Господин

Глава 1.

Низенький толстый бородатый мужичок с блестящей лысиной в расшитых золотом одеждах внимательно осматривал меня, презрительно кривя губы. Он активно переговаривался с высоким худым молодым человеком, одетым во все черное. У него было такое страшное лицо, что его невозможно описать словами. Скажу лишь, что такого ледяного холода и одновременно адской бездны, как в его черных глазах, я не видала никогда. Даже мерзкий толстячок со своими толстыми блестящими губами и кривыми желтыми зубами пугал меня меньше, чем этот юноша, в выражении лица которого я не могла разглядеть ни одного человеческого чувства, как ни силилась. Я не понимала, о чем они говорят на своем - я даже не знала, на каком - кудахчущем языке, но было ясно, что толстячок недоволен, а парень равнодушен к его недовольству, а возможно, и ко всему на свете, кроме, наверное, какой-нибудь иссушающей его черной страсти к деньгам или убийствам...
Впрочем, меня тоже не слишком занимала злость толстячка. Намного больше я беспокоилась о том, когда смогу покинуть это место и вернуться домой, и где мой жених Петя... Мы с ним совершали кругосветное путешествие на роскошном теплоходе "Маурицио", когда посреди водной глади океана, через несколько часов после отплытия из N, началась вдруг паника, стрельба, крики... Петя пытался спрятать меня, а когда нас нашли - заслонить своей спиной, но ОНИ были вооружены... Нелепо одетые, смуглые и черноволосые люди в масках. Нас с Петей оторвали друг от друга и потащили в разных направлениях. Я билась и кричала, за что получила крепкий удар ладонью в затылок. Второй конвоир от неожиданности не смог меня удержать, я ударилась об стену узкого корабельного коридора, и свет померк. Это был последний раз, когда я видела свего жениха.
Очнулась я уже в компании молодых девушек и женщин - моих товарок по несчастью. Нас заперли в большой каюте класса люкс и тщательно караулили.
- Что происходит? - спросила я у печальной рыженькой соседки по дивану, когда немного пришла в себя.
- Теплоход захватили террористы, - тихо ответила она, даже не взглянув на меня.
Я ужаснулась:
- И что теперь будет?!
- Мы не знаем! Пассажиры пытались разговаривать с преступниками, но они не говорят даже по-английски, или, по крайней мере, не признаются в этом. Только кричат и машут руками в ответ.
После неопределенно долгого, томительного ожидания в каюту стал заходить один из пиратов, как я их про себя окрестила за дурацкие наряды, и выводить по одной девушке, а через несколько минут возвращать ее и забирать следующую. Наконец дошла очередь и до меня.
В небольшой каюте, разделенной на две части тряпичной ширмой, была организована фотостудия и... гинекологический кабинет. В качестве кресла использовалась кровать, доктор, по счастью, оказалась женщиной - пожилой, суровой и даже усатой, но всё-таки женщиной.
Меня сфотографировали в нескольких ракурсах, в том числе в полный рост, а потом жестами приказали раздеться и лечь на кушетку. Все это под дулом пистолета, разумеется. Пока я раздумывала, не лучше ли умереть, чем так унижаться, усатая докторша сама стащила с меня штаны и усадила, а потом уложила на кровать... Никогда еще я не испытывала такого цепенящего душу стыда. Завершив осмотр, женщина коротко сказала что-то сидящему за письменным столом и не смотрящему по сторонам сухому лысому мужчине преклонных лет и покачала головой. Он злобно фыркнул что-то презрительное, а когда я оделась, то меня подтолкнули к нему. Старик взял у меня кровь из вены одноразовым шприцом и поставил на тыльной стороне запястья штамп красными чернилами. Рассмотреть, что там написано, мне не дали - вытолкнули вон и отвели обратно к остальным девушкам.
А через несколько дней я оказалась здесь - в роскошно отделанном помещении пред очами толстенького лысого бородача. Адски ледяной молодой человек на меня совсем не смотрел. Оглядел лишь единожды - когда забирал у тех других людей - зато очень внимательно, с ног до головы, даже вены на сгибе локтя проверил. И больше - ни единого взгляда.
Я не то чтобы совсем не беспокоилась - конечно, мне было тревожно: чужая страна, непонятный язык, незнакомые люди... Но, во первых, мной все еще владел шок от произошедшего и какая-то адреналиновая собранность, как будто я подсознательно запретила себе расклеиваться. А во-вторых, во мне жила наивная уверенность, что мой плен не продлится долго. Это смешное убеждение подкреплял тот факт, что обращались со мной аккуратно: не били, не позволяли себе грубостей вроде толкания в спину или вырывания чего-нибудь из рук. В общем, все было в рамках международного права, исключая лишь то, что удерживали меня здесь против моей воли. И вот тут пряталась еще одна моя наивная ошибка: я была уверена, что рабство в мире не существует, что оно кануло в лету вместе с инквизицией и крестовыми походами, что даже если кто-то где-то время от времени пытается восстановить этот древнеисторический институт, то его тут же осаживают некие мировые блюстители порядка в белых одеждах и сияющих доспехах.
Поэтому я просто затаилась и ждала, когда меня спасут. И моего жениха тоже. Я верила в него - он у меня молодец: занимается спортом, в том числе владеет борьбой, но против банды вооруженных злодеев, конечно, с голыми руками не попрешь, а значит мировые блюстители в доспехах обязаны спасти и его. Мы скоро вернемся домой, в Россию, к родителям и друзьям, поженимся, заведем детей... и никогда больше не станем плавать так далеко на корабле, который легко захватить. Мечты, наивные мечты...
Наконец перепалка между ледяным юношей и бородачом закончилась, первый моментально исчез, а последний грубо схватил меня за локоть своими толстыми короткими пальцами и потащил по коридору. Пока я торопливо бежала за ним, чтобы его прикосновение не стало еще более болезненным, то думала, что, пожалуй, предпочла бы адски холодный взгляд этой суровой жестокости. Он словно не понимал, что я живая - держал и тащил, как куклу, даже не озадачиваясь посмотреть, как я справляюсь с этим забегом по коридору.
Привел бородач меня в кухню - вполне современную и богато оборудованную. Здесь была даже кофе машина и еще множество техники, которую я не опознала. На кухне суетилось несколько слуг разного пола и возраста, а посередине возвышалась дородная дама в возрасте - усатая, как и доктор на корабле, и с совсем небольшими вкраплениями седины на длинных черных волосах, собранных на затылке и слегка прикрытых цветастой косынкой. И снова непонятный мне диалог. Недовольный бородач и успокаивающая его усатая дама. Ей в самом деле удалось убедить его немного расслабиться - он покинул кухню уже с более умиротворенным выражением лица, только обжег меня напоследок гневным взглядом, полным презрения. Я не поняла, чем ему так не угодила, поэтому решила не сосредотачиваться на этом, надеясь, что не буду сталкиваться с ним часто... до того, как меня спасут, разумеется.

