Хирург Коновалов

Глава 1.

– Вадим Эдуардович, ты не поверишь! – в ординаторскую влетает Алферов.

– Евгений Николаевич, я четырнадцать лет в хирургии. Попробуй меня удивить.

Алферов ухмыляется.

– Закон парных случаев снова сработал.

Если это то, о чем я думаю…

– Скажи, что пошутил.

– Я только что из приемного. Пациента уже готовят к операции, – дисциплинированно рапортует Алферов.

Проклял нас кто-то, что ли? Или не надо было позавчера очередного «народного целителя» из отделения выгонять?

– Жень, ты, когда из приемного шел, не видел, надпись у нас не поменялась?

– А?

– Ну, может, вместо «Хирургическое отделение» там теперь надпись «Членомонтаж»?

Вместе с Женькой за компанию ржут и другие находящиеся в ординаторской хирурги.

– Что, опять эксперименты с пылесосом?

– Не, там история полный трэш, я думал, такое только в анекдотах бывает. Слушайте…

Женька прерывается. Дверь в ординаторскую снова открывается, заглядывает медсестра Катя.

– Вадим Эдуардович, у нас все готово!

– Готово к ремонту карданного вала?

Катя хмурится, не понимая шутки. Парни мои снова ржут. Я встаю, с хрустом переплетая пальцы. Не жили мы скучно – не хрен начинать.

***

Сразу после операционной меня срочно вызывают на ковер к высокому начальству. Разумеется, по какой-то ерунде. Отчеты, мать их. По возвращении на меня нападает Людмила Владимировна, самая опытная медсестра в нашем отделении.

– Вадим Эдуардович, вас там спрашивает родственница этого… только что прооперированного.

– Сильно спрашивает?

– Нервически.

Если нервически – то жена, наверное. Переживает, как там семейная реликвия – уцелела ли в неравном бою с зубами.

Киваю медсестре, повожу плечами. До конца рабочего дня – два часа. Сегодня был день без операций. Этот бедолага – не в счет, пустяк. А вот его нервическая – это может быть серьезное.

***

– Вы Мишу оперировали?!

Привычно сканирую внешность, определяя стратегию разговора. На воробья похожа. Или на галчонка. Мелкая, щуплая, темные взъерошенные волосы, круглые глаза и какие-то внезапно пухлые щеки. Но в целом на нервическую тянет условно. Больше данных за адеквата.

– Я.

– Что с ним?!

– А вы ему кто? – уточняю на всякий случай.

– А… Ну… Мы… мы вместе.

Выгибаю бровь.

– Жена?

Округлые щеки вспыхивают.

– Нет.

Ну вот, все совсем упростилось.

– На нет и суда нет.

– Что?!

– Информация о состоянии здоровья относится к предельно конфиденциальной. Я могу сообщать ее только близким родственникам.

Она заливается краской не только щеками – всем лицом. Сопит. Чувствую – злость копит. Многоопытная Людмила Владимировна права – нервическая. Но вообще-то медсестра накосячила – сама могла бы уточнить у девицы, кто она пациенту, а не гонять меня в приемное.

– Я… Я… – шмыгает, часто моргает, вытирает щеку о плечо. – Там все в крови было… Я так испугалась.

А вот это совсем бесполезно. К женским слезам у меня иммунитет. Развожу руками.

– Сожалею, но ничего не могу сделать. У меня инструкция.

– Но скажите хотя бы... – она все еще шмыгает, переводит дыхание, зрачки расширены. Стрессанула по-любому.

Я слушаю поток бессвязных слов. Нет, два дня подряд членомонтажа – это перебор. Мы ж не урология, в конце концов. Что ты хочешь спросить, милая моя – уцелело ли хозяйство у твоего «Мы вместе»? А ты вообще детали знаешь? Анамнез, так сказать? Мне Алферов вкратце рассказал, пока ассистировал – и я охренел. Я охренел, а операционная бригада хрюкала от смеха. А ты что? Все норм? Тебе ли после всего переживать за его карданный вал?

Но вместо этого говорю ровно противоположное.

