Жена и 31 добродетель

Пролог

Лорд Роберт Горсей, граф Клиффорд, единственный сын Олдфорда Горсея, маркиза Нортгемптона, обласканного королем Георгом II за заслуги перед Англией и короной, стоял посреди холла родового замка и напряженно прислушивался к звукам, раздающимся из глубины дома, в ожидании появления отца.

Мрачный и просторный холл навевал на него тоску торчащими отовсюду головами охотничьих трофеев, чьи вытаращенные глаза и распахнутые пасти вызывали отвращение. Одно дело стрелять в уток или вальдшнепов, которые потом попадают на стол в жареном или запеченном виде. Но смотреть на десяток развешанных то тут, то там чучел не доставляло ему никакого удовольствия.

Однако у его отца на этот счет было другое мнение, и он обставил свой дом всеми атрибутами, подчеркивающими роскошь и богатство его семьи. Портреты кисти известных художников, лепнина, дорогие ковры, хрустальные люстры – все это было неизменным окружением старшего и единственного сына.

Его недавнее двадцатипятилетие было отмечено с привычной пышностью, что еще больше было подчеркнуто блестящим собранием родовитых и напыщенных гостей. Среди них были и те, кого граф Клиффорд мог назвать своими приятелями. Он проводил с ними довольно много времени, которое было посвящено таким важным делам как прогулки верхом, охоте и игре в бридж.

Обладая от природы замкнутым и упрямым характером, он тяжело сходился с людьми, предпочитая обычно прикрываться маской «Я – Горсей», и этим все сказано». И все-таки у него была парочка друзей, которые дальше всех продвинулись в познании настоящего Клиффорда, и тем самым были удостоены его дружбы. Он с ними делился многим, хотя, самая важная тайна, как он надеялся, осталась при нем.

Его мать, леди Эсмерелда Нортгемптон, в девичестве Уолтшир, души не чаяла в своем сыне, видя в нем черты своего рода: утонченность, мужественность, гордость и, главное, великодушие, которое она ценила в людях больше всего. Она не раз говорила Роберту, что именно великодушие его сила, сила его души.

Леди Нортгемптон знала, о чем говорила, потому что Олдфорд Горсей был довольно суровым человеком, далеким от сантиментов и мягкосердечности. Он был тверд в своих принципах и решительно пресекал все попытки окружающих выйти за рамки его представлений о жизни. Его указания должны были исполняться как можно скорее, а неисполнение каралось неумолимо. Сказать, что все трепетали перед его гневом, значило не сказать ничего.

Эхо шагов вырвало Роберта из задумчивости, и он выпрямился, надеясь, что это наконец-то его отец. Так и оказалось.

Внушительная фигура маркиза появилась в дверях, и холодные голубые глаза остановились на Роберте, оценивая его состояние.

- Ты нервничаешь, сын мой? – поинтересовался Нортгемптон, его звучный голос эхом пробежал по холлу.

- Нет. – ответил твердым взглядом его сын. Он на своем опыте знал, каким может быть непримиримым отец, когда шла речь о чьих-либо слабостях.

На лице маркиза Нортгемптона мелькнула улыбка.

- Расслабься, сын. Сегодня важный день в твоей жизни, и мне хочется, чтобы ты был не таким напряженным.

- Важный день? – недоуменно переспросил Роберт. В его голове закрутилось сразу несколько вопросов, которые он не решился озвучить, ожидая пояснений от отца.

- Именно. – Нортгемптон подошел к нему поближе и завел руки за спину, сцепив их в замок. – Мы сегодня собирались с тобой поохотиться, а в это время твоя мать должна была принимать у нас дамский салон, не так ли?

Роберт только кивнул.

- Я отменил нашу охоту и позвал тебя сюда не просто так, – маркиз покачался на носках. – Сегодня в гостях у твоей матери не только знатные дамы, но так же и их дочери.

Зеленые глаза его сына сверкнули внезапным осознанием и ужасом. Язык прилип к небу.

- Тебе уже двадцать пять, Роберт. В твоем возрасте я был уже женат на твоей матери. Я ждал, когда и ты проявишь интерес к какой-нибудь знатной юной леди. Но так и не дождался. За твоей спиной я, по просьбе леди Нортгемптон, устраивать твой брак не стал. Поэтому сделаем следующим образом.

Олдфрорд отступил в сторону и показал рукой на дверь.

- Мы с тобой сейчас пойдем в будуар твоей матери, с ее разрешения, конечно. Там отличный обзор на наш внутренний дворик. В это время все юные барышни там прогуливаются, и ты сможешь спокойно сделать выбор, не опасаясь лишнего внимания. Все семьи, которые сегодня собрались, имеют знатные фамилии и богатые состояния. Я хочу, чтобы у моего сына было все самое лучшее.

Роберт наконец обрел голос.

- Отец, подождите, - прохрипел он. – Но я… Я не могу… Я пока не готов жениться… Мне нужно время…

Паника разрасталась в его груди, над губой проступили бисеринки пота.

- И оно у тебя будет, – невозмутимо заверил его отец. – Как только ты выберешь себе невесту, у вас будет полгода на более близкое знакомство.

- Почему полгода? – шепотом спросил Роберт.

- Подготовка к бракосочетанию занимает довольно много времени. Мой сын не какой-нибудь обнищавший баронет. Его свадьба должна быть подстать королевской.

Маркиз Нортгемптон гордо выпятил грудь и твердым шагом направился в сторону лестницы, даже не оглянувшись. Роберт украдкой провел рукой по лицу и удрученно последовал за ним, спрашивая себя, мог ли этот день быть еще кошмарнее.

Поднявшись на второй этаж, Олдфорд решительно открыл одну из дверей. Запах душистой эссенции и цветов сразу обволокли вошедших, вызывая в памяти образ элегантной и нежной леди Нортгемптон. Мягкий бархат и шелка служили обрамлением этой уютной комнаты.

Прошагав к окну, маркиз удовлетворенно хмыкнул и повернулся к сыну.

- Ну что ж, твоя мать, как всегда, на высоте. Собрала всех красивейших и знатнейших девушек ради тебя. Подойди, Роберт, думаю, ты должен оценить усилия твоих родителей.

Глава 1.

Под громкий звон свадебных колоколов Амабель де Клер, теперь уже графиня Клиффорд, следовала за своим новоиспеченным мужем, пытаясь разобраться в той палитре эмоций, что перемешивалась в ее душе.

Все произошло так непозволительно быстро. Казалось, что только пару недель назад к ней в комнату зашел отец и сообщил невероятные новости. Олдфорд Горсей, маркиз Нортгемптон попросил ее руки от имени своего сына, лорда Клиффорда! Ошарашено глядя на Чарльза де Клера, графа Уорингтон, с довольным видом изрекающего, сколько тысяч годового дохода имеет наследник, какими владеет имениями и что ему перейдет после смерти отца, Амабель вдруг осознала, что ее девичья жизнь закончена. Теперь появится какой-то чужой человек, мужчина, которого она даже не знает, и все переменится. Вырванная из привычной атмосферы родительского дома, она будет вынуждена приспосабливаться к другой семье, другим людям, другому распорядку.

