сказал, что энергии из мира я в себя вобрала — дай боже, а та срикошетила, и случился локальный трындец. Тогда, получается, резерв у меня и так приличный? И не надо его «тянуть», как мышцу? Зачем мне столько-то, если и неразвитого хватило, чтобы разнести квартиру и едва ли не угробить всех жильцов нашей многоэтажки?

Эх, знать бы, кто тогда явился меня спасать; расспросить. Сергей Вениаминович сказал, что подобные дела мигом засекречиваются, и попытки что-то разузнать — заранее дохлый номер. А жаль. Может, тот человек сказал бы, что все было не так страшно, как мне показалось. Да, вентили с батарей послетали, но может, землетрясение мне почудилось? Хорошо бы. Как-то не хочется быть возможным источником апокалипсиса.

— О чем мечтаешь? — толкает меня в плечо пристроившийся рядом Русик; заметил, что я положила ручку и витаю в собственных мыслях.

— Глобалю, — отвечаю честно.

Руслан — тот еще человек-позитив. Никак не пойму, зачем ему приперло со мной дружить. Я и дружба — понятия несовместимые. Не тянет меня делиться мыслями с окружающими. Рус же, наоборот, — классический экстраверт. Проблема в том, что он никак не поймет, что не все остальные такие же.

Вот и сейчас мой краткий обтекаемый ответ не намекает ему на то, что я не жажду общения.

— У меня сегодня встреча с Князевым, — делится, склонив голову к моему плечу.

Еле сдерживаюсь, чтобы не отпрянуть. Личное пространство — мое все. То, что я тогда рыдала на груди незнакомца в кожаной куртке, было нонсенсом во всех отношениях — посторонним меня лучше не трогать.

— Удачи, — опять пытаюсь продемонстрировать соседу по столу, что краткость — сестра таланта.

И снова терплю фиаско.

— Уже почти все были у директора на беседе, — продолжает, и не думая отстраняться. Мне хочется пересесть. К тому же Русик сегодня вылил на себя полбутылки какого-то резкого одеколона, и у меня уже свербит в носу от этого запаха. Это карма, точно! За то, что тогда соврала Холостову, будто у его парфюма неприятный аромат. Как бы намекнуть нашему старосте поделиться с Русланом запасами?

— Я еще не была, — откликаюсь, незаметно сдвигаясь по скамье подальше. Если я расчихаюсь, то сорву лекцию. Такое бывает нечасто, но если начну чихать, то держите меня семеро — полчаса не остановлюсь, как раструбившийся слон.

— Значит, в нашей группе только ты и я остались, — чему-то радуется парнишка. Ну даже парнем его назвать не могу: крошка-енот какой-то. У него и фамилия нежная — Любимов. Может, поэтому парфюм для брутальных самцов на нем как на корове седло?

— Наверно, — бурчу, демонстративно берясь за ручку.

— …Именно поэтому Междумирье — идеальное место для тренировок, — самозабвенно продолжает преподаватель. Мне кажется, ему вообще до фонаря, слушают ли его — он сам кайфует от своего рассказала. — Энергия здесь подвижна и восстанавливаема…

Помню-помню, тут у нас безлимит, как же. Пытаюсь записывать. Русик, наконец, видит, что я занята делом, и сам отодвигается, тоже начинает писать. Аллилуйя. Дыши, Лера, дыши.

И в этот момент под потолком врубается громкоговоритель, как гром среди ясного неба:

— Валерия Резеда, сегодня в восемнадцать ноль-ноль вас ждут в кабинете директора. Просим не опаздывать.

Ну вот, дождались. Прикрываю глаза и закусываю губу. Слышала, Князев строит из себя этакого рубаху-парня и хочет со всеми дружить, поэтому встреча с ним — это некая беседа по душам. А по душам — это не ко мне. Я только с бабушкой так могла.

— Здорово, сегодня оба отстреляемся, — довольно комментирует Русик.

Распахиваю глаза и смотрю на него с подозрением. А может, я и поторопилась с оценкой его личности. «Отстреляемся» — так не говорят о чем-то, чего жаждут.

Глава 9

Воспоминание 33

25 апреля

Учебный план, тщательно выверенный на примере предыдущих поколений выпускников Сурка, считает, что двух однообразных недель непрерывной теории с легким вкраплением практики, не отходя от кассы, то есть от парты, более чем достаточно, и пора переходить к новому формату занятий. Сегодня в расписании нашей группы стоит лишь загадочное слово «Лаборатория» без деления на часы, и лично меня это настораживает — никогда не любила лабораторные работы.

— Мало мне в школе лабораторок было, — вторит моим мыслям Яна и демонстративно натягивает на голову свои огромные наушники. Всё, она «в домике».

Зато Аршанская даже приплясывает.

— Деня, слышал, будем варить зелья! — восклицает блондинка и виснет на руке вмиг приободрившегося Дениса; хитро поглядывает в сторону Холостова (ревновать, что ли, хочет заставить?). — С зельями у тебя точно получится, — тактичная наша. Дэн тут же хмурится и нетерпеливо выдергивает локоть из захвата. Люда возмущенно распахивает глаза и приоткрывает рот, но так и не находит слов.

Замечаю кривую улыбку наблюдающей за этой сценой Полины. Ей явно нравится, что у нашей королевы красоты за один день разбежались все кавалеры. Хм, а Поля-то, которую ни в коем случае нельзя называть Полей, та еще шкатулка с секретом. Ей-то какое дело до королев и мажоров?

В этот момент оживают громкоговорители.

— Внимание всем, у кого в расписании сегодня стоит «Лаборатория». Старосты групп, подойдите в кабинет номер двадцать семь, — несется по коридору хорошо поставленный голос Жанны Вальдемаровны. — Повторяю: старосты групп, у кого сегодня «Лаборатория», подойдите в кабинет номер двадцать семь!

Ехидство с Полины сдувает, словно ветром, и она с досадой на лице провожает уходящего Холостова взглядом.

— Да ладно тебе, он вроде справляется, — пытается утешить девушку Русик.

В ответ Поля лишь скромно улыбается. Ага-ага, видела я несколько минут назад совсем другую улыбочку.

А Холостов правда справляется, если быть объективной. Предупреждает об изменениях в расписании, носится с поручениями от преподавателей. Только я не объективна — стукач этот Холостов. Зря Люда на него положила глаз, ему нужно сойтись с Полиной — оба будут выслуживаться перед педсоставом и директором.

Воспоминание 34

Холостов возвращается со стопкой халатов, а также с пакетами, доверху наполненными бахилами, перчатками и… полиэтиленовыми шапочками.

— На волосы? Это?! — тут же взвизгивает Аршанская. Чересчур громко и неуместно, часто моргая — все пытается добиться от холодного Мажора внимания.

— Техника безопасности — она такая, — Холостов широко улыбается, явно намеренно не замечая ее актерских потуг. Людка краснеет до корней волос.

Отворачиваюсь, чтобы спрятать ухмылку. Нехорошо злорадствовать. Может, будь у меня такая роскошная шевелюра, я бы тоже боялась испортить укладку. Молча принимаю из рук старосты шапку и натягиваю на голову, прячу по краям кончики волос. Остальные тоже не спорят.

А халаты мне даже нравятся — яркие, салатовые, но приятного цвета, а не кислотного-вырви-глаз.

— Мы как работники мясокомбината, — бухтит окончательно расстроенная Люда. Ей, кстати, зеленый категорически не идет, оттеняя кожу и волосы и придавая и тому, и другому болотный оттенок.

— Перчатки еще, — безмятежно улыбается ей Холостов и протягивает пару. Та фыркает, но берет.

Лаборатория огромная. Нет, она ОГРОМНАЯ! Напоминает гигантский супермаркет-склад или ангар для самолетов, только вместо авиатехники заставленный столами с колбами, пробирками, микроскопами и прочими атрибутами подобного места. Столы расставлены длинными рядами, причем как по периметру всего громадного помещения, так и вдоль и поперек в не совсем понятном порядке, отчего вся лаборатория-ангар лично мне напоминает лабиринт.

Нас сюда сегодня пригнали три группы из пяти, хотя вполне могли бы созвать всех — и еще бы место осталось.

— Делимся на группы по трое, — отвлекаюсь от разглядывания помещения, услышав Холостова. Говорю же, хороший он староста — если быть объективной. — Лера, Руслан, Яна — стол номер один. Люда, Витя и Митя — стол два. Полина, я, Дэн — стол три.

Аршанская смотрит на него волком. Зря, между прочим, если он сам распределял нас на группы, то его выбор хорош: в компании близнецов Люда будет думать не о поклонниках, а об учебе. Другие старосты тоже раздают распоряжения. Замечаю, что в соседней группе разрастается спор — не хотят слушаться тонкую и звонкую девчонку с голосом а-ля Настенька из «Морозко». Говорю же, наш староста очень даже справляется.

А когда расходимся и занимаем свои обозначенные места, на сцене… то есть за кафедрой, выйдя из незаметной с первого взгляда двери в стене, появляется сам Князев. Надо же, директор собственной персоной. Голоса тут же смолкают, слышатся лишь восхищенные вздохи женской части учащихся. Ладно, должна признать, лабораторный халат на широких плечах Станислава Сергеевича смотрится ничем не хуже, чем его извечные светлые костюмы.

Яна, словно в замедленной съемке, как-то уж очень плавно опускает с головы наушники, которые успела нацепить поверх полиэтилена, и смотрит на предмет своего обожания, затаив дыхание. Вот ее переклинило-то. Он же ее старше как минимум вдвое.

Глава 10

Воспоминание 37

25 апреля

Если мне на новом месте по-прежнему неуютно, то Бабай, наш не особо общительный кот, предпочитающий жить сам по себе, решил сменить тактику и получать от жизни удовольствие. Иными словами, продажная ты шкура, Бибитто. Такие мысли посещают меня, когда добираюсь до места кошачьего жилища и вижу двух девчонок из параллельной группы: сидят на коленях в траве, а между ними кверху пузом развалилась полосатая тушка и подставляется под наглаживающие ладони.

Гнусный предатель. Пячусь, чтобы меня не заметили, прячусь за раскидистыми ветвями кустарников с меня ростом. Хорошо, конечно, что Боб тут прижился. Все это время меня мучал червяк сомнений, что я совершила большую глупость, потащив с собой бедное животное. Вон и гладят его, и вкусняшки с кухни таскают (судя по сосиске в чашке поверх сухого корма). Но с другой стороны — это мой кот, какого фига?

Пячусь еще. Да, может, стоило бы выйти на свет и гневно потребовать объяснений. Мол, кто вам разрешил трогать животинку, да еще и портить жиробасу диету сосисками с человеческого стола. Тем не менее я этого не делаю, потому что понимаю: думаю не о его благе, фигуре и правильном питании, а просто-напросто ревную. Что уж греха таить, все эти годы мне было прекрасно известно, что бабушка также подкармливала Бобку; пряталась от меня, знала, что буду ругаться, но все равно угощала со своего стола. Так что вряд ли Бабаю повредит несчастная сосиска. А вот хозяйка – дура и истеричка — повредит всенепременно.

