Гипноз для декана

Глава 1

– Ты уверена, что это безопасно, Алин?

Моя лучшая подруга Кира с подозрением следила с моими манипуляциями – сперва я вытащила из конверта маленький, полиэтиленовый пакетик с подвеской в форме часов-луковицы на длинной цепочке. Потом – толстую свечу, упакованную в прозрачную коробку, с надписью на китайском. Потом – какой-то пузырек с жидкостью – видимо, ароматическое масло капать на свечу. После – подушку под голову, маску на глаза и мягкие наушники, в которых можно было спать. И следом за всем этим вытащила на свет тонкую брошюрку с инструкцией на нескольких языках.

– Ага, безопасно… если человек сам хочет и не сопротивляется… – пробормотала я, пытаясь найти среди языков русский. – Ты не сопротивляешься, Ерохина?

– Ваще нет! – бодро замотала головой Рената Ерохина, моя вторая лучшая подруга, над которой мы с Кирой и собирались поставить этот занимательный эксперимент, а именно – изучение английского языка в состоянии гипноза! Для чего заблаговременно договорились встретиться между парами и даже заказали комнату для семинаров в библиотеке.

Возможно, кому-то этот способ покажется удивительным или даже радикальным. Кому-то, наоборот, глупым и неэффективным. Но сдать сей важный международный язык у Ярохиной не получалось вот уже второй семестр, из-за чего ей светил недопуск к летней сессии и отчисление с престижного факультета международных отношений, на котором мы, «бюджетники», и так негласно считались гостями – эдакими бедными родственниками из дальней деревни.

О да, именно отчисление, а не какие-нибудь милости в виде пересдач, зачетов или курсовых работ вместо экзамена. Потому что английский у нас на факультете преподавал сам декан – Андрей Федорович Игнатьев, бывший дипломат и звезда фандрейзингов, наследник старинного дворянского рода, и, как следствие – совершенно безжалостный мерзавец, считающий студентов-бюджетников пылью у своих ботинок.

Факультет был большой, со множеством центров и отделений, но кафедра английского была, как говорили, «комнатой игр» нашего декана – его любимым детищем, в котором он был царь, бог и вершитель всех судеб. Это был единственный предмет, который Игнатьев преподавал – причем целиком и полностью сам, вплоть до проверки экзаменов. И проскочить мимо его высочайшего внимания не удавалось еще никому.

Рената Ерохина была в отчаянии. Она перепробовала всё, начиная с банального репетитора и заканчивая постелью – подцепив на какой-то дискотеке настоящего англичанина. Даже к самому декану ходила с просьбой позволить ей изучать для будущей карьеры французский, с которым у нее складывались куда как более теплые отношения. И декан ее даже принял, можете себе представить! Наверняка для того, чтобы иметь удовольствие отказать ей лично, глядя в глаза.

– Французский уполз с международной арены вместе с Наполеоном Бонапартом, если ты не в курсе, Ерохина. И без английского тебя даже мусор из посольства не пустят выносить. Так что зубри словарь или уползай вслед за корсиканским чудовищем, дитя мое.

И она уже почти послушалась его и уползла, вся в слезах и соплях... а потом, совершенно случайно посмотрела на Ютубе видео с инструкциями по изучению языков под гипнозом. И решила использовать этот последний шанс – позубрить язык Шекспира, введя себя в самый что ни на есть гипнотический транс. Чем черт не шутит, подумала Ерохина? Практика эта известная и довольно распространенная – учить иностранные языки под гипнозом. Используется миллионом разных школ и частных специалистов. Опасности, если заручиться согласием пациента и содействием его процессу – никакой.

Разумеется, мы, две боевые подруги, согласились протянуть руку утопающей. И все вместе приступили к подготовке – я подвязалась найти необходимые для нашего «сеанса» ингредиенты, Кира закачала на телефон русско-английский словарь, который мы собирались включить, как только станет понятно, что мне удалось ввести Ренату в транс. От Ренаты же требовалось одно – за день до эксперимента расслабляться, пить успокоительное в виде ромашкового чая и смотреть исключительно приятные, спокойные сериалы про лошадей и природу.

Времени на всё про всё у нас было не больше часа – ровно столько, на сколько можно было арендовать класс в библиотеке. Мы уже решили, что если окажется, что Рената все перечисленные слова запомнила, тогда уже освободим для этого больше времени – например, загипнотизируем ее на ночь и прогоним весь словарь в наушниках целиком, пока она спит.

А уж если весь эксперимент окажется удачным, следующим подопытным кроликом стану я – не из-за того, что не могу осилить английский, а потому что знаю совершенно точно – как бы хорошо я не подготовилась к сессии, господин декан найдет к чему придраться и будет валить меня так, как никого из мой когорты – лишь бы избавиться.

Ох как же сильно Игнатьев хотел от меня избавиться… как яростно меня ненавидел… Наверняка, мечтал выгнать с той самой минуты, как я случайно грохнула с пьедестала его личный трофей во время его же приветственной речи перед комиссией из министерства иностранных дел. А может и еще раньше – недаром я замечала на себе его злые, пронзительные взгляды, куда бы я ни спряталась в аудитории. Возможно, случай с трофеем послужил катарсисом – эдаким переломом, после которого декан дал самому себе «добро» гнобить меня уже не скрываясь.

