Грезы Афродиты

Глава 1

В комнате висело молчание, нарушаемое лишь зловещим скрипом вентилятора на потолке. У обшарпанной кирпичной стены, освещенной красной лампой, стоял мускулистый охранник. Часы над его головой показывали девять вечера.

— Выбор за тобой, — спокойным, но угрожающим голосом произнес он, медленно расстегивая ширинку.

Эмили почувствовала, как ее сердце на мгновение замерло, а затем начало бешено колотиться, словно пытаясь вырваться из груди. Она понимала, что если сейчас испугается, уйдет, убежит, то это просто конец. Конец всем ее планам и воцарившейся надежде на заветное повышение, которое уже было не просто каким-то мимолетным желанием, а настоящей и вполне осязаемой мечтой.

Дрожащей рукой она сняла очки, с которыми почти никогда не расставалась из-за испорченного книгами зрения, и мокрыми от слез, серыми глазами вновь посмотрела на мужчину. Капли пота медленно скользили по прилипшим ко лбу черным волнистым прядям и падали на потрескавшийся бетонный пол.

— У тебя минута, — равнодушно посмотрел на часы охранник.

«Минута, несчастная минута. Та самая, которая длится секунды, а не часы. Та самая, которая одним лишь своим гребаным существованием заставляет вулканы извергаться, а звезды — гаснуть». — Фраза из утреннего детективного романа ослепительной вспышкой пронеслась в сознании Эмили и мгновенно унесла ее мысли к началу этого злополучного дня.

«Хотя бы необычно», — закрыв книгу, подумала Эмили и, вытащив из ушей наушники, вновь ощутила гул толпы, вечно куда-то едущей в такую, как ей казалось, рань. Свист тормозов поезда намекал на то, что пора, и, нехотя встав, она аккуратно протиснулась к выходу из вагона.

Табло с часами на станции показывало десять утра. «Да как так-то?» — в очередной раз удивилась Эмили, ускоряя шаг к эскалатору. Нельзя сказать, что ей нравились такие ежедневные пробежки, но, несмотря на все старания, иначе пока не получалось.

Выскочив из метро в самом сердце Манхэттена и щуря глаза от яркого октябрьского солнца, она тут же направилась в свою любимую нью-йоркскую кофейню, расположенную буквально через дорогу от офиса, где юная журналистка честно трудилась в должности стажера кулинарной рубрики некогда популярного журнала «Девичьи секреты». Эмили искренне считала, что начинать рабочий день без кофе — это все равно что играть в боулинг шаром без дырок: ты его, может, и кинешь, а вот удовольствия и комфорта ну точно не получишь.

Гул мегаполиса и казавшийся прохладным из-за пробежки ветерок незаметно уступили место приятной тишине и уюту. В кофейне было, как всегда, спокойно и по-домашнему тепло. Панорамные окна, аккуратные круглые деревянные столики, стены из красного кирпича и неповторимый аромат свежемолотых зерен.

— Двойной, — сделала заказ Эмили, торопливо переминаясь с ноги на ногу. — Только, Сэм, давай уже без этих своих сердечек. И три сахара, пожалуйста, не забудь.

— А что не так с ними? — смутился бариста, молодой худощавый юноша с черными как смоль глазами.

— Просто не нужно.

— Это из-за моего лайка в инсте? Я! Я все объясню! — лихорадочно выискивая что-то в смартфоне, произнес он.

— Боже, да я даже не знаю, о чем ты, — нервно взглянула на часы в кофейне Эмили.

— Тогда не пойму, мне казалось, у нас…

— Да сделай мне уже этот чертов кофе, блин! Я опаздываю, Сэм, не видишь, что ли? — перебила она.

— Тише ты. — Бариста медленно поднес ароматный стаканчик к стойке. — Я сварил заранее, поэтому прости, тут с сердечком.

— Да давай ты его уже сюда. — Эмили осторожно, дабы не расплескать, вытянула из его рук свой любимый напиток и быстрым шагом направилась к выходу.

Сэм мечтательно улыбнулся. Опустил взгляд на ее тонкие щиколотки, которые, как он считал, особо изящно смотрелись в этих заношенных белых кроссовках, и с надеждой помахал вслед.

