Жена на продажу, таверна на сдачу

Глава 9. Спокойно, Маша, я Дубровский!

— Отпустите меня! — кричала я, дергая веревку, за которую меня тащил Якобс. — Сию секунду!

— Хе-хе-хе! — ответил мне старикашка злорадно, продолжая меня волочить за собой против воли. Веревка больно впивалась мне в запястья, раздирая кожу до крови. Но Якобса такие мелочи не смущали.

Карл наверху тоже кричал что-то, бил ладонями в окно.

Но на дверях его комнаты был огромный замок, а на окнах — крепкие решетки.

Ничем мне Карл помочь не мог…

А выйти замуж за старка Якобса — это то же самое, что оказаться проданной кому попало, с той лишь разницей, что выкупиться не получится уже никогда!

В отчаянии я лихорадочно соображала, как мне быть, как спастись.

Если ему удастся меня дотащить до управы, я не отделаюсь никакими средствами! Нас обвенчают, ведь мой хозяин, чертов рабовладелец, этого хочет! А его желания более чем достаточно. Я живу под его крышей, я ему принадлежу. Так что моим мнением можно пренебречь.

И он может сделать со мной все, что угодно. Даже палкой поколотить.

Так что женитьба не самое плохое, что может произойти…

— Помогите! — завыла я, изо всех сил стараясь освободиться.

Нас накрыло дождем, я скользила по грязи и лужам вслед за своим мучителем. Замерзшая, в нелепой фате и сползшем на нос венке.

— Я не стану вашей женой! Ни за что не стану! Вы противный, мерзкий, старый и вонючий!

— Ничего, принюхаешься!

— Я сбегу!

— Тогда тебя будут искать с собаками! И не жалуйся потом, что они разорвали тебя в клочья в каком-нибудь овраге!

— Но я же отдала вам деньги!

— Но я их не взял.

— Вы их потеряете, если договор не соблюдете!

— Когда я на тебе женюсь, все твои деньги стану моими, ха-ха! Как приданое! Должно же быть у тебя приданое, э? И ничего я не потеряю! Ха-ха! Мы славно заживем, слышишь, девка? По воскресеньям будешь чесать мне пятки, пока не усну!

И он потащил меня дальше.

Я кричала и брыкалась, что есть сил. Это могло привлечь ненужное внимание. Потому Якобс махом передумал волочь меня по улицам и свернул на тропинку, ведущую в рощу.

Там мои вопли никто не услышит. А тропинка, обогнув город с восточной стороны, выведет нас как раз к ратуше.

В лесу стало еще более страшно. Темно, тихо, мокро, холодно. Только дождь по веткам шумит.

— Отпустите, — я все еще пыталась вырваться из рук Якобса.

Но он в лесу осмелел. Видно, подумал, что люди нас тут точно не услышат. Поэтому он может вытворять все, что угодно.

— А ну, замолчи! — он дернул за веревку так, что я вскрикнула от боли едва не рухнула на дорогу. — Строптивая стерва… будешь орать, я придушу тебя и прикопаю тут, в лесочке! И никто искать тебя не будет! Скажу — уработалась и сдохла!

— Вы тогда потеряете Дар, — упрямо ответила я. — К вам он точно не перейдет!

— Не потеряю, — мерзко ответил Якобс. — Куплю другую девку, не такую строптивую, делов-то! Так что замолкни! Через полчаса нас поженят, а еще через час мы сольемся в любовных объятьях в нашем любовном гнездышке, ха-ха-ха!

И он полез целоваться, вытянув губы трубочкой. Во гадость-то!

— Да за что мне это все?! — я отворачивала лицо от его щетинистой рожи, лупила по его мокрым губам, а он только смеялся.

А может, на мое счастье, на нас разбойники нападут?!

И убьют?! Ну, хотя бы меня?!

Ну, ходят же всякие недобрые люди по ночам, подкарауливают всяких беспечных горожан! Так почему их нет, когда они так нужны?!

Где Робин Гуд?!

Где Джеймс Крюк?

Стенька Разин?!

Джек Потрошитель?!

Да хоть кто-нибудь! Где?!

Якобс, вдоволь наиздевавшись надо мной и насмеявшись, снова дернул за веревку, принуждая меня идти за ним, и уж было затопал бодро по тропинке.

Но встал, как столб, не пройдя и шага.

А прямо в лоб Якобсу уперлась остро отточенная стрела. И эльфийские холодные глаза смотрели на него недобро и яростно.

— Ты… ты кто?! — взвизгнул Якобс, косив глаза к носу и с ужасом разглядывая стрелу, хищно смотрящую ему в переносицу.

— Феланор Дубовый Лес, — вызывающе произнес эльф, не отводя нацеленной стрелы. — Если тебя так интересует мое имя.

