Дом, в котором пекут круассаны

Пролог

Спасибо большое моей маме, которая с такой охотой ездила со мной в Санкт-Петербург.

Спасибо тем таинственным мотоциклистам, с которыми мы как-то познакомились — отчасти, вы виновны в создании этой истории.

.

Июнь, 2020 год Санкт-Петербург, Россия.

— Ты издеваешься надо мной? — не говорит, а рычит Илья, на ходу накидывая на себя кожаную куртку и кивая другу впереди. — Аня! Какая Думская? Мы же обсуждали с тобой это.

— Илюш, пожалуйста, давай без нотаций, — проговаривает девчачий голосок на том конце провода. — Да брось, братец, просто забери меня отсюда.

Вместо её озорного голоса — короткие гудки, а внутри у Стрелецкого всё кипит. Кипит от злости, от раздражения и гнева. Ей уже далеко не четырнадцать лет, и Илья серьёзно начал думать, что ей можно доверять; как оказалось — нельзя. Потому что стоило ему задержаться на одной точке дольше обычного, как девчонка прошмыгнула из плотных оков его опеки и упорхнула в сторону не самого благоприятного района. Думская. Боже, чем она вообще думала?

— Завтра скинешь мне на почту сверки бухгалтерии. Скажу, что делать. — кидает Илья новому администратору.

Звенит колокольчик над дверью, скрипит пластик двери и только тогда Илья может выдохнуть. Улица бьёт в лицо ледяным влажным воздухом, окутывая его мелкими каплями дождя. Стояло только начало лета. Ещё вчера школьники прощались со школой, а студенты с содроганием думали о приближающейся сессии. Около Казанского собора, напротив Дома Книги, распускались густые веточки сирени, заполняя своим сладким запахом лёгкие приезжающих в Санкт-Петербург туристов. Дни становились продолжительнее, и непроглядная тьма обходила Питер стороной даже ночами. Возможно, всё это могло бы повлиять на его душевное равновесие, но, увы и ах. Навалилось слишком много проблем, и загул Ани — далеко не главная. И, как это часто и бывает, если долго копить в себе что-то, рано или поздно это рвётся наружу; а вот чем — усталостью или психозом — всегда сюрприз. Судя по тремору рук, в этот раз выбор организма Ильи пал на второе.

Кирилл Воронцов, его верный друг и товарищ ещё со школьной скамьи, уже сидел на своём красном, отполированном до боли в глазах байке. Шлем висел на ручке, пока сам блондин чуть откинулся назад, переводя часть своего веса и веса мотоцикла на упёртую в поребрик ногу.

— Дай догадаюсь, твоя сестра опять учудила что-то? — Кирилл распахивает голубые глаза, поблескивающие хитрыми огоньками, уставившись на друга. — Может, оставишь девочку в покое? Анька не плохая же, ну. А подростковый психоз нужно пережить всем. Ну, знаешь там. Дешёвый алкоголь, похмелье, выкуренная на балконе сигаретка. Секс в туалете.

Илья так и замирает со шлемом в руках, подняв на Кирилла ошалевшие серые глаза. Пальцы стискивают пластик шлема с такой силой, что он грозился вот-вот покрыться трещинами. А Кирилл, заметив напряжение друга, тут же тихо смеётся, поднимая обе руки вверх.

— Ладно. Без секса в туалете.

— Прекрати свои шуточки, и помоги мне вытащить из этого гадюшника Аню, — Илья перекидывает ногу через свой чёрный мотоцикл и с силой бьёт по небольшой подножке.

Сталь оставляет на стопе неприятный ушиб, но когда зажигание проворачивается, становится немного легче. Будто бы вместе с выхлопным газом выходит это чертово тянущее чувство под грудью, которое так сильно мешает дышать.

Ничего не мешает.

Не мешает сильный ветер, не мешает мелкий противный дождь, капли которого своеобразным узором падают на шлем и лишают Стрелецкого нормальной возможности видеть дорогу; не мешает какое-то непонятное чувство тревоги, накрывающее его плотными волнами. Есть только он и дорога. Скорость одурманивает сильнее многих наркотиков, и если это можно назвать зависимостью, парень сидит уже очень и очень давно. Когда поворачиваешь газ, чувствуешь освобождение; словно все твои проблемы исчезают в пыльном облаке под массивными колёсами. Кому-то проще положить под язык химию и забыться, а Илье проще наблюдать за тем, как стрелка спидометра переваливает за сотню.

