Ульяна Гринь Дворецкий для попаданки

Глава 1. Я попала!

– Клаус! Клаус, ко мне!

Я всматривалась в кусты, но в их темноте мой чёрный лабрадор просто растворился, как будто его и не было. Ломиться через колючки не хотелось. Поэтому я бегала вокруг, трясла поводком, пищала игрушкой и кричала имя пса на все лады.

Где-то вдалеке залаяла басом крупная собака.

Клаус шуршал в кустах.

Вокруг больше не было никого. Только чёртовы кусты, шум с автодороги вдалеке и высокий женский голос по телефону из открытого окна ближайшей высотки.

– Клаус, – в отчаянье предупредила я. – Если я приду и тебя поймаю, мы тут же пойдём домой, так что лучше выходи сам!

В ответ мой очень хороший мальчик вдруг зарычал.

Страшно, угрожающе!

Клаус никогда в жизни не позволил бы себе рычать. Никогда!

Тут уж я, не раздумывая, бросилась в кусты. Приготовилась бить поводком и швыряться игрушкой. Колючки царапали кожу, но я уже их не чувствовала. Если кто-то напал на мою собаку… Ох я его!

Но за кустами никого не было. Клаус стоял, весь в перламутровом сиянии от огромной, просто гигантской раковины, стоявшей на попа у берёзы. Сзади, после чистого поля, бежала лента дороги. И больше никого.

– Что ты тут нашёл? – спросила я, удивлённая. Раковина была не та, что на кухне для мытья посуды, а двустворчатый моллюск. Ну, их ещё ловцы вытаскивают из моря, чтобы жемчуг найти. Только в этой никакого жемчуга не было. Только перламутровые изнутри створки. И сияние. Ослепляющее… Гипнотизирующее.

На него-то и смотрел Клаус, вытянувшись в струнку и даже лапу переднюю приподняв. Нюхал, нюхал. Я подошла к собаке, хотела прицепить поводок на ошейник, но Клаус отскочил ближе к раковине, чуть помахав хвостом. Всем своим видом собака говорила: не уйду отсюда, пока не обнюхаю это ранее не виданное чудо.

Мне тоже стало интересно. Кто и как сделал такую красотень, зачем притащил сюда, зачем оставил включённой?

Я протянула руку в направлении к раковине, но никакого особого тепла не ощутила. Светодиоды, наверное. Всё сияло так загадочно, так маняще. Вот и Клаус уже на расстоянии одного прыжка. Нет, надо его хватать и бежать домой, а вдруг радиация какая-нибудь?!

– Клаус, а кто хороший мальчик? Кто с мамой домой пойдёт? – дрожащим голосом спросила я собаку, которая не обращала на меня никакого внимания. И это само по себе было странным явлением. Клаус всегда бежал ко мне на «хорошего мальчика»!

Нет, это уже ни в какие ворота!

Рассердившись на собаку, я шагнула к нему, решительно держа открытый карабин поводка наизготовку, но, конечно же, споткнулась на кочке. Мячик выскользнул из рук и поскакал по неровной траве, отчаянно пища при каждом ударе о землю. Разумеется, прямо к раковине. Завис перед ней.

И мячик втянуло внутрь!

Клаус не выдержал и прыгнул. Как это – украли его любимый мячик!

Я, матерясь, прыгнула вслед.

А потом нас подхватило, закрутило, как на сумасшедшей карусели, в которой сломанный движок ускоряет верчение до космонавтских нагрузок, и я…

Вцепившись в ошейник Клауса, я завизжала и отключилась.

Сознание возвращалось по частям.

Сначала в черноту мозга приоткрыл дверцу слух. Робко вошёл. Равномерное гудение набата утихло, зато появился отрывистый шум, который я определила как голоса. Сначала это были просто «бу-бу-бу», а потом приблизились, и я различила слова:

– Кого ты притянул?

Женский голос – не слишком приятный. Не люблю, когда человек постоянно кричит, даже если говорит тихо.

Мужской ответил с некоторым почтением, но всё равно резко:

– Кто притянулся, того и взяли. Какая вам разница?

– Это тело… Просто фи! Придётся менять гардероб!

– Лучше поменять гардероб, чем…

– Ах, замолчите! Я плачу вам большие деньги и даже не уверена, что всё получится!

– Вы же видите, пока всё работает.

– Пока! Слушайте, а она нас видит? Слышит?

Нет, не вижу, но слышу. Э, я всё слышу! Что за…

Меня похитили? Вместе с собакой? Зачем?

Твою мать, на органы продадут?!

Я бы заорала, если бы могла. Но тело меня не слушалось. Как будто я существовала вне его – слепая и лишённая осязания. И где Клаус? Что вообще происходит?