Делаю еще один шаг спиной назад. Просто мне одиноко, а у него — жизнь-курорт. Просто…

— Ай! — подпрыгиваю, когда врезаюсь в кого-то спиной; резко оборачиваюсь, едва ли не в прыжке.

— Ты меня затоптать сегодня решила? — ржет Холостов, отчего у меня руки сжимаются в кулаки. — Спокойно, — все еще посмеиваясь, отгораживается ладонями, — я оба раза к тебе не подкрадывался, это ты меня топчешь.

Опускаю взгляд на его теперь испачканные белые кеды. И правда, затоптала.

Дергаю плечом и отвожу взгляд. Вот уж извинений от меня не дождется. Сдаст кеды в прачечную и заберет как новые. Они у него всяко не единственные.

— Мы заниматься будем? — спрашивает Холостов уже серьезно.

Киваю. Куда мне деваться? Нужно или приспосабливаться, или бежать отсюда. Но если даже Бабай приспособился…

— Будем! — подтверждаю решительно.

Из-за кустов раздается девчачий смех. Не иначе Бобка сделал что-то смешное. Видели бы вы как он блюет на коврике — обхохочешься.

— Ревнуешь? — прищуривается Холостов.

Гляди-ка, какой глазастый. Солнце как раз садится за моей спиной, и, по идее, стоящему напротив не должно быть видно моего лица. А этот — ничего, щурится, но все замечает.

— Заниматься будем? — игнорирую вопрос и воинственно складываю руки на груди.

— Будем, — усмехается староста. — Я же обещал.

Не трепаться о моей подвернутой лодыжке он тоже обещал.

Воспоминание 38

— Ты шутишь? — выпаливаю, не веря своим глазам, когда на столике в беседке оказываются колба и пакетики с разноцветными порошками.

— Да вроде нет, — безмятежно откликается Холостов, извлекая из своей сумки последний штрих — две пары силиконовых перчаток.

Упираюсь локтями в столешницу, подаюсь вперед.

— Ты где это взял?

Костя замирает, оставляя край перчатки поперек ладони; смотрит удивленно.

— Попросил. Что не так?

Вызвал мне медика — что не так? Пошел и попросил у преподавателя лабораторное оборудование — что не так? Что же ты все время недовольна, Лера, а? Что не так?

Отклоняюсь назад, делаю два глубоких вдоха и поднимаю руки.

— Все, сдаюсь.

— Да прекрати ты, — Холостов дотягивает перчатку до запястья, берется за вторую и кивает мне на другую пару. — Надевай и не парься. Ты очень много паришься, тебе говорили?

Я. Сама себе. Каждый день. Но это к делу не относится. И к Холостову тем более.

Беру перчатки, надеваю.

Солнце снаружи еще не село, зато внутри крытой беседки царит полумрак. Может, зря мы затеяли эксперименты в саду?

Словно прочтя мои мысли, Костя протягивает руку и щелкает выключателем. Под крышей тут же загорается лампочка. Черт, а я и не заметила, что тут можно включить свет.

— Помнишь, что делали на занятии? — Холостов не замечает моего замешательства или удачно делает вид, кивает на разложенные между нами на столешнице предметы. — Попробуй сначала все повторить, окей? А там попытаемся понять, где у тебя «системный сбой».

— Угу, — соглашаюсь хмуро.

Из него, наверное, вышел бы неплохой преподаватель. Усмехаюсь про себя, и девки вешались бы, как на Князева. До Брэда Питта Холостову, конечно, как до луны, но что-то в нем есть. Если быть объективной, разумеется.

Аккуратно смешиваю ингредиенты, отмеряя нужные пропорции на миниатюрных весах, которые староста не преминул захватить с собой; бережно пересыпаю, чтобы не уронить ни крупинки. Костя сидит напротив, сложив на столешнице руки, следит за моими действиями, не отвлекает. Не пялится ни насмешливо, ни выжидающе — именно смотрит на то, что я делаю.

Глава 11

Воспоминание 42

25 апреля

В парке по-прежнему многолюдно. В дверях еле удается разминуться с девчонками из параллельной группы — идут, ничего не видя перед собой.

— Куда прешь?! — рявкает одна из них. Типаж — зазнайка вроде нашей Аршанской.

— Отвали, — дергаю плечом, не оборачиваясь.

А потом спрашивают, почему я такой социофоб. А потому, что, когда никого не трогаешь, все равно найдутся люди, которые решат прикопаться за то, что неправильно дышишь.

Снаружи стало еще холоднее. Бросаю взгляд на небо и чуть не падаю с крыльца, с удивлением обнаружив над головой целых две луны. Серьезно? Возникает желание потереть глаза кулаками. И все-таки одно дело знать, что Междумирье — место, так сказать, специфическое. И совсем другое — видеть этому доказательства. Куда я раньше смотрела?

Сбрасываю с себя оцепенение, передергиваю плечами и, наконец, спускаюсь с крыльца. Бреду по освещенной дорожке, поглядывая по сторонам. Какая, нафиг, Артемида? Где тут вообще статуи? Фонтан вроде видела, но древнегреческих богов не встречала. Или Артемида — это из древнеримских? Нет, там, кажется, Диана. Еще Холостов с цитированием Платона. Вот кому бы задать вопрос, где тут древние боги водятся?

— А ты куда это хвост намылила? — окликает меня звонкий голос, и из одной из беседок появляется Аршанская. Вот, помяни черта, и он появится — бабуля всегда так говорила. Блондинка остается в дверях беседки, загораживая обзор, чтобы я ненароком не узнала, в чьей компании она проводит время (зря прячет, в отличие от нас со старостой, они со спутником свет внутри не включали, так что при желании не разглядеть), и совершенно не стесняясь, одергивает задравшуюся юбку. — На свидание, что ли?

— Ага, с Артемидой, — бурчу, продолжая вертеть головой по сторонам.

— Чего-о-о? — теряется Люда. — Кошатница, ты умом тронулась уже?

С трудом сдерживаю раздражение. Ну спасибо, Яна, теперь это глупое прозвище пошло в народ. Оборачиваюсь.

— Ты тут случайно статуи древнегреческих богов не видела? — спрашиваю серьезно.

Аршанская продолжает смотреть на меня как на чумную. Пожимает плечиком под тонкой лямкой маечки. У меня зубы и в ветровке постукивают, правда, может, что любовь греет?

— Были вроде какие-то статуи, — указывает рукой в противоположную сторону той, откуда я пришла.

— Окей, спасибо, выручила, — разворачиваюсь на месте.

— И все?! — несется мне вслед удивленное.

Нет, блин, сплясать в благодарность забыла. Не оборачиваюсь.

— Ты с кем? — слышу, уже удаляясь. Дэн, кто бы сомневался.

— Да кошатница эта ненормальная…

Дальше не слушаю. Не обидно. И правда же ненормальная — кто нормальный попрется на ночь глядя искать Артемиду?

Воспоминание 43

Проходит час с назначенного для встречи времени, когда я, наконец, вижу белеющий в темноте монумент. Фонарей в той части сада нет, и я, как дура, замираю в нерешительности на границе света и тьмы. Может, ну его правда? Но внутри отчего-то неспокойно. Иду в темноту.

На самом деле, две луны дают света, как… именно что как две луны. А сейчас — как это можно назвать? — полторалуние. В общем, одна луна полная, вторая растущая, и видна как раз примерно ее половина. Не фонарь, конечно, но и этого света хватает, чтобы идти не наощупь. Светлые камни дорожки под кедами вполне себе видно, даже силуэты деревьев угадываются по сторонам. Статуя впереди и вовсе видна во всей красе — белоснежная, в человеческий рост. Жутковато — будто призрак.

Подхожу ближе, рассматриваю в меру возможностей освещения. Женщина, платье длинное, волосы до пояса. Никакого оружия, вообще никаких атрибутов. Одна рука опущена, другая на груди. Афродита, может? Хотя, ладно, кто угодно. Чего меня переклинило на Древней Греции? Просто скульптура женщины.

С тоской оборачиваюсь на громаду замка с льющимся из его окон ярким светом и продолжаю идти в темноту. Хорошо, наверное, быть магом. Чего тебе бояться, если ты маг? Абра-кадабра — и все враги повержены… Какие враги, Лера? Нет тут никого. И Русик явно давным-давно ушел спать или общаться с кем-нибудь другим, кто не опаздывает на встречу на целый час.

Впереди еще один белый силуэт. Мужчина. Трезубец. Рыба у ног. О, явно Посейдон. Или луны стали светить ярче, или мое зрение таки адаптировалось к окружающей среде, потому как начинаю видеть гораздо четче. Даже различаю завитки на роскошной бороде морского властителя.

Аллея богов, значит? Ладно, поехали дальше.

Ноги в мягких кедах беззвучно ступают по каменной дорожке, соступать с которой пока не рискую; шелестит листва на легком ветру. Однако больше нет никаких звуков. Природа же, да? Как же птицы, комары, кузнечики какие-нибудь? Бабочек для красоты создали, и хватит? Тихо и жутко в окружении белых скульптур.

Вижу впереди еще одну фигуру и решаю, что если и это не Артемида, то пусть Руслан сам ее ищет. Может, хотя бы каменной женщине понравится его тройной одеколон. Злюсь, потираю плечи, обхватив себя руками крест-накрест. Что ж так холодно, когда при свете дня было настоящее лето?

Глава 12

Воспоминание 45

28 апреля

Мог ли человек, лихо построивший теорию заговора и настолько уверившийся в ней, что поделился подозрениями вслух, забыть об этом только потому, что ему сказали: «Это бред»? Вот о чем я думаю, ковыряясь вилкой в тарелке с овощным салатом.

В столовой, как обычно, шумно. Ужины в Сурке всегда — самые активные приемы пищи. Казалось бы, после занятий с утра до вечера учащимся стоило бы устать. Но нет, утром все сонные, в обед только раскачиваются, а к вечеру начинают общаться так, что в ушах стоит звон.

Сижу у края стола, нарушаю всякий этикет, водрузив локоть на столешницу и подперев кулаком щеку. Руслан — как раз напротив. Устроился в компании Полины-не-Поли и что-то ей втолковывает, активно жестикулируя; улыбается. Полина улыбается в ответ, что-то возражает, а иногда согласно кивает. Не похоже, чтобы Рус делился с ней своей теорией о Змее Горыныче. Отпустило или затаился?

— Серьезно? — вздрагиваю от неожиданно прозвучавшего над ухом голоса. Поворачиваюсь к Янке, чтобы понять, что она имеет в виду; прослеживаю направление ее взгляда и хмурюсь. — Серьезно? — повторяет милитари-гёрл, убедившись в том, что завладела моим вниманием. — Любимов? Вот уж не ожидала, что он в твоем вкусе.

Тьфу ты, черт! Чуть не давлюсь и торопливо тянусь к стакану с водой. Янка смотрит на меня с видом очевидного превосходства. Ну да, как же, раскрыла тайну века.

— В салате нет грибов, — напоминаю сухо.

Кожухова ехидно изгибает пробитую пирсингом бровь.

— Намекаешь, что у меня галлюцинации?

Приятно, когда тебя понимают с полуслова. Натянуто улыбаюсь и снова принимаюсь за еду, на этот раз намеренно смотря совсем в другую сторону.