В лучших традициях классических романов со спасением!

— Да ты же мой Дубровский!.. — выдохнула я, счастливая как никогда.

Ну, вот и познакомились!

Даже обидно стало. Мне-то он за три дня не сказал, как его зовут. А Якобсу прям с первой минуты!

Да! На мои горячие призывы отозвался только один разбойник, последователь Дубровского. Но и то хлеб!

Но если классический Дубровский сглупил, решив спасать Машу после венчания, то господин эльф зрил в корень. И явился задолго до.

Кажется, я даже выдохнула шумно от облегчения.

— Еще шаг, господин пьяница, и ваши мозги повиснут прямо на стволе вон того дерева, — произнес эльф. — Постараюсь прикрепить их стрелой повыше, чтоб ты не достал.

— Я-а-а-а, — заблеял Якобс, отступая от воинственного Дубровского назад и трясясь всем телом, — я-а-а ничего не сделал, господин эльф! За что вы на меня сердитесь?

— Женщина кричит на весь лес, будто ее убивают. Что я должен думать? Три шага назад, — холодно скомандовал эльф. — Или я отстрелю тебе ухо.

Якобс повиновался, таща меня на веревке, как корову.

Я вся тряслась, шмыгая носом.

Кажется, от страха и боли я расплакалась.

И эльф увидел это, стрельнув глазами в мою сторону.

— А что это вы такое затеяли на ночь глядя, господин Якобс? — поинтересовался эльф. — Куда вы ее тащите, полураздетую, да еще в таком виде? Это что такое, саван? Мешок? Утопить хотели?!

— Какой еще саван! Это фата! — оскорбился Якобс. — Смотрите, какая красивая!

— Фата? — ужаснулся эльф-Дубровский. — Зачем?!

— Так ведь жениться! — радостно ответил Якобс, дернув меня. — Любовь, любовь! Вот, решил узаконить отношения со служанкой. Ну, а чего? Когда в доме живет женщина, это всегда повод для сплетен. А так все будет чинно, благородно.

— Что-то ваша невеста не рада вашему предложению, — заметил эльф. — Мне кажется, она рыдает. А не привязан ли камень к ее ноге? Вы точно не собирались ее скинуть с моста?

— Так это от счастья! Только от счастья рыдает, господин эльф! Вам незачем волноваться, я не обижаю ее, ни в коем случае!

— Еще три шага назад, старый тролль, — сухо велел эльф, все так же целясь в Якобса. — Ближе к свету! Мне не терпится рассмотреть слезы счастья на лице твоей невесты!

Луна на миг выглянула из-за туч, и эльф имел счастье увидеть мое зареванное лицо и связанные руки.

— Да какого счастья?! — протестующе закричала я. — Он насильно меня тащит! Я не хочу!..

— Молчать! — рявкнул Якобс.

Он припомнил, как его плющило от вранья, и эффект не заставил себя долго ждать.

Заклятье снова скрутило его так, что он с воем согнулся пополам.

— Ну вот, — сказал эльф, опуская лук. — А говоришь — все добровольно. Боюсь, вы не можете на ней жениться, господин Якобс.

— Почему это?! — проскрипел злобно старикашка.

— Потому что она точно против, — ответил эльф.

Якобс, охая и ахая отболи, все ж гаденько рассмеялся. Он понял, что эльф отчаянно не хочет преступать закон и убивать его.

А аргументов в мою защиту у эльфа не было.

— Господин эльф, — проскрипел он. — Кому, как не вам, знать, что ее согласия не требуется? Она моя вещь! Служанка! Моя собственность! Так что я делаю, что хочу, никто мне не указ! Ну, убедились, что я ее не убиваю? Так отстаньте и идите своей дорогой! Больше в вашем благородном заступничестве мы не нуждаемся!

Эльф только упрямо тряхнул головой.

— Вы не женитесь на ней, — произнес он тяжело и твердо, — потому что я тоже против.

— Да? — окрысился радостно Якобс. — А что ты мне сделаешь, ушастый? Ты права не имеешь меня и пальцем тронуть! Тебя поймают, и…

Эльф опустил лук и вдруг улыбнулся так же ужасно и нагло, как и Якобс.

— Скажу, что ты меня ограбил, — ответил он.

Такого вранья я от нудного, правильного и идейного благородного эльфа я не ожидала!

И все ради меня!

Вот это да! Дубровский, ты мой герой!

— Ничего я не грабил! — возмутился Якобс. — Докажи!

— Ты выглядишь как человек, недавно державший в руках золото, — произнес эльф недобро. — У тебя даже кожа сияет золотым отсветом. И в глазах отражается тот золотой, что ты прячешь в кармане. Но я тебе его не давал. Твои услуги столько не стоят. Откуда ты его взял?