Она станет женой, а это означало и физические перемены. Тело теперь будет принадлежать не только ей. Как сказано в писании: «…и телом, и духом…». Боже. При мысли об этом, она почувствовала будоражащее волнение.

Еще маленькой девочкой, вдохновленная сказками кормилицы Марии, которая заменила ей родную мать после ее смерти, она мечтала о своем сказочном принце. Что он, красивый как ангел, приедет к ней на белом коне, и они вместе будут играть и веселиться.

Рассказывая очередную историю, Мария, прижав руку к своей пышной груди, обязательно восторженно описывала, каким замечательными достоинствами обладал этот принц, а затем, сверкнув своими большими агатовыми глазами, надзидающе подмечала, что такого мужа получают только те принцессы, которые хорошо себя ведут и не перечат старшим. Амабель согласно кивала в ответ, совершенно не относя эти слова к себе.

Со временем ее представления изменились. Сочетая традиционное воспитание девушки из благородной семьи с практичной смекалкой, она уже давно поняла, что общение двоих – это не просто хождение за руки и невинные поцелуи в губы, как это преподносилось в прочитанных ею романах и рассказах кормилицы. И хотя от нее тщательно скрывали все, что касалось физической стороны отношений между полами, она все равно умудрилась узнать то, что узнавать ей не полагалось.

От природы хрупкого телосложения, она, подрастая, оставалась довольно худенькой, но в то же время очень гибкой. К причитаниям Марии, что она не толще ветки дерева, Амабель прислушивалась так же почтительно, как к жужжанию надоедливой мухи, и при любой возможности, усыпив ее бдительность, сбегала в сад, чтобы, забравшись на дерево, занять наблюдательный пост. Так она подсмотрела, как на конюшне сводили лошадей, и видела вязку собак.

А однажды, зайдя после прогулки верхом в неурочный час на кухню, застала слугу со служанкой. Их телодвижения и отчаянные стоны сначала испугали ее, заставив спрятаться за угол и прижать руку к губам. Но затем, когда интонации перешли в диапазон удовольствия, сопровождаемый звучными поцелуями, Амабель отметила для себя новую истину. Оказывается, от этого можно получить наслаждение, и не только мужчине, как внушала ей Мария, но и женщине. Украдкой выглянув из закутка, Амабель отметила для себя и порхающие руки женщины по спине мужчины и ее смятые юбки, которые были задраны по бедра. Молочная белизна кожи и грубый холст, подчеркивающий их нежность, отпечатались в памяти девушки как пятно от яркого солнца.

Впоследствии, когда кормилица в очередной раз ей внушала, какими добродетелями должна обладать благородная дама, она впервые по-настоящему задумалась о том, что это значит.

В огромном списке полагающихся достоинств значились смирение, скромность и сдержанность, как одни из самых главных качеств. Вспомнив потную и тяжело дышащую служанку, она с трудом могла представить ее скромной и тем более сдержанной. Правда, она и не была благородной дамой. Интересно, а как же это происходит между знатными людьми? Они это делают с теми же непроницаемыми лицами, как на балах или приемах? Снимают ли они одежду или тоже только задирают юбки? Что в их понимании значит быть идеальной женой? Соблюдать правила этикета и в постели?

Мысли порхали как бабочки в саду, мешая ей проникнуться благочестием и серьезностью. Впервые размышления о предстоящем замужестве породили в ее теле неясное томление и волнение. Каким будет ее будущий муж? Будет ли он богат и красив? Что произойдет между ними, когда они окажутся в спальне наедине?

Столько вопросов, но ответов на них не было. Ясно, что кормилицу о таком спрашивать нельзя. Та только выпучит глаза от потрясения и закудахчет как курица, возмутившись ее фривольным мыслям. И так уже сколько пришлось от нее выслушать по поводу уроков фехтования. О том, что она еще и учится обращаться с ножом, Амабель старательно скрывала. В глазах Марии все, что не относится к салонному времяпровождению и моральному совершенству, роняло репутацию женщины в глаза общества.

Гувернантки, которые изредка появлялись в доме де Клер, придали манерам и речи Амабель нужный лоск и изысканность. Однако ум и черты характера единственной дочери графа остались в ее собственном ведении при минимуме влияния кормилицы.

К восемнадцати годам она превратилась в очаровательную девушку с очень обманчивой скромностью в манерах и изрядным свободомыслием в голове. Если граф Уорингтон наивно полагал, что его дочь совершенство как внутри, так и снаружи, то Мария была не так простодушна. С подозрением приглядывая за своей подопечной, она неустанно повторяла ей, что главное достоинство женщины, это ее добродетель.

«Кто найдет добродетельную жену? цена ее выше жемчугов; уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка; она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей», талдычила кормилица строки писания, но вряд ли преуспела. Амабель была твердо уверена, что женщину красит не добродетель, а умение правильно ею распоряжаться. В конце концов, если девушку из благородной семьи учат, как управлять домашним хозяйством, то почему бы ей не научиться и управлять своей добродетелью.

Глава 2.

Пять лет назад

- Маленькая госпожа, где вы?

- Я здесь!

- Не вижу! Проказница... Вот расскажу все сеньору, пусть он вас накажет за непослушание!

- Да здесь я, Мария, не ворчи.

- О, Dios mío! Protégeme y guardar! (прим.ав.: О, мой бог. Спаси и сохрани)

Как всегда, непроизвольно перейдя на испанский, Мария выразила всю степень отчаяния, когда увидела свою подопечную в порванном и грязном платье, скрывавшуюся от людских глаз в кустах. В отличие от эмоциональной кормилицы, Амабель была на удивление спокойной. Пока Мария, колыхая пышной грудью, приводила ее в порядок, она невозмутимо объяснила, что это произошло случайно. Ей захотелось попробовать залезть на дерево, но не получилось, потому что она зацепилась юбкой, а когда стала слезать, сильно порвала ее. О том, что она перед этим не меньше часа наблюдала за происходящим на конюшне, Амабель решила умолчать.

- Господь и преисподняя! Залезть на дерево! Благородной леди не полагается залезать на деревья! Что скажет граф Уорингтон, когда узнает! – сокрушалась кормилица, поправляя юбки госпожи.

- А зачем ему знать? – невинным голоском поинтересовалась Амабель.

Кормилица оборвала свои причитания и уставилась на нее.

- Миледи! – возмущенно воскликнула она. – Ложь – это страшный грех!

- А говорят, ложь во спасение, это благо… - хитро покосилась на нее Амабель.

- Сейчас не тот случай, - сердито возразила ей Мария и, схватив за руку, потащила к дому.

