Элли и Звери

1. Сны на поле сонных цветов.

ЭЛЛИ И ЗВЕРИ

Аннотация:

Они не сводят с меня глаз. Не отпускают. Как тогда, год назад... 
Проигранный спор, обернувшийся неожиданно сладкой расплатой. 
И теперь они явно хотят... Продолжения. Хотят. Меня. 
Мы стоим по разные стороны коридора, нас разделяет толпа студентов. Очень много людей. 
Но мы одни сейчас. Я и мои Звери. 
Я разрываю зрительный контакт и тут же чувствую, что они приближаются. 
Они. Идут. За мной. 

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ:
МЖМ!
ОЧЕНЬ ОТКРОВЕННО И ГОРЯЧО!
САМОДОСТАТОЧНАЯ ГЕРОИНЯ!
БРАТЬЯ-БЛИЗНЕЦЫ!
ХЭ!
 

1. Сны на поле сонных цветов.

- Котен, потерпи, сейчас…

Шепот, прерывистый, такой влажный, такой сладкий, прямо в шею. Поцелуй, грубоватый, с прикусом, нетерпеливый. 

«Потерпи, - он говорит, - потерпи…» 

Не могу!

Откидываюсь назад, попадая в теплые, горячие даже руки, с готовностью меня подхватывающие, не дающие никуда деться, никуда скрыться…

Мне жарко. Мне немного больно и невозможно хорошо. Никогда такого не испытывала. Все в новинку. 

Рывок. Вперед, прямо в грудь голую впечатываюсь, тут же с готовностью вцепляюсь зубами в гладкое плечо. Меня трясет всю, тело продирают такие судороги, словно высоковольтку подключили. 

Да что такое? Почему так медленно? Надо быстрее! Надо сильнее! Я хочу сказать это, скомандовать, но слова не идут, забываю их просто! 

Хорошо, что меня понимают без слов. 

- Сейчас, малыш, сейчас… 

Руки на моих бедрах, раздвигают, жестко. 

Тоже терпения нет? Тоже? 

Мягко, в противовес грубым ладоням на бедрах – руки на груди. Мнут, прихватывают, щиплют, не сильно, но так чувствительно!

Я открываю рот, но не дышу, кажется. В глазах темнеет. 

Цепляюсь из последних сил, повисаю на крепкой шее. 

Ладони подбрасывают вверх под попку, мгновенное замешательство… И да!!! Я выгибаюсь в талии так, что, кажется, сломаюсь сейчас, откидываюсь назад, меня тут же подхватывают, дают поддержку.

Шепот в ухо, тяжелый и возбужденный:

- Кайф, какой кайф… Котен, а меня пустишь? А? Сразу? Дай, котен? Сдохну ведь…

Я не могу ничего ответить, повинуюсь жестоким движениями в себе, практически плачу от тесноты и наполненности. И не представляю, как может быть еще горячее. Но от этого шепота, клянусь, так происходит! 

Я плавлюсь, растворяюсь в ритме жестких движений, в запахах, в развратно-молящем шепоте, упрашивающем меня еще, еще дать то, чего я никогда и не помышляла разрешать никому… Не помышляла, а теперь… Не могу отказать… Только не сейчас, когда так хорошо. Когда так жарко, когда так безумно. 

Я обезумела. Точно. Я просто сошла с ума. 

Это сон – то, что происходит со мной. Просто сладкий развратный сон. А, если сон, то возможно все. 

И это тоже возможно. 

Поэтому я не возмущаюсь, когда неожиданно обретаю опору под собой. Понимаю, что лежу сверху на горячем твердом теле, и даже двигаться самой не надо, он все делает сам. И в этом положении все очень глубоко, так, как ни с кем раньше. 

А потом чувствую скользкое проникновение, наверно, палец, в попу,  инстинктивно пытаюсь сжаться, но, похоже, это еще больше нравится тому, кто подо мной, потому что он останавливается, коротко выдыхает и шепчет:

- Не делай так больше, малыш, я же кончу. Как пацан. 

И целует меня, проникает языком в рот, вылизывает жестко и напористо, даже не двигаясь, и мне этой перемены хватает, чтоб кончить. Дрожа и невольно подаваясь назад, потому что для окончательного кайфа не хватает только пары движений. 

Но все равно удовольствие велико. 

И, когда меня берут за ягодицы, раскрывая шире, я только с готовностью выгибаюсь. 

И смотрю в глаза того, на ком лежу. 

И вижу, насколько жаден становится его взгляд, как внимательно он отслеживает каждое изменение на моем лице. И, наверно, реально есть, на что посмотреть, потому что он не сдерживается, не дает мне выдохнуть, привыкнуть к невероятному ощущению распирания внизу, двигается. Одновременно с тем, кто сейчас наверху. И во мне. Тоже. 

Я пытаюсь осознать происходящее, но мозг не слушается. И не помогает ни единой мыслью, ни самой крохотной картинкой. Я не соображаю и не вижу. Чувствую. 

Легкая боль. Она неожиданно сладкая. Неожиданно приятная. Это вводит в дополнительный ступор.

Разве может нравиться боль? Такая – может. 

Жар. Я обжигаюсь о грудь одного и руки другого. Они, кажется, клеймо на мне выжигают. И это опять – нравится. 

Тяжесть. Снаружи, внутри. Это нужная тяжесть, правильная. Животная, радостная. Необходимая сейчас. 

Удовольствие. Это просто какофония, которая неожиданно сливается в понятную только нам мелодию, ритм, такой сладкий, такой мучительно-томный. Такой жгучий и жаждущий. 

Освобождения. 

Я хочу его, освобождения. Потому что слишком это все для меня. Разорвет от кайфа, расплавит!

