Это (не) ваша дочь, господин маг

Глава 1

Адалин Ридвон

— Ты совсем спятила?! Заявляешься к нам посреди белого дня! — злое шипение мачехи заставляет меня прикрыть веки. — Немедленно убирайся из нашего дома и больше не вздумай появляться здесь! — визжит так, что щёки трясутся от ярости.

— Мама, да что ты с ней церемонишься, вытолкни её отсюда, или это сделаю я! — перебивает гнусавый мужской голос.

Позади госпожи Магрит появляется её сын — Раймонд. За пять с половиной лет он не изменился, разве только отпустил волосы, зализанные назад и собранные в жиденький белобрысый хвост Трёхдневная щетина на остром подбородке, местами плешивая не изменилась.

— Отойди, мама, я всё решу, — с пафосной заботой обнимает её за плечи худощавыми пальцами.

Магрит надменно вздёргивает подбородок и с гордостью уступает в дверях место для своего любимого сына.

Я собираю всё своё самообладание, чтобы выдержать колючий взгляд сводного брата, который оценивающе пронизывает меня с головы до ног.

— Чего припёрлась? — скрещивает на щуплой груди жилистые руки. — Сказали тебе, убирайся, — выплёвывает он с презрением.

Не ожидала, что мне предстоит вступать в соперничество с мужчиной. Но ради своей дочери я сделаю всё, даже брошусь в драку и выщиплю эти облезлые волосы, как перья у петуха.

— Я хочу видеть отца, — решительно заявляю. — Я не уйду отсюда, пока не поговорю с ним.

— Не уйдёшь? — фыркает он и делает шаг вперёд, заставляя меня напрячься и отодвинуть дочку за себя. Кери сжимает мою ладонь сильнее — она всё понимает. Я не знала, чего ожидать от этого человека, которого так и не смогла разгадать, живя с ним под одной крышей много лет.

— Ты, серая мышь, блудливая стерва, за кого ты себя выдаёшь? Если сейчас не уйдёшь, я с порога тебя спущу лицом вниз. Бери своё отребье и проваливай.

— Не говоли так о моей маме! — вырывается дочка, не успеваю я охнуть, как малышка пинает по колену здорового мужчину.

— Ай! — дёргается Раймонд, а я хватаю ребёнка и прячу за себя.

— Ах ты, мелкая гадина! — грязно вопит сквозь стиснутые зубы подлец и шагает вперёд.

— Только попробуй, — преграждаю путь, вставая в боевую готовность. Ярость раскалённой лавой рвётся наружу. Я сжимаю челюсти, меряя взглядом этого подонка. Не позволю так говорить о Кери! Никому не позволю её обидеть!

— Раймонд! — бросается к сыну Магрит. — Ты как? Больно? Ничего, я вызову лекаря, подадим на них в суд. Она возместит нам сполна. Больно, да? Надо приложить лёд. Аманда! Хотя нет, сначала лекаря.

Раймонд не сводит с меня взгляда, в то время как его верхняя губа приподнимается в зверином оскале, обнажая мелкие зубы.

Секунды идут за секундами. Грудь вздымается распалённым вдохом, кровь толчками бьёт в виски. Я так ничего не добьюсь, даже если заеду по смазливому лицу этому гаду. Сделаю хуже, да и зачем травмировать лишний раз Кери. Она вообще не должна этого слушать. Я так и не нашла, с кем её можно было оставить. В родной провинции у меня не осталось знакомых. Сейчас действительно лучше уйти, всё равно с отцом мне не дадут увидеться. Зря я пришла, надеясь на благоразумие со стороны мачехи.

— Пойдём, родная, — шепчу дочке, отрывая затуманенный яростью взгляд от победно ухмыляющегося Раймонда.

— Слушай, ты! — задерживает угрожающий окрик Магрит. — Запомни, дрянь, вздумаешь прийти снова или выследишь моего мужа, пожалеешь, что на свет родилась. Я тебя окуну в такое болото, что вовек не отмоешься, раздавлю, как муху. Опозорю весь род, что захочешь своё имя забыть, я тебе создам таких проблем, твоя дочь будет всю жизнь хлебать эту грязь, купаясь в дерьме.

Я резко оборачиваюсь, чтобы ответить, но последующие слова заставляют застыть на месте.

— Она ведь, — небрежно кивает мачеха на выглядывающую из-за моей юбки Кери, — не от твоего муженька? Известно мне, откуда…

Я резко выдыхаю, качнувшись на вдруг ослабших ногах. Тело прошивает волна болезненного жара, собирающего под сердцем комом. Растерянность и беззащитность охватывают жёсткими путами.