И правда, чего пялюсь? Сидит человек, общается, смеется — значит, все у него хорошо. Ну приглючило на фоне того, что понравившаяся девчонка уехала из Сурка, не попрощавшись — с кем не бывает?

Воспоминание 46

28 апреля

— Ну вот, а говорила, не можешь, — сидящий напротив меня Холостов, видимо, уже готов присудить себе медаль «Лучший сенсей года».

Воспоминание 47

29 апреля

— Да расслабься ты. С кем не бывает? Завхоз тогда даже не ругался. Опять поправит…

Воспоминание 48

1 мая

— О! Я же говорил, что получится.

Воспоминание 49

3 мая

— Черт! Туши!!!

Воспоминание 50

5 мая

— Оу. Неплохо, студент. Дай пять!..

Воспоминание 51

6 мая

— Валерия, ну надо же, — восклицает Вера Алексеевна, глядя на огонек на моей ладони. — Ваши успехи налицо. Вот что значит «упорство и труд все перетрут». Митя! Ну что за шалости?! Подожжёшься!..

Воспоминание 52

8 мая

— Лера, неплохо, — заглядывает в мою колбу Князев, — молодец. Так держать.

Воспоминание 53

10 мая

— Черт, Резеда! — орет на меня еле успевший отскочить Холостов. — Я буду таскать с собой на занятия огнетушитель! Гаси к чертовой матери!

Воспоминание 54

13 мая

Старайся я так в школе, бабуля бы мной гордилась. Она, конечно, и так гордилась, на то она и бабушка, но, будем честны, в школе я не впахивала и в половину от того, как стараюсь сейчас.

Сижу на кровати с книгой, читая заданный «на дом» параграф. С практикой Холостов меня здорово подтянул, а вот теорию он за меня не выучит. И так должна ему выше крыши, даже неудобно как-то.

На днях объявили наши промежуточные результаты по истечении первого месяца обучения. Из почти пяти десятков учащихся потока шесть человек таки перевели в особую группу для отстающих, а наша осталась в полном составе. И да, это заслуга старосты. Зря Полина локти кусает, хоть Холостов и мажор, но молодец.

Улыбаюсь от собственных мыслей. Докатились — дифирамбы Косте пою. Хорошо хоть не вслух.

Дочитываю параграф, убираю книгу на тумбочку (завтра нужно вернуть в библиотеку), и встаю, чтобы выключить свет. По идее, я уже должна уметь делать это магией. Слышала, как Аршанская хвасталась, что даже достает себе халат из ванной, не вставая с постели. Но как бы ни помогал Холостов, до мага мне еще как до луны пешком. Да и беседку я на прошлой неделе чуть опять не спалила. Как они все контролируют эти вбросы-выбросы энергии?..

Глава 13

Воспоминание 58

14 мая

Час сорок пять. Глаза слипаются, голова тяжелая, так и тянется к коленям… Встряхиваюсь и снова обращаю взгляд во двор. Сегодня ветрено, завывание слышно даже через стекло. Деревья качаются, гнутся к земле. Два «ока» лун скрыли плотные тучи.

Сижу на подоконнике уже почти час. Занятие — глупее не придумаешь. Тем не менее что-то останавливает меня от того, чтобы лечь и спокойно уснуть. Мне нужно убедиться, что Русик не пойдет высматривать того, кто обретается в лаборатории по ночам. Уверена, там делают какую-нибудь ночную уборку или завхоз проводит обход помещений — он тут два в одном: и завхоз, и блюститель порядка.

Как таковой охраны в Сурке нет. Да и зачем? Высокая кирпичная стена, мало того что высокая, так еще и пропитанная магией, окружает всю территорию училища: никто не войдет и не выйдет. А Семену Евгеньевичу держать все в своих руках, как мне кажется, просто нравится. Вот и патрулирует замок вечерами, разгоняя нежелающих идти спать студентов. Так кто помешает ему проверять территорию ночью? Мало ли у кого какие загоны? А почему лаборатория? Так там целый лабиринт плюс подсобные помещения, куда нас на занятиях не пускают.

Два ноль-ноль. Во дворе — никого. Или Любимов внял голосу разума, или понял, что под моими окнами лучше не проходить.

Жду еще минут десять и плетусь в постель. Кто бы знал, зачем я вообще это делала, и почему мне так неспокойно.

Воспоминание 59

15 мая

Утро встречает нас объявлением о том, что всем следует немедленно собраться в конференц-зале. Народ галдит, выдвигая версии, о чем это нам решили объявить с утра пораньше, притом, что вчера о собрании не было сказано ни слова. Любопытства не чувствую, мне бы выспаться. Давлю в себе зевок и плетусь за остальными.

— Ты чего такая? — равняется со мной Холостов по пути.

Вот кого мне не хватало для исповеди. Закатываю глаза.

— Бессонница.

— У нас, кстати, психолог есть в медблоке, — заботливо предлагает староста. Вернее, вышло бы заботливо, если бы не эта его фирменная улыбочка.

— Сгинь, — прошу.

— Мое дело — предложить, — заявляет беспечно и ускоряет шаг, наконец, оставляя меня в покое.

Бр-р-р. После того сна вообще не могу находиться с ним рядом. Психолог мне, может, и правда не повредил бы. Но прийти к постороннему человеку и начать откровенничать — ага, как же, бегу и спотыкаюсь.

Кучкуемся группами, рассаживаемся. Я снова между Русланом и Янкой, как на первом собрании. Ждем, пока подтянется весь поток.

Скучно и очень хочется положить куда-нибудь голову. Кошусь на Любимова. Осунувшаяся у него физиономия, хоть он и всегда тощий, как веточка, а сейчас будто вообще не ест и не спит.

Подмывает спросить, не играл ли он в детектива и этой ночью, как до меня долетает из ряда перед нами:

— Мне сегодня Князь приснился, — говорит девчонка из группы «Б».

— Серьезно? — загораются глаза у ее подруги. — Голый, надеюсь?

— А то. С плеткой…

Дальше не слышу. Голоса становятся тише и то и дело перемежаются с недвусмысленными смешками. У меня перед глазами тут же встает лицо директора из моего собственного сна.

— Ты чего такая зеленая, Кошатница? — Янка беспардонно толкает меня локтем в бок. Дергаюсь. Давай еще вмажь мне в желудок, чтобы меня стошнило прямо тут.

— Порнорассказов про директора наслушалась, — отвечаю сквозь зубы, как по мне, довольно тихо. А на деле — достаточно, чтобы сидящие впереди болтушки резко замолчали и обернулись на нас с видом крайнего возмущения на лицах.

— Да как ты?.. — начинает любительница плеток и голых мужчин постарше.

— А ну, вали! — рявкает на нее Кожухова, и та давится следующими словами. Отворачивается обратно, хотя нет-нет да и бросает гневные взгляды через плечо. Другие тоже начинают оборачиваться в нашу сторону. — Ты б не орала про порно при всех-то, — шепотом советует Янка уже мне. — Больше услышали бы…

— Фу, извращенка, — морщусь.

— Ты про плетки? — интересуется невинно.

— Я про директора, — отрезаю, в ответ на что Яна красноречиво крутит пальцем у виска. Держу пари, ей самой снятся сны с Князевым в главной роли. Блин, ему самому-то как работается среди молодых девчонок, пускающих по нему слюни? Мне даже становится его жаль — проходу же не дают, и каждая думает, что будет той самой.

Предмет наших сплетен появляется на сцене на сей раз без представления Жанны, и вид у него не слишком радостный. Ну, то есть вообще. Обычно Станислав Сергеевич улыбается, и энергетика у него теплая какая-то, что ли. А сегодня туча тучей. Не такой страшный, как в моем сне, но все равно явно не в духе.

— Кхе-кхе, — откашливается в микрофон, привлекая внимание. — Доброе утро, ребята. Извините за внезапную встречу, — произносит все так же серьезно, подтверждая мои личные выводы — утро как раз недоброе. — Но кое-какие вопросы следует решать незамедлительно.

Глава 14

Воспоминание 64

17 мая

Занятия отменили, рассудив, что студентам нужно время, чтобы прийти в себя.

Сижу на подоконнике и смотрю в пустующий сад. Сегодня палящее солнце и безоблачное небо, а трава зеленая-зеленая — все такое яркое, будто нарисованное. Сочное, красочное — будто живое. И это неправильно и чудовищно несправедливо, что Русик больше никогда ничего из этого не увидит. Шмыгаю носом и прикрываю глаза; прижимаюсь лбом к прохладной поверхности стекла.

Мне хочется стать маленькой и незаметной, вжаться в точку, забиться в самый дальний угол. Любимов не был мне другом, мы лишь общались с ним чуть больше, чем с остальными. Но от его смерти мне больно. Под ресницами мокро.

Он же доверился мне, пришел со своими подозрениями, мыслями именно ко мне, а я не просто не поддержала — посмеялась. Мне душно от чувства вины, тошно, а от мысли, что ничего уже не исправить, хочется скулить и валяться по полу.

Где-то в сети натыкалась на притчу: у одного мудреца спросили, какое слово является самым страшным, и он ответил: «Поздно». И от этого «поздно» меня разрывает изнутри, будто кошачьими когтями.

Все произошло быстро: Холостов сразу вызвал директора, тот — медиков, завхоза и прочих. Почти тут же явились двое незнакомых серьезных мужчин, очевидно, из того самого страшного Совета, потому как перед ними всячески расшаркивался даже сам директор. Нас со старостой выдворили из комнаты Любимова и попросили пока посидеть в сторонке и никому ничего не говорить.

А уже через час Князев снова собрал всех в конференц-зале и объявил, что Русик покончил с собой. Тем же вечером организовали прощание, а тело упаковали и отправили родителям. Быстро, все слишком быстро, а потому невозможно поверить.

К чести директора и остальных, они не стали пытаться скрыть случившегося, затирать память свидетелям и делать вид, что Руслан просто уехал по своему желанию. Злая, неправильная ирония: Рус подозревал Князева в убийствах и сокрытии правды, а тот не стал скрывать ничего, не лишил своего студента последнего, что мог ему теперь дать — достойного прощания.

Любимов лежал в гробу посреди все того же конференц-зала, но на этот раз с пустой сценой и вынесенными стульями, и каждый, кто хотел, мог подойти к нему и попрощаться.

— Надо ли? — с сомнением в голосе сказала тогда Жанна Вальдемаровна.

— Они уже не дети, — отрезал Станислав Сергеевич.

К гробу подошли немногие. Я подошла. Просто стояла рядом с сухими до рези глазами и думала: «Как же так?». Как же так, как же так, как же так — мысль, бьющая в виски до сих пор. Рус, как же так?!

Янка рыдала как сумасшедшая. И даже поцеловала покойного в лоб. Может, и правда давно не дети — никто не смеялся над этим проявлением чувств.

Аршанская плакала тихо, но явно не на показ.

Вера Алексеевна надела черные очки.

Борис Юрьевич, наш стойкий бессмертный старичок-теоретик, хватался за сердце и дрожал губами…

— Валерия Резеда! Пройдите в кабинет директора! — проносится по Сурку; вздрагиваю.

