ГЛАВА 1

Корбл

— Все напрасно, голубка и ворон никогда не станут парой, не познают настоящей любви и не снимут проклятье. Мне стоило осознать это пять лет назад. И остановиться…

Корбл поставил свечу в изножье катафалка и бросил прощальный взгляд на жену. Смерть не исказила прекрасных черт ее лица. Казалось, будто девушка спит, убаюканная священнопением и запахом ладана. Лишь неестественная бледность кожи говорила о том, что тонкие веки больше никогда не приподнимутся, а пухлые губы не изогнутся в улыбке.

— Ты попытался, — возразил Райнер, кладя руку на плечо брата. — Это долг каждого из нас.

Корбл обернулся и, не скрывая горечи в голосе, спросил:

— Ты все еще веришь, будто проклятие можно снять? Много веков орден бьется над разгадкой, но все тщетно. Наш род обречен, и это нельзя исправить.

— Магистр не должен произносить подобные речи. Даже в день похорон жены, — упрекнул Райнер.

Укрыл плечи брата белым плащом с вышитым на нем черным с серебряной окантовкой крестом. Подал шлем, украшенный черным пером.

— Проводи эту голубку в последний путь, — посоветовал полным уверенности тоном, кивая в сторону покойной. — Не получилось в этот раз, получится в следующий. Ты молод и полон сил, найти замену не составит труда.

— Следующего раза не будет! — объявил Корбл. Строго глянул на Райнера и предупредил: — Ни я, ни ты, мой верный комтур, ни один из проклятых рыцарей больше не принесет в жертву голубку. Достаточно смертей и мучений. Пора обратиться к наследию отцов-основателей и наложить на себя венец безбрачия.

Брови Райнера удивленно взлетели, недоумение отразилось на аристократичном лице. Песнопения смолкли, все присутствующие на церемонии обратили взгляды на магистра. От его решения зависело их общее будущее.

— Но как быть с теми, кто уже успел обзавестись семьей?.. — спросил Ганс. — Неужели моей Марте придется остаться без мужа, а детям без отца?! Их изгонят из Вороньего лога?

Корбл задумчиво пропустил меж пальцев воронье перо, на секунду прикрыл глаза. Когда же открыл — во взгляде его черных, как сама преисподняя, глаз полыхала решимость.

— Марта ― человек, и в жилах твоих детей слишком мало отравленной крови. И все же за пределами лога им не выжить. Все останется как прежде, но я запрещаю рыцарям выискивать голубок и приводить их сюда обманом.

— Как поступим с сестрой Катерины? — уточнил Райнер. — Ей нужно сообщить…

На секунду мужественное лицо Корбла обрело вдохновленное выражение. Память услужливо развернула перед внутренним взором образ, намертво въевшийся в память. Образ сильной и уверенной женщины, способной идти до конца ради того, во что верит. Такая не сломается перед трудностями, не иссохнет вдали от привычного мира. Но вряд ли сможет исполнить пророчество…

— Я запрещаю! — распорядился Корбл. — Достаточно жертв. Мой приказ ясен?

Рыцари ответили хором, слепо веря каждому слову магистра. И отдавая дань его покойной супруге.

Обряд продолжился. И вот в освещенную пламенем свечей спальню вошла Фреджа, мать Райнера и Корбла. Одна из немногих женщин, что сумела выжить в Вороньем логе. В пышном черном платье и шляпке с вуалью, она напоминала вдовствующую королеву. И пусть недолюбливала невестку при жизни, все же явилась на похороны.

Тонкой, но сильной рукой, затянутой в кружевную перчатку, Фреджа держала хрупкую ладошку внучки. Верена смотрела на подол собственного платья, страшась взглянуть на мать. Девочка с трудом передвигала ноги, и бабушке приходилось практически тащить ее за собой.

Корбл отвлекся от церемонии и попенял матери:

— Напрасно ты привела Верену. Она и без того пережила сильнейший стресс.

Сквозь сеточку вуали глаза Фреджи сверкнули голубыми льдинками.

— Все члены семьи должны присутствовать, так велит устав

Корбл нехотя кивнул и вернулся к обязанностям. Церемония продолжилась.

Магистр ордена «Корвус Девотус» молился за загубленную душу юной супруги и мысленно осыпал проклятиями себя и собственных предков, чья алчность привела к столь трагичным последствиям.