Будь я в теле, закатила бы истерику, наверное. А так оставалось просто ждать. Чего-нибудь. Хоть чего.

И это что-то не замедлило случиться.

– В общем, действуйте, – велел женский голос. – Я готова.

– Прекрасно, миледи, – ответил мужской.

Э! Стоп! Я не готова! К чему мы там готовимся? У меня начнут почку вырезать? Я против, слышите?! Я категорически против!

Но кто бы меня послушал, если я даже сказать этого не могу.

В черноте сознания, или где там я плавала, нечто неуловимо изменилось. То ли разряды электрические, то ли мелкие мошки, которые начали меня кусать. Ну такое… Покусывать. Я бы отмахалась, но не могла. Я вообще ничего не могла – только беспомощно ругаться матом. В голове.

А потом…

Потом меня взорвали.

Нет, сначала я услышала мужской голос, тупо бормотавший что-то на непонятном языке. По плавности и по окончаниям я подумала, что это латынь, но слова были незнакомые. Однако звучало внушительно. То ли молитва, то ли…

Заклинание! Да-да, если бы профессор из самой знаменитой школы магии решил заняться придумыванием новых заклинаний, он говорил бы то же самое! Но бормотание длилось недолго. Меня тряхнуло раз, другой, и вдруг…

Вспышка!

Ещё одна!

И последняя.

И с этой последней вспышкой я умерла окончательно, с тоской подумав: я так и не узнаю, что случилось с Клаусом.

Но умереть мне всё же не удалось.

А когда мне везло? Никогда. Ни семьи, ни отличных подруг, с которыми можно распить бутылку вина на кухне, ни мужа с детьми. Ладно, вру. Мне повезло с Клаусом. А ещё говорят, что счастье нельзя купить за деньги…

Сначала ко мне снова вернулся слух. Шум. Деревья шумят. Ветер. Журчит вода. Какая вода, должна быть дорога! Мы же с Клаусом возле дороги гуляли…

Потом вернулось осязание, а с ним и мышечная сила. Лицо что-то щекотало, и я рукой попробовала отмахнуться. Не получилось. Открыв глаза, я увидела, что лежу в траве. И трава эта как раз щекочет.

Зато зрение вернулось!

И я разглядела травку. Не пырей, в котором любят селиться клещи! Газон! Настоящий газон с клумбами. А на клумбах – роскошные цветы! А над цветами жужжат пчёлы…

Где это я?

– Клаус, – позвала автоматически и ужаснулась. Голос! Что с моим голосом? Почему он такой высокий и визгливый?

– Клаус, – прошептала, экспериментируя. Чуть повысила тон, стараясь не кричать: – Кла-аус!

– Миледи, миледи!

Я приподнялась на локтях, чтобы осмотреться повнимательнее. И чуть обратно в обморок не свалилась: на мне было чёрное платье. И не просто какое-то там чёрное платье! А, чёрт побери, шерстяное, закрытое от горла, с длинными рукавами, с пуговичками по всему лифу, длинное до кончиков пальцев на ногах пышное чёрное платье! Со складочками, конечно, с тесьмой чёрного цвета, с финтифлюшками по рукавам, с оборками по манжетам – но это было чёрное-чёрное кошмарное платье!

Между тем, девушка, которая звала миледи, подбежала и упала на колени прямо в траву, заломила руки и запричитала:

– Миледи, вам стало дурно? Миледи, позвольте, я помогу вам подняться! Ах, миледи, я бы позвала дворецкого, но он нас оставил, негодяй!

Я молча села, чувствуя во всём теле странную тяжесть. Знаете, такое чувство, когда долго лежала в одной позе и все мышцы затекли… Вот и тут – я ощутила, как они возвращаются к жизни с толпами мурашек. Дворецкий… Куда он нас оставил?

И кого – нас?

– Миледи, вот ваши нюхательные соли!

Да почему же она зовёт меня «миледи»? Тося я, Антонина, можно Антонина Николаевна… Господи боже, ну и вонь!

Я оттолкнула от носа руку девушки с крохотным флакончиком, который источал непередаваемый аромат кошачьего туалета. Причём, такое впечатление, что кошки ссали упорно в одно и то же место несколько лет, и никто никогда за ними не убирал!

– Поднимаемся, миледи, поднимаемся, потихонечку!

Она квохтала надо мной, как квочка над яйцом, а я, злясь, рывком встала. И чуть было не упала обратно на траву: не рассчитала, что платье до земли такое неуклюжее! Девушка всплеснула руками и пуще прежнего принялась причитать:

– Ах, миледи, разве можно было спускаться в сад без меня?! Я же понимаю, как вам сейчас непросто, как вы тревожитесь после кончины вашего супруга, нашего любимого господина графа! Это ужасно, ах, это ужасно!

