Двойная тайна от мужа сестры

Пролог

– Я не отдам вам детей! – хриплю, прижимая руки к горлу.

Давид молчит, только желваки ходят на скулах. Взгляд полон холодной ярости, пригвождает меня к полу, режет без ножа. От страха и омерзения не могу двинуться с места. Сердце колотится, отдаваясь пульсом в ушах.

– Ты скрыла от меня сыновей! – наконец, подает он голос, да таким тоном, что у меня озноб по телу проносится. – Думала, что тебе сойдет это с рук?

Я совершаю усилие над собой и делаю шаг назад. Затем еще один и еще, пока не упираюсь спиной в прохладную поверхность стены. Нахожу точку опоры, и становится чуть легче противостоять гневу Горского. Встряхиваю головой и сильно зажмуриваюсь, пытаясь сбросить с себя оцепенение и выйти из ступора.

– Напомнить тебе… – прокашливаюсь, прогоняя хрип в голосе, затем вздергиваю подбородок, смотря с вызовом ему в лицо. – Напомнить, кто отправил меня на аборт?

Мужские брови сведены на переносице, кулаки сжаты до побелевших костяшек на пальцах. Грудь Давида бурно вздымается, словно внутри жар такой силы, что он вот-вот взорвется от злости.

– Дети есть здесь и сейчас! – рычит, игнорируя мои слова напрочь. – Они – живые, Ева, и им нужен отец!

Он делает шаг ко мне, но я так сильно отшатываюсь, что больше попыток сближения на физическом уровне Давид не делает.

– У них есть отец! – кричу практически на разрыв, чувствуя, как к глазам подкатывают слезы. – Который воспитывает их, любит! А ты кто такой?

Часто дышу, прикладываю ладонь к животу, пытаясь держать себя в руках. Наблюдаю, как дергается его кадык и бешено бьется пульс на шее. Давид Горский, отец моих детей, чужой муж. Человек, который когда-то казался мне спасителем, а затем безжалостно растоптал всё то хорошее, что хранилось в моей душе. Бездушно. Безразлично. Растерзал мое сердце в клочья, а ведь я питала такие надежды…

Встряхиваю головой, прогоняя непрошеные воспоминания о прошлом. Больше нет той милой, наивной и всепрощающей Евы… Теперь я совершенно другой человек. Не позволю никому управлять своей жизнью, а тем более использовать своих мальчиков для чужих корыстных целей.

– Кто отец? – фыркает презрительно Давид, кладет кулаки в карманы серых, отутюженных до идеальных стрелок брюк. – Олег? Это чмо, неспособное заработать ни копейки без своего папочки? Ты серьезно? Что он может дать тебе? Детям?

Его слова бьют хлестко, четко попадая в цель, рану, что кровоточит и гложет меня изо дня в день.

– А ты кто? – кидаю ответный удар. – Донор биоматериала?

Вижу, как от моих слов темнеет его лицо, даже внешне он будто стареет на несколько десятков лет. Грозовая туча нависает над нами, воздух потрескивает от напряжения.

– Не шути со мной, Ева, – цедит сквозь зубы, – завтра же я подам документы на установление отцовства! Ты лишила меня пяти лет их жизни, больше я тебе этого не позволю!

Чувствую, что Давид доведен до предела. Лимит его терпения исчерпан, грядет буря. Сглатываю и молчу, с одной стороны, желая расцарапать его лицо, с другой, опасаясь его буйного нрава.

– Тебе не нужны дети! Ты просто хочешь получить пакет акций, Давид. Я знала, что ты бездушное чудовище, но не настолько же… – сглатываю, хватаясь рукой за горло, в глазах мелькают мушки. Мне дурно. Не верю, что это наяву. Не верю, что наконец настал тот час, который я видела в кошмарах.

Давид узнал о детях и хочет их забрать. Он богат, в его руках так много власти, он безжалостен и перешагивает через людей, сминая их души в крепком кулаке, ради достижения своих целей.

Смотрит на меня волком, в черных глазах плещется презрение. Ощущение, что разговариваю с каменным столбом, а не с человеком.

Но мои мальчики ему не нужны. Он просто хочет их использовать!

– Что я могу сделать, чтобы ты оставил нас в покое? – подаюсь к нему в отчаянии. – Неужели нельзя разобраться полюбовно? Пожалей их… Пожалей нас, Давид…

Неужели в нем не осталось ничего человеческого?

Гадкая ухмылка словно разрезает каменное лицо пополам. Он наступает на меня, прижимает к стене, расставляя руки по обе стороны от моей головы. Мы непозволительно близко, я чувствую его дыхание на своем лице и не дышу. Давит всем своим весом, авторитетом, окутывает запахом из прошлого, от которого я становлюсь уязвимой и переношусь на шесть лет назад.

– Ты можешь кое-что сделать, Ева… – шепчет в губы, проникая в самую мою суть своим хриплым голосом и пристальным взглядом, обещающим наказание.

– Милый, вы… – не вовремя залетает в кабинет Милана, резко открывая опрометчиво незапертую мной дверь. – Поговорили?

Она спотыкается на полуслове, переводит взгляд с меня на мужа и обратно, обхватывает себя руками за талию. И глаза такие беспомощные, что даже мне хочется пожалеть ее. И, не знай я об их коварном семейном плане лишить меня детей, прониклась бы к ней этой ненужной никому сестринской эмоцией.

– Забудь об этом! Только посмей! – отталкиваю Давида от себя и шиплю разъяренной змеей в лицо этому мерзавцу и предателю, мужу своей родной старшей сестры.

И иду к выходу не оборачиваясь, даже не смотря на опешившую и стоящую с оленьим взглядом родственницу. Все они – предатели, не заслуживающие моей любви. По щекам скатываются слезы отчаяния и боли, но я лишь остервенело вытираю их рукавом кофты.

Глава 1

– Ты мне омерзителен! Постыдился бы детей! Сколько уже можно пьянствовать? Ты вообще собираешься на работу? Может, тебе напомнить, что ты генеральный директор? 

Стою в спальне над распростертым на постели мужем, который и бровью не ведет, валяется бесчувственным пластом. Впрочем, скорее это можно назвать телом. Пьяным, потным, пропитанным алкоголем телом. 

Неужели когда-то я считала его божественно красивым и эталоном мужественности? Где были мои глаза?

– Для этого есть заместители. Они без меня прекрасно справятся, – хрипит Олег, поднимая помятое лицо и неуклюже выпутываясь из одеяла. 

Отхожу на шаг, брезгливо зажимая нос пальцами. Несет, как от помойного ведра.  И это мой муж? 

– Они с утра обрывают твой телефон. Даже заряд закончился. Что у вас там происходит? 

Сегодня воскресенье, нерабочий день, я планировала отправиться с детьми на пляж, взять с собой Олега даже не рассчитывала. Ему нет дела до нас с детьми. 

До работы, как оказалось, тоже нет дела. Равнодушный мерзавец только и знает, что напиваться вдребезги и приходить домой под утро. 

Впрочем, меня это мало колышет. Я его давно не ревную. Плевать, если он развлекается с тысячью девок, пусть хоть каждую ночь себе новую мордашку подбирает, лишь бы ко мне в постель не приходил. 

Но Олег становится настоящим алкоголиком, и я начинаю серьезно волноваться. Двое детей требуют к себе моего внимания, подрастают, так что новые вещи и игрушки им нужны не по дням, а по часам. 

А откуда взять деньги, если муж только и знает, что пропивать всё заработанное? Пускает всем, особенно родителям, пыль в глаза, живя на широкую ногу, в то время как я считаю каждый евро. 

– Отвали! – рычит, словно раненый бизон, и со стоном ложится обратно, накрывая голову подушкой. – Минералки лучше принеси, клуша!

К горлу подкатывает тошнота и горечь. Неприятные воспоминания всплывают в памяти, мешая дышать. Стискиваю кулаки, больно впиваясь ногтями в ладонь, и ухожу, громко хлопая дверью. Знаю, какой болью отдается этот стук в его голове, измученной похмельем. 

Так ему и надо! Вздыхаю, ведь это всё, что я могу противопоставить мужу. 

– Ева Львовна! – робко выходит из детской няня, молоденькая студентка Катрин. – Мне остаться на сегодня или вы сами?

Раздраженно сминаю скатерть и отпускаю девушку домой. Услуги ее нам больше не по карману, так что стоит затянуть пояса. Закрываю лицо ладонями, упираясь локтями в стол и позволяю себе ненадолго пустить слезу. 

Как мы до такого докатились? Я бы в жизни не подумала, что столкнусь с безденежьем. Сначала сбежала из дома, из гордости не пользуясь деньгами семьи. 

Не жалею, ничуть! Но здравый смысл и любовь к детям важнее гордости. У Тома и Гектора должно быть всё самое лучшее! 

У них бы всё и было, если бы Олег не обладал способностью катастрофически быстро спускать на ветер любые деньги, попавшие ему в руки. 

Отец дал ему образование, прямо на блюдечке с голубой каемочкой вручил бизнес, помог выиграть тендер на строительство отелей в прибрежной зоне.  

Но отели стоят недостроенными, клиенты недовольны, директор отсутствует на рабочем месте, а в СМИ начинается шумиха.

Есть легенда о царе Мидасе, прикосновение которого любой предмет превращало в золото. А вот Олег, наоборот, портит всё, к чему прикасается, превращает в тлен, в прах. Рушит, портит, ломает. 

Меня он тоже сломал, как и тот… Другой. О котором запретила себе думать. 

Заткнись, Ева, не вздумай вспоминать о нем. Только душу разбередишь и снова останешься с разорванной в клочья душой…

Но глупое сердце неравномерно и бешено стучит, горький ком подкатывает к горлу, грозя обрушиться на меня потоком соленых слез, как только вспоминаю его… 

Стоп. Думай о детях, девочка, только они сейчас важны.

«И куда ты пойдешь, дура? – смеюсь, спрашивая у самой себя. – Без опыта работы, с двумя детьми, кому ты нужна? Даже семье своей и то обуза!»