Якобс изменился в лице.

— Докажи, что это твой золотой! — рявкнул он затравленно. — Как ты отличишь одну монету от миллионов других?!

— По чеканке, — ответил эльф. — Таких больше не льют.

— Чеканка, чеканка! Может, ты клад нашел?!

— Или она была отлита на моем дворе? А на ней выбит мой портрет?

Якобс, стеная и охая, ухватился за карман.

Золотой в свете огня нестерпимо блеснул в его грязной ладони. И на нем я мельком увидала знакомый профиль…

— Так ты эльфийский принц, что ли? — удивленно произнес Якобс.

Эльф многозначительно приподнял брови.

— Очень может быть, — спокойно ответил он. — И ты держишь в руках мои деньги. Вот она свидетель. Ну что, идем в управу? Расскажешь, где взял их?

— Да чтоб тебя! — папаша Якобс отбросил от себя золотой, словно тот жег ему руки.

— Отпусти женщину, — велел Феланор.

— Я отпущу! — злорадно прокричал Якобс, ловко, как крыса, отпрыгивая от нас. — Только вам это с рук не сойдет! Нету у меня денежек! А значит, это я на вас пожалуюсь! Скажу, что ты в сговоре с моей служанкой! Украсть ее вздумал! Вас поймают и на вилы поднимут! А-ха-ха-ха!

И Якобс вдруг ловко, как болотная лягуха, спрыгнул с тропы в лес, и в миг исчез, будто его и не было.

— Грязный ты тролль, — ругнулся Феланор.

Ну что ж ты, Дубровский!.. Упустил старика, серьезно?!

***

Эльф упустил старика?!

Быть этого не может!

А как же эльфийская ловкость, эльфийский взгляд и вот это все?!

Да Леголас Трандуилович застрелился бы из лука от стыда!

А Дубровский, то есть Феланор, только выругался.

И руки мне освободил, слава богу! Я с наслаждением потерла затекшие, истерзанные грубой веревкой кисти.

— Бежим, — коротко бросил эльф и ринулся по тропинке.

Но я и не подумала следовать за ним.

— Бежим?! — повторила я, потрясенная. — Опять?! Только в другую сторону?! Да я уже набегалась, спасибо! И что вообще это значит — бежим, мы что, испугаемся какого-то старикашку?!

Эльф обернулся и в два шага оказался подле меня.

Его прекрасные эльфийские глаза (на поверку оказавшиеся не такими уж зоркими!) гневно глянули на меня, чуть не в самую душу!

— Этот старикашка сейчас приведет за собой целый город, — очень спокойно и очень внятно произнес эльф. — С вилами. И нас, возможно, четвертуют за разбой. Но это неточно.

— Да как можно было вообще упустить папашу Якобса! — я даже ногой топнула. — Он же старый и пьяный!

— А еще он умеет видеть Тайные Ходы, — заметил эльф.

— Что?.. — осеклась я. — Что за тайные ходы?!

— Тайные магические лесные дороги, — уже нетерпеливо и раздраженно пояснил эльф. — Видеть их может не всякий. Но тот, кто видит, умеет перемещаться мгновенно. Достаточно только чуть сойти с лесной дороги и посмотреть внимательнее. Вас не удивило, что он явился домой в самый дождь, когда дороги размыты?

— Удивило, но… тогда почему же со мной он не переместился прямо к управе?

— Значит, он не настолько искусен в пользовании этими дорогами, раз не может провести по ним живого человека. Или видит не всегда, а лишь изредка. Мешок с крупой — пожалуйста, пронесет. Человека или животное — нет.

Так вот оно что… магическая семейка! Только матушка обращала свой Дар на радость людям, а этот только чтоб пакостить!

— Старик наверняка уже в ратуше! Ну же, бежим! Я вас спрячу, и он не найдет…

— Но я не могу уйти и бросить Карла! — уперлась я. — Старик просто убьет мальчишку!

— Помедлите, и нас растерзает толпа!

— Я! Не могу! Бросить! Карла!

Эльф даже зарычал от злости.

— Да черт с вами! — рыкнул он. — Идемте за вашим Карлом! И снимите это немедленно! — выпалил он, указывая на мою нелепую фату и раскисший, расползшийся венок.

— А вы что, ревнуете, — огрызнулась я. — Это мой подвенечный наряд, между прочим. Так что побольше уважения!

Эльф не ответил ничего на мою колкость. Вместо этого он яростно сорвал с моей головы импровизированную фату, и закинул ее в кусты. Экий темпераментный господин!

— Моя лучшая штора! — возмутилась я.

Но Феланор живо подобрал оброненный Якобсом золотой, ухватил меня за руку, и мы рысью помчались обратно, в таверну.