Взяв у аниматора за дверью буклет с рекламой доставки и прикрываясь рукой от назойливого солнца, Эмили тут же побежала к светофору. Журналистке почему-то постоянно казалось, что слово «нет» большинство мужчин воспринимают как «да». Как некий вызов, как проверку на серьезность намерений и волшебную кнопку активации режима Казановы. Просто иначе поведение отшитых ею ловеласов она объяснить не могла.

Да, она была миниатюрна и стройна, харизматична и умна — наверное, даже идеальна для некоторых. Но все это внимание ей было не нужно. Эмили берегла себя для кого-то особенного, кого-то, кто станет для нее всем — по-настоящему всем, а не поступит с ней, как Стив… «кобель» Стив Моррисон. Та самая школьная любовь, тот самый первый раз, в одночасье ставший ледяной могилой для всех ее желаний и чувств. Могилой, которая до сих пор томит в плену ее душу и мешает открыться, встретить наконец того, пусть и второго, но для нее единственного. Того, кому она без тени сомнения позволит быть рядом и полностью ею овладевать.

Взглянув на часы смартфона и остановившись у светофора, Эмили спешно нажала кнопку смены его сигнала, но тот почему-то светиться зеленым не захотел. «Ну же», — подумала она, продолжая нетерпеливо давить на злосчастную клавишу, краем глаза замечая взъерошенного голубя. Жалобно прижавшись сломанным крылом к асфальту, он испуганно таращился на снующие туда-сюда машины и что-то курлыкал им на своем голубином языке.

В таких ситуациях Эмили всегда действовала, как правило, по зову сердца. И, сама не до конца понимая как, она уже бодро стояла посреди дороги, уверенно вытягивая руку навстречу мчавшемуся в ее сторону такси.

— Да стой ты! — сквозь оглушающий визг тормозов прокричала Эмили.

— Ты больная, что ли?! — В окно затормозившего рядом с ней автомобиля высунулся разъяренный таксист.

— А ты слепой, что ли? Птицу не видишь?! — аккуратно прижав к груди голубя, парировала Эмили. — Носитесь тут сломя голову!

Не обращая внимания на сигналы недовольных автолюбителей и громкие ругательства в свой адрес, Эмили трусцой перебежала дорогу и, как всегда, все усугубив, спровоцировала небольшой, но простительный, как она в тот момент думала, коллапс.

— Сэр! Сэр! — ловя косые взгляды прохожих, прокричала Эмили в сторону давно заметившего инцидент стража порядка.

Офицер полиции демонстративно поправил темные «авиаторы» и, расправив плечи, подошел ближе.

— Вы в порядке, мэм? — Он как-то наигранно уткнул руку за пояс, явно стараясь произвести впечатление этой своей позой.

— Думаю, да, — невзначай осмотрела себя журналистка. — Но птица, офицер. Птица, кажется, сломалась. — Она бережно опустила на тротуарную плитку напуганного голубя. — С крылом что-то.

Страж порядка нехотя снял очки и посмотрел на Эмили. Посмотрел как-то странно.

— Вы знаете, сколько правил сейчас нарушили, мэм? — достал бланк полицейский. — Боюсь, я все же буду вынужден выписать вам штраф.

— Да я тут жизнь, между прочим, спасала, а он — штраф, — моментально обиделась Эмили. — У вас вон вообще светофор не работает, если уж на то пошло, — продолжала возмущаться она, поглаживая голубя. — Перелетать надо было, что ли?

— Будьте добры, документы, мэм, — черство произнес офицер.

— Ну, сэ-э-эр, — до конца осознав всю серьезность ситуации, расстроилась Эмили, вновь посмотрев на часы смартфона.

— Документы, мэм.

После тягомотины с протоколом Эмили передала птицу на лечение под честное слово полицейского и вихрем понеслась на работу.

Минутная стрелка часов над входом в офис тем временем уже понуро смотрела вниз. В просторном светлом помещении с широкими окнами и стенами из старого кирпича, украшенными выпусками старых журналов, как обычно, царила атмосфера кипящей работы. Погруженные в рутину журналисты, громко клацая по клавишам, усердно набирали тексты, а суетливые редакторы в свойственной только им манере паниковать скакали между стоящими в пять рядов, черными столиками и, выразительно жестикулируя, доходчиво разъясняли важность своих правок и горящих дедлайнов.