- Очень даже тот, - не уступала ее воспитанница. – Если отец узнает, он сильно расстроится. А если расстроится, будет плохо спать ночью. А когда он плохо спит ночью…

Она могла не продолжать. Все знали на своей шкуре, что такое граф Уорингтон – злой и не выспавшийся – утром. Мария содрогнулась. Остановившись, она с подозрением посмотрела на Амабель.

- Ложь – один из десяти смертных грехов, – надзидающим тоном проговорила она. - Мы будем гореть в аду преисподней за наше притворство!

- Да что такого я сделала! Подумаешь, попробовала залезть на дерево! Вот если бы я что-то украла или кого-нибудь убила…

Кормилица испуганно взвизгнула и лихорадочно начала креститься, забормотав молитву:

- Какие ужасы вы говорите! Dios misericordioso! (прим.ав.: Боже милосердный)

- Мария, ну что ты кудахчешь как курица. Ничего же страшного не произошло. Я всего лишь порвала платье!

- С прощения маленьких грехов открывается путь для больших. Что я вам всегда говорила: жена, боящаяся Господа, достойна хвалы. Нравственное безупречие – вот что всегда красит женщину. Это ее гордость и опора в беде и радости.

Амабель закатила глаза.

- Когда я выйду замуж, то перестану грешить. Клянусь тебе. Буду послушной и кроткой, как овца на привязи.

- С этим не шутят, маленькая госпожа, – недовольно нахмурилась Мария. Потом она вздохнула и покачала головой – Будем надеяться, что вам достанется понимающий и терпеливый супруг. Ибо тихие воды глубоки. (прим.авт.: аналог нашей пословицы «в тихом омуте черти водятся») И разобраться что в них, хватит сил не каждому…

***

Амабель резко проснулась и села в кровати. Она вся дрожала после пережитого во сне. Ей приснилось, что она все та же маленькая девочка, которая бегала по саду отцовского дома, совала нос во все, что ее не касалось, и заботы которой ограничивались лишь вопросами, какую булочку подадут на обед и когда мсье Жак научит ее всем своим приемам.

Убрав влажные волосы со лба, она выпила воды и встала, чтобы переодеть ночную сорочку. Что ее потревожат, она даже не беспокоилась. С тех пор как ее муж пытался консумировать брак, он больше не подходил к ней ближе трех шагов. За исключением моментов, когда этого нельзя было избежать.

Его парадоксальное поведение тем вечером потрясло ее до глубины души.

Во-первых, он пришел к ней после всего того холода, который упорно демонстрировал по отношению к ней. Разве после такого ложатся друг с другом в постель? Амабель была твердо убеждена в том, что при этом должно быть, как минимум, расположение.

Во-вторых, он раздел ее! Она стояла перед ним обнаженной! А это было, как минимум, неприлично. Знатной даме предписывалось прикрывать свой грех ночной рубашкой, а если и обнажаться, то только в полной темноте, чтобы не смущать ни себя, ни мужа.

Амабель боялась признаться самой себе в том, что такое развитие событий невероятно взволновало ее. Горячая волна каждый раз поднималась снизу вверх по ее телу при одном только воспоминании о руках мужа на ее коже. И затухала, стоило ей подумать, что послужило причиной его такого быстрого ухода.

Он был разочарован? Она настолько некрасива? Может, слишком худая? Или, может, он потрясен ее испорченностью, ведь она позволила раздеть ее и даже не возмутилась. Наверно, он подумал, что она, несмотря на молодой возраст, уже развратна. Мысль об этом была невыносимо мучительной. Но с другой стороны, она никогда и не была похожа на маменькиных дочек, которые боялись даже шагу ступить без разрешения старших. Бунтарская природа и своевольный характер увели ее с этой дорожки давным-давно. Карта была брошена задолго до этого дня.

Граф Клиффорд весь прошедший месяц избегал оставаться с ней надолго, что было довольно трудно сделать, учитывая, что они проводили свой медовый месяц. Поездка в Италию, пребывание там и возвращение обратно оказалось для Амабель настоящей пыткой. Маска довольной всем жены стала для нее верным другом. Снимать и одевать ее каждый день было для нее такой же рутиной, как и прием пищи. Она твердо решила не показывать свою слабость ни перед кем, особенно перед мужем. Раз он не хочет делить с ней постель, то и не надо. Она будет твердой и несгибаемой. Он еще будет умолять ее о внимании. О, да! И тогда он узнает, что такое настоящая Амабель Де Клер! То есть Клиффорд. То есть…

Глава 3.

До этого дня Амабель не знала, что такое оскорбление. Она всегда жила в любви и заботе, избалованная вниманием отца и кормилицы Марии. Ее холили, лелеяли, восхваляли ее девичье очарование и просыпающуюся женственность. Внушая богобоязненность и недопустимость греха, они все же дали ее душе возможность раскрыться как вольному цветку. Распущенность, наглость и бесстыдство были понятиями, о которых она имела весьма слабое представление.

Но с появлением виконта Амабель вкусила этого сполна. Нельзя сказать, что он, позабыв правила хорошего тона, фривольно вел себя с ней. Нет, внешне сохраняя приличия, он умудрялся взглядами и двусмысленностью сделать так, что она чувствовала себя словно запачканной грязью.

Сначала она надеялась, что муж это заметит и сделает виконту замечание, однако, время шло, а Колдер только укреплял свои позиции. Например, вечером, выходя из гостиной, он как бы ненароком коснулся ее руки. Амабель дернулась, внутренне вся съежившись от отвращения. Роберт к тому времени уже вышел из комнаты, а Розалинда была занята своим отражением в до блеска начищенном кофейнике.

Страх липкой тенью закрался в ее душу, опять обнажив царившие там одиночество и грусть. Кто защитит ее, кроме нее самой? Где найти приют ее мечущемуся сердцу, которому всего лишь нужна опора и дом, который она могла бы считать своим? Она чувствовала себя просто несчастной. Брошенной, забытой, нелюбимой.

Наутро, встав с головной болью, Амабель решила прогуляться по поместью. Не обнаружив Розалинды в доме, чтобы пригласить ее составить ей компанию, она отправилась на моцион сама.

Холодный ветер уже нес себе свежесть подступающей весны. Солнечные блики сверкали на ветках деревьев как будто золотистая роса после янтарного дождя. Амабель казалось, что она как королева сказочного леса обходит свои владения, оглядывает их и не может налюбоваться этой красотой. Кучкующиеся облака создавали видения воздушных замков, возвышающихся в небесной синеве.

Вдыхая полной грудью, она не спеша шла по тропинке вдоль изгиба реки, наблюдая за нескованным льдом вольным течением. Вот и она как капелька воды подхвачена потоком жизни и куда ее унесет за поворотом, не скажет никто. Вырваться из этой западни невозможно. Слишком быстрая и слишком бурная стремнина. А она сама – слабая и размытая как вода. Одной силы воли будет ли достаточно, чтобы преодолеть эту стихию?

