Узы магии. Дуэт с герцогом сирен

Восемь

Внезапно я переношусь на пляж с белым, как кость, песком, настолько мелким, что кажется, будто он мерцает и переливается всеми цветами радуги. Волны бьются о мощные корни, по размеру не меньше корпуса корабля, которые обвивают песчаный участок на манер птичьего гнезда, а вверху сплетаются в массивный ствол дерева, состоящий примерно из тысячи других стволов поменьше, соединенных в единое целое. Это дерево настолько высокое, что его верхние ветви пронзают небеса и теряются среди облаков.

Сам пляж усеян кусками древесины. Часть из них того же золотисто-коричневого оттенка, что и высящееся над всем дерево, другие бледно-пепельные – выцвели от долгого лежания на солнце.

Наверное, это и есть то самое Древо жизни и окружающий его пляж, о которых только что рассказывал Шил. Но почему… как я сюда попала? Волнующие и в то же время интригующие вопросы. Вероятно, мне следует бояться, однако лучшие годы жизни я провела, путешествуя по неизведанным местам, о которых другие не осмеливались даже мечтать.

Поворачиваю голову, и мир размывается по краям, как будто подернут легкой дымкой. Здесь не ощущается тепла песка, не слышно шепота ветра. Все кажется каким-то тусклым, бездушным.

И тут в дальнем конце пляжа, рядом со стволом дерева, я замечаю две фигуры: пожилую женщину и молодого мужчину. На первый взгляд они похожи на людей, но стоит присмотреться ближе, в глаза бросаются небольшие хрящевые отростки, которые поднимаются по щекам и переходят в похожие на плавники уши, свойственные сиренам. Светлую кожу покрывают характерные узоры. Однако между этими двумя и знакомыми мне сиренами есть одно заметное отличие: мужчина и женщина пусть неуклюже, но передвигаются на двух ногах, медленно приближаясь к главному стволу. Не свожу с них глаз, силясь понять, кто передо мной. Какие-то иные существа? Или же сирены способны превращать хвост в ноги? Второй вариант представляется более вероятным.

В воде они могущественные, неодолимые повелители морей… но на суше похожи на едва вставших на ноги оленят.

Еще раз оглядевшись по сторонам, направляюсь в их сторону. Учитывая, как медленно они идут, догнать этих двоих не составит труда. Примерно на полпути становится заметно, что вдоль позвоночника юноши тянется узкая полоска чешуек слишком знакомого бирюзового оттенка, исчезающая под набедренной повязкой.

– Уже недалеко, – произносит женщина, не шевеля губами. Интересно, могут ли они на суше общаться словами, как люди? Признаться, странно видеть, что сирены вообще способны ходить на двух ногах.

– Мама, у меня такое чувство, будто я сейчас засохну и рассыплюсь на части. – На вид юноше не дашь больше пятнадцати, и то по самым великодушным меркам.

– Ты справишься. Осталось совсем немного. Я не стала бы взваливать на тебя бремя, которое тебе не по плечу. – Женщина тепло улыбается сыну. В глаза бросается сходство между ними. Пусть ее распущенные волосы ниспадают до талии, а у юноши острижены совсем коротко, у них одинаковые волевые подбородки, а острые взгляды выдают в обоих умные и душевные натуры. – Скоро мы вновь окажемся в воде.

Он продолжает идти вперед, превозмогая себя с каждым решительным шагом, однако, несмотря на всю целеустремленность, теряет равновесие, спотыкается и падает. Женщина мгновенно оказывается рядом, чтобы помочь ему подняться. Она явно гораздо лучше умеет управляться с ногами.

– Я сумею, справлюсь, – настаивает он со свойственной юности упрямой гордостью.

И женщина отходит, позволяя ему самостоятельно встать на ноги.

– Добрый день, – говорю я, но они даже не оборачиваются.

Признаться, меня это не слишком удивляет. Чего-то подобного стоило ждать, ведь я давно иду следом, а они ни разу даже не покосились в мою сторону. На этом пляже больше нет ни души, так что они не могли меня не заметить… если бы вообще видели.

