Грехи святого

1

"Мы никогда не бываем так беззащитны перед страданиями, как когда любим".

Зигмунд Фрейд.

СВЯТОЙ

Мне не нужно было смотреть на нее, чтобы понять, что у нее на уме. Она думала об этом с того момента, как мы сели в самолет. Я заметил, как она прикусила нижнюю губу, впиваясь зубами в плоть, борясь с желанием задать вопрос, который уже несколько часов жжет ей язык. Я был удивлен, что она продержалась так долго. Но как только мы приземлились в Нью-Йорке, неуверенность и страх взяли верх над ней.

— Где мы остановимся?

Я встал и надел пиджак от костюма.

— Не волнуйся, Мила.

— Ты… — Ее горло перехватило, когда она тяжело сглотнула. — Мы собираемся…

— Знаешь, — я наклонился и положил руки по обе стороны от нее, обнимая и тесня ее, приблизив свое лицо к ее лицу, — я бы соврал, если бы сказал, что эта мысль не приходила мне в голову. Это было бы чертовски по-библейски, если бы наша история прошла полный круг, вернувшись туда, где все началось. — Я провел пальцем по ее челюсти. — Проблема в том, что я стараюсь не быть мудаком. И отвезти тебя обратно в отель, где я убил твоего так называемого друга и похитил тебя без малейших угрызений совести… вот это было бы уже совсем по-мудацки… не так ли?

Ее изумрудный взгляд был прикован к моему, явно не желая показывать, что я ее пугаю. Но краем глаза я заметил едва уловимое движение ее руки, нежно поглаживающей живот. Меня поразило, что мы только что узнали о ее беременности, а ее инстинкт защиты нашего будущего ребенка уже включился.

Я наблюдал за тем, как приоткрываются ее пухлые румяные губы.

— Прости меня, если я не настолько глупа, чтобы что-то упускать из виду.

— Ты все еще не доверяешь мне. — Это был не вопрос, но ее сузившиеся глаза дали мне ответ. Я ухмыльнулся и отстранился, застегивая пиджак, пока выпрямлялся. — Отвечая на твой вопрос, нет. Мы не будем останавливаться в отеле, где ковер испачкан кровью Брэда. А теперь пойдем. — Я протянул ей руку. — Нас ждет машина.

Ее рука была теплой и манящей, когда она положила ее в мою ладонь, а ее глаза не отрывались от моих.

— Где мы остановимся?

— Увидишь.

— Ты, конечно, уже знаешь, что я питаю естественную неприязнь к тайнам. — Она пожала плечами. — И ко лжи.

Я расправил плечи и впился в нее взглядом.

— На выход, Мила.

— Ладно, — хмыкнула она и повернулась, направляясь по проходу к выходу. На мгновение я позволил себе оценить ее гладкие, упругие икры, которые выглядели одинаково привлекательно как в плоской обуви, так и на каблуках. В коротком темно-синем комбинезоне, который она надела, обнаженная кожа ее бедер дразнила меня весь полет, когда она многократно закидывала нога на ногу. Лишь одно мешало мне трахнуть ее в душе, когда ее руки привязаны к кольцам, которые я установил специально для этой цели, и это была жизнь, растущая внутри нее. Как бы мне ни хотелось увидеть ее лицо, когда восторг наслаждения и боли разорвет ее тело в клочья, ее беременность преобладала над всеми остальными чувствами и желаниями. Это была чертова перемена, и я снова оказался в неизведанных водах с этой женщиной. Удивительно, как абсолютно ничего не шло по плану с тех пор, как она вышла из того чертова лифта в кроссовках и футболке "Лейкерс". И все же я был здесь, полностью поглощенный ею, и если бы я был честен с самим собой, то не изменил бы ни одной чертовой вещи.

Кроме одной.

Одной крошечной мелочи.

Пункта из трех предложений в последней воле в завещании ее биологического отца. То, чем я должен был поделиться с ней, как только Джеймс это обнаружил. То, что я больше не могу ей рассказать, потому что, если я это сделаю, она снова сбежит от меня, и никакие деньги или пули не помогут мне найти ее на этот раз. Она бы точно позаботилась об этом.

Я поправил лацканы пиджака, и решимость поселилась в моих расправленных плечах. Потерять ее снова вместе с моим нерожденным ребенком было невозможно. В аду наступит холодный день, и дьявол приморозит позвоночник к своему трону, прежде чем я позволю чему-либо отнять их у меня.