Иногда в меня вселяется бес. Мать говорит, что это крышечка излишек эго сбрасывает – но матушка у меня мастер формулировок. Она еще свято убеждена, что это все от того, что я не женат. И что жена бы нашла, куда этот излишек эго утилизировать с пользой для дела.

Это никогда не касается операционной или отношений с пациентами. Но в любой другой ситуации я могу отчебучить. А иногда прямо надо.

– Не переживайте. Отрезал так, будто ничего и не было. Чисто, гладко, красота. Больше никаких проблем. Мочиться будет через трубочку.

– Что?! – давится она вдохом. Краснота сменяется бледностью. Ишь, как сосуды хорошо отрабатывают, любо-дорого поглядеть.

– Вы… Вы… Вы… Вы не хирург… Вы коновал!

– Угадали. Моя фамилия Коновалов.

***

Возвращаюсь в отделение, попутно выдаю профилактический пистон Людмиле Владимировне – какого хрена не узнала, кто эта нервическая – только время зря потерял. В ординаторскую захожу на момент бенефиса Женьки.

– Это премия Дарвина, господа! Клянусь своей треуголкой.

Слышатся подбадривающие смешки. Сейчас в ординаторской собрался почти весь коллектив. Прохожу за свое место, сажусь за компьютер. Я спиной к Женьке, так что работаю и одновременно слушаю детали душераздирающей истории.

– Ну ладно, проститутку снял – с кем не бывает. Но пользоваться оплаченными услугами в машине на подземной парковке гипера – я не знаю, что это: жадность или глупость? Или и то, и другое вместе? В общем, они там в машине акт сдачи-приемки оплаченных услуг совершили. И уже когда из машины вышли, он решил, что имеет право рассчитывать на бонус. На кэшбэк минетом. И не в машине, прикиньте?! А прям на парковке! Ну, там типа машина стояла в самом конце, там темный угол, никто не увидит и все дела.

– Реально, олень… – тянет кто-то.

– Ну, может, адреналина человеку в жизни не хватало, – не соглашается еще кто-то.

– Адреналину он хапнул по полной программе, – продолжает вещать Женька. – На шорох и писки пришел охранник с фонариком. Дама в прошлой жизни, видимо, была крокодилом. Или бульдогом. От испуга челюсти у нее сработали так, что если бы не платиновые руки нашего шефа…

Затылком чувствую взгляды, но не оборачиваюсь, продолжая тыкать по клавиатуре.

Глава 2.

Как я там думал про нее – воробей, галчонок, попугайчик краснощекий? А по факту оказалась ласточка. Ла-а-а-асточкина. Надо же. ИТ-директор. Человек-усы жжет. Впрочем, не мое дело, кто она и зачем тут. Вся такая на серьезных щах, в пиджаке, очечах, с портфелем. Никакая ты не ласточка, а курица, самая настоящая. Если после всего, что было, идешь навещать этого своего «Мы вместе».

Все говорят, что мы вместе, но никто не знает, в каком. Я знаю. Хотя предлагал коллеге из урологии, который приходил осматривать «жертву укушения», забрать это чудо к себе – все-таки их профиль. Отказался.

Я резким движением открываю дверь в палату. Четырехместная. Не здороваюсь, потому что уже был с обходом. Сразу к делу.

– К вам посетитель.

Ласточка-курица что-то бормочет – то ли мне, то укушенному, но я уже не слушаю. Меня, в конце концов, ждут в отделе кадров, а потом еще главный.

***

Миша в афиге, я тоже. Извинилась перед Коноваловым, называется.

– Привет, Инна.

Соседи по палате косятся на меня с любопытством.

– Привет, Миш. Я здесь по делам. Доктор Коновалов был так любезен, что решил показать, что у тебя тут все в порядке.

Степень Мишиного офигевания растет в геометрической прогрессии. Трое остальных мужиков все превратились в одно большое ухо – им явно было до моего появления скучно. А теперь – явно нет.

– А ты… тут… дела?! – невразумительно булькает Миша. А мне вдруг становится смешно. И внезапно отпускает.

