Городская Ромашка

Глава 1

Дождь лил с ночи, не переставая. И, хотя время зажигать фонари еще не подошло, было темно, прохожие выбирали освещенные витринами улицы, спеша домой после трудового дня. Разноцветные зонты плыли над тротуарами, с шелестом проносились автомобили.

Кольцевая улица не считалась престижным местом для проживания – совсем близко к городской стене, а от центра с его развлечениями – далековато. Но девушка, сидевшая в окне седьмого этажа старого дома на Кольцевой, считала, что ей повезло: между зданиями на другой стороне улицы она видела небо. Чаще всего оно было грязно-серым, но вечерами, когда садилось солнце, небо над городской стеной становилось ярко-алым или огненно-рыжим, и, постепенно темнея, меняло оттенки. Солнце уходило за стену раскаленным докрасна кругом, окрашивая закатными лучами клочья облаков. Только сегодня буйства красок было не дождаться: мутные потоки воды поливали улицу, и рассмотреть что-либо за ними казалось невозможным.

Створка окна оставалась открытой, шум дождя наполнял темную комнату. Девушка переменила позу, устраиваясь поудобней. Она сидела на подоконнике, глядя поблескивающими глазами сквозь отражение в стекле, и видела, наверное, не только это хмурое небо, а еще что-то, ведомое ей одной.

Дверь отворилась, полоса света перерезала комнату.

– Не спишь? – послышалось.

– Не сплю, – отозвалась девушка.

– Тогда иди ужинать!

Кухонька, служившая одновременно и прихожей, и гостиной, обходилась без окон. Здесь горели электрические светильники, постоянно с тех пор, как тетушка Полиана с семейством приехала погостить у племянницы. Постоянно с тех пор, как в городском крематории сгорело тело последнего близкого и любимого человека.

– Ну-ка, Машка-Ромашка, кушай быстрее, пока не остыло!

Тетя весело хлопотала на кухне, ее муж и маленький сын устроились на диванчике. Девушка села за стол, взяла ложку.

Вообще-то ее звали Ромашкой. Странное имя очень ей досаждало, потому что легко рифмовалось с чем угодно, чаще обидным. Отец рассказывал, что имя это означает "прекрасный цветок, подобный солнцу", но отец был романтиком, и, порывшись в библиотеках, Ромашка узнала, что назвали ее в честь какого-то сорняка.

Новая мода принесла имена, означавшие названия диковинных цветов, растений и животных, которые редко кто видел даже на картинке. Так бывший одноклассник Ромашки, хулиган и забияка, носил имя Рысь. А лучшую подругу девушки звали Дельфиной. Отец рассказывал, что дельфинами называли прекрасных и очень умных морских существ. Тут он не ошибся – девушка нашла картинку с дельфином, показала подруге, и та пришла в восторг, даже распечатала себе. Всем вокруг достались имена красивые не только по звучанию, но и по значению. Ромашка чувствовала бы себя несправедливо обиженной, если б не знала наверняка – имя для нее выбирала бабушка.

Бабушка Ромашки была почти легендой. Поговаривали, что родилась она не в городе, а на хуторе, да только существовал ли этот таинственный хутор на самом деле – никто толком не знал. Бабушка умерла вскоре после рождения внучки, Ромашка ее совсем не помнила, зато ее сына, своего отца, помнила очень хорошо: невысокий, с добрым лицом и басистым голосом, он был уютным и надежным, и таким непохожим на всех вокруг! Ромашка всегда оставалась папиной дочкой, хотя и сожалела, что природа не наделила ее маминой внешностью.

Мама была очень красивой: высокая и тоненькая, темноволосая, с большими синими глазами. Она часто болела, и только бабушкино лечение помогало ей надолго. Не стало бабушки – и мама слегла. Денег на лечение не хватало, а надежного друга-врача, чтобы, не считаясь с запретами, помогал маме на дому, так и не нашлось. Только болезни не суждено было забрать ее. Все случилось иначе, разом оставив и Ромашку, и ее старшего брата круглыми сиротами.

Девушка послушно, ложка за ложкой, вычерпала жидкий суп. Тетушка Полиана, еще молодая и красивая женщина, с крашенными огненно-красными локонами вокруг доброго лица, поставила перед Ромашкой тарелку с картофельным пюре, минуту назад разведенным из порошка, и присела напротив. Девушка знала, что тетя жалеет ее, дурнушку и неудачницу, все еще не пришедшую в себя от постигшего ее горя, и очень удивляется, потому что ни разу за это время не видела, чтобы Ромашка плакала.

Все слезы девушка выплакала еще тогда, четыре недели назад, в самую страшную ночь – ночь после похорон брата. Сейчас Ромашка знала, что жизнь продолжается, что никакое горе не избавит ее от повседневных забот, которыми она сначала по привычке, а после уже сознательно заполняла свое время. Но только что-то в этой жизни потерялось безвозвратно, а что именно – Ромашка полностью осознала лишь недавно.

Не было цели, не было смысла жить.

Изменилось что-то в ней самой. Тогда, четыре недели назад, она впервые, прослушав сводку новостей, поняла, что каждая цифра криминальной статистики – это чья-то жизнь, и каждый день в городе погибают десятки людей: чьи-то матери, дети, братья, мужья...