В таверне было тихо. Слишком тихо. Ведь Карл же должен кричать и стучать? Или он отчаялся, умаялся и перестал?

— Карл! — тревожно закричала я. Но ответа мне не было.

Мы с Феланором взбежали по лестнице и забарабанили в дверь комнаты Якобса, но нам не ответили.

— Карл! — кричала я. — Это я, за тобой вернулась! Карл! О, господи, он там что, задохнулся?! В обморок упал?

Эльф не ответил. Он наподдал плечом в дверь, но та не шелохнулась. Это была очень надежная, тяжелая дубовая дверь. И замок на ней был огромный и надежный. Так просто не выбить.

— Карл, да откликнись же! — молила я. Из комнаты послышался какой-то всхлип.

— Живой, — бросил эльф.

Он мигом сбегал вниз, за кочергой. Одним ударом вбил ее между дверью и косяком, нажал — крак! — и косяк треснул. Какой бравый взломщик! И искать не надо было!

Замок так просто не поддался. Эльф выдернул кочергу из развороченного косяка, снова вбил ее поудобнее, и навалился сильнее.

Тресь!

Ну, надо же. Один такой стройный господин, а раскурочил дубовые двери, словно орк какой-нибудь!

Хваленый замок Якобса был вырван чуть не с мясом, зато дверь открылась.

Чуть не помирая от волнения, я ввались в комнату, и эльф за мной.

Ну, сама комната была ничем не примечательна. Обычное логово алкаша. Пыльно, грязно, воняет. По углам бутылки валяются.

А на полу, у грязной кровати, сидел Карл, рыдая над какой-то бумагой.

И эта бумага была не простой, о, нет!

Слезы мальчишки капали на нее, но чернила не размывали. Наоборот — от каждой такой слезы по бумаге бежали золотые сполохи.

— Что это, Карл? — тихо произнесла я, нерешительно останавливаясь на пороге.

— Это завещание, — тихо ответил мальчишка, утирая нос. — Мама… она все мне оставила, не ему…

Я осторожно подошла, взяла бумагу из его рук.

Буквы в очередной раз красиво блеснули золотом, складываясь в слова.

— «Таверну мою и все ее Дары, а так же доходы завещаю своему сыну Карлу», — прочла я вслух. — «Только он вправе распоряжаться всем. А если Карлу они будут не переданы, то пусть завладеет всем добрая женщина»…

Ах, вот почему Дар перешел ко мне… И как хитро зашифровано! Никто и не догадается, о чем речь идет!

Эльф перехватил у меня бумагу, пробежал взглядом по строчкам.

— Карл, нам нужно идти, — сказала я. — Сейчас твой отец приведет сюда людей, и они нас, скорее всего, убьют. Ты, конечно, можешь остаться, но он…

Я еще что-то хотела сказать, про то, что Дар, которым я завладела нечаянно, должен ему служить. И что я б его отдала, но не знаю как. И что таверна, конечно, принадлежит Карлу. Но один, без Дара, как он ее поднимет?..

Но эльф мне не дал болтать без дела.

— Нет, — вдруг твердо ответил эльф. — Никуда нам не надо идти.

— А-а-а…— протянула я изумленно. — А что делать?!

— Для начала, — переведя дух, ответил эльф, — налейте-ка мне пива.

Я вытаращилась на него.

— Мы разломали папашину дверь! — напомнила я Феланору. — Он сейчас вернется, и…

— И получит по заслугам, — ответил Феланор, многозначительно покрутив завещанием у меня под носом.

— Но он расскажет всем, что в лесу…

Эльф лишь отмахнулся.

— Пива, — повторил он. — В горле пересохло ото всех этих скачек. Фух, даже устал немного.

И вот, когда в таверну вломились разъяренные люди, да все с факелами и с вилами — и даже те, кто не так давно тут отплясывал и выпивал, о, неблагодарные! — их ждала картина маслом.

Пылал огонь в очаге.

Я жарила мясо, источающее дивный аромат. А эльф сидел, небрежно положив ноги на стол и даже чуть раскачивался на стуле, и пил пиво.

И картина была такая мирная и спокойная, что воинственно настроенные люди так и встали на пороге в недоумении. Преступники, обобравшие и ограбившие несчастного человека, себя так не ведут!

— Ты посмотри, наглецы какие! — заорал Якобс, пробираясь сквозь толпу. — Они еще и не прячутся! Но вам с рук не сойдет, не сойдет!..

— Что именно? — уточнил эльф.

Якобс с ненавистью уставился на Феланора.

— И ты еще смеешь спрашивать?! — прохрипел он. — Ты напал на меня! Служанку украл!

Феланор лишь пожал плечами.

— Но откуда у тебя служанка? — с презрением ответил он.