Последнее, чего мне сейчас хочется, это покидать свою берлогу. Но я переодеваюсь, умываюсь холодной водой и иду, куда велено.

Воспоминание 65

— Он у себя, — Жанна машет рукой в сторону запертой двери, стоит мне показаться в приемной. — Заходи, тебя ждут, — киваю, шагаю к кабинету. — Лера, — оборачиваюсь. Непривычно: в выражении лица секретаря нет ни надменности, ни колкости, к которым мы все уже привыкли. — Ты как?

Хреново, вот я как.

Выдавливаю из себя улыбку. Выходит, наверное, больше гримаса.

— Я уже видела мертвецов, — говорю и толкаю дверь.

Воспоминание 66

Он оставил белые жалюзи без рисунка. Сижу на стуле напротив директорского стола и смотрю прямо на них, мимо плеча хозяина кабинета. Без бабочек…

— Лера, я знаю, вы с Русланом дружили, — осторожно начинает Станислав Сергеевич, и я резко перевожу взгляд на него.

— С чего вы взяли? — выходит слишком резко, с агрессией. Мужчина чуть приподнимает брови, а я сдаю назад. Может, я просто не совсем понимаю, что такое дружба? Почему-то же мне сейчас плохо, и это далеко не только из чувства вины. — Простите, — опускаю глаза, упираюсь взглядом в сцепленные на коленях пальцы. — Да… наверное… были.

— К прощанию все уже были морально готовы к тому, что увидят, — продолжает Князев, и чувствую, что он тщательно подбирает слова. — Но ты и Костя, когда открыли дверь…

— Хотите предложить мне услугу психолога? — снова вскидываю глаза. Да, перебиваю, да, невежливо. Плевать.

— Это приходило мне в голову, — медленно кивает директор. — О том, что можно посетить специалиста, было объявлено всем еще вчера, и некоторые воспользовались этой возможностью, — даже не сомневаюсь. — Но ты не пошла, а мне кажется, что как раз тебе помощь может быть нужнее всех.

Мне нужно, чтобы меня не трогали, вот что мне нужно.

Глава 15

ГЛАВА 15

Воспоминание 69.

21 мая 20… г.

Час тридцать. Ладони потеют от напряжения. Весь день как на иголках, а после отбоя и вовсе не могу найти себе места.

Если Холостов соврал… Не знаю, что если. Выйду из комнаты, и меня примет Князев под белы рученьки? Или сразу дядьки в белых халатах? Или… Голова уже гудит, нечего гадать. Я уже доверилась Мажору, и поздно пытаться отмотать время назад.

В час сорок пять покидаю комнату и, крадучись, направляюсь к выходу из женского крыла. В коридоре мертвая тишина, из-за дверей не доносится ни звука — все спят. Запоздало кручу головой по сторонам: а нет ли тут камер? С одной стороны, директор уверенно утверждал, что в комнату Любимова в ту роковую ночь никто не заходил, будто видел это наверняка. С другой — как-то же Русик сам сбегал по ночам на свои рейды по выслеживанию преступника.

Камер нет, или они хорошо спрятаны. Или тут имеется нечто покруче и пострашнее — следящие заклятия и прочая хрень, в которой я ничего не смыслю. Но Холостов же смыслит, правда? Он бы тогда отказался шастать по коридорам ночью? Значит, путь свободен?

Он ждет меня в зоне отдыха у лестницы, и его вид далек от дружелюбного. На нем черная рубашка с длинными рукавами и черные же джинсы. Даже кроссовки черные — только шапочки, как у воров из голливудских фильмов, не хватает. Холостов скептически смотрит на мою красную рубашку в синюю клетку и кеды на белой подошве и скептически морщится. Пожимаю плечом — чем богаты, как говорится, не белоснежная куртка, и ладно.

— Пошли, — Холостов мученически воздевает глаза к потолку и первым начинает спускаться по лестнице.

Цель его похода сегодня — доказать мне, что моя крыша не только протекает, но и съехала набекрень. Моя — что-то выяснить, и его помощь может очень даже пригодиться, поэтому проглатываю насмешки в свой адрес. Еще посмотрим, кто из нас прав.

— Не в курсе, тут нет камер? — догоняю только на следующем лестничном пролете.

— Насколько мне известно, нет. Приватность и все такое, — отвечает неохотно. Мажор явно не в духе. Ладно, он меня тоже бесит, так что взаимно.

— Это хорошо.

— Просто капец как чудесно, — ерничает сквозь зубы. — Ты куда это? — замирает у подножия лестницы, видя, что я направляюсь к входной двери.

Оборачиваюсь через плечо.

— На улицу. Надо же проверить, есть свет или нет.

Холостов с тоской смотрит на свою рубашку. Кто-то явно не любит холод. Хотя вчера бегал без куртки под дождем — и ничего. А я специально не взяла с собой верхнюю одежду — мало ли, вдруг будет мешать.

— Черт с тобой, — сдается. — Пошли, — и первым шагает к двери.

— Твоя куртка, кстати, у меня, — напоминаю. — Отдам на обратном пути.

А сама думаю: если обратный путь будет. Жутковато в пустых коридорах огромного замка с приглушенным на ночь освещением, когда все обитатели давно спят. Если иметь достаточно воображения, то может показаться, что никого в этой каменной громине и вовсе нет. У меня воображения достаточно.

— Помню, — огрызается Костя.

Да и я не забывала. Но сейчас она бы мешалась. А притащить с утра на занятия тоже был не вариант. Куртка у него, кстати, классная, моя простенькая кожанка и рядом не стояла.

Воспоминание 70.

Сегодня было ветрено и солнечно, а потому от вчерашней непогоды не осталось и следа. Зато ветер к вечеру остался; ежусь.

— Сюда, — киваю, ныряя в тень плотного ряда кустарников, — надо, чтобы из окон не заметили.

Холостов напряженно молчит. Хотя ему и не надо ничего говорить: и так знаю, что он считает, будто только полный кретин будет глазеть в окна в два часа ночи. Тем не менее не спорит, идет следом.

А я вдруг понимаю, что не могу сориентироваться снаружи и понять, где должны быть окна библиотеки. Топографический кретинизм — это когда проблемы с ориентированием на местности. А у меня что? Пытаюсь представить замок изнутри. Так, если мы спускаемся по лестнице и поворачиваем направо, чтобы попасть в лабораторию, то…

— Хреновый из тебя шпион, — догадавшийся, в чем причина заминки, Костя не упускает момента, чтобы меня поддеть. — Окна выходят там, за углом.

Прикусываю губу, чтобы не ответить резко. Спокойно, Лера, спокойно, он тебе нужен, потерпи.

Шиплю сквозь сжатые зубы, когда за волосы цепляется ветка (черт, так и без скальпа можно остаться!). Благодаря этой заминке Холостов уходит вперед, приходится догонять. Чувствую себя и правда шпионом. Кусты выше меня, но я почему-то все равно инстинктивно пригибаюсь.

— Давай еще по-пластунски, — язвит Мажор. А я останавливаюсь возле него и с гулко бьющимся сердцем смотрю на тускло светящиеся окна первого этажа. — Ну да, — комментирует спутник. — Свет есть.

А на окнах жалюзи, и заглянуть снаружи не получится.

— Пошли назад, — киваю в ту сторону, где находится крыльцо.

Глава 16

Воспоминание 72

22 мая

Из зеркала на меня смотрит растрёпанная мадам с искусанными губами. Поворачиваю голову вправо, влево, пялясь на свое отражение, а потом прижимаюсь лбом к холодной поверхности зеркала, закрывая глаза. Наверное, вылила себе на лицо уже тонну ледяной воды. Только, хоть на голове стой, последствия бессонной ночи никуда не деваются: и веки припухшие, и синяки под глазами. А еще эти губы. Даже не знаю, это последствия ночного приключения, или я потом сама от досады искусала их в кровь — не помню. Зато помню и знаю — этой ночью я не спала ни минуты, и мне по-прежнему хочется провалиться сквозь землю.

Ясное дело, Костя не ошибся в том, что я еще никогда и ни с кем не была близка. Я же, чтоб меня, социопат и социофоб в одном флаконе. Я даже не целовалась до вчерашнего дня по-настоящему. Так, был один парень, звенел возле меня бубенцами, как брякнула однажды ба, следя из окна за моим ухажером, дежурившим у подъезда. Весь десятый класс бегал, пел о любви. В общем, поставил себе задачу и покорял Эверест. А может, поспорил, не знаю. Так выпрашивал поцелуй, что я однажды сдалась. Ну самой интересно стало, что почувствую. Не почувствовала. Ничего, кроме того, что кто-то нагло влез в мое личное пространство языком. Он в итоге обозвал меня фригидной и потерял интерес. Я не особо расстроилась. Знала бы, что отшить этого типа можно поцелуем, давно бы согласилась. А затем заболела ба, и я думала лишь о том, чтобы заработать денег на операцию. Какие уж тут парни?

А потом этот сон дурацкий. А потом… вчера. И ладно бы и правда просто поцеловались. Я же чуть из трусов не выпрыгнула. Сама! Стыдобища. Терлась, как кошка в течке.

Отшатываюсь от зеркала. И смотреть на себя тошно. Костю ведь тоже накрыло неслабо. Только ему хватило мозгов понять, что все это ненастоящее. А я? Как мне ему в глаза-то теперь смотреть?

Воспоминание 73

Жаль, что нельзя прийти на занятия в темных очках. Первый урок у Верочки, а эта сто процентов заставит их снять. Поэтому появляюсь в классе во всей красе.

— Привет, — хором здороваются со мной близнецы, когда прохожу мимо.

— Доброе утро, — летит от Полины.

— Утро, — буркаю и плюхаюсь на свое место, стараясь по максимуму завесить лицо волосами. Черт, слишком короткие, чтобы организовать подходящую случаю штору.

Холостов не поздоровался, отмечаю краем сознания, которое еще способно думать. Сама в его сторону не смотрю, а то покраснею так, что никакие волосы не спрячут — хоть на лице их расти.

Воспоминание 74

Не знаю, как доживаю этот день. Кое-как. И бегу в свою комнату сразу после последнего на сегодня занятия. К черту ужин — кусок в горло не полезет.

Мечусь по комнате, разбрасываю вещи. Потом вставляю в уши гарнитуру и врубаю громкую музыку. На экране мобильника всплывает красное предупреждение о превышении безопасного для слуха уровня звука. Плевать.

Плюхаюсь на кровать и прикрываю глаза. В наушниках продолжает грохотать.

Я гребаная эгоистка и предатель. Нужно успокоиться и думать. Нужно выяснить, что произошло с Русланом. Это неправильно и до ужаса несправедливо — то, что его родители думают, будто их сын покончил с собой. Теперь-то я в это ни за что не поверю. Но нужны доказательства. Нужно собраться.

Тот, кто подсунул нам вчера эту отраву, если и не сам является убийцей, то точно что-то знает. Сунется ли он после вчерашнего в лабораторию? Только если дебил, будем честны. Любой переждет или изменит время своих визитов. Тогда — что? Как Русик, патрулировать сад ночами?