В итоге мать с сыном добираются до подножия дерева, где в самом стволе вырезан дверной проем, прикрытый ветвями и лианами на манер природной решетки, отгораживающей его от всего мира. Впрочем, кто-то уже пытался проникнуть внутрь, поскольку из пяти обрезанных древесных лоз, будто из свежих ран, до сих пор сочится темно-красный сок.

– А теперь давай, как мы тренировались, – наставляет женщина.

Мальчик, точнее юноша, – судя по всему, молодой Ильрит, – опускается на колени, кладет ладони на дверной проем и, запрокинув голову к небу, выпускает на волю песню, которая вплетается в падающие серебряные листья. Его голос, не обретший еще мужской глубины, берет резкие, почти пронзительные ноты.

От этого звука начинает покалывать кожу на предплечье – первое настоящее ощущение, появившееся с тех пор, как я сюда попала. Окидываю взглядом узоры на собственной руке. Такие же, как всегда.

Когда песня заканчивается, оба выжидающе смотрят на дверь.

– Я не слышал ее песню, – бормочет Ильрит, опуская плечи.

– Я тоже, – соглашается женщина голосом, в котором слышится ободрение, смешанное с усталостью и унынием. – Ее голос молчит уже несколько столетий. Даже старейшие из нас не слышали ее слов. Здесь нечего стыдиться.

– Но я думал, леди Леллия сможет подсказать нам другой выход. – Юноша так и стоит, сгорбившись, спиной к матери. Следующие слова он произносит так тихо, что, будь они сказаны обычным голосом, вряд ли я бы их услышала. – И я смог бы помочь…

– Мальчик мой, для тебя лучший способ помочь – это принять на себя обязанности, для которых ты был рожден. – Женщина опускается рядом с ним на колени.

– Если я соглашусь, то ты… ты… – Его голос срывается.

– Я сделаю все, что должна для защиты тех, кого люблю. – Она садится и крепко прижимает сына к себе, целует в висок. – А теперь ты должен приложить все силы, чтобы защитить наш дом, тех, кого мы любим, твоих сестер и отца.

– Я не готов. – Ильрит прячет лицо в ладонях. – Я едва могу спеть песню, чтобы ступить на ее святую землю.

– Ты будешь готов, когда придет время, – заверяет мать, спокойно, даже отстраненно уставясь поверх плеча сына куда-то за горизонт.

– Неужели нет другого выхода?

– Ильрит… – Она вновь возвращает внимание к сыну, потом смотрит на дерево, которое возвышается над головой. Ее губы сжаты в жесткую, решительную линию, но глаза наполняет печаль. – По словам герцога Ренфала, лорд Крокан потребовал, чтобы каждые пять лет ему приносили в жертву женщин, полных жизни и обладающих грацией леди Леллии. За это знание он отдал свою жизнь. Прежние жертвы не помогли, наши моря становятся все более опасными.

– Да, но почему именно ты? – Он поднимает взгляд на мать.

Она убирает прядь волос со лба сына. В объятиях матери любой мужчина превращается в мальчика.

– В ком больше жизни, чем в правительнице герцогства Копья? Кто изящнее, чем я с Острием Рассвета в руке? Кто может быть лучше, чем певица Хора? – Она растягивает губы в улыбке, которая не отражается в глазах. – Мой долг, как и твой, – любой ценой защищать наши моря и наших подданных. Ты должен принести присягу, чтобы началось мое помазание.

– Не думаю, что смогу… – Он стыдливо отводит взгляд.

– Конечно, сможешь.

– Сделай это! – раздается новый голос, который я уже слышала.

Оборачиваюсь через плечо. Позади меня на пляже появляется знакомый взрослый Ильрит с привычным хвостом вместо ног, который здесь, на суше, просто парит в воздухе.

– Ильрит?

Он почему-то не слышит. Возможно, для него я тоже невидимка, поскольку герцог бросается мимо меня прямо к своему молодому двойнику.

– Ильрит, что это за место? Что происходит? – пытаюсь выяснить я.

