Игрушка Ворона

Глава 1.

Нервно покуривая в безлюдном переулке, я быстро пересчитываю деньги.

Тонкие длинные пальцы умело листают купюры, пока мозг фиксирует новые цифры.

Нажива сегодня небольшая, но на еду и мыльные принадлежности определенно хватит. Сигарета, зажатая между зубами, мирно тлеет, а прохладный осенний ветер беззвучно срывает пепел, разнося его вокруг меня, будто маленькие снежинки.

Запрятав деньги поглубже во внутренний карман тонкой мужской куртки, я быстро докуриваю и тушу бычок о ближайшую кирпичную стену.

Накидываю на голову капюшон, прячу руки в карманы брюк и шагаю к перекрёстку.

Уже заметно похолодало и надо задуматься над тем, где раздобыть бы зимние шмотки. А где денег на них взять? Хочется надеяться, что Петя что-нибудь принесет или Леська продаст очередную свою картину, но это вряд ли. Не особо люди сейчас хотят приобщаться к искусству. Особенно, если художник не именитый.

Загорается зеленый. Прохожу перекрёсток, оборачиваюсь несколько раз на случай, если меня всё же обнаружили. Но нет, к счастью, та жирная баба, у которой я свистнула сумку, нигде не маячит. Ничего, от нее не убудет. Стильная шубка, кожаные сапожки, айфон последней модели и дорогие цацки. Пара украденных «косарей» для нее не станут проблемой вселенского масштаба, а вот нам жизнь еще на денёк продлят.

Снова дует холодный ветер. Я ёжусь и втягиваю голову в плечи, чтобы хоть как-то согреться. Ненавижу осень, зиму. Вообще не выношу холодов. В это время года труднее всего выживать, летом всё же как-то попроще.

Прохожу еще один перекрёсток, останавливаюсь в стороне, чтобы завязать шнурки на своих старых кроссовках, которые ни черта уже не греют.

Из-за угла выруливает черный внедорожник, а за ним тянется целая колонна черных легковых машин. Автомобили простых смертных тут же останавливаются, пропуская вперед кортеж.

Наверное, даже самый ленивый знает, кто едет в этих наполированных до блеска дорогих тачках. Местная мафия. В городе воров и бандитов у нас предостаточно, но, так или иначе, они подчиняются мафии, которую возглавляет некий Воронов.

Никогда его не видела и вообще понятия не имею, как он выглядит. Но одно знаю точно — этот тип опасен. Жутко, запредельно опасен.

От его банды, которая насчитывает десятки сотни людей по всей стране невозможно скрыться. Если перешел дорогу Воронову — лучше сразу застрелись. Из-под земли достанут и прикончат без суда и следствия. Во всяком случае, так говорят.

Я с Петькой и Лесей что-то типа аутсайдеров и сами кое-как обеспечиваем свою жизнь. Когда мы только сбежали из детдома, я сразу сказала, что ни в какие банды лезть не собираюсь, это чревато последствиями, потом из этой помойной ямы не выберешься. Еще и в долги влетишь.

Мы занимаемся мелким воровством, иногда подрабатываем, раздавая всякие листовки. Милостыню никогда не просим. Петя однажды предложил, так я ему таких подзатыльников надавала, что это глупая идея вовек из его головы вылетела.

На это имеется всего две простые причины: первая — попрошайки работают в бандах, которые принадлежат мафии. Весь город поделен между этими якобы мамочками, чьи дети больны раком, безрукими и безногими. Захочешь поработать на их «точке» тут же либо отлупят, либо притащат к своим «крышам», и прощай свобода.

Вторая — чувство некоторого самоуважения. Пусть его и немного, но всё же достаточно, чтобы не играть роль убогих. Да и при том, давить на чувство жалости прохожих, совесть не позволяет. Люди, конечно, те еще уроды, но уподобляться им не хочется. Поэтому преимущественно мы обчищаем богатеньких тетенек и дяденек.

Иногда делаем всё настолько тихо, что тупоголовые пигалицы, даже не успевают ничего заметить. Рот свой надутый силиконом откроют, ворон в округе считают, на маникюр свой блядский пялятся, а я раз-два и кошелечек из модненькой сумочки вместе с телефончиком и потяну. Конечно, бывает и такое, когда бежать приходиться.

Ловят, бьют, но всё равно убегаю, а потом заново начинаю искать жертву.

Да вообще всякое случалось за те три года, что мы считай, под открытым небом живем. Но главное, что никакая шайка нас так и не зацапала и от всего этого дерьма с мафией и бандитами мы находимся на безопасном расстоянии.

Кортеж проезжает вдоль центральной улицы и скрывается за поворотом. Смотрю на машину, которая замыкает общую колонну и ощущаю, как мурашки проходятся по спине. От этих бандюг за версту несет опасностью и силой. Ну не зря же в их руках сосредоточена вся власть города. Слабаки на такое не способны.

Прохожу еще несколько кварталов, выхожу на небольшую узкую аллею, где обычно местные художники продают свои картины. Порой мне нравится здесь бывать. В этом месте существует словно бы совсем другой мир, крошечный и по-своему красивый.

Леся сидит в самом конце ряда, который тянется бесконечной змейкой по левую от меня сторону.

Подруга замерзла, я сразу замечаю это, когда вижу ее трясущиеся коленки. Леся сидит на низкой деревянной табуретке, притянув ноги как можно ближе к себе. Тонкие длинные пальцы, которые мне всегда как-то по-особенному нравились, скрыты за дырявой тканью перчаток. Вязаная шапка, которую я стырила из одного магазина, немного съехала набок, но это ничуть не портит Лесю. Ее светлые и от природы вьющиеся волосы, выглядывают из-под шапки, напоминая мне чем-то воздушное облако.

Вообще Леся красивая девушка, высокая и стройная, если бы наша жизнь сложилась иначе, уверена, она бы работала моделью и поражала своей неотразимой внешностью всех вокруг. Но, увы, ей приходиться часами сидеть на холоде, чтобы продать хотя бы одну картину, а затем идти со мной и с Петей еще на несколько подработок или воровать.

Вообще для меня, что Петька, что Леська являются чем-то вроде детей. Разница у нас в возрасте всего-то плюс-минус год, но я всё равно ощущают особую ответственность за них.

Изначально я сама хотела смыться из детдома. Осточертело мне там всё, да и срок уже подходил, меня вот-вот собирались выдворить. Никто с совершеннолетней девчонкой там нянчиться не хотел. Пораскинув мозгами, я решила, что не собираюсь ждать тот день, когда меня как кошку вшивую выбросят за порог.

Глава 2.

Вадим

Голова раскалывается надвое.

Эта боль кажется незначительной, но жутко раздражает. Какие таблетки ни пей, всё равно не помогает, только пара грамм белого порошка способны привести меня в тонус. Правда, в последнее время я запрещаю себе этим слишком увлекаться. Потом не слезу. Лучше перейти на сигары, впрочем, что то, что это — всё равно рано или поздно меня прикончит. Поэтому, сидя в одном из ресторанов, что находится под моим покровительством, я по маленькому глотку пью свежевыжатый апельсиновый сок. Хоть какие-то витамины.

Его кисловатый вкус приятен, но головную боль это никак не убирает и не делает слабей.

Стараясь, лишний раз не вертеть ею в разные стороны, я сосредоточенно смотрю себе под ноги, изучая взглядом наполированный до блеска пол кабинета. Перед глазами неожиданным образом всплывает обрывок сегодняшнего ночного сна.

Я вообще плохо сплю, иногда мучает бессонница. Издержка работы, эдакое клеймо, с которым я и подохну. Но даже когда удается нормально поспать, всё равно мучают кошмары или какие-то психоделические картинки.

Такое со мной не происходит, даже если я под коксом нахожусь, а тут…

Справедливости ради, сегодняшний сон оказался спокойным, насколько это, конечно, возможно. Мне снилась девушка. Я ее не знаю. Симпатичная такая и отчего-то злая. Черт ее лица я не запомнил, разве что глаза. Большие, выразительные и разного цвета. Один карего цвета, а другой — льдисто-голубого. Взгляд этой девчонки так крепко осел в моей памяти, словно это нечто очень важное для меня, потому что всякую чепуху я стараюсь долго в голове не держать.