Но, хотя Ромашка в последнее время чувствовала себя чужой, не такой, как все, даже особенной, она оставалась во многом похожей на большинство девушек ее возраста, когда зрелые размышления вполне сочетаются с такими, что свойственны скорее ребенку, нежели взрослому человеку. Вот и сегодня в душе засела глухая обида на парней, потешавшихся над ее малым ростом и нескладной фигурой. Поэтому, когда тетя Полиана попыталась подсунуть ей добавки, уговаривая съесть еще хоть немного, Ромашка отказалась, а про себя подумала, что скоро ее начнут дразнить толстухой. Кто ж виноват, что и лицом, и фигурой она пошла не в красавицу-мать?

Глава 2

Ромашка шла знакомой улицей мимо больницы скорой помощи. Раньше девушка недоумевала: почему крест на вывеске зеленый, а не красный? Словно дальтоники рисовали... "Они там не людей лечат, а зеленых человечков, – шутил брат. – Вот и крест зеленый нарисовали, потому что кровь у них не красная, как у людей, а зеленая".

Девушка давно перестала удивляться зеленым крестам, но сегодня давние размышления о дальтониках вновь пришли на ум. И, похоже, не только ей. Человек, который вышел, а вернее – выпал из дверей больницы, тоже с недоумением покосился на вывеску. И устало привалился к перилам крыльца. Выглядел он, мягко говоря, неважно: лицо, наполовину заросшее светлой бородой, покрыто ссадинами и кровоподтеками, волосы обрезаны неаккуратно чуть выше плеч, одежда порвана. Левую руку он прижимал к груди, и под пальцами расплывалось бурое пятно.

Вцепившись в перила, незнакомец стал неуверенно спускаться по ступенькам, и сердце Ромашки болезненно сжалось. Она доподлинно знала, что человека этого не пустят даже на порог. Ведь перестал же доктор приходить к маме, когда в семье закончились деньги! А по незнакомцу видно было, что платить ему нечем. И оказаться он мог кем угодно, даже опасным преступником: к чему, в таком случае, еще и неприятности с полицией? Однако что-то в этом человеке, а может в ней самой, заставило девушку остановиться в двух шагах от крыльца.

Незнакомец опустился на нижнюю ступеньку, поднял голову и еще раз оглянулся на дверь. Потом на вывеску и снова на дверь. На лице его была почти детская обида, искреннее непонимание происходящего. Некоторое время он смотрел перед собой, растерянно моргая, потом заметил подошедшую Ромашку.

– Девушка, – она услышала слабый, срывающийся голос, – скажи, пожалуйста, это больница?

– Больница, – выдохнула Ромашка.

Что произойдет в ближайшие несколько минут, она знала наверняка: сначала из-за белоснежной двери выглянет охранник и настоятельно попросит незнакомца убраться с крыльца и не пачкать ступени, потом вызовут полицию... Неожиданно для самой себя девушка подошла еще ближе.

– Вы сможете встать? Давайте я вам помогу.

Незнакомец удивленно встрепенулся, но от помощи не отказался. Поднялся, поддерживаемый девушкой, оперся о ее плечо. Хорошо, что до дома было недалеко.

– Делайте вид, что вы не больны, что все хорошо, – бубнила Ромашка по дороге. – Вы же не хотите попасть в тюрьму, правда?

Девушка сочла поистине чудом то, что удалось беспрепятственно добраться до подъезда и войти в квартиру. Закрыв за собой дверь, она усадила незнакомца на диван и запоздало подумала, что поступает опрометчиво, приводя чужого человека с внешностью бродяги домой... Но, взявшись помочь, отступиться уже не могла.

– Покажите, что у вас там...

Под старой вязаной кофтой с чужого плеча на нем была полотняная рубаха. Отодвинув пропитанную кровью ткань, Ромашка поняла, что дело серьезно.

– Подождите минутку. У меня подруга – медсестра, я ей позвоню.

Дельфина влетела в распахнувшуюся дверь и тут же уперлась взглядом в незнакомца.

– Где ты его подобрала?

– На улице. Он пытался в больницу зайти.

– А-а-а...

По мнению Дельфины, подруга зря притащила в дом не пойми кого. Но минуту спустя они с Ромашкой уже помогали раненому лечь на стол – теперь он был всего лишь пациентом, а молодая медсестра почувствовала себя настоящим врачом и быстро освоилась в этой роли.

Рану промыли, и теперь на отощавшем теле был хорошо виден разрез с левой стороны груди, пониже сердца. "Похоже, не глубокий", – сказала Дельфина. Когда пришло время зашивать рану, медсестра предупредила своего пациента, что обезболивающего у нее нет. Тот едва заметно кивнул и вцепился пальцами в край столешницы.

– Удивляюсь я тебе, подруга! – шепотом сказала Дельфина, когда дело было сделано, и незнакомец, как следует перевязанный, лежал на столе с закрытыми глазами, приходя в себя. – Притащила домой неизвестно кого! Да разве так можно? А вдруг это какой-нибудь преступник?

Ромашка пожала плечами. Она и сама не могла объяснить, почему поступила именно так, почему не прошла мимо. Почему не только сама решилась на риск, но и вынудила единственную подругу рисковать карьерой, оказывая помощь непонятно кому в неположенном месте, без разрешения начальства.

На улице завыла сирена.

– Этого следовало ждать, – голос Дельфины дрогнул.