Прикусываю ребро ладони, сдерживая крик боли и ярости, а затем встаю. Начинается новый день, не время раскисать. 

Иду разбирать почту и в какой-то момент замираю. Среди кучи счетов обнаруживаю кремовый конверт с вензелями, запечатанный восковой печатью. «Еве Львовне Стоцкой». 

С колотящимся сердцем вскрываю письмо, вчитываюсь в текст и оседаю на пол.

 «…просим явиться на оглашение завещания Германа Альбертовича Стоцкого… числа… в связи со смертью…»

Читаю строчки, но от головокружения они плывут и кружатся перед глазами, да так, что мне по несколько раз приходится перечитывать предложения. Спустя полчаса я всё еще комкаю в руке злополучное письмо. Вернее, это уведомление от нотариуса с требованием явиться на оглашение завещания моего деда.

Мой родственник умер, а я практически ничего не чувствую. Пытаюсь откопать в себе хоть какие-то эмоции, но я так долго в себе их подавляла, что сейчас практически невозможно ничего вытащить наружу. Ни слез, ни стенаний, ни даже приятных родственных чувств не испытываю. Воспоминания о дедушке проносятся в моей голове лишь смазанным пятном. Неясным бликом на солнце.

Такой же властный, как мой отец. Такой же непримиримый. Грозный, жесткий, не терпящий неподчинения, он был главным авторитетом рода, чье слово было для всех – закон. Дед всегда держался отстраненно, даже холодно, так что близких отношений у нас с ним не сложилось. Я лишь помню, как каждый раз за столом во время его приездов боялась лишний раз чихнуть. А если делала что-то не так, после трапезы, прямо перед сном, мать наказывала меня ремнем, так что никаких теплых чувств к нему не родилось.

Кидаю конверт на стол и отхожу к плите.

– И что теперь? – говорю вслух, уставившись на продукты.

Долго зависаю, никак не могу собраться с мыслями и взять себя в руки. Сглатываю и отбрасываю всё лишнее из головы и как робот приступаю к приготовлению обеда. Мальчики скоро захотят есть. В какой-то момент раздаются шаркающие шаги. Знакомые, мужские. Олег наконец-то сподобился встать.

Глава 2

На следующее утро после недолгих сборов мы отправляемся в аэропорт. Олегу не терпится покинуть страну, так что слова не расходятся с делом. Вот только я отказываюсь оставлять детей одних, пусть и с няней, так что он вынужденно, но с недовольством соглашается.

– Опять выводок за собой тащит, – бурчит муж еле слышно себе под нос.

У меня дыхание перехватывает от возмущения, в уголках глаз появляются слезы, но я стараюсь держать себя в руках и проглатываю обиду ради мальчиков, которые тяжело воспринимают наши скандалы. Терплю… Как обычно…

Спокойно бы оставила детей на тетю Эллу, но она уехала на очередное кулинарное шоу.

Автомобиль резво везет нас в аэропорт, а я смотрю в окно, отвернувшись от домочадцев. И впервые за долгое время закрадывается мысль: а может, и правда стоит решительно заявить о разводе? Но додумать не успеваю. Мы подъезжаем, так что суматоха сдачи багажа и посадки на рейс полностью вытравливает из меня все посторонние мысли.

Весь перелет жутко нервничаю, и это состояние передается мальчикам. Обычно с ними нет особых проблем, но сегодня никак не сладить. 

Спорят из-за дурацкой пачки орешков, тянут ее из стороны в сторону и в итоге рвут на части. Орешки летят на пол, маленькие хулиганы начинают хохотать и толкаться, а я тяжело вздыхаю. 

– Мальчики, ведите себя прилично. Вы в самолете не одни, здесь нельзя шуметь и баловаться.

Вот только им хоть бы хны.

– Но, мама, я первый взял орешки! – возмущается Том, тряхнув своими милыми темными кудряшками. 

Гектор, насупившись, не вступает в переговоры с противником, а молча сползает по спинке кресла, складывая руки на груди. Обиделся. Я очень люблю своих детей, но сейчас мне совершенно не до глупых разборок. Надо бы провести воспитательную работу, убрать рассыпанные орешки, но меня хватает лишь на то, чтобы не сорваться на крик. 

Но, вот когда просыпается Олег и обнаруживает беспорядок и насупленных мальчиков, сразу же начинает нападать: 

– Что вы тут устроили? Ева, ты вообще следишь за детьми?

– А что я еще, по-твоему, делаю? – взрываюсь, но говорю шепотом, чтобы никто не слышал. – Ты вот, например, спишь, будто совесть совсем не мучает.

– Мы сейчас о детях или опять о наших проблемах? – гневно вопрошает у меня, надменно вздергивая бровь.

– Это твои проблемы, Олег, я к ним отношения не имею, – напоминаю ему, чтобы не забывал о настоящем положении дел. 

Этой перепалке я даже рада. Обида и горечь от его грубых слов в машине всё еще комом стоят поперек горла.

– Я не заметил, чтобы мне в паспорт штамп о разводе поставили, – ерничает муж, кривя губы словно в презрении, – наши проблемы, наши, детка. И решать будем вместе, и нести ответственность – тоже. Спрячь зубки и лучше успокой пацанов, а мне закажи чего-то покрепче.

Его последние слова вовсе выводят меня из себя. Не успели и сутки пройти с его слезливого обещания, как он опять за старое.

– Это не ресторан, Олег! И тебе бы лучше не пить! Постыдился бы детей!

– Это первый класс, детка, и я буду делать что хочу и заказывать что хочу. Когда мы приедем в дом твоего папаши, надо будет строить из себя примерного семьянина, – последние слова выплевывает, будто ему между зубов попало что-то неприятное и мерзкое, – чтобы произвести впечатление. А сейчас не мешай мне в последний раз расслабиться.

Стискиваю челюсти, впиваюсь пальцами в ладони, с силой сжимая кулаки. Еле сдерживаю себя, чтобы не дать ему затрещину. Хочется заплакать или заистерить, костеря его на чем свет стоит. Мало того, что мы достали последние сбережения ради этой поездки, чтобы полететь первым классом, так еще и обманул. Обещал же, гад, обещал… Ну почему я такая дура доверчивая? Что я делаю в этой жизни не так? За что мне всё это?

– Я смотрю, ты всё продумал. Я не буду просить денег у отца. Если наследство деда будет сараем, то так тому и быть. Мне ничего не надо от них, – беру себя в руки и говорю максимально холодно.

Не успеваю заявить мужу, что в доме отца мы не остановимся. Поедем в отель.

– Пап! – вдруг подает голос Гектор, оторвавшись от созерцания облаков за иллюминатором. – Дедушка оставил нам сарай? А там есть игрушки?

– Я первый пойду туда! – теперь и Том влезает в разговор, вызывая у Олега очевидное раздражение.

Он так хотел додавить меня с вопросом наследства, а тут ему помешали. Сжимает пальцами подлокотники и строго смотрит на детей. Сначала на одного, потом на другого.

– Я кому говорил не вмешиваться во взрослые разговоры? Вечно лезете, когда не надо. Уши закрыли и отвернулись.

Понимаю, что действительно нехорошо и неправильно мешать взрослым разговаривать, что нельзя подрывать авторитет отца перед детьми. Я должна молчать и позволить Олегу воспитывать сыновей. Но мне так хочется объяснить их неправоту мягче, по-матерински, потрепать их по вихрастым макушкам и просто одобряюще улыбнуться, чтобы стереть с наивных лиц выражение страха и замешательства.

Я так и вижу, как в их маленьких головках роятся вопросы, а внутри зудит любопытство. Исследовать старый сарай – это же такое приключение! На территории владений деда он и правда есть. А еще есть пруд и домик на дереве, где мы с сестрой часто играли. Воспоминания детства захлестывают с головой, и я сглатываю комок в горле.

Глава 3

Завещание оглашает старый друг отца, по совместительству нотариус. Маленький и низенький, в круглых очках в роговой оправе, Феликс Эдуардович Рой поджидает нас в небольшом кабинете своей частной нотариальной конторы.

– Все в сборе? – спрашивает поверенный деда, поправляя дужку.

Отец в этот момент оглядывает сидящих, но при виде меня и детей слегка морщится, на что мое сердце пропускает болезненный удар. Наше семейство с трудом умещается за небольшим овальным столом из красного дерева. Как символично. Снова вместе. Видеть родственников после разлуки странно, все то ли стыдливо, то ли неприязненно прячут взгляд и делают вид, что занимаются посторонними вещами.

– Муж твой придет? – спрашивает отец у Миланы, которая отстраненно и надменно рассматривает под полоской пробивающегося сквозь портьеры света свой идеальный ярко-алый маникюр.

Та не смотрит на отца, только лениво пожимает плечами. Прикусываю губу, до меня доходит, что каждому неприятно находиться здесь и лицезреть друг друга. Впрочем, как обычно. Ощущение, будто я вернулась в подростковые годы, когда мы так же вынужденно сидели за общим обеденным столом, желая, чтобы поскорее закончилась трапеза.

– Ты посмотри на нее, – раздраженно обращается отец к нашей матери, но ожидаемого отклика не получает, та только вытягивает губы вперед и комкает сумку.

А затем его взгляд, проходясь по кабинету, снова натыкается на меня, только смотрит он на этот раз строго. Я сижу как на иголках, прижимая руку к груди, сердце колотится на разрыв. И тут, к моему облегчению, услужливая помощница Феликса Эдуардовича приносит всем минеральной воды, отвлекая меня от тяжелых воспоминаний детства, а отца – от разглядывания моего бледного лица.

– А вы… – демонстративно тянет отец, смотря на Олега, – как там вас…

Слышу, как начинает вскипать муж, всегда взрывающийся от такого пренебрежения. Отец не считает моим мужем человека, которого самолично не одобрил.

– Нас пригласили, – быстро отвечаю, стараясь перевести мысли отца в другое русло, – дед что-то завещал мне.

Гнетущая обстановка мотает нервы, так что я с удовольствием смачиваю пересохшее горло и невольно отмечаю, что качество минеральной воды в офисе нотариуса лучше, чем у меня дома. Боже, думаю о всякой ерунде, лишь бы не смотреть на остальных членов семьи. Скорее бы назад... Домой...