За размышлениями она не заметила, как оказалась в дальнем уголке поместья. Чей-то резкий голос привлек ее внимание, и, ускорив шаг, она завернула за пристройку и остановилась как вкопанная.

Перед воротами конюшни, вытянувшись в струнку, стоял побледневший Лэндон, а Розалинда с презрительным видом его отчитывала. У Амабель перехватило дыхание от резкости ее слов и недопустимости некоторых выражений. Однозначно, маркиз Нортгемптон испортил свою дочь до крайней степени.

- Везде ужасная грязь! Этот ваш Уильям вообще ничего не понимает в работе конюшего. Его надо садовником назначить. Спорим, там он будет удачливее. А тебе, как помощнику, стоило бы повнимательней относиться к имуществу своих хозяев. Лошадей нужно выгуливать по полдня, не меньше. Им требуется особый уход и условия, особенно в холодное время. Какого черта ты тут дурака валяешь?

- Миледи, я чистил…

- Меня это не интересует. Я вижу грязь и ленивых работников. Я обязательно все расскажу графу Клиффорду.

- Можешь рассказать мне. – Амабель больше не выдержала и подошла к ним.

Лэндон был мрачнее тучи. Его глаза потемнели от бешенства и злости. Увидев госпожу, он быстро поклонился и опять выпрямился.

- О, наша радивая хозяйка… - голос Розалинды был полон яда и сарказма, когда она повернулась и окинула Амабель насмешливым взглядом. – Не думаю, что у тебя получится приструнить эту братию. Ленивы, бестолковы и глупы.

- Если твой брат держит их тут и доверяет им, значит, они того стоят.

Розалинда фыркнула:

- Стоят? Это ты про этого работничка? Его надо вышвырнуть, и побыстрее.

- Лэндон, ты можешь идти. После обеда я хочу проехаться на Изольде. Ты будешь меня сопровождать.

- Да, миледи. – Конюх поклонился и быстрым шагом удалился в конюшню.

- Как это мило, - протянула Розалинда. – Добродетельная жена и ангелы за ее спиной. Трепещите все, кто высказывается против ее мужа и его неправедных дел. Я всегда знала, что такая мышка как ты будет послушной и верной женушкой, которая открывает рот, только чтобы повторить сказанное мужем. Как все-таки печально существование замужней женщины.

Амабель скрутило от негодования, и она резко бросила:

- Как добродетельная женушка желаю тебе обрести супруга всяческих достоинств. Чтобы его рука касалась тебя только с лаской и заботой. И чтобы он не заточил тебя в доме за неподобающее поведение, как это стоило бы сделать твоему отцу. Пусть твоя жизнь будет светлой и беззаботной, как у сорной травы в летний день, которая радует глаз, но бесполезна по сути. Если у меня за спиной ангелы, то у тебя, боюсь, черти. И своими нашептываниями они приведут тебя прямо в ад.

Амабель развернулась, чтобы уйти, но Розалинда схватила ее за руку.

- Думаешь, ты вся такая храбрая, потому что отважилась открыть рот и наговорить мне грубостей?

- Боюсь, мне до тебя далеко. Ты грубишь всем подряд без разбора. – Амабель вырвалась из ее хватки.

- Тонкие ироничные замечания не равны грубости, - прошипела Розалинда.

- Как же это похоже на щебетание райских птичек в эдемском саду, - раздался чей-то насмешливый голос.

Девушки обернулись и увидели фатоватую фигуру Колдера, который направлялся к ним, помахивая тростью.

- Леди Клиффорд, леди Розалинда, - он небрежно поклонился сначала одной, потом другой. - О чем спор, милые дамы? Могу ли я вам помочь?

Его бледно-серые глаза перебегали от одной собеседницы к другой, выискивая причины их ссоры. Розалинда вскинула подбородок и поплотнее запахнула плащ.

Глава 4.

Они были кроваво-красные, бархатные и в капельках росы.

Розы.

В огромной корзине.

От их аромата у Амабель закружилась голова и екнуло сердце.

- Но как… В это время года? – непроизвольно вырвалось у нее.

- Говорят, Уильям скакал всю ночь до Кью Гарденс в Лондоне и обратно, чтобы привезти их вам к утру, – вполголоса сообщила Доротея, укладывая ее волосы. – Граф Клиффорд приказал Уильяму купить ровно восемнадцать и проследить, чтобы каждая была полураспустившаяся.

Амабель поджала губы и погладила пальцем шелковую канву лепестка. Полураспустившиеся… Это что, скабрезный намек?

Что стоит за этим внезапным приливом внимания? Извинение или просьба о прощении? Неужели он думает, что она растает и будет себя вести, как ни в чем не бывало? Жалкая попытка!

- Миледи, вам еще письмо, - обратился к ней слуга, что принес цветы.

- Письмо? – Oна недоумевающее посмотрела на него.

- От графа, – пояснил он и протянул конверт.

Амабель подняла брови, однако открыла маленький прямоугольник и прочитала написанное. Витиеватые изысканные строчки приглашали ее разделить вместе с ним обед в столовой. Причем, приглашали так учтиво, что это почти напоминало раболепие.

Она слегка улыбнулась, вспомнив его ошарашенное лицо, когда пригрозила ему ножом. Но потом нахмурилась, осознав, что если примет это приглашение, практически простит его. А она не собиралась ему ничего прощать!

- Нет...

- Госпожа? – Cлуга с готовностью посмотрел на нее.

- Передайте ему, что я не приду.

Тот поклонился.

- И отнесите эти цветы ему обратно. Он может поставить у себя в комнате или выкинуть! Мне все равно.

- Да, миледи.

Пока слуга уносил розы, Амабель, освободившись от рук Доротеи, подошла к окну. Ее мысли витали далеко от этой комнаты, цветов и приглашений.

Наблюдая за сменой облаков на бледно-голубом небе, она представила себя птицей, которая, расправив крылья, летит свободно и легко над оживающей землей. Ее перья были невиданной раскраски: сочетание зеленого и синего, голова отливает золотистым, а клюв серебряным. Когти такие сильные, что она сможет ими разорвать любые сети и вырваться на волю. Крылья такой величины, что закроют собой небо, а еще – широкая грудь, где бьется большое неутомимое сердце.

Ветер, друг-бродяга, помогает ей не сбиться с курса. Гонит, как и облака, все дальше и дальше, в землю обетованную, «где течет молоко и мед…»

Только птица эта глупая. Она не хочет в далекую страну, ее тянет обратно, в то гнездо, где ее ждут лишь разбросанные веточки и выщипанные перья, тот приют, который она хотела бы назвать своим. Своим домом, колыбелью, очагом. Где даруется свет, созидается тепло и рождается жизнь.

Амабель вздохнула. Уже который раз она говорила себе, что не обладает ни силой, ни характером, чтобы противостоять поворотам судьбы. Что она лишь плывет по течению и делает все возможное, чтобы удержаться на плаву.