Незнакомец обернулся, и Ромашка поняла, почему не побоялась привести его домой: в смотревших на нее светло-серых глазах было нечто такое, что сразу вызывало доверие. И сочувствие.

Он с трудом поднялся и сел. Девушки запоздало подскочили к нему, когда раненый уже пытался встать на ноги.

– Вы еще слишком слабы, – неуверенно произнесла Дельфина. Она-то прекрасно понимала, что для ее пациента сейчас лучшее – уносить ноги. Даже если он действительно не преступник.

– Ничего, я как-нибудь... Не хочу, чтобы у вас были неприятности из-за меня.

Глава 3

Зима в этом году не отличалась от всех прошлых зим, которые Ромашка могла вспомнить. Изредка лужи на тротуарах подергивались тонкой корочкой льда, а однажды, когда было совсем холодно, Ромашка увидела на замерзшей луже удивительный узор. К полудню узор растаял, но девушка долго вспоминала ледяную картинку, на которой переплетались ветви невиданных растений, нарисованных морозом. Очень похожие растения Ромашка видела как-то на картинах.

На картинах вообще можно было увидеть много невероятного: высокие горы с белоснежными вершинами, таинственные лесные озера, необъятные просторы моря... Как городская жительница, Ромашка сочла бы их плодом фантазии художника, если б не знала доподлинно: все это где-то существует. Ведь ходили же слухи о таинственном хуторе, где живут люди, совсем не похожие на городских! А где еще мог находиться этот хутор, если не в лесу, как на старинной картине? "Когда-нибудь я уйду из города и увижу все это своими глазами", – говорила себе Ромашка, понимая, что, скорее всего, путешествие за стену так и останется ее несбывшейся мечтой.

С серого неба снова посыпались холодные капли. "А когда-то вместо дождя зимой был снег", – вздохнула Ромашка, раскладывая старый зонт. Она как раз проходила мимо крыльца больницы, той самой, с зеленым крестом на вывеске...

Благодаря удачной выдумке Дельфины – подруга сказала, что незнакомец им угрожал оружием – для девушек все закончилось благополучно. Им поверили. Долго расспрашивали, как выглядел тот человек, какие особые приметы, и подруги не врали, понимая, что их показания будут сопоставлены со словами соседей.

Тускло блестящие под дождем ступени вели к белоснежным дверям, по обе стороны от которых – ряды окон, плотно закрытых белыми жалюзи. Здание больницы всегда казалось Ромашке неприветливым. "И ведь странно, – думала она, – если бы тот человек не удивился, что его не впустили в больницу, я бы и сейчас думала, что все происходит так, как должно".

Из раздумий ее вывел негромкий оклик:

– Ромашка!

Парня, стоявшего в нескольких шагах от нее, девушка узнала не сразу. Рысь был ее одноклассником все двенадцать лет, но Ромашка не водила с ним дружбы – Рысь постоянно ее дразнил. Но сейчас парень будто был рад нечаянной встрече.

– Здравствуй, Рысь.

– Узнала? – он засмеялся. – А ты совсем не изменилась со школы!.. Как дела? Где работаешь?

– Учусь.

– Ого! – Рысь присвистнул. – Вот это да! Ну, я всегда знал, что ты умная! Еще бы, училась лучше всех!..

– А ты как?

Ромашка спросила не столько из интереса, сколько желая прекратить поток восхищений, а, возможно, и вопросов, отвечать на которые не хотелось.

– Работаю, – сказал Рысь. – Угадай, где!

Она пожала плечами, и одноклассник сообщил гордо:

– В музее!

– Да ладно! – удивилась Ромашка, вспомнив большое серое здание, уходящее, как говорили, еще и на много этажей под землю. – А кем?

– Вообще-то сторожем, – Рысь немного смутился. – Только я работаю днем. Хожу по залу, смотрю, чтобы никто ничего не трогал.

– Трудно, наверное, – хмыкнула девушка. Она почти каждый год ходила в музей посмотреть на картины, а потому знала: многие посетители не понимали, что выставленные в залах предметы бесценны, и смотрителям приходится внимательно следить, чтобы кто-нибудь не отколупнул кусочек от шедевра или не попортил его маркером.

– Не трудно, людей ходит все меньше и меньше, – парень умолк на минуту, задумчиво посмотрел на Ромашку. – Знаешь, я вот увидел тебя и понял, кого они мне напоминают...

Девушка так удивилась, что даже забыла спросить, кто это – "они".

– Слушай, – снова заговорил Рысь, – у нас открыли новую выставку. Недавно, всего месяц назад. Хочешь посмотреть?

– А что там? – поинтересовалась девушка, хотя про себя тут же решила, что пойдет.

– Не скажу, пусть это будет сюрпризом. Когда ты сможешь?

– Давай послезавтра.

– Давай! – обрадовался Рысь. – Я, правда, не смогу тебя встретить у входа... Ты сразу спускайся на этаж ниже и от лифта иди налево. Там, в самом конце коридора, будет поворот. Найдешь?

– Конечно.

– Ну, тогда договорились! Только ты обязательно приходи.

В назначенный день Ромашка встала рано и была у входа уже к моменту открытия. Сказать, что Рысь ее заинтриговал, значило бы не сказать ничего. Мало того, что ей обещали показать нечто особенное, так кто обещал – тот самый хулиган, так досаждавший ей в школе! А еще девушка предвкушала прогулку полюбившимися с детства залами с чудесными картинами. Чудесными потому, что на каждой из них было изображено какое-то чудо: снег, искрящийся под лучами восходящего солнца, бурный поток воды, низвергающийся со скал в ущелье, пушистые медвежата в светлом сосновом бору...

