Игрушка для мажора

Пролог

Такие родные зелёные глаза напротив были полны раскаяния, но я не узнавала сегодня их хозяина. Конечно, его характер всегда был не сахар, но мне казалось, что мы научились быть друг для друга надёжной опорой и поддержкой, когда весь мир ополчился против нас. Другие сибариты[1] из ближнего круга Ярослава смотрели на меня с презрением, но он смог заглянуть глубже – так же, как и я. Я влюбилась в человека, в которого не должна была влюбляться – об этом говорил каждый шелест листвы и дуновение ветра; влюбилась, потому что верила – мои чувства взаимны.

А сегодня он впервые сделал мне по-настоящему больно.

Нет, он и раньше пытался меня задеть, унизить, оскорбить – одним словом, сделать что угодно, чтобы указать на мой низкий социальный статус и моё место в его жизни. Но это было до того поцелуя на крыше и его ночного признания в том, что без меня у него ничего не получается, которые изменили буквально всё. Я поверила, хотя родители и лучший друг уверяли, что он сделает мне больно; я поверила, когда другие сибариты смеялись, утверждая, что Ярик «поиграет и бросит»; поверила, невзирая на убеждения лучшей подруги о том, что рано или поздно Поляков разобьёт моё сердце.

Поверила!

И ошиблась.

[1]Сибаризм – праздность, избалованность роскошью. Сибарит – носитель этих качеств.

Глава 1. Варя

Ребят, сразу предупреждаю, что в книге будет чуть-чуть вымысла - я создала немного необычный общественный уклад, чтобы было интереснее))) Надеюсь, Вам понравится)))
___________________________________

29 июня 2019 года, суббота

Круглое шестиэтажное здание, выполненное практически полностью из стекла, которое по определению должно вызывать восторг, лично на меня наводило ужас; не за свой внешний вид – он-то как раз был идеален – а за своё  предназначение. Я столько раз проходила мимо, представляя, как однажды окажусь внутри, и вот теперь, когда мечта воплощается в жизнь, мне вдруг стало не по себе.

«Утопия» – частная корпорация, в которой сосредоточен самый большой объём информации обо всей молодёжи нашего города – специализировалась на подборе подходящего партнёра для богатеньких мажоров и мажорок. Впрочем, партнёр – это слишком громкое слово; свадьбы случаются, конечно, но очень редко – в основном такие, как я, исполняют роль личной игрушки и девочки/мальчика на побегушках.

Только уверенность в том, что я попаду к лучшему другу, придавала мне сил передвигать ноги.

Отказаться от регистрации в «Утопии» нельзя; все подростки, проживающие в семьях со средним и низким уровнями доходов, которые перешагнули рубеж совершеннолетия и окончили школу, обязаны оставить здесь свою анкету; так или иначе, каждый из нас был закреплён за какой-либо семьёй побогаче, если в ней имелись наши ровесники. Полгода назад мне стукнуло восемнадцать, неделю назад я окончила школу, а вчера заполнила последние бумаги для постановки на учёт.

Пришло и моё время.

Таких, как я, называют аккомодантами[1] – нам приходится покидать свои семьи и приспосабливаться к новым условиям жизни буквально на ходу; учиться новым правилам и придерживаться новых постулатов жизни. Самое обидное здесь было то, что в случае чего нас с лёгкостью можно заменить другими; а вот я сама не смогу поменять выбранного мне партнёра – такая вот новая действительность. Все говорят, что такая система создана для нашего блага – так мы попадаем под защиту влиятельных семей, которые обеспечивают нас всем необходимым и дают ключи к лучшему будущему. За те десять лет, что функционирует «Утопия», уровень насилия и несчастных случаев с летальным исходом действительно снизился, ведь за нас отвечают наши партнёры... Но опьянённые своими возможностями мажоры время от времени умудряются найти лазейки – не зря ведь иногда происходит процесс перераспределения. Об этом мало кто знает, ведь всё делается в тайне, чтобы не поднимать шумиху и не культивировать страх среди молодёжи, но кое-какие отголоски до нас всё же долетают.