Илья знал о своих зависимостях как никто другой. Ещё девять лет назад, он, как обезумевший, разгонял свой мотоцикл до немыслимой скорости, не думая тогда ни о работе, ни о сестре. Тесный переулок встречает его громкой музыкой и кучкой полуживых пьяных тел, которые еле-еле волочат за собой ноги. Думская — всего лишь название, а сколько ассоциаций. Да каждый нормальный человек обходил эту улицу стороной, но не стоило отрицать, что любители острых ощущений не упускали возможности должным образом покутить здесь.

Стрелецкий тут слишком давно не был, чтобы не удивляться концентрацией пьяных молодых тел на один квадратный метр. Аня соизволила скинуть точное название клуба обычным текстом, и Илья был ей безмерно благодарен. Они с Кириллом останавливаются, и Стрелецкий стягивает с себя шлем, обращая взор серых глаз на друга.

— Иди пока без меня, никак не могу найти мобильник в сумке, — Кирилл морщится, запуская руку глубже в сумку.

Илья кивает, закидывает ключи в карман куртки. Неоновые вывески режут по зрачку, а желание выкурить сигарету опалило глотку. Шум и гул, вперемешку с музыкой давят на уши. Стрелецкий вытаскивает из кармана пачку Чапмана, зажимает меж сухих губ оранжевый фильтр и тянет на себя, внимательно наблюдая за входом. Вдруг ему повезёт, и тельце сестрицы само выползет наружу и ему не придётся заходить внутрь?

Чья-то хрупкая ладонь ложится ему на плечо, и Стрелецкий хотел было скорчить недовольное лицо, как взгляд цепляется за давнюю знакомую. Выкрашенные пепельные волосы едва касались худых женских плеч, а зеленые глаза сияют в свете неона так ярко и хитро, что Илья невольно замирает. Красная помада на губах изгибается в широкой улыбке. Женя Павлецкая какое-то время работала у него администратором в одной из студий тату, а год назад её отправили в маленькое кругосветное путешествие, благодаря которому они слишком мало виделись здесь, в Питере. Она куда больше общалась с Воронцовым, пусть все они втроём учились в одной школе и даже в одном классе. Хотя Стрелецкому хватало и её сториз в инстаграмме, чтобы поймать, где эта неугомонная девчонка сейчас.

Женя смеётся и улыбается ещё шире, по-дружески обнимая его. И Илья тянется ей в ответ, поглаживая хрупкую девичью спину.

— Какими судьбами, Илюш? — кричит она, стараясь перебить смесь разных музыкальных композиций, и сверкает хитренькими зелеными глазками, пока тонкие женские пальчики достают из пачки сигарету. — Я думала, ты уже вырос из подобного.

— Аня, — коротко и с улыбкой отвечает Стрелецкий, чиркая зажигалкой и поджигая сначала сигарету Жени, а потом только свою. — Ты же знаешь, для меня Думская — как триггер.

— Помню-помню, — Женя обхватывает красными губами фильтр, делая затяжку, а потом выдыхая дым в сторону. — Я тут не одна, так что мне надо идти, — девушка многозначительно кивает в сторону входа в клуб. — Кирилл говорил мне, что вы, всё так же, не изменяете своим традициям, да? Собираетесь по субботам в том загородном домике его родителей?

— Верно, — Илья дублирует движение Жени, делая затяжку и прикрывая глаза от выброса никотина в кровь. — Правда, последнее время с этим были проблемы. Я открывал новую точку тату-салона, и собирались мы, если повезет, раз в четыре недели. Так что ты ничего не потеряла, пока была… ах, я уже и запутался, где ты там была, лягушка-путешественница, — Стрелецкий заискивающе смотрит на подругу, пока Женя смеётся, похлопывая его по плечу.