Верена слушала отца и чувствовала, как по щекам катятся слезы. Пальцы бабушки больно стискивали ладонь, оставляя красные отметины. От запахов кружилась голова, но жаловаться девочка не смела. Словно фарфоровая статуэтка, молча стояла с опущенной головой, не находя сил еще раз взглянуть на мать. Слишком горько было. И страшно…

Постепенно боль от сжатых пальчиков стала распространяться по руке. Поднялась до локтя, коснулась плеча и спустилась к груди. Стиснула сердце холодными объятьями.

Верена открыла рот, но из горла не вырвалось ни звука. Только когда девочка стала оседать на пол, сотрясаемая крупной дрожью, бабушка заметила, что с внучкой творится неладное.

— Корбл! — вскричала Фреджа.

Отец бросился к Верене, подхватил на руки и прижал как величайшую драгоценность. Стал укачивать, шепча на ухо утешения. Но ничего поделать не мог, ведь в тот момент и сам испытывал муки.

— Нет, только не она!.. — вскричал, чувствуя, как тело сводит сильнейшая судорога. — Только не моя девочка!..

Шлем с вороньим пером выпал из его рук и покатился к высокому стрельчатому окну. Никто из членов ордена не бросился поднимать реликвию — всем стало не до того.

Над Вороньим логом вошло в зенит ярко-алое солнце.


Валерия

Письмо пришло, когда я перестала ждать. Разбило вдребезги мечты и надежды.

Наша труппа только что успешно дебютировала с постановкой. Мы со Степкой, близким другом и руководителем театра, сидели в гримерной и обсуждали события прошедшего дня. Вечер располагал к отдыху и приятной беседе.

В дверь постучали, и этот звук барабанной дробью отозвался в висках.

— Кто бы это мог быть? — удивилась я, косясь на часы.

Девять вечера — не слишком подходящее время для посетителей. Если только охранник решил обойти территорию.

— Наверное, толпа возбужденных фанатов, — пошутил Степка. — Пришли просить у тебя автограф.

— Несмешно, — буркнула я и поплелась открывать.

На пороге стоял длинный и крепкий, точно фонарный столб, парень в нелепом старомодном фраке. С лицом вытянутым, точно у породистого скакуна. Его ничего не выражающий взгляд мазнул по мне, как по промелькнувшей в рекламе статистке.

— Что вам угодно? — вложив в вопрос как можно больше вежливости, поинтересовалась я. — Билеты продаются до семи, так что…

— Вы Валерия Голубева? — перебил парень.

Я кивнула и прищурилась. Внешний вид визитера не внушал доверия. С таким лицом радостных вестей не приносят.

— Вам письмо.

Он вручил конверт, коротко кивнул и, развернувшись на каблуках, направился к выходу.

Ошарашено глянула на зажатую в руке бумагу, потом снова на курьера.

— Постойте! — окликнула, пока он не скрылся в темном коридоре. — Откуда письмо? От кого?

— Там все сказано, — послышался ответ.

Посыльный ушел быстрее, чем я успела опомниться. Будто куда-то сильно торопился. Или боялся, что налечу с расспросами.

— Что, отказала, и поклонник умчался сломя голову? — хохотнул Степка.

— Это не поклонник, а курьер, — отозвалась я, закрывая дверь. — Принес письмо, но не сказал, от кого.

Села на складной стул и повертела в пальцах конверт. Из плотной, словно потемневшей от времени бумаги. Без адреса, марок и любых других пометок, позволяющих определить отправителя.

— Так открывай же! — не выдержал Степка. — Рассматриваешь так, будто внутри вирус Сибирской язвы. Или выводок тараканов…

— Скажешь тоже… — отмахнулась я.

Надорвала загадочный конверт и вытряхнула на ладонь даже не письмо — коротенькую записку, словно отправитель экономил бумагу. Предчувствие дурного накатило удушливой волной. Руки дрогнули, и записка упала на пол.

Не решаясь поднять, прищурила один глаз и прочла вслух: «Ваша сестра скончалась седьмого июля сего года, сорвавшись со смотровой площадки башни. Похоронена в Вороньем логе согласно традициям. Выражаем соболезнования».

Последнюю строчку произнесла шепотом. В горло словно налили раскаленного железа. Сердце болезненно екнуло, стало трудно дышать, а на глаза навернулись слезы. Как же так?..

— Твоя сестра, вроде бы, выходила замуж, — припомнил Степка. Покосился на записку, в который раз удивляясь моему отличному зрению. — Ты так мало о ней рассказывала. Думал, вы не были близки…

Я покачала головой и сжала пальцами виски, силясь унять тянущую боль. Но ни ее, ни разыгравшееся чувство вины утолить не удалось.