Залетев внутрь и не успев толком отдышаться, Эмили сразу же направилась к своему рабочему месту рядом с окном — чистому и ухоженному столику, на краю которого в пластиковом стаканчике торчал одинокий, но зато такой гордый кактус Паскаль. Все канцелярские принадлежности располагались на строго отведенных местах и параллельно друг к другу. В рамочке, как и у всех коллег, у нее тоже стояло фото, но на нем был не живой человек, как у них, а умершая пять лет назад мама.

Недолго думая, Эмили сбросила джинсовую куртку на спинку стула и быстро нырнула под стол. Включила компьютер.

— Уайт, чтоб тебя! — На Эмили обрушился писклявый, будто крик восставшей из могилы банши, и всегда режущий барабанные перепонки голос. Голос Мартишы Дэвидс — главного редактора кулинарной рубрики и по совместительству ее прямой начальницы, которая никогда не отличалась легким нравом и была предельно требовательна к своим подчиненным.

Пожилая дама с короткими седыми волосами и очками-стрекозами в пугающем ритме барабанила алым ногтем по стеклышку наручных часов и недовольно смотрела на Эмили.

— Десять тридцать три! — вновь испытала на прочность слух Эмили Мартиша. — Напомни мне, Уайт, во сколько начинается твой рабочий день?!

— Я до вечера собиралась остаться. Доработаю эти полтора часа, мэм! — глухо донеслось из-под стола.

— Нет! Хватит! Ты две недели тут и еще ни разу, чтоб тебя, Уайт, ни разу не пришла вовремя!

Мартиша сегодня явно была не в духе.

— Честно, больше не повторится. — Эмили откатила перекрывающее обзор снизу кресло и жалостливо посмотрела на босса. — Обещаю, мэм.

— Эти твои «не повторится», Уайт… — украдкой посмотрела в окно Мартиша. — Но это последний, слышишь? Последний раз, когда я даю тебе шанс!

— Не подведу, мэм!

— К двум чтобы статья была у меня!

Мартиша метко бросила стопку фотографий с выставки тортов на клавиатуру.

— И хватит там сидеть, работай давай, — постучав костяшками по столу, строго добавила она и, цокая каблуками, удалилась в свой кабинет.

Эмили, можно сказать, привыкла к таким последним шансам и крику начальницы, но это все же не то, с чего она бы хотела начинать свой день. Поэтому, чтобы снова не забыть, журналистка сразу установила будильник на пять утра, а затем, достав из тумбочки шоколадный батончик, откинулась в кресле и принялась рассматривать снимки.

— Пс-с-с, — привлек внимание Эмили ее коллега Эрик, сидящий за соседним столиком.

Этот голубоглазый блондин, признанный красавчик, который явно следил за своей фигурой и внешним видом, для Эмили был исключением из выдуманных ею же правил общения с мужским полом. Тем единственным, с кем получалось находить общий язык и весело коротать рабочее время.

— О, привет! — повернулась к коллеге Эмили и тихо поздоровалась.

— На две минуты раньше, — шепотом похвалил Эрик, показывая в сжатом кулаке большой палец.

— А то! Старалась так-то, — улыбнулась журналистка. — Бежала.

Эрик подкатился чуть ближе.

— Мне тут птичка кое-что напела…

— Та-а-ак, — не скрывая любопытства, протянула Эмили и откусила шоколадку.

— Джоанна с Эмерсон поцапались. Тут такое было, говорят. Весь офис на уши поставили.

— Да ты че? — широко открыла глаза Эмили. — И-и-и?

— Уволила!

— Да ну тебя! Она же топ!

— Уволила, я тебе говорю!

— Вот это поворот, я тебе скажу, — уставилась на клавиатуру Эмили. — Прям поворотище, — медленно повторила она.

— Твой шанс!

Журналистка тут же усмехнулась и махнула рукой.

— Ну, скажешь тоже. Мне бы тут усидеть как-то.

— Эми, да ты же только об этом и говоришь постоянно. А теперь, когда должность свободна?

Та на мгновение задумалась, а потом ее глаза заблестели.

— Пойти к Эмерсон? — тут же воодушевилась она.

— А ты еще не ушла? — приподнял густые брови Эрик.

— Блин, спасибо тебе, — от всего сердца сказала Эмили и снова откусила шоколадку. — Ты настоямщий, правмда, настоямщий друг, — прожевала она. — Да что уж там, целое дружище! Такое, знаешь, большое и до-о-о-оброе.

Они в унисон рассмеялись.

— Да брось, Эми.