— Но завтра же всё в силе? Отметим открытие новой точки и мой приезд, — Женя щелчком по сигарете стряхивает пепел в сторону. — Я пойду, иначе потеряю свою подружку. Знаешь, она не местная. Передавай от меня привет Ане. Безумно соскучилась по всем вам! — Павлецкая тушит сигарету, обнимает Илью на прощание и юркой змейкой ныряет в дверцу клуба, между плотно прижатых друг к другу тел.

Никотин медленно скользит по глотке, проникает в тонкие альвеолы, просачивается в кровоток, связываясь с мелкими молекулами кислорода. И это, кажется, одно из самых лучших чувств во вселенной, потому что если бы не эта порция табака, Илья бы извёл самого себя самостоятельно, без помощи пьяной младшей сестры.

Которая, кстати говоря, так и не вышла. Бычок падает в засорённый угол, а сам Стрелецкий заходит внутрь небольшого клуба, протискиваясь сквозь толпу, нервно подпирающую стены в коридоре. Музыка льётся из множества колонок, взгляд цепляется за каждую миловидную брюнетку, едва доходящую ему до плеча, но ничего хорошего из этого не выходит — Илья не видит ее. Хоть помещение было не таким уж большим, но вот так, стоя в толпе и ослеплённый яркими софитами, сложно как-то сориентироваться в пространстве и найти особу, которая раз за разом находит приключения.

— Ты где? — тут же кричит в трубку Илья, как только вибрация касается заднего кармана джинс, а экран показывает красноречивое ему, чей голос ждёт его на том конце телефонного звонка — «Аня».

— Ильюш, я дома уже, — еле-еле проговаривает девчонка, пока сам Стрелецкий готов был через этот самый мобильный телефон дать ей несколько подзатыльников.

— Ты, блять, шутишь так со мной?

— Я не выдержала и вызвала такси. Прости-и-и, — тянет она своим высоким голосом, пока Илья нервно подпирает барную стойку и напрягает слух, чтобы хоть что-то услышать. — Я спать, а то мне плохо так. Завтра поговорим. Все, люблю-целую!

— Вот сука, — шипит он себе под нос и переводит взгляд на высокий стеллаж с крепким алкоголем позади бармена. — Налей мне водки, можно две порции в один стакан, — ехать домой выпившим было не лучшим решением, но по-другому Илья сейчас не мог.

Пятитысячная купюра падает на стойку, заставляя молодого парня забыть все свои дела и заняться этим самым незатейливым заказом. Выпьет, успокоится, подышит воздухом, а потом — спокойно поедет домой, не срываясь на несчастного “ребёнка”. Губы смыкаются на тонком стекле, а голова запрокидывается. Жжёт глотку так, словно не сорок градусов в этом разбавленном пойле, а все восемьдесят.

— Вижу, Анюта всё-таки выскользнула из твоих сильных, братских лапок, — Кирилл вмиг оказывается около Ильи и кивает бармену. — Мне то же самое, что и ему. Я же говорил тебе, оставь сестру в покое. Гиперопека до добра не доведёт.

— Вот только советов мне сейчас не хватает.

В куртке тут жарко, но таскать в руках ее тоже не хочется. Чёрные кроссовки уже донельзя истоптаны пьяными телами, белая футболка ярко отражается благодаря неоновому свету. Илья рассматривает каждого, кто попадал в его поле зрения, но в итоге цепляется слегка опьяненным взглядом за одну. Невысокая хрупкая блондинка не вертела задом, как многие. Она не пыталась привлечь к своей персоне мужское внимание. Она танцевала для себя, словно через свои движения пыталась забыться, как забывается Илья с помощью высокой скорости. Губы растягиваются в улыбке, а сам Стрелецкий невольно идёт к ней, протискиваясь сквозь пляшущие тела. Через несколько минут он уже рядом, может различить россыпь родинок на ее спине и стойкий запах ее парфюма, смешанного с потом. Парень наклоняется чуть вперёд и, все так же, пытаясь перекричать громкую музыку, произносит:

— Красиво танцуешь.

Она оборачивается. Так странно, оборачивается она, а вверх дном внутри встаёт всё у Илья. Взгляд скользит по тонким чертам её лица, по красиво складному телу, по карим и тёплым глазам. Смотрит, глаз отвести не может, и невольно улыбается самому себе.