Я хочу, чтоб было быстрее! Грубее! Жестче! 

И я сама начинаю двигаться, кажется, удивляя этим. А потом возбуждая. И заставляя делать то, что нравится мне. Так, как нравится мне. 

Шепот становится все бессвязней, мои стоны – все громче, дыхание – тяжелее. Уже скоро, уже сейчас, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!!!

Это происходит ожидаемо и неожиданно. Я разлетаюсь на куски, опадаю разбитой елочной игрушкой к ногам. Меня не собрать теперь. Не сделать прежней. Уже нет. 

- Элли… Элли, котен… - сквозь шум в голове слышу немного испуганный голос. Потом неприятное чувство пустоты вместо наполненности, тело иррационально стонет и требует продолжения банкета.

Никогда не думала, что так может быть. Никогда не думала, что могу такой быть. 

Бред какой-то. Просто бред. 

Меня укладывают на спину, гладят… И да, у меня явное преимущество перед многими другими женщинами. Потому что четыре утешающие руки гораздо лучше двух. 

2. Тихая гавань.

У Лены дома очень мило. Сразу видно, что любовь тут. Даже не по обстановке, довольно простой, кстати. Нет, по самой атмосфере. Небольшие, много о чем говорящие детали. 

Детские рисунки в рамках на стенах. 

Фотографии. 

Она, ее муж, бешеный Данил, который в том году всю Анапу на уши поставил, добиваясь внимания своей Лены. 

Они втроем с темноволосым мальчиком, наверно, сыном Лены от первого брака. 

Детские игрушки, какие-то поделки, на столе вперемешку с сувенирами из Анапы и байкерскими приблудами. 

Глобус и карта мира на стене. 

Вроде всего много, вроде небольшой беспорядок, но так тепло. 

И сама Лена, теплая. 

Хлопочет на кухне, возится, что-то достает из холодильника. Явно хочет меня накормить, хоть я и просила не волноваться. 

Но ее не остановить. Заваривает чай, поглядывает на меня внимательно. А я на нее смотрю. И радуюсь, так радуюсь за нее. 

Живот уже большой, но движется Лена легко и изящно. 

- Кто будет, знаете? 

- Нет! Прячется, - смеется Лена, машинально поглаживая себя по животу. 

А я смотрю, и мысль внезапно обжигает,  что зря приехала. 

Дура, какая дура! Подставила ее!

- Лен, мне пора вообще-то… 

Поднимаюсь. 

Уйти отсюда. Быстрее. 

Из этого уголка чистого тихого счастья. 

Чтоб не принести беду. Чтоб не разрушить. 

- Сиди. Пьем чай. Болтаем. А потом придет Даня с работы, и ты все расскажешь. 

Лена неожиданно включает учительский тон, и это очень прикольно. И даже хочется подчиниться. Но я не могу. И так ошибку совершила. Приперлась. 

- Сиди, я сказала. 

Невольно сажусь обратно. Ничего себе. Это она если в школе так командует, то дисциплина у нее идеальная должна быть на уроках!

Лена проходит из кухни, очень удобно совмещенной с гостиной, ко мне, садится в кресло. И смотрит на меня. Настойчиво так. 

- Или сейчас все расскажешь. Чтоб Даню не ждать. 

- Лен… - все еще пытаюсь сопротивляться я, - да я на самом деле ничего такого…

- Ты приезжаешь внезапно, без звонка. Когда мы с тобой месяц назад списывались в директе, у тебя даже мыслей не было приехать. Потом ты пропала. На звонки и сообщения не отвечала. И вот теперь ты здесь. Усталая. Худая. В глаза не смотришь. И постоянно на нервах. Эля, я не дура. Рассказывай. 

- Лен… Я не хочу вмешивать… Я вообще зря приехала… 

- Не зря. Ты мне помогла когда-то. И очень сильно. 

- Да чем я тебе помогла…

- Вовремя сказанными словами. 

Я молчу. Вспоминаю ту нашу ночевку на даче бабы Шуры, наше ночное купание, ее слезы и мои, немного пьяные, но очень убедительные слова. Что-то о том, как важно не оглядываться на окружающих и думать о себе. И идти вперед. 

Тогда я верила в то, что говорила. 

Да и сейчас, в принципе, верю. Но с оговорками. Потому что ты можешь не оглядываться на окружающих… 

Но здесь нет гарантии, что окружающие не будут оглядываться на тебя. 

Я не отследила этот момент, и попала по полной программе. И еще принесла беду своей подруге.

Беременной счастливой подруге. Черт. 

Видно на моем лице отражается вся напряженная работа мысли, потому что Лена неожиданно улыбается, мягко гладит меня по руке. 

- Не напрягайся. Знаешь, давай-ка отдохни лучше с дороги. Тебе надо в душ, поесть, прийти в себя. А потом расскажешь, что случилось. И мы решим, говорить ли что-то Дане, или своими силами обойдемся. 

Я неожиданно чувствую такую усталость, понимаю, что этот дурацкий месяц в дороге я толком и не спала, и не ела, и все время на нервах, все время оглядываясь… И я так измучилась! 

И теперь слова Лены, такие простые, такие добрые, обезоруживают. 

Я просто повинуюсь. 

Иду в душ, долго и с наслаждением моюсь, ощущая, как с меня, наверно, тысяча тонн грязи сошла, хотя я за этот месяц мылась, конечно, и в хостелах останавливалась, и вообще не так уж плохо путешествовать автостопом одинокой девушке… 

Господи, кого я обманываю? Плохо, очень плохо! Страшно! Тяжело! Ужасно! 

Я неожиданно начинаю трястись, упираюсь в стенку руками и плачу. Тихо и беззвучно. Чтоб  Лена не услышала. Потом успокаиваюсь, ожидаю, когда перестанут дрожать руки, торопливо умываюсь, окатываю себя холодной водой и выхожу. 