Как сейчас помню эту сцену – конец первого года учебы, все группы собрали полукругом в актовом зале, предварительно очистив его от стульев. Народу набилось, как селедок в консервной банке, и все толкались, потому что всем хотелось поближе – туда, где можно покрасоваться перед комиссией, быть замеченным, успеть задать какой-нибудь умный вопрос, чтобы запомниться потом – при подаче заявки на практику…

Глава 2

Ожидая чего угодно, только не этого вопроса, я замотала головой и отчаянно захрипела без слов – слова застряли где-то на уровне груди.

Не обращая внимания на мои потуги, декан вальяжно обошел стол, отодвинул стул, на котором только что сидела Кира, и удобно разместился в нем, хлопнув пачкой тетрадей о гладкую поверхность столешницы.

Я не могла не заметить его довольного выражения лица – небось уже представил себе, как будет писать на меня заявление в полицию, сразу же следом за приказом об отчислении.

– Я… мы не… мы ничего не делали… запрещенного… – у меня наконец получилось выдавить хоть что-нибудь.

Декан хмыкнул.

– Серьезно? И поэтому Ерохина сейчас крепко спит в сидячем положении, несмотря на то, что я говорю в полный голос в двух метрах от нее. Рассказывай, Сафронова – чем обдолбалась твоя лучшая подруга? Чистосердечное признание, знаешь ли, творит чудеса.

– Да ничем она не обдолбалась! – прижав руки к груди, я вскочила, показывая ему телефон, к которому тянулся провод от наушников, надетых на Ренату. – Мы просто… просто… пытаемся ее научить английскому… под гипнозом! Она загипнотизированная сейчас, понимаете? Поэтому вас не слыши…

Не дав мне договорить, он вдруг расхохотался – громким, издевательским смехом.

– Слушай, я тут недавно в Филадельфии был – там таких загипнотизированных целая улица. Кенсингтон называется – может, слышала. А если серьезно, ты эти сказочки про гипноз будешь на суде рассказывать, а мне эту лапшу вешать на уши не надо, Сафронова. Гипноз у них… За такой «гипноз» у нас пять лет колонии общего режима дают, если ты не в курсе.

– Да вот же… Послушайте! – выдрав из телефона провод от наушника, я тыкнула в остановившуюся запись и подняла дивайс перед деканом.

«Donation – пожертвование…» – монотонно забубнило из динамика. – «Donate – пожертвовать…»

– Верите теперь? – я старалась сильно не торжествовать, чтобы не бесить его – известно, что ничего так не злит мужчину сильнее, чем торжествующая женщина, доказавшая свою правоту.

Однако, он и не думал злиться. Вместо этого улыбнулся, сцепил руки перед собой на столе, придвинулся ближе и низким, проникновенным голосом ответил.

– А я и не отрицаю, что вы можете пытаться изучать английский под гипнозом. С вас, колхозниц, станется – верить во всю эту бредятину про подсознание и иностранные языки… Только вот, Сафронова, так уж получилось, что мне доподлинно известно – без принятых внутрь психотропных веществ, большая часть которых на территории Российской Федерации запрещена законом, гипноз… или то, что вы называете гипнозом… не работает. Невозможно впасть в настолько глубокий сон, чтобы не проснуться от этого… – резко вскинув руки, он вдруг хлопнул в ладоши – так громко, что у меня в ушах зазвенело.

И, несмотря на это, Рената даже не пошелохнулась. Если принять во внимание слова декана, со стороны всё выглядело, действительно, не очень.

Внезапно ослабев, я опустила руку с телефоном, несколько секунд просто тупо пялясь на него и пытаясь сообразить, как выключить не прекращающий бубнить словарь. То есть получается, что даже если я доказала, что мы просто занимаемся английским… я всё равно попала? Но за что? За то, что декан не верит в гипноз без запрещенных веществ?! За то, что у меня, похоже, действительно, есть способности погружать людей в глубокий транс?

– Но как же вы можете так… огульно обвинять меня? – ошеломленно пролепетала. – У вас же нет никаких доказательств… Это же всё проверяется… ни один суд не поверит в ваши слова без доказательств…

– Вот и пусть проверяют, – с готовностью закивал он. – А я тебя пока от учебы отстраню – как подозреваемую. Ну и вещдоки суду предоставлю… вот эти.

И, оглядев стол, принялся собирать в почтовый мешок разложенные по столу причиндалы для гипноза – ароматическую свечу, предварительно ее задув, подушку, часы на подвеске, таблетки валерьяны, которые мы приготовили на всякий случай…

Подкинет что-нибудь! – ошпарило меня изнутри подозрением. Подсунет в этот же мешок какой-нибудь наркотик, чтобы оговорить меня и Ренату!