Да, я попала с ним в совершенно дурацкую ситуацию. Мы же в этот торговый центр вместе приехали! Я на маникюр, а Миша… Мишка сказал, что у него есть тоже какие-то дела. Но что у него такие дела…. Сначала я все крутила в голове разное. У него был такой план? Он заранее так решил сделать? Или это внезапный порыв? Откуда у него телефон проститутки?! Или что там, контакт в мессенджере? Я вот понятия не имею, как это делается! И что со мной не так, если Миша решил хапнуть острых сексуальных ощущений, пока мне пилят ногти?

Я из тех, кто не умеет стресс ни зажирать, ни забухивать. Нет, в каком-то смысле я его зажираю. Но не булками, а собой. Я буду жрать себя, пытаясь понять, что сделала неправильно и за что так со мной. И ничего с собой сделать не могу – буду это проворачивать раз за разом. Единственное, чего я добилась – свести этот период к минимуму и как можно быстрее перейти к следующей стадии – решения.

Но сейчас меня отпускает так легко и внезапно, что, и правда, хочется рассмеяться. Я бы ни за что не стала встречаться с Мишей после всего этого. Если бы он стал настаивать на встрече и хотел бы что-то объяснить – я бы отмораживалась до последнего, параллельно грызя себя. А сейчас… Я вижу его в больнице в растянутой мятой футболке, он смотрит на меня ошарашено и почти с испугом. Меня сюда привел заведующим этим отделением, я буду работать в этом учреждении, как ни крути, на одной из руководящих должностей. И, знаешь, что, Мишаня? Иди ты в пеший тур с сексуальным уклоном. Если сможешь, конечно.

– Да, – вспоминаю, что мне, вроде как, задали вопрос. – Я здесь с сегодняшнего дня работаю. Вижу, что с тобой все в порядке. Пока, Миш.

Он что-то снова булькает. Я ловлю на себе взгляд мужика, который лежит слева от двери. Улыбаюсь ему – просто так, потому что хочется улыбаться. Потому что процесс самоедства только что внезапно прекратился.

– Ой, Миш, кстати. Если ты еще будешь контактировать с этой дамой – спроси у нее телефон ее стоматолога. Я под впечатлением.

Выхожу из палаты под чей-то отчетливый смешок.

***

– Ты похудел.

Это дежурная материнская фраза. И неважно, как на самом деле выглядит ее сын. У него может быть ожирение третьей степени или, наоборот, недобор веса. Все равно фразы «Ты похудел» не избежать. Поэтому я не спорю. Хотя, на мой взгляд, я не похудел, а закабанел.

Но это не повод отказываться от вкусного домашнего ужина. Готовить моя мать умеет.

– Что такой мрачный, Вадик?

На «Вадика» я откликаюсь только в мамином исполнении. Всем остальным не прощается. Терпеть не могу любые формы моего имени, кроме полного. Хуже «Вадика» только «Вадюша». А, еще есть «Вадюшка». За это могу и обматерить сходу.

– Приказ сегодня подписал, – сознаюсь неохотно. Но мать все равно узнает, лучше уж от меня. Однако вместо бурной радости – она тоже была свято уверена, что должность заведующего хирургическим отделением прямо создана для меня – мама забирает у меня тарелку, ставит чашку чая, присаживается напротив и только после этого говорит:

– Что-то долго Гриша думал.

Для нее наш главный, человек-усы, Григорий Олегович Буров – Гриша. По старой памяти. Впрочем, там и по новой памяти все нормально – у матушки моей такая должность, что ни одна медицинская научная работа мимо нее не пройдет, именно она ведет эту базу. В своем деле – не последний человек.

Но я уверен твердо, что к моему назначению мать не прикладывала руку, потому что знает мое отношение к таким вещам. Но от этого мое назначение не становится мне приятнее. Просто я знаю – так правильно. На данный момент. Поэтому никак не комментирую слова матери, просто молча пью ароматный чай.

– Ты достоин этого места.

Я поворачиваю голову в сторону шкафа, на открытой полке которого стоит фотография отца. Мама могла бы сказать: «Он бы тобой гордился». Я бы мог ответить: «Мне его все равно никогда не догнать». Но в комнату вальяжно входит, зевая во всю пасть, мамин кот Беляш – вопреки логике, угольно-черный – и я с облегчением меняю тему.