В дверь кабинета стучат. После моего короткого ответа на пороге возникает Данил — моя правая рука. Я тут же прячу свои воспоминания о сне как можно глубже в сознании. Почему-то не хочется этим пустяком с кем-то делиться.

— Где наш дружок? — спрашиваю и морщусь от звука собственного голоса. Он словно раскалённым гвоздем впивается мне в мозг.

— Уже подвезли, — Данил ухмыляется лишь уголками губ. — Трясется весь. Боится.

— Раньше бояться надо было, когда втайне от нас своим задом подмахивал Доронину. Тащи его сюда, — ставлю стакан на маленький кофейный столик и пока Даня выходит из кабинета, я достаю из плечевой кобуры, скрытой под пиджаком, пистолет.

— А вот и наш птенчик, — Даня втаскивает за шиворот ублюдка и бросает его к моим ногам.

Я носком одной туфли провожу по окровавленному лицу Коли — моего бывшего начальника охраны, а затем заезжаю ему по носу. Кровь обильно хлыщет из ноздрей, орошая собой узор на полированном полу.

— Что, дорогой? — я, не шевеля головой, подаюсь вперед и склоняюсь, намеренно поигрывая перед заплывшими глазами Коли пистолетом. — Боишься меня?

— Я… Я, — этот говнюк закашливается и пытается встать, но поскальзывается на собственной крови и вновь падает рядом с моими ногами.

Хочется этого червя придавить подошвой своей обуви, раздавить его череп и с наслаждением понаблюдать за тем, как из него будут вытекать мозги.

— Что ты? М-м-м? Мало платил? Решил соскочить? Наверное, ты забыл, что тот, кто однажды вошел в круги нашего клана, может их покинуть лишь, отправившись к своим предкам.

Коля ничего не отвечает, физически не может. Даня хорошо постарался, чтобы этот кусок дерьма больше ничего не смог сказать.

— Ты ведь знал, что я тебя из-под земли достану. Знал же!

Подхожу к письменному столу, достаю из ящика глушитель и фиксирую его на пистолете.

Когда Коля видит глушитель, он как-то по-особенному начинает волноваться: в глазах, которых практически не видно из-за отека, проскальзывает страх. Животный, неподдельный.

Мне становится смешно, и головная боль резко слабнет. Я не наслаждаюсь процессом убийства, это действие уже давно перестало меня хоть сколько-нибудь волновать. Еще одна издержка работы, еще одно клеймо.

Я сажусь обратно на свое место и приставляю дуло глушителя ко лбу Коли. Предатель извивается на полу, воет, что-то бессвязно бормочет. Но мне уже совершенно насрать. Лимит моего доверия исчерпался. Я вгоняю пулю в голову, Коля падает без чувств, испустив последний хриплый вздох.

— Можете забирать, — скучающе заявляю.

Даня вызывает двух дюжих охранников, новых в нашей компании. Они тихо и быстро забирают труп.

— Помыть бы пол надо, — всё еще скучающе рассуждаю вслух, отсоединяя глушитель.

— Организуем, но есть еще кое-что, что ты должен знать, — взгляд Дани вдруг начинает бегать.

— Что?

— Какой-то оборванец у меня из машины борсетку спёр.

— Дурак ты, раз тачку не запер. А вообще, это крайне важная информация, — с сарказмом изрекаю.

— Нет, дело не в этом. Самодельную бомбу обнаружили. Она была прикреплена между задними колесами. Я полагаю, что тот, кто спёр борсетку и бомбу подкинул. А в этой машине должен был ехать ты, сечешь?

— Найдите и ко мне этого смертника. На этом всё? — прячу пистолет обратно в кобуру.

— Да.

***

Алиса

Стою в маленькой душевой комнатке нашего хостела. Здесь страшно душно и воняет плохо стиранными вещами соседей. Где-то по закуткам бегают тараканы, но я их не боюсь. Я вообще не боюсь всей этой ползущей дряни. Детдом быстро отучил визжать, как кисейная барышня всякий раз, когда где-то появляется таракан или клоп. Конечно, неприятно наблюдать эту мерзость, но страх они не вызывают.

Уперев руки в края крошечного умывальника, я смотрю в треснутое и давно немытое зеркало. Перед собой я вижу девушку, самую обычную и ничем не примечательную девушку, лишь с одним исключением — разноцветными глазами и той затаившейся усталостью, что так отчетливо читается во взгляде.

Многие почему-то боятся смотреть мне прямо в глаза, будто опасаются, что я их прокляну. Помню, у нас в детдоме была одна тупая училка, которая свято верила в бога, да и вообще была помешена на религии. Ее звали Стелла Георгиевна. Имя этой суки я никогда в жизни не забуду. Тощая, практически высохшая мумия с большими на выкате глазами и тонкими бледными губами. Голос у нее еще был такой шипящий, неприятный. Как у змеи.

Глава 3.

Нас проводят через какой-то узкий длинный коридор, отделанный в черном цвете, и тащат к лестнице. Черные блестящие и невероятно скользкие ступеньки становятся для меня настоящим испытанием.

Я несколько раз хорошенько так падаю на них, ударяюсь коленом, а затем и подбородком. Крови нет, разве что только во рту, но боль оказывается сильной, слепящей.

Нафига надо делать такую дебильную лестницу?! Сглотнув слюну с примесью крови, я открываю и закрываю рот. Вроде бы ничего не сломано.

Руки за спиной начинают быстро затекать. Я практически перестаю ощущать свои пальцы. Во мне вскипают злость и чувство полного бессилия, которое страшно нервирует.

Мужик продолжает меня куда-то тащить, и даже когда я путаюсь в собственных ногах и снова падаю, он всё равно волочет мое тело вверх по ступенькам, будто какую-то куклу.

Нет, если бы это была охрана, посланная той курицей Оксаной, нас бы скорей всего просто вышвырнули на улицу. А раз мы направляемся вглубь ресторана, то дела наши плохи. Ну не убьют же нас только за то, что мы просто хотели пожрать? Ведь так? Или нет? Чёрт! Не стоило угрожать официанту.

Колено и подбородок пульсируют болью и всё, о чем я могу думать, согнутая пополам, так это об этой боли и о том, куда нас сейчас притащат.

Петька пытается вывернуться, но, кажется, за это получает крепкий пинок. Хриплый всхлип свидетельствует о том, что ему еще и в живот прилетело. Леся ведет себя тихо и это, наверное, самое разумное решение. Нечего этих бритоголовых из себя выводить. Мы не в том положении.

Когда нас притаскивают на второй этаж, слышаться чьи-то быстрые шаги. Я не могу увидеть, кто к нам приближается, поэтому продолжаю пялиться в черный и наполированный до такой степени пол, что в нем даже можно распознать собственное отражение.

— Вот, — коротко произносит лысый козел, который крепко держит меня.

— Трое? — задумчиво спрашивает мужчина, подошедший к нам.

— Да.

— Ведите к нему, он уже ждет.

К кому «к нему»? И кто нас вообще может ждать?

Я не то, чтобы на грани паники. Скорей, просто сбита с толку. Вся эта хрень с рестораном, с лысыми вышибалами напоминает какой-то жуткий сон. Всё вроде бы начиналось неплохо, а потом превратилось в кошмар.

Урод, который держит меня, еще сильней сжимает мне руки за спиной. Я уже начинаю побаиваться, что он просто нахрен переломает все кости. А руками я дорожу, они меня кормят. Пара ловких движений и кошелек очередной зеваки уже у меня в кармане. Поэтому с руками я еще не готова расстаться, но вот загвоздка в том, что лысому козлу всё равно.

Он тащит меня вперед, на секунду мы останавливаемся. Я краем глаза замечаю открывающуюся дверь, а в следующий момент, мои руки отпускают и толкают в спину. Не удерживаюсь на ногах, которые будто превратились в желе, шлепаюсь на колени, и, взвыв от боли, клюю носом в чьи-то блестящие туфли.