– За что вы меня так… ненавидите? – выпалила, не веря в то, что говорю это вслух. – Неужели вам настолько дорог тот трофей, что вы ради него готовы уничтожить человеческую жизнь?

Он нисколько не удивился, давая мне понять, что я не ошиблась в причине нашей с ним вражды. Мелком глянув на меня, скривил губы.

– Не драматизируй, пожалуйста. Я никого не уничтожаю. Всего лишь отправляю тебя туда, где тебе и место – обратно в обыденную, ничем не примечательную жизнь в компании тебе подобных. На Олимпе надо блистать, Сафронова! Понимаешь? Неважно, чем – деньгами, внешностью или уменьями – но блистать! А такие, как ты, ползают, радуясь любой крохе, любой подачке, которую получают, позоря нашу элиту одним своим обществом... И блистать ты никогда не будешь, сколько бы ни старалась. Потому что ты, Сафронова – троечница! Посредственность, иными словами! И на моем факультете такие, как ты, оказываются по одной единственной причине – потому что наш многоуважаемый ректор хочет выслужиться перед министерством и показать, какие мы прогрессивные, «инклюзивные», и как активно продвигаем «светлые головы» из народа! А мне потом вытягивай эти ваши светлые головы – на тройки с плюсом… еще и позорься с вами на светских раундах! Ты думаешь, девушка, которую с детства готовили вращаться в высшем обществе, грохнула бы мой трофей на посмешище всему министерству, испортив важнейший приём? Да никогда в жизни! Потому что она с детства умеет на каблуках ходить, и знает, куда их можно надевать, а куда нельзя! А ты не знаешь, Сафронова! Вот и весь сказ!

Глава 3

– Что… прямо здесь? – немного оправившись от шока, я беспомощно оглядела комнату. Мало того, что я очень сильно жалела о том, что сама предложила декану столь безумную идею, я даже представить себе не могла, что меня заставят сделать это прямо здесь и сейчас, в присутствии загипнотизированной Ерохиной!

– Ну, ты же «усыпила» свою подругу здесь? – произнося слово «усыпила», Андрей Федорович изобразил кавычки. – И якобы, ничего кроме вот этой вот штуки и ароматической свечи тебе не понадобилось. Не так ли? В чем проблема повторить эксперимент во всех его деталях?

– Но… время! – схватившись за возможность выкрутиться, я показала глазами на часы. – Час почти кончился. Скоро надо уходить, а то другие студенты заявятся…

– Не заявятся! – жестко оборвал он меня разваливаясь на своем стуле и скрещивая в ожидании руки на груди. – Главный библиотекарь никого не пустит, пока я здесь.

– А как же Рената? – снова нашлась я. – Давайте, может попозже с вами встретимся? Я немного нервничаю – Ренату надо уже будить, а то…

– А то что? Выспится? Думаю, Ерохина только спасибо тебе скажет, что ты дала ей спокойно поспать без вот этих вот бесполезных бубнений в уши. Если, конечно, она действительно СПИТ, а не словила по твоей вине наркотический приход, и именно из-за этого ты сейчас нервничаешь – боишься, что она умрет от передоза.

Я снова скисла. Ничего не помогает – он действительно хочет, чтобы я попробовала загипнотизировать его прямо здесь, в этой комнате, вся издерганная, с трясущимися руками и заикающимся голосом. И это при том, что он явно не самый поддающийся гипнозу человек, а я НЕ САМЫЙ опытный в мире гипнотизер!

– Это похоже на то, как в средние века инквизиторы ведьм пытали… – пробормотала угрюмо, вставая и оглядываясь, куда бы сесть поближе к нему.

– Это как же? – заинтересованно спросил декан, не скрывая иронии в голосе.

Неужели он не знает? Я с горечью фыркнула – и это наши лучшие люди города... Неуч.

– Бросали в воду со связанными руками и заставляли плыть. Если ведьма тонула – значит Господь ей не помог. Значит, она была ведьмой и казнили ее правильно!

– Хм… Не совсем логично как-то получается… А почему не предполагалось, что ей не помог дьявол, что означает, она вовсе не была ведьмой?

– Действительно… почему? – я скептически подняла одну бровь.

– Ты имеешь в виду, что в моих требованиях тоже нет логики? Что я тебе руки связываю? – декан нахмурился. – Не придумывай, Сафронова и не ищи, как отмазаться от того, что ты сама же и предложила. Вот твои руки – свободные и функциональные. Вот… – не зная, как обозвать медальон с часами, он покрутил его в пальцах, – штучка для этой вашей… мумбы-юмбы. Зажигай свечу, включай музыку, если надо, садись передо мной… и колдуй свой гипноз. А то я начинаю терять терпение.

И неожиданно схватив меня за запястье, вложил часы на цепочке мне в ладонь, закрыл ее своей и ободряюще похлопал.

Окончательно осознав, что мне не отвертеться, я судорожно сглотнула слюну.

Ну что ж… умирать так с музыкой. В буквальном смысле этого слова – подняв к глазам Кирин телефон, я выключила, наконец, не останавливающийся ни на минуту аудио-словарь. И вместо этого включила тихую, умиротворяющую музыку, которую Кира хранила в специально обозначенном, музыкальном файлике.