Она отвечает что-то: но то ли Илья был так зачарован её карими глазами, то ли общий шум вокруг не давал ему услышать лепет её голоска. Но даже если бы Стрелецкий и услышал, то найти ответа быстро он бы не смог. Потому что был полностью поглощён ей. Музыка будто затихает, все танцующие исчезают, оставив их наедине. И это странное чувство растекаемся густым мёдом по груди, вниз, к рёбрам, заставляя Стрелецкого улыбаться, словно умалишенный.

Переход между песнями плавный, и народ на танцплощадке воет от предстоящей композиции. А девушка не может сдержать восхищённо вздоха, распахивает карие глаза. Свет софитов обжигает глаза Ильи, потому что он просто не может отвести взгляда — стоит и пялится, как какой-нибудь идиот.

Тихий хлопок тонет в череде звуков. И девушка откидывает голову назад, но Илья продолжает смотреть на неё. С потолка сыплются разноцветные конфетти, которые блестят в свете софитов. Они, словно падающие звёзды. Сбудется ли желание, которое он загадает? Блондинка вытягивает руку, чтобы поймать одну блестящую фольгу, чуть сжать их в пальцах и отпустить. Яркие блики мелькают перед глазами, заставляют его поморщиться, прикрыть глаза на секунду ― его начинала одолевать головная боль. И в эту короткую секунду ему вспоминается недавний разговор с Кириллом.

— Свобода не в том, чтобы толкаться телами в узком ярко-освещённом пространстве под бит, — он упирался ногой в поребрик, чтобы придержать мотоцикл, неотрывно наблюдая за тем, как настроение друга переваливается от задорного и загадочного до упёртого и проницательного.

Кирилл знал Илью достаточно, чтобы одним только взглядом уличить его в десятках одиноких скитаний от бара до бара в попытке отыскать «то самое» настроение. Но Стрелецкий не собирался сдаваться без боя, даже в тот момент, когда его друг ехидно захохотал.

— Ещё скажи, что тебе это не нравится.

— Тогда ты отстанешь от меня?

— Нет, конечно, — беззлобно ответил Воронцов и пожал плечами, направляясь к своему мотоциклу. — Потому что я тебе не верю. Ты всегда был сумасшедшим на всю голову и никогда не отказывался от возможности расслабиться. Неужели что-то поменялось?

Проблема была в том, что внутри Ильи клокотало слишком много разнообразных чувств. В такие моменты особенно важно было выудить из потока что-то одно и сосредоточиться, чтобы неровный ритм эмоций не отразился на его собственном поведении. Но никогда ещё прежде ему не доводилось отказывать Кириллу, а потому Илья надел шлем, затянул ремни и одним движением опустил забрало. У него было около получаса, чтобы позволить себе расслабиться. Сжав в своих руках рычащего металлического зверя, позволить ветру впиваться в кожаную куртку ледяными когтями и дарить чувство нескрываемого восторга. Жажда адреналина ускоряла их обоих. Обгоняя машины, пересекая перекрёстки на свой страх и риск, игнорируя красные огоньки, они поддавались соблазну жить так, как будто завтрашнего дня уже не будет. И всю свою жизнь он прыгал от островка к островку, отчаянно, крепко, хватаясь за края, лишь бы не утонуть. И Кирилл всегда был рядом. Мчал на той же скорости, орал что-то, чтобы перекричать ветер и задорно вилял задницей мотоцикла, чтобы призвать к действию. Потому что без этого мир, казалось, может просто исчезнуть.

Обычно Илья не смотрел так пристально. Не ловил детали общей картины и не прилипал к ним своим жадным взглядом. В иные дни он не придал бы этому значения. Не увидел бы вскидывающуюся руку, переполненное эмоциями лицо и каплю истинного восторга, смешанного с чем-то ещё. Так сложно было вычленить этот изумруд из горы других самоцветов, протиснуться через потные тела и не потерять по дороге самообладание. Но так легко при этом оказалось коснуться пальцами волос, чтобы добраться до самого уха. Ему не показалось, незнакомка обладала истинно завораживающим шармом, от которого по спине бежали мурашки.