Нужен план, а плана у меня нет. Что мог выяснить Любимов? Что увидеть? Кому помешать? Что делал Рус, помимо прогулок ночами? Торчал в библиотеке. Может, что-то высмотрел там? С кем общался, кроме меня? Со всеми, но больше с Полиной. Расспросить? Так она и рассказала все как на духу, но нужно попробовать. Что еще? Комната. Можно попробовать забраться к Русику в комнату. Скорее всего, оттуда уже убрали все его личные вещи, но чем черт не шутит. Что еще?..

Поток мыслей прерывается, когда трек «Нирваны» сменяется «May be I, may be you» «Скорпионсов», и к горлу подкатывает.

…But the world would be cold

Without dreamers like you…

Да, Рус, мир явно стал холоднее без такого мечтателя, как ты. Как же так-то?..

Как по волшебству, аккумулятор смартфона подает жалобный сигнал как раз на последних аккордах песни. И после очередного «May be I, may be you» экран гаснет, а музыка смолкает.

Некоторое время еще лежу в тишине. Да, Рус, может, ты, может, я. Уже не ты, так я. Навряд ли дотянусь до звезд, но выяснить правду попытаюсь.

Воспоминание 75

Валяться на кровати и слушать музыку после бессонной ночи — чревато. Почти вырубаюсь и засыпаю, так и не переодевшись и не собрав с психу разбросанные вещи с пола, когда кто-то стучит в дверь.

Глава 17

Воспоминание 79

23 мая

Осторожно переступаю через поваленное дерево, раздумывая о том, что такими темпами искать заблудившихся студентов придется магией и никак иначе. Карта картой, но лично я по ней не выйду обратно к поляне ни в жизнь. А вокруг — глухой лес. Влажно и душно, солнце палит, пробиваясь сквозь кроны деревьев, мошкара злобствует, периодически приходится размахивать перед лицом руками, чтобы отогнать этот гнус от глаз. Фу, ненавижу походы. Искусственно созданный лес, говорите? Вполне себе настоящий.

Молчим, пока не удаляемся на приличное расстояние от лагеря. Сначала мне дико неуютно в компании Холостова, потом привыкаю, что ли. Он с деловым видом поглядывает в выданную нам карту, задавая направление. Я послушно плетусь следом, и моя главная задача — снова не получить веткой в лицо. Но, да-да, признаю, в отличие от Климова, Мажор помнит, что за ним идут, придерживает и осторожно отпускает ветви.

Судя по нарисованному маршруту, нам еще топать и топать за своим кусочком зеленой карты. Сейчас около одиннадцати утра, сниматься с места планируют не раньше шести вечера, так что день мытарств нам обеспечен.

— Все, надоело, — к моему удивлению, спутник сдается первым и, недолго думая, плюхается на траву под одним из деревьев. Откидывается спиной на толстый ствол с грубой корой и прикрывает глаза. Топчусь рядом. Поблизости никакого поваленного дерева или отломанной ветки, на которую можно было бы присесть, крупных камней также не наблюдается, а моя городская натура бастует против сидения на земле. — В ближайшие полчаса я никуда не пойду, — заявляет Холостов, по-прежнему не открывая глаз.

Хе-хе, а я-то думала, он спортсмен. Если судить по его телу… Злюсь на себя и с усилием выталкиваю из головы неуместные мысли. Костя прав: нужно расслабиться и забить — было и было. А для выносливости во время пеших походов, похоже, регулярных посещений спортзала мало.

Сдаюсь и опускаюсь в траву на колени. Хорошо, что в Сурке есть прачечная, и мне потом не самой придется отстирывать зеленые пятна с любимых джинсов. Усаживаюсь на пятки, складываю руки на коленях и пытаюсь расслабиться. Только как тут расслабиться, когда мошкара так и кишит перед лицом, жужжит прямо в уши?

— Блокиратор свой дурацкий сними, — голос Холостова нарушает мой процесс познания дзэн, и я недовольно распахиваю глаза.

— Он мне не мешает, — огрызаюсь.

— Серьезно? — усмехается. А потом протягивает руку и прямо из воздуха достает бутылку воды. И пока я тупо моргаю, пытаясь понять, как же это все-таки делается, жадно пьет. Вот гад. — Попробуй, — предлагает с улыбочкой змея-искусителя. — Вода на поляне, просто представь и возьми.

Возьми — ну-ну. Ему, похоже, все как два пальца. И блокиратор не сниму, мне с ним спокойнее, даже если от него сейчас и нет никакого толка. Отворачиваюсь. Ничего, от жажды человек за пару часов не умрет даже в тропиках, а тут тем более выживу.

Звук удара об землю и резкий всплеск воды, ударившейся о пластиковые стенки сосуда. Кошусь на брошенную к моим ногам бутылку. Ладно, мы не гордые. Вода еще и холодная, несмотря на жару, — красота. Погода тут придумана, надо сказать, отвратная: ночью и утром — дубак дикий, а днем лето летнее. Очень хочется подвернуть рукава рубашки, но, помня об острых ветках и мошкаре, терплю.

— Есть идеи, кто был в лаборатории? — видя, что я утолила жажду, Костя снова заговаривает первым.

Хороший вопрос. Мотаю головой.

— А у тебя?

— Ну уж не Князев.

— Почему? — тут же заинтересовываюсь. Как по мне, это мог быть кто угодно: мы не слышали шагов и не видели даже тени. Кто-то смекалистый и быстро принявший решение по тому, как можно отвлечь незваных гостей.

Костя пожимает плечами. Протягивает руку, и я кидаю ему бутылку обратно, ловит.

— Потому что директор имеет право находиться в лаборатории. Он мог не прятаться, а вышвырнуть нас вполне на законных основаниях, а потом еще выдумать наказание за то, что шляемся по ночам.

— Или убить на месте, — добавляю.

Зря, Холостов тут же злится.

— Лер, прекрати. Я скорее поверю в то, что тут затесался больной на голову студент, чем в то, что убийство Руслана — дело рук руководства.

Прищуриваюсь.

— Все-таки убийство? — переспрашиваю мстительно.

— Очень может быть, — соглашается Мажор. Умеет признавать, что был не прав, и на том спасибо. — Так что, мисс Марпл, есть идеи?

Ну вот, опять бесит. Медленно выдыхаю и ограничиваюсь только злобным взглядом.

— Нет. Думаю, лабораторию стоит обыскать. А еще поднять библиотечные записи, Рус пропадал там все свободное время, может, что вычитал.

— Согласен, — серьезно соглашается Холостов. Бросаю на него взгляд: подтянул колени к груди, вид задумчивый. — Не думаю, что дело в том, кого он видел в лабе. Слишком мелко — нас же не поубивали.

— Но мы никого и не видели.

— Последние воспоминания опытным магом стираются на раз-два.

— Но у нас может быть и неопытный.

Глава 18

Воспоминание 82

23 мая

— Долго еще? — спрашиваю жалобно.

Нет сил, останавливаюсь и упираюсь ладонями в колени. Пятка пульсирует и горит огнем. Уже не сомневаюсь: первой моей остановкой в лагере будет место подле Ларисы Петровны. Ощущения скверные, кажется, что растерла ногу до кости.

Холостов сверяется с картой.

— Вроде уже близко.

В отличие от меня, на обратной дороге у него будто открылось второе дыхание. Ну, или он вспомнил, что забыл на поляне что-то важное. Иначе какого черта задает темп не хуже Князева?

— Близко… это… сколько? — дыхание сбивается, не могу заставить себя разогнуться. Солнце по крайней мере палит уже меньше, скоро вечер. Только поврежденная нога, общая усталость и моя странная реакция на спутника не добавляют хорошего настроения.

— Час, — убивает все мои надежды на лучшее Холостов, смотрит на часы на запястье. — Укладываемся, все в ажуре.

Тьфу на него. И правда взбодрился на пути назад. Просыпался, по ходу, долго. А мне бы лечь…

— Привал, — объявляю решительно и плюхаюсь в траву прямо там, где стояла.

Укладываемся, не укладываемся… Если нет ковра-самолета, всех — в сад. У меня от боли скоро пойдет кровь не только из ноги, но и из глаз. Нужно просто посидеть, выдохнуть.

Носок и задник кеда давно промокли, а теперь еще и начали деревенеть, отчего трут в два раза сильнее. Чуть приподнимаю штанину, вижу бордовые разводы и торопливо опускаю джинсы назад. Пусть меня залечат, а потом полюбуюсь. Я к виду ран как-то не очень.

Костя молчит. Наверное, считает меня дурой и слабачкой. Ну и фиг с ним. Если у него удобная обувь, то я в своих кедах раньше кроссов не совершала и не думала, что не стоит. Знала бы — ботинки надела. Ну и что, что было бы жарче, зато обошлось бы без членовредительства.

Холостов подходит ближе и опускается на корточки прямо напротив. Смотрю на него с вызовом, мол, чего тебе? Сказала, что не пойду, значит, не пойду. Мне нужен привал, и это не обсуждается.

— Покажешь? — вроде без издевки.

Так и тянет показать ему средний палец. Скриплю зубами.

— Пять минут мне дай, — прошу. Ладно, он прав, рассиживаться надолго уже неуместно, но свои пять минут я заслужила.

Костя по-прежнему смотрит серьезно.

— Ногу покажи, — настаивает.

— Больше тебе ничего не показать? — огрызаюсь. Нашелся лекарь.

Его взгляд темнеет. Смотрите-ка, обиделся.

— Все остальное ты мне уже показала, — припечатывает и тянется к моему кеду, пока я от возмущения лишаюсь дара речи и только ловлю ртом воздух. Да за такое по морде бить надо! — Или показываешь ногу, или я закидываю тебя себе на плечо и тащу в лагерь, — не унимается.

Вроде отмираю.

— Я же тяжелая, — напоминаю мстительно.

— Тогда за здоровую ногу и волоком!

А он и правда злится. Чем ему так моя нога помешала? Ну хромаю и хромаю. Впервые за день попросила присесть, а до этого мы отдыхали исключительно по его инициативе.

Под тяжелым взглядом старосты, тянусь к шнуркам.

— Еще скажи, что лечить тоже умеешь, — бурчу обиженно.

— Кровь остановить могу и боль на время снять. Остальное уже на месте сделают.

Самородок, ни дать ни взять. Что я вообще забыла в Сурке, с моими-то способностями?

Кед снимается только вместе с присохшим к нему носком, а вместе они еле отдираются от раны, так что громко выдыхаю и даже зажмуриваюсь. Потом приоткрываю один глаз, вижу кровавое месиво на месте моей пятки и зажмуриваюсь снова — кожа там, где ахиллесово сухожилие, просто в мясо.

Холостов даже присвистывает.

— Резеда, ты совсем дурная, что ли?

Ну вот, а час назад была еще «Лера». Смотрю на него из-под нахмуренных бровей и ничего не отвечаю. А чего он ждал? Мне жаловаться нужно было, всем свое увечье показывать? Сама виновата, что так обулась, да еще и носки короткие нацепила. Мой косяк — мои и проблемы.

На самом деле, снять обувь было хорошей идеей. На свежем воздухе без давления задника становится легче. Вот только как теперь заставить себя снова обуться?

— Давай, — Костя, сдвигается ближе ко мне, не вставая с корточек, берет и кладет мою конечность себе на колено. Дергаюсь.

