Вынуждена признать, что три года брака с Темирханом пошли Люське на пользу. Теперь она не выглядит, как дешёвая бабища, торгующая пирожками на рынке. Её облик сильно облагородился за три с лишним года. Волосы уже не выбелены насмерть, но приобрели оттенок благородной платины с сероватым отливом.
Люська изменила стрижку и больше не завивает свои волосы в дикие, бараньи кудряшки. У неё модное, ассиметричное каре и безупречная укладка на платиновых волосах.
Впрочем, этот оттенок добавляет ей возраста. Но зато в комплекте с широкими, чуть небрежными по последней моде бровями, уменьшенным носом и сочными, алыми губами Люська выглядит, как эталонная инста-самка. Одна из десятка, а может быть сотни тысяч таких же.
На Люське надеты кожаные шорты и белая, просторная блузка.
Жена Хана недовольно швыряет в сторону кресла розовый кардиган из дорогого кашемира. Вещица не долетает до предмета мебели, осев лужицей на полу.
– Охрана! – резко рявкает Люська, не сводя с меня пристального взгляда.
Темирхана нет рядом, и Люське нет необходимости изображать из себя простую дамочку, добросердечную и вежливую в общении.
Она смотрит на меня с глубокой неприязнью. Если бы она могла, то с радостью испепелила бы меня взглядом.
– Да, Людмила Васильевна!
Рядом с Люсей появляется охранник.
– Что эта особа делает на территории моего дома?!
– Гостья вашего супруга. Особое распоряжение.
– Гостья? Ничего об этом не знаю! – визгливо вскрикивает Люська.
Не знает о моём появлении?! Но как же…
Разве Хан не к ней обращался, в телефонном разговоре?
Если не к ней, то к кому же со словами «Поцелуй сынишку…»
Может быть, у него ещё одна женщина с ребёнком есть?
Даже голова разболелась от таких мыслей и сомнений.
Люся тем временем достаёт телефон и обращается к охраннику, но смотрит при этом только на меня:
– Стой здесь. Не уходи. Я хочу уточнить. Вполне возможно, что получится вышвырнуть непрошеную гостью в два счёта, – ехидно обещает Людмила.
Она с точностью до последнего слова повторила фразу, которую я бросила ей несколько лет назад.
Тогда Хан, считавшийся опекуном, привёл эту женщину в дом моего отца, чтобы она жила рядом с ним.
Как же Люська меня раздражала! Но я не имела права выкинуть её как драную, помойную кошку за порог своего же дома, хоть мечтала об этом каждый день, что провела с ней под одной крышей.
Как забавно сейчас повернулась судьба!
Сейчас я – гостья в доме её мужа. Теперь Люська владеет всем, а я – бесправная и ничего не значу для Хана.
– Темирхан! Ты меня не предупредил! Сейчас в доме находится…
Люська начинает высказывать претензии высоким, капризным тоном, но Темирхан не даёт ей договорить и перехватывает главенствующую роль на себя.
Выражение лица Людмилы меняется. Хоть Людмила упакована в стильную дорогую одежду и выглядит престижнее, чем в прошлом, она так и не научилась безупречно владеть эмоциями.
Черты лица Людмилы искажаются. Губы презрительно фыркают, она бросает в мою сторону нехороший, убийственный взгляд.
Разумеется, она недовольна тем, что я нахожусь в их доме. Будь её воля, я бы уже стояла за воротами дома Асадовых или возможно, пылилась в придорожной яме.
Но кажется за эти годы кое-что не изменилось.
Главным в отношениях этой пары по-прежнему остаётся Темирхан.
Если он даст команду «к ноге», Люська побежит в ту сторону, довольно виляя своим пышным задом.
– Хорошо, – шипит зло в телефон. – Но не думай, что я стану развлекать эту пигалицу. Я не привыкла иметь дело с хабалками!
Людмила сбрасывает звонок. Она сжимает пальцами телефон, цедя сквозь зубы охраннику:
– Свободен. И не мельтешите перед окнами так часто! Расползлись всюду, как термиты! В глазах рябит!
– Извиняемся за причинённые неудобства. Но таков приказ Темирхана. Повсеместно усилить охрану.
– Тогда шуруй на пост! Чего стоишь?!
Охранник кивает и уходит. На его широком лице не отображается ничего, но глаза немного темнеют, выдавая эмоции.
Слышится протяжный, глубокий вздох, полный недовольства. Я с лёгкой, вежливой улыбкой наблюдаю за передвижением Люси по просторной комнате. Она чеканит каблуками шаги и, кажется, собирается с мыслями.
Моё присутствие глубоко неприятно и ей, и мне тоже.
Как бы она ни изображала дурочку в прошлом, её холодные, змееподобные глаза выдают расчётливый ум и холодное сердце.
Она останавливается возле меня, обдавая пряным запахом духом с обилием горьковатого миндаля в финальных нотах.
– Это моя семья. Мой муж. Мой сын, – произносит с холодной яростью.
Жена Хана проводит острым кончиком ногтя по стеклу фоторамки, издавая противный, скрежещущий звук.
Бордовая пика ногтя добирается до деревянного торца рамки, а оттуда стремится переползти на мои руки.
Я ставлю фото на полку. Стерва лишилась возможности прикоснуться ко мне, но до сих пор стоит неприлично близко.
– Тебя не учили, что есть личное пространство? – спрашиваю у Люськи.
Или теперь называть её Людмила Васильевна?
– Ты находишься в моём доме, – парирует она с ядом. – Ты наследила на МОЁМ личном пространстве.
– Судя, по милому разговору с супругом, в этом доме не ты решаешь, где, когда и как мне следить, – улыбаюсь, глядя ей в лицо. – Если Хан прикажет, ты и чай мне на блюдечке подашь, и даже сахару положишь ровно столько, сколько я захочу.
Ни в чём подобном я не уверена. Но пытаюсь блефовать. И по недовольно поджатым губам Люськи можно сделать вывод, что мне это удаётся.
Не знаю, какие у Люськи с Ханом сейчас отношения, но…
Она не уверена в его чувствах именно к ней самой, за исключением семьи.
Однако она пытается держать лицо. Люська вскидывает голову повыше и удаляется, покачивая пышным задом нарочито сильно.
Я отвожу взгляд от её удаляющейся спины, задаваясь вопросом, где находится сын Темирхана.
Неужели Люська не занимается воспитанием малыша сама, а передала его на рук нянек?
Ищу на стенах гостиной взглядом и другие семейные фотографии.
Нахожу среди них и те, где вся семья Асадовых в сборе: Темирхан, Людмила и их сын.
– Как зовут сына Хана? – спрашиваю вслух.
Она отвечает, встав ко мне вполоборота:
– Тебе ни к чему запоминать лишнюю информацию. Не думай, что ты здесь задержишься…
Она поднимается вверх по мраморным ступенькам.
– Кажется, у кого-то проблемы? – говорит себе под нос. – Иначе бы не приползла к Хану, обивать пороги его дома…
Вскидываю в её сторону разъярённый взгляд.
Но слова были сказаны тихо-тихо.
Я не могу сказать с уверенностью, что услышала их, а не просто придумала.