Глава 14

Ворвавшись стремительно в холл особняка, ведомый короткими, резкими воплями жены, льерд пронесся вихрем по коридору, затормозив прямо у распахнутой двери в кухню.

Там, прямо на залитом чем — то бурым пятачке прыгала Эмелина, зажав в одной руке тяжелый, деревянный пестик для специй. Кулаком другой руки льерда изо всех сил молотила воздух, явно угрожая кому — то.

— Пшёл! — взвизгивала магичка, не обращая внимания на уже дымящийся, уже загоревшийся от выброса шаррха пестик — Уйди! Пшёл вон!

Диньер думал недолго.

Перехватив супругу поперек талии, ощутимо тряхнул и прижал к себе, желая привести в чувство и оттащить от места предполагаемой опасности. Это получилось, однако не очень хорошо. Бурая лужа под ногами оказалась пролитым деанским маслом, и Ланнфель чуть не загремел на пол, оскользнувшись на ней.

— Вот же дура! — рявкнул, едва удержавшись на ногах — Эмми! Что такое?

— Там, — выдохнула Эмелина, прижимаясь к нему спиной и тыча пестиком куда — то вглубь кухни — ТАААААМ! Ой, льерд… ОНО шевелится…

Не слишком церемонясь, оттолкнув супругу от себя, Ланнфель посмотрел в указанном ею направлении.

Шагнув вперед, быстро откинул толстую стопку грубых, кухонных салфеток с края стола на пол.

Без труда обнаружив то, что испугало драгоценную половину, загоготал так, что прижавшаяся к распахнутой двери Эмми вытаращила глаза:

— Что смешного, льерд Приезжий? Чего ржёте, как лошадь?

И тут же сама прыснула со смеху, когда окончательно развеселившийся муж, повернувшись, поднял вверх черно — белый, лениво шевелящийся, пушистый комок величиной приблизительно с крупную курицу.

— Это лийм, Эмелина, — резюмировал Диньер, облегченно вздохнув — Мелкий ещё! Детёныш. Ты котов боишься, что ли?

Эмми сконфузилась.

Ей и впрямь было стыдно! Надо же… Испугаться кота… Пусть даже лесного, дикого, но ведь и впрямь совсем маленького! В самом деле, дура.

— Не боюсь я их, льерд, — всё же не собираясь сдаваться и признавать поражение, затараторила она — Просто я полезла в шкаф, чтоб продукты разложить, а там рядом полотенца шипят, урчат и шевелятся! Что я должна была делать? Я подумала, это злой дух, или хранитель дома, или вроде то…

— Ничего ты не подумала, — перебил Ланнфель, встряхивая за шкирку невозмутимое животное — Просто начала вопить, ровно тебе шилом ткнули в зад. А потом поскакала как коза вон из кухни, и по дороге расшибла бутыль, залив маслом весь пол! Верно, Серебрянка? Так и было?

Незадачливая Воительница обиженно надулась:

— Нет, не так. Ничего я не расшибала. Оно само как — то опрокинулось… А как лийм мог попасть сюда?

Ланнфель пожал плечами:

— Ну… после отделки и окраски дом долго выветривали. Оставляли на день открытым, запирая двери только на ночь. Может, зверь как — то и забежал. Здесь же постоянно протапливали, особенно кухню. Вот он и пригрелся, вероятно… Ладно, Эмелина. Убирай тут всё, а я пойду выброшу его за ворота.

Повисший было безвольно зверек, крутнувшись в неласковой руке вольника, вдруг громко «ррр — мявкнул», шевельнул большими кисточками на острых ушах и сощурил ярко желтые, жутковатые глаза. Решение хозяина дома пушистому гостю явно не понравилось.

— Себя пойдите и выбросьте за ворота, — решительно отрезала льерда Ланнфель, забирая приговоренного к изгнанию зверя из рук мужа — Он же маленький! И точно сирота. Жива была б мамка, так далеко не убежал бы от неё… Куда ему идти?

— Моё какое дело, куда он пойдет? — взорвался Диньер — Пусть валит, куда хочет. А ты что, хочешь оставить его здесь? Эмми! Он же загадит весь дом!

Не обращая внимания на разумные увещевания супруга, девушка осторожно посадила несчастного котенка на пол возле печи.

— Вы сами, главное, дом не загадьте, — парировала, ставя рядом с бедолгагой большую чашку с молоком, ловко согретую в чуть светящихся оранжевым светом ладонях — Прекратите вопить, ровно жидко обделанный, льерд Приезжий. Идите, кстати, мойтесь. Купель давно готова. А я уж потом… Пока же тут сейчас, быстренько, всё уберу… Да ты мой масенький, проголодался… Кушай, кушай, драгоценный.

Последние ласковости были адресованы котенку, жадно припавшему к жирному лакомству и задравшему вверх толстый, пушистый хвост.

— Эмелина, — простонал Ланнфель, бессильно разводя руками — Лиймы растут очень быстро! И вымахивают со свинью. Ручным этот зверь никогда не станет. Пройдет совсем немного времени, и твой «масенький» перегрызет тебе глотку, пока ты будешь спать. Вот, что тебя ждет. Ясно?

Поняв, что его не слушают, вольник вышел прочь, раздраженно плюнув и покрутив у виска, обратив сей невежливый жест к спине и плечам жены, обтянутым розовой тканью знакомого уже, домашнего платья.