Эмили еще раз искренне улыбнулась и принялась выбирать снимки, нужные ей для описания мероприятия.

«Друг… просто друг». — Слова Эмили, как надоедливая пластинка, продолжали крутиться в голове Эрика, оставляя все новые и новые раны на изнывающем от боли сердце. Сомнений нет, он сам виноват в этом страхе. Страхе быть отвергнутым и потерять даже то малое, что их связывает. Но побороть и искоренить эту выедающую волю неуверенность он, увы, не мог.

Она ведь была особенной. Той, про кого говорят «навсегда». Той, при виде которой гаснут все мысли, оставляя после себя лишь образы и фантазии — очертания переплетенных в космической пыли тел, что наполняют жизнь смыслом и заменяют весь мир.

Взгляд Эрика невольно упал на ее руки, на эти длинные пальцы, что бережно раскладывали фотографии. На миниатюрную фигуру, круглые, размером с грейпфрут, бугорки под белой майкой. На аккуратные икры, красивый изгиб которых проступал через ткань голубых джинсов, и нос… Этот волшебный кончик носа, всегда смотрящий вверх, будто томящийся в ожидании, пока на него сядет бабочка.

Это душило его и одновременно помогало дышать. Жить робкой надеждой на то, что придет тот самый, вожделенный всей душой момент, и он наконец распахнет… выпустит весь этот бушующий и сжигающий изнутри ураган чувств, который ее покорит и навеки сольет с ним в бесконечном танце затмевающей звезды любви.

Часы в офисе показывали ровно два. С легкой болью в спине, но не скрывая улыбки, Эмили вышла из кабинета Мартиши. С приятным чувством вновь сданной в срок работы она посмотрела в сторону матовой стеклянной двери, позади которой и пряталось то самое сердце журналистского котла, — кабинет, как все ее называли, ведьмы Лукреции Эмерсон, шеф-редактора и основательницы журнала.

«Вот объективно если, сколько раз меня должны были уволить? Вот сколько? А почему я еще тут? Почему я делаю все намного быстрее других, даже когда, казалось бы, и успеть-то нереально? А? Да потому что я талантище! Блин, и ведь реально так. Даже Дэвидс, наверно, уже смирилась с моими опозданиями. Я ведь настоящая маэстро журналистики! Ма-эс-тро! Звучит-то как! А это значит, что и рост должен быть тоже стремительным, так же? Так. Нет, прав дружище мой, прав Эрик. Это мой шанс, и упустить его сегодня я просто не могу. В конце-то концов, ну не съест же она меня… Ведь не съест?» — подумала Эмили и уверенно направилась в сторону кабинета.

Уютная комната, освещенная панорамным окном с видом на Бруклинский мост, была со вкусом обита красным деревом. За массивным лакированным столом восседала Лукреция. Уже в возрасте, но довольно эффектная дама с окрашенными в пепельный цвет волосами. В восьмидесятые она не сходила с обложек модных журналов, участвовала в различных дефиле и была желанной гостьей на любом значимом городском мероприятии. Поэтому до сих пор, даже несмотря на постоянные боли в ноге после аварии, она всегда грациозно вышагивала и безупречно держала осанку.

— Да-да. — Услышав осторожный стук в дверь, Лукреция элегантно поправила красный блейзер от Louis Vuitton.

— Миссис Эмерсон. — Журналистка робко вошла в кабинет и подошла к столу.

Лукреция посмотрела на Эмили. Посмотрела внимательно.

— Как две капли воды, — тихо вырвалось из уст основательницы журнала.

— Простите, мэм?

— А вы, собственно… — тут же сменила тему Лукреция.

— Эмили. Эмили Уайт, мэм. Я у вас работаю.

— Да? Недавно, наверное. — Лукреция изящно откинулась на спинку мягкого велюрового кресла болотного оттенка. — Вы присаживайтесь, присаживайтесь.

— Спасибо, мэм, но я лучше постою, — вежливо улыбнулась Эмили. — Насиделась, если честно, за сегодня уже.

— С чего вы взяли, что это была просьба? — вопросительно подняла бровь Лукреция.

— Ой… — тут же занервничала Эмили. — Просто… Простите, я…

— Вы что, боитесь? — холодно перебила Лукреция.

Эмили, теребя пальцы, неуверенно кивнула.

— У меня в редакции нет места страху, юная мисс Уайт, — хладнокровно сказала начальница.