— Катерина была не просто моей сестрой, а двойняшкой и самым близким другом. До тех пор пока не повстречалась с будущим мужем и не уехала в Вороний лог.

— Вороний лог? — переспросил Степка. — Звучит зловеще. Наверняка и выглядит соответственно.

— Не знаю, я этого места в глаза не видела. Когда Катя познакомилась Корблом, мы с ней здорово поругались. Да так, что не общались последние пять лет. А теперь…

Протянула руку, и записка, навсегда изменившая мою жизнь, иссохшим листом легла в ладонь. Нет больше сестренки, единственного родного на земле человека. И я ничего не предприняла, чтобы предотвратить это.

— Не кори себя, — посоветовал Степка. Протянул руку и коснулся моей щеки. — Насколько понял из записки, то был несчастный случай. От этого никто не застрахован. Моя бабка, к примеру, захлебнулась, когда пила любимый брусничный кисель. Глупая смерть…

Я покачала головой и, спрятав лицо в ладонях, прошептала:

— Смерть Кати не была случайностью. Она боялась высоты — до колик в печенках — и ни за что не полезла бы на смотровую площадку башни.

— Думаешь, ее убили? — вздрогнул Степка. — Но кому могла быть выгодна ее смерть? Тем более спустя пять лет после вступления в брак.

Я посмотрела на друга, казавшегося смущенным. Прежде мы редко разговаривали о прошлом. И как он ни пытался сблизиться и стать главным мужчиной в моей жизни, оставался всего лишь руководителем труппы и товарищем. Ни его светлые кудри, ни богатырский рост не производили должного впечатления. После нескольких неудачных романов я перестала интересоваться мужчинами. Работа заменила все. Только на сцене я по-настоящему жила, представляясь той, кем не могла стать в реальности.

Степка все смотрел, явно ожидая откровенности. А мне не хотелось делиться болью ни с кем, даже с близким другом.

— Семья, в которую вступила Катерина, довольно странная, — все же поделилась наблюдениями. — Я бы даже сказала ― пугающая.

Степка придвинулся вместе со стулом, обжег проницательным взглядом небесно-голубых глаз. О, сколько девушек пали жертвой этого василькового сияния. Но только не я.

— Расскажи мне, — попросил Степка. — Ты пришла к нам в труппу, откликнувшись на объявление в газете, и никогда ничего не говорила о прошлом. Мы все ждали, когда привыкнешь, начнешь доверять… Но вторую такую молчунью еще поискать. Может, хотя бы сейчас приподнимешь завесу таинственности и поведаешь свои тайны? Вдруг я смогу чем-то помочь? У меня много знакомых по всей стране…

Я вздохнула и откинулась на спинку стула, не боясь упасть. Даже хлипкая раскладная конструкция выдержит мой небольшой вес. В детстве меня прозвали Худышкой, но мне и в голову не приходило возражать. Да, маленькая и хрупкая на вид, но живучая и выносливая, а это главное.

Катя… Катя ― другое дело. Вот она-то была настоящей красавицей. Пусть у нас одинаковые черты лица, нереально светлые, цвета белой лилии волосы и антрацитовые глаза. Зато фигуры и характеры совершенно разные. Статная, пышущая здоровьем Катерина казалась старше и взрослее меня — вечного ребенка, хотя я и была старше ее на целых два часа. Неудивительно, что едва завидев мою красавицу-сестру, заносчивый аристократ влюбился без памяти. Похитил и увез в родовое поместье. Вот только Катерине не стоило доверять ему заветную тайну…

— Вороний лог находится в пригороде Калининграда, затерян среди вековых деревьев Красного леса. Этого места нет на карте, и туда редко заходят посторонние — только по особой нужде, — рассказала я то, что с придыханием поведала мне Катя после знакомства с будущим мужем. — Там, на руинах замка, ранее принадлежавшего Тевтонскому ордену, стоит госпиталь, принимающий странников и паломников со всего света. Сестра говорила, будто семья ее возлюбленного оказывает безвозмездную помощь всем страждущим, тратя баснословные суммы из фамильной сокровищницы.

Даже эти краткие сведения впечатлили Степку. Глаза его заблестели так, словно он сейчас же готов был отправиться на поиски несметных богатств.

— Если помощь оказывается безвозмездно, то отчего туда редко заходят? — заговорщическим тоном поинтересовался он. — Только не говори, будто за лечение приходится расплачиваться собственными душами?..