Пока оглушённым звоном гудит воздух, Магрит с превосходством задирает подбородок и едко ухмыляется. Её последние слова звучат, как укус ядовитой змеи.

Не знаю, каким непомерным усилием заставляю себя двигаться, но я отворачиваюсь и берусь дрожащими пальцами за металлическую ручку двери. Рывком распахиваю её и переступаю порог своего дома.

С лестницы я буквально бегу, не видя перед собой ничего. Кери едва успевает за мной.

Магрит знает?

Что она знает?!

ЧТО?!!

Проклятье!

Мысли горячей пульсацией бьют в затылок. Я даже не сразу чувствую, как мелкий холодный дождь бьёт по лицу, а липкий холод охватывает плечи. Останавливаюсь. Несколько секунд растерянно моргаю, осматривая тяжёлые тучи над головой и пустующий двор, а затем быстро срываю с себя жакет, укрываю им голову Кери, и мы бежим к воротам.

На дороге, к счастью, стоят свободные повозки, мы садимся в одну из них. Я подсаживаю Кери внутрь и говорю кучеру адрес гостиного двора, — единственного, который знаю. Сажусь в карету.

Кери улыбается, а мне хочется разрыдаться. Во-первых, мы очень устали с дороги на корабле, во-вторых, страшно хотелось есть, а в-третьих, я не увиделась с отцом. Всё это вымотало. Но я никогда не позволяла себе слабости, какими бы трудными ни были времена.

Проглотив тугой ком, я стираю со щеки малышки холодные капли, беру жакет и стряхиваю влагу.

— Надо же, а ведь тёплое весеннее утро не предвещало такого ливня.

Кери смеётся, когда на неё попадают брызги, её смех заставляет забыть о случившейся неприятности, и я смеюсь вместе с ней, прижимая дочку к груди.

Карета трогается с места, и всё, что я успеваю увидеть в запотевшие стёкла, очертания усадьбы Ридвонов в облаке влажного тумана.

Мой смех стихает, а в сердце закрадывается щемящая тоска и радость, что я вернулась. Всё-таки это мой родной дом. И я получу его.

Глажу малышку по спине. Да, мне пришлось уехать. У меня была на то причина.

«— Она ведь не от твоего муженька? Известно мне, откуда…»

Зажмуриваюсь, прогоняя из головы злой голос. Это всего лишь её догадки! Никто не знает и никогда не узнает, кто отец Кери.

Целую малышку в макушку светло-медных волос. И я нисколько не жалею о том, что случилось. Я уже не та напуганная и растерянная девица, которая покидала родную провинцию. Я увижусь со своим отцом и заберу своё право на усадьбу Ридвон.

— Мы остались без дома? — вдруг спрашивает Кери, выдёргивая меня из мыслей.

— Нет, конечно, нет! — смотрю на неё с удивлением. Почему у неё возникли такие мысли? — Мы будем жить в нашем доме. Просто маме нужно немного подумать, — глажу её по мягким, как лён, волосам, — а пока подкрепимся.

— Ляблочным пудингом?!

— И им тоже.

Настроение заметно улучшилось. Всё ведь не так плохо, правда? Просто пришло время поднимать старые связи, которые имел мой дед, Роу Ридвон, и обратиться к хорошему законнику.

Фоэрт Кан

Промозглый серый ливень прорвавшейся плотиной обрушивался на остроконечные крыши столичных ратушей беспрерывно целых два дня. И сейчас противно бьёт в стекло, действуя на нервы.

Откладываю поднятый архив и запрокидываю руки за голову, устало прикрываю веки. Нужен сон и отдых. Я давно об этом не думал, но после недавних событий — он мне необходим.

В дверь раздаётся громкий стук, заставляющий болезненно поморщиться и сесть в прежнее положение.

— Да, — разрешаю войти, разминая затёкшие плечи.

— Господин Кан, простите, — заглядывает Эстос Вирон.

— Чего тебе? — спрашиваю, делая вид, что работаю.

По его растерянному и испуганному лицу я понимаю, зачем он тут.

— Простите, господин, у моей мамы опять приступ, мне очень срочно нужно к ней.

Я выдыхаю, качнув головой, и, опираясь ладонями о стол, медленно поднимаюсь со своего места. Иду к Эстосу. Мужчина пятится, когда я возвышаюсь над ним.

— Сколько ты работаешь здесь, Эст? — спокойно спрашиваю и кладу руку на его плечо.

— Два года, господин Кан, — панически косится на мою ладонь, сжимающую его плечо, в то время как на его лбу проступает пот.