— Простите, мэм, я волн…

— К делу, — снова грубо перебила Лукреция.

— Мэм, вы знаете… Наверно, не берите в голову. Я… Да и не срочно было… Лучше пойду, — окончательно переволновалась Эмили, сделав шаг назад.

— Мне вас уволить? — как-то пугающе спокойно спросила Лукреция и посмотрела на недавно сделанный маникюр вишневого цвета.

— Ув… Как уволить? — По телу Эмили тут же промчалась дрожь.

— А мне здесь не нужны неуверенные в себе сотрудники. — Лукреция резко встала и авторитарно уперлась руками о столешницу.

Слова основательницы журнала будто нокаутирующей оплеухой влетели в сознание Эмили, моментально окутав и без того хаотичные мысли беспросветным туманом. Но даже через него она отчетливо слышала свой громыхающий эхом по вискам внутренний голос: «Какая ж я дура! Ну курица тупая! Зачем?! Зачем я его послушала?! Теперь-то что делать? Ну вот что, блин?»

— Я хочу должность редактора рубрики «Секреты закулисья». Я достойна, и вообще это… это моя мечта. Вот, — вытянулась в струнку, как на детском утреннике, Эмили и вложила всю волю в прыжок через страх.

Она, конечно, ожидала всякой реакции, но не такой. Не этого смеха — истеричного, звонкого, переходящего в ржание спаривающейся лошади, который заставлял не просто краснеть, а по-детски плакать.

— Простите, мисс Уайт, но вы же понимаете, насколько абсурдна ваша просьба? — сквозь смех произнесла Лукреция. — У вас нет ни знаний, ни опыта, ни характера, и, уж простите за откровенность, журналистского стержня тоже нет.

— У вас, наверно, тоже не было его… опыта-то этого, — сдавленным голосом произнесла Эмили, чувствуя, что от обиды вот-вот расплачется.

— Не было… Но я всегда, слышишь, всегда была уверена в себе! Держала хватку! Да я готова была разорвать за материал, у меня огонь в глазах горел, Уайт! Пылал он в них, понимаешь?! — сорвалась и ударила кулаком по столу Лукреция. — А ты? Что ты? Только сопли жуешь тут, стоишь и время мое тратишь!

— У меня тоже это все есть, — опустив глаза и буквально выдрав из себя последние силы, пробубнила Эмили.

Казалось, из Лукреции сейчас пойдет пар.

— Да ты издеваешься?! Работать иди, пока и правда не уволила!

Эмили замерла и испуганно посмотрела на Лукрецию.

— Вон, я сказала! — еще громче ударила кулаком по столу основательница журнала и резко указала на дверь.

«Опять все испортила», — грустно подумала Эмили, окунаясь в соленую от внутренних слез реальность, и поковыляла к выходу.

Покинув кабинет Лукреции, она понуро добрела до кофемашины и сварила любимый напиток. Удерживая чашку обеими руками, чтобы из-за дрожи в пальцах не расплескать ее содержимое, Эмили вернулась на рабочее место и уныло уставилась в окно. Тучи уже заволокли когда-то яркое и теплое осеннее солнце, а ветер неустанно гнул и оголял еще с утра такие нарядные и пестрые липы. Моросил дождь.

Эмили отчаянно пыталась понять, найти причину тому страху, что так дерзко обуял ее в кабинете Лукреции, но, увы, не находила. Раз за разом она прокручивала в голове самые тревожные моменты своей жизни, упорно пытаясь вспомнить хотя бы одну ситуацию, где она бы была в такой сильной власти этого мерзкого чувства. Даже когда она хоронила маму, оставшись один на один с жизнью, ей не было так боязно, как там, в этом «ведьмином сердце» журнала. Что уж говорить о лете, том самом, когда ей день за днем приходилось слоняться по Таймс-сквер, выпрашивая с табличкой в руках деньги, которых не хватало на колледж даже после ночных подработок. Ведь такого страха и в помине не было, а стыда-то — уж тем более.

Медленно, но верно давящий одним лишь своим фоном рабочий день подошел к концу, а царивший все это время стук по клавишам умолк. Размытый диск багряного солнца не спеша уплывал за горизонт и уступал свое место тьме. Эмили, так и не написав ни единого слова, пялилась в окно, безразборно тыкая по кнопкам клавиатуры, а затем лениво стирала получившуюся белиберду.