— Она же грязная!

— У меня руки тоже грязные, — «успокаивает» невозмутимо.

Ну, если мы такие небрезгливые… Затыкаюсь, только соплю возмущенно. Драться мне с ним, что ли? Я на одной ноге далеко все равно не ускачу.

Несколько минут Холостов просто изучает мою ногу, касаясь в том месте, где у людей бывает плоскостопие, вертит, рассматривая. Потом опять водружает ногу на свое колено, держит одной рукой в районе лодыжки (крепко, кстати, не вырвешься), а вторую подносит прямо к ране и задерживает буквально в паре миллиметрах от моей кожи.

Глава 19

Воспоминание 87

24 мая

Сижу на самой окраине поляны, подтянув колени к груди и обняв их руками. Здесь оказался маленький ручеек. Рекой это и в бреду не назвать, и толку от него — чуть, но журчание бегущей воды успокаивает. Сейчас время завтрака. С центра поляны слышатся громкие голоса и веселый смех.

Я не пошла завтракать, не то что меня не пустили бы к столу или директор затеял бы разборки по поводу вчерашнего у всех на глазах и спозаранку, но мне самой кусок в горло не полезет. Да и болит это горло до сих пор. Надо бы к медикам, они бы мигом вылечили мою шею, как нос Аршанской еще ночью, но заставить себя не могу.

Как они вчера на меня смотрели — даже мысли не допустили, что жертва в данной ситуации не блондинка со сломанным носом. Кто пролил больше крови, тот и не виноват, так что ли? Противно. Презумпция невиновности? Не, не слышали.

Так что не пойду я ни на какой завтрак, вообще с места не сдвинусь, пока не отправимся в обратный пусть. А то выползу сейчас из своего убежища, погуляю под осуждающе-враждебными взглядами и точно сломаю нос еще кому-нибудь. Пошли они.

Кручу в пальцах шнурок с блокиратором магии, перебираю веревочку, словно четки — надо занять чем-нибудь руки. Забавно, но вчера я не надевала подарок Князева, психовала будь здоров, а никакого срыва не случилось. Почему? Над этим стоит поразмыслить. Может быть, мой дар слетает с цепи не просто от сильных эмоций, а от… боли? Вчера я всего лишь злилась. Ладно, была просто в ярости. Но это совсем другие эмоции в сравнении с теми, которые я испытала, увидев бабушку тем утром или вспомнив про мамино платье. А ведь был еще пол на вокзале — тоже вспылила от злости, испортила плитку кривой трещиной… И все же тот случай сложно назвать именно срывом. Значит, все-таки боль? Тогда мне просто следует стать более толстокожей, и блокиратор не понадобится?

Невесело усмехаюсь собственным мыслям. Если так, то я на верном пути: боль могут причинить лишь близкие, а близких у меня нет.

— Можно? — доносится со спины.

Вздрагиваю. Земля мягкая, покрыта толстым слоем травы, а потому я не услышала приближение незваного гостя заранее. Не оборачиваюсь, только дергаю плечом, не меняя позы.

— Валяй, если не боишься, что тебя запишут в соучастники, — горло все еще дерет при каждом сказанном слове, говорю придушенно.

Он, видимо, не боится, а звук моего голоса тактично не комментирует. Подходит ближе, садится рядом, копируя мою позу, — близко, но не нарушая личного пространства, не касаясь — хорошо.

— Почему не пошла на завтрак? — интересуется, буднично так.

— Не голодная, — буркаю.

Чувствую на себе пристальный взгляд, но упорно продолжаю смотреть только на ручеек перед собой. Вода чистая-чистая, совершенно прозрачная — виден каждый камешек, каждая веточка.

— А не думала, что если бы ты вышла к людям, то они увидели бы синяки на твоей шее и поменяли бы выводы? — спрашивает Холостов. — Да и голос у тебя, прямо скажем…

Как потертая пластинка, сказала бы бабушка. Не знаю, к чему вспоминаю. Уверенно качаю головой.

— Не хочу.

Объективно, и правда нет причин прятаться и тем более отказываться от профессиональной помощи, но не хочу. Я не объективна и никогда не была.

Вздрагиваю, когда моей шеи касаются чужие пальцы. Вскидываю возмущенный взгляд: что за самоуправство?

— Боль уберу на пару часов, а там подумаешь, — отвечает Костя на невысказанный вопрос.

Закусываю губу и отворачиваюсь. Пусть делает, что хочет. Нравится ему ощущать себя рыцарем-спасителем — пожалуйста. Вон Аршанская уже потешила свое самолюбие за мой счет. Пусть и этот. Давайте, ребята, подходите, не стесняйтесь.

Когда Холостов убирает руку, боль и правда исчезает, в горле больше не першит. Сглатываю без труда. Ладно, была не права, так гораздо лучше.

— Спасибо, Костя, — говорю, все еще гипнотизируя взглядом воду.

— Что, даже без «дорогого»? — усмехается. На сей раз не очень искренне, просто пытается свести в шутку. Не работает. Молчу, крепче обнимаю колени. Мне сейчас очень не хватает бабушки. Просто обнять, почувствовать, что не одна. — Лер, не грузись, — снова заговаривает Холостов, видимо, у меня все мысли на физиономии написаны. — Нормально все. У Люды уже нос целый, осталось тебя подлатать — и снова в бой.

Усмехаюсь.

— Ломать носы?

— И волосы драть, — подсказывает охотно. — Не хнычь, лягуха, болото наше!

Удивленно моргаю.

— Это что еще за ретрохит?

— А, — отмахивается Костя. — У меня папа так любит говорить.

Веселый у него, наверно, папа.

Снова молчим. Просто сидим рядом. Холостов поднимает с травы камешек и кидает его в ручей, тот проглатывает предмет с тихим хлюпом. Тянется за вторым.

— Что, так и не спросишь, что там произошло на самом деле? — интересуюсь.

— Не-а, — беспечно отзывается Костя, расставшись со вторым камнем и протягивая мне третий. — На, попробуй, слабо докинуть до того берега?

Глава 20

Воспоминание 89

26 мая

— Ты, кстати, так и не сказала, как вел себя Князь.

Ночь, пустые полутемные коридоры, и мы, два идиота, которым не до сна. Кошусь на спутника с усмешкой. Он опять весь в черном, я снова — нет.

Пожимаю плечом. А что рассказывать? О том, как директор давит на меня своим обаянием? Заявить, что он применил магию, чтобы втереться в доверие? Тоже не могу. Может, это у меня какая-то обостренная реакция на этого человека. Сказала бы, что это из-за того, что подозреваю его в убийстве. Но тоже нет — при первой беседе с Князевым я реагировала на него точно так же.

— Так и ты не сказал, — откликаюсь. — Я слышала, тебя он сегодня тоже вызывал по громкой связи.

— Да тоже особо нечего рассказывать, — Костя замедляет шаг и машет мне рукой, прося остановиться. Послушно замираю, а он осторожно выглядывает из-за угла, после чего дает отмашку — чисто. И мы продолжаем путь. — Велел мне, как старосте, разобраться, что творится со взаимоотношениями в моей группе. И, опять же как старосте, глаз с тебя не спускать.

— Что ты и делаешь, — усмехаюсь. С кем мне еще идти среди ночи в библиотеку, как не под присмотром старосты? Действительно.

— Угу, слушаюсь и повинуюсь, — корчит гримасу Холостов.

— А с Аршанской поговорил?

— Да, сказал, что мой папа — банкрот.

Не сдерживаюсь, прыскаю от смеха.

— Серьезно? И как? Сразу потерял в ее глазах половину своей привлекательности?

Костя пожимает плечами.

— Само собой.

Больше ничего не спрашиваю, молча следую за своим проводником, куда лучше меня ориентирующимся в бесконечных коридорах Сурка. Библиотека расположена на первом этаже в правом крыле, если смотреть на замок от входа; мужские спальни как раз через этаж над ней.

— Может, зря мы это, ночью? — высказываюсь, подперев стену плечом и наблюдая, как Холостов, присев, магией взламывает замок на двери.

— Ага, а днем просто придем и попросим дать нам регистрационную книгу? — огрызается Костя через плечо и встает с корточек. — Готово, — гостеприимно распахивает передо мной дверь. Внутренне напрягаюсь, но никакой сигнализации не срабатывает, никто не спешит арестовывать нарушителей.

Несмотря на рыцарский жест по приглашению дамы, Холостов в последний момент оттесняет меня от двери плечом и входит первым. Шагаю следом. Внутри темно, а окна прикрыты плотными шторами, которые здесь никогда не раздвигают, чтобы солнечный свет не повредил древней и, без сомнения, уникальной литературе. Поэтому здесь не просто темно, а ничего не видно дальше кончика своего носа.

— Дверь прикрой, — шепотом просит Костя. Я его понимаю, в такой тишине и темноте разговаривать громче почему-то кажется кощунством.

Тяну дверь на себя, отрезая нас от коридорного освещения и погружая помещение в полнейшую темноту. Жутковато. Но темнота длится недолго: Холостов щелкает пальцами, а затем взмахивает рукой, посылая вверх огонек. Присматриваюсь. Нет, это не огонь, в смысле вовсе не пламя, как у зажигалки, создавать которое нас учили с самого первого дня. Это словно маленькое солнце — желтый светящийся шарик, послушно повисший в воздухе над нашими головами. Освещения дает немного, но достаточно, чтобы не натыкаться на столы и стеллажи с книгами, занимающие тут большую часть пространства.

Костя делает шаг вперед, и «солнце» послушно летит за ним.

— Научишь? — прошу на волне энтузиазма.

Делать обычные огоньки я худо-бедно научилась. Но это кажется мне просто высшим пилотажем.

— Без проблем, — обещает Холостов, а сам устремляется к столу администратора. Стараюсь не отставать, а то точно заблужусь.

Компьютер не выключен, а просто «спит», и стоит задеть мышку, экран тут же оживает, выдав окно для ввода пароля. Костя пробегает пальцами по клавиатуре, и я тупо моргаю, смотря на всплывшую на экране надпись: «Добро пожаловать!».

Он не взламывал пароль, ни магией, ни как хакер. И зуб даю, что вводил не наугад. Библиотекарь поделилась с ним паролем? В жизни не поверю. Ой, что-то мне нехорошо. Отступаю от стола администратора, пятясь. Естественно, врезаюсь в незаметный в темноте другой стол, опрокидываю подставку с карандашами.

Костя вскидывает голову, отвлекаясь от экрана.

— Ты чего? — на лице искреннее, на первый взгляд, недоумение.

— Откуда у тебя пароль? — хочу потребовать пояснений с вызовом, а выходит как-то жалко, придушенно, будто мне снова пережали горло. До меня вдруг доходит, что Холостов — единственный, кого я ни разу ни в чем не подозревала.

Костя еще минуту смотрит на меня, не понимая.

— Тьфу ты, — закатывает глаза, когда до него доходит, о чем я подумала. — Да-да, всю прошлую ночь пихал иголки под ногти бабульке-библиотекарше. Вот выпытал.

— А серьезно? — спрашиваю все еще настороженно. Так и стою, вцепившись в край вставшего на моем пути стола.