— Почти угадал, — хмыкнула я, напуская на друга страху. — По крайней мере, жители близлежащего поселка верят в это. Излеченные редко покидают больницу, чаще оставаясь работать там до конца дней. А те немногие, что возвращаются, становятся непохожими на себя.

— Теперь понимаю, почему ты была против избранника сестры, — посочувствовал Степка. — Не больница, а секта какая-то.

Он поежился, хотя в фургончике было жарко. Да и мне самой стало зябко от новостей и воспоминаний. Узнать о смерти сестры и сдерживаться, страшась ляпнуть лишнее… Но на то я и лучшая актриса театра, чтобы скрывать истинные чувства за положенной по роли маской.

— Эти сведения я раздобыла сама, уже после того, как сестра вышла замуж. Она не верила в сверхъестественное и ничего не боялась. Одурманенная любовью, могла отправиться куда угодно. И выполнить все, что бы ни потребовал от нее муж. А поругались мы не из-за места, а из-за самого предмета ее слепого обожания. Слишком жестким и властным человеком показался мне Корбл.

— А что требовал? — заинтересовался Степка. — Почему не понравился тебе с первого взгляда?

— Слишком суровый. Он не смог бы воплотить мечты Катерины, даже при великом желании, — как можно увереннее произнесла я. — А его поступки говорят сами за себя. Предупредил Катерину, что после свадьбы она не сможет покинуть Вороний лог. И запретил ей общаться с родными и близкими. За все пять лет сестра не написала мне ни единого письма, не позвонила, не приехала в гости. Выйдя замуж, она словно стерла свое имя с лица земли, пропала для мира…

Я бросила тоскливый взгляд на клочок бумаги, зажатый в руке. Всего лишь записка, со скупыми и наверняка неискренними словами сожаления. Без подписи и обратного адреса.

— Они не позволили мне прибыть на похороны, — со злостью произнесла я. — Не дали даже попрощаться.

— Согласен, это немыслимо, — согласился Степка. — И жестоко. Но вдруг у них были причины не приглашать тебя в свое поместье?

Я замялась. Разумеется, подобное приходило мне в голову, и не раз. И все же смириться с ситуацией — значит, признать собственную слабость. Отказаться от сестры, отречься от прошлого. Не могла я так поступить, не имела права…

— Лерочка, что собой? — спросил Степка, заглядывая в глаза. — Ты сейчас выглядишь так, будто на войну собралась. Помнишь, мы ставили сцену по теме битвы за Сталинград? Ты тогда играла медсестру, вытаскивавшую раненых с поля боя… Сейчас у тебя точно такое же выражение лица. И это меня пугает.

— Ты прав, — пришлось согласиться. — Я полна решимости.

— Уж не собираешься ли ты отправиться в Вороний лог? — спросил Степка. Несмотря на многолетний опыт перевоплощений, он не смог скрыть испуга. — Прошу тебя, не делай этого…

Я поднялась, подобрала записку и порвала в клочья.

— Они не отделаются от меня короткой запиской. Не на ту напали. Я поеду туда и выясню все о смерти сестры.

— Ты ненормальная, — отчитал Степка. — Что, если местные правы, и тебе там грозит опасность? Зачем так рисковать, Катерина мертва, ее уже не вернешь. А месть — это удел слабых.

— Я еду не мстить, — отринула я его предположения. — Проститься с сестрой. И… Не знаю, назови предчувствием, но мне нужно туда попасть. Чувствую, что нужна там.

— Кому? — обреченно спросил Степка. Подошел и попытался обнять. — Твое место здесь, ты нужна труппе, зрителям… И мне.

Я сделала шаг назад, уклоняясь от объятий. Вскинула голову и заявила:

— Не знаю, кому, но нужна совершенно точно. Еду, и не уговаривай.

— Ты всегда была упрямой, — вздохнул Степка. Подошел к двери и, прежде чем выйти, посоветовал: — Понимаю, сейчас берут верх эмоции, и ты не можешь рассуждать здраво. Надеюсь, это пройдет. Нет ничего такого, что не сможет вылечить лучший лекарь — время.

— Боюсь, мне не поможет и оно, — произнесла я. — Ты просто не знаешь всех обстоятельств. А если бы знал, то, возможно, никогда не пытался завязать близкие отношения.

— Ты на себя наговариваешь, — улыбнулся Степка. — Я всегда буду твоим другом, ты же знаешь…

— Тогда сделай одну вещь, — попросила я. — Никогда, ни при каких обстоятельствах никому не рассказывай о моей сестре. И обо мне тоже.

Загрузка...