Глава 2.

Дородная дама осмотрела меня почти так же внимательно, как ледяной юноша, покивала головой. Подозвала слугу и отправила меня с ним. Мы еще немного попетляли по узким длинным коридорам и пришли в маленькую комнатку, где за письменным столом сидела в очках небольшая старушка и что-то сосредоточенно писала. Пару секунд она не обращала внимания на нас с проводником, но потом на меня уставился из-под очков умный и добрый взгляд. Старушка отпустила слугу, сама встала из-за стола и взяла меня за руки - оглядела их, даже поднесла к настольной лампе. Головой не качала. Вдруг показала пальцем на себя и сказала:
- Амаль, - а потом перевела палец на меня и вопросительно приподняла брови.
Это было так невероятно, так необычно для окружавшей меня все эти дни обстановки, что я даже замерла на несколько секунд от шока. Никто, ни один человек в этой проклятой стране до сих пор не озаботился тем, чтобы представиться мне или спросить мое имя. Я была так растрогана неожиданно теплым отношением незнакомой пожилой женщины, что не раздумывая назвала свое настоящее имя:
- Ева.
Да и к чему мне его скрывать?
Амаль кивнула, взяла меня за руку, снова повела по коридору. Оказалось, в прачечную. Старушка спросила жестами, умею ли я гладить. Я кивнула. Амаль достала из сушилки и дала мне слегка влажную вещь - нечто вроде длинной рубашки поло из грубой белой ткани - и сделала приглашающий жест к гладильной доске.
Я со вздохом включила утюг и принялась расправлять рубаху. Что ж, глажка - это не страшно, это можно потерпеть, если таким образом я смогу остаться жива и невредима до появления доблестных защитников. Я не особенно люблю гладить - кто-то, наверное, даже назвал бы меня неряхой, потому что я глажу только парадно-выходные вещи, причем прямо перед выходом, а постельное белье и обычная одежда остаются без внимания моего утюга. Но это, конечно, не Бог весть какая тяжёлая работа, так что, наглаживая чью-то льняную сорочку я уже почитала себя счастливицей, учитывая то, как я раньше представляла рабство.
То, что я стала рабыней, мне доходчиво объяснили еще те люди, что пленили меня на корабле: на запястье мне надели тонкий кожаный браслет с металлической застежкой. Стоя прямо передо мной и совсем не мигая, худой жилистый мужчина средних лет нажал кнопку на маленьком металлическом приборе - и мою руку тут же коротко пронзила острая боль. Как будто мне воткнули иглу в запястье. Я невольно ахнула и схватилась за руку. Неприятно было демонстрировать этому негодяю, насколько мне больно, но удержаться я не смогла. Как только мне полегчало, я пошевелила пальцами, а затем сдвинула браслет в сторону - никаких следов, даже точки нет. Но боль была непереносимая!
Я, конечно, пыталась перегрызть браслет, порвать, стащить с кисти, но все тщетно - наверное, то была не кожа, а ее более прочная имитация. Надсмотрщик, правда, все же заметил следы моих зубов и тут же наказал меня, нажав на кнопку. У меня даже слезы выступили, хотя я, сколько себя помню, никогда не плакала от боли.
Вот и теперь все, кто принимал руководство мной, передавали друг другу этот крошечный металлический пульт. Бородач демонстративно держал его в руке, дородная дама сразу передала слуге, а вот Амаль сунула в карман передника - я даже прониклась к ней смутной симпатией из-за этого жеста, но тут же одернула себя: это может быть просто маска, чтобы втереться в доверие.
Рубашка разглаживалась плохо: очень уж грубая и сильно мятая ткань, но я старалась вовсю, давила и пыхтела, и результат выходил неплохой. Амаль не стала дожидаться, пока я доглажу сорочку, выключила утюг и повлекла меня дальше. Следующим испытанием стало мытье пола. Мне предоставили ведро с водой и тряпку. В комнате было по-настоящему грязно, как будто там нарочно топали в уличных сапогах, в которых до этого ходили по мокрой земле. Уборка значительно затруднялась обилием мебели, и мне приходилось на четвереньках заползать под стол, постоянно двигать туда-сюда стулья и банкетки. Я вся перепачкалась - правда, на том коричневато-сером одеянии, что мне выдали пираты, это было не слишком заметно. Я вымыла примерно треть комнаты, и вода стала такой глинисто-мутной, что в ней было положительно невозможно полоскать тряпку. Я попыталась объяснить Амали знаками, что пора менять воду. Она кивнула и повела меня дальше. После пола пришел черед окон, потом застилание постели, потом протирание пыли с полок и столиков и так далее и тому подобное. Я порядком вымоталась, когда мы с Амалью пришли в небольшую комнату со шкафами и лавками. Старушка выдала мне новую форму - более симпатичную, но тоже очень целомудренную: нежно-розовое хлопчатобумажное платье длиной чуть ниже колена с белым воротничком и передником. Переодетую и умытую, Амаль вернула меня на кухню. Сказала дородной даме несколько слов, кивая и улыбаясь - кажется, она была довольна тем, как я справилась с ее задачами. Я поняла, что мне нужно сделать все, чтобы остаться в подчинении у этой доброй женщины. Но у дородной дамы явно были другие планы.
Амаль приблизилась ко мне, показала пальцем на хозяйку кухни и негромко произнесла:
- Рукхун, - погладила меня по спине старческой мозолистой ладонью и ушла.
Рукхун давала мне более сложные задания, требовавшие сноровки и хорошей памяти: показывала, как сервировать поднос, а потом требовала повторить - и это было отнюдь не просто. Я старалась, чтобы не получить браслетом по руке, но в то же время понимала, что не стоит слишком усердствовать: во-первых, это отдалит меня от цели служить под командованием Амали, а во-вторых, мне вовсе не хотелось попадаться на глаза хозяевам этого роскошного дома: неизвестно, с какой степенью презрения и жестокости они относятся к рабыням. Я справедливо сочла, что мне будет выгоднее остаться за кулисами. Поэтому время от времени роняла вилки на пол и забывала положить на поднос что-нибудь нужное: солонку или салфетку.
Обучая меня, Рукхун называла каждый предмет на своем языке, но все эти кудахтающие слова казались моему уху одинаковыми, и потому запомнить их казалось невыполнимым. Это было, конечно, дикое ощущение: множество людей вокруг меня (на просторной кухне находилось не меньше десятка человек) разговаривало на незнакомом языке, я кожей чувствовала их враждебность, хотя никто из них даже не смотрел на меня - все были заняты делом.
Рукхун билась надо мной, наверное, часа два, но в конце концов сдалась и отослала к Амали.
Моя жизнь в чужом доме потекла спокойно и размеренно, я выполняла свои обязанности, жила в комнате еще с двумя служанками и никогда не видела хозяев. Другие девушки не носили такого браслета, как я - видимо, они не были рабынями - и им запрещалось со мной разговаривать, даже жестами, кроме как по делу, вроде "пойди туда, тебя зовут". Только Амаль занималась обучением меня языку - эти знания, правда, ограничивались названиями предметов и действий. Я честно старалась запоминать слова, чтобы не гневить свою добрую начальницу и оставаться при ней, пока меня не спасут.
Однако день проходил за днем, а блюстители в сияющих одеждах не появлялись. Я начинала впадать в отчаяние, потом усилием воли возрождала в себе надежду и снова падала в пропасть уныния. Не помню, сколько времени так прошло - я давно сбилась со счета, и мне даже негде было отмечать дни...