Движение внизу, у входной двери, привлекло ее внимание. Она увидела, как из дома выбежала Розалинда, что-то возбужденно выкрикивающая вышедшему вслед за ней Роберту. Сделав пару шагов, та остановилась и стала махать руками, сопровождая жестами свою речь. Граф Клиффорд, нахмурившись, сначала молча наблюдал за ее эскападой, затем покачал головой и что-то коротко проговорил, отчего его сестра мгновенно замолчала. Прищурив глаза и сжав губы, она, очевидно, потом сказала, как всегда, что-то язвительное, потому что Роберт резко ее оборвал и указал на дом. Розалинда несогласно помотала головой и, развернувшись, ушла в сторону сада.

Роберт проводил ее глазами, затем направился обратно к дому и случайно посмотрел вверх. Увидев Амабель, он замер и остался стоять под ее окном. Его гипнотический зеленый взгляд буквально пригвоздил ее к месту. Тысячи невидимых нитей в один миг связали их, не давая возможности двинуться и разорвать эти путы. Забыв как дышать, она смотрела на него, чувствуя, как ее тело пытается освободиться от собственной воли, желая стать слабым и зависимым, управляемым. Стремится ощутить властвующую руку на своей коже, поддаться ее господству, признать права и силу.

Она осознавала, что теряет всю решимость, глядя на своего мужа. Будто впервые увидела его по-настоящему. Горделивую осанку и изысканную линию скул, то особое выражение лица, когда видна внутренняя борьба и переживания, глаза, которые говорили больше, чем множество слов.

Амабель напряглась и сжала руки, чтобы не позволить им действовать самостоятельно. В частности, помахать ему или подозвать к себе. Поверить всему, что он скажет. Размякнуть. Поддаться.

Глупая птица! Несчастное создание! При красивом оперении иметь так мало разума.

Она едва смогла перевести дыхание, как в дверь неожиданно постучали. Не отводя глаз от супруга, Амабель отозвалась и разрешила войти.

Извиняющийся голос Доротеи привлек ее внимание:

- Прошу прощения, миледи, это распоряжение графа.

Краем глаза заметив интенсивное движение, она, наконец, сумев повернуть голову, пораженно выдохнула и остолбенела.

Розы, лилии, орхидеи… Слуги заносили корзины за корзиной. Красные, желтые, оранжевые, белые…. Казалось, им не было числа.

Море цветов.

Самая что ни на есть благоухающая лавина.

Радужная феерия и настоящий цветочный ковер.

Амабель нашла в себе силы выговорить:

- Но я же сказала, что…

- Да, госпожа, - присела в реверансе горничная. – Но граф сказал, что если вы не примите эти цветы и не согласитесь к нему спуститься, он прикажет принести еще и заставит ими всю комнату, а потом прихожую и лестницу.

Леди Клиффорд упрямо вскинула голову и опять посмотрела в окно. Роберта там уже не было.

Она фыркнула.

Глава 5.

Утро ворвалось в комнату, где ночевали супруги, рассеянными лучами, озарив безмятежное лицо Амабель, нахмуренные брови Роберта и его руку, перекинутую через талию жены.

Мирная картина просуществовала ровно до той поры, пока не раздался робкий стук в дверь. Радостное приветствие замерло на губах у появившейся в дверях Доротеи, которая пришла разбудить госпожу. Увидев супружескую чету, безмятежно почивавшую на кровати, она, не сдержавшись, вскрикнула, тем самым разбудив их.

- О, простите, простите меня… - пролепетала ошарашенная девушка, отступая за пределы спальни.

Сонное шевеление на кровати ускорило ее уход. Она постаралась это сделать как можно тише, молясь, чтобы ее не заметили.

Когда Амабель открыла глаза, первое, что она ощутила, была странная тяжесть на животе. Удивленно опустив глаза, она с трепетом обнаружила там мужскую руку. Вернее, руку мужа. Повернув голову и увидев, как он лежит, Амабель пришла в волнение и задержала дыхание. Роберт прижался к ней так близко, что она могла чувствовать жар его тела через тонкую ткань. Жар и что-то похожее на палку, упирающуюся ей в местечко пониже спины.

Отчего-то она чувствовала неловкость и дискомфорт. Неуверенная в своих ощущениях, она развернулась под его рукой и посмотрела вниз на тыкающееся неудобство. С просыпающимся любопытством она увидела, что это, чем бы оно ни было, выпирает из кюлотов ее мужа. Завязки чуть подраспустились и ткань ластовицы свободно облегала выпирающий бугор. Вспомнив все, чего она нагляделась, сидя на деревьях, а так же туманные намеки кормилицы Марии о пчелках и птичках, Амабель, страшно покраснев, поняла, что это такое.

Девушки на балу как-то шептались между собой об этом. Говорили, что мужской пол одарен этим органом, который обычно спокоен, но когда мужчина хочет овладеть женщиной, становится твердым. Он проникает в женское лоно и находит там свое высвобождение. Если девушка девственна, то это орудие рвет тонкую преграду, что охраняет ее честь. Потому отдать свою невинность значило всецело предоставить себя в руки мужчины.

А еще говорили, что после этого обязательно бывает кровь и девушка чувствует сильную боль. Амабель боялась, но все равно хотела испытать это волнующее проникновение. Ведь иначе у них не будет детей. А ведь это то, ради чего и заключается брак - чтобы произвести наследников и передать им свое состояние. Так внушал ей отец.

Однако все наталкивалось на то, что Роберт так и не озаботился заключить брак по-настоящему. И теперь эта твердость доказывала, что находясь рядом с ней, он хочет войти в ее тело.

На миг она была обрадована и воодушевлена этой мыслью, но потом помрачнела, припомнив недавние обстоятельства и отказ Роберта объяснить свое поведение.

Это было непонятно. Мысли заходили в тупик из-за невозможности придумать что-либо вразумительное.

Вопросы, вопросы… Они крутились, напоминали о себе, мешали дышать…

Стон и бормотание, раздавшиеся рядом, заставили ее поднять глаза на мужа. Он, сонно прищурившись, несколько раз поморгал, прежде чем остановить свой взгляд на Амабель. Осознав, где он находится, и кто лежит рядом с ним, Роберт отпрянул от нее как от прокаженной.

- Черт! – последовал его возглас.

Он отодвинулся от нее подальше, проводя рукой по груди и ниже, будто бы проверяя наличие одежды. Проследив за этим движением, Амабель заметила, что, как по волшебству, выпирающего бугра не стало. Поймав ее на разглядывании, Роберт смущенно оглядел себя и торопливо поднялся, чтобы привести свою одежду в порядок. Он поспешно стал завязывать шнурки на кюлотах и запрятывать в них рубашку.