Вот теперь точно не приходи! – послала подруге сообщение по всем космическим и нематериальным каналам, какие только существуют. Хотя, ее скорее не пустит вполне себе материальная библиотекарша, судя по тому, что говорил мне декан.

Встряхнувшись и отложив телефон в сторону, я поразминала пальцы и запястья, готовясь к долгому покачиванию медальоном.

– Расслабьтесь, Андрей Федорович… – попросила и тут же закашлялась, покраснев от стыда – почему-то это прозвучало ужасно неприлично. – Вы очень напряжены… гипноз не сработает, пока вы не расслабитесь.

Вероятно, оценив двусмысленность предложения, Игнатьев фыркнул.

– И как ты предлагаешь мне расслабиться? Лечь на пол? Или на стол?

Я неловко пожала плечами.

– Можете подвинуть стул к стене и опереть о нее голову, подложив подушку. Или, наоборот – опустите голову вперед, а я вам… массаж сделаю… шейных мышц. Я слышала, это успокаивает… Только надо галстук распустить немного, Андрей Федорович… и первые пару пуговиц рубашки расстегнуть…

Заметив прищуренный, опасный взгляд исподлобья, я испуганно ойкнула. Кто б мне рот заклеил, а? Ну или хотя бы частично заклеил – чтобы я говорила только то, что можно говорить в присутствии деканов дворянских кровей. А не вот это вот всё.

– Не испытывай меня, Сафронова… – процедил Игнатьев сквозь зубы. – Я здесь не для того, чтобы ты в игры со мной играла. Ты ведь не делала массаж своей подружке, правда? Вот и меня оставь в покое.

– Но мне надо, чтобы вы расслабились! – в отчаянии я всплеснула руками. – Иначе ничего не получится, поймите!

– Плохому танцору, помнишь, что мешает? – огрызнулся декан.

Однако же встал, поднял одной рукой тяжелый стул и придвинул его к стене. Повернулся ко мне и расположился на нем, удобно откидываясь головой на стену и расставляя широко ноги. Мой взгляд невольно скользнул вниз – туда, где под ширинкой пряталось то, что мне должно было мешать, если бы оно у меня было.

Глава 4

– Думаешь, он забыл? Реально забыл о нас? – вцепившись мне в рукава с обеих сторон, обе мои подруги зашипели почти одновременно, как только хлопнула дверь внутреннего помещения за кафедрой, означая только одно – декан Игнатьев в аудитории и через пару минут поднимется на кафедру.

Я и сама бы очень хотела знать ответ на этот вопрос. Очень хотела бы, потому что одно дело – ввести человека в транс и усыпить, и совсем другое – заставить его забыть обо всем этом после пробуждения.

Но на самом деле меня сейчас больше волновал совсем другой вопрос, напрямую связанный с моментом, о котором я девчонкам так и не решилась рассказать.

«Стой, Сафронова… Немедленно вернись и… поцелуй меня… иначе… будешь отчислена…»

Что это было? Нет, даже не так. ЧТО ЭТО БЫЛО, ЧЕРТИ БЫ ЕГО РАЗОДРАЛИ, ЭТОГО ИГНАТЬЕВА?!

Что за извращенный эротический сон он наблюдал в моем исполнении? Он же меня ненавидит и даже не скрывает этого, разве не так? Брезгует даже – судя по тому, как отреагировал на моё предложение вчера сделать ему расслабляющий массаж. А потом и вовсе отпрянул от меня, когда я уселась перед ним на стол. Преподов подговорил, чтобы они мне карьеру зарубили, сделав троечницей... называет посредственностью, колхозницей…

Так с какой же стати тогда он гоняется за мной в снах, принуждая поцеловать его?!

А может, всё дело в том, что сон был не простой, а гипнотический, раскрывший его мазохистские наклонности? Бывает же такое – то, что человека отвращает в реальной жизни, становится предметом его вожделения в снах. Как, например, женщины, возбуждающиеся на мысли об изнасиловании, или латентные гомосексуалисты – о мужчинах.

Я усмехнулась себе под нос и покачала головой – вот кто бы мне вчера сказал, что результатом нашего эксперимента будут мои размышления об эротических наклонностях господина декана – ни за что бы не поверила.

– Он улыбается! Улыбается, Алин… – снова зашептали вокруг меня девчонки, возвращая меня к более насущным делам. – Игнатьев улыбается…

Я вскинулась и подняла глаза к невысокой сцене, на которую уже всходил Андрей Федорович, держа картонный стакан с кофе в одной рукой, и тонкий лэптоп – в другой.

– Добрый день, господа студенты! – поздоровался он по-русски, устраиваясь за длинным столом рядом с кафедрой, и тут же перешел на английский, перечисляя планы на сегодняшний семинар: разбор отрывка из средневековой баллады, позднесредневековые особенности рифмы, стандартизация английского языка под руководством королевской академии наук времен Елизаветы Второй…

Мне на все это было наплевать, если честно – открыв от изумления рот, я смотрела на умиротворенное, благостное лицо господина декана и не верила своим глазам. Он действительно улыбался! Не то чтобы прям во все тридцать два зуба, но довольно отчетливо – не спутаешь.