– Что? – фыркает отец на мой ответ, презрительно усмехается, глядя на меня. – Старые четки для блудной внучки?

От этого выпада и язвительности тона у меня в груди колет, и я дышу чаще, пытаясь справиться с волнением. Неприятно от равнодушия и неприязни семьи, но я игнорирую это, только хмуро поглядываю на мужа, мучающегося похмельем. Поделом ему.

Тот только жадно периодически пьет минералку, бросая взгляды на роскошную Милану. Скрежещу зубами, стискивая до боли кулаки. Он даже в такой важный момент умудряется позорить меня. Тут начинается какое-то движение со стороны молчавшего нотариуса, и я уже было радуюсь, что Давид не будет присутствовать на оглашении. Мало ли, где он: в командировке или на важном совещании.

– Ну, наконец-то, – выдыхает Милана, глядя мне за спину.

Судьба ко мне жестока. Только хочу выдохнуть, что одной проблемой меньше, но тут замираю от испуга, словно кролик перед удавом. Стоит мужчине зайти в кабинет, как я понимаю, что это не кто иной, как Давид Горский. Не молоденькая помощница нотариуса, не какой-то случайный посетитель, а именно мужчина из моего прошлого, которого так надеялась забыть.

– Дела, – раздается сзади жесткий мужественный голос, отдающий прохладцей.

Не вышло забыть. Сейчас понимаю, что все мои усилия были бесполезны. Его внезапное и опасное появление чувствую буквально кожей. По телу бегут мурашки, волоски на предплечьях топорщатся, внутри же я горю адским пламенем, желая оказаться где угодно, только не в одном помещении с человеком, который предал меня...

– Вся семья в сборе, – особенно выделяет отец, глядя на нас с Олегом, словно подчеркивает, что нас за ее членов не считает, – так что можем начинать, Феликс. Нечего тянуть, нужно будет еще документы на переоформление собирать.

Самоуверенность и нетерпеливость отца не удивляет, но я занята другими переживаниями, чтобы обращать на это внимание. Сердце выскакивает из груди. Ощущение, что я задыхаюсь, настолько тяжело дышать и делать новый глоток жизненно необходимого воздуха, но, как назло, он такой вязкий, словно из помещения выкачали весь кислород.

Но эта проблема только у меня, остальные сидят спокойно, всё так же делают вид, что мы никто друг другу, одна я не могу справиться с диким волнением. Кажется, время замерло, испытывая мою выдержку на прочность.

– Ева с мужем даже раньше тебя приехали, – указывает на нас рукой Милана, обращаясь к мужу, – из другой страны, между прочим. Задумайся над этим.

И в этот момент Давид, словно в замедленной съемке, поворачивает голову в мою сторону. Сердце готово выпрыгнуть из груди. Я усиленно делаю вид, что меня здесь нет, и отворачиваюсь в сторону нотариуса, но краем глаза вижу, что Горский какое-то время прожигает меня взглядом.

– Молодцы они, – почему-то усмехается Давид, а затем присаживается возле жены.

– Приветствую, – подается вперед Олег, – мы раньше не виделись? Что-то лицо мне ваше знакомым кажется…

Глава 4

– Если никто не против, то мы, пожалуй, начнем, – вырывает меня из размышлений монотонный голос нотариуса, оглашение завещания началось. 

Первым делом Феликс Эдуардович говорит банальности о том, что дед был в здравом уме и светлой памяти, когда диктовал нотариусу строчки этого документа.

– Да-да, – нервно ерзает на своем месте отец, но на степенность поверенного его нетерпение никак не влияет.

Кто бы сомневался, что дед не был нормальным. Я вообще до сих пор удивлена, что он умер. Не верю. Мне казалось, этот колосс будет существовать вечно, тем более я его не видела в гробу и для меня он остался живым. Так и кажется, что сейчас он зайдет в это душное помещение, бахнет кулаком по столу и разгонит всех заниматься делами.

– Чего расселись, трутни? Быстро за работу! – вспоминаю его строгий голос.

Он не любил бездельников, просто презирал. С самого юного возраста я помню, что нагружал нас работой, хоть и несложной, но тогда мы считали это каторгой. Злились на него, ведь слуги могли сделать за нас всю работу, семьей мы были далеко не бедствующей. 

Но мы с сестрой всё детство сами и накрывали на стол, и убирали с него, занимались по несколько часов кряду, жили как солдаты в казарме.

Ничего хорошего я не жду. Чувствую, что старик мог подлянку сделать даже после смерти. Сижу и не понимаю, а меня сюда вообще зачем пригласили? Похвастаться чужим наследством и завещать мне при этом сарай? Не удивлюсь. Я уже давно не принадлежу этой семье, в наших жилах по чистой случайности течет одна кровь.

– Как вы знаете, Герман Альбертович посвятил всю свою жизнь тому, чтобы улучшить благосостояние семьи и сделать успешной компанию. Вместе с давним партнером, покойным Аристархом Горским, они с нуля создали «SG Group», а в тяжелые времена, после смерти Эльдара Горского, пришлось несколько акций продать сторонним партнерам.

Давид опускает голову, когда упоминают его безвременно погибшего отца, и у меня в сердце невольно рождается сострадание. Но я стараюсь задавить это ненужное чувство на корню.

– Но к концу жизни Герман Альбертович, ценя давнее партнерство Горских и Стоцких, – продолжает нотариус, – сделал всё, чтобы вернуть все разрозненные акции. В итоге тридцать процентов акций принадлежит семье Горских, непосредственно, Давиду, как вы знаете. Тридцать процентов вам, Лев Германович. А вот оставшиеся сорок принадлежат… кхм, простите, принадлежали покойному господину Стоцкому-старшему.

Нотариус делает паузу, во время которой я обращаю внимание на изменившееся лицо отца. Он, как и я, чувствует подвох. Я знаю, отец возлагает большие надежды на наследство. 

При жизни ведь этого не получил, старик всегда всё делал по-своему, так что я даже не удивлюсь, если акции вообще уйдут на благотворительность. Чисто из принципа и вредности деда.

– А теперь, наконец, перейдем к самому завещанию. Ева Львовна Дюран, в девичестве Стоцкая, внучка усопшего, получает дом площадью пятьсот тысяч квадратных метров. Лев Германович Стоцкий, сын покойного, получает парк автомобилей, а именно… 

Нотариус начинает нудно перечислять все марки автомобилей. И мне кажется, что я слышу, как скрипят зубы отца. Он явно не это хотел услышать. Рой говорит и говорит, перечисляя различные мелкие предметы наследования, не забывая слуг и старинных друзей. У дедушки было много антиквариата, старинных картин, драгоценностей. Я знаю, что мама была бы не прочь получить всё это. «Ценительница» искусства, как же.

– Скукота, – шепчет мне в ухо почти пришедший в себя Олег, довольно ухмыляясь, – но зато дом достался.

Я не слушаю, что он там еще говорит мне, в этот момент в поле моего зрения попадают кулаки Давида, он сжимает их крепко, сильные мужские руки привлекают мое внимание. И это будит во мне горячие воспоминания, что заставляют сейчас краснеть, ощущая пылающий жар на щеках. Порой речь нотариуса ускользает от моего внимания, не могу сосредоточиться.

Чтобы отвлечься, бросаю короткий взгляд на сестру. С интересом наблюдаю за ее реакцией. Я ожидала от нее негодования или агрессии из-за того, что дом дед завещал мне. Всю жизнь наблюдала от нее зависть в отношении меня, но, сколько бы я ни старалась подружиться с ней или привлечь внимание, мне доставалась только злоба. До сих пор не понимаю, в чем я перед ней виновата. 

– Какая же ты жалкая, – вспоминаю ее последние слова мне перед отъездом из России.

Горечь оседает у меня в груди. Ведь именно она осталась в лоне семьи, вышла замуж за любимого мною мужчину, а вот мне пришлось уехать. Понимает ли она, что имеет ту судьбу, о которой мечтала я? Впору мне завидовать ей, ведь это мне пришлось согласиться на замужество ради детей, которые до сих пор не знают бабушку и дедушку. И вряд ли когда-нибудь станут любимыми членами семьи Стоцких. Мы все уже едва друг друга терпим. 

– Столовые приборы на двенадцать персон достаются… –  начинает нотариус, и тут мой отец громко ударяет кулаком по столу.

Я вздрагиваю.

– Хватит! Не тяни, Феликс, – командует, рявкая в нетерпении, отец. Он давно знает нотариуса, поэтому не стыдится применять к нему такой тон. Его терпение лопнуло. – Я хочу знать, кому старый интриган завещал контрольный пакет акций! 

Я вижу, как Феликс открывает рот, как его глаза расширяются, его коробит тон отца. Тем не менее он опускает глаза и углубляется в документы, бегая глазами по строчкам.

– Этот пункт завещания относятся к особым условиям, поэтому его я оставил напоследок. 

Отец кривит лицо и выпячивает квадратную челюсть, всем своим видом выражая злость, но терпеливо ждет, сжав зубы.

– Как вы знаете, – снова начинает нудить Феликс, и я с опаской понимаю и жду, что отец сейчас лопнет от злости, но нотариус тоже не лыком шит, он требует к себе уважения и зачитывает пункт полностью: 

– Герман Альбертович завещал контрольный пакет акций первым наследникам, рожденным от союза представителей семей держателей акций. Наследник или наследница должны быть предъявлены в течение полугода после смерти владельца акций. Если на момент оглашения завещания наследники не имеются в наличии, достаточно будет предъявить справку о беременности. В противном случае, если наследников не будет предъявлено, контрольный пакет акций будет распродан на аукционе всем желающим.

Глава 5

– Все едут к нам домой! Не обсуждается! – вернувшись в кабинет, рявкает отец командным тоном, никому не позволяя усомниться в своем авторитете. – Никто не уйдет, пока мы не обсудим эту абсурдную ситуацию! Всем ясно? У меня нет времени собирать вас повторно!