Глава 4

Как же болела голова! Боль была первым, что почувствовала Ромашка, когда сознание вернулось к ней. И тут же пришел страх: девушка не знала, что с ней произошло и где она находится. Рядом послышался негромкий звук, словно хлюпнула вода, и Ромашка решилась открыть глаза.

Будто налитые свинцом веки поднялись с трудом. Перед взглядом все расплывалось, девушка увидела склоненную над нею фигуру, но кто это – рассмотреть не могла. Голова болела пуще прежнего, глаза щипало от подступающих слез.

– Болит?

Голос был мужской. Ромашка заморгала, пытаясь смахнуть слезы, и разглядела занесенную над собой руку...

Неизвестно, что они сделали с Рысем, а вот ее, видно, решили привести в чувство только затем, чтобы мучить дальше. Ромашка вскрикнула, попыталась отползти, но сил не хватило, и девушка замерла, выставив ладони перед лицом, ожидая удара.

Силуэт перед нею тоже замер, и когда Ромашке удалось сфокусировать зрение, она увидела незнакомое лицо, с которого удивленно смотрели большие светло-серые глаза.

– Ты что? – человек наклонил голову набок. – Ты меня боишься?

Он снова протянул к ней руку, девушка дернулась и зажмурилась, а в следующий миг почувствовала, как на лоб ей легло что-то мокрое. От смоченной водой ткани поползли по вискам холодные капли.

Компресс приятно охлаждал кожу, смягчая боль, от которой минуту назад хотелось плакать. Еще не веря, что ей не причинят вреда, Ромашка снова открыла глаза. Человек смотрел на нее, чуть хмурясь. Потом неуверенно улыбнулся:

– Ты меня не узнала.

"Не узнала? Почему я должна была его узнать?"

На вид он был если и не ровесником самой Ромашки, то ненамного ее старше. Девушка могла бы поклясться, что не знает этого человека, если бы не его глаза...

– А вот я тебя сразу узнал, Ромашка.

Сил удивляться не было. Да и сейчас девушку волновало другое.

– Где они?.. – через силу произнесла Ромашка.

– Не бойся. Здесь никого больше нет.

Но девушку подобный ответ не устраивал.

– Где те... которые...

Он пожал плечами:

– Не знаю. Наверное, уже пришли в себя и разошлись по домам. Ты помолчи лучше.

– А где Рысь?

И снова пожатие плеч:

– Не знаю. Извини.

Девушка вздохнула и попыталась оглядеться. Бетонные стены уходили вверх и смыкались над головой. Вдоль трех стен стояли картонные коробки рядами до потолка, две старые табуретки, столик и укрытое покрывалом кресло – видимо, принесенные со свалки. У четвертой стены располагался диванчик, на котором Ромашка и лежала.

– А... где мы?

– Под землей. Под городом.

– Под городом? – испугалась Ромашка.

– Не бойся. Здесь неопасно. Во всяком случае, не опасней, чем наверху.

Наверное, Ромашка просто устала бояться, поэтому – поверила. Сквозь непрекращающийся шум в ушах она слышала отдаленный гул: возможно, где-то рядом проходила ветка метро. Пальцы незнакомца коснулись ее лба, подхватив высохший платок. Снова тихо плеснула вода.

– Кто ты? – спросила Ромашка.

Теперь, глядя в светло-серые глаза, девушка уже твердо знала, что видела их раньше. Но вот когда?

– Понимаю, – незнакомец потрогал подбородок, невесело улыбнулся, – с бородой я выглядел иначе...

И вот тут-то Ромашка его узнала: ну конечно! Тот самый человек, которого не впустили в больницу, и которому Дельфина зашивала рану прямо у Ромашки в квартире! Теперь девушка всматривалась в черты его лица и понемногу находила сходство с тем, изможденным и посеревшим, заросшим светлой бородой.

– Хорошо, что тебя не поймали, – прошептала она.

Незнакомец снова положил ей на лоб мокрый платок. Принимать помощь от постороннего мужчины было неловко, но компресс помогал, боль уходила, и девушка почувствовала себя уверенней.

– Как же ты ушел от них? Ты ведь был ранен.

– Да как... Через крышу. Сначала на вашу выбрался, а там – на соседнюю. Так и ушел.

Ромашка представила себе человека, с только что зашитой раной скачущего по крышам, недоверчиво нахмурилась. Собеседник угадал ее мысли:

– Твоя подруга хорошо зашила. Не разошлось.

– И все же не представляю, как ты смог от них сбежать?

– Смог. Очень уж не хотелось попасть к ним снова.

Ромашка уже приоткрыла рот для нового вопроса, но незнакомец приложил палец к губам.

– Тихо, тихо... Закрой глаза и не разговаривай. Ты очень сильно ударилась, как бы сотрясения не было.

Девушка послушно закрыла глаза. И вздохнула – в наступившей тишине сложно было отвлечься от ноющей боли в затылке. Ромашка хотела спросить незнакомца: как он оказался в полиции? А, может, он сидел в тюрьме? Нет, девушку это не напугало бы. Брат говорил, что в некоторых тюрьмах собирают самое интеллигентное общество, и точно так же в больницах для душевнобольных зачастую можно встретить людей вполне здравомыслящих.