Конечно, не все богатеи одинаково плохие – взять хотя бы Вадима: его отец был одним из совладельцев «Утопии», и имел баснословные деньги, но Вадик был словно с другой планеты. Никогда никого не оскорблял, не относился к людям, как к вещам, и всегда был вежлив. Мы познакомились в игровом центре шесть лет назад, куда обе наши школы возили детей на экскурсию; разумеется, нам с детства внушали, что мы друг от друга отличаемся, запретив детям из обычных семей учиться вместе с детьми из семей побогаче. Целых два года я была уверена в том, что все дети богачей – такие же, как он, пока одна из мажорок не указала мне моё место. Вадим обещал, что я попаду в его семью – его отец сможет всё устроить – но мне всё же было немножечко страшно.

Поднимаю голову, чтобы ещё раз посмотреть на название корпорации, поблёскивающее серебряными буквами в лучах солнца, и фыркаю: утопия гарантирована кому угодно, но точно не таким, как я.

Белый мраморный пол приёмного холла блестит так, что можно увидеть в нём своё отражение; я подхожу к стойке регистратора и получаю свой персональный пропуск c фотографией и номер кабинета, в который должна попасть. На ватных ногах поднимаюсь на второй этаж и тут же попадаю в безумие: примерно около сотни парней и девушек толпились в коридоре; кто-то болтал между собой, кто-то держался особняком, но были и такие – в основном, девушки – кто не скрывал своего удовольствия и самодовольства. Не знаю, что смешило больше: то, что они считали себя «важными», или то, что они рады быть в роли «расходного материала».

Не больно-то высоко же они себя ценят.

Среди всей этой «серой массы» изредка попадались и те самые высокомерные снобы; их в нашем обществе называют сибаритами – детьми богатых родителей. По сути, обычные мажоры, которых лично я за глаза называла Нарциссами, потому что самолюбования им не занимать. Понятия не имею, почему они над всеми остальными задирают нос – сами-то в жизни ничего не добились. А то, что родители богаты – так это тоже не их достижение, тут, как говорится, «как карта ляжет».

Одна большая лотерея – кому-то везёт, кому-то нет.

Не то что бы я жаловалась на своих родителей – они у меня отличные: во всём поддерживают, защищают по мере возможностей (хотя от всего всё равно не убережёшь), дают сил поверить в себя... Но после того как я перейду под крыло Вадима, видеться  мы сможем лишь на выходных и по праздникам.

По сути то же самое крепостное право – только в профиль.

Понять в толпе, кто есть кто, было несложно: перед мажорами подростки расступались, как вода перед Моисеем; они словно были окутаны тяжёлой тёмной аурой самодовольства, исключительности и туго набитых банковских счетов родителей. Стильная одежда, модные причёски, дорогие украшения и аксессуары выглядели, словно знаки отличия от остальной – «серой» – массы. В конце коридора, у окна, замечаю троих парней – из тех, что со статусом; они лениво переговаривались о чём-то и даже не обращали внимания на всех остальных – видимо, пришли за «игрушками». Мне становится мерзко от осознания того, что кто-то из этих наивных девчонок попадётся в их лапы – из такой кабалы победителями выбираются редко.

Глава 2. Ярослав

Тот же день

Не понимаю, зачем мне вообще нужна рядом какая-то девчонка, которая будет путаться под ногами. Единственная причина, по которой я ждал своего совершеннолетия – отвязаться от контроля родителей, который уже начал бесить. Я не сопливая десятилетняя девочка, за которой надо следить тридцать восемь часов в сутки, и раз уж мои родители до сих пор не получили ни одного предупреждения от полиции, это кое о чём говорит. Хотя в последнее время так и подмывало отжарить какую-нибудь лютую хрень, чтобы потом даже потомкам было стыдно вспоминать – чисто для того, чтобы насолить родителям.

И мы с друзьями, в общем-то, неплохо справлялись с тем, чтобы создать хороший фундамент для «отжарки».