– Может, Ева захочет обосноваться в своем новом доме, – ехидно замечает Милана.

– Нет... – чувствуя болезненный укол в сердце, растерянно отвечаю.

Вижу, что все взгляды в этот момент устремлены на меня, и, словно маленькая девочка, опускаю взгляд.

– Отлично! – единственный, кто радуется, так это Олег, в нетерпении ерзающий на стуле. Знаю я, о чем он думает, оттого холод пробирается мне под кожу.

Не успеваю открыть рот, как он хватает меня за предплечье и больно стискивает, шепча на ухо:

– Не испорти всё, дура. Сделай, как просит отец, и мы будем спасены. Слышишь меня, Ев?

Стыдливо оглядываюсь в страхе, что он сказал это слишком громко, но его угрозы тонут во всеобщем гуле. Все никак не могут угомониться.

Давид только хмуро глядит на отца, недовольно поджимая губы, будто готов бросить вызов его авторитету. Но потом его глаза падают на меня. Пробирает нутро, прожигая своим черным взглядом. Что всё это значит, невозможно понять, но я быстро отворачиваюсь и резко встаю. Не могу больше выдерживать его присутствие. Это выше моих сил…

– Мама! – раздаются звонкие голоса детей, отвлекая всеобщее внимание на себя.

Они появляются у входа, радостные, сияющие, смотрятся светлым облаком на контрасте с тяжелой атмосферой нашего семейства, которая клубящейся тучей нависает над нами.

Боже, как же они похожи на Давида! Точные копии, от кончиков волос до пяточек. Молюсь, чтобы никто не понял, насколько нелепо мы с Олегом, светловолосые, смотримся на фоне темненьких детей. Это всегда вызывало неуместные вопросы, но дома можно было объяснить это генетической ошибкой, сейчас же просто-напросто бросается в глаза. Слишком явно и провокационно… Особенно на фоне наследства… Так и кажется, что меня сейчас уличат и поставят к позорному столбу.

Но дедушка? Неужели он знал? Оттого и поставил такое странное условие в завещании? В этом весь он. Даже из могилы играет нашими судьбами, не позволяя жить своей жизнью вне семьи. Как серый кардинал, знающий все самые страшные тайны.

Я в ужасе оглядываю всех членов семейства. Неужели никто не замечает, что мальчики – копии Горского?

Но нет, сейчас все слишком озабочены завещанием.

– Сдаю деток с рук на руки, – по-доброму улыбается жена нотариуса. – Просто замечательные мальчишки! Знают два языка! Гордость родителей.

– Поехали! – непримиримо поторапливает всех отец,

Все остальные члены семьи уже уходят, я благодарю женщину за помощь, краснея от смущения, и мы тоже вчетвером выходим на улицу. Вот только, когда мы там оказываемся, застаем лишь визг шин удаляющихся автомобилей.

– Могли бы и подвезти родственников, – недовольно бурчит рядом Олег, из-за чего я испытываю стыд.

Но, в отличие от него, я не ожидала, что мне протянут руку помощи, так что лишь спокойно достаю телефон и вызываю такси.

В дороге с ужасом жду, что придется находиться в отцовском доме дольше положенного. Ведь это лишь вопрос времени, когда все поймут, что близнецы – дети Давида, а не Олега. Не тешу себя надеждой, что всё обойдется. Таким, как я, никогда не везет.

– Наконец-то настал тот час, когда я рад, что не их отец! – Олег говорит жуткие вещи, а я слушаю его, смотря во все глаза. – Придется признать Горского родителем официально, но я буду выступать опекуном и тоже иметь влияние. Ева, учти, – прожигает меня взглядом, больно стискивая руку. – Чую, что ты захочешь испортить всю малину, так вот: не вздумай. Помни, что я знаю очень много тайн вашей семьи.

Потрясенно смотрю на мужа, который бегает взглядом в пространстве, так и вижу, как у него в голове невидимый счетчик считает будущие деньги, решаются проблемы, он готов на всё ради задуманного.

У меня нет сил спорить, я давно в его власти, и глупо было надеяться, что он просто так меня отпустит. Он никогда не любил мальчиков, раз готов так запросто и бездушно, ради денег открыть им тайну, что он не настоящий отец.

***

– Вы долго! – сразу же у порога встречает нас недовольный отец, окидывает неприязненным взглядом зачуханное такси эконом-класса, на котором мы приехали. – Бедствуете, что ли?

Его вопрос сильно коробит меня, но вида я не подаю. Не хочу вступать в очередной конфликт. Стискиваю зубы и молча проглатываю оскорбление. Благо Олег в это время достает из багажника сумку, так что не слышит произнесенных обидных слов. По его настоянию мы заехали в отель, выписались оттуда и забрали вещи.

Убранство дома точно такое же, что и шесть лет назад. Ощущение, что ничего не изменилось за эти годы. Разве что добавились предметы искусства, за которыми мама всегда так усиленно гонялась, будто от этого зависела ее жизнь.

В гостиной на диване вольготно расположился хмурый Давид с откровенно скучающей Миланой, мама же сидит в кресле у камина, демонстративно выпрямив спину и сложив руки на коленях. Позерша.

Глава 6

Ева

Лазурное побережье

Шесть лет назад

– Ева? – томно произносит мужчина, наклоняет голову набок и оглядывает меня с головы до ног, отчего-то задержавшись взглядом на пальчиках.

Поджимаю их, стесняясь его пристального внимания, но глаз отвести не могу. Тряхнув темной мокрой шевелюрой, он протягивает мне ладонь.

– Разреши побыть твоим Адамом, – дерзкая полуулыбка на лице, пауза, затем он растягивает мое имя, словно пробует его на вкус, как какой-то деликатес: – Е-е-е-в-а-а.

Сглатываю, облизываю от волнения нижнюю губу и вижу, как его взгляд сразу же устремляется туда.

– Я… – Не знаю, что сказать, но машинально хватаюсь за его руку.

Он помогает мне подняться, но от головокружения я чуть теряю равновесие, и он тут же притискивает меня к себе.

– Не падай больше в море, русалочка, – ухмыляется, демонстрируя ямочки на щеках.

И когда я вижу его лицо, то млею. Каюсь, ямочки – это моя слабость, даже коленки подрагивают от бабочек в животе.

– Русалки – это утопленницы, – говорю как факт и поднимаю глаза выше и смотрю пристально в его. – А вас как зовут?

Жду, когда он скажет свое имя, чтобы хотя бы знать, кого благодарить за свое спасение.

– Думаю, после всего, что между нами было, можно и на «ты», не правда ли? – оглаживает мою шею кончиками шершавых пальцев, проявляя очевидный интерес.

– Между нами? – в панике опускаю взгляд вниз, но с облегчением замечаю на себе промокшую, но всё же одежду. С облегчением выдыхаю. А я уж подумала…

Сверху раздается мягкий, но басовитый смех мужчины. Поднимаю глаза, упираясь в грудь, и наблюдаю за тем, как она трясется. Затем вижу дергающийся кадык, мужественный подбородок и запрокинутую голову. У моего чернявого спасителя приятный голос, хочется слушать еще и еще.

– А ты бы хотела? – спрашивает, когда окончательно успокаивается, хотя изредка у него вырываются смешки.

– Чего? – уже не помню, о чем шла речь до этого.

С каким-то отчаянием наблюдаю за тем, как скатываются капли по чужому торсу. Сглатываю и отвожу взгляд. От греха подальше. Не пялься на него, Ева! У тебя есть парень, помни об этом. Любящий… Любящий ли?

– Чтобы что-то было, – улыбается, а у самого хитринки в глазах, затем шепотом добавляет: – Между нами.

– Нет! – поспешно вскрикиваю и делаю шаг назад, но снова не удерживаю равновесие и начинаю заваливаться назад.

В последний момент мужчина ловко хватает меня за предплечье и подтягивает к себе. От скорости и силы меня практически вдавливает в его грудь, за которой я так пристально недавно наблюдала.

– Осторожней, русалочка Ева, – хриплый баритон и поглаживание моих лопаток сквозь ткань неприятно влажной одежды, – ты уже который раз падаешь в мои объятия. Не кажется ли это судьбой, м?

Краснею, упираюсь ладошками в его тело, ощущая при этом исходящий от него жар. Или это я такая горячая? Случаем, не заболеваю ли?

– Я не пыталась, кхм, – прокашливаюсь, прочищая горло, – то есть да… не хотела я умирать… просто волны такие… шторм…

К концу мой голос и вовсе утихает.

– Ты про что? – приподнимает он в удивлении брови, а затем понимающе кивает: – А-а-а, понял. Не цепляйся к словам, девочка. И не будь такой ботаничкой, не углубляйся в мифы. В эту поездку я сорвал куш и обрел свою персональную русалочку, первую женщину в море. Еву.

У меня дергаются уголки губ, я еле сдерживаю себя, чтобы не ответить улыбкой на его улыбку. Молчу.

– Давид, – говорит он мне после значительной паузы, так и не дождавшись от меня каких бы то ни было слов.

– А где же Голиаф? – не могу упустить возможность, чтобы постебать этого шутника в ответ.

Он усмехается и щелкает меня по носу.

– Идем, – разворачивается и, подойдя к шезлонгу посреди палубы, берет в руки лежащее там полотенце.

Осторожно делаю шаги в его сторону, осматриваясь по сторонам и обхватывая себя руками. Только сейчас понимаю, что ветер, усилившийся к ночи, так сильно обдувает, что неприятно холодит кожу. После ледяной воды недолго и подхватить простуду. Зубы беспрерывно стучат с мелкой и быстрой частотой, отбивая барабанную дробь.

– Я предпочитаю часть про его соблазнение Вирсавии, – добавляет, споро растирая меня полотенцем.

Мы находимся посреди моря, вдвоем, на его, видимо, яхте, окруженные только глубокими водами и темнотой ночи. Романтика. В другой ситуации клюнула бы на его флирт, но я лишь криво усмехаюсь, почти дословно помня эту легенду. Знал бы он, насколько сейчас близок к истине. Только вот Вирсавия была замужем, я же просто нахожусь в отношениях. Но сердце отчего-то колотится. То ли от его сумрачного темного взгляда, то ли от воспоминаний концовки этих двух историй – Ева и Адам вкусили запретный плод и были изгнаны из Рая, Давид соблазнил чужую жену и обрек династию на раздоры.