«Да пошла ты!» — в сознании журналистки неожиданно даже для нее самой рванул заряд всей этой накопленной и забродившей за полдня обидной ярости. Ярости, что была не просто потоком эмоций, а настоящим решением во что бы то ни стало показать этой ведьме, что она ошибается. Решением окончательным, бесповоротным и твердым. Возможно, роковым, но все равно твердым.

Недолго думая, Эмили вскочила с кресла и посмотрела по сторонам. Убедившись в своем полном одиночестве и на всякий случай пригнувшись, она осторожно пробралась к столу бывшего редактора рубрики «Секреты закулисья». «Ну, должно же тут быть хоть что-то. Должно!» — надеялась она найти любые, даже самые малые наброски того, чем занималась Джоанна. Того, что заставило ее уволиться и отказаться от дела. Ее! Джоанну, блин, Брикс! А затем Эмили, конечно же, воспользуется этим всем, дабы раз и навсегда утереть нос Эмерсон, и получит свое заветное повышение. Не сказать, что план выглядел продуманным и идеальным, но другого у нее сейчас не было.

Аккуратно пролистав все заметки, осмотрев ящики в столах и даже битком заваленное мусором ведро, она так ничего и не нашла. Отчаявшись, села в кресло и устало положила голову на стол.

Часы показывали семь часов вечера, а Эмили так и продолжала отлеживать ухо, грустно следя за шагами секундной стрелки. «Домой, наверно, пора», — смирившись с поражением, подумала она и, неловко потянувшись, уронила на пол коврик для компьютерной мыши. «Еще и корова», — тут же мысленно отругала себя журналистка и, нехотя опустившись на колени, случайно заметила фото, приклеенное с обратной стороны коврика. Фото вывески клуба «Грезы Афродиты» с адресом и ярко-красной надписью на обороте «Сраный Вавилон!».

«Вот же оно!» — воодушевленно подумала Эмили, разглядывая снимок. Чувствуя, как учащается ее пульс, она осторожно положила находку на стол и сфотографировала.

— Эми?! — неожиданно раздался за спиной знакомый голос.

— Эрик! — взвизгнула от испуга та, чуть не выронив смартфон на пол. — Ты! Ты чего тут?!

— С полей, за вещами.

Эрик устало подошел ближе и обратил внимание на привлекающее своей яркостью фото.

— Брикс, что ли, забыла? — Он повернул снимок на столе.

— Не знаю, — пожала плечами Эмили. — Искала тут ее заметки, дописать статью надо. Лукреция так-то задание дала… Ну, мол, посмотреть, как я себя проявлю, все дела, и увидела вот. — Она с трудом подбирала слова, стараясь звучать убедительно.

— Так ты ходила к ней? Серьезно?! Эми! Это же…

Эрик импульсивно рванул к ней и в искреннем порыве радости попытался обнять, но Эмили, прижав смартфон к груди, резко отступила.

— Надо… Может… может, отметить? — неловко продолжил он, опустив руки.

— Прости, — смущенно прошептала Эмили и, в спешке накинув джинсовую куртку, тут же помчалась к выходу из офиса.

— Эми, постой! Постой же! Я не хотел!

Незадачливый коллега, будто ожидая, что она вернется, все сверлил взглядом закрытую с той стороны дверь. Эрик понимал, что поспешил, что нарушил ту заветную дистанцию, которую так свято всегда соблюдал. Поддался эмоциям… желанию радоваться, праздновать вместе с ней. А сам… сам даже боялся позвонить, узнать, как она. Ведь если бы с Лукрецией все прошло не так и Эмили бы нуждалась в утешении и поддержке — хотя бы словом, хотя бы звонком, — то он был просто обязан набрать ее номер, но снова, увы, не решился.

С силой ударив кулаком по столу, Эрик тут же возненавидел себя и уныло склонился над снимком клуба. «Сраный Вавилон», — алая надпись будто ожила в отражении его глаз и закровоточила. Каждая буква в ней, казалось, источала опасность, заставляла волноваться. «Да не пойдет она туда, хватит накручивать. Она же сказала, заметки искала», — подумал он и, схватив фото, разорвал его на мелкие кусочки, а затем затолкал как можно ниже в мусорное ведро.

В мрачной комнате продолжало висеть молчание, а часы так и показывали девять вечера.