— Дурища, — продолжил ворчать, уже раздевшись и погружаясь в горячую купель, пахнущую медом и травами — Эмми идиотка! Бить её бы надобно… Но это потом. Позже…

Откинув голову, прикрыл глаза. Ощутив, как ароматная вода ласкает тело, почувствовал тепло, настойчиво проникающее глубже, к закаменевшему сердцу…

«Добро пожаловать домой, — внезапно и тяжело ухнуло в обоих ушах, сдавило виски горячим обручем, сразу же исчезнув — Я тебя ждал. Долго ждал, чтоб сказать…»

Ланнфель очнулся также резко, как и впал в забытье. Очевидно, он задремал, уронив голову на каменный край купели.

— Тьфу, — сплюнул, резко садясь — Развялило — то как…

Быстро намылившись, ополоснулся, стараясь не обращать внимания на колючий холодок, тронувший мокрые плечи и шевельнувший влажные волосы.

Откуда бы взяться холоду? Никаких окон купель не имеет… А явно ведь, поддувает где — то. Из под пола? Плохо заделали стыки, оттуда и тянет!

— Потом надо бы глянуть, — сказал сам себе, ещё раз ополаскивая лицо — А то придет зима, и будем мыться в леднике… Завтра всё просмотрю.

Наскоро закончив, неуклюже выбравшись из купели, вольник с наслаждением отерся жестким полотенцем. Натянув на влажное тело рубаху и штаны, мельком отметил, что вот теперь уже по полу и не несёт сквозняком.

Может, показалось? Надергался с этой Серебрянкой. Да ещё и задремал же… Ясно, что дрёма и волнения всё спутали. Устал. Вымотался. Спать надо.

…Ужинали много позже, в отчищенной до блеска кухне.

Правда, Эмелина вяло посопротивлялась, что есть полагалось бы в столовой, но супруг остановил её.

— Здесь накрывай, — велел он — В кухне поедим. Тебе же меньше мороки, Эмми. Вот потом, разживемся слугами, так и будем фасон вертеть. Пока так. Давай, что у тебя там?

Жадно проглочен был Диньером и мясной пирог, и горячий бульон, и зерняная каша, брызгающая маслом, и крепкий, невероятно сладкий чай, отдающий сухими фруктами, уходящей осенью и уютной грустью.

— Слышишь, Серебрянка, — спросил, лениво ворочая языком — Ты сейчас мылась, там льдом по полу не тянет? В купальне, я имею ввиду?

Льерда Ланнфель отрицательно покачала головой. От этого легкого движения колыхнулся сытный кухонный жар, пронизанный, ровно золотистыми нитями треском топящейся печи, ароматами блюд и громким мурчанием лийма, скрутившегося в углу в крупный, меховой ком.

— Нет, — ответила, украдкой облизнув пальцы — Ничем там не тянет. Наоборот жарко, ровно у Гран — Талльского Вестника в пасти. Я перестаралась! Перегрела воду.

После ужина, развалясь на лавке и прижавшись спиной к теплой стене, Ланнфель закурил.

Выдыхая пахучий дым, наблюдал, как жена убирает со стола. Двигалась Эмелина проворно, только на какие — то мгновения замирая, осваивая выемки, края и углы нового для неё дома…

Чужой огонь слушался её. Принимал, ластился к рукам, к телу, к дурацкому, розовому платью. К самой Сути молодой Хозяйки.

Магичка будто танцевала теперь!

Шаг, поворот. Шаг, поворот. Наклон! Ещё шаг. Ещё поворот…

— Не курили б вы здесь, льерд! — брюзганула, как песок просыпала — Завоняете всё, потом век не выветришь. Шли бы на улицу, либо на балкон. Не выношу этой гадости в доме. Вот папаша никогда себе не позволяет тако…

Ланнфель в ответ только хохотнул:

— Помолчи, дорогая. Твой кот больше навонял, чем я.

Несправедливо обвиненный зверь тряхнул ушами и, обиженно «мрякнув», растянулся во весь рост, прижавшись к печи округлившимся от обильной еды брюхом.

— Ладно, — наконец закончив, Эмми отерла салфеткой влажные руки — Идемте спать. Наверх, да?

…В спальне оказалось довольно прохладно. Воздух пах нежилой новизной, а пустота была рассвечена ночным светом Талля, пробивающимся сквозь неплотно задернутые шторы.

В постель супруги повалились разом, едва раздевшись. Всё же сказались и усталость, и распри, и потрясения последних дней.

Вскоре оба уже крепко спали, завернувшись одеялом и обнявшись. Заключив, видимо, короткое перемирие хотя бы на одну эту, холодную ночь.

А между тем сквозняк, примерещившийся задремавшему в купели вольнику, вернулся в остывающую купальню.

Коснувшись усыпанных капельками испарины, белых, каменных стен, оставил на них морозные узоры, разрисовав кружевами заодно и плиты пола.

В затухающей печи колыхнулся огонь, и некрепко дремлющий лийм тут же проснулся.

Теперь черно белый кот сидел, обернувши себя пушистым хвостом, сдвинув мягкие лапки и слегка выпустив когти.

Прижав острые уши, он смотрел куда — то в тёмный коридор сияющими, жуткими, желтыми глазами, порезанными надвое широкими, вертикальными, черными полосками зрачков…

Загрузка...