Глава 3.

Моя прежняя жизнь: моя профессия (я работала веб-программистом), мой жених, мои родные и друзья - все подернулось мутной пленкой несбыточной тоски, будто это мне приснилось, будто это было не со мной, а с кем-то другим, а настоящая я - бессловесная, бесправная рабыня в чужом холодном доме, изо дня в день исполняющая однообразные действия. Мне казалось, что я тупею и схожу с ума, без конца натирая плиточные полы, снимая и развешивая занавески, застилая постели.
И однажды у меня стали появляться безумные, горячечные идеи, что лучше умереть, чем остаться здесь на всю жизнь. Конечно, я не смогла бы покончить с собой - для этого, по моему мнению, нужно окончательно свихнуться, а я пока была только в начале пути. Поэтому мне в голову пришел еще более изощренный план: вынудить хозяев избавиться от меня. Если бы я хорошенько его обдумала, то, наверное, поняла бы, что вот это действительно чистой воды безумие: ведь наказание за проступки могло быть непредсказуемо ужасным и невыносимым. Меня вполне могли выпороть, перепродать более строгим и жестоким хозяевам или Бог знает что еще... Но я не стала думать об этом. Мое воспаленное сознание требовало действий по изменению ситуации, а в какую сторону - уже не так принципиально.
И я начала подрывную деятельность. В один день испортила явно очень дорогие, расшитые серебряной нитью портьеры, заодно сорвав карниз, на котором они висели. В другой - насыпала в аквариум хлорки вместо корма для рыбок. Бедняжки повсплывали блестящими брюшками кверху - мне было жаль их до слез, но рука моя не дрогнула. На третий день я разбила очень красивое окно с имитацией витража.
Амаль качала головой, заглядывала мне в глаза и кудахтала:
- Что случилось? - я понимала смысл по интонации, но делала каменное лицо, старательно изображая тупой предмет мебели.
После моего очередного саботажа, когда я, моя полы в малой гостиной, кокнула огромную драгоценную вазу, начальница позвала меня к себе и жестами объяснила, что очень расстроена, но - поделать ничего нельзя.
Меня отправили в другое хозяйское поместье. Позже я поняла, что это охотничий домик на берегу моря, куда господин приезжает очень редко. Там намного более скромная обстановка и минимум прислуги.
Я стала меньше работать - просто потому, что в этом доме было меньше комнат и мебели - и больше думать. Хотя нет, скорее созерцать. В свободную минуту я выходила на балкон на втором этаже и смотрела на море. На изумрудные волны с белыми барашками, на плывущие вдалеке кораблики, на бесконечную синь бескрайнего неба. Нигде не увидишь столько неба, как над морем - и перед этой великой необъятностью мысли отступают прочь.
Охотничий домик стоял на скале у обрыва, и в обе стороны по берегу, на сколько хватало глаз, уходили рубленые слоистые каменные глыбы, грудью встречавшие пенные морские волны. Вода разбивалась об эти утесы, рассыпаясь на миллиарды брызг, то с громким треском и гулом, то с нежным шепотом, под высокие и резкие крики чаек. Все время пахло водорослями - я долго привыкала к этому, но в конце концов перестала замечать, так же как немолчный шум волн, который поначалу оглушал меня.
Думала ли я о побеге? Да, конечно. Сначала - постоянно и напряженно, до стиснутых челюстей, до напряжения во всем теле, потом - утром и перед сном, с тоской и сожалением о собственной беспомощности. А затем... перестала. Я сдалась. Мне не переплыть океан в одиночку - я даже не знаю, куда плыть. О перемещении по суше и говорить нечего. А умереть безрассудной смертью храбрых - об этом было слишком страшно думать. Невыносимо. То безумие, что окутало меня в доме, где жил хозяин, отступило. То ли от созерцания морской глади (в прежнем месте я целыми днями находилась в помещениях), то ли от уныния - но факт остается фактом: я отказалась от мысли, что лучше умереть, чем остаться здесь на всю жизнь. Если бы я подвергалась какому-либо насилию и унижению - тогда, конечно, это был бы вполне логичный выход. Рухнуть вниз со скалы - и дело с концом.
А в моем почти беспечальном положении - это грех. День через день я вспоминала строки Ахматовой "Я научилась просто, мудро жить, смотреть на небо и молиться Богу..." - и надеялась, что тоже скоро этому научусь. Благо, неба у меня хватает.
Здесь моим обучением занимался дед Расим. Это был старец очень почтенного возраста - белоснежно седой и почти совсем лысый. Волосы у него остались только на лице - в виде длинных тонких усов - и небольшим ободком по краю макушки, которую венчала древняя темная феска с выбитым на ней бархатом затейливым узором, который уже заметно истерся от времени. Расим носил белые рубахи, старомодные штаны (я решила, что они старомодные, потому что ни разу не видела таких на молодых слугах в доме хозяина) длиной чуть ниже колена и темно-бордовый жилет с вышитыми на нем цветочными узорами.
Сама я ходила в длинном сером платье до пят, в какое меня нарядил тот самый дед, и тонком платке, закрывавшем собранные в пучок светлые волосы. Поначалу это казалось мне невероятной дикостью - каждое утро завязывать на голове косынку, как будто я собираюсь в церковь (а ни для каких других надобностей я раньше платок не носила), но потом привыкла, как и ко всему здесь. Надо сказать, что в большом доме порядки были более современные, а тут всем заправлял Расим - очевидно, человек старой закалки - и он был явным консерватором.
Расим продолжил обучать меня языку, он помог мне освоить множество слов из более широкого лексикона, относящегося не только к уборке и сервировке стола. Также он пытался научить меня читать, но с этим возникли серьезные трудности, так как я тяжело воспринимала их сложную письменную вязь.
В целом же жили мы довольно мирно: я хорошо выполняла свои обязанности, другие слуги (у нас была еще одна горничная - пожилая Урсун, повар Чалтын, садовник Фатем и мальчишка-разнорабочий - его все так и звали - мальчик) вели себя вежливо, но отстраненно и никто не мешал мне созерцать море в свое свободное время. Это невероятно успокаивало меня и помогало сохранять мир в душе. Но однаждый этому миру было суждено рухнуть.
В нашу с Урсун спальню рано утром неожиданно ворвался Расим. Я еще никогда не видела, чтобы он так спешил - это было не его привычное состояние. Из всей его эмоциональной речи я поняла одно: хозяин едет сюда, поохотиться. Поэтому нужно срочно вставать и приводить все в порядок.
На самом деле, мы с Урсун делали уборку во всех комнатах через день, и везде постоянно было чисто. Но раз уж хозяин едет, то, конечно, надо перемыть все еще раз, сменить занавески, постелить белье. День прошел в безумной суматохе, мы с Урсун и другими слугами метались по дому, как бешеные. Бедная женщина - я видела, что эта скачка ей уже тяжела по возрасту, и старалась сделать побольше сама.
Хозяин явился на закате. Мы все высыпали на крыльцо, я сильно волновалась: мне ведь еще ни разу не приходилось видеть своего господина. Нет, я не испытывала особенного трепета, скорее любопытство. Странно, ведь было бы логично презирать и ненавидеть его, желать ему смерти за то, что я оказалась рабыней в его доме, но я ничего подобного не чувствовала. Скорее поддавалась всеобщему волнению о том, все ли мы сделали хорошо, все ли успели, не пропустили ли чего. Я увидела, как к крыльцу подъехал черный блестящий внедорожник, с водительского места выскочил охранник, открыл заднюю дверь и...