Лена уже подсуетилась, на столе в гостиной чай и бутерброды. Я ем, пью, наслаждаясь горячим мятным вкусом. 

Лена не выспрашивает. Она вообще потеряла недавний напор почему-то. Только смотрит внимательно, подталкивает мне то вазочку с конфетами, то домашние печенья. 

Я наедаюсь и жду разговора. 

Надо все рассказать. А потом найти в себе силы, собраться и уйти. И не думаю, что она будет меня задерживать, после того, как узнает, что я притащила за собой в их с Даней дом. 

Пока я собираюсь с духом, Лена мягко гладит по плечу, обнимает. Просто так, без слов. И это дружеское объятие так нужно мне, так правильно, что я только выдыхаю с облегчением и прижимаюсь к ней. 

- Ложись, отдохни. Я тебя укрою и пойду работать, - тихо говорит Лена, кивая на широкий диван. – А потом, когда в себя придешь, сама решишь, рассказывать, или нет. Ты прости. Я была бестактна. 

В этом вся Лена. Неизменно приятная, деликатная, спокойная. И такая душевная, такая родная. 

Я не сопротивляюсь, иду к дивану, низкому и широкому. На нем свободно может уместиться четыре таких, как я. Лена укрывает пледом, мягким и пушистым. 

Я хочу сказать спасибо, но не успеваю. Вырубает просто моментально. 

И во сне в этот раз я не вижу никаких отвязных близнецов, с которыми так славно повеселилась прошлым горячим летом, ни долгой и муторной дороги до этого большого города в средней полосе страны. Ни той твари, из-за которой я, собственно, здесь оказалась. 

Нет, во сне я вижу маму. Она обнимает меня, гладит по голове и шепчет что-то о том, что Элли обязательно доберется по дороге из желтого кирпича до цели. 

3. На чужом диване.

Вообще, странно, что я именно маму во сне увидела, а не бабу Шуру, например. Потому что ее-то я помню куда как лучше. 

А мама… 

Мама – это практически мираж. Что-то далекое, что-то, словно не со мной происходящее. 

Как, наверно, и вся та глупая ситуация, в которой я оказалась. 

Я, пока добиралась до места на перекладных, успела переосмыслить свое положение, обдумать его.

Понять, где я прокололась, как умудрилась так подставиться. Короче говоря, было у меня время. А вот ответа на вопросы не было. По всему выходило, что так попасть могла любая. 

Но попала я. 

Непонятно, почему. 

Никому зла не делала, жила себе и жила, старалась выбраться в нормальную жизнь после детдома.

Очень плохо в тринадцать лет потерять семью. Обычному ребенку. Но не тому, кто потерял эту семью задолго до самой физической смерти родителей. Мамы.

Моя мама была наркоманкой. Я помнила ее нормальной первые семь лет своей жизни. А потом… Уже нет.  Или под кайфом, или в ломке, или в депрессухе. 

Мама, конечно, не всегда такой была, родилась я в нормальной семье, но потом отец погиб, а она… Она просто не вынесла. Сломалась. Потерялась в своем горе, забыв о том, что у нее есть ребенок и ему нужна мать. А еще ему нужно  есть, спать, одеваться во что-то, ходить в школу. 

Я очень быстро повзрослела и поняла, что моя дорога из желтого кирпича, про которую когда-то читала мама, свернула не в ту сторону. 

В доме стали появляться случайные люди, маму бросало от полного равнодушия в виноватые слезы и поцелуи… 

И неизвестно, что было хуже для меня. 

До десяти  лет спасала баба Шура.  

Формально она мне была никто. Так, соседка по дачному дому. Но реально… Она мне маму заменила. Я и прожила у нее все эти годы. И в школу ходила тоже там, в Витязево. 

Опеке было глубоко наплевать тогда на меня, хотя мама на учете стояла, само собой. 

И, в принципе, не могу сказать, что у меня не было детства. Было. И  даже в какой-то степени счастливое. С морем, солнцем, бесконечными проделками, игрой с такими же мелкими, как и я, пацанами. 

Почему-то только с мальчишками водилась, подружек не было. 

Короче говоря, счастливая я была. Худая. Черная от загара, в поношенных шортах и драных футболках, с вечно сбитыми коленями и ссадинами по всему телу. Веселая и заводная. 

А потом умерла баба Шура. 

Неожиданно и быстро. 

И про меня вспомнила опека. 

Мать, которую я тогда не видела уже год, окончательно потеряла человеческий облик, и ее лишили родительских прав. По-моему, она этого так и не поняла, потому что к тому времени уже плотно сидела на крокодиле, а это – путь в никуда, все знают. 

Я до сих пор жалею, что увидела ее такой. Хотя… Я умею защищаться. И тогда, глядя на опустившуюся наркоманку с колодцами на руках, я не видела свою маму. 

Нет, моя мама – она другая. Она заботилась обо мне, пела песни про Элли и Тотошку… 

Моя мама умерла. Тогда. Вместе о отцом. Разбилась на горном серпантине. 

А это… Это не она. 

Я помню, как я развернулась и вышла из квартиры. Вернулась на старую дачу бабы Шуры, да так там и просидела, пока тетки из опеки не нашли. 

В детдом я попала в десять лет. 

И сразу прочувствовала на своей , вполне себе дубленой, шкуре, что такое – казенный дом. Что такое – детская жестокость, прописка, проверка и прочие радости, о которых все знают, но как-то не принято говорить. И думать. 

Детдом был вполне современным, считался неплохим, ненормальных и слишком агрессивных там не было. Спонсорская помощь поступала регулярно, и нам даже кое-что перепадало. 