***

Сегодня у меня первый рабочий день. Начинается он с совещания у главного врача. Я уже знаю, что планерки он проводит еженедельно – но с медицинским персоналом, с заведующими отделениями и кому там еще положено. А с сервисными службами – а я все же отношусь к сервисной службе – общается по мере необходимости. Но сегодня Григорий Олегович собирает всех сервисников – безопасника, хозяйственника, юриста, финансиста. И я. Чтобы познакомить всех со мной.

Глава 3.

– Ты обязана пойти.

Я и без Женьки уже понимаю это, Буров был безапелляционен. Третье воскресенье июня, день медика, все руководство клиники, включая заведующих отделениями и топ-менеджеров, выезжают на турбазу – праздновать. Правда, выезжают, как умные опытные люди, не в воскресенье, а в субботу. И мне от этой поездки не отвертеться. Потому что я теперь член этой команды.

– Ты же тоже едешь?

– Еду! – довольно кивает Женя. – Моя начальница благоразумно в отпуск свалила. Так что я, как исполняющая обязанности, имею полное право там быть. И желание тоже имею.

– Да что там делать?

– Как минимум, есть фирменный Коноваловский шашлык.

Во мне что-то екает на его фамилию. После того, как он полапал меня за ногу и пригрозил испортить мою репутацию, мы больше не виделись. За моей ногой присматривал Ник, и все зажило прекрасно. А у меня дел по горло, некогда думать о Коновалове. Он работает в своем хирургическом корпусе, я в своем административном. И меня все устраивает.

Но сейчас почему-то екает.

– Что, настолько вкусный?

– Божественный, – причмокивает Женька. – Я в прошлом году впервые попробовала. Отвал башки. Ничего вкуснее не ела. Правда, Коновалов может что-нибудь такое ляпнуть про мясо или про приготовление – ну, в своем репертуаре. Так, что аппетит перебьет. Но можно же его просто не слушать, правда?

Логично.

– Я, наверное, на машине поеду, – рассуждаю я вслух.

– Зачем? Автобусы же будут.

– Ну, удобнее, когда под жопкой своя машина.

– А прибухнуть?! – возмущается Женька. – Влиться, так сказать, в коллектив?

Вот этого я как раз не хочу. Мне алкоголь в принципе не приносит ничего, кроме головной боли. А мне сейчас надо быть максимально в трезвом уме как раз из-за того, что у меня сложности с коллективом. Конечно, не с этим, с которым поеду на корпоратив – я там больше половины не знаю. Но именно поэтому я хочу знакомиться со всеми на трезвую голову. Мало ли как мне это потом отзовется и где стрельнет.

– Я пью антибиотики, – вдруг вспоминаю я спасительное. – Коновалов назначил!

Фамилия Коновалова для Женьки беспрекословный авторитет. А о том, что курс антибиотиков уже закончен, ей знать не обязательно.

***

Машины своей у меня нет. Права я получила еще студенткой, сдала легко и непринужденно, папина школа. И водила я тоже уверенно и без проблем. Мне нравилось ездить за рулем. А вот стоять в пробках – нет. И в какой-то момент я вложила подаренную родителями машину в ипотеку. Мама одобрила, отец пожала плечами: «Твое право».

Но сейчас я договорилась по машине с отцом. У него какой-то форс-мажор, он на выходные завис в городе, а мама на даче.

– В воскресенье отдашь?

– Отдам.

На том и договорились.

Папа у меня инженер насквозь. И машина у него такая же. Большой брутальный джип, к которому что-то прикручено, доверчено, усовершенствовано. «Наши руки не для скуки» – любимая папина фраза. У его машины есть куча всего, включая какую-то штуку сверху и сбоку, про которую я никак не могу запомнить название. Оно смешное. В общем, я на этом джипе, учитывая мою комплекцию, произвожу впечатление. Самое разнообразное.