Глава 4.

Расим шагнул вперед и загородил мне своей широкой спиной в расписном жилете весь обзор. Потом он прошел вперед, но сразу вслед за этим потянулись другие слуги - я даже попыталась раздвинуть их руками, но у меня ничего не вышло... Я выскочила в сторону, свесилась за перила крыльца, чуть не вывалилась наружу, но хозяин уже поднимался по ступеням - почему-то в полном молчании - и я смогла разглядеть только богатую чалму из блестящей ткани, что проплыла над головами слуг. Потом господин нырнул в открытую дверь и исчез. Пока я пробралась в приемную, его уже и след простыл.
Ночью разразилась гроза - да такая, каких я не видала еще ни разу в жизни. Дождь лил стеной, молнии сверкали примерно раз в секунду, а грохотало так, что не было ни единой возможности заснуть. Утром я чувствовала себя не отдохнувшей, а наоборот, усталой и разбитой. У Расима, кажется, тоже выдалась не лучшая ночь: он был бледным и с темными кругами вокруг глаз. В дополнение к тому наш мажордом сильно хмурился и ворчал себе под нос что-то недовольным тоном. Я попыталась изобразить на лице вопрос: приподняла брови, округлила глаза.
- Дорога... - пробормотал он и помахал рукой.
Я поняла: дорогу размыло дождем. Теперь господин не сможет уехать. Очевидно, он собирался поохотиться совсем недолго. Оно и понятно: там у него дома гарем ждет, а тут скукота... В общем, знал бы, где упасть...
Я рассчитывала посмотреть на хозяина за завтраком, но, к моему большому удивлению, прислуживать ему за столом отправили Урсун, несмотря на то, что я чувствовала себя намного лучше нее. Наверное, это Амаль дала Расиму такие инструкции, чтобы я, не дай бог, не опозорила его перед господином. Я, конечно, не расстроилась: любопытство не настолько снедало меня, чтобы переживать по этому поводу.
Жизнь моя с приездом хозяина нисколько не изменилась: я все так же выполняла свои обязанности, тенью перемещаясь по дому, а господин целый день отсутствовал, очевидно, забавляясь убийством ни в чем не повинных зверей и птиц. Ближе к вечеру, когда я через приемную направлялась на крыльцо, чтобы подмести там, в дверь неожиданно вошел очень высокий, крепко сложенный мужчина. Он был одет в простую черную одежду: брюки со множеством карманов и футболку. У него была абсолютно лысая голова и аккуратно подстриженная бородка и усы, слегка подернутые сединой. Он был не стар, но вряд ли моложе сорока. Войдя с улицы в приемную, он стал расшнуровывать свои высокие массивные ботинки на толстой подошве, облепленной сырым песком, мелкими камушками и ракушками. Я уже решила, что это охранник нашего хозяина, как вдруг он поразил меня до глубины души, ясно и четко сказав по-английски:
- Почисти ботинки, девушка.
У меня, наверное, помутился разум от впервые за долгое время услышанной знакомой речи. Конечно, это не русский, но по сравнению с кудахтаньем, на котором все здесь разговаривают, английский показался мне родным. И обезумев от счастья, я кинулась на шею мужчине, который едва успел встать.
- Говорите... - всхлипывала я. - Вы говорите по-английски... Господи, какое счастье... Боже мой, я думала, что больше никогда не услышу человеческой речи...
Мужчина замер от неожиданности и долго стоял молча, не прикасаясь ко мне руками, очевидно ожидая, когда пройдет моя истерика. Наконец я сообразила, что веду себя неприлично, и этот человек может меня наказать за несоблюдение субординации и дисциплины. Я отпустила его шею, отодвинулась на шаг, но глаз на него поднять не могла. Прошептала:
- Простите. Я так долго не слышала понятной речи... простите меня...
Он вдруг взял меня за руку и осмотрел мой браслет.
- Ты рабыня? - спросил он.
- Да, - безнадежно выдохнула я и отерла пальцами щеки.
- Как тебя зовут?
- Ева. А вас?
- Терджан.
Я все же подняла на него глаза. Они смотрели внимательно, изучающе, но беспристрастно. Этакое холодное любопытство.
- Простите, что задержала, - пробормотала я. - Должно быть, господин ждет вас. Я... почищу ботинки.
- Подожди, - удержал он меня за руку. - Сегодня вечером после ужина приходи в сад. Расскажешь мне про свою тяжелую судьбу.
Я испуганно замотала головой:
- О нет, а что если кто-то нас увидит? Я не хочу, чтобы вы пострадали из-за меня...
Его глаза сверкнули:
- Не беспокойся об этом. Иди.
Он отпустил мою руку, я поспешно подхватила его ботинки и утащила на задний двор. Сердце мое бешено стучало, пока я чистила щеткой эту громоздкую обувь. Счастье... какое счастье, что я встретила здесь человека, с которым можно поговорить! Кажется, я оттого и начала сходить с ума в большом доме, что там никто со мной не разговаривал. Здесь стало чуть легче, благодаря Расиму, а теперь... Но ведь мы с Терджаном не должны встречаться! Это опасно, хозяин может очень сильно наказать его. Что я? Просто рабыня, а вот охранник - доверенное лицо. Конечно, я не знала точно, может быть, господин и разрешает телохранителям заводить романы со служанками, но это казалось крайне маловероятным. И неважно, что у меня нет и не может быть романа с Терджаном, так как я обручена, а он годится мне в отцы - главное, как эти встречи будут выглядеть.
Я ужасно терзалась, не в силах ничего решить, но в итоге убедила себя, что пойду туда только чтобы сказать мужчине, что нам не следует встречаться. Он ведь будет ждать - некрасиво просто проигнорировать его приглашение.
Во внутреннем дворике охотничьего домика был чудесный сад с небольшими ухоженными деревьями, прекрасными клумбами и стеклянным фонтаном. Возле фонтана стояла арка, увитая ползучими розами, а под ней - мраморная скамья, укрытая бархатным покрывалом.
Я закуталась в большой серый платок по самые уши и, постоянно оглядываясь, пробралась к той самой скамье. Терджан уже ждал меня. Одет он был иначе - в мягкие домашние брюки, просторную рубаху песочного цвета и тапки с загнутыми носами. Я остановилась перед ним, задумчиво разглядывая этот интересный костюм и размышляя о том, какая, должно быть, вольготная жизнь у телохранителей нашего господина.
- Садись, - сказал Терджан командным тоном, а потом, словно спохватившись, добавил: - Пожалуйста.
Я не послушалась:
- Я пришла сказать, что это слишком рискованно. Я не хочу, чтобы вы так рисковали из-за меня.
- Сядь, пожалуйста, - повторил он, не дрогнув ни одним мускулом на лице.
Отчего-то на этот раз я не смогла не подчиниться. Терджан довольно кивнул:
- Я ведь сказал, что тебе не стоит беспокоиться об этом.
- Но почему?
- Никто не знает господина так хорошо, как я. Ты можешь быть совершенно спокойна за мою и твою безопасность.
Я тихонько выдохнула. Что ж, если он так уверен...

Глава 5.