— Как откуда! — взревел Якобс. — Я ее на базаре купил, весь город может подтвердить!

— Купить-то купил, — согласился эльф. — Но не на свои деньги.

— Что?! — ахнул Якобс.

— На деньги сына, — подсказал ему Феланор и выложил завещание на стол. — Ведь таверна, доход с нее и все, что тут есть, ему принадлежит. Ведь так? А значит, и служанка его. А он, как мне кажется, вообще не давал своего согласия утаскивать ее ночью в лесок.

Тут Якобс вдруг осекся и замолчал, затравленно оглядываясь по сторонам.

Среди людей, приведенных Якобсом, был и законник. Он аккуратно отставил в сторонку свои вилы, поправил очки, огладил длинные усы и сунулся ближе, чтоб посмотреть в завещание.

Эльф ему любезно передал бумагу.

— Все так, — подтвердил законник, прочитав. — Бумага подлинная, хозяин всего действительно сын, Карл. И только он волен распоряжаться доходами от таверны, имуществом, деньгами, ну и, соответственно, купленной женщиной!

— Ну, вот мне и стало интересно, старый гоблин, — продолжил эльф, — куда это ты на ночь глядя тащишь служанку, принадлежащую не тебе, а сыну. Так что я просто забрал ее и вернул ее хозяину таверны.

— Но-но-но, — затараторил Якобс. Даже заикаться начал, как Карл в минуты волнения.

Договорить ему не дали.

Сверху, стараясь ступать твердо и уверенно, спустился Карл.

Хозяин таверны.

Глаза его все еще были красны от слез, а лицо бледно.

Но он уже успокоился и не выглядел потерянным.

— Ты все это время обкрадывал меня, — зло бросил он в лицо отцу. — Жил в этом доме, управлял всем, все забирал себе! Голодом меня морил! — выкрикнул он и треснул кулаком об перила.

— Но-но-но, — затараторил Якобс, — я же читать не умею! Откуда мне было знать, что там написано?! Я думал, все мое! Я так правда думал!

— Так вторая копия завещания должна быть в управе, — вдруг вступился законник. — Вам не нужно было думать! За вас давно обо всем подумали другие! И вам могли не сказать, что там написано!

— Забыл, — попытался наивно выкрутиться Якобс.

Карл чуть качнул головой.

— Не такая уж плохая у тебя память! — горько ответил он.

— Вообще-то, за такое мошенничество полагается строгое наказание! — снова влез законник. — Как минимум сотня плетей! Прикажете его наказать, мастер Карл?

— Делайте с ним то, что положено по закону, — ответил Карл.

— А-а-а-а! — заверещал Якобс. Но его крепко ухватили за руки, не позволили скрыться.

— Убирайся! — сердито выдохнул Карл, гневно кривя губы. — Чтобы никогда я тебя не видел! И не смей даже близко подходить к моей таверне!

— Но на что ж я буду жить?! — возопил Якобс, извиваясь, как пиявка. — На что?

— Раньше на до было об этом думать, — злорадно влез эльф.

— Ты просил двенадцать серебряных, — произнес Карл. — Вон они, валяются на полу. Бери их и убирайся навсегда. Этого хватит, чтоб начать новую жизнь… если у тебя достанет ума распорядиться ими правильно.

Эльф с укоризной глянул на мальчишку.

— Ну, зачем, — протянул он. — Этак он вообразит, что снова сможет паразитировать на вашем добром сердце. И, получив заслуженных тумаков, снова притащится сюда.

— Ни гроша больше не дам, — зло ответил Карл.

Якобса отпустили, и он с жадностью бросился на разбросанные деньги. Пополз по полу, обдирая на коленках чулки и собирая трясущимися руками монеты.

— А можно ли попросить вас, — обратился Карл к законнику, — составить бумагу, где будет написано, что Адель свободна? Она заплатила выкуп.

— Ну, разумеется! — радостно воскликнул законник, потирая руки. — Если вы нальете мне пивка, то я могу сделать это сейчас же!

***

И уже далеко за полночь законник ушел. А в моих руках осталась бумага, подтверждающая мою свободу.

Все!

Теперь можно было выдохнуть. Теперь можно работать в таверне, просить у шкафа много вкусного, готовить чудесные блюда и разбогатеть.

А я вдруг расклеилась.

Уселась на лавку за столом, уронила руки на колени, и встать не могу.

Смотрю на бумагу, а слезы так и текут по щекам.

— Адель, что же ты плачешь? — осторожно спросил Карл. — Ведь все же хорошо! Клянусь, я не подпущу теперь его близко к таверне! Он и пальцем тебя не коснется!

Какой добрый и хороший мальчик этот Карл… Я головой киваю, а сама реву.