***

Чтобы мне было нескучно, Женька набрала нам в машину пассажиров. На заднем сиденье устроились двое – веселый бородач, который представился: «Просто Наиль, отчество все равно не запомнишь», и еще более веселая кудрявая брюнетка, которая, кажется, уже начала отмечать. Наиль оказался заведующим урологическим отделением – тем самым, где долечивался Миша, а брюнетка – заведующей гинекологией. Полезные знакомства, чего уж. Папин джип был тут же наречен «Писькомобиль», в багажнике весело звякали бутылки, мои пассажиры травили байки наперебой и не то, что на грани фола – вообще за гранью всего, но очень смешно. Женька ржала как лошадка, дорога была относительно свободной, светило яркое солнце, настроение у меня было прекрасное. В общем, ничего не предвещало того, как этот день завершится.

***

– Твою мать…

– Челюсть подбери. И слюни вытри.

Совет кстати, хотя признавать не хочется.

Мы с Женькой совершили променад по территории турбазы. Здесь замечательно, сосны, свежий воздух. А потом мы подтянулись на запах шашлыка.

У мангала царит Коновалов. Женька плюхается за свободный столик, вытягивает ноги, прихлебывает коктейль.

– Ну чего ты? Устраивайся и любуйся. Для кого ВадимЭдуардыч старается?

Для кого Коновалов старается, так сразу и не скажешь. Похоже, что для всех желающих, которых набралось немало. Но любоваться есть чем. Потому что господину Коновалову жарко у мангала, и футболку он снял. Впрочем, учитывая специфику моего нового места работы, вариант эксгибиционизма исключать не стоит.

Вот это спина, мамадарагая. Я такой никогда не видела. Ну, широкая. Ну, плечи. Ну, мощная. Но я не подозревала даже, что на мужской спине столько мышц! Я знаю всего пару. Смотрю завороженно, как двигаются лопатки. Как напрягается при наклоне какая-то мышца сборку. Как там все перекатывается под гладкой кожей. Ну, наверное, гладкой. Выглядит именно такой. Гладкой. Потрогать хочется так, что в пальцах вдруг начинает покалывать.

Словно со стороны слышу восхищенный вздох. Это что, я?!

– Так, мать, держи себя в руках, – бессердечно ржет Женька. – Что будет, когда он передом повернется?

Он поворачивается.

– Спина лучше, – говорю чисто из вредности. Коновалов кого-то окликает, громко смеется. У него, оказывается, яркая и белозубая улыбка. И совершенно чумовой торс.

– ВадимЭдуардыч сегодня в ударе, – хмыкает Женька. – Один домой явно не уедет.

Ну, еще бы, если таким торсом сверкать. Откуда-то берется желание заснуть купюру за ремень голубых джинсов. Джинсы на Коновалове тоже сидят как надо.

– Не похож он на бабника, – говорю, просто чтобы что-то сказать. Чтобы перестать пялиться на два задних кармана голубых джинсов. И то, что они обтягивают.

Глава 4.

По месту названного Коноваловым адреса находится жилой комплекс повышенной комфортности. Дома с претензией на архитектуру, закрытая территория. В общем, покруче, чем тот дом, в котором живу я. Неплохо зарабатывает, судя по всему, Вадим Эдуардович.

Он поднимет шлагбаум с телефона, но я не тороплюсь заезжать. Самое время, наверное, сообщить, что у нас разное понимание того, что может произойти в ближайшее время. И высадить его здесь. Мне зачем заезжать на закрытую территорию? Как я потом отсюда буду выезжать?

– Шлагбаум на выезд открывается автоматически.

Мне не нравится, что Вадим так легко угадал мои сомнения. И я снимаю ногу с педали тормоза. Открывается автоматически – это прекрасно. И с парковочными местами проблем нет. Я встаю рядом с темно-коричневым кроссовером.

– Рядышком стоим.

Это машина Коновалова? Да мне пофиг. Но авто у Вадима соответствует классу его жилья.

Мне бы не надо парковаться. Мне бы развернуться и уехать за автоматически открывающийся шлагбаум домой. Но я какого-то черта глушу двигатель. Люблю доводить дело до конца. Раз уж я взялась довезти Вадима домой – надо убедиться, что он и в самом деле добрался до квартиры. Правда, очень маловероятно, что с ним что-то случится на закрытой территории элитного жилого комплекса. Но если я его доведу до квартиры, то совесть моя будет абсолютно чиста.