— Два года, — кивнул я, прикусывая губы, смотря на его форму, на которой сверкают отличительные знаки.

— Всего, — добавил он.

— И все два года у твоей мамы приступы едва ли не каждый день? Что за болезнь, которой она болеет? Или ты меня за идиота держишь?! — на последнем вопросе голос срывается на рык, а от локтя, заправленного рукавом рубашки, растекается красное пламя, оно бежит по венам к кисти и проступает на кончиках пальцев яркими всполохами.

— Что вы, господин, конечно, нет, — глаза законника в ужасе округляются и бегают, он сильно нервничает, ведь прекрасно знает, что его причина срываться посреди дня с рабочего места у меня уже поперёк горла. — Господин Кан, я понимаю, вы очень устали, вы много работаете, я восхищаюсь вами, господин Кан. Но поверьте мне, если нужно, я принесу лекарскую выписку, если вы мне не верите. Войдите в моё положение, господин Кан, моя мама… она уже в таком возрасте… у меня больше никого нет из семьи, кроме неё, господин Кан, если вы меня убьёте, она останется совсем одна. Пощадите, господин Кан, — голос его дрожит, а на глазах проступает влага, когда я вижу в них отражение своих глаз, которые всё меньше походят на человеческие, когда радужки заливает раскалёнными углями.

Проклятье. Готов был его убить. Просто убить. Я запрокидываю голову и считаю до трёх.

Опускаю взгляд.

— Я хочу, чтобы ты работал. Это всё, что мне нужно от тебя, а ты что делаешь? Бегаешь через каждые полчаса домой? Если ты не вылечишь свою маму, — выкину тебя за порог. Понял? Вылечи уже свою маму, наконец! Разве это трудно?! — ору ему в лицо.

— Да, господин Кан, да, разумеется, не трудно, я понял, я уже купил нужные лекарства, мне пришлось копить два года, но лекарства уже у меня, я всё понял, — испуганно тараторит, сбрасывает мою руку с плеча и выскальзывает за дверь.

— Я уже бегу, — кланяется. — Ах, да, господин Кан, забыл сказать, — опасливо смотрит на всё ещё пульсирующее пламя в моём кулаке и тычет пальцем куда-то в коридор, — в моём кабинете, там, ожидает одна госпожа, её бы нужно принять, я уже всех обошёл, но никто не согласился, кроме вас, её некому принять, господин Кан. Вот, я оставлю это здесь, — кладёт прямо на порог папку справочной.

— Что? А ну стой!

— Вы очень великодушны, господин Кан, я быстро.

Дверь захлопнулась, обрывая мой оклик. Делаю два шага, раскрываю её, чтобы запустить огненный сгусток, но коридор и лестница уже пусты.

— Вот засранец, — цежу сквозь зубы и хлопаю дверью, но что-то мешает закрыть её. Опускаюсь и подбираю оставленную папку, возвращаюсь на место. Бросаю справочную на стол и беру чашку с давно остывшим кофе. Заставляю пламя погаснуть.

— Уволю, как только вернётся, — шиплю сквозь зубы, суживая глаза.

Пока горячий вихрь внутри утихает, я допиваю кофе. Нужно развеяться, и лучший способ — наведаться кое к кому. Беру жакет, висевший на спинке кожаного кресла, но взгляд снова останавливается на папке.

Секунда плохо сдерживаемой ярости…

Проклятье.

Резко хватаю справочную в руки и раскрываю.

Первое что вижу — инициалы.

Адалин Ридвон вис Эртон.

— Хмм, теперь ясно, почему никто не согласился принять её. Уволю всех, — закрываю папку и покидаю свой кабинет.

Минуя лестницу, иду по коридору в кабинет Эстоса. Взгляд сразу выхватывает ребёнка, девочку, лет пяти, сидящую на стуле у входа.

Передёргиваю плечами, хватаюсь за ручку двери, но задерживаюсь, чувствую на себе любопытный взгляд. Поворачиваю голову.

— Что?

— Тепель вы будете защищать мою маму? — девочка улыбается, показывая мне молочные зубы.

— Нет, — отвечаю, заканчивая на этом разговор.

Поворачиваю ручку двери.

— Вы доблый.

Приподнимаю брови и опускаю тяжёлый взгляд на девочку, дав понять всем своим видом, что она ошибается.

— Нет.

Девочка продолжает молча чему-то улыбаться.

Я закатываю глаза и распахиваю дверь. «Эстос, чтоб тебя!»

Вхожу в кабинет и тут же морщусь.