«Дура! Вот же дура! Ну почему я с Эриком-то не осталась? Праздновали бы сейчас в каком-нибудь ресторане мной же придуманную победу. Да блин, хотя бы взвесила все последствия, а не бежала сломя голову в этот гребаный клуб. И что я хотела этим доказать? Вот что? Что мой страх в кабинете ведьмы был исключением каким-то? Что я ничего не боюсь? Дура! Дура! Как же я ошибалась…» — прокрутив пролетевший за секунды в голове день, Эмили вновь перенеслась в мрачную комнату, где сейчас стояла перед роковым, как она считала, выбором, и уже точно понимала, что не просто боится, а испытывает нечеловеческий ужас.

«Нужно собраться… Собраться. Слишком поздно отступать, да и просто нельзя. Нельзя лишать себя смысла жизни, своих желаний, своего «я» из-за каких-то там общественных стереотипов, аморальности, стыда, нравственных принципов и этой долбаной школьной травмы со Стивом. Просто нельзя. А клятва? Клятва на могиле мамы? Я же обещала ей. Нет, решено, если это цена за спасение других, то так тому и быть. Пусть я пожертвую собой, телом, гордостью, но зато не позволю этим клубам, извращенцам и насильникам спокойно существовать. Не дождетесь. Просто не дождетесь. Я получу эту должность, я буду писать о вас правду, буду выводить на чистую воду и закрывать. Закрывать вас всех. Мама, слышишь? Я пойду до конца», — взвесила ситуацию Эмили и, смотря в глаза охраннику и своему страху, сделала уверенное движение вперед.

Шаг за шагом ее стройный силуэт, ранее сокрытый во мраке, медленно обретал черты и заполнялся багряным свечением лампы. Скрип потолочного вентилятора становился все громче, а раскаленные потоки воздуха, идущие от него, буквально высушивали катившиеся по щекам слезы.

— Вниз, — властно указал охранник на расстегнутую ширинку.

В этот момент ее лицо больше не выражало никаких эмоций: ни тревоги, ни ужаса, ни волнения. Не было ничего. Даже влажные дорожки, где совсем недавно текли блестящие ручейки, пересохли. В глазах царила пустота. Опустив взгляд, Эмили встала на колени и смахнула в сторону взмокшую от пота, цеплявшуюся за ресницы челку.

— Доставай, — охранник грубо закинул ладонь ей на затылок.

Не раздумывая ни секунды, Эмили осторожно запустила пальцы в ширинку его брюк и, высвободив член из плена трусов, медленно и аккуратно вытащила наружу. Робко подняв глаза, она посмотрела в равнодушное, но привлекательное лицо охранника, а затем прикоснулась к основанию члена. Нежно сомкнула пальцы вокруг и сразу ощутила, как его гладкая плоть начала расти в размерах.

— Гладь. — Охранник облокотился на кирпичную стену, придерживая Эмили за затылок.

Безоговорочно повинуясь, она не спеша провела кончиками пальцев по его затвердевшему члену. Багряный свет лампы ярко отражался в ее бесцветном маникюре и вспыхивал на ногтях при каждом поглаживании влажной от пота плоти. Плоти, непонятно почему искушающей, манящей, но в то же время отвратительной и грязной. Вспотевшей рукой Эмили застенчиво сдавила основание стоящего колом члена и плавно скользнула к головке, а затем не спеша вернулась обратно, полностью оголив ее.

— Быстрее, — наматывая на кулак волосы Эмили, прищурил глаза охранник.

Это доминирование, эта власть, эта грубость отзывались у Эмили унизительной, но в то же время возбуждающей болью, а ее густые, жалобно сведенные брови, словно моля отпустить, напряглись. Она хотела кричать, но не могла. Из ее уст вырывался лишь испепеляющий целомудрие поток раскаленного похотью воздуха. Он плавно переходил в звонкий, ласкающий слух стон, а затем снова утихал.

Пальцы Эмили скользили по всей длине члена и раз за разом описывали у мокрой головки круги. Пачкались в скользких выделениях и возвращались обратно, увлажняя спермой всю его горячую плоть.

— Еще. — Охранник небрежно потянул Эмили за волосы, заставляя смотреть на него.

Взгляд ее теперь был насильно прикован к его властному взору, а потные ладони, хлюпая, терлись о член. Эмили вкладывала в каждое движение всю свою решимость и волю. Вкладывала все. Через силу она подавляла тот ужасный стыд, что хоть и на миг, но миг, казавшийся вечностью, неустанно давил и пытался сломить ее дух. Эмили чувствовала, как тело охранника постепенно окутывает дрожь, как оно содрогается от этих резких, сдавливающих край головки круговых движений, и продолжала.