Медленно подняв голову, я вижу перед собой высокого мужчину лет сорока-сорока пяти. Его черные немного седоватые на висках волосы, спадают на высокий лоб, а большие голубые глаза, напоминающие льдинки, как-то странно рассматривают меня. На левой щеке заметен глубокий шрам, доходящий до квадратного подбородка с ямочкой и скрывающийся где-то у виска.

Жуткое, уродливое зрелище. Такой мордой можно детей по ночам пугать. Но судя по черному костюму и начищенным до невозможности туфлям и печатки, сверкающей на среднем пальце левой руки, этот тип очередной богатый козёл. А вообще, я заметила, что те лысые вышибалы, что этот одеты в один и тот же костюм, только размеры разные. Секта что ли какая-то?

— Добегались, сопляки вшивые? — склонив голову набок, мужик криво скалится, отчего шрам на его щеке немного морщится, уродуя еще больше.

— Мы не вшивые, — глотая кровь, которая всё наполняет и наполняет рот, заявляю, с трудом вставая с пола.

— Оставьте нас, — стальным тоном приказывает мужик, игнорируя меня.

Бритоголовые козлы тут же выходят из кабинета.

Я бросаю быстрый взгляд на Лесю и Петьку. Они тоже медленно поднимаются и подходят ближе друг к дружке. Они боятся, сильно… Я же… Тоже боюсь, где-то глубоко в душе, но показывать свой страх не собираюсь.

— Ты, — этот мужик со шрамом, видимо, здесь главный крендель. — Иди сюда, — он обращается к Пете.

Друг медленно и неуверенно подходит ближе. Он бледный от страха. Я вижу, что его пальцы мелко дрожат, впрочем, как и всё тело. Мужик внимательно осматривает Петьку, чуть сузив глаза.

— Доставай то, что ты прячешь под курткой, — сухим тоном приказывает.

Петя быстро смотрит на меня и лезет за борсеткой, которую он по привычке сунул под верхнюю одежду. Эта привычка у нас всех выработалась еще в детдоме. Когда, например, стащишь пару кусочков черствого хлеба, тут же за пазуху себе бросаешь, а потом на тихом часу или уже ночью, жуешь под одеялом. Всегда боишься, что кто-то увидит наворованное, вот и держишь максимально близко к себе.

Вытащив борсетку, Петька протягивает ее вперед. Мужик хватает и бросает в сторону письменного стола, стоящего в конце комнаты. Сумка эта несчастная, не долетев до пункта назначения, с грохотом шлепается на пол. Козел даже глазом не моргнул, продолжает изучать Петю колючим взглядом.

Медленно, но до меня всё же начинает доходить, что друг-то стырил «бабки» у этого недоноска, ну или у кого-то из его окружения. Но неужели именно из-за денег нас сюда приволокли? У этих типов бабла должно быть немерено и как-то уж глупо из-за этого нас прессовать. Тип со шрамом не похож на мелкую сошку, которая каждую копейку привыкла считать.

— На кого работаешь? — спрашивает мужик, продолжая рассматривать Петю с высоты своего роста.

— Ни на кого, — тихо отвечает Петька.

— Врешь, — урод замахивается и ударяет Петю по лицу, тот не удерживается на ногах и падает. Из носа начинает течь кровь.

— Эй, вам чего надо от нас?! — рявкаю я и присаживаюсь рядом с другом.

— На кого работаете? — всё таким же холодным тоном повторяет свой вопрос мужик.

Глава 4.

Оправившись после очередного близкого «знакомства» своего лица с полом, я всё же кое-как принимаю сидячие положение. Это оказывается задачей трудной, учитывая, в каком состоянии я нахожусь, но выполнимой.

Усевшись на пятую точку, я осматриваюсь по сторонам: небольшая комната с маленьким квадратным окошком, до которого не достать без помощи табуретки. Какая-то непонятная мебель, накрытая черной клеенкой. Выглядит жутковато. Ни штор, ни обоев, здесь не нет ничего, кроме голых стен и расставленной по разным углам мебели в клеенке, сверху щедро посыпанной пылью. Даже в нашем детдоме и то как-то уютней всё выглядело. Под потолком горит одна лампочка. Этому скудному желтому свету я ужас как рада. Хоть в темноте меня не оставили, тогда я бы точно от инфаркта склеила ласты и не узнала, за что нас вообще схватили.

Всё тело болит и ноет, а еще очень сильно хочется в туалет.

И сколько же нас здесь собираются держать?

Хочется надеяться, что недолго, но еще больше хочется надеяться, что с Лесей и Петей всё в норме. Нас, видимо, разделили, а затем будут по одному допрашивать? Дебильная идея, учитывая, что мы не стали бы между собой сговариваться, ведь делать это банально незачем.

Завалившись на бок, я скулю от боли, которая простреливает мне ребра. Тот бритоголовый ублюдок походу крепко так приложился, когда лупил меня.

Несколько секунд я вообще не могу шевелиться и дышать, боль прошивает весь правый бок и часть поясницы. Когда приступ проходит, я с трудом поджимаю ноги и, пыхтя, просовываю руки вперед. Металлические браслеты стерли кожу на запястьях, они опухли теперь кровоточат. Возможности снять наручники у меня нет. Это только в фильмах можно с помощью шпильки открыть все замки мира, а на деле этот фокус не работает. Тут помимо шпильки еще кучу всего надо, а лучше — просто откопать где-нибудь родной ключ.

Немного размяв затекшие плечи, я с трудом встаю на ноги. Судя по этой комнате, дача служит местечком, куда мужик со шрамом привозит неугодных ему людей. Не хочется думать о том, что здесь с ними делают, но боюсь, что ответ очевиден.

Мне срочно нужно решить вопрос, как отсюда выбраться и как вытащить Лесю с Петей. Но походив из угла в угол, я понимаю, что эта проблема без вариантов и возможности убежать.

Хотели бы убить, наверное, давно убили, а раз так, то есть шанс спасти свой зад. Если начну нарываться на проблемы, то тогда скорей всего отправлюсь на тот свет. После дичайшего стресса в багажнике, моя голова будто начинает работать лучше.

Нужно просто подождать. Крепким терпением я никогда не отличалась, но сейчас иначе никак нельзя. Стараюсь не думать о том, что хочу в туалет, а еще больше — пожрать. Хожу туда-сюда и наблюдаю, как пыль под моими ногами поднимается и опускается обратно на деревянный пол. Я как настоящая заключенная и это злит.

Что же такого «по-плохому» нам сделает мужик со шрамом? Что вообще нам, детям из детдома, можно сделать плохого? Это даже смешно звучит. Не даст еды? Воды? Заставит спать в мороз на остановке? Всё это уже было, всё это давно пройдено. Разве что пуля в лоб. Но это уже будет не угроза.

Время идет, но никто так и не появляется.

Мой мочевой пузырь уже готов просто разорваться, а пустой желудок — скукожиться в сморщенную трубочку. Теперь вкус дешевой овсянки не кажется мне таким уж мерзким, тарелку каши сейчас бы точно съела.

Когда терпеть уже просто невозможно, я принимаюсь стаскивать с мебели клеёнку в поисках хоть какого-нибудь ведра. Эти уроды не заставят меня ходить под себя, будто животное, закрытое в клетке питомника. Я человек, пусть и с непростой жизнью, но всё же человек. Если они хотят меня унизить, то у них ничего не получится.

Срывая одну клеенку за другой, я успеваю найти старое пианино, кресло с торчащими пружинами, поломанный стол, какие-то картины и вазу. Вот уж никогда не думала, что буду рада какой-то там вазе. Справить нужду, находясь в наручниках, оказывается сложней, чем я думала, но приложив усилия, я это делаю.

Закончив со всем этим, я обратно накрываю вазу клеенкой и отодвигаю в самый дальний угол. На одну проблему становится меньше, но вот чувство голода никуда не пропало. Я вообще очень люблю поесть. Еда приносит мне счастье, как бы глупо это ни звучало. Она дает силы, которые мне всегда необходимы. Из нас троих я вообще, наверное, самая прожорливая, но только в плане своей порции, чужое я никогда не съем.