Понятное дело, что десятилетних детей никто не усыновляет, потому я просто затаилась, как звереныш, и ждала, когда смогу выйти оттуда. 

Несмотря на внешнее благополучие и довольно лайтовую обстановку, насмотрелась я всякого. И на уровне интуиции почувствовала, что здесь нельзя давать слабину. 

Ну, в принципе, я никогда не была слюнтяйкой и боякой, потому и здесь отпор давала без всяких сомнений. 

На территории детдома была своя ремонтная мастерская, и прикольный чувак дядя Серега пытался привить мальчишкам любовь к технике. 

Я попала туда случайно… И пропала. 

Настолько я была очарована сложностью механизмов, устройством машины, тем, как из откровенно ржавой херни получается что-то, умеющее ездить, двигаться, что первое время просто приходила и сидела в стороне, открыв рот и наблюдая за ремонтными работами. 

А потом стала помогать. 

Дядя Серега, хоть и относился ко мне скептически, потому что девка, а значит - дура, потом поменял свое мнение. Особенно, когда у меня стало получаться. 

А когда я собрала сама, своими руками, мотор на старой копейке, причем так, что он реально заработал… Ну, короче говоря, дядя Серега одобрительно хмыкнул. Что в переводе на нормальный язык обозначало восхищение. 

А я поняла, что знаю, чем буду заниматься всю свою жизнь. 

С тринадцати лет я стала зарабатывать. Опять же, не без помощи дяди Сереги. 

Он поговорил насчет меня со своим знакомым, у которого была автомастерская,  и тот, без особого желания, само собой, но все же взял меня к себе. Понятное дело, никакого официального проведения и за гроши, но мне тогда и того было достаточно. Я кайфовала, занимаясь любимым делом, да еще и бабки за это получая! 

Так и прошло все время, что я провела в детдоме. Я училась, по вечерам работала в автомастерской, и жизнь, вроде как, налаживалась. 

У хозяина, Кости, были постоянные клиенты из числа местных байкеров, в мастерской постоянно кто-то из парней крутился, и я очень неплохо с ними общалась. 

Меня, худую, страшненькую, вечно чумазую, в безразмерном комбезе, все воспринимали или пацаном или этакой дочерью полка, руки не распускали и похабщины не позволяли себе. А парочке утырков, не местных и потому смелых, очень быстро разъяснили ситуацию. В принципе, помощь мне не требовалась, я и сама могла нехило гаечным ключом отоварить, но хотят парни почувствовать себя защитниками, да флаг им в руки!

4. Элли и людоед.

Я смотрю в глаза Данила и понимаю, что он едва сдерживается, чтоб не выкинуть меня из своего дома.

И прямо жду, что так и сделает. И, в общем-то, прав  будет. Таких, как я , заразных, приносящих несчастье, надо побыстрее убирать из своей жизни. Я собираюсь встать и выйти, пока пинком не отправили, но Данил подталкивает мне кружку с чаем, переглядывается с Леной, стоящей у плиты и помешивающей супчик. 

- Так. Давай-ка я повторю, а ты посмотришь, правильно ли я понял ситуацию, - говорит он, и я киваю. 

Ну а что я еще могу сделать? 

Сейчас покиваю и свалю побыстрее. 

- Ты бросила все, работу, жилье, учебу, сорвалась автостопом, добиралась без документов, и, как я понял, через жопу мира, петляла, чтоб не отследили. Так?

Киваю. 

- Ты реально думаешь, что тебя прям так будут искать? Может ты… Эээ… Преувеличиваешь? 

Я молчу. 

Даня, я преуменьшаю. Понимаешь? Преуменьшаю. 

И, чем больше я про это думаю, тем больше осознаю, в какую жопу влетела. 

- Ну… Я могу понять, что у кого-то может прям дикая любовь к тебе возникнуть… Но… 

Вздыхаю. 

Не понимаешь ты, Даня. Потому что ты - нормальный человек. Хотя, конечно, в том году в Анапе по тебе и не сказать сразу было, такую дичь творил, девки наши слюнями от зависти к Лене давились. Типа, ах, как ухаживает. 

Но твои подвиги – это просто смешно, по сравнению с тем, что со мной случилось. 

Потому что не каждую в двадцать первом веке насильно замуж волокут. 

Это я такая везучая. 

Нет, на юге, в принципе, такие случаи есть, но, опять же, не с русскими. У меня была знакомая татарка, которую так вот насильно родители выдали, да и там, где я жила, случалось такое. Не то, чтоб силком волокли, но договорные браки, когда жених невесту видит дай бог чтоб на помолвке - это норма. 

Вот только не думала, что меня эта хрень коснется хоть каким-то боком. 

Просто не повезло, ага. 

Рустик с первого взгляда показался безобидным. Появился в нашей тусовке полгода назад. Шиканул на самом дорогом, но совершенно не пригодном для гонок харлее, который, как потом выяснилось, его папаша пригнал из Штатов. 

Понятно дело, во всех заездах проигрывал. Чтоб на харли соревноваться со спортбайками, надо иметь опыт моих нечаянных любовников, близнецов. Вот уж кто умеет обращаться с хорошими зверями. И приручать. 

Рустик только понтовался. 

Над ним ржали, но по-доброму. Ну чего возьмешь с маленького дурачка? 

Правда, потом те, кто особо громко ржал, влипали в проблемы. Сначала никто ничего не понял, и с Рустиком не связал. 

Ну, подумаешь, у кого-то байк сгорел? Бывает. 

А кого-то подстерегли, по голове дали, да карманы обчистили. Тоже бывает. Конечно, городок у нас маленький, все вроде как друг друга знаем, местные, но туристов много, гастролеров тоже полно, бывает всякое. 