Твою мать! Это я, что ли, вдова?

Вдова? Графа? Миледи?

За кого меня принимает эта сумасшедшая?

В общем, усилиями этой девушки мне удалось принять вертикальное положение. Я была в саду. Сад благоухал цветами, и они были повсюду! Как будто оказалась в ботаническом саду или где-то в квартире сумасшедшей бабушки, которая обожала растения. Но названий всех этих цветов я не знала. Девушка поддерживала меня под локоть и пыталась суетиться, чтобы проводить в дом, очертания которого я видела под покрывалом дикого винограда.

А я всё оглядывалась. Ведь попала я сюда, в это неизвестное место, вместе с Клаусом – я точно помню, что держала его за ошейник, а теперь собаки нигде не было видно. Поэтому я спросила у девушки:

– А где Клаус?

– Клаус? Вы говорите о том садовнике, который приходил наниматься, миледи?

– Нет, блин! О собаке!

Она картинно приложила руку ко лбу:

– О, собака! Это ужасное невоспитанное чёрное чудовище! Я выгнала его за ворота!

– Моего Клауса?!

Я отбросила её руку с локтя и завизжала с непривычки:

– Верните его немедленно!

И заткнулась, потому что звучало это кошмарно. Боже, я так ненавидела женщин с высоким визгливым тембром, а теперь я сама так говорю! Но как? Почему?

Однако мой крик возымел действие. Девушка испуганно шарахнулась от меня и, подобрав юбки, поспешила куда-то за дом. Я шумно выдохнула и увидела скамеечку, стоявшую у фонтанчика. Милый, кстати, фонтанчик – широкая белая чаша со статуей античной богини, из кувшина которой как раз лилась вода. Присев на скамейку, я разгладила складки тяжёлого платья, подумала и зачерпнула воду ладонью. Плеснула себе в лицо, утёрлась. Стало немного легче, но только немного. В голове всё ещё было неспокойно.

Я никак не могла понять, что со мной случилось.

Похитили посредством светящей ракушки.

Подержали в чёрном бессознательном.

Бросили на лужайке с фонтаном и цветочками.

Но при этом у меня изменился голос и на мне появилось чёрное неудобное платье на старинный манер.

Что ещё? Ах да, меня называют миледи и у меня умер граф. То есть, муж.

Сойти с ума. Ага, хорошая версия. Мне нравится. Я просто сошла с ума и теперь живу в каком-то своём сне. Я овощ. Да уж…

Нет. Не хочу быть овощем! Надо проверить. И я сделала самое простое, что могла сделать: ущипнула себя за мякоть руки.

Больно, зараза! Значит, я не сплю, не валяюсь в коме и не умерла. Уже легче…

А потом мне стало ещё легче, потому что на лужайку ворвалось «ужасное невоспитанное чёрное чудовище» и принялось вынюхивать что-то лишь ему одному слышное.

– Клаус! – позвала я радостно, и собака подняла голову, посмотрела настороженно. Неуверенно помахала хвостом, приподняла уши. Но не бросилась ко мне сломя голову, как я надеялась.

– Клаус… – дрожащим голосом повторила я, но лабрадор просто лёг на землю, не переставая нюхать воздух в моём направлении. Отлично, теперь мой пёс меня не узнаёт! Да что же такое случилось?

– Миледи, прошу вас, давайте зайдём в дом, я приготовила вам чай!

Девушка опять суетилась вокруг меня, полагая, что выполнила свой долг по собаке, а мне не хотелось никуда идти без Клауса. Ну почему же он меня не узнаёт? А может, Клаус обиделся, подумав, что я его бросила? Ведь мы всегда вместе, всегда!

– Миледи…

– А как вас зовут? – спросила я девушку, чтобы отвлечься от мучительных вопросов, и та уставилась на меня выпученными от изумления глазами. Пролепетала:

– Миледи, ведь три года уже… Я же ваша камеристка… Я Лили Брайтон!

– А, ну да, – пробормотала я, чтобы она ещё больше не волновалась. – Ну да.

– Пойдёмте в дом, миледи!

Я подчинилась. А что ещё можно было сделать? Нет, можно было, конечно, ещё закатить истерику, чтобы меня вернули туда, откуда взяли, но отчего-то казалось, что эта Лили Брайтон вообще не в курсе дела.

Спокойствие, Тося, только спокойствие!

Я обязательно вернусь домой, потому что тут красиво и хорошо пахнет, но дома лучше.

Мы поднялись по высокому каменному крыльцу к основательным дубовым дверям, и Лили потянула за ручку. Дверь оглушающе заскрипела, словно протестуя против такого к ней отношения. А ведь мы ей ничего не сделали! Я осторожно вошла в дом.