Трясу головой, выкидывая бредовые мысли из головы. Тогда я не знала, что и мы станем воплощением такой легенды… В летописи наших семей… Вот только будет ли у нас счастливый конец? Или мы так же обречены на страдания?

Глава 7

Отца увезли с заверениями, что сделают всё от них зависящее для его выздоровления. Стало понятно, что ночевать придется в родительском доме. Я винила себя за чувства досады и злости, но казалось, будто отец так или иначе вынудил меня остаться против воли.  

– Чего смотришь? – фыркает Милана, когда ловит мой взгляд. – Отвалите от меня все!

Злится и уходит, взбегая по лестнице наверх, на второй этаж. Чувствую на себе темный взгляд Давида и спешу след в след сестре, не желая, чтобы он заводил со мной разговор. Иду по наитию и воспоминаниям.

Оказываюсь права, детки в нашей старой детской комнате. Опираюсь о косяк и наблюдаю за представлением одного актера. Близнецы, что странно, действительно уснули, я с удивлением слежу за тем, как Олег, словно самый настоящий заботливый отец, читает им сказку.

Не поленился даже достать их любимую книжку из сумки. Того и гляди, станет дарить мне розы и пылко признаваться в любви. Очень подозрительно и нереалистично, выглядит как пафосная актерская игра. Но Оскара Олегу не видать!

– Можешь не прикидываться, – шиплю ему в лицо, как только он тихонько прикрывает дверь и выходит в коридор.

– Я что, не могу уложить спать собственных детей? – Олег давит на последние два слова интонацией, очевидно хочет вытащить из меня чувство стыда за то, что укоряю и подозреваю.

Я понимаю, что он делает. Пытается стать мягким и пушистым, новые обстоятельства на руку Олегу, они решат все его проблемы, и он готов действовать такими топорными методами. А у меня внутри всё смешивается, буря чувств захлестывает с головой, я не в состоянии ни на одну секунду остановить бешеный бег времени и задуматься о правильности своих поступков. Не понимаю, что нужно ставить во главу угла.

А еще отец... Неужели он умрет? Нет, не может быть.

И Давид, чье присутствие выбивает меня из колеи.

– Ева! – тормошит меня, хмуря лоб, Олег, отвлекая от нерадостных мыслей.

Вздрагивая и собираясь с духом, скороговоркой вываливаю на него новости об отце.

– Что с ним? – спрашивает муж торопливо, глаза бегают, он снова подсчитывает варианты развития событий.

Наверняка пытается понять, что ему перепадет от гипотетической смерти моего отца. Боже, что со мной? Я подозреваю собственного мужа в страшных вещах, даже не пытаясь найти ему оправдание, не давая шанса, видя только меркантильность. Разве так можно? Мальчики ведь считают его родным отцом, ведь это важно, правда?

– Микроинсульт, – отвечаю коротко, сжимая ослабшие, похолодевшие руки, не могу согреться, мне холодно и больно.

Любящий муж обнял бы меня, но Олег не такой. Не видит ничего дальше своего носа. Чертов эгоцентрист!

– Ладно, тяжелый день, – потирает он щетину рукой и выглядывает с интересом и блеском в глазах мне за плечо. – Где тут у вас бар?

– Олег, ты будешь пить? Ночью?

Стискиваю кулаки, зло впиваясь ногтями в ладони. Ну неужели он и вовсе бесчеловечен, раз даже в такой ситуации собирается бухать?

– У твоего отца сердце прихватило, сестра и мать истерят, а мне как справляться со стрессом? Не могу выпить бокал? Ты мне запретишь, что ли? – фыркает, не видя в этом никакой проблемы.

– Конечно, делай что хочешь, – без сил прикрываю глаза и безразлично жму плечами, потеряв уже всякую надежду, что он придет в себя и не станет скатываться на дно бутылки.

Ясно, что мы не ляжем в постель, согревая и успокаивая друг друга, не поговорим по душам о насущных проблемах и не поедем, дружно держась за руки, навещать отца в больнице. «А разве такое было когда-то, – вдруг спрашиваю себя на полном серьезе, сглатывая болезненный комок. – И вообще, когда всё пошло под откос?»

Действительно, я бы тоже чем-то успокоила нервы. Но у меня, в отличие от мужа, есть чувство такта и ответственности, ведь я должна следить за двумя детьми…

Но успокоиться мне нужно, так что я спускаюсь вниз попить чая, пробираюсь в кромешной темноте. Осторожно иду вниз по ступенькам и слышу какое-то скуление. Хмурюсь, решая пойти на звуки. Дверь кухни приоткрыта, по паркету льется яркая белая полоска света.

Осторожно заглядываю в щель и застаю неприятную, даже пугающую картину – сестра заливается слезами. Вид плачущей навзрыд Миланы отчего-то трогает меня за душу. Только хочу зайти и утешить сестру, как вдруг чья-то ладонь опускается на стол рядом с ее локтями. А затем вижу лицо рассерженного Давида. Он чертовски взбешен, да так, что я на расстоянии ощущаю флюиды ярости и пугаюсь.

– Хватит реветь! – цедит он, стараясь не повышать голоса, но стиснутые челюсти делают его на вид еще более суровым.

– Т-ты, – всхлипывает сестра и убирает ладони от своего лица, – п-почему такой ж-жест-о-о-кий...

Поражаюсь тому, что даже плакать она умеет красиво – никакого опухшего носа, слезы текут по щекам так, словно это ручейки.

– У меня нет времени на очередной скандал, – устало вздыхает Давид и трогает переносицу, – будь добра, держи себя в руках хотя бы здесь, в конце концов, твоя сестра приехала.

От его слов у меня внутри рождается яркая вспышка, оживляя потухший уголек, который хранился в самой глубине. Он не сказал про семью, он сказал именно обо мне…

Глава 8

– Я не святая, Давид, но ты своими грехами уже вытоптал дорожку в ад! – выпаливаю прямо в лицо, злобно прищуриваясь.

За последние несколько минут ору так часто и экспрессивно, что от себя не ожидала даже. С Олегом считала, что не могу быть такой злобной фурией. А вот от одного присутствия Давида рядом меня колошматит, как будто нутро на лоскуты рвет. По телу прокатываются волны жара, дыхание спирает, сердце отчаянно барабанит в грудную клетку, грозя разорвать меня в клочья.

– Как мы интересно перешли в разговорах от рая к аду, – ухмыляется он, давая понять, что помнит все наши прошлые беседы, прожигает меня чернотой своих глаз и хватает за запястья, подтягивая резко к себе. – Прыгнула в койку к своему мужу и сразу после аборта забеременела? Влюбилась в него?

– Не твое дело! – выкрикиваю, чувствуя, как горло раздирает от боли, рыдания рвутся наружу. Не переболело, не перегорит никак. Я безумно зла на Давида за прошлое. – Ты подонок, Давид, убийца, который заплатил за уничтожение своего ребенка. Жалеешь теперь, да? – издевательски смеюсь над ним, пытаясь за смехом спрятать горечь. – Как было бы удобно, не соверши ты тогда ошибку, смог бы заполучить свои гнусные продажные деньги! Предъявил бы наследника. Прятал бы до этого момента, стыдно ведь, да? Его не хотел, меня не хотел… – на последнем слове сбиваюсь, потому что выдала себя, так хотела не показать ему, как он меня обидел, и всё равно проговорилась! Дура беспросветная.

– А что, это идея, – глаза Давида превращаются в узкие щелки, он придвигается ближе и опускает руки на края столешницы, заключая меня в ловушку, нависает сверху, говорит, удерживая прочный зрительный контакт: – Ты, я, наш наследник, которого мы могли бы зачать. Ты же не хочешь, чтобы из семьи утекли деньги, Ев-а-а… – тянет мое имя, как тогда.

Как в прошлом. Меня триггерит, следующая секунда исчезает из моей памяти, я только вижу пустой стакан в руке и ошеломленное лицо Давида, полностью залитое водой. Я в него плеснула целый стакан, и теперь он стоит и моргает быстро-быстро, чтобы стряхнуть влагу с ресниц, а потом…

Жестко фиксирует меня за талию, с силой прижимая к себе. Другой рукой заламывает мне руки за спину. И сминает мои губы своими. Я пытаюсь отстраниться, вырвать скованные руки, дергаюсь всем телом, но бесполезно. Его мужская сила против моей – женской. Воздуха катастрофически не хватает, но он всё продолжает напирать, демонстрируя доминантность и властность. И я плыву...

– Что здесь происходит?! – раздается вдруг истеричный вскрик.

Мы с Давидом отпрянули друг от друга резко. Испуганно смотрю на него и боюсь повернуть голову налево. Боже…

– О господи, – звучит наполненный мукой голос матери.

Мама! Застала нас. Но это лучше, чем если бы в кухню зашел Олег или Милана. Обливаюсь холодным потом, только представляя это. Мужчины бы могли подраться, а сестра вырвала бы мне все волосы за своего мужчину. Волосы, мои несчастные посеченные, выцветшие на солнце волосы. Надо обязательно сходить в салон красоты и привести себя в порядок…

Буря хаотичных мыслей проносится в голове за ту секунду, что я нахожусь в прострации и смотрю на маму, чувствуя, как горят мои губы. Давид поцеловал меня, он набросился на меня, как голодный зверь. Сердце делает бешеный кульбит, и я пытаюсь взять себя в руки.  

Вижу боковым зрением, словно в замедленной съемке, как мама театрально прикладывает руку ко лбу, а затем почему-то оседает на пол. Да что ж такое творится!

– Что за... – кидается вдруг в ее сторону Давид, но не успевает.

По кухне разлетается звук оглушающего удара тела о пол. Я подрываюсь, понимая, что она, возможно, от шока потеряла сознание.