И по мере того, как настроение декана замечало всё больше и больше народа, вокруг нас постепенно нарастал приглушенный, удивленный гул – еще бы! Декан вообще никогда не улыбался – особенно студентам и особенно на лекциях! Его лицо всегда выражало эдакую микстуру высокомерия и язвительного скептицизма, а губы если и кривились когда-нибудь, то в издевательской или торжествующей усмешке, но никогда не в улыбке – тем более, такой простой светлой и искренней!

Может, он просто выспался благодаря моему гипнозу? Или выговорился, вспомнив прекрасную пору детства? А может… получил от меня во сне то, за чем гонялся?

Мои щеки обдало жаром – конечно же от возмущения, а не от того, про что можно было подумать, глядя на меня со стороны. Еще чего не хватало – стать эротическим фетишем мужчины, который меня терпеть не может! Могу себе представить, что он там нафантазировал, этот Игнатьев… Уж наверняка догнал и зацеловал насильно – это как минимум!

Интересно, как это происходило у него в голове? Повалил на пол? Пришпилил к стене? С него станется, извращенец! А впрочем, кто там не извращенец, в этом «высшем обществе»…

Картина, которую я приписывала фантазии господина декана, вдруг вспыхнула в моей собственной голове с яркостью HD-кинофильма, полностью вытеснив реальность.

Я… Игнатьев… та же самая комната для семинаров, что и вчера… я пытаюсь убежать, усыпив его гипнозом, но он просыпается. «Куда пошла? А ну вернись, негодная!» – рычит, вскакивая со стула. В одно мгновение настигает меня сзади и, не давая открыть дверь, вжимает в нее всем своим горячим, большим телом… «Будешь дергаться – отчислю…» – жарко дышит мне в ухо, крепко обхватив меня за талию… А потом резко разворачивает меня, и всё, что я вижу, всё на чем сконцентрировано мое внимание – это его губы. Которые медленно приближаются ко мне и раскрываются, готовые к поцелую…

– Сафронова, ты в порядке? – громкий щелчок пальцев вырвал меня из состояния оцепенелого созерцания лица господина декана. – У тебя такой вид, словно ты сейчас упадешь в обморок.

– А? – я резко выпрямилась, пытаясь проморгаться, чтобы зрение стабилизировалось. – Простите, Андрей Федорович… я задумалась.

– Чтобы задуматься, Сафронова, надо иметь мозг, – криво усмехнулся Игнатьев. – А, судя по тому, что ты тут на последнем семинаре несла, задумываться тебе нечем. Так что не используй, будь добра, этот термин – «задумалась». Говори прямо – замечталась. И, если честно, мне даже страшно представить, о чем…

Со всех сторон раздались подхалимские смешки – народ явно решил, что хорошее настроение декана нужно поддерживать любыми способами, пусть даже за счет булинга одной из них. Даже предательская Кира рядом со мной хихикнула, спрятав голову в плечи.

Глава 5

– Ты просто с ума сошла с этим гипнозом. Окончательно и бесповоротно сбрендила, – подвела итог эмоциональной, получасовой лекции Кира.

– Я уже сто раз пожалела, что дала тебе эту идею, – в четвертый раз вставила свои пять копеек Рената, задавшись целью вбить мне в голову, что и она тоже принимала участие в отговаривании меня от задуманного плана. Вероятно, чтобы иметь потом удовольствие высказать мне классическое «а я тебе говорила!»

Устав выслушивать занудные нотации – пусть и из самых лучших побуждений – я тяжело вздохнула.

– Девочки, я, наверное, не так четко объяснила свою позицию. Еще раз повторюсь. Мне. Терять. Нечего! У меня НЕТ будущего под руководством Игнатьева Андрея Федоровича! Он ненавидит меня так страстно, что даст мне закончить с отличием только через свой труп. А синий диплом по международным отношениям на хрен никому в наше время не нужен, особенно учитывая, что конкурировать мы будем с детками министров и послов в четвертом поколении. Как господин декан выражается, нас с синим дипломом даже мусор выносить из посольств не пустят. И выхода у меня, девоньки, всего два – либо я сегодня же попытаюсь ввести Игнатьева в транс и устроить ему сеанс насильственной гипнотерапии, либо можно и в самом деле просить его подписать бумагу о переводе.

– Ты забыла третий вариант, – хмуро напомнила Кира. – Тот, в котором Игнатьев вызывает на твои гипнотические потуги охрану и тебя забирают в участок или дурдом.

На это у меня уже был заготовлен ответ.

– А как он узнает, что я его пытаюсь загипнотизировать? Он же не помнит, что я это уже делала – значит, и не поймет ничего… и не будет готов!

Кира всплеснула руками.