Ильрит, источая ненависть и презрение, нависает над своим младшим «я», тогда как юноша отталкивает руки матери и снова опускается на землю возле двери дерева, но на этот раз не прикасается к ней ладонями. Взрослый Ильрит старается подтолкнуть свою младшую ипостась вперед. Гневно хмурится, напрягая мышцы, отчетливо видимые в солнечном свете. Однако юноша, будто вылепленный из свинца, даже не замечает, как напрягается его взрослый двойник.

– Ильрит! – кричу я.

– Сделай это! – велит он младшему. – Не тяни! И не удерживай ее!

– А теперь поклянись хранить верность древним богам и защищать Вечноморе, – мягко наставляет его мать. – Принеси свои клятвы, чтобы владеть Острием Рассвета.

– Мама, я… – Юный Ильрит, не обращая внимания на себя старшего, даже не двигается с места.

Женщина порывается еще что-то добавить, но со вздохом закрывает рот и с легким наклоном головы смиряется с происходящим.

– Хорошо, – уступает она и снова опускается на колени рядом с сыном. – Ты очень юн, и я слишком многого прошу. Ни одному другому герцогу или герцогине еще никогда не приходилось в столь раннем возрасте приступать к выполнению своих обязанностей. Если ты не готов посвятить свою жизнь Вечноморю и в качестве герцога Копья принять Острие Рассвета, то не нужно себя принуждать.

– Омерзительный, жалкий, слабый, трусливый, – вскипает Ильрит, стискивает руку юноши и пробует прижать ее прямо к дереву. Но он не в силах повлиять на происходящее в этом мире.

– Ильрит, это твои воспоминания? – осмеливаюсь спросить я, не находя другого объяснения. Он по-прежнему меня не слышит.

Юный Ильрит смотрит на мать, и в его глазах появляется страх, уязвимость. Он напуган, но в то же время испытывает облегчение.

– Ты уверена, мама?

– Да. Принимая эту обязанность, ты должен быть к ней готов. Это честь, а не проклятие, – тепло улыбается женщина.

– Но помазание… – начинает юноша.

– Не займет много времени. – Она обнимает сына за плечи и помогает ему подняться на ноги. – К тому времени, когда придется всерьез взяться за дело, тебе исполнится девятнадцать. Не сомневаюсь, тогда ты будешь готов принять Острие Рассвета.

Несмотря на очевидные усилия сдержать эмоции, в глазах юного Ильрита появляется блеск, начинают слегка подрагивать губы.

– Ты стыдишься меня?

Каким-то образом, даже на суше, на неуклюжих, неловких ногах, эта женщина двигается невообразимо быстро. Обняв сына сзади за плечи, она прижимается губами к его лбу.

– Нет. Никогда, мой мальчик.

– Да! – продолжает поддевать младшего более взрослый Ильрит в стремлении заставить того принять на себя обязанности герцога. Но его усилия тщетны. Исчерпав все силы, он опускает плечи. – Да. – В его голосе мешаются злость и слезы. – Она всегда будет стыдиться тебя, жалкий трус. Из-за тебя ее смерть оказалась напрасной… она не смогла в достаточной степени разорвать узы, которые привязывали ее к миру смертных, и подавить гнев.

– Ильрит, перестань. – Делаю шаг вперед, но он по-прежнему не реагирует на мое присутствие.

– Ты мой сын, свет древа моей жизни. Я никогда не буду тебя стыдиться. – Она гладит сына по голове, а после с ободряющей улыбкой разжимает объятия. – А теперь вернемся в море. Придем сюда снова через несколько лет.

Они направляются прочь с пляжа, но старший Ильрит за ними не следует. Опустившись на песок, где только что сидел его младший двойник, он поджимает хвост и прячет лицо в ладонях.

– Вернись и исполни свой долг, трус… – Наклонившись вперед, он зарывается руками в песок и издает крик, от которого мир вокруг нас раскалывается на части. – Сколько можно напоминать мне о моих неудачах? Сколько еще раз я должен наблюдать за твоей смертью? – Ильрит откидывается назад и вытягивает руку, словно пытаясь дотянуться до матери, находящейся далеко за пределами его досягаемости.

Неторопливо, но целеустремленно подхожу ближе. Все его слова ощутимой болью отзываются внутри, как будто меня терзает собственная мука. Агония Ильрита сотрясает самые основы призрачного мира, по нему змеятся трещины-молнии, полные тьмы, и в какой-то миг он разлетается вдребезги, словно зеркало, которое швырнули о камень. Между краями сломанных изображений тянутся призрачные руки, цепляясь за границы этой реальности.