– Вроде цела, – констатирует мужчина, придерживая маму за голову, она безвольно висит в его руках, не подавая признаков жизни. – Успел почти в последний момент придержать затылок. Ева, не стой истуканом, воды неси!

Всё это время я стою над ними и нахожусь в ступоре. Что делать в такой ситуации, совершенно не представляю, поэтому командный голос Давида воспринимаю с облегчением.

– Сейчас, – резво кидаюсь к опустевшему графину, а затем мечусь в поисках пятилитровой бутылки.

– Из крана набирай! – рычит уже. – Не пить же ее!

Киваю невпопад, включаю кран и подношу стакан к нему.  Быстро подаю стакан Давиду, расплескав половину на пол, а он набирает воды в рот и прыскает ее на лицо матери. Та медленно открывает глаза. Выдыхаю с облегчением, что она приходит в себя.

– Всё хорошо, мам? – спрашиваю у нее, когда Давид помогает ей приподняться и усесться на стул. На ватных ногах приближаюсь к ним, рассматривая бледное лицо матери.

– А? Что? – как-то рассеянно спрашивает у меня, затем добавляет усталым тоном: – Что-то я, кажется, с успокоительным переборщила. Перенервничала. Заторможенной ощущаю себя. Мне показалось или вы целовались только что? – расфокусированный взгляд вдруг становится четким. Обморока как и не бывало. Мама пристально смотрит на нас.

– Показалось, – первым резко обрывает всех Давид, наливая уже питьевой воды и подавая теще стакан, – это же полная чушь. Не перебарщивайте с таблетками больше.

Отчего-то слова его меня сильно уязвляют. Нет, мне и самой на руку, чтобы мама думала, что у нее галлюцинации, но то, как бескомпромиссно и отрывисто он отвечает, ранит мое хиленькое женское эго, и так изрядно настрадавшееся от этого мужчины.

Глава 9

Олег храпел всю ночь. Даже из смежной комнаты был слышен этот медвежий рык. Благо сыновья рядом спали крепко. Но просыпаюсь я злая и невыспавшаяся. Вынужденно. Совсем забыла, что главное правило отцовского дома – обязательный совместный завтрак. Умываюсь, смотрю с неприязнью на мужа и открываю окно в его комнате – проветрить помещение от алкогольной вони. Затем тормошу его. Тот только отмахивается, кривя свое помятое лицо.

– Олег, имей уважение, в конце концов, мы в гостях, – не выдерживаю и зло выговариваю сонному и недовольно смотрящему на меня мужу, который и не думает подниматься, – нас уже несколько раз мама сама звала на завтрак, мальчики собрались, ждем только тебя. Быстрее давай!

Заспанный и опухший с похмелья муж едва поднимает голову от подушки. Он не привык рано вставать, я даже не помню, завтракали ли мы когда-либо вместе. Если есть возможность, то до обеда дрыхнуть может. Особенно после очередной попойки. Каждый раз задаюсь вопросом, зачем вожусь с ним и трачу свое время? Итог всегда один – всё сделает по-своему. Вот и сейчас снова нарушил обещание… Просила же не пить! Алкаш конченый!

– Идите без меня, – со стоном хватается за голову, с непризнью морщится, что драконит меня еще сильнее. – У твоей мамы что, мотор вместо сердца? Полночи у отца провела в больнице, а теперь завтракает как ни в чем не бывало. Так обязательно изображать благопристойную семью? Да вы же готовы глотки друг другу перегрызть...

Поджимаю губы. На себя бы посмотрел, а лучше для начала – в зеркало. «Нужен развод, –  думаю в этот момент, но набатом в голове звучит: – Снова бежишь от трудностей, Ева? Не надоело? Посмотри только, к чему привел тебя предыдущий побег? Разве о такой жизни мечтала?»

– Не преувеличивай! – толкаю его сильнее, вымещая недовольство. – Не для себя стараюсь, для детей. Хочу, чтобы знали своих бабушку и дедушку. И если ты мне всё испортишь, за близнецов тебя не прощу! Вставай давай!

Может, нужно быть мягче и как-то избавить его от пагубной привычки? Будь я хорошей и верной женой, может, поддерживала бы его, давала больше тепла… Но я не хорошая и, как оказалось, не верная… Но тут последующие слова Олега полностью перечеркивают стыд, доселе живший в моем сердце.

– Да уж, ну и родственнички! Врагу не пожелаешь! Дедушка одной ногой в могиле, а бабушка на дух не переносит звание бабушки! Вот увидишь, когда к ней гости придут, она детей в шкаф спрячет, лишь бы никто не узнал ее настоящий возраст. Вот я не поленюсь и погуглю, какой твоя маман возраст указывает в интернете. Уверен, у нее где-то припрятан альфонс-любовник, – муж продолжает изгаляться над моей семьей, а я сжимаю кулаки от злости и смотрю на этого клоуна, в сотый раз кляня себя за то, что с ним связалась. – А твоя сестра тебя явно ненавидит, у нее это на лице написано.

Молча смотрю на него, опасаясь, что он заденет сейчас и тему Давида, и я проколюсь. Дернусь или покажу, что неравнодушна. Прикусываю губу, молясь, чтобы он заткнулся, наконец, и поднял свою тощую пятую точку.

Половину слов пропускаю мимо ушей, невроз от того, что мы вот-вот опоздаем, настолько меня захватывает, что ни о чем другом и мыслить не могу. Словно я та маленькая девочка, которая так боялась наказания. Но слова Олега насчет сестры заставляют меня покраснеть. Страх – вот что поселяется в моей душе, и он усиливается с каждой минутой, проведенной в этом доме. Сестра никогда не должна узнать мою тайну...

– Нет, – даже сама слышу, каким враньем отдает голос, даже дрожит. – Она просто... сложная... Характер такой... Капризный…

Ухожу, не договорив, боясь, что он заметит ту бурю эмоций из страха и стыда на моем лице. Да и появление детей уже не располагает к ссоре. Озорные мордашки заглядывают в дверной проем, и мне приходится утащить детей из пропахшей алкогольными парами спальни, чтобы они не увидели неприглядную действительность.

«И долго будешь прятать отца-алкаша от детей?!» – буравит мозг голос разума, а я упрямо кривлю лицо в радостной улыбке, маска доброй милой мамы с него не сходит. Иначе никак, дети должны видеть только хорошее.

– А деда в больнице? – Гектор заглядывает мне в глаза, мягко сжимая ладошку.

– Не переживай, милый, он скоро поправится, – успокаиваю ребенка, глажу по голове, и он счастливо улыбается. Мой старший сын такой добрый и сострадательный. Но не испортит ли это качество его будущее так же, как и в свое время мое?

– Мам, мам, ну быстрее! – подгоняет нас резвый Том, начиная прыгать по ступеням и норовя залезть на перила. Вот непоседа!

На площадке между лестницами оба сына задерживают дыхание.

– Рыцарь!

– Настоящий!

– А там внутри человек? – с опаской смотрят на меня, и я уже собираюсь позволить им потрогать латы и открыть забра́ло шлема, как слышу звонкий голос матери, торопящий нас спускаться.

– Не капризничайте, – прошу близнецов, хмуро смотрящих на обстановку вокруг, пока мы преодолеваем лестничный пролет.

Так же, как и в детстве, пахнет пчелиным воском, мягкий ковер под ногами такой же, как и тогда. Ничего не изменилось, даже запах этого дома, лишь я совсем другая. Чужая здесь. Как всегда… И отчего же так больно? Разве я не переболела? Не забыла?

Трясу головой и смотрю на детей, отвлекаясь от нерадужных мыслей. Не знаю, в кого они пошли. Я по утрам бодрячком, жаворонок. А их с трудом растолкала. Может, в... Давида? Сглатываю, даже не представляя, а какой он, когда только просыпается... Наверное, Милане лучше знать... Ревность острой иголкой протыкает сердце, и я ругаю себя за неуместные чувства.

Глава 10

– Потрудись объяснить, что ты имеешь в виду, – с напором смотрит на моего мужа Давид.

Вскидываю взгляд и натыкаюсь им на сверлящие мое нутро черные глаза Горского.

– Ты же мужик, – фыркает Олег, подмигивая при этом Давиду как старому знакомому, – нам спиногрызов заделать раз плюнуть. Поищи по бывшим, может, завалялись где. Чернявенькие такие детишки. Мы ж не женщины, чтобы девять месяцев с пузом ходить.

И смеется лошадиным смехом, словно то, что он сказал, весело.

– Ты идиот? Или притворяешься? – холодно осаждает его Горский, не церемонясь и не потакая его дурацким шуткам. – Нужен наследник двух семей, а не только моей. И нет, я, в отличие от некоторых, внимательно слежу за своими связями.

Облизываю губы и кидаю несчастный взгляд на Олега, сижу вся красная, на нервах, не понимая, как он мог так меня подставить. Да, сказал очевидную глупость, но зерно сомнения в души всем посеял.

Теперь у них зародятся подозрения, начнут приглядываться к детям, сравнивать их с родителями. Или я себя накручиваю и они просто еще раз убедятся в недалекости моего мужа? Господи, какой стыд!

– Олег, ну право слово! Я-то думала, что ты действительно что-то стоящее предложишь, – упрекает моего мужа мама, переводя умоляющий взгляд на Давида. – То есть выход только один? – хватается тут же за сердце, будто ей лишь от одной мысли об этом плохо. – Решено, дети мои! – подается вдруг вперед, глядя на Давида и Милану. – Вам нужно слетать на острова. Говорят, теплый климат отлично влияет на деторождение. Глядишь, Миланка беременная вернется.

Никто этого не замечает, но я вижу, как мимолетно, всего на секунду кривится Давид.

– Да господи, мама, хватит! – Милана комкает салфетку и бросает ее на стол. – Прекрати! Просто прекрати! – Она демонстративно уходит, шатаясь и взмахивая руками, продолжая ругаться с кем-то невидимым. Сестра выглядит безумной, и это действительно пугает.