– Вот именно! Как ты вообще собираешься его загипнотизировать?! В прошлый раз он ведь поддался тебе – расслабился, привалился к стене, смотрел на медальон… Ты ж сама рассказывала! А теперь как ты его заставишь принять нужную позицию?

Я хитро улыбнулась – и это было продумано.

– А вот тут он мне сам помог. В качестве подготовительного плацдарма я использую… зачёт!

– Какой зачёт? – обе подруги опешили.

– Тот самый, к которому я должна подготовиться... Потом объясню подробнее. Пока что мне нужно, чтобы вы помогли мне состряпать подходящий внешний вид. То бишь, образ. Я тут покопалась в интернете и обнаружила кое-что интересное…

И я вкратце объяснила, в чем требуется помощь. Оказывается, как я узнала, у каждого гипнотизера есть свой образ – то есть, его сильная сторона, которую он использует для того, чтобы быстрее вводить людей в транс. У кого-то мягкая, монотонная речь, которой он человека будто бы заговаривает, у кого-то внешность, сливающаяся с окружающей обстановкой, кто-то одевается так, чтобы выглядеть загадочно и мистически… ну и так далее. Мне необходимо было подобрать свой образ – подчеркивающий мои гипнотические способности.

– Ой, ну это же совсем просто! – фыркнула Рената. – В чем ты была вчера?

Я моргнула.

– В плиссированной юбке и джемпере. Но…

– Вот так снова и оденься. Я не имею в виду прям в то же самое. Но в тот же стиль.

– Но это как-то… – я замялась, не желая объяснять им, что специально заявляться перед деканом в короткой юбке и облегающем джемпере как-то не камильфо. Будет выглядеть, будто я специально вырядилась, для встречи с ним. – Понимаешь… Профессиональные гипнотизеры… так не одеваются. Мне бы хотелось улучшить эффект… чтоб уж наверняка сработало.

– Вчера сработало? – отрезала Рената.

– Ну, да…

– А чего ж ты тогда улучшайзингом занимаешься? Знаешь английскую пословицу – «don’t fix what’s not broken»? Это как раз та самая ситуация. Ты должна выглядеть так же, как вчера. Раз всё-таки решилась на этот безумный поступок…

– Кстати, у него вполне может уже быть выработан рефлекс на твой вчерашний внешний вид, – вмешалась Кира. – Как у собаки Павлова. Только увидит тебя и бряк! В обморок! – резко наклонив голову, она высунула язык, изображая не то глубоко уснувшего, не то повешенного.

Немедленно представив себе декана в этой самой позе, я прыснула со смеху. Ко мне присоединилась Рената, потом, глядя на нас двоих, рассмеялась Кира, и через секунду мы уже хохотали все втроем – держась за животы, подвывая и падая друг к другу на колени головой. Хохотали да так сильно и так долго, что животы разболелись. А когда отсмеялись, я вдруг поняла, что напряжение последних нескольких дней куда-то исчезло, словно с души свалился здоровенный кусок шлакобетона, в который она была замурована.

– Вот только ради этого всё это имело смысл затевать… – икая от смеха, я оттерла тыльной стороной ладони слезу в уголке глаза. – Я уж и не помню, когда так смеялась в последний раз. В общем, девчонки, спасибо за совет с образом. Оденусь, точь в точь, как вчера.

***

К сожалению, «точь в точь» не получилось – джемпер после вчерашних экспериментов оказался испачкан кофе. И неудивительно, учитывая, как тряслись у меня руки, когда я сидела в кафе после произошедшего и пыталась успокоиться чашкой горячего напитка. К тому же, под мышками джемпер «благоухал» не самым приятным образом – от волнения я сильно вспотела.

Глава 6

В полнейшей прострации, на подкашивающихся ногах я пошла туда, куда мне указали, почти слепая из-за намертво впечатавшейся в мозг картины, которую только что лицезрела.

Декан Игнатьев… ПО ПОЯС ГОЛЫЙ! Весь в мускулах! Потный! И дышит так, будто… будто… А-а-а!!! Кто-нибудь, убейте меня!! Как же мне это теперь развидеть-то, люююди?!

Примерно так бы звучали мои мысли, если бы кто-нибудь удосужился сделать из них аудиозапись в тот момент, когда я, почти наощупь шла вдоль кабинета к огромному, в человеческий рост окну, перед которым стоял письменный стол и два кресла для посетителей.

И только когда бессильно упала на одно из этих кресел, проморгалась и прокашлялась, я смогла привести свои мысли хоть в какой-то порядок и оценить обстановку.

Да, я действительно опоздала. Слишком долго стояла в женском туалете перед зеркалом, пытаясь решить, готова я пойти на такой риск или всё отозвать и попробовать бороться с моими трудностями конвенциональными путями. Я ведь не сообщила официально, что собираюсь уходить с факультета – мало ли что на чем я его хотела подписать… могла вполне и передумать, и никто бы ко мне не имел претензий.

Потом, когда поднималась в деканат на этаж, оказалось, что работает только один из трех лифтов административного здания – пришлось ждать вместе со всеми.

И после всего еще и секретарша не хотела меня пускать в святая святых – ей, видите ли, «не доложили» о моем предстоящем визите.