Что за вонь у него постоянно в кабинете: это от дешёвого табака и застарелой заварки. Но тут же улавливаю другой запах: тонкий, цветочный, приятный. Я жадно тяну его в себя. Он принадлежит сидящей ко мне спиной на стуле с высокой спинкой женщине.

Точнее, молодой госпоже. Ее светло-ореховые волосы собраны в повседневную причёску, платье простого кроя, но подобранное со вкусом, очерчивает узкие женские плечи и облегает тонкую талию. Хотя миниатюрной её вряд ли назовёшь, а вот высокой — вполне.

Я прошёл к столу. Не смог не отметить размер её груди: немаленькая, полная и высокая. Как я люблю.

Настроение мгновенно поднимается, и куда-то улетучивается гнев. Я бросаю папку на стол и опускаюсь в кресло, раскрываю документацию, приступаю сразу к делу.

— Итак, госпожа Адалин Ридвон, — читаю имя и поднимаю… оценивающий взгляд.

Скольжу им по грудям и выше, пересчитываю каждую пуговицу до самой шеи и линии подбородка; на пухлые розовые губы, ровный, почти кукольный нос и яркие, выразительные, со светло-голубыми радужками и чёрными точками зрачков глаза, остро смотрящие на меня из-под густых ресниц.

Адалин Ридвон

Эстос Вирон, как представился мужчина, пригласил меня в свой кабинет, посадил на стул, и сразу же отлучился.

Я сижу в полном одиночестве, слушая в тишине, как тикают старые настенные часы. Беспокойство всё больше одолевает меня. Кери сидит в коридоре одна и ждёт меня.

«С ней всё будет хорошо», — пытаюсь себя успокоить. Я не уйду отсюда, пока не добьюсь своего. Ради нашего же с ней блага.

Наконец за моей спиной распахивается дверь. Я мгновенно расправляю плечи и продолжаю сидеть на месте с идеально выпрямленной спиной и чувством полного достоинства, наблюдаю краем глаза, как мимо меня проходит законник. Он обходит стол. Только тут я смело поднимаю взгляд и непроизвольно стискиваю сумочку в своих пальцах на коленях. Оторопь проходит через всё тело.

Это совсем другой мужчина, — не тот, что меня принимал.

Я раскрываю губы, оборачиваюсь на дверь, а незнакомец безо всякого предупреждения и должного приветствия опускается в кресло и, не удостоив меня взглядом, раскрывает папку, которую принёс с собой.

— Итак, госпожа Адалин Ридвон? — читает моё имя, и я вижу, как шевелятся его губы. Сердце замирает. Владонях начинает покалывать. Всё тело покрывается волной жара. Не могу оторвать от них взгляд, никогда не видела таких губ: такой правильной формы, чувственных и красивых, с матовым блеском. Смотрю на него. Особое внимание обращаю на ровно очерченные гладкие скулы, прямой нос и росчерк тёмных бровей, на которые падает несколько тёмно-медных прядей, закрывая часть гладкого лба. Такая холёная ухоженность в сочетании с роскошной мужественностью создаёт впечатляющий колорит, не оставит равнодушной ни одну женщину с первого взгляда. И я не исключение.

Мужчина поднимает глаза и заинтересованно смотрит на меня.

— Почему вы молчите? Это ваше имя?

Моё имя? О чём он?

— Ясно, — мужчина терпеливо выдыхает и начинает снова говорить, изменяя тембр голоса на более глубокий и вкрадчивый. — Вы проделали большой путь, прежде чем попасть сюда, и наверняка вам не терпится побыстрее решить свои дела. Поэтому попрошу вас собраться и отвечать, когда я задаю вопросы.

— Да, — всё, что я могу выдавить из себя. Чувствую полную растерянность. — Но… меня принимал другой ваш законник, я…

— Вы теперь будете задавать глупые вопросы? Вам важно, кто будет вести дело или важно решить свою проблему?

Я сомкнула губы, проглатывая ком.

— Простите, — бормочу под нос.

Мужчина отрывает от меня взгляд и продолжает сосредоточенно листать содержимое папки. Я наблюдаю за ним, затаив дыхание, смотрю на его пальцы, на линию бровей и тёмные ресницы, и по телу вновь проходит неконтролируемое волнение. Эти пальцы, этот голос… мне знакомы… Кажется…

Сглатываю. Это он.

Сердце пропускает удар, потом бьётся где-то в горле, бешено колотится во всём теле сразу. Воздух начинает поступать с трудом, а перед глазами всё плывёт. Окружение исчезает, оставляя только ЕГО.