– Иди-иди! – летит ей вдогонку визгливый голос мамы. – Проспись! А лучше скатайся для разнообразия в больницу к отцу, пусть тебя прокапают, так хоть протрезвеешь и начнешь думать о потомстве! Господи, я сойду с ума в этом доме! – возмущается она, опрокидывая в себя стакан холодной воды.

В этот момент мимо проносятся Том и Гектор, вереща, как племя индейцев, а за ними потешно бегает Глафира, раскинув руки.

– Простите, не уследила за ними, – извиняется впопыхах. И я ее прекрасно понимаю: дети от вынужденного безделья совершенно сорвались с цепи. С ними нужно заниматься, чтобы расходовалась неуемная энергия, но кому это делать, если все заняты этим чертовым наследством?!

Вдруг раздается громкий звук. Звонок в дверь. Мать подрывается, в панике начинает оглядывать всё наше семейство.

– О боже, я совсем забыла, – кладет ладонь на грудь, смотрит на часы. – Это Ролдугин, я его пригласила сегодня. У меня появилась идея устроить аукцион и распродать дедов антиквариат до того момента, как нас объявят банкротами. Ева, ты же понимаешь, что потом у него не будет никакой ценности? Как хорошо, что я заранее позаботилась, еще когда старик заболел, и перевезла часть предметов искусств сюда. Я же не думала, что дом достанется тебе, Ева! Надеюсь, ты не захочешь перетаскивать обратно эти вещи?

– Мне всё равно, – качаю головой, пытаясь понять, с чем связан мамин переполох.

На ней просто лица нет. Ну, пришел оценщик, в чем же проблема? Мамина рьяная деятельность по поводу аукциона вызывает недоумение, но спорить я не решаюсь, чтобы меня не объявили меркантильной бедной родственницей, которая вцепилась в дедовы вещи.

Мама глубоко дышит, стараясь успокоить дыхание, а затем смотрит четко на меня.

– Спрячь детей!

– Что? – не понимаю, что она имеет в виду.

И как она себе это представляет? Она не замечает от меня отклика и обращается уже к балующимся близнецам, которые прыгают на старинном кресле, пытаясь на нем поместиться вдвоем.

– Так, Том и Гектор, верно? Как вас там… – слегка морщится, даже имена запомнить не может, кажется. – Никакая я вам не бабушка, поняли?

– Мама! – подбегаю к детям и пытаюсь прикрыть им уши, но рук катастрофически не хватает, а от Олега помощи ждать и не стоит.

– Что «мама»? – фыркает. – Зовите меня Стефания, ясно?

Затем выпрямляется, когда на пороге появляется представительный мужчина.

– Григорий Александрович, так рада вас видеть. Как раз к завтраку подоспели. Присаживайтесь, Глафира принесет вам приборы. Вы же не откажетесь от чашечки кофе?

И эта поразительная мамина метаморфоза окончательно выводит меня из себя. Вот оно, истинное лицемерие Стоцких – на людях милые, обворожительные люди, дома же – тираны и деспоты, показывающие свое истинное лицо. Скрежещу зубами, прикрываю глаза, делаю глубокие вдохи-выдохи. Стискиваю кулаки… Не помогает.

– Доброе утро! – раздается приятный баритон гостя. – Надеюсь, не помешал?

– Нет, что вы, мы все так рады вас… – лопочет было мама, но договорить я ей не даю.

Резко встаю, практически опрокидывая стул назад. Нервы сдают окончательно. Терпение, до этого висевшее на волоске, лопнуло. Как она смеет так отвратительно вести себя при моих детях, ее родных внуках, и в то же время лебезить перед каким-то незнакомцем?!

Глава 11

Давид

Цифры уже бегут перед глазами. Мозг плавится. Сжимаю переносицу, пытаясь сосредоточиться на документах, но в голову лезут посторонние мысли. Ева, Милана, дети, наследство, долбаные акции. После дурдома, который устроили за завтраком Стоцкие, никак не настроиться на работу.

В офис не поехал, решил расположиться в кабинете отсутствующего тестя, раз уж нас с женой в приказном порядке попросили пожить в этом доме, хотел тишины и покоя. Кроме меня некому тянуть эту махину, управлять которой в скором времени будет непонятно кто!

Дедуля устроил сюрприз, решив поднасрать своей родне, вот только разгребать всё это дерьмо приходится мне: отвечать на многочисленные звонки, утихомиривать взбесившихся папарацци, подписывать тонны документов, но, главное, на каждом гребаном совещании делать вид, что ничего не изменилось и в обозримом будущем компания останется на плаву и с прежним советом директоров.

Всё это лажа, полное фуфло, которое втираю подчиненным, чтобы унять беспокойство, а в действительности скоро мы пойдем побираться по миру и начинать карьеру заново, а компания, созданная с нуля Стоцкими и Горскими, окажется в чужих руках, потому что обеспечить наследника не представляется возможным!

Я мог наступить себе на горло и заделать одной из сестер ребенка ради спасения компании и тысячи работников, годами служащих на благо наших семей. Вот только Милана... Ломает от одной мысли, что придется снова смотреть на нее сверху вниз в постели и наблюдать искривленное ботоксом лицо. Я и забыл, когда в последний раз исполнял супружеский долг. Она не верит, но запах распутства уже давно въелся в ее кожу...

Не особо-то и старался заделать Милане ребенка, а она и рада была прожигать свою бестолковую жизнь в клубах и на вечеринках, топя в бутылке какое-то придуманное горе. Заиметь ребенка от этой проститутки? Нет, лучше просить милостыню на паперти, чем такая перспектива. Из нее нормальная мать, как из меня фея.

И тут перед носом словно веет запахом свежести и морского бриза. Прикрываю глаза, стискиваю кулаки. Ева... Первая женщина... С каким же удовольствием я бы стал ее Адамом... Одергиваю себя, ярясь от одного упоминания имени этой предательницы. Змея, посмевшая уничтожить мое сердце, предавшая доверие и растоптавшая мужскую гордость.

Дыхание учащается, глаза наливаются кровью. Невыносимо, что каждый божий день приходится видеть ее обманчиво невинные глаза, смотреть на роскошное тело, которое принадлежит никчемному, не заслуживающему звания мужчины остолопу. Черт! Бью кулаком по столу и сбрасываю с него бумаги.

Сегодня поработать уже не выйдет, но кто, кроме тебя, Давид?

Встаю напротив стола и упираюсь кулаками в деревянную поверхность, пытаясь вернуть себе самообладание. Но напряжение не отпускает, не могу найти для него выхода.

Ситуация слишком запутанная, чтобы разрешить ее одним щелчком пальцев.

Звонок телефона прерывает мысли.

– Давид Эльдарович, – вещает мой помощник Влад, – то, что вы просили, сделано.

– Встречу с детективом назначил? – спрашиваю в свою очередь, никак не комментируя слова собеседника, но отмечая, что он быстро выполнил мои требования. Надо выписать премию. Распродать почти всё недвижимое и движимое имущество за такой короткий срок – нужно для этого обладать железной хваткой. Что ж, с выбором помощника в свое время не прогадал.

Стискиваю зубы, понимая, что не всё еще успел. На тот момент, когда придется выкупать продающиеся с молотка активы старикана, лучше иметь как можно больше денег на счетах. А чтобы устранить всех конкурентов, приходится идти на крайние меры, отбросив лишние сантименты.

– На пятнадцать ноль-ноль, – рапортует Влад быстро, а я глушу в себе неуместное чувство вины за то, что собираюсь нарыть компромат на Стоцкого, лежащего при смерти, чтобы выбить себе контрольный пакет акций. Мне не оставили выбора в средствах.

– Тогда организуй мне встречу с Савченко и Рудиным, – гляжу на часы, – я подъеду в офис через час.

Только убираю телефон, как вдруг по всему дому раздается: «БУМ». Такой грохот, что уши закладывает. Газ, что ли, взорвался? Или дед перед смертью бомбу подложил, чтобы одним махом от всех нас избавиться?

Прислушиваюсь. Тишина. А затем раздается тоненький детский плач. Сначала не соображаю, откуда он взялся, а потом вспоминаю, что в доме есть маленькие спиногрызы. Подрываюсь и спешно выхожу из кабинета тестя, спускаюсь вниз, наблюдая, как дети выбираются из-под металлического завала. Рядом валяется старинный меч, шлем, щит с красной и золотой полосами посередине. Кажется, это был рыцарь – антиквариат, так ценимый Стефанией, стоявший на лестничном пролете.

– О господи, беда-то какая, что же это… – причитает, чуть ли не плача, Глафира, помогает мальчишкам отряхнуться.

Те плачут навзрыд, по виду вроде целые.

– Меня же госпожа уволит, сколько ж это стоит? – прижимая руки к груди, ноет женщина, сокрушаясь над разрушенным рыцарем.

Проказники, одержавшие победу над бессловесным железным врагом, сидят на полу и размазывают по лицам слезы. Совершенно неотличимые друг от друга пацаны. Черные макушки, красные свитера, синие джинсы. Две пары карих глаз, смотрящих синхронно то на меня, то на рыцаря, то на сердобольную экономку, которая пытается собрать в кучу поверженного воина.

Глава 12

Как только сажусь в такси, у меня начинает бешено стучать сердце. Раньше я всегда оставляла детей на постоянную няню, а сегодня доверилась Олегу, который пытается показать свое лояльное и родительское отношение к детям.

– Всё хорошо, – шепчу себе.

Успокаиваю себя тем, что сейчас он отчаянно старается вернуть себе все права и доказать, что он достоин быть примерным мужем и хорошим добросовестным отцом мальчишкам.

Но материнское сердце так и шепчет предательски, что не могу я ему полностью доверять в этом вопросе. Десятки «если» бомбардируют мозг, порождая ужасающие картинки несчастий, которые могут произойти по вине и недосмотру Олега.

Дергаюсь непроизвольно, так и хочется немедленно развернуться, снова взять всё в свои надежные руки, повесить ответственность на свои плечи, и я уже почти говорю водителю изменить маршрут и ехать обратно, но потом одергиваю себя. Приказываю быть разумной и не быть такой мнительной мамашей, которые растят детей-инфантилов, неспособных себе даже чай налить. Не такого будущего я хочу своим близнецам. Не такого...