— А серьезно, — на сей раз Холостов не корчит гримасы, а вовсе не удостаивает меня с моими подозрениями взгляда, — зашел сегодня в обед за ненужной книгой и подглядел, что она там вводит. Цифры с одного до девяти плюс «ромашка».

Глава 21

Воспоминание 92

27 мая

Яна косится в мою сторону все эти дни, но поспешно отводит глаза, стоит нашим взглядам пересечься. Стыдно, что поддержала Аршанскую и нагло соврала на мой счет? Ее проблемы, я не отпускаю грехи.

Вот и сейчас, сидя на уроке у Веры Алексеевны, снова ловлю на себе задумчивый взгляд Кожуховой с соседнего ряда. С вызовом приподнимаю подбородок, мол, чего тебе? И все как по накатанной: отворачивается и с усиленным вниманием записывает лекцию. Цирк.

Воспоминание 93

Еле доживаю до обеда. Спать хочется больше, чем дышать. Ползу в столовую, мечтая об одном — растечься по столу и ни о чем не думать в ближайший час. Даже есть не хочу, завтрак и так еле в себя впихнула.

«Книга, книга, история Сурка»… — упорно крутится в моей голове, до сих пор не оформившись ни в одну логичную теорию. Я знаю, что ничего не знаю. Кто это сказал? Сократ? Вроде он, не помню. Но кому бы эти слова ни принадлежали, к моему случаю они подходят как нельзя лучше.

Столовая, дальний угол стола, кажущийся безвкусным суп (хотя в Сурке готовят безукоризненно), который набираю в ложку, держу пару секунд на весу и выливаю обратно. Аппетита нет, глаза слипаются.

— Не спи, замерзнешь! — бодро раздается над ухом. Вздрагиваю и роняю ложку прямо в суп. Во все стороны летят брызги.

— Холостов, я тебя прибью! — шиплю, хватая салфетку, и вытираю забрызганное предплечье, а затем и стол.

Костя, явно не проникшись моей угрозой, ногой отодвигает стул и занимает соседнее от меня место, ставит свой поднос. Злобно кошусь в его сторону. Он же спокойно принимается за еду.

— Ты место за столом не попутал? — интересуюсь язвительно. Больше не делаю попыток есть, отодвигаю от себя тарелку и подпираю кулаком слишком тяжелую голову. — И вообще, чего на обед опаздываешь?

Холостов морщится из-за того, что ему мешают обедать, тянется за салфеткой.

— На первый вопрос — решил спасти тебя, чтобы ты не уснула носом в супе. На второй — Князь теперь жаждет видеть меня каждый день, — промокает губы и морщится еще больше.

Напрягаюсь.

— Из-за меня?

— А то, — косится в мою сторону. — «Валерия не идет на контакт, тебе, как старосте группы, нужно на нее повлиять», — передразнивает.

Вздыхаю, ОК, приму к сведению.

— Ладно, — обещаю. — Раз у тебя из-за этого проблемы, буду с ним посговорчивее, — Холостов закашливается. — По спине постучать? — предлагаю с готовностью.

— Себе… постучи, — все еще кашляет, но вроде дышит. Что я такого сказала? — Не надо быть с Князем посговорчивее, — выдает, окончательно продышавшись.

Хмурюсь. Я нагнетаю, или в последнем слове и правда был подтекст?

— В смысле? — не понимаю.

— В коромысле, — на этот раз Костя огрызается даже как-то зло. — Я тебе уже говорил, что Князь — мудак? — осторожно киваю. — Так вот, он мудак. Не Джек-потрошитель, не Ганнибал Лектер, а просто обычный такой мудак.

— И не Змей Горыныч, — бормочу себе под нос. — Знаешь, — снова поднимаю на собеседника взгляд, — если бы ты прямо сказал, чего мне опасаться, было бы куда проще.

Холостов пожимает плечом.

— Тебе — нечего опасаться, — потом усмехается. — Он же тебе сразу не понравился, — и вот как его понимать, спрашивается? Только собираюсь продолжить расспросы, как Костя мастерски переводит тему: — На тебя Яна опять смотрит. Вы так и не обсудили ее лжесвидетельство?

Качаю головой.

— Думаешь, здесь есть что обсуждать?

На сим Холостов тактично замолкает. Наутро после нападения ко мне подошел только он, и этим все сказано. Так что Яна может и дальше бросать на меня виноватые взгляды.

Воспоминание 94

28 мая

Мне хочется разбить будильник. Ненавижу этот противный звук на грани звона и писка. Когда мой смартфон приказал долго жить, пришлось идти к завхозу и жалиться на жизнь. По правде, я надеялась, что у него в запасах завалялся какой-нибудь, пусть даже древний мобильник. Семен Евгеньевич же с самодовольной улыбкой вручил мне увесистый толстобокий будильник, прямо как Когсворт из «Красавицы и Чудовища». С чем и живу.

Не отрывая лица от подушки, нащупываю на тумбочке этого пузатого гада и бью по расположенной на макушке кнопке. Тишина блаженна, но если я продолжу наслаждаться ею еще хотя бы минуту, то просплю до утра. Приходится подниматься.

Умываюсь, расчесываюсь, одеваюсь. На улице — темень. На часах — три утра. Давлю зевок и тихонько выхожу из комнаты, чтобы ненароком не хлопнуть дверью.

Воспоминание 95

Костя ждет меня у лестницы на пересечении женского и мужского коридоров. Подпирает плечом стену, сложив руки на груди и явно, как и я, клюя носом. Да уж, встать утром для нас обоих станет проблемой.

Глава 22

Воспоминание 97

30 мая

— Здравствуйте, вызывали? — заглядываю в приемную.

Жанна Вальдемаровна, не прекращая что-то печатать, бросает на меня снисходительный взгляд и кивает на дверь шефа. Ладно, вопросительная интонация в моем приветствии и правда была не уместна. «Валерия Резеда! Вас ждут в кабинете директора!», — несколько минут назад пронесшееся по всему училищу по громкой связи, сложно расценить двояко.

Ладно, дергаю плечом и прохожу к нужной двери. Жанна до сих пор не сменила гнев на милость по отношению ко мне после инцидента с Аршанской. Видимо, она из тех, кто за пис во всем писе, а я в ее глазах теперь агрессивная и неуравновешенная личность. Как-нибудь переживу, хотя и неприятно, чего уж.

— Здравствуйте, Станислав Сергеевич, — когда я совершаю быстрый двойной стук в лакированную поверхность двери и вхожу, Князев стоит к выходу спиной и перекладывает какие-то папки на стеллаже.

Несколько папок тут же вылетают из его рук (видимо, я зашла слишком стремительно, не выдержав паузу между стуком и открытием двери) и падают на пол; из некоторых вылетают несшитые листки.

— Лера, рад тебя видеть! — тем не менее улыбается директор, будто и правда очень рад. Даже словно соскучился, блин. Только если меня и раньше смущало его чрезмерное дружелюбие, то после намеков Холостова Князев и вовсе не вызывает у меня доверия. Натянуто улыбаюсь и, чтобы не стоять столбом, пока мужчина собирает рассыпавшиеся веером бумаги по полу, подхожу и принимаюсь помогать. — Спасибо, — кажется, искренне благодарит тот.

А я всеми силами пытаюсь сохранить бесстрастное выражение лица, когда мои пальцы касаются папки с надписью: «Любимов Р. А.». Личное дело.

— Вот, — кладу ее поверх уже внушительной стопки, которую Князев соорудил на своем колене.

Личное дело — это же все, что собрано у Сурка на студента. Они не могли не внести туда отчет о расследовании его смерти. Ладно, какое там расследование, но хотя бы выводы. К тому же после обнаружения тела на место вызывали людей из Совета. Не могли же они не запротоколировать то, что увидели. Мне нужна эта папка.

— Спасибо, — повторяет директор, когда работа по сбору папок и рассыпавшихся документов завершается, выпрямляется и кладет получившуюся стопку на край своего стола. Мне. Нужна. Эта. Папка. Она третья сверху. Блиин. — Ну, как твои успехи? — Князев чуть ослабляет галстук (сегодня он у него небесно-голубой, под цвет глаз) и проходит к своему месту. — Как настроение?

Настроение у меня как у пациентки психлечебницы в период обострения. Позавчера, вернувшись из комнаты Руслана, я полчаса сидела на полу, подперев дверь своей комнаты спиной, и глупо улыбалась. Вчера весь день хотела спрятаться под стол и никого не видеть. Костю избегала, подсознательно желая, чтобы он проявил настойчивость и подошел сам. Вернее, он-то подошел, но был мною же и отослан и больше не предпринимал попыток общаться. Потом я еще полдня думала, какая я дура. Потом хотела подойти сама и не подошла. В общем, таки да, дура еще та. Как там говорят, гормоны шалят?

Видимо, мой самоанализ затягивается, потому как собеседник деликатно покашливает, напоминая о своем присутствии. Да, Лера, ты дура.

— Настроение хорошее. Желания калечить сокурсников нет, — выдаю с улыбкой оптимистки.

— Вы помирились с Людой Аршанской?

Угу, обнялись и простили друг другу все грехи — как же.

— Скорее, устранили причину нашей размолвки, — говорю. Люда обиделась на Холостова и уже несколько дней даже не смотрит в его сторону. Так что да, у нас мир, дружба, жвачка. Вернее — полный взаимный игнор. Меня устраивает.

— Константин тоже говорил, что конфликт исчерпан, — благосклонно кивает Князев, не переставая доброжелательно улыбаться. А у меня при упоминании одного этого имени пульс ускоряется. — Я так понимаю, он помог вам преодолеть разногласия?

— Приложил руку, определенно, — заверяю.

Ко мне уж точно. Две. Черт, не краснеть!

— Лера, а скажи мне, — взгляд мужчины напротив становится совершенно пронзительным — до костей пробирает, — как ты думаешь, Константин Холостов справляется со своими обязанностями старосты группы?

Неужели все-таки покраснела, и он что-то заметил? Вроде бы нет. Но все равно напрягаюсь.

— Отлично справляется, — отвечаю. Тут дело не в моих симпатиях, я давно и искренне считаю, что Костя — отличный староста. Смотрю вопросительно. — А при чем тут Холостов? — выходит грубее, чем следовало, и я поспешно прикусываю язык.

Но Князев не делает акцентов на моей интонации, лишь снова дарит улыбку из разряда: «я твой лучший друг, люби меня и доверяй». У меня от нее мурашки по коже.

— Мне стало известно, что ты обращалась к Константину за помощью. И он занимался с тобой дополнительно.

Интересно, кто донес? Сам Костя?

— Было дело, — признаю. Скрывать тут особо нечего. Мой резкий прогресс на занятиях заметили все преподаватели.

Станислав Сергеевич продолжает смотреть на меня в упор.

— В следующий раз, — произносит, ни в какую не желая убирать со своего лица улыбку, — не стесняйся, не надо отвлекать сокурсников, обращайся сразу ко мне, — да что ж такое? Меня уже злят эти непрерывные зазывы «обращаться». — Обещаю, справлюсь не хуже Константина.