Правда, друзья – это слишком громко сказано; конечно, как компания, Марк Климов и Ян Терский были самое то, но я терпеть не мог обоих: один был слишком высокого мнения о себе, а второму было совершенно на всё пофиг – даже если дело касалось непосредственно его самого. Конечно, я тоже знал себе цену и особо не парился ни о чём, но эти двое ходили по краю.

Дальше только дурка, хотя по-хорошему Климова можно было закрывать уже сейчас.

Я мог бы с ними не общаться; мог бы не общаться вообще ни с кем – просто палить покрышки на своей «Audi A7 Sportback Ultra Nova GT» – таких в России, кстати, всего пятнадцать штук – клеить цыпочек и гасить «Xbox One X», но это довольно скучно.

Особенно если отсутствует источник адреналина – разве что шарахнет током, ибо я уже задёргал провод от приставки в хлам.

Вообще, живя в шкуре любимого сына заместителя мэра города и имея возможность получить вообще что угодно – любую хрень, хоть камни с Марса – видит Бог, я каждый день пытаюсь не сдохнуть от скуки. Пару раз мы с парнями пробирались на территорию периметра и даже доходили до стены, что отделяет окраину, но блюстители порядка обломали весь кайф; спалили нас, как сопливых детей из ясельной группы «Солнышки», так что пришлось в срочном порядке уносить оттуда свои задницы. А всё потому, что в деревянные дрова бухой Клим без конца ронял на гравий пустые консервные банки, которые хотел пошвырять через стену; в тишине они при падении издавали такой жёстко бьющий в башню звук – будто игрушечная обезьяна в ушах ошалело гремела своими тарелками.

Иногда в качестве развлечения я разгонялся до ста восьмидесяти километров на своей малышке; было даже плевать, врежусь ли я куда-то или сделаю фарш из парочки пешеходов – просто хотелось выпустить пар, потому что иначе буквально выпрыгиваешь из собственной кожи.

Наверно, это какая-то болезнь у таких, как я.

– Ты был в «Утопии», сын? – вместо приветствия произносит мать, когда я прохожу сквозь гостиную к лестнице.

Ну, твою ж медь, сама отправила меня туда в несусветную рань, нахрен теперь спрашивать?..

– Был, – бурчу в ответ. – Геннадий Иванович тебе привет передавал.

Я имею в виду Геннадия Ивановича Полякова – своего отца и одного из основателей «Утопии» – самого дурацкого вложения средств на мой чисто непрофессиональный взгляд; его основная работа – быть заместителем мэра, а корпорация, скорее, была как хобби. Я всегда называю отца по имени-отчеству, когда злюсь – а я зол практически постоянно. Он это знает и вечно хмурится при виде меня – типа, я должен ему земной поклон делать, а вместо этого с недовольной рожей хожу. Но вся суть в том, что они оба – что он, что мать – дали мне всё, кроме себя самих; за свои восемнадцать лет я побывал в семнадцати зарубежных странах, имею всевозможные примочки двадцать первого века и могу открыть любую дверь – и это совсем не метафора. Только лучше бы они были такими же отличными родителями, какими являются руководителями и иконами стиля.

Сплошная тошнотворная показуха.

– Ты ведь знаешь, твой отец не любит, когда ты так его называешь, – хмурится мама.

– А ты знаешь, что должна была раньше вбить в мою голову хорошие манеры, – хмыкаю. – Так что всё, что происходить теперь – исключительно ваши с ним косяки.

Она открывает рот, чтобы сказать что-то ещё – не знаю, надавить авторитетом, например – но я взлетаю по ступенькам на второй этаж и скрываюсь в коридоре, ведущем в моё – отдельное – крыло. В комнате швыряю в стену ключ от тачки и скидываю на пол кроссовки; хочется вообще разнести всё, что видел глаз, но вместо этого я стискиваю кулаки: раздражает эта её манера включать функцию матери, когда она ни черта не разбирается в настройках.