Глава 5

Желание снова посетить в музей пришло спонтанно. Ромашка не без труда уговорила Дельфину составить ей компанию. Около двенадцати часов дня подруги купили по билету и вошли в просторный холл первого этажа. Экскурсовода им не требовалось – Ромашка знала все, что рассказывали посетителям, даже больше. Дельфина же была здесь впервые. Вернее, в детстве родители приводили ее сюда, но это было давно и совершенно не запомнилось.

Предвкушая, как будет показывать Дельфине сначала море, а потом статуи, Ромашка повела подругу через холл к лифту. Кабинка опустилась на минус первый этаж, двери бесшумно разъехались. Ромашка вышла первой и замерла – моря не было.

То есть были картины на боковых стенах, но самого главного – огромного, во всю стену, моря – не было. Табличка на стене гласила: "картина на реставрации". Девушка в растерянности перечитывала эту надпись, но вот рядом послышался приглушенный возглас Дельфины:

– Какая красота!

Ромашка повернулась к подруге. Та рассматривала ясное море с белыми крыльями парусов над водой.

– Ты знаешь, – сказала Дельфина, – я ведь его тоже никогда не видела...

День был пасмурный, дождливый, и статуи, так поразившие Ромашку, смотрелись в электрическом освещении совершенно иначе, но Дельфина заинтересовалась и долго ходила от одной фигуры к другой.

– Мужчины красивые, – заключила она. – Странные, но красивые. Такие... мужественные, что ли? Если бы вот этого, – она указала на мраморную фигуру обнаженного спортсмена, – сделать повыше ростом и оживить, да еще дать ему не самый скверный характер, я бы не отказалась стать его девушкой!

– А женщины тоже странные, – задумчиво продолжила Дельфина. – Я не знаю, можно ли назвать их красивыми... Но они такие другие!

Оглядевшись, Ромашка увидела незнакомого смотрителя. "Может, Рысь дежурит в другом зале?" – подумала она. Стоило порадоваться такому стечению обстоятельств, но девушка отчего-то тревожилась.

Подруги ходили по этажам до тех пор, когда голос в динамиках, прервав негромкую музыку, не объявил об окончании рабочего дня. Рыся они так и не встретили.

– Ты знаешь, недавно нас всем потоком водили в музей современного искусства, – сказала Дельфина, когда вышли на Кольцевую. – Мне там не понравилось.

– Мне кажется, – задумчиво произнесла Ромашка, – что в тех картинах и статуях, которые создали после Каменного Дождя, не хватает чего-то очень важного.

Вечером Ромашка сидела у окна, смотрела на полоску неба над стеной и гадала, появятся ли сегодня звезды. К вечеру небо прояснилось и стало приятного синего цвета. Конечно, не везде над городом, а только над стеной. Вдруг тишину прорезал громкий крик: кто-то кричал так же, как недавно, в темном проулке, кричала сама Ромашка. Девушка замерла, прислушиваясь, но теперь на улице было тихо. "А вдруг Мирослав там? Вмешается еще, с него станется", – подумала девушка, и тут же отругала себя: если бы чужак не вмешался, что стало бы с нею в ту ночь?

Ромашка вышла в гостиную. Свет включился автоматически. Пульт от телевизора валялся на диване, девушка, подхватив его, нажала кнопку наугад. Засветился экран на стене: молодая дикторша рассказывала что-то о политике, об экономике, и Ромашка слушала, не вникая, но тут на экране появилось здание музея, а потом большой холл, картины на стенах... в кадр попала табличка "картина на реставрации", и девушка прислушалась.

А минуту спустя в квартире Дельфины запиликал телефон.

– Привет, это я! – донесся из динамика взволнованный голос Ромашки. – Слушай, мне срочно нужно найти Рыся. Ты не знаешь, у кого из наших можно узнать телефон или адрес?

Рысь жил в высотном доме на одной из улиц, что лучиками расходились от центра города к окраинам, упираясь в Кольцевую. В квартире, которую он делил с родителями и братом, почти всегда было холодно и немного сыро. Зато, кроме кухни-гостиной, здесь было еще две комнаты, и в каждой из них – по окну. Платить за такое жилье приходилось немало, но родители решили, что лучше будут экономить, чем переберутся в однокомнатную. Экономить приходилось на всем, но ради привольной жизни в двух комнатах семья готова была терпеть неудобства.

В прошлом году случилось несчастье: отец Рыся заболел, отравился испарениями на химзаводе. Он почти не вставал с постели, и с завода его уволили. Теперь мать и старший брат работали с утра до ночи, Рысь поначалу тоже работал, но платили ему мало, и парень решил найти другой способ раздобыть денег.

В один из первых весенних дней Рысь пришел домой под утро, вымотанный и уставший, разминувшись с матерью и братом всего на две минуты. Не позарившись на оставшуюся с вечера лапшу, повалился на диван.

Трель дверного звонка долго не могла разбудить его, Рысь ворочался, не понимая, во сне ли он это слышит или наяву, а потом испуганно вскочил. На цыпочках прокравшись в прихожую, Рысь посмотрел в глазок, отпер замки и зло рванул дверь на себя.

– Ты! Чего ты пришла?

– Хочешь, чтоб я ответила на твой вопрос прямо сейчас? – спросила Ромашка. – Хорошо. Я знаю, что ты украл из музея картину и продал...