Я спросила Терджана:
- Вы давно работаете на хозяина?
- Да. Очень давно.
- Он жесток?
- Справедлив, я полагаю.
- Вы считаете, он найдет это справедливым - что его охранник и рабыня разговаривают в саду?
- Почему вы так напуганы? Вас бьют, обижают?
- Нет. Ни разу никто не поднял на меня руку, но я думала, это потому что я слушаюсь.
- Поверьте, было бы желание, а повод всегда найдется.
Я вздохнула.
- Откуда вы?
- Из России.
- Как вы сюда попали?
- Я плыла на корабле со своим женихом. Корабль захватили террористы, а потом... - я невольно всхлипнула и опустила голову, стараясь сморгать слезы, но у меня не получилось, и одна из них скатилась по щеке.
Вдруг твердый жесткий палец мужчины провел по ней, а потом Терджан принялся бесстрастно рассматривать мои слезы на своей руке.
- А потом вас продали в рабство, - закончил он за меня все тем же спокойным тоном.
- Да. Я долго не верила в это, ждала... спасения...
- Кого?
- Я не знаю... власти, полиции, армии, мирового суда... Как это может быть, что девушка в 21 веке попала в рабство, а ее даже никто не ищет? Я думала, рабство давно в прошлом...
- В нашей стране рабство разрешено.
- Но ведь это дикость!
- Не нам с вами судить.
- Простите, но я не согласна!
- И что вы сделаете?
Я замерла. В самом деле, что я сделаю? Я боюсь даже разговаривать с ним, опасаясь гнева господина, а тут замахнулась сразу на всю государственную систему.
- А вы что предлагаете? - спросила я его намного менее воинственно.
- Радоваться тому, что у вас есть. Кров над головой. Хлеб. Безопасность. Вас даже не обижает никто - чем вы недовольны?
- Всякий человек желает быть свободным.
- И что бы вы делали на свободе?
- Я бы вышла замуж, родила детей, работала, занималась тем, что нравится.
- Все это возможно и здесь.
- Но я хочу сама выбрать себе жениха! И работу, и... все остальное.
- Поверьте, от этого почти ничего не зависит.
- Что за глупость! Почему это?!
- Я наблюдал это на примере своего господина. Первую жену ему подыскали родители, вторую он выбрал сам.
- И что же - никакой разницы?
- Абсолютно. Те же глупости, те же проблемы, те же капризы - все то же самое.
- Может быть, дело не в невестах... - осторожно предположила я.
- Вы намекаете, что господин не умеет обращаться с женщинами?!
- О нет... Я не знаю... Но может быть, какие-то стороны его характера так откликаются в душах женщин...
Терджан задумался на несколько секунд, но потом недовольно наморщил лоб:
- Глупости! Просто все женщины одинаковы, особенно когда вступают в брак.
Я почувствовала протест против его слов: уж я-то точно не такая, как все! - но спорить не стала.
- Когда вас... купили, то сразу привезли в этот дом? - спросил Терджан.
- Нет, сначала я была в большом доме, где живет хозяин.
- Странно, что я вас не видел.
- Я работала горничной, не показываясь никому на глаза.
- Но почему? Вас не обучали подавать еду, прислуживать господину?
Я была так рада этому знакомству, что в порыве чувств сказала правду:
- Я нарочно изобразила неловкость, чтобы меня не отправили в комнаты господина. Я боялась, что... он станет жестоко со мной обращаться и... возможно...
- Подвергнет вас сексуальным домогательствам? - невозмутимо закончил за меня Терджан.
Я залилась краской и промолчала.
- Вы напрасно переживаете, у хозяина есть целый гарем, и у него нет необходимости кого-то принуждать. Кроме того, у нас считается ниже достоинства мужчины брать в постель белую женщину, которая уже побывала в постели кого-то другого.
Моя голова ещё больше отяжелела - даже дышать стало трудно. Мне был столь неприятен и оскорбителен этот разговор, что я поднялась со скамейки.
- Сядь, - опять приказал мне Терджан.
- Не хочу. Мне надо идти, а то Расим хватится...
- Ты злишься? Я только хотел успокоить тебя, чтобы ты не боялась.
- Спасибо. И всё-таки я лучше пойду.
Он вздохнул:
- Хорошо. Но завтра вечером придешь снова.
- Зачем?
- Хочу узнать у тебя еще кое-что.
- Если получится.
И я ушла.
До чего же странное знакомство! И странный мужчина... я бы никогда не столкнулась с таким в своих обычных жизненных обстоятельствах. Никогда бы не стала с ним встречаться и болтать. Он суровый, так строго судит обо всем, так грубо выражает свои мысли... Но теперь он - мое единственное окно в мир людей. И я нарочно настраивала себя весь следующий день на позитив: что мы просто из очень разных культур - поэтому такие трудности в общении, что он на самом деле не злой и не жестокий, что я могу узнать от него много полезного и важного. И где-то совсем глубоко в темном уголке моего сознания зародилась робкая надежда на то, что, может быть, проникнувшись добрым чувством, когда-нибудь Терджан поможет мне сбежать отсюда.
Однако для этого нужно налаживать мосты - и я украла на кухне после ужина кусочек лимонного десерта - такие наверняка не подают охранникам. По крайней мере, слугам не подавали, но я знала, как перехитрить Чалтына.
Увидев десерт, Терджан очень удивился.
- Это мне? - спросил он, с каким-то детским изумлением всматриваясь в мое лицо.
- Да, конечно! Стала бы я приносить это сюда для себя..?
- Спасибо, - пробормотал мужчина непривычным тоном, какого я еще у него не слышала. - Это очень приятно.

Глава 6.