— Не хочешь познакомиться? — он улыбнулся, когда она отшатнулась, пристально изучая её приятные черты, и потянулся навстречу магнитом, когда она притянулась поближе, чтобы услышать то, что он непременно должен был повторить слово в слово.

— Pardon?

То, с какой невероятной грациозностью она приблизилась, с каким дрожащим ласковым тембром шепнула на французском, неосознанно изменило тот посыл, с которым он обратился к ней изначально.

— А ты научишь меня французскому поцелую, маленькая французская пташка? — срывается с его сухих губ.

Илья вытянул вторую руки, цепко хватая девушку за талию, сокращая последнее расстояние между ними и игриво покачнул бёдрами, напоминая об острой необходимости танцевать, пока песня не достигла своего завершающего акта. Яркая игривая улыбка озарила его лицо, и юноша с интересом опустил взгляд ниже её карих глаз, на мягкие губы, которые так хотелось поцеловать, вопреки всем правилам.

Феерия продолжается. Он опустил шершавые и сухие ладони на чужую талию, которую ту же крепко и волнительно сжал, повел пальцами вверх, очертив ребра тогда, когда большие пальцы игриво прошлись под девичьей грудью в ловкой и неуловимой ласке.

Она не отвечает ему, словно хочет остаться в его голове «таинственной французской пташкой». Завтра утром он будет думает, что она какая-нибудь иностранная туристка, наивно забредшая в чертоги этого Ада — иногда нам всем хочется создать вокруг себя «сказку» и «легенду». Так пусть сегодня будет этот день. Она пришла сюда в надежде на веселье, ровно, как и он. И веселье само нашло их. Веселье в виде прекрасных карих и серых глаз. Он просит показать ему французский поцелуй. И будь девушка потрезвее на пару шотов с текиллой, она бы сказала ему, какой он негодяй и как этот подкат устарел. Но незнакомка не трезва, и этот «дешёвый» подкат ей нравится, что вполне заметно по расплывшейся по губам улыбке.

Кислая конфета, которую девушка катала внутри своего рта, бьётся о зубы и подразнивающее выглядывает в коротких промежутках. Блондинка делает вперёд те несчастные пол шажочка, которые разделяли их; становится практически вплотную. Пальцы одной из её рук скользят по его плечу, вверх; ноготками она едва царапает кожу между воротом майки и началом роста волос — потому что ей нравится его рваный, нетерпеливый вздох. Это действует почти так же опьяняюще, как выпитый алкоголь. И она тянется за этим «опьянением», привстаёт на носочках своих кроссовок.

Сомнительные встречи, короткие свидания от бара до постели ближайшего мотеля под рык мотора и визг уцепившейся сзади девчонки. Сорванный хриплый голос, около десяти выкуренных сигарет и удивительное облегчение, когда это колесо впечатлений заканчивается трусливым бегством очередной красотки. В таком обезумевшем ритме он что-то в себе ломал, раз за разом возвращаясь на исходную позицию, чтобы в этот раз ощутить, что что-то меняется. Ничего при этом не становилось иным. Обезумевший мир оставался таковым, мерцая перед глазами сапфирами и бриллиантами, а скука обнимала со спины и смеялась так раздражающе, что хотелось её послать. Мир ждал, когда Илья сломается. Терпеливо перебирая одни и те же мотивы, захватывая во власть секундным эмоциональным всплеском, а после разбивая всё это, такое важное, вдребезги у него под ногами.

Этот механизм сломался где-то посередине. Заржавевшие шестерёнки заскрипели под зубами, задрожали и прекратили своё бешеное вращение. Мир сфокусировался, сжался до границ их собственных тел, сдавил и замерцал, ослепительно отскакивая от зеркала её карих глаз. Он мог положить руку на сердце и заявить, что виной тому был не алкоголь. Она была такой обжигающей в своей красоте, что не смотреть на неё было невозможно. Несмотря на отзывчивость, с которой она приблизилась к нему, Илья ощутил, что она абсолютно не такая, как все остальные. В ней переплеталось так много всего, о чём вслух говорить было излишне пошло и неправильно, что он тяжело выдыхал без слов, не способный переключиться на свои правила игры. Ему было слишком интересно смотреть на то, как её восторг туманит голову им обоим. Как конфетти на её волосах мерцает от каждого движения, в который она так старательно вкладывает всю свою остаточную энергию.