Время продолжает ползти вперед, и вместе с голодом появляется желание попить. В маленьком окошке уже виден день, но никто по-прежнему не торопится. На выносливость, значит, решили проверить?

Чтобы не думать о еде, я усаживаюсь в старое кресло и засыпаю. Мне ничего не снится, я вообще редко вижу сны. Когда просыпаюсь, замечаю за окном ночь. Меня почему-то начинает лихорадить. Я заболеваю, и сейчас для этого ну совсем неподходящий момент.

Губы потрескались и теперь жгут. Хочется раздеться, но я не могу. Не чувствую рук. У меня походу температура, и этот внутренний жар нужно чем-то погасить, например, стаканом воды. Пусть вода будет из-под крана или из лужи, но главное, чтобы это была именно вода.

Пытаясь снова заснуть, чтобы не тратить остатки сил, я вдруг сквозь шум в ушах слышу чьи-то шаги за дверью. Почему-то сомнений никаких нет, это пожаловал тот мужик со шрамом на пол лица.

Я не шевелюсь, когда входная дверь открывается. Если все они рассчитывают, что я припаду к их ногам и буду рыдать, молить о пощаде, то как бы ни так. Моей вины ни в чем нет, и я не вижу смысла просить прощания… ни за что. Дверь закрывается, и в масштабах этой маленькой комнатушки теперь находится еще один человек.

Шмыгнув носом, я ощущаю, что жар в моей груди будто вибрирует, дрожит. Хорошенько кашлянув аж до слез и сухой боли в горле, я смотрю на свои несчастные руки. Кровь на запястьях уже давно запеклась, пальцы синие и холодные.

— Ну что? Теперь ты будешь сговорчивей? — мужчина подходит ближе и останавливается в нескольких шагах от меня.

Глава 5.

После всего того дерьма, в которое нас Петька случайно втянул, я весь следующий месяц валяюсь с жуткой простудой. Сопли текут рекой, высокая температура почти не спадает, из-за чего я брежу и изредка прихожу в себя.

В какой-то момент всерьез начинаю бояться, что от дикого кашля к чертям собачьим выплюну свои легкие. К счастью, всё обходится.

Если бы не Петя и Леся, то я бы уж точно загнулась и встретилась с апостолами, о которых так обожала рассказывать Стелла Георгиевна.

Чуть позже рядом со мной сваливается и Леська, поэтому все обязанности на себя вынужден взять Петька.

Хорошим здоровьем я никогда не отличалась, даже в детдоме всегда бегала с соплями и кашлем. Уж очень меня любят всякие такие вирусы, хотя это неудивительно. У меня, походу, с рождения слабый иммунитет, витаминов и нормального питания нет, так что о нормальном здоровье приходиться только мечтать. Да и в целом о нормальной жизни.

Несмотря на то, что Петька втянул нас в самую задницу, я не могу на него злиться и ненавидеть. Он заботливо выхаживает меня и Лесю, готовит бульоны, дает строго по часам таблетки. Хорошо, что я всё-таки прогнулась под Воронова и взяла его деньги, без них пришлось бы туго. Очень туго.

В те короткие моменты, когда температуру всё же удается сбить хотя бы на одну отметку, я ненавижу себя. Ненавижу быть слабой, ненавижу подводить нашу маленькую команду.

Я прекрасно понимаю, что Пете нелегко в одиночку справляться со всеми обязанностями. Первое время, пока у нас были деньги, он присматривал за мной, а потом уже за мной и Лесей. Позже, когда бабки просто растаяли буквально на глазах от тех зверских цен на лекарства, Петя начал ходить подрабатывать или воровать. Поздно вечером он приходит в хостел со жменей продуктов и коробком новых таблеток, варит жрать и возится с нами как с маленькими детьми.

Такая вот скотская жизнь невыносимо унизительная. Мы не можем обратиться к врачу, потому что нет ни документов, ни мед. карточек. По сути, мы никто в формальном плане. Пыль, безликие тени, блуждающие в густом лесу серых высоток большого города.

Кое-как я начинаю наконец-то выздоравливать. Леська быстро заболела и так же быстро встала на ноги. А я как идиотка заново учусь ходить и осваиваться во внешнем мире. Всё же месяц жуткой болезни оставил на мне свой след, который я теперь пытаюсь всеми силами вытравить. Тело еще слабое и временами меня нехило пошатывает из стороны в сторону, поэтому я физически всё еще не могу влиться в общее дело, и это продолжает раздражать.

— Лиска, всё хорошо, — успокаивает меня Петя, когда мы втроем сидим поздно ночью на кухне и едим давно остывший суп без мяса, конечно же. На него уже просто нет денег. — Пока справляемся. Ты и так всегда пашешь за троих, беспокоишься обо всем, тебе полезно отдохнуть.

— Если я и дальше стану отлеживаться, то мы с голодухи все по очереди подохнем, — хриплю и тут же сильно откашливаюсь.

— Ну ладно тебе, не унижай нас, — вставляет Леся. — У меня вон картину завтра купят, так что всё на мази.

— И у меня кое-какая работенка подвернулась, — добавляет Петя.

Я смотрю на своих друзей и понимаю, насколько же они мне дороги по отдельности и вместе. Я не умею правильно выражать свою любовь словами, но в душе я по-настоящему люблю и Лесю, и Петю. По сути, родней них у меня никого на свете и нет.

Часто я могу быть с ними строгой и даже где-то несправедливой, но глотку готова любому перегрызть за них. Мы пережили такое, после чего уже понимаешь, что жизнь не может стать прежней. Наша дружба и в некоторой степени семейная связь, прошли такую жесткую проверку, что сомнений никаких нет — мы одна команда. Навсегда.

— Спасибо вам, — тихо произношу, черпая ложкой суп и выливая его обратно в тарелку.

— Алиска, ну чего ты тут мелодраму разводишь? — смеется Петька. — Мы ж тут все свои и своих не бросаем, забыла, что ли?

— Нет, не забыла.

— И потом, раз уж такая тема пошла, то кто-кто, а именно я должен просить у вас прощения, — Петя становится непривычно серьезным. — Нафиг я вообще в ту борсетку вцепился? Дурак. Дурак и всё тут. Но такой случай был удобный, не смог пройти мимо.

— Ты не виноват в этом. Никто не мог предугадать, что там, в машине, окажется «подарочек». Что было, то было, главное — нас отпустили.

— Это уж точно, — кивает Леся. — Я уже думала, нас по частям разберут и в лесополосе выбросят.

Обсудив всё то, что нас беспокоило, мы наконец-то доедаем и ложимся спать.

На следующий день Петька раньше всех куда-то сваливает и ничего даже не говорит. За последние несколько дней он часто начал уходить рано утром и приходить поздно вечером, да еще и с продуктами. Не то чтобы мне это не нравилось, но как-то уж слишком всё подозрительно выглядит. Что это за работка такая, где постоянно выдают неплохие деньги? Сегодня вечером решаю напрямую спросить Петю об этом.

Из-за того, что я еще не могу физически влиться в свой привычный воровской график, мне приходиться очередной день провести в хостеле. Хочу провести Леську на ее новую «точку», где она теперь продает свои картины, но подруга отказывается, типа будет лучше, если я окончательно оклемаюсь. Эта перестановка ролей, где я больше смахиваю на беспомощную малую, мне не нравится, но я понимаю, что Леся права и мне нечего из себя строить героиню.

Я валяюсь на своей узкой кровати, на соседней спит какой-то мужик, который заселился еще вчера. Он иногда похрапывает и причмокивает языком, но это мне не мешает.

Пялюсь в потолок и вдруг почему-то вспоминаю этого Воронова. Странный тип, даже очень. Смотрю на свои запястья и почти не вижу следов от наручников — они уже зажили и всё благодаря Петьке. Он купил какой-то крем специальный, который ускорил исчезновение ран и припухлостей.

Закутавшись в старое дырявое одеяло, поворачиваюсь на бок и закрываю глаза. Лицо Воронова никуда не исчезает, и память будто издеваясь, вырисовывает всё новые и новые детали его внешности.

Глава 6.