- Пожалуйста. Кушай, а то мне надо отнести потом чашку назад.
Терджан вздохнул и зачерпнул немного.
- Вкусно, - сдавленно проговорил он, проглотив сладость.
- Вам, наверно, такое не дают?
- Господин хорошо нас кормит. А вас?
Я пожала плечами:
- Не жалуюсь.
- Кем ты работала в России?
- Программистом.
Терджан перестал ковырять десерт и замер с ложечкой в руках:
- Это правда?
- Зачем мне врать?
- Что за программы ты писала?
- Делала сайты в интернете.
- Как удивительно!
- Что именно? То, что я женщина?
- И красивая.
Почему-то от его слов и взгляда у меня мурашки побежали по телу.
- По-вашему, если женщина красива, то ей запрещено использовать мозг?
- Но зачем, если она может все получить просто так?
- Но при этом полностью зависеть от мужчины.
- Что в этом плохого? Если мужчина достойный...
- Власть развращает.
- Для этого мужчине дана религия, чтобы контролировать свои побуждения.
- У нас мало религиозных мужчин, да и когда их было много, это не уберегало женщин от злоупотреблений. Мне кажется, что если женщина зависима и не может уйти от мужчины, то они оба будут несчастливы.
- Глупости! Только так они и могут быть счастливы. Что это за счастье такое, которое может рухнуть в любой момент?
- Это побуждает людей заботиться друг о друге, быть внимательными и терпеливыми друг к другу. А не просто пользоваться в свое удовольствие.
Терджан посмотрел на десерт, помолчал немного.
- Я больше не могу, - сказал он наконец. - Он очень сладкий, а я, к тому же, плотно поужинал... - мужчина протянул мне чашку.
Я не удержалась, отломила кусочек: мне нечасто доводилось пробовать подобную прелесть. Терджан завороженно следил за моими губами.
- Я только что ел этой ложкой, - хрипло сказал он.
- И что? Ты чем-то болен? Даже если и так, думаю, это наименьшая из бед, что грозит мне сейчас.
- А какая наибольшая?
- Остаться здесь навсегда.
- Лучше умереть?
Я задумалась.
- Не знаю. Возможно. Я уже несколько раз меняла мнение на этот счет.
- Хочешь выйти замуж?
Я опешила:
- За кого?
- Я найду тебе подходящего мужа.
- Ты что, свахой подрабатываешь? Нет-нет, у меня есть жених...
- Да, он плыл с тобой на корабле. Одно из двух: или он уже мертв, или в рабстве, но это почти то же самое. Забудь о нем.
- Ни за что! Я буду хранить ему верность, пока не удостоверюсь...
- Как ты хочешь удостовериться? Увидеть труп? Он же неизвестно где...
- Есть же какой-то срок давности... А что, если он спасется и придет спасать меня, а я замужем?
- У него нет шансов.
- А я - верю. И надеюсь. И буду надеяться, сколько смогу. Не хочу замуж. Хочу домой, к своей семье. Я не смогу жить здесь всю жизнь. Умру от тоски.
- Ты беспокоишься понапрасну.
- А ты говоришь глупости! Как я могу не беспокоиться, если меня оторвали от родных и друзей и заперли в крепости навсегда, одну среди чужих людей?
- Это нормально для женщины.
- Черта с два! Я не смирюсь.
- Может быть, тебе стоит просто получше узнать этих людей и эту страну, и тогда они перестанут казаться тебе враждебными?
- Не хочется. Да и как мне их узнать? Тут никто, кроме тебя, не говорит по-английски.
- Я могу тебе рассказать.
- Ты ведь уедешь со дня на день...
- Дорогу размыло, да и хозяин никуда не торопится. Он устал, ему нужен отдых.
- Хороший отдых - убивать живых существ.
- Ты бываешь чем-нибудь довольна?
Я покраснела. Он прав, я все время ворчу...
- Люблю смотреть на море, - смущенно призналась я. - С балкона на втором этаже.
- Отлично. Встречаемся завтра в 5 утра там.
Я хотела возразить, что это опасно, потому что Расим каждое утро на рассвете обходит дом, чтобы погасить светильники, которые горят всю ночь, но вспомнила, что Терджан просил меня об этом не беспокоиться.
Мы встречали восход на балконе, сидя в мягких шезлонгах. Мой неожиданный друг принес плед и укрыл мне ноги. Я была сонная, но от вида выныривающего из моря ослепительно розового солнца меня окутала такая приятная нега и сладость, что я по-настоящему чувствовала себя счастливой, и даже забыла про Расима. А он и не появился - наверное, не заметил нас за спинками шезлонгов.
- В такие моменты чувствуется величие Создателя, правда? - задумчиво произнес Терджан.
Я молча кивнула. Он вдруг протянул руку и потрогал мои волосы: спросонья я забыла повязать платок, да и пучок не накрутила - просто завязала хвостик. И теперь он золотился в лучах восходящего солнца. Терджан сказал:
- Я часто вспоминаю, как ты меня обняла при первой встрече.
Я вздрогнула от этих слов.
- Не бойся, - усмехнулся он. - Я ничего такого не имею в виду. Просто меня давно никто так не обнимал. Понимаешь, все боятся...
Я посмотрела на него - в самом деле, есть, чего бояться. Вид у Терджана внушительный: высокий рост, широкие мускулистые плечи, лысина, борода... и темный пронзительный взгляд - он, пожалуй, самая пугающая часть этого сурового охранника.

- Ты женат? - спросила я, надеясь, что в молодости он выглядел не так опасно, и потому не остался одиноким на всю жизнь.
- Да.
- У вас счастливая семья?
- Что ты имеешь в виду?
- Вы любите друг друга, вам нравится проводить время вместе, вы разговариваете и...
Я хотела сказать "прикасаетесь друг к другу", но вспомнила, в чем он мне только что признался. Нет, жена не любит его - она его боится. А в таком случае и ему тяжело ее любить.
- Нет. Мы не разговариваем. Ну, только на уровне списка запросов: мне нужно то, то, то и то.
- А дети у вас есть?
- Да.
- Ты их любишь?
- Конечно. Разве можно не любить своих детей?
И всё-таки это печально.
- Возможно, у вас с женой были бы более трепетные отношения, если бы она не зависела так сильно от тебя. Понимаешь, вам некуда деться друг от друга - в такой ситуации нет мотивов для ухаживаний.
- Ты опять за свое! Ты лезешь со своими европейскими понятиями о мотивации! У нас все по-другому, пойми, наконец!
Он напугал меня своим взрывом.
- Прости, - прошептала я. - Ты ведь сам сказал, что тебя давно никто не обнимал...
- И ты решила исправить эту проблему... Но ведь я не говорил, что это проблема!
- Да, я неверно тебя поняла... прости. Я... мне надо идти, а то Расим хватится. Утром я обычно помогаю на кухне...
Терджан нахмурился.
- Иди, - бросил он. - Но вечером я жду тебя в саду, как обычно.

Глава 7.