А, кого я обманываю? Меня подталкивает любопытство. Что еще дальше может отчебучить Коновалов? Я не чувствую никакого страха перед ним. Я точно знаю, что могу сказать «нет», и он меня услышит. Он не тот мужчина, который будет принуждать женщину силой – для этого он слишком избалован женским вниманием. И вообще, когда мне еще выпадет шанс увидеть гладкий мужской пах? Нервно хмыкаю.

Мы поднимаемся на лифте на одиннадцатый этаж. Я никак не могу понять, насколько на самом деле пьян Коновалов. Он стоит, привалившись спиной к матово-серой поверхности лифта, и смотрит на меня. Просто смотрит. И от этого как-то ужасно неловко. Я заставляю себя ответить на его взгляд.

Он и в самом деле привлекательный – если отрешиться от его безобразных манер. Он натуральный блондин, но при этом у Вадима темные брови и ресницы. Он не бледная моль, нет-нет. И глаза у него сейчас совсем не норильские. Но под их взглядом мне по-прежнему неудобно.

Лифт пиликает, останавливаясь. Может быть, сейчас самое время развернуться и уйти? Но я зачем-то выхожу из лифта под приглашающий жест Вадима.

Я не удивлена тем, что у него квартира-студия. Не удивлена, что там просторно. Не удивлена лаконичностью дизайна и мебели.

За моей спиной щелкает замок.

– Ну что, в ванную первый я. Теперь предложить что-нибудь? Вина?

Абсурд зашкаливает. А еще говорят, что любопытство кошку сгубило.

– Я за рулем.

– Можешь остаться у меня до утра.

Какая невиданная щедрость. Отрицательно качаю головой. Коновалов фирменным жестом складывает руки на груди.

– Что тебя смущает?

Вот даже и не знаю, как ответить на этот вопрос. Наверное, то, что мне давно пора уйти. Но я почему-то медлю.

– Я проспался. Сейчас отмоюсь до блеска, зубы почищу – и буду в полном порядке. Не переживай, Ласточка, тебе понравится.

Я не понимаю, что со мной. И почему я все никак не уйду.

– Пошли, заварю тебе чай.

И я снова иду за ним, теперь в кухонную зону. Там стерильно, как в операционной. Только стол черный, как и стулья. Я почему-то чувствую какое-то непонятное дикое напряжение. Кажется, если Вадим меня сейчас коснется, даже невзначай – я заору и убегу. Но он не касается. Включает чайник, достает кружку, кладет туда пакетик чая. То есть, про чай – он это серьезно? Как и про все остальное?

– Все, я в душ, – Вадим заливает кружку кипятком. – Десять минут максимум.

Щелкает замок ванной. Я какое-то время смотрю на поднимающийся над кружкой пар. А потом, стараясь ступать как можно тише, прохожу к входной двери. Где-то за другой дверью, в другой части квартиры, слышится шум воды. Я поворачиваю внутреннюю защелку, открываю дверь и аккуратно прикрываю ее за собой.

Лифт стоит все так же на одиннадцатом этаже – видимо, в этот поздний час жильцы уже все дома. Я спускаюсь вниз, подхожу к своей машине. Несколько секунд смотрю на машину Вадима. Хорошая, явно новая. Да, со всех сторон привлекателен Вадим Эдуардович – кроме своего характера. Не зря говорят: нет в природе совершенства.

Я сажусь в машину, завожу двигатель, трогаюсь с места.

Шлагбаум открывается автоматически.

***

Понедельник преподносит сюрприз. Я еще не совсем свой человек в этом коллективе, и в неофициальные чаты-болталки не добавлена. А там все воскресенье обсасывали некое видео.

Именно на него я сейчас и смотрю на Женькином телефоне.

О-хре-неть…

На экране Кузнецов лезет с поцелуями к какой-то девушке. Я мгновенно узнаю место – это турбаза. Турбаза, где мы все в субботу отмечали день медика. Я не видела там Вячеслава. Его там быть не могло – туда поехал только топ-менеджмент.