– Ильрит, думаю, нам пора.

Кладу руку ему на плечо, однако мой взгляд неуклонно притягивают чудовищные твари, которые стараются разорвать на части этот сон, ставший ночным кошмаром. За расщепляющейся картинкой воспоминания движутся лица; наружу пробуют прорваться существа, от которых крошечные волоски на затылке встают дыбом.

Сам герцог, неподвижный, будто статуя, невидяще уставился на клочок песка прямо перед дверью. Его кожа холодеет, теряет блеск, потом и краски.

Я опускаюсь рядом с ним на колени, склоняю набок голову и заглядываю ему в лицо. Он по-прежнему меня не замечает.

– Это нереально, – поясняю я, хотя все происходящее сейчас – дрожь земли, рев монстров, которые преследовали меня и в моих собственных снах – кажется вполне настоящим. Надеюсь все же, что на самом деле этого не существует. – Нужно уходить из этого места, и поскорее. Все это осталось в прошлом, Ильрит. Жизнь идет своим чередом, и ты тоже должен жить дальше. Нет смысла терять себя в воспоминаниях, которые невозможно изменить. Необходимо двигаться вперед.

Ильрит даже не шевелится.

Чуть смещаюсь в сторону, стараясь оказаться прямо перед ним. Теперь он просто не может меня не увидеть.

– Ты должен увести нас отсюда. Не знаю, что происходит, но, думаю, Лусия прислала меня сюда именно за этим. Ты должен вернуться в реальный мир вместе со мной.

– Никчемный трус, – шепчет он с неприкрытой ненавистью. – Если бы я только… отпустил ее. Но я не смог. И не сумел услышать слова Леллии. Я удержал ее. Она была слишком хороша, чтобы умереть. В тот день следовало предложить меня, не ее.

Его слова ударяют, будто кинжал между ребер. Я резко втягиваю воздух, тянусь к нему и крепко сжимаю его руки.

– Я понимаю, – шепчу я. – Знаю, каково чувствовать себя обузой для всех, кто рядом с тобой. И как бы сильно ты ни старался, этого всегда недостаточно. Ты не можешь любить их в нужной мере и принести ради них подходящие жертвы…

Герцог по-прежнему не реагирует, все так же смотрит сквозь меня, а мир вокруг нас продолжает содрогаться. По краям сгущаются тени, постепенно разъедая все детали.

– Ильрит, – твердо начинаю я, – ты единственный способен вытащить нас из разрушающейся реальности. Ты уже не тот прежний мальчик и несешь ответственность за своих подданных. Ты им нужен. И мне… – Слова застревают в горле. Я сглатываю и силюсь вытолкнуть их наружу. Внутри все переворачивается, подступает тошнота, однако от правды не скрыться. Сейчас не время и не место для гордости. И как бы я ни боялась вновь оказаться зависимой от другого существа, нельзя поддаваться этим страхам. – Ты нужен мне, Ильрит.

Он моргает, и на его лице мелькает узнавание.

– Виктория? – мысленно шепчет герцог. В том, как он произносит мое имя, есть нечто неожиданно интимное, особенно учитывая, что мы до сих пор держимся за руки.

– Ильрит, мы… – Говорить достаточно быстро не получается.

Меня прерывает громкий рев, и над пляжем проносится неистовый порыв ветра, заставляя стонать и трескаться корни дерева. Их обломки падают в бледное море. Вдалеке сгущается туман, и в нем проступает лицо, застывшее в вечном злобном крике. Облик самой ненависти.

Ильрит снова горбится и утыкает ставший пустым взгляд в песок, вновь цепенеет, превращаясь в неподвижную статую.

– В чем был смысл всего происходящего? И имелся ли в нем хоть какой-то смысл? Неужели боги и вправду покинули своих наместников?

При упоминании о богах кошусь на собственное предплечье. Именно их слова и песни узорами начертаны на моей плоти. Лусия отправила сюда меня, поскольку я обладаю их магией. Перевожу взгляд со своей кожи на отдаленное лицо, становящееся все четче по мере приближения.