Она напоминала ему одно из тех фэнтезийных существ, про которых читала Аня. Фея, нимфа, фейри, прекрасная гурия. Она словно не была реальностью вовсе, а лишь плодом его больной фантазии. И Илья искренне боялся того, что как только его губы коснутся её — она просто исчезнет.

Её губы совсем нежно, практически невесомо обхватывают его нижнюю, немного оттягивая. Словно бросает вызов, дразнит. Или даёт возможность забыть об этой затее? У него внутри всё трепещет, когда он отвечает на маленькую игру незнакомки. Это был зелёный сигнал, и девушка зарывается пальцами той руки, что недавно царапала кожу на шее, в его волосы, вторую руку кладя ему на плечо. Поцелуй со стороны блондинки был мягким, тягучим, как самая сладкая карамель. Она не давала ему перейти в страстный, мокрый, глубокий, просто потому что хотела, чтобы он запомнил её поцелуй именно таким — неторопливым; сладким до скрипа в зубах от сахара. Чтобы прокручивал его в голове и сходил с ума.

Чтобы он никогда в своей жизни не смог забыть её.

Металлический звук надрывается из колонок, а софиты бьют по глазам, размывая мир до черно-белых пятен, вызывая секундную слепоту. Однако это не мешает мужчине найти девичьи губы и встретить их в по-истине вальяжном и неспешном поцелуе. Пусть его уста двигались до безобразия медленно и неспешно, каждое движение и полумера способствовали тому, чтобы под ребрами горел пожар. Когда горячий язык мажет поперед губ напротив, удается уловить привкус кислоты. Именно этот вкус выжигается где-то в чертогах разума клеймом памяти. Ярчайшее воспоминание. Сейчас уж точно. Фаланги пальцев еще раз с нажимом гладят девичьи ребра, живот, опускаются на бедра, но в ту же секунду ритм музыки сменяется, и Илья спешно отстраняется, он смеется, берет дистанцию для танца, для немного резковатых, но таких искренних движений телом. Вновь наступает на незнакомку, спешит закрутить ее в новом движении, раздразнивает, обманывает тем, что отстраняется и в следующее мгновение одними губами кусает ее скулу. Замирает. Напористо целует подле мочки, виска, вновь в губы, но промахивается "клюнув" в щеку, и даже это вызывает новую вспышку заразительного смеха. Он снова склоняется к ней, и целует заново.

Телефон издаёт нетерпеливую вибрацию в переднем кармане её джинс. Но девушка не отстраняется сразу. Кончик языка подхватывает кислый кругляшок конфеты, давая ему ощутить сводящую губы кислоту. Пусть он запомнит всё так. Незнакомка отстраняется медленно, неспешно, словно хочет оттянуть этот момент дольше. Её губы соскальзывают в уголок его губ, оставляя прощальный поцелуй.

И снова сводящую скулы сладость заменяет кислота. Он распахивает свои глаза, неотвратимо наблюдая за тем, как её хрупкий силуэт отдаляется от него достаточно для бегства. Илья уже тогда точно знал, что она сбежит, ускользнёт в толпу и не оставит ему ни секунды для равенства в этой суматошной погоне. Но именно этим жестом, обрамляющими чувственным поцелуем, она заинтересовала его.

— В двенадцать часов карета превращается в тыкву, а платье в лохмотья, — тихо шепчет ему в губы блондинка, в надежде, что её голосок пробьется сквозь громкую музыку. — Как жаль, что я не могу оставить тебе свою «туфельку».

— Ты могла бы оставить мне свой номер телефона.

— Это слишком просто, не находишь? — в глубине её карих глаз просыпаются ехидные чертята, заставляя Илью прикусить нижнюю губу. — Я не верю в судьбу, но… — девушка лёгким движением руки стягивает с указательного пальца золотистое тонкое колечко. — Если это всё-таки судьба и мы встретимся вновь, верни мне его. Не забудь, оно очень дорого для меня.