А потом Рустик увидел меня. 

И вот не знаю, чем я его так сильно цепанула, но за его ухаживаниями наблюдала вся тусовка. И ржали, конечно же. Я тоже. Ржала. 

Месяц, второй, третий…

Парень, вроде как, был безобидным. Глупый, молодой, понторез. 

Напрягал, конечно, но не то, чтоб сильно. 

А потом мой приятель, с которым я в тот момент только начала встречаться, попал в больницу с черепно-мозговой. Напали сзади в темноте. 

Я выходила из больницы как раз, когда Рустик подвалил. И так, слово за слово… И поняла я, что это его рук дело! Вот реально, он даже хвалился этим! А я не выдержала. Толкнула так, что на землю свалился, добавила лежачему по почкам тяжелым байкерским ботинком и рванула прочь. К Толику. 

У него папа был полицейским. 

Толик послушал, обещал помочь, сказал, приходить с заявой завтра в отделение. Он, типа, с отцом поговорит, чтоб сразу делу ход дали. 

А я в расстроенных чувствах пошла в мастерскую на работу. Но не дошла. 

Тормознула напротив, перекрывая дорогу, черная тачка, выскочили крепкие мужики и затащили меня прямо в салон. Пикнуть не успела. 

А в салоне… 

Сука, такого страшного мужика я в жизни не видела никогда, а уж насмотрелась, вроде как, достаточно. 

Седой, костистый, на мертвеца похожий. В дорогом костюме. 

Он осмотрел меня медленно, так, словно по косточкам разложил, а потом опять собрал. 

- Ну привет, Элина. 

- Эля, - огрызнулась я, лихорадочно соображая, как себя вести. Сначала надо было выяснить, какого, собственно, хера? И потом плясать. 

- Какого хера? – не стала выдумывать я новых слов. 

- Дерзкая, – качнул головой мужик, - понятно, почему Руслан запал на тебя. Весь в меня. Я тоже дерзких люблю. 

- Че?

Ну, это я так, прикидывалась уже, потому что сразу стало понятно, чего и почему. 

Рустик, значит, сука мелкая…

- Значит так, девочка, - не стал ходить вокруг да около мужик, - моему сыну ты нравишься. Он тебя хочет. А если мой сын чего-то хочет, он это получает. Поняла?

- Нет. 

- Все ты поняла, девочка, по глазам вижу, не дура далеко, – не поддержал мою игру мужик, - давай так, сегодня даю время собраться, а завтра ты едешь к нему, и делаешь все, что он захочет. Поняла? 

- Да ты охерел? 

Это само собой как-то вырвалось, я не хотела, вот честно. 

А в следующую секунду оказалась прижатой к спинке сиденья жесткой костистой лапой, причем, так умело и основательно, что даже шевельнуться не смогла. Застыла просто, как курица в плетне, глаза только таращила. 

- А ну заткнись, сучка, - голос у мужика хрипел настолько страшно, что реально, чуть не описалась там, даже сердце, кажется , перестало стучать от ужаса, - сделаешь все, как я сказал, поняла? Или, сука, всех удавлю, с кем крутишься, всю вашу левую тусню разгоню, а тебя свяжу и Руслану в постель кину. А, когда он наиграется, себе заберу. А потом по своим ребятам пущу. А то дерзкая слишком. Не учили нормально уважение проявлять. Вот я и научу, поняла, тварь? 

5. Новая жизнь Элли.

- Да, Серый, я понял… Ну, ты же знаешь, за мной должок… А не пи**ди, что отработал уже…

Даня смеясь, показывает глазами нам с Леной на выход. Типа, тут сейчас мужские разговоры будут, бабы – пошли к плите. 

В другой бы раз меня это царапнуло, но сейчас, после обрывков услышанного мной разговора… Да может даже по жопе хлопнуть для скорости! 

Потому что, судя по всему, у меня новая жизнь скоро начнется!

Я выбегаю из комнаты, бухаюсь на диван, словно силы все заканчиваются моментом. Сложно мне воспоминания даются. Это, учитывая, что я еще и не все рассказала. Но то, что скрыла… Это только мое. Это - никому. И самой  - забыть. Закопать, нахрен. 

Лена выходит, придерживая животик, косится на меня. 

- Ну что? Успокоилась? 

Я смотрю на нее… И неожиданно начинаю плакать. Пытаюсь угомониться, пытаюсь остановить поток слез, но нифига не получается. Ужас какой! Ужас!

Я закрываю лицо руками, изо всех сил унимая истерику и не сразу понимаю, что меня обнимают. 

Просто чувствую рядом такое доброжелательное, такое нужное сейчас тепло, и утыкаюсь лбом в в плечо присевшей рядом со мной подруги. 

- Ну что ты… Ну все, хватит. Все кончилось, слышишь? Теперь все хорошо будет, обязательно все будет хорошо, - бормочет Лена, - бедная ты моя девочка…

- Это чего тут за потоп? – жизнерадостный голос Дани волшебным образом прерывает мою истерику. Я прекращаю рыдать и только какое-то время еще икаю и всхлипываю, успокаиваясь. 

Данил приносит воды, заставляет выпить, потом, убедившись, что я в себе уже, садится напротив. 

- Так, смотри, Элька. Завтра приедет Серега, привезет документы. У него есть подвязки в… Ну, короче, все доки будут настоящими. Ты будешь учится у нас, в институте, как раз нормально, сентябрь только начался, и жить в общаге. Как иногородняя. Легенду себе сама придумывай, но так, чтоб нормально было. 

- Даня… Это же дико дорого… Я обязательно все отдам!

- Отдашь, куда ты денешься… Будешь подрабатывать у Сереги в клубе, он сказал, у него вечный недобор официанток. Извини, больше пока ничем не помогу. На байк и приблуды сама заработаешь, неглупая девка. 