Но опоздала я максимум минут на десять, не больше. И что же это получается? Что декан выделил на нашу встречу так мало времени, что уже пять минут спустя её начала у него запланирована тренировка в собственном «спортзале»?! Он ведь не успел бы так вспотеть, если бы только что начал – явно уже интенсивно качался несколько минут.

То есть, он ничего не собирался со мной обсуждать ВООБЩЕ? А как же «зачет», которым он сам грозился? Зачем сказал к нему готовиться? Но самое главное – что мне теперь делать, если у меня даже шанса не будет усадить его в удобную позу и усыпить какими-нибудь рассказами или чтением текста?

Да и как он у меня уснет, если он только что после тренировки и весь на адреналине?!

Я зажмурилась и помотала головой, вышибая из нее вновь пробравшуюся туда картинку голого по пояс, мускулистого до неприличия Андрея Федоровича. Тьфу на него три раза! И так мозги ничего не соображают… а тут еще это!

Однако, похоже, придется еще и уши заткнуть, если я хочу сосредоточиться и продумать план действий – потому что из-за ширмы всё время неслось это гребанное бряцание железом о железо. И не представлять, как там это шикарное тело напрягается, перекатываясь мускулами, как играют на животе рельефные «кубики», вытягиваясь и сокращаясь, пока их хозяин толкает вверх тяжеленную штангу, было крайне трудно.

– Я в душ, Сафронова… – сообщил он наконец сквозь тяжелое, прерывистое дыхание. – Еще пара минут…

Боже, у него тут еще и душ есть… Ну всё. Кажется, я знаю, где будет мой мозг следующие «пару минут»…

Эх, всё же надо было согласиться и переспать с этим Виталиком из параллельной группы в прошлом месяце… Не сидела бы тут сейчас и не представляла, как декан Игнатьев гладит себя по голому, мыльному телу и как вода сбегает по его плечам и спине, по рельефным мускулам живота, собираясь в полоске курчавых волос, ведущей к… О боже нет, я НЕ БУДУ туда смотреть даже МЫСЛЕННО!

Сильно помахав перед собой ладонями, я потрогала ими же щеки. Да, так я и думала – то, что я представляю, будет четко написано на моем горящем лице. У меня, по ходу, даже температура поднялась. И слышу плохо – так кровь в голове стучит…

В общем, поздравляю, Сафронова. У тебя похоже, крыша, окончательно уехала и даже ручкой не помахала.

А может, это комплекс какой-нибудь, о котором я не слышала? Ну, что-то типа Стокгольмского синдрома – когда влюбляются в собственного мучителя? Хотя какое тут влюбление? Я всё также ненавижу и даже презираю нашего декана – как морально незрелого, мелко-мстительного, жестокого и высокомерного говнюка. И с удовольствием внушу ему это свое видение как его собственное, добавив к его тараканам еще парочку – если получится, конечно…

Но я не могу больше врать себе. Еще вчера не должна была – когда от его «поцелуй меня, Сафронова…» комната поплыла перед глазами, а в бедрах всё скрутилось в тугой, горячий, требующий внимания комок…

Да, дорогие мои. Со вчерашнего дня у меня от этого высокомерного гаденыша ДЫМ ИЗ УШЕЙ ИДЁТ! И если бы у меня хватило смелости признаться себе в этом раньше, я бы ни за что не пришла сюда сегодня, уверенная в том, что запросто ошеломлю его своей короткой юбкой и заставлю играть по моим правилам…

Потому что пока что, единственное, чем я могу его ошеломить, это явными признаками ранней тахикардии. А уж если он сейчас вылезет из ванной в каком-нибудь низко-намотанном вокруг бедер полотенце, меня точно кондратий хватит.

Стоп! А что если на этом и сыграть? Не в смысле кондратия, но хотя бы притвориться, что нехорошо себя чувствую! Как минимум, это даст мне пару минут на передышку и объяснит, почему я вся красная, как вареный рак…

– Ммм… – откинувшись на спинку кресла, слабо простонала я, как только услышала открывающуюся дверь ванной комнаты. – Воды… воды… пожалуйста…

Мгновенно оказавшись передо мной, Андрей Федорович – хвала небесам, в штанах и рубашке – схватил со стола старомодный, из толстого стекла графин со стаканом и налил его до половины. Так же быстро подлетел ко мне и молча сунул стакан мне под нос, почти не расплескав.

Глава 7

Подозреваю, что Игнатьев не выгнал меня в первые же минуты гипноза исключительно потому, что у него сработал тот самый «собачий» рефлекс. Его разум и тело уже испытывали расслабление при звуках этого моего голоса, этих интонаций и при покачивании этого самого, странного предмета в моих руках. И как только услышали и увидели всё то же самое, мгновенно среагировали и вызвали ту же самую реакцию – расслабление и выключение инстинкта самосохранения.

Иначе объяснить, почему декан в принципе стал слушать меня, я не могла – ибо несла я такую лютую чушь, что у самой уши в трубочку заворачивались.