Внезапно вспоминаю своё сегодняшнее столкновение с девчонкой в коридоре «Утопии», о котором совершенно забыл после ссоры с отцом, и снова хмурюсь: я не привык, чтобы со мной так разговаривали – девушки обычно пускают слюни и стелятся ковриком, а эта иголки выставила. Вообразила, будто может задирать передо мной свой нос, и я не рискну ничего не сделать с ней в отместку? Очень недальновидно для девочки с периметра. Если бы послушала меня и извинилась – жила бы себе спокойно и дальше, а я бы сделал всё, чтобы во время распределения она не попала в мою семью.

А теперь прямо руки чешутся испортить её счастливую жизнь.

В груди разгорается что-то очень похожее на азарт; я давно разучился находить для себя годные развлечения, потому что практически всё перепробовал, и меня больше не вставляло по сотому кругу проходить одно и то же. А когда от твоего решения зависит чья-то судьба – в прямом смысле этого слова – это непередаваемый кайф. Конечно, бить её я не буду – я ведь не конченный урод – но проучить просто обязан.

Глава 3. Варя

5 июля 2019 года, пятница

К концу следующей недели добиваю полученные тесты; вопросов в общей сложности получилось ровно девятьсот восемьдесят и, думаю, что я никогда прежде не выворачивала свою душу наизнанку настолько тщательно. Полагаю, Игнат Вениаминович станет тем самым человеком, который будет знать меня лучше всех вместе взятых – даже лучше меня самой; понятия не имею, зачем нужно столько вопросов – не супругов же они для сибаритов подбирают, в самом деле! – но очень надеюсь, что в будущем мне не придётся сталкиваться с чем-то подобным снова.

И, раз уж я покончила со своей «повинностью», не вижу смысла тянуть с посещением «Утопии»: ещё предстояло пройти три теста, и этот процесс будет контролировать психолог. Мне уже заранее немного неуютно оттого, что он будет знать обо мне так много, а проходить при нём что-то ещё – это уже перебор. Как по мне, хватило бы и одного теста на пятьсот шестьдесят шесть вопросов – они достаточно раскрывают личность, чтобы распределить аккомоданта в подходящую семью.

Глеб сегодня ушёл с друзьями гулять пешком, так что я пользуюсь возможностью прокатиться в центр на велосипеде; закидываю тонну бумаги в корзинку спереди и еду в прямиком в «камеру пыток».

Центр словно вымер: сегодня отмечается праздник урожая, и все сильные города сего отправились в поля сжигать соломенные чучела – это было что-то вроде Масленицы, только не провожали зиму, а «обмывали» грядущий хороший урожай. Не знаю, как мог в данном случае помочь алкоголь, когда в формуле столько переменных – некачественные семена, безответственные работники (хотя люди с периметра всегда были трудолюбивыми) плохой климат и мало ли, что ещё! – лично я всё это называла «делить шкуру неубитого медведя». Нарваться на кого-нибудь из мажоров не боюсь – их обычно тоже запрягают участвовать в празднике, так что они пробудут там минимум до позднего вечера.

Огибаю по дуге «Утопию» и вижу у входа знакомую белую машину; внутренности в момент словно покрываются коркой льда от необъяснимого страха: может, я и прикреплена к семье Вадима, но Поляков меня всё же до чёртиков пугает.

Мало ли, что этот разбалованный придурок может отчебучить – вон, как в прошлый раз-то разошёлся...

Самого Ярослава нигде не видно; по идее, его отец тоже должен был быть на празднике, и в таком случае делать парню в корпорации было нечего.

Может, это вовсе не его машина?

Мои сомнения рассыпаются прахом, едва я переступаю порог «Утопии»: Ярослав перегораживает мне дорогу, и я снова едва не врезаюсь в него, на этот раз вовремя затормозив и отскочив на парочку шагов назад. Сердце испуганно обрывается и ухает куда-то вниз, в то время как Поляков нагло осматривает меня с ног до головы: можно подумать, меня выставили в витрине! Не решаюсь пошевелиться, чтобы снова не спровоцировать его тот суровый взгляд – мне не нужны проблемы перед распределением – и просто жду, когда ему наскучит меня разглядывать.

«Он тебя так просто в покое не оставит», – всплывает в голове фраза недельной давности, и я подавляю дрожь.