Амабель тоже встала с кровати, испытывая неловкость и стеснение от того, что на ней так мало надето. Шкаф с платьями находился в том углу, где стоял Роберт, а подойти сейчас туда было равносильно для нее прыжку в бездну. Сжав руки, она опустила голову, не позволяя себе пялиться на мужа. Тот уже все у себя поправил и теперь смотрел по сторонам, видимо, в поисках туфель и камзола.

Осторожное покашливание заставило Амабель вернуть взгляд на мужа. Тот внимательно смотрел на нее и уже открыл было рот, чтобы произнести что-то, однако его взгляд невольно опустился на ее вздымающуюся из-под корсажа грудь. Амабель судорожно вздохнула и упругие холмики чуть не выпорхнули из-под выреза.

В угоду моде корсаж был скроен так, что больше открывал, чем закрывал, давая полное представление об имеющихся женских формах. Амабель могла гордиться своим сложением, но не знала этого, поэтому смущалась и краснела, как и положено добропорядочной девственнице. Даже оставшаяся злость на мужа не помогала ей вести себя более непринужденно. Ах, где тот нож, с которым ее мужество не подвергалось столь волнительному штурму… Увы, здесь ее испанская капля крови, по-видимому, уступила первенство английской, потому что девушка вся трепетала, робела и была в смятении.

Роберт с усилием отвел глаза и проговорил, махнув в непонятном направлении рукой:

- Мне… надо одеться…

Она кивнула и хотела уже отойти, но его слова ее остановили.

- Я… - он помолчал и продолжил более твердо: - Амабель, я хочу извиниться перед вами за недостойное поведение прошлым вечером. Я не должен был так вваливаться к вам. Тем более, в таком состоянии. Уверен, что противен вам сейчас.

Амабель хотела возразить, но он продолжил, пряча от нее глаза:

- Я вообще недостоин вас, такой милой и красивой. Я допустил, что Колдер пробрался к вам, хотя сделал все возможное, чтобы отвадить его.

Только Амабель хотела спросить как именно, но он направился к ней, и она задержала дыхание. Роберт подошел так близко, что стали видны коричневые крапинки у него в глазах. От интенсивности его взгляда можно было сгореть как факел.

- Вы позволите мне загладить свою вину?

- Как? – прошептала она, очарованная пылающим зеленым огнем.

Глава 6.

Кавалькада всадников пронеслась по долине в азарте охоты. Лай фоксхаундов и непрерывный звук трещоток, свист и улюлюкание – все слилось в единый шум будоражащей погони.

Мужчины ускакали вперед, гонимые желанием получить заветный трофей. Розалинда, не желая ни в чем уступать, держалась наравне с ними. Остальные дамы чуть отстали, а потом и вовсе остановились на небольшом холме, обозревая панораму охоты с удобного места. Леди Эсмерелда осталась дома, и молодые охотницы оказались предоставлены сами себе.

Леди Джессолина не переставала жаловаться на пятна грязи, что покрыли ее бархатную амазонку. С тех пор как «Херефорд, милый» вырвался из ее поля зрения, она капризничала и дулась на все и вся. Леди Шарлотта, как истинный поборник мира, направляла эту своенравную энергию в более спокойное русло.

- А я вам говорила, что сукно – самый практичный вариант. Посмотрите на мою амазонку.

Леди Херефорд без энтузиазма взглянула на синюю материю и отвернулась.

- Нет, слишком мрачно.

- Закажите красную, - невозмутимо продолжила леди Арундел. - Стирается она гораздо легче. С бархата теперь пятна будут сто лет сводить. А может, он вообще безнадежно испорчен.

Звук трубы, возвестившей конец охоты и поимку добычи, заглушил раздавшийся стон отчаяния. Амабель поспешила на помощь:

- Мои служанки сделают это. Они весьма искусны.

- Правда? - леди Джессолина недоверчиво посмотрела на нее.

- Уверю вас.

- Буду вам очень признательна, леди Клиффорд. Херефорд просто придет в ужас, когда узнает об испорченном платье.

- Непременно. Ведь ему вы все распишите в ярких красках, - вставила леди Шарлотта.

- Я ему рассказываю все! - гордо заявила леди Херефорд. - У нас нет друг от друга секретов.

- А вот я бы не хотела, чтобы Арундел знал все мои тайны, - проговорила ее подруга. - Может наступить момент, когда тебе бросят в лицо твой же секрет как нечто непристойное. Зачем отдавать в другие руки такое оружие?

- Но он же ваш муж! - широко распахнула глаза леди Джессолина. - Он обязан заботиться и…

- Все начинают ненавидеть друг друга под конец жизни, - пожала плечами ее собеседница. - Проводят вечера в разных комнатах, а может и в домах. Это наш удел, дорогая. Любовь бывает только в сказках, да мечтах наивных девушек. Настоящая жизнь куда суровей.

- Мы с Херефордом любим друг друга!

- Это ненадолго.

- Как вы циничны, - вымолвила шокированная леди Джессолина.

- Нет, практична. И в этом между нами разница. Вы выбираете бархат, а я сукно. Первый едва ли переживет одну охоту. Второе продержится две или три и сбережет время и нервы. Всегда выбирайте сукно. Это разумнее.

Подлетевшая к ним на белом жеребце Розалинда прервала зашедший в тупик диалог. Ее разрумянившееся лицо сияло от удовольствия и еле сдерживаемого ликования.

- Угадайте! Кто заполучил трофей?!

- Херефорд? - с надеждой тут же выпалила леди Джессолина, оправившись от слов подруги.

- Неужели вы? - недоверчиво протянула леди Шарлотта.

Розалинда чуть покраснела, но опять широко улыбнулась.

- Нет, но близко.

- Маркиз Нортгемптон? - осведомилась Амабель.

- Роберт! - восторженно воскликнула леди Херефорд.

- Нет, - фыркнула Розалинда, - мой брат для этого слишком мягкосердечен. Это мой отец!

- Просто чудесно!

- Они едут сюда. Сегодня за обедом будем чествовать победителя!

Всадники вскоре смешались. Поздравления, восхищенные возгласы сопровождали воссоединение распавшейся компании. Амабель и Роберт обменялись теплыми взглядами и улыбками, прежде чем вернуть внимание своим гостям.

Когда все направились в сторону дома, леди Клиффорд оказалась в хвосте группы вместе с Розалиндой. Ветер играл белокурыми прядями последней, придавая ее облику непривычную мягкость и кротость. Однако разговор с ней, как всегда, производил впечатление пронзительного скрежета износившегося колеса, от которого сводило зубы и резало слух.

- Удивлена, что ты так неплохо держишься, - обронила она.

- Спасибо, ты очень любезна, - равнодушно ответила Амабель.

- Любезность тут не причем. Главное, что моим родителям не нужно стыдиться тебя.

- Стыдиться?! - вспыхнула леди Клиффорд.

- Конечно. Даже если мой отец выбрал тебя в жены Роберту, это не значит, что ты можешь потянуть роль хозяйки большого имения. Твой отец всего-навсего граф.