Нет. Нет. Нет. Не может этого быть!

Разум отказывается верить, но реальность не исчезает. Он продолжает сидеть на месте и изучать всю мою подноготную.

В животе непроизвольно все сжимается в тугой узел. Воспоминания обрушиваются лавиной, которую только усиливает уже знакомый аромат, исходящий от него. Аромат пепла, смешанный с грозовой свежестью. Неповторимый. Чужой. Мой взгляд перемещается от его рук до губ, шеи в открытом вороте белой рубашки. Это он. ОН! С каждым вдохом мне становится дурно. На лбу и ладонях проступает холодный пот, в то время как по спине растекается жар.

Господин законник снова поднимает глаза. Я совсем утопаю в их чёрной непроглядной глубине.

— Что с вами? — спрашивает. — Вам плохо? — в голосе считывается беспокойство.

Он быстро и грациозно поднимается с кресла, бросив бумаги, подхватывает графин с водой. В следующий раз, когда я приподнимаю веки, надо мной склоняется этот незнакомец со стаканом воды в руках.

— Пейте.

Он смотрит на меня, а я в этот миг понимаю, что пропадаю. Но следом меня охватывает слепая безрассудная паника.

Я беру стакан, судорожно делаю глоток, отворачивая своё лицо. Прячусь, отодвигаясь на край стула. Подальше от него. Слышу глухое хмыканье мужчины и уверенные шаги. Он возвращается на своё место. Я делаю ещё пару глотков, собираюсь с мыслями, но ничего не получается. Меня продолжает трясти.

«Как же так? Почему?!»

Мысли мечутся, как листва в порыве урагана. Я боюсь даже смотреть в его сторону. Он тоже меня узнал? Боже, пусть бы это было не так!

— Вам уже лучше? Можем продолжить? — интересуется сухо.

Я быстро киваю и снова припадаю к стакану. Незнакомец берёт моё заявление и начинает изучать. Я смыкаю с силой веки, жмурюсь. Боже, какой стыд! Мои щёки наверняка красноречиво горят, а взгляд затравлен. Нужно срочно прийти в чувства. Сделать вид, что я его никогда не видела в своей жизни и моя дочь не от него.

Снова бросаю взгляд, видя, как он хмурится, читая моё прошение. Но, в отличие от меня, он совершенно расслаблен и одновременно собран. Может, я всё-таки ошибаюсь? Нет, ошибки быть не может. Эти губы и пальцы я запомнила хорошо: пальцы одного-единственного мужчины, что касались меня. Хочу встать и уйти немедленно. Но тогда это точно будет странно. Боже, теперь он знает моё имя! Знает, кто я! Знает моё положение! Ужас охватывает меня с новой силой.

— Значит, вас выставили из дома? — задаёт вопрос и окончательно вводит меня в ступор.

— Почему решили именно сейчас подать прошение? — озвучивает следующий вопрос, а я его не могу понять его. Слышу этот тембр голоса, проникающий под кожу, он красивый, глубокий, пробирающий до мурашек.

— Дело в том, — начинаю я говорить, но язык не слушается, судорожно облизываю ставшими сухие губы, — что меня не было в столице долгое время.

— Подробнее, госпожа. Как долго вы отсутствовали?

Нет, только не это, я не могу признаться, а вдруг он всё поймёт?!

— Да, меня не было в столице около… трёх лет, — вру, но голос совсем не слушается. — Я приехала только вчера, хотела увидеться со своим отцом, но меня…

— Не пустили на порог?

Я киваю, опускаю веки.

Это позор, мой кошмар, встретить его после стольких лет именно здесь и рассказывать о себе такие подробности. Какое унижение! Почему именно сейчас? Выходит, он законник? Я о нём совсем ничего не знаю.

— Продолжайте, хотя я вас плохо понимаю, у вас что-то с дикцией?

Я раскрываю губы и тут же их смыкаю.

— Это мой дом, я хочу в нём жить, — растерянно смотрю перед собой, не в силах выдержать этот глубокий, смотрящий в самую душу взгляд, который считывает каждую мою эмоцию. — В общем, — я резко поднимаюсь, — дайте моё заявление… а хотя не нужно, оставьте, — прячу дрожащую руку. — Я знала, что это безнадёжное дело, мы действительно тратим зря время, извините, господин, всего доброго, — рассеянно тараторю я и разворачиваюсь на каблуках, направляясь к двери, чтобы уйти. Нет, скорее сбежать.

И как можно скорее!

— Стоять! — жёсткий приказ заставляет застыть возле двери, когда я уже…