Вадим

Милана прижимается ко мне слишком плотно. Душит ароматом своих чрезмерно сладких духов. Ее тонкие пальцы с идеальным маникюром рисуют незамысловатые узоры на моей груди, скрытой под тканью рубашки. Она всегда так делает, когда чего-то хочет от меня.

— Что? — сухо спрашиваю, проверяя отчеты Романа — моего информатора. Он — мои глаза и уши в тех местах, где меня никто не должен видеть и слышать.

— Очень хочу тебя, сладкий, — Милана обдает мое лицо своим горячим томным дыханием.

— Позже, — тут же остужаю ее пыл холодным тоном.

Моя любовница дует свои красные пухлые губки и, отодвинувшись от меня, зависает в айфоне.

Я уже давно привык к ее капризам и никак не реагирую на них. Милана мне нужна только для удовлетворения моих сексуальных потребностей. Ни больше, ни меньше. Я за это отплачиваю ей дорогими подарками, поездками, шмотками и иногда хорошим ужином в одном из многочисленных ресторанов, что принадлежат мне.

Милана — моя игрушка и я никогда не скрывал этого, да и она не глупая, понимает, почему находится рядом со мной. Моя работа, которой я посвятил всю свою жизнь, не терпит привязанностей. Тут нет места женам, детям и кому-либо еще, разве что родственникам, но в наших кругах они мало у кого присутствуют. В моем случае, у меня есть только младшая сестра. Пожалуй, единственный человек, которым я по-настоящему дорожу. Именно поэтому она и живет на юге Италии под другой фамилией и как можно подальше от того дерьма, что здесь происходит.

Если была бы возможность обходиться без женщин, то вряд ли я их при себе держал. Просто они обладают умением снимать напряжение и помогают расслабиться, отпустить себя, отчистить голову и взглянуть на проблемы, которые никогда не кончаются, уже под другим углом.

Менять женщин я не привык — слишком много геморра с ними. А так есть одна, уже всему наученная, поэтому и нет с ней проблем. Ну почти нет.

— Куда мы едем? — интересуется Милана, явно не найдя в своем гаджете, который я тоже ей купил в качестве поощрения, хоть что-то мало-мальски интересное.

— В «Корвин», — всё таким же сухим тоном отвечаю и перелистываю очередную страницу отчета.

— Опять? — хнычет.

— Без соплей, — предупреждаю. — Не хочешь, могу тебя сейчас же высадить.

— Нет, всё хорошо, — покорно отвечает Милана. — Поужинаем?

— Да.

Я продолжаю заниматься своим делом, но замечаю периферийным зрением движение утонченной белой руки своей пассии, что опускается ко мне на колено и скользит вверх по бедру к ширинке.

Милана прекрасно знает мои слабые места в области секса, о других своих слабостях я предпочитаю с ней не разговорить. Вообще лучше, когда она молчит и просто занимается своими прямыми обязанностями.

— А, может, мы подумаем, что сделать с голодом иного рода? — ее густо накрашенные голубые глаза одаривают меня лукавым откровенным взглядом.

Когда Милана хочет секса, она превращается в похотливую дьяволицу и это меня почти всегда заводит.

Она лишь прикидывается невинной дурой. Когда Милана ощущает, что мой интерес к ней угасает, немедленно переходит в наступление и всякий раз доказывает, что в сексе ей нет равных. И это правда. Но даже если бы я не был главой мафии, то всё равно не решился с ней на нечто большее. В сексе Милана мне подходит идеально, но как женщина, как потенциальная мать моих детей — нет. Слишком эгоистичная, капризная, коварная.

— И что ты мне можешь предложить? — скучающе спрашиваю, складывая бумаги обратно в папку.

Милану злит моя наигранная флегматичность, и она буквально атакует меня.

Быстро справляется с пряжкой ремня, пуговицей и ширинкой. Мой член уже готов принять ее умелую ласку. За последний месяц мне только пару раз удалось нормально отдохнуть, а так всё, что могло меня трахать так это — работа, причем в самых разнообразных позах.

Милана спускается на колени, откидывает свои рыжие кудрявые волосы на спину и смело даже дерзко берет мой член в свой очаровательный ротик. Нас и водителя отделяет перегородка, поэтому никто не знает, чем мы здесь занимаемся. Тусклый свет размывает контуры, обостряя слух и обоняние. Я слышу, как она нарочно причмокивает, чувствую, как старается брать глубже и это приносит кайф.

Мои пальцы сами тянутся к густой рыжей шевелюре, путаются в ней, тянут, призывают брать глубже и Милана берет. В мастерстве минета ей нет равных, она приносит наслаждение, смешенное с болью, отчего временами хочется выть. Но стоит ей лишь на секунду поднять свой взгляд, как меня прошибает вспышка тока. Вместо привычных голубых глаз, искрящихся похотью, я вижу разноцветные — одни карий, другой льдисто-голубой. Это ведение кажется мне странным и совсем неуместным.

Я думал об этой девчонке пару раз и с ужасом осознал, что мысль о ней заставляет мой член каменеть. Меня уже давно обыкновенная мысль о женщинах не заводит, а теперь за много лет устоявшаяся привычка дает такой сбой.

Есть что-то в этой Алисе. Что-то такое, чего я не могу понять, а людей я, обычно, вижу насквозь. Может, всё дело в ее ведьмовских глазах? Не зря же я увидел ее во сне. Точно ведьма.

Милана продолжает работать, но мне вдруг становится совсем не до минета. Я предпочитаю его и если отказываюсь, наперед зная, что он будет потрясающим, то дела мои — полная хуйня.

— Нет, — хватаю Милану за плечи и усаживаю обратно на сиденье, она удивлена и потрясена, ведь прежде я никогда не прерывал ее. — Не сейчас, — быстро привожу себя в порядок.

— Да что с тобой такое? — слышу, что ее голос начинает дрожать.

— Ничего. Лучше поправь прическу и помаду. Нам скоро выходить.

Автомобиль останавливается у ресторана. Охранник открывает дверцу. Я выхожу на улицу и шагаю ко входу. Дует холодный пронизывающий ветер. Меня пробирает неожиданная дрожь.

Внезапно, кто-то хватает меня за руку, стянутую в кожаной перчатке. Такая наглость поражает, и я дико хочу заглянуть в глаза тому, кто это посмел сделать. Оборачиваюсь и вижу перед собой мелкое низкое нечто, завернутое в несуразный мужской пуховик с подранными рукавами.

Глава 7.

Вадим

Милана нежно целует мою шею, пока я неподвижно сижу на диване и медленно попиваю виски со льдом.

В панорамном окне пентхауса уже заметен бледный рассвет. Я смотрю на серое небо, думая о девочке с глазами ведьмы. Роман уже отчитался передо мной, и проблема с другом Алисы разрешилась. Теперь их везут в одну из многочисленных квартир, которая принадлежит мне.

Неслыханная щедрость с моей стороны. Я вообще не из тех людей, которые привыкли разбрасываться деньгами и при этом не думают о своей выгоде. Нет, в сущности, она есть, но мизерная. Ее даже трудно ощутить. С другой стороны, может, таким образом я искуплю хоть половину тех грехов, что давно неподъемным грузом висят на моей душе?

Почему нет? Пусть работают, мне не жаль, да и им проще будет.

Но вот Алиса.

Одно ее имя отдает странной горечью у меня на языке. Что-то есть в ней такое непонятное, необъяснимое, но притягивающие мое внимание. Я как человек, видавший на своем веку многих женщины: и молодых, и опытных, еще ни разу не сталкивался с такими, как эта девочка.

Мне хочется ее узнать, не просто трахнуть и вышвырнуть из своей жизни как переработанный материал, а узнать. По-настоящему. И такой порыв не то, чтобы пугает меня, скорей раздражает своей силой и неконтролируемостью.

Моя работа, мой мир, в котором я вращаюсь каждый гребаный день, лишен места для семьи и любого рода привязанностей. Эта основа, константа успешного существования, не просто как человека, но и как главы мафии. Поэтому-то я и обзавелся Миланой. Никаких чувств и эмоций. Просто секс, просто компания на вечер, если захочется побыть с кем-то. Всё-таки человек — существо социальное.

