Неделя проходит потрясающе. Дани оказалась права, сноуборд мне подошел куда больше лыж. Не скажу, что из меня вышла хорошая серфингистка, однако навыки держать равновесие на волне пригодились. В первый день я съехала с детской горки раз двадцать. Харви терпеливо ждал, когда я приноровлюсь, старался держать мой темп и ловил, когда мне не удавалось управиться со сноубордом. В общем, как истинный джентльмен, оставался рядом.
На второй день и все последующие я уже смело покоряла серьезные горы, только от экстремальной тропы держалась подальше. Но Харви я туда все-таки отпустила, когда Дани предложила мне пройтись по магазинам вместе и накупить подарков детям. Отказать я ей не смогла.
В последний день нашего пребывания как раз в канун Рождества я таки отважилась на экстремальный спуск. Сердце чуть не выскочило из груди, пока я лавировала почти по отвесной скале. По крайней мере, мне так показалось. Но позднее на видео съемке обнаружилось, что не настолько она крутая, как казалось сверху.
— Ты отлично справилась, — похвалил меня Харви. — В следующем году рванем на гору Страха.
Так местные называют самую опасную лыжню из всех, что есть в этом крошечном курортном городишке Швейцарии. Но напугала меня вовсе не перспектива опасного спуска, а простая фраза моего любовника, в которой проскользнуло волшебное «в следующем году…».
Слова прозвучали так естественно, словно между делом, и я почувствовала острое желание это обсудить. Но не успела. Внезапно наступило Рождество.
За столом собралась вся семья. Все расселись по парочкам. Даниэль и Джованни, Эйден и Кэндис и мы с Харви. Не хватает только моих родителей. Впервые в жизни я праздную рождество без мамы. Она всегда отпускала меня отметить Новый Год с друзьями, но Рождество мы всегда праздновали вдвоем. Она и я. И так было заведено со дня моего рождения. И теперь будто чего-то не хватает, словно я не на своем месте.
— Все хорошо? — спрашивает Харви и берет меня за руку. Как он безошибочно угадал мое настроение, поразительно! Таких внимательных парней я раньше не встречала.
Нет, не все хорошо, я скучаю по маме. Мы с ним оба мамочкины детки. Я — мамина дочка, а он мамин сыночек. Только его мама умерла, и мне вдруг становится так его жаль, что на глаза наворачиваются слезы. Я сдерживаю их и киваю, сжимаю в ответ его руку.
Я пересмотрела все-все фотографии их семьи, и мне показалось, что я здорово бы вписалась. И моя мама тоже понравилась бы Харви и его семье. Вместе у нас все было бы здорово, да только…
Мы договаривались не на это. Обстоятельства поменялись. Я влюбилась и больше не согласна на временные отношения без обязательств. Все, что здесь сейчас происходит мне обязательно нужно навсегда.
Я встаю из-за стола и говорю первый тост. Слова сами вырываются из меня, очень уж хочется высказаться.
— Предлагаю первым делом выпить за семью. За тех, кто сегодня с нами и за тех, кого с нами нет, — и снова удушающий приступ обжигает глаза. Да что это со мной? Я же совсем не плакса и ни капельки не сентиментальная.
Харви меня поддерживает. Остальные тоже. Эйден даже встает.
— Замечательный тост. Самый правильный.
Мы выпиваем и набрасываемся на классическую индейку, салаты и закуски. Ведем приятную беседу, танцуем парные танцы и целуемся с любимыми, которые в эту минуту становятся еще ближе. Только Кэндис не вписывается в общую теплую обстановку. Все ей не нравится. Слишком много калорий для наших больших задниц. Она жует листья салата и моментально пьянеет.
В какой-то момент, сама не пойму как, я оказываюсь на ее месте, а она на моем. Очередная беседа с Эйденом заходит о Бернарде Дювале — моем возможном отце.
— Нет, я уверена, что это просто совпадение, — говорю я.
— И все же, подумай, если он — твой родной отец, ты можешь получить солидное наследство.
Я только вздыхаю. Как объяснить ему, что это несправедливо по отношению к моей маме. Она сама приняла решение воспитать меня в одиночку и прекрасно справилась с задачей. Если я сейчас, как оголтелая начну гоняться на возможным папкой, ее это обидит. Да и мне самой уже не так уж и интересно. Раньше я переживала, что расту в неполной семье, но сейчас меня больше волнует перспектива устроить свою собственную семью. Я выросла. У меня есть план, и потенциальный отец даже с большим потенциальным наследством в него не вписывается. Образование, карьера, брак, дети — вот чего я хочу. А родители у меня уже есть. И мать, и отец в одном лице.
Но мистер Дрейк старший продолжает настаивать, и я переключаю внимание на разговор между Кэндис и моим Харви. Они обсуждают еду и погоду. Беспокоиться не о чем.
— У меня есть номер, — вдруг говорит Эйден и достает телефон из кармана, — я ему сейчас позвоню.
Внутри у меня все переворачивается. Я мгновенно представляю, как это будет выглядеть. Несчастный Бернард сидит со своей семьей за столом, под елкой играют внуки или дети. Его нарядная жена говорит тост, и вдруг раздается звонок. Его старый знакомый с восторгом заявляет, что сидит рядом с его возможной дочерью, о которой он ни сном ни духом, и хочет в долю наследства. Чего бы сразу юриста не послать?
Папа Эйден явно пьян, раз не понимает всей абсурдности ситуации.
— Дайте-ка мне телефон, — говорю я и выхватываю из его руки трубку. — У вас роуминг подключен?
— Да, — удивленно кивает он.
— Я маме позвоню, поздравлю, — говорю я и выхожу из-за стола. Снимаю с вешалки куртку и накидываю на плечи, выхожу на улицу. А там снег.
Во Флориде снега не бывает, в Калифорнии тоже. В северные штаты нам с мамой было ездить некуда и так уж вышло, что раньше я никогда не видела снега. Зрелище потрясающее. Крупные холодные белые хлопья плавно опускаются на землю и собираются в огромные сугробы. Хрустят под ногами.
Я набираю мамин номер. Она берет трубку и на заднем плане я слышу шум музыки.
— Милая, с Рождеством! — кричит она в трубку. — Как ты?
За ней слышаться голоса ее незамужних или уже овдовевших подруг со взрослыми детьми, тоже не приехавшими домой на праздники. Слава Богу, она не одна.
— С Рождеством, — говорю я. — Я люблю тебя, мам. Ты знаешь, тут в Швейцарии снег!
— О, я тоже как-то праздновала Рождество в заснеженной стране, — говорит мама. — Но там снег падал и сразу таял. И все равно было очень красиво.
— Это где? — спрашиваю я.
— Во Франции, — отвечает мама, и мое сердце проваливается в желудок.