- Конечно! Конечно, Даня!

У меня даже слезы испаряются моментально. 

Я смотрю на Данила и вспоминаю, каким он мне несерьезным показался на первый взгляд. Он, правда, тогда был сильно датый, и, как мне Толик рассказал потом, убитый тем, что Лена ему от ворот поворот дала. Вот и нажирался всем, чем мог. А потом они чуть Анапу по кирпичикам не раскатали, организуя подвиги во имя прекрасной Елены, и эти видео до сих пор в ютубе просмотры имеют бешеные. 

И вот, честно, кто бы мне тогда сказал, что он мне так поможет, такую поддержку окажет, бесценную просто! Что он, на самом деле, очень даже серьезный чувак с очень даже серьезным бизнесом, спокойный и хваткий… Блин, повезло Ленке. И чего столько времени кочевряжилась? 

Мне так не везло на парней. Вечно какие-то утырки попадались безбашенные. И, как вишенка на торте – гаденыш Рустик. 

Приманиваю я таких, что ли? Только с братьями-близняшками, что устроили мне охерительно горячую ночь, непонятно. 

Но не исключено, что они тоже не особо хорошие. Хорошие парни обычно женщину не делят в постели.

Ну, по такой логике, я и сама далека от совершенства. Та еще шалашовка. 

Но я-то про себя все знаю, и знаю, что всегда у судьбы выгрызать приходилось нормальную жизнь.

Поэтому, если иногда и сносило немного в сторону… Ну кто не без греха? 

Но теперь все. Теперь я буду самая правильная. Самая тихая. Самая незаметная студентка института.

Вообще никто про меня не вспомнит. Мышка буду. 

На следующий день Серега завозит мне документы, и теперь я Иванова Элина, девятнадцати лет, студентка первого курса института машиностроения, специальность «Наземные транспортно-технологические средства»

Прекрасная специальность, как раз для меня. Буду инженером. Буду жить тихо  и мирно. И такую возможность я уже не прое*у. 

Серега оглядывает мою взволнованную фигуру, усмехается в бороду, предупреждает о первом рабочем дне уже на следующей неделе, как раз после начала занятий,  садится в навороченную ауди и сваливает в закат. 

А я смотрю ему вслед и думаю, что, наверно, что-то я когда-то правильно сделала. Раз мне все же помогают. 

Или это мама за меня на том свете словечко замолвила. Или баба Шура.

Пара дней уходит у меня на обустройство жизни. Деньги дает Лена. Я стараюсь не особо брать, потому что и так обязана настолько, что до конца дней своих не расплачусь. 

Общага радует. В комнате три человека, чистенько, удобства на этаже. Девчонки-соседки приезжие, одна с Украины, другая из деревни Васильевка, рядом с городом. Я говорю, что приехала с Дальнего Востока, называю населенный пункт на границе с Китаем. Это максимально далеко от Анапы и так же далеко от этого чудесного волжского города. 

Как только становится возможным, я переезжаю в общагу. Лена, конечно, пытается оставить меня гостить, но я понимаю, что стесняю людей. Подруге рожать через три месяца, ей покой нужен, ее сыну и мужу – внимание мамы и жены. Все свои траты я аккуратно записываю, чтоб ничего не упустить и потом постепенно вернуть одолженные деньги. 

Конечно, само наличие долга дико напрягает, не могу быть обязанной, не люблю. Не умею. 

Но в остальном… Боже, как меня все радует!

Я гуляю по новому для себя городу, радуюсь его привлекательности, его красоте. Это реально большой, очень приветливый город. 

Широкие улицы, много зелени, красивый центр со старыми историческими зданиями и Кремлем. Много людей. Много улыбок. Легко потеряться такой маленькой, очень маленькой девушке. 

И я рада этому. 

И на учебу в понедельник иду спокойно, хотя и с волнением. 

Все же не приходилось мне раньше учиться в институте. Не уверена, что потяну. 

Утром на нервяке выпиваю огромную кружку растворимого кофе, одеваю плиссированную юбку, которую мне Лена отдала, ее же скромную учительскую рубашку, балетки, вяжу хвост. Цепляю компьютерные очки. Смотрю в зеркало, выдыхаю. Ничего общего с оторвой Элли. 

6. Тата и зверята.

- Да бл***!!! Ну что за корова!!! 

Я пытаюсь очухаться, прийти в себя, одновременно соображая, кого это тут коровой назвали? В груди поднимается кристальная такая, острая ярость, на которой я, собственно, всю хрень в своей жизни и творю. 

А потом только руины разгребаю и удивляюсь, как в том старом кино : «Развалины часовни… Это тоже я? Развалил?».

- Эй, ты как? – тот же голос, низковатый с хрипотцой, уже надо мной, я разворачиваюсь на земле и сначала против солнца не вижу ничего, только очертания фигуры. 

И это или худенький субтильный парень или девушка. 

Потом мой толкатель наклоняется, и сразу становится понятно, что парнем тут и не пахнет. 

Девушка, коротко стриженная, очень красивая. 

Такая… Залипательная. 

Глаза ярко накрашены, темным, подчеркнут хищный разрез, губы, наоборот, чистые, свежие, с пирсингом. И в носу тоже сережка, и море всяких цепочек в ухе. Одном. Она одета стандартно, унисекс, джинсы и майка,легкая куртка, из-под ворота наползает на шею татуировка. 

Я даже не сразу понимаю, что она со мной разговаривает, что-то спрашивает, настолько интересно ее разглядывать. 

И только когда девушка замолкает и щелкает перед моим носом пальцами, я немного прихожу в себя. 