Глава 6

Первый ясный день после недель дождя был так прекрасен, что даже вечером, когда солнце спряталось за темными громадами домов, хорошее настроение не покинуло Ромашку. Девушка беспечно задержалась в университете, а после отправилась домой пешком. Сегодня все плохое ускользало от ее взгляда – не видать было ни сгущающихся теней под арками, ни мусорных куч, ни озабоченных лиц прохожих. То, что Ромашка, находясь в таком мечтательно-рассеянном состоянии, благополучно дошла почти до Кольцевой, можно было назвать чудом, но это оказались не все чудеса, которыми собирался удивить ее сегодняшний день.

– Здравствуй, Ромашка. Поздно ты нынче.

Ромашка обернулась, и сердце кувыркнулось от радости. А она-то почти перестала надеяться на встречу! У нее даже не нашлось слов, чтобы поприветствовать Мирослава, так неожиданно появившегося и спокойно идущего рядом с нею широкими, уверенными шагами.

– Вечером у вас небезопасно, – сказал он, словно сообщил не абы какую новость, и добавил: – За тобой парень идет. Мне он не понравился – глаза нехорошие. Ростом с меня, волосы темные, кучерявые.

– Не знаю, – прошептала Ромашка. – Наверное, Рысь.

– А что ему нужно? Как думаешь?

– Не знаю...

– Вот и я не знаю. Но глаза у него нехорошие. Кабы не обидел.

Вспыхнули фонари. Тени под арками и в проулках теперь казались еще резче, еще чернее, но Ромашка, вопреки обыкновению, не бросала на них опасливые взгляды. Она глядела в лицо спутника, а когда серые глаза из-под нахмуренных бровей посмотрели в ее сторону, смутилась.

– Все-таки лучше выяснить, что ему от тебя нужно. Если сейчас не узнаем – и в другой раз за тобой увяжется. – Они свернули за угол, Мирослав остановился. – Постой здесь и подожди, пока он подойдет.

– Как это? – не поняла Ромашка.

– Не бойся. Я здесь буду, совсем рядом.

Он отступил в тень, что тут же сделало его невидимым, а Ромашка осталась стоять посреди тротуара, поджидая, пока из-за поворота выйдет Рысь. И действительно: парень вскоре показался на улице и оторопело замер, увидев, что Ромашка его ждет. Деваться было некуда, Рысь направился к ней.

– Ты зачем за мной шел? – спросила девушка, когда Рысь остановился в двух шагах от нее.

Рысь молчал. Ромашке казалось, он хочет что-то сказать, но не может решиться. Парень, однако, недолго колебался. Он сунул ладонь под куртку и... закрыв глаза, мягко осел на руки вставшего за его спиной Мирослава. Из разжавшихся пальцев Рыся выпал нож и, блеснув лезвием, звякнул об асфальт.

Они сидели в тени, под аркой, прохожие, спеша по улице, не замечали их. Глаза Ромашки понемногу привыкали к темноте, и она смутно различала хмурое лицо Мирослава, а также неподвижно лежащего с закрытыми глазами Рыся, и у нее никак не укладывалось в голове, что Рысь, бывший одноклассник и несостоявшийся ухажер, только что собирался ее убить.

Мирослав объяснил, что парень спит, и молча ждал, пока девушка придет в себя, думая о чем-то своем.

– Не понимаю, как же так...

– А мне казалось, я один здесь чего-то не понимаю, – хмыкнул ее спаситель.

Девушка поежилась, Мирослав снял куртку и протянул ей.

– Нет-нет, – поспешно отказалась Ромашка. – Это не от холода.

– А отчего же?

– От страха, наверное. Пожалуйста, надень куртку. Сейчас ведь холодно, и... и мне как-то неловко.

– В вашем городе не бывает по-настоящему холодно, – возразил Мирослав и накинул куртку Ромашке на плечи. – Согреешься – отдашь.

Смущенная и согретая не столько старой курточкой, сколько позабытым уже ощущением заботы, девушка тихо поблагодарила и какое-то время сидела, наслаждаясь теплом. Потом взгляд ее упал на все еще неподвижного Рыся.

– Это, наверное, потому, что я узнала о краже, – сказала Ромашка. – У нас из музея украли картину. Рысь в этом участвовал, а я об этом узнала. Поэтому Рысь и решил меня убить, чтобы не выдала.

– Интересно, кому и зачем могло понадобиться красть картину? – пробормотал Мирослав.

Ромашка даже рассердилась: как можно быть таким непонятливым?

– Она же дорогая!

Мирослав смотрел на нее с недоумением.

– Она очень дорогая! За нее дадут кучу денег! Ну как ты не понимаешь? Какой-нибудь богач ее купит и повесит у себя дома или где-нибудь еще, я не знаю...

Услышав тихий смех, девушка растерянно умолкла.

– Прости меня, Ромашка, – сказал Мирослав, решив, что она обиделась. – Я не над тобой смеюсь... Видишь ли, я изучал психологию людей, живущих в обществе, подобном вашему, но не думал, что эти познания так сложно применять на практике.

– Значит, вы еще и специальную психологию про нас придумали? Ну-ну...

Глава 7

А жизнь текла своим чередом. Дни стали теплее и ярче, прохожие сбросили куртки и все чаще забывали дома зонты. Лужи наконец-то высохли, вечерами темнело позже, и можно было дольше гулять, чаще ходить пешком, не торопясь домой.