Но Ярослав не говорит ни слова; просто нахально и как-то злорадно ухмыляется, огибает меня по кривой и прыгает в свою машину; покрышки визжат, когда он выжимает газ, и от образовавшегося дыма я закашливаюсь. Видимо, довольный произведённым эффектом, парень, наконец, скрывается из вида, а я так и стою, не давая автоматическим стеклянным дверям закрыться.

Угораздило же нарваться на него... Ладно, хоть в этот раз обошлось без агрессии.

Вежливо здороваюсь с девушкой в приёмном холле и снова получаю свой пропуск; поднимаюсь уже на знакомый мне четвёртый этаж и стучусь в крепкую деревянную дверь.

– Войдите, – слышу уверенный голос Игната Вениаминовича; он восседает за столом, уже изучая чьи-то тесты, и я пытаюсь представить его реакцию на мои ответы. – А, Варвара! Проходи, садись, золотце!

От такого радушия моё «Здрасте» звучит растерянно, и я застреваю на середине пути: что изменилось с нашей последней встречи, что он стал таким вежливым? Мотаю головой, возвращаясь в реальность, и плюхаюсь на стул, выкладывая свою гору тестов на стол перед психологом. Меня радует, что я больше не увижу эту пугающе огромную кипу, и страшусь того, что ждёт меня дальше.

– Ты ответила на все вопросы честно? – Он берёт самый верхний и бегло просматривает выборочные ответы.

– А разве можно было отвечать по-другому? – удивляюсь.

– Конечно, нет, я просто должен был удостовериться. Ну что, ты готова пройти три финальных теста и беседу?

Киваю, но выходит вяло: если честно, я уже устала от этого дотошного допроса и просто хотела получить своё распределение.

Я на экзаменах так не уставала.

Он достаёт из ящика стола синюю папку, которая выглядит обнадёживающе небольшой, и я немного расслабляюсь; в ней оказываются самые простые тесты из всех возможных, о которых я уже слышала раньше: полный цветовой тест Люшера, тест Роршаха и «Метод портретных выборов». Последний был единственным из трёх, о котором я ничего не слышала, и который вывел из себя больше остальных, потому что было сложно выбрать наиболее симпатичный портрет, когда они все вызывали негативные ассоциации. Устный разговор добил меня окончательно – это было больше, чем я могла вынести за один день – и из кабинета я буквально выползла. Не помню, как спускалась вниз, возвращала пропуск и выходила на улицу; помню только, как сползла по стеклянной стене вниз, чтобы немного отдышаться.

Глава 4. Ярослав

7 августа 2019 года, среда

Этого дня я ждал, наверно, даже больше, чем своего совершеннолетия.

Жалею, что не могу видеть выражение лица девчонки, когда она получит письмо со своим распределением. Понятия не имею, на что она там надеялась и чего ждала – хотя, судя по просьбам Калугина поменяться с ним аккомодантами, можно догадаться, на что – но реальность такова, что завтра девчонка переедет в мой дом.

Как я и хотел.

Правда, меня напрягает интерес Вадика к малышке: с чего бы ему так рвать из-за неё волосы на жопе, что он даже ко мне прийти не побоялся? Что она для него значит? Никто из центра не пришёл бы с такой просьбой из-за человека с периметра из простого желания помочь. Это заставляло меня испытывать глухое раздражение – девчонка принадлежит мне, и никакие Калугины у меня на пути не встанут.

Сегодня для неё полдня готовили комнату – можно подумать, к нам едет принцесса соседнего государства; я и так уже злился на неё дальше, чем видел, потому что отец-таки заставил меня прочитать заключение о её психологическом портрете на двадцать три листа, и она мне не нравилась. Добрая, самоотверженная, искренняя... Тоже мне, мать Тереза современности... С такими качествами выше всего шанс оказаться в полной заднице и быть обманутым и растоптанным в грязи, а она полная дура, если считает, что доброта её спасёт от чего-либо.