Пальцы охранника все сильнее сжимали взъерошенные волосы Эмили и грубо тянули к себе, принуждали покорно вжиматься щекой в его пресс. Стук бешено пульсирующего сердца мужчины эхом проносился по всему напряженному телу Эмили и с каждым новым ударом намекал на то, что это он… он в ее власти, но никак не она.

Это налетевшее, как цунами, откровение, этот взрыв сознания возбуждающей волной промчался по всем эрогенным зонам Эмили и непроизвольно вылился в громкий пронзительный стон. Стон, что заставлял охранника теперь уже не просто трястись, а с криком начать извергаться. Брызгать горячей спермой в ее подбородок, а затем струями бить о выставленную в спешке ладонь. От пальцев Эмили неприятная липкая жидкость стремительно разлеталась по комнате и падала мелкими каплями на ее джинсовку и пол. Руки охранника все сильнее прижимали голову Эмили к животу и уже не оставляли ни единого шанса вырваться или уклониться от летящих, как из фонтана, потоков эякулята, что теперь так бессовестно пачкали ее лицо.

Но нет. Нет в мире ничего вечного, и, конечно, оргазмы тому лучшее подтверждение. Тело охранника постепенно обмякло, а пальцы разжались, медленно высвобождая журналистку из своих страстных оков. Последняя капля спермы, что так вальяжно стекала по ее руке, последний вздох… И уже с чувством отрезвляющего отвращения к себе Эмили, скользя щекой по прессу и ногам охранника, скатилась вниз. Ее руки стыдливо закрыли голову, а взгляд уперся в растресканный бетон. Часы показывали девять часов пять минут вечера.

— На входе покажешь, — швырнул ей синий браслет охранник и, застегнув ширинку, настораживающе спокойно вышел из комнаты.

Скрип потолочного вентилятора продолжал давить, а Эмили все так и сидела, уткнувшись лбом в холодный пол. Из ее глаз сочились обидные слезы, тело пронизывала словно клеймящая грязным пороком дрожь. То, что произошло сейчас, окончательно и бесповоротно затмило все ее прошлое. Затмило все. И если еще каких-то пять минут назад она думала, что самым унизительным в ее жизни был истеричный хохот Лукреции, то сейчас она была готова слушать этот смех каждый день, лишь бы не осознавать, не жить с этим чувством, что ее использовали как вещь. Как сраную вещь, что покорностью заслужила от хозяина заветную похвалу, которая теперь, словно нашествие саранчи, выедала на корню все ее достоинство, самолюбие и честь. Разрушала, казалось, навсегда, возникшую иллюзию о доминантном положении в этой пищевой цепочке похоти и разврата.

Медленно встав с пола и утерев лицо, Эмили осторожно подняла браслет и удрученно уставилась на него. Ее сознание отказывалось понимать, что она не проиграла, а наоборот — победила. Что все ее мечты стали еще ближе, а цели только сильнее укрепились. Ведь теперь она не просто знает, а на своей шкуре почувствовала, как тут поступают с заблудшими наивными девушками. Как ломают их личность, стирают индивидуальность и превращают в послушных марионеток. В безвольных овечек, думающих, что они имеют тут власть, что сами решают, когда и с кем, а на самом деле… На самом деле все давно решено за них, и этот выбор, что они делают каждый день, — просто миф. Иллюзия, обольстительно ласкающая эго. Она намертво прибивает ржавыми гвоздями к нарядному гобелену собственной важности и медленно, словно паук, высушивает, оставляя после себя лишь оболочку, когда-то гордо носившую титул «человек».

«Сколько же девочек проходит через эту сволочь каждый день, сколько, блин, их эта тварь испоганила?! — спрашивала себя Эмили, смотря на демоническое свечение красной лампы. — А сколько же еще будет… Не-е-ет! Теперь-то я точно не уйду… — Она крепко сжала в руках браслет. — Особенно сейчас… Сейчас, когда я вошла в этот первый круг Ада, когда прикоснулась к этому пламени, к этой лавовой реке из сломанных душ и ошметков достоинства», — вспомнила она еще одну цитату из книги, которую читала утром в метро, и, надев на левую руку синий браслет, решительно вышла из комнаты.