Она не представляет ни для меня, ни для моих врагов никакой ценности. Она — не мое слабое место. У меня таких мест в принципе нет. О том, чем я занимаюсь, Милана знает, но лишь в той пропорции, которая не несет для нее вреда. Всё. Точка.

Такая модель жизни самая оптимальная и безвредная, и именно ей я начал следовать с того дня, когда встал у руля. Но сейчас, когда волей случая я встретил девочку с удивительно красивыми и разными по своей природе глазами, я невольно начинаю задумываться, а стоит ли успех фальшивой модели личной жизни?

Милана продолжает ласкать меня, а я даже физически не испытываю удовольствия. Она целует, опускается всё ниже, стремясь доставить наслаждение, но ничего не получается. Смотрю на нее, но яркая внешность сама по себе заменяется лицом совсем другой непохожей девушки.

— Хватит, — я убираю от себя руки Миланы и осушаю стакан с виски.

— Ну что с тобой происходит? — начинает капризничать. — Разве я тебе больше не нравлюсь?

Смотрю на нее и упрямо вижу другие глаза. В тех, других глазах, отчетливо заметно дикость, злость, пульсирующую силу и даже смелость, а в этих… Ничего. Пустота. Сплошные капризы. Как странно, что я этого не замечал прежде. Наверное, просто не считал нужным обращать свое внимание на такую ерунду.

Мысль о дикой, своенравной, с характером девчонке что-то будоражит в глубине моей души. Почему-то хочется приложить массу усилий, чтобы ее защитить.

— Сама знаешь.

Со звоном ставлю стакан на столик, увлекаю Милану в долгий и влажный поцелуй, за которым следует секс, но я не кончаю. Наверное, впервые с того момента, когда вообще начал трахаться.

***

Алиса

Вот уж не думала, что наша жизнь так лихо поменяет свой курс. Еще вчера мы жили в старом хостеле, питались дешевой овсянкой и судорожно думали о том, где бы нам раздобыть деньжат для оплаты какого-никакого, но всё же жилья.

А теперь нас поселили в крутую квартиру с двумя спальнями и большой ванной комнатой, где есть отдельный душ и джакузи. Это такой фарт, что голова идет кругом! А еще, Петьку наконец-то вытащили из обезьянника!

— Мне всё это очень-очень не нравится, — признается Леся и ставит в коридоре сумки со своими причиндалами для рисования.

— Почему? — интересуюсь, помогая Пете разуться.

После драки его еще нормально так отлупили в камере, и теперь он не может без боли согнуться пополам.

— Не знаю. Ты ведь сама приучила нас, что не нужно ни с кем связываться. А теперь этот Воронов предоставил нам целую квартиру и работу в придачу. Уж подозрительно щедро. Не верю я в его доброту.

Я согласна с Лесей на все сто процентов и даже больше. Но из двух зол мне пришлось выбрать наименьшее и не такое уж и паскудное. Нам нужно где-то перекантоваться, идет зима и в хостеле мы бы замерзли к чертовой матери, а здесь тепло и хорошо, как в доме, которого ни у кого из нас троих никогда не было.

— Блин, девки, вы опять из-за меня попали в какую-то задницу, — бурчит Петя, когда я его наконец-то разуваю.

— Думаю, теперь ты всё-таки включишь свои мозги и прекратишь вести себя как ребенок, — строгим тоном обращаюсь к нему.

— Обещаю, — он слабо улыбается и тут же хмурится от боли. Еще бы! У него такой огромный синяк выступил на лице.

— Ладно. Забыли. Лучше идем, я уложу тебя в кровать.

— А квартирка ведь хорошая, — дает оценку Леся, осматриваясь.

— Хоромы целые, — шутливо вставляет Петя.

— Да уж. Нам на такие никогда в жизни не заработать, — с неприкрытым сожалением отмечаю.

Оставив Петьку в одной из спален, я возвращаюсь к Лесе, чтобы помочь ей разобрать наши скромные, почти что нищенские пожитки.

— И сколько мы здесь пробудем? — спрашивает подруга, вытаскивая из сумки остатки своих красок и старые кисточки.

— Не знаю, — честно отвечаю и вижу, что Леся начинает волноваться.

Она еще та трусишка и ее страх мне предельно понятен.

— Всё будет хорошо, я с вами и в обиду вас никому не дам, — пытаюсь хоть как-то подбодрить.

— Слушай, ты нам рассказала на каких условиях этот Воронов решил нас взять, а какие условия он выдвинул лично тебе?

Я усаживаюсь на пол и скрещиваю ноги. Для того чтобы сидеть на диване или в кресле, нужно как минимум вымыться и перестирать всю одежду. Тут одна только мебель чего стоит и портить ее мне совсем не хочется, а то из долговой ямы потом не выберусь.

Глава 8.

Ненавижу ждать.

Мне кажется, что это самая тупая трата времени, которую только можно себе придумать. Я люблю действовать. Пусть часто из-за этого набиваю себе «шишки», но, на мой взгляд, это лучше, чем просто стоять и ждать непонятно чего.

Движение — это жизнь. Правильно?

Этому принципу я подчиняюсь столько лет, сколько себя помню. Нет, конечно, иногда хочется и отдохнуть, но в основном я привыкла что-то делать: убираться, готовить, шнырять по карманам прохожих, потом от них же убегать и всякое тому подобное. А сейчас я стою неподалёку от Воронова и его подружки, ожидая, когда ему стрельнет в голову что-то мне приказать сделать.

Это унизительно. Но я понимаю, что у меня нет другого выхода. Смешно получается, сама же Лесю и Петю учила не влезать в чужие банды, а по итогу и себя, и друзей втянула в такую трясину, из которой вряд ли уже получится вылезти без последствий. Ловушка сработала блестяще. Причем, Воронов для этого почти что ничего толком и не сделал.

С другой стороны, я успокаиваю себя тем, что всё не так уж и плохо. Петя с Лесей пристроены, да и я тоже. Да, может, и не самая лучшая работа в мире, но и мы не выходцы из королевских семей. По сути, жаловаться не на что. Тут нужно только радоваться.

Замечаю, как рыжая мымра иногда поглядывает на меня. Уверена, если бы она могла, то непременно уничтожила меня своим ядовитым взглядом.

Наша неприязнь взаимная, пусть я до конца и не понимаю, почему баба Воронова настолько меня не переносит. Как правило, такие как эта богатенькая цыпа, на таких, как я, смотрят либо с пренебрежением, либо делают вид, что меня не существует. К такому отношению я давно привыкла, но уж точно не к такой жгучей ненависти, что отчетливо прослеживается в голубых глазах Миланы.

Хорошенько заправив водолазку в брюки, как бы укрепляя свою «броню», я продолжаю ходить за сладкой парочкой, будто тень. Никто из богатеньких гостей, которые подходят к Воронову, не обращают на меня внимания. Это оказывается единственная мелочь, которое облегчает мое пребывание в чужом доме.

— Принеси мне виски, — приказывает Вадим, кивая в сторону небольшого круглого столика, где на подносе стоят уже наполненные стаканы с алкоголем. — И один кубик льда брось.

Молча семеню к столику. И зачем Воронову вообще понадобилась личная девочка на побегушках? Боится, что его могут отравить? А не боится, что это могу сделать я? Да нет, на такое я бы никогда не пошла.

Беру стакан и ищу взглядом лёд. Нахожу ведёрко с кубиками льда и щипцы. Кое-как, совсем неумело, подцепляю льдинку щипцами и аккуратно опускаю в напиток. Получается не так-то и плохо. Я горжусь собой, будто только что сделала нечто невероятно трудное.

Уже хочу вернуться к Воронову, но неожиданно ко мне обращается высокая стройная женщина лет сорока, в строгом черном костюме и с тугим пучком светлых волос на затылке:

— Возьми салфетку, — взгляд зеленых глаз перемещается к столику с алкоголем, где на самом краешке аккуратной стопкой лежат белые салфетки.

— Зачем?

— Чтобы руки не были влажными, — женщина мне улыбается, обнажая свои красивые белоснежные зубы.