Сколько раз во время таких прогулок Ромашка намеревалась свернуть с Музейной, пройти квартала четыре до старого дома, ничем не примечательного в ряду точно таких же домов, пробраться в подъезд, постучать в подвальную дверь... Но всякий раз одергивала себя, понимая, что из-за глупой прихоти может навлечь беду на человека, не раз спасшего ей жизнь.

Весна подходила к концу, в центральном парке зацвели вишни – хилые, с редкими ветвями, такие тонкие, что Ромашка могла бы обхватить ладонями ствол. Но в эту пору они казались девушке самым прекрасным, что может быть на свете. Стоя у столба на аллее центрального парка, Ромашка долго смотрела на них и принюхивалась, угадывая в невероятном сплетении запахов тонкую нить цветочного аромата. Дельфина со своим новым парнем по имени Кит каталась на аттракционе. Они предлагали и Ромашке, но та отказалась. Понаблюдав немного, как кружатся и переворачиваются вверх ногами Дельфина, Кит и еще человек двенадцать счастливцев, нашедших деньги на билет, Ромашка отошла в сторону и замерла, глядя на цветущие ветви.

Со стороны ее поведение казалось странным: никто не приходил в парк лишь затем, чтобы поглазеть на деревья. Люди вообще редко смотрели вверх, куда чаще – под ноги, но девушка не думала об этом. Ей хотелось прикрыть глаза, только этого делать не следовало: мигом обворуют либо прицепится кто-нибудь, поэтому Ромашка смотрела и смотрела вверх, лишь изредка поглядывая по сторонам. Когда рядом с нею остановился кто-то и тоже прислонился к столбу, девушка ощутила досаду: ее символическое уединение было прервано.

– Здравствуй, Ромашка.

Ноги вдруг стали ватными: вот уж поистине, когда она и не думала, не гадала о встрече... Ромашка медленно повернула голову.

Мирослав, щурясь, смотрел на нее, лицо было бледным, щеки ввалились, резче обозначив скулы. На лбу, у переносицы, залегла глубокая морщина, которой Ромашка не помнила. В остальном же он не изменился: глаза все те же, все так же собраны ремешком на затылке гладкие, светло-русые волосы. Ромашка разглядывала его, смущаясь и опасаясь хоть на мгновение отвести взгляд: кто знает, может, это всего лишь мираж, который, только она моргнет, исчезнет? Но все сомнения в реальности происходящего рассеялись, когда сильные пальцы сжали ее ладонь.

– Пойдем. Я знаю тут место...

Как они шли – Ромашка не помнила. По дороге она позвонила Дельфине, предупредив, чтоб ее не ждали. Потом была какая-то улица, дверь дома, подъезд, лифт, скрип решетчатой двери... Все это время Ромашка боялась выпустить ладонь Мирослав и потерять его посреди городской суеты. В лифте она стояла рядом с ним напряженная, словно натянутая струна, а стоило им оказаться наверху, в высоком чердаке, где жутко скрипели и гудели механизмы лифтов, вдруг почувствовала слабость в ногах.

– Здесь никого нет, – начал Мирослав, – и можно спокойно поговорить. Ты знаешь, Ромашка... Ромашка? Ты что, плачешь?

Девушка хотела возразить, но слова застряли в горле. Она действительно плакала, улыбаясь сквозь слезы.

Устроились на ступеньке перед выходом на крышу. Ромашка успокоилась, но, глядя на Мирослава, не в силах была сдержать улыбку.

– Ты знаешь, Ромашка, – рассказывал тем временем Мирослав, – у вас есть люди, которые хотят сделать подкоп под стеной. Я узнал об этом случайно и все пытаюсь их найти. Пока безуспешно, к сожалению.

– Ты им помочь хочешь? – спросила девушка.

– Нет. Отговорить.

– Отговорить? Почему?

– Потому что ничего у них не выйдет.

– Почему же обязательно не выйдет? – Ромашка даже обиделась за неизвестных заговорщиков. – Я понимаю, что мы кажемся тебе странными, но не тупыми же?

Сказала и поняла, что зря вспылила. Мирослав не обиделся.

– Смотри, – Он пальцем начертил на верхней ступеньке, покрытой слоем пыли, круг, а внутри него – еще один. – Вот ваш город, а вот ров у подножья стены. Он довольно глубокий, и вместо воды в нем ядовитая смесь. И еще: стена очень толстая, без техники ее не пройти, а с техникой – охрана заметит... Стена уходит глубоко под землю и упирается в скалу, так что затея с подкопом обречена. Можно, конечно, взорвать участок стены, но, опять же, ров, а за ним – километров восемь мертвой земли.

Мирослав очертил свой рисунок еще одним кругом, и края этого круга не поместились на ступеньке.

– В жаркие дни над мертвой землей поднимаются ядовитые испарения, а сейчас уже почти лето. Воздух там плохой, долго не продержаться, особенно на бегу. Разве что в противогазе... А ловить беглецов будут те, кто оснащен гораздо лучше. Так что уйти им не дадут. Поймают и, наверное, в тюрьму посадят.

"А скорее – расстреляют на месте", – додумала Ромашка.

– Но они ведь не могут вообще не знать, что их ждет за стеной! – возразила она вслух. – Наверное, уже увидели с какой-нибудь крыши, что там пустыня, или...