Глава 23

Воспоминание 99

31 мая

Туда-сюда, туда-сюда… сижу на траве, водя шнурком с привязанным к нему куском белой бумаги, а Бабай делает вид, что активно ее ловит. Только «активно» и Боб — в последнее время понятия несовместимые. Когда он был еще стройным котенком, то обожал такие забавы. Крутился волчком, хватая бумажную добычу, махал лапами так, что только успевай отдернуть руку, пока ее не превратили в фарш. Шерсть на затылке и по хребту вздымалась, а усы вздыбливались, будто хищник и правда вышел на охоту. Сейчас Бабай не настолько старый, насколько жирный, и наши игры заключаются в помахивании перед его носом игрушкой — с моей стороны, и ленивыми взмахами лапы — с его. Так и развлекаемся.

В двухчасовой перерыв между занятиями и ужином мы с Костей собирались отправиться в библиотеку, но его снова вызвал к себе Князев, и я осталась не у дел. А потому решила навестить в саду свою вредную животинку, потратить время с пользой, так сказать.

Бабай потихоньку раззадоривается, машет лапами активнее и даже пару раз задевает тыльную сторону моей ладони когтем.

— Говнюк ты, Биби, — возмущаюсь, выпустив из пальцев шнурок и зажимая порез второй рукой. Отвлек внимание своей толстопопостью и видимой ленью, а потом таки вмазал — в этом вся Бабайская натура.

— Биби — так звали робота в «Смешариках», — раздается рядом, и я вздрагиваю от неожиданности, вскидываю глаза. Янка стоит в метре от меня, спрятав руки в глубоких карманах своих штанов цвета хаки и перекатываясь с пятки на носок, будто не знает, куда себя деть. — У меня есть младший брат, — поясняет в ответ на мой удивленный взгляд. Я, в общем-то, удивлялась не ее познаниям в мультипликации, а тому, что она, наконец, решила поговорить.

— Потому и Биби, — отвечаю, усмехаясь. — И у меня нет младших братьев и сестёр, — да-да, я сама люблю этот мульт. Мой любимый персонаж — пингвин с немецким акцентом.

Янка смеется, качает головой, будто не веря своим ушам.

— Кошатница, ты точно чокнутая, — дергаю плечом — пусть думает, что хочет. — Я… это… — девушка подходит ближе и опускается рядом на корточки. — Извиниться хотела.

— Уже неактуально, — говорю, параллельно пытаясь распутать Бабая: за две минуты он успел перемотать длинным шнурком всю свою увесистую тушку вдоль и поперек. Котяра оскорблённо принимает помощь и бьет хвостом по газону.

— Актуально, — отрезает Кожухова. — Я себя говном чувствую. Понимаешь?

— Понимаю, — еще как понимаю. — Забей уже, — после вчерашних открытий о директоре и его пристрастиях мне стало понятно больше, чем хотелось бы. И обсуждать это особо не хочется.

— Людка… — продолжает Яна, будто не слыша меня, но тут же прерывается, не зная, как подобрать слова.

Ладно, помогу, чего уж там.

— Шантажировала тебя, — подсказываю. Та вскидывает голову, вглядываясь в мое лицо, будто спрашивая: «Знаешь?». Киваю в ответ на невысказанный вопрос. — Догадалась, — говорю. А если бы сразу врубила голову, то додумалась бы гораздо раньше.

— Вот черт, — вырывается у собеседницы.

То, что у Янки была связь с Князевым, а Аршанская об этом прознала и угрожала разболтать, теперь ясно как божий день. Какие преимущества дает мне эта информация? Никаких. Поэтому и не озвучиваю вслух.

— Проехали, — говорю. — Извинения приняты.

— Да уж, — со вздохом произносит Яна и протягивает руку. Молча вручаю ей шнурок, и Биби получает нового соперника. — У меня, кстати, никогда не было кота, — признается девушка в приливе откровенности.

— А у меня брата, — отвечаю ей в тон.

— Кота можно закрыть в кладовке, а с братом не прокатит.

— Наблюет, — возражаю со знанием дела.

Янка давится смехом.

Воспоминание 100

В итоге в библиотеку добираемся только после ужина. Читальный зал пуст, свет приглушен, и пожилая библиотекарь — единственный живой человек в этом огромном царстве старых книг и бесконечных стеллажей.

Беру литературу, заданную для самостоятельного изучения Борисом Юрьевичем, и усаживаюсь за свободный стол. Холостов взваливает на себя функцию вызнать что-либо о пропавшей книге. И, судя по тому, с каким умилением смотрит бабуся-библиотекарь на «читающего мальчика», у него в этом больше шансов на успех, чем у меня.

Щелкаю выключателем настольной лампы и раскрываю первую книгу. Вспомнив о совете Князева, захватила еще энциклопедию зелий. Надо же наконец узнать, в чем минусы настойки для чтения мыслей, о которых он говорил.

Нахожу нужное зелье по оглавлению, ищу страницу. Ну да, не панацея, как выразился директор: позволяет считать только мысли на данный момент, не гарантирует их правдивости, после употребления дает «откат», сухость в горле и головную боль. В общем, вещь забавная, но не слишком полезная.

Возвращаюсь обратно в оглавление. Так называемая «сыворотка правды» тоже существует — куда ж без нее? — но входит в число запрещенных, вредна для допрашиваемого, и юзать ее можно только при разрешении шишек из Совета. То есть, если мы таки найдем виновного в смерти Руслана, но не получим стопроцентных улик, фиг нам, а не допрос с пристрастием, если Совет не одобрит. С одной стороны, неплохо, учитывая то, что Князев по-прежнему числится в моем списке подозреваемых. С другой — где я, а где Совет? Я даже понятия не имею, как с ним связываются. Появились же они через несколько минут после обнаружения тела. Телепортируются?

Глава 24

Воспоминание 103

1 июня

— Лер, вставай, будильник прозвенел. Леееер!

Какой еще будильник? Отмахиваюсь от нарушителя моего спокойствия, как от надоедливой мухи, и крепче обнимаю подушку. Только подушка какая-то слишком мягкая и бесформенная. Одеяло?

Сообразив, наконец, что что-то тут не так, приподнимаюсь на локте и сдуваю с глаз упавшие на них волосы. Ну точно, одеяло — смятое, сбитое в кучу. А я сама в самом низу кровати и, судя по ощущениям в затекшем теле, последние пару часов я провела в неудобной позе, свернувшись в три погибели.

— Кабздец, — бормочу, проводя ладонью по лицу. Я же не собиралась больше спать.

— Проснулась? — оборачиваюсь: Холостов сидит на стуле у стола, подтянув одну ногу к себе и уперев пятку в край сидения, завязывает шнурки на кроссовке.

— Угу, — отзываюсь. — Часа два назад…

— Ааа, это радует, — меняет ноги. — А я уж было подумал, что чего-то не помню, и ты из-за меня уползла на отшиб. Я же к тебе не приставал? Домогаться плачущих девушек — это такое себе… — говорит беспечно, даже весело, а глаза серьезные.

— Не приставал и не домогался, — заверяю. Слезаю, наконец, с кровати и шлепаю босыми ногами в ванную. — Дождешься? — оборачиваюсь, уже взявшись за дверь.

— Ага, — Холостов усмехается, встает и приподнимает двумя пальцами ткань футболки на своей груди, — и в таком виде пойду на занятия.

Точно, это я вчера успела переодеться в пижамные штаны и майку, перед тем как лечь и депрессировать. Костя же выглядит так, будто только что вылез из центрифуги.

— Тогда беги, — отпускаю и торопливо прикрываю ладошкой губы, так как не могу победить зевок. Никогда, никогда нельзя снова ложиться спать, если уже проснулся бодрым с утра пораньше.

— А поцеловать? — Холостов подходит и собственнически притягивает меня к себе. Мой сонный мозг еще не успевает среагировать, как Костя быстро чмокает меня в нос и отстраняется. — Шучу, я еще зубы не чистил. Все, до встречи на уроках.

— Кость! — окликаю уже на пороге. Оборачивается. — С книгой-то что?

— На месте книга, — отвечает и скрывается за дверью.

Воспоминание 104

— Как книга может быть на месте? — рассуждаю, когда идем с подносами к столу во время обеда.

— Спокойно, — откликается Холостов. — Стоит себе на полочке.

— Но ее там не было! — возмущаюсь.

— Само собой. Я тоже вроде галлюцинациями не страдаю.

Чуть не рычу от бессилия. Ну как так-то?

Пока движемся через просторный зал столовой, на нас то и дело бросают косые взгляды. Ясно, все уже в курсе, где Холостов провел прошлую ночь. Вездесущие, блин. А мы, между прочим, просто спали рядом, как пионеры. Сразу отчего-то вспоминается старая шутка: если тебя незаслуженно обидели, вернись и заслужи. И тут же краснею от собственных мыслей.

Садимся за стол, но взгляды не прекращаются. Чувствую себя кинодивой под прицелом фотокамер. Здесь же уже все друг с другом, а еще половина с директором. Так какого черта именно наша пара привлекает столько внимания? Девочка-социофоб и популярный мальчик не могут быть вместе, поэтому? Или у меня просто паранойя. С досадой прижимаю ладонь ко лбу и на всякий случай касаюсь шеи, проверяя, на месте ли шнурок с блокиратором. Все, в ближайшие сутки не сниму на всякий пожарный, а потом буду таскать в кармане, чтобы всегда был под рукой.

— Расслабься, — советует Холостов, которому, кажется, и правда плевать на повышенное внимание со стороны сокурсников. Или этого внимания нет, а я сама чувствую себя преступницей, и поэтому так реагирую? На воре и шапка горит, так вроде говорится.

— Угу, — буркаю и прячусь за чашкой с чаем; делаю глоток и снова поворачиваюсь к Косте. — А что твоя тетя Марфа говорит?

— Она не моя тетя, — ржет.

Закатываю глаза.

— Да хоть фея-крестная, — ворчу. Мне не до шуток, правда.

Аллилуйя, Холостов становится серьезнее.

— Да ничего она не говорит. Мы же с тобой сами в базе копались. После Руслана никто эту книгу официально не брал.

— Но ее не было!

— А теперь есть.

— И это точно она?

— А это правильный вопрос, — соглашается Костя, — но тут я тебе не помогу, потому как память у меня не фотографическая. Вырванных листков нет. На вид все как надо. Марфа Григорьевна говорит, что ни на какой переплет или реставрацию книгу не брали. Следов магии на ней не ощущается, она лично проверила по моей просьбе. Так что я ничего не понимаю так же, как и ты.

— Не может это быть просто совпадением, — настаиваю. — Рус что-то нашел в этой книге, — Холостов помалкивает, в отличие от меня, не спеша ни сотрясаться от праведного гнева, ни выдвигать очередные безумные версии.

Самое поганое, что все версии уже изжили себя. Кто бы ни был в лаборатории, он затаился. Кто бы что ни сделал с книгой, он замел следы и вернул ее на место. Кто бы ни убил Русика, он сделал все чисто. Куда теперь-то? В том-то и дело, что в никуда: учиться и ждать, когда пришьют еще кого-нибудь. Или не пришьют, что тоже вариант — Руслана и его смерть просто забудут, будто ничего этого и не было.