Еще никогда мне так не улыбался хорошо одетый человек.

— Виски холодный, а в помещении жарко, понимаешь, о чем я? — улыбка женщины становится еще шире.

Как странно, она не стремится меня унизить, просто объясняет простые вещи, которые я должна была сама учесть.

— Спасибо.

Быстро беру салфетку, оборачиваю ее вокруг ребристого донышка и спешу обратно к Воронову.

— Держите.

Он забирает стакан и продолжает разговаривать с какими-то мужиками. Я занимаю свое привычное место «тени» и продолжаю ждать новых приказов.

Наблюдаю за людьми, но картина богатых утырков быстро мне надоедает, поэтому я смотрю только на Воронова. Он, кажется, прекрасно себя чувствует в такой большой и шумной компании. Иногда улыбается и даже шутит. Несмотря на шрам, женщины вьются вокруг него и бросают в его сторону голодные взгляды. Меня этот факт злит, и я ничего, совсем ничего не могу сделать с этой необъяснимой злостью.

Время идет. Я хожу туда-сюда. Сесть, конечно же, права не имею. Ноги не болят, я их уже так натренировала беготнёй от жертв своего воровства, что могу хоть сутки не садиться. А вот жрать и спать уже хочется, а этот сабантуй, похоже, еще даже не собирается «сворачиваться».

Многие гости уже нажрались, может, и не до поросячьего визга, но всё равно прилично. Дорогие пиджаки теперь валяются везде, где попало, а в воздухе просторной гостиной с камином, где, собственно, я всё время и торчу, возникает горьковатый запах сигар.

— Мартини хочу, — капризно заявляет Милана, обращаясь к Воронову.

За весь вечер она почти ни на секунду от него не отлипала.

— Алис, мартини принеси, — не поворачиваясь ко мне лицом, приказывает Вадим.

— Две оливки брось и один кубик льда, — с пренебрежением дополняет рыжая стерва и тоже не смотрит на меня. — Надеюсь, у них есть оливки? — этот вопрос адресован уже Воронову, но он его игнорирует и это заставляет меня улыбнуться.

Пытаюсь найти этот тупой мартини, но я в принципе не знаю, как он должно выглядеть. Я им тут кто? Знаток дорогого пойла?

— А где у вас здесь мартини? — интересуюсь у молоденькой девочки, которая, судя по одежде, домработница.

— Всё выпили, но на кухне еще бутылка стоит, — она проводит меня на кухню, а сама куда-то уходит.

Да уж… Богатые дяденьки устраивают попойку, но совсем не следят за безопасностью. Похоже, большие деньги — не залог большого ума.

Нахожу бутылку с соответствующим названием. Воняет нещадно, я крепче пива никогда ничего и не пила. Взяв такой же стакан, в котором я приносила виски Воронову, наливаю это пойло и рыщу в поисках оливок. Что это вообще такое? Приблизительно я понимаю, что это, но вот вживую никогда не видела.

Кухня огромная ровно, как и холодильник. Это даже не холодильник, а какой-то космический корабль. Открываю его, а там жратвы ну просто немеряно! Нас так даже Вадим не укатывает. И мясо, и колбасы, и сыры, и фрукты. Короче, тут есть всё! Могла бы на горбу этот холодильник утащила, но вовремя отдёргиваю себя, вспоминая, что теперь я вроде как неплохо живу и питаюсь.

Глава 9.

Кухня Вадима оказывается такой же крупной, как и в том доме, где мы сегодня были. Темная мебель, кремового цвета стены и большое, прозрачное окно прямоугольной формы.

— Садись, — Воронов указывает жестом на странный высокий табурет с низкой спинкой.

Я не без труда усаживаюсь на него и обнаруживаю, что мои ноги вообще не достают до пола.

— Странный и какой-то неправильный у вас тут стул, — недовольно бормочу, пытаясь приловчиться к нему.

— Это барный табурет, он таким и должен быть. Ноги можешь на перекладину поставить.

Вадим едва заметно улыбается, но не насмешливо, а как-то по-доброму что ли. Я чувствую себя неловко, из-за собственной бестолковости и в то же время ощущаю тепло, разливающееся внутри моей грудной клетки.

— Простите, не знала.

— Не извиняйся, — строго произносит Воронов, заглядывая в холодильник. — Это я должен просить прощения за то, что не уследил. Витя вообще нормальный мужик, но пить ему категорически нельзя. Планка зразу падает.

— Ничего страшного. Я хорошо ему врезала.

— Да, это уж точно, — улыбка Вадима на секунду становится шире, но затем он одергивает себя, будто сделал в моем присутствии непозволительное послабление. — Есть красная рыба слабосолёная и немного фруктов, хочешь?

— Хочу, — честно отвечаю и напряженно сцепляю пальцы рук в замок. — Красивый дом, — после короткой паузы заявляю.

— Сам спланировал весь его интерьер, — с неприкрытой гордостью отвечает Воронов, расставляя передо мной тарелки с нарезанными апельсинами, ананасами и горстью всяких ягод.

— Оно заметно.

— В самом деле?

— Ага.

— Чай хочешь?

— Хочу, — киваю, изучая взглядом широкую спину Вадима, скрытую под белой тканью рубашки.

— Зеленый? Черный?

— Какой сделаете, я в этом не разбираюсь. Главное, чтобы горячий был.

— Хорошо.

Он продолжает хлопотать на кухне, а я продолжаю бесстыже смотреть на его спину, изучая черный ремень плечевой кобуры и то, как она изящно обтягивает крепкий торс.

Пожалуй, в этот самый момент я по-настоящему и влюбилась. Вот так просто. Раз — и по уши влюбилась. Что-то внутри произошло. Какая-то перемена или сломался важный винтик, который прежде удерживал меня от заинтересованности к противоположному полу. А, может, это шок, после пережитого? Нет, вряд ли.

— Почему вы делаете всё это? — тихо спрашиваю, когда Воронов ставит передо мной дымящуюся кружку с ароматным чаем.

— Потому что, хочу, — просто отвечает, тщательно нарезая ломтики красной рыбы.

Я наблюдаю за этим процессом и понимаю, что даже ковыряния в рыбе, которая стоит приличные бабки, мне кажется красивым. Длинные пальцы умело управляются с гибким ножом, отделяют филе от шкурки и нарезают почти что одинаковые кусочки.

— Бери, — Воронов протягивает мне тарелку с рыбой, — сейчас еще хлеб подам.

— Знаете, когда я впервые вас увидела, подумала, что вы такой же урод, как и все те, кто живет в богатстве, — не знаю, почему вдруг решила разоткровенничаться.

— Это правда. Я тот еще урод, — с кривой усмешкой отвечает он. — Просто сейчас не вижу смысла вести себя так, — Вадим подает кусочек белого хлеба.

— Почему? Ну, в смысле, не боитесь впускать в свой дом девку с улицы? Мало ли что у меня на уме, — я прямо рукой беру рыбу и отправляю в рот. Морской солоноватый вкус неожиданно очень мне нравится.

— Я уже понял, если ты хочешь что-то выкинуть, то делаешь это, не раздумывая, а раз ведешь себя смирно, то опасаться нечего, — Вадим садится напротив меня и закидывает в рот несколько ягод малины.

Он прав, и мне вдруг становится так стыдно. Я не уверена в том, что мне нравится быть настолько понятной и легко читаемой для этого человека.

— Ну, какая есть, — жму плечами. — В детдоме меня не особо любили за такую импульсивность.

— Ты мне расскажешь о происхождении твоей татуировки? — Воронов бросает быстрый взгляд на мою правую руку.

— Зачем? Такая история вас уж точно не развеселит, — я продолжаю с аппетитом поедать рыбу. Вкусная, зараза!

— Развлечение не всегда должно быть веселым, — серьезным тоном возражает Вадим.