Мила прочистила горло.

— Ты идешь или планируешь пялиться на мою задницу до рассвета?

— Это вариант?

Она сузила на меня глаза, и я вскинул бровь. Мы смотрели друг на друга могучим взглядом любовников, энергия между нами трещала от сильного желания, как жажда, которую никогда не утолить.

Я подошел ближе и резко протянул руку, обхватив ее за талию и притянув к себе. Вздох, сорвавшийся с ее губ, рикошетом прокатился по моим внутренностям и заставил меня целовать ее так, словно она владела моим последним вздохом. Изгибы ее тела идеально прилегали к моему, словно Бог создал ее специально для меня. А то, как ее вкус взрывался на моем языке, представляло собой целую гамму ароматов, не поддающихся моему самоконтролю. Ее стоны, ее хныканье, прикосновения ее пальцев к волосам на моей шее — все это стало идеальной приманкой для зверя, когтями впивающегося в мои внутренности и жаждущего женщину, запертую в моих объятиях.

Она оторвала свои губы от моих, и на этот раз тишину прорезал мой стон.

— Так нечестно. — Она прикусила губу. — Как будто Бог помазал тебя сверхъестественным талантом быть мудаком, но в итоге женщины все равно раздвигают перед тобой ноги.

Я усмехнулся.

— Это то, что ты хочешь сделать прямо сейчас? Раздвинуть для меня ноги?

Она насмешливо улыбнулась и прижалась к моей груди.

— Говорю же, ты мудак.

— Вот видишь, теперь я думаю, что это у тебя есть супер-способность.

Она откинула свои кудри на плечо.

— Да, и почему же?

— Потому что я похоронил всех, кто назвал меня мудаком в лицо, и вот ты здесь. — Я поймал ее взгляд своим. — Все еще дышишь.

На мгновение в ее изумрудных глазах мелькнул страх, но он прошел так же быстро, как и появился.

— Я больше не боюсь тебя, Святой.

Я поднял руку и коснулся ее подбородка.

— Ты уверена, что это разумно?

— Нет. То, что я тебя не боюсь, возможно, будет самой худшей ошибкой в моей жизни.

Я вопросительно вскинул бровь, но она лишь отмахнулась от меня взмахом руки.

— Я устала. Не мог бы ты отвезти меня домой… где бы это ни было?

Я не отличался способностью отпускать разговоры, которые, как мне казалось, не были завершены или шли не по моему сценарию. Но я видел темные тени усталости на ее милом лице, и все, что мне хотелось сделать, это позаботиться о ней. Меня поражало, как я мог сделать полный разворот, когда речь шла об этой женщине, ставшей моим наркотиком. Женщине, которая должна была быть всего лишь подписью. Оружием в моем арсенале против отца.

Было уже за полночь, наше прибытие скрывалось в темноте, а наше движение отражалось в тусклом свете полной луны. Я взял ее за руку, и, не говоря ни слова, мы вышли из самолета и направились к ожидавшему нас лимузину.

— Лимузин? — Она вопросительно посмотрела на меня с легкой усмешкой на своем идеальном лице.

— Ты пролетела полмира на моем частном самолете, несколько месяцев жила на моей роскошной яхте и летала в Милан на моем вертолете, чтобы принять участие в заслуженной ритейл-терапии. — Я пожал плечами. — Поэтому я подумал, что поездка в роскошном лимузине будет отличным способом для Нью-Йорка поприветствовать тебя.

Улыбка на ее лице была бесценна. Как человек, которого всю жизнь окружало богатство, я мог с уверенностью сказать, что улыбка этой женщины стоит больше, чем любое богатство.

Джеймс закрыл дверь, когда мы с Милой скользнули на заднее сиденье лимузина, затем занял свое место за рулем и взглянул на меня в зеркало заднего вида.

— Трайбека?

Я кивнул.

— Пауэлл-билдинг, Хадсон-стрит.

Джеймс завел лимузин, и экран для защиты от посторонних глаз поднялся. В течение нескольких секунд казалось, что мы находимся в разных мирах от Джеймса.

Мила удивленно перевела взгляд на меня.

— Трайбека?

Я усмехнулся.

— Я так понимаю, ты знакома с местом нашего назначения.

— Знакома в том смысле, что я слышала, как богатые люди любят щеголять своим богатством в роскошных апартаментах, пока их возят личные шоферы и телохранители.

— Звучит примерно так.

— У тебя там квартира?

— Недавно купил, да.