"Как обычно!" И когда это стало обычным? Но я, конечно, пришла, боясь потерять эту ниточку во внешний мир, да к тому же не зная, чем мне может грозить немилость телохранителя господина.
На этот раз мы не ломали копья на тему традиций в отношениях между мужчиной и женщиной в разных культурах. Терджан принес для меня словарь с английского на свой язык, и стал учить читать транскрипцию. Это было потрясающе, я чувствовала себя почти счастливой. Почему? Потому что теперь смогу общаться с разными людьми. Конечно, намного лучше вернуться на родину и общаться там, но пока это было мне не доступно.
- У тебя отличные успехи! - похвалил меня Терджан на третий день занятий. Мы смогли с ним построить простейший диалог в духе:
- Доброе утро! Как поживаете?
- Доброе утро. Прекрасно, спасибо. Отличная погода!
...
- Мне даются языки, - нескромно согласилась я.
- Какие еще ты учила, кроме английского?
- Немного немецкий. И свой родной я хорошо знаю.
- Наш пострьел везде поспьел, - вдруг ошарашил меня Терджан на очень ломаном, но вполне понятном русском и широко улыбнулся.
Я выпучила глаза:
- Как? Откуда?
Он пожал плечами и ответил уже по-английски:
- Было бы желание.
И я не удержалась - опять обняла его. На этот раз большие тяжелые мужские руки осторожно легли мне на спину. Они были очень горячими, как и твердая грудь, ясно ощущаемая через тонкую рубашку. Едва оказавшись в кольце рук Терджана, я тут же испугалась, что он может неверно истолковать мой порыв, и попыталась отстраниться, но он прижал меня к себе еще чуть сильнее и прошептал:
- Только одну секунду... - а отпустил через пять, не меньше.
Я не могла поднять на него глаза и схватила книжку, чтобы чем-нибудь занять руки. Терджан же смотрел мне в лицо не отрываясь - я чувствовала это по тому, как оно горело.
- Не бойся меня, - хрипло попросил он. - Я не сделаю тебе ничего дурного. Мне очень нравится, что ты меня не боишься...
Я закусила губу и с тоской подумала о том, что Пете бы отнюдь не понравилось, если бы он узнал, что я общаюсь наедине с каким-то охранником, а тем более обнимаю его.
- Мне не следует... - начала я, но не знала, как продолжить, чтобы не разозлить его. - Я не должна...
- Обнимать меня?
Кивок.
- Хорошо, не обнимай. Но видеться-то мы можем? Мы же учим язык...
Я снова кивнула. Он ведь скоро уедет, и больше мы, возможно, никогда не увидимся. У господина наверняка не возникнет желания вернуться в охотничий домик в ближайшее время, учитывая, на сколько его здесь задержали неприятные обстоятельства. Я поделилась этой мыслью со своим суровым другом, но он не согласился:
- Мы воспринимаем такие вещи иначе. Любые ситуации посылает Бог. Это дар, - он выразительно посмотрел мне в глаза.
- Дар? - удивленно переспросила я. - Застрять здесь вдали от дома, дел и гарема? Должно быть, ваш хозяин очень серьезно занимается духовной практикой, если способен так воспринимать подобные события.
- А ты не считаешь его своим хозяином? - вдруг уцепился Терджан за случайно оброненное мной слово.
- Разумеется, нет. Я рождена свободной, в свободной стране. У нас рабства нет, поэтому я никак не могу признать себя чьей-то рабыней.
- Но ведь это факт. Ты живешь здесь, и все, что с тобой происходит, происходит по воле господина.
Я покачала головой:
- Нет, я ни за что не соглашусь. Думаю, что признать этот факт внутри себя - то же самое, что сдаться и умереть душой.
- Ты странная девушка, Ева.
- Совершенно обычная. Может быть, ты просто не общался с другими девушками, попавшими в дом твоего господина так же, как я?