— Хорошо. У моей мамки был кулон в виде розы, — начинаю издалека, отставив от себя пустую тарелку и доев хлеб. — Я хорошо помню только ее глаза и этот кулон. Когда я очутилась в детдоме и узнала о том, что мамка покончила с собой, мне стало нехорошо. Я ведь ее ни в чем не винила, помнила, что бабка нас приютить не хотела у себя приютить, а нам больше идти некуда было. Поэтому обиду на мать я не держу. Хотелось умереть, когда ее не стало. Мне тогда лет десять было, а может и меньше. В тринадцать тоже попробовала убиться. Вытащили, а в психушку не бросили только потому, что слишком много волокиты. Короче, сама справлялась со всем дерьмом в своей душе. Рано начала курить. Позже, когда я научилась сбегать из детдома, сделала на хате у одного знакомого тату, чтобы скрыть шрам, ну и оставить память о матери. Поэтому, я выбрала розу с шипами. Роза — как кулон, а шипы, ну типа, моя защита. По-моему, получилось очень даже хорошо, — я смотрю на свое тату, в горле собирается ком, но я запрещаю себе плакать.

Вадим молчит, угрюмый взгляд делает его значительно старше, чем он есть на самом деле.

— Вообще-то, я так много о своем не болтаю, — пытаюсь улыбнуться, но хреново получается. — Не знаю, как это у вас получается, но язык трудно за зубами держать, — отпиваю из своей кружки и чувствую, что сердце стучит о ребра так сильно и так больно.

Воронов берет мою правую руку и проводит большим пальцем по запястью, сразу же нащупав тонкую полоску шрама. Прикосновение к нему отдается теперь болью где-то в горле, а не в груди. Складывается такое впечатление, что Вадим прикасается к моей душе, к сгустку сплошной боли, о которой я стараюсь не думать и прятать от посторонних глаз, чтобы не выглядеть размазней.

— Мне жаль, — единственное, что произносит Вадим и неожиданно для меня, прижимается губами к моему запястью.

Глава 10.

Алиса

Я резко просыпаюсь. Вскакиваю. Морщусь от неожиданно ярких зимних лучей солнца и, запутавшись в складках одеяла, благополучно приземляюсь на пол. Колено становится жертвой этого жесткого «манёвра».

— Сука, — злобно ворчу, сажусь и потираю ушибленное место.

Мозг только-только начинает перезагружаться после спячки. Я не сразу соображаю, что нахожусь в квартире Воронова.

Как только окончательно просыпаюсь, быстро поднимаюсь на ноги и нервно закусываю губу.

Божечки! Это что же получается?! Мы ведь вчера целовались и это… это было так классно!

От одного только воспоминания у меня в животе всё стягивается в тугой, болезненно-приятный узел.

А потом… Потом мы вместе сидели, и я не заметила, как уснула в руках Вадима!

Смотрю на диван, на смятые складки белоснежного одеяла. Наверное, Вадим его принес, когда я уже видела десятый сон.

Сон! Мне снился самый настоящий красочный сон! Голова просто идет кругом от такого количества открытий. Про боль в колене я тут же забываю.

Мне дико, до трясучки хочется увидеть Воронова, чтобы понять, что я ничего себе не придумала и всё случилось в реальности. Это для меня очень важно и крайне необходимо.

Бегу на кухню и пару раз при этом поскальзываюсь на гладком, мать его, полу. Ну и зачем он такой нужен?! Вадима я не нахожу ни на кухне, ни в любой другой части квартиры, куда я могу попасть. Похоже, его вообще нет дома. Наверное, уехал.

Становится немножко грустно, но я запрещаю себе распускать сопли. Воронов — взрослый и очень занятой человек. Тем более, он не обещал нянькаться со мной двадцать четыре часа в сутки. Мы непременно увидимся позже и я, как вчера, окружу себя его теплыми сильными руками и буду наслаждаться тем крошечным с виду, но по-настоящему огромным для меня счастьем.

Неожиданно в квартиру заходит лысый бугай в строгом черном костюме с галстуком. Я почти сразу узнаю визитера. Он охранник Вадима. Хорошо, что вовремя вспомнила, иначе бросилась бы на мужика с кулаками. Мало ли. Вдруг пришел меня убить?

— Машина уже готова, чтобы отвести вас на медосмотр, — спокойным голосом заявляет охранник.

Мне нравится это вежливое обращение на «вы». Сразу же ощущаю себя значимой персоной. Впервые за всю свою жизнь.

— Хорошо.

У выхода из многоэтажки уже стоят две знакомые мне иномарки. Шагаю к ним. Для меня даже дверцу открывают.

В салоне сидят заспанные Петька и Леська. Но стоит им увидеть меня, как сон у обоих тут же куда-то исчезает.

— Лиска, — вскидывается Петя. — Ты, блин, вообще офигела?! Куда пропала?!

— Мы думали, этот Воронов тебя уже где-то прикопал, — вставляет Леся и качает головой.

— Как видите, всё со мной в норме, — виновато улыбаюсь и сажусь рядышком.

— Дурная ты, — обиженно бурчит Петя. — Почему домой не вернулась?

— Так получилось. Вадим, так сказать, знакомил меня с моей будущей работой.

— И чё делать будешь? — уже поспокойней допрашивает Петька.

— Та ничего особенного, буду таскаться за Вороновым, мелкие поручения выполнять для него.

— Ну, нормально. Лучше, чем по карманам шнырять. Согласна?

— На все сто.

Мы отправляемся в больницу, где нас, особенно меня, ждут все возможные круги ада.

Нет, вначале всё проходит очень даже терпимо. Я не боюсь врачей хотя бы потому, что в моей жизни их было не так уж и много. Запах таблеток, конечно, раздражает и эти вечно снующие туда-сюда медсестры в белых халатах тоже нервируют, но в целом справиться можно.

Мы под присмотром охраны обходим один кабинет за другим. Нас осматривают, ощупывают, спрашивают обо всем, что касается здоровья. Короче, стандартная процедура. Но потом приходит время сдавать кровь и тут меня накрывает. Причем серьезно.

Я не боюсь крови. Я вижу ее чаще, чем тех же врачей. Но вот шприц и само осознание, что иглой мне проткнут кожу — просто вспарывает мой и без того хлипкий самоконтроль. Для меня уколы по шкале ужаса стоят на втором месте после тесных темных пространств. Вроде и девка я уже здоровая, а боюсь уколов до трясучки в коленках. Даже вечно дрожащая от страха Леся, ведет себя смелее.

Сначала кровь берут у нее, потом у Петьки, я последняя в списке. Страх сносит крышу, стоит мне только увидеть иглу. Всё! Хана! Держите меня семеро!

— Не-а, — нервно кручу головой из стороны в сторону, — это дерьмо вы мне не ткнете в руку. Сама не замечаю, как пячусь к дверям.

— Девушка, успокойтесь и сядьте, пожалуйста. Кровь нужна для анализа, — твердым тоном заявляет медсестра средних лет.

— Не сяду! — рявкаю и скрещиваю руки на груди.

— Я не собираюсь вас ловить по всей больнице. Сядьте, пожалуйста, в кресло.

— Нет.

Меня прошибает холодный пот, а коленки от страха трясутся так, что я вот-вот могу просто грохнуться в обморок.

— Взрослая, красивая, а ведете себя как ребенок. Сядьте.

Медсестра со шприцем в руках подходит ко мне, а я как ошпаренная выскакиваю из кабинета и тут же сталкиваюсь с неподвижной фигурой охранника. Он даже не шелохнулся от того, что я в него врезалась.

— Девушка, вы отнимаете мое время, — недовольным тоном заявляет медсестра, выглядывая из кабинета.

— Я боюсь, — признаюсь, но мое откровение никак не влияет на женщину.

Неожиданно охранник берет меня за подмышки как куклу, которая совсем ничего не весит и вносит обратно в кабинет. Начинаю сопротивляться, но мужик никак не реагирует на мои протесты. Усаживает насильно в кресло и прижимает руки к подлокотникам, а я веду себя как ненормальная.

Ну, с детства я боюсь этих проклятых иголок и ничего не могу поделать с этим дебильным страхом. Я расщедриваюсь на матерные слова, пока медсестра пытается воткнуть в меня эту чертову иголку. Не знаю как, но ей это удается. Всё проходит быстро и безболезненно, а меня еще минут пять после этого потряхивает, как сумасшедшую. Даже стыдно становится за свое поведение.