Глава 8

– Этого не может быть!

С такой мыслью Ромашка засыпала и просыпалась уже несколько дней. От Мирослава не было вестей, но девушка знала, что его не нашли – в каждом выпуске новостей показывали его фото-робот, а позже – снимок, сделанный при аресте почти год назад.

– Он не мог, он не убийца! – убеждала себя девушка всякий раз, когда видела его лицо на экране.

Через день к списку злодеяний чужака прибавили еще четыре убийства, а потом еще два. Об опасном преступнике говорили даже в университете, куда Ромашка зашла обсудить с преподавателем дипломный проект. Неизвестный человек, фото которого сутками показывали по телевизору, внушал страх горожанам, но, когда в присутствии девушки коллеги принялись обсуждать последние новости, ее руководитель только посмеялся.

– Не знаю, кто на самом деле этот человек, – сказал он после Ромашке, – но, думаю, несомненно, положительный! Множество преступлений происходит каждый день, и не об одном из них не говорят на всех каналах. А ведь сколько достойных людей гибнет просто по дороге домой! Вспомнить хотя бы нашего декана – замечательнейший был человек! – пожилой преподаватель вздохнул. – Неспроста это все, неспроста...

По дороге домой Ромашка едва не столкнулась с Рысем. Парень брел, опустив голову, и заметил ее не сразу. Видимо, встрече Рысь обрадовался не более Ромашки – едва дойдя до перехода, парень перебрался на другую сторону улицы.

Было еще светло, когда Ромашка вернулась домой и набрала номер Дельфины.

– Я в метро! – Дельфина говорила громко, перекрикивая шум в вагоне. – Ты знаешь, Кит пригласил меня сегодня в ресторан. Было так хорошо! Жаль только, что у него дела вечером, и он не смог задержаться дольше.

– Так ты домой едешь?

– Да, еду. А хочешь, я к тебе зайду?

– Ты же, наверное, устала...

– Ничего я не устала! Но если ты не хочешь меня видеть или занята...

Кажется, подруга обиделась. Ромашка ответила, что занята, и они попрощались. Погода стояла ясная, и вскоре небо над стеной должно было расцвести закатом, но Ромашка ушла в гостиную, включила телевизор. Нашла новости и ждала: покажут или нет фотографию Мирослава? Если да, значит, он все еще на свободе...

Зазвонил телефон.

– Ромашка, хоть ты и бука, но все-таки я к тебе зайду! У меня такое настроение, такое настроение, что я просто обязана поделиться с тобой! Ты слышишь?

Представив, как откроет дверь и впустит Дельфину, как они вместе будут сидеть на диванчике и болтать, Ромашка почувствовала себя почти счастливой.

– Прости меня, я действительно бука, – улыбнулась она, отключая звук телевизора. – Конечно, приходи!

– Я уже вышла из метро и иду к тебе, – сообщила Дельфина. – Ждешь?

"Жду", – хотела ответить Ромашка, но не успела. В уши ударил громкий, высокий звук. В то же время эхо разнесло по улице отголосок женского крика.

– Дельфина! – заорала Ромашка, но в наушниках слышалось только шипение и треск – то ли помехи, то ли, как обычно, отошли контакты.

То ли телефон Дельфины больше не работал.

Ближайшая станция метро находилась на перекрестке Кольцевой и Музейной. Ромашка бежала по улице, заглядывая в каждую арку, в каждый проулок.

– Дельфина!

Ответа не было.

Сумерки сгущались, но тени еще не стали непроглядными и густыми, как ночью. Ромашка была уже недалеко от Музейной, когда заметила в проулке темные фигуры – пять, семь... Она замерла, не зная, что предпринять, но слуха достиг приглушенный вскрик, и Ромашка узнала голос Дельфины. Отбросив и страх, и сомнения, девушка истошно завопила и бросилась на помощь.

Ее вопль привел в замешательство тех, кто скрывался в тени. Ромашка даже успела ударить кого-то, а когда ее швырнули на асфальт – вскочила и снова ринулась в бой. Словно маленький хищный зверь, она раз за разом бросалась на бандитов, не чувствуя боли, потому что где-то рядом кричала и вырывалась Дельфина.

Сообразив, что отмахнуться от нее получится, Ромашку подхватили под мышки. Ноги девушки оторвались от земли, и Ромашка увидела лицо Дельфины... Но подругу тут же заслонили рослые головорезы, и девушка поняла, что пропала. Что они обе – и она, и Дельфина – останутся сегодня ночью лежать в темном проулке, глядя стекленеющими глазами в ночное беззвездное небо. Что на следующий день к уголовной статистике прибавятся еще две единички. Поняла и закричала еще громче, черпая силы из той самой последней надежды, что, как водится, умирает только вместе с человеком.

Из-за собственного крика она не услышала приближающийся топот. Ее вдруг отпустили, Ромашка упала на асфальт, а бандиты словно разлетелись в стороны. Девушка ни мгновения не сомневалась, кто пришел ей на помощь, но сейчас не думала об этом. Прямо перед ней, возле кучи картонных ящиков у мусорного бака, лежала Дельфина: тоненькая, длинноногая, в изящных босоножках на высоком каблуке и нарядном летнем платье. Платье было разорвано на груди, и по светлой ткани расползалось темное пятно.