На экране между тем действие разворачивается дальше. Девушка пытается отбиваться, но непонятно – то ли всерьез, то ли это какая-то игра. Опять же, кто-то это все снимает. Там есть кто-то третий. Кузнецов лезет все сильнее, пытается задрать на девушке топик, лапает за грудь, за попу. И видно теперь, что он пьян. Прямо сильно пьян. В отличие от Коновалова, по которому хрен поймешь, по Кузнецову все предельно ясно. Девушка, наконец, начинает отбиваться всерьез, толкает Вячеслава в грудь, он теряет равновесие и заваливается в кусты. И через какое-то время оттуда слышатся звуки, по которым ясно, что Кузнецова тошнит. Занавес. В смысле, видео кончается.

Я некоторое время смотрю в погасший экран

– Инчик… – Женька трогает меня за локоть. Я встряхиваю головой.

– Слушай, а как он там оказался? В смысле, Кузнецов как там оказался? Его же… не приглашали?

– Он странный вообще, – отмахивается Женя. – Не звали, да. Сам напросился. Он же племянник главбухши, ты знала?

Глава 5.

Ситуация развивается так, как мне не нравится. Точнее, она никак не развивается. Буров явно поговорил с главным бухгалтером по поводу ее племянника. Но о результатах этого разговора мне ничего неизвестно. И ничего не происходит. Ни-че-го.

Мы работаем – я и мой коллектив. Нормально работаем. Но не совсем в штатном режиме. Я вся на нервах. Терпеть не могу ждать и быть в неизвестности. Раздумываю о том, чтобы все-таки дернуть Бурова. Ну, ты скажи мне нормально, четко – чего ждать? Кузнецов уволится? Уже уволен? Нет, это мимо меня не могло пройти никак, мне ему надо обходной лист подписать. Я могу уже вплотную искать человека на его место? Буров, конечно, человек порядочный, хоть и гинеколог, и начальник адекватный. Но конкретно сейчас он меня просто подвесил в этой ситуации. Эх, надо было все-таки делать все самой от начала и до конца и как-то пытаться отказаться от помощи Бурова. А так получилась классическая медвежья услуга с его стороны. Да кто ж знал. Эх…

На звук пришедшего сообщения дергаюсь. У меня почти все на беззвуке. Ну, кроме родителей и Бурова. Лучше бы это был Буров.

Это Коновалов.

Понимаю это не сразу, конечно. Сначала просто вижу сообщение с неизвестного номера: «Ты насчет ресторана надумала? Сегодня уже четверг». Я не сразу понимаю, что это Вадим. Ой, не до тебя сейчас, мил человек! Да и вообще… С учетом того бэкграунда, что мне достался, и с учетом того, что сейчас происходит, служебный роман мне на данный момент вообще не с руки.

Хмыкаю своим мыслям. Вряд ли служебный роман описывает то, что может произойти между мной и Вадимом. Во-первых, судя по тому, что мне уже успел изложить Коновалов, слово «роман» отсутствует в его лексиконе. Разве что в литературном смысле, да и то что-то мне подсказывает, что и литературных романов Коновалов не читает. А во-вторых, мы же не работаем вместе. Да, формально в одной организации. Но это огромная организация, я и Вадим сидим в разных корпусах: я в административном, он в хирургическом. Если бы не наши нетривиальные обстоятельства знакомства, мы бы вообще могли никогда не пересечься. Ну, или так, раз в год.

А теперь…

Дверь открывается без предварительного стука. И это не Коновалов, как я почему-то подумала. Это Кузнецов.

Я о нем много думала в последние дни, но все равно оказалась не готова к очной встрече. Он проходит молча, кладет на стол лист бумаги. Это то, что мне от него надо. Заявление об увольнении по собственному желанию.

Первое чувство – почти радость. Удовлетворение точно. Ну вот, все и разрешилось. Вторую мысль мне додумать не дают.

– Довольна?