– Около недели назад я проходила случайно мимо кабинета Березина – помните, молодой такой доцент с Евразийского Института… и вдруг услышала, как внутри кто-то очень громко скандалит… кричат, ругаются… Остановилась послушать – подумала, вдруг кому-нибудь придется помощь вызывать… И тут слышу женским голосом – «да как вы смеете мне такое предлагать, Антон Юрьевич! Я на вас жаловаться буду декану!»

– Декану? – насторожился Игнатьев, стрельнув в меня взглядом. – Мне?

Э нет… так не пойдет… Поняв, что допустила оплошность, я покачала головой. Не надо, чтобы он продолжал быть центром истории и внимательно прислушивался к тому, что я рассказываю. История – это способ завлечь его изначально, заставить слушать и смотреть на часы-подвеску. Но постепенно надо сделать так, чтобы он заскучал – монотонно и долго рассказывать ему что-то, чтобы ввести в транс. И вот тогда, в состоянии измененного сознания, вновь зацепить его, но уже на более глубоком уровне.

– Нет, не вам. Кафедра Евразии же к другому факультету относится. Там, кажется, профессор Володина – деканом. Но не в этом суть… В общем, эта женщина, что была в кабинете с Березиным, грозилась за что-то на него пожаловаться… а он ей в ответ – не можете вы на меня пожаловаться, я вам не позволю… А она ему – у меня на вас управа найдется! А он такой - что ж вы так нервничаете, девушка… у меня от вас уже голова разболелась… И тут дверь открывается… я еле успела спрятаться…

Продолжая нести полную околесицу, я почти не следила за тем, что говорю, делая упор на том, как говорю – ни на секунду не меняя ни тона, ни силы голоса. Мягко стелила словами и шелестела голосом, чуть заметно улыбаясь загадочной улыбкой Моны Лизы и стараясь не двигаться, разве что покачивая на пальцах подвеску с часами. Наверное, так вводят в транс прихожан в некоторых религиях – монотонной литанией нескончаемых молитв и благословений, суть которых уже давно никому непонятна…

– А часы… часы-то причем? – остановил меня всё ещё не потерявший способность думать декан, не отрывая, однако, взгляда от покачивающегося в моих руках маятника и начиная еле заметно покачиваться ему в такт.

– Сейчас дойдем до них, – самым мягким голосом пообещала я. – Вы пока смотрите на них, Андрей Федорович – это важно. Может, узнаете…

– Я… должен их узнать?

– Конечно должны, – я улыбнулась, понимая, что почти не вру. И узнать, и признать, как волшебную палочку в руках своего повелителя. Потому что я уже видела, что мало по малу магия гипнотического голоса действует – медленно, но верно оплетая мужчину, обволакивая его руки и ноги, замедляя дыхание, делая его вялым и не способным соображать.

Стараясь не прыгать от восторга, заметила в глазах декана знакомый туман, отметила медлительность его речи... О да, Андрей Федорович… если ничего не помешает… вы крепко и надолго в моих руках.

Сигналом к тому, что можно начать внушение послужили его пальцы, которые в какой-то момент расплелись, позволяя рукам упасть по обе стороны от бедер. При всем при этом глаза декан не закрыл – лишь прикрыл наполовину, и из-под век его я видела, как зрачки его двигаются из стороны в сторону, следя за часами, словно примагниченные к ним.

Медленно-медленно я перестала их раскачивать, давая остановиться… и зрачки введенного в транс мужчины тоже постепенно остановились. Взгляд декана замер, замерзнув в какой-то точке в пространстве между нами.

Я замолчала на полуслове и широко улыбнулась – Андрей Федорович Игнатьев, звезда фандрейзингов и гроза всех бюджетников, сидел передо мной в несомненном гипнотическом трансе.

– Андрей Федорович… – уже другим голосом позвала я – тем самым, которым делала внушение вчера. – Вы меня слышите? Отвечайте, пожалуйста.

– Конечно, слышу… Сафронова… – с задержкой ответил он, еле шевеля губами. – У меня… отличный слух… и память, если ты… не заметила…

Я ухмыльнулась и покачала головой – даже в трансе пытается всё контролировать и язвить!

– Это здорово… – похвалила его голосом доброй учительницы. – Вы, наверное, хорошо помните, как я уронила ваш трофей на той вечеринке, не правда ли?

– Конечно, помню…

Я кивнула, ожидая такого ответа. И помотала головой, хоть он меня и не видел.

– Этого не было, Андрей Федорович. Вы ошиблись – я никогда не роняла ваш трофей. Он… сам упал с пьедестала, потому что был плохо закреплен. Вы поняли меня? Ничего этого не было – вы подошли и нашли трофей уже лежащим на полу. Никого рядом с ним не было.

К моему беспокойству, Игнатьев молчал. Брови его слегка приподнялись, будто он удивлялся чему-то в своем трансе, лицо заметно покраснело – явно от мозговых усилий.

– Но… тогда… – медленно произнес он, когда я уже начала беспокоиться, – если мой трофей упал сам, как… я смог увидеть твою грудь?