- Да, не слишком много. Но все же бывало. Все они безоговорочно признавали в нем хозяина.
Я пожала плечами:
- Ну а я не могу.
- Тогда почему ты делаешь то, что тебе говорят? Чистишь ботинки, моешь полы...
- Потому что это действия, которые и свободный человек может совершать для других. Поэтому я согласна обменивать их на то, чтобы остаться в живых. Эти действия не затрагивают душу.
- А какие затрагивают?
- Например, постель.
- Хочешь сказать, что между постелью и смертью выбрала бы смерть?
- Не колеблясь.
- Ты лжешь!
- Я не собираюсь ничего тебе доказывать и уверять. Достаточно того, что я сама о себе знаю.
- А что тебе нужно, чтобы... согласиться?
- Любовь.
- То есть, если бы ты полюбила господина...
- Исключено.
- Почему?!
- Я не смогу полюбить человека, который относится к людям как к вещам.
- С чего ты взяла, что он относится к людям как к вещам?
- Иначе он не приобретал бы людей себе в собственность.
- Это просто традиция.
- Да. Я не смогу полюбить человека, в чьих традициях есть такие вещи.
- Это глупо...
- Ты вправе относиться к этому, как считаешь нужным. Я только не понимаю, какая тебе разница, смогла бы я лечь в постель твоего господина или нет. Ты сам сказал, что спать с такими, как я, ниже его достоинства.
Терджан вдруг нахмурился, лицо его потемнело.
- Я просто пытаюсь понять тебя, - глухо пробормотал он. - Ты необычная, не похожа ни на одного из людей, которых я знаю...
Помимо языка, Терджан также взялся рассказывать мне о традициях и культуре своей страны. На следующий вечер он принес путеводитель по столице, демонстрировал яркие красивые фото с храмами и дворцами.
- Это знаменитая лестница, названная в честь пророка Эбу. В ней ровно тысяча ступеней, и она ведет к самому почитаемому храму в стране.
- Тысяча мраморных ступеней! - ахнула я. - Даже не смогу себе представить, во что обошлась эта лестница тому, кто ее создавал.
- Изначально она была сделана из обычного песчаника, но один из великих правителей прошлого заложил традицию отделывать мрамором по одной ступени за каждый год своего нахождения у власти. Сейчас этой ценной породой покрыто уже более 700 ступеней.
- Красивая традиция, - задумчиво кивнула я, а потом осторожно попросила: - Расскажи мне про вашего Бога.
Мне было интересно, что же это за религия, которая предписывает мужчине заботиться обо всех, но при этом не запрещает покупать и использовать людей.
- Что именно ты хочешь узнать?
- Что он из себя представляет. Это отец? Он добр или строг со свими земными детьми?
- Добр к тем, кто живет по его законам, и строг с теми, кто их нарушает.
- Каковы же законы?
- Примерно такие же, как и во всех мировых религиях.
- Не убивать, не лгать, не красть?
- Да.
- Но ведь вы воруете людей.
Терджан нахмурился, как и всегда, когда мы затрагивали в разговоре тему рабства.
- Закон гласит, что те, кто не соблюдает закон и не почитает Господа - не совсем люди.
Я ожидала чего-то в этом роде, поэтому осталась спокойна:
- И я тоже?
Терджан тяжело, шумно вздохнул:
- Это слишком сложный вопрос.
- То есть, ты еще не решил, человек я или вещь?
- Ты думаешь, что я стал бы тратить столько времени и сил на вещь?
- Тогда в чем сложность вопроса?
- Тебе... нужно принять моего Бога - тогда никаких сложностей не останется.
- Что? - у меня даже дыхание перехватило от его наглости.
- Он милостив и позаботится о тебе рукой господина.
- Мне не нужны руки и забота твоего господина. Я хочу домой, на родину, к своей семье.
- Это невозможно.
- Почему?
- За тебя заплачена очень крупная сумма, - сказав это, Терджан отвернулся.