- Эй, ты чего? Не пугай меня! Давай в больничку? А? Сильно ударилась? Головой? Вот я корова! 

- Нееее… - наконец, удается мне выхрипнуть, - все нормально… Это от неожиданности. 

Девушка встает, подает мне руку и с неожиданной силой легко поднимает с земли. 

- Ну вот… Юбка еще ничего, а блузка в земле, - расстроенно осматривает она меня, - черт… 

Я тоже оглядываю урон, нанесенный неожиданным нападением, и огорченно вздыхаю. Похоже, все мои планы на мышку-скромняшку придется отложить. Надо идти домой, переодеваться. Блуза Лены ухайдокана. 

На первую пару не попадаю, потому что начало через пятнадцать минут, а мне до общаги еще дойти надо и придумать, что на себя нацепить. 

Черт… Как-то все неправильно начинается…

- Слушай, мне жаль, вот честно, - по лицу девушки понимаю, что ей и в самом деле жаль, и это сожаление искреннее. Почему-то не приходит в голову злиться на нее. Сама виновата, на ногах не держусь, задумалась. 

- Да ничего, - машу рукой, - только вот у меня даже сменной блузки нет. И на пару опоздаю… 

- Погоди! – девушка, оглянувшись, тащит меня за будку остановки троллейбуса, в закуток, отгороженный с двух сторон кустами и относительно не просматриваемый, - слушай, - она копается в рюкзаке и вынимает футболку черного цвета со странным рисунком то ли волка, то ли оборотня, воющего на луну, - вот! Она не особо подходит, конечно, к твоему стилю монашескому, но она чистая зато! Честно-честно! Стиранная! Это я на всякий случай таскаю, потому что сама – та еще свинья, вечно уделаюсь чем-нибудь! 

- Не стоит, ну что ты… - мне  и в самом деле неудобно, но, судя по всему, отказываюсь я неубедительно, потому что она начинает сдирать с меня блузку и рядить в футболку, приговаривая, что неудобно – это когда геморрой в заднице, а взять чистую футболку взамен грязной блузки – самое оно. 

Через минуту я уже заправляю футболку в юбку и задумчиво оглядываю себя. Ну, не знаю…

Классическая плиссированная юбка в сочетании с черной футболкой с ярким, вызывающим рисунком смотрится довольно броско. А, учитывая, что грудь у меня побольше, чем у девушки, и в плечах я пошире, то еще и все достоинства обтянуты так, как мне бы не хотелось. 

Но деваться некуда. 

Я водружаю очки на нос, перехватываю волосы в хвост, улыбаюсь девушке. 

- А неплохо так-то, - одобрительно кивает она, - прикольно. Тебе она больше идет, чем мне. Можешь не отдавать. 

- Спасибо, но я все же… 

- Ладно. Потом решим! Ты с какого курса? 

- Первый…

- О, я тоже! А факультет?

- Машиностроительный….

- Да ты что! Вот совпадение! А чего я тебя не видела раньше в группе?

- Я только что перевелась. Меня Эля зовут. 

- Тата.

- Это Наташа?

- Это – Тата! 

Я улыбаюсь. Забавная девушка, мне она неожиданно нравится. 

Учитывая, что меня вообще бабы бесят, и подружек как не завелось с самого детства, так и потом тоже не особо, Лена – исключение скорее, да и то, наверно, потому, что она старше на пятнадцать лет, то, что мне понравилась девушка моего возраста… Ну, прямо скажем, удивляет. 

Может, реально, новая жизнь? 

Вот упала же, но тут же нашелся человек, который помог. А раньше бы… 

Да ладно, чего вспоминать. 

Мы движемся в сторону института, болтая, словно знакомы уже Бог знает, сколько времени. 

Тата мне кажется спокойной и веселой девчонкой. Немного резковатой, но в целом такой… Правильной что ли, надежной. Не подлой. Но это только первое впечатление, и уж раскрывать душу я точно не намерена. 

Да она и не требует. 

Расспрашивает о том, о сем, шутит, рассказывает про препода, который у нас сопромат будет вести, зверюга, говорит. Особенно девок не любит, потому что искренне считает, что наши куриные мозги не созданы для сложных предметов. 

Я коротко рассказываю про семью, про то, что сирота, и мы даже в этом сходимся. Она – тоже сирота, из родственников – только брат, да и тот не родной. При этих словах она чуть заметно морщится.

Словно неприятно говорить, или мысль какая-то не особо радостная в голове, но я особо не стараюсь разгадывать. 

Мы подходим к институту, сливаясь с толпой таких же опоздунов, как и мы, поэтому я только и успеваю вертеть головой по сторонам, запоминая маршрут и радуясь, что в первый учебный день здесь не одна.

Тата ведет меня уверенно, разрезает толпу, словно маленький катер-буксир, таща за собой на прицепе, как баржу. 

Мы смотрим расписание, бежим к лестнице, потому что аудитория на пятом этаже, а лифта здесь нет, когда неожиданно шум рекреаций, переполненных студентами, прорезает свист и веселый крик:

7. Пошлый спор.

В прошлом году я сделала одну, скажем так, ошибку. Хотя нет, не так. 

Не одну. И не ошибку. 

Потому что про ошибки обычно сожалеют, но это не мой вариант. 

Тем не менее на ошибках учатся, дураки на своих, умные на чужих. 

Я – дура. Я – на своих. 

Почему называю ошибкой все же? Потому что ошибки стараются не повторять. Если на своих, конечно же. И если не совсем дура. 

Я вроде как дура, но не совсем. Надеюсь. 

И я вроде как не собираюсь повторять. 

Потому – ошибка. 

Пусть воспоминания останутся только. Горячие и будоражащие, как глоток рома в мороз. Чтоб по горлу – комом и в живот – бух! И потом только кайф, только удовольствие, только радуги, сука, перед глазами. И весь мир неожиданно радует. 