Она нахмурилась.

— Насколько недавно?

— Недавно, то есть… вчера.

Мила переместилась в своем кресле.

— Ты купил вчера квартиру за миллион долларов, даже не посмотрев ее сначала?

— Во-первых, — поднял я руку, — квартира за пять миллионов долларов. Во-вторых… да, я купил ее вчера. И в-третьих, мир тесен благодаря всемирной паутине. Девяносто девять процентов недвижимости, которой я владею, было куплено только благодаря просмотру в Интернете.

Она сузила глаза.

— Насколько ты богат?

— Сколько нулей может охватить твой разум, не завязываясь в узел?

— Вы только посмотрите на него, — с сарказмом усмехнулась она. — Он богат и весел. Я должна считать, что мне повезло.

Я улыбнулся.

— Действительно, стоит так считать.

Она неторопливо поправила локоны, свисающие через плечо.

— Я была там всего один раз. Мы быстро проехали с друзьями, надеясь увидеть кого-нибудь из знаменитостей, которые там живут.

— Увидели?

Уголок ее рта изогнулся в намеке на улыбку, которая скрыла выражение усталости на ее лице.

— Нет. Но это помогло мне понять, насколько легкой может быть жизнь, когда судьба на твоей стороне.

Я сжал ее руку, так как от сочувствия сердце заколотилось у меня в груди.

— Ты была рождена для богатства, Мила. С тобой поступили очень несправедливо, не дав прожить ту жизнь, которую ты заслуживала.

Она посмотрела вниз, на место, где сплелись наши пальцы.

— То, что я родилась в богатой семье, не означает, что я заслужила жизнь на улице в меньшей степени, чем те люди, которые сейчас спят с пустыми желудками.

Я коснулся ее подбородка и придвинулся к ней ближе, чтобы наши глаза встретились.

— У тебя чистое сердце, Мила. Это прекрасно, даже достойно восхищения. — Я провел большим пальцем по ее нижней губе. — Но в мире, в котором мы сейчас живем, твое сердце станет тем грузом, который утянет тебя под воду, и ты утонешь.

— Забавно, — она наклонилась ближе, губы слегка разошлись, — я думала, что ты станешь бурей, в которой я в конце концов утону.

Я провел рукой по ее горлу: пульс бился о кончики моих пальцев.

— Какая прекрасная была бы смерть… моя жена, погруженная в эликсир моей одержимости.

Ее теплое дыхание коснулось моей щеки.

— Только ты можешь это сделать.

— Что сделать?

— Описать мою смерть как прекрасный акт любви. Смерть, желанную для всех женщин мира.

Я подавил смех и посмотрел на нее с ухмылкой.

— Это талант.

— Нет, это проклятие. — Она вскинула бровь и откинулась на сиденье, повернув голову так, чтобы смотреть в окно. — Должна признаться, я не думала, что когда-нибудь снова увижу Нью-Йорк.

— И я буду лжецом, если скажу, что планировал твое возвращение в этот город или даже на этот континент.

— Все изменилось, не так ли, Святой?

Я устроился на кожаном сиденье и тоже уставился в окно со стороны пассажира на огни города, которые проплывали мимо одним сплошным пятном.

— Изменилось. Вопрос в том, — повернулся я к ней лицом, — что, если бы у нас была возможность сделать что-то по-другому, мы бы сделали?

Ее изумрудные глаза впились в мои.

— Я бы никогда не вошла в тот лифт.

— Я бы никогда не сказал тебе всего того в тот день, когда ты сбежала от меня в первый раз.

Она вопросительно посмотрела на меня:

— Из всего, что ты сделал, это то, что ты хотел бы изменить?

Я пожал плечами.

— Это был единственный раз, когда я произнес слова, которые не имел в виду.

— И все же ты наговорил мне столько обидных вещей.

— Я имел в виду каждое слово, — я поправил рукава пиджака, — кроме тех, которыми я презирал тебя за две секунды до того, как ты убежала от меня.

Я был гордым человеком. Это было единственное, что объединяло нас с отцом. Гордость Руссо. Я уже сбился со счета, сколько жизней я забрал из-за действий, которые негативно отражались на гордости, пульсировавшей в моих венах. Поэтому признать, что я наговорил ей обидных вещей, которые не имели никакого значения, было маленьким жестом, крошечным проблеском той неизмеримой перемены, которую эта женщина произвела во мне. Мила была права: все изменилось.

В том числе и я.