В итоге убеждаю себя, что оставляю детей не на чужого человека, на родного отца. Ну, практически, хотя бы по документам. Другого-то у них и нет, подмечаю это с горечью, а затем встряхиваю головой.

– Так, не параной, Ева, – качаю головой.

Несмотря на свои косяки, муж ведь вполне себе приличный отец. Не бьет, не орет. Не такой, конечно, о каком я мечтала, но всё же нормальный, принял чужих детей, что всегда рождало во мне чувство вины и благодарности. Именно поэтому я так часто прощала Олега и давала ему второй… третий… Бесконечное количество шансов, которые он бездарно потратил…

Я со стыдом думаю о том, что буду выглядеть глупо, уехав и тут же вернувшись, чтобы, как курица-наседка, кудахтать над вполне себе самостоятельными детьми, за которыми оставлен пригляд. В конце концов, дома куча взрослых людей. Есть кому подстраховать Олега.

– Не паникуй, Ев, – шепчу сама себе.

Пытаюсь успокоить колотящийся пульс, прикладываю руку к груди, но нервы на пределе. Постукиваю каблуком по полу, глаза бегают туда-сюда. Стискиваю руку в кулак, глубоко дышу, чуть-чуть отпускает.

Том и Гектор уже давно выросли из грудного возраста и не нуждаются в постоянной опеке матери, можно оставить их на короткое время. Да и потом, скоро я выйду на работу, так что и им, и мне стоит привыкать к такой жизни, не всю жизнь же возле материнского подола вертеться. Придется нанимать няню, хочу я того или нет. Нужно приучать детей взаимодействовать с людьми вне семьи. Уговариваю себя, ведь это им же на благо – плавно адаптироваться в социуме.

– Поверните, пожалуйста, назад, – прошу водителя, не выдержав этого накала. Но затем вспоминаю, что дома есть Глафира, Милана, мама. – Я передумала, едем по прежнему маршруту!

Но всё равно не могу успокоиться и набираю номер Олега, он долго не подходит к трубке, и я начинаю беспокоиться еще больше. После трех безумно длинных гудков, наконец, раздается его голос.

 – Чего тебе? – грубит, обижается, видимо, на мой поспешный уход.

Стискиваю зубы, не удивленная его холодностью. На заднем фоне слышу довольные возгласы детей и сразу же успокаиваюсь. Со стыдом корю себя, что опять накрутила нервы без повода.

А ты что думала, Ева? Что он сразу же за порог выскочит, как только ты отъедешь на такси от дома? Он ведь не такой идиот, чтобы бросать детей, правда? Вон присматривает за ними, выполняет отцовские обязанности.

– Как дети? Справляешься? – хриплю от переживаний.

Прокашливаюсь и жду его ответа.

– Ты же только что уехала, чего звонишь? Проверяешь меня, птенчик? – голос мужа звучит оскорбленно. А слово «птенчик» – язвительно. И мне сразу становится стыдно. – Играют, что им сделается? Будем сейчас замок из конструктора строить.

Затем слышится какая-то возня. Строгий голос мужа.

– Том, а ну, положи на место, это тебе не игрушка!

Слышу смех близнецов и напряжение меня покидает. Фух. Ну, слава богу, Олег всё же не настолько пропащий и решил взяться за ум. Бросаю трубку и нервно смеюсь. О чем ты думала, Ев? В чужом доме он будет вести себя примерным семьянином, как же я могла забыть? Всё, теперь я спокойна.

Ставлю окончательную точку и сосредотачиваюсь на дороге. Ничего, быстро завершу дела, и всё, больше от своих мальчишек ни ногой, пока мы вынужденно гостим в доме Стоцких.

Такси подъезжает к знакомым до боли воротам. Они опоясывают двухэтажное здание с темными провалами окон. Выглядит устрашающе, вокруг царит мрачное запустение. Многочисленные деревья отбрасывают тени и словно захватывают дом в зеленый плен. Без хозяина он кажется неживым. Потираю руки, чтобы согреть их и избавиться от неуютного чувства.

Наконец, расплатившись, выхожу на гравийную дорожку и прикасаюсь к железным прутьям. Достаю ключи, выданные нотариусом, и под скрип несмазанных петель захожу во двор. И такое неприятное ощущение царапает душу, что хочется немедленно уехать отсюда. Стылый ветер треплет волосы, и я убираю их за уши.

– Добрый день! – раздается вдруг сбоку.

– О боже! – пугаюсь я от неожиданности, вскрикивая и прикладывая руку к груди, сердце готово выпрыгнуть из нее.

Глава 13

Давид

Подхожу к тачке, сажусь на водительское сиденье, завожу мотор. Вот же Ева, нашла за кого замуж идти… Дура… А я ведь… Заткнись, Давид, нечего об этой вертихвостке думать. Еще и Милана на мозги давит со своим наследством. Как же достали меня эти сестры Стоцкие!

Что одна, что другая, обе одного поля ягоды. Уже отъезжаю на пару метров, резко торможу в последний момент. Вспомнил, как и сам в детстве оставался один, когда занятые своими делами родители отсутствовали дома, а нянька занималась посторонними делами. Разве было весело тебе, Дав?

Выругавшись, бью по рулю ладонью и резко выхожу из машины.

Дети, к моему удивлению, остались на том же месте, где я их и оставил. О чем-то шушукались, склонившись над рыцарем.

– Так, пацаны! – Решаю взять их с собой, на Глафиру надежды нет, Милане самой нужен опекун, а Стефании я не доверяю. – Есть желание прокатиться на машине и потусоваться в офисе?

Те оборачиваются. Их мордашки начинают светиться счастьем, словно они рады, что на них, наконец, обратили внимание.

– Есть! – кричит Том и с прищуром смотрит на брата. Так. Понятно, кто тут заводила и главный. Что ж, если что, знаю, с кем нужно иметь серьезный разговор.

Дети, как ни странно, мирно сидят сзади. Смотрю за ними в зеркало заднего вида. Что-то обсуждают, склонившись друг к другу. И родинки эти покоя не дают... Чертыхаюсь и всё же решаю задать им вопрос. Знаю, что неэтично использовать детей, но раз уж представилась возможность…

– Пацаны, а у вас когда днюха?

– Пятого марта, – фыркает заводила, а затем смотрит на меня с прищуром. – А че надо?

Ухмыляюсь, не показывая детям своего волнения, а сам в уме судорожно подсчитываю даты. Так, вспоминай, Давид, какого числа она сообщила тебе о беременности?

В конце июня? Черт! Нужно поднять в почте данные перелетов. В тот день я как раз вылетел домой, чтобы... Стискиваю челюсти, дыхание от злости перехватывает. Какая ирония. В один день отправил одну сестру на аборт, а другую... а на другой принял решение жениться.

Смотрю на себя в зеркало, наблюдая там усталую физиономию и горестные складки у рта. Не ошибся ли ты с выбором сестры, Давид? Бью ладонью по рулю. Черт! Нет, Дава, правильно всё. Предательнице нет и не было места в моей жизни...

Она вдоволь посмеялась над тобой, идиот, использовала, окрутила, потом выбросила из жизни, заодно кинув на бабло, вышла замуж за своего самодовольного мажора, так еще и посмеялась, назвав детей именно так! Ева, как ты муженьку объясняла, почему детям имена дала те, которые с любовником придумывала, лежа на песке и любуясь звездами?! Вот дрянь, пропасть твоего предательства, Ева, ширится и ширится! Ты вовек мне за свои деяния не ответишь! Жизни не хватит!

– Ну? – подает сзади голос малышня.

– Что? – беру себя в руки, понимая, что показывать им агрессию и гнев нельзя.

– Ты кормить нас собираешься? – вздергивает знакомым жестом бровь Том.

Горло сжимает спазмом, резко поворачиваю голову к зеркалу и вожу так же бровью. Вот черт! Родинки, бровь, чернявенькие... Вроде и даты совпадают. Беру в руку телефон, захожу на почту, надеясь, что все записи сохранены. Останавливаюсь, красный на светофоре.

Ну же, ну же, листаю дрожащей рукой письма. Вот оно! Как же долго загружается! И тут сзади громко и пронзительно звучит гудок. Телефон выскальзывает из рук. Чертыхаюсь, сдерживая маты, тянусь за трубкой. Беру, смотрю на экран. Сердце бешено колотится. Конец июня, я был прав... Два... Три... Девять?

Осознание собственного отцовства не укладывается у меня в голове, но сомнений быть не может. Сзади снова нетерпеливо сигналят. Быстро жму на педаль газа, отъезжаю влево и останавливаюсь у обочины.

– Потерпите немного, – бросаю близнецам, а сам набираю обманом добытый номер.

Гудки кажутся вечностью, но я так зол, что уже нетерпеливо барабаню пальцами по рулю.

– Слушаю, – мелодичный голос Евы.

– Стариковская, пять, – жестко говорю ей, со злостью сжимая трубку и чуть ли не стирая в крошку аппарат.

– Что? – даже по тону слышу, как она непонимающе хмурится.

Выхожу из салона, хлопаю дверцей.

– Не строй из себя дурочку, Ева. Это мой офис, быстро бросаешь все свои дела и едешь туда! – рявкаю, уже не сдерживаясь, вряд ли дети слышат.

– С какой стати? – спрашивает сдавленным голосом, чем-то шурша на заднем фоне.

– Заткнись! – злюсь, ярость разрывает грудину. – Том и Гектор со мной. Выяснилась одна незначительная, но очень важная новость, ты ничего не хочешь мне объяснить, дорогая?

Цежу слова сквозь зубы, не оставляя сомнений, в каком я настроении.

– Скоро буду, – бросает она и кладет трубку.

Тру переносицу, стараюсь привести эмоции в порядок. И только потом сажусь в тачку снова.

– Так, дети, – вздыхаю, пытаясь казаться спокойным, оборачиваюсь к ним. – Сейчас поедем ко мне на работу, моя секретарша, тетя Лена, накормит вас обедом, а мы с вашей мамой поговорим, хорошо?