Илья щурится, сквозь блики света улавливая игривые искорки в карих омутах. Отпускает её бёдра, ещё секунду назад едва ли не трущиеся о тело в жарком порыве, и вытягивает ладонь, чтобы принять этот скромный подарок от незнакомки. Илья опускает голову, чтобы посмотреть на колечко, а когда поднимает взгляд — её уже и след простыл.

Толпа движется, как будто никогда не видела её. Свет мерцает под потолком, зайчиками отскакивая от стен. Музыка медленно сменяет свой ритм, поднимая гул возбуждённой толпы и он стоит посреди этого безумия, крепко сжимая в руках колечко. С одной только мыслью в голове: нужно было успеть украсть у неё конфету. И становится так до безумного смешно, так тесно в груди от этих чувств, что он разрывается оглушительным смехом и плавно вытекает обратно к барной стойке, где Кирилл в одиночестве выпивает без него уже второй стакан.

— Ты же знаешь французский, да? Как будет в переводе «маленькая французская пташка»?

— «Petit oiseau français», а что? — Кирилл непонимающе хмурится, замечая на его лице чрезмерное количество разных эмоций, но Илья его будто бы уже не слышит. Только сидит и вдумчиво смотрит на сжатую руку, не собираясь отвечать на десяток новых вопросов, льющихся ручьём от друга. Будто солнце, которое решило выглянуть из-за туч, просто чтобы заглянуть в его хмурую обитель. Осторожно, цепко, она находила когтями самые чувствительные места и взгляд её лучился: «Кем бы ты ни был, смотри на меня. Смотри на меня. Смотри на меня». Илья поддавался. Закрывал глаза, чтобы всеми клеточками своего тела прочувствовать пьянящую сласть поцелуя. Сдерживая свои желания, сжимая пальцами её бока, без излишнего фарса и неосторожности. Пока в голове взрывались целые галактики, он записывал всё, что только мог себе позволить, на маленькую баранку. Пауза. Пауза. Ему срочно нужно поставить этот мир на паузу.

Наверное, об этом стоило забыть сразу, как только он добрался до дома. Пьяный, навеселе, старающийся выбить из головы яркое неоновое воспоминания этого вечера, Илья старательно игнорировал ту слабость, с которой дотащил колечко до своей норы. Ощущение складывалось таким образом, будто он привёл домой свою суженную и теперь с щепетильностью избирал ей достойное место на комоде. Сбросив на пол стопки газет и бумаг с зарисовками новых идей тату, небрежно начерченных тушью и чёрными маркерами, он высвободил для него больше места, чем нужно было. Он даже измерил, чтобы в каждую сторону на длину пальца не проникало ничего из его собственной жизни. Такой незримый барьер, который наверняка должен был изгнать заразу до рассвета, после произношения правильного заклинания. Но ни душ, ни уютная постель не помогли. Илья лежал, поглядывая в щель между неплотно стянутыми шторами и одними только губами повторял то, что сказал ему друг. Уснуть не получалось. Кислота, смешанная со сладостью, странно напоминала о том, что мир вокруг сфокусировался, так сильно, как никогда ещё прежде. Илья матерился, переворачивал подушку холодной стороной вверх, пил воду, ел остатки пиццы со вчерашнего дня и всё шептал-шептал это чёртовое заклинание. А оно не срабатывало.

— Петит оисесу франциас. Блядь, сучка. — в груди закончился кислород.

Илья судорожно выдохнул, сел на постели и потянулся за сигаретами, но вместо этого обнаружил под пальцами тонкую линию холодного кольца.

Притянув к себе маленькую безделушку, он осторожно взглянул через её пустоту на мир и поднялся на ноги. Пришлось потратить некоторое время, прежде чем в завалах собственных вещей юноша отыскал тонкую цепочку, на которую незамедлительно повесил кольцо. А следом эта конструкция оказалась на его шее. Илья выкурил три сигареты, прочитал заклинание ещё раз, на всякий случай. И только после этого измотанный организм дал ему возможность уснуть. Чтобы в грёзах она явилась к нему с лукавой улыбкой, впилась когтями в натянутые мышцы у самой шеи и шепнула, едва касаясь губами его губ: «Pardon?». В этих карих глазах, казалось, отражались все цвета мира, взрываясь и расползаясь до каймы её радужки маленькими прямоугольниками конфетти.