— Воды, может, тебе принести? Или кружечку пива?! Тебе нужно успокоиться.

— Коньяк, — сказал Феланор твердо. — У нее истерика. И лучше б ей взять себя в руки, а то это нервное потрясение может перерасти в горячку. Живо!

Карл заметался.

Откуда ему было знать, что такое коньяк и где его взять?!

— В нашем шкафу, Карл, — подсказала я, икая от слез. — Он там стоять… должен.

Я изо всех сил старалась взять себя в руки и представить себе тот самый коньяк, что приглянулся эльфу. Но мысли все расплывались, и я плакала дальше.

Продажа на базаре, тяжелая работа в таверне, Якобс этот ненормальный с угрозами и желанием жениться, похищение… нет, это слишком для моих нервов!

— Я просто устала, — всхлипывала я. — Я очень, очень устала! Вот сейчас быстренько доплачу, и пойду готовить завтрак.

Но доплакать не получалось.

— Мои красивые занавески! — выла я, глядя на окно, разоренное Якобсом. — Самые лучшие из тех, что были! А венок над камином был хорош! Я так старалась, красоту наводила!..

И мне правда казалось, что все мои труды пошли прахом. И все разорено и в запустении.

— Я куплю вам новые, — утешил меня эльф. — Еще лучше.

Он принес теплой воды. Осторожно обмыл ссадины на моих запястьях и даже перевязал их бинтами. Теми самыми, что лежали в его походной сумке и что он готовил для себя.

— Не часто принцы мне руки моют, — всхлипывала я, все старясь пошутить. Но от этой шутки заревела еще пуще.

Вернулся Карл с виноватым выражением на лице.

Нет, коньяк-то он из шкафа принес. Только не парадную красивую бутылку, а порядком уже отпитую, залапанную чьими-то руками.

И кислый огурец на блюдечке.

Почему-то.

Видно, я была в таком раздрае, что наколдовать смогла только их.

«Да, — трагично подумала я. — Примерно так я себя и чувствую! Использована, опустошена и прокисла! Если б шкаф был художником, то творил бы в стиле символизм!»

Но даже в ополовиненной бутылке коньяк оставался коньяком, крепким и отличным.

Феланор, особо не церемонясь, раздобыл три небольших рюмки, вроде тех, из которых папаша Якобс хлестан самогон, и налил всем поровну.

— Тебе тоже не помешает, — сказал он изумленному Карлу. — Успокоишься. Крепче будешь спать. А когда проснешься, все беды окажутся уже ничего не значащим прошлым. Ну?

В меня коньяк он влил почти силой, и я, задохнувшись от его крепости и аромата, который стал отчего-то насыщенней, тотчас замолкла и перестала хныкать. И кислый огурец пришелся как нельзя кстати, несмотря на свой непрезентабельный вид.

Опьянение приятно стукнуло в затылок, потекло в лоб, и я сразу окосела. И Карл тоже окосел. Он-то такого крепкого сроду не пробовал. Папаша Якобс скорее повесился бы от жадности, чем дал своему отпрыску своего самогона.

Поэтому прислуживать он был негоден.

Щеки у него раскраснелись, он сидел и улыбался с самым глупым видом.

Эльф же наоборот, был бодр и деятелен.

Уже знакомый с коварством коньяка, он не свалился тотчас с ног. Он сбегал к печи, достал несколько кусков мяса, раздобыл вилки и принес нам.

А затем по-хозяйски налил нам всем еще по стопочке и вручил нам с Карлом по вилке, чтоб мы ели.

— Не каждый день мне принцы прислуживают, — заявила я после второй стопки. — Так, стало быть, господин Дубровский, вы принц?

— Дубовый Лес, — поправил меня Феланор.

— О, принц! — заплетающимся языком пробормотал Карл, утверждаясь в желании стать эльфом, когда вырастет.

— Да, — немного смутившись, подтвердил Феланор.

— И вы так запросто оставили ваших подданных, — все еще всхлипывая, сказала я, рассматривая стремительно косеющими глазами его простую охотничью одежду, зеленую куртку, простой плащ. — Свой дом и свою корону?

— Я… я не совсем чтобы их оставил, — смутясь, ответил Феланор. — Я служу им так же, как служил бы, сидя на престоле.

Несмотря на то, что Феланор якобы становится болтливым от алкоголя, на этот раз он не спешил раскрываться.

— А что вы делаете, господин эльф? — в совершенном восторге от принца, произнес Карл. — Защищаете их вашими верными стрелами?!

Я насмешливо фыркнула.

Много ли назащищает один, даже самый шустрый, эльф?

Но Феланор остался серьезным.

— Вообще, да, — подтвердил он. — Я… охраняю Белый Город от тех людей, которых там видеть не желают.