Точнее, в холл. Мама дорогая, потолки! Высота, наверное, метров пять! Это ж как тут должно быть холодно зимой! А обстановка, обстановка! Я такую видела только в музеях. Ковёр на полу – круглый, красивый, но слегка потёртый местами, в диаметре метра четыре. На стенах вместо обоев самая настоящая ткань! Я даже шагнула, чтобы поколупать и проверить. Точно – плотный и гладкий шёлк! А ещё зеркала, картины, огромный шкаф-гардероб… Нет, это настоящий музей, а девушка сейчас окажется экскурсоводом и пожурит меня за то, что я валялась на лужайке!

– Миледи, с вами всё в порядке?

Обернулась. Лили Брайтон смотрела на меня, колупающую стену, с неподдельным ужасом. Отдёрнув руку, я улыбнулась. Получилось наверное слегка заискивающе. Я шагнула к зеркалу, висевшему в проходе, и сказала:

– Очень красивая рама.

А потом заткнулась, не вскрикнув только потому, что дыхание перехватило.

Из зеркала на меня пялилась женщина лет тридцати, с перекошенным от изумления лицом, с огромными каре-зелёными глазами и в чёрном траурном платье…

Но не я.

Где же я?

Себя в зеркале я не нашла. Просто стояла и дрожала, как осиновый лист на ветру, ощупывая своё лицо и глядя, как женщина по ту сторону стекла повторяет мои движения. Нет сомнений, у меня её внешность. И я не сплю – это мы уже выяснили.

И Клаус меня не узнаёт!

Как узнать, если я – теперь не я, а вот эта тётка?!

– Миледи, – дрожащим голосом позвала Лили. – Велите вызвать доктора Бормингса? Я вижу, что вы чувствуете себя не слишком хорошо…

– Не надо никаких докторов, – отказалась я громко и быстро. – Я в порядке!

– Миледи, но ведь…

– Вы предлагали мне чай, – прервала я её. Лили всплеснула руками:

– Вы абсолютно правы, миледи! Сейчас же распоряжусь.

Она схватила с какой-то полочки большой серебристый колокольчик с миленькими незабудками на керамической ручке и остервенело позвонила им. Я бросила ещё один взгляд в зеркало. Тётка-брюнетка не исчезла. Она смотрела на меня настороженно, выпучив эти свои кошмарные глаза. И теперь они блестели. Наверное, от моего отчаяния. Ну как же так? Неужели нет никакого выхода?

Из боковой двери показалась дородная женщина с широким лицом, на котором лежала печать вечного проклятия – любви к мучному. Я сразу же почувствовала к ней симпатию: сама страдаю этим грешком, хоть и знаю, что мне надо худеть. Одета была женщина в очень простое чёрное платье, которое было почти полностью закрыто спереди белым передником, довольно грязным в том месте, о которое обычно вытирают руки. На тёмных с проседью волосах уверенно сидел восхитительно старомодный чепец, приколотый на висках шпильками.

– Хэтти, чай для миледи в малой столовой, – бросила ей Лили, и Хэтти коротко присела на несколько сантиметров, что выглядело, как будто её круглое тело дёрнулось вниз, но сразу же вернулось на место. Потом эта каравелла развернулась в узком проливе дверей и скрылась с глаз без единого слова.

Вышколенная прислуга, кажется, это так называется.

Я шагнула к Лили и спросила:

– А что, у нас есть ещё и большая столовая?

Спросила только чтобы нарушить молчание, а эта девушка снова вытаращилась на меня, как на новые ворота, сказала осторожно:

– Конечно, миледи, в замке Уирчистер тридцать две комнаты, в том числе большая и малая столовые!

Я покивала с умным видом. Фигасе живут люди…

Хотя походу это я теперь так живу. Я же вдова графа. Кстати, а как его звали-то хоть?

– Напомните мне, Лили, фамилию графа.

– Ох, вам действительно необходим доктор Бормингс, – пролепетала девушка. – Лорд Монтегю Берти, восьмой граф Лиднесси и шестой граф Армингтон.

– И всё это один человека, ага, – сказала я тихо. – А я? Я тоже Берти?

– Май год, май год, – Лили перекрестилась. – Вы леди Маргарет Берти, графиня Лиднесси и Армингтон. Ой! Прошу покорно меня простить: вдовствующая графиня Лиднесси и Армингтон.

– Сложно, как всё сложно…

– Пойдёмте пить чай, миледи, – заторопилась Лили, наверное, чтобы прекратить неудобные расспросы и не поверить, что её графиня сошла с ума.

Загрузка...