Кузнецов это слово выплюнул. Понятно, что он чувствует себя сейчас очень уязвленным. Горе побежденным. Но мне следует игнорировать его эмоции. Разговор должен быть только по сути, без эмоций с моей стороны. Еще раз пробегаю взглядом его заявление. Все в порядке.

– Меня все устраивает. Давай обходной лист.

– Меня увольняют сегодняшним днем. Так что обходной задним числом подпишите.

Подпишем, конечно. Это все мелочи. Главное, чтобы его уже сегодня здесь не было. Окончательно. Встаю, сама не понимая, зачем. Не руку же Вячеславу на прощание жать? Но он пока прощаться не намерен.

– Вот уж не думал, что прилетит отсюда. А ведь место было уже почти мое.

Понимаю мгновенно, что меня ждет прощальная речь. Но выслушивать ее не хочу.

– Вячеслав, тебе лучше уйти.

– Я уйду. Мне тут делать нечего, если Буров все через одно место делает. А у меня пи*ды нет, поэтому мне ничего не светит.

Это обвинение – не в первый раз. И уже не смешно. Обвинять меня в романе с Буровым – это надо быть таким идиотом, как Кузнецов. И вообще, не пошел бы он…

– Уходи.

– А ты, оказывается, умеешь не на один фронт. И с Буровым, и с Коноваловым. Всех заведующих отделениями обслужить намерена? Смотри, найди на мое место парня потолковее. Если у тебя рабочий орган – пи*да, кто-то должен уметь работать головой.

Первая, и как, всегда, идиотская мысль – про канадский флаг. Я прямо чувствую, как лицо вспыхивает, пульсирует. Я сейчас точно красно-белая, в кленовые листья. А вторым приходит желание уе*ать. Еще сильнее, чем Коновалова. Вадим меня бесит. А Кузнецова я в данный момент за всю ту грязь, что он в себе носит и выплескивает наружу, на меня – я его ненавижу. Чувство незамутненное, сильное. И оно мне не нравится. Мне хватает выдержки понять, что этому чувству нельзя давать воли.

Я беру телефон, вызываю абонента.

– Я сам дал ему разовый пропуск, – без приветствия отзывается Офицеров. Он предельно конкретный человек. – Буров сказал, что Кузнецов должен сегодня уладить последние формальности.

– Он уладил, – я не свожу взгляда с Вячеслава. – Вы не могли бы прислать кого-то, чтобы проводить Кузнецова до выхода?

Я не знаю, что слышит Офицеров в моем голосе. Но отвечает он быстро и коротко.

– Сейчас сам приду.

Ну да, все его ребята, скорее всего, на местах, на входах, я не знаю, где. А сам Офицеров здесь, через пару кабинетов от меня. А вот и он.

Мне доставляет удовольствие – наверное, не очень здоровое – то, как бледнеет Вячеслав. Офицеров не говорит ни слова, просто молча и многозначительно держит открытой дверь моего кабинета. А я вдруг решаю задать последний вопрос. Делаю пару шагов к Кузнецову и вижу, как он неожиданно дергается.

– Моего предшественника выжил тоже ты?

Кузнецов молчит. На его лице отчетливо читается смесь презрения, страха и ненависти – пожалуй, той, которая ослепляет и меня.

– Он, – неожиданно отвечает за Вячеслава Офицеров. – Если интересно, потом расскажу, как. – Кивает коротко Кузнецову. – На выход.

Они уходят, я остаюсь одна. Вдруг кончаются силы в ногах, я падаю в кресло. И начинает неконтролируемо дрожать подбородок. Именно сейчас, да. Когда все закончилось. Когда я одержала победу. А я оказалась не готова к тому негативу, к той грязи, которую вывалил на меня Кузнецов. Все совсем не так. Близко не так. Вообще не так. Но мысль о том, что какой-то человек, пусть даже это Кузнецов, реально считает, что я на это вот все способна – она жжет, сильно жжет внутри. И подбородок дрожит все сильнее, и предательски набухают слезами глаза. Нет-нет, мне сейчас вот это вот все нельзя, я же на работе, надо завизировать заявление Кузнецова и отнести его в приемную, чтобы подписал Буров. И вообще, дел куча. Но во мне никак не утихает обиженная девочка.