По ночам лучше сны про это видеть. Тут я не против. Тут я очень даже за. 

Тем летом я как раз взяла новый, свой любимый дукати мультистрада, понтового красного цвета, гоняла на нем по городу и на трассе, наслаждалась жизнью, короче говоря. Все было круто. 

Конечно, я нереально упахивалась днем, ведь кредит сам себя не выплатит, а потому – мастерская, плюс клуб, где то официантка, то аниматор. Тут уж как подфартит. 

У нас на юге, как известно, сезон кормит год, и я старалась изо всех сил, зная, что потом сяду на двадцатничек в месяц и буду сидеть. А мне за дукати отдавать десятку. И за комнату – пять.

Приятельницы, которых у меня, в отличие от подруг, водилось вагон, дули удивленно губы и фыркали, типа, ненормальная. Заведи себе мужика и спокойно дои его. Чего тебе надо? Красивая, горячая, парни, вон, шеи сворачивают. 

Но мужики меня не вдохновляли. Любви не было, а без любви… Да ну его нахер. Терпеть кого-то… Сама справлюсь. 

И справлялась. 

Но было непросто. 

Конечно, можно было и ребят припрячь, из тех, с которыми гоняла, но это уже совсем не по-дружески. Многие были бы рады одолжить, и даже не одолжить, но тут опять вопрос – а что потом? Куда эта дорога, Элли? Вот в том-то и дело. Никуда. 

Так что упахивалась я по-взрослому, но гонки не пропускала. 

Мой малыш, призывно блестя красными боками, не давал покоя, манил. 

После полноценного трудового дня, где мне попался охренительно вредный клиент, ни в какую не хотевший иметь дело «с этой мартышкой», я была не в лучшем настроении. 

И серьезно рассчитывала оторваться на гонках. Там хоть все свои, а не эти приезжие тупари, которые считают, что они тут как дома. Твари. 

Поэтому, увидев на улице незнакомых байкеров на понтовых харлеях, я не смогла отказать себе в удовольствии. Подрезала, прослушала многоэтажный мат, показала средний палец. 

И втопила. 

И кайфанула прям, особенно когда поняла, что ребятки сорвались следом. 

Но куда им, на их сенокосилках, да еще и со вторыми номерами, против моего малыша, шустрого и юркого! 

Я ушла легко. 

И не ожидала, вот вообще не ожидала увидеть их на гонке!

- Эй, коза, ты какого хера такая дерзкая? 

Парень на харлее снял шлем и оказался нереальным красавчиком. Таким, прям с картинки. Причем, судя по всему, он про то, что красавчик, не особо был в курсе, потому что не рисовался, на девок не пялился. Только на меня смотрел. Очень зло. 

Я тоже стащила шлем, встряхнула волосами…

Ну ладно, признаюсь, рисанулась. Почему-то захотелось перед приезжим показать себя. 

- Ой, дяденька! – притворно ужаснулась, краем глаза наблюдая за реакцией ребят, - я создала опасную дорожную ситуацию? Ай-ай-ай! Больше не буду! Как вы себя чувствуете? Старичок ваш не развалился от порыва ветра?

Парень глядел на меня, прищурившись, не обращая внимания на грохнувших хохотом ребят, медленно осматривая, нагло и липуче. Как патокой мазал, честное слово! Или медом. От его взгляда неожиданно стало горячо, щеки покраснели еще сильнее, и я , удивленно хмыкнув своей реакции, только оскалилась. Ну давай, сорвись, обматери меня. А мы с парнями поржем. И покажем приезжему придурку короткий путь до города. 

- Нет, девочка, - неожиданно поддержал он тон разговора, - мой старичок поимеет твою красную малышку во все места и даже дыхание не собьет. 

Нихера себе, нахал! Вот это да! Он что, серьезно считает, что харли сделает дукати? Ну тогда он еще ненормальней, чем кажется. 

- Забьемся? 

Азарт хлестнул меня по щекам, выбивая краску. Хотя, что там за азарт? Понятно же, что я его сделаю. 

- Легко! Ставлю харли!

- Ого!!! 

Вокруг засвистели ребята, возбужденно переговариваясь. 

Нехилая ставка! Харли, конечно, ни фига не гоночный, но видно, что аутентичный. Для ценителей – охереть, какой дорогой!

Я даже растерялась слегка. Отвечать же надо! А чем? Дукати? Он еще в кредите, это вообще смешно…

- Твоя мыльница мне не нужна, коза, - заржал парень, правильно истолковав растерянность во взгляде. 

- А чего тебе нужно? 

- Так… - он сделал вид, что задумался, хотя всем вокруг было понятно, что давным-давно уже решил, что хочет. 

Все замерли, прямо такое затишье наступило, и только справа болтали приехавшие вторыми номерами чужаки, похоже, очень сильно вдатые, с такими же вдатыми нашими парнями. 
Я пошарила по толпе, зацепилась за еще один харли и второго приезжего, который, в отличие от приятеля, шлем не снял, но смотрел точно на меня. И взгляд был такой же. Тяжелый. Даже через стекло шлема ощущалось. 

- Давай так, – в итоге раскрыл рот парень, - если я приду первым, то ты мне отсосешь. 

- Да пошёл ты! 

Слова вырвались прежде, чем я успела подумать. Козлина! Отсосать ему! Да он сам отсосет! 

Вокруг ржали и обсуждали его предложение парни, ревели байки, справа, похоже, начиналась драка с приезжими. Во всем этом бедламе неподвижными оставались только я, в бешенстве глядящая на нахала, он сам, без улыбки изучающий мою напряженную фигуру, и его приятель, так и не снявший шлема.