Амабель осадила лошадь и возмущенно посмотрела на нее. Розалинда сделала изящный поворот и насмешливо проговорила:

- Что такое?

- Как ты можешь так говорить? Я, конечно, не дочь маркиза, но сердце у меня с правильной стороны. И у меня хватит мужества дать отпор тем, кто думает, что я недостойна Роберта и той фамилии, что ношу.

Амабель пришпорила Изольду и поехала вслед остальной компании.

- Зачем же так кипятиться… - Розалинда без труда догнала ее и стала держаться в непосредственной близости. - Я просто сказала правду. Возможно, неприятную, но правду.

- Так значит, правда так дорога тебе?

- Несомненно, - гордо подняла голову Розалинда.

- Хорошо, - Амабель остановилась и в седле развернулась к ней. - Тогда скажи что у тебя за претензии к Лэндону?

Ее золовка сузила глаза и поджала губы. Резкие слова, казалось, уже готовы были сорваться с губ, но задержались, подчинившись ее воле. Немного помолчав, она сдержанно выдавила:

- Нет у меня к нему никаких претензий. А если бы и были, то это вряд ли бы касалось тебя.

- Мне плохо в это верится. Если он так тебе неприятен, то я заменю его на Уильяма. Он старше и более услужлив.

- Не надо мне никакого Уильяма! - вскинулась Розалинда. - Я же сказала, что у меня нет никаких претензий! И хватит об этом!

- Ну почему… - уже издевательски продолжила Амабель. - Надо все подробно обговорить. Плохие слуги – позор для хозяев.

Глава 7.

Кто не испытывал потрясений, тот не знает ощущения свободы и легкости, когда все возвращается на круги своя. Когда нет рядом чужих людей и не надо сдерживаться, и контролировать каждый свой шаг. А рядом только те, с кем тепло и комфортно.

Амабель не могла насладиться этими чувствами, когда, проводив гостей, удобно расположилась в гостиной на диване. Джордж, вновь допущенный к пребыванию в доме, выражал свою радость только ему свойственным образом: сначала довольно чувствительно хлестнул хозяина своим хвостом по ноге, а потом практически обездвижил хозяйку, положив голову ей на колени.

Она ласково гладила его шелковистую шерстку и, забавляясь, поглядывала на мужа, который недовольно хмурился, потирая ногу. Осознание, что все это так по-домашнему уютно, не оставляло ее. Она впервые подумала о них двоих, как о семье. О паре, у которой есть будущее и планы. Возможно, дети…

Амабель покраснела, подумав, что им предстоит сделать, прежде чем наследники смогут появиться. Ее фантазия была ей плохим помощником, потому что заводила ее так далеко, что после этого приходилось долго обмахиваться веером или выходить прогуляться. Приток свежего воздуха разгонял застоявшуюся в определенных местах кровь, давая возможность Амабель отвлечься и подышать полной грудью.

Один взгляд на лицо мужа, его глаза и фигуру, и она начинала задыхаться от переизбытка эмоций, представляя желаемое. Его руки и губы, касающиеся ее греховно жаждущего тела. Ее выгнувшаяся спина, познающая изысканное удовольствие. Бедра, сведенные вместе от нестерпимого покалывания между ними. Собственные отчаянные стоны…

Боже… это было просто невыносимо… Она, как остервенелая девственница, уже готова была умолять своего мужа одарить ее теми благами, что несет с собой супружество. Какой стыд! Это дьявол ее соблазняет плотскими наслаждениями, чтобы она погрязла в душевных грехах.

Раскаявшись о неподобающих мыслях, она перекрестилась и прочитала короткую молитву. Однако, вернув взгляд на лицо мужа, поняла, что этой меры было недостаточно. Ее опять охватила истома и безудержное желание прикасаться к нему.

Взяв себя в руки, она поднялась и, погладив напоследок Джорджа, направилась к себе в комнату. Она чувствовала, что Роберт провожает ее глазами, но не рискнула остановиться, понимая, что выдаст свои мысли.

Вернувшись в свою комнату, Амабель сразу ощутила пустоту. Ей не хватало присутствия мужа и теплоты его взгляда, следующего за всеми ее движениями. Жжения на коже от мыслей о его прикосновениях и ласках. Его поцелуя, который оставил свой едкий незабываемый след.

Она чувствовала, что уже отравлена этим мужчиной каждой клеткой своего тела. Что оно настолько впитало в себя его запах и ощущения его рук на коже, что будет теперь подчиняться только ему, как полноправному хозяину и господину.

Амабель вздохнула и села за свой туалетный столик, вглядываясь через подрагивающий свет от свечи в свое отражение в зеркале. Расширившиеся зрачки, растрепавшиеся волосы и вздымающаяся грудь придавали ее облику вид русалки, только что выловленной из воды и пытающейся дышать воздухом. И, похоже, ей это удавалось с трудом, потому что воздух входил и выходил с хрипом, а мысли путались от недостатка кислорода.

Она провела пальцем по своей нижней губе, вспоминая нежное прикосновение его губ, их вкус…

Боже, какая мука… Амабель опустила голову на сложенные перед собой руки, чувствуя, что отчаяние опять пытается пробраться под ее кожу.

Она вздохнула и выпрямилась. Нет, она не позволит унынию опять(снова) превратить ее жизнь в серую мглу и беспросветность. Она себе уже запрещала поддаваться этому чувству, и этого не произойдет. Она собиралась быть решительной и смелой, как и требовали того сложившиеся обстоятельства.

Амабель встала и расправила плечи. Да, так она и сделает.

Посмотрим, граф Клиффорд, как вы выпутаетесь, когда я завтра расставлю на вас ловушку, думала Амабель, составляя план действий.

Позже, укладываясь в постель, она долго ворочалась и вздыхала, скучая по твердому и сильному телу рядом, по объятиям, которые ей так и не удалось разделить, и которые казались более интимным актом, чем все поцелуи мира.

***

Утро было свежим и ярким от выглянувшего из-за туч солнца. Амабель чувствовала прилив сил и бодрость от такого сопутствия ее намерениям.

Теперь ей казалось, что задуманное непременно осуществится. И все будет так, как она того захочет.

Во время завтрака в столовой, наблюдая, как муж деловито раздает распоряжения и просматривает почту, Амабель отметила про себя круги у него под глазами, уставший вид и подрагивающие веки. Ему явно плохо спалось, что с удовлетворением констатировала она, и что прекрасно вписывалось в ее план относительно мужа. О, да… Она решила воздействовать на него всеми правдами и неправдами.

Как это делать правильно она, конечно, не знала, но, полагаясь на инстинкт и на то, как развивались их отношения в последнее время, планировала взять эту неприступную крепость храбростью и лаской. Мужества ей было не занимать, а ласку… ласку она накопила всей своей нерастраченной душой и силой первой любви, которую она чувствовала к этому загадочному мужчине.