Напоминание о Белом Городе тоже меня расстроило. Кажется, туда направлялся мой бывший муженек? И его там желают, значит, видеть, потому что у него есть чем заплатить за вход?! В том числе и серебром, вырученным замою продажу!?

И он, такой мерзкий мошенник, там пришелся ко двору, как бы Феланор не охранял?

Будет жить в богатстве, в блеске и роскоши. Чем он заслужил такое счастье?!

А я буду драить старенькую таверну щелоком!

От этих мыслей я снова разревелась.

— Ну и что же, — всхлипывала я, как обиженный ребенок. — Ну и пусть! Зато я покрашу мой шкафчик красивой голубой краской!

Слабенькое утешение, не так ли?

Эльф только руками всплеснул, видя, что все его усилия по успокоению меня пошли прахом.

Карл откровенно клевал носом за столом, и Феланор велел ему идти спать.

А меня он поднял на руки и понес в мою каморку под лестницей, потому что от слез и от выпитого я совсем обессилела.

— Пустите, я сама пойду! — сопротивлялась я.

Но Феланор не отпустил. Вообще мне показалось, что он прижимает меня к себе чуть более порывисто и крепко, чем следовало бы.

— Вы не дойдете, — ответил Феланор, хотя мы были уже у моих дверей.

— Принцам не полагается носит служанок на руках! — вредничала я.

— Принцы носят на руках кого сам пожелают, —парировал Феланор, толкнув дверь ногой и входя в мою комнатку.

— Да? Да?! Не вы ли говорили, что терпеть не можете людей и связываться не хотите с ними! —продолжала вредничать я. — А сами со мной возитесь! Оберегаете! Защищаете! Прекратите это!

Кончики его острых ушей ярко вспыхнули от смущения. Феланор опустил взгляд, и я вдруг замерла, больно ужаленная догадкой.

— Наверное, я неправильный эльф, — вдруг хрипло признался Феланор. — Только на самом деле… мне люди нравятся. Их огонь, их смелость и дерзость. И вы мне… тоже нравитесь, Адель.

— Я совсем не смелая, — снова всхлипнула я.

— Вам и не надо, — мягко ответил эльф. — Вы ведь не мужчина. Но огонь, свойственный людям, в вас горит!

Он не спешил расстаться со мной. Не спешил усадит на постель и уйти. Так и держал на руках, мучаясь от смущения и желания что-то еще сказать. В чем-то еще признаться.

— Вы, — несмело начала я, — специально дали мне волшебный золотой, чтобы почувствовать, что мне грозит опасность?..

— Что? — удивился эльф. — Золотой? Нет, он простой, совершенно обычный.

— О-о, — немного разочарованно. — Но как же вы тогда узнали, что Якобс меня потащил в лес?

Тут Феланор окончательно смутился и побагровел весь, вместе с ушами.

— Я приглядывал за вами, — признался он. — Знаю, не должен был. Возможно, вы сочтете такое поведение недопустимым, все-таки, я чужой вам мужчина, но…

— Дубровский! — я коснулась пальцами его губ, прерывая его горячую оправдательную речь. — Хватит оправдываться! Просто поцелуй меня уже!

***

Наверное, я была не права.

Наверное, мне не следовало подначивать Феланора к активным действиям.

Но мы оба были возбуждены, взбудоражены. И немножечко пьяны.

А еще мне ужасно хотелось, чтобы он вот так долго обнимал меня. И чтоб эти объятья и поцелуи не кончались никогда!

Я прежде не позволяла себе даже думать об эльфе. Не хотела даже мыслью касаться его белоснежных, как лучи луны, волос. Не желала вспоминать его светлых глаз.

Потому что при малейшем шевелении памяти у меня дух захватывало от красоты этого мужчины.

От его невероятной, далекой холодности.

И я, ощущая себя бедняжкой Аделью, которую всю ее сознательную жизнь учили быть скромнее, которую муж унижал и смешивал с грязью, твердила себе: «Этот важный господин, этот эльф не для меня! Он и не посмотрит в мою сторону. А если и посмотрит, то просто разобьет мое сердце. Так что лучше позабыть о нем!».

Но сейчас все мои сомнения и стыдливость растворились в коньяке.

В своем сердце я ощутила то, от чего отказывалась, что запрещала себе и что яростно отрицала: весеннюю острую влюбленность.

А еще смелость и безумную дерзость. Встань сейчас кто предо мной и попробуй он устыдить меня — я бы послала его к черту.

Так хотелось мне принадлежать эльфу! И так сильно хотелось, чтоб эльф хоть сегодня, но принадлежал мне!

Так сильно мне хотелось коснуться его идеального, прекрасного тела и отведать его ласки, которая казалась мне сказочным, нереальным наслаждением!