Понятия не имею, что нужно делать, но…

– Ильрит, певица из меня никудышная. Смотри, на что ты меня толкаешь. – Он никак не реагирует на мои горькие слова. Проклятье. – Что ж, ладно. Ничего не остается…

Я открываю рот и начинаю петь. Не мысленно, а голосом. Выдаю несколько дрожащих нот – жутких донельзя. Вокал мне никогда не давался. И все же я выпеваю слова, инстинктивно приходящие на ум, так, как мне представляется правильным.

Ильрит приходит в себя и чуть шире раскрывает глаза. Я сразу прекращаю петь. Он хватает меня за разрисованное предплечье.

– Ты пела.

– Я предупреждала, что ужасно пою.

И все же он смотрит на меня с восхищением, как будто видит перед собой искуснейшую примадонну. Однако мгновение быстро проходит. Ильрит озирается по сторонам и наконец замечает, как рушится мир вокруг. Ничуть не удивившись, он тихо вздыхает, выдавая крайнее изнеможение, более глубокое, чем самая большая в мире океанская впадина. А после бросает взгляд на приближающееся к нам лицо, будто бы стремящееся поглотить весь этот остров целиком.

– Нам нужно идти, – настаиваю я.

– Тебе здесь не место. – Герцог поворачивается ко мне, и на мгновение меня накрывает горе, столь безграничное, на какое только способен человек. Я улавливаю его страдание, сочувствие, тоску. – С этим кошмаром никто не должен сталкиваться.

Ильрит поднимается и зависает в воздухе, будто в воде. С опаской покосившись на его протянутую руку, вкладываю в нее ладонь. Герцог сжимает мои пальцы. Ловлю его пристальный взгляд, и между нами проносятся тысячи невысказанных слов. Мы молчим, но вместе с теплом его пальцев меня окутывает понимание, делающее ненужными всякие разговоры. В этот мимолетный миг все ментальные барьеры между нами размываются, давая редкую возможность заглянуть в чужую душу.

Отчасти меня тянет отстраниться, спрятать лицо, закрыть сердце, но живущая в дальнем уголке души женщина, в одиночестве проплакавшая множество ночей и жаждущая утешительных объятий, больше всего на свете хочет остаться, продлить как можно дольше этот миг. Разделить с ним тяжесть собственной боли, даже если мысль о том, что кто-то посторонний увидит мое измученное сердце, равнозначна тому, чтобы вырезать из него кусок и самой протянуть его утешителю.

– Давай вытаскивать тебя отсюда, – шепчет Ильрит, когда усиливающийся вой вырывает его из транса.

Я киваю, не в силах больше ничего сказать.

Взмахнув хвостом, герцог взмывает вверх и тянет меня за собой. Я будто становлюсь невесомой. Ощущения возвращаются, и воздух касается кожи.

Нет… не воздух. Крошечные пузырьки.

Я моргаю. Тем временем мы поднимаемся к солнцу, удаляясь от ревущего внизу хаоса, где мир продолжает рассыпаться на части, а в нашем направлении уже ползут паутинки трещин. Бросив взгляд на творящееся под нами, Ильрит продолжает парить, направляя полет мощными взмахами хвоста.

– Держись.

Я крепче сжимаю его руку.

Надо мной проносятся пузырьки. Мы врезаемся в ветви дерева. Вспыхивает ослепительный свет. Я резко втягиваю воздух и инстинктивно вздрагиваю, ожидая боли, но ее нет.

Несколько раз моргаю. Постепенно меркнущий свет больше не слепит. Внезапно я вновь оказываюсь в спальне. Я все так же вишу над лежащим в постели Ильритом, касаясь его висков кончиками пальцев. Лусия по-прежнему накрывает мои ладони. Но кое-что изменилось: герцог открыл глаза.

Он пристально смотрит на меня, как будто вновь пытается проникнуть в мой разум. Потом, осознав, что на самом деле происходит, гневно хмурится и переводит взгляд на Лусию. Та с удивленным возгласом отдергивает руки.

– Как ты посмела ее в это втянуть?