Прерывисто вздохнув, она отвела взгляд от красивого лица Роберта и уставилась в свою тарелку. Там мало что убыло. Все последние дни она так мало ела, не больше птички, совсем не чувствуя голода после всех переживаний. Но ее организм, молодой и сильный, не желал сдаваться. Тело наливалось силой и, увы, неудовлетворенными желаниями. Ее сгибало, ломало, сжимало в тугую пружину, выкручивая наизнанку от неистовой потребности разделить с ним все до конца. Особенно, когда рядом было его тело, его руки и все те обещания, которые таились в прикосновениях к ним.

Она неистово покраснела, представив, как его ладони гладят ее кожу, вызывая внутренний огонь и желание. Амабель почувствовала, что просто задыхается от прилива ощущений, которым не было выхода. Она боялась, что сгорит заживо, оставшись лишь жалкой кучкой пепла.

Глава 8.

- Не хотите прогуляться? – обратился Роберт к Амабель после завтрака. – Сегодня погожий день, и мне хотелось бы с вами многое обсудить.

Она с волнением посмотрела на мужа, не ожидая спозаранку ужасающих откровений. Неужели сейчас все решится? Наконец-то она узнает, почему он так мучает ее и мучается сам? Готова ли она принять эти вести, и что будет потом, когда решающие слова будут произнесены? Вдруг она узнает что-то такое, что возведет между ними стену. Настолько высокую, что ее невозможно будет ни обойти, ни убрать. И после чего ее дальнейшая жизнь может в один момент стать похожей на ад. Как же ей стало страшно…

Он слегка улыбнулся, на его лице читалось волнение. Амабель ободряюще посмотрела на него, сама чувствуя предательскую дрожь в коленках.

Накинув плащ и шляпку, она приняла предложенную руку мужа и вышла с ним на свежий воздух. Шагая с ним рядом, Амабель не могла не вспомнить тот их поцелуй, то сокрушающее удовольствие и ошеломляющий прилив желания, пронзивший ее насквозь.

Покраснев от своих мыслей, она попыталась сосредоточиться на предстоящем моменте, приготовившись услышать что-то страшное и непоправимое. Особенно, если учесть, что речь идет о женщине. Особенной женщине. Не такой как все.

Когда он произнес ее имя, Амабель почувствовала себя так, будто тяжелая плита со всего размаха прижала ее к земле. Как же это больно! Как мучительно знать, что человек, который тебе дорог, что-то испытывал к другой. Он любил ее? Между ними что-то было? Если было, то насколько это затронуло его в чувственном плане?

Господи, она сходила с ума… Несносное сердце никак не хотело успокаиваться, продолжая отбивать тревожный нечеткий ритм, сбивающий дыхание и путающий мысли.

В напряженном молчании они дошли до изгиба реки, когда Роберт повернулся к Амабель и неуверенно произнес:

- Я обещал рассказать вам всю правду. И сдержу свое слово. Мне хотелось уйти подальше от дома и лишних ушей, если они там есть.

- Это… это хорошо… - пролепетала Амабель непослушными губами. Ее стало не на шутку трясти. Она закуталась поплотнее в плащ и приготовилась к потрясению.

- Прошу вас выслушать меня до конца, потому что если вы меня остановите, я не смогу закончить, – он отошел и встал лицом к речке, наблюдая за неспешным течением.

- Я выслушаю вас…

У Роберта напряглась спина, и он начал говорить, не поворачиваясь к ней.

- Я познакомился с леди Танией на балу в честь открытия Морского клуба. Тогда отец активно знакомил меня с нужными людьми. Их лица и имена выстраивались в моем уме в длинную вереницу без начала и конца.

И тут вдруг она. Кокетливая, живая, открытая, казалось, лишенная жеманства напрочь. Я был покорен моментально. Это как глотнуть свежий воздух после затхлого пространства склепа. И она тоже выказала моей персоне свой интерес. Мне тогда показалось, что сами ангелы подталкивают нас друг к другу, удерживая над нашими головами обручальные венцы.

Я почувствовал себя влюбленным мальчишкой. Это не походило на те мимолетные влюбленности в служанок или благородных подруг матерей, что испытывают все юноши знатных семейств. Я поверил, что это и есть то самое, от чего сильно бьется сердце, что занимает все мысли, о чем хочется поведать всем и вся.

Мы очень быстро нашли общие интересы в книгах и живописи. Ее рассуждения были остроумны и оригинальны, что сильно отличалось от охов и ахов других девиц.

Леди Тания несомненно была умна, что было редкостью. Я оказался влюбленным по уши за считанные дни. Ходил за ней по пятам, как собака на привязи, ловил каждое слово, которое казалось верхом остроумия.

И, к сожалению, старался не замечать вещей, что начали бросаться в глаза с течением времени. Ее душевную холодность, невзначай проступающую надменность, пренебрежительное отношение к слугам, жесткосердие по отношению к больным и слабым.

Это я сейчас могу анализировать то, что происходило между нами, но тогда... тогда я был влюбленным дураком. Я верил всему, что говорила она, и, к сожалению, мой распознаватель лжи молчал, будто его усыпили колдовским заклинанием.

Прошло два месяца с нашей первой встречи, и отношения закономерно подошли к физической стороне. Первый поцелуй запомнился мне невиданной остротой ощущений. Для меня, взрощенного в суровых условиях муштры и слежки за каждым шагом, это было откровением. Красивая обольстительная женщина позволила по отношению к ней столь сокровенную ласку. Я был потрясен!

У меня дрожало все тело: губы, руки, колени. Думаю, она могла это почувствовать, потому что внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала. И я предположил, что она чувствует то же самое. Ведь ее дыхание было неровным, руки чуть дрожали, когда прикоснулись к моей груди, а затем в случайно жесте спустились ниже.

Моя плоть отозвалась на это нежданное движение как должно, породив во мне чувство неловкости и смущения. Конечно, я испытывал такое раньше, это нормальный этап взросления, но рядом с девушкой, которая дорога тебе и которую ты уважаешь, это было неуместно.

В тот день я долго не мог уснуть, все крутился на постели с боку на бок, думая о Тании, ее губах и руках, и мечтая о большем, намного большем…

Однако властительница моих дум была девушкой благородных кровей, не какой-нибудь служанкой. Понятно, что смутные мысли о браке начали витать в моей голове.

А пока что поцелуи и объятия были мне наградой за часы терпения и смирения рядом с ней. Она тонко играла моими чувствами, то распаляя их в пустяковой ссоре, то остужая мимолетной лаской.

Теперь я могу осознавать, что тогда происходило со мной, насколько я был слеп и доверчив. И, возможно, в той же мере слаб и наивен.

В тот судьбоносный день родители леди Тании давали большой бал, куда были приглашены многие знатные семейства. Я уже с обеда был у них, следуя за своей девушкой по пятам и время от времени беседуя с ее родителями о балах и политике. Думаю, они уже подсчитывали, сколько им принесет союз обоих наших семейств.