Меня радует, что она будет жить на первом этаже, а не где-нибудь со мной поблизости. Первый этаж вообще без жилых комнат – гостиная, столовая, кухня, прачечная и спуск в подвал; через заднюю дверь можно выйти к бассейну, в сад или попасть в сауну – в общем, его функция – это проходной двор в почти двести квадратов. Моя мать, которая всегда неровно дышала к светской жизни, обожала устраивать приёмы – причём по любой фигне: день рождения, приезд брата, открытие нового торгового центра, удачный шоппинг (хотя когда он у неё был неудачным?..) – короче ей только дай повод спустить деньги. Мне-то, в общем, было плевать, чем она занята – лишь бы не докапывалась до меня со своими жалкими потугами исполнить родительский долг по воспитанию сына. Я по большей части пропадал по клубам, гонял на тачке или просто торчал в своей комнате в компании приставки – виделись мы редко. А если в гости приезжала ещё и Эвелина, я вообще сваливал как минимум на сутки: терпеть не могу эту самоуверенную стерву. Иногда в её приезд я звал в гости Клима – он оказывал ей такие пошлые знаки внимания, что она оставляла меня в покое, брезгливо сморщившись.

Короче, скучать принцессе Варваре здесь не придётся.

Пытаюсь представить её в своём доме – и не могу; я вообще до последнего надеялся, что мне удастся уговорить отца не приставлять ко мне няньку из бедного района, так что я рад, что в итоге мы с девчонкой столкнулись тогда в коридоре: по крайней мере, будет весело.

А отец должен быть мне благодарен за то, что я вообще с ним разговариваю. В жизни моих родителей был период, когда они жили раздельно – даже почти развелись; этот период длился почти шесть лет, после чего они снова сошлись, потому что мать поверила в эту чушь про то, что люди меняются. А вот я не верю и чёрта с два прощу этого эгоистичного упыря – ведь тогда он бросил не только мать, но и меня. С тех пор, как мы снова живём «счастливой семьёй», прошло уже четыре года, и отец продолжает пытаться наладить со мной отношения, и из-за этого у нас каждый день вместо разговоров случаются скандалы, после которых я выпускаю пары на высоких скоростях.

– Привет, сын.

Аа, вспомни – вот и оно.

– Я хотел побыть один, – приваливаюсь плечом к косяку и отворачиваюсь.

– В таком случае покупай себе отдельную квартиру, – хмыкает в ответ. – Ах, да, я совсем забыл – ты ведь сидишь на моей шее! Вот и сиди молча.

Стискиваю зубы, чтобы в очередной раз не послать его нахрен.

– Чё надо?

– Хотел спросить, в курсе ли ты, что завтра сам поедешь за этой Варей?

Злость уступает место раздражению, когда я поворачиваюсь к нему лицом.

– С какого ещё хрена?

– С такого, что с завтрашнего дня эта девочка полностью переходит под твою опеку, – не терпящим возражений тоном рычит. – Если ты думал, что она станет твоей игрушкой, то ты заблуждаешься – за всё, что с ней случится, пока она живёт в нашем доме, я спрошу с тебя в десятикратном размере – ты меня понял?

– Понял, – глухо ворчу.

Отец уходит, оставив меня, наконец, одного, а я презрительно усмехаюсь.

Девчонка всё равно станет моей игрушкой.

А ему об этом знать совершенно необязательно.

И всё же мне пришлось признать, что кое-что придётся дать ей и мне самому; в периметре у подростков нет... да там вообще ничего нет, а меня это не устраивает. Во-первых, Варя будет жить в моём доме, а я не хочу слышать в свой адрес всякую хрень про то, что мой аккомодант выглядит как бомж с окраины – значит, её нужно одеть; во-вторых, я не собираюсь постоянно бегать и искать её, поэтому придётся подарить ей телефон – желательно со скачанным приложением, которое позволит мне следить за тем, где её носит: не хочу сюрпризов в виде встреч девчонки с Калугиным. Но заниматься этим всем в одиночку вообще не вариант – я не стану шататься по торговому центру в поисках женских шмоток. Мать точно не согласиться делать это ради какой-то девчонки с периметра, а из знакомых женского пола у меня только одна – больная на всю голову Эвелина.