Эльф ведь покорил меня с первого взгляда, понравился сразу.

Местным девицам из людей он показался бы слишком утончённым, недостаточно брутальным, и так оно и было. Он был вечно юным, стройным, гибким. Его кожа была гладкой, а лицо — чистым.

Таким, словно жизнь еще не оставила на нем своих тяжких следов разочарования и боли.

Он был похож на мечту. А кто я такая, чтоб отказываться от мечты?!

Я потянулась к эльфу всей душой. Я обвила руками его плечи, я прижалась губами к его губам, и пила, пила его поцелуи, словно в них был заключен секрет его долголетия и бессмертия.

Я ласкала его серебряные волосы, а он распускал мои косы и целовал, забывшись в страсти.

В груди моей жгло от восторги и ликования.

Страсть, тот самый огонек, что привлекал эльфа в людях, словно хищное пламя, охватила мою душу.

И я, понимая, что погибну в этом огне, понимая, что сейчас натворю дел, что погибну, все равно ухватилась за завязки и застежки на его одежде. Рванула их, решительно освобождая эльфа от тяжелого плаща.

Он спас меня от Якобса.

От несчастной судьбы, от горькой жизни с этим старым, жестоким вонючим сморчком. Я готова была разорвать себе грудь и подарить эльфу свое сердце.

Я целовала его руки, прижимала его ласковые ладони к своей щеке, и млела от интимной и доверительной близости, что установилась между нами.

Мы оказались обнаженными, тесно прижатыми друг к другу, я и не заметила как.

Кожа моя пылала, словно я была охвачена жаром.

А прикосновения эльфа, светлого лунного призрака, были нежны и прохладны, словно ночной тонкий свет. И эта прохлада, остужающая мою горящую грудь, была слаще всего.

Ладони эльфа скользили по моему телу, обводили округлость живота, ласкали груди.

Поцелуи расцветали на моей коже, от губ и ниже, спускаясь огненными цветами по шее, по груди, по подрагивающему животу.

Каждое касание Феланора было исполнено такой нежности, на которую люди не способны, и такой магической, невероятной страсти, что я выгибалась дугой и еле сдерживала стон, погибая от наслаждения.

В голове моей крутились какие-то серые, грязны картинки. Воспоминания Адели о ласках мужа.

Но я уверенно прогоняла их прочь, потому что эта грязная, тяжелая и душная возня не имела ничего общего с той лаской и нежностью, что мы дарили сейчас с Феланором друг другу.

Он прижимался лицом к моей груди, с удовольствием вдыхая мой запах — запах горячего молодого тела, сладкой корицы и свежего хлеба.

От него пахло весенним лесом после дождя. Остро, будоражаще.

И я с удовольствием целовала его в шею, ластясь к нему, чувствуя, как тяжелеет и напрягается его тело, прижимающееся ко мне.

Мы, наверное, слишком долго делали вид, что безразличны друг другу.

А теперь вдруг перестали притворяться и стремились как можно скорее утолить терзающий нас голод.

Эльф с неожиданной властностью раздвинул мои колени и опустился на меня.

Это было очень волнующе и приятно. Словно теплый летний ливень обрушился на меня, обняв своим свежим запахом и лаской.

Феланор устроился меж моих разведенных ног и снова припал поцелуем к моим губам. Он словно хотел отведать на вкус мое возбужденное дыхание в тот миг, когда будет брать меня.

В первый раз. В самый сладкий и самый волнующий миг. В момент первого проникновения.

Я даже вскрикнула от неожиданности, ощутив себя под мужчиной, распятой и беспомощной.

Всецело в его власти.

Обнаженной и покоренной.

Он овладел мной. И в его власти было что-то невероятное, что-то первобытное, древнее и таинственное, как этот мир.

Словно сама любовь коснулась моей души.

Страсть была обжигающей и легкой, как язык пламени. Тело мужчины, прижимающееся ко мне, было то тяжелым и томным, то почти невесомым и сильным, как тугой лук.

Эльф гибко и мягко двигался, ласкаясь ко мне всей кожей, осыпая поцелуями мои дрожащие губы.

Я стонала, то и дело срываясь на крик. И в голосе моем слышалось изумление, потому что такого чистого и жгучего наслаждения я не испытывала никогда.

Я обнимала Феланора, проводила ногтями красные полосы на его коже, утыкалась мокрым лбом в его плечо, считая мгновения наслаждения. А мне казалось, что все мои нервы пронзают острые иглы удовольствия. Звездный свет оседает блестящей пылью.

И я растворяюсь, сгораю без остатка в горячих поцелуях, в ласках, в нескромных касаниях.

В его обладании.

В его любви.

В его нежности.

В его любовании моим телом.

В каждом прикосновении.